СЕМЕЙНЫЙ БЫТ ГОРОЖАН СИБИРИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX - НАЧАЛА XX В.

Citation preview

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ РФ АЛТАЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

Ю.М. ГОНЧАРОВ

СЕМЕЙНЫЙ БЫТ ГОРОЖАН СИБИРИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX – НАЧАЛА XX В.

Барнаул 2004

ББК 63.3 (2Рос5) + 63.59 Г 657

Рецензенты: доктор исторических наук, профессор В.А. Скубневский доктор исторических наук, профессор В.П. Зиновьев

Поддержка данного проекта была осуществлена АНО ИНОЦентр в рамках программы «Межрегиональные исследования в общественных науках» совместно с Министерством образования Российской Федерации, Институтом перспективных российских исследований им. Кеннана (США) при участии Корпорации Карнеги в НьюЙорке (США), Фондом Джона Д. и Кэтрин МакАртуров (США) (грант № КИ 016-2-02). Точка зрения, отраженная в данном документе, может не совпадать с точкой зрения вышеперечисленных благотворительных организаций.

Гончаров Ю.М. Семейный быт горожан Сибири второй половины XIX – начала XX в. Барнаул, 2004. – 132 с. В монографии рассматриваются различные стороны повседневной жизни городской семьи в Сибири во второй половине XIX – начале XX в.: жилище, одежда, питание, досуг и развлечения горожан региона. Книга рассчитана на научных работников, преподавателей и студентов исторических факультетов и представляет интерес для широкого круга читателей, интересующихся историей Сибири.

© Ю.М. Гончаров, 2004 2

ВВЕДЕНИЕ

Различные аспекты истории городской семьи Сибири второй половины XIX – начала XX в., в частности: семейное право, демографические процессы, экономика семьи и внутрисемейные отношения, уже нашли отражение в исторических исследованиях1. Однако семья – многоаспектный объект изучения и сложно не согласиться с С.И. Голодом в том, что: «Трудно продвинуться в познании закономерностей трансформации семьи, рассматривая из года в год, из десятилетия в десятилетие динамику ее структуры и функций»2. Работа над изучением социально-правовых, экономических и демографических проблем семейной истории привела автора к необходимости изучения бытовой культуры городской семьи, ее повседневной жизни. История повседневности является сейчас одним из направлений, активно разрабатываемых отечественными историками. При этом нужно отметить, что хотя сам термин «повседневная история» утвердился в отечественной науке недавно, круг проблем, разрабатываемых данным направлением, имеет давнюю традицию в отечественной историографии. В частности, этнографы внесли значительный вклад в изучение повседневной жизни прошлого, в основном на материалах крестьянства. В то же время городу и повседневной жизни горожан уделялось меньшее внимание, несмотря на то, что «каждая эпоха символизируется в своем прогрессе и его оригинальности расцветом ей присущей городской жизни»3. Актуальность проблемы обуславливается и тем, что, несмотря на большую динамичность и изменчивость культурно-бытовых процессов в городах, «при пристальном внимании к различным сторонам городской жизни обнаруживается, что развитие современного города отнюдь не означает разрыва с народными традициями»4. Региональный аспект проблематики также представляет интерес, поскольку «городская культура дореволюционной России, представляя целостное явление, имела и существенные региональные различия»5. Несмотря на рост интереса историков к истории города, семейный быт горожан дореволюционной России остается малоизученным, особенно на материалах провинции6. В частности, о досуге и развлечениях горожан Сибири XIX – начала XX в. можно найти только отдель3

ные работы7. Некоторые аспекты истории бытовой культуры затронуты в более общих работах последних лет, посвященных, например, истории купечества, городов региона8. В то же время сведения о повседневной жизни сибирских горожан содержаться в значительном круге источников: мемуарах, письмах, записках путешественников, периодической печати, делопроизводственной документации, историко-этнографических описаниях, которые и послужили основными источниками для данной работы. Книга не претендует на всеохватность, в силу, как ограниченности ее объема, так и обширности сферы быта. В монографии рассмотрены такие аспекты бытовой культуры, как жилище, одежда, питание, досуг и развлечения. Автор надеется, что этот первый опыт изучения семейного быта сибирских горожан будет интересен для читателей.

ПРИМЕЧАНИЯ 1 Гончаров Ю.М. Городская семья Сибири второй половины XIX – начала XX в. Барнаул, 2002. 2 Голод С.И. Семья и брак: историко-социологический анализ. СПб., 1998. С. 4. 3 Гревс И.М. Город как предмет краеведения // Краеведение. 1924. № 3. С. 248. 4 Будина О.Р., Шмелева М.Н. Город и народные традиции русских. М., 1989. С. 5. 5 Шквариков В.А. Очерк истории планировки и застройки русских городов. М., 1954. С. 3. 6 Из изданий последних лет можно отметить: Очерки городского быта дореволюционного Поволжья. Ульяновск, 2000; Уральский город XVIII – начала XX в.: История повседневности. Екатеринбург, 2001. 7 См.: Маркова И.Б. Досуг сибирских чиновников первой половины XIX в. // Культурно-бытовые процессы у русских Сибири XVIII – начала XIX вв. Новосибирск, 1985. С. 41–54; Куприянов АГ. Чтение и его роль в досуге горожан Западной Сибири // Русская книга в дореволюционной Сибири. Новосибирск, 1986. С. 152–167; Бутакова Н.В. Досуг горожан Алтая в конце XIX в. // Исторический опыт хозяйственного и культурного освоения Западной Сибири Кн. II. Барнаул, 2003. С. 174–178; и др. 8 См.: Бойко В.П. Томское купечество в конце XVIII–XIX вв. Из истории формирования сибирской буржуазии. Томск, 1996; Алисов А.Д. Культура городов Среднего Прииртышья в XIX – начале XX вв. Омск, 2001; и др.

4

Глава I. ЖИЛИЩЕ ГОРОЖАН

Особое место в жизни горожанина занимал собственный дом. Именно обладание жилищем в городе являлось поводом для получения статуса горожанина. Для владельца он был не просто домом, но и символом богатства, и даже мерилом общественного положения. В середине XIX в. города региона не отличались благоустройством. Жилых каменных домов строилось немного. Кирпича не хватало, и стоил он дорого. Немногочисленные каменщики едва справлялись со строительством церквей и казенных зданий. Города застраивались деревянными домами, под которыми изредка подводился каменный фундамент или цокольный этаж. Современники писали об особенностях деревянной жилой архитектуры Сибири: «Деревянные постройки в Сибири на приезжего из России производят своеобразное впечатление прочности и солидности. Видно что лесу не жалеют и выбрать есть из чего. Бревна на подбор, доски широкие, толстые, длинные; на жердь взято целое дерево, на слегу целое бревно. Не только ни один дом, но даже ни одна избушка не поставлены прямо на землю, а стоят или на каменных столбах, или на толстых пнях, «стульях», и все дома обшиты тесом, у всех выведены трубы, у всех обширные дворы обнесены заборами из досок или тыном из бревен… Некрасиво срублены сибирские дома, но зато тепло, сыто и чисто живут в них «умные» и работящие сибиряки»1. Основательность домов сибиряков поразила японского путешественника, побывавшего в Томске: «Огромные дома обиты железными крышами, обнесены изгородью из толстых плах, построены, в большинстве случаев, в два–три этажа. На каждый из них ушло столько материала, сколько хватило бы на пять–десять японских жилищ с полным хозяйственным оборудованием. Издали постройки кажутся крепостями»2. С начала XIX в. в провинциальную архитектуру проникали новые стилистические приемы, связанные не только с чисто конструктивными, декоративными изменениями, но и с попытками создать сходство деревянного дома с каменным. Для этого дома обшивали тесом для имитации каменной кладки, выступы бревен оббивали вертикальными досками, превращая их в лопатки пилястр. Точно также обрабатывались и свесы крыши. Обшитые ступенчато, они превращались 5

в профилированные классические карнизы 3. С помощью таких приемов деревянный дом приобретал вид городского. Нужно сказать, что обшивка срубных построек тесом имела массовое распространение среди мещанства, купечества, чиновничества, военных. Тесовая обшивка является давней традицией городского деревянного зодчества. При этом обшитые тесом дома иногда красились водостойкими красками. Постройки, декорированные пропильной резьбой, принадлежали купцам средней руки, зажиточным чиновникам, состоятельным мещанам. Прочее население до конца XIX в. редко украшало постройки резьбой в силу того, что стоила она недешево. Представление о жилище горожанина средней руки в середине XIX в. может дать описание дома, в котором жил декабрист И.Д. Якушкин во время своей ссылки в Ялуторовске в 1850-х гг.: «Якушкин занимал у Родионовны верхний этаж ее маленького деревянного домика в две комнаты. Первая комната была довольно просторна, в два окна, выходящих на улицу, и третье налево от входной двери, в левой стене, шло во двор… У задней стены, направо от входной двери, стояла большая старинная печь, за ней вторая дверь вела в маленькую спальню с одним окном, выходящим на противоположную часть двора. Правая стена большой комнаты была глухая. Входная дверь шла в темные, холодные сени, из них другая, низенькая, вела на небольшую продолговатую площадку, к концу которой примыкала, прилегая к стене, узкая, почти отвесная деревянная лестница, спускавшаяся в сени нижнего этажа, имевшие общий выход во двор. В первой комнате между двумя окнами стоял письменный стол на двух шкафиках, вольтеровское кресло с круглой ножной подушкой, два складных стула, этажерка, маленький диванчик, по обеим сторонам комнаты две большие песочницы и в обеих комнатах по стенной вешалке. В спальне находились узенькая кровать, стол, табурет и шкаф. Вся мебель была выкрашена черной краской под лак и обтянута, как и стены, темно-серым коленкором»4. По описанию корреспондента Русского географического общества В. Тверитина, лучшие дома в северном Березове имели крыльцо, прихожую, гостиную, кабинет, детскую, спальню. Дома победнее имели со входа просторные холодные сени, в которых хранили различную утварь. По правую сторону от сеней располагалась горница, т.е. чистая и опрятная комната с перегородкою, а по левую – изба или кухня. Печь обыкновенно ставилась посередине избы или комнаты. У зажи6

точных хозяев дом украшался шпалерами (обоями), или после оклейки бумагою, выбеливался мелом, а у «недостаточных» – стены обмазывали глиной и затем белили. В лучших домах внутреннее убранство составляли: зеркала, кресла, стулья, столы «хорошей работы» и диваны, а в прочих – простые стулья, лавки и скамейки, стоящие около стен. Столы обыкновенно стояли в переднем углу, т.е. в том, который первый виден от входа, а над столом располагались иконы, перед которыми вешали медную лампаду со свечою5. В небольших сибирских городках жилища большинства жителей немногим отличались от деревенских. Так, например о Тюкалинске, получившем статус города только в 1878 г., писалось: «Видом своим Тюкалинск походит на деревню: дома бревенчатые, с тесовыми крышами, нередко даже с земляными; на улицах невылазная грязь»6. Исторически сложившаяся близость небольших городков и деревни надолго определили не только сходство построек, но и внутренней планировки домов и усадеб, убранства жилых помещений. В целом хозяйственно-бытовой уклад жизни сибиряков на протяжении XIX в. менялся медленно. По воспоминаниям современника о жизни мещан г. Красноярска в 50–70-е годы XIX в., разница общего уклада жизни заключалась лишь в обстановке и одежде, в зависимости от материального благосостояния. Дворы у некоторых горожан делились на две части: передний и задний двор. В переднем дворе помещались жилые строения: дом выходящий на улицу (передний дом) и флигель внутри двора. К этим зданиям примыкали амбары, где хранились продукты, утварь и упряжь. Тут же под рукой был и погреб с ходом из амбара. Задний двор был застроен другими хозяйственными постройками: «стайками» для коров и лошадей, сеновалами, навесами, здесь же находилась и баня. Иногда и на заднем дворе были жилые помещения – «избушка на заднем дворе», которые очень дешево сдавались желающим в аренду. Дома были преимущественно деревянные и одноэтажные; у бедных мещан дом напоминал крестьянский: состоял из одной «избы», т.е. большой комнаты с русской печью, только иногда место перед печью отделялось легкой переборкой – получалась как бы кухня. Обстановка также была незатейливой: простые деревянные столы и стулья, довольно грубой работы табуреты и скамьи. У зажиточных мещан дома состояли из сеней, избы с отгороженной печью и одной или двух горниц7. Тем не менее, с середины XIX в. в архитектуру жилых домов в небольших сибирских городах проникают новые веяния. Например, 7

купец И.С. Конюхов отмечал, что в Кузнецке первый дом с балконом построил купец Петр Баранов в 1852 г., а первый дом с мезонином – купец Алексей Бехтенев в 1856 г.8 Изменения в культуре города, появление в середине XIX в. новых черт, идущих от культуры столиц и крупных городов, определялось изменением социально-экономических условий развития сибирского города, усилением социокультурных связей Сибири с Европейской Россией. Носителем новой культуры были высшие и средние городские слои (купцы, чиновники), определенную роль в формировании этой культуры играли ссыльные. В зажиточных домах меняется интерьер, который включает в себя мебель и убранство городского дома. Культура средних слоев (мещане, ремесленники) представляла в это время сложный конгломерат элементов традиционной крестьянской и новой городской культуры. Взаимодействие этих культур порождало особый тип – народной городской культуры. Однако нововведения касались, прежде всего, жилищ состоятельных горожан. Бедность же ютилась в более примитивном жилье, преимущественно на окраинах. Как правило, жилище бедного горожанина состояло из домика в три окошка с небольшим двориком и клочком приусадебного участка. Об ужасных жилищных условиях бедноты в Тобольске свидетельствуют такие строки: «В нижней части города… обитает бедность – рабочие и мелкие чиновники. Дома стоят на болоте и в это-то болото в редком доме не вырыто еще двухаршинной ямы для дешевой квартиры, от полтинника до 3-х рублей в месяц. Стены внутри погребов-квартир, где нередко обитают большие семейства, постоянно зелены от плесени, пол весною покрывается водой и во все лето не просыхает; сырость. Насекомые всевозможных родов!»9. Совсем иным было жилище купеческой семьи. Купеческие особняки и магазины – кирпичные с мощными стенами или деревянные, отделанные богатой резьбой, определяли облик сибирского города, служили его украшением. Купеческий дом часто был одновременно и жильем, и лавкой, и магазином, и конторой, а также складом товаров, заводом, банком, местом проведения праздников. Неудивительно, что купеческие особняки были обычно основательными, просторными, как правило, двухэтажными, с большими окнами, часто с балконами или лоджиями на втором этаже. Излюбленный дом сибирского купца – деревянный двухэтажный, на каменном полуподвале, или комбинированный (первый этаж каменный, второй – деревянный). На втором этаже обычно жил сам купец со своей семьей, на первом располагалась лавка, 8

контора, кухня, жили дальние родственники и прислуга. Само здание было, как правило, крыто железом, богато украшено резьбой по дереву. Описание типичного дома сибирского купца приводит писательница Н.А. Лухманова: «Дом богатых старообрядцев Ситниковых раскинулся, что усадьба, в нагорной части города К-ска. Амбаров, амбарушек, закромов, повалушек с казенками, завозней без числа, а позади два сада: один для приятности с «ранжерейками» узорчатыми планидами разных духовитых цветников с беседкой в виде храма, со стеклянным «кумполом»; другой сад, или вернее огород, как приспех к домашнему обиходу, весь зарос кустами малины, красной смородины, застроился правильными рядами клубники и земляники. В этом саду у самого забора стояла и баня. Большой чистый двор, к которому примыкали оба сада, был весь, по сибирскому обычаю, выстлан досками, хорошо сколоченными, белыми и чистыми, как пол. Сам полукаменный дом Ситниковых был просторный, двухэтажный, с большими горницами, устланными дорогими персидскими коврами, с тяжелой мебелью красного дерева, крытой штофом «пукетовым» со стеклянными горками, заставленными серебром и золоченой аглицкой посудой, с картинами божественного содержания, шитыми шелком и бисером. Цветущие олеандры и китайские розы стояли на подоконнике и на примосточках… В стороне от главного дома ютились разные постройки: кухни, людские, «флигелечки» и въезжие… Вся эта Ситниковская слободка окружалась со всех сторон высоким оплотом с вечно запертыми на железный засов воротами, с калиткой, от которой денно и нощно не отходили сменные караульные из татар. Внутри, круг оплота, решетками в стену стояли ящики, а в них день-деньской спали свирепые псы, ночью же, выпущенные на свободу, расправив усталые члены, носились по двору, готовые перегрызть горло каждому, кто осмелился бы без провожатого показаться во дворе»10. Своеобразен интерьер купеческого дома. Из сеней проходили в «переднюю», где у зеркала можно было «оправить голову и платье», затем в зал и гостиную. В зале столы, стулья, расставленные по стенам, настенные часы. В гостиной обязательно располагался круглый стол, диван, тяжеловесные кресла, ломберный столик. Над диваном – большое зеркало, на стенах картины «по состоянию». Третья комната по фасаду – чайная или столовая, убиралась попроще. Здесь располагались комод, горка или шкаф с чайным сервизом, серебряной посудой, иногда с хрусталем. По заднему фасаду дома размещались спальни, в которых обычно находились комод с бельем, туалетный столик, а у задней стены 9

– постель под пологом. Часто рядом со спальнями располагался и кабинет хозяина, где стояли стол под сукном, кресло, у задней стены – диван, стулья, на стене – портреты хозяев. Особенно роскошной была обстановка в домах богатых золотопромышленников. Так, в доме красноярца Н.Ф. Мясникова посетителей поражали прекрасные паркетные полы, большие двери из орехового и красного дерева, покрытая штофом и бархатом мебель, огромные, от пола до потолка, зеркала и особенно мраморные плевательницы с позолоченными ободками11. Мемуарная литература позволяет нам наглядно представить жилищные условия сибирской купеческой семьи: «Наш дом был типичен для домов зажиточных иркутян прошлого века… Высокое крыльцо парадного входа, большие сени с чуланом и теплым нужником, отапливаемым голландской печью. Обширная прихожая, пол которой устлан цветастым линолеумом, производила впечатление солидности. Под вешалкой стоял громадный сундук с зимними вещами. Массивные двери в спальни, зал и столовую плотно закрывались, поэтому в доме всегда была тишина… В двух простенках уличных окон висели большие зеркала в резных рамах. Под ними стояли столики с тюлевыми скатертями. На столиках размещались вазы с шелковыми цветами, покрытыми от пыли большими стеклянными колпаками. По обе стороны ваз находились бронзовые подсвечники с хрустальными подвесками и рамки с фотографиями членов семьи… В простенке возле дверного проема под цветным портретом Иоанна Кронштадтского стоял складной обеденный стол, покрытый белой скатертью, и два пятисвечных канделябра. Вокруг стола теснились венские стулья. У других простенков и окон на черных восьмиугольных тумбах зеленели в горшках и кадках цветы: рододендрон, фикус, кипарис, мирт, азалия, камелии… У одной стены стоял ломберный стол, на нем граммофон с громадной трубой, рядом голландская печь в голубых изразцах. У другой стены – бордовый шелковый диван и два кресла, которые в обычные дни закрывались парусиновыми белыми чехлами с красным кантом по швам. В столовой стояли большой обеденный стол, покрытый скатертью, венские стулья, большие напольные часы с боем, черного дерева буфет, на стенах висели декоративные тарелки… Помимо кроватей в комнатах находились комоды, на которых стояли и лежали большие овальные зеркала, статуэтки, японские веера и павлиньи опахала, этажерки с книгами, маленькие столики, цветастые абажуры, фонари, японские панно – кому что нравиться»12. 10

Однако, несмотря на городской образ жизни, на большие и богатые свои жилища, многие сибирские купцы во многом сохранили крестьянский, народный уклад жизни и не любили парадных апартаментов. Вот какие наблюдения о купеческих жилищах приводят современники: «хозяева теснились в задних апартаментах, воздух которых насыщен смесью запахов от лампадного масла и рыбного пирога» – писал Г.Н. Потанин в известной статье «Города Сибири»13. С ним был согласен и Н.М. Ядринцев, который в очерке «Письма о сибирской жизни» писал о Тюмени: «здесь видны чистые, патриархальные домики мещан, тихие мастерские ремесленников, местами грязные и вонючие заводы, наконец, тяжелые каменные дома купцов, стоящие как крепости, с вечно задвинутыми на запор воротами, со спущенными на двор цепными собаками, с мрачными, нежилыми покоями, нередко очень богато убранными, тогда как хозяева занимают самую грязную частичку дома и нередко находятся просто «в людской», т.е. в кухне»14. Действительно, кухня занимала в домах сибиряков особое место. Как писала Лидия Тамм, вышедшая из купеческой среды: «Кухня – святая святых, там совершается таинство приготовления пищи. В нашем климате пища – не только тонус для сопротивления организма суровым силам природы, но еще и удовольствие. Для сибиряков, удаленных от больших городов, это еще и приятное занятие долгими зимними вечерами. С учетом этого и строили сибиряки дома с просторной, удобной кухней, благо леса хватало»15. В мещанских домах обстановка была попроще. Например, в Красноярске обычно столы в горницах покрывались самодельными крестьянскими скатертями или вязаными салфетками. Обеденные столы редко были крашеные; в «переднем» углу ставили треугольные столы «угловички», над ними прибивали «божницы» или угловые полочки, на которых помещались иконы. Из обстановки, кроме стульев, в некоторых домах были простые деревянные диваны, со спинкой и боками в решетку. Вдоль стен стояли сундуки «ирбитской» работы, покрытые «тюменскими» коврами или «самодельными», ткаными из овечьей шерсти разноцветными ковриками. Помещения были невысокими и окна небольшими; на окнах обязательно цветы (бальзамины, мускус, базилики, ночные красавицы, астры, гортензии и олеандры). У состоятельных мещан на окна вешали белые кисейные шторы. У стены в углу ставили простые деревянные кровати, крашеные или некрашеные. У бедных ставилась одна кровать, на которой спали сами хозяева 11

(отец и мать), остальные члены семьи спали кому где придется: на скамьях, ящиках и просто «вповалку» на полу. У состоятельных мещан кроватей было больше, но обычай спать на полу был так принят, что кровать являлась декоративной мебелью для дня, а ночью все равно спали на полу, особенно летом. На кровати клали пуховые или перьевые перины, а люди победнее – кошмы или соломенные тюфяки. Простыни употреблялись только как украшение. Из обычных предметов обстановки того времени можно назвать буфеты, верх у которых был застекленный, а низ состоял из двух выдвижных ящиков и шкафчика. Полы чаще всего были белые, некрашеные, и при мытье их терли голиком (березовым веником без листьев) с дресвой (крупным песком), промывая двумя, тремя водами; после мытья застилали домоткаными половиками, прибивая их к полу гвоздиками. В домах более состоятельных мещан в парадных комнатах полы застилали паласами. К дому обычно была пристроена кладовка, в которой помещалась необходимая утварь, глиняная посуда, деревянные ведра, деревянные или железные ушаты, кадки и кадочки, медные тазы, чугунки, горшки, корчаги, бочонки, лагуны и т.д. В амбарах находились лари или кадки, ящики или полубочья для муки16. Нужно сказать, что солидными домами далеко не всегда владели купцы. Так, например, в Кургане мещанской дочери Р. Карповой принадлежал каменный двухэтажный дом с надворными постройками, каменным подвалом, двумя лавками, завозней, амбаром, погребом, конюшней под навесом и баней. Стоимость усадьбы составляла 2,5 тыс. руб.17 Отличались от купеческих и дома чиновников, особенно если они имели хорошие доходы. Это было характерно для горного города Барнаула, где было много образованных горных инженеров, которые, используя свое служебное положение, не стеснялись в средствах. Именно горные инженеры определяли в середине XIX в. облик города, делая его непохожим на другие сибирские города: «Многие наибогатейшие дома выкрашены в Барнауле черной краской, они, говорят, построены на манер английских коттеджей, так что верхние и нижние этажи составляют одно жилье, в котором есть и баня, и бильярдная, и библиотека. Внутри этих домов я был после, но снаружи они мне показались истинно роскошными и прелестно уютными. Посреди черной краски как-то особенно тепло глядели большие окна с чистыми стеклами… Я никогда в жизни не видел такого маленького роскошного города. Не только избушек, но даже деревянных устарелых домов бы12

ло решительно не видно: все выглядело новым, с иголочки. Блестящие стекла, блестящая медь на оконных рамах и дверных ручках и эта блестящая черная краска на стенах домов делали улицы решительно парадными»18. Конечно, эти строки отдают некоторым преувеличением. Несомненно, дома горных офицеров, заводского начальства отличались богатством, а подчас и красотой. Однако были в городе и избушки и «устарелые» деревянные дома. Основным населением Барнаула были заводские мастеровые – люди довольно бедные. Избы мастеровых глядели на свет одним-двумя подслеповатыми окошками, состояли из одной комнаты или комнаты и кухни, общей площадью 10–15 кв. метров. Избы эти покрывали тесом, а на окраине города – и драньем19. К концу XIX в. в интерьере жилых зданий намечаются изменения. Наиболее заметным разделение дома на специализированные комнаты было у купечества, чиновничества, интеллигенции и других относительно зажиточных групп горожан. Каждая комната в таких домах выполняла определенные функции, закрепленные в соответствующем названии. Внутреннее членение домов зажиточных горожан заимствовались и средними слоями. При этом воспринималась прежде всего чисто внешняя его сторона, нередко без учета реальных потребностей. Для городского жилища была свойственна дополнительная внутренняя отделка. Дома купечества, чиновников, мещан в конце XIX в. имели окрашенные полы. Напротив, многие крестьяне, в том числе и проживавшие в городах, полы не красили, мотивируя это тем, что «детям холодно от накрашенного». В некоторых богатых домах встречались паркетные полы. Стены жилища и внутренние перегородки белили, красили, оклеивали обоями. В мещанских семьях часто деревянные стены оклеивали бумагой или газетами, а затем белили. В зажиточных домах стены чаще штукатурились или оклеивались обоями. Даже в домах горожан с низким достатком в конце XIX в. имелась различная мебель: стол, накрытый скатертью, табуретки, стулья, самодельные жесткие диваны, шкафы и комоды для хранения посуды, кухонные столы со шкафчиком. В ряде случаев старая мебель из богатых домов бесплатно раздавалась беднякам и входила в интерьер их жилищ. 13

Важное место во внутреннем убранстве городского жилища отводилось самоварам, зеркалам, «часам с гирями», граммофонам. Стены, как правило, украшались фотографиями, литографиями, лубочными картинками, вышивками. Дома зажиточных горожан в конце XIX в. имели несравненно более богатую и разнообразную обстановку. Здесь в комнатах стояли буфеты, этажерки, «зеркальные горки», венские стулья, вольтеровские кресла, музыкальные инструменты и т.д. Украшением комнат часто служила дорогая фарфоровая посуда, статуэтки, лампы, подсвечники, различные «безделушки». Элементы традиционности в планировке и убранстве жилища зажиточных горожан проявлялись минимально, а само внутреннее убранство служило для менее зажиточных слоев образцом для подражания20. Одной из особенностей интерьера было пристрастие сибиряков к разведению комнатных цветов, о чем говориться во многих воспоминаниях и путевых заметках того времени. Так, офицер И. Белов, служивший в Омске в середине XIX в., писал: «на каждом окне, не только в порядочных домах, но и в бедных хижинах, стоят вазы цветов»21. Писательница Лухманова в одном из своих произведений отмечаГраммофон ла: «Дом, занимаемый инженерами, был деревянный, одноэтажный. В нем по сибирскому обыкновению было удивительное количество окон, что придавало некоторым комнатам, густо заставленным притом цветами, вид каких-то оранжерей»22. Освещались дома свечами, в основном сальными. Восковые свечи горели ярче и стоили дороже, их можно было видеть чаще всего в зажиточных домах. В основном же восковые свечи использовались в церковном обиходе, где сальные были запрещены. Сальные свечи немилосердно коптили; нагар, то есть обгоревший кончик фитиля, снимали особыми щипцами. «Снять со свечи» означало удалить нагар. Лампой чаще всего называли одну или несколько свечей на общей подставке, стоячей или подвешенной и снабженной абажуром. С конца XIX в. начинают употребляться стеариновые свечи, а также в широкое употребление входят керосиновые лампы. По воспоминаниям современника, в начале XX в. «освещение было только керосино14

вое, причем особой популярностью пользовалась лампа «молния», стоившая 3 руб. Поэтому обладание «молнией» считалось вернейшим признаком благосостояния»23. Свечи и керосин продавались на вес. В конце XIX в. в сибирских городах сальные свечи стоили около 15 коп. за фунт (409,5 г.), стеариновые – 20–25 коп., фунт керосина – 6–8 коп. Электрическое освещение жилых и торговых зданий в Сибири появляется только в конце XIX в. Первую электростанцию в регионе построил в 1885 г. красноярский купец Базалов. Она освещала его дом, магазин, склады и рекламные объявления. В 1893 г. в Тюмени купец И.И. Игнатьев построил электростанцию на городских пристанях. В ночь под новый 1896 г. выдала ток городская электростанция в Томске мощностью в 88 киловатт. В Барнауле, хотя и не было городской электростанции, зато одна за другой возникают небольСальная свеча шие частные купеческие электростани керосиновая лампа ции – в 1898 г. купцов Суховых, в 1900 – Платонова, позже – И.Ф. Смирнова и И.И. Полякова. В Иркутске сооружение станции началось в 1906 г., в Омске – в 1913 г. В декабре 1912 г. была сдана в эксплуатацию городская электростанция в Новониколаевске, к которой подключились 540 абонентов с питанием 5600 электроламп, в том числе в квартирах и гостиницах – 3,2 тыс. Электроэнергия была дорогим удовольствием. Домовладельцам 1 кВт/час обходился в 30 коп.24 Преобладание деревянных строений, свечное и керосиновое освещение, печное отопление приводили к частым пожарам, которые были настоящим бедствием для горожан. От пожаров страдали все сибирские города. Иногда во время пожара выгорал почти весь город, как это было в Иркутске в 1879 г. (тогда сгорело почти 4000 зданий). После пожара в Красноярске в 1881 г. большая часть города имела вид сплошного пепелища, над которыми возвышались одни обгоревшие печные трубы. Многократно горели Томск и Тобольск. Страшный пожар произошел в Барнауле в 1917 г., когда без крова остались 20 тыс. человек, а общие убытки составили более 30 млн. руб. 15

Купец Чукмалдин вспоминал, об одном из крупных пожаров в Тюмени: «Пожары в городе, где все постройки были деревянные, составляли собою присущее несчастье и нашей Тюмени… Этот пожар представлял собою такое море огня, что не дай Бог видеть что-нибудь подобное другой раз в жизни. В воздухе нестерпимая жара; кругом пламя и дым; высоко к небу летят искры и головни; по улицам с зловещим свистом поднимаются вихри; со всех сторон мятутся люди с воплями и криками о помощи. Одни тащат из домов ненужный хлам, а ценные вещи забывают, оставляют на жертву огню; другие складывают движимость на свободной улице, думая, что тут будет все цело и сохранно… Но вот, летит по ветру головня с огнем и падая, через квартал домов, поджигает новые строения, тут же загорается и вытащенное на улицу имущество. Везде крики и шум, всюду отчаянные вопли и рыдания, кругом зловещий свист и рев пламени и треск падающих, разрушающихся зданий»25. Существовавшие в городах пожарные команды далеко не всегда могли эффективно бороться с огнем. Так, во время пожара в Красноярске в 1881 г. команда не смогла оказать оперативной помощи. К месту пожара, находившемуся в 50 саженях (около 100 метров), она прибыла спустя полчаса, а прибыв на место, не могла приступить к тушению, так как из-за отсутствия спусков к реке невозможно было подавать воду. А барнаульский пожар 1917 г., по одной из версий, начался с того, что… одни из пожарников в ветреный день смолил у себя во дворе лодку. Кроме жилых комнат все городские дома имели подсобные помещения, состав и размеры которых были различны. Так, подвалы и полуподвалы использовали как кухни, мастерские, кладовые, в чуланах хранились сундуки с одеждой, съестные припасы, утварь. Сибирская писательница Н.А. Лухманова в своем романе о нравах купечества «В глухих местах» описала огромные запасы, собранные в хозяйстве тюменского купца: «Дом Крутогоровых, как и все впрочем, богатые дома города Т., был полная чаша. В кладовых его, просторных и прохладных, как сарай, хранились посуда, хрусталь и всякая утварь, которой хватило бы на много лет и многим семействам; стояли громадные кованные сундуки с полотнами и материями для годового домашнего обихода, на них высились нерасшитые кожаные цибики чая, забитые гвоздями деревянные ящики с головами сахара. По углам целые закрома мешков и кульков с орехами, пряниками и другими лакомствами, покупавшимися пудами … Словом, тут было все, что возраставшее 16

благосостояние купеческой семьи могло собрать по своим ежегодным скитаниям на ярмарках в Ирбите и Нижнем. В подвалах и других закромах находились туши мяса, запасы мороженной рыбы, икра бочками и всякая снедь и выпивка. Словом, если бы городу Т. надо было выдержать осаду и кругом был глад и мор, семейство Крутороговых долго прожило бы сытно и привольно, пользуясь одними своими складами»26. Территория городской усадьбы обязательно огораживалась. Усадьбы богатых купцов огораживались мощными заборами, нередко из красного кирпича, которые могли достигать в высоту до 3 м. Сооружались такие ограды прежде всего с целью охраны имущества. В условиях Сибири горожане были вынуждены делать большие запасы продуктов и топлива, что влияло на планировку не только жилого дома, но и усадьбы. Как правило, к дому примыкал двор с амбарами, сараями, конюшней, погребами, баней. Можно привести описание бани зажиточного горожанина: «Банный домик Нефедовых стоял во втором дворе особнячком, окруженный, как изгородью, молодыми елочками, внутри его было все чисто и прибрано, как в любой комнате, полки, лавки ясеневые заново заструганы. Окна в бане со светлыми стеклами, изнутри прикрыты белыми створками, отделанный предбанник для раздевания, в котором пол и лавки выстланы белой кошмой, а поверх прикрыты чистым рядном, в больших медных тазах березовый щелок разведен, в других горой взбита мыльная пена. В ведрах приготовлен теплый ароматный мятный и колуферовый квас, чтобы им пар на спорник (каменку – Ю.Г.) поддавать. На полочках в бане из самых молодых березовых ветвей веники навязанные приготовлены, мыло душистое – казанское для тела, яичное для лица и тонкие желтенькие мочалки»27. Сибиряки очень любили баню: «Для сибиряка суббота – праздник души, банный день. С раннего утра до позднего вечера тянутся к баням жаждущие смыть не только грязь с тела, но и печаль с души, а иногда и от хвори избавится. А если баня еще и с парком, то на несколько лет помолодеть можно»28. С конца XIX в сибирских городах появляются «торговые» бани, так как не каждая городская семья в это время имела собственную. Торговые бани обычно различались по качеству услуг. Были бани для богатой публики, с «номерами», которые сдавались не меньше чем на час, были простонародные, с общим отделением, подешевле. «Номер» обычно состоял из двух отделений: раздевалки и моечной. В помывочных отделениях были цементные полы, 17

в раздевалках деревянные. В раздевалках стояла деревянная скамейка, под ней – резиновый коврик. Здесь же были вешалки для одежды и полотенец и зеркало. В моечном отделении стояли каменные лавки на металлических ножках, на них – тазы. Рядом располагалась большая ванная и душ. В стене – два крана для холодной и горячей воды. За пятнадцать минут до истечения оплаченного времени служители предупреждали. Если посетитель просрочивал время хотя бы на 10 минут, то приходилось доплачивать за полчаса. В общих отделениях обстановка была попроще: вместо тазов – обычные шайки, скамейки деревянные, а не каменные. Душа там не было, окатывались водой прямо из шаек. Когда было много народу, на одной скамейке приходилось тесниться по три, а то и по четыре человека29. Типичные городские одно- и двухэтажные деревянные, порой на каменном фундаменте дома возводились в характерном для рубежа XIX–XX вв. сибирском архитектурном стиле: вытянутые в глубину двора, с выступающим карнизом, нередко разрезанным одним или двумя треугольными фронтонами, часто со шпилем и башенками, резьбой, покрывающей наличники окон и стены. Массовое строительство деревянных городских особняков в это время совпало с важным для развития сибирского зодчества этапом, когда жилая архитектура Западной и Восточной Сибири приобретает заметно выраженные своеобразные черты с характерной для каждого региона трактовкой архитектурных форм. В это время формируются ремесленные артели плотников, резчиков, которые вырабатывают собственные приемы возведения рубленных зданий, представлявших сплав официальных направлений с русским народным зодчеством и местными самобытными традициями30. В то время городская застройка регулировалась «Уставом строительным» 1857 г. Согласно уставу, заведование строительной и дорожной частью возлагалось на губернские и областные строительные и дорожные комиссии, которым подчинялись соответствующие комиссии в уездах31. После принятия Городового положения 1870 г. наблюдение за строительством предоставлялось городским общественным управлениям (городским думам и управам) «при содействии полиции». Для сибирских городов строительное законодательство допускало некоторые послабления по сравнению с городами европейской части России. Например, если статья 200 Строительного устава ограничивала высоту деревянных построек от земли до начала крыши 18

4 саженями (8,5 м), то на Сибирь это ограничение не распространялось. Кроме того, в уставе говорилось, что «…по недостатку лиц, получивших теоретическое образование в строительном искусстве, дозволено в сем крае производить деревянные постройки знающим строительную часть практически»32. Рядовой городской дом, как правило, не был «авторским» (профессиональным) произведением: проекты разрабатывали специалисты среднего уровня (чертежники, землемеры) и сами хозяева. В обычае был традиционный метод работы по прототипам, и частные видоизменения, вносимые при постройке хозяином, обуславливали максимальное соответствие дома семейному быту, общепринятым в городе нормам застройки (за этим следили городские управы), местным климатическим условиям, культурным традициям. Строительство дома было обставлено различными обрядами. Перед постройкой зданий обычно служили молебен. При возведении жилых построек особенно торжественными считались два момента: начало строительства и укладка матицы (центральной балки, поддерживавшей потолок), которые сопровождались угощением и выпивкой. Обычно в воскресенье, после обедни, собирались у постройки семья хозяина, родственники, друзья, священнослужители, а также рабочие, занятые на стройке. Рядом с домом ставился стол, на стол – икона и миска с водой. После этого начинался молебен с водосвятием. Священник при пении молитв погружал крест в миску с водой для ее освящения. Молились о «ниспослании благодати и благоденствия дому сему», дьякон зычным голосом провозглашал «многолетие» хозяину и его потомству. Далее с пением молитв обходили всю постройку, причем священник все время кропил, я дьякон кадил. По окончании этого ритуала хозяин приглашал всех «откушать хлеба-соли». За угощением произносились тосты, разные пожелания хозяину дома и его семье. Рабочие благодарили за угощение и говорили: «постараемся, будьте покойны, не сумлевайтесь, все будет в аккурате». Распространенным типом обывательской постройки был двухквартирный дом, в котором нижний этаж обычно занимали хозяева, а верхний сдавался внаем. Здания выглядели очень скромно, большинство из них обшивались тесом и красились. Обычно территорию двора обносили оградой, в центре которой ставили большие высокие ворота, за которыми по левую сторону друг за другом располагались два дома, по правую – сараи, хозяйственные постройки; в глубине за домами – конюшни; вокруг домов – огород33. Преимущественным был тип от19

дельно стоящего дома, хотя на главных улицах городов, особенно губернских, застройка уплотняется, приобретая характер «сплошного фасада». Железная крыша являлась показателем зажиточности. Так, большинство купеческих домов было крыто железом. В сибирских городах от 30 до 50% жилых зданий имели железную крышу, что было выше, чем в среднем по стране. Железные крыши обычно красились в красный или зеленый цвет. Остальные дома крылись тесом. Другие кровельные материалы (черепица, солома) в регионе практически не применялись34.

