БАШКИРСКИЕ ВОЛШЕБНЫЕ СКАЗКИ: ПОЭТИКА И ТЕКСТОЛОГИЯ 9785881851804

Citation preview

АКАДЕМИЯ НАУК РЕСПУБЛИКИ БАШКОРТОСТАН ОТДЕЛЕНИЕ ГУМАНИТАРНЫХ НАУК УФИМСКИЙ НАУЧНЫЙ ЦЕНТР ИНСТИТУТ ИСТОРИИ, ЯЗЫКА И ЛИТЕРАТУРЫ

Г. Р. Хусайнова

Башкирские волшебные сказки: поэтика и текстология

Уфа-2014

УДК 82-343:398(470.57) ББК 82.3 (2Рос.Баш) X 98 Издание осуществлено при содействии Фонда поддержки научных исследований АН РБ Исследование проводилось при финансовой поддержке РГНФ и РБ «Урал: история, экономика, культура» в рамках научно-исследовательского проекта № 14-14-02006 «Поэтика и стиль башкирских волшебных сказок» Рецензенты: А. М. Сулейманов, доктор филологических наук, профессор БГПУ им. М. Акмуллы (г. Уфа); Г. 3. Имаева, доктор филологических наук, профессор кафедры социально-гуманитарных и психолого-педагогических дисциплин Евразийского открытого института (г. Москва); Т. М. Садалова, доктор филологических наук (г. Горно-Алтайск)

X 98

Хусаинова Г. Р. Башкирские волшебные сказки: поэтика и текстология. Уфа: Гилем, Башк. энцикл., 2014. - 216 с. ISBN 978-5-88185-180-4 Рассмотрена историография вопроса в контексте современного состояния жанра, проведена типология сюжетов, представлены сюжетообразующие мотивы и система образов. Исследование дополнено сопоставлением историко­ типологического анализа башкирских волшебных сказок со сказками народов мира, что позволяет четче выявить национальную специфику башкирских сказок. Монография снабжена приложением текстов волшебных сказок башкир, записанных автором в 2006-2012 гг. Адресуется фольклористам, этнографам и культурологам. УДК 82-343:398(470.57) ББК 82.3 (2Рос.Баш)

ISBN 978-S-8818S-180-4

© Хусаинова Г. Р., © Издательство «Гилем» НИК «Башкирская энциклопедия», 2014

Посвящаю светлой памяти моего учителя члена-корреспондента РАН Виктора Михайловича Гацака (1933-2014)

ВВЕДЕНИЕ

Башкиры - один из древних этносов Евразии, сформировавшийся на Южном Урале в первом тысячелетии нашей эры. В сложении баш­ кирского народа участвовали несколько этнокультурных компонентов, в частности индоиранский, финно-угорский и тюркский. Рассеянные в огромном пласте устного народного творчества мифологические представления древних башкир уходят глубоко в прошлое. Башкирский фольклор богат и разнообразен. Как верно утверж­ дает известный ученый С. А. Галин: «...баш кирский народ в силу ряда исторических обстоятельств сумел сохранить свою духовную культуру не в ее материальном воплощении, а в памяти сотен и тысяч народных сказителей-сэсэнов, традиции которых живут и поныне» [Га­ лин, 2004. С. 3]. В башкирском фольклоре имеют место как древние формы (мифы, легенды, алгыш, каргыш, сарнау, обрядовая поэзия), так и монументальные формы кубаира (эпоса), например «Урал-батыр», «Заятуляк и Хыухылыу», «Идукай и Мурадым», сказки, неска­ зочная проза (легенды, риваяты, устные рассказы, былички (хурафати хикая)), разнообразные песенные жанры (протяжные песни, корот­ кие песни, такмаки, баиты, мунажаты, сенляу (причитания)), малые жанры (пословицы, поговорки, загадки, приметы). Значительное место в башкирском фольклоре занимают сказки (әкиәттәр). Одно из емких определений жанра сказок дано фолькло­ ристом А.И. Никифоровым: «Сказки - это устные рассказы, бытую­ щие в народе с целью развлечения, имеющие содержанием необыч­ ные в бытовом смысле события (фантастические, чудесные или ж и­ тейские) и отличающиеся специальным композиционно-стилистичес­ ким построением» [Костюхин, 2008. С. 20]. Доминантная функция сказ­ ки - установка на вымысел, и это определяет особенности ее сюжет­ ного состава, поэтики и бытования. В башкирском фольклоре сказки 3

принято делить на сказки о животных, богатырские, волшебные, бы­ товые сказки, анекдоты, небылицы, кумулятивные. В свою очередь каждый жанр сказки делится на внутрижанровые группы. В частно­ сти, М арат Мингажетдинов делил волшебные сказки башкир на соб­ ственно волшебные, волшебно-героические. В настоящее время баш­ кирские фольклористы придерживаются данной классификации. По мнению М. X. Мингажетдинова, если в волшебных сказках прежде всего поэтизируются «волшебные условия», то в богатырских сказ­ ках идеализируется личность героя. В итоге в сказочном эпосе наро­ дов появляются сюжеты о героях, побеждающих темные силы, ми­ фические существа не с помощью волшебства, а благодаря своей богатырской силе и ловкости, и эти героические сюжеты оказывают сильное влияние на формирование волшебно-героических сказок среди волшебных [Мингажетдинов, 1995. С. 143-144]. Поскольку в башкирской фольклористике существует деление волшебных сказок на два вида, предметом нашего исследования бу­ дут собственно волшебные и волшебно-героические сказки, их тек­ стология, сюжетный состав, сюжетообразующие мотивы, система образов. Последняя треть XX и начало XXI века отмечены усилением вни­ мания российских фольклористов к сферам народного творчества (заговоры, религиозные стихи, обряды, игры, праздники и др.), кото­ рые в течение почти полувека были закрыты для науки по идеологи­ ческим причинам. Изучение классических жанров, в том числе ска­ зок, имеет хорошую исследовательскую традицию. За последние годы российская филологическая наука получила ряд монографических исследований по сказкам [Котляр, 2002; Имаева, 2008; Добровольс­ кая, 2009; Садалова, 2010; Горяева, 2011 и др.]. В башкирской фольклористике изучение волшебных сказок нача­ лось с предисловия чл.-корр. Н. К. Дмитриева к сборнику башкирс­ ких сказок, собранных А. Г. Бессоновым (1941), и продолжилось в отдельных статьях М. X. М ингажетдинова [1970, 1971, 1972, 1974]; Л. Г. Барага [1979]; Н. В. Бикбулатова [1974]; Г. Б. Xусаинова [1978], М. В. Зайнуллина [1974, 1976], Л. П. Атановой [1978]; а также в специ­ альных вступительных статьях-исследованиях А. И. Xарисова [1959], М. X. Мингажетдинова [1976], Н. Т. Зарипова [1978], Л. Г. Барага [1989] к сказочным томам научных сводов «Башкирское народное творчество» на башкирском и русском языках. Большие вступитель­ 4

ные статьи и обширные научные комментарии ученых к томам стали серьезным шагом в исследовании башкирских народных сказок. Ав­ торы рассматривали вопросы определения, классификации, некото­ рые вопросы поэтики жанра сказки. Ряд вопросов поэтики башкирской народной волш ебной сказки, в частности формулы в сравнительном изучении, сохраняемость сказ­ ки во времени, рассматривался нами в нашей монографии «Поэтика башкирской народной волшебной сказки» [Хусаинова, 2000]. Далее изучение волшебной сказки башкир продолжалось автором в направ­ лении выявления национальной специфики, сюжетообразующих мо­ тивов жанра, изучения персонажей, историографии с учетом совре­ менного состояния сказки [Гуманитарные науки Башкортостана, 2007. С. 104-108; От юбилея к юбилею, 2012. С. 121-126]. Древний, известный и в наши дни жанр народной прозы сказку побашкирски называют словом «өкиөт» (некоторые башкиры, в част­ ности хайбуллинские, оренбургские, как раньше, так и сегодня, при­ меняют слово «ҡарһүҙ»). Оно употребляется в нескольких значени­ ях: во-первых, для обозначения сказки, а во-вторых, для обозначения вымысла, в который трудно поверить. Иначе говоря, словом «өкиөт» определяют не только жанр сказки, но и эпические сказания, мифоло­ гические рассказы, анекдоты и просто выдумки. В данной работе термин «өкиөт» употребляется только для обозначения сказки. В отличие от поэтических жанров (кубаиры, йыр, баиты) сказ­ кам не присуща устойчивая ритмическая форма. Каждый исполни­ тель рассказывает сказку по-своему, иногда пропуская отдельные эпизоды, моменты, иногда добавляя новые детали, исходя из требо­ ваний времени, в зависимости от своего эстетического вкуса и ис­ полнительского мастерства, а также уровня своего мировоззрения. При сочинении своей сказки каждое поколение использовало тради­ ции жанра, иногда меняло их и приспосабливало к новым условиям. Безусловно, ни один жанр фольклора не может оставаться без изме­ нения, в том числе и сказки. Они даже больше и чаще, чем другие жанры, подвергаются вариации, контаминации. Вместе с тем, как бы сказки не изменялись, у них есть устойчивые элементы, не поддаю­ щиеся течению времени, т. е. общие для всех эпох и поколений, кото­ рые обеспечивают бытование сказки из века в век как самостоя­ тельного жанра. Сказка имеет свойственную только ей структуру и поэтику. Например, у волшебных сказок есть свои традиционные ге­ S

рои (Таз, батыр, младший сын, мачеха, падчерица, Акбузат, Самригуш, тулпар, дэв, аждаха, иргаил и т. д.), а также традиционное начало и конец. В сказках понятия пространства и времени не имеют реаль­ ного содержания. Поэтому в основном события происходят в какомто неопределенном месте «түбөһенө ҡараһаң түбәтәйең төшөрлөк бейек, кеше үткеһеҙ шау урманлы тау итәгендәге бер ауылда» («в одной деревне у подножия горы с непроходимым лесом и высокой на­ столько, что если посмотреть на ее вершину, тюбетейка с головы сле­ тает») [Сказки-I. С. 169], во времена когда еще «кәзә командир, өйрәк үрөтник, күркә дисәтник, һайыҫҡан һалдат, әтәс әфисәр, торналар янарал булғанда» («коза командиром была, утка в урядниках ходила, индюк десятником, сорока - солдатом, петух - офицером, а журавли генералами были») [Сказки-1. С. 151]. Все это не соответствует реальности и является плодом народной фантазии, занявшем место в фольклоре, особенно в сказках. Но элементы фантастического вымысла встре­ чаются также в эпических памятниках, легендах, баитах, песнях, но условия возникновения, содержание, особенно идейно-эстетическая фун­ кция и сфера использования их разные [Мингажетдинов, 1995. С. 128]. В отличие от других жанров башкирского фольклора (былички, предания), выполняющих информативную функцию, в сказке доми­ нирует эстетическая функция, что проявляется в установке на увле­ кательность, которая сочетается с известной поучительностью. Эс­ тетическое начало проявляется также в идеализации положительных героев, ярком изображении «сказочного мира». В сказке изобража­ ются, как уже говорилось, вымышленные события и лица, представ­ ленные то в известной мере реалистически, то со значительным от­ ступлением от правдоподобия. При написании работы привлекались в основном опубликованные в сказочных томах научных сводов «Башкирское народное творче­ ство» (в 3-х (1956-1959), в 18-ти (1972-1985), в 12-томных (1989-2012) изданиях) тексты, а также архивные материалы и собственные запи­ си автора, осуществленные в 1986-2013 годы. В данной работе нами проводится сравнительный историко-типо­ логический анализ башкирской волшебной сказки, который показы­ вает ее сходство с волшебными сказками других народов и нацио­ нальную специфику. Цель предпринятого нами исследования - анализ сюжетного со­ става башкирской волшебной сказки на фоне международной типо6

логии с показом частотности того или иного сюжета в башкирском репертуаре; выявление собственно башкирских волш ебных сказок; определение типов контаминаций, а также изучение ряда сюжетов и мотивов башкирской волшебной сказки в сравнении с сюжетами и мотивами тюркоязычных (татар, казахов, узбеков, алтайцев и др.), а также далеких по языку и территориально народов (немцев, арабов, бенгальцев и др.), что необходимо для выявления как сходства, так национальной специфики жанра. Другая не менее важная цель исследования - изучение совре­ менного состояния башкирских волшебных сказок на основе экспе­ диционных материалов автора с 2006 по 2013 год.

7

Глава I БАШ КИРСКОЕ СКАЗКОВЕДЕНИЕ: ПЕРВЫЕ ПУБЛИКАЦИИ, СТАНОВЛЕНИЕ, СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ I.I. Башкирские народные сказки в публикациях и исследованиях русских ученых (вторая половина XIXпервая половина XX века) Сказки - один из древних и богатых жанров башкирского фоль­ клора, но первые тексты их были записаны у нас сравнительно по­ здно - только во второй половине XIX века, благодаря усилиям ис­ следователей М. Бикчурина, Н. И. Ильминского, М. В. Лоссиевского, Р. Г. Игнатьева, М. Лося, Д. К. Зеленина. Башкирские народные сказки, как и песни, эпос, легенды и другие жанры устно-поэтического творчества башкир, впервые были опубликованы представителями передовой интеллигенции русского народа. По утверждению баш­ кирских ученых, башкирская сказка на местном диалекте впервые была напечатана в 1842 году в г. Казани в «Татарской хрестоматии» М. Иванова и называлась она «Сказка о царе-батыре». Следующая публикация башкирской сказки «Три сына» о ловких ворах была осу­ ществлена Н. Ильминским в 1861 году в «Ученых записках Казанс­ кого университета». Эта сказка с измененным названием («Как ца­ ревич стал вором») включена А. М. Сулеймановым в пятую книгу сказок свода «Башкирское народное творчество» на башкирском язы­ ке. Если перечисленные выше сказки были опубликованы на баш­ кирском языке и «имели учебные цели» [Сулейманов, 1993. С. 3], то Р. Г. Игнатьев в 1875 году в III выпуске «Записок Оренбургского отде­ ла ИРГО» в переводе на русский язык публикует три сказки. Первая из них - «Сказка о беркуте» - переведена с рукописи, две другие «Сказка о Сари-Сагибе», «Сказка о батыре Чемидчудзине» - были записаны из уст в Троицком и Верхнее-Уральском уездах. Далее в 8

1876 году увидели свет на башкирском языке в «Турецкой хрестома­ тии» И. Н. Березина еще две башкирские сказки - «Сказка о царебатыре» и «Кулай». В истории башкирской фольклористики известно, что С. Г. Рыба­ ков во время экспедиций 1893-1894 годов, по заданию этнографичес­ кой комиссии Русского географического общества в Верхнеуральс­ ком и Орском уездах, записал огромный материал по башкирскому музыкальному фольклору и в 1897 году издал книгу «Музыка и песни уральских мусульман с очерком их быта». Оказалось, что наряду с записями образцов музыкальных жанров им были зафиксированы две башкирские народные сказки «Царевич Сиржатжан» и «Богатырь Г а­ лий» (Научный архив Географического общества СССР. Разряд 58, оп. 1., № 105. Тетрадь 1-ая. № 6-7). Их обнаружила только в 70-е годы ХХ века ученый-фольклорист Л. П. Атанова. Еще одна башкирская сказка-легенда «Тюляк - сын Сары-Маркаса» вышла в сборнике В. Харузина «Сказки русских инородцев» в 1898 году. Таким образом, первые, самые ранние публикации восьми баш­ кирских народных сказок были осуществлены в Х1Х веке русскими исследователями М. Ивановым, Н. И. Ильминским, Р. Г. Игнатье­ вым, И. Н. Березиным, В. Н. Харузиной в вышеуказанных изданиях, и две сказки, записанные С. Г. Рыбаковым, сохранились, как было отмечено, в научном архиве. «Собирать баш кирские сказки как произведения, представ­ ляю щ ие интерес в художественном и научном отнош ениях, начал А. Г. Бессонов - инспектор народных училищ в Пермской и Орен­ бургской губерниях» [Сулейманов, 1994. С. 3]. Он записывал баш­ кирские, татарские, казахские сказки с большой любовью и энтузи­ азмом. Царское правительство не оказывало ему ни материальной, ни моральной, ни юридической помощи в этом важном деле. А. Г. Бес­ сонов, выучивший казахский, башкирский языки, записывал фольк­ лорные тексты в оригинале. Но, к сожалению, по утверждению баш­ кирского фольклориста Н. Т. Зарипова: «О судьбе башкирских текстов, представленных Бессоновым вместе с их русскими переводами, до последнего времени ничего неизвестно. В рукописном фонде Ленин­ градского отделения института востоковедения АН СССР текстолог С. Н. Муратов В 70-е годы ХХ века обнаружил башкирский текст лишь одной сказки в записи Бессонова и опубликовал его вместе с фотокопией двух начальных страниц» [Зарипов, 2008. С. 8]. 9

На деятельность А. Г. Бессонова оказали влияние труды А. Н. Афа­ насьева, А. А. Радлова, Г. Н. Потанина. С одной стороны, он стре­ мился к точности текстов, сохранению их народного звучания. Как казахский ученый Ч. Ч. Валиханов и другие фольклористы, Бессонов старается передавать особенности народного языка, интонацию, по­ казать характер и психологию народа в то время, поэтому при клас­ сификации сказок он опирается на территориальный и лингвистичес­ кий принципы. По его мнению, настоящий фольклор можно было за­ писывать только там, где хорошо сохранился язык. А на местах, где язык подвергся изменениям, фольклор в чистом виде не бывает. С другой стороны, Бессонов, учитывая расположение Башкортоста­ на на стыке Азии и Европы, пытался определить типологическую бли­ зость записанных им башкирских сказок со сказками славянских, тюркских и монгольских народов. Так, передовой представитель русского народа А. Г. Бессонов ос­ тавил башкирскому народу бесценное наследие. Увидевшая свет в 1941 году под редакцией акад. Н. К. Дмитриева книга «Башкирские народные сказки» включает лишь часть записанных А. Г. Бессоно­ вым башкирских народных сказок, судьба части собранных им ма­ териалов неизвестна. Названная книга с большой вступительной ста­ тьей и комментариями Н. К. Дмитриева положила начало научным изданиям, а также исследованиям сказочного творчества башкир, хотя первые научные изыскания по башкирским народным сказкам, как по утверждению Н. К. Дмитриева, так и на наш взгляд, принадле­ жат А. Г. Бессонову. Во-первых, у него был научный подход к сбору материала. Во-вторых, он пытался классифицировать собранные им сказки по территориальному и лингвистическому принципам. Затем внутри групп сюжеты, близкие по содержанию, объединил в циклы. Изучая национальную специфику башкирских сказок, Бессонов под­ нимает проблему их исследования на фоне славянских, финно-угорс­ ких, тюркских и монгольских сказок, а особенно русских, казахских и татарских. Исходя из этой цели, в книгах А. Н. Афанасьева, Г. Н. По­ танина и В. В. Радлова он отмечает сюжеты и мотивы, совпадаю­ щие с башкирскими. Все это говорит о том, что А. Г. Бессонов имеет полное право быть названным первым исследователем башкирских народных сказок, хотя башкирские ученые-фольклористы склонны называть им академика Н. К. Дмитриева, который издал сказки, собран­ ные А. Г. Бессоновым, и написал к этой книге серьезное предисловие. 10

В начале ХХ века положение меняется в лучшую сторону и сбор, публикация башкирских народных сказок активизируется. В 1900 году башкирским врачом и общественным деятелем М. А. Кулаевым были сделаны записи сказок «Бугархан» и «Ю гера-батыр» и переведены на русский язык. В 1908-1909 годы известный русский ученый С. И. Руденко вво­ дит в мировой научный оборот несколько башкирских сказок, издав их на французском языке (Traditions et contes bachkirs. Revue de traditions populaires. Paris. 1908. Vol. 23. P. 49-63; 1909. Vol. 24. № 4-5. P. 129-136). В 1912 году М. Лось из записей учителя Г. Магазова публикует на русском языке восемь сказок в «Вестнике Оренбургского учебно­ го округа», из них две - волшебные: «Суяльбай и его тулпар», «Тимир­ булат» [Лось, 1912]. В 1914 году русским фольклористом Д. К. Зеле­ ниным публикуются двенадцать башкирских сказок, записанных им от башкир Пермской губернии, из них шесть - волшебные: «Рога», «Купеческий сын», «Убыр», «Водяная девица», «Быжирмарган», «Зо­ лотая бабка» [Зеленин, 1914]. Башкирские сказки из этой книги пере­ печатаны в переводе на английском языке. В 1940 году в книге «Уральские сказки» В. П. Бирюков опублико­ вал две башкирские сказки - «Легенда о курае» и «Золотая гора». В 1941 году, как уже говорилось выше, увидела свет в статусе первого научного сборника башкирских народных сказок книга «Баш­ кирские народные сказки» под редакцией Н. К. Дмитриева из мате­ риалов, собранных А. Г. Бессоновым. В нее вошли 88 текстов сказок, записанных неутомимым собирателем, инспектором народных учи­ лищ в Пермской и Оренбургской губерниях, действительным членом Географического общества А. Г. Бессоновым. Свободно владевший башкирским и татарским языками А. Г. Бессонов в конце Х1Х - на­ чале ХХ века записал на языке оригинала около ста сказок, перевел их на русский язык и представил в 1909 году в Географическое обще­ ство, за что был удостоен М алой золотой медали. К сожалению, со­ бранное богатство А. Г. Бессонова долго оставалось неопубликован­ ным, а тексты оригинала бесследно исчезли. Данная книга с обшир­ ной вступительной статьей Н. К. Дмитриева положила начало изда­ нию и исследованию научных трудов в башкирской фольклористике по части сказковедения.

II

В историю башкирской фольклористики Н. К. Дмитриев вошел как редактор, автор вступительной статьи и комментариев к сборни­ ку «Башкирские народные сказки» в русском переводе А. Г. Бессо­ нова. Для башкирских фольклористов дороги имена обоих исследо­ вателей, так как благодаря им сегодня мы имеем записи сказок баш­ кир еще конца XIX - начала XX века. Упомянутый сборник открывается довольно большой по объему вступительной статьей Н. К. Дмитриева, содержащей огромную ин­ формацию о собирательской и научной деятельности А. Г. Бессонова и являющейся первой научной работой по башкирским сказкам. Преж­ де всего, Н. К. Дмитриев расписывает внешние обстоятельства пуб­ ликации сборника, т. е. информирует читателя о том, откуда взят ма­ териал и что он из себя представляет. Так, он пишет: «Сборник баш­ кирских сказок.. .представляет собой часть из богатого собрания на­ учных материалов, которые хранятся в Ученом архиве Географичес­ кого общества при Академии наук СССР». Далее автор отмечает, что «кроме перевода ... имелся и оригинал, т. е. запись башкирского текста сказок, ныне, по-видимому, утраченная». Из этой же статьи мы узнаем, что с оригиналом башкирской записи сказок были знако­ мы академики С. Ф. Ольденбург и В. В. Радлов, что один из учени­ ков последнего напечатал в «Отчете Географического общества за 1909 год» положительный отзыв о представленных в Общество ма­ териалах А. Г. Бессонова. В настоящее время он является единствен­ ным в научной литературе документом, свидетельствующим о боль­ шой фольклористической деятельности А. Г. Бессонова. Правда, со­ хранились и некоторые канцелярские документы - переписка Обще­ ства с Бессоновым по поводу печатания его трудов. Н. К. Дмитриев также отмечает, что «бессоновская рукопись стала объектом науч­ ного внимания . в силу двух счастливых обстоятельств - во-пер­ вых, президиум Географического общества и руководство его Уче­ ным архивом решили поставить на реальную почву систематичес­ кую публикацию архивных материалов, среди которых имелось не­ мало интересного для истории, этнографии и фольклора наших союз­ ных и автономных республик; во-вторых, руководство Башкирского научно-исследовательского института языка и литературы (ныне ИИЯЛ УНЦ РАН), уделяя должное внимание проблемам башкирс­ кой фольклористики, заинтересовалось башкироведческими научны­ ми материалами, хранящимися вне республики, и оказало матери­ 12

альную поддержку Всесоюзному географическому обществу в его стремлении опубликовать рукопись Бессонова». Обстоятельства сло­ жились удачно и подготовка вышеупомянутого сборника к печати была поручена профессору Н. К. Дмитриеву, который впоследствии создал великолепную книгу, не потерявшую своей ценности по сегодняшний день. Об этом говорит и тот факт, что нашим Институтом названный сборник подготовлен к переизданию и представлен в издательство «Китап». Поскольку Н. К. Дмитриев занялся изучением башкирских на­ родных сказок из-за подготовки к изданию сборника А. Г. Бессонова, он сначала внимательно изучил его фольклористическую деятель­ ность и пришел к следующим выводам: Бессонов «не имел предше­ ственников в деле систематического собирания башкирских народ­ ных сказок и ему не у кого было учиться методике этого дела»; он очень бережно относился к текстам («он не исправляет сказки, не приукрашивает их, а подает со всей их непоследовательностью, про­ пусками и порой неясными местами»), не упускал из вида докумен­ тацию записи, хотя понимал ее слишком суммарно, т. е. «отмечал в пределах территориального распространения какого диалекта ве­ дется запись и только в очень редких случаях указывал деревню». Исходя из всего сказанного, автор заключает, что А. Г. Бессонов «к фольклору идет от языка и фольклорные материалы классифици­ рует в зависимости от языковой дифференциации». Поэтому его сбор­ ник состоял из: 1) сказок башкир Орского уезда и Тамьян-Тонгаурской волости Верхнеуральского уезда, сохранивших свой язык в боль­ шей или меньшей чистоте; 2) сказок башкир, живущих в городе Орске и вблизи этого города, начинающих уже отатариваться». Н. К. Дмитри­ ев также сообщает, что Бессонов, помимо перевода текстов на рус­ ский язык, пытается их комментировать, и «комментирование идет под флагом этнографии лингвистики и, отчасти, сравнительной фольк­ лористики». Далее автор обнаруживает и попытку А. Г. Бессоновым классификации материала: «... хотя внешние данные к этому как будто бы отсутствуют», но «все сказки сборника подобраны по циклам, т. е. по сходству сюжетов, и сказки, близкие по содержанию, следуют одна за другой». Необходимо отметить и то, что А. Г. Бессонов «ценил ва­ рианты, как дополнительные документы по истории сказочных сюже­ тов, и тщательно включал их в свое собрание». Значит, по справедли­ вому утверждению Н. К. Дмитриева, А. Г. Бессонов разделял ту 13

правильную мысль, которая отчетливо была сформулирована уже фоль­ клористами нашей эпохи: «Утонуть в море вариантов нельзя: можно толь­ ко не знать, как с ними обращаются». Поэтому в сборнике Н. К. Дмит­ риев оставил все четыре варианта сказки «Хитрая наука», несколько вариантов сказки о ловком «плешивом» и т. д. Н а наш взгляд, автор таким образом сумел показать разностороннюю фольклористичес­ кую деятельность неутомимого собирателя А. Г. Бессонова и увеко­ вечить его имя в истории башкирской фольклористики не только как рядового собирателя, но и начинающего исследователя, пытавшего­ ся провести определенную обработку собранного им материала, хотя автор утверждает, что «Бессонов не имел научной школы». В то же время он признает, что «Бессонов обладал очень большими факти­ ческими знаниями», «знания у него были обширные». Заканчивая из­ ложение сведений Н. К. Дмитриева о Бессонове, осталось добавить, что научная общественность того времени высоко оценила сборник сказок, собранных Бессоновым, о чем свидетельствует награждение его в 1909 году золотой медалью Русского географического обще­ ства. Прежде чем остановиться на главных мыслях Н. К. Дмитриева о башкирских народных сказках, на наш взгляд, необходимо упомянуть его слова по поводу вступительной статьи к сборнику: «Все сказан­ ное нами о башкирском фольклоре надо рассматривать именно как комментарий к сборнику А. Г. Бессонова, а не как характеристику башкирской сказки вообще», и: «Мы ставили перед собой не общую, а частную цель: дать введение к конкретному ... собранию сказок». Это говорит, наверное, о том, что Н. К. Дмитриев, уверенный, что сборник А. Г. Бессонова не может показать весь репертуар народной сказки башкир, так написал, т. е. все суждения о башкирской народ­ ной сказке основаны только на материале сборника А. Г. Бессонова. Тем не менее его вступительная статья стала первой серьезной ис­ следовательской работой по сказкам в башкирской фольклористике и положила начало исследованиям в данном направлении. Сборник А. Г. Бессонова состоял из сказок о животных, из волшебных, бога­ тырских и бытовых сказок, включающих известные и распростра­ ненные среди башкир сюжеты, поэтому статья Н. К. Дмитриева и воспринимается как «характеристика башкирской сказки вообще». Приступая к исследованию башкирской народной сказки, автор сам подчеркнул, что главная его работа, в связи с тематикой сказок, 14

заключалась в новой классификации. С этой задачей он справился настолько хорошо, что в будущем эта классификация в основном была принята современной башкирской фольклористикой. Если, согласно его классификации, башкирские сказки делятся по циклам на: бога­ тырские сказки, волшебные сказки в собственном смысле; бытовые сказки; сказки о животных; нравоучительные сказки; сказки-леген­ ды, то в современном башкирском сказковедении сказки принято делить на сказки о животных, богатырские, волшебные и бытовые. То есть первые четыре цикла из классификации Н. К. Дмитриева со­ впадают с современной, а остальные две как бы самостоятельными жанрами не считаются, хотя такие сказки есть, и они признаются именно под формулировкой Н. К. Дмитриева. Но и он относительно сказок-легенд писал: «Отграничивать их в настоящее время от дру­ гих сказочных циклов мы не считаем целесообразным. Может быть, в дальнейшем будет собрано и подготовлено много таких легенд и встанет вопрос о публикации их в качестве отдельного фольклорного жанра». На наш взгляд, Н. К. Дмитриев очень правильно поступил, разделив сказки сборника А. Г. Бессонова на циклы, поскольку в нем не был представлен весь богатый репертуар башкирских народных сказок. То, что в современной башкирской фольклористике сказки делятся на упомянутые нами выше самостоятельные жанры, явля­ ется результатом многолетней работы фольклористов Башкортоста­ на по составлению, изданию многотомного свода, пять книг которых посвящены сказкам. Предлагая свою классификацию, Н. К. Дмитри­ ев оговаривается, что она, как и всякая другая классификация, ус­ ловная, что «волшебный, бытовой и другие элементы сказочной фа­ булы входят в любой цикл, но только в разной пропорции». Расписав основы своей классификации сказок, ученый переходит к рассмотре­ нию каждого цикла по отдельности. Так, сказки богатырского цикла он рассматривает как переходный жанр от героических сказаний к волшебным сказкам. Он утверждает, что от «героического стиля» в сказках сохранилось «... только имя героя и сам герой», что «вы­ ветрились те немногие намеки на историчность, которые так или иначе присущи богатырскому эпосу». Далее он довольно подробно оста­ навливается на именах башкирских богатырей, которые упоминают­ ся в сказках. Он находит, что «в именах башкирских богатырей мно­ го характерного», что «прозвища их связаны с обозначением стрель­ бы», поскольку «охота была одним из важных занятий населения». 15

Относительно волшебных сказок Н. К. Дмитриев отмечает, что этот цикл представлен в сборнике А. Г. Бессонова особенно богато, и «ос­ новной пружиной волшебных сказок является выполнение «эпичес­ ких задач», что связано с преодолением «эпических препятствий». Эту трудную задачу герой сказки выполняет сам или «чудесные по­ мощники». Прав он и в том, что «механизм волшебной сказки явля­ ется общечеловеческим достоянием», потому что сюжеты волшеб­ ных сказок носят международный характер. Обращая внимание на основные персонажи, Н. К. Дмитриев обнаруживает, что они также наделены общеизвестными чертами. Более подробно анализирует он существа, противоположные миру людей: аждаху, дива, мясекай и др. Из волшебных персонажей он выделяет громадную птицу Хымай (Сямрюк, Семере), которая спасает героя за то, что он, в свою оче­ редь, спасает птенцов от чудовища. Останавливаясь на персонаже юхи, ученый подчеркивает, что юха тесно связана с народными, спе­ цифически башкирскими поверьями, содержит национальный коло­ рит, что сказка с образом юхи - «одна из самых оригинальных в цик­ ле волшебных сказок». Бытовые сказки, по справедливому мнению Н. К. Дмитриева, «по­ строены почти так же, как и волшебные, но черты быта, национальный колорит здесь выступают ярче». В бытовых сказках имеют место занятия из жизни: охота, кочевая жизнь, борьба, состязания в верхо­ вой езде, стрельба из лука, бег наперегонки и многое другое. Последний раздел статьи Н. К. Дмитриева посвящен вопросу о стиле и поэтике сказок. Автор оговаривается, что он состоит из крат­ ких замечаний, потому что отсутствует оригинал записей текстов. Так он обращает внимание на то, что в текстах сказок имеют место пословицы, общие «эпические» места, вставки от имени сказочника, зачины и концовки. Итак, почти все мысли Н. К. Дмитриева по разным аспектам башкирской народной сказки приняты современными исследовате­ лями и не потеряли своей актуальности. Башкирские сказки продолжали привлекать внимание русских исследователей и после войны. Так, в 1946 году в Ростове-на-Дону появились книги Бориса Карамзина «Легенды и сказки. По мотивам башкирских сказок», в которую вошли тексты сказок «Смерть Жалмауыз-хана», «Батыр Иркбай», «Кузый-Курпэс и Маянхылу», «Сорок небылиц Еренсе», «Похождения Алдара и Ямара», «Ямиле, дочь Са16

фара», к^горы й бабай» и вторая книжка к^итрая лиса», в 1947 году «Жили-были когда-то.. .(Сказки)», куда вошли сказки: «Тангар и Ту­ рат», «Рыбак и его сыновья», «Девушка-неслушница», «Джигит и три голубя», «Лиса-обманщица», «Откуда взялась тень у слона», «Поче­ му мышь и верблюд стали врагами?» с примечанием составителя о том, что «сюжеты всех сказок, кроме двух последних, сообщены Башкирским институтом языка и литературы им. М. Гафури». Таков вклад русских ученых в башкирский фольклор по жанру сказки за период со второй половины XIX до второй половины XX века. Благодаря перечисленным выше публикациям, мы имеем представ­ ление об относительно ранних записях башкирских народных сказок.

I.2. Становление башкирского сказковедения (вторая половина XX века) Собственно башкирская национальная фольклористика возникла при Обществе по изучению быта, культуры и истории Башкирии (1922), которое позже было переименовано в Институт истории, языка и ли­ тературы (1951). С первых дней своего существования Общество развернуло большую работу по сбору фольклора не только коренного башкирского населения, но и других народов, проживающих на тер­ ритории Башкортостана. Во время экспедиций и индивидуальных выездов производились записи бытующего в народе фольклорного материала, который постепенно начал издаваться. Почти два десятилетия после публикации Н. К. Дмитриевым «Башкирских народных сказок» (1941) сказковедческое направление в башкирской фольклористике остается без внимания. Следующее научное издание башкирских сказок после сборника сказок А. Г. Бес­ сонова было осуществлено А. И. Xарисовым в составе трехтомного свода «Башкирское народное творчество» на башкирском языке [Баш­ кирское народное творчество, 1959]. Во вступительной статье к на­ званному тому А. И. Xарисов, впервые в башкирской фольклористи­ ке излагая историю собирания и издания башкирских сказок, отме­ чает, что «если работу по сбору и изучению башкирских народных песен начал С. Г. Рыбаков, то первый большой труд по записи баш­ кирских народных сказок и переводу их на русский язык осуществил А. Г. Бессонов» [Там же. С. 6]. Ученый обращает внимание также 17

на то, что в основе башкирских народных сказок, как и у других наро­ дов, лежат два элемента: фантастика и реальность. Далее он рас­ суждает о соотношении названных элементов, приводит примеры и вкратце останавливается на жанровых особенностях волшебных, бытовых и сказок о животных. Поворотным моментом в истории башкирской фольклористики стало издание в 1972-1986 годах 18-томного свода «Башкирское на­ родное творчество» на башкирском языке, пять книг которого соста­ вили сказки. Текстологическое изучение зафиксированного богатства устно-поэтического творчества башкирского народа было восприня­ то как большое событие в духовной культуре народов не только Рес­ публики Башкортостан, но и России в целом, как образец издания фоль­ клорного наследия. Каждый том сказок упомянутого 18-томного свода (1976, 1976, 1978, 1981, 1982) сопровождался большими серьезны­ ми вступительными статьями и обширными научными коммента­ риями таких ученых, как М. Х. Мингажетдинов, А. И. Харисов, Н. Т. За­ рипов, Л. Г. Бараг и А. М. Сулейманов. В них освещались особенно­ сти жанра, идейно-тематическое содержание и вопросы поэтики, стиля. Но самым ценным в томах сказок свода являются комментарии, со­ ставленные на русском языке для расширения возможностей сопос­ тавительного изучения жанра сказок фольклористами других регио­ нов. Как точно заметил об этом известный башкирский фольклорист Н. Т. Зарипов: «...здесь кроме обязательных сведений об источниках текстов, дан типологический анализ сюжетов на фоне сказочного творчества других народов, прежде всего, ближайшего тюркоязыч­ ного и славяноязычного окружения, и сведения о башкирских и дру­ гих национальных вариантах данного сюжетного типа, о его фольк­ лорной и литературной истории и географии распространения» [Зари­ пов, 2008. С. 16]. Тома сказок свода были подготовлены при участии известного ученого Л. Г. Барага, профессора Башкирского государ­ ственного университета. Будучи активным собирателем фольклора, он также записывал на русском языке сказки от башкирских сказоч­ ников, их он впоследствии опубликовал в сборнике «Народные сказ­ ки, легенды, предания и были, записанные в Башкирии на русском языке в 1960-1966 гг.» (Уфа, 1969). В нем был представлен довольно богатый репертуар народных сказок башкир, который стал хорошим источником для сказковедческих исследований в будущем. 18

Если до 70-х годов XX века исследования в области башкирской народной сказки состояли из двух упомянутых выше вступительных статей к научным изданиям сказок, то в 70-е годы с серьезными пуб­ ликациями по башкирским сказкам, особенно волшебным и богатыр­ ским, начинает выступать известный, но, к сожалению, рано ушед­ ший из жизни башкирский ученый М. X. Мингажетдинов и создает сказковедческое направление в башкирской фольклористике. В 1969 году выходит его статья «Мотив чудесного рождения героя в башкирских богатырских сказках». Далее М. X. Мингажетдинов публикует ста­ тьи: «О путях проникновения русских сказочных тем, мотивов и ге­ роев в башкирские сказки» (1970), «Художественные функции рус­ ских слов в башкирских сказках» (1970), «Этногенетические мотивы в башкирских сказках» (1971), «Сказочные мотивы в легендах» (1972), «Сказки М. М. Мингажетдиновой» (1974), которые свидетельствуют о качественно новом научном подходе к изучению башкирских ска­ зок. Его ученики - на сегодня известные не только в Башкортостане, но и далеко за его пределами профессора А. М. Сулейманов и Т. А. Киль­ мухаметов - собрали в один сборник научные статьи своего учите­ ля, изданные в разных сборниках, альманахах на башкирском языке в разные годы, и опубликовали под названием «Ҡәләмендә ҡөҙрәт бар» («Пера таинственная сила»). Предстоит издание статей М. X. Мингажетдинова на русском языке, разбросанных по разным сборникам в разных городах России. Они посвящены изучению сказочного эпоса башкирского народа, также мотивов в башкирских сказках, общнос­ ти мотивов в сказках разных народов, репертуара отдельного ска­ зочника и другие и по сей день актуальны. Статья «Волшебные сказ­ ки», более полный вариант которой на башкирском языке увидел свет в книге «Пера таинственная сила», является одним из первых серь­ езных исследований по башкирским народным сказкам (на башкирс­ ком языке) и остается настольной книгой башкирских сказковедов. Относительно небольшой по объему раздел названной выше книги по глубине мыслей равнозначен монографическому исследованию. Исследователь в ней дает свое определение сказки, в котором, как и другие российские сказковеды, подчеркивает установку на вымысел и прозаическую форму эпического повествования. Он отмечает, что сказка - один из древних жанров - более склонна к изменениям, свободно варьируется, активнее, чем другие жанры фольклора, кон19

таминируется. Поэтика сказки, по справедливому замечанию ученого, ее главная особенность, обеспечивающая самостоятельность и спе­ цифику жанра. В работе М. X. Мингажетдинов останавливается на всех сказочных жанрах, волшебной сказке - в частности. Так, по части волш ебных сказок он верно отмечает, что этот жанр занимает большую часть сказочного эпоса башкир, что возник он очень давно, а также подчеркивает, что в волшебных сказках действуют волш еб­ ные помощники, волшебные предметы; останавливается на идейно­ тематическом содержании, системе персонажей, выделяет типы вол­ шебных сказок и, самое главное, предлагает классификацию, при­ нятую современными фольклористами, т. е. в башкирской фольк­ лористике признается наличие собственно волшебных и волш еб­ но-героических сказок. Достойны также внимания наблюдения Л. Г. Барага, показавше­ го в своих статьях межэтнические связи русских и башкир, получив­ ших отражение в башкирских сказках; Н. В. Бикбулатова, обнару­ жившего в башкирских сказках древние обычаи минората и майора­ та; Г. Б. Хусаинова, написавшего о выразительных средствах народ­ ных сказок башкир; М. В. Зайнуллина, впервые обратившего внима­ ние на изучение языка башкирских народных сказок (1974, 1976); Так, во второй половине 70-х годов XX века в башкирской фолькло­ ристике появилось самостоятельное направление - башкирское сказковедение, и оно успешно развивается. В начале 80-х годов XX века в области изучения башкирских сказок о животных успешно начал работать Р. Ф. Ильясов и опубликовал ряд серьезных статей, особенно по части сюжетного репертуара. Так, им отмечено около 90 сюжетных типов, тогда как в томах научного сво­ да «Башкирское народное творчество» представлена только полови­ на указанного исследователем количества сюжетных типов [Хусаи­ нова, 2009. С. 8]. В своем очерке «Башкирские сказки о животных» Ф. А. Надршина [Башкирский фольклор, 1993. С. 26-46] рассмотрела тексты ука­ занного жанра в сравнительном плане со сказками народов мира, выявляя их исторические корни. Две статьи опубликованы нами [Литература. Фольклор. Тексто­ логия, 2001. С. 148-155; Литературное наследие. Фольклор. Текстоло­ гия, 2004. С. 81-91], первая из них посвящена воспитательным фун­ 20

кциям сказок о животных, вторая - анализу сюжетов названного жан­ ра. В 2006 году Р. Ю. Аккубеков защитил кандидатскую диссерта­ цию на тему «Башкирские народные сказки о животных: типология и взаимосвязь с письменными источниками». Изучение башкирских волшебных сказок после М. X. Мингажетдинова возобновилось в 90-е годы XX века. В 2000 году была опуб­ ликована наша монография, в которой рассматриваются: традицион­ ные зачины и концовки, формулы красоты в сравнительно-сопостави­ тельном плане, вопрос о сюжетосложении башкирской волшебной сказки на примере сюжета о невинно гонимых на основе методики украинского ученого начала XX века Р. М. Волкова, проблема сохра­ няемости сказки во времени по методике известного российского уче­ ного, члена-корреспондента РАН В. М. Гацака. Для изучения после­ дней проблемы автором была осуществлена специальная команди­ ровка с целью записи разновременных записей от одного исполните­ ля и текстов от представителей трех поколений, после чего проводи­ лось синоптическое сопоставление текстов, составлена таблица с ука­ занием устойчивых и отличительных позиций Хусаинова, 2000]. Ряд статей, посвященных богатырской сказке, после М. X. Мингажетдинова опубликовал Н. Т. Зарипов. Им была подготовлена ру­ копись монографии по башкирским богатырским сказкам, которая хранилась в НА УНЦ РАН. Через десять лет после его смерти по инициативе А. М. Сулейманова нами была проделана довольно боль­ шая работа по подготовке названной рукописи Н. Т. Зарипова к изда­ нию, которая в 2008 году вышла в издательстве «Гилем» под назва­ нием «Башкирская богатырская сказка: эстетика жанра». В моно­ графии определены жанровые границы богатырской сказки. Пред­ ставлены сюжетный состав, система образов, изучены композиция и средства художественного отражения богатырства. Она явилась первой и пока единственной монографией по башкирским богатыр­ ским сказкам. В настоящее время исследование башкирских бога­ тырских сказок довольно успешно продолжает молодой исследова­ тель Р. Р. Зинурова. Несмотря на перечисленные выше работы, сказки остаются от­ носительно малоизученной областью башкирской фольклористики, не считая бытовые. Данный жанр достаточно полно изучен в исследо­ ваниях А. М. Сулейманова. Им изданы учебные пособия [Сулейма­ 21

нов, 1980; Он же, 1984], монографии [Сулейманов, 1990; Он же, 1994]. Особенно необходимо отметить его монографию «Башкирские на­ родные бытовые сказки: сюжетный репертуар и поэтика», изданную в г. Москве в издательстве «Наука». Это поистине фундаментальное исследование по бытовым сказкам башкир. В башкирской фольклористике отсутствует монографическое ис­ следование по сказкам о животных. В изданных по волшебной и бо­ гатырской сказках монографиях охвачены не все аспекты жанра. В настоящее время мы имеем также 3 книги сказок в 12-томном научном своде «Башкирское народное творчество» (1972-1985) на русском языке. В серии «Башкирское народное творчество» в 36-ти томах на башкирском языке изданы тома «Новеллистические сказ­ ки» (Башкирское народное творчество: новеллистические сказки, 2008. Т. 11) и «Сказки о животных» (Башкирское народное творчество: сказки о животных, 2009. Т. 13). Подготовлены две и завершается подго­ товка еще двух книг сказок в расширенном 36-томном своде «Баш­ кирское народное творчество» на башкирском языке. Интерес исследователей к башкирским народным сказкам рас­ тет. Сказковед Г. З. Имаева в своей монографии, прослеживая эво­ люцию сказок сюжетных типов «Шемякин суд», «Ерш Ершович», «Со­ кровища Рампсинита», активно привлекает в качестве сравнительно­ го материала башкирские сказки. К названному жанру обратилась в своей монографии философ Л. А. Иткулова. Она рассматривает мировоззрение башкирского на­ рода в фольклорном сознании через нравственный выбор героя сказ­ ки; показывает как поступает он в ситуации нравственного выбора, какова роль запретов в жизни человека традиционного общества. А в­ тор далее анализирует структуру нравственного процесса и вполне убедительно доказывает, что в сказке при нравственном выборе глав­ ную роль играют такие нравственные механизмы, как обязанность, норма, запрет, регулирующие поведение. Башкирский языковед Г. Г. Кульсарина в своей монографии, под­ готовленной на основе кандидатской диссертации, исследует лингво­ стилистику и лингвопоэтику башкирских народных сказок, рассмат­ ривая их морфологические и синтаксические особенности, выявляя стилистические средства, используемые в их структуре. Молодой исследователь Л. А. Хайрнурова в кандидатской дис­ сертации впервые специально исследует язык русских и башкирских 22

волшебных сказок с учетом национально-культурной и сюжетной спе­ цифики. Этнолог А. Ф. Илимбетова в монографии, посвященной изуче­ нию культа животных, также опирается на башкирский сказочный материал. В связи с этим считаем, что исследования в области изучения башкирских народных сказок необходимо продолжить, так как из­ данные труды еще не исчерпали научных проблем по сказковедению. Многое еще предстоит сделать по исследованию поэтики, уст­ ных стилевых основ, структуры сюжета сказок и т. д.

