2015. Том 4. №3 Российский Гуманитарный Журнал. Liberal s Arts n in Russia

Table of contents :
00_Soderjanie-2015-3-RUS
01_150154_Utyashev_v3
02_150144_Seregin_v3
03_150160_Arepiev_v3
04_150163_Zhak_v3
05_150142_Plekhanova_v3
06_150146_Zakiryanov_v3
07_150139_Brattseva_v3
08_Soderjanie-2015-3-ENG

Citation preview

ISSN 2305-8420

РОССИЙСКИЙ ГУМАНИТАРНЫЙ ЖУРНАЛ Liberal Arts in Russia 2015 Том 4 № 3

ISSN 2305-8420 Научный журнал. Издается с 2012 г. Учредитель: Издательство «Социально-гуманитарное знание» Индекс в каталоге Пресса России: 41206

libartrus.com

2015. Том 4. №3

СОДЕРЖАНИЕ

ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР Федоров А. А. доктор филологических наук профессор

РЕ Д АКЦ ИОН Н АЯ К ОЛ ЛЕ ГИ Я Burov S. Dr. habil., professor Kamalova A. Dr. of philology, professor Kiklewicz A. Dr. habil., professor Žák L. PhD in economics McCarthy Sherri Ph.D, professor Баймурзина В. И. доктор педагогических наук профессор Власова С. В. кандидат физико-математических наук доктор философских наук профессор Галяутдинова С. И. кандидат психологических наук доцент Гусейнова З. М. доктор искусствоведения профессор Демиденко Д. С. доктор экономических наук профессор Дроздов. Г. Д. доктор экономических наук профессор Еровенко В. А. доктор физико-математических наук профессор Ильин В. В. доктор философских наук профессор Казарян В. П. доктор философских наук профессор Кузбагаров А. Н. доктор юридических наук профессор Лебедева Г. В. кандидат педагогических наук Макаров В. В. доктор экономических наук профессор Мельников В. А. заслуженный художник России профессор

УТЯШЕВ М. М. Вольтер – первый правозащитник Европы............................... 169

СЕРЕГИН А. В. «Союз Русских Государевых Людей» в эмиграции и планы организации «весеннего похода» в СССР. Проект И. И. Сикорского ....................................................................... 187

АРЕПЬЕВ Е. И., МОРОЗ В. В. Аргументы и элементы реалистического толкования математики: арифметическая составляющая ......................... 198

ЖАК Л., ЦИГАНОВ В. В. К вопросу о моделях функционирования современного общества ....................................................................... 205

ПЛЕХАНОВА И. И. Интеллектуальная субстанция лирики Иосифа Бродского.................................................................................... 215

ЗАКИРЬЯНОВ К. З. Сопоставительное исследование разноструктурных языков: лингвометодический аспект ............................................................. 224

Моисеева Л. А. доктор исторических наук профессор Мокрецова Л. А. доктор педагогических наук профессор Перминов В. Я. доктор философских наук профессор Печерица В. Ф. доктор исторических наук профессор Рахматуллина З. Я. доктор философских наук профессор Рыжов И. В. доктор исторических наук профессор Ситников В. Л. доктор психологических наук профессор Скурко Е. Р. доктор искусствоведения профессор Султанова Л. Б. доктор философских наук профессор Таюпова О. И. доктор филологических наук профессор Титова Е. В. кандидат искусствоведения профессор Утяшев М. М. доктор политических наук профессор Федорова С. Н. доктор педагогических наук Хазиев Р. А. доктор исторических наук профессор Циганов В. В. доктор экономических наук профессор Чикилева Л. С. доктор филологических наук профессор Шайхисламов Р. Б. доктор исторических наук профессор Шайхулов А. Г. доктор филологических наук профессор Шарафанова Е. Е. доктор экономических наук профессор Шевченко Г. Н. доктор юридических наук профессор Яковлева Е. А. доктор филологических наук профессор Ялунер Е. В. доктор экономических наук профессор Яровенко В. В. доктор юридических наук профессор

БРАТЦЕВА Е. Ф., КОВАЛЕВ А. П. Метод кейс-стади как способ развития академических компетенций .............................................................................................. 234

C ONTENTS ...................................................................................................... 243

Главный редактор: А. А. Федоров. Заместители главного редактора: A. Камалова, В. Л. Ситников, А. Г. Шайхулов, Л. Б. Султанова. Редакторы: Г. А. Шепелевич, М. Н. Николаев. Корректура и верстка: Т. И. Лукманов. Подписано в печать 26.06.2015 г. Отпечатано на ризографе. Формат 60×84/8. Бумага офсетная. Тираж 500. Цена договорная. Издательство «Социально-гуманитарное знание» Российская Федерация, 191024, г. Санкт-Петербург, проспект Бакунина, д. 7, корп. А, оф. 16-Н. Тел.: +7 (812) 996 12 27. Email: [email protected] URL: http://libartrus.com Подписной индекс в Объединенном каталоге Пресса России: 41206

© ИЗДАТЕЛЬСТВО «СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНОЕ ЗНАНИЕ» 2015

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

169

DOI: 10.15643/libartrus-2015.3.1

Вольтер – первый правозащитник Европы © М. М. Утяшев Башкирский государственный университет Россия, Республика Башкортостан, 450076 г. Уфа, ул. Заки Валиди, 32. Email: [email protected] Статья освящает уникальную, даже для века Европейского просвещения, гуманистическую сущность и правозащитную деятельность великого Французского философа, писателя, поэта Франсуа Мари Аруэ Вольтера. Автор сконцентрировал свое внимание на новом аспекте деятельности известного мыслителя – бескорыстной и упорной защите жертв религиозной нетерпимости, обскурантизма, судебного произвола. Правозащитная деятельность Вольтера, по мысли автора, явилась результатом его политической и правовой социализации. Эта идея подтверждается ранними фактами жизни Вольтера: помощью жителям деревни Ферней; заступничество за крепостных крестьян от гнета церковников; стихами гуманиста против тирании и религиозной нетерпимости; против любого насилия и жестокости. Замечательные суждения Вольтера о естественном праве, законности, правосудии, достоинстве личности убедительно подтверждают гипотезу автора. Ключевые слова: Гуманизм, Вольтер, веротерпимость, правосудие, право, свобода, права человека, свобода совести, мракобесие, религиозная нетерпимость, естественное право, Калас, Ла Барр, Баккария.

Надо иногда почитывать Вольтера. Запад, конечно, для нас не пример, Впрочем, я не вижу лучшего примера. Б. Окуджава. О великом мыслителе и философе, писателе и поэте Франсуа Мари Аруэ Вольтере написано множество книг и статей, его произведениями зачитывается не одно поколение читающей публики, количество упоминаний его имени в научных трактах не поддается никакому подсчету. И если я осмеливаюсь тем не менее писать о нем статью, то только из-за непреодолимого желания осветить еще одну сторону деятельности этого гуманиста и мудреца, которая весьма востребована и актуальна во все времена и у всех народов. Но особенно в наше противоречивое время. О защите Вольтером жертв религиозных фанатиков тоже хорошо известно, но важно и то, как решительно и настойчиво этот потомственный аристократ превращался в смелого и бескомпромиссного защитника угнетенной личности совсем ему неизвестного и далекого. Впрочем, этим качеством отличаются и современные правозащитники, которым я посвящаю эту статью. Вера Ивановна Засулич1, автор биографической книги о Вольтере, приводит малоизвестный факт о практической сметке рафинированного аристократа. «…в своей практической 1

Та самая Вера Ивановна Засулич, которая покушалась на жизнь петербургского градоначальника Трепова и судом присяжных была оправдана. А судьей был еще более известный и знаменитый А. Ф. Кони. После суда В. И. Засулич проживала в эмиграции. Была знакома с Марксом и Энгельсом, была верным марксистом и написала множество книг и статей. Умерла Вера Ивановна в 1919 года.

170

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

жизни он служил образцом того просвещенного благодетеля, которого горячо призывала современная ему литература. Доставляя работу, давая кредит, он быстро превратил голодную деревушку Ферней в многолюдное цветущее местечко, которое мы выставляем как образец для подражания не только со стороны материального, но и нравственного благосостояния. Всюду враждовавшие между собою католики и кальвинисты мирно уживались в его поместье, отлично зная, что добрый барин не потерпит на своей земле ни малейшего фанатизма» [8, с. 222]. Исходя из общего понимания законов общественного развития пример Вольтера один из несметного количества других, подтверждающих зависимость общественных отношений от разумного и просвещенного управления. После смерти Вольтера жители деревеньки Ферней быстро разорились, может быть подтверждая факт зависимости судьбы одного человека от поведения другого, а затем вновь впали в полуголодную спячку. Известен случай, когда Вольтер вступился за крепостных крестьян, томившихся в неволе у монахов (церковников). Он ознакомил министров двора и просвещенную публику с печальным и тяжелым положением крестьян, закрепощенных в монастыре святой Клавдии, чем вызвал общественный резонанс и моральное осуждение происходящего [9, с. 167]. Известный русский историк и писатель Н. Кареев, сравнивая мотивы борьбы против католицизма у более ранних его противников – легистов и моралистов, гуманистов и реформаторов с теми мотивами, которыми руководствовались просветители XVIII века, и в особенности, Вольтер, писал: «Никогда ранее так ясно и определенно не ставилось в вину католицизму его нетерпимость (к инакомыслию) и никогда столь твердо и прочно не отстаивались права разума. Другое явление, против которого яростно восставал Вольтер, было крепостничество, «в коем Вольтер видел нарушение самых элементарных естественных прав, оскорбление человеческого достоинства и посягательство на индивидуальную свободу личности [9, с. 167]. Защита веротерпимости составляет значительную часть деятельности Вольтера. Религиозный фанатизм духовенства был главной мишенью философа и гуманиста, ибо веротерпимость, свобода совести и вероисповедания были для него естественными правами человека. Личная свобода, законность протестантских браков и детей, происходящих от таких браков, право наследования… и т.д. Преследования, коими протестанты уже целое столетие подвергались во Франции, делали необходимой эту борьбу, и если Вольтеру своей книгой «Опытом о терпимости» не удалось прекратить все гонения и добиться отмены строгих законов о протестантах, он по крайней мере показал к каким немыслимым бедам может привести религиозная непримиримость [9, с. 168]. Это была боевая натура, не сносившая никакой тирании, и удары, которые сыпались из под пера Вольтера на обскурантов и гонителей свободы, были весьма «ядовиты», остроумны и потому создавали множество врагов, ненавидевших его [9, с. 156]. Совсем еще молодой человек, ему еще не было и тридцати лет, писал: «Да долго ли ж рабам тиранов дерзновенных Так нагло попирать права сирот и вдов, На прежних нивах их, в пустыню обращенных, Чертоги возводить себе из облаков? Доколь цементом для тех палат высоких Должна служить кровь нищих, бедняков, Загубленных рукой властителей жестоких? На веки жребий их таков?» [10, с. 84].

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

171

Вольтер чувствовал бедственное положение простого народа, где знать лежит расслабленная, истощенная от сладострастия, молодые девушки превращаются в куртизанок, мужья извлекают барыш из позора своих жен, почетные награды достаются шпионам и холуям, предатели везде подстерегают свои жертвы, все напоминает времена Нерона. Отжившая мечта, боязнь перед тенями, – Вон из сердца, коварный злой обман! Гоните сон, сковавший вас цепями! Народ, воспламенись, восстань, как ураган [10]. Проведенные в вынужденном изгнании в Англии два года окончательно сформировали свободолюбивого, бескомпромиссного, едкого и остроумного врага власти. Он напитался воздухом правомерного государства [10, с. 84]. В своих статьях, в знаменитой Энциклопедии он вступался за бедных и гонимых, активно пользовался связями на благо нуждающихся. Он достиг небывалого могущества – теперь не он преклонялся перед сильными мира сего – они гордились знакомством и дружбой с ним. В оде к Женевскому озеру он писал: «Но озеро мое – первейшее из всех; На берегах его прекрасных и счастливых Живет богиня, век честимая людьми, Душа великих дел и доблестных стремлений, Счастливящая тех, кому далось вполне Предмет желания для жаждущих той доли, У всех она в сердцах, у всех на языке, И даже при дворе тиранов беспощадных Взывает тайно к ней, моляся ей в тиши; Богини имя той – Свобода! [10, с. 88]» В одном из первых сатирических памфлетов Вольтер высказал ненависть к деспотизму в таких словах: «Народ! Пусть разгорается твое пламя. Подобно пророку, я пробил уже стену беззакония; летите же, разрушайте несправедливость, завладевайте желанной свободой [11, с. 109]». В биографическом очерке секретарь Вольтера Ваньер упоминает наиболее ранние человеколюбивые черты философа и приводит такой пример. Вольтер, очень ценивший уединение и покой, купил заброшенное поместье Жекс, представлявшее собой «пустыню». Поля стояли не возделанными, земля заболачивалась, распространяя заразные заболевания, крестьяне нищенствовали. Господин Вольтер – пишет его секретарь в письме к епископу города Аннеси, окончил тяжбу мучившую их, заплатив собственные деньги за освобождение своих бедных вассалов от угнетавшего их положения, и несчастная местность вскоре совершенно изменила свой вид. Далее лично и близко знавший Вольтера человек пишет: «Все знают как он ценил свободу, до какой степени всякое притеснение было ему ненавистно, и какое омерзение внушали ему всегда те лицемерные подлецы, которые осмеливались подвергать, во имя Божие, самым ужасным мучениям тех, кто смеет мыслить иначе, чем они. Он всегда проповедовал веротерпимость как протестантской, так и католической церкви. Он утверждал, что это единственный способ сделать жизнь сносной и что он умер бы счастливым если бы мог утвердить эти принципы в Европе [4, с. 100–101]».

172

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

В комментарии к биографическому очерку упоминается еще один факт, как благодаря заступничеству Вольтера шести несовершеннолетним дворянам были возвращены отцовские поместья, которые иезуиты скупили за бесценок! Шесть братьев Депре де Красси, принадлежащие к старинному дворянскому роду, состояли на королевской службе. Иезуиты решили прибрать эти земли пользуясь тем, что братья не могли оплатить платежи, чтобы вступить во владение имуществом своих предков. Узнав об их тяжелом положении Вольтер внес необходимую сумму, которую семейство Красси должно было уплатить кредиторам, чтобы вернуть себе принадлежащие им права [4, с. 106]. «Времена общественной жестокости, которая считалась обыденным делом, были вместе с тем и временами умственного гнета. В такие времена каждый в отдельности слабо сознает свою обязанность по отношению к ближнему, как и все вместе не осознают свой долг по отношению к разуму и социальным чувствам. Времена, когда такова была всеобщая идея о правах человека, были вместе с тем временами, когда человеческая жизнь стоила очень дешево, и скудная чаша человеческого счастья проливалась без всякого сожаления [12, с. 13]». Так писал один из самых первых и хорошо информированных биографов Вольтера Джон Морлей. Любое насилие над личностью или жестокость, всякое беззаконие или несправедливость являлись для Вольтера не покушением на частную жизнь, а оскорблением всего человечества, вызывающим законное негодование. Он был проницательным и глубоким мыслителем, чтобы видеть самые распространенные и пагубные враги человечества: невежество, мракобесие, нетерпимость к иному мнению и т.д., сводимые в конечном счете к отказу от ценности человеческой личности, веры в его разум и способность руководствоваться жизненной мудростью. Связь между двумя идеями: идеей неуважения прав человека и идеей неуважения к человеческому разуму – важнейшему отличительному признаку человеческой природы, для Вольтера представлялась неразрывной. Однако было и есть много людей, которые смотрели на права человека, если и без всякого презрения, то вместе с тем и без всякого сердечного участия. Для Вольтера слова: разум и человечество – составляли одно и то же понятие, а любовь к истине и страсть к правосудию – вызывали одно и то же чувство. Один из первых биографов Вольтера Джон Морлей писал: «Никто из знаменитых людей, боровшихся за свое право свободно мыслить и открыто выражать свои мысли не видел яснее Вольтера, что основной целью такой борьбы было желание дать возможность другим жить счастливо. Кто не был тронут его удивительными словами, относительно трех лет беспрестанной работы ради правосудия, делу вдовы и потомков Каласа: «В течение этого времени, – сказал он, – я ни разу не улыбнулся, не упрекнув себя в том, как в преступлении» [12, с. 18]. Трудно удержаться и не процитировать великих, знавших Вольтера не понаслышке. Так, Фридрих Великий писал к нему с невольным удивлением: «Чту в Вас прекраснейший гений всех веков. Вы очаровательны в беседе, вы умеете вместе и распотешить и научить. Вы самое непреодолимое из всех известных мне существ, каждый любит вас поневоле, как скоро Вы того захотите. Короче, Вы были бы совершенны, не будь Вы только человек». По словам самого Вольтера, Фридрих называл его «божественным мужем» [4]. Семидесяти семилетнего старца этот вояка и поэт чествует следующими стихами: «Каким огнем, каким очарованием владеешь ты в такой поре! Твой вечер поздний не уступит блестящей утренней заре. Когда нам старость леденит ток жизни вялый, замедленный

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

173

Веселья, грации уж нет, и ум наш дремлет, утомленный; А ты все тот же, так же звонко твой голос слышится сердцам, Ты сердцем молод как нарочно, на зло, наперекор глупцам». Не будучи юристом Вольтер внес вклад и в теорию права. Он неоднократно подчеркивал свою приверженность естественному праву. В бытность свою в Англии Вольтер общался не только с вольнодумцами, но и с государственными чиновниками и вынес оттуда убеждение, что задача времени есть признание естественного права и осуществления его на практике. Свобода каждого и равенство всех казались ему единственным сообразным с природой делом. Быть свободным означало для Вольтера зависимость от закона. Он идеализировал абсолютную власть короля, при которой «руки его развязаны на всякое добро, и связаны на зло, чтобы народ через своих представителей участвовал в правлении, без всяких однако смут и замешательств» [10, с. 94]. Лиссабонское землетрясение во многом поразило Вольтера. В его философских думах сформулировался вопрос о теодицее – соотношении добра и зла, в том числе религиозный аспект проблемы. На вопрос, как согласуются идея всемогущего и всеведающего Бога с существованием в мире зла Вольтер отвечает, что мы не имеем иного понятия о добре и зле, о справедливом и несправедливом, кроме того, которое составили себе о действиях полезных или вредных для общества и сообразных и несообразных с теми законами, которые сами же и установили. Эти правила отношений между людьми совершенно не относимы к понятию о Боге. Говорить, что Бог несправедлив, потому что пауки едят мух, а люди живут только до 80 лет, совершенно бессмысленно. В «Тракте о метафизике» Вольтера развивает мысль об относительности понятий о добре и зле. Для существования любого общества необходимы законы, – говорит философ. Ибо даже в таком простом деле, как игра, нужны какие-то установленные правила. Существующие законы чрезвычайно разнообразны… Но все народы согласны в одном: называть добродетелью дозволенное их законами и пороком – запрещенное. Добродетель есть привычка делать то, что нравится окружающим людям; порок же это привычка делать то, что не нравится им. Вольтер утверждает, что мораль у всех людей одна, а потому аксиомой поведения должно стать правило: не делать другим то, чего ты не желаешь, чтобы делали тебе [4, с. 162]. Учение Вольтера о веротерпимости настолько глубоко, убедительно и по научному достоверно, что одну его доктрину о свободе совести и вероисповедании и о свободе мысли и убеждений можно считать добротным вкладом в теорию прав человека. «Тракт о веротерпимости» начинается с уверения, что в Европе «не найдется ни одного просвещенного человека, который не считал бы веротерпимость долгом правосудия, долгом, который предписывает человечность, совесть, религия; законом, необходимым для сохранения мира и процветания государства». Каждый законодатель, исповедующий какую-либо религию и признающий свободу совести, должен быть веротерпим: он должен сознавать, как несправедливо и как жестоко принуждать человека выбирать между казнью и действиями, которые не являются преступными. И он формулирует несколько риторических вопросов. Неужели же законодатель будет настолько твердо убежден в своем веровании, чтобы считать врагами Бога тех, кто думает иначе, нежели он? Будет ли он рассматривать свое убеждение как юридическое доказательство, дающее ему право на жизнь или на свободу людей, думающих иначе, нежели он? Неужели он не будет сознавать, что те, кто исповедует иное учение, имеют по отношению к нему такое же законное право, как и то, которым он вооружился против них? [4, с. 138–140].

174

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

Вольтер изящно доказывает, что нетерпимым может быть только религиозный человек. Атеист или агностик всегда толерантен и терпим, ибо для него не существует предмета спора. Если же рассматривать взаимосвязь правосудия и охраны прав человека, то будет можно убедиться, что свобода мысли и убеждений, свобода исповедовать их публично и сообразовывать с ними свое поведение во всем, что не наносит ущерб правам другого человека, есть столь же реальное право, как и право личной свободы и собственности. Таким образом, всякое ограничение в пользовании этим правом противоречит справедливости и всякий закон против веротерпимости есть закон несправедливый. Общее благо человечества, – по мысли Вольтера, – составляющее главное стремление всех добродетельных сердец, требует свободы убеждений, совести, культа прежде всего потому, что эти свободы представляют собой единственное средство установить между людьми истинное братство… Эти свободы есть также и самое верное средство дать умам возможность проявить свойственную человеческой природе деятельность, познать истину – высшее благо всех людей. Веротерпимость не может производить никаких смут и отнимает всякий предлог к волнениям. Веротерпимость способствует устойчивости власти, а реальное единство и сила, богатство, счастье страны зависят от мира, царствующего внутри государства. И не подавлением достигается мир и согласие в государстве, а реализацией естественных прав и свобод человека и гражданина. Религии же хватает лишь на то, чтобы злобствовать, обижаться и преследовать инакомыслящих, но ее не хватает на то, чтобы любить и помогать людям. Эти черты остаются лозунгами и призывами. Вольтер исповедовал концепцию естественного права. Он писал, что человеческое право не может быть основано ни на чем ином, как на естественном праве, а всемирное великое начало заключается в следующем: не делай другому того, что ты не желаешь, чтобы делали тебе [4, с. 162]. Мы не понимаем, – продолжает философ, – как, следуя этому принципу, один человек может сказать другому: «Верь в то, во что верю я, и во что ты не можешь верить – иначе умрешь». Кое-где говорят: «Верь или я тебя возненавижу; верь или я буду делать тебе всякое зло, какое только могу; чудовище, ты не исповедуешь мою религию, значит у тебя нет религии; ты должен быть ненавистен твоим соседям, твоему городу, твоему государству». Если бы человеческое право допускало подобный образ действий, «то наступила бы всеобщая вражда и хаос. Так у христиан, которые давно уже грызут друг друга». Следовательно, право нетерпимости – нелепо и жестоко: это право тигров и даже хуже того: тигры раздирают жертву, чтобы насытиться, а мы истребляем друг друга из-за религиозной нетерпимости. Как поучительный пример уважительного отношения к личности Вольтер приводит случай из истории римского правосудия. Апостола Павла схватили религиозные фанатики и для расправы с инакомыслящим повели его к суду Феста, требуя его смерти. Фест отвечал им аксиоматическим положением римского права: «У римлян нет обычая казнить человека раньше, чем обвиняемый не будет поставлен лицом к лицу с обвинителями и не получит возможности защищать себя». С большим пониманием религиозной проблематикой Вольтер описывает все аспекты свободы совести и вероисповедания с точки зрения прав человека и подчеркивает пагубность фетишизации своих верований. Ведущих и к крайней нетерпимости, раздору и хаосу. «Говоря

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

175

чистосердечно, – пишет он, – разве потому, что наша религия божественна, она должна господствовать при помощи ненависти, неистовства, изгнания, конфискации имущества, тюрем, пыток, убийств и благодарений Богу за совершение этих убийств. Чем выше христианская вера, – говорит Вольтер, тем менее человек должен навязывать ее: если Бог ее создал, то Бог и поддержит ее без вашей помощи… нетерпимость порождает лишь лицемеров или бунтовщиков, – эти ужасные крайности. Наконец, неужели вы хотите при помощи палачей поддерживать религию Бога, которого убили палачи и который проповедовал не вражду, а лишь терпение и кротость? Взгляните только на ужасные последствия религиозной нетерпимости!» [4, с. 184–185]. Как ученый Вольтер часто использует сравнительный метод познания. Так, в Англии, – говорит он, – духовенство не связывало религиозные идеи и свободу речи, а потому те, которые ратовали за такую свободу, не имели никакой надобности нападать на церковь, не отрицавшую их права. Во Франции же церковь держалась репрессивной политики, иногда жестокой и кровавой, иногда же мелочно придирчивой, но всегда непреклонной и высматривающей свою добычу с зоркостью рыси [4, с. 200–201]. «Теперь, – писал Вольтер в 1768 г., – в умах людей совершился тот переворот, которого уже невозможно уничтожить. Приверженцы католицизма могли бы помешать этой революции, если бы они были достаточно благоразумны и умеренны. Распри янсенистов, иезуитов и молинистов принесли больший ущерб христианской религии, чем тот, какой принесли бы четыре императора Юлина, непосредственно следовавшие друг за другом» [4, с. 202]. Но такие повороты в умах непросвещенной массы не происходят сами по себе. Даже наоборот. Невежество и фанатизм, жестокость и страсть к «охоте на ведьм» вполне могут возрастать. Чтобы произошел массовый поворот от дикости и варварства, кто-то должен не убояться быть растерзанным фанатичной толпой, как нередко бывало в истории, но иметь ум и волю постоянно и последовательно разоблачать нетерпимость и фанатизм, «перековывать» остальные умы и жестокие сердца. О такой роли Вольтера писал его первый биограф и замечательный ученый Кондорсе. Во всей Европе основал он союз, душою которого был. Паролем союза были: разум и терпимость! Где бы не совершалась несправедливость, откуда не появлялся бы слух о кровавом гонении или обиде человеческому достоинству, Вольтер тотчас выставлял виновников к позорному столбу. И как часто рука притеснителей останавливалась перед этой верной отметкою. Своей деятельностью Вольтер способствовал умственному развитию, а значит и благосостоянию народа, но так же нравственному политическому и правовому просвещению граждан [10, с. 90]. Более того, Вольтер активно переписывался с европейскими монархами, учеными, влиятельными лицами, в том числе духовными пастырями. Одним из таких примеров могут служить его слова, написанные Екатерине II по поводу просвещенного деспотизма: «Когда державец глуп, – тупеет и народ» [10]. Когда Густав III сломил силу шведского дворянства, Вольтер одобрил этот шаг монарха, говоря, что народ охотно пойдет за ним на все доброе… Король отвечал ученому-философу: «Молю каждый божий день Всевышнего, да продлит он ваши драгоценные дни ко благу человечества к водворению царства разума на Земле» [10, с. 91]. Согласитесь, дорогой читатель, мольба монарха о благополучии человека – дорогого стоит. Факт этот не только редкий, но и примечательный.