Городской полукаменный дом конца XIX в. Большое распространение получают дома с нижним каменным и верхним деревянным этажом – т.н. «полукаменные». Постановка деревянного сруба на каменном основании значительно повышала долговечность и огнестойкость постройки, позволяла одновременно использовать преимущества того и другого вида строительства. Во второй половине XIX–начале XX в. жизненный уровень значительной части горожан региона в целом постепенно рос. Как отмечал кузнецкий купец И.С. Конюхов, «предки наши вели скромную и нероскошную жизнь. И на моей памяти в городе Кузнецке много учинилось перемен, как в домашней житейской экономии умножалась роскошь и сластолюбие, так и в платье излишество и щегольство, осо20

бенно в женском поле. Ровно и в строении домов противу прежних много пространнее, и распространение города довольно увеличилось»35. Постепенно в обиходе провинциальных городов появляются такие «столичные» новинки, как эркер, терраса, веранда, но они, как правило, не входят в теплый объем дома. На облик каменных городских домов, безусловно, повлияла многолетняя политика строительства по образцовым проектам, хотя внутреннюю планировку хозяин всегда определял сам. В начале XX в. многие состоятельные горожане все чаще строят для себя респектабельные кирпичные особняки. Для многих сибирских городов этого времени были характерны целые усадебные комплексы, совмещающие в себе жилые дома купцов, торговые лавки и магазины, различные хозяйственные строения (навесы, амбары, склады и даже электростанции). Купеческие строения этого времени, особенно торгово-коммерческие, отличаются крупными размерами, рациональностью в построении объемов, планов, декора, что во многом обуславливалось функциональными потребностями зданий36. Например, усадьба барнаульского купца 1-й гильдии И.И. Полякова состояла из двух мощных кирпичных корпусов, складов, овчинно-шубной и пимокатной фабрики, собственной электростанции. Семья купца проживала на втором этаже одного из торговых корпусов (на первом размещался чайный магазин). Здания были выстроены из красного кирпича в формах эклектики с преобладанием элементов русского стиля. Вдоль фасадов зданий был сооружен тротуар из отесанных каменных блоков. Во двор усадьбы Полякова вели кирпичные ворота с декоративными башенками37. В начале XX в. была даже распространена особая «купеческая кладка», для которой употребляли красный фигурный кирпич, стараясь сделать фасады домов более приметными, выделить их на фоне окружающих зданий. Для украшения кирпичных купеческих особняков широко применяли ажурные металлические решетки, консоли и парапеты38. Каменные купеческие дома и магазины строились во многих городах Сибири. В Камне-на-Оби сохранился двухэтажный каменный дом купцов Винокуровых, гордость винокуровской семьи. В Тобольске до сих пор стоит дом купцов Корниловых, построенный в начале XX в. – «почти столичный образец модного в то время «протореннесанса», настоящий дом-дворец»39. Бийск украшают дома купцов Ас21

санова, Измайлова, Рождественского, Игнатьева, Сычевых, пассаж Второва–Фирсова. Кстати, пассажи фирмы Второва были построены во многих сибирских городах. Так, в Томске второвский пассаж состоял из магазина, гостиницы «Европа» и ресторана. На фасаде дома, построенного в 1904 г. в стиле модерн, помещалась торговая символика – колесо с птичьими крыльями. Интересно, что во многих из сохранившихся второвских магазинов торговые заведения располагаются по сей день. В томском, например, находится магазин «1000 мелочей». Торговля в наши дни ведется и в барнаульском магазине Второва. Купеческие строения образовывали особую структуру, формирующую торговые зоны города, входящие в состав его общегородского центра. Роль купечества в формировании облика сибирских городов выражалась в том, что многие влиятельные купцы своими именами и фамилиями дали название городским улицам и переулкам. В Томске, например, в честь купцов были названы улицы: Евграфовская, Большая и Малая Королевская, Дроздовская, Ереневская, Завьяловская; переулки Макушинский, Серебренниковский, Тецковский – всего более 50 улиц и переулков. Напрямую были связаны с деятельностью купечества такие топонимы: Базарная и Соляная площади, улицы Миллионная, Торговая, Магистратская и др.40 Нужно отметить, что гильдейская купеческая семья не обязательно проживала в одной усадьбе. Некоторые семьи имели по несколько домов и дач. Это относится, например, к барнаульским купцам Морозовым. Возглавлял семейное дело Андрей Григорьевич Морозов – один из богатейших предпринимателей Алтая в начале XX в. Его взрослые сыновья самостоятельно крупных коммерческих дел не вели, а входили вместе с отцом в торговый дом «А.Г. Морозов с сыновьями». Обороты торгового дома в 1913 г. составляли около 4 млн. руб. Однако, дома и другое недвижимое имущество было разделено и отец, также как и каждый из сыновей, жили в своих собственных домах, хотя и числились в одном купеческом семействе41. В сибирских городах купеческие особняки и магазины в это время играли роль градостроительного ядра. Специалист по истории сибирской архитектуры Т.М. Степанская отмечала, что торговля и развивающаяся промышленность во второй половине XIX–начале XX в. становятся основными градообразующими факторами городов Сибири42. Добротные и основательные постройки купцов подчеркивали своеобразие купеческого быта, который во многом сохранял черты патриархаль22

ности и консерватизма. Можно согласиться с мнением В.П. Бойко о том, что «в таких жилых и производственных помещениях формировались такие качества купцов, как ответственность родителей перед своими потомками, так как здания строились не столько для себя, сколько для наследников, и рассчитаны были на века, стремились выделиться среди других величиной, качеством и добротностью постройки, уважением к человеку, который будет жить и работать в доме»43. Жилищные условия горожан значительно различались в разных группах населения. Так, по данным городской переписи Омска 1877 г., среди дворянства, духовенства и почетных граждан в каждой квартире проживало в среднем 5,2 чел., при этом на одну комнату приходилось 0,9 обитателей. Среди мещанства и казаков на одну квартиру приходилось 7,2 чел., в среднем в одной комнате жило 2,8 чел. Крестьяне, запасные нижние чины с семьями, разночинцы, инородцы и ссыльные жили еще более стесненно: в среднем по 7,5 чел. на квартире, 3,1 чел. в комнате. Наиболее обеспеченными жильем были купцы – на одну квартиру приходилось по 3,5 человека, на каждого человека – по 2 комнаты44. Далеко не все горожане, подобно купцам, владели собственным жильем. Многим городским семьям приходилось проживать на наемных квартирах, в силу чего жилье было важной статьей расходов для большинства горожан. Чиновники на службе предпочитали снимать квартиры в так называемых доходных домах, поскольку казна оплачивала расходы на содержание жилья служащих, выплачивая «квартирные» деньги. В крупных административных центрах чиновники часто селились компактно. Так, например, в Томске чиновники почтовой конторы, губернского правления, врачи, учителя, инженеры часто выбирали для жительства Дворянскую улицу, где сдавалось много квартир 45. В.М. Флоринский, руководивший строительством Томского университета, приводит описание квартиры высокопоставленного томского чиновника (председателя губернского правления): «Мамонтовы живут в каменном нештукатуренном доме, недалеко от новой соборной площади. Это одна из лучших наемных квартир, конечно, по томским понятиям. Здесь имеется крылечко с улицы, а не черный ход со двора, как обыкновенно. В квартире 5 комнат, размещенных довольно толково. Две из них даже оклеены дешевенькими обоями, остальные выбелены»46. Автор, сравнивая жилища чиновника и купца (губернатора и городского головы), отмечал, что купечество жило го23

раздо лучше: «Губернатору… досталась скромная квартирка в доме купца Чернядева. Красный, неоштукатуренный, двухэтажный дом, внизу лавки, крылечко со двора; в самой квартире 5 небольших комнат с выбеленными известкой стенами и некрашеными полами. Другое впечатление производит обстановка городского головы Цибульского. Он живет в собственном доме с зазеркаленными окнами. Лестница парадных сеней устлана коврами; в прихожей торчат казачки, прислуга во фраках, дрессированная; внутренность дома также убрана довольно изящно, с штофными драпировками и дорогой мебелью»47. В городах, где проходили большие ярмарки, например, в Ирбите, в Тюмени значительный приработок получали от сдачи жилья торговцам на время ярмарки: «Во время ярмарки всякий местный житель, купец ли или мещанин, чиновник или солдат, стеснял себя со своим семейством, в полном смысле слова – в уголок, а лучшую часть своего жилья уступал за высокую плату приезжему на ярмарку купечеству с бесчисленными его приказчиками. Плата за время ярмарки составляла годовой доход домовладельца, чиновники этим способом оплачивали нанимаемые ими в год квартиры»48. Резкий рост населения городов, особенно усилившийся со строительством Транссибирской магистрали, вызвал рост цен на квартиры и острую нехватку жилья в развивающихся городах. Начало XX в. в сибирских городах характеризуется строительной горячкой. По свидетельству периодической печати «…строят дома новые, перестраивают старые, словом нет ни одной улицы, на которой не возводилось бы хоть одной более или менее значительной постройки»49. Наравне с обычными частными жилыми домами быстро росли своеобразные доходные дома. В местных условиях 2-этажный деревянный жилой дом, разбитый на несколько квартир, лишенный санитарных удобств и с жилыми подвалами оказывался наиболее выгодным для домовладельцев. Но были и другие доходные дома, для квартирантов побогаче. Например, в Томске в 1904 г. по ул. Офицерской (ныне – Белинского, 19) был выстроен доходный дом в стиле деревянного модерна с высокими тройными окнами, скошенными углами здания, завершающимися куполами с чешуйчатой кровлей, шатрами и башнями, шпилями и кокошниками, расчлененным карнизом, богатейшим резным декором. В Томске, славившемся традициями деревянного зодчества, было выстроено несколько подобных доходных домов. Это деревянные терема с богато украшенными окнами, с кружевными карнизами, узорной 24

кровлей, декоративными фронтонами и башенками. Красоту воздушных теремов дополняют металлические детали – фигурные шпили, ручки дверей, решетки дворов, водосточные трубы с декоративными наголовниками50. В целом доходный дом являлся типичным продуктом урбанизации: наемное жилище людей с городским образом жизни – чиновников, интеллигенции, ремесленников, рабочих. Чем крупнее был город, тем больше в нем было доходных домов. Цены на землю в пределах городских центров росли, и желание домовладельцев максимально увеличить выход жилой площади приводило к резкому уплотнению застройки участка.

Барнаул. Жилой дом начала XX в. в стиле «деревянный модерн» В это время появился тип каменного доходного дома, распространенного повсеместно. Обычно к границе участка выводилась стена-брандмауэр (капитальная глухая огнестойкая стена, ставившаяся в противопожарных целях), окна выходили на улицу или во внутренний двор. Дом зонировался по рангу жилища: со стороны улицы – самые благоустроенные и дорогие квартиры, в глубине – дешевые, с темными коридорами, тянущимися вдоль брандмауэров. На задних дворах располагались каретники, дровяные сараи, прачечные. Первый этаж 25

нередко отдавался под магазины, в подвалах и мансардах устраивалось жилье для малоимущих51. Примером такого доходного дома является четырехэтажный каменный дом в Барнауле, принадлежавший подрядчику Аверину, расположенный на углу ул. Гоголя и Красноармейского проспекта. В центре фасада на первом этаже находится вход в магазин. Капитальные стены разделяют каждый этаж на пять квартир разной величины. В глубине тесного двора высится второй корпус здания, соединенный с первым. Четырехэтажный жилой дом был настолько необычен для одно- двухэтажного города, что старожилы прозвали его «барнаульским небоскребом». Рабочие, численность которых в городах региона в начале XX в. была уже значительной, часто жили в бараках и казармах, построенных хозяевами. При том, что бараки нередко представляли собой добротную каменную или деревянную постройку, с предусмотренным отоплением и другими бытовыми удобствами, рабочие располагались там обычно скученно, в каморках, за занавесками и т.п. Краевед Лясоцкий оставил описание барака, где жили рабочие и служители томского университета: «Наш барак, одноэтажный деревянный дом… состоял из двух половин, каждая из которых имела свое крыльцо и сени и делилась коридором еще пополам. В бараке для служителей было 8 комнат-квартир… Обычно квартира служителя или рабочего представляла из себя одну комнату с русской печкой. Иные сами ставили дощатые перегородки в своей комнате. Иные отделяли печь, кухонный стол и постель от чистой половины большой ситцевой занавеской, а большинство так жило»52. Недаром часть рабочих предпочитала жить на квартирах у горожан, (хотя и там жилищные условия бывали не лучше казарменных), либо ходить каждый день из деревни на фабрику; в целом же рабочие, связавшие свою жизнь с городом, стремились обзавестись собственным домом. Квартирный кризис начала XX в. задел и другую группу горожан – мелких служащих, учащихся, интеллигенцию. Особенно быстро росли цены на небольшие 2–3-комнатные квартиры, отдельные комнаты. По данным городской управы Омска, в 1912 г. квартплата, отопление и освещение составляли в бюджете служащего 40,85%, что превышало средний уровень по крупным городам европейской части России53. Особенно острым жилищный кризис был заметен в Томске после открытия университета, технологического института, Управления 26

Сибирской железной дороги. В город понаехали строители. Следом устремились чиновники, получившие места в новых учреждениях, преподаватели, студенты, технический персонал – всем необходима была крыша над головой. Мгновенно подорожала аренда жилья. Недвижимость резко взлетела в цене. В центре города квартиры сдавались за невиданную ранее месячную плату – от 30 до 80 руб., в зависимости от количества комнат. При наличии в квартире водопровода и электрического освещения цена возрастала на 25%. В районах похуже однокомнатную почти не меблированную квартиру можно было снять за 15–18 руб. Меблированной считалась, как правило, комната, где стояла убогая кровать и имелся простой стол и стул. Даже на окраине, утопавшей в грязи, меньше чем за червонец арендовать самую плохонькую комнату нечего было и думать54. Что же касается гостиничных номеров, то для большинства приезжих они были непомерно дороги. В томской гостинице «Россия» номер стоил рублю в сутки. Скромный обед из двух блюд обходился постояльцу еще в полтинник. Еще дороже было проживание в фешенебельной «Европе», которая занимала часть второвского пассажа, имела 60 номеров, некоторые – с душем, ванной, электрическим освещением. Здесь за самые дорогие номера платили до 8 руб. в сутки. Были, конечно, и гостиницы попроще. Например, «Барнаульские номера» на набережной Ушайки, меблированные комнаты «Сибирь», постоялый двор «Сибирское подворье», гостиницы «Дальний Восток», «Нижний Новгород», «Новомосковские номера» и др. 55 В недорогих гостиницах номера были почти всегда грязноваты и тесны. Вот как описывает справочник гостиничную меблированную комнату в Томске: «Каморка с одним окном и грязными обоями, с подозрительным матрацем, отделенная от другой тонкой дощатой перегородкой»56. Здесь останавливалась публика более-менее состоятельная. Легко представить, как выглядели постоялые дворы, в которых селились возчики, прибывшие на рынок или ярмарку крестьяне и подобная публика! Рост городского населения, не имевшего средств для аренды земли и собственного домостроения, вызвал развитие трущобной застройки, которая быстро заполняла овраги, насыпи и выемки железнодорожного полотна, затопляемые участки берегов рек. Так, например, при обследовании только части трущоб Омска – «Красного городка», выяснилось, что в примитивных жилищах проживало 2560 самовольных застройщиков57. Кроме «Красного городка», в городе были и дру27

гие трущобные районы: «Порт-Артур», «Сахалин», «Китай-город», «Мариупольские землянки», где проживала городская беднота, и «теснились серые как пыль деревянные домишки, саманные кибитки да землянки»58. Современник отмечал: «Большие города, имеющие столь великую притягательную силу для разных слоев населения, возрастают так быстро, что огромные массы горожан не могут удовлетворить свою потребность в жилище согласно с начальными требованиями гигиены»59. Люди, не имевшие даже такого жилья, вынуждены были пользоваться ночлежным приютом. В Томске, например, в конце XIX в. существовал ночлежный приют в доме, уступленном мещанским обществом. Помещение его состояло из мужского и женского отделений с нарами и столовой. В приют пускались лица всех званий и сословий «без предъявления видов и спроса», не пускались только пьяные. Время пребывания в приюте было ограничено с 4 часов вечера до 8 часов утра, в течение ночи никто не выпускался. Плата за вход составляла 5 коп., каждый ночлежник получал вечером чашку щей с ½ фунта мяса и фунт хлеба, утром – кружку чая с фунтом хлеба60. В целом, изменения, происходившие в архитектуре и интерьере жилища городской семьи Сибири во второй половине XIX – начала XX в. были тесно связаны с социально-экономическим развитием региона. Так, крестьяне, активно пополнявшие население городов, приносили сюда свой традиционный уклад жизни. Быстрый рост населения городов приводил к развитию трущобной застройки. В то же время в планировке появляются новые тенденции, которые усилились с проведением Сибирской ж.д., способствовавшей преодолению экономической и культурной оторванности от Европейской России. В жилом доме растет количество комнат. В планировке стали выделяться общие комнаты, по возможности раздельные спальни, кухни, подсобные помещения. Буржуазия строила свои особняки в псевдорусском стиле, а позднее в стиле «модерн». В рядовом жилищном строительстве применяются некоторые планировочные и художественные приемы этих направлений. ПРИМЕЧАНИЯ 1 Романов В.В. За Урал! Рассказ из воспоминаний о Сибири // Русский вестник. 1883. № 6. С. 441. 2 В столице Сибири или похождение японца по томским трущобам // Сибирская старина. 1992. № 1. С. 22.

28

3 Крадин Н.П. Деревянная архитектура Березова // Памятники быта и хозяйственного освоения Сибири. Новосибирск, 1989. С. 80–81. 4 Созонович А.П. Записки по поводу статьи К.М. Голодовикова «Государственные и политические преступники в Ялуторовске и Кургане» // Декабристы: Материалы для характеристики. М., 1907. С. 120. 5 Архив Русского географического общества (АРГО). Разряд 61. Оп. 1. Д. 28. Л. 5–6. 6 Телешов Н. За Урал. Из скитаний по Западной Сибири: Очерки. М., 1897. С. 158. 7 Быконя Г.Ф., Федорова В.И., Бердников Л.П. Красноярск в дореволюционном прошлом (XVII–XIX века). Красноярск, 1990. С. 172–175. 8 Конюхов И.С. Кузнецкая летопись. Новокузнецк, 1995. С. 59. 9 Павлов А. 3000 верст по рекам Западной Сибири. Очерки и заметки. Тюмень, 1878. С. 38. 10 Лухманова Н.А. Очерки из жизни в Сибири. Тюмень, 1997. С. 204– 205. 11 Быконя Г.Ф., Федорова В.И., Бердников Л.П. Указ. соч. С. 140. 12 Тамм Л.И. Записки иркутянки. Иркутск, 2001. С. 29–31. 13 Потанин Г.Н. Города Сибири // Сибирь, ее современное состояние и ее нужды. СПб., 1908. С. 242. 14 [Ядринцев Н.М.] Семилужский Н. Письма о сибирской жизни // Дело. 1868. № 5. С. 72–73. 15 Тамм Л.И. Указ. соч. С. 31. 16 Быконя Г.Ф., Федорова В.И., Бердников Л.П. Указ. соч. С. 172–175. 17 Емельянов Н.Ф. Город Курган. 1782–1917: Социально-экономическая история. Курган, 1991. С. 27. 18 Русские очерки. Т. 11. М., 1956. С. 601. 19 Юдалевич М.И. Барнаул. Барнаул, 1992. С. 78. 20 См.: Зорин Н.А. Застройка и экология малых городов. Казань, 1990. С. 116–128. 21 Белов И. Путевые заметки и впечатления по Западной Сибири. М., 1852. С. 17. 22 Лухманова Н.А. Указ. соч. С. 111. 23 Майский И.М. Воспоминания советского посла. Кн. 1: Путешествие в прошлое. М., 1964. С. 41–42. 24 Шиловский М.В. Жилищные условия интеллигенции Сибири XIX – начала XX в. // Исторический опыт хозяйственного и культурного освоения Западной Сибири. Книга II. Барнаул, 2003. С. 182. 25 Чукмалдин Н.М. Записки о моей жизни. М., 1902. С. 130–131. 26 Лухманова Н.А. Указ. соч. С. 17. 27 Там же. С. 152. 28 Тамм Л.И. Указ. соч. С. 72. 29 Там же. С. 72–73. 30 Исторический город Ялуторовск. М., 1997. С. 29 31 Устав строительный. б.м., 1857. С. 5. 32 Устав строительный. СПб., 1911.

29

33

История названий томских улиц. Томск, 1998. С. 53. Города России в 1910 году. СПб., 1914. С. 1020. 35 Конюхов И.С. Указ. соч. С. 73. 36 Беседина О.Н. Население и социальный аспект застройки Иркутска XIX в. // Демографическое развитие Сибири периода феодализма. Новосибирск, 1991. С. 148. 37 Степанская Т.М. Архитектура Алтая XVIII – начала XX в. Барнаул, 1994. С. 74. 38 Скубневский В.А. Купеческая застройка Барнаула. Конец XIX – начало XX вв. // Охрана и изучение культурного наследия Алтая. Ч. 2. Барнаул, 1993. 39 Заварихин С.П. В древнем центре Сибири. М., 1987. С. 168. 40 Лясоцкий И.Е. Прошлое Томска (в названиях его улиц, построек и окрестностей). Томск, 1952. С. 14–26. 41 Государственный архив Томской области (ГАТО). Ф. 219. Оп. 1. Д. 50. Л. 103. 42 Степанская Т.М. Указ. соч. С. 67. 43 Бойко В.П. Томское купечество в конце XVIII–XIX вв. Из истории формирования сибирской буржуазии. Томск, 1996. С. 194. 44 Словцов И.Я. Материалы по истории и статистике Омска // Труды Акмолинского статистического комитета. Омск, 1880. Ч. 1. С. 27. 45 История названий томских улиц. С. 47. 46 Флоринский В.М. Заметки и воспоминания // Русская старина. 1906. № 4. С. 153. 47 Там же. С. 151. 48 Струве В.В. Воспоминания о Сибири. 1848–1854 г. СПб., 1889. С. 11. 49 Цит. по: Журин Н.П. Жилищное строительство в городах Сибири конца XIX – начала XX в. // Известия вузов. Строительство и архитектура. 1974. № 2. С. 56. 50 История названий томских улиц. С. 246. 51 История русской архитектуры. СПб., 1994. С. 494–495. 52 Лясоцкий И.Е. Записки старого томича. Томск, 1954. С. 25, 33–34. 53 Вестник Омского городского общественного управления. 1912. № 13. 54 См.: Юшковский В. Эскиз сюжета: 40 этюдов о 400-летнем Томске. Томск, 2003. С. 199–201. 55 История названий томских улиц. С. 64, 98, 102, 189. 56 Цит. по: Юшковский В. Указ. соч. С. 201. 57 Сибирская жизнь. 1900. № 22. 58 Журавлев М.П. Омск вчера, сегодня, завтра. Омск, 1993. С. 29. 59 Исаев А.А. Большие города и их влияние на общественную жизнь. Ярославль, 1887. С. 31. 60 Адрианов А.В. Город Томск в прошлом и настоящем. Томск, 1890. С. 111–112. 34

30

Глава II. ОДЕЖДА

Одежда является важным элементом быта, она указывает на национальную и сословную принадлежность человека, его имущественное положение. Особенностью городской одежды, в отличие от сельской, в дореволюционной России являлось ее изготовление (часто на заказ) из разнообразных покупных отечественных, а отчасти и привозных тканей. Неоднородность городского населения обуславливала большое разнообразие костюмов. Внутри отдельных городских слоев различия проявлялись в качестве материалов, покрое, номенклатуре предметов одежды. Сибирские города были тем местом, где волею судеб встречались люди разных национальностей, различных социальных слоев. Они привнесли свой взгляд на костюм, манеру одеваться. Каждый одевался с учетом своих пристрастий, возраста и материальных возможностей. Разнообразие традиций в одежде ярче всего проявлялось на ярмарке: «А в толпе встретите вы лисью шубу купеческого приказчика и штофный шугай заводской бабы, и остроконечную вислоухую шапку башкирца, и тюбетейку татарина, и gibus петербургского негоцианта, и бобров и соболей иркутских купеческих сынков»1. Многие современники отмечали большую состоятельность сибиряков, что проявлялось и в одежде: «Сибирь – край сытый, тепло обутый и одетый, удобно обустроенный»2. Губернатор Томской губернии В.С. Хвостов в начале XIX в. писал в своих воспоминаниях, что народ здесь даже «ленив от довольства. Имея одежду, обувь и все для дома потребное собственным изделием, употребляет в труд и промышленность для избытка в роскоши, любя особенно одевать не токмо хорошо, но и богато жен и дочерей»3. В середине XIX в. писалось: «Ныне у всякого достаточного водится… на ногах привозные сапоги, суконный халат и на женщинах шелковое платье»4. Характерным было такое высказывание современника: «Печать довольства и достатка лежит на всем распорядке его (сибиряка – Ю.Г.) жизни. Старожилы одеваются всегда очень заботливо и подсмеиваются над неаккуратностью русских крестьян, называя их «неумытыми» и «необразованными»… Сибиряки лаптей совсем не знают и летом ходят в сапогах, на зиму заменяя их «броднями» – высокими кожаными 31

сапогами с мягкой подошвою и с завязками под коленками; одевают и «пимы» – черные или белые узорчатые валенки»5. На одежду сибиряков накладывали отпечаток и особенности нашего региона, такие, как отсутствие богатого помещичьего дворянства, задававшего тон в Европейской России. Как отмечалось: «купцы и мещане сибирские, в образе жизни и понятиях не отличаются от чиновников и вовсе не похожи на русских купцов и мещан… даже у старообрядцев, одежда, тон, манеры за малым исключением, те же, что и у чиновничества»6. Лапти были неизвестны в Сибири, даже среди крестьян. Ходячим был анекдот о том, как след «новосела» (переселенца из Европейской России) сибирские мужики приняли за след невиданного зверя и целой деревней ходили выслеживать его с винтовками, острогами, литовками и другим оружием7. Особенностью Сибири было большое распространение покупных тканей, в том числе заграничных, благодаря соседству с Китаем и Средней Азией, откуда шел большой ассортимент хлопчатобумажных и шелковых тканей. Большим спросом пользовались хлопчатобумажные ткани – ситец, сатин, синяя китайка, кумач, разноцветные плисы. Среди зажиточных слоев населения широко использовали более дорогие шелковые и полушелковые ткани – атлас, штоф, парча. Повсеместно широко использовались для праздничной верхней одежды различные сорта фабричных сукон (для праздничных кафтанов, покрытия шуб). Их достоинство определялось степенью зажиточности владельца. Ассортимент тканей был очень разнообразен. Авдеева-Полевая в своих воспоминаниях упоминает: штоф китайский по атласу, штоф французский, рытый бархат (т.е. с узорами), люстрин, гризет, тисненые обьяри и полуобьяри, голи мелкотравчатые и с большими узорами, китайские шитые и рисованные юбки, немецкий и китайский гарнитур, канфы, фанза (китайские материи), французские и немецкие тафты, китайки и разных родов даба8. Даже сибирские крестьяне широко пользовались материями фабричной выделки. Однако, вследствие замедленности товарооборота, отсутствия крупных капиталов у сибирских торговцев, предпочитавших брать товар в кредит, значительных расстояний от крупнейших городских центров Европейской России, в регион зачастую отправляли ткани низкого качества: «Сукна русские покупаются городскими жителями и достаточными поселянами; из шелковых же материй расходятся преимущественно платки, ленты и в городах иные гладкие материи, узорчатых же весьма мало. Вообще Сибирь покупает дешевый 32

товар, на изящность же обращается весьма мало внимания. Все что залежалось в магазинах столичных и вышло из моды, идет внутрь империи и наконец в дальнюю Сибирь, и чем громче имя фабриканта, которым прилагается предлагаемое изделие, тем более, наверное состарилось оно… Сибирскому же покупателю не позволяется быть слишком разборчивым, потому что выбирать не из чего. Щеголи прямо выписывают платье из России»9. Сибиряки писали: «Очевидцы говорят, что ситцы и материи, привозимые в Сибирь – чистый брак и продаются с неимоверными обманами»10. В середине XIX в. в городе формируется свой стиль, наиболее определенно проявившийся в женской одежде для мещанского и купеческого сословия. Это юбка с кофтой, платье с лифом, салопы, шубки и как непременный атрибут – платки и шали. В тех же сословиях как будничная и обрядовая использовалась традиционная крестьянская одежда – рубахи, сарафаны, головные уборы. Одежда горожан среднего достатка была дороже крестьянской, особенно при широкой продаже в городах суконных, шелковых хлопчатобумажных тканей. Крестьяне, проживавшие в городах, дольше сохраняли в быту некоторые черты традиционной крестьянской культуры, что проявилось, помимо прочего, и в одежде. Мужская одежда изменялась быстрее, чем женская. Именно в мужском костюме особенно заметной была сословная принадлежность, хотя верхняя одежда (длинный сюртук, кафтан, зипун, тулуп), по крайней мере, в низших и средних городских слоях, еще долгое время была связана с традиционной крестьянской. В XIX в. у средних и низших слоев городского населения продолжала бытовать традиционная мужская рубаха давно сложившегося покроя с косым разрезом ворота – косоворотка. Достигая почти до колен, она выпускалась поверх длинных нешироких штанов из холста или полосатой пестряди, и подпоясывалась поясом. Праздничные рубахи украшались вышивкой по воротнику, грудному разрезу (манишке), по подолу и по краям рукавов, не имевших обшлагов. Зажиточные шили штаны из плиса (сорт бархата на хлопчатобумажной основе) или сукна. Традиционные штаны удерживались на теле с помощью гашника – шнура вдернутого в подшивку верхнего края. Иногда за этот шнурок мужчины прятали согнутую пополам купюру. От этого обычая произошло слово «загашник». Во второй половине XIX в. это устройство заменяется поясом на застежке. Наиболее распространенным верхним платьем в пореформенный период была кафтанообразная одежда: зипуны, кафтаны, полу33

кафтаны, поддевки, глубоко запахивавшиеся на левую сторону, двубортные. В их покрое можно обнаружить как черты русской традиционной одежды, так и новые веянья, появлявшиеся под влиянием иноземных мод. Русские кафтаны отличались большей длиной (ниже колен, до середины голени), прямой спиной, отсутствием воротника, обшлагов, разреза сзади. К новым веяниям относились все большее распространение приталенных, расклешенных, сравнительно коротких форм. Цвет кафтанов и другой шерстяной одежды был естественный – черно-бурый, серый, белый, в зависимости от цвета овечьей шерсти. Купцы и мещане, кроме кафтанов, носили камзолы – однобортные с застежкой и раскошенными полами, с карманами и клапанами. Волосы стригли «в кружок» или «под скобку». О прическах того времени позволяет судить заметки корреспондента РГО В. Тверитина о горожанах Березова: «У городских жителей волосы на голове стригутся на образ военных лиц, а некоторые… носят волосы под кружок, и раздваивают и причесывают к вискам, а другие на лбу подрезывают, а виски оставляют длинные – вокруг головы – скобка. Бороды почти у всех бритые, а у старых подстригаются»11. В праздничные дни было в обычае смазывать волосы растительным маслом. Женское население вплоть до конца Поддевка XIX в. придерживалось традиционных форм одежды. Купчихи и мещанки, как и крестьянки, носили длинные полотняные рубахи со сборками у ворота и с длинными широкими рукавами. Поверх рубахи в городах носили сарафаны. В комплексе с сарафаном носили пояс и головной убор, иногда с покрывалом. В большом ходу были платки и шали. В качестве верхней одежды применялись короткие безрукавные на лямках – душегреи, а также более длинные и с рукавами – шушуны и телогреи. Распространенным было также платье, состоявшее из юбки и кофты12. Купец И.С. Конюхов описывал одежду горожан первой половины XIX в. в захолустном Кузнецке: «На моих памятах, с 1800 года некоторые зажиточные люди, немногие мужчины носили сюртуки… а простой народ мужчины носили халаты и зипуны, на ногах ичиги (башмаки с пришитыми холщовыми голенищами – Ю.Г.) и черки (ко34

жаные башмаки – Ю.Г.), сапогов не носили. Немногие женского пола носили шушуны и юбки, повседневно больше холщовые, печатные или крашенные в сандале, а на ногах черки с опушнями. С 1810 или 1815 годов начали уже платье носить получше и пощеголеватее, как около 1810 г. по какому-то делу переселен был из Иркутска в Кузнецк из купцов Григорий Лыков. На нем на первом увидали мы енотову шубу… Вот такую-то предки наши вели скромную и нероскошную жизнь. И на моей памяти в городе Кузнецке много учинилось перемен, как в домашней житейской экономии умножалась роскошь и сластолюбие, так и в платье излишество и щегольство, особенно в женском поле»13. Об одежде жителей Тюмени в середине XIX в. местный краевед писал: «Все почти здешние купцы и мещане, даже и молодые, не бреют бороды, но носят сюртуки. Женщины, даже некоторые и в купеческом быту, немолодые носят дома рубашки с широкими рукавами и узкими запястьями, и сарафаны, подпоясываясь шелковым поясом. Отличительный наряд старух низших сословий, при выходе из дома – покрывало на голове или т.н. фата: она бывает ситцевая, шелковой материи или канавчатая с золотом (т.е. из канауса – ткани из шелкасырца из некрученой и неотбеленной пряжи, сохранявшей естественный золотистый цвет – Ю.Г.). Молодые женщины купеческого звания все одеваются в платья круглые, очень щеголяют богатыми нарядами и подражают столичным модам»14. Цены на предметы одежды были такими: в 1870 г. в Мариинске пара сапог стоила 4,5 руб., башмаков – 1 руб., бродни продавались за 2-50, чарки – за 70 коп.; пара подошв стоила 25 коп., пара шерстяных чулок – 50 коп.; шуба русская овчинная – 9 руб., однорядка (длинная просторная одежда, однобортная, без воротника и подкладки – Ю.Г.) крестьянского сукна – 4-50, холст для белья – 10–18 коп. за аршин, в зависимости от сорта. Сотня медных булавок или иголок – 30 коп., катушка суровых ниток – ½ коп.15 В сибирских городах, где не было богатых помещиков, дворянство было в основном чиновным, небогатым и не могло задавать тон жизни, пример в бытовом укладе подавали купцы. В.М. Флоринский, руководивший постройкой Томского университета, писал об этом так : «купцы задают здесь тон жизни, подчиняют своему карману весь чиновный мирок. Всюду они на первом месте: и у губернатора, и у архиерея… Все за ними ухаживают в видах той или иной благостыни, и 35