I.3. Современное состояние башкирской народной сказки Активная форма бытования сказок завершилась десятилетия на­ зад и в настоящее время их записать - большая удача. Тем не менее за период экспедиций с 2003 по 2013 год фольклористами ИИЯЛ УНЦ записано около трех десятков сказок, среди которых есть и доста­ точно полноценные, но встречаются сильно разрушенные тексты, которые принадлежат к разным жанровым разновидностям. Из запи­ санных лично нами 5 текстов - это сказки о животных, 1 - богатырс­ кая, 10 - волшебные (это в основном сюжеты о мачехе и падчерице). В 2006 году во время фольклорной экспедиции в с. Большое Бадраково Бураевского района от Р. С. Гималетдиновой (1930 г. р.) нами был записан сильно деформированный вариант сказки на сюжет А Ти 485А «Мачеха и падчерица» (содержание башкирских сказок на ука­ занный сюжет более подробно будет рассмотрено ниже, при сравне­ нии с немецкой сказкой). С сожалением приходится констатировать тот факт, что устная традиция бытования сказки, как показывают материалы последних пяти экспедиций в северные районы Республики Башкортостан (2004­ 2008 годы), угасает, это подтверждается записанной нами сказкой, о которой сейчас пойдет речь. Прежде всего надо заметить то, что информант не начинает сказ­ ку с обычной традиционной инициальной формулы «В давнее-давнее время» (текст записан нами из уст рассказчика слово в слово, со всеми его повторами, комментариями. - X. Г.): «Дочь старика (у мачехи была и своя дочь. - X. Г.), девочку, мачеха сильно обижала, падчерицу 23

очень обижала». На первый взгляд все понятно: жила-была семья, в той семье были мачеха со своей дочерью и старик с дочкой. Мачеха обижала падчерицу. Такую же информацию несли предыдущие два текста, т. е. традиционная сказка. Но в последней записи информант излагает сказку не по стилю сказки, а как будто от себя пересказы­ вает ее содержание, причем неуверенно и с трудом, поэтому не со­ блюдается стиль сказки, что еще раз подтверждает мысль об угаса­ нии традиции бытования народной сказки. Далее сообщается, что «дед отвез девочку в лес», и тут же информант замечает: «В книгах же она есть». Значит, она читала эту сказку в книге (заметим также, что в предыдущих сказках девочка как бы изгоняется мачехой, кото­ рая выбрасывает клубок пряжи через окно и велит девочке идти за ним). В данной же сказке мачеха велит отвезти падчерицу в лес, т. е. рассказчик «путается», потому что в репертуаре башкирской народ­ ной сказки есть сказка на сюжет о мачехе и падчерице, в которой мачеха велит отвезти девочку в лес. Это сказка «Ишяле и Суябика» (разновидность сюжета А Ти 480). Как видно, сказительница торопит события: не объясняя почему, говорит, что девочку отвезли в лес, но тут же следует предложение: «Отвези свою дочь в лес», - сказала (подразумевается мачеха. - X. Г.). Рассказчик «забывает», кто ве­ лит старику отвезти девочку в лес. Как и в традиционной сказке, старик сильно расстраивается, даже плачет, но не может отказать жене и говорит: «Дочь, айда, съездим за ягодами». Когда они приез­ жают на место, девочка начинает собирать ягоды, а старик оставля­ ет ее в лесу и незаметно уезжает домой. Этот эпизод сказки в после­ дней записи совпадает с традиционной сказкой. Затем - «провал па­ мяти», т. е. рассказчица не помнит и не говорит, как девочка прихо­ дит в дом старухи, и как последняя просит затопить баню. Мы имеем в тексте такое предложение: «Эту девочку води баню топить». Не понятно, кто говорит эти слова и почему «води», когда девочка топит обычно баню одна, здесь явно информант запутался. Далее в ее па­ мяти правильно «всплывает» диалог девочки со старухой перед ба­ ней: «Бабушка, как мне вести тебя в баню?» и ответ: «Схвати за волосы и тащи». Этот вопрос совпадает с вопросом в традиционной сказке, но ответ звучит немного иначе. Сравним его с предыдущими сказками. Так, в сказке «Клубок» он выглядит так: «Держи меня за руку и толкни сзади, толкни - я упаду, толкни - я упаду. Так и дой­ дем», а в сказке «Падчерица и Гульбика» старуха велит девочке ве24

сти себя в баню следующим образом: «За волосы хватай и за плечи толкай». Как видно из этих примеров, во всех трех вариантах старуха велит обращаться с собой грубо, о чем говорят ее слова «хватай», «тащи», «толкай». Таким способом старуха проверяет девочку, которая, в свою очередь, выдерживает все ее испытания. В начале параграфа мы уже предупреждали, что последняя запись - сильно разрушенный вариант, о чем говорит само содержание сказки. Во-первых, в дан­ ном варианте пропущены диалог девочки со старухой в бане, возвра­ щение оттуда, чаепитие, дальнейшие испытания девочки старухой. Так, далее следует продолжение сказки: «Там много золота-сереб­ ра. Xотела проверить - не воровка ли она. Девочка спустилась с пу­ стыми руками. Старуха велела девочке плясать - ничего не упало. Она поблагодарила девочку и отправила домой на паре лошадей». Сказочник «пропускает» не только отдельные эпизоды, но и наруша­ ет логическую последовательность сказки. Зная содержание сказки, мы догадываемся, о чем идет речь. Тому, кто не знает сказки, есте­ ственно, ничего не понятно. Если в традиционной сказке имеет место эпизод возвращения девочки, то в последней записи он отсутствует. Сразу следует эпи­ зод въезда девочки во двор: «Навстречу выбежала собачка. Она как будто лает. Собачка же видела, что падчерица возвращается». «Се­ стричка, которую послали умереть, богатая возвращается», - таки­ ми словами встречает девочку собачка. Далее, как и в традиционной сказке, подчеркивается реакция мачехи на известие собаки о возвра­ щении падчерицы: «Мачеха гнала собачку прочь, но бесполезно. Со­ бачка повторяла свои слова, а тут и девочка тут как тут». В после­ дней записи информант «не помнит» и не говорит, с каким вознаграж­ дением вернулась падчерица. Однако «мачеха разузнала у падчери­ цы все и велела старику отвезти свою дочь в лес». На наш взгляд, по ходу рассказывания сказки у рассказчицы память возвращается, что показывает дальнейший ход ее мыслей: «Старик отвез девочку в лес. Девочка нашла дом старухи и зашла. Потом, как велела старуха, повела ее в баню очень грубо и небрежно. Девочка толком и волосы старухе не помыла. Когда вернулись из бани, старуха опять проверя­ ла девочку на порядочность - велела подняться на чердак. Девочка куда только могла совала драгоценности старухи. Когда она спусти­ лась, старуха сказала: «Станцуй-ка для меня, дочка», а тут посыпа­ лись драгоценности, которые девочка спрятала за пазуху. Старуха 2S

отправила родную дочь мачехи домой, запрягав черных лошадей». Из данного контекста становится относительно понятной предыду­ щая часть сказки. Значит, старуха велит и падчерице подняться на чердак, где были ее драгоценности. Иначе, зачем бы она велела пад­ черице сплясать. Здесь уже понятно все. Только в данном тексте ни падчерице, ни родной дочери мачехи старуха не велит брать на чер­ даке чемодан, тогда как в анализируемом нами тексте последней записи информант в последнем предложении рассказанной ею сказки ни с того, ни с сего говорит: «Мачеха вышла и сразу открыла чемо­ дан, с которым приехала ее дочь от старухи, а оттуда выползла змея и чуть не удушила родную дочь мачехи. Вот так». Ну и до этого имеет место появление собачки, вышедшей навстречу родной доче­ ри мачехи с лаем: «Поехавшая разбогатеть сестричка смерть с со­ бой везет». Таким образом, текстологический анализ последней записи сказ­ ки на сюжет А Т и 485А «Мачеха и падчерица» показал, что начало сказки не соответствует указанному сюжету, т. е. в ней обычно ма­ чеха выбрасывает клубок падчерицы и таким образом как бы зас­ тавляет ее уйти из дома, т. е. избавляется от нее. В нашей же записи, как в сказке на сюжет А Т и 480 (тоже сюжет о мачехе и падчерице, но другого содержания. - X. Г.), мачеха велит своему старику отвез­ ти дочь в лес и оставить ее там. Анализ показал, что устойчиво сохранились в последней записи нелюбовь мачехи к падчерице; ее желание избавиться от нее; приход падчерицы в дом старухи, которая велит, как понятно из контекста, искупать ее в бане; их диалог о том, как вести старуху в баню; про­ верка старухой честности девочки с помощью пляски после того, как она спускается с чердака, где старуха хранит свое богатство; собач­ ка и ее слова; недовольство мачехи сообщением собаки; отправле­ ние мачехой в лес своей дочери; выполнение последней задания ста­ рухи вести ее в баню так, как она велит; подъем родной дочери на чердак старухи; воровство; разоблачение ее воровства посредством пляски; возвращение родной дочери, довольной и уверенной в том, что старуха ее вознаградила; собачка и ее слова и, наконец, эпизод открывания чемодана, откуда выползает змея и чуть не душит маче­ ху и ее дочь, хотя в традиционной сказке сюжет завершается именно удушением змеей мачехи и ее дочери. Несмотря на то, что сюжет и стиль сказки сильно разрушены, перечисленные выше сохранившиеся 26

эпизоды дают некоторое представление о содержании сказки. Оста­ ется с сожалением еще раз констатировать информацию об угасании сказочной традиции у северных башкир и привести наблюдения по этому поводу на другом сказочном материале слова пермского фоль­ клориста А. В. Черных о том, что « .у х о д и т и красочный, образный мир сказки. В памяти еще сохраняются сюжеты, но изменяется пос­ ледовательность мотивов, исчезают словесные формулы, происхо­ дит лишь информация передачи» [Черных 1999, С. 4], подтверждени­ ем чего явилась записанная нами в том регионе в 2006 году данная сказка, о которой шла речь выше. Вообще сказочная традиция угасает, но в одном регионе этот процесс может оказаться окончательным, в другом - только начина­ ющимся. Верно писал В. М. Гацак: «... у разных народов при различ­ ных состояниях традиции и исполнительства картина не одинакова» [Гацак, 1975. С. 44]. Сюда еще надо добавить, что даже у одного народа она может отличаться. Так, в настоящее время в Башкортос­ тане такая картина наблюдается. Если в северных районах фиксация текстов сказок почти не удавалась, за исключением нескольких бы­ товых и сказок о животных, то на юге, юго-востоке Республики Баш­ кортостан, у челябинских, оренбургских башкир нам удалось запи­ сать относительно полные тексты и волшебных сказок, в частности сказок о мачехе и падчерице. Сказка, записанная нами в 2009 году в Бурзянском районе под названием «Кәкүк» (Кукушка) от 74-летнего информанта Бейембетовой Сахипьямал Мухамадиевны (дер. Атиково), привлекает вни­ мание тем, что в ней присутствует поэтическая вставка, характер­ ная для данного сюжета башкирской народной сказки, в которой сес­ тра мужа приносит кормить ребенка к матери-птице и обращается со словами: Кэкук балаһы илайҙыр, Имефэ лэ туймайуыр. Кэкук балаһы эсэһе Кэкук, ҡайт, Балаң илай, бер көн дэ туймай бит.

Кукушонок бедный плачет, Хоть и кушает, он голоден. Мать кукушонка, Кукушка, вернись, Дитя твое плачет, он голоден.

Сюжет сказки информант изложил схематично, неуверенно, без конца сомневаясь и выражая это вслух типа: «Улынамы, ҡыҙынамы 27

Кәкүк тип исем биргән булалар» («То ли сыну, то ли дочери дают имя «Кукушка»); «Бер-бер хәл итәләр шикелле. Әллә шул сихыр эше» («Что-то с ней делают. Видимо, порчу делают»); «Бала рәүешле бул­ ғанмы инде, кәкүк булғанмы, аныһын белмәйем» («Не знаю я, у ре­ бенка человеческий облик был или птенца»). По словам информанта: «Бала ваҡытта ишеткән әкиәт. Элек күмәкләп ултырып әкиәт һөйләшә инек. Ҡыҙҙар шунда һөйләй торғайнылар» («Сказка, услышанная в дет­ стве. Раньше мы, дети, собирались и рассказывали сказки. Девочки тогда и рассказали» (эту сказку. - X. Г.)) [см.: Экспедиция материал­ дары - 2009: Бөрйән районы, 2011]. Получается, информант слышала эту сказку более 60-ти лет назад и сохранила в памяти содержание сюжета и, самое главное, поэтическую вставку. Следующую сказку «Сүлмәганай» («Горшок-мать») в том же рай­ оне мы записали от 73-летней Кагармановой Сагиды Xамзиевны (дер. Байгазы). Как и в предыдущей сказке, текст не совершенен, но ис­ полнитель кроме традиционной стихотворной вставки: Сүлмәганай, Сүлмәганай, Яңгыулыҡтан йөмәйем.

Горшок-мать, Горшок-мать, От одиночества мучаюсь.

выдала не зафиксированный среди исследованных нами материалов образец стихотворной вставки, который вполне согласовывается с текстом сказки. Дерево, под которым дед оставляет дочь мачехи, говорит: Һуҡ, туҡмаҡ, бәр, туҡмаҡ, Ҡъщың башын яр, туҡмаҡ.

Стукни, дубинка, ударь, дубинка, Разбей голову девочке, дубинка.

Записанный нами современный вариант сказки отличается от традиционной рядом деталей: во-первых, падчерица, которую отец по требованию мачехи навещает в лесу, обычно отправляет домой гос­ тинцы, а в этой сказке она на радость отцу дает ҡаҙы (конскую кол­ басу), которая у башкир считается лучшим гостинцем; во-вторых, старика, возвращающегося от дочерей, обычно встречает собачка, а в этой сказке такого эпизода нет, но въезжая во двор, первый раз старик кричит своей старухе: «Әбей, табаҡ алып кил» («Жена, посуду вынеси»), а та, думая, что старик привез останки падчерицы, приносит 28

посуду, из которой кормит собаку; второй же раз, когда она выносит посуду для гостинцев, старик велит вынести посуду для собаки, что­ бы положить туда останки мачехиной дочки. Н а наш взгляд, это всплывший в памяти народа вариант известного сюжета с региональ­ ными особенностями. На вопрос «Откуда знаете эту сказку?», ин­ формант ответила: «Беҙҙең ауылда Шүлгән ауылынан Ғөбделхай ағай ятып уҡыны. Шул һөйләй торғайны бала саҡта. Инде әкиәтте күп белә ине» («В нашей деревне учился парень по имени Габдулхай из деревни Шульган. Он рассказывал нам в детстве сказки. Так много сказок он знал») [см.: Экспедиция материалдары - 2009: Бөрйән райо­ ны, 2011]. Таким образом, во время одной экспедиции выпала удача запи­ сать от разных информантов две сказки на сюжет о мачехе и падче­ рице, что свидетельствует об устойчивости бытования названного сюжета. Запись сказки «Сүлмәганай», осуществленная в 2010 году в Хайбуллинском районе от 83-летней Каримовой Ямили Фазылъяновны (дер. Турат), отличается относительной полнотой содержания. Но в одном месте информант отходит от традиционного сюжета, т. е. вме­ сто того, чтобы приехать деду в лес навещать дочь, она с мужем, купив одежду отцу (в магазине), едут его навещать. В остальном все, как в опубликованных вариантах данного сюжета. Сказку она переняла от своей бабушки, которая умерла, когда информанту было 13 лет. Среди наших записей последних лет выделяется сказка «Йомғаҡ» («Клубок»), записанная в дер. Субботино Курганской области от 84­ летней Шарафутдиновой Галии Фахретдиновны. Помимо того, что информант рассказала сказку по всем правилам, соблюдая формулы зачина, финала, серединные формулы, довольно подробно и полно, еще она продемонстрировала редкие образцы стихотворных вставок, при­ сущих вариантам сюжета А Т и 485А «Мачеха и падчерица». Напри­ мер, если в опубликованных текстах одна из вставок выглядит так: Иоморо-йоморо йомгагым, Круглый-круглый мой клубочек, Ҡаща китеп югалдың? [Сказки-I. С. 238] Куда ты закатился и пропал? то в записанной нами сказке 2010 года: 29

Йомдор-йомдор йомгагым, Скрытый-скрытый (?) мои клубок, Тәгәрәне юл белэн Покатился по дороге. (Полевые записи автора, 2010, далее сокращенно - ПЗА). Другие две вставки, слова собаки, встретившей девочек, тоже не являются традиционными. Опубликованный вариант: Үлергэ киткэн апаҡай Байып ҡайта, лэң-лэң [Сказки-1. С. 237].

Сестра, которую послали умереть, Вернулась богатой.

В нашей записи: 1.Апайым килэ һунарҙан, Аҡ ҡапҡаны асыгыз! Аҡ кейеҙҙе йэйегез! (ПЗА, 2010). 2.Байыгырга киткэн апайым Байып ҡайтып килэ, уау! Ҡара ҡапҡаны асыгыз! Ҡара кейез йэйегез! (ПЗА, 2010).

Сестра с охоты возвращается, Белые ворота откройте! Белый войлок постелите! Сестра, поехавшая за богатством, «Богатство» везет, гав! Черные ворота откройте! Черный войлок постелите!

Итак, в начале XXI века нами зафиксированы пять текстов сказок о мачехе и падчерице (см. Приложение). На наш взгляд, в настоящее время сказки о мачехе и падчерице являются наиболее устойчиво сохранившимися в народной памяти башкир. Информанты Челябинской области, как и других регионов, райо­ нов Республики Башкортостан не сохранили в памяти произведения древнего жанра башкир - эпосы, однако другой, тоже редко встречаю­ щийся в настоящее время жанр сказки нам удалось записать два раза. В деревне Чишма Сосновского района проживает Xакимова За­ хира Калимулловна (1936 г. р.). Я записала у нее былички, колыбель­ ную, хамак, произносимый в бане во время купания грудного ребен­ ка. На мой с сомнением вопрос «Сказки не знаете?» она ответила очень просто: «Знаю. Расскажу». Это было полной неожиданностью для меня, потому что давно никто так уверенно не говорил, что знает сказку. Без лишних вопросов я приготовилась записать сказку. Захира-апай спокойно, уверенно, особо память не напрягая, рассказала богатырскую сказку о трех дочерях бая, похищенных ялмаузом. Ото­ 30

звавшийся найти и привезти байских дочерей егет находит девушек в подземном мире. Отрубает головы трех-, пяти-, семиглавых ялмаузов. Чтобы выбраться на белый свет, по подсказке одного старика, готовит бочку мяса, бочку воды. Большая черная птица выносит их наверх, и егет доставляет девушек к их отцу. По содержанию сказка обычная, даже упрощенная: как-то егет без особых приключений справляется с заданием. Интересны детали. Во-первых, информант начала рассказывать сказку как положено, с использованием тради­ ционного зачина: «Борон-борон заманда, көзө команда...» («В давнее-давнее время, когда коза была командой»), с передачей диалога персонажей: - И, туғанҡайым, ниө килдең инде? Өс ауыҙлы йылмауыҙ һине ашар, - тип өйтө инде. ( - Ой, братишка, зачем ты сюда пришел? Ялмауыз с тремя ртами съест тебя, - говорит [девушка. - X. Г.]). —Йа, ҡурҡмайым мин анан, - ти инде. Ьине һаҡтарға, атайыңа алып ҡайтырға килдем, - тип өйтө инде. ( - Да не боюсь я его. Я при­ шел тебя охранять, увезти тебя к твоему отцу). Информант необычно называет противника героя: «йылмауыз», тогда как его принято называть «ялмауыз». В сказках народов, в том числе башкир, одним из свойств существа, похищавшего девушек, является многоголовость, а наш информант не по головам, а по ртам называет: йылмауыз с тремя (пяти, семи) ртами. В принципе смысл практически не меняется: количество голов может равняться на ко­ личество ртов, тем не менее это привлекает внимание. Интересна была еще одна деталь в рассказанной сказке: в башкирских сказках из подземного мира герой выбирается с помощью Самригуш, наш же информант назвала его Карагуш (при этом вставила свой коммен­ тарий: «Я думаю, по-современному - это самолет»). Однако способ выхода одинаков: как и Самригуш, он съел бочку мяса, выпил бочку воды. А вот эпизода обычной нехватки мяса в данной сказке нет. Это уже как бы не по традиции. Как уже было сказано, сказка лише­ на подробностей, приукрашиваний, присущих традиционной сказке. Замечу, информант при исполнении сказки часто использует русские слова типа «давай», «согласна булып» («согласилась»), «освободить итө» («освобождает»), «тоже», «свободный», «ранить итө» («ранит»), «лечить итө» («лечит»). Тем не менее то, что сказка записана из уст и 31

она существует в живом бытовании, - очень важно. Со слов инфор­ манта, она - дочь сказочника: «Атай (отец) знал много сказок. Вече­ рами к нам приходили ребята слушать сказки моего отца. Отец рассказывал сказки перед сном. У отца много было сказок». На мою просьбу рассказать еще одну сказку информант ответила: «Можно еще одну. Помню я хорошо». Вторая сказка оказалась довольно длин­ ной из цикла «Сорок разбойников и девушка» в контаминации с сюже­ том «Сестра входит в сговор с врагом брата». Но в данной сказке воров было семь, а не сорок, и с одним из них, оставшимся в живых, тайком от брата девушка начала жить. Чтобы избавиться от брата, они посылают его за мукой, лекарством для оживления человека живой водой, еще за чем-то (информант не вспомнила за чем, но прин­ цип троекратного повтора не нарушила). Эту сказку информант за­ вершила как положено, используя формулу: «Әкиәтем ары китте, үҙем бире ҡалдым» («Сказка дальше пошла, я здесь осталась»). Еще одна сказка «Бәпес малай» («Мальчик-с-пальчик») была за ­ писана нами в деревне Старый Махмут Кунашакского района от Ахмедьяновой Сауии Каюмовны (1955 г. р.). Вариант известного сюжета А Ти 700 («Мальчик-с-пальчик»). Исполнительница передала содер­ жание сказки довольно полно. По ее сказке мальчик-с-пальчик - это превратившийся в мальчика большой палец старухи, которая нечаян­ но отсекла его, когда резала лапшу. Завернула отрезанный палец в тряпку и положила на полку. Ночью на радость старику и старухе пальчик превратился в мальчика. Когда подрос, мальчик начал хо­ дить с отцом на работу. Один бай проезжал мимо поля и ему показа­ лось, что лошадь сама, без управления хозяина пашет землю, да еще и разговаривает, о существовании мальчика он и не подозревал. При­ стал к старику с просьбой продать лошадь. Мальчик прошептал отцу, чтобы он согласился. Бай оставил старику свою хорошую лошадь, пересел на лошадь старика и поехал домой. У бая мальчик создает много проблем: баю приходится резать барана, корову; ссорит снача­ ла дочерей, потом сыновей бая. После этого возвращается к родите­ лям, и они спокойно живут. В традиционной сказке мальчика с сеном корова съедает случайно, а в этой сказке он как будто специально устраивает все это. О причинах ссоры детей бая исполнитель сооб­ щает, что мальчик лег между его дочерьми и они поссорились из-за того, что думали будто кто-то из них родил ребенка, что схоже с 32

сюжетом алтайской сказки о мальчике в пол-ухо [Садалова, 2002. С. 360-364]. Интересный вариант сюжета рассказала информант. На вопрос, откуда знает сказку, ответила: «Когда я была маленькая, бабушки рассказывали. Долго-долго рассказывали они эту сказку. Длинная она была». Надо полагать, сказка бытовала в регионе в этом варианте и, видимо, бытовала активно, раз информант запомнила ее. Редко ис­ полняемую сказку обычно не помнят. Что касается стиля исполните­ ля, то ни в начале, ни в конце она традиционные формулы не использо­ вала. В отличие от предыдущего информанта, меньше использовала русские слова типа «ишшу» («еще»), «нәселә» («на сила»), хотя по возрасту моложе ее. Сказку она рассказала на одном дыхании, уве­ ренно, как будто каждый день рассказывает ее. Значит, башкирская народная сказка продолжает сохраняться в памяти народа. Необходимо продолжать выявлять современных ска­ зочников, записывать у них сказки и включать в научный оборот. Тексты сказок мы обнаруживаем также в письменной форме в альбомах, хранящихся в музеях, кабинетах башкирского языка и ли­ тературы, библиотеках, у частных лиц. Во время экспедиции после завершения работы с информантом, спрашиваем у него, не сохранились ли тетради-памятки их мам, ба­ бушек, рукописные книги, блокноты; заходим в школы, сельские дома культуры и интересуемся, не хранятся ли у них альбомы с записями фольклорных текстов, какие фольклорные тексты включают в сце­ нарии фольклорных праздников, активно проводимых в Республике Башкортостан типа «Сабантуй», «Салауат йыйыны», «Ашказар тан­ дары» («Ашкадарские зори»), «Тылсымлы мондар» («Волшебные мелодии») и другие. В 2011 году во время очередной фольклорной экспедиции в Уча­ линский район республики у учительницы-пенсионерки Буляковой Зух­ ры Алсынбаевны (1941 г. р.) в деревне Кунакбаево мы обнаружили целый архив материалов по фольклору, литературе, этнографии, сре­ ди которых наше внимание привлек альбом 70-х годов прошлого сто­ летия. Альбом советского времени из 40 страниц, на обложке напи­ сано к^ал ы к ижады» («Народное творчество»), на титульной стра­ нице - запись: «Укыусылар тарафынан йыйылган» («Собрано силами учащихся»), а на последней странице имеет место уточненная за33

пись: «Кунакбай урта мэктэбе укыусылары тарафынан йыйылган урындагы халык ижады» («Местный фольклор, собранный учениками Кунакбаевской средней школы»). Содержимое альбома оказалось до­ вольно интересным и богатым. В нем мы насчитали, наряду с песня­ ми, причитаниями, баитами, пословицами, двумя преданиями, десять народных сказок и текст эпоса «Кузыйкурпяс и Маянхылыу». Самое главное, что почти после каждого текста указан паспорт, т. е. кто от кого, где записан материал. Сказки все известные, но с очень интересными местными дета­ лями и часто контаминированные. Альбом открывается одним из распространенных у башкир сюжетов о мачехе и падчерице. От тра­ диционной сказки на сюжет А Т и 485А, где падчерица попадает в дом старухи, служит ей и возвращается с сундуком, полным богат­ ства, данный текст отличается контаминированностью с сюжетом АТ 480 в начале, где падчерицу отец увозит в лес по настоянию жены, тогда как падчерица должна была пойти за клубком, выброшенным мачехой. Интересны следующие детали: собака лает со словами: «лау­ лау, апайым хазина килтерә» («гав-гав, моя сестра с богатством воз­ вращается»); «лау-лау, апайымдың башы-тояғы килә» («гав-гав, моей сестры останки идут») вместо «үлергә киткән апаҡай байып ҡайта, ләү-ләү» («посланная умереть сестричка возвращается богатая»); «байырға киткән апаҡай үлеп ҡайта, ләү-ләү» («сестричка, поехав­ шая за богатством, мертвая возвращается»). Привлекает внимание также сказка «Ьылыу менән Батырша». Она состоит из контаминации сюжетов А Т и 300 («Победитель змея») и А Ти 530А («Зятья добывают диковинки»). В репертуаре башкирской народной волшебной сказки сюжет А Т и 530А обычно идет самосто­ ятельным текстом, в альбоме же он имеет своеобразное начало: Ба­ тырша спасает от гибели трех дочерей Харанбая, разрубив на куски шести- и двенадцатиголовых драконов. Женится на младшей дочери бая, но парня из бедной семьи отец девушки не признает и велит жить в сарае рядом со скотиной. Дальше события развиваются традици­ онно: зятья едут добывать дичь для больного тестя, старшие зятья не узнают младшего зятя и покупают у него дичь, согласившись на то, чтобы тот поставил метки на их теле. В конце Батырша добива­ ется благосклонности тестя. Отличается от опубликованного «Хикмәт» («Чудо») начало сказ­ ки «Әлсәсәғит» (не Альсагит, как в книге. - X. Г.). В последней не 34

кривое дерево, а заяц велит старику найти парня по имени Альсасагит и выведать его историю. Содержание сказок «Сон Таза», «Волш ебное кольцо» почти не отличается от опубликованных, а текст сказки «Ш аловливый кот» сильно сокращенный. Из бытовых сказок в альбом попали две сказки «Хисам» и «Махтембика». Вторая сказка, на наш взгляд, новая, с троекратно повто­ ряющимся хамаком: Йылҡыңа керһәм, айеырың юҡ, һыйырыңа керһәм, угезең юҡ, һарыеыңа керһәм, эскелгең* юҡ, Кәзәңә керһәм, кәзәң юҡ, Әкәй менән Үкәй билдән батҡан, Мәхтимбикә һылыу һарайза юҡ, Балдарың ҡабарып асып бөткән.

Захожу в конюшню - нет жеребца, Захожу в коровник - нет быка, Захожу к овцам - нет барана, Захожу к козам - нет козла, Акай и Кукай по пояс в грязи, Махтимбики красавицы нет во дворце, Медовуха поднялась, вся прокисла.

В сказке «Хисам» привлекло наше внимание занятие главных персонажей: «Хисам байҙың малын ҡараған, утынын ҡырҡҡан, аш­ лығын һуҡҡан, уға баҙарға илтеп һатырға сабата үргөн, септө һуҡҡан, ө ҡатыны йөн илөгөн, сатрашлап балаҫ һуҡҡан, керен йыуған, мунса­ һын яҡҡан, һыуын ташыған» («Хисам ухаживал за скотиной бая, ко­ лол дрова, молотил колосья, плел баю лапти для продажи, ткал холщевую ткань, а жена пряла пряжу, ткала палас с шахматными узора­ ми, стирала, топила баню, таскала воду»). Это все хозяйственные занятия местного населения, и в данной сказке они подробно пере­ числены. Таким образом, анализ сказок из школьного альбома показал, что тексты сказок в основном опубликованы (возможно, сказки «Сон таза», «Волшебное кольцо» переписаны из книги, хотя и указаны информан­ ты. Такое случается в материалах школьников, студентов. - X. Г.), но имеются некоторые отличия, которые в будущем могут быть уч­ тены в исследованиях и войдут в научный оборот. Во время фольклорной экспедиции в Зилаирский район в 2003 году запомнился один случай. Бабушка начала рассказывать сказку о мачехе и падчерице «Йомғаҡ». Слушаю-слушаю, а она слово в слово * Эскелге-племенной баран. 3S

совпадает с опубликованным текстом в первой книге сказок восем­ надцатитомного свода «Башҡорт халыҡ ижады» на башкирском язы­ ке. На мой вопрос «От кого переняла сказку?» она ответила: «Я бо­ юсь одна спать, поэтому ко мне внучка ходит. Вот она вечерами чи­ тала вслух сказки. Вот одну сказку я хорошо запомнила и тебе рас­ сказала». Т аким образом, произошла вторичная фольклоризация текста сказ­ ки: информант выучила сказку из книги и начала рассказывать. Раз жанр бытует, продолжают сохраняться традиции бытования. Проследим наличие импровизации в записях текстов сказок после­ дних лет с применением подхода П. Г. Богатырева. «Поле - это экспериментальная площадка, дающая новый мате­ риал, новые идеи... Поэтому для современного исследователя поле­ вая работа является важнейшей составляющей его профессиональ­ ной деятельности» - абсолютно правильно заметил в одном из своих исследований В. Л. Кляус. За последние десять лет в ИИЯЛ УНЦ РАН состоялось более 30 экспедиционных выездов и собран огромный материал. Большая часть его обработана, увидела свет и введена в научный оборот. Это образ­ цы разных жанров башкирского фольклора, за исключением эпосов. Собирательский опыт показывает, что в XXI веке информанты башкирского фольклора делятся на три категории. Первая - в основ­ ном устно исполняет произведения народного творчества; вторая ка­ тегория использует смешанную форму передачи материала: что-то устно рассказывает, что-то читает из тетради; а третья категория ничего не рассказывает. Достает старые тетради с записями и кла­ дет перед собирателем фольклора со словами: «Я ничего не знаю. Росли в военные /голодные годы. Нам не до игр, свадьбы, сказок было. Может, в этой тетради есть то, что вам нужно». В большин­ стве случаев это бывает тетрадь информанта, иногда бабушкина, мамина, других родственников или соседей. В тетрадях обычно мы обнаруживаем поэтические произведения типа такмаков (частушки), четырехстрочных песен, реже старинные протяжные песни, баиты (аналог баллад), мунажаты (духовные стихи), пословицы, поговорки, иногда загадки, рецепты народной медицины, молитвы. Некоторые информанты говорят: «Мама/бабушка так много знала такмаков (пе­ сен, баитов, мунажатов) и постоянно про себя их исполняла. Мне было интересно, но я их не запоминала и, чтобы они не пропали, по возмож­ 36

ности их записывала». В Татышлинском районе одна женщина по­ казала мне тетрадь с большим количеством текстов заговоров, ко­ торые она записала у своей соседки [см. об этом: Хусаинова, 2013. С. 38-40]. Что касается сказок, я ни разу не встретила информанта с тетра­ дью, где были бы записаны тексты сказок. Такие материалы редко встречаются в кабинетах родного языка и литературы при общеоб­ разовательной школе или у учителей, которые, уходя на пенсию, за­ бирают их домой [Хусаинова, 2012. С. 159]. Если сказка обнаружива­ ется, то она записывается из уст информанта, т. е. исполняется по памяти. Необходимо отметить, что записать сказки в настоящее вре­ мя как на территории Республики Башкортостан, так за ее предела­ ми, где проживают башкиры, в частности Свердловская, Самарская, Саратовская, Челябинская, Курганская, Оренбургская области и Пер­ мский край, тоже большая удача. Бывало, из экспедиции возвращались без единой записи текста сказки. Именно на полевых материалах пос­ ледних лет, точнее, текстах сказок, написан данный параграф. Как уже отметили, исполнитель по памяти воспроизводит услы­ шанную в детстве сказку (очень редко информант признается, что рассказывала сказку внукам). По наблюдениям П. Г. Богатырева, «подобное исполнение по памяти влечет бессознательное или созна­ тельное изменение», хотя исполнитель «придерживается рамок тра­ диции» [Богатырев, 1971. С. 395], «обязательно наличествует импро­ визация» [Богатырев, 1971. С. 396]. Рассмотрим это на конкретных примерах записей сказок, осуще­ ствленных в 2010-2012 годы. Так, в 2010 году в дер. Субботино Курганской области 84-летний информант Ш арафутдинова Галия Фахретдиновна на мой вопрос «Знаете ли сказки?» ответила: «В детстве девочки вместе собира­ лись и рассказывали друг другу сказки. Вот по телевизору показывают же сказку «Морозко». По-нашему не так. У них совсем по-другому». Рассказала она очень распространенную в народе сказку «Клу­ бок» на сюжет о мачехе и падчерице. Схематично она почти переда­ ла содержание известной традиционной сказки: были старик и стару­ ха. Старуха отправила дочь старика за клубочком. Девушка по доро­ ге встретила двух пастухов. Второй пастух посоветовал пойти в дом одинокой старухи. Девушка пришла, старуха поставила условие, мол, искупаешь меня в бане, получишь свой клубок. Информант подробно 37

рассказывала, как девушка раздевала, купала, одевала старуху. Сама спрашивала, как это делать, но делала не так, как велела старуха, а по-своему, т. е. хорошо. Это понравилось старухе, и она отблагодари­ ла девушку, подарив сундук золота и серебра. Когда девушка возвра­ щается, мачеха отправляет за клубком свою дочь. Та все делает так, как велит старуха, и привозит шкатулку с черными воронами. Отметим еще один момент: исполнитель не забыла и две сти­ хотворные вставки, характерные для этой сказки, произносимые: пер­ вая - в диалоге с пастухами, вторая - собачкой при возвращении де­ вочек домой. Интересно и то, что информанты иногда не помнят содержания сказки, а стихотворные вставки из сказок передают в точности, иног­ да из разных сказок, к ним больше всего относятся сказки о мачехе и падчерице. В данной сказке информант Г. Ф. Шарафутдинова сообщила свой вариант вставок. В опубликованных текстах первая вставка звучит так: Йомро-йомро йомгагым Круглый-круглый мой клубок Тәгәрәп китте. Күрмәнеңме, агасай? Покатился. Не видел ты его, дядя? В нашем варианте она звучит чуть по-другому: Йомдор-йомдор йомгагым Тәгәрәне юл белән.

Покатился по дороге.

Содержание по сути одинаковое, но словесное звучание немного отличается. В нашем варианте оно кажется ритмичнее. Что касает­ ся второй вставки, то это действительно находка, потому что в опуб­ ликованных текстах данной сказки она состоит из двух строк и зву­ чит следующим образом: Үлергә киткән апайым Байып ҡайтып килә-ләү.

Байырга киткән апайым Үлеп ҡайтып килә-ләү

Сестричка, отправленная умереть, С богатством возвращается.

Сестричка, поехавшая за богатством, Смерть с собой везет.

А в нашем варианте они состоят из трех и четырех строк. И, на наш взгляд, эти две строки - на своем месте. Видимо, так и должно 38

было быть, но они были забыты, и вот именно сейчас этот исполни­ тель их выдал. Встречая дочь старика, собака лает: А ҡ ҡапҡаны асыеыҙ, А ҡ кейее йәйегеҙ. Апайым килә һунарҙан.

Белые ворота открывайте, Белый войлок постелите. Сестра моя с охоты возвращается.

Аналогично, встречая родную дочь старухи, собака лает: Ҡара ҡапҡаны асыеыҙ, Ҡара кейеҙ йәйегеҙ. Байыеыреа киткән апайым Байыеып килә-ләу.

Черные ворота открывайте, Черный войлок постелите. Сестра, поехавшая за богатством, «Богатая» возвращается.

Это было настоящей находкой экспедиции. Несмотря на суще­ ствование сотен вариантов как опубликованных, так архивных вари­ антов этого популярного у башкир сюжета о мачехе и падчерице, тек­ стов с такой песенной вставкой выявлено не было. На наш взгляд, это самый лучший образец и самый древний. Этногенетическая па­ мять народа сохранила его до сегодняшнего дня. Здесь, во-первых, налицо национальная специфика. В особых слу­ чаях, во время больших праздников или свадьбы, в жилище стелили белый войлок. Черный войлок стелили в будние дни. Практично было. Возвращение дочери старика с богатством - особый торжествен­ ный случай, а возвращение дочери старухи не стало радостным со­ бытием. Во-вторых, имеет место цветовая символика. Белый войлок - для положительного персонажа - падчерицы, черный войлок - для отри­ цательного - дочери старухи. Заметим, что в школьном альбоме 70-х годов, обнаруженном в 2012 году у учительницы башкирского языка в деревне Кунакбаево Учалинского района З. А. Буляковой, тоже выявлена сказка «Падче­ рица», в которой также имеет место войлок, но без поэтического тек­ ста: вернувшись домой, падчерица говорит мачехе: «Аҡ кейеҙ йәй» («Белый войлок постели»), но мачеха стелит черный войлок, а на просьбу родной дочери: «Ҡара кейеҙ йәй» (Черный войлок постели), делает наоборот. Здесь, видимо, имеется в виду отношение мачехи к возвращению девушек через цветовую символику: черный - падче­ рице, белый - родной дочери. 39

Остановимся на других, тоже важных, импровизационных, момен­ тах сказки. Как утверждает П. Г. Богатырев: «При исполнении фольк­ лорных словесных произведений, подчиненных строгим нормам тради­ ции, обязательно наличествует импровизация» [Богатырев, 1971. С. 396]. Исследователь различает два вида импровизации: подготовлен­ ную и неподготовленную [Богатырев, 1971. С. 399]. При этом приме­ ром подготовленной импровизации он считает такую, когда «сказоч­ ник может вставить в традиционную сказку свое пояснение, а также придуманный им или позаимствованный из другой сказки мотив; он же может создать контаминацию из двух или нескольких сказок. В даль­ нейшем каждый раз при передаче этой сказки сказочник повторяет ее со своими импровизированными изменениями и дополнениями. Мы имеем только одну запись сказки. Знаем, что информант слышала и исполняла ее в детстве. Значит, импровизированные места данной сказки не могут быть подготовленными. По Богатыреву, в нашей сказ­ ке имеют место примеры подготовленной импровизации. Информант вставила свои пояснения: 1) дочь старухи - родная сестра падчери­ цы по отцу, тогда как в традиционной сказке, вернее, в известных опубликованных вариантах: у старика была дочь, он женился на ста­ рухе с дочерью, т. е. девочки - не родные; 2) «Үсегеп бырғай үгәй инәй, яратмай» («Мачеха кидает клубок с ненавистью, потому что не любит падчерицу»); 3) «...ҡыҙ ат белән килеп туҡтай. Ҡыңғырау­ лы аттар, кошовка белән килеп туҡтай. Ҡыңғырауҙың тауыштарына был ҡарсыҡтар йүгереп килеп сығалар» («...падчерица возвращается на кошовке (карете) со звоном колокольчиков»), «...был (әбейҙең үҙ ҡыҙы) килеп етә сусҡа егеп. Былар шалтыр-шолтор килгәнгә йүгереп сыҡһа, ҡарт менән ҡ а р с ы ҡ .» («...а родная дочь мачехи - с грохо­ том на запряженной свинье»); 4) по традиции в текстах сказки на данный сюжет о мачехе и падчерице мачеха обижает не только пад­ черицу, но и ее отца. В нашем тексте об этом прямо не говорится, но и слушатель это подразумевает, и исполнитель, который вносит в сказ­ ку следующий импровизированный эпизод: «Анау ҡарсыҡ әйтә: “Боль­ ше не буду обижать тебя! Больше не буду обижать”, - ти» («Старуха говорит ему: “Больше не буду обижать тебя”»). Это происходит пос­ ле позорного возвращения домой родной дочери мачехи; 5) Еще один, последний, импровизированный эпизод, добавленный в текст инфор­ мантом: «Анау ҡыҙыҡайға, үҙенең ҡыҙына (бабайҙың), жених та та­ былды, туй ҙа эштәп ебәрҙеләр. Ә мынауға жених та юҡ, туй ҙа юҡ, нәмә лә юҡ. Ауыҙына селәй тутырып шунда утырып ҡалды» («На40

шелся жених для дочери старика, свадьбу справили. А дочери старухи ни жениха нет, ни свадьбы не было, ничего нет. Так и осталась ни с чем»). Можно допустить, что наш информант раньше слышала сказку и воспроизвела ее, как запомнила. Тогда это, действительно, пример под­ готовленной импровизации. Чтобы убедиться в этом, необходимо сде­ лать повторную запись. К сожалению, мы такой возможности не имеем. С другой стороны, П. Г. Богатырев пишет: «При каждом исполне­ нии традиционной, известной слушателям, сказки...исполнителю не­ обходимо вносить импровизацию» [Богатырев, 1971. С. 400]. Раз при каждом исполнении вносится импровизация, то, на наш взгляд, она не может быть подготовленной. По П. Г. Богатыреву, импровизация также может быть принуди­ тельной и преднамеренной. Принудительная импровизация, по его мнению, возникает при следующих обстоятельствах: «...когда певец вынужден вводить в песню новые слова, фразы или даже создавать новые тексты» [Богатырев, 1971. С. 398]. В анализируемой сказке пример принудительной импровизации, на наш взгляд, имеет место в завершении сказки. Традиционно сказ­ ка заканчивается возвращением родной дочери мачехи домой. В на­ шем случае, кажется, что исполнитель забыла, как заканчивается сказка, и вынуждена была придумать конец сказки сама, т. е. сымп­ ровизировать следующие моменты: 1) «Когда старик увидел, что из шкатулки вылетели вороны, лицо его посветлело»; 2) «Старуха гово­ рит ему: “Больше не буду обижать тебя”»; 3) «Нашелся жених для дочери старика, свадьбу справили. А у дочери старухи ни жениха нет, ни свадьбы не было, ничего нет. Так и осталась ни с чем». Принудительной импровизацией кажется и то, что старуха подари­ ла шкатулку. Информант запуталась и вместо слова «сундук» исполь­ зовала «шкатулку». На наш взгляд, это и есть примеры принудитель­ ной импровизации (в данном случае неподготовленная импровизация совпала с принудительной), тогда как остальные моменты: девочки родные сестры; приезд кошовки под звон колокольчиков или приезд на запряженной свинье под грохот - преднамеренная импровизация, т. к., по Богатыреву, «преднамеренная импровизация зависит всецело или главным образом от намерения исполнителя» [Богатырев, 1971. С. 398], что и произошло в нашей сказке. Захотела информант придать торже­ ственность возвращению падчерицы и придумала - «на кошовке под звон колокольчиков»; захотела показать позорное возвращение дочери 41

мачехи - нашла выход - «с грохотом на свинье с черными воронами в шкатулке». Значит, прав П. Г. Богатырев, который утверждает: «Иног­ да исполнители осознают необходимость, обязательность импровиза­ ции» [Богатырев, 1971. С. 398] и включают ее в свой текст. Что касается высказывания ученого: «Трудно найти резкую гра­ ницу между принудительной и преднамеренной импровизацией» [Бо­ гатырев, 1971. С. 398] (здесь имеется в виду творчество певца и му­ зыканта), на наш взгляд, в сказках их можно отличить, как мы это показали на нашем примере. Вкратце хотелось бы остановиться еще на одной сказке, запи­ санной нами в 2012 году в Оренбургской области от 74-летней ба­ бушки Аликбаевой Аскапъямал Зиннатовны. Это сказка «Музыкант» на сюжет А Т и 425 А («Амур и Психея») в контаминации с архаичес­ ким сюжетом А Т и 440 («Муж-рак»), широко известная у башкир рань­ ше [БНТ, 1976. № 83-86] и не лишенная импровизации в данном ис­ полнении. Даже название сказки не традиционное, а придуманное информантом (На вопрос «Почему сказка называется “Музыкант?”» она пожала плечами и ответила: «Так называется. “Музыкант”»). Ви­ димо, информант помнила сюжет сказки и при исполнении решила дать герою имя «Музыкант». Самое интересное - герой никакого отноше­ ния к музыке не имеет, кроме как свистом вызывает птицу-помощника, которую пристрелил на охоте, но не убил по ее просьбе. Значит, имя ему дано случайное. Тем более у башкир такое имя не встречается. Привлекают внимание встречающиеся в тексте сказки вставки с пояснениями исполнителя: «В старину главное занятие охота была; парня звали Музыкант; у птицы тоже имя было - не помню (заме­ тим, что для исполнителя характерно давать имена персонажам сказ­ ки, оно характерно и традиционной башкирской волшебной сказке. Значит, это и в стиле нашего исполнителя. - X. Г.); царь, как наш Путин (очень интересная деталь. На вопрос «Почему как Путин?» она ответила: «Ну, наш царь же теперь Путин. Как он, значит»). Следующий эпизод явно придуман исполнителем: «Егет бай бу­ лып китә. Хәҙергесә, бизнес була инде. Бизнесмен була. Ҡыҙҙы уйла­ май. Ашай, эсә, йәш ҡыҙлар белән уйын, көлкө. Ә был батша ҡыҙы һағына. Әҙрис юҡ бит. Яҙа белмәгәндер. Хәбәр юҡ егеттән. Көтә. Килмәй» («Парень разбогател. По-современному, это бизнес. Биз­ несменом стал. Про девушку не вспоминает. Ест, пьет, с молодыми девушками веселится. А царевна скучает по нему. Адреса нет. В и­ димо писать не умела. Вестей нет от парня. Ждет. Не приходит»). 42

Информант включила в текст сказки от себя историю о времяпро­ вождении парня во время разлуки с женой и связала с современной деталью - занятием бизнесом, т. е. использовала принудительную импровизацию, т. к. плохо помнит содержание сказки. Тем не менее она без запинки, на одном дыхании рассказала сказку, уверенная, что такая она и есть. Сюда же относится эпизод подготовки к дороге: «Яулыҡҡа төрөп бер сөсикмәк һалып ала. Ике баш ҡорот. Асыҡ­ ҡанда һурып барырмын, ти» («На дорогу берет лепешку, завернутую в платок, и две головки курута (продукт из кислого молока) для уто­ ления голода в пути» (в традиционной сказке - не изнашивающуюся обувь и не кончающуюся еду. Видимо, исполнитель забыла эту деталь, но помнила, что героиня что-то брала с собой в дорогу. - X. Г.). В традиционной сказке героиня или ее снохи просто сжигают шкуру животного, а в нашей сказке информант изложила свою вер­ сию сжигания шкуры: «Еңгәләре совет бирә: “Мин аяҡ осона күмер ултыртам көршәк белән. Һин юрамал тибенгән кеше булып, аяҡ осо ңа тунды һалып ҡуйырмын, һин тибеп шул тунды утлы күмергә төшөр”» («Сноха посоветовала: “Я у ваших ног на полу поставлю горшок с раскаленными углями. Ты положи собачью шубу у ног и ночью спе­ циально пинком спусти ее в горшок”»). На наш взгляд, это пример преднамеренной импровизации исполнителя. Информант, чтобы за­ интересовать слушателя и сказка зазвучала по-новому, использует преднамеренную импровизацию. Таким образом, на примере двух текстов башкирских сказок в современной записи (2010 и 2012 годов) нами рассмотрено, как ис­ полнитель использует импровизацию. Опираясь на теорию П. Г. Бо­ гатырева, мы попытались определить виды импровизации, использо­ ванные в них. Предположение исследователя, таким образом, под­ тверждается: действительно, при каждом исполнении сказки присут­ ствует импровизация. В анализируемых текстах башкирских сказок выявлены примеры неподготовленной импровизации. Но здесь мы немного не согласны с уважаемым Петром Григорьевичем. По его утверждению, «вставка пояснений, придуманные вновь или заимство­ ванные из другой сказки мотивы; создание контаминации из несколь­ ких сказок является примером продготовленной импровизации». Мы же относим их к неподготовленной, обосновав это тем, что сказки были переняты информантом лет 60-65 назад, поэтому в нашем кон­ кретном случае импровизация не может быть подготовленной. Она неподготовленная и спонтанная. 43

В то же время убедились в том, что существует принудительная импровизация, когда исполнитель забыл и не смог вспомнить отдель­ ные эпизоды, моменты сказки, и преднамеренная импровизация, ко­ торая используется, чтобы заинтересовать слушателя и чтобы сказ­ ка зазвучала по-новому. По настоящ ее время не потеряла своей актуальности цитата П. Г. Богатырева: «Если бы во все виды народного искусства не вно­ силось импровизации, традиция стала бы штампом. Произведение механизировалось бы, потеряло бы одну из своих основных функций - воздействие на слушателей и зрителей и постепенно должно было бы исчезнуть из фольклорного репертуара... в народном искусстве следование традиции и импровизации составляют диалектическое единство» [Богатырев, 1971. С. 398]. Таким образом, историография башкирского сказковедения пока­ зала, что первые публикации башкирских народных сказок, в том чис­ ле волшебных, начали появляться во второй половине Х1Х века. С пуб­ ликации единичных текстов сказок М. М. Бикчуриным, И. Н. Берези­ ным, Н. И. Ильминским наблюдается постепенное увеличение коли­ чества опубликованных текстов сказок М. Лося (8 единиц), Д. К. Зе­ ленина (12 единиц), наконец сборника Н. К. Дмитриева, составленно­ го из сказок, собранных Бессоновым (88 единиц), в первой половине ХХ века. Вторая половина ХХ века характеризуется появлением науч­ ных сводов «Башкирское народное творчество» в 50-е и 80-е годы на башкирском, 90-е годы - русском языках. В 70-е годы ХХ века в исследовании жанра сказки происходит большой скачок и формируется отдельное сказковедческое направ­ ление в башкирской фольклористике. Эстафету начатых Н. К. Дмит­ риевым и продолженных А. И. Харисовым исследований по сказ­ кам принимают М. Х. Мингажетдинов, Н. Т. Зарипов, Г. Б. Хусаи­ нов, Л. Г. Бараг и др. Самым большим достижением башкирских фольклористов явля­ ются издания научных сводов «Башкирское народное творчество». Важно и то, что по всем сказочным жанрам, кроме сказок о живот­ ных, имеются монографические исследования не только фольклори­ стов, но и философов, языковедов. Современное же состояние башкирской народной сказки харак­ теризуется постепенным угасанием традиции ее бытования. Записанные в последнее десятилетие сказки, текстологический анализ которых мы осуществили, конкретно свидетельствуют об этом. 44

Г л а в а II СЮЖЕТНЫЙ СОСТАВ БАШКИРСКОЙ ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ

Репертуар башкирской волш ебной сказки богат и разнообразен. Он хорошо представлен в книге Н. К. Дмитриева [БНС, 1941. № 19­ 45], многотомных сводах ^ X ^ 1959. С. 13-139; Сказки-1. № 38­ 107; Сказки-2. № 1-61; БНТ, 1989. № 1-81]. Тем не менее специаль­ ное монографическое исследование его не предпринималось до на­ стоящего времени. Составитель сборника «Башкирские народные сказки» Н. К. Дмит­ риев в своем предисловии отмечает, что «сюжеты башкирских вол­ шебных сказок носят явно международный характер» [Дмитриев, 1941. С. 23]. Он отмечает следующие циклы в репертуаре башкирской вол­ шебной сказки, исходя из материалов, собранных А. Г. Бессоновым: «бегство героев от чудовища с помощью чудесных предметов» (сказ­ ка № 19 и многие другие), «хитрая наука», по выражению русских сказок, или обучение колдовству (сказки № 42-44 и другие), «чудес­ ный супруг» (сказки № 32, 38 и другие), «чудесный предмет или та­ лисман» (сказки № 28-30 и другие), «чудесные помощники» (во мно­ гих сказках этого цикла и предыдущего), «три брата, из которых стар­ шие завидуют счастливцу-младшему» (сказка № 31 и многие дру­ гие), «подвиги», выполнить которые необходимо, чтобы жениться на ханской дочери (многие сказки этого и других циклов) и т. д.» [Дмит­ риев, 1941. С. 23]. Назвав самые популярные сюжеты, автор не ис­ черпывает весь репертуар, при этом он точно подчеркивает, что «все это старо как мир», что «искусство сказочника состоит не в том, чтобы изобретать новые неразложимые э л е м е н т ы ., а в том, чтобы эти элементы комбинировать каждый раз по-новому. В этом и только в этом состоит структурное отличие башкирской волшебной сказки от русской, мексиканской, китайской и какой угодно» [Дмитриев, 1941. С. 23]. 4S

Следующий шаг в определении более распространенных сюже­ тов башкирских волшебных сказок уже в соотнесении с междуна­ родным указателем Аарне-Андреева сделал М. Х. Мингажетдинов [Мингажетдинов, 1995. С. 185-188], выделивший следующие сюжет­ ные типы собственно волшебных сказок. Рассмотрим их. «Проданный или обещанный мифическому существу сын», куда он относит сказки «Царь стервятников» (АА 313 А), в которой егет приносит домой царя стервятников, кормит его в течение сорока дней, а затем сам идет к нему в гости; «Девушка, егет, аждаха» (АА 302): царь находится на войне и не знает, что у него родился сын, а аждаха со словами «отдай то, о чем не знаешь» впоследствии забирает его сына; «Карамулла» (АА 325): родители отдают сына на учебу кол­ дуну. «О молодых женщинах, принимающих облик птицы». В этой группе исследователь рассматривает сказки «Голубица» (АА 450), в кото­ рой младшая жена, не выдержав обид старшей, просит Бога превра­ тить ее в голубку и покидает дом мужа; «Кукушка» (АА 403 В), где мачеха с помощью колдовства превращает падчерицу в кукушку, и та улетает. «Чудесный супруг». В сказках этой группы «Бык» (АА 425 А), «Змей-богатырь» (АА 433+425 А), «Черная собака» (АА 480 В+425 А) чудесный супруг ходит, как видно из названий сказок, в шкурах быка, змея, собаки. «Мачеха и падчерица». Эту группу сюжетов исследователь де­ лит на несколько подгрупп. К первой подгруппе он относит сказки, в которых родной отец по требованию мачехи оставляет падчерицу в лесу. С помощью чудесных предметов девушка не только спасается от смерти, но и живет счастливо. Узнав об этом, мачеха отправляет в лес родную дочь, но та погибает. Сказки данной подгруппы в ре­ пертуаре башкирских сказочников всегда были популярны, и они бы­ тую т в живом исполнении. В ряде сказок, например «Падчерица» (АА 480 А), «Мачеха» (АА 480 А), мачеха посылает падчерицу за клубком, который она выбрасывает. Из-за доброты, трудолюбия, че­ стности обреченная на смерть девушка становится счастливой, а родная дочь мачехи погибает. Зафиксированы также сказки, в кото­ рых мачеха заставляет мужа зарезать его родного сына - «Кукушка» (АА 720), «Лебедь» (АА 720) - и съедает мясо, а девочка собирает кости братика, которые превращаются в птичку (кукушку, лебедя) и 46

наказывают мачеху. Близки к ним и сказки, в которых свекровь пожи­ рает невестку: «Свекровь и невестка» (АА 780+720), «Свекровь-убыр и несчастная невестка» (АА 780+720) и др. М. X. Мингажетдинов также выделил ряд сюжетов, получивших широкое распространение у башкир: «обиженная невестками золовка»: «Сказка о девочке-сироте» (АА 706+707), где братья, поверив в клевету своих жен, отрезают сестре обе руки и выгоняют из дома. Так же разворачиваются события и в сказках «Кола бейэ» («Саврасая кобылица») (АА 706), «Гульсэсэк» (АА 709); «обиженная отцом дочь»: «Семеро бандитов» (АА 709) - отец велит сыновьям убить сестру, то есть свою дочь; «обиженная старшими женами мужа молодая женщина» (АА 707): «Черный щенок», «Молодая жена», «Царь и три его жены» - старшие жены подменяют детей молодой женщины щенками, а детей броса­ ют в воду; «мачеха желает, чтоб зарезали коня пасынка»: «Знак» (АА 530 В), «Незнайка» (АА 532); «два брата-сироты, случайно съевшие мясо волшебной птицы»: «Два брата» (АА 567+554), «Золотое яйцо» (АА 567+569). Как видим, сюжетный состав башкирской волшебной сказки оха­ рактеризован двумя исследователями: более обобщенно - Н. К. Дмит­ риевым и более подробно - М. X. Мингажетдиновым. Оба выделили два самые популярные в репертуаре башкир сюжета «юноша, отдан­ ный на обучение мифическому существу», и «чудесный супруг», что совершенно справедливо.