176

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

Во времена Вольтера не употреблялись выражения правозащитник, но согласитесь, почти вся описанная нами деятельность Вольтера относится к правозащитной. Человеколюбие, добровольное и бескорыстное участие в судьбе незнакомых людей не очень распространенное качество. Тем более человеколюбие активное, деятельное, живое, неутомимое и доводящее свою деятельность до победы. Таковой было человеколюбие Вольтера. Вольтера окружает ореол духовного вождя своей эпохи, предтечи и покровителя энциклопедизма, принесшего столько пользы человечеству, высшего заступника за идеалы гуманности, разума и добра. Значение его подвига не в творческой силе, не в открытии новых путей или провозглашении новых истин, но в изумительной популяризации и упрочении того, о чем люди должны бы знать, и чем они беспечно забывают до сих пор. Современные политики, правоведы и правозащитники могут найти у Вольтера поддержку своих позиций о государях, государствах, религии , наконец о правах человека и народа [5]. Вольтер яростно выступает против таких оптимистов, которые считают, что все в этом мире хорошо, разумно и это лучший из миров. Весь пафос романа «Кандит или Оптимизм» посвящен разгадке существующего феномена: как можно утверждать, что все в мире устроено наилучшим образом, когда мы на каждом шагу встречаем массу физического и психологического насилия, войны, болезни, инквизицию, рабство и торговлю людьми и другие напасти. Со свойственным ему остроумием Вольтер задается риторическим вопросом: «Если таков лучший из миров, то каковы же остальные?» [3, с. 101]. И вообще вся история человечества, в глазах Вольтера, лишь «ряд преступлений, глупостей и несчастий; примеры добродетели и периоды счастья попадаются столь же редко, как поселки в пустынной местности» [3, с. 105–106]. Но более всего Вольтера потрясло Лиссабонское землетрясение. Как Творец мог позволить уничтожить такое количество ни в чем неповинных людей. Поэтому оптимизм, по мысли Вольтера, совершенно неуместен, ибо он, будучи необоснованным, уводит людей от решения насущных задач, уводит в мир грез и несбыточных желаний, в пессимизм и апатию. Сам он всегда был активным и деятельным. Кроме реформ суда и судебного законодательства, Вольтер требовал еще реформ администрации и всего государственного устройства. Впечатления, вынесенные им из Англии в юношеском возрасте, сохранились у него на всю жизнь. Он желал свободы, а быть свободным для него значило зависеть только от законов. Все люди равны как человеческие существа, но не как члены общества. Лучшее законодательство то, при котором люди всех сословий равны перед законом. В «Опыте о нравах» он говорит даже, что не стоит жить в стране, где такого равенства перед законом не существует [3, с. 111]. Каждый человек, говорит Вольтер, имеет естественное право свободно располагать своей личностью, семьей и имуществом. Вообще, законодательство есть искусство делать народы счастливыми и защищать их. Законы, противоречащие этому условию, не соответствуют своей цели и поэтому должны быть отменены [3, с. 112]. Этот пассаж Вольтера достоин лучших достижений юридической мысли до настоящего времени. Книга гуманиста и просветителя Чезаре Беккариа, о преступлениях и наказаниях имела огромный резонанс в Европе. Некоторые монархи восприняли идеи книги как руководство к действию. Не хотела отставать от просвещенных коллег и Екатерина II. В духе Беккариа она составила «Наказ» и создала Комиссию по составлению нового кодекса вместо Соборного уложения

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

177

1649 года. По моде того времени новый Кодекс должен был быть своего рода «общественным договором» в духе Локка или Монтескье. О самом тексте «Наказа» лучше всего говорит сама Екатерина II в письме тоже к просвещенному монарху Фридриху II: «Ваше величество не найдет там ничего нового, ничего не известного для себя… Во всем труде мне принадлежит лишь распределение предметов по статьям и в разных местах – то строчка, то слово…» [7, с. 48]. Но поскольку это была компиляция прекрасного тракта Чезаре Беккариа, то содержала весьма прогрессивные и гуманные идеи уголовного права и процесса. Впрочем, весь запал «Наказа» быстро пропал в громоздкой государственной машине России. Через год бесплодных заседаний Комиссия была упразднена и все вернулось в прежнее состояние. В этом процессе Вольтер, открыто и излишне восхищавшийся Екатериной II, и его друзья энциклопедисты, оказались по разные стороны. Дидро о «Наказе» и всей этой затее прозорливо высказался так: «Если предположить, что сами размеры России требуют деспота (а в «Наказе» четко говорилось о самодержавной форме правления), то Россия обречена быть управляемой дурно. Если по особому благоволению природы в России будут царствовать подряд три хороших деспота, то и это будет для нее великим несчастьем» [7, с. 49]. Вольтер и Дидро, конечно, были единомышленниками. Но Вольтер давно «увяз» в непомерном восхвалении Екатерины II, а Дидро оставался открыто противником абсолютной монархии и не считал возможным лицемерить в этом принципиальном вопросе. Вольтер серьезен когда говорит о бедствиях народа: «Дочь смерти, беспощадная война, Разбой, который мы зовем геройством, Благодаря твоим ужасным свойствам Земля в слезах, в крови,разорена». Произвол и жестокость вот две черты, характеризующие тогдашнее уголовное законодательство. Наказания должны быть соразмерны содеянному.энциклопедисты восстают не только против слишком жестоких наказаний, но и против войн, которые должны быть реже и гуманнее. Воевать надо, говорят они, только для того, чтобы установить прочный мир и только тогда, когда необходимость заставляет взяться за оружие. Но даже и тогда не все дозволено солдату: при громе оружия смолкают гражданские законы, но не смолкают вечные законы гуманности. В другом месте, говоря о законах войны, энциклопедия прибавляет: закон природы неизбежно ставит предел этому праву. Природа требует того, чтобы люди взвесили, соответствует ли то или другое враждебное действие против врага чувству гуманности и даже великодушия. Мы встретим эти же слова у Вольтера, в его «Тракте о преступлениях и карах». «Расследование преступления требует суровости. Это война, которую человеческое правосудие объявляет злобе. Но на войне возможно великодушие и сострадание. Храбрый человек сострадателен, неужели законник должен быть варваром?» [11, с. 96]. Вольтер говорит совсем непонятные для предыдущего века слова: «Надо щадить человеческую кровь». Он же говорил, что «наш кодекс составлен палачом» [11]. Итак, если виновных не пытают более, если обвиняемый имеет защитника и его дело разбирается при открытых дверях, если, наконец, наш кодекс не кажется «составленным палачом»,

178

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

как говорил Вольтер, то это нельзя приписывать ни просто общему улучшению нравов, ни революционному законодательству, или новому уголовному кодексу. Этим мы обязаны тем писателям, которые своими работами сделали это улучшение возможным, а этот кодекс неизбежным. Прежде всего Монтескье и энциклопедистам и самому великому среди них – Вольтеру. Чтобы завершить общефилософскую и юридическую научную характеристику нашего героя, я вынужден остановиться еще на одной спорной стороне его жизни. Широко известно, что католическое духовенство возненавидело философа, но совсем не за атеизм или безбожие, как принято считать, а за его яростную критику религиозной нетерпимости на самом деле. Вольтер основательно изучил Библию и христианскую литературу своего времени и потому его критика религии вообще и христианской, в частности, была основана на осмыслении источников и базировалась на полемике с религиозными деятелями. Католические священники ненавидели его и выставляли как атеиста. В конце концов вершиной церковной «нравственности и гуманизма» стал запрет на традиционное захоронение усопшего. Не довольствуясь его устным заявлением на смертном одре, от него потребовали формального признания догматов церкви и начали допрос. «Оставьте меня умереть спокойно» – отвечал больной и умер, не получив отпущения. Совершенно несправедливо относить деиста Вольтера и к атеистам, ибо это заключение основано на заблуждении. Человек широкого кругозора, философ, поэт-острослов, он был человеком своего времени. Европа дождалась наступления эпохи гуманизма – блестящего времени, когда центром всего сущего становится человек. В европейских странах расцветатает просвещение, возрождаются науки, образование, культура, сжимая и тесня религиозные путы, сдерживавшие научный прогресс, передовые идеи государственного и социального развития общества. Гуманисты говорят о необходимости отделения церкви от государства, о независимости и суверенном положении государственной власти, об отмене пыток и жестоких наказаний, о возрождении права, о свободе вероисповедания, мысли, убеждении и т.д. А в ряде государств колесуют и сжигают на кострах не только книги, но и людей. Вольтер, будучи гуманистом не может смириться с жестокостями, которые не вызваны никакими рациональными соображениями. Вольтер, как мыслитель и ученый подвергает анализу те соображения, которые в свое оправдание выдвигают сторонники отживших догм, и ужасается. Дух нетерпимости, жестокости, преследования инакомыслящих, средневековые зверства в его стране покоились совсем не на здравом смысле, а только на химерических представлениях духовенства, задурманенных и зарожденных в умах доверчивых простолюдинов. И его резкий, категоричный призыв «раздавить гадину» относился к церкви, погрязшей в грехе, но отнюдь не к Богу. Если бы это было не так, то не могло появиться его блестящее эссе: «Все в Боге». Если бы это было не так, могло ли появится крылатое выражение Вольтера: «Если бы Бога не было, то его следовало бы выдумать!». Человеколюбие Вольтера, его сострадательное сердце гармонично вписывалось в ритм эпохи Просвещения и Гуманизма, где человек становится целью, а не средством, где высшей ценностью почитается человеческая личность, с его интересами, заботами, правами и свободами. С этой позиции до добровольной правозащитной деятельности оставался только один шаг и Вольтер делает его. Именно душевный порыв, сострадание чужой беде подвигнут Воль-

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

179

тера заняться проблемами других людей. Этим замечательным качеством обладают правозащитники всех времен, ибо не получая никаких выгод, они все свои душевные качества, досуги, а порой и средства отдают на благо страждущих и униженных. Правозащитная деятельность Вольтера многократно описана в большей или меньшей степени подробности. Поэтому фабула этих процессов здесь будет изложена в версии наиболее почтенных биографов великого гуманиста. В окончательном, уже не оспариваемом никем варианте, с небольшими подробностями первый многократно описанный процесс развивался следующим образом: 9 марта 1762 года в Тулузе по приговору парламента был колесован2 старый гугенот Жан Калас, обвиненный в убийстве родного сына с целью помешать его переходу в католичество. Тулуза была родиной альбигойцев3, после безжалостного и жестокого искоренения этой секты, превращенная в место самого мрачного католического фанатизма. Там и проживало купеческое, по занятиям, а кальвинистское – по религиозным воззрениям, семейство Каласов. Младший сын купца перешел в католичество, а старший остававшийся в вере отца, однажды был обнаружен повешенным. Служанка-католичка «попробовала догадаться», что старикотец, не очень ладивший с сыном, мог повесить своего сына, чтобы тот не перешел в католичество. Слух этот распространился со скоростью пожара в ветреный день. «Дознание было произведено в высшей степени поверхностно, причем, конечно, не обошлось без пыток; судья и бургомистр, были под влиянием религиозного фанатизма толпы. Калас был казнен мучительной смертью, до последней минуты продолжая отрицать свою виновность» [3, с. 107]. Отмечу, немаловажную деталь чисто юридического свойства – весь этот ужас религиозного мракобесия творился светской властью и так называемым правосудием в угоду все подчинившей себе церковной власти. Уже первые известия об этом деле произвели сильное впечатление на Вольтера. Совершено страшное преступление,— пишет он одному знакомому,— только кем? Отцом-гугенотом или восемью судьями, колесовавшими невинного?” Он настойчиво требует от своих корреспондентов самых обстоятельных сведений об этом деле; знакомится с бежавшими в Женеву остатками семьи Каласа и вскоре пишет друзьям, что преступление совершено именно судьями и что он так же убежден в невиновности Каласов, как в своем собственном существовании. По собранным им сведениям, самоубийство сына ясно, как день. Во всем деле нет ни малейших оснований не только для обвинения,— даже для простого подозрения в убийстве. Но достаточно было кому-то в толпе, собравшейся посмотреть на снятое с петли тело самоубийцы, высказать предположение, что старик сам повесил сына, и это предположение повторяется толпой, приобретает среди враждебно настроенного католического населения достоверность факта и действует на судей. Убедившись в невиновности Каласов, Вольтер взял на себя их защиту и не знал ни минуты покоя, пока не добился их оправдания. Прежде всего он пытается заставить судей опубликовать те факты, на которых основан их приговор.

2 Колесование – бесчеловечный по жестокости способ наказания, применяемый для устрашения носителей нежелательных идей и противников, в основном, религиозных догм. 3 Альбигойцы – участники еретического движения на юге Франции, продолжатели идеи катаров – непримиримые противники папства.

180

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

«Они говорят, что это не в обычае. А! Чудовища! Так мы же добьемся того, что это сделается обычаем»,— пишет он д’Аржанталю. «Калас колесован, – этого не изменишь; но можно опозорить его судей, чего я им и желаю». Он пишет и публикует статью в защиту Каласов; приискивает им адвокатов и руководит этими адвокатами; старается заинтересовать их делом министра, фаворитку, всех своих высокопоставленных знакомых. Он помогает материально несчастной семье и побуждает помогать других. Парламенты отнеслись вначале очень презрительно к поднятому Вольтером шуму. «Один советник парламента сказал на днях адвокату Каласов,— пишет в январе 1763 года д’Аламбер Вольтеру,— что его прошение не будет принято, потому что во Франции судей больше, чем Каласов. Вот они каковы, отцы отечества!» Но почтенные отцы отечества жестоко ошиблись в своих расчетах. Каласов, то есть людей, им сочувствовавших и возмущавшихся приговором, было уже больше, чем парламентских советников. Скоро благодаря усилиям Вольтера вся Франция, вся читающая Европа превратилась в приверженцев Каласов. Понадобилось, однако, целых три года, чтобы добиться пересмотра процесса. Наконец, он добился своего! И правосудия! По поручению короля Парижский Высший Суд отменил приговор Тулузского парламента и объявил Каласа и его семью невиновными. Король также покрыл убытки и вред нанесенный этому семейству, выплатил им 36 тысяч ливров «справедливой компенсации». Теперь д’Аламбер получил полное право писать Вольтеру: «Каласы обязаны вам тем, что они так блистательно выиграли этот процесс. Вы один подняли ради них на ноги всю Францию и всю Европу» [3, с. 108]. Сам же Вольтер скромно уведомляет своего друга д’Аржанталя по поводу оправдания Каласов, что «эту победу одержала философия» [8, с. 226]. Тем временем у фернейского патриарха были уже на руках материалы других процессов. Еще агитация по делу Каласов была только что начата, когда аналогичное дело привело под защиту Вольтера семью Сирвенов, заочно приговоренных к смерти за убийство своей, похищенной у них, сведенной в монастыре с ума и утопившейся в припадке безумия, дочери. После восьмилетних неутомимых усилий Вольтер добился пересмотра и отмены приговора также и по этому делу. Рядом с громкими победами посредством агитации неутомимому патриарху нередко удавалось также освобождать втихомолку, при помощи личных связей с влиятельными лицами, гугенотских проповедников, отправляемых на галеры в силу исключительных законов, под которыми жили французские кальвинисты со времени отмены Нантского эдикта. И не одних гугенотов защищал Вольтер; «судьба», или, вернее, слава, приобретенная им в качестве защитника Каласа, сделала Вольтера, как он сам говорит в «Мемуарах», «адвокатом всех проигранных дел». Ферней превратился в особого рода трибунал, где пересматривались все сомнительные смертные приговоры. Вследствие тайны тогдашнего судопроизводства дела доходили до Вольтера в большинстве случаев уже после совершения казней, и ему удавалось спасать лишь память казненных, их семьи и второстепенных обвиненных. Но на процессе супругов Монтабелли, обвиненных в убийстве матери, «на таких основаниях, – говорит Вольтер, – которые показались бы смешными даже судьям Каласов», ему удалось спасти от костра жену Монтабелли, сожжение которой было отложено до разрешения ее от беременности. Но в самом ужасном из процессов того времени Вольтеру не удалось при жизни одержать победу. На этот раз со стороны судей не было ошибки, хотя бы и вызванной религиозными

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

181

предубеждениями, а было сознательное злодейство янсенистов, стремившихся доказать, что с изгнанием их врагов-иезуитов религия защищается лучше прежнего. В августе 1765 года в Аббевиле было поцарапано ножом стоявшее на мосту деревянное распятие. Молва указала на двух юношей, Ла Барра и Эталонда, одного шестнадцати, другого семнадцати лет, обративших на себя внимание публики тем, что однажды не стали на колени, когда мимо них проходила церковная процессия. Началось следствие. Эталонд успел бежать. Ла Барр был арестован. Павшее на них подозрение относительно порчи распятия не подтвердилось на следствии, но было доказано, что юноши непочтительно отзывались о церкви и духовенстве, знали наизусть отрывки из «Пюсель» и раскланивались – «шутя», как показал на допросе Ла Барр, – перед столом, на котором были разложены преследуемые книги, в том числе «Философский словарь» Вольтера. Этих-то детских «преступлений» было достаточно в глазах судей, чтобы приговорить Ла Барра, во-первых, к пытке с целью получения указаний на виновников порчи распятия, затем – к “казни отцеубийц”: сожжению живым после предварительного отрезания языка. К тому же приговорен был заочно и Эталонд. Мужественно вынес Ла Барр ужасные пытки, никого не назвав. Казнь над ним была совершена лишь с тем смягчением, что тело было брошено в огонь после обезлавления. Вся читающая Европа содрогнулась от ужаса и негодования при известии об этой казни. У несчастного мальчика были бесчисленные сообщники. Среди французского дворянства, к которому принадлежал он, почти не было невиновных в тех преступлениях, за которые он погиб. Юноша только подражал окружающим. «Я стыжусь принадлежать к этой нации обезьян, так часто превращающихся в тигров, – пишет Вольтер Д’Аламберу при известии о казни. Нет, теперь не время шутить, остроумие неуместно на бойне... И нация позволяет это!.. Парижане поговорят немного и идут в комическую оперу... Я плачу о детях, у которых вырывают языки. Я – больной старик, мне это простительно». Друзья советуют Вольтеру не вмешиваться в это дело. Его «Словарь» брошен в костер вместе с телом казненного. В парламентских сферах поговаривают, что он виновнее Ла Барра, что его-то сочинения и развращают Францию. Вольтер и сам был испуган вначале и подумывал о переселении во владения Фридриха II; но это не помешало ему проявить самую нежную заботливость об Эталонде и знакомить Европу, путем публикации в печати, со всеми отвратительными подробностями процесса и казни в Аббевиле. В 70-х годах Вольтер делал попытки добиться пересмотра дела, но безуспешно. Лишь при республике был отменен этот ужасный приговор. С активной гражданской позиции по поводу существовавшего мракобесия и равнодушия Вольтер пишет д’Аламберу: «Варварство становится все нахальнее благодаря нашему молчанию, а завтра начнут душить и резать кого угодно на законном основании, ради собственного удовольствия. Калас подвергнут колесованию; Сирвен приговорен к повешению; одному генерал-лейтенанту забит кляп в рот; немного спустя пять юношей приговорены к костру за безрассудные выходки, заслуживающие самое большое – заключения в доме Святого Лазаря! Это ли родина философии и веселья? Нет, – это страна кровавой Варфоломеевской резни!» [4, с. 213]. Принимаясь хлопотать за тех или других жертв неправосудия, Вольтер, с одной стороны, всей душой возмущался именно данной несправедливостью и сочувствовал данным лицам, но в то же время он имел в виду и общее положение дел. Борьба с отдельными парламентами за отдельные жертвы, которых он старался вырывать из их рук, сама собою превратилась у него в более общую борьбу за реформу судопроизводства. Пытки – ординарные и экстраординар-

182

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

ные – были тогда еще в полной силе при следствии. Приговоры не мотивировались. Судопроизводство было тайное. Должности судей продавались. В различных провинциях действовали различные законы. Широко применяемая смертная казнь осложнялась колесованием, обрубанием членов и другими мучениями. Бывали еще и сожжения. Внимательно вникая несколько лет подряд во все подробности этих средневековых ужасов, Вольтер проникся к ним величайшей ненавистью. Когда в 1764 году вышло произведение Беккариа «О преступлениях и наказаниях», защитник Каласов радостно приветствовал такого сильного союзника. Он написал свое первое сочинение против казни Ла Барра в форме послания к Беккариа, а позднее составил комментарии на его знаменитое произведение. В 1774 году Вольтеру снова представился необыкновенный случай проявить то же усердие, которое он имел счастье выказать в роковых случаях с семействами Каласов и Сирвенов. Он узнал, что в войсках короля прусского служит молодой дворянин, отличающийся большой скромностью и на редкость хорошим поведением. Этот молодой человек служил простым волонтером. И вот этот волонтер оказался тем самым соучастников де Ла Барра, который спасся побегом от неминуемой казни. Кстати сказать, те богохульные стихи, которые привели их к казни, были написаны Пироном, которого король Людовик XV счел столь простительными, что узнав о бедственном положении поэта наградил его пенсией. Таким образом тот, кто написал неприличные стихи был вознагражден, а те, которые читали их, были присуждены судом к самой ужасной казни. Если обычно до того наказывали писателей, издателей и продавцов неугодных властям произведений, то в этом кара настигла читателей. Трое аббельских судей вели этот странный, нелепый, неправосудный процесс, из них двое не имели никакого права участвовать в этом судопроизводстве. Один из них не отвечал требованиям непредвзятости судьи, так как был заклятым врагом родителей подсудимого. Второй состоял сам под судом и был лишен права исполнять судебные должности. Кавалер де Ла Барр был предан жестокой экстраординарной казни на удивление всей Европе, которая содрогнулась от ужаса. Друг его был осужден заочно, ибо успех уехать из страны. Этот приговор был более нелепым и безрассудным, чем даже осуждение Каласов. В этом деле судьи могли быть в заблуждении, а во втором ошибки не было, а только жестокое варварство и грубейшее беззаконие. Вольтеру стало известно, что французский волонтер в прусской армии и есть тот самый друг несчастного де Ла Барра и написал об этом королю-философу и другу. Фридрих Великий призвал волонтера к себе и узнал о нем много хорошего, произвел его в офицерский чин, дал ему отряд, сделал его военным инженером и назначил пенсию. Таким образом, гуманист-правозащитник и король-философ исправили благодеяниями преступление, содеянное жестокостью и беззаконием. Большим успехом увенчалось его соучастие в неправедном деле, затеянном против графа Лалли. Его обвинили в том, что он не обеспечил защиту Индии от поползновения англичан, за что был заключен в тюрьму. Обвиняемый был лишен возможности самозащиты, а общественное мнение требовало жертвы. Поэтому процесс обвинения сопровождался всякого рода беззакониями, противоречивыми и сбивчивыми показаниями и т.д. На их основе обвинительный приговор в отвлеченных злоупотреблениях властью, лихоимстве и притеснениях был предрешен. Попытки Вольтера были безуспешны и его призывы к благоразумию и человеколюбию ни к чему не привели. Дело завершилось казнью графа Лалли. Сын казненного продолжил

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

183

благородные начинания Вольтера и хотя бы посмертно реабилитировать отца и восстановить доброе имя графа Лалли – и эта последняя попытка правозащитника увенчалась триумфом, венчающим его жизнь. «Я сделал немножко добра, это – лучшее из моих произведений», вот скромные и справедливые слова, которые имел право сказать о себе Вольтер под конец своей жизни, и которые были весьма уместны на его памятнике. Но он перед смертью собственноручно написал: «Умираю, преклоняясь перед Богом, любя своих друзей, без ненависти к врагам и кляня суеверие» [10, с. 91]. «Двадцать лет был он защитником, то красноречивым и рассудительным, то остроумным и страстным, но всегда одинаково убедительным и всегда неутомимым защитником всех жертв нелепого и варварского законодательства. Что бы о нем ни говорили, какая бы не подыскивалась причина, – благородные или нет, – побудившие его взяться за защиту Каласа, Сирвена и многих других несчастных, во всяком случае нельзя отрицать и того, что судьи, на которых он нападал, с удовольствием колесовали бы тех, кого Вольтер спас, за кого он отомстил… Есть случаи, когда услуга, оказанная человеком, так велика, что всех, кто отказывает ему в похвалах или торгуется за эти похвалы, можно заранее признать неправыми». В философской повести «Задиг или Судьба» Вольтер приводит мысль Зороастра, которую, видимо, разделяет: «Случай делать зло представляется сто раз в день, а случаи делать добро – лишь однажды в год». По поводу права и правосудия Вольтер писал: «Лучше рискнуть оправдать виновного, чем осудить невиновного. Он считал, что законы созданы не только для того, чтобы устрашать граждан, но также и для того, чтобы помогать им…» На гробнице Вольтера в Пантеоне сделана такая надпись: «Поэт, историк, философ, он возвеличил человеческий разум и научил его быть свободным. Он защищал Каласа, Сирвена, де Ла Барра и Монбальи. Он опровергал атеистов и фанатиков. Он проповедовал терпимость. Он восстановлял права человека против рабства феодализма». Кондорсе, сам один из крупных философов XVIII века, а впоследствии видный деятель революции, так определял значение Вольтера в своей биографии последнего: русская императрица, короли прусский, датский и шведский старались заслужить похвалу Вольтера: во всех странах вельможи, министры, стремившиеся к славе, искали расположения фернейского философа и поверяли ему свои надежды на успехи разума, свои планы относительно распространения просвещения и уничтожения фанатизма. Он основал во всей Европе союз, душой которого был сам. Девиз этого союза гласил: разум и терпимость» [9, с. 165]. Чезаре Беккариа барон Больсано – в своей замечательной книге яростно выступал против пыток, истязаний и неправосудных решений светских судов, особенно широко применявшихся к «вольнодумцам» и «еретикам» с точки зрения главенствующей в то время церкви. Невежественный фанатизм и лишенная всякого научного основания юриспруденция самых темных времен, возродившаяся в Парижском и провинциальных судах, являлись тем более жестоким и невыносимом фактом, что такие гуманисты и просветители как Вольтер, Дидро, Даламбер, Беккариа и другие яростно выступали против такой практики. Морелли незамедлительно перевел трактат Беккариа «О преступлениях и наказаниях» на французский, так своевременно осветивший преступления светской и духовной власти, объединившихся в своей жестокости и бесчеловечности не только в Тулузе и Аббевиле, но и во всей Европе.

184

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

Стоит заметить, что книга Ч. Беккариа была предусмотрительно издана под псевдонимом и пока религиозные фанатики и ищейки инквизиции выясняли авторство, он сумел укрыться в безопасном месте. Книга была демонстративно предана сожжению на костре, только частично удовлетворив жажду мщения инквизиции ко всякому инакомыслию, тем более просвещенному. Молодой автор без сомнения попал бы на костер, ибо безгранично лицемерный «судья» не мог допустить пролития человеческой крови. В то же время трактат Беккариа отрезвил многих, не окаменевших сердцами. В большинстве Европейских стран книгу тут же перевели на национальные языки и издали, и переиздали. Екатерина II сгоряча намеревалась запретить в России пытки, истязания и прочие шпицрутены, а также облегчить положение каторжников и острожников, но затем вовремя отступилась. Екатерина II под влиянием Вольтера тоже стала диссиденткой и инакомыслящей, что следует из того, как она ужаснулась, узнав о казни де ла Барра: «Наша законодательная работа идет своим чередом: законы вырабатываются потихоньку». В этом же письме она завралась зачем-то о том, что крестьяне в России каждый день едят курицу, а некоторые даже переходят на индюшатину). Но есть и продолжение темы законодательства. «Вырабатываемые законоположения отличаются терпимостью; никого они не будут ни преследовать, ни убивать, ни стегать. Да сохранит нас Бог от истории, подобной истории де ла Барра; судей, которые осмелились бы совершить подобную процедуру, у нас заключили бы в сумасшедший дом.» В очередном письме к правозащитнику она полностью солидаризуется с Вольтером. «Что касается Каласов и Сирвенов, то всем они обязаны всецело вам. Уделить немножко из того, что имеется в великом изобилии, ровно ничего не значит; но быть ходатаем рода человеческого, защитником угнетенной невинности, – это значит приобрести себе право на бессмертие. Эти два дела вызывают к вам также чувство благоговейного уважения, с которым только и можно относиться к подобным чудесам. В боролись с целою армией врагов человеческих: с суеверием, фанатизмом, невежеством, ябедой, бессовестными судьями и могущественною властью, находящеюся в руках той или иной партии. Чтобы побороть все эти препятствия, нужно не мало добродетелей и душевных качеств. Вы доказали, что они вам присущи, и поэтому вы победили» [2, с. 11–12]. Кроме этих широко освещенных правозащитных акций Вольтера имеются менее известные, но не менее важные события, в которых проявилась его гуманистическая натура. Тем не менее, хотя бы на словах, Екатерина II под влиянием Вольтера тоже стала «диссиденткой» и «инакомыслящей», что следует из того, как она ужаснулась, узнав о казни де ла Барра: «Наша законодательная работа идет своим чередом: законы вырабатываются потихоньку». В этом же письме она присочинила зачем-то о том, что крестьяне в России каждый день едят курицу, а некоторые даже переходят на индюшатину). Но есть и продолжение темы законодательства. «Вырабатываемые законоположения отличаются терпимостью; никого они не будут ни преследовать, ни убивать, ни стегать. Да сохранит нас Бог от истории, подобной истории де ла Барра; судей, которые осмелились бы совершить подобную процедуру, у нас заключили бы в сумасшедший дом» [2, с. 34–35]. В очередном письме к правозащитнику она полностью солидаризуется с Вольтером. «Что касается Каласов и Сирвенов, то всем они обязаны всецело вам. Уделить немножко из того,

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

185

что имеется в великом изобилии, ровно ничего не значит; но быть ходатаем рода человеческого, защитником угнетенной невинности, – это значит приобрести себе право на бессмертие. Эти два дела вызывают к вам также чувство благоговейного уважения, с которым только и можно относиться к подобным чудесам. В боролись с целою армией врагов человеческих: с суеверием, фанатизмом, невежеством, ябедой, бессовестными судьями и могущественною властью, находящеюся в руках той или иной партии. Чтобы побороть все эти препятствия, нужно не мало добродетелей и душевных качеств. Вы доказали, что они вам присущи, и поэтому вы победили» [2, с. 11–12]. надо отдать должное российской Императрице: она умела отличать истинную ценность человеческих поступков. Таким образом, своей правозащитной деятельностью Вольтер стал первым гуманистом просвещенной Европы, на деле доказавший ставшую в наши дни аксиому: правозащитниками люди не становятся, они рождаются таковыми, ибо это не должность и не звание. К этой деятельности человека влечет его доброе и сострадательное сердце, тревога и боль за угнетенную личность, неизбывное стремление к справедливости и правосудию, счастье и благополучие каждого человека, живущего на земле. ЛИТЕРАТУРА 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13.

Ахелис Т. Современное народоведение. СПб., 1900. Вольтер и Екатерина II – переписка. СПб.: Изд. Чуйко, 1882. Вольтер. По Коллини, Ваньеру, Штроусу и др. СПб., 1899. Вольтер. Философские тракты и диалоги. М., 2005. Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона в 86-ти томах. М.: Терра, 2001. Т. 13. 480 с. Дидро Д. Собрание сочинений. М.: Academia, 1937. Т. VIII. Елисеева О. Екатерина II. М., 2005. Засулич В. Вольтер. Его жизнь и литературная деятельность. Сборник статей. М.: Библиотеки для всех Рутенберга, 1907. Т. I. Кареев Н. История западной Европы в Новое время. СПб., 1893. Т. III. Каррьера М. Искусство в связи с общим развитием культуры и идеалы человечества. М., 1875. Т. V. Мир божий. 1905. №6. Морлей Д. Вольтер. М., 1889. Шахова А. Вольтер и его время. Лекции и истории французской литературы в МГУ. СПб., 1907. Поступила в редакцию 05.05.2015 г.

