2013. Том 2. №3 Российский Гуманитарный Журнал. Liberal s Arts n in Russia

Table of contents :
_Cover-2014-6
00_Soderjanie
03_0042_Melnikov
04_0036_Vlasova
05_0039_Sultanova
06_0043_Kazaryan
07_0038_Salova
08_0033_Kormilitsyna
09_0034_Dyakova
10_0035_Kononova
11_0040_Burov
99_Cover

Citation preview

ISSN 2305-8420

РОССИЙСКИЙ ГУМАНИТАРНЫЙ ЖУРНАЛ Liberal Arts in Russia 2013 Том 2 № 3

ISSN 2305-8420 Научный журнал. Издается с 2012 г. Учредитель: Издательство «Социально-гуманитарное знание» Индекс в каталоге Пресса России: 41206

2013. Том 2. №3 ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР Федоров А. А. доктор филологических наук профессор

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ Баймурзина В. И. доктор педагогических наук профессор Власова С. В. кандидат физико-математических наук доктор философских наук профессор Галяутдинова С. И. кандидат психологических наук доцент Гусейнова З. М. доктор искусствоведения профессор Демиденко Д. С. доктор экономических наук профессор Дроздов. Г. Д. доктор экономических наук профессор Ильин В. В. доктор философских наук профессор Казарян В. П. доктор философских наук профессор Кузбагаров А. Н. доктор юридических наук профессор Макаров В. В. доктор экономических наук профессор Мельников В. А. заслуженный художник России профессор Моисеева Л. А. доктор исторических наук профессор Мокрецова Л. А. доктор педагогических наук профессор

СОДЕРЖАНИЕ К ЮБИЛЕЮ ИГОРЯ ПОНОМАРЕНКО ...................................... 213 ВАСИЛИЙ ЯКОВЛЕВИЧ ПЕРМИНОВ (К 75-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ) ....................................... 215 МЕЛЬНИКОВ В. А., ИЛЬЯМОВА Д. А. ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ «ВИД ДОЛИНЫ АРНО» ................ 216 ВЛАСОВА С. В. ПОИСК ПОДХОДОВ К ФОРМИРОВАНИЮ АДЕКВАТНОГО ОБРАЗА НАУКИ В ПРОЦЕССЕ ОБУЧЕНИЯ........................................................................................... 228 СУЛТАНОВА Л. Б. ИНТУИЦИЯ И ЭВРИСТИКА В МАТЕМАТИКЕ..................... 237 КАЗАРЯН В. П. ВОЛШЕБНЫЙ МИР МАТЕМАТИКИ ОБРЕЛ «ЗЕМНОЕ ЛИЦО» .............................................................................. 252 САЛОВА С. А. «ПРИТЧИ» А. П. СУМАРОКОВА (1762): ПРОДОЛЖЕНИЕ РУССКОГО «СПОРА ОБ АНАКРЕОНТЕ» ......................................................... 262 КОРМИЛИЦЫНА А. Н. ПРОБЛЕМА ХАРАКТЕРА В СБОРНИКЕ РАССКАЗОВ Ч. У. ЧЕСНАТА «ПОДРУГА ЕГО ЮНОСТИ» И ДРУГИЕ ИСТОРИИ О РАСОВОМ БАРЬЕРЕ» ........................................... 270

Перминов В. Я. доктор философских наук профессор

ДЬЯКОВА Ю. А.

Печерица В. Ф. доктор исторических наук профессор

И КАЧЕСТВА ИНЖЕНЕРНО-ТЕХНИЧЕСКОГО

Рахматуллина З. Я. доктор философских наук профессор

КОМПЛЕКСОВ».................................................................................. 278

Рыжов И. В. доктор исторических наук профессор

КОНОНОВА Г. А., ЦИГАНОВ В. В.

Ситников В. Л. доктор психологических наук профессор

«ОСОБЕННОСТИ ПОКАЗАТЕЛЕЙ ЭФФЕКТИВНОСТИ

ОБСЛУЖИВАНИЯ СКЛАДСКИХ И ХОЛОДИЛЬНЫХ

ОРГАНИЗАЦИЯ УПРАВЛЕНИЯ СТОИМОСТЬЮ КОМПАНИИ ......................................................................................... 285

Скурко Е. Р. доктор искусствоведения профессор

БУРОВ СТ., КАЛИМУЛЛИНА Л. А.

Султанова Л. Б. доктор философских наук профессор

АСПЕКТЫ ИЗУЧЕНИЯ СЛАВИСТИКИ

Таюпова О. И. доктор филологических наук профессор Титова Е. В. кандидат искусствоведения профессор Федорова С. Н. доктор педагогических наук

ИСТОРИЧЕСКИЕ И КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЕ

КАК НАПРАВЛЕНИЯ СОВМЕСТНОЙ НАУЧНОИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ И ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЛИНГВИСТОВ ВЕЛИКОТЫРНОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА ИМ. СВ. КИРИЛЛА И МЕФОДИЯ И БАШКИРСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА ................................ 293

Хазиев Р. А. доктор исторических наук профессор Циганов В. В. доктор экономических наук профессор Чикилева Л. С. доктор филологических наук профессор Шайхулов А. Г. доктор филологических наук профессор Шарафанова Е. Е. доктор экономических наук профессор Шевченко Г. Н. доктор юридических наук профессор Яковлева Е. А. доктор филологических наук профессор Ялунер Е. В. доктор экономических наук профессор Яровенко В. В. доктор юридических наук профессор

Главный редактор: А. А. Федоров. Редакторы: Ю. А. Белова, Г. А. Шепелевич. Подписано в печать 25.04.2013 г. Отпечатано на ризографе. Формат 60×84/8. Бумага офсетная. Тираж 500. Цена договорная. Издательство «Социально-гуманитарное знание» 191024, Российская Федерация, г. Санкт-Петербург, проспект Бакунина, д. 7, корп. А, оф. 16-Н. Тел. +7 (812) 996 12 27 E-mail: [email protected] URL: http://libartrus.com Подписной индекс в Объединенном каталоге Пресса России: 41206

© ИЗДАТЕЛЬСТВО «СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНОЕ ЗНАНИЕ» 2013

216

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

UDC 76 7.034(450) 7.047(282.2) 001.891.34 7.049 LEONARDO DA VINCI’S HIDDEN IMAGES. "THE ARNO VALLEY LANDSCAPE" (1473). MYSTIC SILENCE 540 YEARS LONG... © V. A. Melnikov*, D. A. Ilyamova Ufa State Petroleum Technological University 195 Mendeleeva street, 450080 Ufa, Bashkortostan, Russia. Phone: +7 (917) 75 234 75. E-mail: [email protected] This paper is devoted to Leonardo da Vinci’s “The Arno Valley Landscape”. The historical aspect of the subject under study has been considered, as well as the methodological issues in learning the professional drawing techniques in the framework of Leonardo’s ten attributes of sight and the Thinking through Drawing methodology. Our approach allows formulating the figurative and artistic component of the masterpiece and find out Leonardo’s hidden messages, full of mystics and symbolism. Keywords: Leonardo, “The Arno”, analytics, images, metamorphoses, universality, time, heritage.

When a key is found, you needn’t break down the door. Publius Syrus 1.

The History of the Subject

Works of art and science created by Leonardo da Vinci, this titan of the Renaissance, have been considered in many fundamental books that reveal his genius in the context of the world culture. The list of authors includes Giorgio Vasari, Eugène Müntz, Carlo Pedretti, Marco Cianci, Fritjof Capra, Frank Zöllner, Stendhal, Sigmund Freud, Dmitry Merezhkovsky, Vladimir Lazarev, Aleksey Dzhivelegov and others. Traditionally, all of them represent Leonardo’s art in its pictorial aspect by masterpieces such as “The Last Supper”, “John the Baptist”, “La Giokonda”, etc., resulting from consummate mastery of “Leonardo’s intellectualism” [1, p. 43], whereas the “cause” must be sought for in his “creative laboratory” called GRAPHICS. Among a tremendous number of drawings, sketches and rough drafts created by the Master, more thorough attention and closer investigation should be focused on a small drawing (less than А4 in terms of the present day) done by Leonardo da Vinci at the age of 21. So let us take “The Arno Valley Landscape”, 1473, pen and ink over a partially erased pencil sketch, 190х285 mm, Florence, Uffizi Gallery, with the inscription made in Leonardo’s usual mirror writing, “On the day of St. Mary of the Snow, August 5, 1473”. «By giving the precise date and thus glorifying the definite event, Leonardo creates an illusion of snow falling in August, a phenomenon both natural and unusual, something like a synthesis of two opposite seasons” [12, p. 29].

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

217

Leonardo da Vinci. “The Arno Valley Landscape”, 1473 Some researchers interpret this work either “as an evidence of his attachment towards places where he spent his childhood” [11, p. 7] or as a rough draft of the topographical situation for future hydraulic structures in the Arno River bed… Eugène Müntz wrote, “… and nevertheless, the landscape (evidently, this is a sketch from nature) lacks compositional arrangement and conception; it has something uncertain, like in many other works of the Genius, so difficult to fit into any clear-cut categorical scheme of expressiveness” [2, vol. 1, p. 42]. Evidently, it is not merely a “sketch from nature”; the drawing was rather executed from imagination on the basis of a “real” historical place near Florence. “The Arno Valley Landscape”, the masterpiece of world’s graphics, may quite become a “key” to understanding the worldview of “divine Leonardo” [1, p. 26] combining, in a single drawing, a scientist, researcher and gifted drawer who thinks using the laws of figurative knowledge and stupendous images and creates mystical implications and hidden meanings that still continue to excite the minds and feelings of both scientists and onlookers all over the world. While penetrating deeper into the plastic space of the graphic sheet, you reveal, step by step, the harmonious logical system of the Universe which proves, in Lazarev’s opinion, that Leonardo was the first artist to “convert the act of creating into a conscious and rational process” [1, p. 42]. This assumption is supported by the fact that “this study was drawn in pencil from nature and then outlined in ink in his studio” [6, p. 8], i.e. at first the young artist had attentively examined the spatial situation catching en plein-air the expressive features of the recognizable landscape and then subjected the outdoor drawing to “critical intellect-based modification” [1, p. 29]. According to Va-

218

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

sari, this drawing was made “… with great skill due to the most extraordinary observations” [6, p. 222]. 2.

Ten Attributes of Sight and Thinking through Drawing Methodology

This art-work is essentially an unparalleled methodological “manual”, through which you can comprehend the unique pictorial and plastic laws: 1) determination of the form and compositional idea; 2) spatial orientation; 3) structure – figurative; 4) perspective; 5) rhythm – proportions – scale; 6) forming; 7) movement; 8) tonal and plastic arrangement; 9) energy of tone; 10) time; 11) images, visual sequence transformation and metamorphose; 12) spirituality [7, p. 90–91]. Everything implied in this landscape drawing in Leonardo’s younger years was fully reflected in his mature-age notes: “He put every element in an assigned place dividing the creative process into several consecutive steps and exactly formulating objectives and goals that face an artist” [1, p. 42]. Ten “attributes of sight” – brightness, darkness, colour; substance, form, place; remoteness, nearness; motion and rest [1, 438*410, p. 201] have become undeniable axioms, “reminding [painter] of the rule and way, according to which he must imitate in his art all these things created by nature to decorate the world” [8, 520.Ash.I.22v., p. 125]. Frankly speaking, we should take into consideration a certain strange habit with the Master to hide the truth in his numerous notes, thus confusing the researchers; it may well be that in our specific case “ten attributes of sight” are placed in a sequence he was the only man to know. To continue the Leonardo’s course, it is worthwhile to add some graphic language elements, i.e. dot, line, stroke, spot, and build a logical chain of regularities in terms of the scientific method “Thinking through Drawing” [7; parts I, III]: “place” – spatial orientation: dot, line; “form” – structure, vectors, spirals: dot, line, junctions; “remoteness, nearness” – perspective, rhythm, scale: line, junctions; “substance” – proportions, forming: line, junctions, stroke; “motion and rest” – movement, time: stroke, spot; “brightness darkness” – tonal arrangement, energy of tone, volume: spot; “colour” falls into a category of painting, and it is quite appropriate to take here the term “image” – image, metamorphoses, spirituality. The systemic approach used in the methodological study reveals a hidden image-bearing mystic “stratum” of the Leonardo’s piece of graphics full of enigmatic metamorphoses and fantastic symbols. 3.

“The Arno”: Is it a Landscape or Images?

The drawing is composed of two image-bearing psychological parts:

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

219

the left one shows the history of Leonardo’s childhood and includes the images of father, mother, stepmother, hawk and cat; the right one represents the reality of the surrounding world; images of eagle, man’s profile, warrior and beast of prey. The work also reveals the philosophical definition of “time”: the left part means pacification and tension deep in the past, whereas the right one depicts aggression, and at the same time optimism towards an unknown future. In fact, we have discovered 24 image-bearing symbolic objects during our investigation, but now let us consider only eleven of them. I. The Father’s Family In the left part of “The Arno Valley Landscape” we see two figures: a forward-facing young woman next to a portly middle-aged man with a beard turned in profile. They are engaged in a mute dialogue. No doubt, these are Leonardo’s stepmother Donna Albiera and his father Signor Piero da Vinci. The Genius of the Renaissance was figlio non legiptimo – “illegitimate son” [1, p. 14] and “was adopted into his grandfather’s family till the age of five” [4, p. 93], where he spent his childhood. The Master shows an idyllic relationship between father and his young wife – there is a cat in front of her feet as a symbol of well-being and fireside comfort.

Structure I. “The Father’s Family”.

Leonardo interprets the female image smartly and endows it with the traits of a woman pending motherhood, for “his young stepmother Albiera has undoubtedly taken the mother’s place in his thoughts” [4, p. 93].

220

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

II. Mother Katarina Freud wrote, “He had two mothers: one of them was his actual mother Katarina whom he lost between the age of three and five, and Dona Albiera, his young tender stepmother and his father’s wife” [4, p. 83]. Leonardo would be inconsistent as a son if he had not touched on his own mother’s image. Let us turn the drawing through 180 degrees, and instead of the static peaceful “holy family” we shall see the female head thrown back and the face distorted with horror, fear and despair that reveals the tragedy of the woman who gave birth to the Genius of the Renaissance. The fact that it is precisely the Katarina’s image is ascertained by the hawk-like bird that symbolizes motherhood according to local beliefs. The figures of the woman on bended knee and the bird are merged together in one syncretic whole visualizing the dramatic situation through a dynamic pose.

Structure II. “Mother Katarina”.

III. The Hawk and the Eagle “I was probably fated to deal with a hawk in such a substantive manner, for it occurs to me from the earliest childhood recollections how I was lying in my cradle and a hawk flew down to me, opened my mouth with its tail and pushed my lips many a time” [8, F.65v.].

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

221

Structure III. “The Hawk and the Eagle”.

The artist places the image of the bird in the left angle of his composition, where he reveals the entire history of his dramatic childhood. The hawk in a static pose with its wings folded and beak pointed down embodies virtue and good intentions in the destiny of the depicted people, as emphasized by gentle rhythms and smooth linear outlines. The interpretation of the image points out the fact that Leonardo “can likened himself to a nestling hawk” [4, p. 50], and consequently, this can be treated as a root of his all-consuming dream of flight, to which he devoted the most interesting scientific investigations. “As if a key to all his accomplishments and all his misfortunes is hidden in his childish fantasy about the hawk” [4, p. 117]. The right part of the work contains a huge eagle silhouette. An extended wing, a raptorial beak and clear-cut forms create a dominant image with expressive lines in the compositional structure of the drawing. “For the first time the big bird will direct its flight off the back of its big swan (cecero) filling the world with amazement, all the writings with its glory and the nest where it was born with eternal honour” [1, p. 24]. The mountain depicted in the landscape is most likely to be Big Swan Mountain (“Monte cecero”) near Florence. The large-scale image of the bird flying above the earth creates a tremendous depth of the pictorial and plastic space in “The Arno Valley Landscape”, as if Leonardo would like to say that his genius enjoys the protection of this proud bird, a symbol of power over the world.

222

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

IV. The Beast of Prey, the Cat and the Sphinx We do not know the Leonardo’s motive for using the images of animals; nevertheless, their presence in the compositional and semantic structure of the drawing seems to be quite organic. A ferocious beast of prey located in the right half of the drawing is the key element expressing the utmost aggression with the horrible bare teeth ready to seize the prey in the left part of “The Arno Valley Landscape”. In counterbalance to the impending danger and as a symbol of invincibility in the face of circumstances, we see a lying cat (down the centre) with its eye half-closed. Its localization in the compositional structure is highly informative, for it serves as a “buffer zone” between peace and war, good and evil. The cat’s silhouette in the form of a sphinx (up the centre) appears to be enigmatic and gives food for thought (an assumption about the Leonardo’s secret journey to the East). But the chronology of his life is inexorable, and this is only the result of “young artist’s fantasies indeed…” [4, p. 105].

Structure IV. “The Beast of Prey, the Cat and the Sphinx”.

V. The Man’s Profile The right part of the landscape composition concentrates large-scale figures. These are the beast of prey, the eagle and the third character – a man shown in profile. He is well “read” under the reduced format: the light spot in the form of a human head occupies almost one third of the drawing.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

223

The Greek profile with a straight nose, lips pressed tightly, a square chin, an intent gaze and luxuriant flowing hair apparently represent a grotesque image of some well-known or historical figure. History keeps it secret.

Structure V. “The Man’s Profile”.

VI. Warrior Yet, it is still far from the end of metamorphoses. In approximately 1472 Leonardo created the drawing called “The Profile of a Warrior in Armour and Helmet” (metal point on prepared paper, 285х207 mm, London, British Museum) [3, p. 93]. “… With his drawing hands, he could so perfectly express his intentions that his arguments gained the victory and his reasons confused any stubborn man” [6, p. 211]. The impressive drawing is performed in practically the same format as “The Arno Valley Landscape”: the longer side (285 mm) completely coincides, and the short one differs only by 17 mm. The format “module” enabled us to bring drawings into coincidence with the only exception of inclining the warrior’s head to 18 degree angle, and these two artworks merged together perfectly well. It is hard not to notice that the helmet visor resembles the eagle head outlines, and the warrior’s general silhouette fits almost ideally into the shape of Big Swan Mountain creating quite a logical extension of the right part of the composition – the beast of prey, the eagle and the warrior as symbols of his time, aggression, strength and power.

224

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

Structure VI. “The Warrior”,

“The Profile of a Warrior in Armour and Helmet”, 1472.

There is one “attribute of sight” in the Leonardo’s drawing that shows the perfection of his spatial reasoning. The Master defines “remoteness, nearness” as a scale which can be excellently “read” in the spatially distributed image-bearing structures in accordance with the law of perception: bigger – closer, and smaller – farther away [7, p. 36]. In structure I the small cat of a bigger size seems closer to us than the bigger figures of a smaller size. An analogous regularity is seen in other groups arranged spatially as the distance increases: II – the hawk and the woman; III – the beast of prey, the cat and the sphinx; IV – the eagle and the hawk; V – the man’s profile and the warrior. In the latter case the variable metaphoricity of the images (one replaces the other) takes place when we change the dimensions of the drawing from А6 to А2. VII. Giuseppe Arcimboldo, Salvador Dali Leonardo da Vinci’s art and science heritage has undoubtedly made a great impact on the world culture. The Master’s genius has set initial vectors to trends and styles in art, though it was understood only by those talented artists who managed “to read” Leonardo’s [ciphered] truth, among them Giuseppe Archimboldo (1530–1593) with his “pictures full of fantasy and visual metaphors” [5, p. 58] and Salvador Dali (1904–1989), the founder of surrealism. Arcimboldo got acquainted with Leonardo da Vinci’s drawings in his early years, and “we can only imagine how deeply they impressed the young artist” [5, p. 10]. In his fantastic artworks, Arcimboldo was guided by the “key” found in “The Arno”, and “it seems as if Leonardo himself directed the painter’s hand” [5, p. 34]. At the age of 15 Dali studied the works of the great masters of the past and published articles. It is not improbable that the young talented drawer stored, somewhere in the subconscious mind, the image of “The Arno Valley Landscape”.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

Structure VII. “Salvador Dali”

225

“Geodesic Portrait of Gala”

Dali’s art is permeated with the perfection of the High Renaissance ideals, behind which is the “Leonardo’s creative personality” [1, p. 27]. In “Five Thoughts on Art” we read, “(5) Leonardo da Vinci proved that pictorial art is above all other arts, since it addresses the eye, the noblest and most divine of our organs” [9, p. 16]. The Genius of the Renaissance opened the eyes of the Genius of the 20th century: Dali “grasped” the surrealistic aspect of “The Arno Valley Landscape”! Attention he paid to studying the Leonardo’s masterpiece is corroborated by his own drawing “Geodesic Portrait of Gala” (1936, pencil on paper, 38х33 cm, private collection) [10, p. 270]. By comparing or superimposing both drawings, we see how Big Swan Mountain coincides with the “rotunda-shaped head”. Dynamic linear rhythms at the feet of the giant rock are harmoniously combined with a smooth banister curved not spontaneously, but following “control points” and “figurative”. 4.

Conclusion

Our investigation into “The Arno Valley Landscape leaves three key questions unanswered: 1. What had happened with Leonardo in his “casa sua”, when after secluding himself from outside world for an unknown period of time (hours, days, weeks…) he at last brought to light his brilliant artwork, “one of the earliest landscapes in the history of art” [3, p. 10]? 2. Was the Arno Valley Landscape the “reference start point”, thanks to which “Treatise on Painting” by Leonardo da Vinci appeared a quarter of a century later? 3. What is this: either a landscape “woven” of images or images that “created” the landscape? Nevertheless, Leonardo da Vinci’ masterpiece has undoubtedly made a miracle happen: this small drawing has turned over the tremendous world of fine arts. First, it becomes a pioneer piece of graphics in the world practice that makes drawing an independent artwork. Second, a synthesis of sciences and arts lays the solid ground in the compositional pictorial and plastic space arrangement of “The Arno”. “He has elaborated a complex system of rules and laws seeking to be absolutely true” [1, p. 42]. Third, it is like a universal manual on drawing knowledge, with the “laws” giving “a powerful impetus for living creativity” [1, p. 42].

226

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

Fourth, it is for the first time that Leonardo da Vinci formulates, within the conditional plastic space of the graphic sheet, his philosophical understanding of MOTION [7, p. 30] and TIME [7, p. 32]. Fifth, Leonardo shows excellence of execution, brilliant technique and “the most rigorously rhythmed” [1, p. 20] “shape” and “space” of his composition. The drawing is formed by the utmost “lean graphic language” consisting of “dot, line, stroke, and spot”. Sixth, in addition to sketching from nature, Leonardo introduces an “author’s understanding” of the compositional arrangement of the artwork with its figurative and informative subtext, and “it is precisely the point that begins the intellectualistic trend in the development of the European art” [1, p. 42]. Seventh, hidden or veiled images implied in pictorial sequence of “The Arno Valley Landscape” do not reveal themselves at first glance, but require an artistic analytical approach to understanding the work serving as the basis for the advent of new trends in the world art. “The Arno Valley Landscape” has become a borderline, beyond which he begins to move forward looking fearlessly into the future and not turning his face towards the past. He released himself from sad feelings of an unhappy child deprived of mother’s love. Only his genius, with “crystal-clear clarity” [1, p. 16] of the unique mind and great capacity for work became his programme credo in science and art that enabled Leonardo da Vinci to make his way up to Olympus of the world culture. “CERCA TROVA” (seek and you shall find) Computer graphics has been performed by architect Ksenia Ivanova, a former student to V. A. Melnikov. Translated into English by Anna Maslova; e-mail: [email protected] REFERENCES Book on Art by Master Leonardo da Vinci, Painter and Sculptor of Florence / Ed. A. G. Gabrichevsky. Moscow: OGIZ-IZOGIZ, 1934. 384 pp. 2. Müntz E. Leonardo da Vinci. Artist, Thinker and Man of Science. Moscow: BMM, 2007. 256 pp. 3. Zöllner F. Leonardo da Vinci. Moscow: Taschen, 2003. 96 pp. 4. Freud S. Leonardo da Vinci and a Memory of His Childhood. Saint Petersburg: Azbuka, 2012. 224 pp. 5. Kriegeskorte W. Giuseppe Archimboldo. Moscow: Taschen, 2002. 80 pp. 6. Vasari G. Life of Leonardo da Vinci. Moscow: Eksmo Publ., 2005. 640 pp. 7. Melnikov V. A. Thinking through Drawing. Ufa: Neftegazovoe Delo, 2007. 102 pp. 8. Leonardo da Vinci. Selected Works: in 2 vol. Vol. 2. / Ed. A. K. Dzhivelegov, A. M. Efros. Moscow: Artemy Lebedev Studio, 2010. 480 pp. 9. Dali S. 50 Secrets of Magic Craftsmanship. Moscow: Eksmo, 2002. 272 pp. 10. Descharnes R., Nevers J. Salvador Dali. Moscow: Taschen, 2004. 780 pp. 11. Romei F. Leonardo da Vinci. Moscow: ROSMEN, 1998. 64 pp. 12. Vezzosi A. Leonardo da Vinci. Art and Science of the Universe. Moscow: Astrel Publ., 2001. 160 pp. 1.

Received 20.06.2013 г.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

227

СКРЫТЫЕ ОБРАЗЫ ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ. «ВИД ДОЛИНЫ АРНО» (1473): МИСТИЧЕСКОЕ МОЛЧАНИЕ ДЛИНОЙ В 540 ЛЕТ © В. А. Мельников*, Д. А. Ильямова Уфимский государственный нефтяной технический университет Россия, Республика Башкортостан, 450080 г. Уфа, ул. Менделеева, 195. E-mail: [email protected] Статья посвящена рисунку «Вид долины Арно» Леонардо да Винчи. Рассматривается исторический аспект предмета исследования. Затронуты вопросы методологии профессионального изучения предмета «Рисунок» с позиции «10 областей действия» Леонардо и методики «Мыслить рисунком». Аналитический подход позволил сформулировать образно-художественную составляющую произведения и обнаружить скрытый Леонардо подтекст – полный мистики и символизма. Ключевые слова: Леонардо, «Арно», аналитика, образы, метаморфозы, универсальность, время, наследие. Просьба ссылаться на эту работу как: Мельников В. А., Ильямова Д. А. Скрытые образы Леонардо да Винчи. «Вид долины Арно» (1473): мистическое молчание длиной в 540 лет // Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3. С. 216–227.