2.I. Типология сюжетов башкирских волшебных сказок В башкирской фольклористике имеется опыт классификации ска­ зок в соответствии с указателями Н. П. Андреева, Аарне-Томпсона, Эберхарта-Боратава. Типологический анализ сюжетов башкирских волшебных сказок проведен Л. Г. Барагом и М. X. Мингажетдиновым по системе Аарне-Томпсона с привлечением ряда других указателей и представлен в комментариях к томам сказок научного свода «Башкирское народ­ ное творчество» в 18-ти томах на башкирском языке: Әкиәттәр. Бе­ ренсе китап. Өфө, 1976 (далее: Сказки-1). С. 328-370; Әкиәттәр. 47

Икенсе китап. Өфө, 1976 (далее: Сказки-2). С. 320-372; Әкиөттөр. Өсөнсө китап. Өфө, 1978 (далее: Сказки-3). С. 304-349. Частично дополнен он Л. Г. Барагом и Н. Т. Зариповым в комментариях ска­ зочных томов 12-томного свода «Башкирское народное творчество» на русском языке: Богатырские сказки. Т. 3. Уфа, 1988 (далее: БНТ, 1988). С. 411-434; Волш ебные сказки. Т. 4. Уфа, 1989 (далее: БНТ, 1989). С. 456-494. Анализ сюжетного состава башкирских волшебных сказок, про­ веденный Л. Г. Барагом и Н. Т. Зариповым, позволил выделить наи­ более распространенные сюжетные типы «Незнайко» (АТи* 532), «Звериное молоко» (АТи 315), «Чудесные дети» (А Ти 707), «Смерть демона в яйце» (АТи 302), «Благодарные животные» (АТи 554), «Вол­ шебное кольцо» (АТи 560), «Сивко-Бурко» (АТи 530, 530А), «Чудес­ ная утка» (А Ти 567), «Чудесное бегство» (А Ти 313), «Лиса сватает бедному парню царевну» (АТи 545В) [Бараг, Зарипов, 1989. С. 9]. Судя по перечню, в основном это сюжеты из следующих разде­ лов указателя Аарне-Томпсона-Унтера: 300-399 - «Чудесный про­ тивник», 500-559 - «Чудесный помощник», 700-749 - «Прочие чу­ десные сказки и мотивы». Проведенное нами исследование репертуара башкирских волшеб­ ных сказок, опубликованных в двух книгах сказок научного свода «Башҡорт халыҡ ижады», позволяет сделать вывод, что больше все­ го сказок - на сюжетный тип «Чудесное бегство» (АТи 313А, В, С): пять текстов неконтаминированных («Биранхылыу - дочь бире», «Царь стервятников», «Серый ворон», «Царь, джигит и аждаха» - см.: Сказ­ ки-1. № 52-55; «Майсарвар» - см.: Сказки-5. № 11); и семь текстов в контаминации («Молодой охотник», «Сайфелмулюк», «Быжырмэргэн», «Золотая игральная кость», «Тысячелетний» - см.: Сказки-1. № 44, 56, 57, 63, 89; «Златовласая», «Бадигульямал и Сайфелмулюк» см.: Сказки-2. № 10, 14); «Чудесное бегство с помощью бросания чудесных предметов» (АТи 313Н*): «Семь девушек», «Баба Яга» (см.: Сказки-1. № 61-62); «Чудесные дети» (А Ти 707): шесть тек­ стов неконтаминированных («Три царские жены», «Кюнхылыу», Чер­

*В 2004 году вышла новая, значительно дополненная и расширенная переработ­ ка указателя АаТҺ, осуществленная Гансом-Йоргом Утером, профессором универ­ ситета Дуйсбург-Эссен. На смену аббревиатуре АаТҺ постепенно приходит AaThUth (или ATU) [Козьмин, 2009. С. 19]. 48

ный щенок» - см.: Сказки-1. № 102-104; «Охотник Науръян», «Конь пустыни», «Девять царевичей» - см.: Сказки-2. № 43, 45, 46) и три текста в контаминации («Коварная сноха» - см.: Сказки-1, 1976. № 105; «Юлдыбай-батыр», «Девушка-сирота и мулла» - см.: Сказки-2. № 44, 47); затем по три сказки на сюжетные типы «Волшебное кольцо» (АТи 560): три текста неконтаминированных («Яшма», «Волшебный пер­ стень», «Охотник Байгужа» - см.: Сказки-1. № 40-42) и один текст в контаминации («Сапожник» - см.: Сказки-2. № 27); по два неконта­ минированных текста у сюжетных типов «Лиса сватает бедному пар­ ню царевну» (АТИ 545В): «Умный кот и Плешивый», «Лиса и джи­ гит» (см.: Сказки-1. № 38, 39); «Мачеха и падчерица» (АТИ 480): «Падчерица и кикимора», «Ишяле и Суябика» (см.: Сказки-1. № 79, 82); «Незнайка» (АТИ 532): «Суялбай и его крылатый конь» (см.: Сказ­ ки-1. № 65) и «Незнайка» (см.: Сказки-2. № 3); и восемь текстов в контаминации: «Молниеносный меч» (см. Сказки-1. № 46) и «Златохвостый-Серебряногривый», «Незнай», «Изгнанный егет», «Златовла­ сый егет», «Кинзебулат», «Младший сын», «Xылыубика и Яркей» (см.: Сказки-2. № 1, 2, 5, 6, 19, 22, 40); «Чудесная утка» (АТИ 567): один неконтаминированный текст «Туриян и Г алиян» (см.: Сказки-2. № 32) и два текста в контаминации: «Два брата», «Жар-птица» (см.: Сказки-2. № 28, 29); «Сивко-Бурко» (АТИ 530): «отчасти напоминаю­ щий» один текст «Плешивый» (см.: Сказки-1. № 97) и пять текстов в контаминации «Златохвостый-Серебряногривый», «Незнай», «Киизбай и царские дочери», «Кинзебулат», «Лебединое молоко» (см.: Сказ­ ки-2. № 1, 2, 18, 19, 20). Таким образом, Л. Г. Бараг и Н. Т. Зарипов представили наиболее распространенные сюжетные типы башкирской волшебной сказки в порядке убывания. К сожалению, они не отметили, что ряд указан­ ных ими сюжетных типов бытуют только в контаминации с другими сюжетами. Назовем их: «Звериное молоко» (АТИ 315): четыре тек­ ста - кЛылыубика и Яркей», «Сын Акхана и дочь Карахана», «Раз­ вратный отец и неверная мать», «Ю лдыбай-батыр» (см.: Сказки-2. № 40-42, 44); «Смерть демона в яйце» (АТИ 302): четыре текста«Охотник Байгужа», «Езтырнак» (см.: Сказки-1. № 42, 99) и «Царс­ кий сын», «Юлдыбай-батыр» (см.: Сказки-2. № 11, 44); «Сивко-Бур­ ко» (АТИ 530, 530А): шесть текстов - «Плешивый» (см.: Сказки-1. № 97) и «Златохвостый-Серебряногривый», «Незнай», «Киизбай и царс­ кие дочери», «Кинзебулат», «Лебединое молоко» (см.: Сказки-2. № 1, 2, 49

18, 19, 20); «Благодарные животные» (АТи 554): «Молодой охотник», «Девушка, джигит, дэв», «Езтырнак» (см.: Сказки-1. № 44, 45, 99) и «Озеро счастья», «Златовласая», «Царский сын» (см.: Сказки-2. № 9­ 11). К составленному Л. Г. Барагом и Н. Т. Зариповым перечню наи­ более распространенных сюжетных типов считаем необходимым до­ бавить четыре текста на сюжетный тип «Царская собака» (А Ти 449): «Юха», «Генерал Хорка», «Парень-сирота», «Чудо» (см.: Сказки-1. № 90-93); «Красавица-жена» (А Ти 465): четыре текста неконтаминированных («Джигит из Хунтая» - см.: Сказки-1. № 94; «Байская дочь и батрак», «Ултан-Султан», «Абдулла и сапожник» - см.: Сказки-2. № 50-52) и два текста в контаминации («Сафар», «Тимерказык» см.: Сказки-1. № 95, 96); по два неконтаминированных текста у сю­ жетных типов «Чудесные дары» (АТи 563): «Дубина-самобойка», «Таз и Халмаур» (см.: Сказки-2. № 55, 56); «Хитрая наука» (А Ти 325): «Нурхутдин», «Карамулла» (см.: Сказки-1. № 59, 60;) «Девушка в го­ стях у крестной людоедки» (АТи 333В): «Бибигайша-сноха», «Свекровь-убыр и несчастная сноха», «Плешивый и его сестра-оборотень» (см.: Сказки-1. № 66-68); «Молодильные яблоки» (АТи 551): «Золо­ тая птица», «Таз-батыр» (см.: Сказки-2. № 7,8); «Благодарный мерт­ вец» (А Т и 507С ): «Б ай гуш », «Ж ивой тр у п » (см .: С казки-2. № 12, 13. Следующие сюжетные типы нами зафиксированы: по одному неконтаминированному тексту: «Медведь и три сестры» (АТи 311): «Фатима» (см.: Сказки-1. № 50), другой текст («Шейх» - см.: Сказ­ ки-1. № 51) в контаминации с сюжетными типами «Девушка в баш­ не» (АТи 310); Подмененная невеста» (А Ти 403В): «Золотая плот­ ва» и другая сказка в контаминации с сюжетным типом «Мать-рысь» (А Ти 409): «Кукушка» (см.: Сказки-1. № 73, 72); «Мать-рысь» (АТи 409): «Голубица» (см.: Сказки-1. № 74); «Царевна-лягушка» (АТи 402): в неконтаминированном виде «Три невесты», а «Лягушачья шуба» и «Русалка» в контаминации с сюжетным типом «Поиски ис­ чезнувшей жены» (АТи 400) (см.: Сказки-1. № 69-71); «Чудесная корова» (АТи 511): «Бурая корова» в неконтаминированном виде и два текста в контаминации: «Падчерица» (с А Т и 403В), «Сивая ко­ рова» (с А Т и 510А) (см.: Сказки-1. № 76-78); «Мертвая царевна» (А Ти 709): «Гюльсэсэк» (см.: Сказки-1. № 101); «Правда и Кривда» (А Ти 613): «Два мальчика» (см.: Сказки-1. № 107); «Царевич и се­ S0

рый волк» (А Ти 550): Золотое яблоко» (см.: Сказки-2. № 6); «Молодильные яблоки» (АТи 551): «Золотая птица», «Таз-батыр» (см.: Сказ­ ки-2. № 7-8); «Чудесная птичка исполняет желания жены бедного старика» (А Ти 555): «Птичка» (см.: Сказки-5. № 47); «Три женихаженихи-соперники, добывшие для царевны чудесные подарки» (АТи 653А): «Ахмет-жулик» (см. Сказки-2. № 17); «Окаменелое царство» (АТи 410*): «Тимербулат» (см. Сказки-2. № 23); «Неверная жена и генерал» (А Ти 465А): в неконтаминированном виде «Абдулла и Зу­ байда» (см.: Сказки-5. № 32) и «Красная подушка» в контаминации с «Сестра-людоедка» (А Ти *333В**) (см.: Там же. № 31); «Чудесное прилипание» (А Ти 571): в неконтаминированном виде «Путник» и «Жемчужный козел» в контаминации с «Несмеяна-царевна» (АТи 559) (см.: Сказки-2. № 25, 24); «Обманутые черти» (А Ти 518): в неконтаминированном виде «Летающая кошма» и «Сон Таза» в контамина­ ции с «Нерассказанный сон» (АТи 725) (см.: Сказки-2. №. 36, 35); «Де­ ревянный орел» (АТи 575): «Габдрахман» (см.: Сказки-2. № 37); «Пор­ тупей-прапорщик» (АТи 301Д*): в неконтаминированном виде «Джи­ гит-охотник» (см.: Сказки-2. № 38) и «Молниеносный меч» в конта­ минации с «Незнайко» (А Ти 532) (см.: Сказки-1. № 46); «Купеческий сын» (АТи 654В*): «Иблиамин» (см.: Сказки-2. № 49); «Язык живот­ ных» (АТи 670): «Юноша-пастух» (см.: Сказки-2. № 53), а также нео­ днократно встречающиеся в контаминации сюжетные типы «Ноч­ ные пляски» (АТи 306): «Байская дочь и Плешивый», «Плешивый» (см.: Сказки-1. № 47, 48); «Животные-зятья» (АТи 552) и «Благодар­ ные животные» (АТи 554): «Езтырнак» (см.: Сказки-1. № 99) и «Цар­ ский сын» (см.: Сказки-2. № 11); «Неверная жена» (АТи 318): «Умыс» (см.: Сказки-1. №. 48) и «Девушка-змея и Ванюшка» (см.: Сказки-2. № 15); «Верный слуга» (АТи 516): «Сайфелмулюк», «Каменное изва­ яние» (см.: Сказки-1. № 56, 98); «Медный лоб» (АТи 502): «Изгнан­ ный джигит», «Златовласый джигит» (см.: Сказки-2. № 4, 5); «Невер­ ная жена, превращенная в животное» (АТи 566): «Байская дочь и Плешивый» (см.: Сказки-1. № 47), «Жар-птица», «Унтер-офицер», «Полторы копейки» (см.: Сказки-2. № 29-31); «Нерассказанный сон» (АТи 725): «Сон Таза», «Самригуш и мудрец» (см.: Сказки-2. № 35, 54); «Язык птиц» (АТи 671): «Каменное изваяние» (см.: Сказки-1. № 98) и «Сон Таза» (см.: Сказки-2. №. 35); «Мальчик-с-пальчик» (АТи 700): «Козий хвост» (см.: Сказки-5. № 64); «Любовь во сне к чудесной девушке-красавице» (А Ти 725*): «Царевич Салимъян» (см.: Сказки-5. № 76). SI

Помимо перечисленных выше распространенных сюжетных ти­ пов, в репертуаре башкирской волшебной сказки представлены сю­ жетные типы встречающиеся реже, т. е. «Дух в бутылке» (А Ти 331): «Сапожник» (см.: Сказки-2. № 27); «Аленький цветочек» (АТи 425С): «Шейх» (см.: Сказки-1. № 51); «Брат и сестрица» (А Ти 450): «Убырэби» (см.: Сказки-1. № 62); «Братья-птицы» (АТи 451): «Багрибакса» (см.: Сказки-1. № 100); «Путешествие в ад» (А Ти 466**): Д е­ вушка-змея и Ванюшка» (см.: Сказки-2. № 15); «Герой в стране Солнца женится на царь-девице» (А Ти 471*): «Солнечная девуш­ ка» (см.: Сказки-1. № 88); «Золушка» (А Ти 510А): «Сивая корова» (см.: Сказки-1. № 78); «Перемена пола» (А Ти 514): «Килтэй Мэргэн» (см.: Сказки-2. № 39); «Несмеяна-царевна» (АТи 559): «Жемчужный козел» (см.: Сказки-2. № 24); «Мясо змеи» (АТи 673): «Златовласая» (см.: Сказки-2. № 10); «Рождение от чудесного яблока» (А Ти 675*): «Храбрый мальчик» (см.: Сказки-2. № 21); «Безручка» (АТи 706): «Коварная сноха» (см.: Сказки-1. № 105); «Две доли» (АТи 735): «Два брата» (см.: Сказки-2. № 28). Из раздела «Чудесный противник» (300-399) в сказочной тради­ ции башкирского народа зафиксированы следующие сюжеты. А Т и 301Д* «Портупей-прапорщик»: джигит, сын охотника, нахо­ дит исчезнувшую царевну в одном маленьком доме; отвоевав ее у дэва, он отправляется с нею домой, но визирь царя закрывает егета в пещере; в день объявления свадьбы царевны егет возвращается и женится на ней (см. «Джигит-охотник», «Молниеносный меч»). А Т и 311 «Медведь и три сестры»: Фатиму сноха сталкивает в реку; медведь слышит голос девушки, раздающийся из-под воды, вытаскивает ее и уносит к себе домой, женится; девушка заставляет медведя отнести ее родителям мешок с подарками, сама незаметно забирается в этот мешок; испугавшись собак, медведь бросает ме­ шок и убегает, а девушку ночью домой не пускают, ее съедают вол­ ки; из волос девушки брат делает струны для скрипки; скрипка поет голосом Фатимы, а когда брат бросает скрипку наземь, перед ним предстает живая Фатима (см. «Фатима»). Вступительный и заклю­ чительный эпизоды сказки необычны для сказок этого типа. А Т и 313А, В, С «Чудесное бегство»: юноша, обещанный черту (водяному царю, чародею), в назначенный срок является к нему, выполняет с помощью девушки (дочери водяного царя) трудные за­ дания, бежит с нею; они превращаются в разных животных и пред­ S2

меты. Сказки под номером 313А начинаются эпизодом: черт (водя­ ной и др.) хватает за бороду путника, который пытался напиться воды (см. «Серый ворон», «Царь, егет и аждаха», «Тысячелетний»). В башкирской волшебной сказке «Золотая игральная кость» убырэбей (Баба Яга) схватывает овечку старика, который привел стадо на водопой, и требует, чтобы тот отдал за овечку то единственное, что у него есть. Сказки типа 313В имеют начало: человек спасает птицу, она уно­ сит его в заморское царство, дарит ему чудесный ящичек, который он не должен открывать, тот нарушает запрет (см. «Биранхылыудочь бире», «Царь стервятников», «Майсарвар»). Начало сказки «Майсарвар» состоит из контаминации мотивов сюжетных типов «Мышь и воробей» (АТи 222В*) и «Война птиц и зверей» (А Ти 222): ворона взяла семян пшеницы у крота и посеяла хлеб, при дележе урожая они поссорились; крота пришли защищать все животные и дикие звери, а ворону - птицы со всего белого света; между четвероногими и птицами началась великая война. А Т и 313Н* «Чудесное бегство с помощью бросания чудесных предметов»: девушки-сестры в отсутствие родителей не смогли убе­ речь огонь, они приходят за огнем к убыр-эбей (Баба Яга); та по их следу приходит к ним, умерщвляет одну из сестер; остальные, взяв точило, гребешок и зеркало, убегают; бросают эти предметы позади себя, и на пути старушки создают препятствие - горы, лес, озеро, в которой убыр-эбей и тонет (см. «Семь девушек», «Баба Яга»). А Т и 325 «Хитрая наука»: отец отдает дэву (халифу) своего сына учиться и получает его обратно после того, как три (два) раза узнает среди одинаково превращенных в птиц (животных) юношей; два раза продает сына, обернувшегося конем; во второй раз коня покупает дэв, т. е. учитель джигита, но тот одерживает верх над своим учителем (см. «Нурхутдин», «Карамулла»). А Т и 333В «Девушка в гостях у крестной людоедки»: сноха соби­ рается в гости к своим родителям; каждый раз свекровь-ведьма съе­ дает приготовленные гостинцы; сноха отправляется в путь; свекровь ее преследует; чтобы спастись, женщина бросает ей гостинцы, за ­ тем оставляет на съедение коня (пальцы своих рук, левую руку); ее не пускают в дом; свекровь съедает ее; остается только ее коса, из которой брат делает струны для домбры (национальный музыкаль­ ный инструмент) и по игре на ней узнает о гибели сестры (см. «БибиS3

гайша-сноха», «Свекровь-убыр и несчастная сноха»). Последний эпи­ зод сказок на сюжет 333В имел место и в сказке «Фатима» (АТИ 311). Отдаленно напоминает сюжетный тип 333В сказка «Плешивый и его сестра-оборотень», в которой сестра-убыр съедает по частям коня брата, приехавшего в гости, а затем преследует его; жены Плешиво­ го отрубают ведьме голову. Ряд сюжетных типов из раздела «Чудесный противник» между­ народного указателя сюжетов Аарне-Томпсона-Унтера встречается в репертуаре башкирской волшебной сказки в контаминации с други­ ми сказками: 302 «Смерть демона в яйце» (см. «Езтырнак», «Царс­ кий сын», «Ю лдыбай-батыр»), 306 «Ночные пляски» (см. «Байская дочь и Плешивый», «Плешивый»), 310 «Девушка в башне» (см. Шейх»), 315 «Звериное молоко» (см. к ^ ы л ы ^ ^ а и Яркей», «Сын Акхана и дочь Карахана», «Развратный отец и неверная мать», «Юлдыбайбатыр»), 318 «Неверная жена» (см. «Умыс», «Девушка-змея и Ва­ нюшка»), 331 «Дух в бутылке» (см. «Сапожник»). Из раздела международного указателя «Чудесный супруг» (400­ 459) в репертуаре башкирской волшебной сказки нами выявлены сле­ дующие сюжетные типы. АТИ 402 «Царевна-лягушка»: три брата идут искать себе жен по направлению пущенных отцом стрел; старший приводит байскую дочь, средний - купеческую, а младший находит свою стрелу у дряхлой беззубой старухи, которая превращается в прекрасную девушку (она была пленена дэвом); парень борется с дэвом, побеждает его, же­ нится на этой девушке; старик приказывает трем своим снохам вы­ печь хлеб, выстирать рубахи, выткать из льна и сшить рубашки; луч­ ше всех выполняет поручения младшая сноха, на которую работают черти; рассерженный на неумелых старших своих снох старик изго­ няет их из дома и посылает старшего и среднего сыновей искать для себя других жен (см. «Три невесты»). АТИ 403В «Подмененная невеста»: дочь рыбака отпускает пой­ манную золотую плотву; рыбка обещает, что у девушки, когда та сту­ пит одной ногой, на следе останется золото, другой - серебро; это сбывается; рыбак богатеет; на девушке женится царь; колдунья-слу­ жанка обращает царицу уточкой, подменяет ее своей дочерью; утка выводит не утят, а двух мальчиков-близнецов; царь берет их к себе во дворец; когда они засыпают, служанка разбивает утиные яйца, маль­ чики погибают; царь приводит ворожею, и та кладет разбитые яйца S4

на берегу озера; прилетает утка, соединяет осколки расколотых яиц, мальчики-близнецы оживают; мать-утка снова принимает человечес­ кий облик; служанку и ее дочь казнят (см. «Золотая плотва»). А Т и 409 «Мать-рысь»: старшая жена ненавидит вторую жену мужа и ее дочку; поит девочку заклятым легочным соком козы, от­ чего ее голос становится похожим на козий; вскоре молодая жена бая рожает второго ребенка - сына; молодая женщина просит Бога превратить ее в голубку; каждый день она прилетает к своим детям, оборачивается женщиной и кормит сына; бай выслеживает детей, крадет голубиную шубу жены; дочь голубки кидает заклятую землю в лицо бая и его старшей жены; они умирают; у девочки восстанав­ ливается человеческий голос (см. «Голубица»). А Т и 410* «Окаменелое царство»: Тимербулат спустился под зем­ лю в город, где не было ни одной живой души, кроме старика, кото­ рый становится чудесным помощником; год живет егет в мертвом подземном городе; женится на змеиной царевне и становится хозяи­ ном ожившего подземного города (см.: «Тимербулат». Сказки-2. № 23). А Ти 449 «Царская собака»: юноша женится на красавице - пожирательнице трупов; за упрек мужа она превращает его в собаку, по­ том в воробья; собака спасает детей; одна женщина (старик) возвра­ щает ему человеческий облик; юноша мстит жене, превращает ее в кобылу (см. «Генерал Хорка», «Парень-сирота», «Чудо»). Рассмотрим следующие сюжетные типы из раздела «Чудесный супруг». А Т и 402 «Царевна лягушка» + 400 «Поиски исчезнувшей жены»: младший из трех братьев женится на русалке; сжигает лягушачью шубу жены; она превращается в птицу и улетает; муж отправляется на ее поиски и находит; жена возвращается, исцеляет ослепших и оглохших братьев и мать мужа (см. «Лягушачья шуба», «Русалка»). А Т и 403В «Подмененная жена» + 409 «Мать-рысь»: падчерица Г айша выпускает на волю золотую рыбку и становится чудесной кра­ савицей; на ней женится ханский сын; у них рождается ребенок; ма­ чеха превращает Г айшу в кукушку, подменяет своей дочерью Фати­ мой; та каждый день приносит ребенка кормить к матери; увидев это, отец ребенка узнает свою жену; Гайша принимает человеческий облик, возвращается к мужу (см. «Кукушка»). А Т и 425А «Амур и Психея» (ср. также А Т и 440 «Муж-собака/ змей/бык» + А Т и 400 «Жена ищет мужа»: Дочь хана выходит замуж SS

за быка/собаку; ночью он снимает шкуру животного и превращается в молодого человека; жена сжигает шкуру; муж исчезает; жена на­ ходит мужа (см. «Бык»). Сказка «Черная собака» завершается необычным драматичес­ ким финалом: муж убивает жену за нарушение запрета сжечь соба­ чью шкуру. Три сказки из раздела «Чудесный супруг» встречаются в кон­ таминации с сюжетными типами из других разделов: А Т и 403В (с А Т и 511) - «Падчерица»; А Т и 450 (с А Т и 313Н*) «Убыр-эби»; А Т и 451 (с А Т и 533) - «Багрибакса». В репертуаре башкирской волшебной сказки присутствуют сле­ дующие сюжетные типы раздела «Чудесная задача» (460-499). А Т и 465А «Неверная жена и генерал»: купеческий сын Абдулла женится на бедной девушке Зубайде; ханский военачальник силой волшебства увозит Зубайду; Абдуллу призывают на службу в армию; он караулит дом военачальника; Зубайда обвиняет его в покушении; Абдуллу приговаривают к смертной казни; птица приносит ему чу­ десную бумагу; Абдулла пересылает бумагу своему другу-сапожнику; Абдулле отрубают голову; друг оживляет его, положив на грудь бумагу; Абдулла отправляется искать счастье; пойманный им орелстервятник приносит его на ханский трон; став ханом, Абдулла каз­ нит военачальника; женится на другой красавице (см. «Абдулла и Зубайда»). А Т и 465С «Красавица-жена» (поручение на тот свет): батрак же­ нится на байской дочери; чтобы отнять жену, хан дает батраку опас­ ные поручения; он с помощью жены справляется с ними; тогда хан бросает батрака в глубокую яму, чтобы он проник на тот свет и ра­ зузнал о житье-бытье покойных родителей хана; через месяц батрак возвращается к хану с золотой и серебряной чашами, будто бы пода­ ренными родителями хана, да еще и с их приглашением; хан спуска­ ется в глубокую яму, батрак его сжигает; сам становится ханом (см. «Байская дочь и батрак»). А Т и 480 «Мачеха и падчерица». I. Падчерицу увозят в лес; в лесном шалаше Суябика кормит ка­ шей мышонка; тот желает ей счастья и богатства; разбитая чаша, которую девушка обнаружила в шалаше, помогает девушке постро­ ить дом, добыть красивую одежду и стать красавицей; она выходит замуж (см. «Ишяле и Суябика») S6

II. По настоянию мачехи отец падчерицу отводит в баню; остав­ ляет там на ночь; ночью является кикимора, зовет ее в гости; девоч­ ка велит ей принести сначала платье, потом камзол, потом сапоги тянет время до рассвета; на рассвете кикимора исчезает; девочка возвращается домой в богатой одежде; на следующую ночь мачеха посылает в баню родную дочь; та сразу требует от кикиморы все вещи; родную дочь мачехи кикимора и черти разрывают на куски; мачеха не дает мужу покоя, и он сжигает ее (см. «Падчерица и кики­ мора»). А Ти 465В «Красавица-жена» ((самоиграйка)+465С (поручение на тот свет): старший визирь царя Ултан-Султан женится на младшей царевне; по пути на родину жениха она умывается из медного кумгана и становится безобразной; царь не пускает их во дворец; молодо­ жены живут в бане на краю города; там жена визиря возвращает себе прежнюю красоту; случайно увидев ее, царь решает овладеть ею и посылает Ултана-Султана за тремя львами, потом за чудесной самоиграйкой, шкатулкой; все это визирь достает; из доставленной визирем царю шкатулки выходят солдаты и, по приказу визиря, отсе­ кают царю голову (см. «Ултан-Султан»). Два сюжетных типа А Т и 466**(«Путешествие в ад») - см. «Де­ вушка-змея и Ванюшка» и А Т и 471* («Герой в стране Солнца женит­ ся на царь-девице») - см. «Солнечная девушка» отмечены в конта­ минации с сюжетными типами из других разделов. Из раздела «Чудесный помощник» (500-559) в репертуаре баш­ кирской волш ебной сказки представлены следующие сюжетные типы. А Т и 507С. («Благодарный мертвец»): по пути на базар Абдулла находит мертвеца и хоронит; по дороге он встречает человека, кото­ рого зовут Байгуш; договаривается делить с ним пополам все, что добудут в пути; узнав, что царь выдает дочь замуж, едут в столицу; поручения царя выполняет Байгуш, приняв облик Абдуллы; после свадьбы Байгуш покидает Абдуллу с царевной: он оказался тем мер­ твецом, которого похоронил Абдулла (см. «Байгуш», «Живой труп»). А Т и 511А* («Чудесная корова везет детей в золотой, серебря­ ный и медный леса»): детям-сиротам после смерти матери остается бурая корова; мачеха велит ее зарезать; дети просят разрешить им проехаться верхом на корове; корова везет их в лес; дети попадают сначала в золотой, потом серебряный и медный леса; в каждом лесу, S7

несмотря на запрет брата, сестра срывает по листочку и прячет в косичках; после этого она превращается в камень; брат по совету коровы сжигает три волоска из хвоста, и девочка оживает, мачеха окаменевает (см. «Бурая корова»). Известны три сказки («Златохвостый-Серебряногривый», «Не­ знай», «Незнайка») на сюжет АТИ 532 («Незнайка») - см.: Башҡорт халы ижады. Әкиәттәр. Икенсе китап., 1976. № 1-3. Видимо, правы Л. Г. Бараг и М. X. Мингажетдинов, которые считают, что «этот сю­ жет перешел в башкирский фольклор из восточнославянского» [Сказ­ ки-2. С. 323]. На это указывают даже названия двух башкирских ска­ зок: «Незнай» и «Незнайка». Несмотря на одинаковые почти назва­ ния, содержание их отличается. I. Мачеха хочет отведать мяса коня своего пасынка Незнайки, названного так попом; когда отец начинает резать коня, мальчик, лиз­ нув конской крови, превращается в красивого и сильного егета; вска­ кивает на коня и уезжает в город; попадает на майдан, где дочери царя выбирают себе мужей: кидают шар в толпу егетов; младшая царевна кидает шар Незнайке; царь вынужден отдать дочь за него; на царство нападают поочередно трех-, шести- и двенадцатиголовый дэвы, которых побеждает Незнайка; царь этого не знает и чествует как победителей старших зятьев; обман раскрывается: царь узнает Незнайку по шарфу, которым он перевязал ему рану в последнем бою; Незнайка наказывает лжецов и становится царем (см. «Незнайка»). II. Первая половина сказки сходна с предыдущим сюжетом. Да­ лее завистливые старшие зятья, задумав погубить героя, рассказы­ вают царю, что за семью морями есть волшебная скатерть, которая по велению хозяина сама кормит и поит; царь поручает всем троим зятьям добыть эту диковинку; Незнай договаривается со старшими зятьями, которые его не узнают, добыть скатерть; аждаха - хозяйка скатерти - пускается в погоню за похитителями; Незнай, бросив вол­ шебные зеркало, гребешок и точило, избавляется от нее; на пиру, где царь чествует старших зятьев как героев, Незнай представляет «до­ казательства», изобличающие обманщиков. Как видно, сюжетный тип 532 контаминируется с 530А («Царь посылает своих зятьев добыть диковинки») и 313Н* («Бегство с помощью бросания чудесных пред­ метов») - см. «Незнай». III. Кыдрас нанимается к баю пасти тридцать четыре кобылицы и шесть жеребцов; бай велит ему выследить кобылицу, которая жеS8

ребилась тайком от людей и утаивала жеребенка; три ночи подряд Кыдрас следит за ней, на четвертую ночь засыпает; исчезнувшую кобылицу Кыдрас настигает у Аральского моря; Златохвостый-Серебряногривый конь мчит его в далекий край; Кыдрас приходит в город, останавливается в доме старика, который ежедневно носил во дворец яблоки; вместо старика туда отправляется Кыдрас и дает старшей царевне гнилое яблоко, средней - полугнилое, а младшей спелое, красное; царь по настоянию оскорбленных старших дочерей требует объяснения такого поступка; Кыдрас объясняет, что у стар­ шей царевны молодость прошла, у средней - на исходе, а младшая поспела как наливное яблоко; на другой день царь объявляет, что его дочери будут бросать яблоки в толпу джигитов: в кого попадет ябло­ ко царевны, тот - ее избранник; яблоко младшей царевны попадает Кидрасу; по приказу недовольного выбором дочери царя молодоже­ нов поселяют в бане; вскоре три царских зятя отправляются добыть для заболевшего тестя левое ребро сначала стооднолетней, затем стосемилетней совы; Кыдрас добывает их, но под видом лесника отдает своякам в обмен на ремень, вырезанный из спины старшего, и за раскаленное перстнем клеймо на спине младшего, правое ребро сов, после потребления чего царь чуть не умирает; потом Кыдрас отлучается и возвращается под видом царя соседнего царства яко­ бы в поисках двух беглых солдат, тем самым разоблачает свояков; Кыдрас с женой поселяются вдали от дворца (см. «ЗлатохвостыйСеребряногривый»). Как и в предыдущей сказке, сюжетный тип 532 контаминируется с 530А («Царь посылает своих зятьев добыть ди­ ковинки»). Сюжетный тип А Т и 532 («Незнайка») встречается в контамина­ ции также в сказках «Молниеносный меч» (см.: Сказки-1. № 46), «Из­ гнанный егет», «Златовласый егет», «Кинзебулат», «Младший сын», «Хылыубика и Яркей» (см.: Сказки-2. № 4, 5, 19, 22, 40). А Т и 545В («Лиса сватает бедному парню царевну»): юноша и лиса живут вместе; лиса женит его на дочери богача; чтобы испы­ тать верность юноши, с которым договаривалась в случае ее смерти похоронить под нарами, лиса притворяется мертвой; юноша выбра­ сывает лису за забор; рассерженная лиса выгоняет юношу с женой из дома. Лиса мстит неблагодарному человеку также в сказках «Лиса и Бездомный», «Как лиса сделала Бездомного богатым?», но мотив S9

мести отсутствует во втором опубликованном варианте, где герою помогает жениться кот (см. «Лиса и джигит», «Умный кот и Плеши­ вый»). А Т и 550 («Царевич и серый волк»): младшему царевичу по пути к золотой птице встречается серый волк; просит отдать коня; с помо­ щью волка младший сын царя добывает золотую птицу, затем златохвостого-серебряногривого коня; братья отнимают у него добычу, убивают его; волк при помощи ворона, который приносит живую и мертвую воду, оживляет героя; младший царевич, прибыв домой, женится на девушке, которую отняли у него братья (см. «Золотое яблоко», «Золотая птица»). А Т и 551 («Молодильные яблоки»): три брата отправляются ис­ кать живую воду, чтобы оживить умершую мать; на пути Акылбаю встречается дикая лошадь; он не стреляет в нее; лошадь превраща­ ется в старика-колдуна и помогает Акылбаю найти живую воду; на обратном пути он освобождает братьев, которые убивают его и, заб­ рав живую воду, возвращаются домой; братья оживляют мать живой водой, добытой Акылбаем; конь Акылбая идет к старику; тот ожив­ ляет Акылбая, побрызгав живой водой; вернувшегося героя по при­ казу его братьев, ставших генералами, заточают в темницу; потом солдаты отпускают его на волю; приходит письмо от хозяйки живой воды, родившей дочь от Акылбая, с требованием вернуться к ней; Акылбай увозит жену с дочерью на родину; разоблачает перед наро­ дом братьев и добивается их изгнания (см. «Таз-батыр»). А Т и 555 («Чудесная птичка исполняет желания жены бедного старика»): птичка исполняет все желания жены бедного старика (дро­ ва, мясо, купеческий дом); когда старуха захотела стать лесной ца­ рицей, все у них исчезло (см. «Птичка»). А Т и 554 («Благодарные животные») встречается в репертуаре башкирской волшебной сказки только в контаминации с другими сю­ жетны ми типам и в следую щ их сказках: «М олодой охотник» (с А Т и 313 («Чудесное бегство»), «Девушка, джигит, дэв» (с А Т и 302 («Смерть демона в яйце»)), «Езтырнак» (с А Т и 552 («Животныезятья»)) и А Т и 302 («Смерть демона в яйце»), «Озеро счастья» (с А Ти 551 («Молодильные яблоки»)), «Златовласая» (с А Т и 673 («Мясо змеи»)), «Царский сын» (с А Т и 552 («Ж ивотные-зятья»)) и 302 («Смерть демона в яйце»).