186

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

DOI: 10.15643/libartrus-2015.3.1

Voltaire – the first human rights advocate of Europe © M. M. Utyashev Bashkir State University 32 Zaki Validi St., 450076 Ufa, Republic of Bashkortostan, Russia. Email: [email protected] The article deals with a unique even within the age of European Enlightenment humanist essence and human rights activity of the great French philosopher, writer, poet Francois Marie Arouet Voltaire. The author focuses his attention on a new aspect of the well-known thinker – the unselfish and persistent protection of victims of religious intolerance, obscurantism, judicial tyranny. According to the author, Voltaire’s advocacy was the result of his political and legal socialization. This idea is supported by the facts of Voltaire’s earlier life: the assistance to the villagers of Ferney, the intercession for the serfs from the oppression of the clergy, the humanist’s poems against tyranny and religious intolerance, against any violence and cruelty. Voltaire’s valuable judgments of natural law, legitimacy, justice and dignity of a person convincingly support the author’s hypothesis. Keywords: humanism, Voltaire, faith tolerance, justice, right, freedom, human rights, freedom of consciousness, obscurantism, religious intolerance, natural law, Kalas, La Barr, Baccaria. Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article. Please, cite the article: Utyashev M. M. Voltaire – the first human rights advocate of Europe // Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3. Pp. 169–186.

REFERENCES 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13.

Akhelis T. Sovremennoe narodovedenie [Modern ethnology]. Saint Petersburg, 1900. Voltaire i Ekaterina II – perepiska [Voltaire and Catherine II – correspondence]. Saint Petersburg: Izd. Chuiko, 1882. Voltaire. Po Kollini, Van'eru, Shtrousu i dr. [On Kolleeny, Wagner, Straws, etc.] Saint Petersburg, 1899. Voltaire. Filosofskie trakty i dialogi [Philosophical tracts and dialogues]. Moscow, 2005. Entsiklopedicheskii slovar' Brokgauza i Efrona v 86-ti tomakh [Encyclopedic dictionary of Brockhaus and Efron in 86 volumes]. Moscow: Terra, 2001. Vol. 13. Didro D. Sobranie sochinenii [Collected works]. Moscow: Academia, 1937. T. VIII. Eliseeva O. Ekaterina II [Catherine II]. Moscow, 2005. Zasulich V. Voltaire. Ego zhizn' i literaturnaya deyatel'nost'. Sbornik statei [Voltaire. His life and literary activity. Collection of articles]. Moscow: Biblioteki dlya vsekh Rutenberga, 1907. T. I. Kareev N. Istoriya zapadnoi Evropy v Novoe vremya [The history of Western Europe in modern times]. Saint Petersburg, 1893. T. III. Karr'era M. Iskusstvo v svyazi s obshchim razvitiem kul'tury i idealy chelovechestva [The art in connection with the general development of culture and the ideals of humanity]. Moscow, 1875. T. V. Mir bozhii. 1905. No. 6. Morlei D. Voltaire. Moscow, 1889. Shakhova A. Voltaire i ego vremya. Lektsii i istorii frantsuzskoi literatury v MGU [Voltaire and his times. Lectures on history of French literature at MSU]. Saint Petersburg, 1907. Received 05.05.2015.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

187

DOI: 10.15643/libartrus-2015.3.2

«Союз Русских Государевых Людей» в эмиграции и планы организации «весеннего похода» в СССР. Проект И. И. Сикорского © А. В. Серегин Российский государственный гуманитарный университет Центр довузовского образования Россия, 101000 г. Москва, ул. Забелина, 3. Тел.: +7 (926) 325 53 52. Email: [email protected] В статье рассматривается проблема, связанная с попытками организации «весеннего похода» в СССР (интервенция Белых офицеров-эмигрантов или иностранных государств, заброска эмигрантской литературы через границу) представителями монархической эмиграции «первой волны». Особое место уделяется работе в этом направлении представителей монархистов-легитимистов (сторонников претендента на престол великого князя Кирилла Владимировича), которые делали ставку на развитие чувства монархической ностальгии в эмиграции и в пределах Советской России. На примере деятельности «Союза Русских Государевых Людей» имени великой княгини Киры Кирилловны в Болгарии под руководством полковника Г. И. Дементьева рассматриваются попытки поиска финансовых ресурсов в США, привлечения к активной антибольшевистской деятельности военных эмигрантов в европейских странах. Безусловный интерес представляет проект воздушного десанта в СССР авиаконструктора И. И. Сикорского, который он представил на рассмотрение легитимистов в 1927 г. Дается также краткий обзор деятельности изобретателя вертолета в дореволюционной России и в период эмиграции. В заключение представлен анализ причин неудач организации вооруженной борьбы против СССР, как по причинам отсутствия финансовых средств, так и вследствие угасания интереса военной и монархической эмиграции к «активизму» ее руководителей. Ключевые слова: монархическая эмиграция, движение легитимистов «Союз Русских Государевых Людей», весенний поход, великий князь Кирилл Владимирович, И. И. Сикорский, полковник Г. И. Дементьев.

Завершение активной боевой фазы Гражданской войны в России в ноябре 1920 г. эвакуацией частей Русской Армии генерал-лейтенанта П. Н. Врангеля из Крыма привело к началу формирования русской эмиграции «первой волны». Белая (офицерская) ее часть в период 1920–1945 гг. упорно придерживалась сформированной в изгнании идеологии «весеннего похода»1. В архивах сохранились десятки планов интервенции в Советскую Россию как с участием исключительно членов эмигрантских военных союзов, так и с привлечением армий иностранных государств. До агрессии гитлеровской Германии против СССР все они остались нереализованными и особого исторического интереса не представляют, т.к. базировались на непроверенных слухах о «скорой войне» той или иной державы против СССР. Большинство из этих проектов явно переоценивали военные силы Белой эмиграции и недооценивали силы

«Весенний поход» – комплекс психологических ожиданий участников Белого движения, связанный с надеждой на возобновление Гражданской войны против большевиков. 1

188

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

РККА. Внимания могут заслуживать лишь проекты, исходящие от видных руководителей Белой эмиграции (например, А. П. Кутепова – связанные с операцией «Трест» или «Союзом национальных террористов»; деятельность «Внутренней линии» РОВС), планы крупных политических фигур, деятелей науки, культуры и искусства, так как помогают лучше понять внутренний мир и взгляды этих выдающихся людей. В связи с этим определенный интерес представляет сотрудничество выдающегося отечественного авиаконструктора И. И. Сикорского, создавшего в 1939 г. в США первый в мире вертолет, с движением легитимистов – сторонников претендента на престол великого князя Кирилла Владимировича2. В августе 1922 г. проживавший на вилле «Эдинбург» в баварском городе Кобург великий князь Кирилл Владимирович выступил с Манифестом, которым объявил себя Блюстителем Императорского престола России, в нем в частности говорилось: «…за отсутствием сведений о спасении Великого Князя Михаила Александровича3, Я, как старший в порядке Престолонаследия Член Императорского Дома, считаю долгом взять на себя возглавление Русских освободительных усилий в качестве Блюстителя Государева Престола Вперед за своим Законным Государем пойдет Россия…» [1]. Стремление части эмиграции принять участие в «освободительных усилиях» привело к формированию легитимистских союзов в европейских странах, попыткам установления контактов с резиденцией Блюстителя в Кобурге, создании проектов по реализации таких «усилий» на территории СССР. Так, в 1920 г. в болгарском городе Тырново-Сеймен офицеры Сергиевского артиллерийского училища основали «Союз Русских Государевых Людей» (СРГЛ) без четкой династической ориентации. В 1923 г. центр был перенесен небольшой городок Горна Джумая, организацию возглавили полковник Г. И. Дементьев и инженер-полковник А. В. Цыгальский, придав ей легитимистскую направленность. По утвержденному в 1924 г. Уставу шефство над организацией передавалось дочери великого князя Кирилла Владимировича – Кире Кирилловне. Устав предполагал активную работу Союза в разных сферах политической и военной деятельности: «...проведение в эмигрантские массы идеи послушания Верховной Законности и всемерное распространение ее в пределы Советской России» [2]. Несмотря на провинциальность организации даже по эмигрантским меркам, она развила кипучую эпистолярную активность, чем привлекла внимание ряда крупных фигур Русского Зарубежья. С осени 1923 г. руководители СРГЛ начали направлять в Канцелярию ЕИВ в Кобург отчеты о якобы успешно проведенных операциях в СССР. Один из них о переправке легитимистской литературы гласил: «…через Персидский отдел удается в Россию переправлять караванами партии монархической литературы... в Советскую Россию Союзом переброшено через Кирилл Владимирович – великий князь, старший сын великого князя Владимира Александровича и великой княгини Марии Павловны-старшей (урожденная принцесса Мекленбург-Шверинская), двоюродный брат императора Николая II. Окончил Морской Кадетский корпус и Николаевскую Морскую Академию. Участник Русско-японской войны. С января 1904 г. – Начальник военно-морского отделения Штаба Тихоокеанского флота вице-адмирала С. О. Макарова в Порт-Артуре, 31 марта 1904 г. подорвался с ним на флагманском корабле «Петропавловск», тяжело ранен. В 1909–12 гг. служил на корабле «Олег», в 1913 г. – в Гвардейском Флотском Экипаже в Петербурге. В период Первой Мировой войны в 1914–15 гг. служил при Штабе Верховного Главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, сторонник его отстранения от должности, в 1915–17 гг. – начальник Гвардейского Флотского Экипажа. С августа 1917 г. в эмиграции в Финляндии (г. Борго), безуспешно пытался вступить в контакт с Н. Н. Юденичем и руководителем Финляндии маршалом Маннергеймом, с 1919 г. – в Германии. 3 Михаил Александрович – великий князь, младший брат императора Николая II, император 2–3 марта 1917 г., отрекся от престола до решения Учредительного Собрания, тайно расстрелян большевиками в Перми в июне 1918 г. 2

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

189

порты Черного моря и через Персию, а также почтовыми отправлениями и иными путями, через советские миссии, огромное количество литературы, направленной во все губернии Европейской России. Имеем сведения, что большинство литературы достигло по назначению. Кроме того, отправляющиеся туда члены Союза выучивали наизусть обращения ЕИВ и там уже в письменном виде распространялись по селам и городам» [3]. Были и откровенно дутые отчеты о «боевой работе» в СССР. Так, в январе 1924 г. руководитель Парижского отдела СРГЛ Г. М. Магрибов сообщал великому князю Кириллу Владимировичу: «Имеем сообщения из советской России, что 8 человек наших людей погибло мученической смертью во имя Вашего Императорского Высочества Мы получаем от своих отделов в советской России сообщения, но с ними в переписку так и не вступаем согласно инструкции» [4]. В накаленной атмосфере эмигрантских слухов и сплетен начала 1920-х гг. даже такая фантастическая информация казалась правдой. В ожидании скорой «победы» над большевиками руководители Русского Легитимно-Монархического Союза в апреле 1924 г. даже разработали Циркуляр о методах легитимистской пропаганды в СССР: «1) Вступать в общение с готовящимся выехать в СССР, разъяснять им пути и цели Законной Монархии... 2) Подготовить их к противо-коммунистической, национальной работе по свержению Сов [етской] власти... 3) Снабжать их легитимистской литературой 4) Давать им инструкции к организации сети легитимно-монархических ячеек внутри России и к пропаганде легитимной идеи» [5]. Однако к середине 1920-х гг. на фоне явного отсутствия успехов «боевой работы» в СССР, более тщательных проверок информации пришла и более верная оценка результатов деятельности. В отчете полковника Г. И. Дементьева великому князю Кириллу Владимировичу в марте 1925 г. отмечалось: «...в России никакой действительной работы не только со стороны законопослушников, но и вообще монархических группировок не ведется... Все заграничные известия о Крестьянском Союзе, Всенародном ополчении, Русском Собрании и т.д. более похожи на миф... За 2 года нашей скромной работы в России не обнаружилось не только самих организаций, но даже следов их деятельности, если не считать провокационной работы самих большевиков» [6]. Однако даже столь негативные выводы не уменьшили стремления к разработке иных, еще более фантастических, планов. Главный «военный стратег» СРГЛ генерал-майор Л. С. Островский буквально забрасывал Канцелярию ЕИВ планами «боевой работы» в СССР, требуя выделения существенных денежных средств на нее. Так, в январе 1927 г. он выступил с планом разведки в СССР: «Первоначальные задачи: I) разведка и II) пропаганда. I-я потребует: А) посылки специальных агентов, Б) использование с/р организаций4, В) опрос приезжающих Г) газетный материал II-я потребует: А) снабжения населения Манифестом Государя почтой как из-за границы, так и рассылкой внутри Б) образование ячеек В) обрисовку положения сравнительно с Царским временем Г) провокационные слухи и листки Д) воздействие на религиозное чувство о пришествии Антихриста. А. Агенты должны дать сведения о настроениях, политических делах и чаяниях: 1) рабочей среды 2) крестьянских масс 3) интеллигенции 4) еврейского населения 5) окраинных народов 6) красной армии – командного и рядового состава 7) боевого флота 8) пограничного флота 9) железнодорожного ведомства 10) почтово-телеграфного ведомства 11) торгового 4

Организации эсеров.

190

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

мира 12) промышленной и добывающей индустрии 13) священнослужительской среды всех религий и сект. Б. За границей: 1) образовывать провокационные с/р организации 2) ввести своих членов в существующие с/р организации, стремясь захватить секретарство 3) через них войти в связь с Россией и 4) через них направлять агентов в Россию» [7, Л. 23]. Был разработан многостраничный план проведения разведывательных акций, центры дислокации агентуры (районы Днестр-Одесса-Днестр, Кавказ-Владикавказ-Тифлис, Финляндия-Петербург, Днестр-Киев-Харьков-Смоленск-Минск-Ковно), шифры и коды для агентов [7, л. 25–30], однако, и этот план СРГЛ так и остались на бумаге. Реализация столь амбициозных проектов требовала серьезных финансовых затрат. С момента утверждения Устава СРГЛ легитимистский центр в Кобурге был завален просьбами о выделении денежных средств. В июле 1924 г. великий князь Кирилл Владимирович был вынужден лично вступить в переписку по финансовым вопросам с руководителями организации: «Я охотно бы пришел на помощь материальными средствами в государственном масштабе, если бы в моем распоряжении такие средства были. Я не хочу верить, что отсутствие средств может повлиять на убеждения... Каких же борцов за нашу страдающую Родину вы объединили, которые из-за отсутствия средств... изменяют свои священным верованиям» [8]. Получив отказ в финансировании, руководители СРГЛ предприняли самостоятельные попытки поиска средств. Бурную деятельность развил представитель организации в США лейтенант флота Г. А. Мейрер. В январе 1925 г. он писал в Кобург графу В. А. Бобринскому5 , который являлся на то момент докладчиком великого князя Кирилла Владимировича по делам легитимистских организаций: «П [итер] Дж [еймс] Фуллер, Директор Русско-Американского Синдиката, послал Вам сегодня вечером длинное письмо... Он, П [итер] Дж [еймс] Фуллер, просит Вашего одобрения на продолжение работы по поддержке движения. В переговорах с ним я заменил Б. Л. Бразоля6 и имел с Фуллером уже три свидания... Мы ведем все дело так, что следов не остается, и делаем это в сознании того, что все-таки не удалось точно установить, что такое Фуллер... Если Вы ответите отрицательно, это не только отнимет у нас Фуллера... но и усилит николаевцев7, к коим он одно время стал было склоняться... нам нужны деньги, деньги есть, получить их можно, не давая никаких обязательств, так почему же их не взять? Кроме того, почему позволять утекать деньгам в руки наших врагов» [9].

Бобринский В. А. – граф, сын министра путей сообщений графа А. П. Бобринского. Исключен из Московского университета за участие в студенческих беспорядках, окончил Эдинбургский университет. Вольноопределяющийся Л.-Гв. Гусарского полка, выпускник Михайловского артиллерийского училища, вышел в запас. Участник земского оппозиционного движения (Председатель Богородицкой земской управы Тульской губернии), в 1904 г. – уездный предводитель дворянства. Депутат II – IV Государственной Думы, входил во фракции октябристов, «умеренно правых» и националистов. В 1914–15 гг. – адъютант командующего 8-й армией генерала Р. Д. Радко-Дмитриева, уволен от службы, после чего в Государственной Думе стал руководителем фракции Прогрессивных националистов, один из координаторов оппозиционного Прогрессивного блока, с ноября 1916 г. – товарищ Председателя IV Государственной Думы. В 1918 г. в Киеве возглавлял монархическую организацию «Наша Родина». 6 Бразоль Б. Л. – юрист, криминалист, в 1914 г. – прапорщик Л.-Гв. Преображенского полка, после ранения – следователь Главного военного управления, в 1916 г. делегирован в США по линии Русского заготовительного комитета. 7 Имеются в виду сторонники великого князя Николая Николаевича (Младшего), который выступил против династических притязаний великого князя Кирилла Владимировича. 5

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

191

Предварительно имея контакты с Фуллером через официального представителя великого князя Кирилла Владимировича – Б. Л. Бразоля, руководители Легитимно-Монархического Союза в Кобурге убедились в том, что имеют дело с финансовым авантюристом, который сам стремился получить средства от легитимистов под видом совместной анитибольшевистской деятельности. В связи с этим В. А. Бобринский фактически отказался от участия в финансовых и «боевых» действиях СРГЛ. В письме Г. А. Мейреру он предоставлял организации свободу действий от центра в Европе: «Письмо Ваше от 7 января, а также, письмо Фуллера от того же числа я получил. Мне чрезвычайно трудно было ответить Фуллеру так как мы имели крайне противоречивые и крайне неясные о нем сведения и не знаем происхождения денег, о которых он говорит, не знаем и состава синдиката, поэтому нам как центру, находящемуся непосредственно при Государе, невозможно вести непосредственно переговоры и просить денег. Можно попасть в очень неприятное и опасное для дела положение. Поэтому я Фуллеру написал: 1. что я не могу обсуждать путешествия Государыни8 в Америку и 2. что по вопросу о помощи организациям, работающим в приграничной полосе, я советы ему дать не могу, и что он должен руководствоваться собственными побуждениями. Вам же, как организации действующей по собственной инициативе, а не по нашему уполномочию, гораздо безопасней вести переговоры С Фуллером, так как всякая ошибка не отзовется на Имени Государя Императора» [10]. Деятельность СРГЛ в США была замечена Б. Л. Бразолем, и он рекомендовал обратившемуся к нему за материальным содействием авиаконструктору И. И. Сикорскому вступить с ней в контакт в расчете на то, что организация смогла самостоятельно найти финансовые средства. Традиции монархизма и национализма были заложены в семье Сикорских еще в начале XX века отцом авиаконструктора известным киевским профессором психиатром И. А. Сикорским. После Первой Русской революции 1905–1907 гг. он стал активным членом «Киевского клуба националистов», разрабатывал теорию различия психических и умственных способностей (наклонностей) людей в зависимости от расы и национальности. В 1913 г. профессор И. А. Сикорский выступил экспертом со стороны обвинения на процессе по «делу Бейлиса», стремясь доказать ритуальный характер убийства подсудимым двенадцатилетнего Андрея Ющинского [11]. Карьера И. И. Сикорского до революций 1917 г., казалось, не напоминала его отца. В начале века он учился в Морском училище в Санкт-Петербурге, затем – в Политехническом институте в Киеве на отделении воздухоплавания, был одним из учеников авиаконструктора Н. Е. Жуковского, уже в 1910 г. он сконструировал свой первый самолет и аэросани, в 1912–1914 гг. создал лучшие российские самолеты периода Первой Мировой войны – «Русский витязь» и «Илья Муромец». В 1917 г. он категорически не принял ни Февральскою революцию, ни Октябрьский переворот большевиков. В феврале 1918 г. через Архангельск эмигрировал в Лондон, а затем в Париж. В Европе И. И. Сикорскому не удалось развить карьеру авиаконструктора, и с 1919 г. до конца жизни он жил в США. Преподавал математику частным образом, а в 1923 г. учредил авиационное конструкторское бюро «Sikorsky Aero Engineering Corporation», пайщиком и совладельцем которого стал композитор и пианист С. В. Рахманинов. Отсутствие заказов на

8

Супруга претендента на престол – великая княгиня Виктория Федоровна.

192

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

первых порах привело И. И. Сикорского к мысли о возможности сотрудничества с легитимистами, тем более, что его монархические взгляды и бизнес-интересы компании могли совпасть с планами легитимистов. В октябре 1927 г. руководитель СРГЛ полковник Г. И. Дементьев представил в Канцелярию ЕИВ план проведения воздушного десанта И. И. Сикорского. План И. И. Сикорского интересен как по значению личности автора, так и с точки зрения анализа взглядов радикальных легитимистов на проблему свержения большевистской власти в СССР, оценки ими международной ситуации, которая складывалась вокруг организаций эмиграции и Советской России. В представленном плане И. И. Сикорский попытался разработать новую, в сравнении с Гражданской войной, стратегию войны, при этом он ссылался на передовое, по тем временам, исследование генерал-лейтенанта Н. Н. Головина «Мысли об устройстве будущей Российской вооруженной силы». Авиаконструктор писал: «…нет ни малейшего сомнения в том, что в будущую кампанию идея воздушных десантов в тыл противника получит широкое применение. Даже более того: можно с уверенностью сказать, что ближайшая кампания явит собой пример войны в тылах, сведя роль полевой (фронтальной) армии к закреплению за победителем занятых им районов на территории побежденного и к прикрытию границ своего государства» [12, л. 243–243 об.]. Существенное внимание в плане было обращено на идеологическую работу с населением – за два дня до десанта предполагался массовый заброс листовок в район высадки [12, л. 255 об.]. При этом агитация должна была носить специфический легитимистский характер: «Распространение слуха о том, что «Его Величество Законный Государь Российский идет на советскую власть, о льготах и милостях, о карах на комиссаров... и о близком конце русского безмерного горя» [12, л. 255]. Предполагалось создание 25-ти воздушных кораблей системы Сикорского (S-35) и переброска за 5–6 рейдов в СССР воздушного десанта в 3 тысячи человек [13, л. 243]. На территории Болгарии необходимо было организовать строительство аэропланного завода и создать фиктивную почтово-пассажирскую линию при нем [12, л. 246 об.–247]. Местом высадки десанта предполагалось выбрать станицу Каменскую в области Всевеликого Войска Донского [12, л. 252 об.]. Выбор района десанта был традиционен для Белой и монархической эмиграции – область, где, по их расчетам, царила «ненависть» казачества к Советской власти [12, л. 252]. Конечной политической целью мероприятия определялось восстановление легитимной монархии: «Цель всего мероприятия – поднятие решительного восстания в пределах Совдепии под лозунгом Законного Императора… крупное восстание в СССР, поднятое под таким лозунгом сулит успех... мы базируемся на той степени ненависти, которую русский народ, и, особенно, казачество, питают к... власти» [12, л. 254 об.]. В районе высадки И. И. Сикорский предполагал проведение жесткой репрессивной политики: «…все видные большевики (комиссары, наиболее активные коммунисты и пр [очие]) истребляются без суда и следствия. Достаточным поводом к такого рода расправе послужат одни лишь сведения о деятельности названных лиц, полученные от местных жителей. Конечно, чекистам и шпионам подобной участи не избежать – одна прикосновенность к делу сыска и к зверской деятельности «чеки» будет достаточной причиною немедленной расправы. Надо помнить, что террором в отношении непопулярных элементов мы завоюем себе колоссальную популярность среди населения и репутацию справедливых мстителей за десятилетнее страдание народа русского Одновременно будут освобождены из заключения контрреволюционные элементы Начальник отряда всеми доступными ему разумными

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

193

мерами будет стремиться снискать в населении популярность Но слабости и заискивания перед населением не должно быть места…» [12, л. 257 об.–258]. Для скорейшего положительного решения по реализации проекта И. И. Сикорский радужно рисовал перспективы рейда на территории СССР, его «анализ» основывался на якобы полном отсутствии боеспособности большевиков и РККА: «…первый рейд ошеломит своей неожиданностью... Мобилизации же войск данного района налета они также не рискнут произвести, или же она им не удастся» [12, л. 247]. После захвата Новочеркасска начальник отряда должен был вступить в должность Наказного Атамана [12, л. 258 об.]. При этом оценка эмигрантских настроений выглядела у И. И. Сикорского более адекватной. Он предвидел существенные затруднения в формировании собственно десанта: «Единственно, что представляет некоторые затруднения, это – выбор лиц вполне благонадежных с точки зрения антибольшевизма и преданности кандидатов легитимной идее» [12, л. 251]. Существенную, если не решающую, роль в этих условиях И. И. Сикорский отводил международной поддержке десанта: «Нет ни одной державы, за исключением, может быть, Германии9, которая относилась бы сочувственно к советской власти и которая не приветствовала бы ее падения или нападения на нее» [12, л. 247]. Как и большинство монархистов, И. И. Сикорский искренне считал, что мировые правительства виновны перед Россией за произошедшую революцию и предлагал им искупить свою «вину» участием в вооруженной акции против большевиков: «…представляется возможным привлечь на нашу сторону болгар, уговорив болгарское правительство послать на выручку нашего отряда болгарские силы, перебросив их морем в Крым или Новороссийск. Этой выручкою болгары могли бы загладить свое предательство в минувшую Великую войну, обеспечить себе компенсации в будущем за счет Румынии и Греции…» [12, л. 259]. При этом он был убежден, что европейский мир жаждет падения большевизма, по его мнению: «Результаты восстания в СССР будут важны для всего цивилизованного мира» [12, л. 250 об.]. Руководителем операции в Европе И. И. Сикорский предлагал назначить полковника Г. И. Дементьева и затребовал у легитимистского центра огромную сумму от 3 до 5 миллионов долларов [12, л. 250 об.]. До отправки проекта в Кобург СРГЛ попытался самостоятельно реализовать этот проект. Полковник Г. И. Дементьев провел опрос представителей организации в разных странах, однако, не получил обнадеживающих ответов о перспективах вербовки военных эмигрантов в предполагаемый десант. Так, в мае 1927 г. контр-адмирал П. П. Левицкий писал Г. И. Дементьеву из Ревеля о настроениях эмигрантов в Эстонии: «Здешнее положение таково: эмигрантов тысяч десять: почти все имели отношение к Северо-Западной Армии10. 25% живет в городах и настроено манархически, но идут за николаевцами. Остальные рассеяны по хуторам... настроение в большинстве «соглашательское»: с кем угодно, только бы не зря, как вышло с Сев [еро]Зап [адной] Армией. Левых мало, да и те из прокисшей интеллигенции.

9 И. И. Сикорский имеет в виду Рапалльский договор апреля 1922 г. о военном и экономическом сотрудничестве РСФСР и Германии. 10 В 1919 г. Северо-Западной Армией в Эстонии командовал убежденный монархист генерал от инфантерии Н. Н. Юденич.

194

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

Я прошу Вас заметить, что «соглашательский» элемент мною может быть в отдельных случаях использован А безусловных сейчас человек 10, может быть удастся найти 20…» [13]. Работа СРГЛ в эмиграции и попытки фальсифицировать наличие боевой деятельности в СССР не встречали доверия у руководства легитимного движения в Кобурге. Начальник Канцелярии ЕИВ Кирилла Владимировича капитан I ранга Г. К. Граф11 впоследствии писал: «Дементьев сообщал в Центр о быстром росте его союза внутри России и в эмиграции, о тысячах его членов, о работе внутри России и т.д. В подтверждение своих донесений он присылал информации якобы полученные из России и с мест эмиграции. Когда же Центр от имени Государя просил сообщить места, где отделы его организации работают и имена его членов, то Дементьев отказывался это делать в интересах безопасности его членов и успешности работы…» [14]. План И. И. Сикорского не получил ни финансовой, ни организационной поддержки в Кобурге, авиаконструктор продолжал числиться в рядах «Государева Совещания» при претенденте на престол, однако, особой политической активности в эмигрантских делах более на проявлял. В результате постоянных конфликтов СРГЛ с руководством в Кобурге организация была распущена в феврале 1928 г. С середины 1920-х гг. в среде русской монархической и военной эмиграции стали намечаться тенденция на снижение агрессивности против СССР, во многом это было связанно с тяжелыми бытовыми условиями жизни рядовых членов эмиграции и направленностью на материальное обеспечение своей жизни, отнимающей основные силы и время. С другой стороны, и сами руководители эмигрантских течений не стремились финансировать и организовывать военные акции против Советской России, сосредоточившись на внутриэмигрантской борьбе. Они стремились переложить работу – финансирование и вербовку для антибольшевистской борьбы на «низовые» организации. Все эти факторы предопределили неуспех организации «весеннего похода» в СССР к концу 1920-х гг. До начала Второй Мировой войны была известна только одна собственно легитимистская попытка проникнуть на территорию Советской России. В 1928 г. по поручению генерал-лейтенанта П. В. фон Глазенапа12 в Ленинград для создания монархического подполья был направлен штаб-ротмистр А. Х. Шиллер. До 1930 г. он жил на нелегальном положении, был арестован органами ГПУ, однако, даже на судебном процессе отстаивал необходимость реставрации монархии и династические права Кирилла Владимировича [15]. Таким образом, на примере планов легитимистов 1920-х гг. можно сделать вывод о бессилии русской эмиграции в борьбе против СССР, невозможности реализации любых замыслов по свержению большевистского режима без прямой иностранной интервенции. 11 Граф Г. К. – капитан I ранга в годы Первой Мировой войны, командовал постановкой мин в Балтийском море на эскадренном миноносце «Новик», после Февральской революции – член Союза офицеров-республиканцев в Свеаборге, в годы Гражданской войны – в Северо-Западной Армии Н. Н. Юденича. 12 Глазенап (Глазенапп) П. В. фон – участник «Ледяного похода» генерала Л. Г. Корнилова в феврале-апреле 1918 г. – командир Конного отряда и Кубанской бригады Добровольческой Армии, с июня 1918 по июль 1919 гг. – военный губернатор Ставропольской губернии, командирован А. И. Деникиным в Северо-Западную Армию Н. Н. Юденича, в ноябре 1919 года – губернатор Северо-Западной области в Пскове, в декабре 1919 г. – командующий СевероЗападной Армией после отставки Н. Н. Юденича, ответственный за интернирование и разоружение частей Юденича в Эстонии.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

195

ЛИТЕРАТУРА 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11.