ЛИТЕРАТУРА Книга о живописи мастера Леонардо да Винчи, живописца и скульптора флорентийского / Под ред. А. Г. Габричевского. М.:ОГИЗ-ИЗОГИЗ, 1934. 384 с. 2. Мюнц Эжен. Леонардо да Винчи. Художник, мыслитель и ученый: в 2 т.: пер. с англ. М.: БММ, 2007. 256 с. 3. Цельнер Ф. Леонардо да Винчи. М.:Taschen, 2003. 96 с. 4. Фрейд З. Воспоминания Леонардо да Винчи о раннем детстве. СПб.: Азбука, 2012. 224 с. 5. Кригескорте Вернер. Джузеппе Арчимбольдо. М.: Taschen, 2002. 80 с. 6. Вазари Дж. Жизнеописание Леонардо да Винчи. М.: Эксмо, 2005. 640 с. 7. Мельников В. А. Мыслить рисунком. Уфа: Нефтегазовое дело, 2007. 102 с. 8. Леонардо да Винчи. Избранные произведения: в 2 т. Т. 2. / Под ред. А. К. Дживелегова, А. М. Эфроса. М.: Cтудия Артемия Лебедева, 2010. 480 с. 9. Дали С. 50 магических секретов мастерства. М.: Эксмо, 2002. 272 с. 10. Дешарн Робер, Нере Жиль. Сальвадор Дали. М.: Taschen, 2004. 780 с. 11. Ромеи Ф. Леонардо да Винчи. М.: РОСМЭН, 1998. 64 с. 12. Веццози А. Леонардо да Винчи. Искусство и наука Вселенной. М.: Астрель, 2001. 160 с.: ил. 1.

Поступила в редакцию 20.06.2013 г.

228

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

УДК 1:001:37.01 ПОИСК ПОДХОДОВ К ФОРМИРОВАНИЮ АДЕКВАТНОГО ОБРАЗА НАУКИ В ПРОЦЕССЕ ОБУЧЕНИЯ © С. В. Власова Мурманский государственный технический университет Россия, 183010 г. Мурманск, ул. Спортивная, 13. Тел: +7 (8152) 45 71 25; факс: +7 (8152) 23 24 92. E-mail: [email protected] Проанализированы модели, используемые в философии для описания механизмов развития науки (Т. Куна, В. С. Степина, К. Хюбнера) с точки зрения их адаптации для целей обучения. Показано, что наиболее приемлемым является подход, рассматривающий науку как сложную уникальную самоорганизующуюся систему, т.к. он предоставляет возможность объединить непротиворечивым образом многие плодотворные идеи, развиваемые в философии науки. Ключевые слова: механизмы развития науки, уникальность науки, адекватный образ науки, научное образование.

Введение Можно утверждать, что современное российское образование, как общее, высшее, так и постдипломное, является научным. Это означает, что на всех этапах обучения российские школьники, студенты, аспиранты изучают либо основы различных наук, либо некоторые разделы тех или иных научных дисциплин, либо специальный курс философии и истории науки (в аспирантуре). Кажется удивительным, что в такой ситуации в учебных планах, как общеобразовательной школы, так и вузов, отсутствуют курсы, специально посвященные формированию адекватного представления обучающихся о науке. Очевидно, разработчики учебных планов полагают, что учащиеся в ходе обучения сами сформируют в своем сознании адекватный образ науки. Такой подход является, с нашей точки зрения, неверным, поскольку сформировать адекватный образ современной науки совсем не просто. В. С. Степин замечает, что хотя «интуитивно кажется ясным, чем отличается наука от других форм познавательной деятельности человека, однако четкая экспликация специфических черт науки … оказывается довольно сложной задачей». Об этом свидетельствуют, по его мнению, многообразие определений науки и непрекращающиеся дискуссии между ней и другими формами познания [10, c. 36]. Более того, дискуссионным остается вопрос: «Насколько общество нуждается в том, чтобы положить в основу нашего действия именно научное знание, а не любого типа идейные образования, отвечающие требованиям эффективности?» [9]. Можно утверждать, что в философии науки не сформированы критерии, представляющие возможность из многочисленных моделей развития науки выбрать те, которые позволяют сформировать адекватный ее образ в процессе обучения [1]. В связи с вышесказанным, существует настоятельная необходимость поиска подходов к описанию науки, которые способствовали бы формированию адекватного образа науки в сознании обучающихся. Предлагаемая работа посвящена поиску таких подходов.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

229

1. Развитие науки как смена типов научной рациональности. Одним из возможных для решения поставленной задачи является подход, опирающийся на идеи В. С. Степина о трех типах научной рациональности: классической, неклассической и постнеклассической. Он полагает, что в развитии науки можно выделить такие периоды, когда смена научных картин мира сопровождалась коренным изменением нормативных структур исследования и философских оснований науки. Эти периоды он рассматривает как глобальные революции, которые могут приводить к изменению типа научной рациональности. В истории естествознания он отмечает четыре таких революции. Первой из них была революция XVII в., ознаменовавшая собой становление классического естествознания. Идеалы, нормы и онтологические принципы естествознания XVII–XVIII столетий опирались на систему философских оснований, в которых доминирующую роль играли идеи механицизма. Человеческий разум трактовался, как дистанцированный от объектов, как бы со стороны наблюдающий и исследующий их [10, с. 11]. Перемены в относительно устойчивой системе оснований естествознания произошли в конце XVIII-первой половине XIX в., что было связано с переходом к дисциплинарно организованной науке. Эти перемены В. С. Степин расценивает как вторую глобальную научную революцию. В это время механистическая картина мира утрачивает статус общенаучной, в биологии, химии и других областях формируются картины реальности, не сводимые к механической. Третья глобальная научная революция, согласно В. С. Степину, была связана с преобразованием классического естествознания и становлением нового, неклассического естествознания. Она охватывала период с конца XIX до середины XX столетия. В эту эпоху происходили революционные перемены в различных областях знания, в ходе которых формировались идеалы и нормы новой неклассической науки. Они характеризовались пониманием относительной истинности теорий и картины природы, выработанной на том или ином этапе развития естествознания. Изменялись идеалы и нормы доказательности и обоснования знания. Значительно расширилось поле исследуемых объектов [12, с. 179]. «Идея исторической изменчивости научного знания ... соединялась с новыми представлениями об активности субъекта познания. ... Возникает понимание того обстоятельства, что ответы природы на наши вопросы определяются не только устройством самой природы, но и способом нашей постановки вопросов, который зависит от исторического развития средств и методов познавательной деятельности» [12, с. 181]. В последнюю треть XX века наблюдались новые радикальные изменения в основаниях науки. Эти изменения В. С. Степин характеризует как четвертую глобальную научную революцию, в ходе которой рождается новая постнеклассическая наука, обладающая следующими чертами: применение научных знаний распространяется практически на все сферы социальной жизни; изменяется характер научной деятельности, который связан с революцией в средствах получения и хранения знаний; наряду с дисциплинарными исследованиями на передний план все более выдвигаются междисциплинарные и проблемно-ориентированные формы исследовательской деятельности; специфику науки конца XX века определяют комплексные исследовательские программы, в которых принимают участие специалисты различных областей знания; в процессе определения научно-исследовательских приоритетов наряду с познавательными целями все большую роль начинают играть цели экономического и социально-политического характера; усиливаются процессы взаимодействия картин реальностей, формирующихся в различных науках; на развитие науки оказывают воздействие не только ре-

230

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

зультаты фундаментальной науки, но и прикладные междисциплинарные исследования; объектами современных исследований все чаще становятся уникальные системы, характеризующиеся открытостью и способностью к самоорганизации и развитию [12, с. 185]. С нашей точки зрения, идея рассмотрения эволюции науки как смены типов рациональности представляется удобной моделью описания развития науки. Преимуществом рассматриваемого подхода является его логическая ясность и простота. Ценным представляется и выделение в отдельный этап современного периода развития науки, описание его отличительных черт. Но можно отметить и ряд недостатков. Во-первых, в предлагаемой модели акцент делается не на причинах, предпосылках и движущих силах, вызывающих изменение в науке, а на формальных характеристиках того или иного этапа ее развития. Во-вторых, в этой модели не находят отражения воздействие античного и средневекового этапа развития науки на становление классического естествознания. В-третьих, использование данной модели предполагает обязательное включение таких спорных с методологической точки зрения понятий, как «истина», «объективное знание». 2. Эволюция науки как развитие системы научного знания Существуют различные точки зрения на то, что в первую очередь определяет развитие науки. Т. Кун полагает, что ключевым понятием при анализе науки является «парадигма», а основной единицей, элементарной структурой, для анализа науки следует считать научное сообщество, поскольку именно научные сообщества «представлены как основатели и зодчие научного знания» [5, с. 229]. Понятие научной парадигмы у Т. Куна тесно связывается с деятельностью научного сообщества: «Любой анализ исследования, направляемого парадигмой или ведущего к потрясению ее основ, должен начинаться с определения ответственной за проведение этого исследования группы или групп» [5, с. 231]. Период господства какой-либо парадигмы Т. Кун называет периодом «нормальной науки». В это время происходит накопление научных результатов в рамках существующей парадигмы. Смена парадигм осуществляется в ходе научной революции и сопровождается видоизменением всех главных структур научного исследования и заменой их новыми. Т. Кун подчеркивает, что революции в науке, о которых он говорит, вовсе не обязательно являются крупными научными революциями, связанными с именами Коперника, Ньютона, Дарвина или Эйнштейна. Предпосылкой научной революции, с точки зрения Т. Куна, выступают кризисы, т.е. общее мнение членов группы, «что что-то происходит не так» [5, с. 232]. Позднее Т. Кун ввел понятие «дисциплинарная матрица», которое является более общим, чем парадигма (парадигма выступает как компонент дисциплинарной матрицы). Определение «дисциплинарная» подчеркивает тот факт, что ученые научной группы принадлежат одной и той же научной дисциплине. С нашей точки зрения, позиция Т. Куна интересна тем, что он постоянно ищет, и сам же ощущает, что не находит, достаточно удачные способы описания механизма функционирования науки. Понятие «парадигма» ему приходится заменить дисциплинарной матрицей, в которой парадигма − это уже общепризнанные образцы решения различного рода научных задач. Т. Кун полагает, что, скорее всего, надо рассматривать процесс обучения и то, каким образом сегодняшний студент (будущий ученый) начинает смотреть на ситуации так же, как и другие члены научной группы, принадлежащие данной дисциплине. Он считает, что именно усвоение предписаний через решения образцовых задач играет решающую роль в становлении ученого [5, с. 248]. Следует признать, как достоинство позиции Т. Куна, что его

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

231

подход не является формальным, он уделяет большое внимание деталям реального научного процесса, которые лучше всего обнаруживаются как раз при исследовании деятельности научной группы. В то же самое время трудно согласиться с тем, что четыре компоненты дисциплинарной матрицы адекватно описывают функционирование науки. Более подробно этот вопрос освещен в работе автора статьи [1, с. 112] В книге немецкого философа К. Хюбнера [13], показано, что научное знание представляет собой целостную систему, погруженную в исторически изменчивую социокультурную среду. Для анализа науки К. Хюбнер ввел категорию исторического системного ансамбля. Он пишет: «Под … историческим системным ансамблем я понимаю структурированное множество систем, частью наличествующих в данный момент времени, частью наследуемых от прошлого, образующих определенную иерархию в соответствии с многообразными отношениями, в рамках которых общество живет и развивается в каждый данный исторический момент. Системы науки, то есть теории и системы теорий, а также правила научной работы – все это входит в системный ансамбль – мир правил, по которым мы живем и действуем в каждый данный момент времени» [13, с. 161]. К. Хюбнер полагает, что не противоречие отдельно взятой теории фактам, а рассогласование внутри системного ансамбля научных знаний является основанием для пересмотра принципов и представлений, господствовавших в науке на том или ином этапе ее развития. Рассматривая развитие науки, К. Хюбнер, на основании чисто логического анализа, формулирует несколько законов истории науки (как и любой другой истории), которые раскрывают механизм функционирования науки. «Каждый исторический период определяется наличествующим в нем системным ансамблем; всякий системный ансамбль несет в себе внутреннее противоречие и нестабильность; изменения системных ансамблей связаны с попытками устранить такие противоречия; противоречия разрешаются путем согласования одних частей ансамбля с другими…» [13, с. 168]. К. Хюбнер подчеркивает, что «законы, сформулированные выше, не связаны с какой-либо конкретной эмпирической теорией; они выступают как универсальные априорные принципы, применимые в науке всегда, когда она стремится к описанию и понятийному объяснению исторических процессов, используя при этом соответствующие теоретические методы и категории» [13, с. 169]. К. Хюбнер выделяет те компоненты развивающейся системы знаний, которые непосредственно взаимодействуют с социокультурной средой и вместе с тем регулируют процессы теоретического и эмпирического поиска. К таким компонентам он относит основания науки – систему априорных принципов, которые обусловлены состояниями социально-исторического контекста. Основания науки в подходе К. Хюбнера являются опосредующим звеном между социальной средой, с одной стороны, и теориями и фактами, с другой [13, с. 156]. Стимулом в смене оснований науки К. Хюбнер полагает стремление ученых к гармонизации исторического ансамбля научных знаний. Подчеркнем, что представления о причинах изменений, происходящих в системе научного знания, у К. Хюбнера сформулированы значительно более ясно и определенно, чем у В. С. Степина (социокультурные воздействия) или Т. Куна (мнение членов научной группы, что «что-то происходит не так»). 3. Наука как сложная уникальная самоорганизующаяся система Из приведенных выше соображений следует, что существуют широкий спектр взглядов на движущие силы науки и влияния на этот процесс различных факторов. С точки зрения по-

232

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

ставленных в работе задач важно прояснить, каким образом следует преломлять в процессе обучения различные философские взгляды на развитие науки. Имеется два, противоположных подхода, касающиеся воздействия социокультурных факторов на коллективный процесс познания (науку): интерналистский и экстерналистский. Обе подхода разделяют представление о том, что имманентным основанием познавательной деятельности являются когнитивные способности человека. Расходятся эти два течения в ответе на вопрос о том, достаточным ли основанием для развертывания процесса научного познания являются познавательные возможности человека [8]. Интерналисты считают, что приложение индивидуальных познавательных способностей, осуществляемое в некоторой социокультурной среде, образует стержень истории коллективных усилий по постижению мира. Экстерналисты, напротив, полагают, что индивидуальные познавательные акты сами по себе не способны сложиться в целенаправленное коллективное усилие, именно поэтому логику развития науки, как целого, задает внекогнитивный социокультурный контекст [8]. По мнению В. С. Степина, два названных подхода отчетливо проявились после 60–70-х годов XX века. Указанные десятилетия были переломной эпохой в развитии философско-методологических исследований на Западе. В этот период осуществился переход от доминирования позитивистской традиции к новому пониманию природы научного знания. Позитивистская традиция ориентировалась на идеал методологии, построенный по образцу и подобию точных естественнонаучных дисциплин. При этом неявно полагалось, что развитие таких дисциплин осуществляется как взаимодействие теорий и опыта, а все внешние по отношению к этому взаимодействию факторы должны быть устранены [11]. Последующее развитие философии науки выявило ограниченность позитивистских идеализаций научного познания. В качестве альтернативного подхода сложилось направление, которое иногда именуют историческим, а чаще постпозитивизмом. Представители этого направление (Т. Кун, И. Лакатос, П. Фейерабенд, Дж. Холтон и др.) развивали различные концепции, полемизируя между собой. Но всех их объединяло убеждение, что философия науки должна учитывать историческое изменение науки и воздействие на ее развитие социальных и психологических факторов [11]. В дискуссиях 60–70-х годов XX в. было обнаружено, что эмпирические факты не являются независимыми от теоретических знаний. Согласно К. Хюбнеру, они являются результатом применения некоторой системы правил. Сами же эти правила имеют сложную системную организацию. Они включают не только идеи, понятия и законы ранее сложившихся теорий, но и содержат априорные по отношению к науке основания. Эти основания выступают как социально-исторический контекст, совокупность социальных предпосылок, которые определяют возможности научного опыта в каждую конкретную историческую эпоху [11]. По нашему мнению, как интернализм, так и экстернализм выражает крайнюю точку зрения. Наука является сложной системой, состоящей из множества подсистем различных иерархических уровней, соединенных многочисленными связями. В свою очередь, каждая подсистема представляет собой сложную систему, элементы которой соединены различными связями не только внутри данной подсистемы, но и с подсистемами других иерархических уровней. Наука эволюционирует от момента своего возникновения и до настоящего времени самопроизвольно (а не под давлением чьей-то целенаправленной воли), увеличивая свою степень сложности (упорядоченности), т.е. налицо присутствует прогрессивная са-

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

233

моорганизация науки, если под прогрессом понимать увеличение сложности, упорядоченности, информативности, уменьшение хаоса в ходе развития. Согласно современным представлениям, такие системы, способные к самоорганизации и развитию, должны быть принципиально открытыми, т.е. они обязательно взаимодействуют с внешней средой [7]. Поскольку наука является самоорганизующейся системой, то нет никаких оснований при анализе механизмов ее развития придерживаться интерналистской позиции. Более того, такой подход противоречил бы современным научным представлениям (идеям синергетики). Внешней средой по отношению к науке являются все социальные структуры, с которыми она взаимодействует, и все те структуры, с которыми взаимодействуют ученые (являясь элементами сложной системы) как отдельные личности, в процессе своей жизни, обучения, воспитания, работы. Некоторые социальные структуры воздействуют на науку непосредственно, например правительство, формируя бюджет на научные исследования. Другие социальные институты воздействуют на науку косвенно, например, система образования. Наличие такого развернутого взаимодействия с внешней средой не дает никакого основания полагать, что наука может быть замкнутой системой (автономной в классическом понимании). Это позволяет отказаться от чисто интерналистских подходов при рассмотрении науки. Но с другой стороны, невозможно встать и на экстерналистскую позицию. Любая сложная система, способная к самоорганизации (в том числе и наука), развивается по некоторым законам. Внутренняя устойчивость такой системы предполагает ее постоянное противодействие внешним факторам. Неравновесные состояния, возникающие в системе за счет случайных флуктуаций, могут оказаться разрушительными для системы, если организация системы недостаточно эффективна, чтобы стабилизировать состояние неустойчивого равновесия. Любая неравновесная система стремится сохранить состояние неустойчивого равновесия, складывающегося в каждый момент времени. Система, сумевшая стабилизировать более высокие значения неравновесия со средой, обладает более совершенными средствами управления, и данное обстоятельство задает направление прогрессивного развития [6]. Важным является и такой момент: если внешнее воздействие на систему лежит в определенных границах, то система будет способна к своей перестройке за счет самоорганизации. Наука, как и любая сложная система, способная к самоорганизации, стремится сохранить себя, свою внутреннюю среду. Это означает, что каждое поколение ученых, приняв эстафету от своих старших коллег, стремится сохранить науку. Наука обладает определенным консерватизмом, дающим ей возможность сохранять себя как сложную систему. Но с другой стороны, как показывает история, наука обладает достаточными внутренними механизмами управления, которые позволяют ей не только сохраняться, но и прогрессивно развиваться [3]. Такое прогрессивное развитие возможно лишь в том случае, если в системе действуют внутренние законы, которые и определяют возможность развития (поведение различных элементов системы детерминируется этими законами). Внешнее воздействие должно находиться в некоторых границах, не превышающих критических параметров, чтобы система могла прогрессивно развиваться. Это означает, что наука не может быть полностью детерминирована внешними социокультурными факторами, но ее эволюцию определяют, возможно, даже более чем взаимодействие с внешними факторами, внутренние законы.

234

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

С нашей точки зрения, наиболее конструктивным для описания механизма развития науки является дуалистический подход, основанный на принципе дополнительности. Согласно этому подходу, в одних проявлениях поведение науки (как системы) определяется внутренними законами (например, в процессе принятия научных теорий), а в других – воздействием на нее внешних социальных институтов (например, при выборе направлений исследований). Безусловно, важно изучить внутренние законы функционирования науки. Но не менее важно изучить и механизмы влияния внешних факторов на науку. Это важно еще и потому, что общество должно с пониманием относиться к тому, что внешнее воздействие на науку со стороны общества должно быть взвешенным и обдуманным (не выйти за границы допустимого воздействия, которое может привести к необратимой деформации науки) [2]. Представляется естественным, что в качестве параметров порядка могут выступать: объем финансирования науки; численность ученых; возрастное распределение научных работников; возможность общения с коллегами, работающими над близкими проблемами во всем мире; качество подготовки научных работников; качество системы образования. Каждый из этих параметров, если его значение будет выходить за допустимые пределы, способен оказать деструктивное воздействие на развитие той или иной отрасли науки в той или иной стране. Наука – это особая сфера человеческой деятельности, в которой осуществляется процесс получения научных знаний об окружающей природной и социальной действительности. Наука ставит перед собой специфическую цель, которую не ставит не один другой вид человеческой деятельности – получение достоверного знания об окружающей реальности. Таким образом, наука является уникальной системой. Слово «уникальная» означает, что наука, как сфера человеческой деятельности, обладает специфическими, присущими только ей качествами и ставит перед собой цели, которая никакой другой вид человеческой деятельности не ставит и, конечно же, не решает. Уникальность науки означает, что человеческая цивилизация на сегодняшний момент не обладает какими-либо другими эффективными механизмами, при помощи которых люди могли бы получать достоверное знание об окружающей их природной и социальной реальности. В этом смысле можно сказать, что наука обладает уникальным социокультурным генетическим кодом, каким не обладает никакой другой вид человеческой деятельности. Представление о науке как о сложной уникальной самоорганизующейся системе обладает, по нашему мнению, рядом существенных преимуществ по сравнению с другими подходами. Во-первых, появляется возможность объединить непротиворечивым образом любые плодотворные идеи как интерналистского, так и экстерналистского подходов и не уделять в процессе обучения внимания неконструктивному противостоянию этих двух направлений. Во-вторых, возможно привлечь для описания механизмов функционирования науки любые представления, не вступающие в конфликт с пониманием науки как сложной уникальной самоорганизующейся системы, что позволяет сформировать плюралистическую позицию. Втретьих, факт признания уникальности науки дает возможность акцентировать внимание на необходимости адекватного отношения к ней со стороны общества, что дает основу для положительной мотивации учащихся. Заключение

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

235

Проанализированы подходы, анализирующие механизмы развития науки, связанные с именами Т. Куна, К. Хюбнера, В. С. Степина, а также интерналистский и экстерналистский взгляды на науку. Автором предложен подход, рассматривающий науку как сложную уникальную самоорганизующуюся систему. Показано, что это представление о науке обладает, рядом существенных преимуществ по сравнению с другими подходами, в том числе и с точки зрения структурирования информации о науке для целей обучения. ЛИТЕРАТУРА 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13.

Власова С. В. Наука и научное образование (В свете философии науки). Мурманск: Изд-во МГТУ, 2006. 296 с. Власова С. В. Механизмы влияния образования на науку // Вестник МГТУ: труды Мурманского государственного технического университета. Т. 7. №1. 2004. С. 96. Гусев С. С. Самоорганизация научного знания // Самоорганизация в природе и обществе. СПб: Наука, 1994. 129 с. Катасонов В. Н. Позитивизм и христианство: философия и история науки Пьера Дюгема // Вопросы философии. 2002. №8. C. 151. Кун Т. Структура научных революций. М.: АСТ, 2002. 608 с. Назаретян А. П. Интеллект во Вселенной (Истоки становления и перспективы). Москва: Недра, 1991. 222 с. Пригожин И. Конец определенности. Время, хаос и новые законы природы. Ижевск: Регулярная и хаотическая динамика, 2001. 208 с. Пружинин Б. И. Фундаментальная наука и прикладное исследование (к вопросу о социокультурных функциях знания) // Наука в культуре. М.: Эдиториал УРСС, 1998. 384 с. Псевдонаучное знание в современной культуре (материалы круглого стола) // Вопросы философии. 2001. №6. C. 3. Степин В. С. Теоретическое знание. М.: Прогресс, 2000. 743 с. Степин В. С. Смена методологических парадигм (предисловие) // Критика научного разума / К. Хюбнер М.: ИФРАН, 1994. 326 с. Степин В.С. Философская антропология и философия науки. М.: Высшая школа, 1992. 191 с. Хюбнер К. Критика научного разума. М.: ИФРАН, 1994. 326 с.

Поступила в редакцию 19.05.2013 г.

236

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

SEARCH FOR APPROACHES TO THE FORMATION OF AN ADEQUATE IMAGE OF SCIENCE IN THE LEARNING PROCESS © S. V. Vlasova Murmansk State Technical University 13 Sportivnaya Street,183010, Murmansk, Russia. Phone: +7 (8152) 45 71 25. E-mail:[email protected] Ideas used in the philosophy of science to describe the development of science (T. Kuhn, V. Stepin, K. Hübner) are analyzed in a context of their adaptation for educational purposes. It is shown that the most appropriate approach considers the science as a unique complex self-organizing system. This approach makes it possible to integrate any fruitful ideas from different models. Keywords: mechanisms of science development, the uniqueness of science, an adequate image of science, scientific education. Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article. Please, cite the article: Vlasova S. V. Search of Approaches to the Formation of an Adequate Image of Science in the Process of Learning // Liberal Arts in Russia. 2013. Vol. 2. No. 3. Pp. 228–236.

REFERENCES 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13.