60

Встречаются сказки, контаминирующиеся с сюжетными типами из одного раздела. Например, сюжетные типы А Т и 532 («Незнайко»), 530 («Соревнование женихов царевны»), 530А («Зятья добыва­ ют царю диковинки»), 551 («Молодильные яблоки») соединены в од­ ной сказке «Лебединое молоко»; А Т и 511 («Чудесная корова») с А Ти 510А («Золушка») - в двух сказках («Бурая корова» «Сивая корова»); А Т и 530 («Сивко-Бурко») с А Т и 530А («Царь поручает зятьям до­ быть диковинки») в сказках «Златохвостый-Серебряногривый», «Незнай»; А Т и 530 («Зятья добывают царю диковинки») с А Т и 532 («Не­ знайка») в сказке «Кинзебулат». А Т и 532 («Незнайка») с А Т и 550 («Царевич и серый волк») и А Т и 551 («Молодильные яблоки») в сказ­ ке «Киизбай и царские дочери». Из раздела «Чудесные предметы» (560-649) в башкирской сказ­ ке имеют место следующие сюжетные типы. А Т и 560 («Волшебное кольцо»). I. Ю ноша-рыболов живет вместе с кошкой и собакой; сватает царевну, получает отказ; спасает из огня змею и получает яшму, ис­ полняющую желания; женится на царевне; жена выманивает яшму и оставляет его; кошка с собакой отнимают у царевны яшму; на об­ ратном пути, переплывая реку, роняют чудесную яшму в воду; ю но­ ша ловит рыбу и находит в ней свою яшму-исполнительницу жела­ ний (см. «Яшма»). II. Ю ноша покупает на базаре собаку, кота, старое ружье; пре­ следует на охоте зайца; встречается со странным человеком (на од­ ной лыже); тот приводит охотника в пещеру, где его отец дарит юно­ ше волшебное кольцо; при помощи кольца он добывает одежду, пищу, строит себе двухэтажный дом; женится на царевне; жена крадет коль­ цо, свищет в него, появляются черти; она приказывает перенести дом напротив царского дворца; муж попадает в тюрьму; собака и кот воз­ вращают кольцо его хозяину (см. «Волшебный перстень»). III. Байгужа, юный охотник, покупает на базаре за сто рублей сна­ чала кота, затем собаку, змею; змея приводит его к своему отцу, ко­ торый дарит охотнику чудесное кольцо; чтобы жениться на царевне, он с помощью кольца выполняет задания царя: чтобы текла молоч­ ная река, через нее был построен хрустальный мост, а на обоих бере­ гах реки росли фруктовые деревья; невеста, завладев кольцом, убе­ гает вместе с пэри; царь велит за три дня найти царевну; кот щекочет хвостом у царевны в носу, заставляет выронить кольцо изо рта; кот 61

роняет кольцо в море; рыбаки дают коту и собаке рыбьи кишки, там обнаруживается кольцо; Байгужа, снова завладев кольцом, губит не­ верную жену и ее любовника, сам женится на младшей дочери царя (см. «Охотник Байгужа»). АТИ 563 («Чудесные дары»). I. Старик ловит и отпускает ворону, та обещает ему награду за свое освобождение; встречный пастух советует старику взять у во­ роны чудесного осла, изрыгающего золото; в одной деревне чудесно­ го осла старика мальчишки подменяют простым; старик второй раз отправляется к вороне, получает в дар чудесную посуду, которая на­ полняется едой при произнесении слова «наполняйся»; и этот пода­ рок вороны подменяют старику на обратном пути; в третий раз воро­ на дает старику в дар дубину-самобойку; дубина избивает мальчи­ шек, подменивших чудесного осла, чудесную посуду; они возвраща­ ют похищенное; старик кормит всю деревню из чудесной посуды, раздает золото, изрыгаемое чудесным ослом (см. «Дубина-самобойка»). II. Журавль попадается за воровство гороха с поля; за свое осво­ бождение он обещает Тазу помочь при необходимости; осенью отец Таза по бедности не смог пригласить гостей на праздненство; Таз по­ шел к журавлю, который подарил скатерть-самобранку; на обратном пути одна старушка подменяет ему скатерть-самобранку; Таз, при­ дя домой, зовет в гости всю деревню; старшие братья избивают Таза за то, что он опозорил их семью; при втором приходе журавль дарит Тазу журавленка, который сыпет золото, когда говоришь: к^лопай крыльями»; Таз опять ночует у старухи и та подменяет журавленка; в третий раз журавль дарит Тазу дубинку-халмаур; та бьет старуш­ ку; она возвращает присвоенные чудесные вещи Тазу; Таз снова со­ бирает односельчан, угощает их, одаряет золотом; завистливые стар­ шие братья замышляют убить Таза; он приказывает халмауру нака­ зать братьев; братья покидают дом; Таз с родителями остается дома, живут счастливо (см. «Таз и дубинка-халмаур»). Для башкирских сказок о чудесных дарах характерен эпизод уго­ щения и одаривания гостей. Необычен для таких сказок мотив враж­ ды между братьями. АТИ 571 («Чудесное прилипание»): байский сын женится; во гла­ ве свадебного поезда он едет на тройке и нагоняет незнакомого ста­ рика, который просит подвезти; жених отвечает руганью; старик про­ 62

износит заклинание; на коней набрасываются голодные собаки и мор­ дами прилипают к колесам свадебного экипажа; они приезжают в дом невесты; старик продолжает потешаться: жениха превращает в соловья, снохи прилипают к невесте, а мулла - к матери невесты; только после того, как байский сын дал обещание делать людям доб­ ро, странник перестал глумиться над ним (сказки «Странник» и «Жем­ чужный козел» в контаминации с «Несмеяна-царевна» (АТи 559) см.: Сказки-2. № 25, 24). А Т и 575 («Деревянный орел»): мальчик-сирота находит волшеб­ ный молоток; продает его баю; молоток крадет сын бая Габдрахман и улетает в другое царство; нанимается к царю садовником, похища­ ет у спящей царевны в первую ночь золотой, второй раз серебряный перстень; объясняется с царевной; встречаются каждую ночь; ца­ ревна беременеет; царь усиливает охрану; Габдрахман попадается; ударяет чудесным молотком на свою грудь и вместе с солдатомстражником взлетает над дворцом; солдат падает вниз, оторвав при этом подол халата Габдрахмана; царь велит повесить дочь и Габдрахмана; Габдрахман вместе с царевной улетают с места казни; ца­ ревна рожает сына; оставив сына на попечение одной старухи, Габд­ рахман увозит жену к себе на родину; его выбирают царем; сын Габдрахмана вырастает и отправляется на поиски родителей; устраива­ ется приказчиком у купца; влюбляется в дочь визиря, за что чуть не расплачивается жизнью; родители узнают его; он женится на дочери визиря (см. «Габдрахман»). А Т и 613 («Правда и Кривда»): два мальчика спорят о том, как достаются деньги: трудом или от Бога; мальчик, считавший, что день­ ги достаются трудом, подслушивает ночью разговор двух чертей; один из них хвастается, что ослепил царевну; другой - как лишил людей воды; тут же друг другу говорят, как избавиться от этих бед; на следующий день мальчик забирает из бани амулет, царевна про­ зревает; вытаскивает из колодца разный хлам - возвращает людям воду; царевна выходит за него замуж; люди щедро награждают его золотом и серебром; второй юноша, считавший, что деньги от Бога, узнав о том, что другой мальчик разбогател, пошел к тому же дереву, но погиб (см. «Два мальчика»). Сюжетные типы А Т и 566 («Неверная жена, превращенная в жи­ вотное») - сказки «Байская дочь и Плешивый, «Жар-птица», «Унтерофицер», «Полторы копейки» и А Т и 567 («Чудесная утка») - сказки 63

«Туриян и Галиян», «Два брата», «Жар-птица» раздела «Чудесные предметы» встречаются в контаминации в указанных рядом сказках. Из раздела «Чудесная сила или знание (умение)» (650-699) в баш­ кирской волшебной сказке обнаружены следующие типы. А Т и 653А («Три жениха-соперника, добывшие для царевны чу­ десные подарки»). Знаменитый жулик Ахмет приезжает в Багдад, находит себе то­ варища; они вместе обворовывают богачей; проникнув во дворец, Ахмет целует царевну, похищает ее драгоценности; узнав о том, что к царевне проник вор, царь объявляет, что дочь выберет себе мужа; из разных стран прибывают царевичи; Ахмет выдает себя за царе­ вича из дикого царства; женится на царевне; служанка узнает Ахме­ та и доносит царю, что он - жулик; его арестовывают; царевна выз­ воляет мужа, подкупив стражу; три царевича-жениха вступают в спор из-за царевны; она велит им добыть чудесные подарки; сын мон­ гольского царя достает для царевны волш ебные яблоки; сын гречес­ кого царя - хрусталь, в котором можно увидеть то, что происходит на далеком расстоянии; сын японского царя добывает ковер-самолет; монгольский царь отправляет царевне усыпляющее яблоко; три ца­ ревича в хрустале видят бездыханное тело царевны; садятся на ко­ вер-самолет японского царя и прибывают во дворец; монгольский царевич дает царевне оживляющее яблоко; царевна пробуждается от долгого сна; Ахмет бросает наземь горошины, которые дала ему кол­ дунья; появляется войско, побеждает противников Ахмета; он полу­ чает царевну и трон царя (см. «Ахмет-жулик»). А Т и 654В* («Купеческий сын»). Купеческий сын Иблиамин едет в далекую страну за товаром; первый раз он за тысячу рублей учится играть на скрипке; второй раз на бильярде; третий раз - в высшей школе; он разоряет отца и просит продать себя хозяину каравана; в пути Иблиамина спускают в глубо­ кий колодец за водой; игрой на скрипке он оживляет гифрита; тот доставляет Иблиамина в ушедший далеко от колодца караван; хозя­ ин каравана отправляет парня к жене с приказом убить его; Иблиамин подменяет письмо; становится зятем хозяина каравана; играет на бильярде с царем этого города; выигрывает все его царство (см. «Иблиамин»). А Т и 670 («Язык животных»). Ю ноша-пастух спасает змею; змеиный царь наделяет его спо­ собностью понимать язык птиц и животных; юноша подслушивает 64

разговор ворон; находит закопанное баем золото; строит дом, женит­ ся; однажды он ехал на коне, а жена позади на кобыле; конь спросил кобылу, почему отстает; та сказала, что жена изменяет хозяину, по­ этому тяжело везти ее, грешную; узнав это, муж выгоняет жену; сам остается, услышав, что петух его осуждает, говоря, что хозяин с од­ ной женой не справляется; куры рассмеялись; после этого мужчина женился на другой; но поговорка «курам на смех» осталась навсегда (см. «Юноша-пастух»). А Т и 671 («Язык птиц»). Старик обучает сына многим наукам; юноша также понимает птичий язык; подслушав разговор двух птиц о том, что сыну суждено убить отца, рассказывает об этом ему; тот сталкивает сына в море; парня проглатывает кит; он выбирается из брюха рыбы на остров; потом попадает в корабль царевича, едущего жениться в другое цар­ ство; по дороге юноша подслушивает разговоры птиц; узнает, что отец невесты прикажет найти жениху ковер; кто скажет ему о место­ нахождении ковра, окаменеет; во время свадебного пира царь стук­ нет по столу кулаком; все окаменеют; юноша, верный друг царевича, выполняет все задачи отца невесты; опережая царя, ударяет кулаком по столу и гости окаменевают; юноша, жених и невеста спасаются бегством; злая мачеха царевича пытается погубить новобрачных; юноша спасает их; не поняв странных поступков юноши, царевич ре­ шает его казнить; рассказавший все юноша окаменевает; царевич кровью собственного сына оживляет юношу; оживает и мальчик; юноша убивает своего отца (см. «Каменное изваяние»). Из цикла «Прочие чудесные мотивы»(700-749) в башкирской сказ­ ке представлены следующие сюжеты. А Т и 700 («Мальчик-с-пальчик»). Хвост козы, который положили на печку, превратился в мальчика; старуха одела, накормила, напоила «ребенка»; он вырос величиной с палец, назвали его Козий Хвост; он на верблюде отправился пасти овечье стадо; его с травой съел верблюд; желудок верблюда, где застрял Козий Хвост, откусил волк; на него верхом сел Козий Хвост; уставшего от испуга волка застрелил молодец; Козий Хвост поехал с ним; устроил у них дома скандал; все меж собой переругались; Ко­ зий Хвост встретился с ворами; предложил им красть деньги, потом корову; все это он принес своим родителям; когда Козий Хвост вы­ рос, женился, родились дети (см. «Козий хвост»). 65

АТИ 707 («Чудесные дети»). I. Старик изгоняет из дома трех ленивых дочерей; на них женит­ ся царевич; младшая рождает близнецов; сестры подменяют их щен­ ками; детей в бочке бросают в море; муж велит убить жену и щенят; царь встречает в лесу юношу, своего сына, но не знает об этом; что­ бы погубить юношу, царские жены подкупают старуху; та посылает парня за чудесными предметами; юноша добывает чудесный котел, поющий яблоневый сад, невесту при помощи коня; молодожены едут в гости к царю; истина раскрывается; младшая царская жена чудом оживает; царь просит у нее прощения (см. «Три царские жены»). II. Кюнхылыу убивает бая-насильника; скрывается в лесу; выхо­ дит замуж за юношу-охотника; бывшая невеста, царская дочь, доби­ вается отправки мужа Кюнхылыу на 25-летнюю солдатскую служ­ бу; Кюнхылыу рождает близнецов; царская дочь и ее мама бросают новорожденных в море; отцу детей пишут, что Кюнхылыу родила ще­ нят; он велит закопать жену по пояс в землю; по возвращении из служ­ бы он женится на бывшей невесте; на охоте ему оказывает помощь юноша, очень похожий на Кюнхылыу; царская дочь решает погубить близнецов; мать царской дочери посылает сына Кюнхылыу за чудес­ ными аленьким цветком, гармоникой, невестой; он все это добывает; царь приглашает их в гости; они велят откопать Кюнхылыу; та от прикосновенья аленького цветка оживает; истина раскрывается; цар­ скую дочь и ее мать казнят (см. «Кюнхылыу»). III. Жены бая к его возвращению обещают проявить свое уме­ нье; старшая - стрелять воробья с сорока ребрами и кормить его мясом сто слуг; средняя - сшить сапоги из песка; младшая - сшить мужу рукавицы из кожи вшей; самая младшая - родить двух сыно­ вей с золотыми головами, жемчужными зубами и серебряными во­ лосами; каждая выполняет свое обещание; старшие жены подменя­ ют чудесных детей черным щенком; ослепленная самая младшая жена живет с черным щенком в домике без окон и дверей; черный щенок помогает женщине во всем; даже приводит ее золотоголовых сыновей; они приглашают бая в гости; посылают за ним черного щен­ ка; жена с детьми возвращается к мужу; завистливые старшие жены наказываются (см. «Черный щенок»). IV. Мачеха велела отцу отвезти дочерей в лес; сестры стали жить в полуразвалившейся лесной избушке; набрел на избушку молодой 66

охотник Науръян; на его вопрос «Что умеешь делать?» старшая от­ ветила, что умеет вязать и шить; средняя - готовить еду из мяса диких зверей; младшая - родить прекрасного сына; он женился на сестрах; каждая сдержала свое слово; старшие сестры подменили ребенка щенком; мальчика бросили в реку; царские дочери поймали в реке сундук с мальчиком; когда мальчик вырос, царь женил его на своей младшей дочери; в лесу мальчик встретился с отцом; тот пригласил его к себе в гости; посоветовавшись с женой и тестем, юноша решил пойти в гости; тесть запретил ему плевать на привя­ занную к столбу ворот женщину; правда открылась; Науръян развя­ зал оклеветанную жену; к столбу привязал старших жен (см. «Охот­ ник Науръян»). V. Царь берет вторую жену; скоро он отправляется на войну; в его отсутствие Аклима рожает близнецов; старшая жена подменяет детей щенками; царь приказывает выставить Аклиму на позор на перекрестке дорог, чтобы все прохожие плевали на нее; в лесу царь встречает сына; старшая жена посылает к детям Аклимы колдунью, чтобы извести; юноша с помощью коня пустыни добывает чудесную яблоню, курай, невесту; женится; царь приглашает его к себе в гос­ ти; жена молодого охотника играет на чудесном курае; на стене воз­ никает изображение злодеяний старшей жены царя; Аклима возвра­ щается во дворец; его старшая жена и колдунья превращаются в дым (см. «Конь пустыни»). VI. Царевич женится на крестьянской девушке, обещавшей ро­ дить девятерых сыновей; старуха-повитуха меняет детей на щенят; мать утаивает одного сына; царь велит положить мать с сыном в бочку и бросить в море; бочку бурей прибивает к острову; встреч­ ный старик дает женщине волшебный аркан и волшебный топор; мать с сыном строят дом, обзаводятся хозяйством; на безлюдный прежде остров высаживаются корабельщики; удивляются золотому дворцу, чудесному саду, женщине и ее сыну; вернувшись домой, рассказыва­ ют об этом царю; старуха-повитуха отвлекает царя, сказав, что на дне морском есть девять коней и никто не может их добыть; в следу­ ющие разы она называет волшебную мельницу; восемь парней у аждахи; джигит каждый раз подслушивает разговоры у царя; добывает все, что сказала старуха-повитуха; восемь парней оказываются бра­ тьями джигита; там же он находит девять прекрасных девушек 67

будущих жен братьев; царевичи с женами и матерью отправляются с корабельщиками в гости к царю; царь признает своих сыновей; про­ сит прощения у оклеветанной жены; старуху-повитуху и двух женщин-злодеек, подкупивших ее, заточив в бочку, кидают в море (см. «Девять царевичей»). А Т и 709 («Мертвая царевна»). Гюльсэсэк живет с двумя братьями и их женами; братья посвя­ щают охоту Гюльсэсэк и всегда возвращаются с добычей; завистли­ вые жены братьев Гюльсэсэк сталкивают девушку в чан с кипящей водой; братья сильно любят сестру; не хотят закапывать ее в землю; одевают, укладывают в коробку, несут на кладбище; рядом ставят два мешка пшеницы; у одной старухи из соседней деревни каждый вечер гуси возвращаются сытые; сын старухи идет за гусями; те приводят его к Гюльсэсэк; она оживает; выходит замуж за егета; обедневшие братья случайно находят сестру; она рассказывает им всю правду; братья сжигают своих злых жен; Гюльсэсэк приглашает братьев жить к себе (см. «Гюльсэсэк»). А Т и 725 («Нерассказанный сон»). Два старших сына старика рассказывают ему поочередно свои сны, а младший - Таз, отказывается; за это изгоняется из дома; по­ падает в столичный город; признается царю во всем; свой сон он не рассказывает и царю; его заточают в темницу; Таза покупает другой царь; за отказ рассказать сон и ему, его приговаривают к казни; Таза спасают птицы, слетевшиеся на его свист: перехватывают стрелы на лету; царь едет сватать себе невесту; ему не удается получить согласие девушки; Таз едет помогать царю добиться руки невесты; по пути он добывает сапоги-скороходы, шапку-невидимку, летающую кошму; с помощью этих волшебных предметов выполняет трудные задачи невесты; царь узнает об этом; выдает за него сестру, уступа­ ет полцарства, назначает его главным визирем; Таз приказывает при­ везти к нему родителей; за столом рассказывает свой сон: сидит с родителями в царском дворце за столом и ест картошку с черным хлебом (см. «Сон Таза»). А Т и 725* («Любовь во сне к чудесной девушке-красавице»). У царя не было детей; потому жен менял часто; возвращаясь с охоты, встретил девушку-сироту; полюбил ее и женился; она родила ему сына Салимьяна; сын вырос; царь решил его женить; Салимьяну 68

приснилась девушка из страны Солнца; он отправился на поиски Сол­ нечной девушки; однажды прилег отдохнуть у дороги; мимо проходи­ ли два мудреца; от их разговора Салимьян узнал, что Солнечная де­ вушка увидела во сне земного егета, влюбилась и заболела; что ее можно спасти золотым зеркальцем, которое находится под дубом у моря; Салимьян находит и приносит чудесное зеркальце; девушка выздоравливает; они женятся; живут в Солнечной стране (см. «Ца­ ревич Салимьян»).

2.2. Сказки с параллелями в указателе Эберхарта-Боратава В сказочной традиции башкирского народа кроме сюжетных ти­ пов, имеющих соответствия в европейских каталогах сказок, в част­ ности Аарне-Томпсона-Утера, имеется ряд сюжетов и мотивов, па­ раллели которым обнаруживаются в фольклоре кавказских и ближ­ невосточных народов. Они систематизированы в основном в указа­ теле типов турецких сказок Эберхарта-Боратава (ЕЬ-Во). Рассмотрим сюжетные типы башкирской волшебной сказки, име­ ющие соответствия в этом указателе. ЕЬ-Во 215-III. I. Юноша-охотник встречается с иргаилом (традиционный персо­ наж: подземный карлик с предлинной бородой (сам - с вершок, борода тысяча вершков) и отказывается состязаться с ним в борьбе; за это иргаил похищает его сестру Акбикас; он отправляется на поиски се­ стры; по дороге оказывает помощь овечке, щуке, чудесной птице Самруг; с помощью последней он находит душу дэва; разбивает яйцо - иргаилу приходит конец; брат с сестрой убегают и спасаются (см. «Булансы Мэргэн»). II. Парень нанимается в работники к девушке; она доверяет ему ключи от всех комнат, но дверь одной комнаты велит не открывать; он нарушает запрет и в клети обнаруживает закованного в цепи дэва; парень кормит и поит его, тот разрывает цепи и ложится в постель девушки; она узнает местонахождение души дэва; отправляет его за душой дэва; парень приносит яйца девушке; они убивают дэва; де­ вушка выходит замуж за парня (см. «Девушка, джигит, дэв»). 69

2.3. Локальные башкирские сюжеты Отдельную группу составляют волшебные сказки, зафиксирован­ ные только в фольклоре башкирского народа. В них отразилось свое­ образие жизни создавшего их народа; его этических представлений, быта и нравов. Приведем их. 1. Деревенские парни играют в карты; проигравший должен был ночью пойти в баню и принести оттуда камень; парень встречает в бане девушку Галию; она находилась во власти чертей; парень заби­ рает девушку из бани к себе домой; женится на ней; несколько ночей подряд к молодоженам являются черти; Галия читает молитвы-зак­ линания, черти уходят; молодожены едут в гости; Г алия видит там девушку, точь-в-точь похожую на нее, и убивает ее; оказывается, что это была дочь чертей, которой они подменили новорожденную Га­ лию; выйдя замуж за человека, Галия смогла вернуться к родным (см.: «Галия». Сказки-1. № 49). 2. Юного охотника Туземгула дэв уносит с Урала за горы Каф; заставляет служить себе; три дочери дэва стараются развлечь его, но егет им не рад; не радуют джигита и созданные дэвом волшебные новые горы, наподобие Уральских; за попытку бежать юношу броса­ ют в темницу; дэв решает погубить непокорного; своим зловонием отравляет воздух; обреченного егета спасает старуха-пленница; ей удается привести богатырей с Урала для освобождения Туземгула; те дают обессилевшему егету испить животворной уральской воды; Туземгул возвращается на родину (см.: «Уральская вода». Сказки-1. № 58). 3. Молодой человек встречает в поле красавицу, женится на ней; та заботится о нем, но по ночам высасывает кровь из ноги спящего мужа (у некоторых восточных народов, в том числе башкир, распро­ странено древнее мифическое представление о том, что змея-аждаха в возрасте более тысячи лет становится змеей-юхой, способной принимать облик красивой женщины); колдун велит мужчине класть очень много соли в суп; жена, изнемогая от жажды, принимает но­ чью облик змеи-юхи и ползет к колодцу напиться; понявший все муж завлекает ее обратно в дом и сжигает жену вместе с домом (см.: «Юха». Сказки-1. № 90). 4. Старый пастух выбирает себе овечку; ее съедает волк; остав­ шуюся овечью шкуру пастух отдает прохожим торгашам на прода­ 70

жу; те обменивают шкуру на кошку; затем, прибыв в страну, где не знают кошек, спасают царевну от мышей и получают в награду ме­ шок золота; на обратном пути решают не отдавать золото старику; как только они намереваются разделить золото между собой, появ­ ляется черная туча; испуганные торгаши привозят золото старику; тот делит его поровну на всех (см.: «Старик пастух». Сказки-1. № 106). 5. Девушка, пригнавшая гусей к реке, кидает камень на какой-то предмет, похожий на легкие животного; оно превращается в старухумэскэй* и грозит девушке иголкой содрать ее кожу; мать советует девушке уйти из дома; мэскэй гонится за ней; настигнув, начинает сдирать с нее кожу; юноша-охотник убивает людоедку чудесной стре­ лой (см.: «Смерть мэскэй». Сказки-1. № 75). 6. Царевич Сайфелмулюк находит в запретном сундуке портрет чудесной красавицы, влюбляется и со своим другом Сагитом отправ­ ляется на ее поиски; спутники егета убивают и съедают мясо сло­ ненка; царевич и еще несколько человек отказываются есть мясо; ночью приходит слониха и растаптывает тех, кто ел мясо слоненка; Сайфелмулюк попадает в царство дикарей; чтобы сохранить себе жизнь, он женится на дочери их царя; он со своим другом Сагитом убегает от дикарей; попадают в царство дэва; там от встретившейся им красавицы М алики узнают местонахождение души дэва и губят его; Малику возвращают отцу; там встречаются с чудесной краса­ вицей с портрета, прибывшей навестить Малику; Бадигульямал ока­ зывается дочерью царя джиннов; она соглашается выйти замуж за Сайфелмулюка; но дэвы приходят отомстить за смерть своего царя; запирают Сайфелмулюка в сундук и выбрасывают в море; Бадигу­ льямал велит джиннам вытащить царевича; Сайфелмулюк женится на красавице Бадигульямал, а Сагит - на Малике; вместе возвра­ щаются на родину (см.: «Бадигульямал и Сайфелмулюк». Сказки-2. № 14).

* Традиционный персонаж башкирских сказок, соответствует в русских сказках ведьме-людоедке, Бабе Яге, упырю-кровопийце; она нередко высасывает у девушки кровь или костный мозг. Сходна с мэскэй старуха-обжора (убырлы ҡарсыҡ или убыр эбей), также часто встречающаяся в башкирских сказках. В данном случае подходит второе значение. 71

7. Царю Абдулле его друг-купец дарит шкатулку, в которой - пор­ трет чудесной красавицы; его сын Дандан вместе с придворным со­ ветником отправляется на лодке по реке Нил искать девушку с пор­ трета; от одного рыбака узнают, что девушка живет на берегу Нила, зовут ее Нэркес; что сватать ее приехали девятнадцать царевичей; она показывается в дворцовом саду раз в неделю; подъехал ко двор­ цу Нэркес и Дандан-батыр; увидев Нэркес, все царевичи упали в об­ морок от ее красоты; Нэркес идет между рядами лежащих женихов и избирает Дандана; Нэркес уносит дэв; на поиски Нэркес отправля­ ют того, на чьи плечи сядет голубь; голубь садится на плечи Дандан-батыра; на пути Дандан сначала исцеляет раненную Самруг, по­ том спасает ее птенцов; птица на крыльях доставляет Дандана во владения дэва, там егет находит и освобождает Нэркес и еще одну плененную дэвом царевну Маликабану; женится на них; Дандан с женами возвращается на родину (см.: «Дандан-батыр». Сказки-2. № 16). 8. Старуха-убыр велит охотнику зарезать сына и съесть его лег­ кие; конь предупреждает об этом сына охотника, уносит его в дале­ кий край; там они узнают, что дочери царя будут выбирать себе же­ нихов; приходят во дворцовую площадь; пущенный младшей царев­ ной орел садится на голову сына охотника; он становится ее жени­ хом; после свадьбы царь заболевает; лекарь называет исцеляющее средство; это лебединое молоко; зятья отправляются на поиски мо­ лока; младший зять убирает занозу в лапах волчат; в благодарность за это волчица дает ему лебединое молоко; младший зять доставля­ ет молоко царю и он выздоравливает (см.: «Лебединое молоко». Сказ­ ки-2. № 20). 9. Падчерицу ее отец по требованию мачехи отвозит в лес. На дорогу падчерице мачеха дает горшок с трещиной и золу вместо муки. Уставшая, голодная падчерица плачет и обращается за помощью к горшку, который добывает ей и еду, и дом, и одежду, и мужа. Падче­ рица приезжает к отцу с сундуком подарков. Завистливая мачеха от­ правляет в лес свою дочь и дает ей горшок, муку, одежду. Та возвра­ щается домой с сундуком змей [ПЗА, 2010]. Сказка относится к сюжету АТ 480=АА480В и бытует у южных башкир во множестве вариантов даже в настоящее время. Названия сказки тоже варьируются: «Сүлмәк-анай» («Горшок-мать»), «Игелекле сүлмәк» («Благодарный горшок»), «Тылсымлы сүлмәк» («Чудесный гор­ шок»), «Ярык сүлмәк» («Горшок с трещиной») (см.: Сказки-1. С. 359). 72

2.4. Сюжетные контаминации В репертуаре башкирской волшебной сказки относительно мало текстов, в основе которых один сюжет. Приведем их перечень: А Ти 301Д*, 311, 313, 313А, 313В, 313 Н*, 316, 325, 333В, 402, 403В, 409, 410*, 437, 449, 465А, 465С, 480С; 485А, 511, 518, 532, 545В, 550, 551, 560, 563, 571, 575, 654В*, 670, 707, 709. В то же время имеют место сюжетные типы, встречающиеся очень редко и только в контаминации. Это сюжетные типы А Т и 310, 318, 328, 331, 332, 425С, 451, 470, 510А, 514, 533, 552, 559, 566, 671, 706, 706Е. Исследователь русской сказки Н. М. Ведерникова выделяет в контаминированной сказке центральный и зависимый сюжеты и счи­ тает, что «наличие в сказке двух или нескольких центральных моти­ вов есть признак контаминации» и что «контаминация - это сложный художественный прием, владеть которым могут лишь сказочникимастера с большим репертуаром» [Ведерникова, 1972. С. 160-161]. Изучение текстов башкирских волшебных сказок подтверждает справедливость этого наблюдения. В башкирских сказках «Лягуша­ чья шуба», «Водяная девица», «Царевна-лягушка», «Три невесты», например, контаминируются сюжетные типы «Царевна-лягушка» и «Муж ищет исчезнувшую жену», традиционные для фольклора мно­ гих народов мира. Центральным сюжетом, естественно, является пер­ вый. Второй, зависимый, сюжет присоединяется к нему. В основном в текстах волшебных сказок башкир контаминиру­ ются два сюжетных типа, реже наблюдается контаминация трех и более сюжетных типов, характерная для сказок многих народов. Например, А Т и 552+АТи 554+АТШ 02 (см. «Езтырнак», «Царский сын»). В некоторых башкирских сказках контаминируются четыре и даже шесть сюжетных типов: «Сон Таза» (АТи 725+АТи 671+АТШ 18+ А Т и 653); «Хылубика и Яркей» (А Ти 706С+АТи 315+отчасти А Ти 301+АТи974+АТи 532+АТи 530А). Как правило, сказочные сюжеты в репертуаре башкирской сказ­ ки соединяются на основе тематического. Например, нами отмечена контаминация следующих сюжетных типов: А Т и 306+АТи 318 («Чу­ десны й противник»); А Т и 402+ А Т и 400; А Т и 403В +А Т и 409; А Т и 440+ А Т и 400; А Т и 425А +А Ш 440+АТи 400 («Чудесный суп­ 73

руг»); А Т и 502+ А Т и 532; А Т и 532+АТи 530А; А Т и 554+АТи 551; А Т и 532+АТи 530+АТи 530А+АТи 551 («Чудесный помощник»); А Т и 566+АТи 563; А Т и 567А+АТи 567 («Чудесный предмет»); А Ти 706+АТи 707; А Т и 707Е+АТи 707; А Т и 706Е+АТи 709+АТи 707 («Прочие чудесные сказки и мотивы»). Выявлены также тексты, в которых органично соединены близ­ кие тематические группы, в частности «Чудесный помощник» и «Чу­ десный предмет»: А Т и 559+АТи 571; А Т и 567+А ТШ 18+А Ш 566 или «Чудесный помощник» и «Чудесная сила или знание»: А Ти 530+АТи 653А. Более многочисленны примеры, где контаминированы сюжетные типы разных тематических групп: А Т и 302+ А Т и 554; А Ти 554+ А Ти 313; А Т и 301Д*+АТи 532; А Т и 306+АТи 566; А Т и 313Н*+АТи 450; А Т и 511+АТи 403В; А Т и 451+АТи 533; А Т и 331+АТи 560; А Ти 735+АТи 332*(конкретные примеры контаминаций приводились нами при характеристике различных сюжетных типов башкирской волшеб­ ной сказки). Однако во всех случаях в башкирской волшебной сказке соеди­ няются и составляют художественное целое сюжеты, близкие по со­ держанию, дополняющие друг друга, в совокупности составляющие законченное произведение. Таким образом, анализ сюжетного состава башкирской волш еб­ ной сказки показал, что основная часть ее сюжетов имеет соответ­ ствия в международном указателе Аарне-Томпсона-Утера. Так, из раздела упомянутого указателя «Чудесный противник» (300-399) в репертуаре башкирской волшебной сказки представлено 24 сюжетных типа: 300, 301, 301Д*, 302, 303, 306, 310, 311, 312Д*, 313, 313А, 313Н*, 315, 316, 318, 325, 327С,Д,Е,Г, 328, 331, 332*, 333В. Из раздела «Чудесный супруг (супруга или иной родственник)» (400-459) нами выявлено 10 сюжетных типов - 400, 402, 403В, 409, 410*, 425А, 437, 440, 449, 451. Из раздела «Чудесная задача» (460-499) - 8 сюжетных типов 465, 465А, 465В, 465С, 466**, 470, 480С, 485А. Из раздела «Чудесный помощник» (500-559) в башкирском ре­ пертуаре наличествуют сюжетные типы 502, 508, 510А, 511, 514, 516, 518, 519, 530, 530А, 531, 532, 533, 545В, 550, 551, 552, 554, 554В, 559* всего 20. 74

Из раздела «Чудесные предметы» (560-649) выявлено 10 типов 560, 563, 566, 567, 567А, 563, 569, 571, 575, 613. Из раздела «Чудесная сила или знание» (650-699) - 7 сюжетных типов - 653, 653А, 654В*, 670, 671, 673, 675*. Из цикла «Прочие чудесные сказки (мотивы)» (700-749) - 9 сю­ жетных типов: 700, 706, 706С, 706Е, 707, 709, 725, 725*, 735. Как видим, анализ сюжетных типов башкирской волшебной сказ­ ки позволяет сделать вывод, что сюжетный репертуар ее богат и своеобразен. В нем представлены произведения о борьбе героя как с мифологическими, так с социальными антагонистами. Значительное место занимают сказки на темы верности и преданности, находчиво­ сти и терпеливости, семейных отношений (мачехи и падчерицы, свек­ рови и невестки, мачехи и пасынка, братьев, сестер, брата и сестры и т. п.), и здесь башкирская волшебная сказка перекликается с бы­ товой. В башкирской волшебной сказке обнаружено большое количество текстов разделов «Чудесный противник» и «Чудесный помощник». В то же время у башкир, как и у других тюркоязычных народов, ис­ поведующих ислам, редки сказки о приключениях с мертвецами, чер­ тями, русалками, превращениями человека в животных, птиц, расте­ ний и обратно, о взаимоотношениях с чертями, со служителями рели­ гиозного культа (мулла, мэзин). Совсем отсутствуют сказки о при­ ключениях героя «на том свете», в раю или аду. Специфика рассматриваемых сюжетных типов башкирской вол­ шебной сказки состоит в том, что они часто получают нетрадицион­ ное развитие за счет контаминации «международных» сюжетов с самобытными сюжетами и мотивами, характерными для сказок баш­ кир и других тюркоязычных народов (например, если в восточносла­ вянских сказках о Кощее и благодарных животных герой спасает свою нареченную, похищенную антагонистом, то в башкирской сказке он вызволяет сестру, похищенную дэвом (см. «Булансы-Мэргэн») или в башкирских сказках на сюжет А Т и 550 золотая птица оказывается чудесной девушкой-красавицей, тогда как в славянских и западноев­ ропейских сказках такой мотив не отмечен, и т. д.). Мы старались показать это при характеристике сюжетных типов башкирской на­ родной волшебной сказки.

75

Г л а в а III СИСТЕМА ПЕРСОНАЖЕЙ БАШКИРСКОЙ ВОЛШ ЕБНОЙ СКАЗКИ: ГЛАВНЫЙ ГЕРОЙ, ЕГО АНТАГОНИСТЫ И ПОМОЩ НИКИ

«Система персонажей является одной из основных жанрообразу­ ющих признаков. Они выражают народные этические и эстетические представления. Каждый из традиционных героев имеет свою посто­ янную характеристику и действует в сказке согласно своей эстети­ ческой функции» [Ведерникова, 1975. С. 41]. Башкирская волшебная сказка в основном трехперсонажна: ге­ рой (единственный сын, младший сын, таз (Плешивый), невестка, падчерица); враги (антагонисты) - дев, аждаха, иргаиль, убыр-эби, мэскэй, юха (мифологические), царь, мачеха, старшие братья, стар­ шие жены, жена/жены братьев; помощники - конь, корова, кошка, собака, волк, рыба, старик, чудесная супруга, череп (мифологичес­ кие) и чудесные средства: живая/мертвая вода, исцеляющее яблоко, чудесная сабля, летающая кошма, и т. п.

3.I. Главный герой В центре сказочного повествования - главный герой и вокруг него группируются все события; именно в отношении к нему раскрыва­ ются все остальные персонажи. Главный герой башкирской волшебной сказки - это «бер егет» («один парень») [Сказки-1. С. 99, 116. 145, 264], «бер ул» («один сын») [Сказки-1. С. 101, 102, 148, 187; Сказки-2. С. 29, 39], «карттың улы» («сын старика») [Сказки-1. С. 180, 292], «бер ярлы ғына егет» («один бедный парень») [Сказки-1. С. 118], «бер һалдат» («один солдат») [Сказки-1. С. 123], «хеҙмәтсе малай» («мальчик-слуга») [Сказки-1. С. 152], «батша улы» («царевич») [Сказки-1. С. 156; Сказки-2. С. 43; 76

50], «өс ул» («три сына») [Сказки-1. С. 206, 211, 214; Сказки-2. С. 52]; довольно много сказок, в которых у главного героя есть имя: Байғу­ жа [Сказки-1. С. 108], Сәйфелмөлөк [Сказки-1. С. 163; Сказки-2. С. 101]. Быжырмәргән [Сказки-1. С. 167], Түҙемғол [Сказки-1. С. 169], Нөрхөтдин [Сказки-1. С. 175], Ш әғәле [Сказки-1. С. 190], Сөйәлбай [Сказки-1. С. 197], Зәйнулла [Сказки-1. С. 257], Әбсәғит [Сказки-1. С. 272], Янһары [Сказки-1. С. 276], Сәфәр [Сказки-1. С. 283], Тиме­ рғаҙыҡ [Сказки-1. С. 289]; Биктимер (Таҙ) [Сказки-2. С. 55], Алтын­ бай, Көмөшбай, Аҡылбай (Таҙ) [Сказки-2. С. 62], Өлгөрбай, Ҡыңғырбай, Йылғырбай [Сказки-2. С. 81], Үтәғол [Сказки-2. С. 85], Абдулла [Сказки-2. С. 92, 293], Вәнүшкә [Сказки-2. С. 104], Дандан [Сказки-2. С.110], Әхмәт [Сказки-2. С. 116], Йылҡыбай, Кейекбай, Кейеҙбай [Сказки-2. С. 123], Кинйәбулат (таҙ) [Сказки-2. С. 136], Турыйән, Ғәлийән [Сказки-2. С. 183], Ғабдрахман [Сказки-2. С. 212], Килтәй М әргән [Сказки-2. С. 228], Наурйән [Сказки-2. С. 256], Йәркәй [Сказ­ ки-2. С. 233], Ю лдыбай батыр [Сказки-2. С. 260], Иблиәмин [Сказки2. С. 278], Олтан-Солтан [Сказки-2. С. 287]. Мы привели почти пол­ ный перечень имен сказочных героев опубликованных башкирских волшебных сказок и убедились, что принятое среди исследователей мнение о том, что сказочные герои безымянны, не относится к баш­ кирским сказкам. Следует обратить внимание и на то, что имена сказочных героев не повторяются, за исключением имен Сайфелмулюк, Абдулла, отмеченных по два раза. Интересная картина вырисо­ вывается относительно персонажа Таҙ, который также считается ши­ рокораспространенным в сказках тюркских народов. Среди ста с лиш­ ним опубликованных башкирских волшебных сказок выявлено всего девять сказок, где главный герой - Таз [Сказки-1. С. 97, 126, 204, 290; Сказки-2. С. 87, 200], и в трех сказках - это прозвище, а у Таза есть свое имя - Биктимер [Сказки-2. С. 55], Аҡылбай [Сказки-2. С. 62], Кинйәбулат [Сказки-2. С. 136]. Значит, Таз - не такой уж распростра­ ненный персонаж в башкирской волшебной сказке. По М. X. Мингажетдинову, «герой собственно волшебных сказок до крайности пассивен, никакую самостоятельность не проявляет, а развитию сюжета способствуют действия волш ебных животных или предметов» [Мингажетдинов, 1995. С. 180]. Возьмем, к примеру, сказ­ ку «Йәшмәташ». В ней «герой рисуется, как и в башкирских сказках типа «Кот в сапогах», простодушным сыном природы, рыболовом77

охотником [Сказки-1. С. 341]. За спасение змеи из огня в благодар­ ность получает от нее яшму, исполняющую все желания. Он женит­ ся на царевне, которая, став хозяйкой яшмы, бросает его. Преданные друзья - кошка и собака - возвращают герою яшму. Благодаря дей­ ствиям волшебного животного, герой ряда собственно волшебных сказок женится на царевне и становится богатым [Сказки-1. № 38, 39, 41, 42]. В них он действительно пассивен. В этом ряду можно рассматривать сказки «Алтын ашык» («Золотая игральная кость»), «Шөғөле» («Шагали»), «Таҙ менән убырлы һеңлеһе» («Таз и его сес­ тра-оборотень»), «Һыу ҡыҙы» («Русалка») [Сказки-1. № 63, 64, 68, 71], в которых герой по подсказке коня спасается от погони убыр-эбей или мэскэй; пассивны героини сказок «Күкен» («Кукушка»), «Алтын сабаҡ» («Золотая плотва»), «Күгәрсен» («Голубица»), «М әскәйҙең үлеме» («Смерть мэскэй»), «Үгәй ҡыҙ» («Падчерица»), «Ҡуңыр һыйыр» («Бурая корова»), «Күк һыйыр» («Сивая корова»), «Меңйәшәр» («Ты сячелетний»), «Бәғрибаҡса» («Багрибакса»), «Гульсасак», «Көнһылыу» («Кюнхылыу») [Сказки-1. № 72-78, 89, 100, 101, 103], которые подвергаются унижениям, гонениям, однако не борются про­ тив несправедливости. Но в следующих сказках, включенных в том собственно волшебных сказок, тезис М. Х. Мингажетдинова о «край­ ней пассивности героя» становится сомнительным. Это сказки на сюжет А Ти 313 «Чудесное бегство» [Сказки-1. № 52-56], где герой выручает из беды будущих помощников или, следуя советам встреч­ ной старухи, прячет птичью шубу девушки, которая потом помогает ему выполнить трудные задания, т. е. герой действует сам и способ­ ствует развитию сюжета. Никак нельзя считать пассивным и героя собственно волшебных сказок на сюжет А Ти 325 «Хитрая наука» [Сказки-1. № 59, 60]. Герой в них проходит обучение у нечистой силы и, при необходимости, когда нужны деньги, превращается в коня, попадает в руки «учителя», пре­ дупредившего не делать этого. С помощью будущей жены справля­ ется с противником. Из 70 сказок, включенных в первую книгу сказок как собственно волшебные, лишь в 20 текстах герой крайне пассивен, а в остальных относительно пассивен. Поэтому, на наш взгляд, герой собственно волшебных сказок бывает двух видов: крайне пассивен и относительно пассивен. В сказках, где герой крайне пассивен, за него все делает помощник, а в остальных, где герой относительно пассивен, за ним 78

наблюдаются определенные действия: он идет на выполнение труд­ ных заданий и с помощью волшебных помощников, предметов справ­ ляется ими. В собственно волшебных сказках герой пассивен, за него все делает волшебный помощник (чудесная супруга [Сказки-1. № 44, 53­ 56, 69, 70], змея [Сказки-1. № 40, 42, 57], лиса [Сказки-1. № 39, 52], и т. п.), основная функция которого заключается в помощи жениться герою. Заработать на жизнь родителей - задача героя ряда собственно волшебных сказок. Обернувшегося конем сына старик продает и получает большие деньги. При последней продаже старик, позарив­ шись на деньги, забывает забрать уздечку, и герой чуть не погибает спасает его будущая супруга [Сказки-1. № 59, 60]. Проданный отцом сын отправляется к нечистой и спасенный от убыр своими собаками возвращается домой [Сказки-1. № 63, 64]. Во всех перечисленных выше случаях герой пассивен в достиже­ нии цели и полностью зависит от своих помощников. Значительное место в башкирской волшебной сказке занимают женские образы. Они передают народное представление о женщиненевесте, жене. В сказках это просто «ҡыҙ» («девушка») [Сказки-1. С. 135, 224], встречаются сказки, в которых девушек две: «хандың ике ҡыҙы» («две дочери хана») [Сказки-1. С. 248], «ике ҡыҙ» («две девушки») [Сказки-1. С. 228, 232, 234, 237]; иногда количество доче­ рей больше: «өс» («три») [Сказки-1. С. 140, 250, 262, 307], «дүрт» («че­ тыре») [Сказки-1. С. 184], даже - «ете» («семь») [Сказки-1. С. 182]. Имеют место также женские персонажи с именами: Аҡбикөс [Сказ­ ки-1. С. 112], Батимаҡай [Сказки-1. С. 138], Бибиғөйшө [Сказки-1. С. 198], Ғөйшө, Фатима [Сказки-1. С. 217], Гөлбикө менөн Миңлебикә [Сказки-1. С. 237], Көлөмфүр [Сказки-1. С. 220], Ьоябикө [Сказки-1. С. 242], Красата [Сказки-1. С. 257], Бөғрибаҡса [Сказки-1. С. 303], Гөлсөсөк [Сказки-1. С. 305], Көнһылыу [Сказки-1. С. 310], Гөлфөрөх [Сказ­ ки-2. С. 198], Ьылыубикө [Сказки-2. С. 233]. В башкирской волшебной сказке, как и мужские имена, женские имена почти не повторяются. В собственно волш ебных сказках наиболее запоминающиеся женские персонажи - это падчерица, подвергшаяся издевательствам мачехи, выполнившая условия противника, попав в его владения, и удачно вышедшая замуж; младшая жена, детей которой подменива­ ют щенятами; младшая дочь дэва, будущая супруга героя, помогаю­ 79

щая ему выполнить трудные задания. Все они - красавицы, добрые, отзывчивые. Еще реже героями волшебной сказки являются разнополые дети, т. е. брат и сестра: «Болансы Мөргөн тигән улдары, Аҡбикәс тигән ҡыҙҙары» («Сын по имени Булансы Мэргэн, дочь по имени Акбикас») [Сказки-1. С. 112], «бер улы, бер ҡыҙы булған» («один сын, одна дочь были») [Сказки-1. С. 227, 267, 320]; количество их может быть боль­ ше: «ике ул, өс ҡыҙ» («два сына, три дочери») [Сказки-1. С. 297], «өс улы, бер ҡыҙы» («три сына, одна дочь») [Сказки-1. С. 204], «ете ул, бер ҡыҙ» («семеро сыновей, одна дочь») [Сказки-1. С. 303]. Когда в сказке героями являются разнополые дети, брат обычно выступает защитником, опорой сестры. Когда сестер больше, они становятся женами зверей или дэва и помогают герою, повлияв на своих мужей. Иногда в начале сказки указывается занятие героя. Больше все­ го сказок, в которых он является охотником [Сказки-1. С. 97, 99, 104, 112. 116, 129, 144, 148, 163, 167, 169. 197, 305; Сказки-2. С. 152, 209, 268]. По два примера о том, что он рыбак: «балыҡ тотоп көн күргән» («рыбачил, этим жил») [Сказки-1. С. 101, 220], ученый: «ғилем эйәһе» [Сказки-1. С. 292, 324]. В двух сказках говорится о занятии Таза: «Таҙ мейес алдында көлдөн борсаҡ сүпләп ултыра» («Перед печкой в золе Таз перебирает горох») [Сказки-1. С. 97, 291]. Социальный статус героя башкирской волшебной сказки обычно низкий, он из народа: «Өҫтөндә күлдәге лә, ыштаны ла, башында түбәтәйе лә булмаған бының» («На нем ни рубашки, ни штанов, на голове тюбетейки не было») [Сказки-1. С. 97]; «уның бер тупалаҡ ҡына өйөнән башҡа бер байлығы ла булмаған» («у него, кроме ма­ ленького домика, ничего не было») [Сказки-1. С. 101]; «әсәһенән ҡалғ­ ан серле балдағынан башҡа бер нәмәһе лә булмаған» («у него ниче­ го не было, кроме волшебного кольца, доставшегося от матери») [Сказки-1. С. 126]; «тәҙрәһе ҡарындыҡ, башы һалам менән ябылған бер тупалаҡ ҡына өйө бар ине» («у него был маленький дом с соло­ менной крышей и окном, натянутым желудком») [Сказки-1. С. 128]; «ярлы ғына көн иткәндәр. Ашайым тиһә, туя ашарлыҡ аҙығы, кейәй­ ем тиһә, рәтле кейемдәре булмаған» («жили очень бедно. Кушать было нечего, одежды тоже не было») [Сказки-1. С. 276]; «улар бик бөлгөнлөк менән көн иткәндәр» («они жили в нищете») [Сказки-2. С. 19]; «ярлы булғандар» («бедные были») [Сказки-2. С.81]; «фәҡир генә көн күргәндәр» («нищенствовали») [Сказки-2. С. 147, 161,210]. 80

Герой волшебной сказки внешне красив: «килмәгән ере юк, төҫкә бик матур, һылыу егет» («все при нем, красивый, привлекательный парень») [Сказки-1. С. 251, 255 Сказки-2. С. 214, 219, 232, 287]. Кра­ сивы и героини волшебной сказки: «бик матур» («очень красивая») [Сказки-1. С. 163, 208, 228, 242, 264, 284], «һылыу кыҙ» («красивая девушка») [Сказки-1. С. 135, 158, 211, 214, 257 289], «бер бите ай, бер бите көн» («одна щека - солнце, другая - луна») [Сказки-1. С. 217, 245, 270]. В волшебно-героических сказках башкир, как в богатырских, но реже, имеют место примеры чудесного рождения героя. Например: «батшаға алма һатыусы: “Ҡатындарыңдың өсөһөнә өс алма биреп калдырам. Ш уны ашаһындар, өсөһө лә ул табыр”» («женщина, про­ дававшая яблоки, сказала царю: “Твоим женам я дам по яблоку. Они скушают яблоко, и каждая родит сына”») [Сказки-2. С. 147,150]; «бағыусы күкәй тотторған: “Ошо күкәйҙе йыл буйына кулығыҙҙан төшөрмәгеҙ. Әле берегеҙ, әле икенсегеҙ усығыҙҙа тотоғоҙ”, - тигән. Күкәйҙе ашағас, Тимербулат исемле улдары тыуған» («знахарка дала яйцо и сказала: “Целый год по очереди держите это яйцо в ладони”. Когда старик со старухой съели яйцо, у них родился сын по имени Тимербулат») [Сказки-2. С. 153]. В волшебно-героических сказках герой наряду с волшебным по­ мощником, средством использует и свою силу, которую он приобре­ тает иногда с помощью волшебного средства: «Әбей Биктимергә бер һары һыу эсерә: уға 60 арыҫландың к өсө ин ә» («Старуха поит Биктимера желтой водой: в него входит сила шестидесяти львов») [Сказ­ ки-2. С. 58]; «Бабай Тимербулатка һыу эсерә: эсеү менән, ғәләмәт көслө бәһлеүән булған да киткән был» («Старик поит Тимербулата водой, после чего он становится очень сильным») [Сказки-2. С. 154]. Примеры похожи: в обоих случаях используется вода для придачи силы герою. В одной волшебно-героической сказке у героя - два сердца, то есть имеется второе сердце: «уң итегемдең табанында ак кулъяулыкка ураулы кыҙыл һаплы бәке булыр - икенсе йөрәгем шул» («в подошве сапога правой ноги есть завернутый в белый платок ножик - это и есть мое второе сердце») [Сказки-2. С. 59]. Антагонисту удается узнать об этом от жены героя и, выкрав сапог, бросить его в море. Что касается героя волшебно-героической сказки, он активно действует сам и добивается цели с помощью волш ебных помощни81

ков или средств и задачи у него сложнее, чем у героя собственно волшебных сказок. Например, герой должен добыть средство исце­ ления [Сказки-2. С. 23, 62], добыть чудесную скатерть [Сказки-2. С. 38], победить дэва на войне [Сказки-2. С. 42], победить войска соседних царей [Сказки-2. С. 47], добыть и привезти коня, девушку [Сказки-2. С. 54], добыть золотую птицу [Сказки-2. С. 55], находить­ ся в поисках счастья [Сказки-2. С. 81, 148], жениться на царевне [Сказ­ ки-2. С. 86, 90, 95. 101, 111, 123], ехать за товаром [Сказки-2. С. 95, 278], увидеть мир [Сказки-2. С. 154, 226], добыть чудесные предме­ ты по просьбе сестренки [Сказки-2. С. 268]. Всего этого герой доби­ вается при участии помощников или чудесных предметов [Сказки-2. С. 20, 30, 39]: белобородого старика [Сказки-2. С. 43, 50], бүре [Сказ­ ки-2. С. 53] или перстня Сулеймана, с помощью которого герой уби­ вает дэва [Сказки-2. С. 103] и т. п., тогда как герою собственно вол­ шебных сказок приходится «өс атты тотоп килтерергә» («поймать и привести трех коней») [Сказки-1. С. 116], «көлгә күмелеп ҡалдыры­ лған алтын ашығын алып килергә» («поехать за зарытой в золе золо­ той игральной костью») [Сказки-1. С. 187], «һуйылырға тейешле атты алып ҡасырға» («увести коня, которого должны были зарезать») [Сказ­ ки-1. С. 198] и т. п. Раскрытие идеальной сущности героя связано с выполнением завещания отца отдежурить сыновьям по ночи на его могиле [Сказ­ ки-2. С. 138]. Это древний обряд, связанный с культом предков. Характеристика героя волшебной сказки: «бәйгелә мәргән, яуҙа батыр, ололарға инсафлы, йәштәргә йор һүҙле» («на состязаниях меткий стрелок, на войне - герой, к старшим - уважителен, с млад­ шими приветлив») [Сказки-2. С. 227]. В герое волшебных сказок есть самое важное - «душевная кра­ сота и моральная сила» [Пропп, 1976. С. 90].