это дает городу убеждение, что вся сила в купеческих карманах» 16. В силу этого, зачастую, законодателями мод были именно купцы. В литературе часто можно встретить указание на существование какой-то специфической купеческой одежды. Так, английский путешественник Уоллес Маккензи отмечал, что – «Русский купец никогда не высказывал желания быть не тем, чем он есть. Он обыкновенно носит платье, указывающее на его социальное положение»17. Американский историк Р. Пайпс так характеризовал внешний облик русских купцов: «в отличие от дворянства, которое шло на поводу у Запада и утратило все черты восточного наследия, купцы оказались более косными и до начала XX века сохранили типично восточный внешний вид: борода (теперь обычно подстриженная), сюртук, являвший собой видоизмененный кафтан и застегивавшийся на левую сторону, высокая шапка, мешковатые штаны и сапоги»18. Однако, в действительности предметы одежды сибирского купечества, особенно повседневной, были в основном те же, как у крестьян и мещан, только богаче и лучше по качеству и больше по количеству. Как справедливо отметил В.П. Бойко, – «В парадных случаях купцы вынуждены были отдавать дань европейской моде, облачаясь в сюртуки, жилетки, туфли, а иногда и во фраки и цилиндры. Но лучше и естественнее они чувствовали себя в сапогах с высокими голенищами, картузе и в длиннополых, утепленных, из толстого сукна сюртуках»19. Своеобразие купеческого костюма заключалось главным образом не в том, что купцы носили какие-то особые вещи, которых кроме них не носил никто, а в сочетании вещей. Некоторые из них были заимствованы у представителей верхних слоев общества, другие имели крестьянское происхождение, но, конечно, разнились от своих народных образцов качеством и стоимостью. В целом среди сибирского купечества одежда была довольно разнообразной. Некоторые из торговцев стремились подчеркнуть свое богатство, выделиться среди других горожан. Так, например Н. Чукмалдин, деревенским мальчиком поступивший в услужение к тюменскому купцу вспоминал свою первую встречу с ним: «на дрожках сидел верхом сам хозяин дома, одетый во фризовую шинель и шляпу цилиндр»20. Постепенно долгополые сюртуки, сапоги бутылками, косоворотки уступали место фракам и визиткам, модным костюмам, часто сшитым в столицах. 36

С другой стороны и в начале XX в., даже в таких крупных культурных центрах региона, как Иркутск, некоторые купцы одевались просто. Лидия Тамм вспоминает о своем деде-купце: «Одевался всегда в светлую полотняную косоворотку, вышитую крестом по воротнику и подолу красными или синими нитками, такого же цвета была и опояска с кистями на концах. Сверху он надевал сюртук или пиджак. Валенки дедушка не носил, какой бы мороз ни был, носил только сапоги. Помню его зимой в енотовой шубе с собольим воротником и такой же шапке-боярке»21. Примерно также, как купцы, одевались некоторые приказчики и мещане побогаче, мелкие лавочники и ремесленники, но их костюмы были менее разнообразны, проще и шились из более дешевых материалов. Купцы носили сюртуки, модные в 70–80х гг. XIX в., – длинные, застегивающиеся на четыре пуговицы по борту. Зачастую купеческие сюртуки обшивались по вороту, отворотам, бортам и обшлагам тоненькой шелковой тесьмой. Гильдейцы предпочитали сюртуки из черного или темно-синего крепа, кастора или сукна. Пуговицы на купеческих сюртуках были очень маленькие, размером с двухкопеечную монету, плоские, обтянутые матовым шелком. Жилеты при сюртуках носили с глухим вырезом – однобортные или двубортные, из того же материала и с такими же пуговицами (шестьСюртук семь штук по борту), что на сюртуке22. Излюбленной одеждой купцов, также как и мещан, был костюм с поддевкой – коротким кафтаном с застежкой на крючках на левую сторону, иногда без рукавов. Поддевка имела небольшой стоячий воротник, косые или прорезные карманы, сзади имела сборы или складки. Шили поддевки из черного или синего сукна. Поддевка вместе с косовороткой и брюками, заправленными в сапоги, в 1890–1900-е гг. была в моде также среди разночинной интеллигенции. И.Е. Лясоцкий вспоминал: «Олиман Щеглов считался лидером народников в Сибири. Ходил он в смазных сапогах, в синей поддевке, волосы стриг под скобку и носил большую, рыжую как огонь, яркую бороду»23. В городах поддевки носили также рабочие, мещане, 37

лавочники, выходцы из крестьян, как наиболее удобную одежду, не стеснявшую движений. Летом короткая поддевка из тонкого сукна сочеталась с жилетом, плисовыми шароварами, заправленными в сапоги. Был и зимний вариант поддевки. Синие и черные поддевки на лисьем меху, с отложным или стоячим воротником, любили носить провинциальные купцы и состоятельные мещане. Зимние поддевки имели меховую оторочку по краям рукава, по борту и карманам. Карманы у них были только нижние, вертикально или косо прорезанные. Иногда на такой зимней поддевке делали маленькие нагрудные карманы с меховой отделкой по верху кармана. Чуйки, популярные у сибирских горожан, представляли собой мужской длинный кафтан без воротника и отворотов, сшитый обычно из сукна, с отделкой по вырезу горловины и низу рукавов полосками меха или ткани24. Среди богатого московского купечества, еще не отказавшегося от традиционного костюма, чуйки из дорогого сукна с ценным мехом были даже предметом щегольства. Например, московский купец-мануфактурщик Заборов «зимой и летом ходил в чуйке и высоких сапогах бутылками, голову покрывал картузом с большим лакированным козырьком»25. Вместо чуйки зимой также носили шинели на волчьем, лисьем или енотовом меху с большим воротником или капюшоном. Характерными для купцов и представителей средних городских слоев были также длиннополые, утепленные, из толстого сукна сюртуки, прозванные «сибирками». Сибирка по своему назначению была универсальной и выполняла роль летнего пальто и представительского костюма. Известный специалист по истории русского костюма Р.М. Кирсанова писала, что сибирки, вплоть до начала XX в., оставались «признаком мелкого, часто провинциального купечества, мещан, лавочников, уличных торговцев» и, в то же время, «старинная Сибирка сибирка или чуйка служили «миллионщикам» средством эпатажа, нарочито выражающим стремление подчеркнуть свою сословную принадлежность»26. 38

Сибирка спереди напоминала сюртук, но застегивалась, как поддевка, наглухо, на левую сторону на крючках, а воротник имела отложной. Пуговицы ее были нашиты, как на сюртуке, но играли лишь декоративную роль. Сзади она имела сборы. Шились сибирки обычно из черного или синего крепа или сукна. Их иногда делали на теплой стеганной подкладке, что давало возможность носить их как верхнюю одежду. Под сюртук или поддевку одевали белую или светлых расцветок косоворотку. Они были полотняные, шелковые или атласные, иногда расшитые по вороту, подолу, рукавам. Дома, в лавке или трактире чаще всего носили косоворотку с одним жилетом, украшенным толстой часовой цепочкой из золота, серебра или томпака (сплав меди и цинка, внешне похожий на золото). Рубашку носили навыпуск, не заправляли ее в брюки, подпоясывались шелковым шнуровым поясом с кистями или тканым узеньким поясом из шерсти, завязка пояса была с левой стороны. Брюки купцы и мещане, как правило, заправляли в сапоги. Брюки были широкими – типа шаровар, с напуском на голенище. Их шили из крепа или сукна в цвет сюртука. Часто носили брюки в мелкую клеточку или в полоску. Встречались также шаровары из плиса с небольшим ворсом. Плисовые шаровары любили носить приказчики и молодые купцы. Для зимы также шили сюртуки в виде пальто на вате или на меху. Поверх сюртука надевали суконную «чуйку» или шубу. Шубы были длинные, двубортные, крытые черным кастором или сукном. Иногда верх ее был цвета маренго или темно-синим. Сзади на шубе обычно имелся разрез. Воротники шуб были шалевые, отложные, а также с меховыми отворотами, лацканами. Чаще всего на воротники ставили черный каракуль, выдру, енота, бобра. Бобер был двух сортов: «польский» (речной) бобер и камчатский с проседью (самый дорогой). Иногда на шубах Чуйка делали меховые манжеты из того же меха, что и воротник. Меховые шубы часто не имели прорезных петель, а застегивались на петли, сделанные из шкурки и пришитые под борт, или на язычки из материи с прорезан39

ными в них петлями. Пуговицами при таких петлях могли быть обычные (большого размера) или в виде палочек27. Популярными были полушубки – нагольные или покрытые сверху тканью, качество которой определялось достатком. Зимние шубы крыли сукном или драдедамом (плотной хлопчатобумажной тканью). На торги часто ездили в простых полушубках. По всей Сибири пользовались популярностью полушубки – «барнаулки» черного цвета, которые производились в Барнауле 28. П.М. Головачев писал: «известны «барнаулки» – шубы, окрашеные, вместо дубления, особым составом, изобретенным… замечательным сибирским деятелем С.И. Гуляевым»29. В начале XX в. в Барнауле выделывалось в год до 12 тыс. шуб. Цены на них были такие: тулуп от 15 до 18 руб., пальто от 12 до 15 руб. и пиджаки от 8 до 12 руб. Большая часть шуб отправлялась для продажи в другие города Сибири, преимущественно в Томск, Иркутск и Благовещенск30. Барнаулки шились не только мужские, но и женские: «была она в черной короткой шубке-барнаулке, опушенной по рукавам, подолу и карманам голубоватым курчавым мехом»31. В непогоду или в дороге поверх шубы или другого верхнего платья надевали овчинный тулуп. Эта одежда обычно не имела застежки и лишь глубоко запахивалась на левую сторону и подпоясывалась кушаком, к тулупу обычно пришивался большой воротник шалью. В дороге могли надевать также доху – зимнюю просторную одежду с широкими рукавами и большим воротником, сшитую мехом наружу, которую накидывали не застегивая: «Одолеть санную дорогу во время сильных морозов, не накинув на шубу доху, путешествуя из Сибири в Москву или Петербург, было невозможно. В России в таких случаях пользовались тулупом, но по мере возрастания роли сибирских капиталов в российской экономике все чаще появлялись на столичных улицах рослые, крепкие бородатые мужчины в необычной для средней полосы одежде – дохе»32. Купец Н.М. Чукмалдин писал: «Сибирские – доха, валенки, с наушниками шапка, – надежные защитники от холода и буранов»33. В Сибири дохи, бывало, шили и из собачьих шкур. Так называемые романовские шубы и полушубки изготовлялись из шкур овец романовской породы. Это были овцы с очень густой и не очень волнистой шерстью, несколько напоминающей современную цигейку. Шубы шились нагольными, то есть их не покрывали сверху материалом. Мездру дубили особым способом, так что она становилась очень мягкой, и окрашивали в черный или коричневый цвета. 40

Обычно романовская шуба имела фасон поддевки с отложным воротничком. По борту, краям рукавов и карманов нашивали полосы меха того же цвета и качества, как и на воротнике. Характерной чертой романовской шубы было тиснение по борту, краям карманов, а иногда и по краю обшлага. По вытесненному рисунку делали еще и вышивку шерстью, в один или два цвета (обычно красный и зеленый) 34. Самой популярной обувью для сибирской зимы были валенки («пимы»). Валенки делали из шерсти естественных цветов – черные, серые, белые. Плотные и жесткие катали из грубой шерсти, а мягкие, легкие, называвшиеся «чесанками», изготовляли из тщательно обработанной шерсти и слегка ворсили, так чтобы на ощупь они были немного пушистыми. Удобство валенок в условиях холодного сибирского климата и больших расстояний способствовало тому, что их носили и мужчины, и женщины, и дети. Женские валенки, особенно праздничные, иногда украшали вышивкой из цветной шерсти. Такие узорчатые валенки мы можем видеть на известной картине В.И. Сурикова «Взятие снежного городка». В качестве головного убора мужчины носили летом матерчатые картузы с козырьком. Самым популярным был черный или темно-синий картуз из крепа или диагонали с матерчатым или черным лаковым козырьком. Купеческий картуз имел канты (для жесткости) из того же самого материала. По нижнему Картуз канту околыша шел шелковый шнурок. При ветреной погоде этот шнурок крепился за петлю к пуговице сюртука или пальто. Зимой носили меховые шапки. Некоторые купцы, особенно старообрядцы, предпочитали высокие, дорогие бобровые шапки. Традиционные овчинные шапки – треухи, малахаи (головные уборы, имеющие четырехугольный суконный верх, с четырьмя меховыми клапанами на лбу, ушах и затылке) 35 постепенно уступали место ушанкам, а также папахам. Самой распространенной мужской обувью в городе были сапоги. Традиционные русские сапоги шили из юфти с пришивным голенищем или цельные – вытяжные. Фасоны сапог были достаточно разнообразны, общим был прямой срез голенища. Сапоги были мягкие и на твердом футере (подкладке), шевровые или лаковые. Носили также сапоги с «гамбургскими передами» (лаковые голенища и матовые головки). Сапоги имели множество складок (гармошку). Чем больше 41

складок, тем считалось шикарнее. Складки эти были толщиной примерно в палец и имели совершенно правильную круглую форму. Для этого под кожу вшивалась круглая веревка – получалось кольцо; отступая полсантиметра, снова вшивали кольцо. Таких колец на сапоге было пять-шесть. Сапоги шились как на рантах, так и без них. Носки имели круглую или удлиненную форму. Некоторые заказывали специально сапоги со скрипом. Для этого между подошвой и стелькой делали подкладку из сухой бересты или насыпали туда сахарный песок. Различны были и фасоны каблука. Пожилые обычно носили сапоги почти без каблуков. Были сапоги с высоким каблуком, небольшим по основанию, а также каблуки с выемкой сзади, что делало их несколько похожими на дамский каблук. Такой каблук назывался «в рюмку»36. В ненастную погоду на сапоги надевали глубокие галоши, кожаные или резиновые, почти закрывавшие головку сапога. В качестве рабочей обуви использовали бродни. Позднее, в начале XX в. кроме сапог широко распространялись различные ботинки, туфли, полусапожки. Праздничная и гостевая одежда была особенно богатой. Писательница Лухманова описывала как тюменские купцы ездили в гости: «оба в романовских мягких, как бархат полушубках, в смушчатых шапках – папахах и в ирбитских рукавичках, расшитых поверху цветистой синелью; на шее намотаны шарфы шелковые двуличные, кушаки опоясные тоже шелковые с аграмантами и с кистями»37. Даже простонародье на праздники старалось одеться понаряднее. Вот описание одежды томских рабочих на Пасху: «На нем блестела сатиновая голубая рубашка, топорщился пиджак, чуть помятый от долгого лежания, и отливали синевой плисовые шаровары, заправленные в сапоги с гамбургским носком… Бабушка тоже принарядилась в темное кашемировое платье и атласную наколку»38. В отличие от купечества, большинство чиновников в Сибирских городах были людьми малосостоятельными, жившими только за счет мизерного жалованья. Особенно бедственным было материальное положение низшего чиновничества в северных городах, оставшихся в стороне от главных транспортных магистралей: Березова, Сургута, Нарыма, Тобольска. Политический ссыльный М.И. Михайлов, прибывший в Тобольск в 1861 г., писал, что его поразило убожество приказной канцелярии и жалкий вид канцелярских чиновников: «На них 42

были костюмы, какие можно встретить разве в казарме, где помещаются ссыльные из беднейших слоев общества: продранные сапоги и валенки, покрытые заплатками штаны, замасленные сюртуки с оборванными пуговицами и продранными локтями, какие-то онучки на шее вместо галстука, странного покроя (и тоже в дырах) одежды – не то восточные халаты, не то пальто, обличающее под широкими рукавами отсутствие хоть какой-нибудь рубашки… Я теперь сомневаюсь, – писал М.И. Михайлов, – чтобы и каторжный согласится обменяться своим местом, платьем и делом с кем-либо из канцелярских чиновников Тобольского приказа о ссыльных»39. Женская одежда отличалась большим разнообразием. Самым распространенным женским костюмом купчих и мещанок было платье с длинными рукавами из шерсти, шелка, кисеи, поверх которого надевалась короткая кофта без воротника, парчовая или шелковая. На голове обязательным был платок. Под платок замужние женщины надевали ситцевые повойники (традиционный головной убор замужней женщины в виде мягкой полотняной шапочки) или сборники, стягивавшие волосы. Вот как описывает Е. Авдеева-Полевая одежду сибирских купчих середины XIX в.: «Прежде все купчихи носили юбки и кофты, а на головах платки; платки были парчовые, глазетовые (глазет – ткань с шелковой основой и металлическим утком серебряного цвета, разновидность парчи – Ю.Г.), тканные, с золотыми каймами, шитые золотом, битью, канителью; бывали платки по сто пятидесяти рублей; дома носили в достаточных и бедных домах бумажные вязаные колпаки. Ныне все молодые женщины, купчихи, одеваются точно так же, как и в столице. Кто приедет прямо из Москвы или Петербурга, тот мало заметит разницы в одежде»40. На ногах носили нитяные или шерстяные чулки, сапоги и сапожки. Женщины побогаче, особенно молодые, обували выстроченные башмаки из сафьяна, парчи или шелка. Теплой одеждой у зажиточных горожанок были разного рода короткие утепленные накидки – плащеобразные с прорезями для рук и без них – епанчи, салопы, душегрейки. Душегрейки могли быть на дорогой шелковой подкладке, но чаще на меху. В городском быту их использовали как теплую домашнюю одежду. Душегрейка в городах служила признаком сохраняемых связей с деревней, с традиционным костюмом. Люди, более причастные к городской бытовой культуре, предпочитали иные названия сходного типа одежды – епанечка, кацавейка. Зимой 43

также носили шубы и шубки на заячьем, лисьем, куньем мехах с меховыми воротниками. Женские шубы были очень разнообразны, они отличались покроем и обычно были крыты тканью – сукном, штофом, нанкой, плисом, бархатом. Широко распространенным украшением был жемчуг. Купчихи носили жемчужные нити на шее, жемчужные серьги. Вообще купчихи того времени любили пощеголять богатством украшений. Н.А. Лухманова писала: «В большой гостиной сидят маменьки и тетушки, одна перед другой щеголяют самоцветными каменьями и бриллиантами, у них надето по 3 и 4 брошки подряд, все пять пальцев унизаны кольцами, шея обвита золотыми веницейскими (т.е. венецианскими – Ю.Г.) цепями из тонких золотых колец, больших и гладких, как обручальные, хитро переплетенных между собой, с массивными золотыми «формулярами», как старая Икониха фермуары зовет (фермуар – застежка на ювелирных изделиях – Ю.Г.)»41. В одежде отдельных групп горожан значительное место занимало форменное плате – у чиновников и государственных служащих различных ведомств, студентов, гимназистов, других учащихся. Новую форменную одежду предпочитали одевать во время торжеств, праздников, гуляний, старую – донашивали дома. Инженеры, служившие на казенных заводах и железной дороге, носили специальную форму, которая отличалась только цветом петлиц, кантов, материалом, чеканом и цветом пуговиц, а также шитьем парадных мундиров. Головной убор инженеров – фуражка с суконной тульей, бархатным околышем и черным козырьком. На околыше – значок-эмблема той или иной инженерной специальности, на тулье – кокарда. Летом на фуражку надевался белый чехол. Шинель у инженеров была черная, касторовая, того же покроя, что и у чиновников, – зимой на теплой подкладке, с черным каракулевым воротником. В зависимости от специальности и ведомства, на шинелях были различные петлицы и канты, а на петлицах – вышитые звездочки и полоски, указывавшие звание. Повседневной одеждой инженеров служил однобортный китель из темно-синего или черного сукна со стоячим воротником, с верхними накладными карманами, с клапанами и форменными пуговицами. Петлицы и канты на кителе носили редко. Летний китель был белым из ластика или рогожки, иногда синим и зеленоватым из хлопчатобумажной ткани. 44

Инженеры путей сообщения носили двубортные тужурки (двубортная короткая куртка) с петлицами и форменными пуговицами, с кантом по воротнику, борту и обшлагам, брюки и сапоги; под тужурку надевали белую или темную косоворотку. Вместо тужурки иногда носили и черные кожаные двубортные куртки с фирменными пуговицами. Горные инженеры носили фуражку с темно-синим бархатным околышем, синей диагоналевой тульей (диагональ – шерстяная или хлопчатобумажная плотная ткань с характерным косыми выпуклыми рубчиками) и светло-синими кантами. Эмблемой являлись два скрещенных золотых молотка. Такая же эмблема была на золотых пуговицах. Их петлицы были из темно-синего бархата с синим кантом42. Обувью при всех формах одежды были черные штиблеты (при парадном мундире – лакированные) или черные ботинки на шнуровке. При тужурке, кители, шинели носили высокие сапоги. Свою форму имели и полицейские. Рядовые уездной полиции назывались «стражники», городской – «городовые». Городовые набирались из отставных солдат и унтер-офицеров по вольному найму, содержались за счет города. Городовые носили серую форму, летом белую, и особые наплечные знаки различия в виде контрпогонов (поперечные погоны) с лычками по званию, полученному на действительной военной службе, и наложенным сверху двойным оранжевым шнуром соответственно полицейскому званию. Вооружались револьвером и шашкой, имели полицейский свисток, на головном уборе носили городской герб со своим служебным номером43. Летом городовые надевали светлую коломянковую (коломянка – светлая льняная, иногда с добавлением пеньки, плотная гладкая Городовой ткань) гимнастерку без карманов, подпоясанную затяжным ремнем или длинные двубортные белые кители. Зимой ходили в суконных гимнастерках или двубортных мундирах. В качестве головных уборов зимой носили черные длинношерстные папахи, башлыки, а иногда и полушубки. 45

Обязаны были носить форму и все учащиеся гимназий. В «Уставе гимназий и прогимназий ведомства Министерства народного просвещения» регламентировалась одежда гимназистов, состоявшая из однобортного полукафтана темно-синего сукна, не доходящего до колен, застегивавшегося на 9 посеребренных гладких выпуклых пуговиц, с четырьмя такими же пуговицами сзади по концам карманных клапанов. Воротник был скошенный, обшлага – прямые, одного сукна с мундиром, по верху воротника нашивался узкий серебряный галун, а у обшлагов, где разрез – по две маленькие пуговицы. К мундиру полагались шаровары темно-синего сукна. Пальто шилось из серого сукна, двубортное, офицерского образца, пуговицы такие же, как и на мундире, петлицы на воротнике одинакового с полукафтаном сукна с белой выпушкою и пуговицей. Шапка шилась из той же материи, с белыми выпушками вокруг тульи и верхнего края околыша. На фуражке, под козырьком, носили жестяной посеребренный знак, состоявший из двух лавровых листьев, перекрещивающихся стеблями, между которыми помещены прописные заглавные буквы названия города и гимназии с ее номером. Сверх того дозволялось носить башлык (съемный капюшон с двумя длинными концами, которые могут быть обмотаны вокруг шеи) из верблюжьего сукна без галуна44. В начале XX в. в провинциальных гимназиях далеко не всегда требовали завести форму, что было связано с ее дороговизной (комплект формы стоил 20– 25 руб.) и определенной демократизацией состава учащихся. Требование обязательного ношения формы даже некоторыми педагогами рассматривалось как анахронизм. Учитель барнаульской гимназии Н.Ф. Шубкин писал в своГимназисты ем дневнике: «Мужская гимназия отличилась на славу! Директор Н–в… потребовал от всех учеников завести форменные мундиры, чего ни в здешних, ни в других среднеучебных заведе46

ниях уже давно не требуют. Это требование более задело родителей, преобладающее большинство которых принадлежит к людям с ограниченными средствами… Когда возмущенный этим один из родителей г. Л. пришел к Н–ву объясняться, тот мог выдвинуть только один «довод»: «Неужели вы не понимаете, что мундир облагораживает человека?»45. О том, как выглядела в то время форма гимназисток, можно судить по описанию современницы: «Красивая дама в черном платье показала нам два манекена. На обоих были одинаковые коричневые, с длинными рукавами платья, с прямыми воротниками-стойкой, на которых белели подворотнички. На одном манекене черный сатиновый фартук на бретельках, на втором белый с оборками, карманов нигде не было. «Это ваша форма, – сказала нам дама, – одна рабочая, а вторая торжественная. Чулки и ленты могут быть только коричневого или черного цветов. Волосы заплетать в косы или коротко стричь, но космы не распускать. Никаких украшений не надевать»46. Форма реалистов (учеников реальных училищ), в целом была сходной по фасону с гимназической, разница была только в цветах. Так, фуражки реалистов были черные, с желто-оранжевым кантом. Эмблема была позолоченная, на ней значились буквы «РУ» (реальное училище). Шинель реалиста – черная, с позолоченными пуговицами. Черными же были и куртки и гимнастерки. Городские школы (четырехклассные училища, находившиеся в ведении городских дум) имели форму, состоявшую из черных фуражек с красным кантом, с черным лакированным козырьком. Эмблема помещалась на околыше и представляла собой позолоченный венок с монограммой «ГУ» (городское училище). Зимой учащиеся ходили в черных косоворотках с застежкой на левую сторону и черных же брюках. Летом носили коломянковые косоворотки с медными выпуклыми пуговицами без эмблем. Полагалась им также двубортная шинель военного покроя с красными петлицами47. Однако обычно учащиеся городских училищ – дети бедных родителей, рабочих, мелких служащих – из всей формы носили только фуражки. Своеобразным видом форменной одежды было одеяние духовенства. Обыденный (не ритуальный) костюм белого духовенства назывался рясой. Ряса представляла собой просторное облачение до пят, расклешенное ниже пояса, с длинными рукавами, расширяющимися книзу, с глухой застежкой и двумя складками на спине. В складках находились глубокие прорезные карманы. Воротничок был низким, 47

стоячим. Застегивалась ряса на левую сторону при помощи двух клапанов на пуговичках, обтянутых материей. Шилась ряса из шерсти, шелка или плотной хлопчатобумажной материи любого темного цвета, обязательно на подкладке того же цвета, как и сама ряса, либо в тон. Летом носили рясы из чесучи (вид шелковой ткани), коломянки светлых тонов. Самой богатой считалась ряса из шелкового муара. Протоиереи, в просторечии – протопопы, а также протопресвитеры (высший сан белого духовенства) носили фиолетовые рясы48. Под рясу надевался так называемый подрясник. Он имел почти такой же крой, как ряса, но несколько короче, с более узкими рукавами и воротником. Склонные к щегольству священники надевали под подрясник крахмальный стоячий воротничок и манжеты. Непременным атрибутом священРяса ника был наперсный крест (от славянского «перси» – груди). Крест был серебряный или позолоченный, обычно с изображением распятия. Носился он на длинной цепочке, завязанной сзади на шее узлом. Дьяконы и дьячки крестов не носили. Священники, окончившие духовную академию, кроме того, носили академический значок – небольшой крестик из серебра с эмалью. Значок висел на короткой цепочке с левой стороны воротничка на борту. Каждая академия имела свой особый значок. Ордена и медали священники носили на колодках с левой стороны груди. Если они были награждены орденами высоких степеней, то носили их на длинных орденских лентах выше наперсного креста, на шее. Белое духовенство носило брюки вправленными в высокие черные сапоги с низкими каблуками или вообще без каблуков. Брюки навыпуск духовные лица не носили. Головные уборы духовенства были разнообразны: черные котелки, фетровые шляпы из черного велюра, летом – соломенные шляпы. Зимой носили меховые круглые шапки (лисьи или бобровые) с верхом из котика или черного бархата или бобра. Существовал еще один головной убор, носимый в любой сезон, – так называемая скуфья, или скуфейка; она представляла собой мягкую шапочку в виде остро48

конечного колпака из четырех клиньев, сшитую из бархата или сукна. Скуфейки были черные, синие, темно-красные; протоиереи носили фиолетовые49. Скуфейка надевалась также при молебнах на открытом воздухе и при крестных ходах. Верхней одеждой для духовенства служили пальто специального покроя, напоминавшие рясу, со скрытой застежкой на левую сторону, с широкими рукавами. Пальто имело воротник, крытый бархатом и отвороты, как на обычном гражданском пальто. Такого же кроя делалась и шуба. Воротник шубы был из бобра, лисы или выдры. Небогатое духовенство носило также тулупы или сшитые по образцу «духовного» пальто. Ритуальный (обрядовый) костюм духовенства составляли ризы и облачение. Ризы делались из серебряной или позолоченной парчи, или из бархата с вытканным металлическими нитями орнаментом, или из одного бархата с отделкой позументом и нашитыми парчовыми крестами. Цвета были самые разнообразные: зеленые, синие, красные, белые. Черные ризы надевались только при отпевании умерших и на панихидах. Обычно черные ризы были бархатные, обшитые серебряным позументом. У священников и дьяконов ризы были разного типа. Дьяконы носили так называемый стихарь. Это длинная рубаха из парчи или бархата, длиной до пят, с круглым вырезным воротом и с широкими рукавами, чуть ниже локтя. Кроме того, на запястья надевались специальные манжеты (поручи) из парчи или бархата, украшенные позументами и крестами. Под стихарь надевался шелковый подризник, напоминавший подрясник. Облачение священника было значительно сложнее. Помимо стихаря и поручей оно состояло еще из так называемой фелони. Это был род плаща из парчи или бархата, надеваемого на стихарь. На спине фелони был большой крест из парчи или позумента. На шею священник надевал епитрахиль – узкую полоску из парчи или бархата, украшенную позументом или крестами. Спереди она свисала почти до края стихаря. Все части облачения застегивались на специальные «церковные» пуговицы – маленькие, круглые, сделанные из филиграни (тонкой металлической, серебряной или позолоченной проволоки) и пришивающиеся за ушко. Некоторым священникам (главным образом протоиереям) высшее церковное начальство жаловало в знак награды камилавку – го49

ловной убор ведрообразной формы широким концом кверху. Делалась она из бархата ало-синего или фиолетового цвета. Надевалась при облачении в ризу вместо скуфейки50. Черное духовенство (монахи и монахини) носили рясы и подрясники, схожие по фасону и крою с одеждой белого духовенства, но с более узкими подолом и рукавами. Рясы и подрясники шились из шерсти или плотной хлопчатобумажной ткани. Игумены и архимандриты носили рясы и подрясники из черного шелка. Характерной чертой монашеского костюма был широкий кожаный пояс с металлической пряжкой. Пояс назывался «катаур». В черте монастыря монахи обычно ходили без рясы, в одном подряснике. Ряса одевалась в торжественных случаях, а в особо торжественных к ней добавлялась еще и мантия – длинная до земли, пелерина из черной шерсти. Головным убором монахов был клобук – ведрообразная шапка из фетра или сукна.. простые монахи чаще всего носили только камилавку. Она же служила головным убором для послушников. Послушники носили только подрясники темно-серого или темно-коричневого цвета. Все представители духовенства носили длинные, до плеч, волосы, бороды, усы. Это, а также костюм особого покроя, сразу выделяло их из толпы. Костюм монахинь в основном был сходен с костюмом монахов, только подрясник и ряса были несколько шире. Вместо камилавок монахини носили черные платки, плотно охватывающие лицо (в них была вшита резинка) и целиком закрывающие волосы 51. Определенное сходство с форменной одеждой имела профессиональная и производственная одежда приказчиков, «мальчиков», подмастерьев и т.п. категорий горожан, занятых в ремесле, торговле, сфере услуг. В начале XX в. в крупных магазинах тем, кто работал за прилавком, выдавались единообразные: куртка, пояс и фуражка. Именитые фирмы размещали на фуражках служащих свое название, например, «Второв и сыновья»52. В Сибири приобретение одежды для каждого социального слоя имело определенные источники. Верхушка чиновничьего аппарата и крупнейшие представители буржуазии могли позволить себе заказать платье или костюм в лучших швейных мастерских Москвы и Петербурга, владельцы которых покупали образцы платьев у лучших портных Парижа или выполняли их по рисункам из модных журналов, ко50

торые получали из столицы моды каждые две недели. Еще в середине XIX в. офицер, прибывший из столицы в Омск, заметил: «здесь в высшем обществе можно уже видеть лучший европейский тон, где также царствуют разорительные для столь отдаленного края моды и уборы»53. Интересное высказывание о моде оставил купец И.С. Конюхов. Он писал: «В 1873 г. открылось требование на сорочьи шкуры, в ноябре начали покупать в Кузнецке по 15 коп. серебром за штуку. Из сего выходит, что мода и дурь – две сестры родные»54. Кстати, «птичий товар»: крылья, хвосты северных птиц, использовавшиеся для украшения дамских шляп, пользовался постоянным спросом заграничного рынка. За этим товаром на Ирбитскую ярмарку приезжали специальные агенты55. В крестьянском быту платье изготовлялось в большинстве случаев собственными силами семьи. Основная же масса горожан платье и обувь заказывали у местных мастеров. В сибирских городах существовала целая сеть небольших портняжных мастерских и одиночекремесленников. Только в Томской губернии в 1881 г. количество ремесленников, занимавшихся приготовлением одежды, составляло 389 человек56. Плата за шитье была довольно высокой: так, за шитье сюртука брали 8 руб., брюк – 2 руб. 50 коп., жилета – 2 руб., пальто – от 5 до 8 руб.57 В то же время обычным делом было шитье одежды своими силами. Девушки готовили приданое, шили платья, белье, повседневную одежду: «Женский пол в Тюмени занят частию торговлею, а больше рукодельями, женщины… целый день сиднем сидят за работой; зато в праздники их можно видеть разряженных в церкви или летом разгуливающих по городу как маков цвет, и одну другой красивее и наряднее»58. Корреспондент РГО Ф.В. Бузолин писал: «У нас женщины сами шьют для себя одежды и отличаются искусным вышиванием разными шелками, серебром и золотом. Знатные барыни и девицы преимущественно занимаются этой работой и щеголяют»59. С течением времени увеличивался привоз в Сибирь готового платья из Европейской России. Особенно усилилась конкуренция производителей готовой одежды с местными портными в 90-е гг. XIX в., после проведения Сибирской железной дороги и увеличения производства готового платья на российских фабриках. Распространенным типом магазинов в русских городах в это время стал «Дом готового платья», где на вывесках наряду с фамилией владельца фирмы нередко 51

было написано что-либо в роде: «Венский шик». Цены на готовое платье на Нижегородской ярмарке, с которой осуществлялось снабжение Сибири, в 1899 г. составляли: на дамские жакеты 5–15 руб., мужской полный костюм 6–15 руб., сюртук и жилет 11–20 руб., брюки – 1 руб. 50 коп., пальто драповое или бобриковое на вате – 9–12 руб., пальто на барашковом меху – 18–30 руб.60 Однако фабрики готового платья обслуживали в основном средние и малосостоятельные слои, тогда как богатая клиентура, не терпящая шаблонности и требующая выполнения субъективных капризов, долгое время оставалась верной портному. Заказчики обычно шили у постоянного портного, некоторые портные, обслуживавшие зажиточную публику, имели у себя в мастерских манекены, специально сделанные по фигуре заказчика, что давало возможность шить без примерки и обслуживать иногородних клиентов. В крупных портновских мастерских хозяин одновременно был и закройщиком, а шили наемные мастера. Это же можно сказать и про обувь. Однако местные производители выделывали только массовую обувь для низших и средних городских слоев. Приехавший в начале 1880-х гг. в губернский Томск чиновник отмечал: «В целом городе нельзя купить приличной городской обуви. Продаются только мужицкие сапоги и бродни. Томская интеллигенция должна либо выписывать обувь, либо шить на заказ у местных мещан»61. Для ухода за одеждой в начале XX в. в сибирских городах появляются специализированные заведения. Так, например, в Томске, в Горшковом переулке располагалась прачечная «Ин-да-фу», производившая чистку, окраску, стирку одежды. На Большой Королевской находилась прачечная «Образцовая»62. В конце XIX – начале XX в. все шире среди провинциальных горожан распространяются инновации в одежде, все меньше используются ее традиционные виды. В городе в силу специфики его экономического и культурного развития, при изготовлении одежды все шире применяются промышленные материалы и профессиональный труд. В условиях значительной социальной неоднородности городского населения, большую роль в трансформации костюма играла мода, отвечавшая потребностям социального престижа. Все это способствовало более быстрому, в отличие от села, отходу от традиционного костюма и закреплению в быту его общеевропейских городских форм. Как отмечалось, – «в середине XIX в. в одежде большинства горожан господ52