12. 13. 14. 15.

Воззвание «Русский народ!». 8 августа 1922 г. ГА РФ Ф.5763 Оп.1 Д.16 Л.2. Устав Союза Русских Государевых Людей имени великой княжны Киры Кирилловны. 1924 г. ГА РФ Ф.5763 Оп.1 Д.2 Л.17. Полковник Г. И. Дементьев. Отчет о деятельности СРГЛ. 1923 г. ГА РФ Ф.5763 Оп.1 Д.2 Л.149–149 об. Г. М. Магрибов – Блюстителю Императорского престола Кириллу Владимировичу. 25 января 1924 г. ГА РФ Ф.5763 Оп.1 Д.2 Л.129 об. Циркуляр Русского Легитимно-Монархического Совета №7 от 11 апреля 1924 г. ГА РФ Ф.5763 Оп.1 Д.11 Л.120–121. Доклад Императору Всероссийскому Кириллу I Владимировичу полковника Г. И. Дементьева. 20 марта 1925 г. ГА РФ Ф.5763 Оп.1 Д.2 Л.200. ГА РФ Ф.5763 Оп.1 Д.6. Блюститель Государева Престола Кирилл Владимирович – полковнику Г. И. Дементьеву. 31 июля 1924 г. ГА РФ Ф.5763 Оп.1 Д.2 Л.13. Лейтенант Г. А. Мейрер – графу В. А. Бобринскому. 7 января 1925 г. ГА РФ Ф.5763 Оп.1 Д.2 Л.128–128об. Граф В. А. Бобринский – лейтенанту Г. А. Мейреру. 28 января 1925 г. ГА РФ Ф.5763 Оп.1 Д.2 Л.87. Коцюбинский Д. А. Русский национализм в начале XX столетия: Рождение и гибель идеологии Всероссийского национального союза. М., 2001. С. 77–78, 83, 88, 99, 102, 117, 119, 126, 224, 237, 299, 300–302, 305, 323, 386, 400. Проект десанта И. И. Сикорского. Письмо Г. И. Дементьева в Кобург от 14 октября 1927 г. ГА РФ Ф.5763 Оп.1 Д.3. Контр-адмирал П. П. Левицкий – полковнику Г. И. Дементьеву. 20 мая 1927 г. ГА РФ Ф.5763 Оп.1 Д.13 Л.32. Граф Г. К. На службе Императорскому Дому России. 1917–1941. Воспоминания. СПб., 2004. С. 126. Думин С. В. Романовы. Императорский Дом в изгнании. Семейная хроника. М., 1998. С. 181–182. Поступила в редакцию 08.04.2015 г.

196

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

DOI: 10.15643/libartrus-2015.3.2

“Union of Russian Royal People” in emigration and plans of organization of “spring trip” to USSR. Project of I. I. Sikorsky © A. V. Seregin Russian State University for the Humanities, Center of Pre-University Education 3 Zabelin St., 10100 Moscow, Russia. Phone: +7 (926) 325 53 52. Email: [email protected] In the article, some problems of organization attempts of “spring campaign” to the USSR (intervention of White antibolshevik emigrant-officers, getting emigrants literature across the border), which have been conducted by members of “first wave” monarchist emigration, are studied. A special place is given to the efforts in this trend of monarchist-legitimist members (supporters of pretender to the throne Grand Duke Kirill Vladimirovich) who relied on growth of monarchist sentiments in emigration and inside of USSR. On the example of activities and plans of “Union of Russian Royal People” named in honor the Grand Duchess Kira Kirillovna in Bulgaria under the leadership of colonel G. I. Dementjev, attempts of search financial resources in USA, involvement into antibolshevik activities emigrant-officers in European countries are attentively examined. Undisputed interest is about project of parachute landing into USSR by aircraft designer I. I. Sikorsky that submitted to legitimist emigrant’s leaders in 1927. There is a brief review of I. I. Sikorsky biography, of his way as a constructor in Russia before the Revolution in 1917 and of period of his emigration in USA when he invented the helicopter in 1939. In conclusion the analysis of failures by organization of military resistance against of Soviet Russia as result of absence of financial resources and the decline of interest by ordinary emigrants to activities of their leaders is given. Keywords: monarchist emigration, movement of legitimist, Union of Russian Royal People, “spring campaign” (intervention), Grand Duke Kirill Vladimirovich, I. I. Sikorsky, colonel G. I. Dementiev. Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article. Please, cite the article: Seregin A. V. “Union of Russian Royal People” in emigration and plans of organization of “spring trip” to USSR. Project of I. I. Sikorsky // Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3. Pp. 187–197.

REFERENCES 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8.

Vozzvanie «Russkii narod!». 8 avgusta 1922 g. GA RF F.5763 Op.1 D.16 L.2. Ustav Soyuza Russkikh Gosudarevykh Lyudei imeni velikoi knyazhny Kiry Kirillovny. 1924 g. GA RF F.5763 Op.1 D.2 L.17. Polkovnik G. I. Dement'ev. Otchet o deyatel'nosti SRGL. 1923 g. GA RF F.5763 Op.1 D.2 L.149–149 ob. G. M. Magribov – Blyustitelyu Imperatorskogo prestola Kirillu Vladimirovichu. 25 yanvarya 1924 g. GA RF F.5763 Op.1 D.2 L.129 ob. Tsirkulyar Russkogo Legitimno-Monarkhicheskogo Soveta No. 7 ot 11 aprelya 1924 g. GA RF F.5763 Op.1 D.11 L.120–121. Doklad Imperatoru Vserossiiskomu Kirillu I Vladimirovichu polkovnika G. I. Dement'eva. 20 marta 1925 g. GA RF F.5763 Op.1 D.2 L.200. GA RF F.5763 Op.1 D.6. Blyustitel' Gosudareva Prestola Kirill Vladimirovich – polkovniku G. I. Dement'evu. 31 iyulya 1924 g. GA RF F.5763 Op.1 D.2 L.13.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

197

9. Leitenant G. A. Meirer – grafu V. A. Bobrinskomu. 7 yanvarya 1925 g. GA RF F.5763 Op.1 D.2 L.128–128ob. 10. Graf V. A. Bobrinskii – leitenantu G. A. Meireru. 28 yanvarya 1925 g. GA RF F.5763 Op.1 D.2 L.87. 11. Kotsyubinskii D. A. Russkii natsionalizm v nachale XX stoletiya: Rozhdenie i gibel' ideologii Vserossiiskogo natsional'nogo soyuza [Russian nationalism in early 29th century: the birth and death of the ideology of the All-Russian National Union]. Moscow, 2001. Pp. 77–78, 83, 88, 99, 102, 117, 119, 126, 224, 237, 299, 300–302, 305, 323, 386, 400. 12. Proekt desanta I. I. Sikorskogo. Pis'mo G. I. Dement'eva v Koburg ot 14 oktyabrya 1927 g. GA RF F.5763 Op.1 D.3. 13. Kontr-admiral P. P. Levitskii – polkovniku G. I. Dement'evu. 20 maya 1927 g. GA RF F.5763 Op.1 D.13 L.32. 14. Graf G. K. Na sluzhbe Imperatorskomu Domu Rossii. 1917–1941. Vospominaniya [In the service of the Imperial House of Russia. 1917-1941. Memories]. Saint Petersburg, 2004. Pp. 126. 15. Dumin S. V. Romanovy. Imperatorskii Dom v izgnanii. Semeinaya khronika [The Romanovs. The Imperial House in exile. Family chronicle]. Moscow, 1998. Pp. 181–182. Received 08.04.2015.

198

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

DOI: 10.15643/libartrus-2015.3.3

Arguments and elements of realistic interpretation of mathematics: arithmetical component © E. I. Arepiev*, V. V. Moroz Kursk State University 33 Radishchev St., 305000 Kursk, Russia. *Email: [email protected] The prospects for realistic interpretation of the nature of initial mathematical truths and objects are considered in the article. The arguments of realism, reasons impeding its recognition among philosophers of mathematics as well as the ways to eliminate these reasons are discussed. It is proven that the absence of acceptable ontological interpretation of mathematical realism is the main obstacle to its recognition. This paper explicates the introductory positions of this interpretation and presents a realistic interpretation of the arithmetical component of mathematics. In summary, we should like to note that such constructions, as it is shown to us, ought to bring the direct use not only for the philosophical foundation of mathematics but for mathematics itself. In the justification of the author's conclusions based on the works of famous mathematicians of the twentieth century, interpreting their findings in a broad historical and philosophical context. To illustrate his point, the author gives examples of arithmetic and geometry – both Euclidean and non-Euclidean. Keywords: implicit knowledge, mathematical knowledge, empiricism, mathematical realism, ontological and epistemological status of mathematical areas, interpretation of zero, natural numbers, non-Euclidean geometry.

The intuition that is the implicit knowledge of reality plays the significant role in the development of views on the nature of mathematics. The wording of the implicit knowledge can offer us the arguments in favor of one or another version. Why should we find the certain essential interpretation of mathematics the most acceptable? We consider the arguments of mathematical realism before discussing the specific details of the construction of the interpretation. Speaking of truth criteria and defining their role in various areas of knowledge we partially reveal the ontological basis of these areas. We can choose empirical, rationalistic criteria or the criterion of practice as the main ones. Do the truths of mathematics correspond to reality? And if it’s so what reality is it? Let’s consider the connection of mathematical truths with main groups of truth criteria to clarify this question. How is the mathematical knowledge associated with empiricism? It is known that the idea to recognize the mathematical propositions as the empirical knowledge finds its followers, with certain reservations and in different interpretations. But can we recognize the truths of mathematics as empirical generalizations, if it is not succeed to find examples to refute them empirically? Is it possible to imagine that the scientist faced with the contradiction between mathematical calculations and experimental data merely recognizes, for example, that sometimes two plus two equals five? On the other hand, we cannot agree with those who argue that the truths of mathematics are in no way associated with the experience, neither confirm nor deny it, because they have no relation to reality but act only as a way of our knowledge. Firstly, mathematics often reveals abstract models of such areas of reality, the material world, which can be described by the natural sciences only after a

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

199

considerable time. Secondly, the empirical criteria of truth indirectly confirm the laws and regulations of mathematics through their unfailingly efficient use in natural scientific understanding of the world. The criterion of practice plays even more obvious evidence. If we understand practice as purposeful, planned and projected transformation of reality by human being, then, for example, the modern material production just loudly proclaims the truth of mathematical statements! Based on the mathematical concepts and laws we transform the world, and the success of this transformation obtaining the expected results confirms the satisfaction of our knowledge of reality. However, if empirical knowledge, principles and laws of the natural sciences can be refined with practice, the truths of mathematics can be confirmed with practice only, and this fact, again, tells us about their non-empirical nature. Finally, when we talk about the rationalistic criteria as so logicality, consistency, argumentativeness of knowledge system, its orderliness, we need obviously to recognize that mathematics has not only a priority orientation on these criteria, but also acts as a standard of rational knowledge, serves as a source and indicator of scientific rationality criteria. In our opinion, these criteria tell us about the truth of mathematical statements and their objective status, that is their belonging to being! Many authors recognize the consequence of mathematical realism. V. V. Tselishchev shows that Platonism acts as the ontology for working mathematicians [1, p. 31–37], and we can not disagree that such philosophical foundation allows them to operate very successfully. M. Dummett notes the feature of the evolution of views of many thinkers, which consists in the final decision of the “complicated” realism [2, p. 472]. H. Putnam says about realism as one of the “basic intuitions”. However, discourses about these arguments usually conclude with the system of counterarguments aimed to justify the rejection of realism. The apparent absurdity of trying to explore some ideal world of mathematical entities is quite comparable with pessimism about the possibility of knowing the various components of the material world. This fact can be considered as realistic arguments from the history of science. For example, for a long time it was not impossible to research the micro-world and physical fields, although these investigations have been long anticipated with speculative philosophical constructs (atoms of Democritus, fluids of Descartes etc.). The history of science offers a variety of examples of mathematical anticipation. The mathematical results of N. I. Lobachevsky and other scientists preceded the recognition of curvature and varying the parameters of the physical space-time. The development of the theory of multidimensional spaces (Kaluza, Klein and others) considered a mathematical exercise devoid of physical meaning for about half a century also serves as an example. E. Wigner says about the presence of numerous anticipations in his famous article “The inconceivable effectiveness of mathematics in the natural sciences” [3, pp. 1–14]. The scientists have repeatedly addressed to develop new, unexplored areas such as transcendental and transfinite numbers, gravitation, electricity and magnetism, molecules, atoms etc. As we know, such researches proved to be very productive. Now apparently the problem of developing the program of mathematical realism is made before the philosophy of science in order to transfer the part of its problems and results to the concrete sciences later. The problematic construction and lack of suitable ontological models are the significant factor hindering the recognition and consequently the development of realism. How do the objects and the truths of mathematics exist, where is this part of reality? This question remains central. It apparently can not be answered if we understand the reality as the material world only, if we contradistinguish the reality and possibility. To our opinion, it is necessary to understand the phrase “the possibility

200

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

exists!” in literal sense for the decision of this question. Possibility is a part of the reality! Truths and objects of mathematics are the abstract expressions of universal laws of realized and still unrealized possibilities and all that is possible at all. Now we consider a number of positions reflecting our understanding of the ontological and epistemological status of mathematical areas and mathematical knowledge in general. In these positions we try to express what mathematical truths and objects are and what their attitude to being and to the process of cognition are in the most simple and clear way. First of all, in mathematical knowledge we can at least distinguish three areas the essential bases of which are not identical. It is, relatively speaking, the “arithmetical” component of mathematical knowledge based on the positions derived from cardinal and ordinal relations; the “geometric” component which operates with truths and objects that have spatial attributes; the “logical” component that is the set of areas engaged in expression of causation, conjunctive and other connections. In our opinion, non-identity of ontological and epistemological bases of these components of mathematical knowledge is quite evident on the present stage of the development of mathematics and its foundations. Indeed, the history of ideas of logicism and Gödel’s results convincingly show us the irreducibility of arithmetic to logic. Attempts to reduce the bases of mathematics (arithmetic) only to the laws of logic could not give the expected results except the results claiming inalienability of logical component in the essential foundation of mathematical knowledge. We can note that the problems of the definition of general and specific features of the two branches of logic – mathematical and philosophical – are largely due to the fact that the projection of mathematical logic into natural language began to work out much earlier than the “pure”, mathematical logic or, if you like, the latter one began to develop in the unity with this projection. Logic developed in the projection on natural language that is to some extent similar to the way how the theory of probability developed implicitly projected onto the playing field of intellectual human activity. While other mathematical fields – geometry, arithmetic – separated from their projections on nature and other areas in the early stages of their development. So, the bases of arithmetical and logical components of mathematics are not identical. Likewise, this is the case with arithmetical and geometric components: heterogeneity of the numerical series and homogeneity of line, different types of intuition in these areas – all this (and much more) indicates the presence of the essential differences. As for the bases of geometric and logical components, the differences are also apparent as these areas have clearly different types of intuition (contemplative and rational ones, relatively speaking) and the sphere of the most effective applications (matter, space and mind, thought processes). Thus, we can distinguish at least three basic components what allows to pre- make several theses into the scheme of the onto-epistemological interpretation of the foundations of mathematics. 1. All areas of mathematical knowledge based only on the positions derived from cardinal and ordinal relations are found on the initial, given a priori principles of mind. These principles are the possibility of its existence and related to the properties of reality (material, ideal, potential ones) expressed its continuous and discrete nature. 2. Geometric initial truths, or rather, the possibility of building a system of geometrical truths is also an integral part of mind expressed the universal, common forms of existence of the material world. 3. All branches of mathematical logic, that is the areas engaged in expression of causation, conjunctive and other connections, properties of the functioning of mind, the reasoning process

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

201

are based on the necessary component of mind related to the expression in itself the possibilities of construction and operation of any system including mathematical ones. Obviously all three components of the foundations of mathematical knowledge have extensive derivative areas in which these foundations intersect. However, these components are not identical but specific. Nevertheless the fact that they express the most general laws not only of all that exists, not only hypothetical, but all that is possible at all defines the very belonging to mathematics for all these areas. As for the question of the relation of mind and the foundations of mathematical knowledge to being, it seems legitimate to assume that the mind belongs reality the extent to which all the possibilities of its development, transformation and existence relate to reality. If we accept the above position as the initial installing hypothesis, we can try to develop a variant of the onto-epistemological interpretation of mathematics. It is necessary to structure mathematics and then justify, explain the elements of this structure gradually for building an interpretation of the foundations of this science. Having sketched above structuring as a basis, we assume that within the first, “arithmetical” component the numbers need for the explanation primarily. Together with the numbers, it is necessary explain many other mathematical concepts and objects for giving clarity to the foundations of this area. The explanation can be understood as the identification of philosophical, ideological, onto-epistemological sense in this case. Such detection has a visual analogue in the natural sciences, where, for example, so-called “physical sense” of a phenomenon or process is described, disclosed together with its mathematical description. However, it does not mean the possibility of identification of mathematics or its foundations with empirical sciences. Objects and the laws of mathematics, as opposed to objects and laws of nature sciences are neither abstractions from the empirically perceived objects and phenomena no derivatives of these abstractions. In this regard we can call to mind that Frege indicates the impossibility of obtaining unit by abstraction from the Moon, for example, talking about the illegality of the interpretation of numbers as abstractions of objects. He also talks about the uncertainty of the object from which it is necessary to abstract for getting zero. “From what, exactly, is it necessary to abstract, for example, to go from the Moon to the number 1? … 1 is not a concept, under which the Moon may fall. 0 has not even the object from which we start with abstraction” [4, p. 73]. There is some sense in such arguments of Pythagorean type, because they may help to clarify the essential epistemological status of numbers to some extent. Since the set of numbers is infinitive and they all have different properties, it would be logical to consider the question about the status of some of them – zero, one etc. or even the questions about the status of numbers corresponding to the figures, because ultimately they play a key role in the decimal counting system. Similarly, we can use the Pythagorean arguments to series of other basic mathematical concepts. However, we can reveal a great deal of such concepts and consequently possible approaches. We try to start from the beginning that is from arithmetic and natural series of numbers. In our opinion, it should be given a particular attention to zero, one and two. Their specificity was observed earlier. For example, Frege states that “... the numbers themselves have their orders; each one is formed with its own way and has a peculiar, especially noticeable at 0, 1 and 2.” [4, p. 37]. Let's start from zero. Zero can be interpreted as the mathematical expression of the possibility of existence. For example, when we the put zeros after the decimal point in the decimal fraction, it is understood that any figure or figures will stand after the zeros and there is the possibility of entering tenths, hundredths and etc. into this fraction but where there are zeros this possibility is not implemented . So the number

202

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

0.046007 expresses, among other things, unimplemented possibilities of the presence of tenth, tenand one hundred thousandth. The number 0.201 contains a reference to the unimplemented possibility of the presence of hundredths. Similarly we can demonstrate the above arguments on natural, integer and other numbers: 104023008; −2453067; 4.(209 ) and etc. Zeros will point to the possibility of the presence of units, tens, hundreds and so ones till certain value depending on the number of digits in the number or on the possibilities of the presence of tenths, hundredths and etc. When children learn account teacher says that if from the basket, where there are five apples, they take two apples and then three apples more, there will be zero apples in the basket. The number of apples – “zero apples” – indicates the possibility of their presence while the possibility of the presence of other objects, such as ships or meteorites is not implied. Here is quite pertinent question of whether it would be more accurate interpretation of zero as a mathematical expression of unrealized possibility of the presence? In our opinion, the answer this question will be negative since, for example, the number 1000 consists of units, tens and hundreds, and the interpretation of zeros in it as unrealized possibilities of the presence creates ambiguity and contradiction. Thus zero as the mathematical expression of the possibility of existence without regard to the implementation of the possibility. It should be especially noted that the possibility can not be equated with the probability. Probability can be pre- defined as a quantitative expression of possibility. The very same possibility should be understood as the fundamentally permissible at all. For example, the probability to get a white ball out of the box containing only ten black balls is equal to zero, but it is acceptable in principle (Leibniz or Wittgenstein would say logically acceptable) that is possible, in our accepted sense of the word, in opposed to the outcome when we get a root ball or a triangular square. In this sense, the common name “impossible event” it would be better replaced by “an improbable event”. Let’s continue our discussion with interpretation of the next number – one. One can be interpreted as a mathematical expression of the implemented possibility of the presence. For example, when we write the number 0.1, we point out that the possibility of the presence a certain (tenth) of the share is implemented. When we write the number 10, it indicates the realization of the possibility of the presence a certain number (ten) etc. In principle, bearing in mind the possibility of translating the decimal to binary scale of notation, we could say that the essential foundation of numbers has been mainly marked. However, the possibility of reduction, as we know from a number of examples, does not mean identity of ontological and epistemological bases. Indeed, geometry, as noted above, has its own onto-epistemological bases other than arithmetical ones, although the geometric relations are translatable into numerical ones with a sufficient degree of completeness, thanks to the work of Descartes and others. B. Russell defines the geometry as a field of research of sequences of two or more dimensions that is a continuation of “pure mathematics” in Russell’s terminology of trying to embody the idea of reducibility bases of mathematics to logic [5, p. 372]. In our interpretation, this definition reduces geometry to the arithmetical component of mathematics that does not correspond to the real situation, as already noted. Thus, reducibility decimal to binary scale of notation does not prescribe the necessity of limiting the components of the essential interpretation of numbers. The illumination of the next number – dyad – as the mathematical expression of the availability of an alternative, variability, and ambiguity can serve its essential interpretation. For example, saying that the length of one segment longer than the other one or that ten more than seven, we specify only quantitative differences. However, the difference between one and dyad is also a qualitative differ-

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

203

ence having the essential foundation. If one is the mathematical expression of the implemented possibility of the presence, but dyad is mathematical expression of the implement possibility (of the presence) of alternative, the availability of choice. As for trine and other numbers corresponding fingers we need to acknowledge the absence (perhaps, temporarily) of a similar interpretation. However, most likely, this absence itself acts as interpretation in the sense that the natural numbers actually need three basic elements with the most strongly pronounced ontological specificity in this aspect of the essential features. Thus, natural numbers appear as a combination of expressions of the possibilities of the presence, implement possibilities and alternatives. It deals with numbers corresponding fingers and other numbers. Obviously, in this case, the decimal system is the most convenient and this “convenience” can not be considered random without good reason. Apparently, it is a consequence of not yet certain essential features of numbers. At the end of this brief review, we should like to note that such constructions, as it is shown to us, ought to bring the direct use not only for the philosophical foundation of mathematics but for mathematics itself. However, a clear demand of the onto-epistemological interpretation of mathematical knowledge does not occur every day in all areas of science. It can manifest itself in its different sections, at peripheral areas where heuristic process is carried out, where it is not enough of tried and tested mathematical and the established notions to solve the problem. There are also periods in the process of the development of science when its extensive sections begin to need in the definition of the most suitable, adequate variant correlating their initial principles and settings with the reality and the process of cognition. For example, the period of the working-out of non-Euclidean geometry, the period of the creation and overcoming the crisis of “naїve” set theory and others appeared such a revolutionary step in the development of mathematics. REFERENCES 1. 2. 3. 4. 5.

Tselishchev V. V. Philosofija matematiki [Philosophy of Mathematics, in Russian]. Part 1. Novosibirsk: Nauka, 2002. Dummett M. The interpretation of Frege’s philosophy. London, 1981. Wigner E. P. Communications on pure and applied mathematics. 1960. Vol. 13. Frege G. Osnovopologeniya arifmetiki: Logiko-matematicheskoe issledovanie o ponyatii chisla [The bases of arithmetic: logical-mathematical study of the concept of number]. Tomsk, 2000. Russell B. The Principles of Mathematics. 2nd td. London, 1937. Received 05.06.2015.

204

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

DOI: 10.15643/libartrus-2015.3.3

Аргументы и элементы реалистического толкования математики: арифметическая составляющая © Е. И. Арепьев*, В. В. Мороз Курский государственный университет Россия, 305000 г. Курск, ул. Радищева, д. 33. *Email: [email protected] Целью статьи является рассмотрение реалистического истолкования природы исходных математических истин и объектов. В статье обсуждаются аргументы реализма, препятствующие его признанию среди философов математики, а также способы устранения причин, обусловивших такую ситуацию. Эта статья эксплицирует вводные положения такого подхода и представляет реалистическую интерпретацию арифметической составляющей математики. Показано, что отсутствие приемлемой онтологической интерпретации математического реализма и есть основное препятствие такого признания. В статье разъяснены исходные положения этой интерпретации и представлена реалистическая интерпретация арифметической составляющей математики. В заключение хотелось бы отметить, что такие построения, как это показано нами в статье, могут быть использованы не только для философского обоснования математики, но непосредственно и в самой математике. При обосновании выводов авторы основывались на результатах исследований крупнейших математиков девятнадцатого века, интерпретируя их в широком историко-философском контексте. Свою точку зрения авторы иллюстрируют примерами из арифметики и геометрии – эвклидовой и неэвклидовой. Ключевые слова: неявное знание, математическое знание, эмпиризм, математический реализм, онто-гносеологичсекий статус областей математики, интерпретация нуля, натуральные числа, неэвклидова геометрия. Просьба ссылаться на эту работу как: Arepiev E. I., Moroz V. V. Arguments and elements of realistic interpretation of mathematics: arithmetical component // Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3. Pp. 198–204.

Поступила в редакцию 05.06.2015 г.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

205

DOI: 10.15643/libartrus-2015.3.4

К вопросу о моделях функционирования современного общества © Л. Жак1, В. В. Циганов2* 1Karlovarský

rozvojový institut 31 Hornická, Olšová Vrata , 360 01 Karlovy Vary, Czech Republic. 2Северо-Западный

филиал НОУ ВПО «Высшая школа приватизации и предпринимательства-институт» Россия, 190005 г. Санкт-Петербург, ул. 6-я Красноармейская, д. 24. *Email: [email protected] В статье рассмотрены общие вопросы роли науки в современном общественном дискурсе с уделением основного внимания месту политической экономии. Дается критическая оценка того факта, что общественные науки излишне подчинены властным интересам и скорее освящают деятельность элит, чем занимаются поиском моделей здорового функционирования общества. Эти модели должны соответствовать современной изменчивости общества и не могут быть связаны неизменными парадигмами и всевозможными «измами». Политическая экономия должна заниматься рассмотрением вопроса человеческой свободы и растущего социального неравенства, создающего угрозу обществу. Необходимо более пристально заниматься рассмотрением устойчивого отношения социально-экономической и естественной среды, культуры и природы. Речь идет о новом понимании того, что представляет собой современное производство и как общество должно с ним справляться. Имеются в виду не только классические отходы, но и отрицательные внешние эффекты. Человека нельзя низвести к «человеческим ресурсам» или к человеку экономическому («homo economicus»). Ударение делается на гуманность и понимание человека как неразделимого индивида. В статье подчеркивается важность преимущества полной ответственности перед ответственностью ограниченной и преимущества индивидов и их ассоциаций перед экономической корпорацией. Общество нельзя ни низвести на уровень экономического подразделения, ни управлять им как бухгалтерской единицей. Хорошее правление включает заботу о воспроизводстве, справедливости и безопасности. Имеется в виду достаток, достойность и доверие между людьми. Ключевую роль играет спор, борьба за человеческую свободу и свободную жизнь, которая является смыслом самое себя. Важными, но все более редкими являются свободные люди, которые могут вести такую борьбу в духе единства в споре. Политическая экономия должна вести поиск возможностей продолжения еврейско-крестьянской традиции без бога. Ключевые слова: политическая экономия, свобода, справедливость, солидарность, ответственность, индивидуум, семья, ассоциация, корпорация, миф, человечность, устойчивость развития.