3.2. Мифологические антагонисты героя В башкирском сказковедении многие исследователи упоминают о мифологических персонажах. Так, Н. К. Дмириев в своем предис­ ловии к сборнику сказок «Башкирские народные сказки» (Уфа, 1941) пишет: «Волш ебный мир башкирской сказки населяют аждаха, пярий, див, жын, жалмауз и мясекай. Все эти существа глубоко проти­ 82

воположны миру людей» [Дмитриев, 1941. С. 24]. И далее: «К вол­ шебным персонажам относится также громадная птица Хымай, Сямрюк или Семере, которая спасает героя за то, что он избавляет ее птенцов от аждахи или другого чудовища» [Дмитриев, 1941. С. 25]. М. Х. М ингажетдинов также отмечает, что в волшебных сказках выступают злые силы в лице дива, аждахи, убырлы эби [Мингажетдинов, 1976. С. 20], и в качестве помощников героя - кони разных мастей, крылатый тулпар, голубь, воробей, сова, золотая птица [Мингажетдинов, 1976. С. 21]. А. Н. Киреев отмечает, что есть «добрые силы, помогающие че­ ловеку (эпическому герою) в его справедливых делах. Это кони-тулпары, крылатые акбузаты, волшебные шункары (кречеты), ыласын (сокол), торна (журавль), гигантская мифическая птица симруг и т. п.» [Киреев, 1969. С. 17]. Достаточно хорошо исследована эта проблема Н. Т. Зариповым [Зарипов, 2008. С. 121-128]. Мы преследуем цель показать, как действуют антагонисты и помощники героя в башкирс­ кой волш ебной сказке. По принятой классификации башкирских ска­ зок, предложенной М. Х. Мингажетдиновым при составлении 18-том­ ного свода «Башкирское народное творчество», башкирские волшеб­ ные сказки делятся на собственно волшебные и волшебно-героичес­ кие. Отличают их по действиям главного героя: герой собственно волшебных сказок пассивен, несамостоятелен, способствуют разви­ тию событий либо волшебный помощник, либо волшебный предмет; однако активен герой волшебно-героических сказок, который с помо­ щью волшебных сил и предметов добивается цели. В башкирской фольклористике впервые непосредственно мифи­ ческие образы были классифицированы профессором А. Н. Кирее­ вым, он различал их по функциям: 1) образы чудищ: аждахи, дэвы, ифриты и т. п., представляющие злое начало; 2) безобидные суще­ ства, к которым относятся «хозяева» (эйө) гор, лесов, полей, пещер, хозяйственных и жилых строений (амбаров, хлевов, бань). Они не причиняют зла, если люди сами не задевают их; 3) добрые силы, по­ могающие человеку (эпическому герою) в его справедливых делах. Это кони-тулпары, крылатые акбузаты, волшебные шункары (крече­ ты), ыласын (сокол), торна (журавль), гигантская мифическая птица симруг и т. п. Основой такой классификации стало, как отмечает ав­ тор, «отношение мифических существ к действительности, проявля­ емое во взаимоотношениях их с людьми» [Киреев, 1969. С. 17]. На 83

наш взгляд, классификация А. Н. Киреева дает хорошее представле­ ние о мифологических персонажах в башкирском фольклоре и не по­ теряла своей актуальности по настоящее время, о чем свидетель­ ствуют современные записи традиционного фольклора [Хусаинова 2012. С. 150-155]. Мифические образы встречаются в разных жанрах фольклора. Так, в эпосе, сказках действуют чудища и добрые силы, помогающие герою, редко - хозяйка воды, а вторая группа мифических персона­ жей больше характерна для башкирских быличек (хөрәфәти хикәйә). В башкирских волш ебных сказках мифологические персонажи представлены в двух ипостасях. Это антагонисты героя (дейеу, аж­ даһа, иргәйел, ғифрит, мәскәй, йылан, юха и др.) и помощники героя Акбуҙат (волшебный конь), Сәмриғош (гигантская мифическая пти­ ца), чудесная супруга героя. Для начала остановимся на первой груп­ пе мифологических персонажей, т. е. антагонистах героя. Функции антагониста заключаются во вредительстве герою: они похищают невесту или жену героя [Сказки-1. С. 123], воруют яблоки из сада или урожай с поля [Сказки-1. С. 52; 55], проглатывают героя [Сказки-1. С. 200, 203], сосут кровь у девушек (сестры или жены ге­ роя) [Сказки-1. С. 183; Сказки-2. С. 229]. Дэв (дейеү/дию) - наиболее распространенный персонаж башкир­ ских и татарских сказок. Исследователь башкирской богатырской сказки Н. Т. Зарипов выделяет два типа дейеу: 1) неповоротливые и глупые в сказках о глупом черте и 2) невероятные силачи, часто мно­ гоголовые ... [Зарипов, 2008. С. 114]. Татарский исследователь Ле­ нар Замалетдинов в волшебных сказках своего народа выделил шесть типов дэва (татарск. дию): похититель, выкупщик, колдун (учитель), слуга, глупый (на наш взгляд, не очень удачно выделенный тип дэва по способностям, т. к. в остальных случаях он определен по функци­ ям - X. Г.), помощник героя [Замалетдинов, 2000. С. 155]. Все обо­ значенные татарским фольклористом шесть типов дэва характерны и для волшебных сказок башкир: «Уральская вода» [Сказки-1. С. 169]; «Девушка-змея и Ванюшка», «Дандан-батыр» [Сказки-2. С. 104, 110] похититель; «Шейх», «Серый ворон» [Сказки-1. С. 140, 151], «Млад­ ший сын» [Сказки-2. С. 150] - выкупщик; «Нурхутдин», «Карамулла» [Сказки-1. С. 175, 180] - колдун; «Генерал Хорка» [Сказки-1. С. 267] помощник; «Старик и дейеу» [Сказки-2. С. 310] - слуга, образ дэва в них представлен лишь с небольшими различиями. Вместо выкупщи­ 84

ка дэва в башкирской сказке встречается такж е аждаһа («Царь, джигит, аждаха» [Сказки-1. С. 156]), убыр әбей («Золотая игральная кость» [Сказки-1. С. 187]), мәскәй эбей («Шагали» [Сказки-1. С. 190]), волк («Биранхылыу - дочь бире» [Сказки-1. С. 144]), старик («Тыся­ челетний» [Сказки-1. С. 262]); похитителями могут быть неизвест­ ные персонажи («Молниеносный меч» [Сказки-1. С. 122]), иргәйел («Булансы-Мэргэн» [Сказки-1. С. 112]); слугой - аждаһа («Тимерказык» [Сказки-1. С. 289]). Функция дева-колдуна в башкирской сказке не ограничивается обучением мальчика способам колдовства, он еще и заманивает ге­ роя в ловушку, используя в качестве приманки свою дочь («Сайфелмулюк» [Сказки-1. С. 163]). По утверждению казахского мифолога Серикбола Кондыбая, «Дау/ дэв - образы персидского фольклора, позаимствованные тюркскими народами в эпоху распространения ислама... Как мифологический персонаж дэвы наиболее распространены среди узбеков, а у других народов чаще выступают как сказочные о б р а з ы .» [Кондыбай, 2005. С. 101]. В башкирском фольклоре дэв (дейеү) встречается в эпосе, сказках, а в обиходе его имя используется в качестве эпитета по от­ ношению к вспыльчивым людям (дейеү кеуек ҡыҙыу - горячий как дэв), а также здоровым и сильным (дейеү кеүек здарауай - здоровый как дэв), т. е. слово применяется в двух значениях. Портретная характеристика дэва (дейеү) в башкирских сказках встречается редко. Так, в сказке «Сайфелмулюк» царь дэвов описы­ вается таким образом: «Әҙәмгә лә, хайуанға ла оҡшамаған, һыңар мөгөҙлө бер йән эйәһе килеп сыҡҡан. Өҫтөндә йыртыҡ тун, ти» («По­ явилось однорогое существо, не похожее ни на человека, ни на ж и­ вотное. На нем была старая шуба») [Сказки-1. С. 163]. Также появ­ ляется образ дэва и в эпосе «Кузый курпяч»: « .ғ ә л ә м ә т ҙур, үҙе ҡот осҡос, ытырғаныс бер януарҙы күрә. Биле буға кеүек бөгөлгән, ерә­ нһыу йөнө ҡаҫмаҡланып, урыны-урыны менән төләп бөткән йәмһеҙ дәү башында оҙон ҡолаҡтары һалынып төшкән, ике ҡолаҡ араһында саҡ-саҡ күренеп торған күҙҙәре бар» [БНТ, 1999. С. 75] («...необы­ чайной величины страшный и безобразный зверь. Стан его был ду­ гою, на нем рыжая шерсть была космата и местами свалена, на пре­ великой голове его хлопали длинные уши, между коими белые глаза едва были приметны») [БНТ, 1987. С. 276]). Несмотря на редкость портретной характеристики в текстах сказок, в сознании народа об­ 8S

раз дэва закрепился как большое, волосатое, безобразное существо. В татарской, туркменской сказках его величина сравнивается с го­ рой: «Караса: әлеге дию тау күк булып килә икән» («Видит: дэв вели­ чиной с гору идет») [ТНТ, 1951. С. 403], «огромные дэвы, каждый величиной с гору» [Проданный сон, 1969. С. 86]. Он представляется физически очень сильным, что проявляется как в его многоголовости (семь голов - см. башк. «Бай кыҙы менән таҙ» («Байская дочь и Плешивый») [Сказки-1. С. 127] и татарск. «Ак бүре» (Белый волк) [ТНТ, 1951. С. 373], девять, двенадцать - см. башкирские сказки «Урал һыуы» («Уральская вода»), «Таш һын» («Каменное изваяние») [Сказ­ ки-1. N° 58, 98] и татарскую «Аучы» («Охотник») [ТНТ, 1951. С. 372, 378]), так и в грозном появлении, например: «Төн урталары еткәс, капыл ел-дауыл күтәрелеп, ағас баштары шаулай башлаған, кая таш ­ тар, шарлауыктар үкергән, күк йөҙөн кара болот каплап алған, ти» («В полночь поднялся ураганный ветер, сильно качая верхушки дере­ вьев, вызывая гул скал, водопадов. Небо покрылось черными туча­ ми») [Сказки-1. С. 169], «тегеләр дейеүҙең еленә түҙә алмай сайкалышып торалар икән» («те еле на ногах держатся из-за ветра, по­ явившегося с приходом дэва») [Сказки-2. С. 169], или в татарской: «...төннең бер мизгелләрендә боларның чатырларын бик каты жил исеп күтәреп ташлады» [ТНТ, 1951. С. 356] («...ночью в какое-то вре­ мя очень сильный ветер опрокинул их шалаш»), «күк күкрәтеп, жир тетрәтеп, давыл куптарып, тузан туздырып, агач башларын сыгылдырып-сыгылдырып дию пәрие килеп төште» («при появлении дэва гром гремел, земля тряслась, буря поднялась, пыль летела, деревья качались до земли») [ТНТ, 1977. С. 222]. Душа дэва всегда находит­ ся вне тела, чаще всего в яйце, которое хранится в сундуке или гнез­ де на высоком дереве, растущем на необитаемом острове [Сказки1. С. 115, 118; Сказки-2. С. 98], в татарской сказке душа дэва: «читлек эчендә яшел кош» («зеленая птичка в клетке») [ТНТ, 1951. С. 414], «бер утрау бар, утрау уртасында бер үрдәк оясы бар, үрдәк оясы бар, үрдәк оясында дүрт йомырка бар, минем жаным шулар эчендә» («есть остров, в середине острова - гнездо утки, в гнезде - четыре яйца, в них - моя душа») [ТНТ, 1977. С. 285]. Очень интересным моментом в татарской сказке является опи­ сание привычек дэва: «диюнең башын куеп яткан жире дә таш, кулын куеп яткан жире дә таш, ди» («дэв, когда спит, у него и под голо­ вой камень, и рука на камне лежит») [ТНТ, 1951. С. 349] и «диюнең 86

һөнәре шул иде: буш вакытларында шул шарны алып чыгып, менә шул биек тауның башына ыргытып жибәреп, таш төшкән чагында яңадан бер кулы белән тотып алып, һавага ыргытып жибәрә иде» («у дэва была привычка: в свободное время кидал на высокую гору тя­ желый шар, когда шар обратно скатывался, дэв ловил его и одной рукой кидал в небо») [ТНТ, 1951. С. 370]. В башкирских сказках, несмотря на различие в названиях мифо­ логических персонажей, их функции сильно не отличаются. Многого­ ловый дэв (дейеү) может в различных сказках называться многого­ ловым йылан или аждахой. Иногда даже в одной сказке один и тот же персонаж может называться по-разному (см. сказку «Царь, джигит и аждаха»): и аждаха, и дэв [Сказки-1. С. 156 и 157] или иргаил и дэв [Сказки-1. С. 114]. Правда, в последней сказке есть оговорка: «ирг­ әйел саф әҙәм затынан түгел. Уның әсәһе әҙәм затынан, атаһы дейеү затынан. Уның сихырҙары - дейеү сихырҙары. Уның менән көрәшһәң, барыбер еңә алмаҫ инең» («Иргаил не из рода человечес­ кого. Его мать - человек, а отец - из дэвов. Колдовство иргаила колдовство дэвов. Даже если герой вступил бы с ним в схватку, то не смог бы его победить») [Сказки-1. С. 114]. Таким образом, в волш ебных сказках башкир и татар дэв запо­ минается в основном в качестве похитителя женщин (в одной баш­ кирской сказке об этом говорится так: «Берәүҙең ҡатыны хатта ма­ тур булған. Ул ваҡытта дейеүҙәр матур ҡыҙҙарҙы йыйып, ер аҫтында тотҡандар икән. Теге ҡатынды ла урлаған дейеүҙәр...» («У одного человека жена была очень красивая. В то время дэвы похищали кра­ сивых девушек и держали их в подземелье. Они и эту женщину похи­ тили») [Духовные сокровища, 2008. С. 177]), то же и в татарской сказке: «Шул вакыт һауадан бер дию патшасы пәйда булып, моның куенындагы хатынын күтәреп алып китте» [ТНТ, 1951. С. 356], редко - муж­ чин (см., например, сказку «Урал һыуы» [Сказки-2. С. 169]), реже людоеда: «Ҡүл төбөндә ун ике башлы бер дейеү йәшәй. Ул батшаға көн дә бер кешене ашарға биреп торорға ҡушты» («На дне озера живет дэв. Он велит царю каждый день давать одного человека на съедение») [Сказки-2. С. 98] - в башкирской сказке; «дию авызын ачкан иде, ярты әдәм гәүдәсе серәйеп тора икән» («когда дэв открыл рот, у него во рту торчала половина тела человека») [ТНТ, 1951. С. 356] - в татарской сказке. 87

Таким образом, дэв в волшебных сказках башкир и татар очень распространенный персонаж. Он в сказках обоих народов похож по типам, безобразному виду, функциям и по отношению к главному ге­ рою является мифологическим противником. В башкирских волш ебных сказках также часто встречается ми­ фологическое существо аждаха [Хисамитдинова, 2010. С. 7]. В на­ родном сознании он представляется чудовищем, живущим в водо­ емах, на болоте и требующим себе в жертву молодых девушек и женщин. Внешне он напоминает змею: «өйҙө ике тапҡыр уратып ята» («лежит, обложив дом двойным кругом») [Сказки-1. С. 109]. Среди мифологических персонаж ей он самый многофункциональный: «Сөмреғоштоң балалары сырылдаша башлай. Аждаһа ағас башына үрмөлөп менеп бара» («Птенцы Самригуш начинают беспокоиться. Аждаха лезет по дереву» (к гнезду птицы. - X. Г.)) [Сказки-1. С. 113]; «[батша] һыу эсеп торһа, ел-дауыл ҡуптарып бер аждаһа килеп сыға ла: “Артыңда бер нөмөң бар, шуны бирмөһөң, мин һине хөҙер үк ашайым”» («Царь стоял и пил воду, и в этот момент, вызвав сильный ветер, появился аждаха и говорит: “Если не отдашь то, что есть у тебя дома, я тебя съем”») [Сказки-1. С. 156]; «...һарайҙа һигеҙ тотҡ­ он малай бар, туғыҙ тотҡон ҡыҙ бар. Уларҙы аждаһа һаҡлай» («Во дворце есть восемь пленников и девять пленниц. Их охраняет ажда­ ха») [Сказки-2. С. 273]; «Аждаһа диңгеҙ һыуын эсеп ҡорота» («Аж­ даха выпивает всю воду моря») [Сказки-2. С. 38]; «Аждаһа ағаста­ рҙы тештөре менөн йолҡоп юл һалып сыға» («Аждаха зубами выры­ вает деревья и прокладывает дорогу») [Сказки-2. С. 38]. В народе бытует поверье: «Йылан оҙаҡ йөшөһө, аждаһаға өйлөнө, яман була, башы һарыҡ башынан да ҙур була» («Если змея долго живет, то превращается в аждаху, становится злой, голова у нее бы­ вает больше головы барана») [Экспедиционные материалы, 2003. С. 9]. Аждаха, как и дэв, может быть многоголовым [Сказки-2. С. 108], может летать, требовать себе жертву [Сказки-1. С. 156], принимать разный облик [Сказки-2. С. 56], появляться, вызвав сильный ветер, ураган [Сказки-1. С. 162]. Главное отличие аждахи от дэва - возможность превращаться в юху. Ю ха - самый оригинальный в цикле волшебных сказок башкир мифологический персонаж. Согласно мифическим представлениям башкир, змей, достигший 200-(300-, 500-)летнего возраста, превра­ щается в аждаху, нередко многоголового, который обитает в водо88

емах. Если же аждаха доживет до ста лет, то может превратиться в юху, принимающую разный облик. Ю ха чаще всего принимает облик красивой женщины и женит на себе джигита, а потом «табанын ялап, ҡанын эсеп йөрөй» («сосет кровь из его пяток») [Сказки-1. С. 265] или «һандыҡтан үлек ҡулы сығарып, иренең битен һыйпап, йоҡлатып сығып китә... ҡәбергә инеп, үлекте шытырҙатып ашап ҡайта» («из сундука вытаскивает руку покойника, гладит им лицо мужа и усыпля­ ет его... сама приходит к могиле, чтобы питаться мясом покойника») [Сказки-1. С. 267, 271]. Среди антагонистов героя не последнюю роль играют женские мифологические персонажи: мэскэй эбей (соответствует ведьме-людоедке, Бабе Яге, упырю-кровопийце в русских сказках) и убырлы ҡарсыҡ /убыр/ убыр әбей (букв. старуха-обжора, старуха-людоед­ ка), которые живут уединенно, вдали от людей. Так, мэскей-эбей жи­ вет уединенно: « а л ы ҫ т а . бер бәләкәй өйҙә» («далеко, ... в малень­ ком доме») [Сказки-1. С. 116], «урман эсендәге бер емерелеп кенә ултырған өй» («в полуразрушенном доме в лесу») [Сказки-1. С. 183]. Убырлы карсык тоже живет вдали от людей: « й ы р а ҡ т а . тау ара­ һындағы мәмерйәлә» («далеко... среди гор в пещере») [Сказки-1. С. 184], « у р м а н д а . бәләкәй генә бер өйҙә» («в л е с у . в одном ма­ леньком домике») [Сказки-2. С. 55], «ер аҫтында» («под землей») [Сказки-2. С. 93]. Герой попадает в их дом случайно [Сказки-1. № 44], в поисках огня [Сказки-1. С. № 61; Сказки-2. № 39]. Портретная ха­ рактеристика названных персонажей почти отсутствует, лишь кос­ венно намекается, что они внешне безобразные, даже страшные: у убырлы ҡарсыҡ «сәстәре туҙған» («волосы лохматые») [Сказки-1. С. 228], «өҫкө ирене түшәмдә, аҫҡы ирене иҙәндә» («верхняя губа до потолка, нижняя губа до пола») [Сказки-1. С. 55], «Ҡот осҡос йәмһеҙ бер ҡарсыҡ. Аҫҡы тештәре тараулы, өҫкө тештәре эйәгенә етеп тора» («Страшно некрасивая старуха. Нижние зубы редкие, верхние зубы до подбородка») [Духовные сокровища, 2008. С. 273]. Функция мэскэй-эбей - прежде всего, высасывать кровь [Сказки-1. С. 183], а у убыр-эбей - проглатывать живых существ [Сказки-1. № 6 1 , 66]. Они обе пытаются убить героя. Так, в сказке «Молодой охотник» мэскэй велит герою выполнить трудные задания (три раза привести из леса трех коней), за что обещает одну из дочерей отдать ему в жены [Сказ­ ки-1. С. 116]. В репертуаре башкирских народных волш ебных сказок встречаются сказки, в которых свекровь оказывается убырлы кар89

сык и преследует свою невестку [Сказки-1. № 66, 67] или сестра оказывается убыр и набрасывается на брата [Сказки-1. № 68], кото­ рый еле уносит ноги. Так же, как и в случае с дивами и аждахой, в некоторых сказках функции мэскэй-эбей и убырлы карсык идентичны. Например, обра­ зы мэскэй-эбей из сказки «Семь девушек» [Сказки-1. № 61] и убыр­ лы карсык из сказки «Кильтай-Мэргэн» [Сказки-1. № 39] сливаются: и в роли хозяйки огня, за которым приходит героиня, и носительницы функции высасывания крови/сердца. В сказке «Шагали» [Сказки-1. № 61] мэскэй-эбей, а в сказке «Золотая игральная кость» [Сказки-1. № 61] убырлы карсык напоминают дэва (аждаху) тем, что хватают героя за бороду, когда тот приводит своего коня на водопой. Таким образом, в башкирской народной волшебной сказке анта­ гонисты героя делятся на персонажей мужского рода (дэв, аждаха, иргаил) и женского рода (мэскэй-эбей и убырлы карсык). Несмотря на различные названия по сути они очень похожи и являются против­ никами героя. Их часто объединяет безобразный внешний вид и фун­ кции. В то же время имеются и отличительные особенности: если дэв запоминается в качестве похитителя женщин (в одной сказке об этом говорится так: «Берәүҙең ҡатыны хатта матур булған. Ул ва­ ҡытта дейеүҙәр матур ҡыҙҙарҙы йыйып, ер аҫтында тотҡандар икән. Теге ҡатынды ла урлаған дейеүҙәр...» («У одного человека жена была очень красивая. В то время дэвы похищали красивых девушек и дер­ жали их в подземелье. Они и эту женщину похитили») [Духовные со­ кровища, 2008. С. 177], аждаха - как требующий в жертву молодых девушек, то мэскэй эбей - как приносящая вред жене или сестре ге­ роя, тайно высасывая кровь, что ведет к постепенной гибели, а убыр­ лы карсык предстает как вампир, особенно по отношению к своей невестке.

3.3. Мифологические помощники героя Каждый исследователь, опираясь на свой материал, выделяет различных мифологических помощников героя. Если Н. К. Дмитриев ограничивается выделением только одного волшебного помощника Самригуш, то у башкирских фольклористов их больше. Голубь и во­ 90

робей, например, в сюжетных типах А Т и 327 С, Д, Е, Г+313 Н* и А Т и 532, выполняя эпизодическую роль, могут оказать маленькую услугу - передать кому-нибудь сообщение героя [Сказки-1. С. 189, 196] или, как в сказке «Златовласая», муравьи находят для героя рас­ сыпанные в траве бусинки Алтынсэс, птенцы сороки разыскивают волшебную воду, золотая рыбка вытаскивает из воды перстень А л­ тынсэс, а муха помогает узнать Алтынсэс среди 12 девушек [Сказ­ ки-2. С. 86] и т. п. Нами будут рассмотрены такие помощники героя, как крылатый конь, кошка и собака - домашние животные; лиса, волк, змея - звери, связанные с тотемистическими воззрениями башкир; чудесная супруга; действующие в сюжете сказки от начала до конца, и птица Самригуш, хотя и выполняющая эпизодическую помощь, но очень популярный и любимый народом персонаж. Наша задача - по возможности дать представление о каждом помощнике героя и пока­ зать его функции в башкирской волшебной сказке. Главным помощником героя является конь. Внешне он очень кра­ сив. В двух волшебных сказках дается такое его описание: «Ҡар­ сыға түшле, куян колаклы, ялбыр яллы, оҙон койрокло, сәғәтенә һикһән сакрым юл ала торған ат...» («Конь с ястребиной грудью, вострыми играющими ушами, лохматой гривой, длинным хвостом, способный проскакать 80 верст в ч а с . » ) [Сказки-2. С. 88]; «Аты алтынға алыштырғыһыҙ булған: каты тояклы, шырт текә яллы, бөркөт күкрәкле, суртан һыртлы, шеш колаклы, еҙ күҙле, яңактары тар ғына, эйәге ослайып барып бөткән һылыуҙарҙан һылыу салт саптар бер арғымак» («Коня даже на золото нельзя было променять: с жестки­ ми копытами, с жесткой прямой гривой, орлиной грудью, округлыми боками как у щуки, вострыми играющими ушами, зоркими глазами, скуластой челюстью, красивая, проворная лошадь игреневой масти») [Сказки-2. С. 318]. Конь в сказке умеет перевоплощаться, летать, предсказывать и т. п., т. е. обладает искусством волшебства. Образ коня в башкирс­ ком фольклоре привлекает внимание башкирских исследователей всех поколений. Необходимо отметить и то, что роль коня в башкирских волшебных сказках тождественна с его ролью в сказках многих дру­ гих народов, как тюркских, так и восточнославянских и т. д. Помогая герою, конь не останавливается ни перед какими трудностями, встре­ чающимися ему на пути выполнения сложного задания. 91

Прежде всего рассмотрим, как у героя появляется конь: 1) в ряде сказок (АТи 302+554; А Т и 301 Д*+532; А Т и 532+530А) герой по­ лучает волшебного коня за службу у бая [Сказки-1. С. 121, 124; Сказ­ ки-2. С. 21]; 2) выбирает себе коня по подсказке отца/отчима в сказ­ ках на сюжет А Т и 551; А Т и 707+315: «ҡороғон ҡылтыратып, йүгәнен шылтыратып» («куруком тряхнул, уздечкой позвенел»), по традиции к нему оборачивается «алама баҡталы ябағай» («облезлый, худой стригунок») - невзрачный конь, оказавшийся позже «бына тигән һары дүнән» («стройной каурой лошадью») [Сказки-1. С. 191; Сказки-2. С. 55, 261]; 3) получает коня в дар от отца в сказках на сюжет А Ти 532, А Т и 551: «Атаһы Сөйәлбайға үҙе һунарға менеп йөрөгән толпарын бүләк иткән» («Отец подарил Суялбаю своего тулпара, на котором ездил на охоту») [Сказки-1. С. 197], «Таҙға атаһы ябағаһын да ҡоя алмаған бер күк дүнән биргән» («Плешивому отец дал очень плохого коня») [Сказки-2. С. 63]. Однако позже выясняется, что «күк дүнәнең ябай ат түгел, толпар затынан ул, тик ҡанаттары ғына етлекмәгән... минең өйҙән сығыуға уның ҡанаттары ла үҫеп өлгөрөр. Был толпар үҙ теләгеңә ирешергә яр ҙам итер» («твой конь - не обычный конь, он из породы тулпаров, только пока крылья не в ы р о с л и . пока находитесь у меня, его крылья вырастут. Этот тулпар поможет тебе достичь цели») [Сказки-2. С. 65]; 4) конь появляется на свет с героем в один день в сказке на сюжет А Т и 532+530А+313Н*: «Малай тыуған көндө быларҙың бейәһе ҡолонлаған, эттәре көсөкләгән, хатта бесәйҙәре балалаған» («В день, когда родился мальчик, кобыла принесла же­ ребенка, собака - щенка, даже кошка окотилась [Сказки-2. С. 28]; 5) покупает коня на базаре (в сказке на сюжетный тип А Т и 532): «Баҙа­ рға китәләр... Незнайка бер насар ғына тай янына бара ла, шуны алайыҡ, ти...Атаһы тайҙы ала...Ҡайтҡан саҡта тай арый, уны санаға һалып алып ҡайталар» («Едут на базар... Незнайка останавливается возле плохонького годовалого коня и просит отца купить его... Отец покупает этого коня... Когда едут домой, купленный конь устает, его привозят на санях») [Сказки-2. С. 39]; Незнайка «ҡамсы менән еңел генә атҡа һуғып алған икән... башында алтын йүгән, һыртында көмөш эйәр, ти, үҙе уйнаҡлап тора, ти» («плеткой легонько ударил коня... на голове - золотая уздечка, на спине - серебряное седло, а конь при­ топтывает») [Сказки-2. С. 39]; 6) по велению умершего отца млад­ ший сын три раза (вместо двух братьев) приходит на его могилу и получает черный, рыжий и белый волоски от разных коней в сказке 92

на сюжет А Т и 530 А+532 [Сказки-2. С. 138-139]; 7) путник оставля­ ет герою уставшего в пути жеребенка: «Мө, ошо ҡолондо ат итеп үҫтер ҙө менеп йөрөрһөң» («На тебе жеребенка, ухаживай. Когда вы­ растет, будешь верхом ездить на нем») [Сказки-2. С. 247]. Главная функция помощника героя - помогать своему хозяину или другу. В чем выражается эта помощь в собственно волшебных сказках башкир? В одной сказке на сюжет А Т и 301 Д* и отчасти А Т и 532 конь помогает егету достать со дна озера сундук, в котором находятся два яйца, а в них - душа дэва; во второй - вовремя достав­ ляет героя к невесте, потому что «шул атҡа күҙеңде йомоп, ҡайҙа барасағыңды өйтеп, ҡамсы менөн бер һуҡһаң, үҙеңде күҙ асып йо­ мғансы илтеп ҡуя» («если этому коню с закрытыми глазами скажешь, куда тебе надо ехать, и хлестнешь один раз плеткой по спине, - в тот же миг доставит туда») [Сказки-1. С. 124]; в других (АТи 532; А Ти 532, 530, 530 А, 551) - спасает своего хозяина от смерти [Сказки-1. С. 198; Сказки-2. С. 145]. Разнообразны и функции волш ебного коняпомощника в волшебно-героических сказках: 1) подсказывает герою, что делать дальше, или доставляет его на поле боя в сказках на сю­ жеты А Т и 532+530А+313 Н*; А Ти 532; А Ти 530А+отчасти 532; А Ти 706 С+АТи 315 [Сказки-2. С. 32; С. 40, 42, 142-143, 237]; 2) предуп­ реждает об опасности в сказке на сюжет А Ти 551 [Сказки-2. С. 55­ 56]; 3) напоминает о необходимости вернуться домой в сказке на сюжет А Т и 551 [Сказки-2. С. 68]; 4) когда братья убивают хозяина, конь идет к тому, кто может оживить умершего в сказке на сюжет А Т и 551: «Бахыр күк дүнөн, үлтереп ташланған хужаһы тирөһендө өйлөнгелөп йөрөгөн-йөрөгөн дө, имгөнгөн аяҡтарын көс-хөлгө һөйрөп аҡ һаҡаллы, алтын аҡыллы ҡарт йортона боролоп киткөн» («Бедный конь ходил-ходил вокруг тела убитого хозяина, затем, еле волоча сби­ тые копыта, направился к дому белобородого старика») [Сказки-2. С. 71]; 5) дает умные советы и помогает добыть, по просьбе сестры героя, яблоню, курай, красивую девушку в сказке на сюжет А Т и 707 [Сказки-2. С. 267-269]. Как показали приведенные выше примеры, конь оказывает по­ мощь герою в нужный момент, при совершении определенных дей­ ствий он творит чудеса. Так, конь велит герою сказок на сюжеты А Т и 532+530А+313Н*; А Т и 551 «уң ҡолағымдан ин дө, һул ҡола­ ғымдан сыҡ» («войти в его правое ухо, выйти из левого») [Сказки-2. 93

С. 30, 55], действие повторяется три раза, после чего герой «бер бәһлеүн егеткә әйләнде» («превращается в здорового джигита») [Сказки-2. С. 30]; «насар ат бик яҡшы атҡа әйләнә» («плохой конь превращается в хорошего коня») [Сказки-2. С. 55], «баштан аяҡ ҡоралланған егеткә әйләнә» («юноша превращается в джигита, воо­ руженного с ног до головы») [Сказки-2. С. 30, 55], или в сказке на сюжет А Т и 530+550,551+653А конь обращается к герою со словами: «Минең аҫтыма уң яҡтан инеп, һул яҡтан сыҡ» («Зайди под меня с правой стороны, с левой - выйди») [Сказки-2. С. 126], это действие также повторяется три раза, и каждый раз герой обращается в джи­ гита в боевых доспехах, т. е. в парадной одежде. Выявлены также своеобразные формулы вызова коня. Вызов обычно происходит с помощью волоса, который конь велит вырвать при расставании и при необходимости «сәйнәп өҙөргә» («перекусить зубами») [Сказки-2. С. 124], «өтөргә» («подпалить») [Сказки-2. С. 42, 46, 58, 124], «ҡыл дүңгәләктән һыҙғыра» («кольцо свернуть и че­ рез кольцо свистнуть») [Сказки-2. С. 22, 125, 138]. Таким образом можно сделать вывод, что одна из главных функ­ ций коня - доставлять героя в нужное место (иногда эту функцию выполняет в сказке Самригуш [Сказки-1. С. 115], большая птица [Сказки-2. С. 114], лев [Сказки-2. С. 148]). В ряде сказок, чтобы бы­ стро добраться до нужного места, конь велит герою: « . ҡулыңдағы ҡамсың менән уң яҡ ҡабырғама һуҡ, һул ҡабырғамдан ҡан сәсрәп сығырлыҡ булһын» («...ударь меня плеткой по правому ребру так, чтобы с левого кровь брызнула») [Сказки-1. С. 1976, 308; Сказки-2. С. 66, 69, 261]. Как видно из перечисленных примеров, данный способ «стимулирования» коня превратился в формулу-клише. Таким образом, в башкирских волш ебных сказках конь выступа­ ет в роли помощника героя. Его главные функции: 1) помощь в пере­ движении героя; 2) спасение героя увозом из родного дома, когда тому грозит опасность, обычно со стороны мачехи; 3) поскольку конь говорящий, его функции заключаются также в своевременных под­ сказках, советах и предостережениях. В ряде сказок помощником героя является труп мужчины / че­ реп. В собственно волшебной сказке на сюжет А Т и 313В+отчасти 508 череп заколдованный пастух подсказывает егету куда идти и что с собой взять [Сказки-1. С. 144]. В волшебно-героических сказках на сюжет А Т и 508 мертвец благодарен джигиту за то, что тот по­ 94

хоронил его, увидев мертвого на дороге / отдал его долг. Став его товарищем в пути по торговым делам, мертвец помогает герою до­ быть жену / жениться на золотоволосой царевне подводного царства и обеспечивает ему богатую, счастливую жизнь [Сказки-2. С. 93, 95]. В башкирских волшебных сказках помощником героя также мо­ жет быть: белобородый старик [Сказки-2. С. 43, 50, 65], помогающий мальчику за его добрые поступки (спасение старика из плена; за то, что не застрелил зверя, будучи голодным до крайности); змея, спа­ сенная из огня, которая в благодарность дарит мальчику волшебные предметы (старый чекмень, шапку, сапоги, меч; сундук), одаривает способностью понимать язык животных и зверей [Сказки-1. С. 167; Сказки-2. С. 296]; чудесная супруга, выбранная по пущенной из лука стреле и оказавшаяся лучшей среди трех невесток [Сказки-1. № 70]; в которую царь влюбляется и хочет забрать, а чтобы избавиться от джигита, дает ему трудные задания, с которыми тот справляется с помощью чудесной супруги [Сказки-1. № 94, 95]. В двух собственно волшебных сказках, примыкающих к сюжет­ ному типу А Т и 327 С, Д, Е, Г и контаминирующихся с сюжетом типа А Т и 313 Н, помощниками героя выступают собаки [Сказки-1. № 63, 64]. Они вступают в схватку с убыр/мэскэй (которая преследует их хозяина) под водой и выходят победителями. Согласно законам баш­ кирской собственно волшебной сказки, герой пассивен, и с мифичес­ ким существом борется помощник героя. В сказке на известный и широко распространенный у башкир сюжет А Т и 545 В кошка/лиса помогает герою жениться на царевне [Сказки-1. № 38,39]. В ряде собственно волшебных сказок на сюжет А Т и 560 [Сказ­ ки-1. № 40-42] собака и кошка - верные друзья - вместе помогают своему хозяину вернуть волшебное кольцо /яшму, которым завладе­ ла неверная жена и исчезла. В сказках на сюжеты А Т и 511 [Сказки-1. № 76-78] выполнить трудные задания падчерице помогает корова: рассортировать по зернышкам пуд проса и пуд пшеницы, выткать за ночь полотно [Сказ­ ки-1. С. 225]; кормит своим молоком брошенных мачехой сирот; ког­ да девочка превращается в камень, корова велит мальчику взять из своего хвоста три волосинки и сжечь, девочка оживает [Сказки-1. 9S

С. 228]; корова смотрит на небо и мычит, тогда с неба падает краси­ вая одежда, в которой падчерица идет на йыйын, где батыр выбирает себе девушку, становится его женой [Сказки-1. С. 229]. Еще один помощник героя - Самригуш. Он - эпизодический по­ мощник, но встречается в башкирских сказках довольно часто и ока­ зывает помощь герою в благодарность за спасение ее птенцов от аждахи: помогает добраться до острова на озере [Сказки-1. № 43]; дает спички в золотой коробке, из которой, когда чиркнешь, выскаки­ вают три всадника и выполняют любое желание героя [Сказки-2. С. 180]; за то, что освободили запутавшегося во что-то Самригуш, братья Биктимера попросили его помочь найти второе сердце героя: сапог, а на его подошве - завернутый в белый платок перочинный нож с красной рукоятью [Сказки-2. С. 60] - в волшебных сказках; «выносит героя из подземелья на землю» [Зарипов, 2008. С. 125] - в богатырских сказках. В одной волшебной сказке Самригуш - царь птиц - главный герой, поспоривший с мудрецом и проигравший в спо­ ре [Сказки-2. № 54]. Таким образом, главный герой пассивен и относительно пассивен в собственно волшебной сказке. За него все делает волшебный по­ мощник. В волшебно-героической сказке он активно действует, но достигает цели с помощью волшебных помощников, силы, приобре­ тенной чудесным средством. В башкирской волшебной сказке у ге­ роя есть имя, безымянных героев мало, а Таз, считавшийся распрос­ траненным персонажем тюркских народных сказок, встречается от­ носительно редко. Антагонисты героя в башкирской народной волшебной сказке делятся на персонажей мужского рода (дэв, аждаха, иргаил) и женс­ кого рода (мэскэй эбей и убырлы карсык). Несмотря на различные названия, по сути, они очень похожи и являются противниками героя. Их часто объединяет безобразный внешний вид и функции. В то же время у них имеются и отличительные признаки. Мифологическими же помощниками героя в башкирских волш еб­ ных сказках являются мифический конь, домашние животные (коро­ ва, кошка, собака), мертвец / череп, белобородый старик, чудесная супруга, змея и др. У них одна функция - помогать герою. Каждый помощник оказывает помощь по-своему: конь доставляет в нужное место, домашние животные возвращают герою волшебный предмет, змея исцеляет, чудесная супруга помогает герою подсказками - где и как добыть предметы, требуемые царем. 96

Г л а в а IV СЮЖЕТООБРАЗУЮЩИЕ МОТИВЫ БАШ КИРСКОЙ ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ

Мотив принадлежит не только к узловым категориям художе­ ственной организации произведения (текста, сюжета, любой другой завершенной реальности) фольклора, но и шире - фольклора как фе­ номена культуры вообще. Мир фольклора составляется из безбреж­ ного (впрочем, поддающегося в конечном счете систематизации и учету) множества мотивов, выражается через мотивы. Со времен А. Н. Веселовского, выделившего мотив как существеннейший эле­ мент фольклорной сюжетности и заложившего основы теории моти­ ва, фольклористика немало сделала в разработке проблем мотива. При всем том остается дискуссионным определение (особенно в прак­ тике конкретных исследований) границ и объема содержания терми­ на. Здесь преобладает разнобой. Уже А. Н. Веселовский понимал мотив то как основную тему, реализуемую в сюжете в целом (мотив боя отца с сыном - ядро ряда эпических сюжетов), то как некое пред­ ставление, дающее жизнь сюжету или его существенной части (мо­ тивы превращений, богатырства, веры в чудовищ), то, наконец, как элемент сюжета в виде схемы и одновременно как конкретную его реализацию в тексте (бой отца с сыном - как эпизод в ряде сюжетов и поединок Ильи Муромца с сыном Сокольником в былине). Такое различие в понимании мотива ведет нас к нескольким уровням сюжетики, которые неправомерно обозначать одним термином. Их сто­ ит разграничить. Для первого уровня предпочтительнее термин «сю­ жетная тема» (в англоязычной фольклористике ему соответствует central idea, type-scene), для второго - «представление». Таким обра­ зом, за мотивом остаются два взаимосвязанных значения: во-пер­ вых, схемы, формулы, единицы сюжета в виде некоего элементарно­ го обобщения и, во-вторых, самой этой единицы в виде конкретного текстового воплощения. В работах последнего времени обращается специальное внимание на соотношение этих двух уровней значений. 97

Мотив выступает как элемент, объективно существовавший и лишь открытый исследователем: это доказывается как наличием в мотивах собственной устойчивой семантики, так и существованием несомненных связей между мотивами и фактами этнографической действительности. Можно, например, утверждать, что именно моти­ вы оказываются напрямую связаны с архаическими представления­ ми, институтами, обрядами и т. п. [Путилов, 1994. С. 172]. В этом нетрудно убедиться и при рассмотрении мотивов башкирской вол­ шебной сказки.

4.I. Мотивы, связанные с обычаями и обрядами В башкирских сказках, как и в сказках многих других народов, обнаруживаются архаические мотивы, связанные с культом живот­ ных, птиц. Прежде всего, это проявляется в том, что их названия сохранились в названиях родов, племен башкирского народа: волк, собака, заяц, змея, бык, ворона, журавль и т. д. [Кузеев, 1974. С. 131]. В древних представлениях башкир и в обрядах, связанных со ското­ водством, обнаруживаются отголоски поклонения животным, птицам, что подтверждается словами арабского путешественника Ахмада ибн Фадлана, посетившего башкир в 922 году: «Мы видели, как одна группа поклоняется змеям, другая группа поклоняется рыбе, третья группа поклоняется журавлям...» [Ковалевский, 1956. С. 131]. Не зря в башкирских народных сказках от съеденной по подсказке святого Хызыр Ильяса рыбы рождается мальчик [БНТ, 1988. С. 78], а змея выступает как чудесный супруг или супруга [Сказки-1. С. 250, 253]. Мотив же девушки-птицы - один из распространенных в башкирской сказочной традиции [Там же. С. 222, 226, 229]. Вера в то, что лебедь и кукушка прежде были женщинами, отмечается и в фольклоре дру­ гих родственных тюркских народов, например тувы [Сагитов, 1987. С. 79], казахов [Смирнова, 1979. С. 14], хакасов [Торокова, 2002. С .315] и др. Архаический мотив почитания животных ярко выражен в сюже­ тах о невинно гонимых. В них оставшаяся после матери корова по­ кровительствует падчерице, детям-сиротам. Так, в сказке «Ҡуңыр һыйыр» («Бурая корова») [Сказки-1. С. 227] нарушившая запрет млад­ шая сестра превращается в камень. Ее брат, по совету коровы, сжи­ 98

гает три волоска из ее хвоста, и девочка оживает. В другой башкир­ ской сказке «Күк һыйыр» («Сивая корова») [Сказки-1. С. 228] падче­ рице тоже покровительствует корова, которая осталась от матери. Она наряжает девушку в красивую одежду, и та выходит замуж. Ин­ тересен факт доставания одежды: корова смотрит в небо и мычит, после чего с неба падает одежда. На каждое мычание - один эле­ мент одежды. (Выражения, связанные с небом, типа «Күктән төштө» («С неба упало»), «Нимә, миңә күктән төшәме әллә?» («Что мне с неба падает, что ли?»), «Күктән көттөк, ерҙән килде» («Ждали с неба, пришло с земли») встречаются и в наше время. Видимо, «с неба» в народе ассоциируется с понятием «от Бога»). В башкирских сказках о невинно гонимых не наблюдается распространенный «у многих тюр­ кских народов мотив, где кости тотемных ж и в о т н ы х . становятся дорогой одеждой, юртой и табунами» [Каскабасов, 1972. С. 97]. Сво­ еобразно помогает девушке справиться с трудными заданиями злой мачехи корова в сказке «Үгәй ҡыҙ» («Неродная дочь») [Сказки-1. С. 225]. Так, вылетевшие из сломанных, по подсказке коровы, рогов воробьи перебирают пуд специально смешанного мачехой проса с пше­ ном. В следующий раз корова съедает волокно и изо рта выпускает полотно. Традиционно, заподозрившая черную корову в помощи пад­ черице мачеха велит зарезать корову. Разбросанные мачехой кости коровы падчерица собирает, заворачивает в белую тряпку и хоронит под окном. Через некоторое время там, как и в восточнославянских сказках, вырастает яблоня. В сказке «Девушка-змея и Ванюшка» [Сказки-1. С. 109] каплю крови зарезанной черной кобылы Нина за­ капывает в саду. Наутро в том месте вырастает яблоня. Так, в баш­ кирской сказочной традиции не только захороненные кости чудесной коровы, но и капля крови черной кобылы превращается в яблоню. Казахский фольклорист С. А. Каскабасов отмечает, что « .с а м о уми­ рающее животное советует собрать его кости и з а к о п а т ь . Здесь нетрудно увидеть воспоминания о древних тотемных покровителях рода» [Каскабасов, 1972. С. 97]. Возможно, это так. В башкирской сказке «Убыр-эби» [Сказки-1. С. 186] младшая сестра пьет воду изпод копыта козы и оборачивается козочкой. По требованию старшей жены мужа ее сестры козочку режут. Перед этим она тоже предуп­ реждает свою сестру о том, чтоб она собрала ее косточки и спрята­ ла. Через некоторое время косточки превращаются в птиц и улетают. 99

Но в предыдущей сказке «Неродная дочь» этот момент отсутство­ вал. Надо полагать, либо сказочник пропустил названную деталь, либо для башкир захоронение костей съеденного животного подразумева­ лось само собой, поэтому корова не стала предупреждать девушку об этом. Тем более у башкир был обычай хоронить все до единого кости съеденного животного, ибо они верили, что, если так делать, животные оживают. Охотники-башкиры думали о завтрашнем дне, когда снова надо будет идти на охоту, добывать еду, а ожившее ж и­ вотное - это еда на будущее. Этот обычай распространялся не на всех животных, потому что череп коня башкиры вешали на столб в своем дворе и верили в то, что он принесет удачу. По сведениям эт­ нографов, такой обычай сохранился в некоторых башкирских дерев­ нях по сей день [Илимбетова, 2012. С. 620]. А был еще у некоторых башкир обычай закапывать череп коня под фундамент или просто во дворе в качестве оберега. Мифический конь башкирской сказки либо рождается в один день с героем, либо герой получает его в дар за особые заслуги, либо до­ бывает сам, либо выбирает, «позвенев уздечкой», и какой оглянется на звон, того и оседлает. Оглядывается обычно самый плохой на вид конь, но стоит его оседлать, и он превращается в великолепного тулпара*. Функция мифического коня, который и разговаривает, и летает, заключается в помощи герою во всем. В башкирских сказках поми­ мо того, что конь помогает хозяину добывать диковинки, еще и хвос­ том из глубокой ямы хозяина вытаскивает (см.: «Алпамыша». БНТ, 1988. С. 56), делает героя сильным и красивым, велев войти в левое ухо и выйти в правое. В другой сказке герой становится таким, лиз­ нув крови своего коня (см.: «Незнайка». Сказки-1. С. 39). Так, в сказке «Золотохвостый-Серебряногривый» [Сказки-2. С. 19] бай, который нанял егета (башк. молодой человек), велел подкарау­ лить кобылу, которая каждый год уходила жеребиться тайком от лю­ дей и утаивала жеребенка. Егет справился с заданием и получил в дар чудесного жеребенка. Основанные на мифологии тотемистические воззрения - вера в кровное родство с тем или иным животным, птицей - нашли отраже­ ние в некоторых сказках. Например, герой сказки «Бузансы-батыр» [БНТ 1988. С. 197] родился от независимой кобылы; отцом батыра * Тулпар - мифический крылатый конь. 100

сказки «Аюголак» [Там же. С. 171] является медведь. Древние баш­ киры верили в то, что человек при желании может превращаться в животного и наоборот, что подтверждается на примере сказок «Йылан-батыр» («Змей-богатырь»), «Үгеҙ» («Бык»), «Әрмәнде тун» («Ля­ гушачья шуба»), «Күкен» («Кукушка»), «Ҡара эт» («Черная собака») [Сказки-1. С. 206, 217, 245, 248, 253] и другие. Подтверждением тоте­ мистических воззрений башкир являются также и поныне встречаю­ щиеся в народе имена типа Буребай (волк), Тулькубай (лиса), Йылкыбай (конь), Этбай (собака) и т. д. Тотемистические представления башкир, связанные с птицами, обнаруживаются в основном в образах вороны, которая, как у многих народов, приносит живую и мертвую воду либо по требованию героя для исцеления его родителей, коня, либо помощниками или спутника­ ми героя для исцеления последнего; лебедя, кукушки и других птиц, способных превращаться в женщину. У некоторых тюркских народов (хакасов, чувашей, казахов и др.) существует поверье о том, что на­ званные птицы произошли от человека. Так, в сказке «Кукушка» жен­ щина, потеряв мужа, по собственной воле превращается навсегда в кукушку. В алтайском мифе девочка-сирота, превратившись в кукушку, спасается от преследований своих хозяев. В башкирской народной волшебной сказке нашли отражение так­ же образы мифических птиц. Прежде всего, это мифическая птица Самригуш, которая традиционно помогает герою выбраться на бе­ лый свет. Делает она это в благодарность за то, что герой спас его птенцов от аждахи*. О дальности пути, который они проделают, гово­ рит то, что Самригуш велит герою приготовить в дорогу либо десять батманов (старинная мера веса) мелких птиц, либо мешок воробьев и мешок скворцов. Каждый раз, когда птица поворачивает голову во время полета, егет должен класть ей в рот птицу. Почти всегда чутьчуть мяса не хватает и герой кормит птицу мясом своей правой ноги. В сказке «Золотое перо» [БНТ, 1988. С. 314] царь велит добыть герою златоперую птицу. Она оказывается настолько сильной, тяже­ лой и большой, что когда садится на дерево, «верхушка дерева под ее тяжестью пригибается до земли», а взмах крыльев «вызывает * Аждаха - чудовищный змей-дракон. Согласно мифическим представлениям баш­ кир, змей, достигший 200- (или 300-, 500-)летнего возраста, превращается в аждаху, нередко многоголового, который обитает в водоемах. 101

бурю». О величине ее говорит тот факт, что когда ее зарезали, мясом три дня угощали «все ближние аулы и города. А шкурой накрыли крышу огромного царского дворца». Если в восточнославянской сказке зо­ лотая птица в клетке - обычных размеров, то башкирская златоперая птица - неимоверных размеров и веса. Не менее интересны в башкирской волшебной сказке архаичес­ кие мотивы жертвоприношения. Так, прежде всего, это выражается в сказках, где хозяин воды (аждаха, серый ворон и др.) просит в жер­ тву дитя пленника. При этом часто отец героя и не подозревает, что обещал злодею собственного ребенка, потому что требование такое: «отдашь то, что я попрошу». Обычно это бывает сын, родившийся после отъезда отца. Есть целый ряд сказок, в которых дэв или аждаха каждый день требуют отдавать одну девушку на съедение. В сказке «Каменное изваяние» [Сказки-1. С. 292] царю, который своим недоверием погубил преданного друга, во сне советуют заре­ зать сына, его кровью намазать каменное изваяние, а тело ребенка похоронить под ним. После совершения подсказанного во сне обряда жертвоприношения каменное изваяние и ребенок оживают. Способы оживления тоже довольно разнообразны и достойны внимания. Как уже было сказано выше, оживление умершего происходит с помо­ щью живой и мертвой воды, крови младенца. В сказке «Сын Акхана и дочь Карахана» [БНТ, 1988. С. 377] героиня, увидев как змея три круга дала вокруг одного пня, прихватила тело сына, зарезанного ее отцом, повторила действия змеи, и ребенок ожил. В сказке «Ике бер туған» («Два брата») [Сказки-2. С. 164] звери оживляют героя обли­ зыванием. В ряде сказок герой оживает, когда его друзья находят предмет, в котором заключена душа джигита. Чаще всего это быва­ ет нож или сабля, брошенная в большую воду. В башкирской волшебной сказке иногда встречаются и этиологи­ ческие мотивы. Целый ряд их обнаруживается в сказке «Урал-батыр» [БНТ, 1988. С. 33]. Так, на месте, где дэв провалился сквозь землю, образовалась гора Янган-тау (Горящая гора), которая «так и не перестала дымить», что устами Урал-батыра интерпретируется следующим образом: «Видать, земле противно было принять в свои объятия эту тварь. Вот падаль и коптит да перегорает». Из туш дэвов, джинов и пяриев, которых Урал-батыр разрубил на куски, воз­ 102

никла гора Яман-тау, т. е. Злая гора. В этой же сказке объясняется происхождение самых главных рек башкир: Идель, Яик, Хакмар. Когда не стало хватать питьевой воды на земле, Урал-батыр своим мечом рассек землю и велел сыновьям не оглядываясь идти вперед, пока не набредут на большую воду. Так образовались реки. И наконец, Ураль­ ские горы появились на месте могилы Урал-батыра. Народ похоро­ нил своего батыра на возвышенном месте, и кто бы мимо ни прохо­ дил, бросал горсть земли на его могилу, пока над ним не образова­ лась большая гора, прозванная в народе Уральской. Полезные иско­ паемые, на которые в самом деле богаты недра Уралтау, это кости батыра, а вечно теплая, неиссыхаемая кровь Урал-батыра, по пред­ ставлениям народа, превратилась в масло земли, т. е. нефть. В сказке «Зайнулла и Красата» [Сказки-1. С. 258] на месте, где капали слезы Красаты, образовалось озеро с горьковатой водой. Оказы­ вается, соленое озеро возле современного города Магнитогорска - это слезы Красаты. Таким образом, мы сталкиваемся с уникальным явлением: в пер­ вой сказке сосредоточены несколько мифов о происхождении реаль­ но существующих топонимических названий и полезных ископаемых нашей земли, во второй - происхождение реально существующего соленого озера возле города Магнитогорска. В репертуаре башкирской волшебной сказки встречаются тек­ сты и с другого характера этиологическими мотивами. Так, в сказке «Биранхылу - дочь бире» [Сказки-1. С. 144] герой по велению волка должен привести ему дочь бире, на которой сам женится. Так проис­ ходит род бире, т. е. от брачной связи человека и нечистой силы бире появился новый род. Эта сказка перекликается с этиологичес­ кой легендой о происхождении рода шурале [БНТ, 1987. С. 111-112], согласно которой, хозяин коня, недовольный тем, что каждую ночь его коня кто-то эксплуатирует, мажет спину своего коня дегтем, и тот приводит на спине шурале, на которой джигит женится, и они про­ изводят род шурале. Примечательные примеры этиологических мотивов можно найти в сказках, где говорится о возникновении гор, озер и лесов. Так, в сказке «Меңйөшөр» («Тысячелетний») [Сказки-1. С. 262] старуху за обман привязывают к хвосту яловой кобылы. «Башы тейгөн ерҙө тау хасил булып, арты тейгөн ерҙө күл хасил булып ҡалған, ти» («На ме­ стах, где голова старухи коснулась земли, появлялись горы, где каса­ 103

лась земли часть тела ниже талии со спины - озера») [Сказки-1. С. 264]. В сказке «Ҡара көсөк» («Черный щенок») [Сказки-1. С. 314] в такой же ситуации где «ҡатындың арҡаһы тейгән ерҙә арҡа тауы, сәсе тейгән ерҙә тумар, күҙе тейгән ерҙә күл барлыҡҡа килгән» («спина коснулась земли - хребет гор, где волосы - волосистые кочки, а где глаза - озера образовались») [Сказки-1. С. 320]. Подобный пример отмечен и в сказке «Коварная невестка» [Там же. С. 320]: «Где воло­ сы касались земли, образовались кочки, где спина - гора, где задняя сторона - озера». Интересно то, что во всех перечисленных выше случаях, это злая женщина, ее привязывают к хвосту кобылы, и на местах, где части ее тела касаются земли, образовываются горы, озера, кочки. Интересен также миф в сказке «Агатайшайтанашык» [Хусаино­ ва, 2000. С. 240], где в подземном царстве старуха подсказывает ге­ рою схватить за рога белую корову, ибо из бодающихся двух коров на белый свет способна вытащить белая, а не черная. Такой же миф, только вместо коровы козел, имеется в татарской сказке «Турай-батыр» [ТНТ, 1999. С. 98] и ингушских сказках «Золотые листья» и «Чайтонг - сын медведя» [Сказки и легенды ингушей и чеченцев], но в последних - это кони. Таким образом, исходя из вышеизложенного, можно сказать, что в башкирской волшебной сказке обнаруживаются мифологические мотивы, присущие сказкам любого народа. Это и мотивы, связанные с культом животных и птиц, и мотивы жертвоприношения, и мотивы оживления, и этиологические мотивы, и другие. Перейдем к рассмотрению мотивов выбора, запрета, наказания и исцеления. На наш взгляд, такая очередность их рассмотрения оп­ равдана, т. к. если у В. Я. Проппа - определенная последователь­ ность функций, то в нашем случае сюжетообразующие мотивы тоже должны выстраиваться по порядку.