ствовало сочетание традиционных и новых элементов. Далее довольно бурно шел процесс смешения и вытеснения старины»63. Старые наряды еще сохранялись во многих городских семьях в это время, но носили их (наряду с новыми) преимущественно пожилые люди. В начале 1900-х гг. в связи повышением интереса к прошлому, и с распространением так называемого псевдорусского стиля, затронувшего в некоторой степени и прикладное искусство, среди интеллигенции возрастает интерес и к национальным чертам одежды. В итоге в некоторых группах городского населения появляется своего рода мода на русский костюм. Стилизованный русский наряд девушек с сарафаном и кокошником, украшенный яркими бусами и блестками, использовался в широкой городской среде во время маскарадов, вечеринок, балов «в русском стиле». По-русски наряжали кормилиц, нянюшек, дворников в богатых семьях. Городским извозчикам предписывалось ношение костюма в нарочито старинном русском стиле 64. Преобладающими цветами мужских костюмов по-прежнему были темные: черный, синий, маренго (черный, с вкраплениями белого или серого), темно-серый, реже коричневый. Выходные костюмы (фраки, визитки, смокинги) шили только черными. Фактура материалов была главным образом гладкая или с небольшой выделкой (шевиоты, бостоны). Полосатые материалы (для костюмов и брюк) имели нерезкую расцветку полос, обычно светлее или темнее основного цвета материи. Клетчатые материалы не имели широкого распространения. Популярной выходной одеждой сибирских горожан по-прежнему был сюртук. Брюки к нему шились из того же материала, без лампасов и манжет. С начала XX в. все большее распространение получили полосатые брюки, обычно в серо-черную полоску. Сюртук носили с крахмальным бельем, но не обязательно с рубашкой, а чаще с пристяжной манишкой. Обувь с сюртуком носили только черную: ботинки на шнуровке либо штиблеты. Туфли и полуботинки с сюртуком не носили. Из головных уборов принято было надевать котелки, фетровые шляпы и даже форменные фуражки, летом – соломенные шляпы (панамы или канотье – соломенная шляпа с низкой, цилиндрической формы тульей и прямыми, узкими полями)65. Основным же типом мужской одежды, как и теперь, был пиджачный костюм. Буржуазия и интеллигенция носили его как повседневную одежду, рабочие – как выходную. Пиджачный костюм состоял из пиджака, брюк и обязательно жилета. Пиджаки носили двубортные и однобортные. Двубортные пиджачные костюмы были преимущественно 53

темные (черные, синие или темные в светлую полоску). Материалом служили креп, бостон, шевиот. Однобортные пиджаки были как темные, так и светлые. Пиджаки шили удлиненными, с довольно широкими лацканами. Рукава делали короче, чем сейчас, чтобы крахмальные манжеты выступали на 2–3 см из-под рукава. Двубортные пиджаки застегивались на три, иногда на четыре пуговицы (на четыре пуговицы носил народ попроще, главным образом рабочие, приказчики, мелкие торговцы, это была устоявшаяся мода в 1910-х гг.). Ряды пуговиц были расположены довольно близко друг от друга и строго вертикально. На двубортных пиджаках зачастую не было верхнего кармана. Они обычно имели сзади разрез (шлицу), который позволял не мять пиджак при сидении. Однобортные костюмы шились из того же материала. Рисунок ткани был в полоску, «в елочку» и очень мелкую клетку (преимущественно на летних костюмах). Застегивались однобортные пиджаки на две или три пуговицы и имели верхний карман. Однобортные пиджаки носили, не застегивая на пуговицы, поэтому жилет был хорошо виден. Иногда, главным образом, летом, жилет носили из другого, чем весь костюм, материала. Летом при однобортных пиджаках иногда носили пояс-жилет, представляющий собой широкий пояс из того же материала, что и костюм, или из белого пике (хлопчатобумажная, реже шелковая ткань, лицевая поверхность которой выработана в виде рубчиков различной формы), застегнутый на три-четыре пуговицы. Рабочие носили пояса из широкой тесьмы, застегивающиеся на одну-две пряжки или нашитые ремешки, с кожаным кармашком для часов с левой стороны. Брюки к пиджачному костюму носили неширокие (20–22 см внизу), длинные, так что они заламывались на обуви. Обшлага на брюках делали редко, причем преимущественно при однобортном пиджаке; стрелка (заутюженная складка на брюках) тоже не была распространена. Рабочие, которые обычно носили брюки заправленными в сапоги, не гладили их вообще66. Основными фасонами галстуков были самовязы, регаты и бантики. Одноцветные (черные, белые, цветные), преимущественно неярких тонов или в мелкий рисунок (цветы, полоски, клеточки, крапинки, горошины), они изготовлялись из плотного натурального шелка или атласа. Самовязы иногда делали из тонкой парчи. Гораздо большее распространение, чем в наши дни, имели бантики-«бабочки». Их носили с фраком, вицмундиром, форменным и гражданским сюртуком и реже с костюмом. Самовязы носили с костюмом, 54

сюртуком и визиткой, завязывая их широки узлом. Верхний и нижний концы галстука скалывали специальной булавкой. Галстуки того времени были короче, чем современные, так как их обычно заправляли под жилет67. Значительно чаще, чем самовязы встречались регаты – галстуки, внешне похожие на самовязы, но с готовым фабричным, раз и навсегда завязанным узлом. Они имели два конца с застежками в виде пряжки с зубчиками, позволявшими регулировать охват шеи. У чиновников, купцов, приказчиков регаты совершенно вытеснили самовязы, потому что всегда сохраняли форму узла, и их можно было быстро надеть и снять68. Просто одевались рабочие. У рабочих распространены были косоворотки, сшитые из сатина или шелка, или рубашки с отложным воротничком. Рубашки и косоворотки надевались как в брюки, так и навыпуск. Они подпоясывались шелковым шнурком или широким эластичным поясом. Летом носили жилетку без пиджака, брюки заправляли в сапоги, являвшиеся предметом особого щегольства. Сапоги были хромовые, с многочисленными гармошками (складками), либо с «гамбургскими передами». Часто брюки и пиджак были разного цвета и фактуры. Носили также черные плисовые шаровары. В торжественных случаях рабочие могли надеть и галстук-регату. Верхней одеждой рабочих служили полупальто типа бушлата, двубортные, из темного сукна или суконные черные, или темно-синие поддевки, как длинные, ниже колена, так и короткие. Зимней одеждой служили полупальто на вате или овчине, разного рода полушубки, в том числе романовские и барнаулки. Головными уборами зимой были ушанки, которые шили из различных дешевых мехов. Вот как описывает одежду томского рабочего в своих мемуарах Лясоцкий: «Негустая черная борода от уха до уха… синяя шерстяная рубашка, кожаный пояс, большие сапоги. Летом – черная широкополая шляпа и рыжий азям (длинная, халатообразная одежда, без застежек, с глубоким запахом налево и отложным воротником – Ю.Г.) внакидку, зимой – пыжиковая ушастая шапка и барнаулка»69. Женщины-работницы носили ситцевые платья, на работу обычно темные. На производстве надевали сверху халатик или передник. Выходные платья старались приобрести шерстяные. На улице в холодную погоду носили короткие на ватине кофты. Предметом особых забот были головные платки, шали, полушалки. Разного цвета, разного качества, часто красивой расцветки, они сразу меняли облик женщины. Сережки, колечки, брошки и браслеты были в большом ходу, чаще всего серебря55

ные или позолоченные с искусственными камнями. Прическу делали простую, узлом, закалывали обычными железными шпильками. Девушки носили косы. Косметика почти не применялась: в рабочей среде считалось стыдным румяниться и пудриться, особенно девушкам. Духов и одеколонов обычно не покупали, ограничивались душистым мылом. Особенно в ходу было земляничное мыло70. Иркутянка Лидия Тамм в своих мемуарах подробно рассказывает об одежде сибирских горожанок с достатком начала XX в.71 Нижнее белье шилось из тонкой белой ткани: батиста, мадеполама (тонкая и плотная белая хлопчатобумажная ткань с глянцевым блеском), в зимнее время – из бязи. Ткань должна была быть мягкой и удобной для тела. При этом, по представлениям того времени «цветное белье носили только кокотки». Вначале надевали нижнюю рубашку, которую украшали тонким кружевом. Рубашка заправлялась в панталоны. Панталоны имели широкий пояс и разрез, чтобы при необходимости не возиться с завязками. Завязки шились или из тесьмы, или из того же материала, что и сами панталоны. Внизу панталоны украшались прошвами и кружевами. Поверх рубашки надевался лифчик, он был длинным, до пояса, и застегивался впереди на многочисленные костяные или перламутровые пуговицы. С боков лифчика были выточки для бюста. Грудь должна была казаться высокой, но не выдавать округлостей. В моде были полные фигуры, при этом «если Бог обидел и женщина была тонкой, с маленькой грудью, ей ничего не оставалось делать, как подкладывать под лифчик нужных размеров подушечку». Одним из важных элементов костюма были корсеты. Корсеты шились из тканей нежных тонов (голубого или розового) и украшались кружевами. В корсеты вставлялись планки из китового уса. Шнуровался такой корсет сзади. Некоторые модницы затягивали талию до 50 сантиметров. Какое это было мучение и для нее самой, и для тех, кто зашнуровывал ее корсет! Модной считалась фигура, напоминающая рюмочку: талия – осиная, бедро – крутое. Для того чтобы фигура приобрела модные пропорции, дамы зачастую пристегивали к лифу или корсету специальные подушечки: одну длинную сзади и две маленькие на бедра. Нижние юбки, надевавшиеся под платья, должны были создавать силуэт в виде колокола. Для этой цели по подолу нашивали несколько оборок. Если платье было узким, нижняя юбка шилась без оборок. На талии юбка крепилась с помощью завязок. Помимо рубашки и нижней юбки под платье надевался шелковый чехол. 56

Чулки должны были гармонировать с цветом платья, они были или хлопчатобумажные, или фильдеперсовые (шелковистое, мягкое трикотажное полотно), гладкие без рисунка. Некоторые экстравагантные дамы предпочитали полосатые чулки контрастных цветов. Их носили с узкими длинными платьями. У платьев был большой запах, при ходьбе он раскрывался, и изумленному взгляду представала изящная ножка в ярком чулке. На ноге чулки крепились подвязками из широкой резинки, покрытой гофрированным шелком под цвет корсета. В начале XX в. были в моде платья – «татьянки» с широкими юбками и рукавами реглан. Популярностью пользовался и втачной рукав, состоявший из двух половинок. Он обтягивал руку и украшался вышивками. Лиф платья отличался многочисленными оборками, рюшами из кружев или из того же материала, что и само платье. В начале XX в. стали носить платья с глубоким треугольным вырезом, через который выглядывала нарядная манишка. К одному платью шились несколько разного цвета и фасона манишек. Таким образом дама каждый раз представала как бы в новом платье. Летом даже в самую жаркую погоду приличной даме (если только она была не на даче) было непозволительно появляться на людях в одном платье. Поверх платья обязательно нужно было надеть накидку из легкого шелка. Вечерние платья украшались искусственными цветами из шелка и кожи. Шлейфы постепенно исчезали и оставались только на платьях невест. В моду вошли деловые костюмы с прямым силуэтом и большими буфами на рукавах. На прямых юбках появилась плиссировка. Подолы юбок обшивались специальной тесьмой, которая напоминала щетку. Она была под цвет одежды и предохраняла ее от грязи. По мере загрязнения тесьму отпарывали и стирали. К вечернему платью полагались туфли-лодочки с узкими носками на французском каблуке «рюмочкой». Их шили из тонкой кожи – лайки или шевро. Будничная женская обувь была разнообразной: кожаные сапожки с застежкой впереди или сбоку на многочисленных пуговицах, туфли и ботинки с тупыми или полукруглыми носками, с прямыми широкими или узкими каблуками; туфли с рантом для делового костюма. Нельзя было обойтись без перчаток. Перчатки носили вязанные, из фильдекоса, лайковые или замшевые до локтя или короткие, кружевные либо трикотажные. Летом носили митенки (перчатки без пальцев), обычно ажурные, белые, оставлявшие обнаженными две фаланги. 57

Носить драгоценности в большом количестве считалось в начале XX в. уже признаком дурного тона, даже в купеческой среде. Обычный гарнитур включал в себя серьги, брошь, браслет и кулон одного металла или с одинаковыми камнями, не считая обручального кольца, и подбирался соответственно костюму. Только бриллианты можно было носить независимо от цвета платья, но носили их только в торжественных случаях. Непременной принадлежностью женского костюма были кружевные и шерстяные шарфы, кашне; шерстяные манишки с воротником под горло, которые носили под пальто; горжетки из лисицы, песца, соболя, горностая; меховые боа и палантины; шали шелковые цыганские, испанские, кашемировые, ковровые; платки оренбургские с ажурной каймой; шейные шелковые, под демисезонные пальто. В непогоду носили дождевики темно-серых или коричневых тонов, калоши мелкие или глубокие, их надевали на ботинки. С холодами надевали на ботинки фетровые или шерстяные боты на теплой подкладке. В морозы носили валенки: катанки розового цвета с всевозможными рисунками, черного цвета пимы, подшитые кожей, и такого же цвета чесанки. Варежки предпочитали рисунчатые или оренбургские однотонные. Демисезонные пальто шили из шерстяных или драповых тканей. Зимние пальто подбивались ватой. В сильные морозы надевали шубу, чаще всего беличью. Воротники пальто делали из скунса, соболя, лисицы, выхухоли. Пожилые женщины носили ротонды, тальмы, их платья были сшиты из тяжелого шелка или кашемира, а украшения отличались массивностью. Женские шляпы выделялись разнообразием. Они были и с широкими, и с средними полями. В моде были береты, конфедератки с околышем, шляпы типа «ток», «рондо», «сомбреро», эспаньерки (пилотки), цилиндры и полуцилиндры, шляпы с шарфами, продернутыми через тулью, отделанные шелковыми, бархатными и кожаными цветами, перьями страуса, павлина, стеклярусными украшениями; шляпы из фетра и панбархата; капоры для детей и чепчики для пожилых женщин. Летние шляпы делали из тюля или шелка на проволочном каркасе, дамы охотно носили шляпки из натуральной и шелковой соломки. Шляп было большое разнообразие, конкурирующие магазины и мастерские придумывали бог знает какие фасоны: с лентами, цветами, перьями, кружевами, вуалями. Шляпки серьезные, для девушек, для 58

пожилых дам. Выбрать шляпу – целая мука: чтобы шла, была недорога, практична, не на один сезон. Зимние меховые шапки шили прямой формы. Вначале на голову надевали легкий оренбургский платок, затем шапку, а сверху покрывали другим платком или шалью. Уже в конце XIX в. в провинциальных городах распространенными были разнообразные аксессуары, дополнявшие внешний облик горожан: очки, пенсне, портфели, бумажники, часы, портсигары и т.д. Наиболее распространенным типом очков в дореволюционной России были овальные очки в тонкой металлической оправе – стальной, вороненой, серебряной, золотой, с такими же тонкими, как сама оправа, дужками. Носили очки и в черепаховой оправе. Круглые стекла встречались редко и были небольшого диаметра. Круглые очки обычно были в тонкой черепаховой оправе. Дужки таких очков могли быть и металлическими. Так как металлические оправы были очень тонкими, а упоров на переносице, как на современных очках, тогда не делали, то зачастую дужку очков обматывали нитками, чтобы она не врезалась в переносицу. Большое распространение имели тогда пенсне – очки, держащиеся на переносице посредством зажима. Стекла у них чаще всего были овальной формы, но встречались и серповидные и со стеклами прямоугольной формы. Оправа пенсне была такой же, как у очков. В дужке пенсне вставлялась пружина, сжимавшая переносицу, либо дужка сама растягивалась при надевании пенсне и сжимала переносицу. В дужки иногда вставляли пробковую или резиновую прокладку, чтобы уменьшить трение переносицы. На одном стекле пенсне обычно имелась петелька, в которую вдевался тонкий шелковый шнурок, оканчивавшийся металлическим крючком; при его помощи пенсне прикреплялось либо к лацкану пиджака, либо зацеплялось за ухо. Были пенсне, обычно золотые) в которых вместо шнура употреблялась тонкая цепочка72. Портфели не имели в то время столь широкого распространения, как сейчас. С ними ходили главным образом адвокаты, банковские служащие, иногда чиновники. Портфели тогда не имели ручек, и поэтому их носили под мышкой73. Делали портфели из черной или темнозеленой кожи, коричневые встречались редко. Кожа была гладкая или так называемая шагреневая, с тиснением. Иногда на портфелях было теснение в виде рамок. Портфели имели замок, никелированный или медный, закрывавшийся на ключик. На нижних уголках портфеля часто были укреплены металлические уголки. Подкладка портфелей делалась из муарового шелка. 59

Студенты носили книги и тетради, перехваченные специальным ремешком, а учащиеся средних школ носили на плечах ранцы. Непременным атрибутом женского костюма была сумочка, которая подбиралась соответственно платью: к вечернему – бисерная, шелковая; к повседневному – ридикюли круглой или квадратной формы. Небогатые обычно сами шили сумочки из остатков материи к надетому платью. К ним пришивались кольца, через которые протягивались шнурки того же цвета. Сумочка украшалась кружеваЖенская сумочка ми. Ридикюли носились кожаные, разных цветов, с металлическими замочками и ручками. Были ридикюли из панцирной металлической сетки, серебряные и позолоченные74. Бумажники делали значительно большего размера, чем сейчас. Это понятно, потому что банкноты в то время были больше современных, и размер бумажника был, поэтому, равен согнутой пополам крупной ассигнации в 100 или 500 руб. В бумажниках имелись отделения для визитных карточек и почтовых марок. Они были без застежки или застегивались при помощи кожаного язычка, продеваемого в кожаную же петельку. Встречались бумажники, запиравшиеся на ключ. Иногда делали бумажники, вмещавшие записную книжку с петельками для карандаша. Кошельки были самых всевозможных размеров, сорта и цвета, но почти всегда однотипные по конструкции. К металлическому каркасу с застежкой из двух шариков приделывался кожаный мешочек. В больших кошельках имелось специальное закрывающееся отделение, для золотых денег или крупных ассигнаций. Дамские кошельки имели такую же конструкцию, но меньший размер. Часто их делали из замши, либо сафьяна (баранья кожа очень мягкой фактуры). Были также дамские кошельки, сделанные из серебряных или вороненых колечек и имеющие ручку из цепочки. Такие кошельки одновременно исполняли роль сумочки75. До революции не было принято носить с собой папиросы в фабричных коробках. Для этого широко использовались портсигары. Портсигары были очень разнообразны по форме, размерам, отделке и материалу. 60

Богатые люди имели портсигары из чистого золота, гладкие, с гравированными рисунками (модны были портсигары «в полоску» – одна полоска блестящая, другая – матовая). Были золотые портсигары, отделанные эмалью. Шире были распространены серебряные с рельефными штампованными рисунками на крышке. Популярны были портсигары с изображением женщин с распущенными волосами, собак, делающих стойку, мчащихся троек, всевозможных богатырей и витязей. Более дешевыми были портсигары из вороненой стали, обычно гладкие, полированные, без рисунка, стоили такие портсигары 1,5–2 руб. Примерно столько же стоили простые портсигары «польского» серебра76. Зажигалки в то время практически не были распространены, зато в широком обиходе были спичечницы – металлические футляры для спичечных коробок. Спичечницы обычно были серебряные, украшенные чернью или цветной эмалью. Были спичечницы из папье-маше, покрытые лаком и украшенные рисунками. Все эти спичечницы были одинаковыми по конструкции, в них вставлялась коробка спичек таким образом, что внутренняя часть коробки свободно выдвигалась в обе стороны. По бокам спичечницы были прорези, открывавшие ту часть коробки, по которой чиркали спичками77. Основным типом часов были карманные. Мужские часы были очень разнообразны по внешнему виду, конструкции и материалу корпусов. Собственной часовой промышленности дореволюционная Россия не имела. Часы либо импортировались, либо собирались из импортных деталей. Наиболее распространенными марками часов были «Павел Буре», «Мозер», «Омега», «Таван-Вотч». Эти и другие фирмы выпускали часы как дешевые, так и дорогие. Самые дешевыми были так называемые цилиндрические часы из штампованных деталей и без камней. Варшава и Лодзь предлагали от 1 руб. 50 коп. плоские часы вороненой стали с такой же цепочкой. Часы заводились или при помощи заводной головки, как на современных часах, или при помощи ключика. Корпуса часов изготавливали из золота, серебра и даже платины. Дешевые имели корпуса стальные, вороненые, никелированные, томпаковые, а также из так называемого «американского золота» (анодированные). В карманных часах ценилась плоская форма корпуса, как более удобная для ношения. Дорогие часы имели толщину не более серебряного рубля, не считая крышек. Часы носили в левом кармане жилета. Некоторые носили их в верхнем кармане, некоторые в нижнем, укрепленными на цепочке, продетой в пуговичную петлю жилета. Цепочки 61

были самого разнообразного фасона. Чем цепочка была тоньше и чем изысканнее была форма звена, тем она считалась элегантнее. Купцы любили носить толстые золотые или серебряные цепочки, подчеркивавшие богатство их владельцев78. В большом распространении были палки и трости. С ними ходили старики и молодые, предприниматели и рабочие, щеголи и бедняки. Разница между палкой и тростью состояла в том, что палка имела ручку, на которую при ходьбе можно было опираться, а трость имела круглый или цилиндрический набалдашник и носилась в руках исключительно из щегольства. Были легкие тростниковые или бамбуковые тросточки. Иногда употреблялись трости, плетеные из соломки. «Богатые» палки делали из черного и красного дерева, бамбука, можжевельника, украшали ручками из слоновой кости, серебра, самой разнообразной формы. Рабочие, ремесленники, мелкие чиновники довольствовались палками попроще – из вишневого дерева, вереска или железа, выкрашенного черной эмалью. В передних комнатах, в домах состоятельных горожан для тростей и зонтов стояли специальные стойки79. До революции мужские зонты были гораздо более распространены, чем теперь. С зонтами ходили не только во время дождя, но и используя их как палку. Мужские зонты были только черного цвета и имели всегда массивную дугообразную деревянную ручку. Ручки были покрыты лаком и сохраняли естественный цвет дерева. Дешевые мужские зонты делались из хлопчатобумажной ткани (обычно зонты были шелковые) и ручки на них были металлические, никелированные. Дамские зонты от мужских отличались меньшим диаметром и значительно более высокими ручками. Были также зонтики, напоминающие трости с фигурными набалдашниками из кости, серебра в форме цветков, голов животных и т.д. Материи дамских зонтиков были различны, преимущественно темных тонов, а не исключительно черные, как мужские. Иногда они имели кайму другого цвета, отделку кружевами и бахромой. Часто к ручкам приделывались петли из шелкового шнура или тесьмы и тогда зонт в закрытом виде можно было вешать на руку80. Таким образом, производство широкого ассортимента производственных товаров, многие из которых были рассчитаны на массовый спрос, все более широкое распространение новых форм одежды, усиливающее влияние моды способствовали тому, что повседневный и праздничный городской костюм в начале XX в. стал отличаться преобладани62

ем в нем новых форм и большим единством у различных групп горожан. Тем не менее, изменения в одежде происходили достаточно медленно, особенно в провинции. И в мужской, и в женской одежде, кроме возрастных различий, еще сохранялись особенности, обусловленные сословными различиями, спецификой быта тех или иных социальнопрофессиональных групп городского населения. Однако, в связи с размыванием сословной структуры общества, формированием новых социальных категорий на первый план выдвигаются различия, связанные с имущественным неравенством населения. Это сказывалось на качестве материалов и покрое одежды, на составе и разнообразии гардероба, на характере украшений и отделки.

ПРИМЕЧАНИЯ Телешов Н. За Урал. Из скитаний по Западной Сибири: Очерки. М., 1897. С. 72. 2 Завалишин И. Описание Западной Сибири. М., 1862. С. 79. 3 Хвостов В.С. О Томской губернии. СПб., 1809. С. 6. 4 Гагемейстер Ю.А. Статистическое обозрение Сибири. Ч. II. СПб., 1854. С. 573. 5 Петров М. Западная Сибирь: Губернии Тобольская и Томская. М., 1908. С. 85. 6 Завалишин И. Указ. соч. С. 81, 88. 7 Живописная Россия. Т. 11: Западная Сибирь. СПб., М., 1884. С. 219. 8 Авдеева-Полевая Е. Записки и замечания о Сибири // Записки иркутских жителей. Иркутск, 1990. С. 52–53. 9 Гагемейстер Ю.А. Указ. соч. С. 553–554. 10 [Ядринцев Н.М.] Семилужский Н. Письма о Сибирской жизни // Дело. 1868. № 5. С. 78–79. 11 АРГО. Разряд 61. Оп. 1. Д. 28. Л. 7. 12 Русские. М., 1999. С. 330–332. 13 Конюхов И.С. Кузнецкая летопись. Новокузнецк, 1995. С. 71, 73. 14 Абрамов Н. Город Тюмень // Вестник ИРГО. 1858. № 8. С. 144. 15 Государственный архив Томской области (ГАТО). Ф. 234. Оп. 1. Д. 42. Л. 12, 17об., 39. 16 Флоринский В.М. Заметки и воспоминания // Русская старина. 1906. № 4. С. 287. 17 Маккензи У. Россия. Т. I. СПб., 1880. С. 215. 18 Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993. С. 270. 19 Бойко В.П. Томское купечество в конце XVIII–XIX вв. Из истории формирования сибирской буржуазии. Томск, 1996. С. 195. 20 Чукмалдин Н. Мои воспоминания. СПб., 1899. С. 67. 21 Тамм Л.И. Записки иркутянки. Ч. I. Иркутск, 2001. С. 18. 1

63

22

Ривош Я.Н. Время и вещи: Очерки по истории материальной культуры в России начала XX века. М., 1990. С. 207. 23 Лясоцкий И.Е. Записки старого томича. Томск, 1954. С. 86. 24 Кирсанова Р.М. Костюм в русской художественной культуре 18 – первой половины 20 вв. (Опыт энциклопедии). М., 1995. С. 318–320. 25 Слонов И.А. Из жизни торговой Москвы. М., 1898. С. 76. 26 Кирсанова Р.М. Указ. соч. С. 254. 27 Ривош Я.Н. Указ. соч. С. 106. 28 Скубневский В. Барнаул купеческий // Алтай. 1994. № 4. С. 144. 29 Головачев П.М. Экономическая география Сибири. М., 1914. С. 97. 30 Баитов Г.Б. Очерки Барнаула. Томск, 1906. С. 55. 31 Словарь современного русского литературного языка. В 20 т. Т. 1: А– Б. М., 1991. С. 345. 32 Кирсанова Р.М. Указ. соч. С. 91. 33 Чукмалдин Н.М. Записки о моей жизни. М., 1902. С. 169. 34 Ривош Я.Н. Указ. соч. С. 106. 35 Шелегина О.Н. Адаптация русского населения в условиях освоения территории Сибири. М., 2001. С. 64. 36 Ривош Я.Н. Указ. соч. С. 210. 37 Лухманова Н.А. Очерки из жизни в Сибири. Тюмень, 1997. С. 59. 38 Лясоцкий И.Е. Записки старого томича. Томск, 1954. С. 23. 39 Шелгунов Н.В., Шелгунова Л.П., Михайлов М.И. Воспоминания. М., 1967. Т. 2. С. 349. 40 Авдеева-Полевая Е. Указ. соч. С. 8–9. 41 Лухманова Н.А. Указ. соч. С. 157. 42 Шепелев Л.Е. Чиновный мир России XVIII – начала XX в. СПб., 1999. С. 302. 43 Энциклопедический словарь российской жизни и истории. XVIII – начало XX в. М., 2003. С. 153. 44 Дореволюционная гимназия: содержание и организация обучения. М., 2000. С. 11. 45 Шубкин Н.Ф. Повседневная жизнь старой русской гимназии (Из дневника словесника Н.Ф. Шубкина за 1911–1915 годы). СПб., 1998. С. 158. 46 Тамм Л.И. Указ. соч. С. 75. 47 Ривош Я.Н. Указ. соч. С. 140. 48 Шепелев Л.Е. Указ. соч. С. 443. 49 Кирсанова Р.М. Указ. соч. С. 256. 50 Ривош Я.Н. Указ. соч. С. 213–214. 51 Там же. С. 215, 224. 52 Засосов Д.А. Пызин В.И. Из жизни Петербурга 1890–1910-х годов: Записки очевидцев. СПб., 1999. С. 118. 53 Белов И. Путевые заметки и впечатления по Западной Сибири. М., 1852. С. 18. 54 Конюхов И.С. Указ. соч. С. 105. 55 Герштейн Я.Л., Смирных А.И. Ирбит. Свердловск, 1981. С. 22.

64

56

Гальских Е.В. К истории производства и торговли готовым платьем в Западной Сибири во второй половине XIX в. // Предприниматели и предпринимательство в Сибири (XVIII – начало XX вв.). Барнаул, 1995. С. 96. 57 ГАТО. Ф. 233. Д. 339. Л. 2–46. 58 Абрамов Н. Город Тюмень // Тобольские губернские ведомости. 1858. № 50. 59 АРГО. Разряд 55. Оп. 1. Д. 38. Л. 3. 60 Гальских Е.В. Указ. соч. С. 99. 61 Флоринский В.М. Заметки и воспоминания // Русская старина. 1906. № 4. С. 154. 62 История названий томских улиц. Томск, 1998. С. 56. 63 Русские. М., 1999. С. 349. 64 Там же. 65 Ривош Я.Н. Указ. соч. С. 103–104. 66 Там же. С. 105. 67 Кирсанова Р.М. Указ. соч. С. 75–76. 68 Ривош Я.Н. Указ. соч. С. 105–106. 69 Лясоцкий И.Е. Записки старого томича. Томск, 1954. С. 19. 70 Засосов Д.А. Пызин В.И. Указ. соч. С. 135–136. 71 Тамм Л.И. Указ. соч. С. 44–46. 72 Ривош Я.Н. Указ. соч. С. 118. 73 Энциклопедический словарь российской жизни… С. 594. 74 Засосов Д.А., Пызин В.И. Указ. соч. С. 137. 75 Ривош Я.Н. Указ. соч. С. 119. 76 Засосов Д.А., Пызин В.И. Указ. соч. С. 136. 77 Ривош Я.Н. Указ. соч. С. 120–121. 78 Там же. С. 121. 79 Энциклопедический словарь российской жизни… С. 798. 80 Ривош Я.Н. Указ. соч. С. 123–124.

65

Глава III. ГОРОДСКАЯ КУХНЯ СИБИРЯКОВ

Пище в сибирской семье уделялось большое внимание, так как суровый сибирский климат требовал хорошего питания. Об отношении сибиряков к пище современники составили в целом одинаковое суждение: «сибиряки и поесть любят хорошо»1, «коренной сибиряк любит хорошо поесть, а сибирячка умеет вкусно готовить»2. О любви сибиряков вкусно поесть писали многие. Сибирский историк XIX в. П.А. Словцов в своем «Историческом обозрении Сибири» рассказывал: «В порядочной городской семье тогда имели, раза по 3 в день, чай с медом или леденцом, в Иркутской же Сибири чай затуран. На завтрак чарка вина или настойки, для гостя и хозяина, икра и рыба вяленная. На обед опять чарка, пирог рыбный, щи, уха или пельмени, холодное, каша, молоко с шаньгою или ягодами. На ужин подавались остатки обеда. В столе гостином множество холодных, похлебки из живности, жаркия из гусей, уток, поросят; караваями, кашами и подобную стряпнею обед оканчивался. Если гости много ели, то еще более пили. Гостиные или праздничные пития: пиво, брага, мед, разные ягодные наливки, а виноградные вина употреблялись только в начальнических домах. Пища постная: грибы, редька, паренки, толокно, рыба и неизменный во всякое время квас. Курмач (поджаренный на масле ячмень), который татары разносили по домам для продажи, составлял не пищу, а лакомство детей и сидячих женщин, между завтрака и обеда, между обеда и ужина. Тогда диеты не знали…».3 Известный общественный деятель Н.М. Ядринцев критикуя сибирское купечество говорил: «У зажиточного тюменца день начинается набиванием желудка пряжениками (пирожки, жареные в масле – Ю.Г.) за чаем, затем через два часа следует закуска с разными соленостями или завтрак с приправою доброго количества водки, что дает ему случай ходить до обеда в довольно приятном тумане, затем следует плотный обед и порция хмельного, заставляющая его соснуть часов до 6 вечера; вечером чай с пряжениками, закуска с туманом и затем ужин с окончательно усыпляющей порцией спиртного. Все визиты, встречи, дела и развлечения сопровождаются непременно едой»4. В будние дни вставали очень рано, пили чай и завтракали, зимой и осенью при свечах. Обедали в будние дни, когда было много 66

дел, около двух часов, часа в четыре или пять снова пили чай, а часов в восемь или девять ужинали. Особенностями сибирской кухни единодушно назывались: обилие жирной пищи и пристрастие сибиряков к чаепитию. Другой особенностью сибирской, впрочем, как и вообще русской, кухни было обилие мучных блюд. Повсеместно были распространены пироги, шаньги, оладьи, калачи. Из кислого теста пекли блины, являвшиеся излюбленным блюдом для приема гостей, кормления ямщиков и проезжающих на станциях. При этом гречневые блины, популярные в европейской части страны, были мало известны в Сибири. Пироги, как и вообще у русских, были двух видов: из кислого теста, выпекавшиеся на поду в русской печи и называвшиеся «подовые», и жареные – «пряженые» на жире, из кислого и пресного теста. Обычно пироги начиняли различным мясом, овощами и ягодами, творогом, яйцами и пр. Очень любили сибиряки пироги с черемухой, которую сушили и толкли или мололи в муку. Праздничным блюдом, подававшимся обычно на масленичной неделе, были «стружни» или «хворост», – перевитые полоски теста, проваренные в масле. Излюбленным праздничным печеньем в Сибири стали также вафли – полоски теста, подсушенные в русской печи в специальных чугунных вафельницах (в европейской части страны они делались крайне редко)5. Хлеб в состоятельных семьях предпочитали пшеничный, причем белый хлеб в Сибири называли «крупчатым». Современник рассказывал: «В ходу больше пшеничный хлеб, который сибирячки пекут очень вкусным и мягким. Славится сибирская шаньга, – хлеб особого печенья, иногда с Сибирская вафельница крупой, картофелем и сметаной»6. В Сибири шаньги были особенно популярны. Специфика климата обусловила особенности потребления хлебопродуктов в Якутске. Там зимой пекли хлеб впрок сразу на несколько месяцев, затем замораживали и хранили в погребе, оттаивая 67

по мере необходимости; также поступали и с булками. К чаю же покупали в гостином дворе сухари, привозимые из Москвы или из Иркутска7. О чае стоит рассказать особо. Сибиряки рано познакомились с чаем. Увлечение чаепитием распространилось в Сибири еще в конце XVIII в. Удовольствие это было для того времени довольно дорогим, и этот напиток служил символом благосостояния, в чаепитии выражалось отличие купцов и чиновников от простых горожан и крестьян. Купец Конюхов вспоминал: «От родителей своих я слыхал, что прежде в Кузнецке чай только имели в двух лучших домах у чиновников… да и те чаи употребляли не всегда, а всегда употребляли траву, называемую белоголовником». Самовары тоже появились не сразу и в начале XIX в. воду для чая грели в медных чайниках на огне, «раскладенном на шестке у печки»8. Во второй половине XIX в., с развитием чаеторговли и появлением дешевых сортов чая, потребление этого напитка в Сибири становится повсеместным, и практически в любой семье без чая за стол не садились: «Питье чая везде в обычае; чай пьют кирпичный, почти всегда без сахару. Самовар имеется в каждом доме». 9 Чай пили не менее 3-4 раз в день. Чаепитие сопровождалось молоком, булками, вареньем, пряниками. Этот напиток был обязателен при приеме гостей. К концу XIX в. чаепитие в Сибири становится непременным атрибутом деловой беседы, отдыха, семейных вечеров. Сибиряки любили так называемый «кирпичный» чай, представлявший из себя прессованную чайную крошку, байховый пили гораздо реже. Байховый дорогих сортов продавался преимущественно в Центральной России и крупных сибирских городах10. Чехов писал, что «в паршивых городках даже чиновники пьют кирпичный чай и самые лучшие магазины не держат чая дороже 1 руб. 50 коп. за фунт (409,5 г. – Ю.Г.)»11. По утверждениям современников, китайский чай принадлежал к числу общенародных предметов потребления. В свое время А.Н. Радищев даже сетовал на то, что, попав в гости к сибиряку, «без 6 и 8 чашек чаю не выйдешь». Один из европейских путешественников отмечал: «чай для сибиряка, что для ирландца картофель; многие его пьют стаканов по 40 в день». Другой современник писал: «Чаю выпивают очень много; сибиряк непременно побалуется чайком несколько раз в день, при чем любят пить кирпичный, плиточный чай без сахару, в каждой избе держат самовар»12. 68