Vlasova S. V. Nauka i nauchnoe obrazovanie (V svete filosofii nauki) [Science and Science Education (In the Light of Philosophy of Science)]. Murmansk: Izd-vo MGTU, 2006. 296 s. Vlasova S. V. Vestnik MGTU: trudy Murmanskogo gosu-darstvennogo tekhnicheskogo universiteta. Vol. 7. No. 1. 2004. Pp. 96. Gusev S. S. Samoorganizatsiya v prirode i obshchestve. Saint Petersburg.: Nauka, 1994. 129 s. Katasonov V. N. Voprosy filosofii. 2002. No. 8. Pp. 151. Kun T. Struktura nauchnykh revolyutsii [Structure of Scientific Revolutions]. Moscow: AST, 2002. 608 s. Nazaretyan A. P. Intellekt vo Vselennoi (Istoki stanovleniya i perspektivy) [Intelligence in the Universe (The Origins of Evolution and Prospects)]. Moscow: Nedra, 1991. 222 s. Prigozhin I. Konets opredelennosti. Vremya, khaos i novye zakony prirody [The End of Distinctness. Time, Chaos and the New Laws of Nature]. Izhevsk: Regulyarnaya i khaoti-cheskaya dinamika, 2001. 208 s. Pruzhinin B. I. Nauka v kul'ture. Moscow: Editorial URSS, p. 1998. 384 s. Voprosy filosofii. 2001. No. 6. P. 3. Stepin V. S. Teoreticheskoe znanie [Theoretical Knowledge ]. Moscow: Progress, 2000. 743 s. Stepin V. S. Kritika nauchnogo razuma Ed. K. Khyubner Moscow: IFRAN, 1994. 326 s. Stepin V.S. Filosofskaya antropologiya i filosofiya nauki [Philosophical Anthropology and Philosophy of Science]. Moscow: Vysshaya shkola, 1992. 191 s. Khyubner K. Kritika nauchnogo razuma [Critique of Scientific Reason]. Moscow: IFRAN, 1994. 326 s. Received 19.05.2013.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

237

УДК 51(091) ИНТУИЦИЯ И ЭВРИСТИКА В МАТЕМАТИКЕ © Л. Б. Султанова Башкирский государственный университет Россия, Республика Башкортостан, 450074 г. Уфа, ул. Заки Валиди, 32. E-mail: [email protected] Статья по философии математики, т.е. имеет междисциплинарный характер. Основным предметом исследования в статье является математическая эвристика как совокупность методов решения нестандартных задач в математике, т.е. таких задач, для которых не существует известных алгоритмов решения. В качестве специфического механизма мышления, порождающего элементы догадки, необходимые в качестве основы математической эвристики, автором согласно традиции берется интуиция. В своей работе автор основывается на выводах, полученных Ж. Адамаром, Н. Винером, Р. Декартом, А. Пуанкаре, и Ж. Пиаже. На основе концепции рациональной интуиции Р. Декарта, автор разрабатывает концепцию эвристической интуиции. В итоге автор обращается к вопросу о возможности полного перевода интуитивно полученных математических утверждений в дискурсивные, что, фактически, означает максимальное углубление математического доказательства, т.е. его максимальную рационализацию. Для этого оказывается необходимым неоднократное привлечение все той же интуиции, т.к. именно интуиция способна трансформировать интуитивные элементы в дискурсивные. Поэтому с этой точки зрения, обоснование интуитивно полученного математического доказательства должно представлять собой не что иное как «многослойный» творческий процесс. Вообще, автор, опираясь на исследования А. Пуанкаре, обосновывает, что суть математического творчества заключается в том, чтобы не «перебирать», а «выбирать». Обращаясь для наглядности к примерам, автор выявляет моменты «вмешательства» интуиции даже в процессе решения школьных задач. Поэтому и сегодня невозможно игнорировать феномен интуиции и те результаты, которые были исторически получены теорией познания при исследовании творческих механизмов. Только такой подход позволит несколько углубить наше представление о работе мышления по созданию математической эвристики. Ключевые слова: математическая эвристика, рациональная интуиция, эвристическая интуиция, озарение, рационализация математической эвристики, моменты «вмешательства» интуиции, «эвристическое узнавание», «многослойный» эвристический процесс обоснования в математике

Исследование природы творческого мышления традиционно является одной из важнейших задач теории познания. Многие выдающиеся философы в различные периоды истории занимались изучением природы интуиции как движущей силы творчества и важнейшего – наряду с логикой – орудия научного исследования. Во второй половине двадцатого века интерес к изучению феномена интуиции заметно возрос в связи с активизацией научных исследований природы творческого мышления человека. Тем не менее, сегодня, как и раньше, мы очень мало знаем природу интуитивного мышления и те условия, которые на него влия-

238

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

ют. В самом общем смысле, значение термина «интуиция» в философии обозначает особую способность отдельных личностей к выдвижению интересных гипотез и построению верных заключений без предварительного доказательства и необходимых оснований. Иногда говорят, что именно интуиция позволяет придти к догадке – спонтанному суждению, не имеющему при его выдвижении достаточных логических или эмпирических оснований. Интуиция многообразна. Именно с интуицией связывают различные виды человеческой деятельности, относящиеся к творчеству. Сразу оговоримся, что здесь в виду имеется математическая интуиция, то есть интуиция, связанная с решением математических проблем и задач. Ближе всего к математической интуиции декартова концепция рациональной интуиции, согласно которой в познавательной деятельности участвует так называемая рациональная интуиция, продуцирующая истинные суждения на основе «естественного света разума». Из работ Декарта можно сделать вывод, что, дедуктивная цепь образуется как последовательная цепь таких утверждений. Истинность таких утверждений представляется очевидной. С учетом понятия неявного знания, из работ Декарта можно вывести обновленную концепцию интуиции, которая и будет здесь в дальнейшем рассматриваться как опорная. Суть такого понимания интуиции заключается в том, что конечное утверждение дедуктивной цепи, являющееся результатом всего дедуктивного вывода, правомерно рассматривать как суждение, в «свернутом» виде содержащее всю цепочку подобных предварительно полученных утверждений. Это значит, что это конечное дедуктивное утверждение правомерно рассматривать и как свернутое умозаключение, нуждающееся в последующем пошаговодедуктивном разворачивании, то есть в доказательстве. Действительно, в математическом познании зачастую интуитивно усматривается именно конечное дедуктивное суждение, истинность которого в первый момент очевидна только его творцу как субъекту математического открытия: этот творец, в отличие от других математиков, личностным образом, совершенно естественно как бы «видит» всю дедуктивную цепь. Но другие математики, и в целом все математическое сообщество, стремятся к разворачиванию этой дедуктивной цепи для доказательства основного вывода, поэтому для них дедукция имеет другое направление пошагового распространения очевидной истинности – такое, как и предусмотрено у Декарта, то есть от посылок к выводу. Поэтому для первооткрывателя такой путь представляется как разворачивание дедуктивной цепи из суждения, полученного интуитивно, то есть посредством выполнения процедуры, обратной декартовой. Нетрудно понять, что оба пути правомерны и корректны, однако в реальном познании реализуется дедуктивная стратегия, обратная декартовой, хотя и из нее вытекающая. Поэтому, хотя, по Декарту, интуитивные суждения усматриваются разумом как интуитивноочевидные, то есть такие суждения, истинность которых не вызывает у нас ни малейшего сомнения, с точки зрения реального познания, в последующем доказательстве не нуждаются только врожденные идеи. Все остальные суждения, усмотренные интуитивно, должны быть по правилам дедукции еще и выведены из аксиом, принимающихся как врожденные истины, то есть, безусловно. Говоря о недостаточной изученности феномена интуиции как объекта философского исследования, вызванной его уникальной сложностью, в основном имеют в виду неразгаданность, то есть неэксплицируемость действия ее механизма. Механизм деятельности интуиции в двадцатом веке становится объектом пристального внимания не только философов

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

239

и научных методологов, но и крупнейших математиков, поскольку именно математика, не имеющая по природе своей связи с опытом, непосредственно опирается на работу интуиции. А.Пуанкаре следующим образом характеризует действие математической интуиции: «сначала обращение к чувствам и воображению; затем обобщение посредством индукции, так сказать, срисованное с приемов экспериментальных наук, наконец, мы имеем интуицию чистого числа ... которая может дать начало настоящему математическому заключению» [1, с. 210]. Наиболее соответствует специфике математической науки, на наш взгляд, интуиция чистого числа и чистых логических форм, которую А. Пуанкаре характеризует как «головокружительную», поскольку она требует максимальной степени абстрагирования. Математическая интуиция – это основа творческого процесса в математике. Она проявляется, прежде всего, как акт схватывания значения важности структуры задачи или проблемы; все это происходит без опоры на развернутые аналитические средства. Действие интуиции всегда основывается на солидном знании предмета, ее «включение» невозможно без упорной сосредоточенности на проблеме. Интуитивное прозрение посещает только одержимых. Вообще уровень осведомленности, необходимый для «включения» интуиции, не поддается никаким измерениям, а его достижение невозможно без самых серьезных усилий, которые в этом смысле никогда не будут чрезмерными. Психологически интуитивному знанию присуща убежденность, которая позволяет воспринимать его самым серьезным образом, несмотря на отсутствие обоснования, и обязывает ученого, исследователя упорно стремиться к поиску этого обоснования. Важно понимать, что интуиция не может быть свободной от самой пристрастной проверки и сомнений, что, опять-таки, вполне в духе Декарта. Правильность или ошибочность результатов работы механизма математической интуиции устанавливается, в конечном счете, не самой интуицией, а методами логической проверки. Действительно, если бы математическая интуиция всегда была достоверной, математическая наука состояла бы из одних аксиоматических систем, и не было бы необходимости в каких-либо доказательствах. Необходимость именно логической проверки – не единственная особенность математической интуиции по сравнению с другими видами научной интуиции, например, по сравнению с физической интуицией, то есть с интуицией, участвующей в физическом познании. Основное отличие между физической и математической интуициями заключается в различном их основании при формировании всеобщих и необходимых суждений, то есть при так называемом заключении по индукции. В суждении по индукции в математике мы опираемся только на могущество разума, поскольку «она (математическая индукция – прим. автора) есть только подтверждение одного из свойств самого разума», а «индукция, применяемая в физических науках ... опирается на веру во всеобщий порядок Вселенной – порядок, который находится вне нас.», и поэтому «всегда недостоверна»[1, с. 21]. Отсюда можно заключить, что математические истины, строго говоря, «не нуждаются ни в каком подтверждении» со стороны порядка, который находится вне нас. В самом деле, «опыт может быть для него (разума) только поводом воспользоваться ею (интуицией – прим автора) и осознать ее» [1, с. 21]. В таком положении вещей, как представляется, коренится истинная причина того, что различного рода интуитивные суждения, догадки более важны в математике, чем в экспериментальных науках. Действительно, в математике возможен только «мысленный эксперимент», или эвристическая догадка, которая является результатом действия деятельности

240

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

механизма математической интуиции. Такая уникальная особенность математики лишний раз подчеркивает важность исследования природы математической интуиции как движущей силой математического творчества. Сила математической интуиции и определяет основные особенности стиля мышления и исследования того или иного конкретного математика. Кратко математическую интуицию в этом аспекте можно охарактеризовать как озарение, поскольку именно так принято называть момент «срабатывания» механизма интуиции во время кульминации творческого процесса в математике. Озарение – это центральный этап исследовательского процесса в математике. Его можно рассматривать как качественный скачок в ходе познания, как решающий его момент. Именно в озарении заключается смысл и цель математического творчества. Как правило, момент озарения непредсказуем, но его в ходе эвристического, то есть творческого процесса его можно предчувствовать. Феномен внезапного озарения является объектом самого пристального внимания философов и методологов не только в области математики. Как представляется, наибольшее значение для развития этих исследований имеют две работы: «Математическое творчество» А. Пуанкаре и «Исследование психологии процесса изобретения в области математики» Ж. Адамара, в которой автор развивает идеи, высказанные в упомянутой работе А. Пуанкаре. По выражению Ж. Адамара «Наблюдения Пуанкаре пролили свет на отношения между сознательным и бессознательным, между логикой и случайностью» [2, с. 36], а, значит, позволили лучше разобраться в особенностях интуитивного мышления. Ж. Адамар предложил ныне общепринятую в современной науке и философии модель эвристического, то есть творческого процесса в науке[2, с. 36]. Он выделяет следующие этапы творческого процесса в науке: во-первых, этап подготовки, когда происходит изучение солидных массивов литературы, имеющей то или иное отношение (необязательно прямое) к поставленной задаче или исследуемой проблеме. Во-вторых, это этап инкубации, когда подсознание активно работает над накопленным на этапе подготовки материалом. Работа на этапе инкубации происходит неосознанно, и только редкие мысли могут прорваться в собственно сознание. Исследователь при этом вообще может отключиться от работы над основной проблемой – отдыхать или заниматься подготовкой материала по другой проблеме. Ж.Адамар выдвигает в этой связи гипотезу отдыха или забвения как необходимую на этом этапе. Далее следует непосредственно само озарение как центральный этап эвристического процесса. «Вспышка» озарения – результат работы подсознания. Озарение непредсказуемо. Невозможно точно определить, когда же оно произойдет, да и произойдет ли вообще. Озарение может быть отодвинуто по времени от предыдущего этапа творческого процесса – этапа инкубации. Точнее, этап инкубации с перерывами может растянуться надолго, поскольку озарение – результат скрытой деятельности подсознания. По сути дела, озарение и составляет основную загадку эвристического процесса. Суть озарения – «прорыв» из подсознания в область собственно сознания, который мы ощущаем как спонтанную вербализацию. Разумеется, непосредственно во время озарения нельзя вести речь о полноценной теории или строгих формулах, однако в результате озарения происходит самое главное – исследователь получает некий первичный результат-эстафету, который как бы передается из подсознания в область сознания для дальнейшей работы над этими результатами в целях их окончательного завершения, что и происходит обычно на последнем этапе эвристического процесса – этапе проверки. Ж.Адамар сравнивает озарение

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

241

с узнаванием чужого лица, свойственное человеку. Такое узнавание можно назвать эвристическим, и именно такое узнавание, по Ж.Адамару, лежит в основе озарения[2; 1, с. 403]. Как открытие нового знания невозможно без участия интуиции, так и срабатывание механизма интуиции на этапе озарения во время творческого процесса невозможно без эвристического узнавания. Эвристическое узнавание можно рассматривать и как очень точный вид изоморфизма, и как обнаружение аналогии. Таким образом, исследования Ж. Адамара показывают, что суть математического творчества, а, значит, и научного творчества вообще, ни в коем случае не может быть сведена к механическому перебору всевозможных вариантов. В таком понимании сути математического творчества Ж.Адамар близок к А.Пуанкаре, на работах которого по методологии науки и основывался. Определяя специфику математического творчества, А.Пуанкаре писал, что математическое творчество «...состоит как раз в том, чтобы не создавать бесполезных комбинаций, а строить такие, которые оказываются полезными, а их ничтожное меньшинство. Творить – это отличать, выбирать» [1, с. 403]. Ценность творческого мышления как раз и заключается в том, что оно позволяет избежать механического перебора возможных вариантов и «подводит» субъекта эвристического процесса к правильному решению. Представляется, что при применении математической символики так же осуществляется эвристическое узнавание субъектом математического познания уже известного ему математического символа. Это так называемое эвристическое узнавание применения: ему непременно должно предшествовать эвристическое узнавание математического открытия. Эвристическое узнавание применения можно рассматривать как некое «вторичное» эвристическое узнавание. Оно соответствует математической интуиции, понимаемой как наглядное созерцание. Представляется, что в ситуации решения какой-либо нестандартной математической задачи, эвристическое узнавание открытия и эвристическое узнавание применения как бы переплетаются в едином творческом процессе. Их квалификация как различных типов эвристического узнавания необходима только на философско-методологическом уровне. Для философии и методологии науки важен, прежде всего, тот факт, что «изучая процесс математического мышления, мы вправе рассчитывать на проникновение в самую сущность человеческого ума» [1, с.399]. Это значит, что методология математики позволяет проникнуть непосредственно в работу самого мышления, в его самую суть; и, прежде всего, в этом заключается ценность исследования творческих аспектов математического познания. Такая специфика математического мышления спецификой объектов, которыми оно оперирует, а, именно, их абстрактностью. Категории интуиции в науке и философии традиционно противостоит категория логики, а интуитивному суждению – алгоритм, понятие которого имеет огромное значение в математике. Концептуально алгоритм можно рассматривать как аналог некоторого процесса человеческой деятельности. Алгоритм в математике определяется как четкая последовательность действий, как однозначно жесткое предписание, когда при заданных начальных условиях в результате выполнения этих действий мы гарантированно получаем решение некоторой математической задачи. При этом случаи, когда решения не существует, оговорены особо. Например, при построении графика некоторой функции, заданной конкретной формулой, мы всегда вначале ищем область определения этой функции. Класс задач, для решения которых в математике применяются конкретные алгоритмы, на современном этапе

242

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

развития математики очень широк. Однако и в математике, и в других науках, опирающихся на математический аппарат, всегда найдется достаточное количество важнейших задач, решение которых не может быть найдено с помощью уже известных алгоритмов. Вследствие этого в математике всегда будут иметь большое значение методы, которые в отличие от алгоритмических не гарантируют получение решения в результате выполнения определенной последовательности действий, но, вместе с тем, позволяют приблизиться к решению сложнейших задач. Эти методы называются эвристическими. К ним мышление математика прибегает как бы спонтанно: эвристические методы, как говорят, «приходят в голову» во время напряженных размышлений над поставленной задачей. Ранее математик о них и не подозревает. Иначе говоря, «Эвристические методы не существуют (в отличие от алгоритмов – прим. автора), а вырабатываются по ходу решения» [3, 4]. Даже применяя уже, казалось бы, широко известные эвристические методы (в настоящее время многие распространенные эвристические методы описаны в методологической литературе[5], мы сами продуцируем в них элементы необратимости в целях применения этих методов к решению конкретной задачи. Ценность подобных методов прежде всего в их гибкости, позволяющей получать решение нестандартной математической задачи в отсутствие для нее алгоритмического решения. Традиционно под математической эвристикой понимают совокупность эвристических средств, то есть приемов, методов и процедур математики, применяющихся при доказательстве теорем и решении сложных нестандартных задач, для которых не существует стандартных отработанных алгоритмов. «Эвристический» в данном контексте означает «необратимый», содержащий элемент догадки, и вследствие этого полностью неалгоритмизируемый, то есть пошагово неповторяемый в целом (из-за элементов необратимости)[6]. Ни в коем случае нельзя воспринимать математическую эвристику только как некоторый свод правил, которых следует придерживаться при решении задач, чтобы получить результат за более короткий промежуток времени тем же алгоритмическим способом, без какого-либо качественного изменения привычного подхода. Такое представление о методах математического познания ложно. Эвристика действительно бывает различной в зависимости от степени сложности решаемой математической задачи – ее может быть «больше» или «меньше» в зависимости от степени сложности решаемой задачи, но без возникновения догадки, а, значит, и без участия интуиции эвристический процесс невозможен в принципе, даже в самом примитивном варианте. Эвристика имеет огромное значение в математике. Можно констатировать, что решение практически ни одной серьезной математической задачи или доказательство теоремы, даже на современном уровне развития математики, уровень формализации которой очень высок, не обходится без применения эвристических методов и приемов. Это делает таким понятным немалый интерес к изучению математической эвристики. Итак, эвристические методы, в отличие от алгоритмических, позволяют отступить от жесткой схемы в решении нестандартной задачи. Полезность математической эвристики заключается прежде всего в том, что ее применение позволяет значительно сократить число перебираемых алгоритмов при поиске решения нестандартной задачи. Крайне важен, и особенно в данном контексте, тот факт, что такое сокращение достигается в результате интуитивного выбора, в основе которого лежит эвристическое узнавание аналогий, то есть элементов знакомого в новом. Функция догадки как раз и заключается в обнаружении этих аналогий. Догадка и аналогия – это «ключ» к эвристике, ее определяющий признак. Поэтому

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

243

принципиально недостаточно определять эвристику только как систему правил, определяющих такую тактику решения задачи, которая существенно ограничивает перебор методов ее решения, поскольку указанное сокращение числа предполагаемых методов решения задачи возможно только благодаря возникновению догадки. Строгий математический метод в отличие от эвристического носит алгоритмический характер и является стандартным. Применение строгого математического метода не связано с возникновением догадки, которая, напротив, является необходимым элементом эвристического метода в математике. При решении какой-либо нестандартной задачи мышление математика может продуцировать целую серию догадок – в зависимости от сложности решаемой задачи. Известно, что эвристический подход в математике возник еще в античный период, о чем свидетельствует открытие так называемой папповой эвристики. О ней впервые упоминает Рене Декарт в своей «Геометрии», вышедшей в 1637 г. Не забыт Папп Александрийский и современной историей математики [7]. Основной труд Паппа Александрийского – «Математическое собрание» – содержит обширные комментарии к работам классиков древнегреческой геометрии, в частности, к Евклиду. В своем трактате «Искусство решать задачи» Папп Александрийский выделил как минимум два эвристических приема: регрессивное рассуждение (решение задачи от конца (цели) к началу (данным)), либо наоборот – прогрессивное рассуждение; а также связанный с этим действием прием доопределения цели и данных посредством выведения при этом следствий; процедура второго приема отмечалась Паппом неявно. За все время своего существования в качестве аппарата решения множества задач самого различного характера, математика накопила поистине необъятное количество различных эвристических приемов, методов и процедур. Представляется, что к наиболее употребительным можно отнести метод индукции, метод интерпретаций, метод доказательства от противного, и некоторые другие методы. В геометрии, в частности, широко применяется эвристический метод дополнительного построения, при котором геометрический чертеж достраивается до какой-либо известной геометрической фигуры; вообще приветствуется выполнение дающего наглядную опору мышлению рисунка и т. д. При решении особенно сложных математических задач используются в различных сочетаниях самые разнообразные эвристические приемы и методы. Чем сложнее задача, тем, разумеется, разнообразнее применяемая при ее решении эвристика. Отметим тот примечательный факт, что практически каждый автор «видит» эвристические методы по-своему и дает их оригинальную классификацию. Особенно ярко это проявляется в так называемой поисковой эвристике, к которой можно отнести советы и пожелания, даваемые себе субъектом процесса решения математической задачи в целях выработки наиболее эффективной стратегии решения. Понятно, что поисковая эвристика строго индивидуальна. Накопив достаточный опыт решения нестандартных задач, мы часто неосознанно следуем этому опыту. Поисковая эвристика сосредотачивает в себе опыт научного творчества, и этот опыт поистине бесценен. Каждый крупный математик, как правило, на основе систематизации своей индивидуальной поисковой эвристики, вырабатывает свою собственную неповторимую эвристическую стратегию. В принципе, такая поисковая эвристика не является специфически математической, подобно тем эвристическим приемам и методам, примеры которых были разобраны здесь ранее, а в целом носит общенаучный характер.

244

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

Ценность математики еще и в том, что она в силу своей ориентации на решение нестандартных задач, может быть поистине названа кладезью опыта поисковой эвристики. Одну из наиболее интересных классификаций поисковой эвристики разработал известный венгерский математик, а также исследователь в области философии и методологии математики Дж. Пойа. Согласно воззрениям Дж. Пойа, в основе любой эвристики лежит сходство по аналогии или очень точный вид изоморфизма[4]. Для поиска такой аналогии – в чем, по сути, и заключается главная задача применения эвристики в математике – Дж. Пойа выделяет следующие эвристические стратегии: во-первых, это видоизменение задачи, при котором осуществляется поиск новых комбинаций в условии задачи; во-вторых, введение вспомогательных элементов, при котором ставится цель выявления новых связей между элементами условия задачи. Далее, большое значение имеет мобилизация как восстановление в памяти научного материала, необходимого для решения задачи; а также организация как комбинирование восстанавливаемых элементов, которое должно привести нас к плодотворному видоизменению задачи. В этом нам должна помочь и специализация, которая заключается в том, что от изучения данного множества элементов мы переходим к изучению его подмножества или к изучению отдельного элемента данного множества. Абстрактным математическим объектам при этом придается более конкретная форма. При использовании какой-либо из указанных Дж. Пойа эвристических стратегий, применяются различные эвристические методы и приемы – например, такие, как приведенные здесь ранее доказательство от противного, индукция, обобщение и т. д. Это означает, что понятие эвристической стратегии является обобщающим и организующим по отношению к понятиям эвристического приема или метода. Эвристические стратегии всегда имеют определенную последовательность, поскольку каждая из них преследует определенную цель. В частности, видоизменение задачи – цель применения эвристики, а мобилизация и специализация – эвристические стратегии, позволяющие ее достичь. Интересно, что для Дж. Пойа характерен несколько своеобразный подход к определению понятия «эвристический». Рассуждения эвристического характера, содержащие догадку, он определяет как «правдоподобные»: «Результат творческой работы математика – доказательные рассуждения, доказательство, но доказательство открывают с помощью правдоподобных рассуждений, с помощью догадки.»[3]. Возникновение догадки вызывает интерес в основном потому, что догадку невозможно планировать, предсказывать. Представляется, что Дж. Пойа в своем исследовании математической эвристики делает акцент на методологии изучения математического доказательства как основного результата математического творчества, а эвристические рассуждения рассматривает всего лишь как нечто вспомогательное, вторичное, само по себе не истинное, а всего лишь похожее на истину, правдоподобное. С таким контекстом в целом можно согласиться, однако не следует забывать, что все математические доказательства вначале были «всего лишь» эвристическими рассуждениями, содержащими догадку. Понятно, что при такой роли эвристики в развитии математики, как бы мы эвристику не называли, ее изучению должно уделяться самое серьезное внимание. Конечно, в данном контексте неизбежно возникает вопрос о построении универсальной эвристической стратегии, т. е. такой стратегии, которая обеспечивала бы успешный эвристический поиск для любого класса задач. Однако Дж. Пойа признает, что «установить безот-

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

245

казно действующие условия или правила эвристики, которые позволили бы решать все математические задачи, не может быть целью разумной эвристики, но эвристика (имеется в виду эвристика как часть методологии, точнее исследования эвристики – прим. автора) может стремиться изучить типы, приемы и процессы (умственные операции, ходы, шаги), полезные при решении задач.»[3]. Эвристика по сути своей, по определению, не может быть универсальным алгоритмом. Эту мысль подтверждает и обращение к работам основателя кибернетики Н.Винера, считавшего, что «последовательности мыслей не согласуются с законами логики ...»[8]. Как бы ни была эффективна эвристическая стратегия того или иного математика, необходимо понимать, что никакая эвристика не может отменить необходимость зачастую мучительного поиска догадки, и любая эвристика содержит обращение к математической интуиции. Для того, чтобы показать наиболее принципиальное отличие эвристических методов от методов строго-математических, то есть максимально приближенных к алгоритмам, постараемся выяснить наиболее характерные моменты необходимого подключения интуиции в процессе решения математических задач. Для реализации этой цели разберем решение задачи по нахождению формулы общего члена последовательности «0, 3, 6, 9, ..., а(n), ...». Постараемся на этом простейшем примере, знакомом всем по школьному курсу алгебры, показать, что, несмотря на его очевидную простоту, тем не менее, его решение не обошлось без вмешательства интуиции. Согласно условиям задачи необходимо выразить любой член указанной последовательности а(n) через его порядковый номер n, где n равно 1, 2, 3, и т. д. Используем метод математической индукции, при котором сначала ищется формула для n-го члена последовательности, а затем доказывается ее истинность для n+1-го члена этой же последовательности. Поиск закономерности, которой подчиняются члены последовательности, происходит на основе эвристических соображений, поскольку при этом невозможно опираться на какойлибо алгоритм. Это значит, что в этот момент процесса решения данного примера, алгоритм решения разрывается, и, следовательно, мы имеем право квалифицировать этот момент как момент вмешательства интуиции в процесс решения задачи. В целом можно сделать вывод о необходимости вмешательства интуиции в процесс решения математических задач в следующих ситуациях: 1) при конкретизации эвристических приемов и методов, то есть при их интерпретации в свете условий конкретной задачи; 2) при распространении уже известной эвристики на другой тип задач, нехарактерный для данной эвристики; 3) при перенесении на математику эвристики, применяющейся в других науках, например, в физике; 4) при смене эвристических приемов [5]. Важно отметить, что, несмотря на очевидную важность исследования значения интуиции как движущей силы эвристического процесса в математике, одним только этим ее роль в развитии математики не исчерпывается. Для дальнейшего раскрытия роли интуиции в математическом познании мы вновь обратимся к работам А. Пуанкаре. Относительно математического доказательства А. Пуанкаре, в частности, утверждает следующее: «Когда логик разложил всякое доказательство на множество элементарных операций, вполне правильных, он еще не уловил реальности в ее целом; то неизвестное мне, что составляет единство доказательства, совершенно от него ускользнуло ... Но общий взгляд не дается нам чистой логикой, чтобы получить его, мы должны обратиться к интуиции.»[1]. Это значит, что согласно выводам А. Пуанкаре математическая интуиция, кроме открытия нового знания, еще