4.2. Мотив выбора Мотив выбора жениха в башкирском фольклоре исследован с точки зрения оценочной семантики известным башкирским ученымфольклористом Ф. А. Надршиной. Исследователь, проанализировав ряд произведений разных жанров башкирского фольклора, таких как 104

эпос, сказки, песни, пословицы, пришла к выводу, что в установлении брачных отношений идеальными ценностными качествами егета/ мужчины считались физическая сила, ум, благородство (в смысле высокой нравственности, честности и открытости), целеустремлен­ ность [Надршина, 2011. С. 27]. В своем исследовании мы выясняем, какие виды мотива выбора имеют место в башкирской волш ебной сказке и как они ведут себя в сюжетообразовании. Расматриваемый нами мотив является одним из основных сю­ жетообразующих, который имеет место и в башкирском эпосе. При изучении проблемы взаимодействия эпоса и сказок башкир нами за­ мечено, что мотив выбора дороги, мотив выбора жениха, мотив вы­ бора коня являются общими для названных жанров [Хусаинова, 2003; 2010]. Главная особенность мотива выбора в волш ебной сказке в том, что он может быть различным и находиться и в начале, и в середине, и в конце сюжета. Разные мотивы выбора в одной сказке иногда встре­ чаются по нескольку раз. Он может быть явным и скрытым. Напри­ мер, в самом начале сказки перед героем стоит выбор: остаться дома или уйти из него. Обычно герой выбирает второй вариант, т. е. уходит из дома для реализации разных целей: чтобы жениться [Сказки-1. С. 97; Сказки-2. С. 110]; поехать на базар/город за продуктами [Сказ­ ки-1. С. 101, 103, 108]; отправиться искать лекарство для матери/ отца [Сказки-2. С. 62 ]; найти сестру/братьев [Сказки-1. С. 112 ]; вернуть похищенную дэвом царевну [Сказки-1. С. 123 ]; обнаружить вора золотых яблок/пшеницы [Сказки-2. С. 52. 55]; уйти на поиск сча­ стья [Сказки-1. С. 289, 326; Сказки-2. С. 81, 148, 200 ] и пр.; или, встретив на своем пути кого-то, герой выбирает, как с ним посту­ пить. Так, например, встретив в дороге иргаиля (мифическое суще­ ство), герой на его призыв побороться «Көрәшәбеҙме?» («Будем бо­ роться?»), отвечает: «Бороться - сил жалко, стрелять из ружья - пулю жалко». Иргаиль, рассердившись на парня, похищает его сестру [Сказ­ ки-1. С. 112]. Здесь тоже своего рода выбор: герой отказывается бороться с иргаилем, тем самым провоцируя его на похищение сест­ ры, а потом вынужден вернуть ее домой, убив дэва. В другой сказке герой встречает беркута, рыбу, но не убивает, прислушавшись к их просьбам, и они помогают ему выполнить трудное задание [Сказки-1. С. 116, 217, 220]. Если бы он выбрал другой вариант и убил их, то лишился бы помощников. В ряде сказок герой, спасая змею из огня, 105

получает затем чудесного помощника в ее лице [Сказки-1. С. 129, 167]. Есть цикл сказок, в которых персонаж обещает мифическому существу «то единственное, что у него есть» [Сказки-1. С. 187, 190]. В волшебной сказке выбор героя всегда оправдан и способствует развитию сюжета. Перечисленные выше примеры - это примеры скрытого мотива выбора, и встречаются они в самом начале сказки, в завязке. Выбор героем своей судьбы и уход из дома способствуют дальнейшему развитию сюжета. Самое интересное в том, что герой волшебной сказки от начала до конца сюжета оказывается перед выбором. Можно выстроить такую последовательность: уход из дома (выбор судьбы), выбор коня или спутника, выбор дороги, выбор од­ ного из поставленных дэвом условий, выбор ночлега (чаще встреча­ ется в богатырских сказках), выбор невесты/жениха, иногда даже выбор наказания, выбор подарка. В волшебной сказке имеют место также примеры открытого мотива выбора. В сказке «Сафар», например, старик перед смертью зовет трех сыновей и спрашивает: «Һиңә нимә кәрәк, байлыкмы әллә акылмы?» («Тебе что надо, богатство или мудрость?») [Сказки-1. С. 283]. Первые два сына выбирают богатство, а младший сын мудрость, он оказывается счастливее братьев. Перед отправлением в путь герой выбирает себе коня: «Бабай: “Хәҙер үк йылкылар араһына барығыҙ ҙа йүгәндәрегеҙҙе сылтыра­ тығыҙ, - тигән. Ниндәй ат башын күтәреп үҙегеҙгә ҡараһа, шуға ат­ ланып юлға сығырһығыҙ”» («Старик: “Идите к табуну, позвените уз­ дечкой. Какой конь поднимет голову и посмотрит на тебя, на этом коне отправишься в путь”») [Сказки-2. С. 55]. В волш ебной сказке способ выбора коня подсказывет герою отец, он традиционен: «по­ звенеть уздечкой три раза, какой конь повернется, на том поехать». В одной сказке герою советует выбрать лучшего коня в городе змея: «Йылан телгә килә: “...шәһәрҙәге иң якш ы атты һайлап ал...Атаһы якш ы ат һатып ала”» («Йылан (Змея) говорит: “...выбери самого луч­ шего коня в городе...” Отец покупает хорошего коня») [Сказки-2. С. 104]. Иногда, собираясь в дальний путь, герой по совету отца выбира­ ет себе спутника: «Һукыр атаһы улына: “Сәйәхәткә китеү өсөн иптәш алып кайт”, - ти. Алып кайткас, атаһы бер йомортка бешерергә куша. Йомортка бешкәс, уны һукыр көйө еп менән уртаға бүлә л ә үлсәгескә һалырға куша. Үлсәгестең бер яғы баҫып төшә. Атаһы: “...һеҙ, улым, 106

бер-берегеҙгә хыянат итерһегеҙ. Ьеҙгә икегеҙгә барырға ярамай... икенсе кеше эҙләп ҡара”» («Слепой отец советует сыну: “Для от­ правления в путь вместе найди себе спутника”. Когда приводит его, отец велит ему сварить яйцо. Вареное яйцо ниткой делит пополам и кладет на весы. Одна сторона показывет перевес. Отец говорит сыну: “Нельзя вам вместе отправляться в путь, вы предадите друг друга... ищи другого спутника”») [Сказки-2. С. 96]. Находясь в пути, доехав до развилки дороги, сказочный герой снова становится перед выбором. Выбор дороги однотипен: «Уңға киткән кеше үҙе үлә, һулға киткәндең аты үлә» («Кто направо пойдет, сам умрет, налево пойдет - коня потеряет») [Сказки-2. С. 53], «Өлгөрбай һул яҡҡа... Ҡыңғырбай уң яҡҡа...Йылғырбай тураға китте» («Ульгурбай налево... Кынгырбай направо... Йылгырбай прямо поехал») [Сказки-2. С. 82], «өсөһө өс юл менән китеп барҙылар» («каждый из троих пошел своей дорогой») [Сказки-2. С. 131], «ағаһы уңға, энеһе һулға ҡарап китә» («брат направо, братишка налево пошли») [Сказ­ ки-2. С. 165], «ағаһы уң юлды... ҡустыһы һул юлды һайлаған» («брат правую дорогу, братишка левую выбрал») [Сказки-2. С. 167]. В волшебной сказке антагонист, уверенный в превосходстве сво­ ей силы, встречает героя со словами: «Алышмы, көрәшме?» («Борь­ ба или схватка?») [Сказки-2. С. 107]; «йәнеңме, малыңмы?» («душа или богатство?») [Сказки-1. С. 212], «алыштанмы, һ алыштанмы?» («борьба или схватка?») [Сказки-2. С. 32]. В башкирской волшебной сказке имеет место «обычай самопросватывания невесты как отголосок эпохи матриархата» [Краюшкина, 2003. С. 24]: «Мине алаһыңмы?» («Меня замуж возьмешь?») [Сказ­ ки-1. С. 135]; «Шул ваҡыт бер ҡыҙ килеп: “М ин һинең ғүмерлек иптә­ шең булам”, - тип белдергән, ти, быға”» («В это время подошла одна девушка и заявила: “Я - твоя супруга”») [Сказки-1. С. 300]. Можно считать самопросватыванием, когда девушка заранее подсказывает парню, как узнать ее среди прочих: «...әсәйебеҙ бик мәкерле: ул мине быжыр, бөкөрө ҡыҙға әйләндерер» («наша мать коварная: превратит меня в рябую, горбатую девушку») [Сказки-1. С. 117]. «В. П. Белик считает, что “один из важнейших мотивов волшебной сказки - это мотив свободного выбора царевной жениха”» [Краюш­ кина, 2003. С. 35]. Примеры выбора жениха в волшебной сказке баш­ кир тоже разнообразны: «”Ш ар ырғытам, шул кемдең башына төшә, ҡыҙым шуға була”, - ти батша» («”Шар кидаю, на чью голову он упа107

дет, за того выдам младшую дочь”, - говорит царь») [Сказки-2. С. 41], «Батшаның кесе ҡыҙы: “Атай, мин ошо егетте яратам, башҡа кеше­ не яратмаясаҡмын, мине ошо егеткө кейөүгө бир”» («Младшая ца­ ревна: “Отец, я люблю этого парня, больше никого не полюблю, вы­ дай меня замуж за этого парня”») [Сказки-2. С. 46], «Бер заман батша ҡыҙҙарын кейөүгө биреү тураһында хөбөр тарата: “Кем дө кем ҡеүөтле булып, яры ш та алға сыға, шул кешегө ҡыҙымды бирөм”» («Однажды царь пускает слух о замужестве дочерей: “Кто окажется самым сильным, победит в состязяниях, за того парня выдам замуж свою дочь”») [Сказки-2. С. 51], «Кем дө кем балдаҡ аша уҡ сығара, шул кешегө батша ҡыҙын бирө» («Царь выдаст дочь за того, кто выстрелит сквозь кольцо») [Сказки-2. С. 227, 230], «’Ъ еҙҙең ҡайһығыҙ ҡыҙымды үлемдөн алып ҡалыу сараһын таба, шуны үҙемдең кейөүем итөм”, - ти батша» («”Кто из вас найдет средство спасения моей дочери, за того выдам свою дочь”, - говорит царь») [Сказки-2. С. 135]; «Кем дө кем батша һарайының икенсе ҡатынан тығып ултырған ҡулдың бармағынан ҡыҙҙың балдағын ала, шул кеше уның (батша­ ның кинйө ҡыҙының) кейөүе була» («Кто допрыгнет до второго этажа царского дворца и снимет кольцо царевны, тот станет ее мужем») [Сказки-2. С. 139], «Батшаның иң оло ҡыҙы ҡулындағы ҡарсығаһын сөйөп ебөргөн икөн, ҡарсыға бер хандың ҡулбашына барып ҡунған... Батшаның икенсе ҡыҙы ҡулындағы бөркөтөн сөйөп ебөрһө, бөркөт бер бай егеттең ҡулбашына барып ҡуна... кесе ҡыҙы сөйөп ебөрһө, тегенең шоңҡары ситтө ер тырнап торған үгеҙҙең мөгөҙөнө барып ҡунған» («Старшая царевна запустила ястреба, он сел на плечо одно­ го хана... Средняя царевна запустила из рук беркута, он сел на плечо богатого парня... Младшая царевна запустила кречета, он сел на рога быка») [Сказки-2. С. 146]; «ошо күгөрсен ҡайһы егеткө ҡунһа, шул кеше ҡыҙыңды барып эҙлөп тапһын» («кому этот голубь на плечо сядет, тот пусть идет искать твою дочь») [Сказки-2. С. 113]. «Поиск невесты...имеет иниционное значение. Испытания, кото­ рые проходит герой...дают право женитьбы» [Султангареева, 2006. С. 35], «Батша ҡыҙына алма бирө: “Сығарып ырғыт, ҡеүөте етеп, ал­ маны кем алһа, шул һинең кейөүең булыр”, - ти» («Царь дает дочери яблоко: “Кидай яблоко в толпу, кто сумеет получить яблоко, за того и выдам тебя замуж”») [Сказки-2. С. 51], «Өс ҡыҙын да батша уртаға ултыртҡан да ҡулдарына алма тотторған. Тирө-яҡтан ҡарап торған бөтө батшалыҡтың халҡына ҡарап, алманы һөр ҡыҙ үҙе ырғыта икөн. 108

Ике ҡыҙҙың алмаһы ике бай кешенең ҡулына барып төшә...кесе ҡыҙ алмаһын уның (хеҙмәтсенең) ҡулына төш өрөрлөк итеп бәргән» («Царь посадил своих трех дочерей в середину и дал каждой по од­ ному яблоко. Каждая девушка кидала в толпу свое яблоко. Яблоко двух старших дочерей поймали два богатых парня. Младшая царев­ на кинула свое яблоко прямо в руки мальчика-слуги») [Сказки-2. С. 152], «Батша ҡыҙы: “Үҙемдең яратҡан кешемә барам”, - тип әйтә лә, балдағын алып, Әхмәт жуликтың бармағына кейҙерә» («Царевна говорит: “Я выйду замуж за полюбившегося мне человека” и наде­ вает на палец Ахмета-жулика свой перстень») [Сказки-2. С. 118], «Ул (батша ҡыҙы) ҡулындағы сәскәне ниндәй егеткә илтеп бирһә, шул егет менән туй яһарға тейеш икән» («Царевна должна была спра­ вить свадьбу с тем парнем, кому отдаст свой цветок») [Сказки-2. С. 187]. Итак, мотив выбора жениха в волш ебной сказке оказался самым многочисленным и разнообразным. Больше всего примеров выбора жениха способом бросания яблока в толпу, ибо «яблоко свя­ зано с богатством, плодородием, вечной жизнью» [Добровольская, 2009. С. 107]. Как видно из примеров, царевна могла кидать в толпу шар, вручить избраннику цветок, надеть кольцо, которое считалось свидетельством верности, запустить птицу; иногда жениха выбирали во время состязаний. Инициатива в выборе брачного партнера от эпохи матриархата к эпохе патриархата переходит от невесты к жениху [Краюшкина, 2003. С. 24]. В сказке «Сивая корова» батыр выбирает себе жену на йыйыне (народном празднике) [Сказки-1. С. 229]. В сказке «Батшаның өс ҡатыны» («Три царские жены») все происходит по-другому: «Был ваҡытта өйләнмәгән бер батша урманда уҡ атып йөрөй икән. “Уғым кем алдына төшә, шул минең ҡатыным булыр”, - ти икән» («В это время в лесу ходил неженатый царь и стрелял из лука: “Перед кем упадет моя стрела, та станет моей женой”») [Сказки-1. С. 307], т. е. выбирает себе жену с помощью пущенной стрелы. В ряде сказок герою предстоит выбрать жену среди нескольких одинаковых деву­ шек: «Бына һинең алдыңда ун ике бер төҫлө, бер төрлө кейемле ҡыҙҙар. Улар араһынан Алтынсәсте тап» («Вот перед тобой двенад­ цать девушек, как 2 капли воды похожих друг на друга, в одинаковых платьях. Найди среди них Алтынсэс»). Он по подсказке самой де­ вушки выбирает в жены младшую из трех дочерей антагониста, ко­ торую мать делает некрасивой, горбатой, рябой [Сказки-1. С. 87]. 109

Это одно из трудных заданий антагониста, который должен выпол­ нить герой. Он справляется с помощью волшебных помощников. В волшебной сказке сохранились сюжеты, отражающие феодаль­ ную эпоху, когда инициатором брака чаще выступал отец героя. В сказке «Әрмәнде тун» («Лягушачья шуба») отец троих сыновей говорит: «Өсөһөнә лә уҡ менән ян яһап бирәм, һауаға уҡ сорғотһон­ дар. К айһы һының уғы кем өйөнөң башына төшһә, шул кешенең ҡыҙын алып бирәм» («Я сделаю лук со стрелами. Каждый из вас стреляет, на чью крышу дома стрела упадет, на дочери того челове­ ка женитесь»). Стрела младшего сына падает на болото перед ля­ гушкой. Выполняя условие отца, младший сын женится на ней и ста­ новится счастливым. В сказке «Три невестки» старик сам стреляет из лука и велит сыновьям взять жену там, куда упала стрела. М лад­ ший сын находит свою стрелу в пещере, где жила старенькая бабуш­ ка, Оказалось, что это была заколдованная своей мачехой красивая девушка [Сказки-1. С. 212]. (В другой сказке перед героем появля­ ется заколдованный мачехой парень в облике кота. Когда старик взял его на руки, то кот поставил условие: «Душу отдашь или дочь?». Ког­ да младшая дочь старика дает согласие выйти за него замуж, кот превращается в красивого парня [Сказки-1. С. 251].) Герою волшебной сказки приходится выбирать даже подарок/воз­ награждение. В сказке «Девушка, джигит, дэв» за службу баю герой должен получить вознаграждение: «Эй, егет, һиңә ни кәрәк? Аҡса бирәйемме?» «Аҡса алһам, мине бай тип уйлап таларҙар. М иңә аҡса кәрәкмәй, ана теге атыңды бир» («Эй, парень, что тебе надо? Деньги дать?» «Если деньги возьму, подумают, что я богатый и нападут на меня. Мне деньги не нужны, ты мне коня дай») [Сказки-1. С. 121], «...көтөүсе ҡартҡа бай: “Ьин нисә йыл рәттән минең көтөүҙе көттөң, шуның хаҡына көтөүҙән бер һарыҡ һайлап ал”» («...бай говорит пас­ туху: “Столько лет ты у меня пасешь стадо, выбери себе за работу одного барана”») [Сказки-1. С. 324]; «”Был батырлығың өсөн мин һиңә йортомдағы ҡырҡ таш келәттең утыҙ туғыҙын асып күрһәтәм. Шул кел әттәрҙән йәнең теләгән нәм әне үҙең һайлап алы рһы ң” », тигән... Әммә таҙ батыр бер нәмәне лә алмаған... ҡырҡынсы келәтте асҡандар: унда аяҡ-ҡулдары бығауланған хәлдә Алтынбай менән Көмөшбай бикләнеп ултырмаһынмы!..Таҙ батыр инәлгән: “М иңә бүтән бер нәмә лә кәрәкмәй, тик ағайҙарымды ғына ҡотҡар”» («За твое богатырство я покажу тебе тридцать девять складов из сорока 110

в моем доме. Ты можешь выбрать что хочешь... Таз-батыр ничего не взял... в сороковом складе он увидел прикованных цепями Алтынбая и Кумушбая. Таз-батыр умолял: “Мне ничего не надо, только братьев моих отпусти”») [Сказки-2. С. 70]. В сказке «Клубок» геро­ иня, по велению старухи, поднимается на крышу: «Унда йылтырап торған һары төҫтә, йәшел төҫтә яп-яңы һандыктар теҙелгән, ти. Ара­ ларында кыҙғылт төҫтәге бәләкәй генә бер һандык бар, ти.» («Там в одном ряду стояли блестящие новые сундуки желтого, зеленого цве­ тов. Среди них стоял один маленький красноватого цвета сундук»), герой выбирает именно маленький старенький сундук [Сказки-1. С. 236]. В сказке «Быжырмэргэн» отец змеи за спасение дочери тоже предлагает герою выбрать один сундук из четырех [Сказки-1. С. 236]. В башкирской волшебной сказке имеются примеры выбора царя: «Майҙанға батша һайларға йыйылғандар. Һомай кошто һауаға осо­ роп ебәрәләр ҙә, ул кемдең яурынына ултырһа, шул батша булырға тейеш икән» («На площадь собрались выбирать царя. Хумай-птицу запустили в небо, на чье плечо она сядет, тот должен стать царем») [Сказки-2. С. 167]. Таким образом оказалось, что в волшебной сказке есть скрытые и открытые мотивы выбора. Скрытые, когда вопрос: «Что выбира­ ешь?» открыто не ставится. Например, иргаиль похитил сестру ге­ роя - необходимо отправиться на поиски сестры. Никто не спрашива­ ет, не заставляет героя. Это его нравственный выбор; сестра в беде ее надо спасать. В башкирской волшебной сказке выявлены мотивы выбора судьбы, коня, спутника, дороги, подарка, жениха, невесты, царя и закреплены конкретными примерами. Это примеры открытого мо­ тива выбора. Здесь герой все время наталкивается на конкретный вопрос или действие и должен поступить по собственному выбору.

4.3. Виды запретов башкирской волшебной сказки Один из классиков гуманитарной науки ХХ века В. Я. Пропп в своей знаменитой работе «Исторические корни волшебной сказки» отмечает, что «изучение запретов в сказке могло бы составить пред­ мет особого исследования». Анализ репертуаров сказок подтверж­ дает правоту слов известного ученого.

111

В словаре научной терминологии указывается, что «запрет, кро­ ме своего прямого значения (запрещение, налагаемое на какое-ни­ будь действие, слово, предмет), обозначает сюжетообразующий эле­ мент, который определяет дальнейшие развитие действия» [Восточ­ нославянский фольклор, 1993. С. 82]. В данной работе запрет будет рассматриваться в своем прямом значении. Типичные запреты волшебных сказок: не выходить из дома, не впускать никого в дом, не входить в комнату [Восточнославянский фольклор, 1993. С. 82]. Что касается башкирских волшебных сказок, то больше всего имеет место запрет «не входить в комнату», кото­ рый обязательно нарушается. Войдя в запрещенную комнату, герой обнаруживает либо заточенных там демона [Сказки-1. С. 300], дэва [Сказки-1. С. 118; Сказки-2. С. 90], аждаху [Сказки-2. С. 108], либо портрет красивой девушки [Сказки-2. С. 101], либо повешенных уми­ рающих сестер [Сказки-1. С. 142]. В сказках запрет всегда наруша­ ется и герой попадает в опасную ситуацию: демон уносит суженую героя и последний с большими трудностями возвращает ее обратно; увидев портрет девушки, герой влюбляется и идет ее искать, преодо­ левая испытание за испытанием и т. п. Также встречаются примеры запрета «не выходить из дома». Прежде всего, это помещение царевны в подземелье или в каменном дворце до определенного времени [Сказки-1. № 46; Сказки-2. № 38]; к названному виду запрета, возможно, относится и требование роди­ телей уберечь огонь. Не выполнившие наказ родителей девушки вы­ нуждены покинуть дом в поисках огня и приносят в дом беду [Сказ­ ки-1. № 62]; в некоторых случаях герой изгоняется из дома (особен­ но это присуще сюжетам о мачехе и падчерице (АТ 480 С, АТ 485 А см.: Сказки-1. № 79-82, 102; Сказки-2. № 4; 5); поневоле идет на службу [Сказки-1. № 103]; на время покидает дом для выполнения трудного задания царя [Сказки-1. № 94, 95] и т. д. Во всех случаях «выход из дома» ставит героя перед трудностями, которые он дол­ жен достойно пройти и вернуться обратно. В репертуаре башкирской народной сказки имеется ряд сюжетов, в которых один из супругов какое-то время должен находиться в живот­ ной шкуре (собаки, быка, змеи, лягушки) (см.: Сказки-1. № 69, 83-86), а вторая половина - смириться с этим. Но запрет не трогать шкуру нарушается и супруг(а) исчезает, предстоит долгий, трудный путь поиска. 112

В сказке также имеет место запрет продавать коня с уздечкой [Сказки-1. № 59, 60]. Стоит старику это сделать, превратившемуся в коня герою приходится долго бороться за выживание. Запрет прода­ вать коня с уздечкой существует и в нашей жизни: покупатель коня обязательно приходит со своей уздечкой. На вопрос «Почему?» в народе ответ один: «Атыңды йүгәне менән һатһаң, аҙбар-ҡураңдың ҡото китә, мал үрсемәй» («Продашь коня с уздечкой - уйдет благо­ получие со двора, скотина держаться не будет»). Параллелями по­ добного запрета в сказке являются также привод золотой птицы без клетки, коня - без золотой дуги [Сказки-2. № 18]. Это тоже как бы намек на то, что хозяину что-то должно остаться от этого предмета. Небезынтересны примеры запрета останавливаться на отдых в определенном месте: у каменного идола [Сказки-2. № 12], у родника [Сказки-2. № 13; 6, № 35], у озера, у моря [Сказки-2. № 12] и т. д. Нарушение этого запрета также осложняет путь герою. В одном случае [БНТ, 1989. № 33] герою запрещается снимать рубашку, которую подарила ему спасенная, в другом [Сказки-1. № 5 3 ] - открыть подаренный сундук в пути. Во многих башкирских сказках даритель советует батыру не до­ верять спутникам (старшим братьям) [БНТ, 1988. № 38]. Не прислу­ шавшийся совету аксакала (жены) герой попадает в беду. Примеча­ телен эпизод сказки «Акъял-батыр», где добрый, мудрый старик ве­ лит батыру подняться на белый свет первым, а затем вытащить на­ житое добро и своих невест [БНТ, 1988. С. 92]. Он остается после­ дним, нарушает наказ старика и обратно оказывается в подземелье. С точки зрения современной морали, егет поступил правильно: сна­ чала отправил женщин, но по эстетике сказки он нарушил запрет и за это был наказан. В башкирской волшебной сказке обнаруживаются запреты раз­ ного характера. На наш взгляд, большинство из них идет от обрядов, которые по-своему находят отражение в сказках. Иначе, как объяс­ нить в сказке «Генерал Хорка» [Сказки-1. № 91] запрет родителей: «Беҙ үлгәс, улым, һин, өс яусы үтмәйенсә, кәләш алма, ә һин, ҡыҙым, өс яусы үтмәйенсә, кейәүгә сыҡма» («Запомни, сынок, трижды по­ сватайся, потом женись. Ты, доченька, трижды сватов прими, потом замуж выходи») [Сказки-1. С. 267] или запрет старика: «Ю лда бар­ ғанда, йылан осрар - йыланды һуҡма, юҡһа һәләк булырһың» («По пути змею встретишь - не бей ее, иначе погибнешь»). В первом случае, 113

видимо, дело не в очередности сватов, а в том, что в таком важном деле нельзя спешить; а во втором - башкиры, всегда жившие в гар­ монии с природой, не одобряли уничтожение живности, если они не наносят вреда. Егет намеренно нарушает запрет и погибает. «Нельзя испытывать судьбу» - гласит народная пословица. И не зря суще­ ствуют народные обряды, верования, которые регулируют деятель­ ность человека, предписывают порядок определенных действий. Например, народ запрещает обижать животные существа. В наше время можно услышать от бабушек такие запреты: «Йорт-ҡура тирөһендө йөрөгөн йыланды үлтермөгеҙ. Уның аҙбар эйөһе булыуы их­ тимал» («Не убивайте змею во дворе, это может быть хозяин дво­ ра») или же: «Әгөр һеҙгө теймөһө, йыланды үлтермөгеҙ» («Не убивай­ те змею, если она вас не трогает»), и еще ни в коем случае нельзя убивать белую змею, ибо это - царь-змей и за этот поступок можно расплатиться жизнью. Также нельзя убивать собаку, кошку. Суще­ ствует поверье, что мясо бывает невкусное, когда скотину режет муж­ чина, убивший названных животных. В сказке «Урал-батыр» [Сказ­ ки-3. № 1] отец запрещает сыновьям пробовать крови хищника из бурдюка, т. к., по верованиям народа, это должен был делать только тот, кто убил этого зверя, т. е. люди верили в то, что стоит выпить немного крови убитого им хищника, и он становится обладателем силы того самого зверя-тотема. Ведь запрет уходит своими корнями вглубь мифологического восприятия мира, в данном случае это объяс­ няется тотемистическими воззрениями башкир. Так, все перечисленные выше запреты были нарушены, но нару­ шение запрета - не закон для башкирской волшебной сказки, ибо от­ мечены обратные случаи. Например, в сказке «Золотая рыбка» [Сказ­ ки-3. № 14] один из братьев-близнецов был принят женой другого за своего мужа, и когда они оказались в постели, мужчина положил между собой и невесткой меч и сказал: «Не смей через этот меч протяги­ вать руки». В данном случае мы имеем пример запрета, связанный с семейно-брачными обрядами. Если бы был нарушен запрет, то жена, возможно, изменила бы мужу, а брат предал бы брата. Не нарушает­ ся запрет и в сказке «Йылан ҡыҙ менөн Вөнүшкө» («Девушка-змея и Ванюшка»): девушка-змея предупреждает Ванюшку: «Күпме өшөһөн дө, йылынырға саҡырған ергө төшмө, һөлөк булаһың. М ин дө һөлөк булам» («Как бы во время полета не замерз, не спускайся греться, куда тебя пригласят, иначе погибнешь. И я погибну») [Сказки-2. 114

№ 105] и «алда һыу һатыусы булыр, туҡталма» («впереди будет про­ давец воды, не останавливайся») [Сказки-2. № 105]. В сказке «Клубок» старуха дарит девушкам сундук и запрещает его открывать, не доходя до дома, что девушки и делают [Сказки-1. № 80]. Вышеназванные примеры говорят о том, что запрет в сказке иног­ да и не нарушается, что связано, на наш взгляд, с моральным обли­ ком или характером главного героя, т. е. в таких случаях этого требу­ ет эстетика сказки. Итак, мы попытались проанализировать тради­ ционные запреты в башкирской народной сказке. Не претендуя на исчерпывание материала, можем отметить, что вырисовывается до­ вольно интересная и богатая картина запретов: запреты в основном нарушаются, но есть случаи, когда они выполняются и нисколько не противоречат эстетическим законам сказки.

4.4. Мотив наказания в башкирской волшебной сказке В волшебной сказке любого народа имеет место мотив наказа­ ния. Судя по материалу, наказанию подвергаются больше всего по­ ложительные персонажи. Это один из необходимых мотивов, потому что традиционно наказанием для главного героя сказки является вы­ полнение трудных заданий, что способствует дальнейшему развитию сюжета. Наказанием для него, когда он нарушает запрет, в основном становится добывание через испытания невесты/жены [Сказки-1. № 45,69, 95] или мужа [Сказки-1. № 83, 86], превращение в птицу/живот­ ное [Сказки-1. № 72, 91], гибель близкого человека [Сказки-1. № 61, 62, 66, 67], женитьба на нечистой [Сказки-1. № 91] и др. Проходя через испытания, герой подвергается наказанию не один раз. Напри­ мер, в сказке «Девушка, егет, дәв» [Сказки-1. № 45] нарушивший запрет «не заходить в одну из комнат» егет должен убить дэва, что­ бы вернуть свою невесту. Егет итак уже наказан - дэв увел его неве­ сту, но его ждет второе наказание. В пути за душой дэва егет нани­ мается к баю с целью заработать немного денег. Бай грозит ему наказанием «отрубить голову», если он не вернет стадо. Егет справ­ ляется с заданием и получает за работу коня, который помогает ему добыть душу дэва. Угроза «отрубить голову» встречается в сказках часто, но положительный герой обычно избегает этой казни, а отри­

115

цательный персонаж иногда подвергается такому наказанию-казни, о чем еще будет сказано. В сказке «Сафар» [Сказки-1. № 95] одноименный герой, нарушив запрет жены «не говорить никому, что вещи сделаны ее рукой», попа­ дает под арест царя, который впоследствии под угрозами «отобрания жены» и смертной казни заставляет егета добыть такие диковинки, как три диких коня, затем «белмәйем - ниҙе, алып кил шуны» («при­ нести то, не знаю что») [Сказки-1. С. 286]. Здесь одно наказание постоянный страх потерять жену и второе - пройти трудное испыта­ ние при выполнении условий царя. Такие же наказания ждут героинь сказок «Бык» [Сказки-1. № 83] и «Змей-батыр» [Сказки-1. № 86], которые сожгли шкуры своих мужей без разрешения. А героя сказки «Волшебный перстень» [Сказки-1. № 41] чуть не задушила сестра спутника, который привел его к себе и предупредил: «Минең бик матур кәрендәштәрем бар. Алдыңа килеп торорҙар, теймә уларға» («У меня есть красивые сестры. Они предстанут перед тобой, ты до них не дотрагивайся») [Сказки-1. С. 104]. Нарушивший запрет егет чуть не поплатился жизнью. Еще в одной сказке («Биранхылыу - дочь бире») [Сказки-1. № 52] старик нарушает запрет хана «открывать сундук на полпути» и тоже наказывается: должен отдать сына на службу волку. Его, в свою очередь, тоже ждет наказание в виде попадания в комна­ ту одноногих, одноглазых, одноруких, если он не выполнит условие и не привезет дочь царя Бире. Наблюдаются в башкирских волшебных сказках и другие разно­ видности мотива наказания. Герой сказки подвергается изгнанию за пренебрежение дружбой и невыполнение обещания [Сказки-1. № 39], из-за зависти к его мастерству метко стрелять [Сказки-1. № 42]; ос­ тается один за то, что: не выполняет условие жены [Сказки-1. № 40]; грубо разговаривал с дэвом (последний похищ ает сестру героя) [Сказки-1. № 43]; доверился жене, а та его предала [Сказки-1. № 4 2 ]. Из-за предательства жены расплачивается своей жизнью (временно. - X. Г.) и герой сказки «Умыс» [Сказки-1. № 48]: жена меняет его волшебные вещи на простые. На вопрос ее любовника, какой смертью хочет умереть Умыс, он отвечает: «Кәүҙәмде быу­ ын-быуынымдан тураклап, ак укаға төрөп тегегеҙ ҙә эйәремдең канъяғаһына бәйләп ебәрегеҙ. Атым тыуған илемә алып кайтыр, туғандарым, ағай-энеләрем һөйәгемде тәрбиәләп күмер» («Тело мое разрежьте на куски, заверните в белый саван, зашейте и, привязав 116

саван к тороке седла, отпустите коня. Конь привезет в родимую сто­ ронку, а родственники меня похоронят») [Сказки-1. С. 133]. Преда­ ют своих мужей и героини сказок «Птица Хумай», «Унтер-офицер» [Сказки-2. № 29, 30]. За это они наказываются превращением в осла в первой, в козу во второй сказке, затем, после длительных страда­ ний, мужья их прощают и возвращают прежний облик. Двойному на­ казанию подвергается героиня сказки «М әкерле еңгә» [Сказки-1. № 105] («Коварная сноха»): по навету жены брат отрубает обе руки сестре-красавице и выгоняет из дома. Второй раз сноха подменива­ ет письмо царевича, и девушка изгоняется из дворца его родителя­ ми. Предают героя сказки «Таз-батыр» [Сказки-2. № 8] старшие бра­ тья - душат брата вожжами, достают из его кармана исцеляющую воду и отправляются домой. Обычно в волшебных сказках физичес­ кая расправа-казнь происходит с отрицательными персонажами, а по­ ложительный герой редко попадает в такую ситуацию и/или волшеб­ ный помощник его исцеляет. Жертвой обмана становятся героини сказок «Туғыҙ улан» («Де­ вять царевичей»), «Етем ҡыҙ менән мулла» («Девушка-сирота и мул­ ла»), «Инә арыҫлан» («Львица») [Сказки-2. № 46-48], которые под­ вергаются незаслуженному наказанию: «ҡатынды һигеҙ эт балаһы менән һыуға ағыҙырға» [Сказки-2. С. 271] («женщину с восемью щенятами (замуровать в бочку. - X. Г.) бросить в реку»), «сихырсы ҡарсыҡ ҡатынды эткә әйләндерә» [Сказки-2. С. 275] («колдунья пре­ вращает женщину в собаку»); «Батша, инәһенә ышанып, ҡатынына ике балаһын күтәртеп, ҡара урманға алып барып ташларға ҡуша» («Царь, поверив словам своей матери, велит отвезти жену с двумя сыновьями в лес и оставить там») [Сказки-2. С. 276]. В первых двух сказках подруги/старшая жена царя подменивают новорожденных щенятами. В третьей сказке свекровь несправедливо обвиняет неве­ стку в измене мужу. В другой башкирской сказке «Батшаның өс ҡаты­ ны» («Три жены царя») [Сказки-1. № 102], родившую якобы щенят жену царь: «...аҙбар бағанаһына ҡаҙаҡлатып ҡуйҙы, ҡоро һөлдәгә ҡалғас ҡына алып ырғытырға бойорҙо, ти» («...велел прибить гвоздя­ ми к столбу двора, а когда от нее останется только скелет, выбро­ сить») [Сказки-1. С. 308]. Незаслуженно жестоко наказываются изза предательства близких также героини аналогичных сказок «Көнһы­ лыу» (имя девушки. - X. Г.), «Ҡара көсөк» («Черный щенок») [Сказ­ 117

ки-1. № 103, 104] и сказка «М әкерле еңгә» [Сказки-1. № 105], в которой брат отрубает сестре обе руки. Как видно из примеров, герой волшебной сказки подвергается наказанию - моральному - в виде временной потери близкого чело­ века, и - физическому - в виде выполнения трудных заданий против­ ника. Иногда героя ждет физическая расправа: дэв кнутом избивает Нурхутдина, обернувшегося конем [Сказки-1. С. 179], держит его на привязи в неудобном положении [Сказки-1. С. 179, 181], за то, что он, несмотря на запрет дэва, оборачивался в коня; брат отрубает сестре руки [Сказки-1. С. 321]. В единственной сказке герой погибает от укуса змей из-за того, что нарушает завет отца [Сказки-1. С. 270], а в других сказках наказание смертью остается только угрозой типа «башыңды киҫәм» («отрублю голову») [Сказки-1. С. 120, 278; Сказки-2. С. 26, 45, 85], «уртаға өҙөп ҡабыр инем» («проглотил бы») [Сказки-1. С. 116, 167, 246], «тонсоғоп үләһең» («погибнешь от нехватки возду­ ха») [С казки-1. С. 171], «и л -й о р то ң а донъя ү ртәй торған ут яуҙырасаҡмын» («в твое хозяйство огонь пошлю, останется только пепел») [Сказки-2. С. 78], «мине энә менән тунатып үлтерәсәк» («игол­ кой кожу сдеру»), «ҡырҡ уҡсы килтерегеҙ. Уҡ менән атып, бынау баш эймәҫ бәндәнең күкрәген иләк һымаҡ итеп тишекләп бөтөртөгөҙ, кәүҙәһен эткә ташлатығыҙ» («приведите сорок стрелков. Пусть они своими стрелами превратят грудь упрямца в сито, а тело его отдайте собакам») [Сказки-2. С. 202, 204 ], «дүрт һанын дүрткә өҙөп күмергә» («четвертовать») [Сказки-2. С. 18]. Отмеченный выше вид наказания - изгнание - встречается в сказках тоже часто. Наказанный должен покинуть место своего про­ живания и уйти в другое царство [Сказки-2. № 4, 35], лес [Сказки-2. № 1, 48, 51], это «место, о котором никто не слышал, никто не видел» [Сказки-2. № 27], или в далекое место [Сказки-2. № 30], или он дол­ жен быть оставленным в горах [Сказки-2. № 29], или быть просто изгнанным [Сказки-2. № 53, 57]. «Лес в контексте “сказки” и “обря­ да” отмечается как загробный мир по отношению к земному» [Лотман, 1973. С. 18]. Значит, не только лес, но и остальные места, куда герой уходит, должны быть восприняты как загробный мир. Совсем другая картина вырисовывается по отношению к отрица­ тельным персонажам волш ебной сказки. Во-первых, отсутствует моральное наказание; во-вторых, за злодеяния и обман они всегда караются смертью. 118

Прежде всего отметим, что в волшебной сказке существует фор­ мула: «Тебе 12 кобыл надо или 12 саженей дров? / Тебе 9 яловых кобыл надо или 9 возов дров?». Исходя из ответа, решается способ казни: если персонаж просит кобыл, то его привязывают к хвостам кобыл, если дрова, то его сжигают. В сказке «Тысячелетний» [Сказки-1. № 89] нарушена названная формула, т. е. отсутствует традиционный вопрос, но способ наказания совпадает: старик привязывает старуху к хвосту кобылы, тридцать лет ходившей яловой. В сказке «Живой труп» [Сказки-2. № 13] генерала привязывают к хвосту коня и таска­ ют по земле за обман. Также популярен способ казни через сожже­ ние. В башкирских волшебных сказках сожжением казнят не только нечистую силу - Юху [Сказки-1. № 90, 91], но и, например, женузлодейку [Сказки-1. № 79, 101, 104], мать-предательницу [Сказки-2. № 40]. Сожжение тоже является «способом приобщения к иным ми­ рам» [Косарев, 2000. С. 49]. В ряде сказок противник героя, обернувшись петухом или кури­ цей, пытается убить героя, но погибает сам, т. е. «крупинка пшена превратилась в беркута и оторвала голову петуха» [Сказки-1. № 54], «в этот момент девушка резко превращается в человека и начинает выщипывать перья петуха» [Сказки-1. № 55], «ханская дочь схваты­ вает саблю, висевшую на стене, и отрубает голову петуха» [Сказки-1. № 59], «петух превращается в егета и убивает курицу» [Сказки-1. № 60]. Рубят саблей виноватых и другие персонажи башкирской вол­ шебной сказки: «Егет отрубил саблей голову гифрита, а тело его раз­ рубил на куски» [Сказки-1. № 67], «две жены Плешивого саблей раз­ рубили золовку-людоедку на 99 частей» [Сказки-1. № 68]. В некото­ рых сказках способ казни не называется: либо «язалап үлтерәләр» («казнят») - «Злую жену и ее дочь царь велел казнить» [Сказки-1. № 73]; «Егет казнил Карагыз и ее мать, подменивших детей щенка­ ми» [Сказки-1. № 103], либо избивают до смерти [Сказки-1. № 66], либо стреляют из лука [Сказки-1. № 75], либо персонаж погибает от укуса змей [Сказки-1. № 80, 81] или неизвестного насекомого [Сказ­ ки-1. № 94], либо от внезапного сильного удара [Сказки-1. № 84, 91; Сказки-2. № 42], либо кидают в реку [Сказки-2. № 46], либо превра­ щается в камень [Сказки-1. № 77]. Многие отрицательные персона­ жи волшебной сказки наказываются смертью за обман. Виды казни повторяются: убивают ударом [Сказки-2. № 15], отрубают голову 119

[Сказки-2. № 16], привязывают к хвостам кобыл [Сказки-2. № 13], на растерзание зверям отдают батыра/царя [Сказки-2. № 28]. Только два случая обнаружены в репертуаре башкирской волшеб­ ной сказки, когда жены изгоняются из дома за обман [Сказки-1. № 78, 102], в одном случае бросают в каменную тюрьму [Сказки-2. № 22], во всех остальных, как уже было отмечено выше, отрицательный персонаж наказывается смертью. Интересны также отрывки из сказок, в которых определяется вид казни провинившемуся. Например, в сказке «Таз-батыр» [Сказки-2. С. 75] герой заявляет братьям: «Я не собираюсь вас судить. Суд будет в нашей стране». Когда Таз спросил у народа: «Какое наказа­ ние дадим этим негодяям?», в толпе кричали: «Задушить вожжами!», «Живьем замуровать в каменную трубу!», «Четвертовать!», «Про­ гнать!», то есть, как правильно утверждает М. Ф. Косарев: «...круг средств, обеспечивающих попадание в иные пространства, был шире и разнообразнее» [Косарев, 2000. С. 50]. В сказке «Егет-охотник» ге­ рой просит народ решить, как наказать обманщика и вора, который оказался визирем царя. Народ кричит: «Повесить его!». В некоторых сказках дается описание казни. Так, например, в сказке «Таз-батыр» по воле братьев героя на полтора месяца сажа­ ют под стражу. Позже придумывают другую казнь: посреди большой площади строят из камня большую трубу, посреди трубы оставляют место для Таза и замуровывают его внутри. По наблюдениям М. Ф. Ко­ сарева: «Втыкание в землю необходимо рассматривать как разно­ видность зарывания. Этот обычай мог появиться в неолите, а то и в конце мезолита (около V II-V I тыс. до н. э.), о чем говорят известные для тех времен случаи вертикального захоронения людей (...погребе­ ние пеган на Южном Урале...) [Косарев, 2000. С. 43-44]. А в сказке «Златохвостый-Серебряногривый» [Сказки-2. С. 26]. «Идет подготовка к казни царя...Принесли плаху и секиру. Голову потерявшего сознание царя положили на плаху. Палачу в руки дали секиру. Когда он поднял секиру, чтобы отрубить голову царя, младшая царевна упала к ногам Кидраса со словами: “Не убивай моего отца, ради меня пощади его!”» В данном случае по эстетике сказки царь должен быть прощен, он не злодей, всего лишь жертва обстоятельства - в его царстве нашлись якобы провинившиеся два солдата. Подобная казнь имеет место и в сказке «Абдулла и сапожник» [Сказки-2. С. 295]: Абдуллу повезли в лес на казнь. Палач секирой отрубил голову Абдуллы и оставил его 120