В домашних условиях чай пили из самовара, причем возле хозяйки, разливавшей чай, стояла полоскательница для споласкивания чашек и стаканов, так как пили чай помногу, а остатки спитого чая на дне портили вкус новой порции. Любители пили чай «с полотенцем», вешая его на шею для утирания пота13. Самовары изготавливались в то время ручным способом из меди или латуни, иногда из серебра и мельхиора. Делались они самых различных фасонов и форм, емкостью от 2 до 80 л. Медные и латунные самовары нуждались в регулярном лужении оловом и в городах было множество лудильщиков, паявших и лудивших самовары. Самовары обычно растапливали сосновыми шишками или березовыми углями, последние считались лучшим топливом, так как не давали никакого запаха. Чаепитие становилось жизненной необходимостью, обставлялось своеобразным этикетом. Об этом хорошо написала дочь иркутского купца Е.А. Авдеева-Полевая: «В свободное по вечерам время купечество Иркутска любили ездить друг к другу в гости. Гостей угощали чаем и кофе в комнате, где стоял стол, уставленный вареньями и фруктами; мужчинам после чая подавали вина и пунш. Они говорили о торговле, о вновь полученных известиях, о том, что пишут в газетах».14 Н.М. Ядринцев отмечал: «В городах, на постоялых дворах, у мещан, а тем более у купцов, чаепитие распространено до невместности, до пресыщения, если бы можно пресытится, но это напиток, который пьют без меры и с удовольствием. Угощение чаем в патриархальных семьях доведено до утонченности, это целый этикет, хозяйка после первой чашки упрашивает гостя или гостью, гость должен отказываться. Он накрывает чашку и кладет кусок сахара наверх. Только в высшем кругу вошло уже в обыкновение класть ложечку в стакан»15. Сортов этого напитка было много. Употреблялся чай цветочный, черный, байховый, зеленый, плиточный и кирпичный, все из листа одного и того же чайного куста; разница была в возрасте листьев и способах приготовления. Иногда чай ароматизировался цветами жасмина. Торговля велась по сортам, которых насчитывалось большое количество. Чай был дорогим продуктом. В середине XIX в. хорошие сорта стоили от 2 руб. и выше за фунт. В 1901 г. черный китайский чай стоил 57 руб., кирпичный – 43 руб. пуд (16,38 кг). Сорт Средний Лянсин продавался по 4 руб., Кохусин розанистый и Сиофаюн затхлый по 5, Сребровидный аром – 6 руб. фунт. Старообрядцы 69

предпочитали чаи липовые, малинные, морковные. Пили также в лечебных целях чай из бадана – горного растения с сильными тонизирующими и вяжущими свойствами, которое также вывозилось из Китая или собиралось в Алтайских горах. Способы приготовления чая были разнообразными. В Восточной Сибири из дешевого кирпичного чая варили «затуран» с добавлением соли, молока, и муки, поджаренной в каком-либо масле. Чиновник, ехавший по казенным делам зимой вспоминал, как на одной из станций «мы согрелись кипучим кирпичным чаем на молоке с салом и солью. К питью этому можно пристраститься, если войти во вкус»16. На севере готовили «пережар» – чай с мукой, обжаренной на рыбьем жире. На границе с Китаем покупали особого сорта крупнолистый, с веточками, чай, который назывался «шар». Крепкий отвар его пили, иногда с добавлением молока. Все эти разнообразные способы употребления чая отражали влияние коренных народов Сибири. В конце XIX столетия почти в каждой городской семье был самовар, который при гостях, однако, не ставили на стол, а подавали чай на подносах. Чайная посуда большей частью была фаянсовая. Для конфет и варений, обязательно подававшихся к чаю, полагались хрустальные тарелочки, причем каждый вид конфет подавался на особой тарелочке; также на тарелочках подавались и орехи, урюк, винные ягоды (сушеный инжир), чернослив. Как угощение к чаю знамениты были курганские пряники. Вот как они готовились: «Патока из картофельной муки варится специально для пряничного заведения. Пряников выпекают в день до 150 пудов и этим не успевают удовлетворять спрос на них. Сканный лист теста прокатывают на особой матрице, где вырезают какой-то псалом, затем лист разрезается на плитки, которые сажаются в печь, таким образом, на каждой плитке, на каждом прянике остается из псалома по нескольку букв: эти пряники особенно большой спрос находят среди раскольничьяго населения»17. Стоили пряники 2 руб. пуд и производилось их в Кургане до 200 000 пуд. в год. Сахар покупали головами, но расходовали его экономно, пили чай с сахаром только вприкуску. Считалось, что сахарный песок, бывший в то время действительно невысокого качества, портит цвет и вкус чая. Популярен был китайский сахар-леденец. В Иркутске китайцы торговали также «желтого цвета липучками с привкусом солода» и черной пастилой с орехами. Любили пить чай с медом: «мед заменяет сибирякам сахар, также как и изюм. Эти продукты распро70

странены у всего среднего сословия Сибири, которому сахар кажется дорогим и не соответствующим экономии. Пироги с изюмом и медом составляют также важную приправу к чаю»18. Лучшим считался алтайский мед, в хорошие годы он стоил дешевле сахара: «Алтайский мед славится на всю Сибирь. Цена его от 3 руб. до 7 руб. за пуд, смотря по году».19 Мед – излюбленное лакомство сибиряков – могли подавать также в конце обеда, как отдельное блюдо, в сотах или очищенным, и ели, макая в него хлеб или запивая водой, чаем, квасом. К меду подавали свежие огурцы, которые обмакивали в него и ели. Мед добавляли ко многим постным кушаньям: каше, горошнице, киселю, смешивали с толченым конопляным семенем, свежими и мочеными ягодами, с ним варили варенье. Мед, собранный с разнотравья, по своему качеству и аромату был одним из лучших и под названием «алтайский» вывозился в европейскую часть страны и за границу20. Дома готовили также своеобразные конфеты – маковки и коноплянки. Делали их так: в кипящий крутой сироп опускали маковое или конопляное семя. Все это варилось на медленном огне, а затем выливалось на смоченный водой противень. Когда конфеты застывали, их разрезали на квадратики. К празднику готовили также другие сладости: суфле, всевозможные кремы, вафли, снежки. Рецепт снежков был таким: в кипящее молоко опускали стертые с сахаром желтки, а потом взбитые в пену белки с сахаром21. Кроме чая пили и другие напитки – кисели, квас, мед («медовуха») и пиво. При этом в отличие от крестьянских семей, где пиво варили свое из ячменя, ржи или пшеницы с использованием хмеля и дрожжей, горожане предпочитали пиво заводское, покупное. В Сибири, на местных заводах вываривалось 3 сорта пива – русское, баварское и портер22. Очень любим был овсяной кисель, для приготовления которого заквашивали овсяную муку, разбавленную водой. Из гороховой муки делали кисель, не требовавший длительной закваски. Популярен был кисель из сушеной молотой черемухи. Квас готовили из ячменя или ржаного солода. С квасом ели тертую редьку, им заливали пареные овощи, протертые ягоды, лук, студень. Весьма популярны были, особенно на юге, «меды ставленные», для приготовления которых мед разводили водой, заквашивали дрожжами и хмелем и давали выстоятся до крепости. Для придания аромата воду, которой разводили мед, предварительно настаивали на различных ягодах (смородине и др.) 23. В начале XX в. во многих городах Сибири появляются заводы искусст71

венных минеральных и фруктовых вод. Их продукция пополнила ассортимент напитков. Водку в Сибири пили как простую, так и со всякими специями, которую здесь называли «специальною» или «настойкою». В отличие от простонародья, пившего «простое вино» (спирт, разбавленный до крепости 40°), купечество предпочитало «очищенную». Водочных заводов, в отличие от винокуренных, в регионе было мало, но их продукция отличалась высоким качеством. Можно привести факт, что наливка «нектарин из китайских яблочек», изготовленная мастером Невлером на барнаульском водочном заводе И.К. Платонова, получила в 1896 г. на Всероссийской Нижегородской выставке медаль за высокое качество24. Цены на спиртное были такими: в 1890 г. в Барнауле ведро (русская мера жидкости –12,3 литра) вина в 40° стоило в среднем 1 руб. 50 коп., а водочные изделия, в зависимости от качества от 5 руб. 20 коп. до 16 руб. ведро. Оптовые цены на пиво составляли от 80 коп. до 2 руб. за ведро, портер стоил дороже – 3–4 рубля25. Несмотря на запреты, распространено было самогоноварение и местные женщины гнали т.н. «самосидку», которая за крепость и едкость вкуса особенно ценилась простонародьем и даже предпочиталась кабацкой водке. Те же, кто не имел своих «приборов» для данного промысла, тот отдавал свою муку мастерице с платой за ведро водки 25– 30 коп. Из пуда муки выходило около четверти водки (3,1 литра). В начале XX в. (с 1904 г.) продажа водки являлась казенной монополией. В частной продаже осталась только реализация пива, браги, импортных коньяков и виноградных вин. Для продажи водки существовали специальные винные лавки – «казенки», которые помещались на тихих улицах, вдали от церквей и учебных заведений, как того требовали полицейские правила. Эти лавки имели непритязательный вид и размещались обычно на первом этаже частного дома. Над дверью обязательно располагалась небольшая вывеска зеленого цвета с государственным гербом: двуглавым орлом и надписью «Казенная винная лавка». Обстановка внутри лавок была однотипной – перегородка почти до потолка, по грудь деревянная, а выше проволочная сетка и два окошечка. Продавалось два сорта водки – с белой и красной сургучной головкой. Бутылка водки высшего сорта «с белой головкой», очищенная, стоила 60 коп., «с красной головкой» – 40. Бутылки были различной емкости: «четверти» в четверть ведра, в плетеной корзине из щепы. Бутылка вмещала двадцатую часть ведра (615 мл), полбутылки называлась «сороковка», т.е. сороковая часть ведра (чуть больше 300 мл), сотая часть 72

ведра – «сотка», двухсотая – «мерзавчик». С посудой он стоил шесть копеек: 4 копейки водка и 2 копейки посуда. Продавец назывался «сиделец». Сидельцами часто служили вдовы мелких чиновников, офицеров. Сидельцы принимали деньги и продавали товары, являвшиеся монополией казны – почтовые и гербовые марки, гербовую бумагу, игральные карты. Вино продавал во втором окне здоровенный дядька, который мог утихомирить любого буяна. В лавке было тихо, зато рядом на улице царило оживление: стояли подводы, телеги, около них извозчики, любители выпить. Купив посудинку подешевле, с красной головкой, они тут же сбивали с головки сургуч, легонько ударяя бутылкой о стену. Вся штукатурка около дверей была в красных кружках. Затем ударом о ладонь вышибалась пробка. Выпивали из горлышка, закусывая или принесенным с собой, или покупали здесь же у стоящих бабушек горячую картошку, огурец. В крепкие морозы оживление у «казенок» было значительно больше26. Любили выпить сибирские купцы. Вот как современник изобразил типичный распорядок дня купца: «В домашней жизни тюменец как сыр в масле катается. Утром у него чай с жирными кулебяками, блинами и пирогами, затем закуска с похмельем, далее обед с выпивкой. После обеда за пулькой пунш идет, далее чай с кулебяками и выпивкой, закуска и выпивка, ужин и выпивка». Как писал в своих воспоминаниях купец И.В. Кулаев, – «Сибирский купец того времени любил повеселиться нараспашку, по-своему, в теплой своей купеческой компании, зело хорошо выпить, в беседе не стесняться в выражениях – вроде всем известного тогда томского купца Евграфа Ивановича Кухтерина»27. Но не только купечество имело такую склонность. А.П. Чехов писал в путевых очерках во время своей знаменитой поездки на Сахалин: «Местная интеллигенция, мыслящая и не мыслящая, с утра до ночи пьет водку, пьет неизящно, грубо и глупо, не зная меры и не пьянея. После первых же двух фраз местный интеллигент непременно уж задает вам вопрос: «А не выпить ли нам водки?»28. Про низшие же слои населения другой современник отмечал: «Здесь пьянство царствует со всеми атрибутами своего дикого безобразия»29. В Иркутске, например, в течение 1899 г. было выпито до 140 тыс. ведер водки и вина, свыше 120 тыс. ведер пива на сумму примерно в 1,1 миллиона рублей. Причем в это число не входило огромное количество различных вин, коньяка и других напитков, привезенных из России и Европы и продававшихся в магазинах и лавках. 73

Производство и реализация винно-водочной и пивной продукции осуществлялось в городе на 2 спиртоочистительных, 3 водочных и 5 пивоваренных заводах, 9 оптовых складах, в 140 ренсковых погребах, 23 трактирах, 5 питейных домах, 6 буфетах, 1 шинке, 5 водочных магазинах и 71 пивной лавке30. Сибиряки ежедневно употребляли в пищу продукты мясо– молочного рациона, так как в нашем регионе они были очень дешевы и доступны даже для небогатых людей. Основным сортом мяса была говядина, свинина и баранина употреблялись гораздо меньше. Старообрядцы вообще не разводили свиней и брезговали их мясо из-за их всеядности Горожане содержали и домашнюю пищу. Даже ректор Томского университета А.И. Судаков, человек состоятельный и бессемейный, держал в одном из университетских подвалов курятник 31. С наступлением морозов лишнюю птицу забивали, вычистив тушки, давали им заледенеть, а затем складывали в кадки и засыпали снегом. Мяса в Сибири употребляли значительно больше, чем в европейской части страны, поскольку оно было недорогим, а посты сибиряки (кроме старообрядцев) соблюдали не очень строго. Мясо шло в пищу свежее – «свеженина», соленое – «солонина» или вяленое – «провислое». Кроме домашних животных употребляли «зверину» и «дичину». Дичь играла большую роль в питании в северных районах. Зайцев, которых на севере Тобольской губернии добывали в большом количестве, называли здесь «польскими барашками». Мясо их продавалось в середине XIX в. всего по 25 коп. за пуд. На Тобольском рынке в 1863 г. пуд коровьего мяса, в зависимости от сорта, стоил от 1 руб. 20 коп. до 1 руб. 80 коп., баранина – от 1 руб. до 1 руб. 40 коп., сравнительно дорого ценилась телятина – от 2 руб. до 2 руб. 50 коп. за пуд. Куропатка и рябчик стоили 8–10 копеек штука, фазан – от 50 до 75 коп.32 Свинину чаще всего тушили с капустой, а говядину с картофелем. Готовили котлеты – из рубленного мяса или отбивные, к которым в качестве гарнира подавали картофельное пюре, маринованную тыкву или дикие яблочки. В мясной фарш иногда добавляли снег – «для сочности». Из печенки делали паштеты. На праздники в зажиточных домах делали беф-строганов, бифштексы, антрекоты, фаршированную курицу или поросенка. Любимыми сибирскими мясными блюдами были пельмени и так называемая «провесная говядина», в Восточной Сибири лакомством считались копченые оленьи языки и губы 33. Мясо для пельменей 74

рубили сечкой. Мясной фарш заворачивали в тесто в виде маленьких полукруглых пирожков и отваривали в воде. Ели их, вынув из отвара, с уксусом и сметаной. Пельмени готовили только зимой, обычно заготавливали по несколько мешков сразу и хранили на морозе в деревянных коробах. Вот какие строки посвятил сибирским пельменям Н.М. Ядринцев: «пельмени составляют по местному вкусу всю суть сибирской еды, совершенство кулинарного искусства, предмет благоговения и поклонения. Когда подаются пельмени, то все блюда бывают поражены паникой и не смеют являться на стол, присутствующие не смеют отказываться, сколько бы их не подавали. Со стороны кажется, – с юмором добавляет автор, – что пельмени наполнили все, что человек сыт до верха горла, берет боязнь, что они как из мортиры, под влиянием упругости и натиска, станут делать обратные изо рта выстрелы. Но это только так кажется. Сибиряк, потребивший их, только краснеет, и лицо его сияет удовольствием»34. Мороженые пельмени были очень удобной пищей во время зимних поездок. Купцы, приказчики, ямщики, отправляясь в дорогу, запасались морожеными пельменями. Приехав на станцию, кипятили воду, Сечка клали в нее пельмени, и через полчаса сытное кушанье было готово. Вообще питание в дороге было достаточно серьезной проблемой, особенно для людей прихотливых. Например, один из путешественников-дворян писал об обеде на станции: «после Омска мне нигде не подавали к обеду салфеток. Не подали и здесь. Обед мой состоял из двух блюд: на первое подали говядину с вареным картофелем в миске, а на второе – говядину с вареным картофелем на тарелке. Порциями здесь зато не стесняются»35. Другой путешественник, однако, остался доволен: «Что за первобытность нравов, что за прелесть сибирского хлебосольства, какая зажиточность, какой избыток. Пока лошадей перепрягают, приветливая хозяйка, либо мать старушка, либо молодица, хлопочут, чтобы хоть чем-нибудь угостить дорогого гостя; самовар всегда готов, а в обеденную пору – отличные щи и жаркое, и за это ничего не платиться, слышится одна приговорка: кушай голубчик на здоровье, кушай наш родимый!»36. Отправляясь в дорогу, сибиряки запасались большим количеством провизии. Это не удивительно, так, как, например, «быстрая» зимняя дорога от Томска до Иркутска занимала в то время не меньше месяца. При огромных расстояниях, которые сибирякам приходилось 75

преодолевать при поездках, продукты должны были занимать мало места и не портиться. Потому брали с собой целые мешки ватрушек и калачей (очень популярными были пшеничные калачи из Енисейска в форме буквы «Е», которые долго не черствели), намораживали целые горы пельменей. Брали с собой также копченые говяжьи языки, коровье и кедровое масло, кирпичный чай. Очевидец рассказывал: «Мороженые щи», «мороженые пельмени» – такие в дороге удобные консервы, что едва ли можно подыскать им равные – по удобству, питательности и легкости перевозки зимою… отрубленный кусок «мороженых щей», горсть «мороженых пельменей», положенные в кипяток, через 10 минут дают вкусное горячее кушанье»37. Летом в дорогу брали нарезанное полосками и высушенное в печи сырое мясо, крупу и сухари. На станциях ямщикам подавали завтрак из вчерашних щей, картофеля и капусты, поили чаем. Обед обычно состоял из щей, каши, блинов, картофеля. Такой порядок нисколько не менялся в зависимости от того, днем или ночью пришел обоз. Что же касается приказчиков и купцов, то они находились на особом положении. Их, как правило, проводили в чистую горницу, водки давали не рюмку, а бутылку, на закуску приносили горячие щи и «даже жареную говядину, а к чаю – печенье из крупичатой муки»38. Ипполит Завалишин красочно описал трапезу сибирских ямщиков во время остановок на станциях: «…стряпки несут тогда процессионно ялуторовские огромные чашки щей, как выражаются ямщики «с кнута», то есть с огня, с пылу, пар валит из них, как из паровозного котла, но разварное мясо ставится особо на деревянных блюдах. Артельщик крошит его мелкими кусками, бросит в каждую чашку щепотку соли, приотведает, щелкнет языком в знак смаку, и хлебание начинается молча. Быстро исчезают горы ломтей ржаного хлеба, столь же быстро исчезают и щи с крошевом. При возгласе «подливай» стряпки подливают и ямщики держатся при сем вот какого правила: едят «до отвалу», именно до тех пор, пока брюхо само уже откажется от щей. Тогда стряпки ставят на стол гречневую крутую кашу с маслом, которую ямщики так же едят до пресыщения. Потом едят молоко с папушником (пшеничным хлебом), а здесь, например, мед дешев, то и мед, с ломтями пшеничного. Все это запивается полуведерными жбанами густого кваса»39. «Провесную говядину» готовили таким образом: в январские морозы вешали на подставки, устроенные на кровле дома, куски говядины, слегка посоленной. Там мясо висело до пасхи, пока морозом и 76

ветром ее не высушивало, придавая особенный вкус. Провесную говядину брали с собой в дорогу, подавали на закуску. Это блюдо требовало крепких зубов. Молоко употребляли чаще сквашенным, из которого, оттопив его в печи и, откинув на решето, делали творог. Для приготовления сыра в творог добавляли несколько сырых яиц и держали его под гнетом. Способы употребления творога в пищу в Сибири были разнообразнее, чем в европейской части страны. Творог, например, отцеживали на решете, потом отжимали его в полотняном мешке, смешивали со сметаной и сушили в русской печи на листах, используя затем в ватрушках и с чаем. Много ели сыра: «Сыр находит себе хороший сбыт в Сибири и продается оптом по 9 руб. пуд, в розницу 11 руб. – цены, которых давно не знает Европейская Россия»40. Кроме того, приготовляли сухие сырники, мало известные русским в других районах. Приготовление сушеного сыра было широко распространено у местных тюркских народов, особенно у алтайцев, и, по-видимому, было воспринято от них русскими. Сушеный сыр мог храниться очень долго. Из молока также делали сметану, сливки, масло. Коровье масло обычно топили и хранили в кадках. Молочные блюда стали традиционным угощением на рождественские праздники, в частности мороженное в круглых формах молоко, которое называлось «сырчик». Замораживание молока являлось местным способом его консервации, удобным при сибирских морозах. Е. Авдеева-Полевая так описывает его приготовление: «Зимою, когда есть лишнее молоко, которое хотят сберечь, выливают парное в чистую кастрюлю, кладут в него чистую лучинку и выставляют на мороз. Через несколько часов оно замерзает, тогда вносят его в тепло, дают немного оттаять и за лучину вынимают из кастрюли; потом относят опять на холод и кладут в чистую кадушку, которую закрывают, чтобы молоко не ветрилось. Когда нужно употреблять, приносят его и растаивают. Не только молоко, но и сливки можно сохранять таким образом более месяца»41. Иногда перед замораживанием молоко смешивали с яйцами. Такую пищу удобно было хранить, брать с собой в дорогу. Высоким качеством отличалось сибирское масло, особенно с Алтая. Качество молока и масла зависели от состава трав, которые на лугах Алтая, особенно заливных, были очень разнообразны. Жирность местного молока была высокой (от 4 до 7%) и для изготовления одного пуда масла уходил всего 21 пуд молока. Сибирское маслоделие стало стремительно развиваться после проведения Сибирской железной до77

роги, а Западная Сибирь становится ведущим маслодельческим районом Российской империи, опередив такие старые центры маслоделия, как Вологодская, Ярославская губернии, Прибалтика. Перед мировой войной Сибирь поставляла от 60 до 90% российского экспортного масла и до 16% мирового экспорта. Сибирское масло поставлялось в Лондон и Глазго, Гамбург и Копенгаген – главные маслоторговые центры Европы. Дания, которая сама являлась крупнейшим в мире экспортером масла, в основном перепродавала сибирское масло в третьи страны под видом собственного. Несмотря на дальние перевозки, сибирское масло было конкурентоспособным, что определялось низкими ценами и высоким качеством. Например, пуд масла в 1913 г. стоил на Алтае от 8 до 16 руб., (в Вологде масло было дороже – 13–26 руб.), в Копенгагене пуд сибирского масла стоил 14–18 руб., в Лондоне – от 15 до 20. Интересен и тот факт, что стоимость экспортного сибирского масла превышала стоимость добываемого здесь золота. А ведь и по добыче золота Сибирь в России также стояла на первом месте42. Большую роль в питании сибиряков играла рыба. Популярным видом пищи была свежая и соленая рыба, которая в постные дни заменяла мясо. Окунь, щука, сом, сырок, максун стоили от 8 до 35 коп. за фунт; более дорогие сорта рыбы, как, например, максун, употребляли по праздникам. В Томске сушеный муксун подавали на закуску. Особенно ценились лосось, стерлядь, осетр, горбуша, байкальский омуль, хариус. Рыбу не только покупали, но пользовались и собственным уловом. В пищу употребляли свежую, мороженую, соленую, сушеную рыбу. С рыбой пекли пироги, из нее варили уху, ее жарили, солили, делали «тельное» (в виде котлет, жаркого), рыбный паштет, селедочный сыр – прокрученную на мясорубке селедку с тертым сливочным маслом. Из рыбы готовили и пельмени. Для этого хорошую жирную рыбу мелко рубили и по ложке заворачивали в раскатанное пшеничное тесто, после чего варили в небольшом количестве воды. Особой любовью пользовались пироги с рыбой, запеченной целиком, без рыбного пирога не обходился ни один праздник. Рыба считалась пищей полупостной, поэтому ее ели в нестрогие посты. На Крайнем Севере рыба часто составляла основу питания. В Сибири получило распространение сушение, или вяленье рыбы, сравнительно мало применяемое в европейской части страны. От местных народов были восприняты и основные способы заготовки сушеной рыбы и названия ее: юкола – вяленная рыба с костями, юрок – рыба вяленная без костей, порса – сушеная мелкая рыба. Однако основным 78

способом заготовки рыбы впрок являлась засолка. Рыбу на месте промысла потрошили и, не снимая чешуи, пластали, отдельно солили икру. Способ приготовления икры был прост: ее засаливали на 6–8 дней, смешивали с перцем, луком, добавляли немного уксуса и растительного масла. Отжатую и спрессованную икру хранили в бочках. Икру также варили в уксусе и в маковом молоке, пекли из нее блины (в крупчатую муку добавляли взбитую икру). Самой дорогой была паюсная икра – один из высших сортов черной икры осетровых рыб, засоленная в цельном виде в пленке, как она находилась в брюшной полости рыбы. Паюсную икру при употреблении резали ножом. Рыбий жир, почти не употреблявшийся русскими в европейской части страны, в Сибири получил широкое распространение и даже вывозился на ярмарки. Готовили его, перетапливая в котлах с небольшим количеством воды куски рыбы. Сибирячки считали жир линей особенно хорошим при выпечке пирогов43. В рационе сибиряков постоянно присутствовали овощи, особенно в постные дни. Огородничество было повсеместно распространено, хотя, конечно, на Севере климат не позволял выращивать многие виды овощей. Так, в северном Березове из огородных овощей родилась только редька, репа и капуста. При этом местные жители вовсе не обращали внимания на огородничество, которое могло бы служить значительным подспорьем для питания, не смотря на то, что пища жителей этих глухих и суровых мест не отличалась разнообразием. В южных же районах Сибири огородничество процветало. Много ели репы, добавляя ее в каши, начиняли пироги, ели пареной или печеной. Под влиянием переселенцев из южных губерний России, стали сажать тыкву, сахарную свеклу, расширили посевы огурцов, которые в больших количествах заготавливали на зиму. На севере, где изза заморозков огурцы не вырастали, их завозили. Капусту на зиму солили или квасили, порубив ее сечками в деревянных корытцах или мелко нашинковав. В Иркутске любили капусту «провансаль» – с яблоками и брусникой. В осеннее время готовили лакомство – пареную капусту. Снявши с корня, капусту клали в корчагу и парили, а потом съедали всей семьей. На зиму также мариновали тыкву, вареную морковь, дикие яблочки, солили черемшу, солили, сушили и мариновали грибы. Из грибов предпочитали рыжики и грузди. А вот сыроежки считались поганками, их практически не ели. 79

В городах также ели шампиньоны, которыми деревенские жители брезговали, так как они росли на навозных грядках. Картофель в Сибири начали выращивать только в XIX веке. В начале 40-х гг. правительство стало административным путем внедрять эту культуру. Насильственные приемы вызвали сопротивление крестьян, особенно старообрядцев, называвших картофель «чертовым яблоком». Однако постепенно, хотя и с трудом, картофель входил в быт. В некоторых городах мещане специально выращивали картофель на продажу. В пищу он употреблялся в отварном виде, как добавка в щи или как приправа к другим блюдам. Иногда картофель пекли и очень редко жарили с маслом или салом. Однако в зажиточных семьях, имевших разнообразный стол, практически не ели картофель, только изредка он шел на гарнир, гораздо большее значение имели соленые огурцы и квашеная капуста, особенной популярностью пользовавшиеся в постные дни. В качестве приправы делали «мурцовку». Это была мелко тертая «злая» редька, с резанным репчатым луком, толченым чесноком, и солью, которую заливали холодной водой и добавляли сметану. Постный стол был основан именно на растительной пище. Для него обычными были мучные изделия, похлебки и щи без мяса, каши (ячменная, просяная, гречневая, в богатых семьях ели также привозные – рисовую, манную, перловую, которые были значительно дороже) с постным маслом – подсолнечным, конопляным или кедровым, различным образом приготовленные овощи, пельмени с черемшой и картошкой. Щи в Сибири варили из ячменной крупы, по традиции северно-русской кулинарии. Похлебки готовили из гороха и овощей44. Постным блюдом были драчены. Готовили их так: дно и бока глубокой сковородки выкладывали толченой картошкой, пустое пространство заполняли или свежей капустой, или морковью с грибами и рисом. Сверху закрывали толченым картофелем, плотно защипывали по бокам и протыкали вилкой. После запекания в печке ели с маслом. Часто также готовили салат из картошки с луком, чесноком, перцем, заправленный постным маслом и уксусом45. Во многих районах Сибири, в частности, в Иркутске, в посты готовили много кушаний: разную рыбу, холодные, жаркие. Подавалась осетровая икра, потом кулебяка, иногда в аршин величиной, с осетриной, посыпанной визигой (продукт, приготовленный из хребта осетровых рыб). Рыбное жаркое готовили так: тушку рыбы толкли в тесто, середину начиняли визигой и жарили в масле. Это блюдо называлось 80

круглое тельное, и чем больше были кулебяка и тельное, тем считалось лучше. Надо сказать, что постных дней набиралось в году довольно много, почти столько же, сколько и «мясоедных», но, по отзывам современников, в Сибири только старообрядцы строго соблюдали посты. Тем не менее, в постные дни, даже на званых обедах, наряду со скоромными, обязательно подавали и постные блюда, «так как некоторые именитые купцы в постные дни скоромного не едят». Популярным лакомством и неизменным угощением на вечерках и посиделках были кедровые орехи, которые в больших количествах запасали в таежной полосе и на Алтае. Из них также отжимали кедровое масло. Иркутянка Лидия Тамм вспоминала, что в ее семье долгими зимними вечерами после ужина все собирались за обеденным столом, на котором стоял большой таз, а рядом лежал увесистый кулек кедровых орехов. Кто-то вслух читал книгу или газету, а остальные щелкали орехи и сбрасывали их в таз. Потом орехи прополаскивались, подсушивались, шелуха отвеивалась, а ядра прокаливались в печке до густожелтого цвета. Орехи толкли в керамической ступе керамическим пестиком до состояния кашицы. Затем кашицу подогревали в кринке, но следили, чтобы она не закипела. В кринку наливали из чайника кипяток. Все это тщательно размешивалось, и вверх поднималось масло, его сливали в отдельную посуду. Эту операцию повторяли до тех пор, пока не появлялось «молочко». Молочко сливали в другую посуду и снова повторяли операцию, пока оно не переставало появляться. Молочко это пили с чагой – березовым грибом. Оставшийся кедровый жмых скатывали в коврижку, получалась избоина. Ее ели как пастилу, или клали в чай. Избоину держали в чулане, она могла храниться всю зиму не портясь и не замерзая46. Во второй половине XIX и даже в начале XX в. фрукты в Сибири были редкостью, так как местное садоводство было очень слабо развито, а цены на все привозные продукты были очень высокими. Выращивались в основном яблоки, крыжовник, вишня, малина, которые «требовали рачительного ухода и покрышки на зиму»47. Даже в купеческих семьях фрукты нечасто появлялись на столе – в основном по большим праздникам. Фрукты и привозные сладости вообще были доступны только богатым. Широко распространенным было жевание серы – смолы лиственницы: «Каждый сибиряк жует серу и после еды, и для чистки зубов, но только не на глазах у посторонних»48. Для приготовления серы брали смолу лиственницы, клали ее в горшок и ставили в печку, в легкий 81

жар на несколько часов, затем остужали. Серу продавали в виде лепешек и палочек. В общем, ели сибиряки вкусно и много, что не раз отмечалось местными публицистами: «если мы всмотримся внимательнее в тюменскую жизнь, наблюдателю представится, что главная цель, двигающая сила и важнейшая ее функция есть еда, остальные же занятия побочные, второстепенные»49. О сибирских купцах пореформенного времени очевидцы отзывались так: «Жили по старинке. Вставали в 5–6 часов, в 8 выезжали уж на длинных долгушах из дому посидеть в лавках и, перекинувшись словом, другим, собирались поочередно то у одного, то у другого часам к 11-ти на пирожок и, конечно, сибирский. Ели просто: неизбежный пирог из сырой запеченной рыбы, домашняя красная и черная икра, соленые грибы, соленые капуста и огурцы, квас и тертая редька … Пили водку и пили жестоко. В качестве деликатеса употребляли мадеру № 122 с рижским бальзамом»50. А вот еще более резкие слова: «Никаких серьезных интересов, высоких стремлений, запросов у местного населения не было. В центре всего стояла утроба. Не ели, а жрали, не пили, а упивались. Вся атмосфера города была насыщена шаньгами и пельменями»51. Праздничные обеды были особенно обильными. Для званых обедов готовили множество блюд. В праздничный день хозяйки стремились порадовать гостей обилием съестного: подавали по 10–20 блюд из домашней птицы, мяса, рыбы, овощей, ягод, грибов. Готовили студень, тельное из рубленной рыбы, жаркое, отварное мясо, яичницу. На праздники подавалась лучшая еда, но, кроме того, имелись специальные блюда, приуроченные к определенным празднествам. К религиозным праздникам полагалось особое угощение. К Крещению хозяйки выпекали кресты из сдобного теста. Святки проходили с обильными застольями, при этом считалось обязательным преобладание мясных блюд. Особенно заботились о рождественском столе, так как, по поверьям, его изобилие способствовало обеспечению семьи пищей на весь год. На Рождество горожане жарили целиком гуся или поросенка. В Рождество и Новый год готовили заливное (студень, холодец, к которому подавали хрен или квас). К праздничному столу подавалась разнообразная выпечка и напитки. Масленицу праздновали в каждом доме, и памятна она прежде всего вкусной и обильной едой. Это праздник был знаменит горячими золотистыми блинами, оладьями, вафлями. Хозяйки заранее собирали много молока и сметаны, масло, яйца, творог, напекали горы блинов. Их 82

готовили различными способами: из кислого опарного теста (блины), из пресного жидкого теста на молоке и яйцах (блинчики). Блины ели, обмакивая в блюдо со сметаной, с вареными яйцами, смешанными с молоком, с растопленным маслом. Кроме того, блины складывали стопкой и промазывали маслом, сметаной, болтушкой из разведенных молоком яиц, а затем толстый пирог-блинник запекали в печи. Пасха также славилась праздничной едой: хлебный кулич, сырная пасха, крашеные яйца. Яйца красили в красный и желтый цвета «луковым пером» и травой – серпухой. Обрядовую еду собирали на чистой салфетке: творог в блюде, на нем кулич, вокруг – крашеные яйца. Эту еду святили в церкви, а потом ею «разговлялись», при этом первым, по обычаю, съедали яйцо. Готовили в течение пасхальной недели скоромные блюда: мясные похлебки, нарезанное и обжаренное мясо, молочные каши, блины, различную выпечку52. Даже в малообеспеченных семьях старались организовать хорошее угощение. Вот описание пасхального стола в семье небогатых интеллигентов: «Полдень. Начинают собираться гости. На столе в гостиной пасхальная панорама, от которой у меня слюнки текут: куличи с глазурью, пасха с миндалем, разноцветные крашенные яйца, семга, икра, пирожки, индюшка, водка, вина, ликеры и прочая, и прочая, и прочая»53. Праздничная трапеза была главным элементом семейных событий: именин, крестин, свадеб. По воспоминаниям С.Я. Елпатьевского, в Енисейске во время именин обычно «обедали в двух больших комнатах за длинными столами, уставленными бесчисленными пирогами, огромными нельмами. Долго обедали, а потом был ужин, а между обедом и ужином опять закуска и опять, конечно, выпивка»54. Порядок блюд на званом обеде был такой: сначала подавали холодные закуски, затем суп и щи, потом соусы и жаркое. Большие чаши с супом и щами подавали на стол и кто-нибудь из родственников разливал по тарелкам. Для званых обедов готовили множество блюд. В большие праздники в богатых домах на столе сменялось 15–20 перемен блюд. На стол ставилось пиво, квас, мед, вино, наливки. После обеда женщин угощали пряниками, орехами, изюмом и ягодами, варенными в сладком сусле. Обилие и разнообразие блюд праздничного обеда сибирского купца трудно вообразить в наше время. Вот как описывает такой обед Авдеева-Полевая: «Окорок ветчины целый; кость у него обвита мелко выстриженною бумагою и завязана ленточкою; окорок свежей свинины или буженины, убранный таким же образом, поросенок, обсыпанный яйцами; курицы, тоже обсыпанные яйцами; утки, убранные таким же 83