Политическая экономия, на наш взгляд, должна обратить свое внимание в настоящее время и в ближайшем будущем. В связи с этим, необходимо отметить, что современные исследователи считают наиболее актуальными вопросы регулирования отношений между политической и экономической сферой. При этом в научных выводах не подчеркивается то, что такие сферы автономно практически не существуют, хотя теоретически их можно отделить одну от

206

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

другой и затем путем описания теоретических связей получить докторскую степень или профессуру. Любимая тема – это экономический кризис и его «научное» объяснение [10], в то время как простой факт того, что кризис возник вследствие необыкновенной ненасытности нескольких индивидов и последующего массового воровства, не признается научным. Причины неудач современных экономических наук лицом к лицу с масштабным общественным кризисом Запада невозможно объяснить только тем фактом, что большинство научных экономических элит находятся в общественной и финансовой зависимости от современной системы и в своих научных работах они будут ее воспевать и поддерживать как единственно возможную, пока она не обрушится. Бритва Оккама в современной экономической науке и не только в ней полностью подавлена Оккамовой метлой [4], мощным орудием научного успеха, который заметет под ковер все, что не соответствует хламу и нарушает совершенство образа экономической теории и, в частности, политической и экономической практики, которую апробирует и восхваляет. Существует также долгосрочная системная причина, заключающаяся в устаревании общественных наук, в том числе и экономики. Это устаревание связано с упрямым отстаиванием картезианского дуализма, отделяющего мышление от материи, и систематическим отданием предпочтения количественному выражению всех явлений, включая ментальные. Это ведет к проникновению своеобразного, и к тому же устаревшего, ньютоновского физикализма в общественные науки, особенно в экономику, и к теоретической недооценке и даже к игнорированию «мягкой» части действительности, которую невозможно достаточно хорошо измерить, оценить и представить в числовой форме. Естественно, такие общественные и экономические теории создают совершенно искаженную картину мира и оправдывают подавление и сдерживание мягкой, трудно исчисляемой и оцениваемой части реальности и сокрытие ее значения для социально-экономической практики. С прагматической точки зрения видно, что образ действительности, создаваемый современной экономической наукой, не только оправдывает текущее положение вещей, но и становится непосредственной движущей силой ежедневной практики бесцеремонной жадности, уродливого разрастания и высокомерия. Он оправдывает войны, терроризм, тиранию и уничтожение природы. Утверждает, что общее всестороннее загрязнение окружающей среды является неотвратимым и закономерным и нам остается только принять такое положение вещей и смириться с ним [11]. С интеллектуальной точки зрения заметна устарелость, поскольку современные данные не только естественных наук, но и математики, биологии и медицины позволяют создать намного более пластичную и реальную картину человеческого поведения в его отношении к окружению и мышлению, чем та, на которой упрямо настаивают современная социология и экономика [1]. С этической точки зрения большая опасность заключается в том, что предлагаемые общественными науками современные взгляды на реальность никоим образом не соприкасаются с трансцендентностью и не могут стать фундаментом какой-либо общественной, или хотя бы групповой системы ценностей. С этим связан и эстетический контекст, поскольку современные описания действительности являются или безвкусными, или просто уродливыми и непривлекательными. Например, политическая экономия систематически предлагает только две абсурдные карикатуры реальности – капитализм и коммунизм, утверждая при этом, что кроме них не существует никакого другого пути [2].

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

207

Главной задачей экономики как науки является содействие возвышению человека, всей человеческой культуры, уровень которой определяется именно качеством ее отношения к окружающей среде. Заменяя в своих выкладках человека странным препаратом под названием homo economicus [14], или низводя людей и целые группы до уровня трудовых ресурсов (human resources или просто HR), современная экономика, в сущности, не отличается от наук, которые оправдывали и научно обосновывали Нюрнбергские законы. Экономика как наука о редкостных благах не задается вопросом, почему собственно они являются редкостными, какое решение властей о монополии или предоставлении лицензии сделало их редкостными и недоступными, и сколько людей вследствие этого властного решения утратило свободу. Современная экономика совсем не способна справиться с категорией достатка чего бы то ни было. Мерилом качества модели, которую должна предоставить новая экономическая наука, должна стать степень динамической гармонии между мышлением и окружающей средой при обеспечении достаточных источников для свободного развития каждого индивидуума как условия свободного развития всех людей, всей человеческой культуры. Для моделирования чего угодно в экономической науке мы располагаем, собственно, только балансом с его легендарными понятиями «дебет и кредит» [15]. Если взять продукцию какой-то системы, то ее можно разделить лишь до трех основных статей на правой стороне баланса. Первая – это продукция для собственного потребления, вторая – это продукция для обмена за иную продукцию для собственного потребления, а третья – это отходы. Если посмотреть на сторону потребления, то есть налево, то также увидим только три статьи. Разумеется, ту, в рамках которой потребляем прямо свою продукцию, затем ту, за которую мы в одном или несколько шагах сменили свою продукцию и, наконец, здесь есть еще третья статья. Мы можем назвать ее как «остальное потребление», то есть то потребление, за которое мы не должны обменивать собственную продукцию. В источники, предлагающие возможность «остального потребления», входят выгоды, которые нам предоставляет наша окружающая среда, и которые называются энвайронментальными (экологическими) услугами. Всю эту проблематику включает в себя понятие естественный (природный) капитализм [7], который представлен группой экономических теорий, включающих в баланс именно расходы на энвайронментальные услуги, подобно тому, как это все больше и больше юрисдикций делает с расходами на ликвидацию отходов. Политическая экономия должна бы принять энвайронментальные услуги как расходные статьи, точно так же как должна бы в продукцию под статью отходы последовательно включать то, что сегодня мы целомудренно называем отрицательными экстерналиями [14], но в действительности имеется в виду нагрузка на нашу социально-экономическую среду. Бесспорно, это могло бы помочь снизить расточительность по отношению к естественным источникам, с их последующим уничтожением и с ростом производства отходов. Подъем человеческой культуры не может основываться на порабощении большей части человечества и росте объема прибыли, сосредоточенной в руках незначительного меньшинства. Главным заданием новой экономики станет новое определение редкостности источников и благ, разделение ее на естественную и искусственную и исследование связи между редкостностью и качеством свободы мышления и человека. Результатом этого исследования станет определение экономики потребностей и экономики желаний, причем особую важность

208

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

приобретает определение аутентичных желаний, образующих свободного индивидуума, имеющего амбиции быть самим собой, и искусственно внедренных желаний, которые приводят индивидов к их взаимозаменяемости, а общество к стадности. Политическая экономия столетиями занимается отношением труда и капитала. Она приложила огромное усилие поиску способа, как освободить труд от капитала. Между тем на практике произошло то, что капитал освободился от труда, без того, чтобы этому помогла какаялибо теоретическая деятельность [2]. Следующим, чем политическая экономия должна заняться, является переход от исследования конкретного объекта, его параметров и их возможного изменения к исследованию среды, контекста данного объекта. Найти главные параметры среды, которые оказывают влияние на вид, устройство и поведение его частей является вызовом для политической экономики современности и будущности. Ключевым здесь является понимание роли политической экономики, а именно, что она должна служить успешному нахождению пути к устойчивому общественному развитию [11]. Хорошее управление должно включать заботу об общественной репродукции, безопасности и справедливости. С точки зрения отдельного человека речь идет о достатке, доверии и достойности. Тем не менее, творческое развитие невозможно без свободы, поэтому ключевой задачей политической экономики должна быть защита человеческой свободы, той свободы, которая две тысячи лет назад поднялась в греческой общине, когда человек освободился от господства мифа. Эту задачу защиты и поиска подобия человеческой свободы нужно подчеркнуть в качестве первичного потому, что мир античной и связанной с ним еврейско-христианской традиции, а вместе с ним и Россия, снова сегодня впадают в капкан мифа. В совершенстве это выражает идея Френсиса Фукуямы [5] о конце истории в либеральном капитализме. История началась именно там, где человек освободился от безопасности акцептированного смысла, смысла, однажды данного, который нельзя проблемизировать. Именно там, где углубляется «дистанция от мифа», где происходит это «освобождение» и где человек начинает задавать вопросы, которые были не нужны при господстве мифа. На эти новые вопросы нет, однако, своевременных ответов. Обнаруживается проблематичность не того или иного, а мира и нашей среды вообще. Именно открытие этой вездесущей проблематичности было тем «Большим Взрывом», который существенно изменяет образ жизни, по которому люди до того времени жили, изменяет их мир и человека как такового. Сейчас люди в удобный мир раз и навсегда данного и человеком без вопросов принимаемого смысла, смысла хотя и скромного, но надежного, массово возвращаются политиками и средствами массовой информации. Такой мир имеет смысл, т.е. понимание того, что существует власть – боги, стоящие над человеком и демонично правящие им. Подобный характер божества имеют также всевозможные государственные устройства или «-измы», парадигмы, которые не подвергаются сомнению[13]. Желание создать какой-то совершенный общественный строй, «-изм», новый общественный договор, является чрезвычайно притягательным. Выдающимся личностям в их попытках создания не мешает даже то, что в большинстве случаев это заканчивается трагедией. В лучшем случае на костре или на эшафоте находит свой конец сам творец, в худшем ценой за это будут тысячи и миллионы жизней. Политическая экономия должна избегать этой амбиции и, наоборот, должна перед ней как можно более эффективно предупреждать.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

209

Политическая экономия должна, иметь амбицию принять текучесть, неопределенность, изменчивость и проблематичность этого мира и освобождения от костылей мифов, божеств и «-измов». И не только принять, но также активно о ней заявить. Не повторять метафизическирелигиозные попытки нахождения положительного общего смысла, а эту проблематичность, наконец, выдержать и принять. Пойти по пути поиска, решиться жить в старых вопросах и во все большей неуверенности, заявить о том основном, что, по-видимому, делает человека человеком, а именно, то, что об этой проблематичности знает. Позволим себе тезис, что задача современной политической экономики состоит в доработке христианско-еврейской традиции без бога. Трудно представить себе большую ересь. Политическая экономия должна встать на пути назад к безвременью и несвободе мифа о закономерности социального неравенства [1]. История не закончилась бы потом ни нигилизмом, ни либеральным капитализмом, а могла бы продолжаться до тех пор, пока бы буквально не оперлась о принцип проблематичности, из которого появилась. Сегодня мы являемся свидетелями того, что современный общественно-научный дискурс с одной стороны хочет избежать проблематичности, а с другой – является тенденцией к катастрофизму [3]. Следует учитывать, что целью свободной жизни, которую политическая экономия должна защищать, является, прежде всего, сама свободная жизнь, смыслом которой является удержание ее свободы [13]. Свободы люди добиваются в первую очередь в борьбе против тех, которые хотят их свободы лишить. Эта борьба есть, в конце концов, не что иное, как соперничество о примирении с проблематичностью, в которую свободный человек поставлен, и именно из неё возникает «дух общины», которым является «дух единства в состязании» [13]. Такая борьба – это не разрушительная страсть дикого наездника, она является творцом единства, а оно основано на духе единства в соперничестве, и более глубоко, чем любая мимолетная симпатия и коалиция по интересам. Она является лучшим творцом, чем любая утопическая или научная конструкция или модель общественного устройства [9]. Это творец солидарности потрясенных [12], но неустрашимых, солидарности тех, кто способен понять, в чем смысл жизни и смерти и что является следствием этого, в чем смысл общества и истории. Но эта солидарность не может превратиться в основу какого-то «-изма», она должна остаться живой и текучей [2]. Одновременное соединение свободы и индивидуализма, утверждение, что только независимый индивидуум может быть свободным, это опасная и глупая карикатура реальности. Свободную жизнь признанной проблематичности, изменчивости и текучести можно удержать только в обществе, где свободные создадут и удержат для своего соперничества открытое пространство, в котором они будут выступать заодно. Таким пространством является «полис», община, которая появилась на рассвете истории как нечто, чего здесь еще не было, как сообщество свободных, которые пришли к согласию относительно законов и правил, относительно чего-то, что категорически рассматривалось ими как правильное и что хотели в дальнейшем уважать как право. Греческая община, полис имеет написанную, вытесанную на камне и выставленную в общественном месте конституцию, политею – свод законов, которыми община учреждена и которые в споре и в сражении возникают как нечто, что, наконец, стоит над спорящими сторонами и делает возможной их свободу. Однако с учреждением общины борьба не заканчивается. Пространство свободы постоянно находится под угрозой, причем не только извне, но прежде всего изнутри. Самая важная

210

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

задача современного общества, основанного на еврейско-христианской традиции, состоит, таким образом, в преследовании этой двойной опасности и в заботе о возможностях, которые способны свободу укреплять [14]. Но ни одна из них не предохранена от опасности. То, что определенное время было способно указывать направление, может при конфронтации с более глубоким испытанием проявить себя как ложный путь. Следовательно, необходимо постоянно быть начеку и в нужном месте вмешиваться. Но кто знает, когда это нужно? И за это должна вестись, и ведется борьба, а политическая экономия и главные ее представители в этой борьбе должны принять активное участие. Одной из существенных характеристик нашего времени является тот факт, что количество тех, которые отказываются от современных мифов и хотят свободно встретиться и создать, таким образом, очередное подобие человеческой свободы, в нашем мире быстро уменьшается. С одной стороны, чересчур слабы те, у которых нет иной возможности, кроме заботы о собственном выживании, и ни на что иное у них не остается ни сил, ни времени. С другой стороны, чересчур сильными являются те, которым не остается ничего иного, чем заботиться о сохранении своей собственной позиции и ни на что иное у них не остается ни сил, ни времени. Ни одни, ни другие не совсем свободны, чтобы смогли продвинуться в ключевой борьбе. Это самое страшное последствие неравности в обществе – общество потеряет способность обновлять само в себе пространство свободы. Свободные и равные, которые ведут такую борьбу столетиями, все более редки и одновременно все более не желаемы. Те, которые разрушают миф, отрывают людей от их сладкого неведения и снов. Политическая экономия должна со всей серьезностью направить свое внимание на вопрос, почему даже самая демократическая политическая система не способна создать достаток свободы, изменчивости и вариабельности во всем обществе. Это связано с тем, что распределение власти в обществе все больше отличается от распределения политической информации, которую все больше приносят пустые речи, имеющие на действительные события все меньшее влияние. Власть все больше перенимают на себя экономические системы, в частности корпорации. Если посмотреть на то, что именно так усиливает роль частных корпораций, то увидим, что именно система политической демократии и ее правовой строй дают им пространство для взлета. То, что им дает крылья, – это не Red Bull, а правовым строем наделенный иммунитет ограниченной ответственности. Очевидно, что ограниченная ответственность приносит в любой коммуникации с лицом, имеющим полную ответственность, отчетливую выгоду. Кто может потерять меньше, тот более свободен, может рисковать и с меньшим усилием выиграть. В долговременной перспективе преимущество систем с ограниченной ответственностью совершенно очевидно. Вариабельность экономических систем естественно низкая, так как они ориентированы на конкретный результат и оказывают отрицательное влияние на вариабельность всего общества. Одна только степень вариабельности рыночных отношений не оказывает на общество такого положительного влияния, чтобы оно избавилось от всего отрицательного. Часто она, наоборот, лишь служит усилению роли ограниченной ответственности в обществе. Вопрос степени и распределения ответственности в обществе является ключевым. Низкая степень ответственности никогда не должна быть связана с правом определять общественные правила. Совсем не напрасно предупреждал Александр Гамильтон [14] чтобы избирательное право принадлежало неимущим и несвободным. Речь идет не об особом статусе

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

211

элит, а о моральном риске при управлении обществом теми, которым нечего терять. Не следует забывать о том, что рыночная экономика всегда имела успех и утверждалась тогда, когда была не универсальным общественным принципом, а над ней возвышалось определенное устройство в виде совокупности ценностей и правил, которое олицетворяли стоящие над торговыми отношениями люди с высоким имущественным и моральным уровнем или каким-то образом отделенные от них. Так было в прошлом, так происходит и сегодня. Эти люди могут быть диктаторами или просто входить в составную часть властных структур. Например, в настоявшее время в Китае самой большой рыночной экономикой планеты руководит коммунистическая партия, в США в течение столетий над ней господствует формально частный центральный банк (Fed), однако не только Сингапур упрочил представление и твердые принципы твердой руки. Классическим примером конфликта полной и ограниченной ответственности являются семейные фирмы. Пока в них преобладает естественная система ценностей семейных отношений, семейные фирмы относятся к самым лучшим и выносливым. С другой стороны, нет худшего разлада семьи, чем тот, в котором перевесят фирменные системы ценностей. В самом деле, семьей невозможно управлять как фирмой. В еще большей степени это касается государства [8]. Заслуживающей внимания формой управления рыночной экономикой является кооперативный принцип, который препятствует тому, чтобы без согласия членов кооператива руководство принимало существенные решения не в пользу членов или, наоборот, в пользу какого-то отдельного члена. Возникает вопрос, почему невозможно создать систему солидарной собственности национального богатства, из которого каждый дольщик-гражданин имел бы выгоду, но не мог бы ее передать в пользу третьего лица. Совершенно по-новому был бы сформулирован комплект гражданских прав и обязанностей [9]. Находящееся в солидарном владении национальное богатство и по-новому трактуемое понятие гражданства могло бы стать основой новой властной, общественной и политической системы. Властное давление частной собственности и рыночных отношений с ограниченной ответственностью, представленных корпорациями, получило бы достойного оппонента в виде систем с полной ответственностью, которые не зиждились бы лишь на поэтических, но пустых преамбулах конституции, а на действительно солидарной собственности и гражданстве, для которых стоит что-то делать, так как было бы плохо их потерять. Представление о таком общественном устройстве могло бы исходить из того, что в нем удается дифференциацию общества соединить со свободным развитием индивида, которое является условием свободного развития всех. Образ будущего должен исходить из убеждения, что человек должен быть на первом месте по отношению к какой-либо корпорации. Все двадцатое столетие мы являлись свидетелями как раз обратного положения в самом различном виде, а современная компания за индивидуальную свободу – это только ширма абсолютно неприемлемой тенденции. Исправление такого положения вещей в том, что полная ответственность должна в каждом случае стоять выше ограниченной. Ограниченная ответственность должна служить полной, а не наоборот [8]. Мы работаем для того, чтобы лучше жить, а не живем для того, чтобы лучше работать. Чтобы эти слова не были лишь графоманским советом, мы должны поднять уровень сотрудничества и солидарности всех тех, кто живут с полной ответственностью, и возвести такое поведение и поступки на почетный пьедестал современного общества. Если что-то может быть источником желаемого вида будущего общества, то это именно полная ответственность.

212

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

Альтернативой является качественно новая волна рабства с цепями, выкованными нашей собственной мыслью из убеждения, что корпорации – это что-то более важное, чем мы. Всем нам и каждому из нас отдельно нужно унифицировать Homo economicus и Homo stupidus в Homo sapiens sapiens. Восстановить, сохранить и далее развивать человечность – вот то главное, о чем здесь идет речь. ЛИТЕРАТУРА: 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15.

Bateson G. Mysl a příroda, nezbytná příroda. Praha: Malvern, 2006. Bauman Z. Tekuté časy. Praha: Academia, 2008. Diamond J. Collapse. Praha: Academia, 2008. Flegr J. Evoluční tání. Praha: Academia, 2015. Fukuyama F. Velký rozvrat. Praha: Academia, 2006. Graeber D. Debt: The First 5000 Years. Brooklyn, N.Y.: Melville House, 2011. Hawken P., Lovins A., Hunter Lovinsová L. Přírodní kapitalismus. Praha: Mladá fronta, 2003. Hrubec M. Od zneuznání ke spravedlnosti. AV ČR, 2011. Кошкин В. И. Рыночная экономика России: путь к демократии. Москва: Экономика, 2013. Krugman P. End This Depression Now! Melrose Road Partners, 2012. Neubauer Z. O čem je věda. Praha: Malvern, 2009. Olšovský J. Slovník filozofických pojmů současnosti. Praha: Academia, 2005. Patočka J. Kacířské eseje o filosofii dějin. Praha, 2007. Sedláček T. Economics of Good and Evil. Oxford University Press, 2011. Тимофеев С. А. Антиэкономикс. Москва, 2008. Поступила в редакцию 15.06.2015 г.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

213

DOI: 10.15643/libartrus-2015.3.4

On the question of models of functioning of modern society © L. Zak1, V. V. Tsiganov2* 1Karlovarský

rozvojový institut 31 Hornická, Olšová Vrata, 360 01 Karlovy Vary, Czech Republic. 2Higher

School of Privatization and Enterprise Development – Institute, North-West branch 24 Krasnoarmeiskaya St., 190005 Saint Petersburg, Russia. *Email: [email protected]

The article deals with a topic of the role of science in current society and focuses on the role of political economy. There has been a critical feedback to the fact that the social sciences subordinate themselves to the interests of power instead of looking for the models of healthy society. These models should correspond with the changes in the society and should not allow to be tied with unchanging paradigms and various “-isms”. Political economy should deal with the topic of human freedom and increasing social inequalities, which threaten the society. It is important to work with sustainable relationship of social-economical and natural environment and with the relationship of culture and nature.) It is a new way of understanding what production means and how the society should cope with it. It is not just about classic waste but also about negative externalities. The human cannot be reduced to “human resources” or “homo economicus”. The emphasis is laid on humanity and taking human as an indivisible individual. The article emphasizes the importance of full responsibility preference over limited responsibility and preference of the individual and community over an economical corporation. The society cannot be reduced or administrated as an economical or accounting unit. Good governance includes taking care of reproduction, justice and safety. It is all about sufficiency, dignity and trust among people. The most important is the fight for human freedom and independent life, which is the meaning of itself. People who are free and can persist in such fight, which is held by a spirit of unity, are important but also more and more rare. Political economy should look for the possibilities how to follow up the Jewish-Christian tradition without the God. Keywords: political economy, freedom, justice, solidarity, responsibility, individual, family, community, corporation, myth, humanity, sustainability. Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article. Please, cite the article: Zak L., Tsiganov V. V. On the question of functioning of modern society // Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3. Pp. 205–214.

REFERENCES 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8.

Bateson G. Mysl a příroda, nezbytná příroda. Praha: Malvern, 2006. Bauman Z. Tekuté časy. Praha: Academia, 2008. Diamond J. Collapse. Praha: Academia, 2008. Flegr J. Evoluční tání. Praha: Academia, 2015. Fukuyama F. Velký rozvrat. Praha: Academia, 2006. Graeber D. Debt: The First 5000 Years. Brooklyn, N.Y.: Melville House, 2011. Hawken P., Lovins A., Hunter Lovinsová L. Přírodní kapitalismus. Praha: Mladá fronta, 2003. Hrubec M. Od zneuznání ke spravedlnosti. AV ČP, 2011.

214

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15.

Koshkin V. I. Rynochnaya ekonomika Rossii: put' k demokratii [Market economy of Russia: the path to democracy]. Moscow: Ekonomika, 2013. Krugman P. End This Depression Now! Melrose Road Partners, 2012. Neubauer Z. O čem je věda. Praha: Malvern, 2009. Olšovský J. Slovník filozofických pojmů současnosti. Praha: Academia, 2005. Patočka J. Kacířské eseje o filosofii dějin. Praha, 2007. Sedláček T. Economics of Good and Evil. Oxford University Press, 2011. Timofeev S. A. Antiekonomiks [Antieconomics]. Moscow, 2008. Received 15.06.2015.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

215

DOI: 10.15643/libartrus-2015.3.5

Интеллектуальная субстанция лирики Иосифа Бродского © И. И. Плеханова Иркутский государственный университет Россия, 664003, Иркутск-3, ул. Карла Маркса, 1. Тел.: +7 (3952) 24 34 53. Email: [email protected] Рассматриваются особенности лиризма И. Бродского, обусловленные интеллектуальной доминантой его сознания. Интеллект понимается как «направленное мышление» (К.-Г. Юнг), в художественной версии оно раскрывается как проективно-рефлексивное мышление. Даются базовые характеристики сознания поэта, обусловившие максимальную близость биографического и лирического «я»: стремление к отчуждению от мира и самодисциплина в духовном развитии. Прослежена связь между установками мировосприятия и их художественной реализацией. Мысль Бродского отличается отвлечённостью цели – постижением целостности бытия/инобытия, но реализуется как расшифровка материальных знаков проявления всеединого. Ключевые слова: И. Бродский, интеллектуальная поэзия, сознание, лиризм, рациональное в поэзии, художественные идеи, индивидуализм, душа и тело, рефлексия, хроносенсорика, метатекст.

Теория литературы [1] ещё не дала определение интеллектуальной лирики, хотя бы в её отличии от медитативной или философской. Цель статьи состоит в разработке понятия на материале поэзии Иосифа Бродского. Исходная позиция при рассмотрении феномена интеллектуального художественного мышления состоит в том, что суть не столько в теме рефлексии, сколько в её особенности – в доминировании рационального начала, самой сущности интеллекта. К.-Г. Юнг определял интеллект как «направленное мышление» [2, с. 598], в отличие от мышления, зависящего от чувства. Рациональность в жизни предполагает приоритет аналитического миропонимания, но в поэтической версии приоритет рассудка определяет особенности образности, т. е. художественного синтеза. Интеллект склонен воспринимать мир концептуально – сквозь призму идей, проверяя их подлинность и действенность, когда некое умозрение проецируется на внешнюю реальность, а в творчестве создаёт свою художественную программу. Разработанность программы – индикатор качества рационального художественного мышления. Развёрнутое описание метафизической системы миропонимания Бродского было проделано раньше [3], задача данной статьи – рассмотрение особенностей интеллектуального самосознания поэта. Основания для определения лирики И. Бродского как проективно-рефлексивной, т. е. выстраивающей систему идей и средств их воплощения, дают прежде всего собственные высказывания поэта. О приоритете идей над непосредственностью чувств, о довлении интеллектуальных установок и концептуальных формул свидетельствуют личные признания, которые временами дословно совпадают с поэтическими строчками. Рассуждения в эссе, интервью и стихах составляют единый метатекст, связывающий метафизические прозрения с жизненными реакциями, из которых, как свидетельствовал сам поэт, они и произрастали, что и позволяет максимально сближать лирическое и биографическое «я» поэта.