246

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

и «собирает» математическое доказательство как единый упорядоченный процесс, обуславливая в нем вполне определенный порядок этапов, от первого до последнего, то есть от предпосылок до окончательных выводов. Итак, роль математической интуиции в развитии математики трудно переоценить. Но, как здесь уже отмечалось ранее, исследование роли математической интуиции в математике не должен ограничиваться только изучением ее как движущей силы математического творчества. В философии и методологии математики принято рассматривать математическую интуицию еще и как наглядное созерцание. Согласно А. Пуанкаре, в этом качестве математическая интуиция необходима, «чтобы заполнить пропасть, которая отделяет символы от реального мира» [1], и, следовательно, именно благодаря математической интуиции «мир математических образов остается в соприкосновении с реальным миром ...» [1]. В самом деле, мы свободно пользуемся математическими символами, такими, как знаки математических действий, цифры, при этом не восстанавливая каждый раз (ни логически, ни на уровне подсознания) весь ход исторического процесса формирования этих математических символов. Подробнее специфика математической символизации будет проанализирована здесь позже. Кроме того, сегодня в ряде работ по проблемам философии математики выделяется так называемая топологическая интуиция как отдельный тип интуиции, отличный от интуиции собственно математической [9]. Представляется, что использование нового термина правомерно рассматривать как выражение философско-методологического стремления к полному отделению топологической интуиции от интуиции математической, причем несмотря на то, что топология по определению является областью математики. Для того чтобы разобраться в природе топологической интуиции и выяснить, является ли введение нового термина принципиально необходимым, рассмотрим основные принципы, положенные в основу этой относительно новой области математической науки. Всю важность идей топологии для современной математики хорошо осознавал, например, французский математик второй половины двадцатого столетия А. Вейль. Согласно его выводам вся современная математика в целом представляет собой причудливое переплетение идей топологии и алгебры. Специфика топологии как области современной математики связана с определенными особенностями преобразования фигур в пространстве. Основными понятиями в топологии являются понятия гомеоморфизма и конгруэнтности. Говорят, что фигуры конгруэнтны, если расстояния между их соответствующими точками равны. Гомеоморфизм в топологии представляет собой отображение без разрывов, склеиваний, а также без образования складок. Основной идеей топологии является идея непрерывности. Специфика топологической интуиции связана с формами и расположением фигур в пространстве. Это значит, что топологическая эвристика, то есть эвристика, применяемая в топологии, должна быть связана с топологическими преобразованиями фигур, то есть со свойствами фигур, не меняющимися при гомеоморфизмах, и должна включать в себя такие приемы, как растяжение и сжатие фигур. Сама топология «работает» в пространстве, и предполагает введение таких понятий, как узлы, расслоения, накрытия. Мы получим, например, топологическое преобразование фигуры, если будем деформировать ее как угодно, лишь бы при этом не происходило разрывов и склеиваний. Так, окружность может деформироваться в эллипс, в овал неправильной формы, в многоугольник – то есть в любую простую (без двойных точек) замкнутую линию. При такой деформации окружность не может превра-

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

247

титься в незамкнутую линию, так как для этого ее пришлось бы разорвать; или в лемнискату (восьмерку), поскольку для этого пришлось бы соединить две ее точки в одну, то есть произвести запрещенное в топологии «склеивание». Точно также, при помощи топологических преобразований, сферу можно превратить в поверхность эллипсоида, куба и т.п., однако ее нельзя превратить, например, в тор. Из приведенных примеров должно быть понятно, что топологическая эвристика – это действительно качественно новая эвристика в математике, которая в отличие от прежней эвристики, не связанной с пространственными преобразованиями, проводит достаточно свободные преобразования фигур в пространстве, пусть и ограниченные определенными условиями. К эвристическим операциям в топологии мы можем отнести «склеивание», посредством которого уничтожаются дыры; а также различного рода «разрезы», например, триангуляцию – разрезание фигуры на некоторое число связанных между собой треугольников. Кроме того, возможно передвижение различных одномерных фигур на поверхности преобразуемых пространственно- топологических фигур. Представляется, что практически любая фигура в рамках какой-либо другой геометрии (например, аффинной, дифференциальной и т.д.) может рассматриваться и как некоторое топологическое пространство. Это значит, что в определенном смысле, в математике топология является наиболее обобщающей геометрией, однако многие свойства фигур, которые исследуются в других геометриях, сознательно игнорируются в топологии. В элементарной геометрии, это, например, свойства углов треугольника. Пожалуй, единственным топологическим свойством фигур элементарной геометрии является свойство биссектрис углов треугольника пересекаться в одной точке. Отметим еще одну интересную операцию топологической эвристики – топологическое перемножение, в соответствии с которым евклидова плоскость – это произведение двух прямых, а произведение двух окружностей – поверхность тора. Однако представляется, что при всех качественных отличиях от рассмотренной здесь ранее математической эвристики, эвристика топологическая обусловлена интуицией, связанной с абстрактными объектами, то есть интуицией математической. При этом топологическая эвристика несводима к какой– либо иной, то есть не топологической математической эвристике, кроме эвристики элементарной геометрии. Вообще абстракции топологии для непривычного к ним математика требуют значительно большего интуитивного усилия, чем абстракции какой-либо из непространственных геометрий, особенно если изучать топологию позже таких геометрий. Вместе с тем необходимо хорошо понимать, что объекты топологии – это абстрактные объекты, и, следовательно, они должны быть связаны с интуицией абстрактных объектов, то есть с интуицией математической. Единственное, что позволяет выделить топологическую интуицию как качественно иной тип математической интуиции – то, что объекты приложения топологической интуиции находятся в пространстве (в пространстве находятся и объекты стереометрии). Способствует выделению топологической интуиции как отдельного типа математической интуиции также то, что, по определению топологии, операции с топологическими объектами должны удовлетворять определенной специфике – а именно, не должны деформироваться. Интересно, что представление о свойстве подобия геометрических фигур, лежащее в основе топологической интуиции, согласно исследованиям Ж.Пиаже, априорно, то есть до-

248

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

опытно. Этот вывод делается Ж. Пиаже на основании исследования мышления семилетних детей, которые с топологическими объектами справляются едва ли не легче, чем с объектами евклидовой геометрии[10]. Представляется, что при переходе к другой системе операций – что как раз и происходит при переходе от геометрии к топологии – у субъекта как бы «включается» другой тип интуиции. Эта интуиция связана с абстрактными объектами, но в то же время способна к пространственным преобразованиям, что характерно для интуиции топологической. Очевидно, что этот вид математической интуиции имеет дело с более сильными абстракциями, чем традиционно понимаемая математическая интуиция, то есть интуиция не топологическая, хотя, согласно исследованиям Ж. Пиаже, нельзя утверждать, что интуитивное усилие, требующееся для работы с топологическими объектами, так же должно быть более серьезным. Тем не менее, можно предположить, что вследствие своей качественной новизны топологическая эвристика менее доступна для какой-либо рационализации. При этом крайне важным представляется уже тот факт, что топология позволяет значительно разнообразить арсенал эвристических приемов и методов математики, что, в первую очередь, относится к элементарной геометрии. Под рационализацией топологической эвристики здесь имеется в виду, прежде всего, «перевод» топологической эвристики на «язык» евклидовой геометрии. Представляется, что рационализация топологической эвристики позволяет сблизить в некотором отношении интуицию топологическую как абстрактно-пространственную, с интуицией пространственно-художественной, связанной с архитектурой и живописью, поскольку важнейшая в топологии «идея непрерывности интуитивно выражает коренные свойства пространства и времени и имеет, следовательно, фундаментальное значение для познания» [11, с. 394]. До образования топологии как области современной математики пространственная интуиция проявлялась в основном на художественном уровне, где ее проявления, конечно же, требовали исключительной конкретности, и не могли быть абстрактными, как в топологии. Эта особенность топологической интуиции позволяет предположить, что, в конечном счете, все виды интуиции, свойственные человеку, взаимосвязаны, и человек способен в силу исторической логики познания осознать эту связь. Эта особенность топологической интуиции эвристическим образом также проливает некоторый свет на так называемую «непостижимую эффективность математики» по отношению к естественным наукам, в основном к физике. В данном контексте неизбежно возникает вопрос о возможности проведения полной и окончательной рационализации результатов деятельности математической интуиции – то есть полного и окончательного перевода интуитивных догадок, полученных в результате деятельности математической интуиции во время эвристического процесса в дискурсивные, то есть доказательные, рассуждения – тем более, что последним этапом эвристического процесса в математике является этап проверки, во время которого, по определению, осуществляется максимально возможный перевод интуитивных рассуждений в доказательные. Эта особенность эвристического процесса в математике позволяет в известной мере говорить о некоторой схожести структуры интуитивных и дискурсивных рассуждений. Однако это сходство относится скорее к содержанию рассуждений, чем к их форме. В самом деле, если целью некоторого эвристического процесса будет решение конкретной задачи, то содержанием любых размышлений – как интуитивных, так и дискурсивных – будет содержание этой

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

249

задачи. Разумеется, это не значит, что исключительно по этой причине интуитивные рассуждения могут быть полностью переведены в дискурсивные. Подводя первые предварительные итоги всех наших предыдущих рассуждений, мы должны признать эту задачу именно в такой постановке неразрешимой. Дело в том, что, по сути своей, такая рационализация не может быть ничем иным, как только дальнейшим, причем неоднократным, развитием или углублением математического доказательства. При этом работа интуиции необходима, во-первых, для получения интуитивных суждений, и, во-вторых, для перевода интуитивных суждений в дискурсивные, то есть для углубления интуитивно полученной идеи математического доказательства. Это значит, что такая рационализация есть ни что иное, как творческий процесс, при котором осуществляется дальнейший перевод некоторых «порций» интуитивных рассуждений в рассуждения дискурсивные. Каждая «порция» интуитивных рассуждений при этом преобразуется в дискурсивные во время единого повторения доказательства. В целом же вся рационализация по отношению к одному конкретному доказательству представляет собой мыслительный творческий процесс, который можно охарактеризовать как многослойный. Таким образом, можно утверждать, что математическое обоснование как одна из главных процедур математического познания, обладает свойством многослойности. Многослойность как свойство математического обоснования означает, что, при рационализации математического доказательства, к уже имеющимся нерационализированным остаткам работы математической интуиции всегда будут добавляться новые, такие же нерациональные, то есть интуитивные, элементы, которые, как бы наслаиваясь друг на друга, вступают с уже существующими нерационализированными элементами математического доказательства во взаимодействие. Можно заключить, что деятельность интуиции в процессе процедуры математического обоснования носит двойственный характер: с одной стороны, способствует рационализации интуитивных элементов математического доказательства, а с другой стороны – ее же и осложняет, поскольку продуцирует новые. Контекст обоснования, как это следует из проведенных рассуждений, также не свободен от вмешательства интуиции. Поэтому контекст математического обоснования не является сугубо логическим и алгоритмическим. Да, загадка интуиции существует, и она отнюдь не открывается в процессе исследования ее специфики. В процессе этого исследования проясняется специфика самой математической науки, что, как представляется, также немаловажно. Несомненно, пожалуй, здесь одно – интуиция не только необходимым образом участвует в математическом творчестве, результатом которого является новое математическое знание, но и является важным фактором математического обоснования, при котором осуществляется рационализации интуитивных элементов математического знания. Как явствует из проведенных исследований, роль интуиции в развитии математики представляется еще более серьезной и основополагающей, чем это признавалось ранее. ЛИТЕРАТУРА 1. 2.

Пуанкаре А. О науке. М.: Наука, 1990. Адамар Ж. Исследование психологии процесса изобретения в области математики. М.: Советское радио, 1970.

250

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3 3. 4. 5.

Пойа Д. Математика и правдоподобные рассуждения. М.: Наука, 1957. Пойа Д. Как решать задачу. М.: Учпедгиз, 1959. Ильясов И. И. Система эвристических приемов решения задач. М.: Изд-во Российского открытого университета, 1992. 6. Полани М. Личностное знание. М.: Прогресс, 1985. 7. Ван-дер-Варден. Пробуждающаяся наука. М.: Физматгиз, 1959. 8. Винер Н. Кибернетика. М.: Наука, 1958. 9. Панов М. И. Интуиция в математическом познании // Философские методологические семинары. М.: Наука, 1984. 10. Пиаже Ж. Генезис числа у ребенка // Избранные психологические труды. М.: Международная педагогическая академия, 1994. С. 292–410. 11. Математическая энциклопедия. Т. 3. М.: Сов. Энциклопедия, 1982. 12. Perminov, V. Metaphysics and the foundations of mathematics // Russian Studies in Philosophy. 2012. Vol. 50. Is. 4. Pp. 24–42.

Поступила в редакцию 22.05.2013 г.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

251

INTUITION AND HEURISTICS IN MATHEMATICS © L. B. Sultanova Bashkir State University 32 Z. Validi Street, 450074, Ufa, Russia. Phone: +7 (347) 229 96 64. E-mail: [email protected] The article is devoted to philosophy of mathematics. Mathematical heuristics, being a complex of methods for solving the non-standard problems of mathematics (such problems which have no known algorithms to be solved), is the main subject of the research. As a specific mechanism for thinking, generating elements of guesswork needed as the basis of mathematical heuristics, the author considers intuition. In the work, the author uses Descartes’s, Poincaré’s, Hadamard’s and Piaget’s findings. Based on Descartes’s concept of rational intuition, the author develops the concept of heuristic intuition. As a result, the author turns to the question of possibility of a complete translation of the user-derived mathematical statements in a discourse, in fact, that means a maximum depth of mathematical proof, i.e. its maximum rationalization. For this purpose, it is necessary to re-attract the intuition since it is able to transform the intuitive elements into the discourse ones. Therefore, from this point of view, the rationale is intuitively derived mathematical proof should be no more than a “multilayer” creative process. In general, the author, based on Poincaré’s research, proves that the essence of mathematical creativity is not to «sort out» and «choose». Referring to examples for illustration, the author reveals moments of «interference» of intuition, even in the process of solving school problems. Therefore, it is currently impossible to ignore the phenomenon of intuition and the results that have been historically derived a theory of knowledge in the study of creative mechanisms. Keywords: mathematical heuristics, rational intuition, heuristic intuition, insight, rationalization of mathematical heuristics, moments of “interference” of intuition, “recognition heuristic”, “multilayer” heuristic process of justification in mathematics. Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article. Please, cite the article: Sultanova L. B. Intuition and Heuristics in Mathematics // Liberal Arts in Russia. 2013. Vol. 2. No. 3. Pp. 237–251.

REFERENCES 1. 2.

Puankare A. O nauke [About Science]. Moscow: Nauka, 1990. Adamar Zh. Issledovanie psikhologii protsessa izobreteniya v oblasti matematiki [Research of Psychology of Invention Process in the Field of Mathematics]. Moscow: Sovetskoe radio, 1970. 3. Poia D. Matematika i pravdopodobnye rassuzhdeniya [Mathematics and Plausible Reasoning]. Moscow: Nauka, 1957. 4. Poia D. Kak reshat' zadachu [How to Do an Exercise]. Moscow: Uchpedgiz, 1959. 5. Il'yasov I. I. Sistema evristicheskikh priemov resheniya zadach [Heuristic methods of Doing Exercises]. Moscow: Izd-vo Rossiiskogo otkrytogo uni-versiteta, 1992. 6. Polani M. Lichnostnoe znanie [Personal Knowledge]. Moscow: Progress, 1985. 7. Van-der-Varden. Probuzhdayushchayasya nauka [Awakening Science]. Moscow: Fizmatgiz, 1959. 8. Viner N. Kibernetika [Cybernetics]. Moscow: Nauka, 1958. 9. Panov M. I. Filosofskie metodologicheskie seminary. Moscow: Nauka, 1984. 10. Piazhe Zh. Izbrannye psikhologicheskie trudy. Moscow: Mezhdunarodnaya pedagogi-cheskaya akademiya, 1994. Pp. 292–410. 11. Matematicheskaya entsiklopediya [Encyclopedia of Mathematics]. Vol. 3. Moscow: Sov. Entsiklopediya, 1982. 12. Perminov V. Russian Studies in Philosophy. 2012. Vol. 50. Is. 4. Pp. 24–42. Received 22.05.2013.

252

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

УДК 316.3 ВОЛШЕБНЫЙ МИР МАТЕМАТИКИ ОБРЕЛ «ЗЕМНОЕ ЛИЦО» © В. П. Казарян Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова Россия, 119991 г. Москва, Ломоносовский пр., 27, корп. 4. Тел.: +7 (495) 939 13 46. E-mail: [email protected] В статье исследуется историческая динамика социокультурного статуса математики. Обосновывается, что в результате развития компьютерных технологий, деятельность современного математика в области широко развернувшегося математического моделирования разнообразных процессов сомкнулась с социокультурной практикой. Сама математика при этом обрела новый социокультурный статус, при котором стала выполнять функцию интеллектуальной услуги. Можно констатировать, что практически ориентированная часть современной математики в последние полвека лишилась ореола «волшебства», который всегда сопровождал образ математики. Таким образом, социальное, культурное, повседневное (т. е. метафорически – земное) органически вошло внутрь математики, и математика тем самым обрела свое «земное лицо». Ключевые слова: математика, математическое моделирование, математик, практически ориентированная математика, культура, социум, человек, социокультурная практика.

В наше время, кажется, мало кто сомневается в том, что математика занимает важное место в жизни общества и является неотъемлемым элементом культуры современной цивилизации. Резонно поставить вопрос: возможно ли возникновение такой исторической ситуации, при которой человеческое общество развивается таким образом, что его духовная деятельность и культура в результате своего развития не порождают математики? Надо сказать, что подобные примеры не встречаются даже в фантастической литературе, в которой «проигрываются» разные варианты человеческой истории. В известной современным историкам жизни древнейших народов присутствуют развитые в различной степени навыки счета, измерения, а также определенные представления о числах и геометрических фигурах. Можно сказать, что общий ход истории современной цивилизации сопровождался развитием математической деятельности и дифференциацией в ней аспектов, связанных с обслуживанием практических потребностей общества и связанных с обслуживанием определенной умозрительной деятельности. Если математика, понимаемая в практическом отношении, была необходима купцам, торговле, налоговой службе, строительному делу, вообще была обусловлена регламентированием повседневной жизни, то математика, понимаемая как вид умозрительной деятельности, служила решению мировоззренческих проблем, имманентных задачам возникшей теоретической математики и затем опытных наук. Для нас важно оттенить такое положение вещей, что так называемая практически ориентированная математика, существовавшая до возникновения теоретической математики, выступала инструментом решения социальных задач – задач организации жизни людей. Грубо говоря, математики не природу познавали, а создавали средства, с помощью которых правящая элита конструировала социальные отношения. Тезис такой: в древности математическая деятельность являлась инструментом человека в организации его социальной

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

253

жизни. Но вот однажды складывается, возникает теоретическая математика. Все согласны, что она явилась продуктом древнегреческой культуры, результатом так называемого «греческого чуда». При этом конкретные варианты, так сказать, «модели» математики, существенно отличаются. Культ умозрения, разума, становление социальных культурных ценностей, значимости теоретического знания, ценности теоретической деятельности способствовали развитию теоретической математики на основе процессов, имманентных мышлению. При этом, если математикам и приходилось обращаться к каким-либо жизненным проблемам,– то лишь в контексте механических и физических задач, причем редко, и, как правило, в экстремальных социокультурных условиях. Вспомним Архимеда, создающего орудия для защиты родных Сиракуз, и тем самым готовящего будущее применение математики в физических исследованиях. С возникновением современного естествознания связь математики с социумом, с человеческой практикой начинает осуществляться опосредованно, т.е. через другие науки, эмпирические и технические, а также через институт образования. В имеющих место при этом процессах дифференциации наук математика занимает особое место, поскольку она развивается не только имманентно, т.е. в соответствии со своей внутренней логикой, но и используется в других науках. При этом сама дисциплинарная организация естествознания науки предполагает применение математики для измерений, вычислений и выработки законов. Эту проявившуюся мощь и эффективность математики в развитии естественных наук (и язык, и эвристика...) современники интерпретируют как чудо, непостижимое разумом. В этот период происходит математизация эксперимента и математизация физики. Математику начинают трактовать как язык науки. В итоге, по выражению Рассела, к концу XIX века значимость кафедр математики в университетах падет до значимости кафедр арабского языка. А физика, а позже и другие науки, идут вперед, и во многом с помощью математики. Важно учитывать, что первая половина XX века – это не только период господства в науке идеи относительности и идеи квантования, а также идеи антропного принципа, ими порожденной – это век психоанализа и его мировоззренческой интерпретации. Бессознательное! Оно потрясает воображение масс. Впрочем, как и идея относительности, мировоззренчески трактуемая как отрицание истинности в познании и устойчивости в ценностях. Далее, середина XX века ознаменована появлением революционных идей Н.Винера, согласно которым в мире есть не только материя и энергия, но и информация. Как известно, вторая половина XX века становится веком не только кибернетики, информации, космонавтики, систем, но и веком математики. Синтез идеи системы и математики в этих интеллектуальных условиях порождают идею компьютера, реализуемого на базе электроники. Думается, что только благодаря применению математики системный подход превратился в научный метод и сумел продемонстрировать свою плодотворность. В итоге наступает период, когда математика, математическая деятельность, математическое знание выходит из своей «ниши» к жизненным реалиям. В это время духовная и социокультурная практика, повседневность каждого человека буквально пронизывают, если не откровенно конструируют посредством информационных технологий. Но, конечно, компьютер, информационные технологии предъявляют к человеку-пользователю свои требования, которые отнюдь не ограничиваются первой компьютерной грамотностью, хотя она и является ступенькой к формированию нового мышления у конкретного человека. Конечно, математика как таковая всегда представлялась чем-то необычным, величественным, иным всякому человеку не искушенному в математике. И действительно, математика всегда отличалась своей спецификой от других наук и форм теоретической деятельности. В своей повседневной жизни люди всегда относились к математике с почтением и как-то

254

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

удивленно-отрешенно. В математике есть какая-то тайна, как бы вечно сопутствующая истории человечества. При этом ценность математики для развития культуры как бы варьировалась от незначительной до очень высокой, а на разных этапах социокультурного развития в качестве особой ценности выступали различные стороны математической деятельности. Нужно понимать, что характер складывающегося в культуре образа математики, а также оценку и статус математики в обществе, определяют ценности культуры, интересы и потребности социума. Отметим, что математика проявляет себя по-разному, во-первых, для самих математиков; во-вторых, для ученых других специальностей, применяющих ее в рамках самих наук; в-третьих, в случае, когда намеренно создается определенный образ математики в сознании «человека со стороны», и специалистов в других областях культуры (например, искусстве и философии). И в такой ситуации образ математики подвигает на определенную его оценку в существующей системе ценностей: он значим, на него ориентируются или же, напротив, он обесценен, и на него не обращают внимания. Как правило, из всего многообразия и богатства математики за ее пределами привлекают внимание только отдельные ее аспекты. При этом представление о математике, порождаемое этим образом, может существенно отставать от процессов, происходящих в самой математике: культура может обходиться и тем образом математики, которого сама математика уже не имеет [4]. Поскольку социокультурные реалии исторически обусловлены, ее восприятие и оценка в ней математики не остается неизменной с течением времени. Например, были такие периоды, когда культура была особенно восприимчива к математике, и тогда велико былое влияние ее и на науку, и на человеческое мышление. Это, конечно, время развития древнегреческой культуры и Новое время. Во времена основания европейских университетов (конец XII – начало XIII в.) преподавание математики во многом строилось согласно традициям античности. Программа для студентов в Болонье, Оксфорде, Париже включала квадривиум: арифметику, геометрию, астрономию, музыку. Но когда изменилась социокультурная ситуация, когда самым важным стало овладение богословием, гуманитарные факультеты, на которых в то время читался курс математики, стали менее престижными, чем факультеты теологический, юридический, медицинский [6]. Далее, в XIX веке, как известно, главным событием явилась дарвиновская теория эволюции, и поэтому «... по отношению к магистральному пути развития научного мышления математика оставалась на втором плане... прямого влияния на магистральное направление мышления данной эпохи математика не оказывала» [12]. Как известно, математика представляет собой одну из наиболее абстрактных форм умственной деятельности. В частности, Платон считал, что занятие математикой есть путь к овладению диалектикой, есть путь к познанию истины. Кант ставил математику как область знания почти на один уровень с философией по универсальности и абстрактности. Отличие математического рассуждения от обычного разговорного образно демонстрирует современный исследователь Ян Стюарт в своей книге «Концепции современной математики». Он считает, что человек рассуждает обычно так, как в следующей сцене рассуждает астроном. Итак, однажды астроном, физик и математик проводили отпуск, путешествуя по Шотландии. Выглянув из окна вагона, они увидели черную овцу на лугу. «Как интересно! – заметил астроном. – Оказывается, в Шотландии все овцы черные!». «Э, нет! – отозвался физик. – В Шотландии некоторые овцы черные». На что математик скорбно воздел глаза к небу и тоном проповедника провозгласил: «В Шотландии есть, по крайней мере, один луг, на котором пасется, по крайней мере, одна овца, у которой, по крайней мере, один бок черный» [10]. Можно заключить, что математик предельно аккуратен в своих рассуждениях. Он стремится не совершать таких шагов, которые бросали бы тень на их ясность и строгость. И действительно, отличительной чертой математика всегда считалась строгость абстрактного мыш-

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

255

ления, которая, как известно, обеспечивает надежность и достоверность математических результатов. Обычно мы абсолютно доверяем математике, хотя часто и не имеем представления о том, каким образом получены ее результаты. Даже сейчас, в наши дни, когда мы имеем дело с компьютером, мы верим в математику точно так же, как верили во все времена. Такое, казалось бы, экзотическое мероприятие, как машинное доказательство теорем, сегодня принято научным сообществом и, кажется, даже не портит имидж математики. Математика и сегодня, как писал Гильберт, есть «образец достоверности и истинности» [2]. До XX века принято было считать, что математика является идеально строгой наукой. Ситуация изменилась в дальнейшем, и во многом в связи с тем, что не удалось предложить программы – концепции обоснования математики, которая носила бы абсолютный характер. Вообще можно констатировать, что абсолютность, или другими словами, фундаментальность, сегодня уходит из культуры, а ее место занимает «культ относительности». История математики есть часть этого общекультурного процесса. Облик математики, далеко не однозначный на всем протяжении его развития, еще более усложнился в последние десятилетия. Сегодня в математике развиваются не только традиционные дисциплины, но и складывается новые области исследования, связанные, в частности, с развитием компьютерной техники и широчайшей сферы приложений математики в самых разных областях человеческой деятельности. Думается, что компьютеризация математики, науки, и различных сфер человеческой деятельности, интерес к сложным системам как новой реальности нашей жизни, переплетаясь, в итоге придает особое значение математике, и при этом изменяет формы взаимоотношения математики и культуры. Сегодня, вновь, как в древние времена, математику приходится заниматься не «небесными» (т.е. чисто теоретическими проблемами), а приземленными, практическими, жизненными проблемами. В древние времена умение пользоваться математическим знанием было тесно связано не только с хозяйственной жизнью, но и с развитием письменности, когда применялись глиняные таблички, папирус, пальмовые листья, бумага, на которых записывали, рисовали. Возникновение математики, выходящей за пределы простого счета, нельзя представить без вещественной материальной основы. Если бы субъект математического познания вынужден был обходиться одной своей памятью, то он не вышел бы за пределы манипуляции некоторым количеством чисел. Инструментом современного математика являются компьютер и суперкомпьютер. Можно сказать, что начался «век математики» в том смысле, что математика не только сама бурно развивается, но и проникает во все сферы деятельности. Этот процесс включает в себя и математизацию, и компьютеризацию, и информатизацию. Заметим, однако, что при всей увлеченности этими удивительными процессами, внесшими новизну в нашу жизнь, подспудно возникает определенное беспокойство по поводу их тотальности. Из общих соображений, например, из принципа конкретности истины, следует, что ничто не может быть тотально, т.е. повсюду, повсеместно и всегда применимо. Обоснование этих процессов восходит к глубочайшим и вечным однозначно и универсально неразрешимым онтологическим проблемам, таким, как проблема смысла человеческого существования, проблема ценностей и их субординации, вообще проблема судеб человечества. Знаменитой является идея Б. Паскаля о разделении человеческого ума на ум математический (геометрический) и ум тонкий. Как писал Кассирер, Паскаль полагал, что существует фундаментальное различие между «геометрической мыслью» и «мыслью проницательной и утонченной». Геометрическая мысль наиболее совершенна в исследовании тех предметов, которые доступны строгому анализу, т. е. могут быть расчленены на первичные составляющие эле-