образом. Дичина, тетерки, глухие тетерева, обложенные лимонами. К холодным блюдам подавали лимонный сок, уксус и горчицу. К супу и щам подавали пирожки, более жаренные в масле, их называли спускными. Соусы подавали сначала кислые, потом сладкие: с говядиной, в виде небольших круглых котлет, с луком – красный; с почками тоже красный, кислый, с курицей – белый соус. Пшенник, в соуснике запеченный, с яйцами и сахаром. Жаркое всех родов подавали каждое разно. К жаркому огурцы соленые, огурчики в тыкве, грузди и рыжики соленые, капуста свежая шинкованная, летом зеленый салат, арбузы и дыни соленые. Пирожные: пирог сладкий, слоеный; торты разными манерами, слоеные, их называли тарки; вафли, кольца, кудри, стружки, трубочки, розочки, наливашники двух сортов; бисквиты, большой бисквит, испеченный в кастрюле; миндальное разное, в формах печеное, крестиками, с вареньем; желе и бланманже (желе из сливок или миндального молока – Ю.Г.)»55. Званым обедам придавали большое значение. Н.М. Ядринцев писал, что кроме прямой и насыщающей функции сибирского обеда были еще дополнительные функции – социальная, эстетическая, этическая: «Приглашение на обед после первого визита считался знакомым и принятым в дом, неприглашение означало нежелание водить знакомства; отказ со стороны приглашаемого от обеда принимался как обида, выражение враждебности и неприязни. Угощение и обед в Сибири при осложняющихся отношениях жизни получает значение официальное, политическое и дипломатическое. Угощают деловых и нужных людей, угощают начальство. В обедах выражаются все торжества, овации, демонстрации, причем красноречие предоставляется блюдам, а гости молчат».56 Собираясь в гости к родственникам и знакомым, приносили с собой гостинцы: «… в ящике под сиденьями стоят короба с разными тонкими гостинцами, с конфетами в затейливых коробках от Трамбле из Москвы, с шоколадом, пряниками, с мороженым, виноградом и яблочками, со свежими лимонами и другими дорогими лакомствами»57. Существовали неписаные правила поведения за столом. Лидия Тамм вспоминала, как ее, тогда еще маленькую девочку, обучала этим правилам тетя: «Доедать все подчистую на тарелке не положено, не дай бог еще хлебом подлив собирать. Ты что, с голодного мыса, что ли приехала? Обязательно на тарелке крошечку недоеденного нужно оставить. Дома ешь печенье и сахар сколько хочешь, а в гостях бери одну или две конфетки, а то будто отродясь дома не ел и дорвался до бес84

платного. Чай в стакане помешала, а ложку клади рядом, когда чай размешиваешь, ей не брякай. Когда берешь чашку, мизинец не оттопыривай. Не клади локти на стол, ногу на ногу, не откидывайся на спинку стула. Не кусай хлеб, а отламывай его маленькими кусочками. Не разговаривай прежде чем кусок не прожевала, за столом вообще меньше говорить нужно. Это только во время званого обеда за столом говорят, особенно между тостами. Котлеты, паштеты, рыбу вилкой отделяй, не режь ножом. Если ешь пищу, которую нужно резать, а не умеешь вилкой в левой руке управлять, лучше не бери такую пищу, не позорься. Не бери, как наши деревенские знакомые, блюдце в руку, не оставляй на чашке недоеденный сахар. Не лезь в солонку рукой, бери специальной ложечкой. Сахар кусочками, наоборот, берут рукой или большими щипцами. Пей беззвучно, не прихлебывай и не дуй в стакан. Своей вилкой в общую тарелку за куском не лезь. Мясо все сразу не разрезай, а по одному кусочку. Гостям говори: «Кушайте!», а про себя не говори: «Я кушаю», а говори: «Я ем». После еды вилки, ложки, ножи клади не на скатерть, а на свою тарелку. В гостях хозяйское кушанье хвали, хотя бы оно тебе и не нравилось, не хвастайся, что ты хорошо готовишь, если хочешь какой-то свой рецепт хозяйке дать, то делай это ненавязчиво. Тарелку с супом наклоняй от себя, старайся ложкой не стучать»58. Нужно заметить, что все эти правила актуальны и в наше время. Для приготовления пищи в состоятельных семьях пользовались услугами наемных кухарок и стряпух. Некоторые богатые купцы даже держали выписанных из столиц поваров. Труд наемных работников также использовался в различных домашних работах, хотя специальную прислугу для домашнего хозяйства держали далеко не все торговцы. Так, о жене одного из богатейших бийских купцов конца XIX в. современник писал: «Старуха Сычева при полумиллионном капитале мужа сама везде поспевает по домашности и хотя ей за пятьдесят лет, но она сама для своей семьи варит даже щи и готовит кушанье»59. Конечно же, питание горожан было неодинаковым, что объяснялось этнографической, сословной и социальной неоднородностью населения. Зажиточные слои активно вовлекали в пищевой рацион новые, привозные продукты. Писатель В.В. Романов говорил от лица петербургского чиновника: «…кухня и вино у богатых сибиряков лучше той стряпни, которую мы едим в ресторанах»60. Более строго относились к выбору съестных припасов старообрядцы, избегая покупных, хмельных и иных, с их точки зрения «нечистых» продуктов питания. 85

Очень просто питались призреваемые в богадельне. Например, в 1870-х гг. призреваемому в богадельне Томского мещанского общества полагалось в непраздничные дни мяса – ¾ фунта, в праздничные дни (Рождество и первые три дня Пасхи) – 1 фунт, (на Пасху также пекли куличи и выдавали по 1 яйцу), масла коровьего – 3 золотника (12,8 г), крупы на кашу для 50 чел. – 15 фунтов (чуть больше 120 г на человека), на щи – 2 фунта, гороху на 50 чел – 25 фунтов, капусты – ½ ведра, чаю кирпичного – 7 кирпичей61. По свидетельствам современников, хуже всего были обеспечены горнозаводские рабочие: «В общем, мастеровые живут бедно… ограничиваются самою простою и грубою пищей… иногда одним хлебом, квасом и луком»62. Еще в начале XIX в. различия между посудой и утварью, бытовавшей у горожан, и той, что использовалась в сельской местности, стали все более очевидными. Среди верхушки горожан в изобилии была дорогая посуда, ею особенно торжественно обставлялись приемы гостей. Немалую роль при этом играло и тщеславие, желание, чтобы было не хуже чем у других. Лидия Тамм пишет, что именно поэтому «и появились в нашем доме различные формы для заливных, куличей, бабок, пасх, вырезки фигурные для овощей и пряников, мороженицы, вафельницы для сырых и сухих вафель, рыбницы для паровой рыбы. В разных баночках и флакончиках – специи»63. Горожане широко использовали стеклянную посуду: стаканы, рюмки, графины и пр. Все больше применяли фарфоровую и фаянсовую посуду. Быстро распространялась металлическая посуда (кастрюли, миски, поварешки, вилки, сковородки), включая эмалированную. Предпочтительнее была медная посуда. Посуда не только привозилась из европейской части страны, но и изготовлялась на местных предприятиях. В Сибири работали несколько стекольных заводов, выпускавших кроме оконного стекла и стеклянную посуду, в том числе и хрустального стекла. В Иркутске работала фабрика, производившая фарфор и фаянс. Сковородки, чугунки, кастрюли изготавливались на железоделательных заводах и местными ремесленниками. Доброй славой пользовались изделия тюменских гончаров. Чашки, блюдца, корчаги, горшки тюменской работы отличались прочностью и чистотой отделки. Покрытые глазурью, они не трескались от жары и долго сохраняли блеск64. В домах горожан среднего достатка обычно была кладовка, в которой хранили утварь: глиняную посуду, деревянные ведра, деревянные 86

или железные ушата, кадки и кадочки, медные тазы, чугунки, горшки, корчаги для кваса, бочонки, лагуны и т.д. в амбарах находились лари и кадки, ящики, бочки и полубочья. Зерно и муку хранили в деревянных ларях и холщовых мешках. В сенях держали в деревянных Ухват бочках квашенную капусту и засоленные грибы, моченые ягоды и другие продукты. Ухваты, сковородники, кочерги держали под печкой. Посуду для повседневного приготовления пищи хранили рядом с печным углом и прилегающей стеной. От правильного и удобного хранения утвари в доме зависели быстрота приготовления еды и ее качество. Для хранения посуды применяли шкафчики-поставцы. Верхняя часть шкафа имела несколько полок и служила для хранения праздничной посуды, среди которой нередко можно было встретить фарфоровые сервизы или отдельные предметы – чайницы, сахарницы, чайники, чашки с блюдцами. Неизменной принадлежностью каждой хозяйки был чугунный горшок (чугунок) для приготовления щей. Оставленные в печи, они хорошо упревали, становились вкуснее и наваристее. Этому способствовала своеобразная форма горшка, благодаря чему тепло, идущее от печи, равномерно распределялось по сосуду, в нем никогда ничего не пригорало. В хозяйстве имелись и более мелкие горшки, в них щи разогревали. В Сибири, где в обычае было морозить молоко, в доме держали долбленые из дерева или дощатые корытца и специальные ножи-скребла для настругивания необходимого количества молока. Капусту для засолки и мясо для пельменей рубили сечкой – небольшим овальным топориком. На стол чай, кофе и другие напитки в чашках с блюдцами или стаканах подавали на подносе. Они были разнообразной формы: круглые, овальные, квадратные, многоугольные. Ценились жостовские подносы, отличавшиеся яркой окраской и не боявшиеся горячей воды. В сервировке гостевого стола средние слои населения пытались подражать городской верхушке, что иногда приводило к комичному эффекту. Для примера приведем описание сервировки стола зажиточного мещанина в восточносибирском городе: «На двух простых полках, покрытых расшитыми полотенцами, стояли несколько серебряных куб87

ков, стоп, бокалов, чайников, сахарниц и небольшой серебряный самовар. На самой середине неумело накрытого стола в виде украшения высился огромный судок накладного серебра, с пустыми хрустальными графинчиками и баночками. Уксус подали отдельно, в большой бутылке с ярко раскрашенными ярлыками. Соль, перец и сахар были насыпаны горками на больших блюдечках, а вместо горчицы стояла банка из-под помады с насыпанным стертым в порошок сухим хреном. На отдельном столике выделялись разновидные бутылки с расписными и раззолоченными ярлыками, большой кусок старого рассыпающегося честеру и несколько селедок, накрошенных большими кусками и пересыпанных луком в объемистом фарфоровом салатнике»65. Практически во всех семьях делались заготовки продуктов на год. Авдеева-Полевая писала: «В достаточных домах все заготовляется впрок, годовое: мука, разная крупа, семя конопляное, орехи кедровые, брусника, масло коровье; на зиму заготовляли солонину, капусту многими манерами, огурцы, грузди, рыжики, обварные грибы, варенье разное, овощи, коренья: к лету приготовляли ветчину, рыбу, языки, говядину провесную. Во многих домах макали свечи, два раза в год: осенью и в марте; делали свой солод; посылали служителей за дровами, за вениками».66 Продукты обычно закупали большими партиями, что было более выгодно. В отличие от привозных товаров, продукты в Сибири были очень дешевы. Так, известный ученый-зоолог, автор знаменитой «Жизни животных» Альфред Брем, посетивший Барнаул в 1876 г. был удивлен дешевизной продуктов питания, – «Общественной жизни и связанному с этим гостеприимству способствуют низкие цены на продукты питания. Так, пуд ржаной муки стоит здесь при обычном урожае только 20 коп., в неурожайные годы – не более одного рубля. Пшеничная мука продается обычно по 30–40 коп… Соответственно низки и цены на мясо. Во всей Сибири господствует обычай закупать мясо осенью и замораживать его на всю зиму; эта говядина стоит тогда по 40–50 коп., за пуд, но и летом цена пуда составляет только 1,2–1,3 рубля, самое большее 1,5 рубля. Теленок, уже отнятый от коровы, стоит 2–3 рубля, баран 1,5 и до 3 рублей, не более, хорошая свинья – 3 рубля, но окорок уже 1,5 рубля; взрослая телка – до 15 рублей… Пуд масла стоит 4–5 рублей, пуд меда – 4 рубля. Овощи настолько дешевы, что не стоит и подсчитывать цены: пуд картофеля стоит редко более 15 коп., кочан капусты – 1 до 1,5 коп., сотня огурцов в августе – не 88

более рубля, сотня отличных арбузов, которые возделываются здесь, недалеко от города… – тоже не дороже… Но зато дороги все товары европейской промышленности и все колониальные товары. Пуд сахара стоит 10–11 рублей, фунт кофе – 80–90 коп. и до одного рубля, чай, который пьют все, за исключением разве некоторых староверов, – от 90 коп. до 1,6–1,7 рубля. Лимоны, которые привозят и сюда, стоят, смотря по сезону, как от 1 до 3 пудов картофеля, а апельсин как 1–5 пудов картофеля»67. В отличие от добротных местных продуктов, привозные далеко не всегда отличались высоким качеством. Купцы, пользуясь слабой развитостью сибирской промышленности, высоко поднимали цены, стремились сбыть в отдаленный район что похуже. Сибиряки жаловались: «А между тем все привозное дорого и из рук вон плохо… Табак привозится нарочно для Сибири под особенными бандеролями, на которых выставляются самые высокие цены, а в Ирбите в одно время была лавка с надписью: «здесь приготовляются херес и мадера для Сибири»68, «в последние годы стало известно, в каких широких размерах производится подделка чая. Москва служит главным центром этого благородного промысла, перерабатывая и пуская в продажу спитой чай, смешанный с разными травами»69. Практиковались и более опасные для покупателей махинации, вплоть до фальсификации товаров. Так Ипполит Завалишин отмечал, что оптовые торговцы подмешивали на Ишимской ярмарке в жировой товар известь, муку, даже песок. Фальсифицировались напитки, – современник писал, что в Сибири в продаже «есть даже «собственные» вина, нигде никогда не слыханные, как, например «фаяльское», переименованное за вкус и впечатление в «русский мордоворот», о вкусе которого лучше всего выражался волостной писарь, который в рюмку водки подливши красного уксуса, попивал да похваливал: «Совсем настоящее фаяльское вино-те!»70. Тем не менее, заказать торговцам можно было все, что угодно. Английский художник Томас Аткинсон, проживший несколько лет в Сибири, писал о Барнауле 1840-х гг.: «Что касается потребностей в продовольствии, рынок (гостиный двор) предлагал по высоким ценам наиболее экстраординарный подбор товаров, включая французские шелка, муслины и шляпы, сардины, английский портер, шотландское пиво, портвейн, мадеру и оружие»71. Постепенно в сибирских городах развивалась и сфера общественного питания. Состоятельные горожане, особенно купцы, часто по вос89

кресеньям и праздникам ходили в ресторан, чтобы выпить чаю и встретиться с деловыми партнерами и друзьями. Сеть подобных заведений в крупных городах была к началу XX в. уже довольно значительной. Например, в Томске в 1910 г. было 15 ресторанов и трактиров, 19 харчевен и чайных, 89 пивных и винных лавок72. Самым престижным в городе был ресторан при гостинице «Европа», куда был открыт вход только самым именитым гостям. Заведением попроще был трактир со «столичным» названием «Славянский базар», построенный в 1888 г. на средства города, который сдавался в аренду. Среди купцов средней руки популярным был также ресторан «Кавказский погреб». Рестораны низшего разряда назвались трактирами. Свое название они уже не оправдывали, поскольку стояли не на проезжих дорогах – трактах, а на городских улицах. Обычно трактиры и чайные имели две половины: одна – для публики попроще, для «чистой» публики – другая. Обслуживали здесь половые. Особой чистоты не было, но кормили сытно. Здесь обедали мелкие торговцы, приказчики, трудовой люд, вечером собирались компании, случалось, бывали скандалы и драки, слышались свистки, появлялся городовой, кого-то вели в участок, Половой других вышибали. Меню во всех трактирах было самым демократичным и разнообразным. На любой вкус и кошелек: и пустые щи, и жареный поросенок с хреном и семга и молочные каши. Но в основном кормили в трактирах щами, горохом, кашей, поджаренным вареным мясом с луком, дешевой рыбой. Цены в таких заведения были невысоки. Часто сюда заходили просто попить чаю. Не доверяя чистоте посуды, сами споласкивали ее. При заказе порции чая подавали два белых чайника: один маленький – для заварки, другой – побольше, с кипятком; крышки были на цепочках, а носики в оловянной оправе, чтобы не разбивались. Такой заказ назывался «пара чаю»73. В нее также входили четыре куска сахару на блюдечке. Кипятку можно было требовать сколько угодно, пока не выпивался заваренный чай. В конце XIX в. пара чаю стоила 5 коп. Но можно было также выпить стакан чаю из большого общего самовара. 90

У многих трактиров была постоянная клиентура, особенно в обеденное время. Наиболее богатые клиенты могли заказать обед из трактира на дом или в контору. Большой популярностью у простолюдинов пользовался большой трактирный самовар, стоявший обычно у буфетной стойки, и к чаю дешевые баранки, бублики, пряники, плюшки. Сытный обед с большими порциями не наносил серьезного урона кошельку, а разнообразие в пище заставляло приходить в трактир ежедневно. Многие трактирные заведения работали с шести утра и до двух-трех часов ночи, и всегда там была горячая еда74. В «Кухмистерских», особенно в Иркутске часто хозяевами были кавказцы. Здесь можно было съесть шашлык и запить настоящим грузинским вином. Хозяин такого заведения встречал посетителей в черкеске и широким жестом приглашал: «Заходи дорогой, гостем будешь». Если было желание отведать пирожного или кислого молока, то к услугам горожан были «Кондитерские» и заведения под вывеской «Мацони». Здесь можно было попробовать не только мацони (кисломолочный напиток), но и настоящую мечниковскую простоквашу. Она продавалась в белых керамических горшочках и была посыпана сверху толченой корицей с сахарной пудрой. На столик ее подавали девушки в кружевных фартучках с наколкой на голове. В некоторых аптеках продавали кефир. На улицах было много морожениц. Мороженое было двух сортов: сливочное и молочное, и стоило 5 копеек порция. Продавец на дно квадратной формочки клал вафлю, ложкой накладывал мороженое, покрывал сверху такой же вафельной пластинкой и выдавливал квадратный брикет75. Со временем торговля развивалась и становилась более цивилизованной. В конце XIX в. в Сибири появляются специализированные бакалейные и гастрономические магазины. Ассортимент их был очень широким, нисколько не меньше, чем в городах Европейской России. Об этом свидетельствуют торговые рекламы, которые печатались в торгово-промышленных календарях, газетах, коммерческих изданиях. Местные торговые компании стремились заполучить товары максимально большего числа поставщиков. В магазине бийского купца Татарникова насчитывалось более 100 наименований только спиртных напитков. Многие крупные купцы, заботясь о расширении ассортимента товаров, сами периодически ездили в Москву и Варшаву для заключения сделок. В Томске, например, существовало «Венское колбасное и гастрономическое заведение А. Фильберг и Кº» которое обес91

печивало томичей очень качественными продуктами. Недаром в 1892 г. на промышленной и сельскохозяйственной выставке в Красноярске гастрономические изделия Александра Фильберта были удостоены золотой медали. В витринах магазина покупатели буквально любовались «фаршированной свиной головкой, сочными сольтисонами, румяными окороками, толстыми и тонкими колбасами с названиями в честь всех стран и народов, овощными консервами»76. Витрины подобных магазинов оформляли лучшие художники, купцы на них денег не жалели, стремясь завлечь покупателя: «Вот продуктовый магазин… В витрине представлена целая картина: уютная столовая, за столом сидит семья. Манекены так хороши, что воспринимаешь их как живых людей. На столе пластинками нарезана колбаса двух сортов, швейцарский сыр, открыта банка шпрот, золотится селедочка и возвышаются бутылки с разноцветными наливками: зеленой – имбирной, желтой – яблочной. Стоит всеми любимый кагор – церковное вино. Батон пеклеванного хлеба (хлеб из лучших сортов ржаной муки мелкого помола – Ю.Г.) и сифон сельтерской воды завершают великолепие. Все это искусно сделанные муляжи, но ты об этом уже не думаешь»77. В целом питание сибиряков XIX столетия было обильнее, чем жителей европейской части страны, а блюда разнообразнее. Даже сибирский крестьянин питался «как дай Бог чиновнику средней руки в Петербурге». Сами сибиряки отмечали, что: «обилие пищи, способы сибирского питания… наложили печать на организацию и характер сибиряка. В Сибири мы встречаем более чем где-либо людей приземистых, ширококостных, крупных размером, увесистых, которые подают все признаки упитанности. Сибиряк холоден, рассудочен, отличается отсутствием всякой сентиментальности и какой-то высокомерной бесстрастностью и презрением к идеальному»78. ПРИМЕЧАНИЯ 1 Рубакин Н. Рассказы о Западной Сибири или о губерниях Тобольской и Томской и как там живут люди. М., 1908. С. 74. 2 Петров М. Западная Сибирь: Губернии Тобольская и Томская. М., 1908. С. 85. 3 Словцов П.А. Историческое обозрение Сибири. Ч. IV. СПб., 1886. С. 289–299. 4 [Ядринцев Н.] Семилужский Н. Письма о Сибирской жизни // Дело. 1868. № 5. С. 73.

92

5

Липинская В.А. Пища русских сибиряков // Этнография русского крестьянства Сибири XVII – середины XIX в. М., 1981. С. 194. 6 Рубакин Н. Указ. соч. С. 74. 7 Щукин Н. Житье сибирское в древних преданиях и нынешних впечатлениях // Записки иркутских жителей. Иркутск, 1990. С. 215. 8 Конюхов И.С. Кузнецкая летопись. Новокузнецк, 1995. С. 72. 9 Рубакин Н. Указ. соч. С. 74 10 Жиров А.А. Чайный путь и Кяхта // Земля Иркутская. 2000. № 12. С. 66. 11 Чехов А.П. По Сибири (путевые очерки и письма). Иркутск, 1939. С. 68. 12 Петров М. Указ. соч. С. 85. 13 Беловинский Л.В. Энциклопедический словарь российской жизни и истории. XVII – начало XX в. М., 2003. С. 857. 14 Авдеева-Полевая Е. Записки и замечания о Сибири // Записки иркутских жителей. Иркутск, 1990. С. 36. 15 Ядринцев Н.М. Сибирское хлебосольство // Восточное обозрение. 1893. 9 мая. 16 Струве В.В. Воспоминания о Сибири. 1848–1854 г. СПб., 1889. С. 44. 17 Скалозубов Н.М. Из поездок по Тобольской губернии в 1895 году. Тобольск, 1896. С. 14. 18 [Ядринцев Н.] Семилужский Н. Указ. соч. С. 95. 19 Рубакин Н. Указ. соч. С. 27. 20 Шелегина О.Н. Адаптация русского населения в условиях освоения территории Сибири. М., 2001. С. 31–32. 21 Тамм Л.И. Записки иркутянки. Ч. I. Иркутск, 2001. С. 35–36. 22 Мариупольский А.М. Винокурение и виноторговля на Алтае во второй половине XIX в. // Предпринимательство на Алтае XVIII в. – 1920-е годы. Барнаул, 1993. С. 57. 23 Липинская В.А. Пища русских сибиряков // Этнография русского крестьянства Сибири XVII – середины XIX в. М., 1981. С. 186. 24 Скубневский В. Барнаул купеческий // Алтай. 1994. № 4. С. 145. 25 Обзор Томской губернии за 1890 г. Томск, 1891. С. 18. 26 Засосов Д.А., Пызин В.И. Из жизни Петербурга 1890–1910-х гг.: Записки очевидцев. СПб., 1999. С. 121–122. 27 Кулаев И.В. Под счастливой звездой. Воспоминания. М., 1999. С. 238. 28 Чехов А.П. По Сибири (путевые очерки и письма). Иркутск, 1939. С. 32. 29 Голодовиков К. Город Тобольск и его окрестности. Исторический очерк. Тобольск, 1887. С. 32. 30 Иркутск в панораме веков: Очерки истории города. Иркутск, 2002. С. 182. 31 Лясоцкий И.Е. Записки старого томича. Томск, 1954. С. 59. 32 Тобольские губернские ведомости. 1863. № 10. 33 АРГО. Разр. 59. Оп. 1. Д. 15. Т. II. Л. 36. 34 Ядринцев Н.М. Сибирское хлебосольство.

93

35

Телешов Н. За Урал. Из скитаний по Западной Сибири. Очерки. М., 1897. С. 171. 36 Струве В.В. Воспоминания о Сибири. 1848–1854 г. СПб., 1889. С. 14. 37 Чукмалдин Н.М. Записки о моей жизни. М., 1902. С. 169–170. 38 Асалханов И.А. Социально-экономическое развитие Юго-Восточной Сибири во второй половине XIX в. Улан-Удэ, 1969. С. 238. 39 Завалишин И.И. Описание Западной Сибири. Т. 1. М., 1962. С. 182– 183. 40 Скалозубов Н.М. Из поездок по Тобольской губернии в 1895 году. Тобольск, 1896. С. 5. 41 Авдеева-Полевая Е. Указ. соч. С. 30. 42 Скубневский В.А. Маслоделие и маслоторговля на Алтае в конце XIX – начале XX вв. // Предпринимательство на Алтае. XVIII в. – 1920-е гг. Барнаул, 1993. С. 77–78, 83. 43 Липинская В.А. Пища русских сибиряков // Этнография русского крестьянства Сибири XVII – середины XIX в. М., 1981. С. 184. 44 Шелегина О.Н. Указ. соч. С. 36. 45 Тамм Л.И. Указ. соч. С. 35. 46 Там же. С. 34–35. 47 Абрамов Н. Город Тюмень // Тобольские губернские ведомости. 1858. № 50. 48 Тамм Л.И. Указ. соч. С. 60. 49 Семилужский Н. Письма о Сибирской жизни // Дело. 1868. № 5. С.73. 50 Сибирский вестник. 1891. 14 сентября. 51 Майский И.М. Воспоминания советского посла. Кн. 1: Путешествие в прошлое. М., 1964. С. 43. 52 Шелегина О.Н. Указ. соч. С. 43–45. 53 Майский И.М. Перед бурей. М., 1945. С. 12. 54 Елпатьевский С.Я. В Сибири (из воспоминаний). Новосибирск, 1938. С. 173. 55 Авдеева-Полевая Е. Указ. соч. С.3-54. 56 Ядринцев Н.М. Сибирское хлебосольство. 57 Лухманова Н.А. Очерки из жизни в Сибири. Тюмень, 1997. С. 59. 58 Тамм Л.И. Указ. соч. С. 37. 59 Центр хранения архивного фонда Алтайского края (ЦХАФ АК). Ф. 77. Оп. 1. Д. 9. Л. 23об. 60 Романов В.В. За Урал! Рассказ из воспоминаний о Сибири // Русский вестник. 1883. № 6. С. 438. 61 ГАТО. Ф. 130. Оп. 1. Д. 19. Л. 243. 62 Липинская В.А. Старожилы и переселенцы. Русские на Алтае XVIII – начало XX в. М., 1996. С. 157–158. 63 Тамм Л.И. Указ. соч. С. 33. 64 Копылов Д.И., Князев В.Ю., Ретунский В.Ф. Тюмень. Свердловск, 1986. С.35-36. 65 Романов В.В. Указ. соч. С. 457. 66 Авдеева-Полевая Е. Указ. соч. С. 16.

94

288.

67

Брем А.Э. «…не в розовом цвете…» // Алтай. 1995. № 4–5. С. 287–

68

Семилужский Н. Письма о Сибирской жизни // Дело. 1868. № 5.

С. 79. 69

Исаев А.А. Большие города и их влияние на общественную жизнь. Ярославль, 1887. С. 42. 70 Телешов Н. За Урал. Из скитаний по Западной Сибири. Очерки. М., 1897. С. 74. 71 Atkinson T.W. Oriental and western Siberia: A Narrative of Seven Years’ Explorations and Adventures in Siberia, Mongolia, the Kirghis Steppes, Chinese Tartary, and Part of Central Asia. London, 1858. P. 333–334. 72 Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 1290. Оп. 5. Д. 246. Л. 2об. 73 Засосов Д.А., Пызин В.И. Указ. соч. С. 125–126. 74 Репина Т.А. Трактир как социальный фрагмент русской жизни // История российского быта. СПб., 1999. С. 64. 75 Тамм Л.И. Указ. соч. С. 59. 76 Сибирский вестник. 1892. 25 сентября. 77 Тамм Л.И. Указ. соч. С. 64–65. 78 Ядринцев Н.М. Сибирское хлебосольство.

95

Глава IV. ДОСУГ И РАЗВЛЕЧЕНИЯ Специфика сибирского региона, проявлявшаяся в составе населения, особенностях развития городов, экономике и т.д., влияла и на сферу досуга. Многие современники отмечали это: «России не чувствуется в Сибири… нет хороводов, нет русской пляски, нет говора русского, не слышно даже брани – той брани, которая, я был уверен, перейдет с русским человеком через всякие Уралы»1. Бытовой уклад горожан во многом определялся социальной принадлежностью. В городах общественная жизнь представляла собой гораздо более сложную и пеструю картину, чем в деревне, при этом каждая группа горожан занимала свое особое место. Городские жители, принадлежавшие к отдельным социальным группам, были включены как бы в разные общественные сферы, различавшиеся по характеру общих дел, и по распространению тех или иных видов досуга и развлечений, и по соотношению в них коллективного и индивидуального начала2. При этом, как уже отмечалось историками «внутренняя динамика общественного быта тяготела в большинстве городов Западной Сибири к единству общественной жизни и досуга верхов торговопромышленного населения и чиновничества»3. Существовала и специфика отдельных городов, объяснявшаяся особенностями состава населения, географического положения, уровня экономического и культурного развития. Например, в Барнауле – центре горного округа – существовало «большое общество образованных горных инженеров, ученых докторов, талантливых техников, людей все развитых, с художественным вкусом, живших в изящной богатой обстановке, открыто. Широко, умевших и свободное от дел время проводить весело, шумно, но всегда благородно». В отличие от Барнаула, в середине XIX в. Томск был «город по преимуществу купеческий, разношерстный и скучный по нравам и обычаям»4. Другой губернский город Западной Сибири – Тобольск находился в пореформенный период в упадке, что не могло не отразиться и на сфере досуга и развлечений: «Что касается до общественной жизни г. Тобольска или, правильнее сказать, времяпрепровождения обывателей его, то общество города, разделенное на несколько кружков, различных между собою по воспитанию, образованию и общественному положению, – коротает время все-таки однообразно изо дня в день, да иначе и быть не может. Удаленный от столиц, большой дороги, а так96

же от торговых и промышленных центров, Тобольск… не может доставить своим обывателям тех умственных занятий и тех эстетических удовольствий, какими пользуются жители других губернских городов внутренней России. Вследствие этого и кругозор тоболяков, а равно и стремления их… – довольно ограничены. Лица служащие…, а также и коммерсанты, проводят день каждый за своим делом, а вечер – в кругу своих семейств или в общественном клубе, который, впрочем, посещают немногие»5. Торговая, купеческая Тюмень, в которой было мало интеллигенции, имела свои особенности: «Тюменская денежная аристократия занимает самое важное положение в городе и, по своему влиянию, первенствует. Она носит староверческий отпечаток и боится светской жизни. В Тюмени нет ни балов, ни вечеров, кроме домашних вечеринок. Жизнь замкнутая и глухая, домашняя. Только отцы семейств пользуются полной свободою, съезжаясь для игры и кутежей, семействам же почти нет развлечений. Поэтому собрания имеют характер холостой компании; здесь ведется преимущественно карточная игра»6. Корреспондент РГО Ф.В. Бузолин отмечал в середине XIX в.: «Всех обыкновений тюменчан наперечет, но обратим внимание на главные: любят пощеголять одеждою, экипажами, лошадьми и домовою постройкою… Особое удовольствие тюменского жителя заключается в обмане ближнего, в насмешках один над другим и в сплетнях – этим последним особенно занимается женский пол: ему известны даже и все связи любовные»7. Впрочем, сплетни не были характерной чертой лишь Тюмени. Учитель барнаульской гимназии с горечью писал в своем дневнике: «В наших мелких провинциальных городах нет более любимого занятия, даже и среди образованной публики, чем сплетни. Достаточно пройти здесь с кем-нибудь по улице или поговорить лишний раз, как сейчас сочинят, что ты женишься, а то не остановятся даже и перед более гнусными сплетнями»8. Более культурным был Омск: «Благодаря присутствию Степного генерал-губернатора, здесь живет много чиновников и военных, и жизнь в городе не скучна. В городских скверах два раза в неделю играет оркестр казачьего войска; драматическое общество устраивает в клубе спектакли, а музыкальное – концерты; даже здание манежа приспособлено для театра; кроме того, устраиваются за городом призовые скачки, и вообще в развлечениях недостатка нет»9. 97

Своеобразен был Енисейск. Летом город пустел и жизнь здесь просыпалась только в сентябре, когда из тайги возвращались золотопромышленники и рабочие с приисков. В это время «жизнь начиналась своеобразная, шумная и разгульная». По рассказам современников, бывало в магазинах покупались куски шелковых материй и расстилались по улицам, по грязи, чтобы кутящий мог пройти к своему ночлегу, кутеж во всех кабаках и во всяких притонах шел днями и ночами, пока не пропивались заработанные деньги и запрятанное золотишко. Врач С.Я. Елпатьевский, отбывавший ссылку в Енисейске рассказывал, что был свидетелем, как рабочий нанимал всех извозчиков, которые оказывались на площади, садился на переднего и остальных заставлял ехать за собой и так разъезжал по городу. В это время года оживал клуб, начинались любительские спектакли, устраивались маскарады, езда в гости10. То же было и в Красноярске, когда в город съезжались многие из золотопромышленников, «кутежи и угощения были непрерывными»11. В небольших сибирских городках досуг был менее разнообразным, чем в крупных центрах. Корреспондент РГО В. Тверитин писал о северном Березове: «Особых общенародных увеселений здесь не бывает. Бывают лишь собрания, вечеринки по случаю именин, крестин и пр. при которых играют в разные игры, поют песни и танцуют» 12. Политический ссыльный, оказавшейся в захолустном Ялуторовске восклицал «…мне казалось, что в этом «городе» никогда не было ничего живого, что от века ни одно событие, бывшее в России, ничем не задевало этого глухого места»13. Несмотря на некоторые особенности различных городов обширного региона, в досуговой культуре сибиряков было много общего. Источники свидетельствуют, что на протяжении XIX – начала XX в. одним из самых распространенных видов досуга было гостевание. Званые приемы гостей устраивались по всем праздникам – семейным, церковным, государственным. В домах богатых купцов, верхушки чиновничества гостей созывали также по случаю приезда важных должностных лиц, известных путешественников, ученых или в честь какихлибо других выдающихся событий: получения очередного чина, почетного звания, награждения орденом, удачной сделки и т.п. Лидия Тамм, выросшая в семье иркутского купца вспоминала, что без приглашения в гости ходить было не принято: «В праздники без приглашения в гости не ходили. Мы приглашали и нас приглашали 98

в определенное время. При этом нужно обязательно отбыть очередь: если тебя приглашали, то и ты должен пригласить»14. При праздновании именин, свадеб, крестин в среде сибирских горожан в значительной степени сохранялись традиции и обряды русского народа. В некоторых районах Сибири эти традиции были особенно живучи. Авдеева-Полевая, описывая праздники и развлечения иркутян, отмечала: «…заезжие русские жители сохранили свои обычаи, поверья, обряды, и они поддерживались в самобытной простоте, так что многих коренных русских обычаев нельзя встретить нигде, кроме Сибири»15. По воспоминаниям С.Я. Елпатьевского, енисейские золотопромышленники праздновали именины с размахом. Праздник начинался с девяти-десяти утра. Огромный, длинный стол был уставлен закусками, бутылками. В передней играли музыканты. Хозяин выходил и одаривал их. Потом являлся притч его приходской церкви и служит молебен с провозглашением многолетия, затем – причт собора. С поздравлениями приходили музыканты из клуба, играли что-то торжественное, потом пел церковный хор и все получали вознаграждение от хозяина. Приходили гости, беседовали у стола с вином и закусками. Долго продолжались праздничный обед, за ним ужин. Между обедом и ужином была закуска с выпивкой, расставлялись столы для карт. Гости расходились только под утро. На именины в Енисейск съезжались из уездов, приезжали из Красноярска: «проехать триста с чем-то верст поздравить именинника считалось простым делом для настоящего сибиряка, и приятеля поздравишь, и всех увидишь, и сразу все узнаешь насчет дел. Именины захватывали широкие круги енисейского общества». Автор как казус сообщает, что единственной, насколько ему известно, книгой, изданной в Енисейске со дня его основания, был «Список именинников и именинниц города Енисейска» – изрядной величины книжка, куда занесены были сотни енисейских жителей – и купцы, и золотопромышленники, и приказчики, и всякие служащие. В те дни, на которые приходились именины массовых имен (Иваны, Василии) все дела в городе останавливались16. В зажиточных домах на именины могли устроить иллюминацию. Писатель В.В. Романов описывает такой случай в доме восточносибирского золотопромышленника: «…к концу обеда в саду замелькали пестрые огоньки самодельной иллюминации… веселые возгласы детей были заглушены пальбой бураков и римских свечей, и сад осветился бенгальскими огнями, а в глубине загорелся транспарант, с изо99