216

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

Так началом самостоянья, как подчёркивал Бродский, было отвращение к школьному и вездесущему советскому «орнаменту» на стенах – монотонному цвету с полоской: филёнка виделась как визуальное насилие, зримый предел, «пограничная линия, рубеж между серым и белым, низом и верхом. Это были даже не краски, а намёки на краску, перебивавшиеся лишь коричневыми заплатами: дверьми» («Меньше единицы» 1976) [4, с. 14–15]. Одно из последних стихотворений свидетельствует, что травма сознания не ослабела: «Но нестерпимее всего филёнка с плинтусом, / коричневость, прямоугольность с привкусом / образования» («Ответ на анкету» 1994) [5, с. 148]. Оппозицию составляет возведённая в ранг императива потребность вырваться за очерченный горизонт – это созерцание воды как зримой бесконечности. Идея высказана неоднократно, доминантно, вопреки страху повториться. Образ зафиксирован в лирической прозе: «серое зеркало реки, иногда с буксиром, пыхтящим против течения, рассказало мне о бесконечности и стоицизме больше, чем математика и Зенон» («Меньше единицы» 1976) [4, с. 9–10], – и в стихах: «При расшифровке вода, / обнажив свою суть, / даст в профиль или анфас / „бесконечность-о-да‟; / то есть что мир отнюдь / создан не ради нас» («Тритон» 1994) [5, с. 145]. Говоря о физической несвободе, Бродский в разные годы дословно повторял один афоризм: «Формула тюрьмы – недостаток пространства, возмещённый избытком времени» («Меньше единицы» 1976) [4, с. 23]. В интервью С. Волкову точность фразы подчёркнута «смиренным» комментарием: «тюрьма – ну что это такое, в конце концов? Недостаток пространства, возмещённый избытком времени. Всего лишь» (зима 1982 – весна 1989) [6, с. 73]. Самоповтор – симптом власти фразы над сознанием, ибо её чеканность являет поэту точность и полноту обретённой и зафиксированной истины. Тождество образов и смыслов, представляющих безмерное, свидетельствует, что поэзия и жизнь подчинены одним духовным и интеллектуальным установкам. В зрелости это осознаётся как реализация особого авторского замысла: «Суть не в формальных экспериментах, не в освобождении от формы. Что касается содержания, то я просто рассматриваю себя в роли подопытной морской свинки своих собственных идей и смотрю, что происходит с ними, и стараюсь их записывать» (1984) [7, с. 251]. И эта мысль тоже повторяется: «На самом деле я всю жизнь относился к себе – и это главное! – прежде всего как к некоей метафизической единице, да? И главным образом меня интересовало, что с человеком, с индивидуумом происходит в метафизическом плане. Стихи на самом деле продукт побочный, хотя всегда считается наоборот» (осень 1988 – зима 1992) [6, с. 316–317]. Так умозрение – или отвлечённое мышление – обусловило не только содержание духовного поиска, но и отношение к миру в целом: это самоопределение во внешней среде, решение экзистенциальных задач, разработка поэтики выражения мысли. Самохарактеристики Бродского акцентируют работу его сознания – как процесса критического восприятия действительности и поиска форм и способов автономного существования. Судя по признаниям, автономность была едва ли не врождённым качеством, чётко осознанным в ясной формулировке: «Биография писателя – в покрое его языка. Помню, например, что в возрасте лет десяти или одиннадцати (курсив мой. – И. П.) мне пришло в голову, что изречение Маркса „Бытие определяет сознание‟ верно лишь до тех пор, пока сознание не овладело искусством отчуждения; далее сознание живёт самостоятельно и может как регулировать, так и игнорировать существование» [4, с. 8]. Поэтически эта мысль развивается в теме одиночества – позиции не вынужденной, но свободно избранной, вполне гармоничной и органичной. Так было в молодости: «Воротишься на родину. Ну что ж. / Гляди вокруг, кому ещё

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

217

ты нужен… во всём твоя, одна твоя вина, / и хорошо. Спасибо. Слава Богу. // Как хорошо, что никого винить, / как хорошо, что ты никем не связан, / как хорошо, что до смерти любить / тебя никто на свете не обязан» («Воротишься на родину…» 1961) [8, с. 9]. В последнем стихотворении тема отчуждения доведена до самоотрешения на берегу Стикса: «Сделав себе карьеру из перепутья, витязь / сам себе светофор; плюс, впереди – река. / И разница между зеркалом, в которое вы глядитесь, / и теми, кто вас не помнит, тоже невелика» («Август» 1996) [5, с. 201]. В молодости лирическое «я» исповедально, сливается с биографическим, в конце оно персонифицировано в ироническом «витязе-сам-себе-светофоре» и отрешённом «вы», которое готово буквально стереть своё отражение – как память иных о себе и собственное присутствие в этом мире. Императив самоотчуждения реализован как неуклонная стратегия, он высказан даже в реплике интервьюеру по поводу лирики Ч. Милоша: «Назвать поэта „поэтом отчуждения‟ – величайший комплимент, который ему можно сделать» (1976) [6, c. 50]. Но очевидно, что комплимент адресуется особому типу самосознания и ментальности. Его предпосылки – внутри, а не в формирующих личность обстоятельствах, что и подчёркнуто самим поэтом, всегда настаивавшим на независимости творчества от биографии. Автономность – как базовая характеристика интеллектуального сознания – представляет интеллект едва ли не «монадой», аккумулирующей «всю действительную и потенциальную жизнь сознания» [9, с. 155]. У Бродского интеллектуальная установка имманентна личности и не обусловлена опытом, она изначально избавлена от наивности, непосредственности, иллюзий, поскольку система миропонимания всегда генерировалась изнутри, будучи, видимо, заданной от природы и усиленной спецификой дарования. Таков смысл личного признания: «Я всегда завидовал людям девятнадцатого века, которые могли оглянуться назад и разглядеть вехи своей жизни, своего развития. Какое-то событие знаменовало поворотную точку, начало нового этапа То ли из-за какого-то глубокого умственного изъяна, то ли из-за текучей, аморфной природы самой жизни, я никогда не мог различать никаких вех В некотором смысле такого периода, как детство, вообще не было. Эти категории – детство, взрослость, зрелость – представляются мне весьма странными Видимо, всегда бы какое-то „я‟ внутри маленькой, а потом несколько большой раковины, вокруг которой „всё‟ происходило. Внутри этой раковины сущность, называемая „я‟, никогда не менялась и никогда не переставала наблюдать за тем, что происходит вовне» [4, с. 18]. В юношеской лирике сосредоточенность в себе декларирована как высокое призвание: «У каждого / свой / храм. // И каждому свой / гроб. // Юродствуй, / воруй, / молись! // Будь одинок, / как перст!.. // …Словно быкам – / хлыст, // вечен богам / крест» («Стихи под эпиграфом» 1958) [8, с. 8–9]. В одном из итоговых стихотворений раннее прозрение оценивается как симптом духовной и творческой зрелости: «Так школьник, увидев однажды во сне чернила, / готов к умноженью лучше иных таблиц» («Меня упрекали во всём, окромя погоды…» 1994) [5, с. 203]. Мотив письма («чернил») как способа осознания бесконечности («умноженья» вне расчисленных «таблиц») – постоянный способ высказывания метафизических интуиций поэта и выражает не менее настойчивую мысль о расширяющем границы сознания сочинительстве: «Преимущества стихотворения как литературной формы состоят для меня в его исключительно высокой конденсации как интеллектуального и эмоционального, так и чисто языкового опыта» (1983) [7, с. 242]; «стихосложение – колоссальный ускоритель сознания, мышления, мироощущения» («Нобелевская лекция» 1987) [4, c. 193]. Идея переживания откровения в процессе прописывания-выстраивания смысла в поэтическом выражении звучит не менее

218

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

категорично: «Я / знаю, что говорю, сбивая из букв когорту, / чтобы в каре веков вклинилась их свинья. / И мрамор сужает мою аорту» («Корнелию Долабелле» 1995) [5, с. 197]. Лирика «умножает» мотив вторжения в иное на мотив умирания, т. е. письмо есть процесс пресуществления жизненной силы в текст – и в этом особая суть стихо-творенья. Но экзистенциальное напряжение творчества не мешает интеллектуальной поэзии сознавать свою рациональную доминанту, напротив, мысль видится квинтэссенцией всех духовных сил. Так Бродский мотивирует первенство М. Цветаевой: «поскольку литература является лингвистическим эквивалентом мышления (курсив мой. – И. П.), Цветаева, чрезвычайно далеко заведённая речью, оказывается наиболее интересным мыслителем своего времени» («Поэт и проза» 1979) [4, c. 67]. Однако духовные основы мышления, по Бродскому, не тождественны рациональной изощрённости. Его отношение к сугубой измышленности творчества было резко отрицательным, так он высказывался о романе «Доктор Фаустус» Т. Манна: «И я более или менее понял, что это за господин. Ужасно интересный и сугубо немецкий феномен. Отсутствие души, если угодно, пользуясь русскими категориями, подменённое избытком интеллекта. Это тот вакуум, который заполняется интеллектуальными построениями (везде курсив мой. – И. П.). И это, надо сказать, довольно невыносимо» (1994) [7, с. 641]. «Чистый интеллект», по убеждению поэта, творчески пуст, бесплоден и даже токсичен для автора и читателя. «Категория души» выдвигалась в противовес интеллектуализму как умственно-стилистической игре в полном соответствии с осознанным приоритетом жизненных интересов над профессиональными. Так поэт рассуждал в интервью: «Жизненный путь человека в мире лежит через самосовершенствование Но не для того, чтобы быть хорошим стихотворцем, а для того… Ладно, мне придётся всё-таки сказать это слово: душа. Но в этом направлении гораздо легче преуспеть в стиле. Поэтому в какой-то момент ты понимаешь, что стиль – в отличие от души – ушёл далеко вперёд Так что мастерство всегда плетёт заговор против души» (1991) [7, с. 511–512]. В лирике апология души выражалась косвенно, через подтекст – намёк на глубину страдания, ибо приоритет высокого, замкнутого в себе трагического знания перед экспрессией чувств тоже императивен. Так поэт подводил черту под судьбоносным переходом в новую фазу существования: «Вот оно – то, о чём я глаголаю: / о превращении тела в голую / вещь! Ни горе не гляжу, ни долу я, / но в пустоту – чем её ни высветли» («1972 год» 18 декабря 1972) [8, с. 244]. Эмиграция избавила сознание от привязки к местности, и «тело», став «голой вещью», т. е. чуткой душой – субстанцией человека, обрело доступную здесь и сейчас степень абсолютной свободы: «Только размер потери и / делает смертного равным Богу» [8, с. 245]. Примечательно, что яркая фраза тут же отрефлексирована в скобках: «(Это суждение стоит галочки / даже в виду обнажённой парочки)» [8, с. 245], – рациональность не позволит пройти мимо очевидного успеха красноречия. Так ранимость души и холод иронии создают контрапункт – это игра на антитезе пронзительной силы чувства и резкой оптики интеллекта, одна из внутренних пружин драматургии сознания. Это одновременная отчуждённая аналитика и переживаний, и образа высказывания, ибо «Только пепел знает, что значит сгореть дотла» (1986) [8, с. 420]. Драматургия работы сознания – ещё и постоянный самоконтроль авторефлексии. Продуманы условия и инструменты – и прежде всего это совесть: «Подлинная история вашего сознания начинается с первой лжи» [4, с. 1]. Потом рефлексия усугубляется самоиронией: «Определённое преимущество тоталитаризма заключается в том, что он предлагает индивиду не-

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

219

кую личную вертикальную иерархию с совестью во главе. Мы надзираем за тем, что происходит у нас внутри; так сказать, доносим нашей совести на наши инстинкты. А затем себя наказываем» [4, с. 22]. Так совесть защищается иронией от тревоги: «Того, что грядёт, не остановить дверным / замком. Но дурное не может произойти с дурным / человеком, и страх тавтологии – гарантия благополучья» («Примечания папоротника» 1989) [7, с. 441]. Потом появляется коллизия индивидуализм как духовный самоконтроль, когда индивидуализм как «идея» [7, с. 166] личной свободы в социальном самосознании должен быть соотнесён с условием метафизического самоопределения, чтобы не перерасти в солипсизм или эгоцентризм: «Но воображать себя / центром даже невзрачного мирозданья / непристойно и невыносимо» («Примечанье к прогнозам погоды» 1986) [7, с. 420]. Для Бродского-метафизика познать субстанциально иное возможно только через самоотрешение. С самоотрешением как принципом когнитивного самоопределения связана эстетика – индикатором интеллектуального мужества предстаёт интонация и даже способ рифмовки. Таковы неожиданные и радикальные претензии к просодии стиха: «Избыток женских и дактилических окончаний – это главная характеристика русской поэзии двадцатого века, её советского периода. То есть что за этим стоит? Прежде всего не рациональный подход к материалу или к тому, что происходило на самом деле (курсив мой. – И. П.), а такая жалоба и эмоциональная реакция. То есть самооплакивание. Грубо говоря, если хочешь, скулёж. Даже если вы имеете дело с таким замечательным господином, как Пастернак» (1994) [7, с. 641–642]. Справедливость претензии может быть оспорена, но важна интенция – интеллектуально-нравственная самодисциплина: «Дело в том, что четырёхстопник с мужскими окончаниями автора, не говоря уж о читателе, сильно к чему-то обязывает. В то время как с женскими – извиняет…» [7, с. 642]. Теория поэта подтверждается практикой – динамично-категоричным признанием в обречённости в момент любовного экстаза: «Нас других не будет! Ни / здесь, ни там, где все равны. / Оттого-то наши дни / в этом месте сочтены. // Чем отчётливей в упор / профиль, пористость, анфас, / тем естественней отбор / напрочь времени у нас» («В горах» 1990) [8, с. 450–451]. Так реализован императив интеллектуального мужества, высказанный уже в регистре разговорной интонации: «Представь, что чем искренней голос, тем меньше в нём слезы, / любви к чему бы то ни было, страха, страсти» («Новая жизнь» 1988) [8, с. 425]. Локализация души и интеллекта в теле не была для Бродского, по собственному его признанию, простой проблемой. Так он описывал переживания по поводу операции на сердце: «…я вообще-то считаю: в крови у человека душа, как это написано в книге Левит. Помните? „Не ешьте крови ни из какого тела, потому что душа всякого тела есть кровь его‟. Меня всегда интересовало, где у человека душа. И когда я это прочёл, мне всё стало ясно. Поэтому я перед этой откачкой крови несколько нервничал. Так вот, некоторое время мне было очень страшно, пока мне в голову не пришла довольно простая мысль. Я даже помню, как это случилось, произошёл чуть ли не диалог с самим собой. Я сказал себе: „Ну да, конечно, это сердце… Но всётаки ведь не мозг? Это же не мозг?‟ И как только я подумал это, мне сильно полегчало. Так что обошлось как-то» (осень 1976 – зима 1990) [6, с. 195]. В системе образов физиология духа связана с головой (мозгом), но метонимически, ибо материя остаётся проводником духа и – в зависимости от его концентрации в плоти – может даже не подчиниться власти времени: «До сих пор, вспоминая твой голос, я прихожу / в возбужденье. Что, впрочем, естественно. Ибо связки (курсив мой. – И. П.) / не чета голой мышце, волосу, багажу / под холодными бурка-

220

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

лами…» («Элегия» 1982) [8, с. 393]. Дух-интеллект может прийти в отчаяние, фиксируя «неспособность клеток – / то есть, извилин! – вспомнить» («Мысль о тебе удаляется, как разжалованная прислуга…» 1985) [8, с. 394]. Физиологическая метафора варьирует мотив «ума холодных наблюдений», но если сознание отдаётся течению жаркой страсти, это связано не с «горестными заметами сердца», а с внутренними метаморфозами средоточия интеллекта: «Мозг – точно айсберг с потекшим контуром, / сильно увлёкшийся Куросиво» («В этой маленькой комнате всё по-старому…» 1986) [8, с. 417]. Телесное вообще прочитывается в контексте метафизических отношений «человек – время», «жизнь – инобытие» как условие о-сознания места человека в Универсуме, когда микрокосм притягивает к себе сознание макрокосмоса и конечное уподобляется бесконечности: «Человек размышляет о собственной жизни, как ночь о лампе. / Мысль выходит в определённый момент за рамки / одного из двух полушарий мозга / и сползает, как одеяло, прочь, / обнажая неведомо что, точно локоть: ночь, / безусловно, громоздка, // но не столь бесконечна, чтоб точно хватить на оба. / Понемногу африка мозга, его европа, / азия мозга, а также другие капли / в обитаемом море, осью скрипя сухой, / обращаются мятой своей щекой / к электрической цапле» («Колыбельная трескового мыса» IX 1975) [8, с. 289–290]. Актуализированы классические ассоциации: полушария Земли и мозга, мышление как тяга к свету, «ночь» означает и космос, и тьму неведения, мысль и вращается на оси сознания (в обратном, в сравнении с земным, направлении), и раскручивает спираль проникновения в неведомое, и возвращается в родное. Телесно-эротические ассоциации представляют поэзию как рассеяние слов и оплодотворение неоформленного Хроноса: «тело служит в виду океана цедящей семя / крайней плотью пространства: слезой скулу серебря, / человек есть конец самого себя и вдаётся во Время. // Восточный конец Империи погружается в ночь – по горло. / Пара раковин внемлет улиткам его глагола: / то есть, слышит свой собственный голос. Это / развивает связки, но гасит взгляд. / Ибо в чистом времени нет преград, порождающих эхо» [8, с. 291–292]. Ключевые слова – «конец самого себя», «по горло», «пара раковин», «улитки глагола», «связки», «взгляд» – метонимии и метафоры, представляющие органы размножения, речи (гортань, язык, связки), слуха, зрения проводниками смыслов, таковы «связки» с «чистым временем». Соответственно, работа сознания метонимически представлена зрением, слухом и вкусом слова (говорением), остальные органы чувств – осязание, обоняние – вспомогательны и интерпретируются преимущественно метафорически. Зрение как способ познания решает проблему баланса между самосознанием и самоотрешением: оно субъективно, но стремится к объективности, поэту важно доказать, что оно практически «автономно / в результате зависимости от объекта / внимания, расположенного неизбежно / вовне; самоё себя глаз никогда не видит. / Сузившись, глаз уплывает за кораблём, / вспархивает вместе с птичкой с ветки» («Доклад для симпозиума» 1989) [8, с. 446]. Обоняние – это чуткость не к запахам, а к перспективам: «здесь, на земле, / из всех углов / несёт, как рыбой, с одесной и с левой / слиянием с природой или с девой / и башней слов!» («Разговор с небожителем» 1970) [8, с. 190]. Осязание – откровение любви: «Я был только тем, чего / ты касалась ладонью» (1981) [8, с. 360] – и роль его слабеет по мере переключения вектора сознания с восприятия реального мира на умозрение и обретение опыта инобытия. Слух избирателен и капризен, ибо сознание пронизано хроносенсорикой – так ощущается «варево минут» [8, с. 190] – и воспринимает внешние звуки как голос и диктат инобытия: «В речитативе вьюги / обострившийся слух различает невольно тему / оледененья» («Эклога 4-я (зимняя)» 1980) [8, с. 361]; поэт

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

221

сидит «под раскидистым вязом, шепчущим „че-ше-ще‟, / превращая эту кофейню в нигде, в вообще / место» («В кафе» 1989) [5, с. 36], – т. е. слышит-ощущает присутствие иного, и в построении фразы неизвестно, кто «превращает кофейню в нигде» – вяз или поэт? Хроносенсорика – особый орган познания, выращенный и культивируемый поэтом, это угадывание физического присутствия стихии времени в голосах и знаках физического мира, дешифровка посланий, которая превращается в поэзию: «И глухо – глуше, / чем это воспринимают уши – / листва, бесчисленная, как души / живших до нас на земле, / лопочет / нечто на диалекте почек, / как языками, чей рваный почерк – // кляксы, клинопись, лунных пятен – / ни тебе, ни стене невнятен. / И долго среди бугров и вмятин / матраса вертишься, расплетая, / где иероглиф, где запятая» («Эклога 5-я (летняя)» 1981) [8, с. 372]. Так в одном из последних стихотворений поэт разбирает хаос отпечатков голубиных лапок – «орган речи с его сигаретой» погружён «в созерцанье птичьей, / освободившейся о приличий // вывернутой наизнанку спальни, / выглядящей то как слепок с пальмы, // то – обезумевшей римской / цифрой, то – рукописной строчкой с рифмой» («С натуры» 1995) [5, с. 199]. Так воплощается поэтический когнитивный процесс – поиск и испытание адекватной формы для выражения идеи трансформации бытия в автономную жизнь языка. В этих строках язык представлен как знаки триумфа (в богатой символике пальмы есть фаллическое, солнечное, царское) и времени (римские цифры), как письмо («строчка с рифмой»), фиксирующее всеобщее родство и созвучие. Тезис о преображении Универсума в язык не был сформулирован прямо, но именно это следует из синтеза двух главных идей Бродского. Первая – о власти языка над временем: «Нравится нам это или нет, мы здесь для того, чтобы узнать не только, что время делает с людьми, но что язык делает с временем» («Поклониться тени» 1983) [10, c. 81]. Вторая – о поэте как избраннике языка: «не язык является его инструментом, а он – средством языка к продолжению своего существования. Язык же – даже если представить его как некое одушевлённое существо (что был бы только справедливым) – к этическому выбору не способен» («Нобелевская лекция» 1987) [4, c. 192]. Представляя язык как сверхсознание («одушевлённое существо»), которое, во-первых, соприродно своей амбивалентностью бытийному началу, но бессмертно и потому способно придавать ему форму, а во-вторых, делает это через поэта, избирая его выразителем своей воли, Бродский создаёт личный миф об онтологической природе поэзии и антропологическом призвании поэта: «литература и в частности поэзия, будучи высшей формой словесности, представляет собой, грубо говоря, нашу видовую цель» («Нобелевская лекция» 1987) [4, c. 187]. Из всего этого и следует вывод, что жизнь языка проявляет структуру бытия, а поэт как мыслитель открывает для себя и других взаимосвязи целого. Так интеллектуальная лирика Бродского постулирует мышление поэта как объективное, т. е. деперсонализированное, но на деле это выработанная модель и автономности, и включённости в общий строй бытия. Мышление осознано как рефлексия-вопрошание, которые на самом деле – в соответствии с проективно-рефлексивной субстанцией лирического сознания – есть уже узнавание небытия/инобытия, например, в образе странного пленэра-натюрморта: «я, иначе – никто, всечеловек, один / из, подсохший мазок в одной из живых картин, / которые пишет время, макая кисть / за неимением лучшей палитры в жисть, // сижу, шелестя газетой, раздумывая, с какой / натуры всё это списано?» («В кафе» 1989) [5, с. 36]. Живая, видимая «натура» кафе и натура неведомая осознаны как двуединство Универсума, а процесс познания предстаёт как откровение самосознания и мышление, соприродное, релевантное

222

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

этой структуре. Поэт и небытие устремлены друг к другу, и в одной строчке-стихе зафиксирована сразу и модель бытия и формула его познания: «Так орёл стремится (курсив мой. – И. П.) вглядеться в решку» («Римские элегии» IV 1981) [8, с. 348]. Строй мышления претендует на воспроизведение взаимообратимой структуры всецелого – через овладение стихией языка, распоряжение многозначностью его лексики и гибким синтаксисом. Интеллектуальная лирика Бродского есть опыт субстанциализации мысли. Сознание поэта раскрывается в диалоге с субъектом-объектом, который не имеет достоверной идентификации, ибо образ инобытия неверифицируем. Следовательно, диалог поэта с небытием/инобытием есть чистое умозрение, буквально так и воспринимаемое самим поэтом. Но умо-зрение есть деяние. Субстанция высказанной мысли предстаёт как воплощение воли – стихо-творение, т. е. распоряжение стихией слов, создание собственной семиосферы, словаря знаковобразов. Семиосфера – это художественный мир Иосифа Бродского, в котором знаки живы потому, что язык есть идеальная форма бытия материи. ЛИТЕРАТУРА 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10.

Теория литературы: учеб. пособие: в 2 т. / Под ред. Н. Д. Тамарченко. М., 2007. Т. 1. 512 с. Юнг К. Г. Психологические типы. М., 2008. 761 с. Плеханова И. И. Метафизическая мистерия Иосифа Бродского. Поэт времени. 2-е изд. Томск, 2012. 384 с. Бродский И. А. Набережная неисцелимых: Тринадцать эссе. М., 1992. 256 с. Бродский И. Пейзаж с наводнением. Нью-Йорк, 1995. 207 с. Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М., 1998. 328 с. Бродский И. Большая книга интервью. М., 2000. 702 с. Бродский И. Избранные стихотворения. 1957–1992. М., 1994. 496 с. Гуссерль Э. Картезианские размышления. СПб., 2001. 316 с. Бродский И. Письмо к Горацию. М., 1998. 304 с. Поступила в редакцию 23.03.2015

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

223

DOI: 10.15643/libartrus-2015.3.5

Intellectual substance of lyrics by Joseph Brodsky © I. I. Plekhanova Irkutsk State University 1 Karl Marx St., 664003 Irkutsk, Russia. Phone: +7 (3952) 24 34 53. Email: [email protected] The features of J. Brodsky’s lyricism, which are caused by intellectual dominant of his consciousness, are explored in the article. Intellect here is understood as “directed thinking” (C. G. Jung); in artistic version it is described as project-reflexive thinking. The article gives basic characteristics of the poet’s consciousness, which caused maximum closeness between biographic and poetic “Me”, striving for alienation from the world and self-discipline in spiritual development. The connection between attitude towards the world and its’ artistic realization is observed. Brodsky’s way of thinking is noted for its abstractness of goal, for its insight of integrity of existence and nonexistence. But this way of thinking is realized as decoding of material signs of manifestation of holism. Keywords: J. Brodsky, intellectual poetry, consciousness, lyricism, rationality in poetry, artistic ideas, individualism, soul and flesh, reflection, chronosensitivity, metatext. Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article. Please, cite the article: Plekhanova I. I. Intellectual substance of lyrics by Joseph Brodsky // Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3. Pp. 215–223.

REFERENCES 1.

Teoriya literatury: ucheb. posobie: v 2 t. [Theory of literature: textbook: in 2 volumes]. Ed. N. D. Tamarchenko. Moscow, 2007. Vol. 1. 2. Jung K. G. Psikhologicheskie tipy [Psychological types]. Moscow, 2008. 3. Plekhanova I. I. Metafizicheskaya misteriya Iosifa Brodskogo. Poet vremeni [The metaphysical mystery of Joseph Brodsky. Poet of time]. 2-e izd. Tomsk, 2012. 4. Brodskii I. A. Naberezhnaya neistselimykh: Trinadtsat' esse [Quay of incurable: thirteen essays]. Moscow, 1992. 5. Brodskii I. Peizazh s navodneniem [Landscape with flood]. N'yu-Iork, 1995. 6. Volkov S. Dialogi s Iosifom Brodskim [Dialogues with Joseph Brodsky]. Moscow, 1998. 7. Brodskii I. Bol'shaya kniga interv'yu [The big book of interview]. Moscow, 2000. 8. Brodskii I. Izbrannye stikhotvoreniya. 1957–1992 [Selected poems. 1957-1992]. Moscow, 1994. 9. Husserl E. Kartezianskie razmyshleniya [Cartesian meditations]. Saint Petersburg, 2001. 10. Brodskii I. Pis'mo k Goratsiyu [Letter to Horace]. Moscow, 1998. Received 23.03.2015.

224

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

DOI: 10.15643/libartrus-2015.3.6

Сопоставительное исследование разноструктурных языков: лингвометодический аспект © К. З. Закирьянов Башкирский государственный университет Россия, Республика Башкортостан, 450076 г. Уфа, ул. Заки Валиди, 32. Email: [email protected] Сопоставительное исследование двух разноструктурных языков имеет как теоретическую значимость, так и практическое значение, дает возможность выявить в них сходные и отличительные признаки, найти универсалии (общие моменты) и уникалии (специфические явления), помогает глубже проникнуть во внутренний механизм каждого из сопоставляемых языков и понять их национальную специфику. Предметом нашего сопоставительного исследования являются разноструктурные русский и башкирский языки: первый относится к группе флективных, второй – к группе агглютинативных языков. Сопоставительное исследование разноструктурных языков может проводиться в двух аспектах: теоретико-лингвистическом и лингвометодическом. В первом случае анализу подвергается языковой материал без ограничения на всех уровнях языковой системы. Данные этих исследований могут быть использованы в создании описательных сопоставительных грамматик, в лексикографической работе и в переводческом деле. Во втором случае сопоставляется лишь микроязык (учебный язык), который представлен в лексическом и грамматическом минимуме изучаемого второго языка. Материалы такого сжатого сопоставительного анализа используются в практике обучения языкам, главным образом при обучении второму, неродному языку. При сопоставительном исследовании языков в лингвометодическом аспекте важное значение имеет направление сопоставлений – какой язык избирается в качестве исходного. Поскольку при формировании национально-русского двуязычия предметом изучения является русский язык, то в качестве исходного желательно избрать русский язык. В этом случае ориентир делается на усвоение средств русского языка как второго. Материалы сопоставительного исследования двух языков дает четкое представление о том, какие языковые явления и их признаки полностью совпадают в них, какие – совпадают лишь частично, какие – полностью различаются. Эти знания помогут сознательно управлять процессом влияния родного языка на изучаемый неродной русский язык. В области сопоставительного исследования русского и башкирского языков сделано еще очень мало, но эта большая работа уже начата. Ключевые слова: сопоставительная лингвистика, русский язык, башкирский язык, теоретико-лингвистический и лингвометодический аспекты сопоставления, универсалии и уникалии, сходства и различия, трансференция и интерференция.