там. Сапожник положил на грудь Абдуллы бумагу, переданную ему заранее, и исцелил друга. А над настоящими злодеями в сказке казнь совершается, как видно из предыдущих примеров, окончательно. Невозможно обойти еще один момент. В ряде башкирских вол­ шебных сказок герой по просьбе царя или добывает диковинку, или воюет и побеждает вражеское войско, а старшие зятья царя «покупа­ ют» эту заслугу: один свой палец отрубил и отдал [Сказки-2. С. 38], другой разрешил прижигать раскаленным кольцом клеймо на своей спине [Сказки-2. С. 39], третий - со спины кожу срезать на ремень [Сказки-2. С. 40, 49] и т. п. Семантическое назначение этого мотива проясняется так: чужую славу нельзя присваивать, правда все равно всплывет наружу. Привлекают внимание и следующие примеры. В двух сказках [Сказки-2. С. 50, 52] хан/ханский начальник пытаются избавиться от героя способом казни: сжиганием и отрубанием головы. Происходит исцеление героев, и они казнят своего врага точно такой же казнью, какую применили по отношению к ним. Таким образом, анализ материала показал насколько богат и раз­ нообразен мир волш ебной сказки. В данном случае это прослежива­ ется через мотив наказания. Исследователями В. Я. Проппом [2000. С. 8-18], А. К. Салминым [1994. С. 187-188], С. В. Дмитриевым [1990, С. 12-18] и други­ ми неоднократно отмечалось, что исторические корни многих моти­ вов волшебной сказки уходят в этнографическую действительность, несмотря на то, что не всегда может быть указана его конкретная этнографическая основа. В нашем случае почти все выявленные виды казни сказочных персонажей имеют реальную почву, однако они подчинены основно­ му содержанию сказки. Как отмечает А. К. Салмин: «...важно выяс­ нить - в каких соотношениях находятся повествовательные жанры и обряды, каковы их отношения с реальной жизнью народа». Но это уже тема других исследований, и, как верно отметил В. Я. Пропп: «Здесь возможны случаи, когда первоначальная основа обряда на­ столько затемнена, что данный обряд требует специального изучения. Но это - дело уже не фольклориста, а этнографа. Фольклорист вправе, установив связь между сказкой и обрядом, в иных случаях отказаться от изучения еще и обряда - это завело бы его слишком далеко» [Пропп, 2000. С. 12]. 121

4.5. Способы исцеления в башкирских народных сказках Целительная магия башкир отражена в разных фольклорных жан­ рах, но особенно ярко и многогранно - в сказках. Главная мечта всех людей - крепкое здоровье и долголетие призвана материализоваться через имена-обереги сказочных персо­ нажей: имя Умурзак-батыр означает «долгоживущий», Алпамыша, Биктимер, Кагарман, Тимербулат, Тимерхан - прочность и долговеч­ ность, как у металла, силу, богатырство. Герои сказок верили, что все болезни излечимы, только надо най­ ти надлежащее лекарство. В репертуаре башкирской народной сказ­ ки встречается немало сюжетов, в которых обнаруживаются эпизо­ ды исцеления, мотивы поиска лечебных средств для лечения забо­ левшей матери, отца, царевны, царя и т. д. Так, в сказке «Таҙ-батыр» [Сказки-2. С. 62] говорится: «Улар үлеү белмәй, гел генә һау-сәләмәт йәшәү хаҡында хыялланғандар. Ауырып киткән саҡтарында бер-береһен ҡарап, үҙ белдектәренсә дауалап, тиҙерәк аяҡҡа баҫтырырға тырышҡандар» («Они (старик и старуха. - X. Г ) мечтали всегда жить здоровыми, не зная смерти. Если заболевали, ухаживали друг за дру­ гом, лечили, как умеют, и старались быстрее встать на ноги»). В сказке «Искатели лекарства» [БНТ, 1988. С. 272] три сына ста­ рика отправляются искать лекарство для возвращения зрения соста­ рившегося и ослепшего отца. После долгих мытарств, схваток с дэвами, младший сын добывает снадобье для глаз (в том царстве были снадобья от всех болезней), возвращается домой и вылечивает отца. «Сказки о посещении иного мира в поисках лекарства для больного отца героя...восходят к мифам и легендам о поисках шаманом ис­ чезнувшей души», - считает Е. М. Мелетинский [Мелетинский, 2000. С. 49]. В сказке «Гайнизар и Етемъяр» [БНТ, 1988. С. 122] дочь дэва дает почти ослепшему Г айнизару какое-то лекарство, и зрение воз­ вращается к нему. А в сказке «Тимерхан» [БНТ, 1988. С. 186] герой возвращает зрение родителям целебным жиром из тела колдуньи Уткуз. Отсутствие зрения в вышеупомянутых сказках указывает на возраст персонажа. Старики прожили такую долгую жизнь, что со­ старились и ослепли. Но в народной сказке часто встречаются моти­ вы наказания героя или расправы с ним способом выкалывания глаз. 122

В сказке «Хылубика и Яркай» мать сыну, в «Юлдыбай-батыр» [Сказ­ ки-2. С. 259] колдунья девушке выкалывают глаза. В некоторых сказ­ ках [БНТ, 1988. С. 186; Сказки-1. С. 326] царь-захватчик или нечистая сила ослепляют близких героя. Потеря зрения для человека - самое большое несчастье, поэтому в сказках нашла отражение мечта о воз­ вращении зрения. В одной чувашской сказке [Чувашские легенды и сказки. С. 71] «на выросшую траву три утра подряд падает роса, сле­ пую царевну три утра водят на траву, собирают с нее в чашу росу и той росой обмывают ее глаза», т. е. вода (роса) тоже выполняет фун­ кцию возвращения зрения. Утренняя роса в лечебных целях исполь­ зуется и у башкир [Хусаинова, 2004. С. 113]. Народ считал, что вода имеет исцеляющее свойство, но не вся­ кая, а взятая «оттуда», т. е. из тридесятого царства (по В. Я. Проппу) [Пропп, 2000. С. 166], а в башкирской сказке ее обычно приносит герою ворона, символизирующая связь с потусторонним миром, только она может добыть нужную воду из определенного озера, родника. В сказке же «Таз-батыр» [БНТ, 1976. С. 62] живую воду добывает сам герой, хозяйкой воды является девушка, которая влюбляется в героя и дает воду, чтобы тот пошел домой, оживил умершую мать и вернулся к ней. Естественно, путь героя полон препятствий: его уби­ вают собственные братья, забирают живую воду и, добравшись до­ мой, дают отцу, который поит доставленной сыновьями водой стару­ ху; а умершего героя оживляет белобородый старик-доброжелатель, который советовал опасаться братьев. И в сказке «Три жены царя» [Сказки-1. С. 307] девушка дает джигиту живой воды, чтобы он исцелил свою мать. По В. Я. Проппу, есть вода живая и вода мертвая, и человек, ступивший на путь смер­ ти и желающий вернуться к жизни, пользуется обоими видами воды [Пропп, 2000. С. 168]. Подтверждает данный тезис сказка «Алтын алма» («Золотое яблоко») [Сказки-2. № 6], в которой убитого стар­ шими братьями героя волк-помощник оживляет с помощью мертвой и живой воды. Небезынтересен способ использования воды: «Бүре егеттең үңәсен тәүҙә үле һыу менән йыуа, шунан тере һыу ҡойоп, башын үңәсенә йәбештерә» («Волк сначала моет шею мертвой во­ дой, затем приставляет отрубленную голову и поливает живой во­ дой»). Оживляющей водой моют убитого дэвом героя его сестры с мужьями [Сказки-2. С. 91]. 123

В «Золотой рыбке» [БНТ, 1988. С. 114] женщина, превратившись в золотую птицу, заманивала батыров и питалась человечьим мясом. Джигит нашел ее, узнал, как оживить батыров. На углу дома женщи­ ны стояли две бочки воды. В одной - живая, в другой - мертвая вода. Она сказала: «Облей кости сначала мертвой водой, а затем живой». Таким же образом оживляет своего коня герой сказки «Зо­ лотое перо» [БНТ, 1988. С. 330]. Но в некоторых башкирских сказках («Три жены царя», «Таз-батыр», «Озеро счастья») упоминается только живая вода. Значит, в башкирской народной сказке не всегда требу­ ются оба вида воды - живой и мертвой, бывает достаточно только живой воды. В сказке «Храбрый малай» [БНТ, 1989. С. 107] вода выполняет исцеляющую функцию, но ее тоже нужно добыть. «Герой, случайно оказавшись во владениях царя чертей, узнает, что заболевшую ца­ ревну можно исцелить только волшебной водой, зачерпнутой под мо­ стом, где черепаха живет». Значит, в этой сказке снова волшебная вода, взятая «оттуда», выполняет исцеляющую функцию. Но «снача­ ла нужно убить охранника-змея, когда он спит», то есть, чтобы до­ быть чудесную воду, нужно преодолеть определенные препятствия. В сказке «Хылубика и Яркай» [Жили, говорят, богатыри. С. 492] вода выполняет функцию возвращения зрения. Во сне герою какой-то ста­ рик велит сделать 3 стрелы и стрелять. «Одна стрела упадет в коло­ дец, водой которого ты помоешь глаза и вернешь свое зрение», - го­ ворит он. То есть ослепшему герою опять нужна целебная вода из определенного колодца - «оттуда» - и добывает ее герой сам по под­ сказке неизвестного старика, появившегося во сне. В сказке «Коварная невестка» [Сказки-1. С. 320] вода тоже вы­ полняет исцеляющую функцию: безрукая женщина хочет пить воду, нечаянно роняет ребенка в озеро (т. е. ребенок попадает в подводное царство - мир мертвых), хочет вытащить ребенка, и в этот момент из озера вытаскивает ребенка на исцеленных руках. По эстетике сказ­ ки несправедливо наказанная или обиженная героиня всегда реаби­ литируется, и в данном случае народ на стороне несчастной женщи­ ны. Возможно, и вода в озере была волшебная, и, согласно сказочной традиции, незаслуженно страдавшая женщина не могла потерять ре­ бенка. Здесь для нас важно то, что исцелению рук способствовала вода. 124

В башкирских сказках иногда оживляющую функцию выполняет и людская кровь, вернее, детская. Так, в сказках «Каменное извая­ ние», «Туриян и Г алиян» для оживления друга и исцеления мачехи требуется кровь детей. По эпосу «Урал-батыр» и по сказкам нам знаком мотив потребления крови. Если в реальной жизни пьют кровь (не человеческую. - X. Г ) в лечебных целях, для профилактики ка­ ких-либо болезней, то в фольклоре потребление крови в первую оче­ редь связано с силой, т. е. к человеку переходит сила того зверя, чью кровь он пьет, но иногда кровь выполняет исцеляющую функцию, как в названных выше сказках. Потребление человеческой крови может быть и отголоском людского жертвоприношения. У башкир молочные продукты тоже считались целебными, и это нашло отражение в сказках. В сказке «Лебединое молоко» [Сказки-1. С. 145] заболевшему царю герой добывает лебединое молоко, а ге­ роиня сказки «Хылубика и Яркай» [Жили, говорят, богатыри. С. 484] просит сына достать молоко волка, медведя, льва. Распространен в башкирских народных сказках способ лечения огнем. Например, в сказке «Хылубика и Яркай» Хылубика видит, как змея притащила мертвую змею и бросила в огонь, а та ожила. Точно так же она кладет в огонь своего мертвого сына и тот тоже оживает. В данном случае огонь тоже выполняет исцеляющую функцию, хотя роль у него обычно очищающая. В сказке «Ьыу кыҙы» («Русалка») [Сказки-1. С. 216] героиня: «уны (ирен. - X. Г ) икмәк көрәгенә һалып, дөрләп янған мейескә ырғы­ та ла куя. Унан бер ус көл генә тороп к а л а .. .көлдө тап-таҙа яулыкка төрөп ала ла, капыл һауаға һибеп, боркотоп ебәрә, шунда у к карш ыһы на.. .ире килеп баҫа» («его (мужа) сажает на лопату [хлебную] и кидает в горящую печь, оставшийся пепел рассыпает и перед ней появляется здоровый муж») [Сказки-1. С. 216]. Аналогичным обра­ зом она оживляет мать и двух братьев мужа: «өй алдында ут яға ла иренең әсәһен дә, ике ағаһын да шул утка ырғыта. Тегеләр янып бөтәләр. Көлдәре генә кала. Ҡатын көлдө яулығына төрөп ала ла тирә яғына һибеп ебәрә - каршыға элеккесә һап-һау кәйнәһе менән ике кайнағаһы килеп баҫа» («возле дома разжигает костер и бросает туда ослепших, оглохших мать и двух братьев мужа, от тех остается только пепел, она берет пепел и сыплет вокруг, тогда перед ней появ­ ляются здоровые мать и братья мужа») [Сказки-1. С. 217]. Здесь

125

огонь явно сыграл очистительную функцию: сгорев в огне, герои из­ бавились от своих болезней и стали здоровыми. В 1999 году в Г афурийском районе у Киекбаевой М адины Нурмухаметовны был записан способ лечения от грыжи. Ребенка сажа­ ют на лопату [хлебную] и три раза суют в печь, после того, как испе­ кут хлеб. На вопрос «Зачем?» отвечает: «Быжығыма тығам» (три раза повторяет это выражение. - X. Г.). Таким образом, видимо, она сжигает болезнь, т. е. очищает ребенка. И в сказке «Күгөрсен» («Го­ лубица») [Сказки-1. № 74): «Күгөрсен өсөнең ҡыҙы, мендөр аҫтынан тупраҡ алып, утҡа һипкөн икөн... ҡыҙҙың көзө тауышы сығарыуы бөтөп киткөн» («Когда дочь голубицы, взяв под подушкой землю, бросает ее на огонь, к ней возвращ ается человеческий голос») [Сказки-1. С. 223]. Исцеляющее (оживляющее) свойство имеет в сказках яблоко предмет растительного происхождения. В сказке «Ахмет-жулик» [Сказки-2. № 17]: «Монгол батшаһының улы теге алмаһын еҫкөткөйне, ҡыҙ ырғып торҙо ла ултырҙы, ти» («Когда монгольский царевич дал девушке понюхать яблоко, она вскочила») [Сказки-2. С. 122], т. е. оживляет мертвого, в «Киизбай и царские дочери» [Сказки-2. № 18]: «Кейеҙбай.. .алмаһын киҫкелөй ҙө ҡыҙға ҡаптырып бөтөрө. Бер аҙҙан ҡыҙға хөл керө, күҙен аса, тағы бер аҙҙан тороп ултыра» («Киизбай разрезает яблоко на мелкие куски и кормит царевну. Через некоторое время девушка открывает глаза, встает») [Сказки-2. С. 135]. То же и в сказке «Хылубика и Яркай» [Сказки-2. № 40]: « ...у н ике башлы аждаһа ҡулында үҙе ауыҙға тамып торған алма бар...ш уны ашаһаң, йүнөлөһең...» («...у двенадцатиголового аждахи в саду растут ябло­ ки, которые сами тают во рту. Съев их можно выздороветь») [Сказ­ ки-2. С. 236]. В. Я. Пропп считает, что яблоко, как и вода, берется «оттуда» и выполняет исцеляющую функцию [Пропп, 2000. С. 167]. Продукты мясного происхождения тоже считались целебными. В некоторых башкирских сказках больному для исцеления требуется мясо, но мясо необычного зверя, птицы. Например, в сказке «Зла­ тохвостый и Серебряногривый» [БНТ, 1989. С. 33] герою приходится добыть для исцеления заболевшего тестя левое ребро сначала сто­ однолетней совы, которая обитает в дремучем лесу, второй раз - сто­ семилетней совы. В сказке «Убыр-эбей» [БНТ, 1989. С. 92] знахарка говорит: «У вас есть белая козочка, если съесть ее сердце, то сразу же выздоровеешь». 126

В сказке «Бурая корова» [БНТ, 1989. С. 186] мачеха уверена, что выздоровеет, если съест сердце коровы. В одной татарской сказке [ТНТ, 1978. №4] царские зятья добывают для тестя целебные пе­ чень и сердце чудесного лебедя, а в казахской сказке [Казахские народные сказки, 1952. С. 199] - «надо поймать двух красных гусей с золотыми перьями и кормить хана гусятиной». Так, перечисленные выше вода, молоко, яблоко и мясо, являясь продуктами питания, а также кровь в народной сказке обладают вол­ шебным свойством исцеления. Этим свойством наделяются в сказ­ ке «Г айнизар и Етемъяр» [БНТ, 1988. № 16] три палочки: когда полу­ человек касается медной, серебряной, золотой палками мертвых Гайнизара и его жены, те встают на ноги. Не чужды башкирской сказке и магические способы лечения. В сказке «Сын Акхана и дочь Карахана» [Сказки-2. № 41] Карахан зарезал внука и свалил вину на дочь. Она изгоняется из дома. Бродит и видит: «... бер йылан үлгән йыланды йөкмәп килә...йылан бер түңгәкте өс урағайны, икәү булып китте лә барҙылар» ( « .з м е й тащит мертво­ го з м е я .з м е я делает три круга вокруг пня, и мертвая змея ожива­ ет») [Сказки-2. С. 247]. Женщина с умершим ребенком на руках, на­ блюдавшая за змеями, таким же способом оживила своего ребенка. А в калмыцкой сказке «младший брат при падении получает тяжелое увечье и излечивается чудесной травой, которую он находит, наблю­ дая за мышью, быстро восстанавливающей с помощью травы даже оторванные конечности или части своего тела» [Джимгиров, 1970. С. 36]. Действительно, «в сказке хранятся мотивы и сюжеты, общие мно­ гим народам, а чаще всего - человечеству в целом» [Там же. С. 19]. Круг - модель обращения и контакта с небесными сверхъесте­ ственными силами. В приведенном примере змей оживляет мертво­ го змея, волоча его вокруг пня три раза. В сказках имеет место также лечение дыханием, которое, види­ мо, идет от ислама. Люди верили в то, что муллы могут вылечить больного своим дыханием и молитвой. Муллы в основном лечили дыханием, как в сказке «Арпа-батыр» [БНТ, 1988. №10]. «Я - мулла, лечу: дую на больных и они выздоравливают». Или в сказке «Байс­ кая дочь и Плешивый» [Сказки-1. № 47] герой убеждает бая в том, что его дочери «көслө им кәрәк, аулаҡ өйҙә өшкөрөргә кәрәк» («уси­ ленное лечение нужно: читать молитву и дуть на нее, при этом в доме кроме нас никого не должно быть») [Сказки-1. С. 128]. 127

Встречаются в башкирских народных сказках и рациональные методы лечения. Например, в сказке «Батша улы» («Царский сын») [Сказки-2. №11]: «Музыка тауышына бөтә үлгән кешеләр терелеп, тороп ултырғандар» («Музыка оживила всех покойников») [Сказки-2. С. 90], в сказке «Дандан-батыр» [Жили, говорят, богатыри. С. 523] герой находит дерево, на котором обнаруживает надпись: «Кем дә кем ошо ағастың япрағын алып яралы ерен ыуа, яраһы уңала. Бо­ тағынан яһалған уҡ атылһа, бөтә сихыр юғала» («Кто потрет рану листьями этого дерева, рана заживет. Если сделать лук из веток это­ го дерева и стрелять, от порчи можно вылечиться») [Жили, говорят богатыри. С. 527]. Листьями дерева Дандан исцеляет от ран гигант­ скую птицу Семург. В сказке «Акъял-батыр» [БНТ, 1988. №12] Ур­ ман-батыр отрезал полоску войлока, подпалил ее и прижег рану, и т. д., в сказке «Таз-батыр» [БНТ, 1988. № 49] герой вырывает ране­ ного царя из лап тигра, убивает зверя, сдирает с него шкуру и закры­ вает ею рану царя. Помимо рационального и магического способов лечения болез­ ней существует и иной способ - «ҡот ҡойоу» (отливание). Названным приемом лечили испуг [Минибаева, 2002. С. 179]. Нами выявлена только одна сказка, где упоминается названный способ лечения. Это сказка «Ханай-батыр» [Жили, говорят, богатыри. С. 455-462], в кото­ рой старик: «... һыулы тузыйға балсыҡ һалып ебәрһә, күкле-йәшелле булып сытырлап ҡуйған ... йәшендән ҡурҡҡан икән» («...когда отлив­ шееся олово положил в сосуд, издавался звук треска.. .по тому реши­ ли, что Ульмасбай заболел оттого, что испугался молнии») [Жили, говорят, богатыри. С. 456]. Таким образом, в башкирских народных сказках обнаруживаются многообразные способы лечения болезней: во-первых, это волшебные продукты питания: вода, молоко, яблоко, мясо, а также кровь; во-вторых, огонь; в-третьих, магический способ: круг, дыхание и молитва; в-чет­ вертых, рациональный способ с помощью музыки, трав, шкуры зверя и т. д., и, наконец, способ «отливания кут» с целью возвращения силы души. Последние из них применяются в традиционной медицине баш­ кир и поныне. Однако для исцеления убитого героя всегда необходи­ ма живая вода. Мы выявили и рассмотрели пять сюжетообразующих мотивов башкирской волшебной сказки, расположив их в определенной после­ довательности. Мифологические мотивы, наиболее общие и широко 128

распространенные в волшебной сказке, являются одним из основных сюжетообразующих мотивов. Это мотивы, связанные с культом жи­ вотных, птиц, а также обрядами жертвоприношения, оживления ге­ роя способом облизывания зверей или нахождением предмета, в ко­ тором заключена душа джигита (нож или сабля, брошенная в боль­ шую воду). К ним также относятся и этиологические мотивы о воз­ никновении гор, лесов, озер, как, например: «Где голова старухи кос­ нулась земли, появлялись горы, где касалась земли часть тела ниже талии со спины - озера», а соленое озеро возле современного города Магнитогорска - это слезы Красаты, персонажа сказки «Зайнулла и Красата». Выявлены также мотивы выбора судьбы, коня, спутника, дороги, подарка, жениха, невесты, царя и проиллюстрированы конкретными примерами. Скрытый тип мотива выбора обнаруживается в завязке волш ебной сказки, остальные - мотивы выбора открытого типа. Запрет также является одним из основных мотивов волшебной сказки. Главная особенность его: зачастую он нарушается, что спо­ собствует дальнейшему развитию сюжета. Традиционными запрета­ ми являются: «не выходить из дома», «не продавать коня с уздеч­ кой», «не останавливаться на ночлег в каком-то месте», «не трогать шкуру супруга» и т. п. Нарушение запрета обязательно приводит к наказанию. Ему под­ вергается в первую очередь главный герой, и его наказание заключа­ ется в выполнении следующих трудных заданий: добыть золотую птицу, найти и привезти лебединое, волчье молоко и т. п. Наказание отрицательных персонажей отличается. Они чаще подвергаются те­ лесному наказанию: сожжению, четвертованию, замурованию и т. д. Мотив исцеления героя разнообразен: с помощью живой воды, яблока, волшебной палки, облизыванием животных.

129

Глава У СРАВНИТЕЛЬНОЕ ИЗУЧЕНИЕ СКАЗОК РАЗНЫХ НАРОДОВ

21 января 1911 года на заседании Отделения этнографии ИРГО известный русский исследователь А. М. Смирнов выступил с докла­ дом на тему «Современное положение вопроса о русской народной сказке и задачи ее научной разработки» и обозначил главные задачи работы над русскими сказками, которые, на наш взгляд, актуальны и сегодня. Бесспорно, русская народная сказка изучена очень хорошо, однако сказки других народов России нуждаются в серьезных иссле­ дованиях. Среди обозначенных А. М. Смирновым задач наше вни­ мание привлекают следующие моменты, относящиеся к исследова­ телям сказки любого народа: «Эти требования...применимые одина­ ково к изучению сказок народностей...должны составлять основу в изучении сказок, быть отправным пунктом в ее частном исследова­ нии» [Смирнов, 1911. С. 374]: нужно привести в наличность, собрать по возможности весь имеющийся материал, до ничтожных с виду вариантов...; нужно весь материал тщательно систематизировать,...привести в порядок, чтобы облегчить работу исследователя, вынуж­ денного тратить массу труда и времени на разыскивание нужного материала; дать критическую оценку отдельных вариантов, счита­ ясь с записью их, конструкцией изложения, сплетенностью мотивов,...а также дать сравнительную характеристику; составить каталог тем сказочных сюжетов в целях выяснения национальных и между­ народных сюжетов сказки. Естественно, работа большая и не под силу не только одному или нескольким исследователям, здесь нужна целая научная школа и, возможно, прав А. М. Смирнов: «Должен быть образован при каком-либо научном учреждении... или Академии наук особый “сказочный отдел”» [Смирнов, 1911. С. 374]. Далее ученый считает нужным исследование какой-нибудь ска­ зочной темы и уверяет, что «такое исследование, в зависимости от 130

количества и качества вариантов, может дать богатейшую картину ме­ стной эволюции сказки, ее строения и тех местных особенностей, кото­ рыми так ценно всякое народное произведение» [Смирнов, 1911. С. 386]. В связи с этим рассмотрим пока известные публикации и записи вариантов сюжетов о мачехе и падчерице.

5.I. Башкирские сказки о мачехе и падчерице. Сказки о невинно гонимых При характеристике сюжетного состава башкирской волшебной сказки исследователями в первую очередь выделяются сказки о мачехе и падчерице [Мингажетдинов, 1976. С. 85-86]. Наличие боль­ шого количества записей сказок на этот сюжет - несомненное сви­ детельство активного бытования сказок данного цикла и их значения в репертуаре. Важно отметить, что башкирские сказки о мачехе и неродной дочери чаще всего рассказывают женщины (как раньше, так и сей­ час). Так, из восьми опубликованных только две сказки - «Күкен» («Кукушка») и «Үгөй ҡыҙ Г өлбикө» («Неродная дочь Гэлбике») - за­ писаны от мужчин [Сказки-1. С. 217, 237]. В целом самой ранней по времени является названная запись «Неродной дочери», относящая­ ся к 1939 году (Бурзянский район). После нее в 1956 году была за­ фиксирована в Мечетлинском районе сказка «Ишөле менөн Ьоябикө» («Ишэлэ и Хоябикэ») [Сказки-1. С. 242]. Основная масса записей от­ носится к 1960-1985 годам, однако во время экспедиций последних лет, несмотря на угасание бытования сказочной традиции, наиболь­ шее число зафиксированных нами сказок относится к сюжету «М а­ чеха и падчерица»: 2006 год в Бураевском районе (сильно разрушен­ ный вариант); 2009 год в Бурзянском районе (два варианта), 2010 год в Хайбуллинском районе, Курганской области. Из неопубликованных некоторые особенно интересны: «Үгөй өсө менөн үгөй ҡыҙ» («Мачеха и неродная дочь») [ФФ БГУ, ед. хр. 183, л. 98]; «Карауыҙ» («Карауыз») [ФФ БГУ, ед. хр. 141, л. 67]; «Үгөй өсө» («Неродная мать») (ФФ ИИЯЛ. Материалы экспедиции 1982 г. С. 3); «Хан улы Хөлмөнө» («Ханский сын Хэлмэнэ») (НА УНЦ РАН, ф. 3, оп. 47/2 1, л. 152). Они привлекаются нами в числе специально ото­ бранных из 179. 131

Башкирские записи: предварительная группировка. Нами учтена совокупность опубликованных и рукописных (архивных) текстов (включая собственные записи автора) башкирских волшебных ска­ зок цикла «Үгәй ҡыҙ менән үгәй әсә» (букв. «Чужая мать и чужая дочь»). Подчеркнем, что это буквальный перевод с башкирского сло­ ва, обозначающего падчерицу (имеется в виду для того, чтобы диф­ ференцировать персонажей русской и башкирской сказок с несколько отличаю щ им ся переводны м названием - «М ачеха и неродная дочь»). В фольклорном фонде Башгосуниверситета выявлено бо­ лее 106, в научном архиве Уфимского научного центра - 73 текста. Варианты сюжетов о мачехе и неродной дочери имеются также в фольклорных фондах Стерлитамакского и Бирского пединститутов. К сожалению, ни в одном из них звукозаписи сказок не сохранились, не учитывая записей ХХ1 века, сданных в действующую при Инсти­ туте истории, языка и литературы УНЦ РАН лабораторию башкирс­ кого фольклора. В первой книге сказок свода «Башҡорт халыҡ ижады. Әкиәттәр» напечатано восемь сказок о мачехе и неродной дочери: «Күкен» («Ку­ кушка») - АТ 403 («Подмененная жена»)+ АТ 409 («Мать-рысь»); «Үгәй ҡыҙ» («Неродная дочь») - АТ 511 («Чудесная корова») + АТ 403 В («Под­ мененная жена»); «Ҡуңыр һыйыр» («Бурая корова») - АТ 511 («Чудес­ ная корова»); «Күк һыйыр» («Сивая корова») - АТ 511 («Чудесная коро­ ва») + АТ 510 («Золушка»); «Үгәй ҡыҙ менән бисура» («Неродная дочь и бисура»). Демоническое существо, приживающееся у одиноких лю­ дей. К мужчинам может прийти в облике красивой женщины (даже жены), к женщинам - в облике мужчины (мужа), к девушкам - в облике маленькой девочки, как в вышеназванной сказке, или седобородного старика - АТ 480 С («Мачеха и падчерица»); «Йомғаҡ» («Клу­ бок») —АТ 485 А («Мачеха и падчерица»); «Үгәй ҡыҙ Г өлбикә» («Не­ родная дочь Гэлбике») - АТ 480 («Мачеха и падчерица»); «Ишәле менән Ьоябикә» («Ишэле и Хоябикэ») - АТ 480 («Мачеха и падчери­ ца») [Сказки-1. С. 217, 224, 227, 228, 231, 234, 237, 242). Башкирские сказки о мачехе и неродной дочери в сюжетном пла­ не можно разделить на четыре группы: 1) неродной дочери (падчери­ це) помогает чудесная корова («Неродная дочь», «Сивая корова», «Карауыз», «Ханов сын Хэлмэнэ»); 2) мачеха посылает неродную дочь за клубком («Клубок», «Неродная дочь Гэлбике»); 3) мачеха посылает неродную дочь в баню на растерзание демоническим су­ 132

ществам («Неродная дочь и бисура», «Девушка, вышедшая замуж за сына батши (царя)»); 4) падчерице помогает чудесный горшок («Ишэлэ и Хоябикэ»); 5) сказки «Кукушка», «Неродная дочь и пти­ цы», «Умная девушка», в основном представленные единичными ва­ риантами и очень далекие по содержанию от перечисленных выше сказок, можно условно отнести к пятой группе. Конечно, сказка «Ку­ кушка» на сюжет А Т и 403 («Подмененная жена») - со сказками пер­ вой группы, но в них главный - мотив помощи чудесной коровы, а мотив «Подмененная жена» предстает как контаминированный; «Ку­ кушка» же главной сюжетной частью относится к типу А Ти 403 («Под­ мененная жена»). М. Х. Мингажетдинов отмечает, что «среди собственно волшеб­ ных сказок огромное место занимает сюжетный тип о молодых жен­ щинах, умеющих превращаться в птицу» [Мингажетдинов, 1976. С. 84]. В этом ряду он называет сказки «Күкен» («Кукушка») - мачеха с помощью колдуньи превращает неродную дочь в кукушку и после­ дняя улетает; «Күк һыйыр» («Сивая корова») - мачеха превращает неродную дочь в лебедя и, наконец, в «Бурой корове» - в голубку. М. Х. Мингажетдинов выделяет и другую подгруппу сказок о маче­ хе и падчерице, в которых падчерицу по велению мачехи отец отво­ зит в лес (в баню) - «Ишэле и Хоябике», «Неродная дочь и бисура». Исследователь упоминает также о наличии сказок типа «Иомгак» («Клубок»), в которых неродная дочь отправляется за клубком, выб­ рошенным мачехой, или в которых по велению мачехи падчерицу ре­ жут («Акыллы кыз». ФФ БашГУ, ед. хр. 172, Л. 73). Учитывая на­ блюдения М. Х. Мингажетдинова, мы делим башкирские сказки о мачехе и падчерице на следующие группы: 1) неродная дочь в пря­ мом смысле изгоняется из дома (вариации: «иди за клубком», «отве­ зи, старик, свою дочь в лес», «отведи свою дочь в баню») и возвра­ щается богатой (сказки «Клубок», «Неродная дочь и бисура», «Не­ родная дочь Гульбике», «Ишэле и Хоябике») и 2) от падчерицы из­ бавляются путем превращения ее в птицу (сказки «Кукушка», «Не­ родная дочь», «Сивая корова»). (Подобное разграничение в извест­ ной мере приемлемо и для русских сказок: «Морозко» (оба вариан­ та), «Дочь и падчерица», «Старуха-говоруха», «Кобиляча голова», «Баба Яга» (оба варианта), «Василиса Прекрасная» можно отнести в первую группу, а «Крошечку Хаврошечку» и «Буренушку» [Русские на­ родные сказки А. Н. Афанасьева. Т. 1. 1985. С. 113-132] - во вторую). 133

В сказках первой группы мачеха, преследующая неродную дочь, отсылает ее за клубком, в баню, в лес. Делая добрые дела, падчери­ ца добирается до дома старухи, которая награждает ее за труд, и возвращается домой. Родная дочь мачехи, совершая тот же путь, поступает неправильно и наказывается. Во второй группе сказок неродная дочь по велению неродной матери должна напрясть огромное количество пряжи, соткать ковер, отделить зерна проса от ячменных к ее приходу. Ее выручает вол­ шебный предмет или животное, с помощью которых неродная дочь (падчерица) попадает в гости, на сабантуй, и становится женой батши, батыра. Это две основные группы башкирских сказок о мачехе и неродной дочери. Есть еще варианты, стоящие особняком, например «Аҡыллы ҡыҙ» («Умная девушка») (ФФ БГУ, ед. хр. 172, л. 73), «Үгәй ҡыҙ менән Ҡоштар» («Неродная дочь и птицы») [ФФ ИИЯЛ УНЦ. Материалы экспедиции, 1986]. В последних мачеха или ее дочь убивают падчерицу. Во время академических экспедиций в 2006-2013 годах нами были осуществлены записи пяти текстов традиционных сказок о мачехе и падчерице, на которых мы довольно подробно остановились в I главе работы. Несмотря на то, что сюжеты знакомые, важно их бытование в наше время. По нашим наблюдениям, это наиболее устойчиво со­ хранившиеся сюжеты из репертуара башкирской народной волш еб­ ной сказки. С равнение баш кирских и вост очнославянских сю ж ет ов и версий. Один из первых исследователей сюжетов о мачехе и падче­ рице Р. М. Волков выделял у восточных славян пять типов сюжета о мачехе и падчерице: «Кобиляча голова», «Морозко», «Золушка», «Буренушка», «Мачеха, преследующая падчерицу из зависти к ее красо­ те». В сравнительном указателе восточнославянских сюжетов (СУС) дополнительно к этим называются еще три типа: АТ 313 Н («Бегство от ведьмы»), АТ 480 В («Василиса Прекрасная»), АТ 485 А («Маче­ ха и падчерица»). Из них первые два сюжета в башкирском реперту­ аре отсутствуют, а третий зафиксирован только дважды. Это сказки «Клубок» и «Неродная дочь Гэлбике», где падчерица идет за клуб­ ком (в восточнославянских сказках - за веретеном). Одним из самых распространенных у восточных славян Р. М. Вол­ ков считал сюжет про «Кобилячу голову». В своей работе ученый 134

рассмотрел пять украинских, четыре русских и три белорусских вер­ сии [Волков, 1924. С. 67-204]. По свидетельству Р. М. Волкова, в украинских сказках главный персонаж - «кобиляча голова», в бело­ русских и русских версиях - медведь. В башкирском фольклоре пря­ мых соответствий сюжету «Кобиляча голова» нами не выявлено. Тем не менее такую, например, сказку, как «Ишэлэ и Хоябикэ», к назван­ ному сюжету приближают мотивы увоза девушки в лес, мышь-по­ мощница, благополучный исход. В башкирской сказке к падчерице демоническое существо не приходит и не упоминается дочь мачехи. В башкирском репертуаре широко представлены сказки на сю­ жет А Ти 511 («Чудесная корова»), хорошо известный и восточносла­ вянскому фольклору (СУС, 51 1). Его варианты не сильно расходятся, в них имеются общие места. Для сравнения возьмем четыре текста: «Неродная дочь», «Сивая корова», «Карауыз», «Ханов сын Хэлмэнэ». В последних трех объявляется пир, где сын батши (царевич) или ба­ тыр (как в сказке «Сивая корова») должны выбирать невесту, что напоминает сюжет АТ 510 А («Золушка»). Корова выполняет трудные задания, даваемые неродной дочери: она заглатывает шерсть и вы­ пускает изо рта уже пряжу, съедает пшеницу, овес и выплевывает крупу («Ханов сын Хэлмэнэ»). В «Неродной дочери» корова велит падчерице сломать ей рога, при этом из одного рога вылетают воро­ бьи, из другого - жаворонки и перебирают пшено или пшеницу. В «Си­ вой корове» мачеха, оставляя падчерицу дома, не дает ей заданий, что не традиционно для данного сюжета. Стабильным остается глав­ ное - помощь коровы неродной дочери попасть на пир-сабантуй, где батыр выбирал себе невесту. Подняв голову к небу, корова мычит, и с неба падает одежда для девушки. Этот момент интересен и в сказке «Ханов сын Хэлмэнэ», где падчерица, входит в одно ухо коровы и выходит из другого уже красиво одетая (см. русскую сказку «Крошечка-Х аврош ечка»). В «Карауызе» одежду девушке добывает петух. В «Неродной дочери» своеобразен мотив гибели коровы: по настоянию мачехи ее режут. Из костей коровы вырастает яблоня (в других вариантах этот эпизод отсутствует, но он есть в русской сказ­ ке «Крошечка-Хаврошечка»). Все названные четыре текста контаминируются с сюжетом АТ 403В («Подмененная жена»). Можно пред­ полагать, что мотив подмены невесты имеет этнографическую ос­ нову - он связан с соответствующим ритуалом (перед началом свадь­ 135

бы жениху пытаются представить другую, подмененную невесту). Указанная контаминация известна и восточнославянской сказке, но встречается реже. Среди башкирских сказок о мачехе и неродной дочери имеет место вариант [ФФ БГУ, ед. хр. 162, л. 73], где мачеха велит заре­ зать саму падчерицу - мол, нечем накормить гостя. Кости она велит отдать собаке, но старик прячет их в дупле дерева. Кости девушки превращаются в птицу, которая роняет иглы в рот мачехе, смотрящей вверх на поющую птицу. Мачеха погибает. Еще один своеобразный мотив наказания мачехи содержится в другой башкирской версии сказки «Мачеха и неродная дочь»: ночью перышко растерзанной ма­ чехой птицы вырастает в длину, подобно аркану, и душит злодейку (ФФ БГУ, ед. хр. 183, л. 98). Сказка «Неродная дочь и птицы» уни­ кальна мотивом оживления птицами падчерицы, убитой ее сводными сестрами (ФФ ИИЯЛ. Мат. 1986 г.). Подобные варианты не отмечены в сказочном репертуаре вос­ точных славян, как и параллели к сюжету «Чудесный горшок», очень популярному у башкир (горшок добывает падчерице дом, пищу, одеж­ ду, жениха). Башкирские сказки «Неродная дочь и бисура (кикимора)» и «Не­ родная дочь, вышедшая замуж за сына батши (царя)» обнаружива­ ют близкие сюжетные параллели с восточнославянскими сказками, но вместе с тем содержат и специфические мотивы и образы. В них действие в основном происходит в бане; чтобы протянуть время до петухов, падчерица просит нечистую силу принести ей разные виды одежды (ср. русскую сказку «Тербень-тербень») [Лутовинова, 1993. С. 9]. Возможно, в этом сказалось взаимодействие русских и баш­ кирских сказочных традиций. Башкирские версии сказок «Ишэлэ и Хоябикэ», «Сивая корова», «Карауыз» на сюжеты «Морозко», «Золушка» совпадают с русскими только частично: общие в них - мотивы отправки в лес, смотрины невесты, узнавание по башмачку и т. д. Не распространы у башкир сказки на сюжет о мачехе, преследу­ ющей падчерицу из зависти к ее красоте (Р. М. Волковым они оцени­ вались как характерные для восточных славян). Единичная башкир­ ская запись такой сказки «Живое зеркало» (ФФ БГУ, ед. хр. 110. С. 277) скорее всего свидетельствует о русском влиянии. 136

В пяти башкирских сказках о мачехе и неродной дочери (Сказки-1. № 72, 76, 78; ФФ БГУ, ед. хр. 141, л. 67; НА УНЦ, ф. 3, оп. 47/2 1, л. 171) встречается мотив превращения падчерицы в птицу после рож­ дения ею ребенка. Л. Г. Бараг отмечает, что в славянском и в балтском фольклоре нет сказок о матери-птице - там речь идет о мате­ ри-рыси. Но образ матери, заколдованной и превращенной в птицу, характерен для башкирских, татарских, чувашских и сказок других народов Поволжья и Урала [Сказки-1. С. 356]. Р. М. Волковым от­ мечается такой мотив в русской сказке «Белая уточка» в сборнике А. Н. Афанасьева [Афанасьев-2. С. 258]. Специфичность башкирс­ кой интерпретации состоит в том, что героиня сказки превращается не в любую птицу, а только в ту, с которой у башкир связывались тотемистические представления (лебедь, кукушка). В связи с текстами, где перед нами уже предстает молодая мать, следует обратить внимание на существенное сюжетное своеобразие сказки, выступающее при этом: обычный «дозамужний» сюжет по­ лучает продолжение: падчерица становится женой батыра (сына батши), у нее рождается сын (как бы появляется уже третье поколение). Мачеха превращает молодую мать в птицу, а ее ребенка забирает и отдает своей дочери - см. сказки «Күкен» («Кукушка»), «Үгәй ҡыҙ» («Неродная дочь»), «Кук һыйыр» («Сивая корова») [Сказки-1. № 72, 76, 78], а также сказки «Карауыҙ» («Карауыз») (ФФ БГУ, ед. хр. 141, л. 67) и «Ханов сын Хэлмэнэ» (НА УНЦ, ф. 3, оп. 47/21, л. 171). В фи­ нале сказки неродная дочь принимает первоначальный облик, воз­ вращается к мужу и сыну, а родная дочь мачехи погибает. Специфична и башкирская сказка «Неродная дочь и птицы», запи­ санная в 1986 году Р. С. Сулеймановым в Кигинском районе Башкор­ тостана. В ней старик, как и положено в сказках на этот сюжет, отво­ зит дочь в лес, но там девушка попадает в дом двух птиц и живет у них. Соскучившись по родному дому, она возвращается, однако дочь мачехи убивает ее. Прилетают птицы и оживляют неродную дочь. Как уже было отмечено, в сказке «Мачеха и неродная дочь» пе­ рышко растерзанной мачехой птицы вырастает в длину, подобно ар­ кану, и душит мачеху. Наказание смертью или угроза смертью - тра­ диционный, но относительно поздний мотив фольклорного суда. Из одиннадцати исследованных вариантов в пяти злая мачеха наказы­ вается смертью: превращается в камень («Бурая корова»), сжигает­ ся стариком («Неродная дочь и бисура»), умирает от укуса змей 137

(«Клубок», «Неродная дочь Гэлбике»). В сказке «Карауыз» родную дочь мачехи привязывают к хвостам лошадей. Это тоже традицион­ ный для башкирских волшебных сказок (как, впрочем, и многих дру­ гих народов) вид наказания. А в сказке «Девушка, вышедшая замуж за сына батши» мачеху с ее дочкой сажают в тюрьму, что свиде­ тельствует о включении в традицию сказочного сюжета более по­ здних реалий, что вообще свойственно башкирской волш ебной сказ­ ке. (В записанной нами в 2012 году в Курганской области волшебной сказке «Музыкант» (см. Приложение) на сюжет А Т и 425А («Амур и Психея»), где жена сжигает собачью шкуру мужа-животного, «он, чтобы забыть жену, уходит в бизнес», как утверждал информант). Характерна для башкирских сказок дидактическая направленность: не делай зла другому, ибо это зло обернется против тебя самого. В сказке «Неродная дочь» девушка, доведенная до отчаяния издева­ тельствами мачехи, просит луну забрать ее к себе - здесь налицо сходство мотивов с легендой «Ай менән Зөһрә» («Луна и Зухра»). Восточнославянские и тюркские сказки о мачехе и падчерице. В сказочном репертуаре многих народов мира имеют место сюжеты о мачехе и падчерице, но у одних, например восточных славян, литов­ цев, башкир, узбеков и азербайджанцев, они встречаются чаще, а у некоторых (татар, туркменов, арабов, бенгальцев, финнов и т. д.) - реже. Если Р. М. Волков выделил у восточных славян пять типов сю­ жета о мачехе и падчерице: «Кобиляча голова», «Морозко», «Золуш­ ка», «Буренушка», «Мачеха, преследующая падчерицу из зависти к ее красоте», то в СУСе тоже отмечены пять основных типов назван­ ного сюжета: 403 («Подмененная жена»), 409 («Мать-рысь»), 480 («Мачеха и падчерица»), 510 («Золушка»), 511 («Чудесная корова») (но при этом отсутствует последний сюжет из группировки Р. М. Вол­ кова), а исследователь русской народной сказки Е. И. Лутовинова, изучавшая названные сюжеты, выделяет девять типов: «Морозко», «Двенадцать месяцев», «Кобилячья голова», «Испытание в лесной избушке», «На службе у колдуньи», «Гуси-лебеди», «Женская работа», «За огнем к Бабе Яге», «Тербень-Тербень» [Лутовинова, 1998. С. 71-72]. К удивлению, в русской сказочной традиции ею не отмечены сюжет­ ные типы «Золушка» и «Буренушка», имеющие место как у Р. М. Вол­ кова, так и в СУСе. Во всех трех классификациях в основном отмечены все сюжетные типы о мачехе и падчерице с небольшими отклонениями. У Е. И. Лу138

товиновой сюжетных типов кажется больше, но в СУСе они все рас­ положены в подтипах сюжетов 403 и 480. Многие из отмеченных в СУСе сюжетных типов о мачехе и пад­ черице представлены в сказочной традиции тюркских народов. Более того, у некоторых из них (башкир, татар, узбеков) выделяется сюжет­ ный тип А Ти 485А, у восточных славян - включенный в сюжетный тип А Т и 480. (Мы опираемся на изданные русскоязычные сборники сказок, кроме башкирского и татарского. - X. Г.). Так, у башкир вы­ явлены сюжеты на типы А Т и 511, АТ 480, А Т и 480С, А Т и 485А, А Т и 403В, А Т и 409, А Т и 510 [Сказки-1. № 72; 74; 76-82]. В репер­ туаре башкирской народной сказки обнаруживается большое коли­ чество сюжетов о чудесном горшке, помогающем падчерице, но ни в указателе международных сюжетов Аарне-Томпсона, ни в СУСе их параллели не отмечены. У татар нами выявлены два сюжетных типа: А Т и 480 и А Т и 485А [Татарское народное творчество, 1951. С. 461]; у узбеков, по нашим наблюдениям, существуют четыре сюжетных типа: А Т и 485А, А Т и 511, А Т и 510, А Т и 403 [Узбекские народные сказки, 1986. С. 199], но не выявлены типы А Т и 409 и А Т и 480. В то же время имеющий место в сказке «Две сестры» [Там же. С. 28] сюжетный тип, в котором грубый, неряшливый сын мачехи хочет жениться на падчерице, на наш взгляд, не имеет параллелей у других народов. В сюжетном репертуаре сказок туркменов нами отмечен один сюжетный тип сказок о мачехе и падчерице: А Т и 485А [Про­ данный сон, 1969. С. 92]. Из автореферата азербайджанской исследовательницы А. М. Али­ евой («Женские образы в азербайджанских сказках») мы знаем, что в репертуаре сказок азербайджанского народа зафиксировано пять сказок на сюжет о мачехе и падчерице: «Черная лошадь», «Искендер, знаток птичьего языка», «Красивая Фатьма», «Деревянный мяч», «Сиротка» [Алиева, 1992. С. 10-11]. По нашим наблюдениям, в репертуарах сказок тюркских народов (у башкир, узбеков, азербайджанцев) наибольшее распространение получили сюжеты о мачехе и падчерице. Сюжетные типы А Т и 403, А Т и 480, А Т и 510, А Т и 511 бытуют у многих народов. Реже встре­ чается, либо совсем отсутствует сюжетный тип А Т и 409, чаще у тюркских народов отмечается сюжетный тип А Т и 485А, а у рус­ ских - А Т и 480. В то же время у некоторых народов существуют сюжеты, не имеющие параллелей у других народов. Например, вос­ 139