256

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

менты. Однако не все предметы можно трактовать подобным образом. Паскаль считал, что существуют вещи, которые не поддаются какому бы то ни было логическому анализу из-за своей «хрупкости» и «бесконечного разнообразия»: именно природе человека присущи «богатство» и «умаленность», «разнообразие и непостоянство». Следовательно, делает вывод Паскаль, математика никогда не сможет стать инструментом истинного учения о человеке как «геометрическом постулате» [5]. Математики, отмечает Паскаль, привыкли рассуждать только после того, как ясно увидят свои чистые, резко очерченные начала и овладеют ими. Они становятся смешными и теряются в вещах тонких, где нельзя подобным образом овладеть началами [8, 11]. Люди же, способные только к тонкостям, не имеют терпения, чтобы дойти до оснований умозрительных доктрин, ничего не понимают в задачах и в бесполезных, на их взгляд, началах математики. Точная наука страдает качественной неполнотой и даже больше: она уступает в чем-то иному знанию, связанному с конкретно жизненными вопросами, с непосредственно заинтересованным отношением человека к миру, уступает не в силу своей внутренней логической незаконченности, а потому, что не годится для обсуждения сущностных проблем бытия человека. Математический разум, переходя от исследования вещей материального мира к изучению психической реальности и взаимоотношений людей друг с другом, теряет свою мощь, ибо здесь действуют другие законы, связанные с неисповедимыми движениями человеческой воли [8, 11]. Конечно, тех, кто задумывался о границах математического разума, а затем и о границах точного знания было до поры, до времени единицы. Другой гений европейской культуры, И. В. Гете предостерегал: «Существует много истинного, но не поддающегося вычислению» [13]. И это было сказано в то время, когда интеллектуалы были убеждены, что понять – значит вывести, а объяснить – значит вычислить. Гете был убежден, что «Вступление в эту беспредельную сферу абстракции должно принести с собой гораздо больше дурного, чем доброго» [1]. Когда физик при изучении явления вынужден отвлечься, абстрагироваться от посторонних явлений, то при этом, считает Гете, сама природа изгоняется: «Смелое утверждение,– утверждает он,– что перед нами все еще природа, мы встречаем только мягкой улыбкой и легким покачиванием головы: ведь архитектору не приходит в голову выдавать свои дворцы за горы и леса» [1]. С другой стороны, математика, уравнения математики были неким «абстрактным ключом» к пониманию физических явлений. Гете это понимал и пытался бороться с тем доверием, которое вызывало это математическое средство. Как известно, со второй половины XIX века идут процессы нарастания антисциентистских настроений. Во многом они были связаны с отторжением мира абстракций, «сквозь которые просеивается жизнь». В культуре Европы, по выражению Бердяева, господствовало время эвклидова ума. Когда разрушился фундаментализм в философии математики, А. Пуанкаре упорно отстаивал идею о том, что математик не должен забывать о реальном мире и замыкаться в мире математических абстракций. Он считал, что математик должен выходить к реальному миру, а механизмом, связывающим абстракции и миром, является интуиция, методом же – индукция. Пуанкаре видел путь развития математики в ее связи с миром. Он писал, что математика «не имеет единственной целью вечное созерцание собственного пупа; она приближается к природе, и раньше или позже она придет с ней в соприкосновение; в этот момент необходимо будет отбросить чисто словесные определения, которыми нельзя будет больше довольствоваться» [9]. Мы знаем, что в это же время Гуссерль зафиксировал наличие ситуации кризиса европейской науки, суть которого заключалась в отрыве науки от социокультурной практики и ухода в мир абстракций.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

257

Надо заметить, что европейская культура постепенно приближалась к этой ситуации, поощряя развитие сциентистских настроений в обществе. Они имели свое основание, и не были лишь данью фантазии. Наука несла технический прогресс. Она освобождала сознание людей от невежества, несла свет, освещая ранее темные уголки универсума. Как писал Спиноза: есть непознанное, но нет непознаваемого. Все открыто взору научного разума. Ученые «открывают глаза» человечеству и на физический мир, и на биологический, и на социальный. Языковая реальность и психика человека стали предметом исследования науки. Наука расколдовала мир, объяснила многое из того, что для человека было непонятным, казалось мистическим. А. Пуанкаре оказался прав. Не прошло и пятидесяти лет как математики в союзе с инженерами создали новый инструмент для своей деятельности – компьютеры. В наше время – это еще и суперкомпьютеры. Новый инструмент позволил ввести в научные исследования такие проблемы и задачи, о постановке которых раньше ученый не мог и мечтать. Стало возможным ставить и исследовать проблемы, сложнейшие задачи, характеризуемые огромным количеством переменных. Например, суперкомпьютер «Ломоносов», разработанный российской компанией «Т-Платформы», позволяет обрабатывать задачи с десятками тысяч переменных. Чем больше ученому удается ввести переменных, характеризующих состояние предметной области, тем конкретнее поставлена задача, тем ближе ученый к пониманию данного конкретного процесса, и тем более сложные ситуации он может исследовать. Во все времена существовали задачи, решение которых находилось на грани возможностей существовавших вычислительных средств. И все это время, вплоть до середины XX века, единственным вычислительным средством был человек, имеющий в лучшем случае арифмометр, логарифмическую линейку, электрическую счетную машину. Компьютеры оказались очень эффективным инструментом. Стали возникать новые очень крупные задачи даже в тех областях науки, где раньше глобальные вычислительные работы не проводились. Потребность в решении сложных задач вынуждает создавать более совершенные компьютеры, более же совершенные компьютеры, в свою очередь, позволяют улучшать математические модели и ставить более сложные задачи. Создание и постоянное совершенствование нового инструмента математической деятельности изменило облик математики, привело к созданию новых областей научных исследований, способствовало формированию новых математических профессий, в том числе на стыке математики и других областей знания. Возникла и совершенно новая наука – вычислительная, наряду с наукой экспериментальной и наукой теоретической. Можно констатировать, что в наше время изменилась не только сама математика, но и изменился в общественном сознании образ математика. Отодвинута в сторону таинственная сторона математики. В представлении многих людей математика сегодня не рассматривается как нечто возвышенное, это – работа, то, чему можно научиться: в самом деле, «не боги горшки обжигают». Математики сегодня востребованы как работники наемного труда. Математика стала такой же профессией, как и все другие, существующие в мире современного разделения труда согласно точке зрения человека, принадлежащего к обществу потребления. Ранее, в другое время, но в условиях развивающегося надвигающего разделения труда Б. Паскаль писал: «Если говорить откровенно о математике, то, на мой взгляд, она является высшим упражнением для ума. ... я ... не делаю большого различия между человеком, который только математик, и ловким ремесленником. Таким образом, я называю ее самым прекрасным ремеслом в этом мире, но, в конце концов, это только ремесло» [11].

258

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

Совершенно иным является социокультурный статус математика в нашу эпоху. Математик нужен обществу – видимо, он должен делать то, что от него хотят. Общество заинтересовано в математике. Значит важно организовать подготовку кадров, образование таким образом, чтобы в результате формировались профессиональные математики, причем математиков должно быть столько, сколько нужно. Не случайно в мире так много сломано перьев изза того, чтобы понять, каким образом и какой именно математике необходимо обучать школьников и студентов в условиях чрезвычайной дифференциации научных дисциплин. Широчайший размах в мире получили исследования по прикладной математике. Если раньше математическое сообщество было весьма ограниченным по численности, то теперь количество математиков резко возросло. Математика в итоге приходит к тому, что охватывает разные виды практики и предъявляет к ним свои требования, подчиняя себе и организуя предмет исследования. При этом деятельность математика находится под воздействием внешних по отношению к математике обстоятельств: условий заказчика, наличия профессиональных кадров и нужных вычислительных машин, особенностей предметной области и др. Внешние обстоятельства выступают при этом не как периферийные, а как конституирующие существо дела. Нельзя не заметить, что происходит сращивание научной и вненаучной деятельности, в результате чего математика как бы «сливается» с социумом в своих исследованиях (т.е. не только с другими науками, но с вненаучной деятельностью). Это с одной стороны. А с другой стороны, «человек с улицы», как раньше говорили, другими словами, человек в своей повседневности, рассматривает математика как специалиста, который «придет и сделает то, что нужно». Это потребительское отношение к математику сродни отношению к электрику или сантехнику, которые придут и отремонтируют, что надо. Такой функции у специалистаматематика никогда не было. Она появилась только в условиях информационного общества или общества знания. Можно сказать, что сегодня математика обрела новую нишу для своего существования – сферу услуг, когда заказчиком может выступать любая сфера культуры, любая область деятельности. Также им может быть государство или конкретная организация. Математика выступает средством, одним из необходимых инструментов постановки и решения жизненных проблем. Как писал В. В. Налимов, «моделирование – это отнюдь не абстрактная деятельность» [7]. Математика как услуга – это поворот в деятельности математика, поворот в «компьютерную эру». Наверное, сегодня неслучайно испытывает трудности платонистская концепция математики, ведь столь очевидна конструктивная активная роль человека – математика. Вряд ли можно сказать, что математик открыл математическую модель некоторой ситуации. Скорее, математик ее построил в условиях проблемной ситуации, опираясь на интуицию и индукцию. Построение модели – это творческий процесс, подобный научному открытию, если не фундаментальному, то ординарному. Едва ли также можно уподобить построение математической модели периоду нормального развития науки по Куну. Дело, прежде всего, в том, что здесь проблема не определена Ее еще нужно сформулировать, прежде чем решать. Постановка проблемы является творческим процессом в высоком смысле этого слова. Есть, конечно, и стандартные задачи в том смысле, что математик уже имел дело с такими. Однако само это «видение» новой проблемы как знакомой задачи является также творческим процессом, только меньшего уровня. Подчеркнем тот факт, что личностное персональное начало математика выходит на первый план. Без математического моделирования мы не можем говорить о состоянии окружающей среды, об экологии, о перспективах климата, о погоде. Без математического моделирования мы не можем принимать управленческие решения. При этом математик не дает истину как

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

259

результат решения. Ярким примером такого подхода служат математическая теория принятия решений и системный анализ, которые выступают как существенная поддержка при принятии решений [3]. Ценности и цели актора (лица, принимающего решения), в конечном счете, определяют выбор из возможных альтернатив, но набор альтернатив представляет ему математик. «Жизненный мир» актора, неявно, неосознанно, как бы «опутан» той информацией, которая поступает от математика. Но осознает ли математик значение своей деятельности? Рядовой математик (я не говорю о выдающихся основоположниках науки) увлечен своей математической задачей, и, возможно, более, чем другие ученые, в силу самой специфики математики, чувствует себя автономным по отношению к культуре и, возможно, вообще ко всему человеческому. При этом идея ответственности математика не простирается далее, чем ответственность за производство хорошей математической продукции в рамках решаемой задачи. Возможно, неслучайно, многие математики, которые, как говорится, «пошли в бизнес» и стали в нем успешными, остаются безразличными ко всему тому, что не влияет непосредственно в данный момент на развитие их бизнеса. Например, сегодня ИТ-компании принимают этический кодекс, который на добровольной основе регулирует взаимоотношения корпораций между собой. Только наиболее «продвинутые» управленцы понимают, что социокультурный имидж организации влияет на их успех: необходим принцип справедливости в распределении доходов верхнего звена и остальных работников, нельзя допустить новую форму неравенства – цифровую. Этой идее сегодня следует Билла Гейтса, есть и другие примеры. Можно сказать, что массовый математик – это массовый человек Ортеги-и-Гассета, интеллектуальный и профессионально рациональный, Он создан и научной традицией, и обществом потребления. Но если их продукт в прежние времена являлся объективно отрешенным от жизни, то в нашу компьютеризированную эпоху он стал неотделим от человеческой повседневности. Хотелось бы подчеркнуть, что процесс научного познания, осуществляемый в области современного математического моделирования, сегодня предстает как включенный в реальность, что не соответствует установкам классической науки. Исследователь часто имеет дело с проблемной ситуацией, в которой присутствует и естественная, и искусственная реальность, т.е. природная, социальная и человеческая. И эта реальность не позволяет выделить привычную дихотомию субъекта и объекта... Здесь можно говорить только о познавательной ситуации и проблеме, которую нужно разрешить. Познающий субъект конструирует модель в условиях социального фактора. Возросла конструктивная составляющая научного поиска. Ученый предстает далеко не как только гносеологический субъект. Он является участником исследовательской ситуации, которая зависит от целей, поставленных часто извне, от доступных вычислительных средств, от времени, отведенного на исследование. Это говорит о формировании нового типа научной рациональности, вбирающего в себя не только внутринаучную, но и гуманистическую (антропологическую и социальную) составляющую [6]. Научная рациональность при этом предстает не имманентно научной, а включающей в себя, наряду с научной составляющей, также и практическую составляющую. Эта интерпретация научной рациональности открывает путь к исследованию симбиоза научного знания как сочетающего человеческую деятельность и внешние обстоятельства. Итак, можно констатировать, что математика «слилась» с жизнью. «Слилась» не в том смысле, что получает заказ от социума, а в том смысле, что математическое знание (математическая модель) зависит не только от достижений математики, но и от характеристик инструментария и его доступности, от социального времени, отведенного на выполнение работы,– от временных ограничений, наконец, от ценностной составляющей – цели исследования. Математическое зна-

260

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

ние в форме математической модели является конкретным благодаря своему слиянию с жизненными реалиями. Причем это и не инженерная деятельность, и не решение физической задачи для определенных начальных и граничных условий. Ведь там внешнее стоит вне модели, а здесь внешнее органически присутствует в модели: можно сказать, что оно является и внутренним. Можно сказать, что это знание есть социо-научный конструкт. Что дальше? Каким образом будет изменяться социокультурный статус математики в будущем? Покажет время... Работа выполнена при частичной поддержке РГНФ, грант №11-03-00035а. ЛИТЕРАТУРА 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13.

Гете И. В. Избранные философские произведения. М., 1964. Гильберт Д. Основания геометрии. М., 1983. Казарян В. П. Философские проблемы прикладной математики // Философия математики и технических наук. М. 2006. Казарян В. П., Лолаев Т. П. Математика и культура. М., 2004. Кассирер Э. Познание и действительность. СПб., 1912. Курьер Юнеско. Волшебный мир математики. Январь 1990. Налимов В. В. Теория эксперимента. 1971. Паскаль Б. Мысли. М., 1974. Пуанкаре А. О науке. М., 1983. Стюарт Я. Концепции современной математики. Минск, 1980. Тарасов Б. Б. Паскаль. М., 1982. Уайтхед А. Н. Избранные работы по философии. М., 1990. Эккерман И. П. Разговоры с Гете. Ереван, 1988. Поступила в редакцию 04.06.2013 г.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

261

MAGIC WORLD OF MATHEMATICS HAS FOUND “COMMON FACE” © V. P. Kazaryan M.V. Lomonosov Moscow State University 27/4 Lomonosov Street, GSP-1. 119991, Moscow, Russia. Phone: +7 (495) 939 13 46. E-mail: [email protected] This article examines historical dynamics of social and cultural status of mathematics. It is proved that the activities of modern mathematics in the ensuing wide variety of mathematical modeling of processes merged with the sociocultural practices as a result of the development of computer technology. Mathematics itself thus had a new sociocultural status, under which began to carry out the function of intellectual services. It can be noted that practically oriented part of modern mathematics in the last half-century has lost an aura of «magic», which is always accompanied by the image of mathematics. Mathematics and thus gained his «earthly face». Keywords: mathematics, mathematical modeling, mathematics, practically-oriented mathematics, culture, society, people, sociocultural practices. Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article. Please, cite the article: Kazaryan V.P. Magical World of Mathematics Has Found “Earthly Face” // Liberal Arts in Russia. 2013. Vol. 2. No. 3. pp. 252–261.

REFERENCES 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13.

Gete I. V. Izbrannye filosofskie proizvedeniya [Selected Philosophical Works]. Moscow: 1964. Gil'bert D. Osnovaniya geometrii [Geometry Bases]. Moscow: 1983. Kazaryan V. P. Filosofiya matematiki i tekhniche-skikh nauk. Moscow. 2006. Kazaryan V. P., Lolaev T. P. Matematika i kul'tura [Mathematics and Culture]. Moscow: 2004. Kassirer E. Poznanie i deistvitel'nost' [Cognition and Reality]. Saint Petersburg: 1912. Kur'er Yunesko. Volshebnyi mir matematiki. Yanvar' [Magical World of Mathematics] 1990. Nalimov V. V. Teoriya eksperimenta [Theory of Experiment]. 1971. Paskal' B. Mysli [Thoughts]. Moscow: 1974. Puankare A. O nauke [About Science]. Moscow: 1983. Styuart Ya. Kontseptsii sovremennoi matematiki [Concepts of Modern Mathematics]. Minsk, 1980. Tarasov B. B. Paskal' [Pascal]. Moscow: 1982. Uaitkhed A. N. Izbrannye raboty po filosofii [Selected Philosophical Works]. Moscow: 1990. Ekkerman I. P. Razgovory s Gete [Talks with Goethe]. Yerevan, 1988. Поступила в редакцию 04.06.2013 г.

262

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

УДК 821.161.1.09”17” «ПРИТЧИ» А. П. СУМАРОКОВА (1762): ПРОДОЛЖЕНИЕ РУССКОГО «СПОРА ОБ АНАКРЕОНТЕ» © С. А. Салова Башкирский государственный университет Россия, Республика Башкортостан, 450074 г. Уфа, ул. Заки Валиди, 32. Тел./факс: +7 (347) 273 68 74. E-mail: [email protected] В статье разрабатывается актуальная для отечественного литературоведения проблема творческого освоения античного наследия в русской поэзии XVIII века. Предметом исследования является конкретный эпизод скрытой полемики А. П. Сумарокова с М. В. Ломоносовым о морализаторской ценности жанра анакреонтической оды. Собственной экспериментальной художественной практикой, использовав тактику русификации традиционных анакреонтических фабул, осуществив несколько параллельных разножанровых перекодировок одного фабульного (или мотивного) инварианта в анакреонтическую оду и анакреонтическую притчу, Сумароков обосновал нравственнодидактическую состоятельность анакреонтической поэзии. Ключевые слова: античная традиция, жанр, анакреонтическая ода, притча, полемика, тактика русификации, жанровая перекодировка.

Как известно, в период работы над «Риторикой» 1747 года М. В. Ломоносов весьма сдержанно оценивал поэтическую традицию, индексированную именем легендарного древнегреческого песнопевца Анакреонта. Он относил произведения данного жанра к разряду «басен», преследующих, в отличие от морализаторской притчи эзоповского типа, сугубо развлекательные цели и предназначенных на потребу низкой читательской публики с неразвитым эстетическим вкусом. Собственные теоретические выкладки Ломоносов проиллюстрировал стихотворением «Ночною темнотой...», представлявшим собою тенденциозный парафраз всемирно известной фабулы о вымокшем под дождем Амуре. Благодаря своему прозрачному полемическому подтексту оно фактически инициировало русский «спор об Анакреонте», с определенными оговорками соотносимый с легендарным французским культурноисторическим конфликтом, именуемым обычно спором «древних» и «новых». В контекстуальном пространстве «Риторики» Ломоносова вольное авторское переложение популярной анакреонтеи обрело статус своеобычного метатекста с нулевой морально-аллегорической значимостью, недвусмысленно свидетельствуя о намерении поэта-кодификатора решительно воспрепятствовать институционализации жанра анакреонтической оды на русской почве и вывести его за пределы строго очерченной сферы литературно-эстетического нормирования. Однако предрешить судьбу анакреонтики в отечественной поэтической традиции Ломоносову все же не удалось. Практически одновременно с его «Риторикой» увидела свет «Эпистола о стихотворстве» А. П. Сумарокова. Ее автор не только поместил Анакреонта в один ряд с великими писателями, достойными славы и заслуживающими подражания, но спустя несколько лет после выхода обоих трактатов, в июле 1755 года, дебютировал в жанре

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

263

анакреонтической оды на страницах академического журнала «Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие». Претензия Сумарокова на титул «русского Анакреонта» с логической закономерностью предполагала вступление в принципиальную полемику с уничижительными трактовками анакреонтики (как, впрочем, и древнего баснословия в целом), с которыми выступали его литературные противники из числа русских «новых». Не знавший древних языков Сумароков не преминул заручиться при этом деятельной поддержкой блестящего знатока античности Г. В. Козицкого. Не секрет, что тот выполнил подстрочные прозаические переводы стихотворений из сборника «Les poesies d’ Anacreon et de Sapho» в издании Анны Дасье (Амстердам, 1716), на которые впоследствии Сумароков ориентировался в своих переложениях и стилизациях как на безупречный первоисточник. Весьма красноречивым представляется в этой связи и тот факт, что именно статьей Козицкого «О пользе мифологии» открывалась январская книжка журнала Сумарокова «Трудолюбивая пчела». Существенным подспорьем в его скрытой полемике с Ломоносовым стал жанровый опыт Пьера Ронсара как переводчика и перелагателя Анакреонта, стоявшего у истоков соответствующей новоевропейской традиции. Наиболее востребованной и «поучительной» оказалась при этом поэтическая стратегия ученого француза, смело актуализировавшего первоисточники и безбоязненно подвергавшего их национально-культурной перекодировке. Не приходится сомневаться, что Сумароков довольно основательно теоретически отрефлексировал тактические приемы «галлофикации» Анакреонта лидером Плеяды, после чего успешно апробировал аналогичную, но уже русификаторскую, технику в двух своих «последебютных» анакреонтических одах – «Дай Гомерову мне лиру» и «Ежели бы можно было...». Первая из них представляет собой свободную авторскую обработку программной для всей анакреонтической традиции оды «К лире». Ее содержание, как известно, составляет контрастное противопоставление двух видов поэтического творчества: отвергая осененный именем Гомера дискурс воспевания Героев, жизнерадостный старик Анакреонт утверждал приоритетное для поэта право воспевать Любовь. Этот контраст, основополагающий для общелитературной платформы всех последователей прославленного песнопевца, многократно становился предметом их поэтологических размышлений. Не были исключением и многие из современных Сумарокову немецких анакреонтиков, с творчеством которых русский поэт, избранный летом 1756 года почетным членом Немецкого общества в Лейпциге, был, безусловно, знаком. Единственное оружие, которое соглашалась воспевать сопротивляющаяся воинственному звону лира И. В. Л. Глейма,– это лук и стрелы Амура («К героям»). О том, что «песок, полный трупов», не заставит трепетать струны его лиры, в стихотворении «Лирической музе» категорично заявлял И. П. Уц. Лавровый венок, предложенный Фебом, решительно отверг И. Н. Гетц, отдав предпочтение миртовым венкам, переплетенным розами. На фоне подобных подчеркнуто субъективных и личностных авторефлексий национально-этническая характерность эстетической позиции Сумарокова выглядела особенно рельефно. Он предпринял попытку осложнить тривиальную оппозицию, русифицировав первый из составляющих ее компонентов: Дай Гомерову мне лиру, Воспою и возыграю Покорителя Казани Иль победу над Мамаем [1, с. 223].