Сопоставительным исследованием языков занимается специальный раздел языкознания Сопоставительная лингвистика, или Контрастивная лингвистика, цель которой – определить путем сопоставительного анализа общие и специфические черты двух языков, выявить в них универсалии и уникалии, найти отличительные (контрастные) признаки на фоне сходства [4, с. 3]. В ходе сопоставительного анализа выявляются сходства и различия языковых фактов, которые обнаруживаются на всех уровнях языковой системы – фонетико-произносительном, лексико-семантическом (и фразеологическом), морфемно-словообразовательном и грамматическом – морфологическом и синтаксическом. Данные этих исследований помогут

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

225

глубже проникнуть во внутренний механизм каждого из сопоставляемых языков и лучше понять их национальную специфику, с одной стороны, выявить интерферентные явления и причины их проявления в иноязычной речи билингва с целью своевременного предупреждения и преодоления их в процессе овладения вторым (неродным) языком – с другой. Для правильного определения предмета и содержания, цели и задач сопоставительного исследования языков нужно уяснить прежде сущность термина сопоставительный, не смешивать его с термином сравнительный, точнее сравнительно-исторический. Термины эти смежные, но отличаются характером объектов и методами изучения. Так, сравнительное (или сравнительно-историческое) исследование предусматривает с р а в н е н и е признаков языков одной группы (родственных языков), чаще в историческом аспекте – в диахронии, для установления их родства, для выявления в них сходных признаков и для выяснения тех изменений, которые произошли в процессе самостоятельного развития родственных языков. При сопоставительном исследовании с о п о с т а в л ю т с я признаки языков в синхронии – на современном этапе их функционирования. Объектом сопоставительного исследования являются обычно два языка (но могут быть три и более языков – очень редко), притом любых два языка – родственных и неродственных, контактирующих и неконтактирующих: на выбор языков для сопоставительного анализа не влияет ни генетическое родство их, ни ареальные связи, ни типологическая близость или отдаленность их. Тем не менее при выборе языков для сопоставительного анализа преобладает практическая цель – овладение языками как средством общения. Поэтому, как правило, избираются для сопоставления контактирующие языки, носители которых находят точки соприкосновения в различных областях экономики, политики, культуры, повседневной жизни. Чаще всего для сопоставительных исследований избираются разноструктурные контактирующие языки, которые резко расходятся друг от друга по дифференциальным признакам, например: русский и английский, русский и башкирский, русский и китайский и т.д. Основанием выбора языков для сопоставительного исследования является фактор языкового барьера. Для преодоления языкового барьера в процессе общения разноязычных народов возникает необходимость практического овладения языком собеседника. Поскольку в разных ситуациях общения собеседниками могут быть представители разных национальностей – носители разных языков, а овладеть множеством языков практически невозможно, то для общения разноязычных народов выбирается специальное средство – язык-посредник, который является общим для всех граждан страны и с помощью которого могут вступать в языковые контакты между собой представители разных национальностей. В условиях Российской Федерации в качестве языка-посредника избран русский язык. Соответственно с ним контактируют все нерусские языки народов России, и предметом сопоставительного исследования может быть русский язык с любым (каждым) из языков, функционирующих на территории РФ, например: русский и татарский, русский и удмуртский, русский и якутский и т. д. Предметом нашего сопоставительного исследования являются русский и башкирский языки. Русский и башкирский – разноструктурные языки: первый относится к группе флективных, второй – к группе агглютинативных языков, поэтому они существенно отличаются друг от друга по строению. Различия обнаруживаются и в звуковом составе, и в лексической системе, и в словообразовании, и в грамматическом строе этих языков. Но в то же время они не

226

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

только отличаются друг от друга, но у них есть и общие элементы. В процессе сопоставительного анализа выявляются имеющиеся сходства и различия в них. Сопоставительное исследование двух разноструктурных языков может проводиться в двух аспектах: 1) в научно-теоретическом (теоретико-лингвистическом) и 2) в учебно-методическом (лингвометодическом). Каждый из них имеет свои цели и задачи. Различаются они и по объему сопоставляемого материала. Полученные результаты сопоставительного анализа будут использованы в разных сферах и в разных целях. Так, при сопоставительном исследовании двух языков в научно-теоретическом (чисто лингвистическом) аспекте анализу подвергается языковой материал без ограничения – в полном объеме с целью выявления типологических сходств и отличий сопоставляемых языков на всех уровнях – фонетическом, лексическом, грамматическом (поэтому этот аспект сопоставительного анализа языков можно назвать сопоставительно-типологическим). При таком анализе четко выделяются универсальные (общие для обоих или даже для многих языков) и уникальные (сугубо специфические для каждого отдельного языка) явления и факты, которые обнаруживаются на всех уровнях системы языковых единиц. А также выделяются те общие элементы, которые являются результатом взаимодействия и взаимовлияния контактирующих языков. Материалы такого анализа обогатят сопоставительное языкознание новыми научными данными и будут использованы при создании описательных трудов по языкознанию (в частности, в описательной фонетике, в описательной грамматике и т.д.), в лексикографической работе (при составлении словарей) и в переводческом деле. При сопоставительном анализе явлений и фактов двух языков в учебно-методическом (лингвометодическом) аспекте преследуется прежде всего учебная цель: выявление тех трудностей в овладении вторым (неродным) языком, которые вызваны несовпадением семантики и структуры лингвистических единиц в сопоставляемых языках. Соответственно при лингвометодическом аспекте анализа сопоставляется обычно не весь языковой материал, а лишь в ограниченном объеме – тот микроязык, который активизируется в качестве второго (неродного). Иными словами, при лингвометодическом сопоставлении объектом исследования является микроязык (учебный язык), выраженный в лексическом и грамматическом минимуме (в компрессии) изучаемого языка как второго (в наших условиях – русского), в сравнении с эквивалентной микросистемой родного языка (см. то же [3, с. 8]. Материалы такого сжатого сопоставительного анализа, проведенного в учебно-методических целях, ориентированы на использование их в учебном процессе при изучении второго языка в целях предупреждения и преодоления интерферентных ошибок в иноязычной речи обучающихся под влиянием их родного языка, в процессе работы по формированию активного билингвизма, в воспитании билингвальной (двуязыковой) личности. При сопоставительном исследовании двух контактирующих языков в лингвометодическом аспекте важное значение имеет направление сопоставлений: какой язык избирается в качестве исходного – родной или второй, например: башкирский или русский. Возможны оба варианта, но каждый вариант отличается своим содержанием. Если исходным является родной язык, то в центре внимания находятся факты родного языка и сопоставление осуществляется через призму системы родного языка по принципу: так в родном языке, а как в русском? В этом случае остаются без внимания те явления русского языка, которых нет в родном языке обучающихся, которые являются уникалиями русского языка.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

227

Если же исходным является русский язык, то в центре внимания находятся средства русского языка и сопоставление осуществляется через призму системы русского языка по принципу: так в русском языке, а что ему соответствует в родном? В этом случае подвергаются сопоставительному анализу не все факты родного языка, в частности остаются вне поля зрения те уникалии родного языка, которым нет соответствия в русском языке. Выбор исходного языка при сопоставительном исследовании определяется поставленной целью. Поскольку материалы сопоставительного анализа русского и родного языков в лингвометодическом аспекте используются при изучении русского языка как второго с целью преодоления интерференции родного языка (при изучении родного языка данные сопоставительного анализа с русским языком не нужны), поскольку предметом изучения, целью овладения является русский язык, то в качестве исходного при сопоставлении желательно избрать русский язык. В этом случае ориентир делается главным образом на усвоение средств русского языка. Поскольку усвоение русского языка как второго, неродного происходит в сознании обучающегося через призму системы хорошо знакомого родного языка и сопровождается под интерферирующим влиянием родного языка (ср. замечание академика Л. В. Щербы: «можно изгнать родной язык из процесса обучения… но изгнать родной язык из голов учащихся в школьных условиях невозможно» [26, с. 56]), то приходится прибегать при изучении русского языка к сопоставлениям с родным языком: показать отличие или сходство эквивалентных языковых фактов в двух языках. Подобные сопоставления помогают лучше понять специфику изучаемого русского языка и облегчают практическое овладение им. В соответствии с такой установкой все наши сопоставительные исследования русского и башкирского языков проводились в лингвометодическом аспекте в направлении от русского языка к башкирскому. При сопоставительном исследовании двух языков в учебных целях немаловажное значение имеет и содержание сопоставления. Что следует сопоставлять: форму, значение или функцию языковых единиц? А если сопоставляются и форма, и значение, и функция, то с чего следует начать? При сопоставлении слов и словоформ двух языков прежде всего устанавливается сходство (совпадение) их значений. Значит, начальным при сопоставлении будет значение языковых единиц. Отсюда естественно вытекает логическое требование «строить сопоставление на эквивалентности значений» (И. Г. Милославский). Так как одно и то же значение (и лексическое, и грамматическое) передается в разных языках разными средствами, то основную задачу сопоставительного изучения языков составляет установление в них эквивалентных средств для выражения тождественных значений. Установление этих эквивалентов представляется делом чрезвычайно сложным ввиду многозначности слов и словоформ в каждом языке: одно слово, например, башкирского языка в разных своих значениях является эквивалентом нескольких слов в русском языке и наоборот; одна словоформа русского языка в разных своих грамматических значениях соответствует нескольким словоформам башкирского языка и наоборот. Значит, установление эквивалентных соответствий значения и формы языковых единиц составляет основное содержание сопоставительного изучения языков. Значение и форма языковых единиц выявляются в контексте в процессе функционирования их в речи. Таким образом, сопоставительный анализ фактов двух языков будет соответствовать схеме: значение – форма – функция.

228

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

Для функциональной характеристики языковых единиц разных уровней контекст будет разным. Соответственно дифференцируется методика сопоставительного анализа применительно к разным уровням языка. Так, сопоставление единиц фонетического уровня (звуков речи) опирается главным образом на сходства и различия в артикуляционной базе двух языков, и в качестве минимального контекста для таких сопоставлений достаточно использовать слова (разумеется, можно использовать и более широкий контекст – словосочетания и предложения, но это не имеет существенного значения). Сопоставительный анализ лексических единиц двух языков основывается на установлении сходства и отличия денотативных и коннотативных значений слов; для этого нужен контекст не меньше предложения, нередко даже больше – связный текст, в составе которого лучше показать национальный компонент значения слова. В качестве контекста для сопоставительной характеристики грамматических форм слов используются словосочетания и предложения, которые достаточны для выявления парадигматических и сочетаемостных (грамматическая сочетаемость) свойств слов. Сопоставление синтаксических конструкций проводится на материале предложений и связных текстов. Материалы сопоставительного исследования двух языков, проведенного в лингвометодическом аспекте, дают четкое представление о том: 1) какие языковые явления и их дифференциальные признаки являются общими для обоих языков (полностью совпадают в них); 2) какие языковые явления и их дифференциальные признаки, будучи сходными в сопоставляемых языках, отличаются какими-то своими специфическими особенностями (совпадают лишь частично); 3) какие языковые явления и их дифференциальные признаки характерны только для одного из сопоставляемых языков, отсутствуют в другом (полностью отличаются). Эти знания помогут учителю, преподающему русский язык в нерусской школе, сознательно управлять процессом влияния родного языка на изучаемый русский язык: умело опираться на моменты стимулирующие, совпадающие в обоих языках, – трансференцию, и своевременно предупреждать моменты тормозящие – интерференцию. При отсутствии такого управления отрицательное влияние родного языка на изучаемый русский проявляется сильнее, потому что в этом случае на пути интерференции нет никаких препятствий. Вот почему учет особенностей родного языка учащихся (а это есть не что иное, как сознательное управление процессом воздействия родного языка на русский) считается одним из главных принципов обучения русскому языку в нерусской школе. В контексте изложенного возникает задача подготовки таких учителей русского языка для нерусских школ, которые хорошо представляют, с какими трудностями встречаются нерусские учащиеся при изучении русского языка и как их можно преодолеть. Эту задачу призвана выполнить преподаваемая на филологических факультетах учебная дисциплина «Сопоставительная типология русского и родного языков» (содержание компонента «родной язык» конкретизируется в каждом регионе, например в условиях Республики Башкортостан это будет башкирский язык). На необходимость использования знаний учащихся по их родному языку в процессе преподавания русского языка неоднократно указывали известные ученые-методисты. Так, профессор В. М. Чистяков писал: «Учитель русского языка в нерусской школе должен знать основы родного языка учащихся, его фонетический строй, морфологические и синтаксические особенности, минимум словаря» [25, с. 33].

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

229

Материалы сопоставительного исследования двух языков составляют содержание данной дисциплины. Они помогут студентам глубже проникнуть в суть сопоставляемых лингвистических явлений, понять причины интерферентных ошибок в русской речи нерусских учащихся. Словом, эти материалы служат базой для построения лингводидактической теории и являются существенным компонентом методической подготовки будущих учителей к преподаванию русского языка в нерусской аудитории. Теоретическая и практическая значимость данного курса поднимает его статус до уровня фундаментальной учебной дисциплины на филологических факультетах университетов. Суммируя все изложенное, сделаем вывод. Сопоставительный анализ явлений и фактов двух языков может быть использован двояко: 1) как метод исследования (используют лингвисты и методисты) и 2) как метод обучения (применяют учителя-практики на уроках). Если в прошлом при сопоставительном исследовании языков акцент делался на обнаружении контрастов, которые порождают в иноязычной речи билингва интерферентные ошибки под влиянием родного языка, то в последние годы стали обращать внимание и на моменты сходные между языками, которые оказывают положительное влияние на усвоение второго языка. Интересно заметить, что положительное влияние родного языка на изучаемый второй язык (трасференция) проявляется сильнее, чем его отрицательное влияние (интерференция). По утверждению И. Ф. Комкова, положительное влияние родного языка на изучаемый неродной равняется 40 %, отрицательное влияние – 20 % [15, с. 84]. Говоря о практической значимости материалов сопоставительного исследования двух языков, прежде всего для успешного овладения вторым, неродным языком, следует в то же время заметить исключительную роль этих материалов для более глубокого осмысления лингвистической природы и своего родного языка. Об эффективности сопоставительного анализа языковых фактов К. Г. Крушельницкая пишет: «Сопоставление одного языка с другим позволяет нередко увидеть те стороны явления, которые остаются скрытыми при рассмотрении его вне сравнения» [16, с. 5]. Сопоставительное исследование разноструктурных языков как научное направление возникло в отечественном языкознании сравнительно недавно, в основном начиная с середины ХХ века, «в связи с необходимостью дать научное описание многочисленных разносистемных языков и разработать лингвистические основы преподавания русского языка нерусским» [8, с. 5]. Но своими корнями оно восходит к сравнительно-историческим исследованиям Московской, Санкт-Петербургской, Казанской, Пражской лингвистических школ Х1Х века. Появившись как научное направление, сопоставительные исследования двух языков начинают быстро развиваться уже в 50–70 годы ХХ века. Теоретические проблемы сопоставительной лингвистики получают освещение в трудах Р.Якобсона, В. Н. Ярцевой, О. С. Ахмановой, А. И. Смирницкого и других; появляется ряд монографических исследований по проблемам структурной типологии (Б. А. Успенский), по проблемам языковых универсалий (Б. А. Серебренников), по аспектам сопоставительной лексикологии и семасиологии (В. Г. Гак, Р. А. Будагов, Р. А. Юсупов), по методам сопоставительного анализа языков (А. Е. Супрун, Э. А. Макаев, Э. М. Ахунзянов, Л. К. Байрамова). В связи с проблемами совершенствования методики преподавания русского языка в нерусских школах СССР получает развитие сопоставительное изучение русского языка с языками других народов страны. После дискуссии по статье Б. А. Серебренникова «Всякое ли сопоставление полезно?» [21], проведенной на страницах журнала «Русский язык в школе» в 1957–1958 годах (1957 – №2–4, 6; 1958 – № 1–4), интерес к проблеме

230

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

сопоставительного исследования языков еще более усилился. Появились работы по сопоставительному анализу двух контактирующих языков, например: русского и узбекского [1], русского и казахского [24], русского и киргизского [14], русского и туркменского [22], русского и литовского [18], русского и якутского [8, 19], русского и абазинского и кабардино-черкесского [27] и других языков. Много серьезных работ появилось по сопоставительному анализу русского и татарского языков [5–7, 9, 13, 20, 28]. (Обзор работ, посвященных сопоставительному исследованию русского языка с языками других народов нашей страны, не входит в задачу настоящей статьи.) В области сопоставительного изучения двух языков в учебных целях много сделали ученые-методисты – научные сотрудники НИИ национальных школ АПН РСФСР, НИИ преподавания русского языка в национальной школе (ПРЯНШ) АПН СССР, методисты национальных республик (В. М. Чистяков, Ф. Ф. Советкин, А. Ф. Бойцова, Н. З. Бакеева, И. В. Баранников, Н. М. Хасанов, Р. Б. Сабаткоев, Л. З. Шакирова, Ч. А. Бедалов, А. Ш. Шабанов, Г. Н. Никольская, Т. П. Самсонова, К. Ф. Федоров, Г. А. Анисимов, П. И. Харакоз и многие другие), разработавшие методическую систему обучения русскому языку в конкретных национальных школах в разных регионах нашей огромной страны. По каждой изучаемой теме они сначала проводили сопоставительный анализ русского и родного языков с целью выявления в них сходных и отличительных моментов, затем, опираясь на эти данные, разрабатывали методическую систему изучения данной темы на уроках русского языка. Применительно к методике обучения русскому языку в башкирской школе много сделали методисты РБ А. М. Ахмерова, В. П. Песков, М. Г. Хайруллина, К. З. Закирьянов, Л. Г. Саяхова, Р. В. Альмухаметов, Ф. Ф. Азнабаева, А. М. Ямалетдинова и другие. Но эти сопоставительные материалы методистов являют собой лишь разрозненные сведения, не создающие целостного представления о типологических сходствах и расхождениях двух разноструктурных языков. К тому же разбросанные в разных работах по кускам, они уже «потерялись» среди методических трудов. Несомненно, нужны целостные фундаментальные сопоставительные исследования русского и контактирующих с ним других языков, которые охватывают всю систему сопоставляемых языков – все их уровни и единицы всех уровней и выявляют в них все сходства и все различия. Задача эта осознается ныне всеми, и работа по ее реализации проводится во всех регионах страны. Что касается фундаментальных сопоставительных исследований русского и башкирского языков, то сделано здесь еще очень мало. После выхода в свет единственной в этой области книги (весьма скромной по содержанию и объему) К. З. Ахмерова и Р. Н. Терегуловой «Сравнительная грамматика русского и башкирского языков» в 1953 году в течение полувека не появилась ни одна работа по этой проблеме. Образовавшийся полувековой вакуум в данной области в какой-то степени восполнили три наши (К. З. Закирьянова) публикации, подготовленные в качестве учебных пособий по вузовской дисциплине «Сопоставительная типология русского и родного языков», изучаемой на филологическом факультете Башкирского государственного университета: 1. Сопоставительная типология русского и родного языков. Фонетика. Лексика и фразеология. Словообразование (Уфа, 2002); 2. Сопоставительная морфология русского и башкирского языков (Уфа, 2001); 3. Сопоставительный синтаксис русского и башкирского языков (Уфа, 1999). Названные пособия охватывают все уровни языковой системы, и в них сделана попытка систематизированного изложения сходных и отличительных моментов в фонетике, лексике и фразеологии, морфемике и словообразовании, морфологии и синтаксисе (грамматике)

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

231

русского и башкирского языков в учебных целях. На базе указанных учебных пособий появилась монография [11] и пособие для учителя [12] по сопоставительной грамматике русского и башкирского языков. Вслед за ними появилось учебное пособие А. М. Азнабаева и Р. Х. Хайруллиной «Сопоставительная грамматика русского и башкирского языков» [2], которое содержит очень сжатые сопоставительные материалы по фонетике, морфологии (части речи) и орфографии. Перечисленные пособия по своему целевому назначению не могут претендовать на полноту освещения всей структуры сопоставляемых языков. Это лишь начало той большой работы, которая еще предстоит в сопоставительных исследованиях русского и башкирского языков. ЛИТЕРАТУРА 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16. 17. 18. 19. 20. 21. 22. 23. 24. 25. 26. 27. 28.

Азизов А. Сопоставительная грамматика русского и узбекского языков. Морфология. Ташкент: Учпедгиз, 1960. Азнабаев А. М., Хайруллина Р. Х. Сопоставительная грамматика русского и башкирского языков: Учебное пособие. Уфа: Гилем, 2006. Анисимов В. М. Лингвистические основы обучения морфологии русского языка в якутской школе (лингвометодическое типологическое сопоставление): Монография. Якутск: Сахаполиграфиздат, 2005. Байрамова Л. К. Введение в контрастивную лингвистику. Казань: Изд-во Казан. ун-та, 1994. Байрамова Л. К. Сопоставительный синтаксис русского и татарского языков. Казань: Дело, 1997. Валиуллина З. М. Сопоставительная грамматика русского и татарского языков. Словообразование и морфология. Казань: Тат.кн.изд-во, 1983. Газизов Р. С. Сопоставительная грамматика татарского и русского языков. Казань: Тат.кн.изд-во, 1977. Дмитриева Е. Н. Сравнительная грамматике русского и якутского языков. Часть 1: Фонетика и морфология. Якутск: Изд-во Якут. ун-та, 2000. Закиев М. З., Сафиуллина Ф. С., Зиннатуллина К. З., Ибрагимов С. М. Сопоставительный синтаксис русского и татарского языков. В З-х ч. Казань: Изд-в Казан. ун-та, 1977. Закирьянов К. З. Сопоставительная типология русского и башкирского языков. Фонетика. Лексика и фразеология. Словообразование: Учебное пособие. Уфа: РИО БашГУ. 2002. Закирьянов К. З. Сопоставительная грамматика русского и башкирского языков: Монография. Уфа: Гилем, 2004. Закирьянов К. З. Сопоставительно-типологическое описание русского и башкирского языков (лингвометодический аспект): Пособие для учителя. Уфа: Китап, 2007. Замалетдинов Р. Р. Сопоставительная грамматика татарского и русского языков: Учебное пособие (на татарском языке). Казань: Изд-во Казан. ун-та, 2004. Захарова О. В. Сопоставительная грамматика русского и киргизского языков. Морфология. Фрунзе: Мектеп, 1965. Комков И. Ф. Обучение иностранной речи. Минск: Высшая школа, 1973. Крушельницкая К. Г. Очерки по сопоставительной грамматике немецкого и русского языков. М.: Изд-во иностр. лит, 1961. Мустейкис К. В. Сопоставительная морфология русского и литовского языков. Вильнюс, 1972. Пангитов Н. Т. Сопоставительная грамматика русского и марийского языков. Йошкар-Ола, 1958. Самсонова Т. П. Сравнительная характеристика звуковой системы русского и якутского языков. Якутск, 1967. Сафиуллина Ф. С., Байрамова Л. К. Сопоставительный синтаксис русского и татарского языков. Казань: Изд-во Казан. ун-та, 1998. Серебренников Б. А. Всякое ли сопоставление полезно? // Русский язык в национальной школе. 1957. №2. С. 10–15. Сопоставительная грамматика русского и туркменского языков / Под ред. Н. А. Баскакова. Ашхабад, 1964. Сопоставительная лингвистика и обучение неродному языку / Под ред. В. Н. Ярцева. М., 1987. Турсунов Д., Хасанов Б. Сопоставительная характеристика русского и казахского языков. Алма-Ата, 1967. Чистяков В. М. Основы методики русского языка в нерусской школе. М., 1942. Щерба Л. В. Преподавание иностранных языков в средней школе. Общие вопросы методики. М.–Л., 1947. Экба Н. Б. Опыт сопоставительной грамматики русского и абазинского и кабардино-черкесского языков. Черкесск, 1963. Юсупов Р. А. Лексико-фразеологические средства русского и татарского языков. Казань: Тат.кн.изд-во, 1980. Поступила в редакцию 06.04.2015 г.

232

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

DOI: 10.15643/libartrus-2015.3.6

Comparative study of languages of different structures: linguistic and methodological aspects © K. Z. Zakiryanov Bashkir State University 32 Zaki Validi St., 450076 Ufa, Republic of Bashkortostan, Russia. Email: [email protected] Comparative study of two languages of different structures has both theoretical and practical significance, enables somebody to identify similar and distinctive features, find universals (general points) and unique (specific events), helps to penetrate deeper into the inner workings of each of the compared languages and understand their national identity. The subject of our comparative study are languages of different structures – Russian and Bashkir languages – the first refers to a group of inflected, the second – to the group of agglutinative languages. Comparative research of languages of different structures can be carried out in two aspects: theoretical and linguistic. In the first case, the analysis of language material is subjected without restriction at all levels of the language system. Data from these studies can be used in the creation of comparative descriptive grammars in lexicographical work and in the translation business. In the second case only microlanguage is matched (learning language), which is represented in the lexical and grammatical minimum of studied second language. Materials of such a compressed comparative analysis used in the practice of language teaching, mainly in teaching a second, non-native language. When a comparative study of languages in linguistic aspect is important direction of comparisons – what language is elected as the original one. Since the formation of national-Russian bilingualism is the subject of study of Russian language, as the source, it is desirable to choose Russian language. In this case, the reference point is the absorption of funds Russian as a second language. Materials of comparative study of two languages gives a clear idea of what linguistic phenomena and their symptoms are identical in them, what is only partially overlap, what is completely different. This knowledge will help to consciously manage the impact of native language on the studied non-native Russian language. In the comparative study of Russian and Bashkir languages done very little, but it is a lot of work has already begun. Keywords: comparative linguistics, Russian language, Bashkir language, linguistic and theoretical aspects comparison, universals and unique, similarities and differences, transference and interference. Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article. Please, cite the article: Zakiryanov K. Z. Comparative study of languages of different structures: linguistic and methodological aspects // Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3. Pp. 224–233.

REFERENCES 1. 2. 3.

Azizov A. Sopostavitel'naya grammatika russkogo i uzbekskogo yazykov. Morfologiya [Comparative grammar of Russian and Uzbek languages. Morphology]. Tashkent: Uchpedgiz, 1960. Aznabaev A. M., Khairullina R. Kh. Sopostavitel'naya grammatika russkogo i bashkirskogo yazykov: Uchebnoe posobie [Comparative grammar of the Russian and Bashkir languages: textbook]. Ufa: Gilem, 2006. Anisimov V. M. Lingvisticheskie osnovy obucheniya morfologii russkogo yazyka v yakut-skoi shkole (lingvometodicheskoe tipologicheskoe sopostavlenie): Monografiya [Linguistic bases of teaching morphology of the Russian language in the Yakut school (linguistic-methodological typological comparison): Monograph]. Yakutsk: Sakhapoligrafizdat, 2005.

ISSN 2305-8420 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10.

11. 12.

13.

14. 15. 16. 17. 18. 19. 20. 21. 22. 23. 24. 25. 26. 27. 28.

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

233

Bairamova L. K. Vvedenie v kontrastivnuyu lingvistiku [Introduction to contrastive linguistics]. Kazan': Izd-vo Kazan. un-ta, 1994. Bairamova L. K. Sopostavitel'nyi sintaksis russkogo i tatarskogo yazykov [Comparative syntax of Russian and Tatar languages]. Kazan': Delo, 1997. Valiullina Z. M. Sopostavitel'naya grammatika russkogo i tatarskogo yazykov. Slovoobrazovanie i morfologiya [Comparative grammar of Russian and Tatar languages. Word-formation and morphology]. Kazan': Tat.kn.izd-vo, 1983. Gazizov R. S. Sopostavitel'naya grammatika tatarskogo i russkogo yazykov [Comparative grammar of Russian and Tatar languages.]. Kazan': Tat.kn.izd-vo, 1977. Dmitrieva E. N. Sravnitel'naya grammatike russkogo i yakut-skogo yazykov. Chast' 1: Fonetika i morfologiya [Comparative grammar of Russian and Yakut languages. Part 1: Phonetics and morphology]. Yakutsk: Izd-vo Yakut. un-ta, 2000. Zakiev M. Z., Safiullina F. S., Zinnatullina K. Z., Ibragimov S. M. Sopostavitel'nyi sintaksis russkogo i tatarskogo yazykov. V 3-kh ch. [Comparative syntax of Russian and Tatar languages. In 3 parts]. Kazan': Izd-v Kazan. un-ta, 1977. Zakir'yanov K. Z. Sopostavitel'naya tipologiya russkogo i bashkirskogo yazykov. Fonetika. Leksika i frazeologiya. Slovoobrazovanie: Uchebnoe posobie [Comparative typology of Russian and Bashkir languages. Phonetics. Lexis and phraseology. Word-formation: textbook]. Ufa: RIO BashGU. 2002. Zakir'yanov K. Z. Sopostavitel'naya grammatika russkogo i bashkirskogo yazykov: Monografiya [Comparative grammar of Russian and Bashkir languages: monograph]. Ufa: Gilem, 2004. Zakir'yanov K. Z. Sopostavitel'no-tipologicheskoe opisanie russkogo i bashkirskogo yazykov (lingvometodicheskii aspekt): Posobie dlya uchitelya [Comparative typological description of Russian and Bashkir languages (linguistic methodological aspect): handbook for teachers]. Ufa: Kitap, 2007. Zamaletdinov R. R. Sopostavitel'naya grammatika tatarskogo i russkogo yazykov: Uchebnoe posobie (na tatarskom yazyke) [Comparative grammar of Tatar and Russian languages: textbook (in Tatar)]. Kazan': Izd-vo Kazan. un-ta, 2004. Zakharova O. V. Sopostavitel'naya grammatika russkogo i kirgizskogo yazykov. Morfologiya [Comparative grammar of Russian and Kyrgyz languages. Morphology]. Frunze: Mektep, 1965. Komkov I. F. Obuchenie inostrannoi rechi [Studying of foreign speech]. Minsk: Vysshaya shkola, 1973. Krushel'nitskaya K. G. Ocherki po sopostavitel'noi grammatike nemetskogo i russkogo yazykov [Essays on comparative grammar of German and Russian languages]. Moscow: Izd-vo inostr. lit, 1961. Musteikis K. V. Sopostavitel'naya morfologiya russkogo i litovskogo yazykov [Comparative morphology of Russian and Lithuanian languages]. Vil'nyus, 1972. Pangitov N. T. Sopostavitel'naya grammatika russkogo i mariiskogo yazykov [Comparative grammar of Russian and Mari languages]. Ioshkar-Ola, 1958. Samsonova T. P. Sravnitel'naya kharakteristika zvukovoi sistemy russkogo i yakut-skogo yazykov [Comparative characteristics of the sound system of Russian and Yakut languages]. Yakut-sk, 1967. Safiullina F. S., Bairamova L. K. Sopostavitel'nyi sintaksis russkogo i tatarskogo yazykov [Comparative syntax of Russian and Tatar languages]. Kazan': Izd-vo Kazan. un-ta, 1998. Serebrennikov B. A. Russkii yazyk v natsional'noi shkole. 1957. No. 2. Pp. 10–15. Sopostavitel'naya grammatika russkogo i turkmenskogo yazykov [Comparative grammar of Russian and Turkmen languages]. Ed. N. A. Baskakova. Ashkhabad, 1964. Sopostavitel'naya lingvistika i obuchenie nerodnomu yazyku [Contrastive linguistics and studying of non-native language]. Ed. V. N. Yartseva. Moscow, 1987. Tursunov D., Khasanov B. Sopostavitel'naya kharakteristika russkogo i kazakhskogo yazykov [Comparative characteristics of Russian and Kazakh languages]. Alma-Ata, 1967. Chistyakov V. M. Osnovy metodiki russkogo yazyka v nerusskoi shchkole [The basics of methodology of Russian language in non-Russian school]. Moscow, 1942. Shcherba L. V. Prepodavanie inostrannykh yazykov v srednei shkole. Obshchie voprosy metodiki [The teaching of foreign languages in the secondary school. General questions of methodology]. M.–L., 1947. Ekba N. B. Opyt sopostavitel'noi grammatiki russkogo i abazinskogo i kabardino-cherkesskogo yazykov [The experience of comparative grammar of the Russian and Abazin and Kabardian languages]. Cherkessk, 1963. Yusupov R. A. Leksiko-frazeologicheskie sredstva russkogo i tatarskogo yazykov [Lexical-phraseological means of Russian and Tatar languages]. Kazan': Tat.kn.izd-vo, 1980. Received 06.04.2015.