бражением красивой женщины, аллегорически представлявшей Сибирь»17. А вот как описывает званый обед в купеческом доме Н. Щукин: «Гостей посадили за стол по чинам и отношениям, надобно заметить, что все они или родственники, или хорошо знакомы между собой. Я думал, что ... завяжутся общие разговоры или какой-нибудь говорун обратит на себя внимание. Ничего не бывало. Каждый сидел молча, углубив нос в тарелку, изредка кидая недоверчивые взгляды на соседей; или, сказав слова два, осматривался на все стороны, не подслушивает ли кто его. Обед был огромный, во вкусе наших предков, и продолжался часа четыре. После стола нас всех пригласили на вечер. Вечерние собрания оживляются европейскими танцами»18. Могли широко отмечаться юбилеи видных горожан. Купец Федор Конюхов в своей «Кузнецкой летописи» описывает, как в городе в 1879 г. отмечали 50 лет служения в священническом сане протоиерея П.Т. Стабникова: «по окончанию молебна юбиляр и с ним все духовенство в 12 часов отправились в дом к городскому голове, где собралось первостатейное городское общество; по прибытии юбиляра градской голова встретил его на крыльце, а по входе в комнату поднес ему хлеб-соль от имени городского общества и он с удовольствием принял; затем все собрание угощено было чаем, водкой и закуской, приготовленной на счет общества; во время закуски духовные лица и сними некоторые и частные, пели духовные песни и концерты и при некоторых концертах громогласно троекратно кричали «ура» и беседа окончилась в 4 часа пополудни; в собрании белого духовенства и граждан всех было 55 человек»19. Долгое время сибирские горожане в проведении досуга и в развлечениях были верны старинным обычаям. В.П. Бойко пишет о развлечениях томских купцов XIX века – «по своей сути они были глубоко народными и имели форму азартных соревнований, демонстрации своей силы и молодечества. Кроме холодного расчета, в коммерции нужно было иметь смелость, часто принимать рискованные решения, уметь постоять за себя не только перед грозным чиновником, но и перед лихими людьми на большой дороге. Поэтому купцы были любителями, ценителями, а то и участниками молодецких забав: кулачных боев, единоборств, поднятия тяжестей, лошадиных бегов и т.д. Спортивный азарт был как бы продолжением азарта коммерческого»20. Кулачные бои и единоборства были популярной забавой горожан в XIX в. В 1880-х гг. на всю Сибирь кулачными бойцами слави100

лись не только Томск, но и Тюмень, и Иркутск. Зимой по воскресеньям томское купечество и мещанство сходилось смотреть на кулачные бои в Татарской слободе. Эти бои томичи называли «войнишками» 21. Стойкой была традиция кулачных боев в Тюмени – «При массе ремесленников и рабочих, город до сих пор сохранил особенность почти исчезнувшую в больших фабричных местностях Европейской России – кулачный бой. С осени до Рождества, по воскресеньям, кулачные бои происходят в двух частях города одновременно, причем бойцы разделяются по местностям города, или улицам. Обычаи боя такие же, как и везде, где он остался или существовал. Бой начинается с ребятишекзажигальщиков и кончается взрослыми. Большею частию в боях участвуют мещане-ремесленники, но рабочих с заводов немного. Прежде, даже очень недавно, пробовали в боях свою силушку купеческие дети. Ныне ни купцы, ни приказчики не принимают участия в боях. Их тянет к развлечениям более легким, хотя чуть ли не также убыточными для здоровья – буфетным… Летом кулачных боев не бывает. Они заменяются борьбою»22. Корреспондент РГО писал: «Борьба и бой кулачный есть удовольствие первое. В праздничные дни собираются толпы народа, разделенные на две стороны: сначала малолетки вступают в борьбу, потом выходят взрослые, а наконец и старики, которые забыв лета свои и седину открывают кулачный бой»23. Крестные ходы, празднование важнейших праздников были крупными событиями в жизни горожан. Один из современников, Иван Калашников отмечал, что «всякая духовная процессия была торжеством целого города. Дух религиозности проникал равно во все сердца»24. Во время крестных ходов впереди процессии шли дворяне и чиновники, затем купечество, после них – остальные горожане с семьями25. Календарный цикл праздников вносил разнообразие в развлечения горожан. Праздник рождества начинался духовными обрядами: ходили к заутрене, к обедне; после обедни с поздравлениями к старшим. Дочери после обеда ездили с мужьями и детьми к родителям. На другой день делали визиты к старшим родственникам и принимали у себя гостей. На святки молодежь увлекалась играми и гаданьями. Святки были самым оживленным и веселым временем года, особенно для молодежи. Обычным явлением были ряженные. И взрослые, и дети ходили по домам в импровизированных костюмах с музыкой, пением, танцами: «В святочные вечера в Тобольске сохранилось еще обыкновение ездить замаскированными по домам знакомых и незнакомых и 101

здесь под звуки 2–3 взятых с собою музыкантов танцевать кадриль, вальс, польку и т.п.»26. Вот еще описание: «В Бийске на святках мещане рядятся между прочим «рассейскими новоселами», причем непременными статьями костюма считаются: синие, крашенинные, непременно узкие штаны, лапти, если только можно их найти, рваный кафтан, а главное – краюха черного хлеба под мышкой, ряженый должен просить милостыню»27. Особенно популярным это развлечение было в небольших уездных городах, как, например, в Балаганске, где «за отсутствием более приличных развлечений маскирование в большой моде, и этим занимаются целыми семействами, как взрослые, так и дети»28. В конце XIX в. в сибирских городах появляется традиция устройства елок для детей. Средства для святочных детских праздников чаще всего собирали по подписке. В 1903 г. в Нижнеудинске для того, чтобы собрать деньги на проведение елки был дан любительский спектакль, что вместе с подпиской позволило организовать угощение почти 200 детей и подарки – катанки, шапки, рубашки, шубы, шарфы, платки. Праздник включал и концертные номера в исполнении детей 29. После святок начиналась пора свадеб. В это время традиционными русскими забавами были катанья по улицам на лошадях, катальные горки. В начале XX в. все шире праздновался Новый год. При этом Новый год считался праздником семейным, его было положено встречать дома и приглашать на встречу одинокого человека. Лидия Тамм вспоминала, как отмечали этот праздник: «Кто-то из семьи шел в церковь, остальные готовили кушанья, но к двенадцати часам все уже должны были быть в сборе и одеты по возможности в белое, темных цветов избегали. К столу обязательно подавали гуся. Из фруктов – яблоки и апельсины. Члены семьи делали друг другу самодельные подарки: вышитые книжные закладки, диванные подушечки. Дедушка любил вышитые рубахи, а бабушка – фартуки. В двенадцать часов поднимали рюмки. Дедушка желал всем хорошего здоровья, процветания Отчизны. За столом сидели часа два. Тети гадали: на всех заливали водой стаканы и выносили на мороз, если вода замерзнет бугорком, то в следующем году жизнь будет хорошей, а если замерзнет ямкой, то быть худу… днем ходили в церковь. Гостей в этот день не бывало, читали книги, слушали граммофон»30. Одним из самых веселых праздников была масленица. Вот как писал офицер И. Белов, служивший в 1840-х гг. в Омске: «Никогда 102

Омск не был столь шумным и веселым, как во время нынешней Сырной недели… город доселе казавшийся ленивым и спящим, мгновенно одушевлясь засуетился, сани на необозримое пространство, большею частию запряженные парой лошадей, непрерывною цепью снуют по главным улицам, народ толпится, шумит, резвится около и на самих ледяных горах… не вдали их скачут верхами те из молодых франтов, которые хотят пощеголять, как будто в насмешку зиме, в одних сюртуках. Сотни экипажей, проехав главными улицами, кружат весьма медленно и в порядке вблизи гор одни за другими, большая часть из этих саней похожи на цветочные корзины, наполненные прелестными в шляпках головами, личики которых горят нарумяненные морозом, за многими из них стоят на запятках кавалеры»31. Круг развлечений на масленицу был традиционным: «На масленицу устраивали ледяные горы с фонарями, катались в больших «кошевках» (санях) с цветными коврами, обжирались до заворота кишок»32. Вот как совреГородские сани менник описал одну из самых популярных забав – катание с ледяных гор, в котором участвовало не только простонародье, но и верхушка горожан: «Но более всего привлекательнее на горах, это картина катания омского аристократического круга. Обыкновенно в полдень вывешивают флаг, тогда мало-помалу собираются посетители. Здесь в большой группе дам, те из них, которые отличались на балах и в собраниях: как красотою, так и изысканностью мод и пленяли искусством, ловкостью и грациозностью в танцах; теперь в богатых легких шубках, опоясанные лентами, наряженные со всей роскошью, соответствующею такого рода увеселению, свежие как розы и воздушные как пери, летят по льду подобно волшебницам. Один из кавалеров, посадя с собой даму, управляет первыми санями, а за ними опускаются и прочие, имея каждый при себе даму. Надлежит заметить, что здешние туземцы весьма любят подобного рода увеселения, не исключая даже и дам, принадлежащих к высшему кругу, кроме теперь описанных, многие делают ледяные горы и у себя на дворах, на которых приглашают… и посторонних гостей»33. 103

В некоторых городах одной из примет праздника было катание «госпожи Масленицы». Например, в Кургане в середине XIX в. в последний день масленицы сколачивали огромные сани из шести связанных бревен и досок, на них крепили четыре столба с перекрестными перекладинами, на самом верху сооружения на колесе восседал «шут». На нижних досках размещались скамьи для карнавальных персонажей и музыкантов. В том же Кургане на масленицу на льду реки укрепляли длинную жердь, верхнюю часть которой предварительно окунали в прорубь, после чего она покрывалась тонким слоем льда. На верхушке жерди помещали бутылку водки или петуха (иногда поросенка). Желающий добыть этот приз должен был забраться по жерди до самого верха34. Празднование масленицы было одним из наиболее устойчивых обычаев. В начале XX в. современник писал в своем дневнике: «Теперь масленица. Народ гуляет. Закрыты и магазины, и все правительственные учреждения»35. После масленицы наступал великий пост, во время которого шумные развлечения не были приняты: «В Томске не было никаких достопримечательностей, никаких развлечений. Здесь впервые поразил меня резкий переход от шумной масленицы к великому посту, переход в столице, вообще незаметный, а в особенности для молодежи»36. К празднику пасхи готовились в сибирских городах «богатый как хочет, а бедный как сможет», но повсеместно пекли куличи, красили яйца, делали сыры. В богатых домах шили для всего семейства обновки. Святую неделю проводили в кругу родных и знакомых. В купеческих домах традицией было посылать в это время провизию в остроги и богадельни: «В Тюмени, например, пожертвования в праздники Рождества и Пасхи были столь велики, сытны и обильны, что этапные арестанты платили смотрителям деньги, чтобы на эти дни не выпускал дальше, а дал бы возможность поесть шанег, яиц, кислого молока и всего того, за что в других местах и дальше придется платить»37. На праздник пасхи повсеместно было принято делать визиты и самим принимать гостей. Праздничные гуляния привлекали и городскую «аристократию», и средние слои, и городскую чернь. Е.П. Клевакин оставил описание этого обычая: «Пасхальные дни. Весь город веселится на праздниках. Только кончаются обедни, начинают путешествовать по улицам. Аристократы городские на лошадях ездят, делают визиты. Люди среднего класса, зажиточные подражают ари104

стократии, а те, кто не имеет лошадей, но располагает хоть бы одним рублем, ездит на извозчиках ... В каждом доме, в течение недели не убираются со стола пасхальная закуска и вино. На улицах грязь невылазная, но и она не останавливает от шатания праздных людей»38. Распространенной пасхальной забавой были различные представления для простонародья: «На пасхальной же неделе на одной из площадей города устраивается местными антрепренерами качели и деревянные балаганы для представления простому народу кукольных комедий и разных фокусов»39. Однако необходимо отметить, что у купечества в пасхальные праздники было принято делать учет товарам, подсчитывать баланс торговли и для «торгового сословия, особенно у такого, у которого большой запас товаров, этот праздник – страдная пора»40. Весенний цикл праздничных гуляний заканчивался Троицей (50-й день от Пасхи), которая знаменовала также переход к лету. Жители, в основном женщины и девушки, сообща украшали церкви и дома молодой растительностью, березками: «Накануне Троицы все горожане несли с базара березки или свежие березовые веники. Веники помещали в банки, а березки закапывали в вырытые у ворот лунки или ставили в ведра. Запах весны разливался по всему дому. В церкви шла торжественная служба. Много народа выезжало в лес, и город казался пустым»41. Весной и летом по воскресеньям или праздникам, любимым развлечением сибиряков были гуляния на свежем воздухе: «Вот наступил май месяц, позелени рощи и луга… В хорошие дни по воскресеньям и праздникам в послеобеденное время, в роще, лежащей почти посреди города, играют два хора музыки, где меж многими там гуляющими, по аллеям, резвятся и бегают малютки дети здешних аристократов»42. Гулять выходили обычно семьями. В свободные дни, пообедав и отдохнув, горожане в нарядной одежде выходили на улицу и прогуливались со знакомыми по наиболее людным местам. В наиболее оживленных местах гуляний играл духовой оркестр и имелись различные развлечения (например, бильярд, кегельбан), работали буфеты. В праздничные дни улицы, площади, сады и парки, живописные городские окраины заполнялись толпами гуляющих. После строительства Сибирской ж.д. одним из излюбленных мест гуляния становились станции, куда ко времени прибытия поездов собиралась разнообразная публика. 105

В Тюмени существовал обычай, когда ежегодно 31 мая, в день посещения города Александром II, тогда еще наследником престола, в загородном Александровском саду устраивалось народное гуляние: «С утра все от мала до велика, одевшись в лучшие платья, отправляются на молебствование о здравии и благоденствии своего обожаемого Царя-освободителя; затем по выходе из церквей, посетив хранящуюся в особом помещении городского общества Царскую лодку или катер, на котором Его Величество изволили кататься по р. Туре, спешат в загородный сад, где в богато раскинутых палатках жены именитых городских граждан ведут уже с благотворительной целью торговлю разными фруктами и печеньями. Часа в 3 пополудни для интеллигентной публики подается в вокзале роскошный обед, после которого, при звуках местной музыки, начинается гулянье и затем часов с 9 вечера открываются танцы и сад в продолжение уже всей ночи горит тысячами огней»43. В хорошую погоду несколько раз за лето горожане выезжали за город, прихватив с собой провизию, самовар, гитару или гармонику: «летом выезжали за город: снимали у окрестных казахов юрты и ставили их группами в т.н. Загородной роще. Здесь все отдыхали, т.е. спали, читали, устраивали пикники с выпивкой и удили рыбу в Иртыше»44. Особенно оживленно эти выходы на природу проходили в первые майские дни. В некоторых учебных заведениях существовала традиция устраивать в первые погожие весенние дни совместные гуляния учащихся и педагогов: «6 мая. Сегодня было традиционное майское гуляние гимназисток. Ходили в ближайший лес, за город, все классы, кроме выпускных… Веселую картину представляли группы гимназисток, разодетых в разноцветные платьица и рассыпавшихся по зеленой траве, как живой цветник. Все были настроены весело, непринужденно. Нас, педагогов, нарасхват (буквально!) приглашали «в гости» то к тому, то к другому классу, которые сидели отдельными кучками под тенью какой-нибудь сосны и березы. Были и игры, и танцы под аккомпанемент мандолины»45. Практически в каждом городе были свои излюбленные места гуляния. Корреспондент РГО А. Абрамов писал о Кургане: «В одной из березовых рощ в полуверсте от города устроен павильон, где в летний вечер курганское общество любит провести время в танцах и налюбоваться закатом солнца. Простой класс народа тоже собирается в эту загородную рощу по воскресеньям и праздникам покачаться на качелях и поиграть в кегли»46. 106

В Тобольске в 1857 г., по распоряжению губернатора В.А. Арцимовича, был устроен у памятника Ермаку «…настоящий сад с оранжереею и цветником; из сада, или правильнее сказать, из оранжереи его, тобольские жители пользовались даже свежими ананасами… на летние месяцы сюда перемещается общественный клуб; нередко бывают также общественные гуляния и разного рода увеселения, устраиваемые как местными, так и заезжими антрепренерами»47. В Тюмени местом гуляния была загородная роща при реке Туре. «В ней, кроме берез… довольно обширное пространство занимают аллеи из акаций, лип, берез, елей, кустарников малины, смородины и разных цветов. Посередине рощи, в построенных купцом Кондратием Кузмичем Шешуковым двухэтажном с верхнею галереею доме… бывают летом гуляния чиновнего и купеческого обществ»48. В Ялуторовске была так называемая «роща декабристов», где местная интеллигенция любила собираться, раздувая самовар и ведя разговоры49. В Кузнецке в 1863 г. добровольной подписке был устроен городской сад при Солдатской слободке50. Несколько садов было в Томске. Например, частный сад «Буфф», названный также как и известный столичный, одним из совладельцев которого был купец В.Л. Морозов, открывший в парке ресторан, буфет, установивший скамьи, беседки. Тут была и открытая сцена, а в 1908 г. построен деревянный летний театр. Сад был местом развлечения людей состоятельных. Одним из любимых мест отдыха томичей был сад «Алтай», расположенный на месте дачи золотопромышленника И.Д. Асташева. Расположенный на окраине города, он привлекал внимание тех, кому было по карману, по крайней мере, нанять извозчика. В нем были устроены кегельбан, открытая сцена, беседки. Несколько лет подряд сад арендовало общество попечения о начальном образовании, приглашающее сюда детей на спектакли, различные праздники с угощением всех чаем и сладостями51. Излюбленным местом гуляния в Иркутске была река Ушаковка. Вот как это выглядело: «все семейство, иногда и не одно, собираются в воскресенье или какой праздник гулять на Ушаковку, пить чай и купаться. Всю ношу разделяют по частям: один несет самовар, другой чашки, третий булки, калачи, пироги, ведут и несут детей»52. Дореволюционный Иркутск был богат местами для отдыха горожан в летнее время. Можно назвать Александровский сквер на набережной Ангары; Интендантский сад, где был пруд с лебедями, а публику развлекал военный духовой оркестр; Сукачевский детский сад, славившийся мас107

сой сирени и качелями в виде лодок; циклодром, с велосипедным треком и прекрасной березовой рощей; сквер с фонтаном у городского театра53. В Омске удобное для гуляния место – Любина роща – располагалась почти в центре города: «Местом здешнего бульвара служит небольшая роща, находящаяся посреди почти города», в «торжественные дни» здесь играла музыка54. В Кургане сад был устроен по инициативе Общественного собрания в 1875 г. Здесь же находился и летний театр55. Некоторые горожане предпочитали отдыхать на воде – кататься в лодках, купаться: «Летом, в праздничные дни, мы иногда плавали на лодке по р. Туре, в виде прогулки. Собирается, бывало, кучка песенников, и мы, сидя в лодке во время плавания, распевали песни, то захватим с собой самовар, чайную посуду и уплывем за город, куда-нибудь на бережок с поляной, где и устраивали чаепитие»56. В некоторых городах были устроены купальни. В Иркутске «купальни на Ушаковке стоили 20 копеек в час. Купальни, размером 3 метра на 3, были изолированы друг от друга, глубина в них доходила до полутора метров. Скамейка, лесенка в пять ступенек и веревка, чтобы за нее держаться57. Разнообразными были детские игры: И.М. Майский, чье детство прошло в Омске, вспоминал: «Не забывались конечно и игры. Одно время я очень увлекался игрой в бабки, сам делал «налитки» и безбожно «цыганил», обмениваясь бабками и налитками с мальчишками нашей улицы. Потом я охладел к бабкам, но зато с большой страстью стал играть в «воры» и «разбойники». Вместе с несколькими такими же шалопаями, как я, я делал набеги на соседние бахчи и огороды» 58. Лясоцкий писал о играх томской детворы: «Обнажались и просыхали пригорки и мы шумной воробьиной стайкой азартно играли в бабки… Вытаивали и просыхали площадки, бабки сменялись городками. А когда после бурной весенней радости земля спешно обряжалась в зелень и цветы, то нам не хватало дня, чтобы досыта набегаться по роще. В самый зной тянулись к озеру кататься на плотах и купаться… Дети чиновников жили скучнее. Для них в роще была расчищена крокетная площадка, и мы с удивлением смотрели как они катают шары. Зимой развлечений было значительно меньше»59. Круг летних развлечений в крупных городах был разнообразен. Именно в этот время года приезжали с гастролями труппы артистов и циркачи и пр. Так, например, корреспондент «Сибирского вестника» охарактеризовал ситуацию в Барнауле летом 1895 г.: «В последнее время 108

барнаульцам удовольствия как галушки валятся с неба: не успеет убраться один увеселитель, как является второй, третий…»60. Действительно, программа развлечений в этом году была разнообразна: спектакли труппы Брагина, выступление канатоходца Блондана, гастроли цирка Перешивкина, концерт военного оркестра 4-го Западно-Сибирского линейного батальона и пр.61 Лето 1899 года в Барнауле было также насыщено развлечениями в садах школьного общества и общественного собрания. Открытие сада школьного общества состоялось 9 мая народным гулянием: днем играл оркестр вольного пожарного общества, а вечером любителями была сыграна комедия «Мертвые души» Гоголя. Гулянья с музыкой проходили в саду два раза в неделю, за весьма скромную входную плату – не дороже 10 коп. Во время гуляний с музыкой в летнем театре, расположенном в том же саду, любителями драматического искусства давались спектакли в пользу школьного общества. Иногда во время антрактов в театре публику развлекал хор местных любителей под управлением А.Ф. Покровского62. Кроме этого в саду были кегли, тир, «плохонький» бильярд и чайный буфет, без продажи крепких напитков. Имелись и газеты с журналами для чтения63. На лето те, кто мог себе это позволить, выезжали на дачу. «В летнее время ездят в поле с чаем и закусками, и некоторые семейства даже и совсем переселяются в близлежащие селения, заимки, дачи»64. У некоторых состоятельных горожан были собственные дачи за городом, другие снимали дома у крестьян. Среди интеллигенции Барнаула было популярно выезжать с семьей в Горный Алтай. Немало различных развлечений было приурочено к ярмаркам. На ярмарках выступали музыканты, акробаты, фокусники, театральные труппы. Ярмарочные развлечения привлекали широкие слои городского населения. Особую роль для Сибири играла Ирбитская ярмарка, которая, хотя и располагалась в Пермской губернии, но привлекала множество торговцев со всей Сибири: «Во время ярмарки оживляется все: открываются трактиры – с арфистками и без арфисток, с музыкой и без музыки – до кабака включительно; арфистки играют здесь вообще видную роль. Для более изысканной публики существует ярмарочный театр, где чередуются самые раздирательные драмы с самыми отчаянными оперетками, чтобы угодить на все вкусы; здесь действует цирк, устраиваются концерты, бывают даже гадальщицы на картах… Бывал даже местный «карнавал»: нанимались розвальни, в них ставилась лодка, в лодку стол с всевозможными винами и закус109

ками; в лодке же помещались музыканты – 3–4 жида со скрипками; борта ее обставлялись шестами, на которых вешались собольи хвосты; лошади убирались лентами, – и в таком виде, с песнями, шумом и гиканьем, проносились по городу тройка за тройкой с полупьяными купчиками и арфистками… Загляните на улицы, на площади. Вот едут гигантские сани на 8 лошадях, сани покрыты коврами, в санях толпа ликующего народа, иногда с бутылками и стаканами в руках… Все поют, кричат и громко перекликаются с знакомыми в окружающей их толпе… Или вот еще везут какую-то подвижную каланчу; из саней высится мачта с флагами и лентами, наверху сидит паяц в шутовском наряде и кривится на диво бегущей позади пестрой толпы. Жизнь, веселье, вино и золото – кипят и льются через край»65. Распространенной забавой горожан были конские бега, и катания на лошадях. На масленицу и пасху катания приобретали массовый характер, зажиточные горожане имели возможность показать роскошь своих экипажей и резвость лошадей. Сибиряки были большими любителями и ценителями лошадей, так как сибирские просторы требовали переездов на огромные расстояния. В купеческих конюшнях были и ездовые лошади, способные покрывать за сутки 50–70 верст, и беговые, для праздничных гуляний и развлечений. Большие расстояния и необходимость ездить не только днем, но и ночью, привели к появлению в Сибири особых экипажей, приспособленных к местным условиям. Зимняя повозка в Сибири была более длинной, с косым изгибом бортов, специально для защиты седока от холода она была снабжена особым фартуком и козырьком, а внутри обшивалась киргизской кошмой66. Вот описание типичного катания на лошадях молодежи из зажиточных кругов Бийска в 1880-х гг.: «собирается кавалькада молодых людей кататься верхами, но в городе грязь, так едут на гору, на берег долины реки, при которой расположен город. Там устраивают скачки, иногда отчаянные, но без заранее задуманных препятствий... Люди посолиднее ездят туда же на линейках и смотрят на молодых людей»67. В Тобольске по прибытию парохода местные извозчики предлагали проезжающим прогулки по городу и осмотр местных достопримечательностей – «ссыльного колокола», памятника Ермаку: «Извозчики как чичероне замечательный народ. Небывалый в Тобольске человек рискует высмотреть, независимо от своей воли все закоулки города, по которому будет возить извозчик, якобы по прямой дороге к 110

памятнику Ермаку, а в сущности из желания навести лишний час и получить большую плату»68. В начале XX в. в некоторых городах стали создаваться Общества любителей конского бега, строится ипподромы. Конные состязания, особенно бега, горожане очень любили как зрелище. На бега собиралось множество народа. Семейный досуг горожан вплоть до конца XIX в. был достаточно традиционным. Как отмечали современники: «Семейные удовольствия, кроме именин, крестин и свадеб, состояли в святочных вечерах зимой и загородных гуляньях летом. В среднем кругу, особенно у купечества, были еще в употреблении святочные игры»69. Бедность досуговой культуры, по сравнению со столичными городами, отмечали многие современники. Так, Чехов в своих дневниках, которые он вел во время знаменитого путешествия на Сахалин, писал: «Если не считать плохих трактиров, семейных бань и многочисленных домов терпимости, явных и тайных, до которых такой охотник сибирский человек, то в городах нет никаких развлечений» 70. В Томске символом разврата стала Бочановская улица, на которой после начала золотодобычи в Сибири один за другим открывались дома терпимости. К началу XX в. на этой «улице любви» располагалось 6–8 подобных заведений71. Действительно, в середине XIX в. даже в губернском Тобольске «хороших магазинов, даже книжных лавок и библиотек не было… книги и журналы выписывались из Петербурга и Москвы»72. Еще меньше были возможности жителей маленьких северных городков: «…беднота и лень окончательно обуяли жителей Нарыма; апатичные ко всему (разумея мещан) и чуждые всего, что могло бы просветлить их ум, они не имеют никаких полезных развлечений; молодое поколение часы досуга (а их – несть числа) старается провести в кабаке или около ренскового (винного – Ю.Г.) погреба. Таких единственных мест развлечения, для приятного препровождения времени, в Нарыме целых 3 (одно приходится на 61 дом). О театре и клубе многие из «граждан» не имеют и элементарного понятия… Так идут дни за днями, годы за годами. «Интеллигентный» класс населения часы досуга проводит за картами, которые являются единственным развлечением»73. С.Я. Елпатьевский писал, что в Енисейске не было музыки и после музыкальной Уфы бросалось в глаза молчание улицы, отсутствие 111

музыки в домах. Редко приходилось ему слушать и пение. И вообще: «не было еще тяги к красоте, к искусству, к художественности»74. Отсутствие возможностей для культурного проведения досуга приводили к пьянству, карточным играм, кутежам. Особенно отличались в таких видах развлечений купцы. В литературе советского времени содержались довольно резкие и нелицеприятные характеристики купеческого досуга. Известный историк, изучавший сибирскую буржуазию, Г.Х. Рабинович писал в одной из своих статей: «Свое время они делили между пышными приемами, молебнами в церквях, дикими попойками, поездками за товаром и развлечениями в Нижний, Ирбит, Москву. Устои дикости и патриархальности крепко держались в семьях томской буржуазии»75. В.П. Бойко в своей монографии отмечает: «характерной чертой томского купечества было пристрастие к разгульному образу жизни»76. О разгулах сибирских купцов часто писали современники. Один из ссыльных, проживавший в Ялуторовске писал: «…сюда приезжал раза два в год с гостями хозяин [миллионер-откупщик Мясников] задавая балы на весь уезд с музыкантами и со всякими пьяными безобразиями»77. Другой современник писал в своих мемуарах: «Подвыпившие купчики били зеркала в ресторанах, лезли с сапогами в ванну их шампанского, с гиком и свистом на бешенных тройках давили людей на улицах города, а по ночам ездили в соседние деревни Захламино и Черемушкино, где устраивали оргии и избивали местных крестьян»78. Очень характерное наблюдение оставил чиновник В.В. Струве, назначенный по службе в Сибирь: «Здесь я познакомился с типом сибирского купца тогдашнего времени; в обществе… скромен и сдержан, всегда, как говорится, с камнем за пазухой, в делах прозорлив, смел и ловок, в доме истинно, «по-сибирски» гостеприимен и радушен, хороший семьянин, дозволяющий себе за порогом семейным, в кругу своей братии широкий разгул, а на ярмарках полнейшую разнузданность во всех отношениях, будто семья не существует… Тюменская ярмарка свела меня с многими иркутскими купцами, как молодыми, неженатыми, так и пожилыми; последних я считал по образу жизни, который они здесь вели, или за холостяков, или за бездетных вдовцов. Каково же было мое удивление, когда я, по приезде в Иркутск, узнал во многих из них почтенных отцов семейств, пользующихся уважением в кругу семейном и почетом в обществе – ярмарки как будто не было»79. Н.М. Ядринцев такой случай купеческого разгула: «Нам известен случай, бывший года два назад в одном сибирском городе, где 112

один купчик катался по улицам в санях, запряженных какими-то несчастными женщинами, которым «за безобразие», кажется, он заплатил 25 руб. И это не редкость; купеческие сынки сплошь и рядом производят издевания над женщинами в своих оргиях, считая это признаком особенного шика»80. Иногда купеческие загулы приводили к скандалам. «Весь город [Барнаул] говорит теперь о грандиозном скандале, героем которого оказался председатель попечительского совета нашей гимназии, старый купец. Двое шантажистов (между прочим оба редакторы газет) заманили его в притон и там симулировали изнасилование им одной девицы в коричневом форменном платье, которую выдали ему за гимназистку. Старик боясь скандала, долго откупался от них крупными суммами. Но, наконец, не выдержал и подал в суд. Шантажисты теперь в тюрьме, но зато дело получило огласку, и имя попечителя гимназии, который не прочь бы изнасиловать гимназистку, пошло трепаться в газетах»81. В разгулах отличались не только купцы, но и чиновники: «Полицмейстер ездил по городу не иначе, как с бутылкой шампанского в руках и двумя трубачами на крыльях дрожек, причем трубачи трубили на весь город, в знак того, что полицмейстер веселится. Тогдашние власти собирались несколько раз в лето в здешний городской сад, известный под именем прокурорского, или палатку полкового командира, в первом случае, когда пиршество происходило в саду, то запирались с большим запасом вина и женщин в многочисленные гроты, нарочно для этого устроенные, и не выходили оттуда неделями, между тем как музыканты, разумеется, меняясь, не умолкали ни день ни ночь. То же самое делалось и в палатке полкового командира, с тою разницею, что к увеселениям прибавлялись военные забавы, то есть стрельба из ружей и пушек»82. В целом, пьянки и кутежи не были чужды сибирским горожанам. Так, Калашников в своих записках отмечал: «нравы купечества были крайне оригинальны. Сказывают, что попойки были господствующим увеселением и ни одна пирушка не обходилась без драки»83. Другой современник, Всеволод Вагин так описывал подобные развлечения: «На другом таком же гулянье какой-то купец (забыл фамилию) пустил пулю в столоначальника главного управления Парнякова и прострелил ему руку; делу не было дано огласки, но купец порядочно поплатился. Все это, разумеется, делалось в пьяном виде. 113

Между мелким купечеством... было почти поголовное пьянство. Нередко оно сопровождалось и дракой. Раз я попал в кружок пирующего купечества и был рад не рад, что незаметно унес ноги, когда мои компаньоны принялись расправляться между собой уж где-то на заднем дворе». Однако здесь же Вагин, справедливости ради замечает, что было и много исключений из общего пьянства и что «почетные купцы вели себя очень степенно»84. В пристрастии к выпивке простой народ ничуть не уступал купечеству. Учитель гимназии писал в дневнике: «А внизу, под моей квартирой, раздаются пьяные песни: это простые рабочие люди справляют по своему праздники»85. Другой современник отмечал: «Наиболее прискорбные явления в жизни тюменских рабочих – это пьянство и проституция»86. Во время попоек часты были и драки: «Жизнь Тюменского плебса также носит свой оригинальный отпечаток… Случится ли вечеринка на городище, соберутся девушки, парни, пойдут игры, выпивка, ярко засветятся в избе огоньки, зазвенит балалайка, послышится женский хор песни… как вдруг раздается крик местного бакланья: – «Ребята, заречные приехали!»… Враги кидаются и начинается свалка»87. Обычным такое времяпрепровождение было и в других городах. Современник писал о Таре: «В городе есть клуб, есть городской сад, вроде задворка, с печальной зеленью, с одного конца его стоит балаган для бильярдов, а с другой – будка, ибо редкий день проходит без драки; так, по крайней мере, объяснил мне извозчик, оказавшийся ссыльным урядником. – Перепьются, ну, и в драку, – сказал он, указывая на городской сад. – Тут буфет есть со всякой всячиной. Придут писаришки, перепьются и заведут скандал»88. Достаточно характерным можно считать такое мнение: «Между простым народом водка до такой степени в употреблении, что об ней заботятся едва ли не более, нежели о самой пище»89. Среди причин пьянства современники называли «здешний суровый климат и недостаток развлечения»90. Склонным к пьянству было и мелкое чиновничество: «При угнетенном и забитом положении человека, не видящего впереди ничего кроме безотрадного, ничего не обещающего скрипа пера, при недостатке воли и нравственной недозрелости легко развиваются дурные наклонности и преимущественно пьянство, которым так отличается сословие служащих»91. 114

Множество специализированных торговых заведений в сибирских городах предлагали свои услуги для желающих провести свободное время за рюмкой. Так в одном только Томске в 1889 г. на 36,8 тыс. чел. населения было 17 оптовых складов спиртного, 21 ренсковый погреб, 70 кабаков, 36 пивных лавок, 29 трактиров92. В 1897 г. в Омске насчитывалось 42 кабака, 26 винных погребов, 27 пивных лавок, 5 трактиров и буфетов93. Корреспондент «Сибирского вестника» писал в поэтической форме о другом сибирском городе: «Вот хлебный город Барнаул У мутных вод Оби заснул. В нем все идет однообразно; Царит традиция веков, На улицах темно и грязно, И очень много кабаков!»94. Некоторые из современников, однако, наоборот, отмечали трезвость сибиряков. Так немецкий орнитолог О. Финьш, член экспедиции А. Брема, посетивший Омск в 1876 г., писал, что на пасху «вообще, пьяных можно было встретить очень немного. Признаться, что этот порок здесь гораздо менее бросается в глаза, чем в Голландии, Англии и Америке»95. В начале XX в. по всей стране распространились общества трезвости, боровшиеся с этим пороком. Карточная игра была одним из популярных видов досуга. Современники отмечали: «при пустоте общественной жизни карты были всеобщим развлечением»96, «единственное развлечение городских жителей в зимние вечера – игра в карты»97, «названия карточной игры в Сибири многочисленны. Употребимые полнее игры суть: дурачки, свои козыри, мельник, мушка, пикет, бостон, вист, преферанс и банк»98. Страсть к картам была характерна практически для всех сибирских городов. В Омске – «С ранней осени, по случаю продолжительных вечеров, а более ненастного времени, начинают уже здесь собираться в небольшие круга… В подобных обществах редко случается встретить девицу, замужние же дамы, равно и мужчины, проводят время за картами, за которыми и просиживают часто заполночь, тот же кто не чувствует к подобной забаве никакой склонности, будет в этом обществе лишним, или должен, против желания, подобно другим, убивать время за преферансом: игра эта, вытеснившая до селе владычествовавший в лучшем здешнем обществе бостон, во всеобщем теперь в Омске употреблении»99. Е.П. Клевакин писал о Бийске: «игра в карты преобладающее развлечение общества». У бийского купечества картежная игра была 115