264

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

С учетом вышесказанного логично предположить, что манифестированная здесь национально-историческая перекодировка традиционной антитезы была инспирирована творческим опытом Ронсара, задолго до Сумарокова использовавшего такую идентифицирующую тактику в своем обращении «К лире»: Вчера сказал я: дай спою, Как Франк могучий рать свою На галльский берег вывел смело! Но лира, мне наперекор, Презрев воинственный задор, Лишь о любви к Кассандре пела [2, с. 150]. О принципиальности и полемической заостренности русификаторских экспериментов Сумарокова в жанре анакреонтической оды свидетельствует и его знаменательная попытка придать национальную характерность той самой фабуле о проказнике Эроте, подшутившем над гостеприимным хозяином, семантической деформацией которой Ломоносов еще совсем недавно намеревался «дезавуировать» соответствующую поэтическую традицию. Показательно, что, в отличие от автора стихотворения «Ночною темнотою...», Сумароков не следовал за первоисточником буквально, точно воспроизводя временные (ночь) и погодные (дождь) условия, в которых разворачивались «басенные» события. Напротив, с помощью «метеорологической» лексики он легко и без нажима русифицировал традиционную фабулу: Во мразныя минуты Сын дочери Сатурна Озяб он и чудь дышет... [1, с. 225]. Напрашивается вывод, что использованием русификаторской тактики Сумароков пытался оспорить огульный скептицизм Ломоносова относительно эстетического и нравоучительного потенциала анакреонтических «басен». Более того, наработанный при этом первичный опыт национальной перекодировки «чужого» исходного материала «русский Анакреонт» Сумароков поспешил экстраполировать на другие жанры того же иерархического уровня, включая жанр притчей, безусловная «полезность» которых не вызывала малейшего сомнения. На данное обстоятельство он обратил особое внимание в авторском посвящении наследнику престола цесаревичу Павлу Петровичу первых двух книг своих «Притчей», изданных в 1762 году. Содержание этой дедикации недвусмысленно свидетельствовало о подчеркнуто серьезном отношении Сумарокова к «полезному» жанру притчи: «Сколько Притчи полезны, о том уже всему свету известно. А я только того хочу, чтобы мои Притчи заслужили себе достоинство имени своего...». В состав названного выше поэтического сборника Сумароков включил несколько стихотворений, в которых осуществил жанровую перекодировку анакреонтических фабул. Выразительным примером такого рода является притча «Сторож богатства своего» (I, L), структура которой носит отчетливо экспериментальный характер, поскольку построена на контаминации разнородных по происхождению мотивов. Источниками для нее послужили широко известная анакреонтическая ода о невозможности откупиться от Смерти, притча Федра

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

265

о лисе, которая обнаружила клад, охраняемый драконом, и, наконец, комедия Ж.-Б. Мольера «Скупой». Благодаря своей синтетической мотивно-образной структуре это стихотворение представляет безусловный интерес нетривиальной трактовкой общечеловеческой темы скупости, одним из предикатов которой стал широко известный анакреонтический мотив о неотвратимости Смерти, от которой невозможно откупиться никакими сокровищами: Скупой не господин, но только страж богатства. Скупой, скажи ты мне свой сон: Не грезится ль тебе нейти из света вон? Не зришь ли смерти ты имением препятства? Сказал певец Анакреон, Что тщетно тот богатство собирает, Который так равно, как бедный умирает [3, с. 60]. Сумароковская притча о скупом, уповающем на силу своего богатства, репрезентативна прежде всего тем, что коррелирует с переводом соответствующей анакреонтеи, выполненным автором стихотворного цикла «Разговор с Анакреоном». Преследуя цель продемонстрировать свое неприятие нравственной позиции легендарного песнопевца, Ломоносов преднамеренно сгустил здесь лексику с витальной семантикой и акцентировал гедонистические смыслы древнегреческого оригинала. Мы не располагаем сведениями о знакомстве Сумарокова с этим вскоре ставшим хрестоматийным произведением своего непреклонного оппонента. Тем более существенно, что в собственной притчевой перекодировке известной анакреонтической фабулы он упрямо педалировал мотив равенства всех перед смертью и, как следствие, фактически сводил «на нет» гедонистический пафос первоисточника. При этом ссылка на мнение Анакреонта как авторитетного дидакта не только не утратила своего знакового смысла, но дополнительно аргументировалась и верифицировалась параллелями из притчи Федра и упоминанием мольеровского Гарпагона. Рассмотренная в столь глубокой культурно-исторической ретроспективе тема скупости в стихотворении Сумарокова не только заметно нарастила свой семантический объем, но наполнилась злободневным остросатирическим смыслом. Самое прямое и непосредственное отношение к необъявленному спору с Ломоносовым о морализаторском потенциале анакреонтической «басни» имела, на наш взгляд, притча Сумарокова «Филлида», впервые опубликованная в первой книге «Притчей» под номером LV. На откровенно полемическую установку ее автора указывают, прежде всего, особенности метрической организации: небольшое по объему стихотворение написано четырехстопным хореем – размером, канонизированным самим Сумароковым для русской анакреонтической оды. Как уже давно установлено комментаторами, в сюжетном плане притча «Филлида» построена на позитивном осмыслении фабульного источника, в качестве которого выступила поэтически обработанная Овидием в «Героиде» древнегреческая легенда о любви фракийской царицы Филлиды к афинскому царевичу Демофонту. Согласно преданию, не выдержав долгой разлуки с любимым, девушка повесилась, после чего боги превратили ее в миндальное дерево. Когда же Демофонт наконец вернулся и обнял сухое дерево, бывшее некогда Филлидой, оно покрылось листьями. Вместе с тем предложенная Сумароковым притчевая обработка печальной истории о разуверившейся в любимом Филлиде, включала прозрачный

266

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

полемический подтекст и противостояла той семантической деформации, которой подверг исходную легендарную фабулу Ломоносов в своей трагедии «Демофонт» (1752). Напомним, там Демофонт изменил Филлиде ради троянской царевны Илионы, но ему не удалось уехать из Фракии и он погиб так же, как и его бывшая возлюбленная. В отличие от Ломоносова, поставившего в центр любовной интриги мужчину, Сумароков сосредоточил внимание на эмоциональных переживаниях женщины. Беглыми мазками очертив психологическое состояние своей героини, тоскующей о любимом, автор притчи уравновесил и гармонизировал воссозданную лирическую ситуацию развернутым, восьмистишным моралите, где предостерегал всех «прекрасных», всех представительниц женского пола не поддаваться пагубным треволнениям неразделенной любви: Много из любви забавы, И веселия течет; Но любовь, лишая славы, Часто бедствие влечет, Не вверяйте вы, прекрасны, Не подумая сердец: Берегитесь на конец, Как Филлида, быть нещастны [3, с. 69]. Заметим попутно, что назидательный смысл процитированного только что поучения отозвался (и, разумеется, не случайно) в двух анакреонтических стихотворениях Сумарокова («Люблю тебя, Филлида» и «Дай Гомерову мне лиру»), лирическую героиню которых, в полном соответствии со сложившейся европейской практикой жанра, поэт наделил условным именем Филлида, аллюзионно соотнесенным с его одноименной притчей. В условиях межжанровой переклички данная номинация выступала в качестве антропонимического указателя на принадлежность всех трех стихотворений к произведениям с дидактической установкой. Но, пожалуй, наиболее репрезентативным в аспекте полемики Сумарокова с Ломоносовым по вопросу о морализаторской ценности анакреонтической басни является притча «Молодой Сатир», помещенная во второй книге его «Притчей» под номером XVIII. Она представляет собой вольную обработку той самой анакреонтеи, переложением которой создатель «Риторики» проиллюстрировал свои рассуждения о жанре «басни», якобы не имеющей, в отличие от притчи эзоповского типа, нравственно-эстетической ценности. Для характеристики полемической позиции Сумарокова первостепенное значение имеет тот факт, что его парафрастическая обработка этой фабульной схемы, как и в предыдущих случаях, была осуществлена в двух параллельных вариантах – в жанрах анакреонтической оды и притчи. Какой из них был первым по времени создания, остается только догадываться, но хронология в данном случае не имеет принципиального значения. Для нас принципиально важно констатировать сам факт использования русификаторских приемов в разножанровых стихотворениях Сумароков, восходящих к одному фабульному инварианту. И оде «Во мразныя минуты...», и притче «Молодой Сатир» Сумароков придал сочный национальный колорит, поместив своих персонажей в как нельзя более русскую обстановку морозной и студеной зимы. Весьма симптоматично при этом, что, если в небольшой по объ-

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

267

ему анакреонтической оде сезонные координаты действия лишь едва намечены, то в притче словесный мотив мороза не только семантизирован в детальных подробностях, но, можно сказать, визуально «натурализован» в пульсирующих, сбивчивых перепадах ритмического рисунка: Иззяб младой Сатир, И мнит оставить мир; Не льзя с морозом издеваться. Куда от стужи той деваться? Дрожит, Бежит, И как безумной рыщет, Согреться места ищет... [3, с. 31–32]. Играя с традиционной фабулой, Сумароков внес изменения в состав ее персонажной сферы, сделав участниками действия пастуха и, в одном случае (в оде), проказника Эрота, в другом (в притче) – пугливого Сатира. Подобно субъекту речи в ломоносовской «басне», простодушный и сердобольный сумароковский пастух трепетно позаботился о попавшем в беду незваном госте. Он тщательно обогрел Эрота («Спасти Ерота хочет: // Ерота согревает... ») [1, с. 225] и молодого Сатира («... и стал пастух Сатира грети, // Стал руки отдувать») [3, с. 32], а последнего к тому же еще и накормил горячей кашей: Тот подчивал ево, Дал корму своево, И каши положил Сатиру он на блюдо. Что делать? каша горяча, И сжется как свеча. Пастух на блюдо дует, И кашу ложкою в уста Сатиру сует [3, с. 32]. Как и в ломоносовской «басне», оба стихотворения Сумарокова имеют неожиданную, «нечаянную» (по выражению Ломоносова) концовку. Идейно-тематическое содержание его анакреонтической оды оформила заложенная в первоисточнике и репродуцированная в свое время автором стихотворения «Ночною темнотою ...» мысль о роковой незащищенности человека перед неодолимой силой Любви. В финале же притчи Сумароков не ограничился концептуализацией восходящего к анакреонтейе и потому не нуждающегося в заключительной сентенции мотива неблагодарности, но – главное – декларировал парадоксальный по глубине и афористичный по форме выражения тезис о противоречивости человеческой натуры: Сказал Сатир мича: Прошел мой голод; Пора теперь домой. Прости, хозяин мой. Я смышлю, хоть и молод, Что страшны те уста, в которых жар и холод [3, с. 32–33].

268

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

Так, своей игровой парафразой традиционной фабулы о неблагодарном проказнике Эроте, Сумароков не просто придал притче отчетливый нравоучительный пафос, но наделил ее острым нравственно-психологическим смыслом, предвосхитившим художественные открытия сентименталистов. Выявленный нами полемический подтекст анакреонтических притч Сумарокова диктует необходимость подвергнуть ревизии расхожее представление о нем как поэте, для которого «основным в басне являлся не моральный урок, а художественная форма» [4, с. 175]. Параллельным переложением легендарных фабул в жанре анакреонтической оды и притчи полемизирующий с Ломоносовым Сумароков на собственной художественной практике продемонстрировал возможность нравоучительных «применений» так называемой анакреонтической «басни», утвердив тем самым легитимность ее вхождения в отечественный фонд фабулистики с серьезным моралистическим потенциалом. ЛИТЕРАТУРА 1. 2. 3. 4.

Сумароков А. П. Полное собрание всех сочинений в стихах и прозе. Ч. II. М.: Типография Н. И. Новикова, 1781. 252 с. Ронсар П. де. О вечном. М.: Летопись-М., 1999. 288 с. Сумароков А. П. Полное собрание всех сочинений в стихах и прозе. Ч. VII. М.: Типография Н. И. Новикова, 1781. 270 с. Клейн И. Русская литература в XVIII веке. М.: Индрик, 2010. 440 с. Поступила в редакцию 17.05.2013 г.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

269

“PRITCHY” BY A. P. SUMAROKOV (1762): THE CONTINUATION OF THE RUSSIAN “DISCUSSION ABOUT ANACREON” © S. A. Salova Bashkir State University 32 Zaki Validi Street, 450074, Ufa, Russia. Phone: +7 (347) 273 68 74. E-mail: [email protected] Creative adoption of the antic heredity by the 18th century Russian poetry has been studied in the article. An episode of the hidden polemics between A.P. Sumarokov and M.V. Lomonosov about the moralizing value of the anacreontic ode genre is the main subject of the analysis. The system of Sumarokov’s methods for russification of the traditional story lines (or the motives) and for the parallel recording of the same story line into the anacreontic ode and into the anacreontic parable has been described. Sumarokov’s artistic experiments in the poems from his book «Pritchy» (1762) have proved high moral-didactic validity of the anacreontic poetry. Keywords: ancient tradition, genre, anacreontic ode, the parable, the controversy, the tactics of Russification, genre recoding. Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article. Please, cite the article: Salova S.A. “Pritchy” by A. P. Sumarokov (1762): the Continuation of the Russian “Discussion about Anacreon” // Liberal Arts in Russia. 2013. Vol. 2. No. 3. Pp. 262–269.

REFERENCES 1. 2. 3. 4.

Sumarokov A. P. Polnoe sobranie vsekh sochinenii v stikhakh i proze [Complete Collection of Writings in Verse and Prose]. Ch. II. Moscow: Tipografiya N. I. Novikova, 1781. 252 s. Ronsar P. de. O vechnom [About Eternal]. Moscow: Letopis'-Moscow: 1999. 288 s. Sumarokov A. P. Polnoe sobranie vsekh sochinenii v stikhakh i proze [Complete Collection of Writings in Verse and Prose]. Ch. VII. Moscow: Tipografiya N. I. Novikova, 1781. 270 s. Klein I. Russkaya literatura v XVIII veke [Russian Literature in 18th Century]. Moscow: Indrik, 2010. 440 s. Received 17.05.2013.

270

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

УДК 821.111(73) ПРОБЛЕМА ХАРАКТЕРА В СБОРНИКЕ РАССКАЗОВ Ч. У. ЧЕСНАТА «ПОДРУГА ЕГО ЮНОСТИ» И ДРУГИЕ ИСТОРИИ О РАСОВОМ БАРЬЕРЕ» © А. Н. Кормилицына Кубанский государственный университет кафедра зарубежной литературы и сравнительного культуроведения Россия, 350040 г. Краснодар, ул. Ставропольская, 149. E-mail: [email protected] В статье рассмотрены проблемы характера афро-американца в сборнике рассказов Ч. Чесната «Подруга его юности» и другие истории о расовом барьере» в контексте литературных традиций американской литературы рубежа XIX–XX вв. Дана оценка образу чернокожего американца в рассказах, позволяющему автору поставить новые для поствоенной литературы проблемы расового дискурса. Ключевые слова: характер чернокожего американца, аболиционистская литература, шоу менестрелей, областническая литература, образ «трагического мулата», мотив «выдавания», расовый барьер, самоидентификация афро-американцев.

На фоне возросшего внимания к вопросам культурной и литературной самобытности афро-американцев на рубеже XIX–XX вв., о чем свидетельствует всплеск деятельности афроамериканских литературных журналов «Англо-африкан мэгезин» (Anglo-African Magazine, 1859) и «Журнала американских цветных» (Colored American Magazine, 1900), публиковавших очерки, биографии и материалы по культуре афро-американцев, проблема осмысления характера чернокожего становится особенно актуальной в творчестве американских писателей. В сборнике рассказов «”Подруга его юности” и другие истории о расовом барьере» (“The Wife of His Youth” and Other Stories of the Color-Line, 1899) [10] Чарльза Уоддела Чесната (Charles Waddell Chestnutt, 1858–1932), афроамериканского писателя конца XIX – начала XX вв., появляется новый образ чернокожего американца, для создания которого автору пришлось преодолевать рамки канонов как областнической, так и аболиционистской литературы. Однако еще до того как стать литературным персонажем характер чернокожего американца получает свое осмысление в речах и эссеистике выдающихся афроамериканских общественно-политических деятелей и литераторов – Буккера Вашингтона (Booker Washington, 1856-1915), Фредерика Дугласа (Frederick Douglass, 1818-1915) и Алена Локка (Allain Locke, 1886-1954), а так же в массовой культуре. У. Дюбуа в работе «Устремления Чернокожего народа» (The Strivings of the Negro People,1897) [12] поднимает вопрос о «двойственности сознания» (double-consciousness) и сложности самоидентификации для чернокожих, которые являются одновременно африканцами и американцами в расистском обществе. А. Локк в эссе «Новый Негр» (The New

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

271

Negro, 1925) [15], призывая современников оставить в прошлом практику социального унижения, сентиментальность, стереотипы и карикатуры, указывает на необходимость создания образа «нового Негра» с иным представлением о себе и своих возможностях: «В Америке для сознания нескольких поколений Негр был больше формулой, чем человеческим существом – чем-то, о чем можно спорить, кого нужно ругать или защищать, “держать в подчинении” на “своем месте” или “помочь подняться”… кто нуждается в опеке, является источником социального напряжения и бременем» [15, p. 5]. Свое осмысление характер афро-американца получает и в массовой культуре. Популярность шоу менестрелей (minstrel show) в середине XIX века – развлекательных представлений с участием белых актеров и музыкантов, переодетых в негров, которые «разыгрывали веселые сценки из негритянской жизни юга на диалекте» [2, c. 601], способствовала созданию комического образа негра, говорящего на диалекте. Имитируя, приписываемую чернокожим интеллектуальную и лингвистическую несостоятельность, авторы песен менестрелей (Minstrel songs) (См. например, Gussie L. Davis, When They Straighten All the Colored People’s Hair, 1894, Stephen Foster, Uncle Ned, Albert E. Wier, Songs of the Sunny South) [18]), изображали негров как лингвистических анархистов, искажающих все правила литературного языка, или как комиков, рассуждающих на языке, выходящем за рамки их понимания. Обозначенные в публицистике и массовой культуре два ракурса рассмотрения характера чернокожего американца, находят свое художественное осмысление в творчестве писателей различных литературных направлений на рубеже XIX–XX вв. – от писателей реалистов М. Твена, Г. Бичер-Стоу и южных областников Дж. Ч. Харрисона, Т. Н. Пейджа, Дж. Кейбла, Г. Симмса, Дж. Кеннеди – до негритянских писателей Р. Хилдрета, У. Брауна, Е. Харпер и П. Данбара. Стерлин А. Браун в своем исследовании «Характер негра в изображении белых авторов» (Negro Character as Seen by White Authors, 1933) [7] подчеркивает влияние сложной социальнополитической ситуации, сложившейся на юге в период Реконструкции, вынуждавшей писателей больше потворствовать сложившимся представлениям о неграх, чем создавать правдивый их образ. Исследователь выделяет следующие стереотипные образы чернокожих, сложившиеся в поствоенной литературе: довольный раб, жалкий освобожденный раб, негр – комик, негр – грубое животное, трагический мулат, негр в литературе местного колорита (the local color Negro) и негр как первобытное экзотическое существо (exotic primitive). Эстетическое восприятие образов афро-американцев белыми авторами и их идеологическая значимость для американского культурного самосознания оказала заметное влияние на процесс стереотипизации образов чернокожих в американской литературе. Традицию сатирического изображения чернокожих, положенную шоу менестрелей, продолжат юмористические рассказы и скетчи на диалекте, такие как «Лекция о френологии на диалекте» (A Black Lecture of Phrenology) или «Высказывания старого Си» (Saying of Old Si) Сэма У. Смолла, сотнями публикуемые ведущими печатными изданиями на севере «Атлантик Мансли» (Atlantic Monthly), «Харперс» (Harpers), «Марикэн Ревью» (North American Review), «Сэнчури» (Century) [16]. Изображение чернокожих в подобных произведениях варьирова-

272

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

лось от пасквильно карикатурного до образов, призванных вызвать снисходительнопокровительственное к ним отношение. Обратившись к устно-поэтическому творчеству, писатели реалисты и южные областники М. Твен, Дж. Ч. Харрисон и Г. Бичер-Стоу, как отмечает А.В. Ващенко, «создают целую галерею вечных образов, навеянных афроамериканской культурой: дяди Тома, негра Джима, дядюшки Римуса и братца Кролика» [3, c. 938]. Колористы Дж. В. Кейбл, Т. Н. Пейдж, Г. Симмс, Дж. Кеннеди, делая «акцент на юморе негров, их музыкальности и жизнерадостности» [5, c. 63], создают образы чернокожих, преданных слуг, связанных идиллическими семейными отношения с белыми хозяевами. Тиражирование подобных образов, несущих черты фольклорных героев, особенно в «литературе плантации» (plantation literature) приводит к их стереотипизации и лишению самостоятельной значимости. Чернокожие герои в произведениях писателей-аболиционистов «Раб, или Воспоминания Арчи Мура» Ричарда Хидрета (The slave: or Memoirs of Archy Moore, 1836) [16], «Клотель, дочь президента» У. Брауна (Clotel, or The President’s Daughter, 1853) [17] и «Иола Лерой» Фрэнсис Харпер (Iola Leroy, or Shadows Uplifted,1878) [17] были также весьма условны и изображались в качестве центральных персонажей с целью пробудить сочуствие читателя и восстановить его против рабства. По мнению известного американиста А. Зверева, будучи «лишь абстрактными жертвами социального зла, они не обретали черты живой личности со своим особым духовным миром, этикой и культурой» [4, с. 832]. Рассматривая сборник рассказов «”Подруга его юности” и другие истории о расовом барьере» Ч. У. Чесната в контексте сложившейся социально-политической обстановки и литературного окружения, исследователь отмечает для себя прежде всего новаторство его автора и важность поставленных задач. Девять рассказов, вошедших в сборник: «Нянька из Виргинии» (Her Virginia Mammy), «Жены дядюшки Веллингтона» (Uncle Wellington’s Wives), «Подруга его юности» (The Wife of his Youth), «Как Грандисон стал белым» (The Passing of Grandison), «Паутина обстоятельств» (The Web of Circumstance), «Дети шерифа» (The Sheriff’s Children), «Букет» (The Bouquet), «Мечта Сисли» (Cicely’s Dream), «Дело принципа» (A Matter of Principle) демонстрируют обращение писателя к социально-психологической проблематике, связанной с новой концепцией личности афро-американца. Ч. У. Чеснат сосредотачивает внимание на вопросах морали, поведения, жизненных принципах и внутренних ориентиров сознания афро-американцев в эпоху роста расового самосознания, усилившегося благодаря новым социально-политическим возможностям на рубеже XIX – XXвв. Вопрос «самоидентификации, которому предстояло стать вечным вопросом негритянской литературы» [1, с. 243], по мнению Тони Моррисон, становится для многих героев рассказов главным в обретении своего истинного «Я». Главным действующим лицом в большинстве рассказов становится мулат. Новая культурная среда, образовавшаяся в результате отмены рабства и последовавшей за ней массовой миграцией «черного пояса» на юг, выдвинула и нового героя. Интерес Чесната к американцам смешанного происхождения связан, конечно же, с его собственным статусом негра, которого легко можно было принять за белого. В решении расового вопроса Чеснат возлагает большие надежды на просвещение и образование – вот почему ему так интересен светло-

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

273

кожий американец, возможности которого в деле адаптации и самореализации были более высокими, чем у чернокожих. Обратившись вслед за писателями аболиционистами У. Брауном и Ф. Харпер к образу «трагического мулата» (The Tragic Mulatta) ( это определение по отношению к чернокожему персонажу впервые появляется в рассказах Лидии Марии Чайлд «Квартероны» (The Quadroons, 1842) и «Милый дом рабства» (Slavery's Pleasant Homes, 1843) [8]), Ч. Чеснат раскрывает потенциал характера светлокожего афроамериканца, обнаруживающий немало противоречий. Если в произведениях У. Брауна и Ф. Харпер драматизм положения мулата возникал из-за невозможности найти свое место в американском обществе, разделенном по расовому признаку на белых и черных, то Ч. Чеснат использует образы мулатов, чтобы раскрыть двойственность их сознания, усвоившего расовую идеологию белых. Таким образом можно отметить, что заслуга писателя состоит в более глубоком психологизме образов. В рассказе «Нянька из Виргинии» повествуется о личной истории женщины-мулатки, расовое происхождение которой таит загадку. Клара Хофедрел обнаруживает, что люди, воспитавшие ее, не являются ее биологическими родителями, а та личность, за которую ее принимали окружающие, для нее теперь (без знания своего происхождения), нечто внешнее – «не часть ее самой». Найдя свою мать Миссис Харпер, она по-своему интерпретирует ее рассказ о своем происхождении. Миссис Харпер называет себя «мамушкой» (mammy), что на диалекте означает «мать», Клара же интерпретирует это как «чернокожая няня». Мать заверяет Клару, что она «принадлежала» (belong) к одной из самых известных семей в Виргинии, что обозначает еще и быть чьей-то собственностью. Однако Клара делает вывод, что ее мать также член благородной семьи, обретая новое представление о своем происхождении – такое же ложное, как и ее предыдущее. Культурный же контекст предполагает другую интерпретацию фактов из биографии Клары – рассказ о трагической судьбе мулатки, разлученной с ребенком после смерти ее хозяина. В рассказе «Белые одежды» (White Weeds, 1901), не вошедшем в сборник, но написанном в том же году, используется похожая сюжетная линия. Главный герой рассказа Джон Маршал Карсон, профессор математики в Новоанглийском колледже, накануне свадьбы получает анонимное письмо, где говорится, что его невеста по своему происхождению чернокожая; мучимый сомненьями он сходит с ума и умирает. Две причины, являющиеся, по сути, порождением культурной традиции, препятствуют тому, чтобы Джон смирился с происхождением Мэриан Трейси. Первый миф о врожденном благородстве белого аристократа и второй о так же врожденном вероломстве чернокожей женщины. В обоих рассказах сделан акцент не на расовые различия как таковые, а на проблему их восприятия человеческим сознанием: именно личные и социальные установки персонажей оказывают решительное влияние на их судьбы. Расовая самоидентификация для героев метисов оказывается ничем иным, как социальным определением и не может соответствовать истинной ценности личности.

274

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

Ч. Чеснат идет дальше в своих размышлениях о расовой самоидентификации как о личном выборе или выборе общества, а не о биологической или правовой данной, указывая на комплекс психологических проблем, которые влечет за собой нарушение расового барьера. В рассказе «Подруга его юности» повествуется о разделении по цвету кожи внутри афроамериканского сообщества. Мистер Райдер, принадлежа к привилегированному меньшинству светлокожих афро-американцев, «лидеров расы», является членом общества «Голубая кровь» (Blue Vein Society), копирующего социальное разделение в белом обществе. Во многом разделяя расовые предрассудки по отношению к чернокожим, Райдер все же признает в старой необразованной негритянке Лизе Джейн свою бывшую жену, что становится возможным, когда он признает свою «истинную личность» как Сэма Тейлора. Это было имя, данное рабу его хозяином, и у Райдера нет ни моральных ни правовых обязательств признавать их. Он делает это исключительно из благородства и солидарности, потому что сам выбирает эту «личность» и соответствующие ей обязательства. Если в произведениях писателей-аболиционистов образ «трагического мулата» использовался исключительно для привлечения сочувствия читателя, то Ч. Чеснат впервые заостряет внимание на проблеме самоидентификации афро-американцев, которая становится для них вопросом морального выбора. Демонстрируя всю условность расовых различий, Ч. Чеснат изображает мулатов прежде всего с точки зрения их моральных и личностных качеств. Тема нарушения расового барьера, связанная со сквозным мотивом «выдавания» (“passing”) себя мулатами за белых в рассказах «Нянька из Виргинии», «Белые одежды», «Жены дядюшки Веллингтона», получает неожиданную трактовку в рассказе «Как Грандисон стал белым». Невероятная история чернокожего слуги Грандисона о его героическом побеге обратно на юг, хитроумном спасении от аболиционистов – это вывернутое на изнанку «повествование беглых рабов», о котором даже полковник Оуэнс, считающий себя экспертом в отношении характера чернокожих «изучавший их …так много лет и…совершенно их понимающий» [10, p. 167–177], восклицает «нонсенс». «Мистеру Симмсу или другим нашим южным писателям следует написать об этом» [10, p. 199], заявляет Оуэнс. Рассказ Грандисона и в самом деле повторяет образцы произведений южных писателей романтиков Г. У. Симмса и Дж. Кеннеди, которые изображали довольных рабов, боящихся аболиционистов, и мечтавших вернуться или действительно возвращавшихся на юг. Градисон сознательно воспроизводит модель поведения, ожидаемую белыми от чернокожих. Неграмотный Грандисон, само воплощение преданного чернокожего слуги, который громко провозглашает, что раб счастливее свободного, возвращается на плантацию лишь для того, чтобы несколько недель спустя сбежать от туда со всей своей семьей. Личность Грандисона таит в себе загадку, которая не раскрывается автором, но рассматривая его историю ретроспективно, можно предположить, что в данном случае автор ставит проблему мифологического сознания. Проблемы, с которыми сталкиваются чернокожие в южном обществе, связаны не только с пересечением расового барьера или с ложным восприятием личности афро-американца, но также с неготовностью общества принять его как равного. Поиск своего места в социуме заходит в тупик в рассказе «Паутина обстоятельств». Предприимчивый чернокожий кузнец

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

275

Бэн Дэвис, пытаясь воплотить американскую мечту об успехе и преуспеть, сталкивается с антагонизмом в маленьком южном городке, как со стороны белых, так и со стороны менее трудолюбивых чернокожих. Несправедливо осужденный за кражу лишь на том основании, что он «нигер», он продолжает верить в правосудие, но заявления Бена о невиновности оборачиваются против него. Он слишком амбициозен для чернокожего, а это угроза для расовой доктрины на юге. «Ты не невежественный, ленивый парень …У тебя нет жалкого оправдания что ты украл повинуясь чувству голода…Я могу расценить твое преступление лишь как склонность к преступлениям такую обычную среди твоего народа» [10, p. 311],– заявляет судья. В финале рассказа неправильная трактовка поведения Бена достигает кульминации. После освобождения из тюрьмы он пускается бегом, поддавшись естественному порыву, и в него стреляет белый человек, расценив его поведение как побег. Показывая в рассказе всю иллюзорность американской мечты для жизни бывшего раба, Ч. У. Чеснат заменяет слово «барьер» (line) в метафорическом названии сборника на слово «паутина» (web) в последнем рассказе. Образ паутины становится символом расистской идеологии и той системы ценностей, в которой живет общество. Трудно избежать аналогии с понятием «занавеса» (veil) у У. Дюбуа [13], который является образом расовых взаимоотношений. Ориентированные на интеграцию с литературой основного потока (mainstream), негритянские писатели 90х годов XIX века, зачастую следовали сентиментально-романтическим шаблонным образцам характера чернокожего, создаваемых как литературой местного колорита, так и аболиционистской литературой. В сборнике рассказов Ч. Чесната ”Подруга его юности” и другие истории о расовом барьере» впервые в литературном произведении получают воплощение новые концепции личности афро-американца, до этого заявленные лишь в публицистике. Неоднозначность трактовки образа афро-американца и глубина психологических проблем, связанных с пересечением расового барьера и самоидентификацией героев в сложной системе расовых взаимоотношений, позволяет не только преодолеть шаблонные представления о чернокожем у белой литературной аудитории, но и создать новые образы афро-американца – как мулата, так и темнокожего, намечая ключевые темы расового дискурса для афроамериканской литературы в XX веке. ЛИТЕРАТУРА 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9.