234

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

DOI: 10.15643/libartrus-2015.3.7

The power of case study method in developing academic skills in teaching Business English (time to play) © E. F. Brattseva*, P. Kovalev National Research University “Higher School of Economics” 17 Promyshlennaya St., 198099 Saint Petersburg, Russia. Phone: +7 (911) 964 64 59. *Email: [email protected] This article is targeted at analyzing the advantages of using the case study method in the course of Business English at Scientific Research University – Higher School of Economics in Saint Petersburg. Cases offer a lot of opportunities for developing academic skills in reading, writing, listening and making presentations. Students get not only linguistic skills but also non-linguistic competences. Students are taught to work in teams, to analyze the data given in the task, to make decisions. Communicative and managerial skills are obtained as well. Special attention is paid to making team presentations. It is vital to mention that analysis and case solving can be compared to a play where students are actors trying to come up with a solution of a problem using the information given. This approach stimulates students to be more creative, decisive, communicative and goal-oriented. This method helps to achieve better results in developing academic skills while studying Business English. In this article, the importance of Russian companies’ problems analyses is pushed forward. Keywords: case study method, academic, skills, development, significant, team presentation, communication, managerial skills, team discussion.

Case-study method in teaching Business English and English for Specific Purposes has been used since 1967 when Strauss and Glazer created their ground theory. Jendrych (2014) mentioned that in the mid-70s of the 20th century it was included in the curriculum of business schools. Harvard Business School has been using this method intensively to teach future managers how to solve real-life problems [1]. Wei Wang pays attention to the fact that almost all universities are stepping up reforms to develop new curriculum, adding more communication – related content into the courses they provide with focus on case-based method [2]. The importance of creating authentic business contexts cannot be overwhelmed. According to Sampath et al (2009) case-study method is one of the opportunities to interact with authentic materials in the same way that the learners might have in real life [3]. Numerous attempts have been made to provide a solid grounding for finding the right way of using case-study method affectively. It is difficult to exaggerate an importance of the authors’ contribution in this field. Strengths and weaknesses of the method were analyzed in the article of Vissak (2010) [4]. Multiple analysis of types of case studies available to language learners and teachers have been conducted by Daly (2002) [5]. In the works of Dul and Hak (2010) guidelines for case-study research are pointed out. The authors demonstrate the principles of evaluation of case study research and data analysis presentation [6].

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

235

Different definitions of case study were given by different scholars. For example in the work of Wedawatta et al (2011) case study is documented as an ‘empirical inquiry that investigates a contemporary phenomenon within its real-life context, especially when the boundaries between phenomenon and context are not clearly evident’. The authors put emphasis on ‘the rational for selecting case study research strategy over other research strategies’. So this method is undoubtedly an essential one when the future career of graduates will be connected with academic activity [7]. Over a considerable period case-study method has been at the heart of numerous discussions by the leading scholars in Europe and the USA as well as in Russia. Such problem areas in teaching BE and ESP as mismatch between the theory that is included in the curriculums and the practice needs of students, the issue of skills that are needed to prepare specialists in managerial field is discussed by a number of Russian scholars, for instance, Akeshova (2013) [8]. According to Brattseva & Shchemeleva (2007) it is obvious that scientific field of ESP failed to meet the needs of practicing managers. Thus, the problem of inappropriate educational syllabuses has arisen [9]. Shcherbakova (2007) emphasizes that communicative competence in business communication for advanced level students is considered to be essential for managers working in professional sphere [10]. Moreover, Kuzmina (2005) claims that it is very important for future managers to collaborate and communicate with partners in the case of international business communication [11]. The creative approach in teaching foreign languages is the topic of the article by Kiseleva (2006) and Tikhonov (2005) [12, 13]. This approach is extremely significant when solving cases. Kashina pays special attention to role-playing the situations in teaching languages [14]. Case-study method gives a lot of opportunities to use role-plays when discussing and presenting and solving cases. The existing literature mostly focuses on educational approaches which can be successfully used in Europe and the US. Even Russian authors don’t pay enough attention to examining situations and problems concerning the performance of companies currently operating in this country. In our course we try to offer a new light on the specifics of implementing case-study method in teaching BE and ESP at National Research University Higher School of Economics in Saint Petersburg. With the increased focus on developing economy in Russia the country is faced with the necessity to have specialists who are prepared to run business in national companies, to hire professionals able to make decisions, solve problems, evaluate risks. Therefore, to be competent in solving business cases and presenting them is very topical nowadays.That is why using case-study method as a tool of teaching BE and ESP special attention is paid to analysing the work of Russian companies. So, first of all, case-studies are taken not only from foreign course books (for example, Market Leader or Intelligent Business) where cases given are informing about the problems of not authentic companies. Secondly, it is possible to get a feedback and take into consideration the answers of the professionals which are of high interest and value and can serve as a good material for further discussion and analysing the solutions obtained. Thirdly, in this case using sources with information about running business of authentic Russian companies would be an excellent alternative. One of the possible sources is the magazine ‘Sekret Firmy’. The magazine is issued monthly and offers a case to solve and the best and the worst answers of the professionals in the next issue. Fourthly, the opportunity to develop one more skill, the skill of rendering Russian information in English is provided by conducting research connected with the activities of Russian companies. Finally, the competition in making presentations of additional cases was organized at the end of the course. Students worked in

236

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

teams and had an additional opportunity to share responsibility and complete each other in the process of solving cases. And now let us put emphasis on the importance and relevance of the developing academic skills through case-study method. The word academic has lately become the key word in the concept of teaching English at Higher School of Economics in Saint Petersburg. The teachers of our department pay special attention to developing academic skills in reading, writing, listening and making presentations. On the one hand, academic skills are surely extremely essential. They help students in preparing a lot of tasks while studying. They can be especially useful for those who are going to continue their education in scientific field. On the other hand, it is obviously not enough to regard that only academic skills are required. Students who are planning to be managers need not only theoretical knowledge and academic skills, they need practical skills. The answer to the question how to find the balance between academic skills and practical skills may be the course “Business English through case studies”. This course is about teaching English in the authentic business context. The main aim of this article is to put emphasis on advantages of the case study method as a tool of developing learner’s linguistic and non-linguistic competence as well as academic skills strongly needed in their future profession. Now, when the task is formulated, let us try to give some characteristics of a case study then we will describe the most important steps of solving a case and establish skills which can be developed while through these steps and show the roles of students and teachers in the process and, finally, we would try to give some advice how to succeed in making team presentations. First of all, it is necessary to mention that we are considering mini-cases (2–3 pages long), then it should be taken into consideration that students prefer cases presenting problems that have appeared recently. Next, the structure of a case may vary but the protagonist is always the same: a problem in a company (the problem method). The possible methodologies of doing cases in the framework of teaching Business English vary but usually the following steps are included: • examining the case, analyzing and discussing the statistics and data; • identifying the problem; • formulating potential threats; • suggesting and discussing possible variants of solving the problem and choosing the best solution; • putting the staff in the picture of solutions made (in a written way or presenting the results of the case study in the classroom). These steps can be identified with developing such skills as reading, speaking, making presentations, listening, writing. When the final decision is taken, all students are requested to use the information in a written form. It may be a letter, a memo, an action plan, a report, an e-mail or guidelines – any kind of business writing which best suits the situation, so writing skills are improved greatly. We would like to emphasise the importance of developing public speaking skills. Learners may be asked to present the results of the case study in the classroom. They receive feedback at the end of their presentation and it helps them to improve their presentation and oral communication skills which no doubt will be strongly demanded in future. And now some words about the roles of teachers and students. Cases are motivating for students since they give them the opportunity to be decision-makers and solve a real life business problem

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

237

(learners are in the role of managers). They have a chance to compete and demonstrate their analytical and managerial skills. They use language naturally, language is a tool to solving a problem. They do tasks relevant to their future professional communication and the teacher is just an observer, mediator and facilitator. Teachers should be encouraged to experiment and use cases as input materials that are alive in class – modified, changed and exploited in various ways. When speaking about developing academic skills through working with cases, it is necessary to point out the significance of key presentation making skills. It is the final stage in the case study process. Students will face the necessity to inform the staff about the solutions made and discuss possible variants of achieving the best results. Zanina (2010), Brattseva (2009), Brock et al (2013), Gurung et al (2014) conclude that it is impossible to overestimate the value of getting the skills of preparing and making presentations [15–18]. It is a widespread consideration that the presentations are significant component of work for business people, and for specialists of various areas of business operation and even for both college undergraduate and graduate students. It is necessary to admit that a substantial number of people feel stressed and uncomfortable being in front of the audience, delivering a speech, answering the questions or entering a discussion, so it would be helpful to give recommendations how to cope with this problem successfully. It is a matter of a widespread occurrence that, when a person hears the word “presentation” it is associated in his mind with a single presenter (solo presentation) rather than with a team presentation. The ultimate aim in the framework of this article, concerning case studies, is to focus on the team presentations and develop the outline of the points confirming the existing difference between team presentations and solo presentations. Furthermore, this article will attempt to offer the advice on how to bring the team presentation to the advanced level. Firstly, we will try to outline the key points of the clear-cut distinction between team presentations and solo presentations. Secondly, we will cover the questions, which require participants’ special attention during the preparation process as well as during the process of the actual presentation. It is the matter of a paramount importance for the participants to be alert about the problems raised in the process of preparing and making team presentations because when solving a case, students work in teams. Therefore, first of all we should examine the idea of how solo presentations differ from team presentations and to scrutinize the core elements, which are considered as essential components of a team presentation. It is necessary to admit that there are certain steps to be taken during the preparation process, which tend to be common whether a solo presentation or a team presentation is being developed and those are: the choice of the topic, the process of the research, structuring the presentation, creating PowerPoint slides, and practicing. But if to subject each of the abovementioned steps to scrutiny, that will result in defining all the major differences between solo and team presentations. Choosing roles. It is a matter of a paramount importance to define the roles in the team right from the start. It might simplify the process of setting and applying a certain pattern of switching speakers in the presentation. Choosing roles is especially important in the case when the role play elements are inserted in the presentation. Knowing what kind of role a person is assigned to can help them to establish a necessary behavior, specify his goals in the presentation and, moreover, reduce the feeling of being stressed. Advice #1. Choose roles in the team and define them clearly.

238

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

Creating a feeling of a team. It is significant to turn your group of three or more into one team and perform as team; the critical factor proving that this goal was achieved will be the audience having a feeling like they watched one presentation rather than three different ones. It is essentially important to listen to each other during the presentation. If you feel like your partner is loosing the idea, try to support him and pick up the idea and develop it according to the plan. It is a quite common occurrence due to the fact that participants feel stressed, even if they practiced a lot [16, p. 250]. Advice #2. Turn your group into a team and perform like a team. Practice. No matter how profound is the knowledge on the topic the team is going to present, how advanced the participants’ level of English is, how good the participants are at public speaking, practice is needed. It will help students to define the roles in the team, to develop a certain pattern of the presentation, to create the feeling of a team and what is more important to play out possible force majeure situations and to learn the techniques of stress curtailment. Advice # 3. Schedule your practice sessions. Team intro. The first speaker has to introduce the whole team and give an overview of the presentation, rather than each member of the team will do it by himself. The introduction is a very important part, since it is the only time when you can impress the audience and get the attention drawn to the presentation. Advice #4. Work on your Introduction part and rehearse it in order to make impressive and to be able to catch the attention of the audience. Transitions and In-group interaction. To make your presentation sound as one complete piece it is crucial to include transitions into the presentation. This way all the segments of the speech will be logically connected. Advice #5. When developing the presentation think of appropriate transitions and a certain pattern of switching speakers in the presentation (Fig. 1). But be sure to avoid too many “switches”, when delivering the speech you or your partners may feel stressed and forget whose turn is next. А

В

А

С

В

С

А

В

В

А

С

B

С А

С

В

А

Figure. Possible patterns of switching speakers [19, p. 269]

Those are possible patterns of switching speakers during the presentation. The first one is a simple pattern. The second one is a circle pattern. The third one is a matrix pattern. It depends on the team which pattern will be applied; the team may develop their own pattern.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

239

Internal previews. Each speaker should provide the audience with the short outline of what he is about to present and what was presented in the previous part, so paying attention to so called subconclusions and subintroductions [20, p. 178]. This may be a good tool to prove the logic in the speech and refresh the preview given by the head speaker at the start point, so the audience may follow along. Advice #6. Make up several sentences outlining your part of the presentation. Try to keep them short and informative, avoid long and complex sentences. Group conclusion. The last speaker is responsible to draw the bottom line of the whole presentation and go over all the key points of the speech. It may eliminate some of the questions in the audience if they are missing some of the details of the presentation. Well formulated conclusion may create a clear vision of the core idea of the speech and may result in an additional interest to the topic presented by the team. Advice #7. Try to organize the conclusion using short and informative sentences as mentioned in the case of internal previews. Make sure you cover all the key points and underline the core idea, to make sure that the audience got your message. Move to the front/give a nod of the head. During the presentation non-verbal communication is significant. It can be considered as an instrument to draw the attention of the people in the audience to your performance and keep them focused. Advice #8. If you are invited by your colleagues to take the floor and present your part, make a step forward. That will work for the aforementioned simple pattern of the presentation. For the patterns, which are more complex and the “step forward” instrument might not be suitable, use a nod of head instead. Eye contact with audience and teammates. Eye contact is a significant component of the nonverbal communication as well. It is one of those instruments to establish the rapport with the audience in order to be heard and understood. Since each speaker has limited time to perform eye contact can be considered an element of a paramount importance. Advice #9. During the presentation try to maintain the eye contact with your teammates, if all of you are involved in the conversation (i.e. in a role play situation) or at the transition point and try to maintain the eye contact with the audience, when delivering the speech. Space logistics. Presentations may be held at a different venue and each time the rooms or conference halls are different, some of them may be spacious and some relatively small, all of them had different characteristics of acoustics etc. Therefore, at each new place students had to pick different positions for the team to stand. The location of the team in the room can really affect the perception of the speech delivered. Advice #10. When you get to the venue of the contest, have a quick glance at the place you are about to present at and discuss with your team where should each member stand and how can you switch positions if it is necessary during the presentation. To sum up, from the information given above it is completely obvious that thorough preparation and numerous rehearsals are required to make a perfect presentation. In conclusion, it can be stated that the case study method offers many opportunities both for teachers and students. Learners practice a lot of language skills and at the same time develop the analytical managerial and interpersonal skills important in business communication and their further profession. Business English teaching should be an integration of three fields – business knowledge, business discourse and business practice. Case based study serves as a good example of how to integrate these three aspects.

240

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3

REFERENCES 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16. 17. 18. 19. 20.

Jendrych E. Case Studies in Business English Teaching. International conference “The future of Education”. Poland, 2014. URL: http://conference.pixelonline.net/edu_future/common/download/Abstract_pdf/pdf/ITL33-Jendrych.pdf Wang W. The Asian ESP Journal. 2011. Vol. 7. Is. 1. Pp. 97–117. Sampath D., Zalipour A. Proceedings of the 2nd International Conference of Teaching and Learning. INTI University College, Malaysia, 2009. Vissak T. The Qualitative Report. 2010. Vol. 15. No. 2. Pp. 370–388. Daly P. The Internet TESL Journal. 2002. Vol. 8. No. 11. Dul J., Hak T. Case Study Methodology in Business Research. Kindle Edition, 2007. Wedawatta G., Ingirige M., Amaratunga R. ARCOM doctoral workshop, International conference on building resilience. Kandalama, Sri Lanka, 2011. Akeshova N. M. The use of case study method in teaching foreign language. International Kazakh-Turkish University, Kazakhstan, 2013. Brattseva E. F., Shchemeleva I. Yu. Diskussionnyi klub FLT: Innovatsionnye proekty v yazykovom obrazovanii. Ed. Yu. B. Kuz'menkovoi. Moscow: Izd-vo GU VShE, 2007. No. 6. Pp. 220–224. Shcherbakova O. Yu. Diskussionnyi klub FLT: Innovatsionnye proekty v yazykovom obrazovanii. Ed. Yu. B. Kuz'menkovoi. Moscow: Izd-vo GU VShE, 2007. No. 6. Pp. 229–233. Kuz'mina E. V. Diskussionnyi klub FLT: Innovatsionnye proekty v yazykovom obrazovanii. Ed. Yu. B. Kuz'menkovoi. Moscow: Izd-vo GU VShE, 2007. No. 6. Pp. 182–187. Kiseleva Z. A. Problemy filologii i metodiki prepodavaniya inostrannykh yazykov: sb.nauch.statei. Ed. V. A. Yamshanovoi. Saint Petersburg: Izd-vo SPbGUEF, 2006. No. 7. Pp. 35–38. Tikhonov S. P. Inostrannye yazyki v ekonomicheskikh vuzakh Rossii. Ed. V. A. Yamshanovoi. Saint Petersburg: Izdvo SPbGUEF, 2005. No. 4. Pp. 88–98. Kashina E. G. Inostrannye yazyki v sisteme poslevuzovskogo i dopolnitel'nogo obrazovaniya: Materialy 1-oi Vserossiiskoi nauchno-metodicheskoi konferentsii. Ed. L. V. Polubichenko. Moscow: Izd-vo RGSU, 2005. Pp. 94–104. Zanina E. L. Homo Loquens: aktual'nye voprosy lingvistiki i metodiki prepodavaniya inostrannykh yazykov. Ed. I. Yu. Shchemelevoi. Saint Petersburg: Yutas, 2010. No. 2. Pp. 257–266. Brattseva E. F. Diskussionnyi klub FLT: Sovremennye problemy lingvistiki, teorii i praktiki prepodavaniya inostrannykh yazykov. Ed. Yu. B.Kuz'menkovoi. Moscow: Izd-vo GU VShE, 2009. No. 7. Pp. 249–256. Brock S., Brodahi C. Journal of Information Technology Education. 2013. Vol. 12. Pp. 95–119. Gurung R., Kempen L., Klemm K. Teaching of Psychology. 2014. Vol. 41. No. 4. Pp. 349–353. Brattseva E. F. Homo Loquens: aktual'nye voprosy lingvistiki i metodiki prepodavaniya inostrannykh yazykov. Ed. I. Yu. Shchemelevoi. Saint Petersburg: Yutas, 2010. No. 2. Pp. 266–272. Lucas S. E. The Art of Public Speaking. New York, 2012. Pp. 1–382. Received 10.03.2015.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №3

241

DOI: 10.15643/libartrus-2015.3.7

Метод кейс-стади как способ развития академических компетенций © Е. Ф. Братцева*, А. П. Ковалев Национальный Исследовательский университет «Высшая школа экономики» Россия, 198099 г. Санкт-Петербург, Промышленная ул., 17. Тел.: +7 (911) 964 64 59. *Email: [email protected] В данной статье рассматриваются основные принципы и технологии использования метода кейсстади на занятиях по деловому английскому языку в Научно-Исследовательском Университете – Высшей Школе Экономики в Санкт-Петербурге. Цель данной работы – продемонстрировать преимущества метода кейс-стади как инструмента развития лингвистической и не лингвистической компетенций учащихся. В статье анализируются возможности, которые дает этот метод для развития академических навыков учащихся, таких как академическое чтение, письмо, аудирование. Такой подход к обучению деловому английскому также способствует развитию практических навыков, необходимых в будущей профессиональной деятельности обучающихся. Особое внимание обращается на развитие способности к подготовке и проведению групповой презентации по результатам работы над кейсом. Сегодня анализ и решение кейсов наряду с умением представить полученные результаты в виде групповой презентации становятся одним из важнейших компонентов как в работе профессионалов, так и в работе студентов. Анализ и решение кейсов – это своего рода драматическая пьеса, в которой актеры – студенты пытаются на основе имеющейся информации найти оптимальное решение проблемы. Такой подход к обучению английскому языку является в высокой степени мотивирующим, что способствует достижению более высокого уровня выполнения поставленной задачи по развитию академических навыков. Ключевые слова: метод кейс-стади, академические навыки, командная презентация, менеджериальные навыки, коммуникационные навыки, взаимодействие внутри команды, деловой английский, мотивация. Просьба ссылаться на эту работу как: Brattseva E. F., Kovalev P. The power of case study method in developing academic skills in teaching Business English (time to play) // Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3. Pp. 234–242.

ЛИТЕРАТУРА 1. 2. 3. 4. 5. 6.

Jendrych E. Case Studies in Business English Teaching // International conference “The future of Education”. Poland, 2014. URL: http://conference.pixelonline.net/edu_future/common/download/Abstract_pdf/pdf/ITL33-Jendrych.pdf Wang W. Teaching Business English in China: Views on the Case-based teaching in Intercultural Business Communication // The Asian ESP Journal. 2011. Vol. 7. Is. 1. Pp. 97–117. Sampath D., Zalipour A. Practical Approaches to the Teaching of Business English // Proceedings of the 2nd International Conference of Teaching and Learning. INTI University College, Malaysia, 2009. Vissak T. Recommendations for Using the Case Study Method in International Business Research // The Qualitative Report. 2010. Vol. 15. No. 2. Pp. 370–388. Daly P. Methodology for Using Case Studies in the Business English Language Classroom // The Internet TESL Journal. 2002. Vol. 8. No. 11. Dul J., Hak T. Case Study Methodology in Business Research. Kindle Edition, 2007.

242

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 3 7.

8. 9.

10.

11.

12.

13.

14.

15.

16.

17. 18. 19.

20.

Wedawatta G., Ingirige M., Amaratunga R. Case study as a research strategy: Investigating extreme weather resilience of construction SMEs in the UK // ARCOM doctoral workshop, International conference on building resilience. Kandalama, Sri Lanka, 2011. Akeshova N. M. The use of case study method in teaching foreign language. International Kazakh-Turkish University, Kazakhstan, 2013. Братцева Е. Ф., Щемелева И. Ю. Обучаем выступать публично (опыт составления программы миникурса) // Дискуссионный клуб FLT: Инновационные проекты в языковом образовании / Под ред. Ю. Б. Кузьменковой. М.: Изд-во ГУ ВШЭ, 2007. Вып. 6. С. 220–224. Щербакова О. Ю. Формирование коммуникативной компетенции в деловом общении на продвинутом этапе обучения ИЯ в неязыковом вузе // Дискуссионный клуб FLT: Инновационные проекты в языковом образовании / Под ред. Ю. Б. Кузьменковой. М.: Изд-во ГУ ВШЭ, 2007. Вып. 6. С. 229–233. Кузьмина Е. В. Формирование навыков и умений реализации коммуникативных задач в профессионально значимых ситуациях иноязычного устноречевого общения // Дискуссионный клуб FLT: Инновационные проекты в языковом образовании / Под ред. Ю. Б. Кузьменковой. М.: Изд-во ГУ ВШЭ, 2007. Вып. 6. С. 182–187. Киселева З. А. Творческий подход в обучении иностранному языку в экономическом вузе // Проблемы филологии и методики преподавания иностранных языков: сб. науч. статей / Под ред. В. А. Ямшановой. СПб.: Изд-во СПбГУЭФ, 2006. Вып. 7. С. 35–38. Тихонов С. П. Обучение творческому мышлению на занятиях по иностранному языку в вузе // Иностранные языки в экономических вузах России / Под ред. В. А. Ямшановой. СПб.: Изд-во СПбГУЭФ, 2005. №4. С. 88–98. Кашина Е. Г. Театральность профессионально-педагогической деятельности преподавателя иностранного языка // Иностранные языки в системе послевузовского и дополнительного образования: Материалы 1-ой Всероссийской научно-методической конференции / Под ред. Л. В. Полубиченко. М.: Изд-во РГСУ, 2005. С. 94–104. Занина Е. Л. Использование Power Point для создания и проведения презентаций // Homo Loquens: актуальные вопросы лингвистики и методики преподавания иностранных языков / Под ред. И. Ю. Щемелевой. СПб.: Ютас, 2010. Вып. 2. С. 257–266. Братцева Е. Ф. Выступать нельзя бояться // Дискуссионный клуб FLT: Современные проблемы лингвистики, теории и практики преподавания иностранных языков / Под ред. Ю. Б.Кузьменковой. М.: Изд-во ГУ ВШЭ, 2009. Вып. 7. С. 249–256. Brock S., Brodahi C. A Tale of Two Cultures: Cross Cultural Comparison in Learning Presentation Software Tool in the US and Norway // Journal of Information Technology Education. 2013. Vol. 12. Pp. 95–119. Gurung R., Kempen L., Klemm K. Dressed to Present: Ratings of Classroom Presentations Vary with Attire // Teaching of Psychology. 2014. Vol. 41. No. 4. Pp. 349–353. Братцева Е. Ф. Как сделать командное выступление успешным // Homo Loquens: актуальные вопросы лингвистики и методики преподавания иностранных языков / Под ред. И. Ю. Щемелевой. СПб.: Ютас, 2010. Вып. 2. С. 266–272. Lucas S. E. The Art of Public Speaking. New York, 2012. Pp. 1–382.

Поступила в редакцию 10.03.2015 г.

ISSN 2305-8420 Scientific journal. Published since 2012 Founder: “Sotsial’no-Gumanitarnoe Znanie” Publishing House Index in “the Russian Press”: 41206

libartrus.com/en/

2015. Volume 4. No. 3 CONTENTS

EDITOR-IN-CHIEF Fedorov A. Doctor of Philology Professor

EDITORIAL BOARD Burov S. Dr. habil., professor Kamalova A. Dr. of philology, professor Kiklewicz A. Dr. habil., professor Žák L. PhD in economics McCarthy Sherri Ph.D, professor Baimurzina V. Doctor of Education Professor Vlasova S. Doctor of Philosophy PhD in Physics and Mathematics Professor Galyautdinova S. PhD in Psychology Associate Professor Guseinova Z. Doctor of Arts Professor Demidenko D. Doctor of Economics Professor Drozdov G. Doctor of Economics Professor Erovenko V. A. Doctor of Physics and Mathematics Professor Ilin V. Doctor of Philosophy Kazaryan V. Doctor of Philosophy Professor Kuzbagarov A. Doctor of Laws Professor Lebedeva G. PhD in Education Makarov V. Doctor of Economics Professor Melnikov V. Professor Honored Artist of Republic of Bashkortostan

UTYASHEV M. M. Voltaire – the first human rights advocate of Europe ................. 169

SEREGIN A. V. “Union of Russian Royal People” in emigration and plans of organization of “spring trip” to USSR. Project of I. I. Sikorsky .............................................................................. 187

AREPIEV E. I., MOROZ V. V. Arguments and elements of realistic interpretation of mathematics: arithmetical component ............................................. 198

ZAK L., TSIGANOV V. V. On the question of functioning of modern society ....................... 205

PLEKHANOVA I. I. Intellectual substance of lyrics by Joseph Brodsky ...................... 215

ZAKIRYANOV K. Z. Comparative study of languages of different structures: linguistic and methodological aspects ............................................... 224

Moiseeva L. Doctor of History Professor Mokretsova L. Doctor of Education Professor Perminov V. Doctor of Philosophy Professor Pecheritsa V. Doctor of History Professor Rakhmatullina Z. Doctor of Philosophy Professor Ryzhov I. Doctor of History Professor Shaikhislamov R. B. Doctor of History Professor Sitnikov V. Doctor of Psychology Professor Skurko E. Doctor of Arts Professor Sultanova L. Doctor of Philosophy Professor Tayupova O. Doctor of Philology Professor Titova E. PhD in Arts Professor Utyashev M. Doctor of Political Sciences Professor Fedorova S. Doctor of Education Khaziev R. Doctor of History Professor Tsiganov V. Doctor of Economics Professor Chikileva L. Doctor of Philology Professor Shaikhulov A. Doctor of Philology Professor Sharafanova E. Doctor of Economics Professor Shevchenko G. Doctor of Laws Professor Yakovleva E. Doctor of Philology Professor Yaluner E. Doctor of Economics Professor Yarovenko V. Doctor of Laws Professor

BRATTSEVA E. F., KOVALEV P. The power of case study method in developing academic skills in teaching Business English (time to play) .................................... 234

Editor-in-Chief: A. A. Fedorov. Deputy Editors: A. Kamalova, V. L. Sitnikov, A. G. Shaikhulov, L. B. Sultanova. Editors: G. A. Shepelevich, M. N. Nikolaev. Proofreading and layout: T. I. Lukmanov. Signed in print 26.06.2015. Risograph printed. Format 60×84/8. Offset paper. 500 copies. с. “Sotsial’no-Gumanitarnoe Znanie” publishing house. Office 16-N, 7A Bakunin Ave., 191024 St. Petersburg, Russia. Phone: +7 (812) 996 12 27. Email: [email protected] URL: http://libartrus.com/en/ Subscription index in “the Russian Press” united catalogue: 41206

© “SOTSIAL’NO-GUMANITARNOE ZNANIE” PUBLISHING HOUSE 2015