главным времяпрепровождением даже во время семейных праздников: именин, крестин и т.д.: «С 12 часов дня съезжаются поздравлять. Гостям подают чай, просят закусить и конечно, прежде всего, выпить. А тут уже приготовлены, раскинутые с зеленым, а в некоторых домах и черным сукном ломберные столы, на которых лежат по колоде карт, щетки, мелки и пепельницы»100. Ничем не лучше своих бийских собратьев по сословию были купцы Тюмени: «Среди тюменского купечества героями всегда фигурировали картежные игроки крупных ставок. Всякие интересы и разговоры часто вертелись только на том, кто у кого какую карту убил и как проигравший посылал к себе домой с ключами за новой пачкой денег»101. Корреспондент из Кузнецка по поводу досуга горожан отмечал: «…все у нас как-то обособленно, ничего общественного, все и каждый по своим делам и домам… Вот наше обычное времяпрепровождение, вошедшее в пословицу у кузнечанина: за пазухой карты, за голенищем – просьба»102. Не остались в стороне от карточной болезни и колыванцы: «Винт в Колывани носит эпидемический характер; здесь играют старые и молодые; мужчины большинство, дамы почти все и даже барышни. Словом играют все… всегда и всюду. Именины ли то, званный ли вечер, свадьба или, наконец, просто-напросто завернули двое трое из приятелей, пожалуйте – стол раскрыт, карты готовы»103. Купец Чукмалдин восклицал: «А какие страшные, азартные игры в карты в те времена существовали в Сибири! Это покажется теперь невероятным. Кроме риска и азарта, в эти игры вносились зачастую многие степени шулерства, начиная с крапленых карт и оканчивая систематическим спаиванием вином увлекавшегося азартного игрока»104. Тем не менее, представление о купце как о гуляке и картежнике было бы неверным. Купцы, чрезмерно увлекавшиеся бутылкой и ломберными столами, быстро разорялись и выбывали из сословия. В источниках нередко указывается, что наиболее именитые, богатые гильдейцы вели достаточно скромный образ жизни. Кроме того, старообрядцы, которых было немало среди сибирских горожан, и в семейном, и в общественном быту придерживались весьма жестких правил. Если же говорить о пристрастии сибирских купцов к разгульному образу жизни, то нельзя не отметить, что судя по ряду свидетельств, во многих купеческих домах в начале XX в., даже в небольших сибирских городках или крупных торговых селах, вели вполне светский образ жизни. В.А. Скубневский приводит воспоминания Агнессы Всеволодовны, внучки крупного барнаульского купца 116

А.И. Винокурова, которая говорила, что в их домах в Камне (тогда еще селе) нередко проходили семейные вечера, во время которых женщины играли на фортепиано, Василий Адрианович Винокуров любил вслух читать Чехова, и все его слушали с большим удовольствием, дети учили французский язык. Хорошую библиотеку, в которой были и энциклопедии, в том числе и детская, имел отец Агнессы – Всеволод Петкевич, любила читать ее мать – Феозва Адриановна – дочь А.И. Винокурова. Для детей в этой семье выписывали специальные журналы. Домашние библиотеки имелись и в домах других алтайских купцов – Вершининых, Ворсиных105. В начале XX в. новое поколение предпринимателей было уже носителем нового, капиталистического менталитета, что не могло не повлиять и на изменение старокупеческих бытовых традиций. Американский исследователь Дж. Уолкин следующим образом характеризует поколение капиталистов, взошедшее на предпринимательскую сцену к началу XX в.: «Новое поколение купцов было европеизированным и образованным, быстрый рост промышленности и торговли сделал их богаче, влиятельнее и более склонными к проявлению собственной инициативы»106. Конечно же, купцы и горожане в целом проводили свой досуг не только в кабаках. В крупнейших городах Сибири существовали театры. Театральные представления были любимы местными жителями, однако, на приезжавших из столиц они не всегда производили положительное впечатление. Флоринский оставил воспоминания о посещении театра в Томске: «…были в театре. Играли раздирающие душу драму из русского быта. Актеры, примеряясь ко вкусу публики, старались из всех сил воздействовать на нее отчаянными жестами и криками. В одной сцене, где по ходу пьесы требовалось убийство, артист выбежал со сверкающим топором в руке, бросился на свою жертву, как разъяренный зверь, и так неистово вонзил топор в деревянную скамейку, что нам сделалось просто страшно. От такого внушительного движения восторг публики был неописуем». Кроме игры актеров петербургского чиновника весьма удивила и обстановка в театре: «Внутренность его напоминает собою старый мрачный сарай со стойлами по бокам (ложи). Мы были в ложе с Цибульским (богатым купцом – Ю.Г.). Прежде чем войти в ложу, человек Цыбульского разостлал там тюменский ковер, поставил столик, покрыв его салфеткой. Все это было привезено из дому. Во время первого антракта подали нам в ложу самовар с чайным прибором, приготовили чай и пече117

нья. Сначала это нас несколько удивило, но осмотревшись кругом. Мы заметили то же самое в некоторых других ложах. Стало быть, такое чаепитие здесь в порядке вещей»107. Как писал другой современник о томском театре того времени: «Неизбалованные разнообразием публичных зрелищ, городские обыватели любили свой маленький театр и охотно наполняли его в длинные зимние вечера, усердно поощряя своих случайных увеселителей дружными рукоплесканиями и щедрыми подношениями»108. Конечно, театр посещало не только купечество, о чем свидетельствует разброс цен на билеты. Например, в театре Королева в Томске, открытом с 1885 г., билеты стоили: ложа бельэтажа – 6–10 руб., кресла – от 1 руб. 75 коп. до 3 руб., амфитеатр – 40–60 коп., галерка – 30 коп.109 Посещение театра, однако, было довольно редким событием. Корреспондент «Сибирского вестника» свидетельствовал в 1896 г.: «В летописях нашего театрального мира еще не встречалось, чтобы Барнаул за одно лето посетило три труппы (братья Адельгеймы, труппа малороссов, труппа драматических актеров под руководством г. Арнольдова), кроме отдельно странствующих артистов, которых и перечесть трудно». Однако «разъехались артисты и некому теперь развлекать барнаульца. И погрузился он опять в свои карточно-бутылочные интересы. Сплетни, карты и вино, Да порой скандал в собранье, Неизменное одно – Нашей жизни содержанье!» 110. Даже в начале XX века отмечалось: «Театр, да еще с такой сравнительно хорошей труппой, как ныне, составляет у нас редкое явление, невольно влекущее к себе провинциальную молодежь»111. Во многих сибирских городах существовали благородные (позднее – общественные) собрания и городские клубы, которые разнообразили досуг и развлечения верхушки городского общества. В Иркутске благородное собрание действовало с 1848 г., а в 1887 г. оно было переименовано в общественное собрание. В Барнауле существовало Алтайское горное собрание. В его уставе говорилось: «Цель Собрания состоит в доставлении служащих на Алтайских заводах удобств к обмену мыслей, распространению между собою знаний и сведений по горнозаводской промышленности, а также в доставлении членам собрания и их семействам приятных развлечений танцами, музыкальными вечерами, маскарадами, играми и другими удовольствиями, дозволенными правительством»112. Собрание было открыто по вторникам, 118

средам и пятницам с 10 часов утра до часу по полуночи. Кроме того, в городе действовало и Барнаульское общественное собрание, членами которого были преимущественно купцы. Посещать собрание и клуб могли сравнительно обеспеченные люди, так как членство в них стоило: в Алтайском собрании – 12 руб., в барнаульском общественном – 15 руб. в год113. Эти два собрания отличались друг от друга. Алтайский клуб, по мнению одного из корреспондентов «Сибирского вестника», имел ряд преимуществ: раньше открывался в праздничные и воскресные дни (с 12 ч. дня); еженедельно по вторникам здесь проходили семейные вечера без музыки, а по воскресеньям – с музыкой; по пятницам – выступления музыкального кружка; наличие обширной библиотеки и пр.114 Однако, по свидетельству другого корреспондента, несмотря на то, что членами клуба числилось до 150 человек, «почти 9/10 не заглядывают в собрание, так как в настоящее время нет никакого удовольствия, кроме карточных столов»115. Отчасти причина такого непосещения крылась в том, что большинство членов были чиновниками и техниками алтайских учреждений, которые фактически приписывались к клубу (взносы отчислялись сразу с жалования). Некоторых не устраивала предлагаемая программа развлечений: «нет в алтайском клубе музыки и танцевальных вечеров, которые еженедельно бывают в общественном собрании… Бильярд там один – нескоро очереди дождешься, а выпивать там как-то неловко: куда не повернешься – все начальство»116. Действовали собрания обычно осенью и зимой: «В начале ноября месяца здесь открывается благородное собрание… Сказанные ассамблеи бывают через неделю, где танцуют более французскую кадриль, здесь в первых парах теснится вся местная аристократия… Кружатся также и в вальсе, которым в Омске обыкновенно открывается вечер»117. Балы, маскарады, танцевальные вечера служили развлечением верхушки горожан не только в крупных административных центрах Сибири, но и в уездных городах. В Тюмени также существовало благородное собрание, где два раза в неделю «общество собиралось на танцевальные вечера»118. О другом уездном городке современник писал: «Говоря об общественных увеселениях, нужно сказать, что в Кургане каждодневно, в особенности зимою, бывают 2–3 танцевальных вечера. Говоря о музыке нужно сказать, что в Кургане есть один рояль и одно фортепиано, но нет ни одного фортепианиста»119. 119

На маскарадах и балах не только танцевали и слушали музыку, но также играли в карты и на бильярде. «Вчера было в собрании немного людей…. По обыкновению играли в карты: купцы в стуколку в отдельной комнате, а в стенах собрания на два стола в винт и мушку… В общественном собрании, в танцевальные вечера, играют в комнатах собрания на три стола»120. Кроме танцевальных вечеров в общественных собраниях часто устраивали спектакли: «Более сочувствия тобольцы проявляют к спектаклям, даваемым изредка местными любителями драматического искусства или приезжими артистами… В такие вечера залы общественного собрания бывают полны посетителями обоего пола, в числе последних нередко встречаются даже и татары, и евреи со своими семействами»121. Зрителями таких спектаклей были представители самых разных слоев населения. По образцу благородных собраний создавались и мещанские. Так, в 1870 г. в МВД был представлен на утверждение устав Красноярского мещанского общественного собрания, в котором говорилось: «В г. Красноярске учреждается мещанское собрание с той целью, чтобы члены его, собираясь вместе, могли приятно и полезно проводить время в чтении дозволенных цензурою: газет, журналов и других изданий; в разговорах, дозволенных играх и танцах». В члены собрания принимали только по баллотировке. Каждый постоянный член мог привести гостей, которых должен был записать в особую книгу и за поведение которых полностью отвечал. Во время танцевальных вечеров постоянные члены могли пригласить несколько дам. В собрании дозволялось играть в шашки, бильярд и карточные игры. При собрании был устроен буфет для продажи кушаний и напитков 122. Одной из основных черт культурной и общественной жизни была ее дробность и отсутствие в ней единого общественного начала, в силу чего городское общество было неоднородным, распадаясь на социальные и профессиональные группы. Вследствие этого, в крупнейших городах региона на рубеже XIX–XX вв. существовал широкий спектр общественных культурно-досуговых организаций. С 1890-х гг. распространяются сословно-профессиональные клубы, объединявшие более широкие слои горожан. Функционировали так называемые приказчичьи, или коммерческие клубы, вокруг которых группировались служащие казенных учреждений м частных фирм, чиновники низших рангов, торговцы из мещан, т.е. средние городские слои. В таких клубах проводили свободные вечера, развлекались. Существовали клубы 120

на небольшие членские взносы и добровольные пожертвования. В городах, где располагались крупные военные гарнизоны, действовали офицерские клубы. Кроме офицеров их посещал лишь очень узкий круг местных жителей, в основном из дворян. В некоторых местах имелись особые железнодорожные клубы. В их членах состояли служащие управленцы, квалифицированные рабочие, машинисты, оберкондукторы и т.п.

Реклама книжного магазина и типографии На рубеже XIX–XX веков во всех сферах жизни России происходят значительные изменения. Разгульные кутежи купцов постепенно уходят в прошлое. В этот период городской досуг приобретал все больше публичности. Домашние (семейные и индивидуальные) формы его проведения все активнее вытеснялись общественными123. Даже для чтения книг, газет и журналов горожане предпочитали отправляться в 121

публичные заведения: клубы, библиотеки, читальни. Во многих городах Сибири в начале XX в. открываются книжные магазины, публичные библиотеки и Народные дома. Одним из лучших книжных магазинов Зауралья был магазин П.И. Макушина в Томске, который по богатству и разнообразию литературы (до 50 тыс. названий) не уступал лучшим столичным. Здесь также продавались канцелярские товары, ноты и музыкальные инструменты. В этом же здании находилась и библиотека, в фонде которой к 1919 г. насчитывалось 40 тыс. томов124. Кроме макушинской, в начале XX в. к услугам томичей были университетская, технологическая, городская публичная, Польская, Педагогическая, бесплатная Пушкинская библиотеки. Библиотеки были также в управлении Сибирской железной дороги, епархии, Обществе приказчиков, Общественном и Коммерческом собрании, Пожарном обществе, казенном винном складе, переселенческом управлении125.

Реклама библиотеки В распространении чтения как формы досуга сказывалось резкое расширение сети учебных заведений, качественное улучшение школьного образования, развитие библиотечной сети. В городах, кроме публичных библиотек, имелись частные, которыми могли за плату пользоваться все желающие, а также библиотека при учебных заведениях, общественных собраниях, Народных домах. При библиотеках 122

устраивались чтения для детей и взрослых, возникали литературные кружки. Распространение грамотности приводило и к появлению низкопробной коммерческой литературы. В начале XX в. на книжный рынок выбрасывались миллионы пятикопеечных книжонок с яркими обложками, под которыми таились невероятные, сногсшибательные приключения. Эта «литература» преподносилась читателям на всех перекрестках главных улиц в сибирских городах. Увлечение подобными книгами приводило к тому, что дети «воровали у родителей пятаки, чтобы вкусить сладкого яду». По воспоминаниям современников составлялись компании по приобретению, прочтению и обмену этих лубочных книжек, «зараза перекидывалась даже на взрослых». Издавали эту литературу, главным образом петербургские издательства «Развлечение» и «Печать». Выходили книжонки в 32 страницы, сериями от 50 до 60 выпусков каждый. Вот характерные названия серий: «Тайны Наполеона или государственный преступник Иосиф Вояновский», «Еллинора, защитница обманутых женщин, или председательница тайного женского суда», «Дочь почтальона, или невеста принца», «Знаменитый экспроприатор Черный Ворон, или тайна голубой шапки» и т.п. Издавались также собрания детективной литературы, особенно под названием «Нат Пинкертон, король сыщиков». В это собрание входило несколько серий по 50–70 выпусков в каждой, с тиражом до 80 тыс. экземпляров. Название книжек были одно страшнее другого: «Гнездо преступников», «Похитители девушек», «Человек о трех пальцах», «Современные инквизиторы», «Кровавый алтарь», «Загадочное преступление», «Тайна замка», «Поджигатели», «Суд Линча», «Таинственные пули», «Труп золотоискателя», «Кровавый талисман», «Секта убийц» и т.д. Названиям соответствовали и рисунки на раскрашенных обложках: револьверы, ружья, топоры, ножи; тут же обязательно красовались убитые, повешенные, задушенные, замученные. Читатели этих книжек убеждались, что они живы и не ограблены только потому, что судьба послала на грешную землю героевсыщиков, охраняющих людей и их имущество от преступников126. Частым явлением становятся литературные вечера, утренники обычно проводившиеся в учебных заведениях: «Вчера состоялся ученический вечер, устроенный ученицами VI и VII классов. Сначала был спектакль, а потом танцы и игры. Спектакль сошел не дурно и весело, но пьеса была довольно пошленькая… ученические вечера, конечно, 123

вещь необходимая. Какое оживление и непринужденное веселье царит на них!»127. В небольших городах учебные заведения нередко становились центром культурной жизни. Один из жителей Кузнецка вспоминал: «В училище устраивались концерты художественной самодеятельности, пел хор, выступали с инсценировками на самые различные темы… Ставились небольшие водевили и «живые картинки»: за закрытым занавесом строилась из мальчиков и девочек какая-либо художественная композиция, иногда костюмированная, и на 1–2 минуты перед зрителями раскрывался занавес. Был у нас духовой оркестр. Когда был уже в старших классах, маршировали под его музыку с нашими деревянными ружьями»128. Организация народных чтений требовала значительных усилий и расходов, включая приобретение «волшебного фонаря» с «туманными картинками» для иллюстрации текста, иначе чтения успехом не пользовались. В некоторых городах чтения были поставлены на прочную организационную основу. Так, в Нижнеудинске зимой 1899–1900 гг. чтения проводились каждое воскресенье поочередно – то в общественном собрании, то в Михайловском приходском училище, то на вокзале, и «народ посещал их весьма усердно». В городе была создана распорядительная комиссия по устройству народных чтений, был приобретен волшебный фонарь, картины к нему, книги129. Появляется и традиция публичных лекций, пришедшая из столичных городов. Для организации подобных лекций требовалось не только одобрение тематики, но и подтверждение благонадежности лектора со стороны властей, что затягивало решение вопроса. Это обстоятельство, а также новизна такой формы досуга, препятствовали ее широкому распространению. Журнал «Сибирские вопросы» в 1911 г. сообщал, что в Омске по приглашению Общества просвещения лектор Елачич прочитал «глубокосодержательные» лекции «О жизни животных» и «О жизни на морских глубинах». Однако «аудитория во время чтения этих лекций… была почти пуста»130. Попыткой создать клубы для народа явилась организация в городах в начале XX в. Народных домов. Народные дома, являвшиеся фактически культурно-досуговыми центрами, появляются в это время не только в крупных городах, но и в небольших городках. Так в маленьком Киренске Народный дом открылся в 1900 г. в специально построенном двухэтажном здании с двумя большими залами наверху. В одном из них проводились уроки ручного труда для учащихся городского училища, а 124

в другом зале был натянут экран и по воскресеньям устраивались чтения с волшебным фонарем. Здесь же время от времени проводились благотворительные спектакли и концерты, на которых выступал хор под управлением священника. В помещении Народного дома из городского училища перенесли небольшой музей. К сожалению, в январе 1903 г. Народный дом сгорел вместе с оборудованием ученических мастерских, приборами физического кабинета, коллекциями музея и гардеробом кружка любителей драматического искусства131. Другим видом общественных объединений в городах были различные общества по интересам, любительским или профессиональным (краеведческие, агрономические, спортивные, охотничьи и т.п.). Все они имели свой устав, кассу, иногда библиотеку. Имели распространение и любительские кружки – литературные, театральные, музыкальные, фотографические. И.М. Майский писал о подобном кружке: «В течении всего предшествовавшего месяца в нашем доме царили необычайные веселье и суматоха. Моя мать организовала из местных любителей драматический кружек. Решили ставить пьесу «Сорванец». Разобрали роли, пошли репетиции, начались волнения. Артисты собирались по очереди в домах членов кружка»132. Однако вся эта сфера общественной деятельности в провинциальных городах не была обширна. Активное участие в ней принимала главным образом творческая интеллигенция. В начале XX в. в сибирских городах начинают развиваться и спортивные занятия: езда на велосипеде, игра в футбол. В Иркутске, например, был даже построен циклодром для занятий велосипедным спортом. Наиболее популярны эти виды досуга были среди молодых чиновников, служащих, представителей коммерческих кругов. В это время появляются новые виды развлечений – цирк, синематограф, развивается театр. Синематограф быстро вошел в привычку сибирских горожан. Киносеансы давались в общественных клубах, Народных домах и пр. Во многих городах для показа фильмов были открыты специальные «электротеатры». Например, в Барнауле самый первый синематограф открыла купчиха Лебзина на Пушкинской улице, рядом с пассажем купца Смирнова. А с 1910 г. Пушкинскую улицу Барнаула можно было назвать «улицей синематографов», которые носили броские названия – «Иллюзион», «Триумф», «Каскад»133. В Томске работали кинотеатры «Заря» (1910–1911), «Метеор» (1908–1910), «Прожектор» (1914), «Глобус» (1917)134. В Иркутске в 1914 г. действовало 13 кинотеатров как в центре, так и в предместьях. Среди них «Художественный декаданс», Большой и малый иллюзионы А.М. Дон125

Отелло, а также «Олимп», «Вулкан» «Мираж» и др. Иркутяне могли смотреть художественные, видовые, документальные фильмы и даже кататься на роликовых коньках на скейтинг-рингах при центральных кинотеатрах135. Недостатка в зрителях не было, новый вид развлечений привлекал широкие слои городского населения: прислугу, ремесленников, учащихся, интеллигенцию и т.д. Таким образом, на протяжении второй половины XIX – начала XX в. в формах проведения досуга, семейных и публичных развлечениях сибирских горожан происходили значительные изменения. При этом модернизации в большей степени подвергались общественные формы досуга, роль которых в жизни всех слоев городского населения со временем возрастала.

ПРИМЕЧАНИЯ 1 Елпатьевский С.Я. Очерки Сибири. СПб., 1897. С. 27. 2 См.: Анохина Л.А., Шмелева М.Н. Быт городского населения средней полосы РСФСР в прошлом и настоящем: на примере городов Калуга, Елец, Ефремов. М., 1977. С. 253–282. 3 Рощевская Л.П. Вклад купцов-меценатов в развитие культурной жизни Тюмени в XIX в. // Менталитет и культура предпринимателей России XVII– XIX вв. М., 1996. 4 Евтропов К.Н. История Троицкого кафедрального собора в Томске в связи с историей города. Томск, 1904. С. 257–258. 5 Голодников К. Город Тобольск и его окрестности: Исторический очерк. Тобольск, 1887. С. 138. 6 [Ядринцев Н.М.] Семилужский Н. Письма о Сибирской жизни // Дело. 1868. № 5. С. 73–74. 7 АРГО. Раз. 61. Оп. 1. Д. 33. Л. 8об. 8 Шубкин Н.Ф. Повседневная жизнь старой русской гимназии (Из дневника словесника Н.Ф. Шубкина за 1911–1915 годы). СПб., 1998. С. 37. 9 Телешов Н. За Урал. Из скитаний по Западной Сибири: Очерки. М., 1987. С. 135. 10 Елпатьевский С.Я. В Сибири (из воспоминаний). Новосибирск, 1938. С. 171–172. 11 Львов Л.Ф. Из воспоминаний Леонида Федоровича Львова // Русский архив. 1885. № 3. С. 354. 12 АРГО. Раз. 61. Оп. 1. Д. 28. Л. 14об. 13 Анисимов С. Исторический город Ялуторовск. М., 1930. С. 7. 14 Тамм Л.И. Записки иркутянки. Ч. I. Иркутск, 2001. С. 55.

126

15

Авдеева-Полевая Е. Записки и замечания о Сибири // Записки иркутских жителей. Иркутск, 1990. С. 39. 16 Елпатьевский С.Я. В Сибири… С. 172–174. 17 Романов В.В. За Урал! Рассказ из воспоминаний о Сибири // Русский вестник. 1883. № 7. С. 83. 18 Щукин Н. Житье сибирское в древних преданиях и нынешних впечатлениях // Записки иркутских жителей. Иркутск, 1990. С. 213–214. 19 Конюхов И.С. Кузнецкая летопись. Новокузнецк, 1996. С. 121. 20 Бойко В.П. Томское купечество в конце XVIII–XIX вв. Из истории формирования сибирской буржуазии. Томск, 1996. С. 200–201. 21 Лясоцкий И.Е. Прошлое Томска (в названиях улиц, построек и окрестностей). Томск, 1952. С. 15. 22 Павлов А. 3000 верст по рекам Западной Сибири: Очерки и заметки. Тюмень, 1878. С. 15. 23 АРГО. Раз. 61. Оп. 1. Д. 33. Л. 10об. 24 Калашников И. Записки иркутского жителя // Записки иркутских жителей. Иркутск, 1990. С. 265. 25 ЦХАФ АК. Ф. 77. Оп. 1. Д. 9. Л. 7. 26 Голодников К. Указ. соч. С. 139. 27 Живописная Россия. Отечество наше в его земельном, историческом, племенном, экономическом и бытовом значении. Т. 11: Западная Сибирь. СПб., М., 1884. С. 220. 28 Сибирь. 1911. № 6. 29 Оглезнева Г.В., Дорош С.В. Культурная жизнь уездных городов Иркутской губернии во второй половине XIX – начале XX веков // Сибирский город XVIII – начала XX веков. Вып. 1. Иркутск, 1998. С. 87. 30 Тамм Л.И. Указ. соч. С. 56. 31 Белов И. Путевые заметки и впечатления по Западной Сибири. М., 1852. С. 27–28. 32 Майский И.М. Воспоминания советского посла. Кн. 1: Путешествие в прошлое. М., 1964. С. 41. 33 Белов И. Указ. соч. С. 28–29. 34 Миненко Н.А. Досуг и развлечения уральских горожан в XVIII – начале XX в. // Уральский город XVIII – начала XX в.: история повседневности. Екатеринбург, 2001. С. 24–25. 35 Шубкин Н.Ф. Указ. соч. С. 309. 36 Струве В.В. Воспоминания о Сибири. 1848–1854 г. СПб., 1889. С. 16. 37 Максимов С.В. Сибирь и каторга. СПб., 1990. С. 9–10. 38 Клевакин Е.П. Очерки из бийской жизни // Культурное наследие Сибири. Барнаул, 1994. С. 116. 39 Голодников К. Указ. соч. С. 139. 40 ЦХАФ АК. Ф. 77. Оп. 1. Д. 9. Л. 23.

127

41

Тамм Л.И. Указ. соч. С. 55. Белов И. Указ. соч. С. 30. 43 Голодников К. Тобольская губерния накануне 300-летней годовщины завоевания Сибири. Тобольск, 1882. С. 139. 44 Майский И.М. Указ. соч. С. 46. 45 Шубкин Н.Ф. Указ. соч. С. 235. 46 АРГО. Раз. 61. Оп. 1. Д. 25. Л. 17об. 47 Голодников К. Город Тобольск… С. 17. 48 Абрамов Н. Город Тюмень // Вестник ИРГО. 1858. №8. С. 146. 49 Исторический город Ялуторовск. М., 1997. С. 54. 50 Конюхов И.С. Указ. соч. С. 61. 51 История названий Томских улиц. Томск, 1998. С. 56, 83. 52 Авдеева-Полевая Е. Указ. соч. С. 42. 53 Тамм Л.И. Указ. соч. С. 66. 54 Белов И. Указ. соч. С. 17–18. 55 Миненко Н.А. Указ. соч. С. 29. 56 Чукмалдин Н. Мои воспоминания. СПб., 1899. С. 10. 57 Тамм Л.И. Указ. соч. С. 66. 58 Майский И.М. Перед бурей. М., 1945. С. 47. 59 Лясоцкий И.Е. Записки старого томича. Томск, 1954. С. 36. 60 Сибирский вестник. 1895. № 90. С. 3. 61 Бутакова Н.В. Досуг горожан Алтая в конце XIX в. // Исторический опыт хозяйственного и культурного освоения Западной Сибири. Книга II. Барнаул, 2003. С. 175–176. 62 Сибирский вестник. 1899. № 117. С. 3. 63 Сибирский вестник. 1899. № 110. С. 3. 64 Голодников К. Город Тобольск… С. 138. 65 Телешов Н. За Урал. Из скитаний по Западной Сибири: Очерки. М., 1987. С. 70–73. 66 Бойко В.П. Указ. соч. С. 202–203. 67 Клевакин Е.П. Указ. соч. С. 117. 68 Павлов А. Указ. соч. С. 48. 69 Вагин В. Сороковые года в Иркутске // Записки иркутских жителей. Иркутск, 1990. С. 464. 70 Чехов А.П. По Сибири: Путевые очерки и письма. Иркутск, 1939. С. 33. 71 История названий Томских улиц. Томск, 1998. С. 7. 72 Скропышев Я.С. Тобольская губерния в пятидесятых годах // Виктор Антонович Арцимович: Воспоминания-характеристики. СПб., 1904. С. 14. 73 Плотников А.Ф. Нарымский край. СПб., 1901. С. 138–139. 74 Елпатьевский С.Я. В Сибири… С. 178–179. 42

128

75

Рабинович Г.Х. Из истории буржуазии города Томска (конец XIX в. – 1914 г.) // Из истории Сибири. Вып. 6. Томск, 1973. С. 164. 76 Бойко В.П. Указ. соч. С. 198. 77 Анисимов С. Исторический город Ялуторовск. М., 1930. С. 9. 78 Майский И.М. Воспоминания советского посла… С. 41. 79 Струве В.В. Воспоминания о Сибири. 1848–1854 г. СПб., 1889. С. 11. 80 Ядринцев Н. Женщина в Сибири в XVII и XVIII столетиях: Исторический очерк // Женский вестник. 1867. № 8. С. 118. 81 Шубкин Н.Ф. Указ. соч. С. 104. 82 Скропышев Я.С. Указ. соч. С. 19. 83 Калашников И. Записки иркутского жителя // Записки иркутских жителей. Иркутск, 1990. С. 270. 84 Вагин В. Указ. соч. С. 469. 85 Шубкин Н.Ф. Указ. соч. С. 268. 86 Павлов А. Указ. соч. С. 11. 87 [Ядринцев Н.М.] Семилужский Н. Указ. соч. С. 75. 88 Телешов Н. Указ. соч. С. 126. 89 АРГО. Раз. 55. Оп. 1. Д.38. Л. 5об. 90 Белов И. Указ. соч. С. 20. 91 Анучин Е. Средняя жизнь и долговечность в г. Тобольске // Памятная книжка для Тобольской губернии на 1864 год. Тобольск, 1864. С. 329. 92 Адрианов А.В. Город Томск в прошлом и настоящем. Томск, 1890. С. 11, 131. 93 Журавлев М.П. Омск вчера, сегодня, завтра. Омск, 1993. С. 32. 94 Сибирский вестник. 1899. № 181. С. 3. 95 [Финьш О.] Омск по описанию О. Финьша // Труды омского статистического комитета. Омск, 1880. Ч. I. С. 69. 96 Вагин В. Указ. соч. С. 471. 97 Живописная Россия… С. 208. 98 АРГО. Раз. 55. Оп. 1. Д. 36. Л. 3. 99 Белов И. Указ. соч. 25–26. 100 ЦХАФ АК. Ф. 77. Оп. 1. Д. 9. Л. 25. 101 Чукмалдин Н.М. Записки о моей жизни. М., 1902. С. 119. 102 Сибирский вестник. 1895. № 15. С. 4. 103 Сибирский вестник. 1898. № 86. С. 3. 104 Чукмалдин Н.М. Записки о моей жизни. С. 117. 105 Скубневский В.А. Заметки о духовном мире барнаульского купечества // Образование и социальное развитие региона. 1995. № 2. С. 116. 106 Walkin J. The Rise of Democracy in Pre-Revolutionary Russia: Political and Social Institution under the Last Czars. New York, 1962. P. 95–96. 107 Флоринский В.М. Заметки и воспоминания // Русская старина. 1906. №. 4.

129

108

Корш Е.В. Без театра (отголосок сибирских нравов) // Исторический вестник. 1911. № 7. С. 77. 109 Адрианов А.В. Указ. соч. С. 128. 110 Сибирский вестник. 1899. № 194. С. 3. 111 Шубкин Н.Ф. Указ. соч. С. 85. 112 Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 1286. Оп. 31. Д. 463. Л. 7. 113 Сибирский вестник. 1898. № 248. 114 Сибирский вестник. 1898. № 217, 261. 115 Сибирский вестник. 1898. № 252. 116 Сибирский вестник. 1898. № 248. 117 Белов И. Указ. соч. С. 26. 118 Струве В.В. Указ. соч. С. 11. 119 АРГО. Раз. 61. Оп. 1. Д. 25. Л. 17об. 120 ЦХАФ АК. Ф. 77. Оп. 1. Д. 9. Л. 27об. 121 Голодников К. Город Тобольск… С. 138. 122 РГИА. Ф. 1286. Оп. 31. Д. 400. Л. 6–8об. 123 Миненко Н.А. Указ. соч. С. 30. 124 История названий Томских улиц. Томск, 1998. С. 20. 125 Томск: история города от основания до наших дней. Томск, 1999. С. 149. 126 Лясоцкий И.Е. Записки старого томича. Томск, 1954. С. 146–147. 127 Шубкин Н.Ф. Указ. соч. С. 48, 308. 128 Семенова Т.В. Кузнецк в 1910–1920-е гг. // Сибирский город вчера и сегодня. Новокузнецк, 1998. С. 71–72. 129 Оглезнева Г.В., Дорош С.В. Культурная жизнь уездных городов Иркутской губернии во второй половине XIX – начале XX веков // Сибирский город XVIII – начала XX веков. Вып. 1. Иркутск, 1998. С. 88. 130 Сибирские вопросы. 1911. № 42. С. 72. 131 Оглезнева Г.В. Экономическое и культурное развитие Киренска во второй половине XIX –начале XX в. // Сибирский город XVIII – начала XX веков. Вып. 4. Иркутск, 2002. С. 78. 132 Майский И.М. Перед бурей. М., 1945. С. 12. 133 Степанская Т.М. Архитектура Алтая XVIII – начала XX в. Барнаул, 1995. С. 85–86. 134 История названий Томских улиц. Томск, 1998. С. 168. 135 Иркутск в панораме веков: очерки истории города. Иркутск, 2002. С. 232.

130

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Подводя итоги краткого очерка городского быта, необходимо отметить, что во второй половине XIX – начале XX в. в бытовой культуре сибирских горожан происходили изменения, обусловленные процессами модернизации, развитием экономики, культуры, социальной сферы в городах. Эти изменения развивались в том же направлении, что и в провинциальных городах других регионов. Для середины XIX в. можно выделить такую особенность сибирских городов, как близость семейного и общественного быта горожан разных сословий. В частности, быт сибирского купечества был значительно ближе к быту средних городских слоев (мещанства), чем в европейской части страны. Если в Европейской России на протяжении второй половины XIX – начала XX в. отмечена тенденция переориентации в образе жизни купечества, когда объектом для подражания выступало сначала дворянство, а затем интеллигенция, то в Сибири ориентация купечества на быт других сословных и социальных групп была выражена в значительно меньшей степени. В то же время, большое число выходцев из крестьянства среди сибирских горожан приводило к близости городской бытовой культуры к быту сельского населения. В пореформенный период горожане постепенно отходили от народных традиций и обычаев, вырабатывали новые ценностные ориентации, нормы поведения и образ жизни. Рождались новые формы развлечений, проведения досуга, праздничного времяпрепровождения. Этот процесс затрагивал все слои городского населения. В начале XX в., в связи с ускорением социально-экономических процессов в стране, происходит уже размывание прежних сословных границ и сословных ценностей. При этом модернизации в большей степени подвергались общественные формы быта, роль которых возрастала.

ОГЛАВЛЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ……………………………………………..

3

Глава 1. ЖИЛИЩЕ ГОРОЖАН………………………

5

Глава 2. ОДЕЖДА………………………………………

31

Глава 3. ГОРОДСКАЯ КУХНЯ СИБИРЯКОВ……..

66

Глава 4. ДОСУГ И РАЗВЛЕЧЕНИЯ………………….

96

ЗАКЛЮЧЕНИЕ………..………………………………...

131

Научное издание

Юрий Михайлович Гончаров

СЕМЕЙНЫЙ БЫТ ГОРОЖАН СИБИРИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX – НАЧАЛА XX В.

Монография

Текст публикуется в авторской редакции Подготовка оригинал-макета И.В. Шаповалов оформление обложки – Ю.М. Гончаров

Изд. лиц. 020261 от 14.01.97 г. Подписано в печать 01.12.2003. Формат 60×84 1/16. Усл. печ. л. 8,7. Бумага офсетная. Печать офсетная. Тираж 300 экз. Заказ 1724 Типография Некоммерческого партнерства «АзБука»: 656099, г. Барнаул, пр. Красноармейский, 98а тел. 62-77-25, 62-91-03