Анциферова О. Ю. Репрезентация расы и литературное воображение по Тонни Моррисон // Америка: слово, образ, судьба. Сб. науч., Иваново, 2008. С. 243–260. Американа: англо-русский лингвострановедческий словарь. Смоленск: Полиграмма, 1996. C. 1185. История литературы США: в 5 т. Т. 4. Литература афро-американцев в послевоенный период / Под ред. П. В. Балдицына, М. М. Кореневой. М.: ИМЛИ РАН, 2003. С. 988. История всемирной литературы: в 9 т. Т. 7. / Отв. ред. У. А. Гуральник, А. Б. Куделин, Н. С. Надъярных, З. Г. Османова и др. М.: Изд-во АН СССР, 1991. С. 832. Яценко В. И. Литература юга США 1865–1900. Иваново: Ивановский Государственный Университет, 1984. С. 79. Booker T. Washington: The Wizard of Tuskegee, 1901–1915. New York: Oxford University Press, 1983. P. 548. Brown Sterling B. Negro Character as Seen by White Authors // Journal of Negro Education. 1933. №2. Child Lydia Maria The Quadroons // The Liberty Bell. 1856. №1. Chesnutt Charles W. Marrow of Tradition // The future American / ed. Nency Bently and Sandra Ganning. Boston, N.Y.: Bedford, ST. Martin’s. 2002. P. 457.

276

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3 10. Chesnutt Charles W. The Wife of His Youth and Other Stories of the Color Line. Boston, New York: Houghton, Mifflin & Company, 1972. P. 311. 11. Douglass Frederick Selected Speeches and Writings / Ed. Philip S. Foner, Yuval Taylor. New York: Lawrence Hill Books, 1999. P. 789. 12. Du Bois W.E.B The Strivings of the Negro People, 1897. Washington: The Atlantic, 2010. P. 7. 13. Du Bois W.E.B. The Souls of Black Folk / In Three Negro Classics. New York: Avon, 1965. 14. Hidreth Richard The Slave: or Memoirs of Archy Moore. Boston: Kessinger Publishing, 2008. P. 240. 15. Locke A. The New Negro // Voices of the Harlem Renaissance. New York: Atheneum, 1992. P. 5. 16. North M. The Dialect of Modernism: Race, Language and Twentieth-Century Literature. New York: Oxford University Press, 1994. P. 272. 17. Three Classic African-American Novels: Clotel; or The Presedent’s Daughter by William Well Brown; Iola Leroy, or Shadows Uplifted by Frances E. W. Harper; The Marrow of Tradition by Charles W. Chesnutt. New York: Random House, 1990. 747 p. 18. Wier A. E. Songs of the Sunny South. New York: Appleton and Company, 1929.

Поступила в редакцию 03.04.2013 г.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

277

PROBLEMS OF AFRO-AMERICAN CHARACTER IN CHARLES CHESNUTT’S COLLECTION OF “‘THE WIFE OF HIS YOUTH’ AND OTHER STORIES OF THE COLOR-LINE” © A. N. Kormilitsyna Kuban State University 149 Stavropolskaya Street, 350040, Krasnodar, Russia. E-mail: [email protected] The article analyzes the problems of in Charles W. Chesnutt’s stories “The Wife of His Youth and Other Stories of the Color-Line”. The context of literary traditions at 19–20th centuries has been taken into account. Afro-American character is examined regarding the author’s new approach to race discourse in post-war American literature. Keywords: African-American character, abolitionary literature, minstrel show, local color literature, “tragic mulatto”, “passing” motif, color line, self-identification of African-American. Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article. Please, cite the article: Kormilitsyna A.N. Problems of Black Character in Charles Chesnutt’s collection of stories “‘The Wife of his Youth’ and Other Stories of the Color Line” // Liberal Arts in Russia. 2013. Vol. 2. No. 3. Pp. 270–277.

REFERENCES 1. 2. 3.

4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16. 17.

18.

Antsiferova O. Yu. Amerika: slovo, obraz, sud'ba. Sb. nauch., Ivanovo, 2008. Pp. 243–260. Amerikana: anglo-russkii lingvostranovedcheskii slovar' [Americana: English-Russian Linguocultural Dictionary]. Smolensk: Poligramma, 1996. Pp. 1185. Istoriya literatury SShA: v 5 t. Vol. 4. Literatura afro-amerikantsev v poslevoennyi period [History of American Literature: Volume 4. Literature of Afro-Americans in the Postwar Period ]. Ed. P. V. Balditsyna, M. M. Korenevoi. Moscow: IMLI RAN, 2003. Pp. 988. Istoriya vsemirnoi literatury: v 9 t. Vol. 7 [History of the World Literature: Volume 7]. Ed. U. A. Gural'nik, A. B. Kudelin, N. S. Nad''yarnykh, Z. G. Osmanova i dr. Moscow: Izd-vo AN SSSPp. 1991. Pp. 832. Yatsenko V. I. Literatura yuga SShA 1865–1900 [Literature of the South of the USA 1865–1900]. Ivanovo: Ivanovskii Gosudarstvennyi Universitet, 1984. Pp. 79. Booker T. Washington: The Wizard of Tuskegee, 1901–1915. New York: Oxford University Press, 1983. Pp. 548. Brown Sterling B. Journal of Negro Education. 1933. No. 2. Child Lydia Maria The Quadroons // The Liberty Bell. 1856. No. 1. Chesnutt Charles W. The future American. Ed. Nency Bently and Sandra Ganning. Boston, New York: Bedford, ST. Martin’s. 2002. Pp. 457. Chesnutt Charles W. The Wife of His Youth and Other Stories of the Color Line. Boston, New York: Houghton, Mifflin & Company, 1972. Pp. 311. Douglass Frederick Selected Speeches and Writings / Ed. Philip S. Foner, Yuval Taylor. New York: Lawrence Hill Books, 1999. Pp. 789. Du Bois W.E.B The Strivings of the Negro People, 1897. Washington: The Atlantic, 2010. P. 7. Du Bois W.E.B. The Souls of Black Folk / In Three Negro Classics. New York: Avon, 1965. Hidreth R. The Slave: or Memoirs of Archy Moore. Boston: Kessinger Publishing, 2008. Pp. 240. Locke A. The New Negro // Voices of the Harlem Renaissance. New York: Atheneum, 1992. Pp. 5. North M. The Dialect of Modernism: Race, Language and Twentieth-Century Literature. New York: Oxford University Press, 1994. Pp. 272. Three Classic African-American Novels: Clotel; or The Presedent’s Daughter by William Well Brown; Iola Le-roy, or Shadows Uplifted by Frances E. W. Harper; The Marrow of Tradition by Charles W. Chesnutt. New York: Random House, 1990. 747 pp. Wier A. E. Songs of the Sunny South. New York: Appleton and Company, 1929. Received 03.04.2013.

278

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

УДК 338.462 «ОСОБЕННОСТИ ПОКАЗАТЕЛЕЙ ЭФФЕКТИВНОСТИ И КАЧЕСТВА ИНЖЕНЕРНО-ТЕХНИЧЕСКОГО ОБСЛУЖИВАНИЯ СКЛАДСКИХ И ХОЛОДИЛЬНЫХ КОМПЛЕКСОВ» © Ю. А. Дьякова Санкт-Петербургский государственный университет сервиса и экономики Россия, 191015 г. Санкт-Петербург, ул. Кавалергардская, 7. Тел.: +7 (812) 560 04 29, +7 (812) 568 19 83. E-mail: [email protected] В статье рассматриваются особенности показателей эффективности и качества инженерно-технического обслуживания складских и холодильных комплексов. Раскрывается понятие инженерно-технического обслуживания таких комплексов, которое включает проектирование, монтаж, пуско-наладку систем холодоснабжения, вентиляции и кондиционирования, а также гарантийное, послегарантийное, профилактическое и консультационное обслуживание. Уточняются: общее определение показателя качества, применительно к качеству процесса обслуживания, определение комплексного показателя качества услуги, а также перечисляются единичные показатели качества инженерно-технического обслуживания. В статье сформулированы зависимости интегрального комплексного показателя качества, эффективности обслуживания от специфики затрат сторон договора на оказание инженернотехнических услуг, а также введены понятия весовых коэффициентов таких затрат. Ключевые слова: инженерно-техническое обслуживание, складские и холодильные комплексы, системы кондиционирования и вентиляции, системы холодоснабжения, проектирование, пуско-наладка, эффективность обслуживания, полезный эффект, интегральный комплексный показатель качества обслуживания, весовой коэффициент затрат.

Складские и холодильные комплексы Санкт-Петербурга и Ленинградской области являются важнейшим стратегическим звеном в обеспечении региона товарами народного потребления. От их оснащенности, четкого и правильного функционирования зависит сохранность грузов и обеспечение непрерывной цепи товарооборота. Являясь объектами, несущими экологическую опасность и опасность для жизни и здоровья сотрудников, складские и холодильные комплексы должны обслуживаться специализированными компаниями, зарекомендовавшими себя с положительной стороны на рынке услуг, имеющими всю необходимую разрешительную документацию государственных служб, высококвалифицированный персонал. Организации, оказывающие инженерно-технические услуги по проектированию, монтажу, пуско-наладочным работам систем холодоснабжения, вентиляции и кондиционирования, а также их дальнейшего сервисного обслуживания в соответствии с концепцией маркетинга взаимодействия ориентированы в большинстве случаев на выстраивание долгосрочных и эффективных взаимоотношений с потенциальными заказчиками. В свою очередь, складские и холодильные комплексы, выступая в роли потенциальных заказчиков таких услуг, ориентированы на получение качественного и эффективного с экономической точки зрения обслуживания.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

279

Для выстраивания долгосрочных отношений с потребителями услуг необходима разработка системы показателей качества для каждого отдельно взятого заказчика. При этом для компаний, оказывающих услуги, ориентация на заказчика и рационализация собственных затрат является важнейшей задачей, которая не всегда может быть однозначно решена в современных рыночных условиях. Несколько уточнив общее определение показателя качества, применительно к качеству процесса обслуживания, можно предположить, что общий или комплексный показатель качества услуги – это совокупная количественная характеристика нескольких полезных свойств услуги, применительно к заданным или меняющимся определенным образом условиям проектировки, разработки услуги и самого процесса обслуживания. Применительно к инженерно-техническим услугам компаний, занимающихся проектированием и монтажом систем холодоснабжения, кондиционирования, вентиляции комплексный показатель качества услуг будет включать следующие единичные показатели качества обслуживания: – качество подхода к изучению объекта: оперативность, детализацию, спецификацию; – качество проекта услуги: выбор технически и экономически обоснованного проектного решения; – материальное обеспечение проектного решения: выбор и согласование с заказчиком необходимого оборудования, дистрибуция или собственное производство оборудования; – качество инженерно-технических услуг: монтажа, пуско-наладочных работ, настройки, регулировки; – качество технического контроля; – качество профилактических и диагностических работ; – качество оперативного ремонта, гарантийного и послегарантийного обслуживания; – качество консультационного обслуживания и обучения персонала эксплуатационных служб на объекте. В соответствии с методом оценки качества прямого счета по полезному эффекту для потребителя (при реализации обслуживающей компанией концепции маркетинга взаимодействия) и введением весовых коэффициентов затрат в зависимости от требуемых качественных характеристик обслуживания, можно определить интегральный комплексный показатель качества обслуживания, а также определить общую эффективность обслуживания. Интегральный комплексный показатель качества обслуживания можно представить как отношение суммарного полезного эффекта, достигаемого в процессе обслуживания к затратам на оказание услуги: Iq= Ef/(Ce+Cu) Ef – суммарный полезный эффект обслуживания; Ce – затраты на оказание услуги; Cu – затраты на дальнейшее обслуживание. Применительно к инженерно-техническим услугам по обеспечению и поддержанию холодоснабжения, кондиционирования и вентиляции складских комплексов, суммарный полезный эффект представляет собой обеспечение объекта качественными инженерными системами, характеризующимися длительностью бесперебойной работы, обеспечением необходимых диапазонов температурно-влажностных режимов, простотой эксплуатации, низкой аварийной опасностью, а также экологической безопасностью. Затраты обслуживающей компании на оказание собственно инженерно-технической услуги складским и холодильным комплексам можно представить следующим образом:

280

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

Се = Сq+Сp+Сe +Cd +Сme+Сi+Сtc, где: Сq – затраты на сертификацию системы качества обслуживания, сертификацию в соответствии с требованиями РосТеста, Ростехнадзора, СНиП, затраты на обязательное получение свидетельств Саморегулируемой организации (СРО), обеспечение сервисной организации необходимым программным обеспечением (пакеты AutoCad, MagiCad), и т.д. Сp – затраты на набор и содержание высококвалифицированного инженерного персонала, а также затраты, связанные с повышением квалификации персонала; Сe – затраты, связанные с ознакомлением, изучением объекта, а также составлением первоначальных схем для проектирования систем, работ и обслуживания. Эти затраты включают выезд эксперта или группы экспертов, оплату нормативного и сверхнормативного рабочего времени сотрудников экспертных групп, а также обеспечение экспертных групп необходимым инструментарием; Cd – затраты на проектные работы, оценку ресурсов и составление смет будущих работ; В сметы включают материальные затраты на дистрибуцию или собственное производство инженерных систем – Сme; Сi – затраты на монтаж и пуско-наладочные работы; Сtc – затраты на технический контроль и оценку экспертной группы. Затраты компании на дальнейшее обслуживание объекта (Cu) включают: Cu = С1+С2+С3, где: С1 – затраты на диагностические, профилактические работы, а также затраты на гарантийный ремонт; С2 – затраты на послегарантийный ремонт; С3 – затраты на консультационное обслуживание и обучение персонала заказчика. Для оценки долей каждой из вышеперечисленных групп затрат в общей системе затрат на инженерно-техническое обслуживание можно ввести весовые коэффициенты: αq – весовой коэффициент затрат на сертификацию системы качества обслуживания, получение необходимых свидетельств и сертификатов, а также обеспеченность необходимым программным обеспечением. В организациях инженерно-технического обслуживания, данный коэффициент будет иметь постоянное значение и высокий уровень. αp – весовой коэффициент затрат на набор и содержание высококвалифицированного инженерного персонала и повышение его квалификации. Значение доли коэффициента αp также как и значение коэффициента затрат на соответствие стандартам качества будет постоянным и высоким. Затраты, связанные с ознакомлением, изучением объекта, составлением первоначальных схем для проектирования систем, работ и обслуживания могут быть объединены по значимости с затратами на собственно проектные работы и охарактеризованы весовым коэффициентом – αed. Вес данных затрат связан также с трудозатратами персонала и технической оснащенностью компании, поэтому весовой коэффициент постоянен в определенные периоды и изменяется при необходимости усовершенствования внутренних систем и ресурсов. Материальные затраты, связанные с дистрибуцией или собственным производством инженерных систем представлены высокими показателями и могут быть подвержены влиянию непосредственно заказчика. В зависимости от ориентации заказчика в системе «ценакачество» могут быть выбраны более экономичные, но менее качественные варианты, или наоборот. А могут быть реализованы равновесные решения. Весовой коэффициент вещест-

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

281

венно-материальной составляющей (αme) в данном случае непосредственно зависит от выбора заказчика и может варьироваться. Однако его значение всегда высоко. Затраты, связанные с монтажом, пуско-наладочными работами и техническим контролем, и соответственно весовой коэффициент данных затрат αi соизмеримы с затратами и коэффициентом на проектирование αtc и зависят непосредственно от расценок на такие работы в данной сервисной компании. Из всего вышесказанного можно сделать следующие выводы: – сумма весовых коэффициентов затрат на оказание сервисной инженерно-технической услуги равна единице: αq + αp + αed + αme +αi+αtc =1, причем αq ~ αp ~ αed ~ αi~ αts ≥ αme или αq ~ αp ~ αed ~ αi~ αts≤ αme в зависимости от решения заказчика относительно технических параметров системы и ее стоимости производства или дистрибуции. Доли затрат на дальнейшее обслуживание (Cu), если оно предусмотрено договором на оказание услуг также можно охарактеризовать весовыми коэффициентами. Кроме гарантийного инженерно-технического обслуживания, в сервисе систем холодоснабжения, кондиционирования и вентиляции предполагаются диагностическое, профилактическое, послегарантийное ремонтное обслуживание, а также услуги по обучению персонала заказчика правилам эксплуатации и ухода за системами. Также договором может предусматриваться обучение штатных сотрудников собственной инженерно-технической службы заказчика непосредственному ремонту установленных систем и агрегатов. Доля весового коэффициента затрат на диагностический, профилактический и послегарантийный сервис λ1в общих затратах на дальнейшее обслуживание (Cu), будет высокой и примерно постоянной на всем протяжении процесса обслуживания, если заказчик не сможет самостоятельно обслуживать данное оборудование. Затраты на гарантийное обслуживание и соответствующий коэффициент этой доли затрат λ2 могут равняться нулю или варьироваться в зависимости от степени сложности необходимого гарантийного ремонта. При самом неблагоприятном случае, а именно при необходимости полной замены инженерной системы доля данных затрат станет максимальной и равной полной стоимости агрегата, стоимости монтажа, пуско-наладочных и иных первоначальных работ, а также возмещению ущерба, понесенного заказчиком от невозможности нормальной эксплуатации системы. Самостоятельное обслуживание инженерных систем заказчиком без привлечения сервисной компании возможно только тогда, когда фирма-заказчик имеет собственный штат обученных сотрудников. В данном случае заказчик будет нести затраты изначально на повышение квалификации и обучение собственных сотрудников, но на протяжении дальнейшего процесса обслуживания будет обходиться только затратами на содержание собственной инженерной службы. А доля затратсервисной компании на диагностическое, профилактическое и послегарантийное обслуживание λ1 станет равной нулю. Таким образом, для сервисной компании: λ1 = max = 1, при заключенном договоре на дальнейшее сервисное обслуживание установленных систем и агрегатов; λ2 = 0, при бесперебойной и безотказной работы систем и агрегатов; 0 ˂ λ2 ≥ 1, при необходимости гарантийного обслуживания определенной сложности; λ3 = 0 при отсутствии обучения сотрудников заказчика или 0 ˂ λ3≥ 1 при заключении договора на обучение сотрудников заказчика, где λ3 – доля затрат сервисной компании на обучение и выдачу соответствующих сертификатов работникам заказчика.

282

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

Тогда на этапе обучения:λ1~ λ2 ≤ λ3, при последующем самостоятельном обслуживании заказчиком инженерных систем λ1~ λ2~0. Эффективность обслуживания с точки зрения сервисной компании будет рассчитываться как отношение прибыли компании к понесенным затратам: Э=

П Сୣାେ୳

Затраты, на обслуживание складских и холодильных комплексов, в свою очередь будут варьироваться в каждом конкретном случае с учетом весовых коэффициентов групп затрат (αi и λi) при планировании услуги для каждого конкретного заказчика. Эффективность обслуживания с точки зрения компании-заказчика: складского или холодильного комплекса будет рассчитываться как отношение стоимостного выражения полученного полезного эффекта к понесенным затратам. ПЭ

Э = СУ ; где: ПЭ – полезный эффект; СУ – стоимость комплексной услуги. Или в виде определения интегрального комплексного показателя качества обслуживания Iq= Ef/(Ce+Cu). Полученный полезный эффект может представлять собой: – приращение активов в качестве имущественного комплекса инженерной системы; – оказанную услугу по проектировке и монтажу инженерной системы; – полезный эффект от последующего гарантийного, послегарантийного, профилактического, ремонтного обслуживания (в соответствии с договором на оказание таких услуг); – полезный эффект от услуг по обучению собственного персонала складских и холодильных комплексов специалистами сервисной компании, если такая услуга была заказана; – собственно полезный эффект от эксплуатации инженерной системы: получение холода, создание требуемых температурно-влажностных атмосфер, то есть специальных режимов, обеспечивающих надлежащее хранение грузов. Собственно получаемый полезный эффект от эксплуатации инженерных систем определяет и обеспечивает эффективность деятельности складского или холодильного комплекса в целом по прямому назначению. В заключение хотелось бы отметить, что правила хранения и необходимые условия сохранности различных грузов разнообразны и регламентированы нормативно-технической документацией. Также сложны и разнообразны технические решения систем холодоснабжения, кондиционирования и вентиляции. Индивидуальные особенности проектного решения инженерных систем зависят не только от специфических особенностей требуемых температурно-влажностных режимов хранения, но и от конструкции складского комплекса и его назначения. В системах холодоснабжения и кондиционирования необходимым является наличие хладагента – рабочего вещества холодильной машины. При утечке хладагентов существует угроза жизни и здоровью сотрудников складских и холодильных комплексов, наносится большой урон окружающей среде. Поэтому к качеству проектного решения, необходимых инженерных работ, вводу в эксплуатацию и дальнейшей эксплуатации холодильного оборудования, систем кондиционирования и вентиляции предъявляются высокие требования. Соответственно, квалификационный уровень сотрудников компаний инженерно-технического сервиса и уровень собственно сервисного обслуживания должен постоянно совершенствоваться и контролироваться как со стороны государственных служб в области технического, санитарного и экологического надзоров, так и со стороны самой компании на соответствие

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

283

современным системам менеджмента качества обслуживания. Бремя затрат на установление, постоянное подтверждение и повышение уровня соответствия сервисной деятельности компании требованиям государственных стандартов, а также внутренних стандартов системы менеджмента качества полностью ложится на сервисную компанию. Данные затраты являются обязательными, имеют периодический характер в соответствии с установленными законодательно сроками действия подтверждающей и разрешительной документации. Поэтому под эти затраты сервисной компании необходимо создавать резерв средств. Материально-вещественная составляющая инженерно-технической сервисной деятельности состоит в предоставлении заказчику качественного оборудования посредством дистрибуции, собственного производства или смешанном типе: дистрибуция – производство – сборка с варьированием составляющих данной цепи. Затраты сервисной компании на дистрибуцию или производство инженерных систем устанавливаются и постоянно контролируются в системе сервисная компания – заказчик. Затраты сервисной компании и компании-заказчика по дальнейшему обслуживанию инженерных систем прямо зависят и контролируются договорными условиями в системе сервисная компания – компания заказчик. Таким образом, при осуществлении инженерно-технического сервиса складским и холодильным комплексам показатели качества и эффективности обслуживания находятся в тесной динамичной взаимосвязи, так же как и в любой хозяйственной деятельности предприятий других сервисных и производственных отраслей. ЛИТЕРАТУРА 1. 2. 3. 4. 5. 6.

Грибов В. Д., Леонов А. Л. Экономика предприятия сервиса: учебное пособие. 2-е изд. М.: КНОРУС, 2010. 276 с. Румянцев Ю. Д., Калюнов В. С. Холодильная техника: Учебник для вузов. СПб.: Профессия, 2003. 360 с. Шевчук Д. А. Управление качеством. М.: ГроссМедиа, 2008. 216 с. URL: http://www.nicemanager.com URL: http://sxekonomika.ru URL: http://www.klubok.net Поступила в редакцию 17.04.2013 г.

284

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

FEATURES PERFORMANCE INDICATORS AND QUALITY ENGINEERING AND MAINTENANCE AND COLD STORAGE COMPLEX © Yu. A. Dyakova Saint-Petersburg State University of Service and Economics 7 Kavalergardskaya Street, 191015, St. Petersburg, Russia. Phone: +7 (812) 560 04 29. E-mail: [email protected] The article discusses the features of efficiency and quality indicators of engineering and technical maintenance of storage and refrigeration facilities. The concept of engineering and maintenance of such systems is explained; it includes design, installation and commissioning of refrigeration, ventilation and air-conditioning, as well as warranty, post-warranty, preventative and advisory services. General definition of the quality index applied to the quality of the service process and definition of the complex index of the quality of services are clarified. Individual indicators of quality engineering and technical services are described. The article defines the dependence of integral complex index of quality, efficiency, maintenance costs on specific parties to a contract for the provision of engineering and technical services. The concept of weighting factors of such costs are introduced. Keywords: engineering and maintenance, storage and refrigeration systems, air-conditioning and ventilation systems, cooling systems, design, commissioning, service efficiency, the useful effect, integral composite index of quality of service, the weighting factor of costs. Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article. Please, cite the article: Dyakova Yu. A. Features Performance Indicators and Quality Engineering and Maintenance and Cold Storage Complex // Liberal Arts in Russia. 2013. Vol. 2. No. 3. Pp. 278–284.

REFERENCES 1. 2. 3. 4. 5. 6.

Gribov V. D., Leonov A. L. Ekonomika predpriyatiya servisa: uchebnoe posobie [Economy of Service Enterprises: Textbook]. 2-e izd. Moscow: KNORUPp. 2010. 276 s. Rumyantsev Yu. D., Kalyunov V. S. Kholodil'naya tekhnika: Uchebnik dlya vuzov [Refrigerating Equipment: Textbook for High Schools]. Saint Petersburg: Professiya, 2003. 360 s. Shevchuk D. A. Upravlenie kachestvom [Quality Management]. Moscow: GrossMedia, 2008. 216 pp. URL: http://www.nicemanager.com URL: http://sxekonomika.ru URL: http://www.klubok.net

Received 17.04.2013.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

285

УДК 330.524 ОРГАНИЗАЦИЯ УПРАВЛЕНИЯ СТОИМОСТЬЮ КОМПАНИИ © Г. А. Кононова, В. В. Циганов Высшая школа приватизации и предпринимательства – институт, северо-западный филиал Россия, 190005 г. Санкт-Петербург, ул. 6-я Красноармейская, 24. Тел.: +7 (812) 110 18 16. Тел./факс: +7 (812) 112 63 08. E-mail: [email protected] В статье рассмотрены особенности и структурированы основные положения организации управления стоимостью компании. Определены основные задачи организации управления и предложен алгоритм процесса организации управления стоимостью компании. Обоснована необходимость учета факторов эффективности управленческих решений и раскрыты некоторые из этих факторов. Ключевые слова: организация управления, стоимость компании, факторы эффективности управления.

Менеджмент, основанный на управлении стоимостью компании, базируется на концепции, получившей активное распространение в середине прошлого века. Эта концепция предполагает, что принимаемые в компании стратегические, тактические и оперативные управленческие решения должны концентрироваться на ключевых факторах повышения стоимости компании. Масштабная популярность и распространенность такого подхода к управлению компанией была связана в основном с тем, что для собственников бизнеса к этому времени наиболее актуальным вопросом стал скорее рост стоимости этого бизнеса, чем количество ресурсов, привлеченных в производство. Высокая капитализация бизнеса понимается при этом как гарантия устойчивого, развития компании, защита от недружественных поглощений, а также как условие формирования положительного имиджа компании и активного притока инвестиций, поскольку инвестиционные решения основываются, прежде всего, на результатах оценки стоимости бизнеса. Основным положением концепции является утверждение о том, что управление компанией должно быть направлено на сохранение настоящей и создание ее будущей стоимости. Другими словами, целевым управленческим показателем в данном случае принимается не прибыль и не рентабельность, а прирост стоимости компании. Анализ отечественного и зарубежного опыта решения проблемы управления стоимостью компании [1, 2, 3 и др.] позволяет сформировать следующие принципиальные положения, которые, на наш взгляд, целесообразно учитывать в процессе организации управления: − стоимость компании формируется под воздействием большого числа взаимодействующих внешних и внутренних факторов, и для того, чтобы определить не только конкретную, но и наиболее предпочтительную, область принятия решений по созданию стоимости, необходима группировка и ранжирование факторов, определяющих ее величину; − величина стоимости компании не только высоко изменчива во времени, но и различна даже при одномоментном измерении, что определяется различием целей измерения.

286

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

Следовательно, существуют разные виды стоимости компании, информация о которых может и должна быть использована только в определенных конкретных ситуациях; − методология управления компанией, ориентированного на увеличение ее стоимости, может быть приоритетной, но отнюдь не единственной управленческой методологией, используемой компанией. В связи с этим, следует определить место управления стоимостью в общей системе управления компанией, установить соотношение общих и специфических функций управления и уточнить цели заинтересованных сторон; − для обеспечения эффективности процесса управления необходимо иметь точную информацию об объекте управления, которым в нашем случае является стоимость компании. Поэтому особое внимание должно быть уделено выбору методов оценки стоимости компании, что касается и ее нематериальных активов; − как показывает анализ, в настоящее время достаточно актуальной для отечественных компаний является проблема рационального использования физических (оборотных и внеоборотных) активов, что, несомненно, является фундаментальным фактором создания стоимости; − накопленный к настоящему времени опыт управления стоимостью компании позволяет выделить и рекомендовать наиболее часто используемые предпринимателями современные инструменты управления стоимостью компании, к которым, в частности относятся: целевое управление персоналом компании, усиление факторов устойчивого развития компании, рациональное использование схем аутсорсинга и др. В границах одной статьи невозможно раскрыть все изложенные выше положения. Поэтому далее рассмотрены только основы организации управления стоимости компании. Управление стоимостью компании, как процесс, заключается в разработке и реализации управленческих решений, в результате которых оптимизируется структура существующей стоимости компании и создается новая стоимость. В соответствии с этим тезисом, цель управления – это максимизация рыночной стоимости компании. В качестве обобщающего показателя результативности управления стоимостью компании наиболее часто используется показатель добавленной стоимости. Ниже предлагается обобщение особенностей управления стоимостью компании. Принципиально процесс управления стоимостью компании выстраивается по правилам, принятым в общей методологии управления, и включает все этапы, которые предусмотрены этой методологией, начиная с анализа сложившейся ситуации и завершая реализацией управленческих решений, отслеживанием результатов управления и необходимой корректировкой принятых ранее решений. Отличие состоит, прежде всего, в целевых установках управления, а также в том, что в процессе управления стоимостью реализуются (и рассматриваются как приоритетные) специфические функции управления, которые являются детализированным отражением общих функций управления. Это, например, анализ структуры и факторов создания стоимости компании, контроль над исполнением решений по формированию и использованию активов компании и т.п. В соответствии с содержанием целевых функций выполняется обоснование выбора специфических методов управления стоимостью компании, которые встраиваются в общую систему методов управления, но при этом признаются приоритетными. Принципиальная особенность организации процесса управления стоимостью компании заключается также в выделении и усилении значимости ключевых областей управления. К ним относятся, в частности, управление заемным капиталом, управление взаимоотношениями с акционерами, управление инвестиционной деятельностью, управление имущест-

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

287

вом. Это определяет повышение роли финансового менеджмента в управлении компанией в том случае, когда решено сделать акцент на максимизации ее стоимости. Само принятие решения о внедрении основ управления стоимостью компании должно быть достаточно глубоко обосновано, а организация процесса управления стоимостью должна выполняться с учетом: (1) структуры и динамики стоимости компании, (2) уровня профессиональной подготовленности персонала, (3) финансового потенциала компании, (4) методической обеспеченности процесса управления и т.д. Задачи, решаемые в процессе организации управления стоимостью компании, показаны на рис. 1. Приняв в качестве ведущей стратегию максимизации стоимости, менеджеры компании в процессе своей профессиональной деятельности должны учитывать основные векторы реализации подобной стратегии и именно в соответствии с этим определять содержание приоритет отдельных управленческих решений. В зависимости от актуальности отдельных задач управления стоимостью, а также от принципов управления, ранее принятых в компании, и от уровня профессиональной подготовленности менеджеров, выбирается наиболее целесообразный подход к организации управления. Это может быть, к примеру, ситуационный подход, когда выбор направленности и методов управления основан на информации о ситуации, сложившейся в момент выбора и изменяется с изменением ситуации. Ситуационное управление базируется, в первую очередь, на систематическом анализе факторов стоимости компании. Использование других методологических подходов, как правило, также предполагает анализ факторов стоимости. Факторы, определяющие величину стоимости компании, многочисленны и взаимосвязаны. Укрупнено их можно разделить на две группы: факторы, формирующиеся во внешней среде, и факторы, возникающие в самой компании. Для того чтобы в результате управления позволит получить желаемое приращение стоимости компании, необходимо проведение систематического анализа, позволяющего выявить те факторы, управленческое воздействие на которые наиболее целесообразно с учетом ситуации, сложившейся как в самой компании, так и во внешней среде. При определении силы и характера влияния отдельных факторов целесообразно использовать ключевые показатели деятельности компании, сбалансированные по проекциям бизнеса (стратегия, финансы, клиенты, производственные процессы, обучение и развитие). Результаты оценки характера и силы влияния внутренних факторов позволяют определить, какой из способов повышения величины стоимости компании является в настоящий момент наиболее предпочтительным, и на основании этого выявить какими должны быть первоочередные управленческие решения. В качестве основных комплексных способов повышения величины стоимости компании можно назвать обеспечение высоких финансовых результатов ее деятельности, формирование позитивных ожиданий по отношению к компании (что обеспечивает приток внешних инвестиций), а также повышение эффективности формирования и использования активов компании. Это, в свою очередь, предполагает: − рост объема и повышение качества производимой компанией продукции (услуг); − оптимизацию затрат на производство продукции (услуг) и на управление компанией; − рациональное и своевременное управление задолженностью компании; − эффективное использование акционерного капитала, совершенствование его структуры;

288

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

− достижение производственного превосходства компании над конкурентами (использование инновационных технологий, модернизация основных фондов, реинжиниринг); − организацию эффективного взаимодействия с клиентами, деловыми партнерами, органами государственного и муниципального управления; − обеспечение долговременного устойчивого развития компании; − своевременную реструктуризация и эффективное управление основными фондами; − эффективное управление материальными потоками; − совершенствование принятой в компании политики цен; − повышение интеллектуального потенциала компании. Перечисленные выше способы повышения стоимости компании, в процессе управления находят свое развитие, заключающееся в детальном обосновании и успешной реализации соответствующих управленческих решений. Однако даже достаточно полно и корректно обоснованное управленческое решение не всегда становится эффективным. Причем очень часто потеря эффективности происходит не только в процессе принятия, но и в процессе реализации этого решения. Поэтому представляется важным определение ведущих факторов эффективности управленческих решений. На рис. 2 представлены некоторые факторы и показаны результаты их учета. Учет влияния факторов связан с весьма объемной управленческой деятельностью. Можно рассмотреть это на примере такого фактора, как согласование целей заинтересованных сторон. Выделим здесь две области управленческой деятельности: согласование целей в процессе управления и согласование целей в процессе взаимодействия компании с внешней средой. В первом случае учитывается, что успешная реализация управленческого решения в значительной степени зависит от того, насколько полно согласованы интересы руководителей компании и исполнителей решений, принимаемых этими руководителями, между собой и насколько полно они согласованы с целями развития компании. В связи с этим, проводится анализ и устанавливается: − соответствуют ли интересы работников цели управления стоимостью компании; − обеспечена ли связь интересов работников с основной целью компании материальными и моральными стимулами; − обладают ли разработчики и непосредственные исполнители управленческих решений соответствующими знаниями и навыками; − насколько доступно и конкретно изложены задачи, выполнение которых обеспечивает реализацию каждого из управленческих решений; − существует ли эффективная система ответственности в случае неисполнения управленческих решений; − созданы ли условия, необходимые для выполнения решений и т.д.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

Анализ внешних факторов изменения стоимости компании

Анализ опыта управления стоимостью компании

Оценка уровня и динамики стоимости компании

Анализ внутренних факторов изменения стоимости компании

Структуризация проблем управления стоимостью компании. Ранжирование (актуализация) целей управления

Уточнение содержания функций и состава задач управления

Оценка финансового и ресурсного потенциала компании

Оценка профессиональной компетентности менеджеров

Разработка проекта управления стоимостью компании

Выбор методов управления

Проектирование изменений организации управления компанией

Реализация проекта управления стоимостью компании

Корректировка проекта

Проектирование стимулирующих систем

Контроль над исполнением управленческих решений, предусмотренных проектом

Рис. 1. Организация управления стоимостью компании.

289

290

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

Факторы эффективности управления стоимостью компании

Мотивация внедрения управления стоимостью и согласование целей заинтересованных сторон

Изменение модели развития компании и модели ее взаимодействия с внешней средой

Активные усилия руководителей бизнес- подразделений по выявлению и реализации факторов создания стоимости

Развитие профессиональных навыков, формирование чувства ответственности, повышение результативности труда работников

Непротиворечивость решений по управлению стоимостью с принятой в компании общей стратегией развития

Единство целеполагания процесса управления, сохранение устойчивости развития компании

Конкретность принимаемых управленческих решений, их отражение в системе материального стимулирования

Формирование реальных предпосылок эффективности управления стоимостью компании

Рис. 2. Факторы, обеспечивающие эффективность управленческих решений.

Результаты анализа определяют содержание управленческой деятельности, обеспечивающей эффективное управление стоимостью компании. Это может быть и пересмотр системы материального стимулирование и внедрение технологии управления знаниями, и изменение методов оперативного управления и т.д. Во втором случае учитывается, что изменение величины стоимости компании затрагивает интересы не только ее работников и акционеров компании, но и интересы основных конкурентов, потребителей продукции (услуг), органы государственного и муниципального управ-

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

291

ления. Реализация этих интересов разнонаправлено и в разной степени отражается на величине денежных потоков компании. Это обстоятельство усложняет процесс управления стоимостью компании, поскольку перед ее менеджерами стоит комплекс сложных задач гармонизации интересов компании и субъектов внешней среды. Если иметь в виду, что это только малая часть тех задач, которые должны быть решены менеджментом компании при организации управления ее стоимостью, то можно представить сложность и многоаспектность этого процесса. ЛИТЕРАТУРА 1. 2. 3.

Бочаров В. В., Самонова И. Н., Макарова В. А. Управление стоимостью бизнеса. СПб: Издательство СПбГУ, 2009. Управление стоимостью компании. Вестник McKinsey. URL: http://www.vestnikmckinsey.ru Патрушева Е. Г. Обзор теоретических концепций стратегического управления на основе роста стоимости компании // Финансовый менеджмент. №1. 2008. Поступила в редакцию 23.04.2013 г.

292

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

ORGANIZATION OF COMPANY COST MANAGEMENT © G. A. Kononova, V. V. Tsiganov Higher School of Privatization and Business - Institute north-west branch 24 6th Krasnoarmeyskaya Street, 190005, St. Petersburg, Russia. Phone: +7 (812) 110 18 16. E-mail: [email protected] In the article, peculiarities of company cost management organization are considered and its bases are structured. The main targets of management organization have been defined and the algorithm for company cost management organization has been proposed. The necessity of taking into account the factors of management decisions has been justified and some of these factors have been revealed. Keywords: management organization, company cost, management efficiency factors. Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article. Please, cite the article: Kononova G. A., Tsiganov V. V. Organization of Company Cost Management // Liberal Arts in Russia. 2013. Vol. 2. No. 3. Pp. 285–292.

REFERENCES 1. 2. 3.

Bocharov V. V., Samonova I. N., Makarova V. A. Upravlenie stoimost'yu biznesa [Business Cost Management]. Saint Petersburg: Izdatel'stvo SPbGU, 2009. Upravlenie stoimost'yu kompanii. Vestnik McKinsey. URL: http://www.vestnikmckinsey.ru Patrusheva E. G. Finansovyi menedzhment. No. 1. 2008. Received 23.04.2013.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

293

УДК 81-114.2 ИСТОРИЧЕСКИЕ И КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ИЗУЧЕНИЯ СЛАВИСТИКИ КАК НАПРАВЛЕНИЯ СОВМЕСТНОЙ НАУЧНОИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ И ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЛИНГВИСТОВ ВЕЛИКОТЫРНОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА ИМ. СВ. КИРИЛЛА И МЕФОДИЯ И БАШКИРСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА © Ст. Буров1, Л. А. Калимуллина2 1Великотырновский

университет им. Св. Кирилла и Мефодия България, 5003 г. Велико Търново, ул. Т. Търновски, 2. Тел./факс: +359 (062) 62 80 23. E-mail: [email protected] 2Башкирский

государственный университет Россия, Республика Башкортостан, 450076 г. Уфа, ул. Заки Валиди, 32. Тел./факс: +7 (347) 273 69 87. E-mail: [email protected] В статье рассматриваются основные направления научно-исследовательского и образовательного сотрудничества лингвистов БашГУ и ВТУ им. Св. Кирилла и Мефодия. Перспективы этих контактов определяются возможностями совместной разработки долгосрочных научно-исследовательских программ в области сопоставительного языкознания, социолингвистики, лингвокультурологии, когнитивной лингвистики и т.д., которые могут быть реализованы в виде коллективных монографий, кандидатских и докторских исследований, учебников и учебных пособий по русскому и болгарскому языкам, словарей (в том числе многоязычных). Новой формой сотрудничества является также программа «двойных дипломов» по направлению специализированной подготовки магистра «Прикладная славистика (переводоведение)». Ключевые слова: Башкирский государственный университет, Великотырновский университет им. Св. Кирилла и Мефодия, русский язык, болгарский язык, магистратура, прикладная славистика.

Совместная деятельность учёных-лингвистов двух названных университетов определяется рамками как формальных договоренностей, так и сложившихся традиций сотрудничества в научно-исследовательской, образовательной и культурно-просветительской областях. Что касается первого аспекта, то необходимо упомянуть подписанный более десяти лет назад Договор о сотрудничестве между БашГУ и ВТУ, в соответствии с которым предусматривается двусторонний академический обмен. Содержательная же сторона взаимодействия российских и болгарских языковедов определяется объективными предпосылками, которые сложились в Башкирском госуниверситете в плане славистической деятельности. Так, образовательный аспект славистики в БашГУ реализуется в курсах современного русского языка, старославянского языка, истории русского языка и русской диалектологии, введения в славянскую филологию, сравнительной грамматики славянских языков, в спецкурсе для

294

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

магистрантов «Лингвокультурологические аспекты славистики», а также в плане практического изучения зарубежных славянских языков, в том числе болгарского, которые преподаются с конца 50-х годов ХХ века. Создателем славистики в университете и республике в целом является Почётный академик АН РБ Заслуженный деятель науки БАССР Почётный работник высшего профессионального образования РФ доктор филологических наук Почётный профессор Башгосуниверситета Л. М. Васильев. В настоящее время на филологическом факультете наряду с болгарским преподаются ещё три славянских языка: польский, сербохорватский и чешский. Кроме того, студенты, специализирующиеся по лингвистике, имеют возможность проходить годичный курс обучения второму славянскому языку. Ведётся и активная кружковая работа. Следует подчеркнуть, что по числу преподаваемых зарубежных славянских языков Башкирский госуниверситет занимает одно из ведущих мест среди классических университетов России. (Попутно отметим также, что заслуги преподавателей БашГУ в области распространения славистических знаний, пропаганды славянских языков и культур по достоинству отмечены на самом высоком государственном уровне: так, профессора Л. М. Васильев и В. В. Пугачев награждены медалью «65 лет Победы над фашизмом» Комитета при Президенте Республика Болгария.) Научноисследовательские, культурно-просветительские, методические и иные аспекты славистики освещаются в статьях, докладах и выступлениях на конференциях и семинарах, в докторских и кандидатских диссертациях, а также в десятках выпускных квалификационных работ студентов и магистрантов, выполняемых на кафедре общего и сравнительно-исторического языкознания Башкирского госуниверситета. Последние десять лет весьма ощутимую поддержку преподавателям БашГУ в плане славистической подготовки студентов оказывают болгаристы Великотырновского университета им. Св. Кирилла и Мефодия, которые ведут занятия по курсу современного болгарского языка, читают спецкурсы по современной болгаристике, сравнительно-исторической и сопоставительной славистике. Научные и образовательные связи между лингвистами Башкирского государственного университета и Великотырновского университета в настоящее время принимают новые формы. Так, в марте 2012 г. впервые в истории двух вузов состоялась Международная интернет-конференция «Славянские этносы, языки и культуры в современном мире», посвященная 10-летию подписания Договора о сотрудничестве между университетами, по итогам которой была принята резолюция, одобренная обеими сторонами. Проблематика, заявленная в рамках конференции, была очень широкой: это история и современность славянских народов, прежде всего русского и болгарского, их общественно-политические, культурные и иные связи в прошлом и настоящем; славянские языки в меняющемся мире, в условиях глобализации; системные явления славянских языков и функционирование последних в различных сферах общения; социолингвистическая и социокультурная ситуация в славянских государствах; лингвокультурологические аспекты изучения славянских языков; динамика славянских языковых картин мира и многое другое. Именно широтой проблематики конференции было обусловлено то, что к ней проявили большой интерес не только ученые из разных уголков России (Волгограда, Самары, Пензы, Оренбурга, Ульяновска, Якутска), но и коллеги из ряда зарубежных славянских и неславянских стран (Польши, Украины, Китая, Латвии, Казахстана). На заседании, прошедшем в виде круглого стола на тему «Филологические, исторические и культурологические аспекты славистики», были заслушаны выступления, посвященные истокам славистики в республике

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

295

Башкортостан, состоянию диалектологической науки и практики в Башкирском госуниверситете, лингвокультурологическим аспектам преподавания русского языка, в том числе в иностранной аудитории, объяснительному ресурсу русского лингвистического реализма, деятельности Найдена Герова в контексте греко-болгарской церковной борьбы и отношений между Болгарией и Россией, деятельности славянских культурнопросветительских центров Республики Башкортостан, в том числе «Общества дружбы Башкортостан – Болгария». Ещё одной новой, весьма перспективной формой сотрудничества языковедов двух университетов является программа «двойных дипломов» по направлению магистратуры «Прикладная славистика (переводоведение)». Основная образовательная программа специализированной подготовки магистра по данному направлению базируется на положениях действующего федерального государственного образовательного стандарта подготовки магистров. В числе объектов профессиональной деятельности выпускников-магистров можно выделить: – иностранный язык в его теоретическом и практическом аспектах; – различные типы текстов, как письменных, так и устных; – теорию и практику перевода с русского языка на болгарский и с болгарского языка на русский. Программа ориентирована на подготовку магистров к научно-исследовательской, переводческой, канцелярско-деловой, организаторской и творческой видам деятельности, имеющим инновационный характер, который заключается в реализации евразийской концепции современного гуманитарного образования на филологической основе. Имеется в виду создание, редактирование, реферирование и систематизирование всех типов деловой документации и публицистических текстов, инициативная высококвалифицированная работа в качестве переводчиков, референтов, пресс-секретарей в сфере государственного управления, образования и культуры, туризма и т.п. Программа имеет практическую ориентацию, носит междисциплинарный характер и поэтому предусматривает приобретение знаний и освоение навыков в области славистики и практики межкультурной коммуникации. Она направлена на изучение актуальных аспектов гуманитарного и филологического знания. Выпускники-магистры будут готовы к высококвалифицированной деятельности на российско-болгарском социокультурном пространстве, которое характеризуется интенсификацией сотрудничества в экономической, культурной, образовательной и научной сферах. Одной из базовых задач программ является обеспечение интегрированного гуманитарного образования (от бакалавриата к магистратуре). Программа предусматривает углубленное овладение иностранными языками (болгарским и русским) в сфере деловой и профессиональной деятельности. Предполагается, что процесс овладения иностранными языками осуществляется с лингвокультурологических позиций, как важная часть деятельности людей в условиях современного межнационального взаимодействия. В результате освоения программы специализированной подготовки магистра «Прикладная славистика (переводоведение)» выпускники должны приобрести следующие знания, умения, навыки: – владение основным изучаемым языком, знание его истории, современного состояния и тенденций развития;

296

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

– умение создавать, интерпретировать, редактировать, реферировать и переводить различные виды текстов; – владение навыками межличностной, межкультурной, межъязыковой и массовой социокультурной коммуникации. Что касается перспектив дальнейшего сотрудничества лингвистов двух университетов в научно-исследовательской и образовательной областях, то можно наметить несколько направлений такого взаимодействия. 1. Обмен лингвистической литературой. В Болгарии наблюдается определённый «голод» в отношении качественной российской лингвистической литературы. На протяжении многих лет основным источником информации и знакомства с современной лингвистикой не только в России, но и в мире была российская наука. Парадоксально, но в настоящее время в Великотырновском университете не получают даже журнал «Вопросы языкознания». Большим плюсом является то, что существуют электронные сайты. Однако даже в том случае если русские книги ввозятся, то это научно-популярные издания, рассчитанные на массового покупателя и читателя. Серьезная литература почти отсутствует. Библиотеки не пополняются новыми источниками. А между тем в России продолжает выпускаться авангардная лингвистическая литература. Более того, сейчас российские ученые, освобожденные от каких бы то ни было идеологических предрассудков, пишут ещё более интенсивно. Россия продолжает быть в авангарде мировой лингвистики. Вот почему сотрудничество учёных двух университетов-партнёров способствовало бы обмену литературой и, само собой разумеется, идеями. 2. Поскольку в Болгарии возрастает относительная доля молодого населения, чей материнский язык не болгарский, ученых-лингвистов и педагогов всё более определенно начинают интересовать социолингвистические и психолингвистические аспекты билингвизма (болгарский и турецкий, болгарский и цыганский). Сотрудничество болгарских лингвистов с коллегами из Башкирского государственного университета может значительно способствовать передаче опыта (теории, методологии) при исследовании проблематики билингвизма, особенно в плане интерференции, возникающей при контактировании определённого славянского языка, такого как русский, и каких-либо тюркских языков, например башкирского, татарского и др., которые функционируют в Башкортостане. 3. Научное сотрудничество необходимо углублять на уровне не только бакалаврских и магистерских программ, но и аспирантуры, через подбор тем в области сопоставительного языкознания, лингвокультурологии, когнитивной лингвистики и др. С болгарской стороны, кроме Великотырновского университета, в качестве образовательного учреждения может быть привлечён Институт болгарского языка при Болгарской академии наук – наиболее авторитетное лингвистическое звено в Болгарии, с которым кафедра современного болгарского языка ВТУ подписала договор о сотрудничестве. 4. Сотрудничество может быть расширено и путём более интенсивного обмена преподавателями – известными специалистами в области лингвистики – для чтения лекционных курсов по проблематике, представляющей взаимный интерес. 5. В последние годы как в Болгарии, так и в России значительно возрос научноисследовательский интерес к истории, культуре и языку протоболгар (это так называемые болгары Аспаруха, которые в VII веке основали на территории современной Болгарии первое славяно-болгарское государство, и булгары Волго-Камской Булгарии). В данном направле-

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2013. Т. 2. №3

297

нии может быть разработана долгосрочная научно-исследовательская программа, реализация которой должна быть возложена в основном на учёных двух университетов (историков, этнологов, лингвистов). 6. Еще одна проблема, которая может быть включена в общую научноисследовательскую программу,– это проблема новых заимствований (преимущественно англицизмов) в русском и болгарском языках. Этот вопрос интересен, поскольку известно, что до реформ 90-х годов XX века, которые происходили в обеих странах, заимствованные слова проникали в болгарский язык в основном через посредничество русского. Это особенно заметно в деловом, публицистическом и научном стилях. Сегодня влияние русского языка, в том числе и в отношении заимствований в области лексики, является уже не таким ощутимым, даже очень слабым. Интересно было бы проследить, какая лексика сейчас заимствуется русским и болгарским языками, каковы источники и результаты этого процесса, начинают ли отдаляться друг от друга в лексическом отношении современный русский и современный болгарский языки. 7. Сотрудничество может углубляться и в следующих направлениях: – подготовка совместных коллективных монографий, посвященных актуальным лингвистическим темам; – подготовка научными коллективами, включающими специалистов двух университетов, учебников и учебных пособий по русскому и болгарскому языкам; – подготовка новых русско-болгарских и болгарско-русских словарей и разговорников (словарей-попутчиков) с учебной и туристической целями; – подготовка первого в своём роде четырёхъязычного (малого или среднего по объёму) башкирско-татарско-болгарско-русского словаря, первая часть которого будет содержать и краткую сопоставительную грамматику. Поступила в редакцию 24.05.2013 г.

298

Liberal Arts in Russia 2013. Vol. 2. No. 3

HISTORICAL AND CULTUROLOGIC ASPECTS IN SLAVIC STUDIES AS THE DIRECTIONS OF A JOINT ACTIVITY OF ST. CYRIL AND ST. METHODIUS UNIVERSITY OF VELIKO TURNOVO AND BASHKIR STATE UNIVERSITY © St. Burov1*, L. A. Kalimullina2 1St.

Cyril and St. Methodius University of Veliko Tarnovo 2 T. Turnovski Street, 5003, Veliko Turnovo, Republic of Bulgaria. 2Bashkir State University 32 Z. Validi Street, 450074, Ufa, Republic of Bashkortostan, Russia. Phone: +359 (062) 62 80 23. E-mail: [email protected] In the article, the main lines of the research and educational cooperation of the linguists of the Bashkir State University and the St. Cyril and St. Methodius University of Veliko Turnovo are considered. The prospects of these contacts are determined by capabilities of joint development of the long-term research programs in comparative linguistics, sociolinguistics, cognitive linguistics, which can be implement as collective monographs, Ph.D. theses, textbooks of the Russian and the Bulgarian languages, dictionaries (including the multilingual dictionaries). A program of the double diplomas in the specialized training of undergraduates “Applied Slavic philology (translation study)” as a new form of the cooperation is also considered. Keywords: Bashkir State University, St. Cyril and St. Methodius University of Veliko Turnovo, Russian language, Bulgarian language, magistracy, applied Slavic philology, translation studies. Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article. Please, cite the article: Burov St., Kalimullina L. A. The directions of a Joint Activity of the Linguists of the St. Cyril and St. Methodius University of Veliko Turnovo and the Bashkir State University // Liberal Arts in Russia. 2013. Vol. 2. No. 3. Pp. 293–298.

Received 24.05.2013.