точнославянский «Мачеха, преследующая падчерицу из зависти к ее красоте», башкирский «Чудесный горшок», узбекский «Неряшливый сын мачехи хочет жениться на падчерице» относятся к таким. Названные выше сюжетные типы в репертуаре сказок народов встречаются как в неконтаминированном, так и контаминированном виде. В этом случае следует обратить внимание на контаминацию сюжетов у разных народов. Так, у восточных славян контаминируются следующие сюжетные типы сказок о мачехе и падчерице: 403 и 511, 409 и 511, 480 и -480*, -480* и 510А, 510А и 511, 511 и 403, 511 и 409, 511 и 510А; у башкир: АТ403 и АТ409, АТ511 и АТ403, АТ511 и АТ510; у татар: АТ 480 и АТ 485А. Интересная контаминация наблю­ дается в узбекской сказке, где из пяти соединенных сюжетных типов четыре являются интересующими нас сюжетами: А Т и 485А, А Ти 511, А Т и 510, А Т и 403. Таким образом, изученный пока материал показывает, что конта­ минация сюжетов у разных народов внешне кажется схожей, т. е. со­ единяются одни и те же сюжетные типы. Но это предварительные выводы, которые могут быть уточнены при привлечении для иссле­ дования всей совокупности публикаций этих сказок. Ведь даже при разительном сходстве сюжетов в них имеют мес­ то отличительные моменты. Возьмем, к примеру, сказки на сюжет А Т и 511 («Чудесная корова»): русскую народную сказку «Крошечка-Хаврошечка» (АТи 511), украинскую «Мать-рысь» (АТи 511 + А Т и 403), башкирскую «Падчерица» (А Ти 511 + А Т и 403), узбекс­ кую «Дочь пастуха». Во всех этих сказках мачеха дает падчерице трудное задание: в русской - «пять пудов напрясть, наткать, побе­ лить, в трубы покатать», в украинской - «когда будет пасти волов, напрясть за день полмотка из конопли», в башкирской - «коноплю напрясть и белое полотно наткать», в узбекской - «пасти корову да напрясть ниток из хлопкового волокна». Во всех сказках сходно труд­ ное задание - напрясть пряжу и наткать полотно. Справиться с ним героине помогает корова. В русской сказке: «вылезет красная девица из ушка коровы - все готово: и наткано, и побелено, и покатано». В украинской: «посмотрит падчерица в левое ухо вола - а там коноп­ лю мнут, прядут, шьют, мотают, снуют. Заглянула в правое ухо - а там уже все готовое лежит - напрядено, пошито, смотано - все сло­ жено. Она взяла себе готовый полумоток и понесла домой». В баш­ кирской: «корова съела волокно и выплюнула белое полотно». В уз140

бекской: «скормила корову хлопком, а потом из ее вымени вытянула нитки и сматывала в клубок». Как видим, и в восточнославянских, и в тюркских сказках мачеха велит напрясть огромное количество пряжи и наткать полотна, но отличается способ помощи коровы. Если в восточнославянских пад­ черица либо влезает в ушко коровы, либо из уха коровы достает гото­ вую продукцию, то в тюркских - корова должна съесть волокно, потом либо через рот, либо через вымя выпустить нитки (полотно). В этом сюжетном типе внимание привлекает еще один момент: из захоро­ ненных останков коровы в русской и башкирской сказках вырастает яблоня, но яблоки с нее может сорвать только падчерица, а в узбек­ ской сказке останки коровы превращаются в нужные падчерице эле­ менты одежды: коровья шкура - в златотканную шубу; копыта - в сапожки, да такие красивые, словно лодочки; кровь - в шелковое пла­ тье; кости - в кораллы, алмазы и жемчуга. Теперь рассмотрим не менее распространенный сюжетный тип А Ти 480, особенно популярный у русских (в «Народных русских сказ­ ках А. Н. Афанасьева» опубликовано девять текстов на этот сюжет: № 95-99, 102-104, 113). В ней мачеха велит своему старику, то есть родному отцу падчерицы, увезти девушку в лес и оставить там. При­ каз мачехи выполняется и далее события развиваются в лесу: пад­ черица правильно ведет себя с Морозко или с Бабой Ягой и возвра­ щается домой с их подарками, а проделавшая путь падчерицы по велению матушки ее родная дочь погибает. Начала башкирской сказки «Ишяле и Суябика» и татарской «Падчерица» соответствуют сю­ жетному типу А Т и 480, то есть по велению мачехи в первой сказке старик, а во второй старший брат отвозят девушку в лес, но далее события развиваются по-другому. В первой сюжет о мачехе и пад­ черице контаминируется с топонимической легендой о происхожде­ нии названий речки и деревни, но чудесным помощником падчерицы является, как и в русской сказке, мышь [Русские народные сказки о мачехе и падчерице, 1993. № 21-37]. В татарской сказке «Падчери­ ца» на сюжетный тип А Т и 485А наблюдается часто встречающаяся в сказочной традиции народов контаминация двух сюжетных типов о мачехе и падчерице. В башкирской народной сказке «Падчерица и кикимора» на сюжет А Ти 480С, в которой падчерица, отправленная по настоянию мачехи в баню на растерзание демоническим существам, благодаря уму и догадливости не только дотягивает время до пер141

вых петухов и остается живой, но и, заставив кикимору таскать по одному элемент одежды, возвращается домой богатая. В ряде рус­ ских народных сказок на сюжет о мачехе и падчерице [Афанасьев-1. С. 118; Русские народные сказки о мачехе и падчерице, 1993. № 27, 31, 32, 36] к девушке в землянку в полночь вламывается медведь и заставляет играть с ним в жмурки. С помощью мыши, накормленной ею накануне, падчерица не дала себя поймать, за что медведь при­ вел ей стадо коней и подарил воз добра, а родную дочь мачехи, кото­ рая отказалась накормить мышь и не справилась с его заданием, медведь погубил. Целесообразно рассмотреть в этом ряду еще одну русскую народную сказку «Кобиляча голова» [Афанасьев-1. С. 119; Русские народные сказки о мачехе и падчерице, 1993. № 20], где пад­ черица выполняет все просьбы демонического существа - Кобилячи головы, затем по ее требованию влезает в ее правое ухо и вылезает из левого и оборачивается красавицей, тут же у нее появляются кони, коляска и лакеи. Иначе говоря, во всех этих сказках посланная на смерть падчерица возвращается домой богатой. У других народов параллели сюжета А Т и 480С пока не выявлены. Теперь обратим внимание на сюжетный тип А Т и 485А, который, как было указано выше, характерен для сказочной традиции тюркс­ ких народов. Сравнительное изучение башкирского, татарского, уз­ бекского и туркменского вариантов данного сюжета позволяет сде­ лать вывод, что сюжетная канва башкирской и татарской сказок во многом совпадают: падчерица идет за клубком пряжи; встречает пас­ тухов и помогает им, за что получает награду (в башкирской сказок гуся, овцу, корову и лошадь, в татарской - лошадь, корову и козу); попадает в дом к старухе, которая велит затопить баню и искупать ее, поискать в голове, танцевать. Убедившись в порядочности де­ вушки, в обеих сказках старуха возвращает ей клубок, награждает сундуком и отправляет ее домой. В туркменском варианте рассмат­ риваемого сюжетного типа падчерица идет не за клубком пряжи, а за унесшим ветром хлопком; во-вторых, здесь падчерица попадает пря­ мо в лачугу старухи-дэв и никакие пастухи ей не встречаются. Зато старуха-дэв дает ей почти такие же задания, как в башкирской и та­ тарской сказках: искать на голове, посмотреть порог лачуги, где были рассыпаны серебряные краны, но велит не танцевать, а отряхивать­ ся, проверяя таким образом порядочность девушки. Награда ее тоже своеобразная: она велит падчерице искупаться в реке, от чего де142

вушка становится очень красивой. Так, если башкирская и татарская старуха наградили падчерицу за честную службу платьями и драго­ ценностями, то туркменская - красотой. Значит, для туркменской девушки самое ценное богатство - это красота. Что касается узбек­ ской сказки «Дочь пастуха», то в ней обнаруживается только один эпизод интересующего нас сюжета (ветер уносит хлопок падчерицы и загоняет его в пещеру), и он полностью совпадает с туркменской. Необходимо отметить и то, что во всех версиях, кроме узбекской, родная дочь мачехи проделывает тот же путь, что и падчерица, но делает все наоборот и погибает. Невозможно обойти вниманием сюжет А Т и 403 («Подмененная невеста»), хотя он встречается реже и в ряду сюжетов о мачехе и падчерице в неконтаминированном виде не обнаруживается. У вос­ точных славян он по традиции контаминируется с сюжетным типом А Т и 511 («Чудесная корова») - это русская народная сказка «Буре­ нушка» [Афанасьев-1. С. 122]. У башкир интересующий нас сюжет­ ный тип тоже встречается в такой традиционной для восточносла­ вянской сказки контаминации в сказке «Падчерица» [Сказки-1. С. 224], но имеется также вариант, в котором сюжетный тип АТ 403 контаминируется с АТ 409 - это сказка «Кукушка» [Сказки-1. С. 217], а в сказке «Сивая корова» [Сказки-1. С. 228] наблюдается соединение трех сюжетных типов: А Т и 511, А Т и 510А и А Т и 403. Почти такая же контаминация и в узбекской сказке «Дочь пастуха». В русской народной сказке мачеха «оборачивает падчерицу гусынею, а свою дочь срядила Ивану-царевичу в жены» [Афанасьев-1. С. 123], в баш­ кирских: мачеха колдовством превращает падчерицу в птицу [Сказ­ ки-1. С. 226]; в кукушку [Сказки-1. С. 218], в лебедя [Сказки-1. С. 229], а в узбекской «подкралась (мачеха. - X. Г.) к падчерице, схватила ее, выколола оба глаза, отвезла девочку на болото, заросшее густым камышом, и там бросила, а свою дочь проводила во дворец» [Узбек­ ские народные сказки, 1986. С. 204]. Таким образом, в восточносла­ вянских и башкирских народных сказках подмена мачехой падчери­ цы происходит превращением последней в птицу, а в узбекской - из­ бавлением от падчерицы выкалыванием ее глаз. К сравнительному изучению сказок на сюжет «Мачеха и пад­ черица» (ATU 480А). Сюжетный тип А Т и 480А «Мачеха и падчери­ ца» довольно широко распространен у тюркоязычных народов Урала и Поволжья. Помимо текстов сказок родственных народов (башкир, 143

татар, туркменов, венгров), мы привлечем и более дальние паралле­ ли упоминаемого сюжета (чукотские и бенгальские). Сюжетная канва сказок типа А Т и 480А у всех перечисленных выше народов в основном совпадает: падчерица вынуждена поки­ нуть дом; по дороге она совершает добрые дела, за что получает подарки; попадает в дом старухи, которая заставляет девушку рабо­ тать на нее несколько дней; за добросовестную службу падчерица получает в подарок от старухи сундук; возвращается домой. Тот же путь проделывает родная дочь мачехи, но делает все наоборот и по­ гибает. Опубликованы две башкирские сказки на сюжет А Т и 480А «Клубок» и «Падчерица Гульбика» [Сказки-1. № 80, 81]. Сюжетная основа названных башкирской и татарской сказок «Падчерица» сходна, отличия - в деталях. Например, в первой башкирской сказке девуш­ ка сама должна выбрать сундук, который хочет получить, тогда как во второй башкирской и в татарской сказках старуха дает девушкам зеленый сундук, или в башкирской «Клубок» старуха делает падче­ рицу золотоволосой, что отсутствует в других вариантах. В туркменской сказке, как в башкирской и татарской, падчерица тоже должна выполнять трудные задания старухи. Только в туркмен­ ской сказке не было задания искупать ее в бане, девушек никто не встречал (имеются в виду собака или петух. - X. Г.), старуха одари­ ла падчерицу красотой, подсказав искупаться в одной речке. Интересна в плане сравнения с башкирской венгерская народная сказка «Мачеха». Профессор Дж. Г. Киекбаев, переведший венгерс­ кие сказки на башкирский, в предисловии к сборнику отметил, что «исторические корни общности башкирских и венгерских сказок ле­ жат в глубокой древности» [Киекбаев, 1963. С. 6]. Видимо, поэтому обнаруживается общность отдельных сюжетов, в том числе и рас­ сматриваемой в данном случае. Но обнаруживаются и существен­ ные различия. Например, венгерская падчерица помогает собаке, муравью и печке и получает от них подарки, которые помогут ей в будущем. Задание, выполняемое ею в доме старухи, заключается в уборке двенадцати комнат и соблюдении запрета входить в тринад­ цатую комнату. В венгерской сказке о возвращении девушек домой извещает не собака, как в башкирской и татарской сказках, а петух. В обеих сказках старуха ставит перед девушками два сундука: один внешне очень красивый, даже золотой, другой на вид неказистый, деревянный, даже с разбитыми уголками. Согласно эстетике сказки, 144

именно внешне плохой на вид предмет имеет стоящее содержимое. Поэтому в выбранных девушками плохих на внешний вид сундуках оказывается богатое приданое. В башкирской, туркменской, венгер­ ской сказках имеется вторая часть, в которой родная дочь проделы­ вает путь падчерицы, но делает все наоборот и погибает, и гибель во всех случаях одинакова - от укуса змеи, хотя в туркменской сказке старуха не дарит девушкам сундук. На наш взгляд, было бы интересным сравнение рассмотренных выше сказок родственных народов со сказками народов, отдаленных как территориально, так и по другим признакам. Так, чукотская сказ­ ка «Девочка Анкакванау» отчасти напоминает сюжет А Т и 480А. Главная героиня сказки тоже сирота, но не падчерица, и живет со старенькой бабушкой, поэтому добывание пищи на ее плечах. В по­ исках еды она попадает в дом старухи-людоедки, выполняет ее ус­ ловия: собирает съедобные корни и растения, сушит мясо и натапли­ вает жира столько, сколько велит старуха. За добросовестный труд девочка получает в подарок от людоедки маленький кожаный мешо­ чек с кусочками различного мяса - нерпы, моржа, кита, лахтака, бе­ луги - и наказ: по приходу домой выкопать ямы и разложить в каж­ дую из них по кусочку мяса. Девочка все сделала как надо и поутру обнаружила, что все десять ям набиты мясом и жиром морского зве­ ря. С тех пор они не голодали и жили в достатке. Как видно из содер­ жания сказки, она напоминает сюжет АТ 480А тремя основными моментами: девочка - сирота, нужда приводит ее в дом старухилюдоедки, она выполняет трудные задания старухи, за что получает не сундук с драгоценностями, а кожаный мешочек с кусочками мор­ ского зверя, гарантирующий им жизнь в достатке до конца их дней. В чукотской сказке, конечно, нет образов мачехи и ее родной дочери, поэтому сказка и не имеет продолжения. Теперь переключим внима­ ние на бенгальскую сказку, тоже отдаленно напоминающую интере­ сующий нас сюжет. Это сказка «Плешивая жена», в которой стар­ шая жена убегает из дома, не выдержав преследований младшей жены. По пути в лес, где она собиралась умереть с голоду, она дела­ ет добрые дела и попадает в шалаш святого мудреца, который велит женщине один раз окунуться в пруду, после чего женщина становится очень красивой. По велению старика женщина выбирает в его шала­ ше себе плетеную корзину попроще, в которой оказались золотые монеты, жемчуга и драгоценные камни, и возвращается домой. Млад­ 145

шая жена тоже попадает к старику, но вместо одного два раза ныря­ ет в пруд и становится безобразной, и она остается служанкой в своем доме. Как видим, бенгальская сказка ведет повествование по-своему, хотя, на первый взгляд кажется, что события развивают­ ся так же, как во всех сказках на названный сюжет. Таким образом, сравнительное изучение сказок разных народов на сюжет АТ 480А показало, что, несмотря на единую сюжетную канву, события в сказках у разных народов развиваются по-своему: в соответствии со своей системой образов, с деталями жизни и быта своего народа, и в то же время всегда есть единый подход в между­ народных сюжетах, когда вопрос касается общечеловеческих нрав­ ственных ценностей - доброты, трудолюбия, честности и порядочно­ сти. Изучение сюжетов о мачехе и падчерице в сказочном материале у восточных славян и тюрков показывает большое их сходство как на уровне сюжетов, так и на уровне системы образов, а выявленные отличительные моменты указывают на национальные особенности изучаемого материала. В сказочном репертуаре других восточных народов, судя по из­ данным на русском языке сборникам, сказки на названные выше сюжетные типы встречаются реже и сильно отличаются. Только их отдельные эпизоды, мотивы напоминают нам знакомые сюжеты. Например, в арабской сказке «Страус султана» [Арабские народные сказки, 1990. С. 167] неродная сестра (функцию мачехи здесь выпол­ няет неродная сестра. - X. Г., хотя Е. М. Мелетинский утверждает, что «в них наряду с мачехой обездоленной героиней является часто младшая жена» [Мелетинский, 2005. С. 174]) по веревке спускает девушку в дом злого мифического существа гуля с целью погубить (в башкирских, восточнославянских и текстах некоторых других наро­ дов падчерица изгоняется из дома мачехой). Во сне девушка видит покойную мать, которая учит дочь, как себя вести с гулем (в башкир­ ской же сказке обычно эту функцию выполняет чудесная корова). «Злоключение принца и принцессы» [Тибетские сказки, 1996. С. 116] напоминает сюжет АТ 510А, которому характерен мотив по­ терянного и случайно найденного предмета. Но в тибетской сказке речь идет не об обуви, как в западноевропейских вариантах, а о пер­ стне, который в самый раз придется девушке, и только она может стать женой принца. 146

Оригинальный вариант сюжетного типа АТ 480С выявлен среди сказок Бенгалии [Сказки и легенды Бенгалии, 1990. С. 69], где стар­ шая жена изгоняется из дома младшей (т. е. обездоленной героиней является старшая жена) и идет в лес умирать. По дороге она делает добрые дела и попадает в шалаш святого мудреца, который велит женщине искупаться в пруду. Ставшая красавицей женщина возвра­ щается домой с корзиной драгоценных камней, да вдобавок ее на­ граждают бык, банановое дерево, хлопчатник. Захотевшая стать кра­ сивой младшая жена не оказывает услуги встречавшимся на ее пути быку, банановому дереву, хлопчатнику. А в пруд она решается оку­ нуться дважды и становится безобразной. Мудрец прогоняет ее прочь за непослушание и корзину не дарит, а женщине приходится доживать свой век в служанках в собственном доме. Эта сказка отдаленно напоминает сюжетный тип АТ480, хорошо известный как среди вос­ точных славян, так и среди тюрков. Финская же сказка «Случай с мачехой» [Высек пламя Ильмаринен, 2000. С. 201], где из-за козней мачехи страдают и падчерица, и ее родной брат, имеет еще более своеобразный сюжет: изгнанию под­ вергается пасынок, который скучает по сестре и рисует ее портрет. В девушку на портрете влюбляется королевич и велит привезти ее к нему; мачеха топит девушку в море, чтобы выдать за него замуж свою дочь. Как видим, мотивы «Царевич влюбляется в портрет», «Подмененная невеста» присутствуют в финской сказке о мачехе и падчерице, но первый из них не характерен для сказок о невинно го­ нимых. Материал показывает, что сказки на сюжеты о злодеяниях маче­ хи бытуют у многих народов с разной степенью полноты, соответ­ ствуя названным выше сюжетным типам. К сравнительному изучению сюж ета A T U 485 А у башкир и немцев. А Т и 485А («Мачеха и падчерица») - известный сюжет в сказочном репертуаре многих народов, в том числе башкир и нем­ цев. В первой книге сказок научного свода «Башкирское народное творчество» опубликованы два текста на этот сюжет: «Клубок», за ­ писанная в 1962 году в Альшеевском районе, и сказка «Падчерица Гульбика», записанная в 1939 году в Бурзянском районе [Сказки-1. № 80, 81]. В обеих сказках девочка-сирота живет с мачехой, которая заставляет ее выполнять всю домашнюю работу, всегда недовольна ею и хочет избавиться от нее. Однажды мачеха выбрасывает в окно 147

клубок пряжи, спряденный падчерицей, и посылает ее за ним. В пер­ вой сказке по дороге девочка встречает старуху, которая пасет гу­ сей; пастухов овец, коров и лошадей, а во второй - одного человека, а также пастухов коров и лошадей; они подсказывают девочке, куда укатился клубок. Девочка попадает в дом одинокой старухи (в пер­ вой сказке - это беззубая старуха, которая грызет падаль, а во второй старенькая бабушка, прядущая пряжу в то время, когда девочка за­ ходит в дом). В обеих сказках старуха по-разному испытывает де­ вочку: в первой она сажает девочку вместе с собой поесть, а затем спрашивает: «Чья еда вкуснее: ваша или моя?», потом велит помыть пол и снова задает вопрос: «Чей дом красивее: ваш или мой?». Пад­ черица, как положительный персонаж, отвечает «да» и поступает этич­ но. Во второй сказке девочка должна была приготовить тесто и ис­ печь блины. Здесь вопросы исходили от падчерицы в связи с выпол­ нением условий старухи: «как тесто приготовить» и «как печь бли­ ны», на что ответы были одинаковы: «хоть как». Естественно, оба задания старухи были выполнены хорошо, и она осталась довольна. Третье испытание старухи в обеих сказках совпадает: затопить баню и искупать старуху. Эти эпизоды в двух текстах почти совпадают, но действия героев после бани несколько отличаются. В первой сказке, после того, как попила чай, старуха велит девочке поискать у нее в голове. У старухи между волосами были крупицы золота и серебра, но ни одной вши (таким образом в некоторых регионах Башкортоста­ на свекровь испытывала будущую невестку. Если она смотрела голо­ ву мягко, считалось, что невестка будет слабой хозяйкой, а если смот­ рела жестко, крепко, то говорили, что хорошая будет хозяйка, хозяй­ ство будет вести, как надо. Видимо, в сказке нашел отражение этот обычай поискать в голове, хотя он встречается и у других народов, в том числе русских). После этого старуха велит девочке плясать, ос­ тается довольной и решает поспать, приказав разбудить в тот мо­ мент, когда потечет желтая вода. Когда девочка будит ее в нужный момент, старуха держит ее под желтой водой, отчего у падчерицы волосы становятся золотыми, а зубы серебряными. Во второй сказке данный эпизод отсутствует, и старуха, отдав девочке клубок, велит ей подняться на чердак и взять маленький зеленый сундук, тогда как в первой сказке старуха велит выбрать любой сундук, а девочка берет старенький сундучок красноватого цвета. Согласно сказочной традиции, неказистый на вид предмет или 148

существо всегда оказываются впоследствии хорошими. В первой сказке отсутствует традиционный запрет падчерице не открывать сундук, пока не доберется до дома, что имеет место во второй сказ­ ке. Что интересно, в первой сказке в сундучке оказалась скатертьсамобранка, а во второй - золото-серебро, т. е. в сказках понятие богатства толкуется по-разному: в первой - это скотина (девочке на обратном пути пастухи дают по животному) и обильная еда, а во второй - драгоценные металлы. Еще одним общим моментом в двух сказках становится появление маленькой собачки, встретившей пад­ черицу со словами: «Сестричка, которую послали на смерть, верну­ лась богатая». Вторая половина первой сказки представлена схематично: гово­ рится, что мачеха, пока падчерица угощала односельчан, выбросила клубок своей дочери; та пошла за ним и встретила всех, кто встре­ тился падчерице; в доме старухи она делает то же, что и падчерица, но все наоборот. Та же маленькая собачка встречает ее со словами: «Сестричка, которую послали за богатством, смерть с собой несет». Мачеха со своей дочкой погибают от укуса змей. Что касается вто­ рой части другой сказки («Неродная дочь Гульбика»), то здесь опи­ сывается путь родной дочери мачехи в дом старухи: встреча ее с пастухами, диалог; как она приходит в дом, когда старуха сидит там и прядет пряжу, как та просит испечь блины и чаем напоить, их диа­ лог, такой же, какой происходил между падчерицей и старухой. Блины у родной дочери мачехи получаются неудачные, а в баню она водит старуху так, как та велит: хватает за волосы и толкает вперед, там она хлещет старуху жесткой ручкой веника. После бани поит старуху не вскипевшим чаем и торопится домой. Старуха велит ей взять на чердаке желтый сундук, который был полон змей. Так, в обеих сказ­ ках в сундуке родной дочери мачехи оказываются змеи, и от их уку­ са погибают и мачеха, и дочка. Необходимо отметить, что по содер­ жанию обе сказки практически совпадают. Теперь обратимся к немецкой сказке «Госпожа М етелица» из сборника братьев Гримм в пересказе с немецкого А. Введенского. («Классический пример сказки о ткачихе в колодце из собрания бра­ тьев Гримм» рассматривает в своей работе Е. М. М елетинский и подчеркивает, что «очень близки к немецким голландские, датские и норвежские варианты» [Мелетинский, 2005. С. 171-172]).

149

У одной вдовы были дочь и падчерица. Своя дочь была и некра­ сивая, и ленивая, а падчерица - трудолюбивая и красавица. Каждое утро падчерица должна была садиться у колодца и прясть пряжу. Девочка так много пряла, что иногда у нее на пальцах кровь высту­ пала. Как-то раз девочка запачкала кровью веретено и наклонилась к воде, чтобы обмыть его, но уронила его в колодец. Мачеха велела без веретена не возвращаться. Отчаявшаяся девочка бросилась в колодец. Очнувшись, увидела, что лежит на зеленой лужайке. Пошла она по дороге, встретила печь, яблоню, по их просьбе помогла им: вынула хлеб, потрясла яблоню и собрала яблоки. Потом оказалась в доме Госпожи Метелицы, по велению которой взбивала перину и по­ душки так сильно, что перья летели во все стороны, а на земле от этого снег шел. Когда девочка решила вернуться домой, Метелица проводила ее до ворот и наградила падчерицу за старание: сверху на нее посыпалось золото, а затем вернула ее веретено. Когда падчери­ ца подошла к дому мачехи, петушок запел: «Ку-ка-ре-ку, девушка пришла, много золота в дом принесла». Выпытав у падчерицы, что с нею приключилось, мачеха решила отправить туда и свою дочь. Но та, встретив по дороге печь, яблоню, отказалась им помочь, а, придя в дом Метелицы, работала плохо, и старуха прогнала ее. В момент, когда девочка выходила из ворот, на нее опрокинулся котел со смо­ лой. Такую награду получила за свою работу родная дочь мачехи и осталась она у нее на коже на всю жизнь. Петушок же, увидев девоч­ ку, закричал: «Будут смеяться все на селе: входит девушка вся в смоле». Сравнение башкирской и немецкой сказок позволило выявить ряд общих моментов: у женщины есть родная дочь и падчерица; своя дочь ничего не делает, всю работу выполняет падчерица; по веле­ нию мачехи падчерица идет за клубком (в башкирской) и веретеном (в немецкой сказке), в обоих случаях предметы связаны с женским рукоделием - прядением. По пути обе девочки-падчерицы соверша­ ют добрые дела, попадают в дом старухи, в которой они должны ка­ кое-то работать; в награду за службу от старухи башкирская падче­ рица получает сундук с одеждой, а немецкую красавицу М етелица осыпает золотом; в башкирской сказке собачка извещает о возвра­ щении девочки с богатством, а в немецкой - петушок; и в башкирс­ кой, и в немецкой сказках путь падчерицы повторяет родная дочь мачехи, но делает все плохо и наказывается; соответственно собач­ ка и петушок трезвонят на всю улицу о позорном возвращении родной дочери мачехи. 150

Мы выявили типологическую общность сказок двух народов в структурном и содержательном отношениях, а национальное своеоб­ разие им придают этнографические и бытовые реалии. Башкиры испокон веков занимались скотоводством, поэтому падчерица встреча­ ет табун лошадей, стадо коров, овец, а героиня немецкой сказки, ж и­ вущая в других условиях, вынимает хлеб из печи, трясет яблоню. Национальное своеобразие, на наш взгляд, проявляется и в награде девочек. Башкирская разбогатела, получив сундук с одеждой, а для героини немецкой сказки богатство ассоциируется с золотом. Известно большое число сказок на известный сюжет под номе­ ром 485А («Мачеха и падчерица»). У башкир на этот сюжет опубли­ кованы две сказки «Клубок», и «Падчерица Гульбика» [Сказки-1. № 80, 81], а аналогичная им венгерская сказка «Мачеха» известна баш­ кирам в переводе проф. Д. Г. Киекбаева [1963]. Она взята из венгер­ ского сборника «Csodafulya» (Волшебный курай) Г. Э. Коложвари. Сюжетная канва всех трех названных выше сказок в основном со­ впадает. Выше уже было отмечено, что наиболее близки сюжетные осно­ вы сказок «Клубок» у башкир и «Мачеха» у венгров, но они отлича­ ются по некоторым деталям и национальному колориту. Например, башкирская падчерица по дороге к старухе три раза пасет стада, а венгерская девушка помогает собаке, извлекая кость из ее горла, вытаскивает из ямы муравья и чистит печь по ее просьбе. В содер­ жимом сундука у первой обнаруживается скатерть-самобранка, у второй - драгоценности. О возвращении девушек домой в башкирс­ кой сказке извещает собака, а в венгерской - петух. Таким образом, по своим основным идейно-художественным мо­ тивам борьбы добра со злом сказки всех народов очень похожи, но каждый народ выражает эти идеи по-своему, облекая их в свою наци­ ональную форму.

5.2. Близкие параллели в сказках разных народов К сравнительному изучению сказок башкир и турков. Выше мы рассматривали сказки разных народов на сюжеты о невинно го­ нимых, в этом разделе попытаемся сравнить их на уровне репертуара сказок ряда тюркских народов, выявляя схожие сюжеты, мотивы или образы. 1S1

В репертуаре турецкой народной сказки [Турецкие сказки, 1986] выявлен ряд сказок на сюжетном уровне очень близких к башкирс­ ким: «Лиса и сын Чименджи-падишаха» (№ 13), «Девушка-людоед­ ка» (№ 15), «Бей, моя дубинка» (№ 16), «Чан-Кушу», «Самая-Прекрасная-в-Мире» (№ 20), «Чор-Кушу» (№ 22), «Дед-Садовник» (№ 26) и др. В репертуаре сказок других родственных народов, в том числе татар, более близких к башкирам как по языку, так и территориально, такое сходство наблюдается относительно редко. Рассмотрим более подробно одну из перечисленных сказок. Сюжетная канва башкирской сказки на сюжет АТи В («Кот в сапогах») «Төлкө менән егет» («Лиса и джигит») [Сказки-1. № 39] и турецкой сказки «Лиса и сын Чименджи-падишаха» в основном совпадает. Лиса сватает за егета дочь богача/царевну, представляя его богатым женихом. В сказках обоих народов лиса идет на хитрость - инсценирует несчастный случай. Кажется, что вся свита джигита и его конь, вещи утонули, а его само­ го лиса еле спасла. Отец девушки верит в это, одевает жениха и вы­ дает за него свою дочь. Интересно то, что и в башкирской, и в турец­ кой сказках джигит ведет себя одинаково: когда его переодевают, он, бедный парень, никогда и не видевший такого наряда, не отрывает глаз от красивой одежды. Тесть, думая, что одежда не нравится зятю, приказывает принести другую. Тем временем лиса предупреждает парня, чтобы он не смотрел на свою одежду. Джигит с женой и гостя­ ми отправляется домой. В башкирской сказке лиса объясняет ситуа­ цию и просит богатую старуху на время уступить свой дом молодо­ женам, а в турецкой - лиса приводит жениха с невестой и гостей в богатый дом медведей, спалив последних. Через некоторое время лиса башкирской сказки говорит джигиту: «Если я умру, ты похоро­ нишь меня под нарами у себя дома». Лиса же турецкой сказки спра­ шивает у парня, что он сделает с ней после ее смерти, и получает ответ: «Закажу гроб и поставлю его посередине своего дома». Но и башкирский, и турецкий юноша после смерти выбрасывают лису за забор. В обеих сказках лиса только притворяется мертвой, чтобы проверить своих подопечных. Имеются некоторые отличительные мо­ менты. Например, башкирская сказка начинается с информации о том, что жил один охотник в шалаше и однажды к нему подошла лиса и предложила помощь - женить на богатой девушке. В турецкой же сказке лиса попалась парню за кражу муки и решила отработать свою вину, женив его на дочери падишаха Йемена. Еще один момент броса­ 1S2

ется в глаза: в башкирской сказке гостям по пути домой к джигиту встречаются табуны, якобы принадлежащие джигиту. На самом деле они были собственностью старухи, в дом которой лиса привела джи­ гита с женой и гостями. В турецкой сказке не отмечен эпизод показа богатства жениха. Существенно отличается и конец сказок. Башкир­ ская сказка заканчивается тем, что лиса выгоняет из дома неблаго­ дарного джигита с женой. Они возвращаются в шалаш, где раньше жил джигит, лиса возвращает дом бывшей хозяйке, а сама уходит жить в лес. У турецкой сказки имеется продолжение. Парень, узнав, что лиса его обманула, притворившись мертвой, хочет ее застрелить, но та убегает. Когда парень выбрасывал лису за забор, оторвал ей хвост. Увидев в лесу лису без хвоста, другие лисы начали над ней издеваться. Тогда лиса собрала их и привела в сад, якобы поесть виноград. Те лисы ушли из сада тоже без хвоста, так как лиса привя­ зала их хвосты к пню и позвала сторожа. Лисы, испугавшись его, убежали, оторвав хвосты. Лиса же им сказала: «Я ведь тоже попала в ловушку - мне оторвали хвост». Такой необычный конец у турецкой сказки. Так же близки на сюжетном уровне и другие названные выш е сказки. При сходстве на сюжетном уровне естественно и сходство на уровне мотивов и персонажей. Так, в первую очередь нас привлек мотив белого и черного баранов в турецкой сказке «Орлица подзем­ ной страны» [Турецкие сказки, 1986. № 19]. Младший сын должен спуститься в колодец, чтобы узнать о причине болезни отца. М лад­ шая из сестер, которых юноша встретил по пути в страну Уюз-падишаха, предупредила: «Когда достигнешь дна колодца, появятся два барана. Один - белый, другой - черный. Они будут прыгать и кру­ титься вокруг тебя. Постарайся любым способом поймать белого барана и вскочить ему на спину. Если прыгнешь на него, выйдешь на белый свет, а если сядешь на черного барана, окажешься на том свете». В башкирской сказке «Агатайшайтанашык» [Хусаинова, 2000. С. 240] имеется очень похожий эпизод: «Бабушка сказала джигиту: “Белая корова с черной стоят бодаются. Белую корову за рога схва­ тишь - на белый свет выберешься”. Он второпях черной коровы рога схватил...». Эпизод очень интересный, редко встречающийся. Са­ мое интересное: и в башкирской, и в турецкой сказках герой схватил 1S3

животное черного цвета и оказался на том свете. А помог ему выб­ раться на белый свет традиционный персонаж - большая мифичес­ кая птица: в башкирской - Сәмреғош, в турецкой - орлица. В обеих сказках юноша спасает птенцов от огромного змея, и в благодарность за это птица соглашается на услугу - поднять юношу на белый свет. В этом мотиве тоже есть очень похожие моменты: спасение птенцов, необходимость запастись на эту нелегкую дорогу едой и водой. В башкирской: Самригуш велит приготовить сорок одного скворца и сорок один ковш воды [Сказки-3. С. 104], в турецкой: мясо сорока буйволов и сорок бурдюков из буйволиных шкур воды [Турецкие сказки, 1986. С. 62]. В обеих сказках не хватает мяса на дорогу, и юноша отрезает большой кусок мяса от своей ноги и отдает его птице. По­ том птица вытаскивает из-под языка мясо и приклеивает на место. Другой пример. Виновные персонажи сказки в конце наказыва­ ются. Наказание они как бы выбирают сами. В башкирской сказке у виновных спрашивают: «Тебе 12 кобыл надо или 12 саженей дров?» [Сказки-1. С. 233], а в турецкой: «Что хочешь: нож с черной рукоят­ кой или сорок мулов?» В башкирской сказке, если виновный выбира­ ет кобыл, его привязывают к хвостам кобыл, если дрова - сжигают [Сказки-1. С. 319; 323]. В турецкой сказке виновного тоже привязы­ вают к хвостам мулов [Турецкие сказки, 1986. С. 84; 87]. Таким образом, сравнительный анализ сказок двух родственных народов - башкир и турков - позволил выявить ряд сходств на сю­ жетном уровне и близких параллелей на уровне мотивов и персона­ жей. О близких параллелях в сказках башкир и сибирских тюрков. Говоря о мотиве, мы имеем в виду мотив, как образную повествова­ тельную формулу, закрепленную в традиции [Силантьев, 1999] и на инвариантном уровне, согласно которому «мотив - это стереотип, схематическое обобщение ситуации, коллизии, события, поступка, характеристики» [Путилов, 1991. С. 83]. По справедливому замеча­ нию Б. Н. Путилова, «сюжет возникает из закономерного развития мотивов. Сюжетообразующие мотивы заключают в себе зерно даль­ нейшего развития и часто конфликтное начало», и «значимость моти­ вов в сюжете тем выше, чем определеннее в них содержится дина­ мическое начало и возможность дальнейшего развития конфликта» [Путилов, 2003. С. 190]. 1S4

Для сравнительного изучения мы остановились в основном на волшебных сказках башкир, алтайцев, тувинцев и якутов. В репертуаре алтайской сказки имеет место сказка «БоролдойМерген», которую записал в 1935 году алтайский писатель П. В. Кучияк, а литературный перевод по подстрочнику сделал В. Непомня­ щих [Алтайские сказки, 1937]. Поскольку у башкир тоже встречаются тексты со словом «мер­ ген» в названии, например, «Кильтяй-Мэргэн и его сестра» [БНТ, 1988. С. 367-374], «Булансы-Мэргэн» [БНТ, 1989. С. 199-202] и др., для сравнительного изучения выбрали именно эту сказку. Конечно, по содержанию башкирская и алтайская сказки оказались далекими, но для изучения на уровне мотивов, на наш взгляд, текст выбранной ал­ тайской сказки очень удачный, потому что предварительное знаком­ ство с текстом показало, что почти каждый мотив имеет параллель в башкирских сказках. Так, в алтайской сказке привлекает внимание мотив бегства сестер от кровожадной Алмыс, при этом, согласно содержанию сказки, им помогают обычные предметы из быта: от­ цовский брусок превращается в непролазно-густую глухую тайгу [Ал­ тайские сказки, 1937. С. 51], ножницы - в стальную гору высотой до неба [Там же. С. 52], гребень - в бор, да такой, «что змея проползла бы с трудом» [Там же. С. 55], а в башкирской сказке «Убыр-эби» [БНТ, 1989. С. 92] при бегстве сестры берут гребешок, зеркало и точило; бросив их, они на время создают препятствия противнику и убегают дальше. Сравним, во что превращаются волшебные пред­ меты героинь башкирской сказки: гребень - в дремучий лес, точило в огромную гору, упиравшуюся вершиной в небо (как и в алтайской сказке), зеркало - в большое озеро, в котором убыр-эби утонула [БНТ, 1989. С. 94]. Как видно из примеров, мотив бегства сестер, имеющий место как в башкирской, так алтайской сказках, в деталях отличает­ ся: героини сказок обоих народов берут в дорогу почти одинаковые предметы (кроме ножниц - в алтайской, зеркала - в башкирской сказ­ ках), поэтому созданные противнику препятствия тоже похожи - гора, лес. Далее идет мотив спасения девушек от Алмыс с помощью ры­ жей лисы. Похожий мотив мы имеем в башкирской сказке «Шагали» [БНТ, 1989. С. 100], где герою на помощь тоже приходит лиса, пред­ лагает свою «помощь» Убыр-эби: бросает топор в воду, но не залеп­

1SS

ляет глаза противнику, а залепляет место рубки дерева, тем самым тянет время, которое необходимо сказочному герою. Убежавшие дальше героини алтайской сказки оказываются у моря, и опять лиса помогает им переправляться на другой берег, а Алмыс тонет в море, т. е. в сказках обоих народов кровожадные злодеи А л­ мыс и Убыр-эби находят свою смерть в большой воде. Интересен также мотив выбора мужа, отражающий древнейшие отголоски семейно-брачных отношений. Выбор царевнами женихов путем бросания в толпу яблок или других предметов встречается в башкирских сказках довольно часто, хотя более традиционным для башкирских сказок о женитьбе героя на царевне является богатырс­ кое состязание женихов. [Сказки-2. С. 325]. В алтайской сказке де­ вушка, сидя на вершине высокого кедра, бросает свое кольцо с пра­ вой руки вниз, и кто из охотников ловит его, за того и замуж выходит [Алтайские сказки, 1937. С. 62]. Этот эпизод отдаленно напоминает башкирскую сказку «Златохвостый-серебряногривый» [БНТ, 1989. С. 33], в которой девушки, выбирая себе будущих мужей, бросают яблоко в толпу, и в кого оно попадает, тот и жених. Старшие царевны выходят за солдата, офицера, а младшая - за батрака [БНТ, 1989. С. 37]. То же происходит и в алтайской сказке: старшие сестры выхо­ дят за богатых охотников, а младшая - за бедного [Алтайские сказ­ ки, 1937. С. 62-63]. Последний эпизод напоминает башкирскую сказ­ ку «Незнай» [БНТ, 1989. С. 41-51], где старшие царевны выходят замуж за приближенных царя, т. е. за богатых, а младшая - за Незная, т. е. бедного. Далее в алтайской сказке мужья надолго уходят на охоту, а жены обещают им сюрпризы к приезду: первая - из небольшой кожи сшить тридцать пар очень прочных красивых сапог; вторая - из единого зернышка приготовить девять мешков толокна; третья - родить дочь с золотой головой и серебряным телом [Алтайские сказки, 1937. С. 64-65]. В башкирских народных сказках соответственно: первая жена обещает родить сына, вторая - дочь, третья - сразу дочь и сына [БНТ, 1989. С. 322]; старшая жена обещает к приезду мужа сшить рукавицы из шкур вши, а младшая - родить луноликого маль­ чика [Там же. С. 328-329]; старшая обещает из звериной шерсти чулки, варежки связать, а из шкур одежду сшить; средняя - пригото­ вить еду из мяса диких зверей; младшая - родить прекрасного сына [Там же. С. 333]; первая жена обещала каждый день воробья с соро­ 156

ка ребрами стрелять и кормить его мясом сто слуг; вторая жена соткать сапоги из песка; третья - сшить рукавицы из кожи вшей; четвертая - родить двух сыновей с золотыми головами, жемчужны­ ми зубами и серебряными волосами [Там же. С. 336]; старшая жена кумыс готовит, средняя одежды шьет, «младшая - бременем отяже­ лена, Санай-батыра вынашивает» [Там же. С. 345-346]. Как видно из алтайских и многочисленных башкирских сказок, старшие жены могут удивить мужей только искусством готовить еду и шить одежду, а младшая - родив детей. Разница в том, что если в башкирских сказках иногда младшая жена рожает двоих детей за раз, то в алтайской - в разное время. Так, героини алтайской сказки в следующий отъезд мужей обещают им: первая - из овчины с ладонь сшить шестьдесят крепких шуб, вторая - из одной чашки молока наварить араки шестьдесят ташауров, третья - родить сына с сереб­ ряной головой [Алтайские сказки, 1937. С. 67-68]. Из примеров вид­ но, что на этот раз старшая жена хочет шить, средняя - готовить еду, а младшая - родить, т. е., по сути, способности жен те же: первые хорошие хозяйки, а младшая - хорошая мать, но качество выполнен­ ных обещаний изменилось: в первом случае жены использовали чис­ ла тридцать и девять, а во втором - шестьдесят и соответственно младшая жена первый раз родила дочь, второй раз - сына. Есть и такой момент, объединяющий алтайскую и башкирскую сказки с ука­ занным мотивом - это выбрасывание старшими женами (сестрами) детей младшей жены (сестры) на реку, как в башкирской, и на озеро, как в алтайской сказках, т. е. в воду, и замена щенком (черным щен­ ком) - в башкирской, слепым щенком и грязным слепым котенком в алтайской. Также общим для сказок обоих народов является и то, что, согласно эстетике сказки, дети не погибают и «ранним солнеч­ ным утром выходят из воды и на травке зеленой резвятся» в алтайс­ кой [Алтайские сказки, 1937. С. 74], и «вышли на берег, стали рез­ виться - играть и кататься на песку» - в башкирской [БНТ, 1989. С. 342], а также заманивание детей материнским молоком [Алтайс­ кие сказки, 1937. С. 74; БНТ, 1989. С. 342]. Одинаков в сказках и способ наказания виновных: завистливых старших жен (сестер) при­ вязывают к хвостам коней и пускают по степи (долине) [БНТ, 1989. С. 343; Алтайские сказки, 1937. С. 77], но в алтайской сказке, в отличие от башкирской, подобному наказанию подвергается и отец детей.

157

Алтайская сказка, которую мы выбрали для сравнительного изу­ чения, имеет продолжение, и некоторые моменты никак нельзя обой­ ти. Так, дети вырастают, а их мама умирает. Брат ходит на охоту, а сестра остается дома. Уходя на охоту, брат запрещает сестре варить суп из осердия, играть в бабки, пешки и ходить на зеленый холм. Запреты нарушаются, и девушка погибает - в поисках огня она попа­ дает в дом Алмыса-бабы, которая укладывает девушку на колени, ищет в голове и пьет кровь из ее тела [Алтайские сказки, 1937. С. 82, 85]. То же самое происходит в башкирской сказке «Кильтяй-Мэргэн и его сестра»: девушка нарушает запрет брата, в поисках огня попада­ ет к мяскяй-людоедке, которая под предлогом «поищи в голове» «со­ сет ее кровь из жил и мозг из костей» [БНТ, 1988. С. 368]. Мотив добывания огня для домашнего очага и избавление от мяскяй, выса­ сывающей кровь, часто встречается в башкирских и других тюркоя­ зычных сказках разных сюжетных типов [Сказки-2. С. 353]. Интересен мотив захоронения, имеющий место в сказках обоих народов: в алтайской сказке брат схоронил сестру в скале [Алтайс­ кие сказки, 1937. С. 86], а в башкирской - девушка положила тело брата в дупло дерева [БНТ, 1988. С. 369]. Данный мотив напоминает распространенный в очень далеком прошлом у многих народов обы­ чай первичного захоронения на высоком дереве (вторичное захороне­ ние производилось в дольмене, сооружении из четырех огромных плос­ ких камней, когда от мертвеца оставался только скелет). Этот обы­ чай сохранялся на Кавказе у некоторых абхазских племен ХУИ сто­ летия [Сказки-2. С. 362]. Согласно В. Я. Проппу, «сказка отражает широкое представление, что два мира (а иногда и три - подземный, земной и небесный) соединены деревом» и «с культом мертвых де­ рево связано» [Пропп, 2005. С. 180]. Есть еще один общий мотив в сказках двух народов - это облаче­ ние сестер в одежду погибшего брата и отправление за средством для его исцеления [БНТ, 1988. С. 369; Алтайские сказки, 1937. С. 89]. Мотив сватовства к царевне-женщине, переодетой в мужчину, извес­ тный по русской былине о Ставре Годиновиче и по западноевропейс­ ким новеллистическим сказкам, находит своеобразную параллель и в волш ебных сказках тюркоязычных народов [Сказки-2. С. 353]. Ге­ роиня башкирской сказки, вооружившись луком и стрелами брата, участвует в состязаниях, побеждает и добивается рук трех царевен с чудесными палками, с помощью которых оживляет брата [БНТ, 158

1988. С. 370-371], а чудом ожившая благодаря капле живой воды рядом протекающей реки героиня алтайской сказки с помощью золо­ того рожка, т. е. музыкой, заманивает трех красавиц, которые по под­ сказке белобородого старика «трав могильных в воде настояли и в рот музыканту настой этот влили, обмывали молочной водой, а по­ том окурили можжевелем», после чего юноша ожил [Алтайские сказ­ ки, 1937. С. 93, 94]. Благодаря своим сестрам, которые привели трех красавиц, оживают башкирский Кильтяй-Мэргэн и алтайский Боролдой-Мерген, т. е. в сказках представлены формы умерщвления и вос­ кресения, о которых писал В. Я. Пропп: «Формы эти очень разнооб­ разны» [Пропп, 2005. С. 73]. Таким образом, на одном тексте алтайской сказки нам удалось выявить целый ряд близких параллелей мотивов и персонажей с баш­ кирскими сказками. В репертуаре тувинских сказок наше внимание привлекла сказка «Медвежий сын силач Ыйгылак-Кара» [Тувинские народные сказки, 1994. С. 227]. У башкир существует несколько вариантов сказок с подобным названием: «Мальчик с медвежьими ушками», «БогатырьАйыу-голак», «Аюголак» [БНТ, 1988. С. 420]. Сравнение текстов по­ казало, что и по содержанию, и в плане персонажей сказки башкир сильно похожи на тувинскую: совпадает имя главного героя сказок двух народов, одинаково их происхождение. Так, в башкирской сказ­ ке: женщина пошла в лес за дровами, заблудилась, угодила в медве­ жью берлогу, медведь ее схватил, накормил, напоил, но домой не от­ пустил, оставил жить у себя [БНТ, 1989. С. 171], а в тувинской: жен­ щина за водой отправилась (они жили на опушке леса. - X. Г.), а там, где брали воду, медведь подстерегал; он схватил женщину в охапку и пошел [Тувинские народные сказки, 1994. С. 227]. В сказках обоих народов женщина рожает сына с большими уш а­ ми, мальчик растет очень быстро. В тувинской сказке: «Ол төрүпалган оглунуңөзүген деп чүвези, бир хонарга-ла: “Бир харлыг мен” - дээр, ийи хонарга “Ийи харлыг мен”, үш хонарга “үш харлыг мен”, - дээр» («Этот родившийся мальчик так быстро рос!.. Одни сутки прошли “Мне один год”, - говорит; двое суток - “Два года мне”, - говорит; трое суток прошло - “Три года мне”, - говорит») [Там же. С. 226]. В сказках двух народов герои в пути встречают богатырей одно­ типных: в башкирской - Имән-батыр (Дуб-богатырь) - с корнем вы­ рывает деревья и пересаживает их на другое место и Тау-батыр (Гора159

богатырь) - переставляет горы с одного места на другое [Сказки-3. С. 144]; в тувинской - Дыт-Турар Узун-Сарыг-Мөге (Корчеватель Лиственниц Узун-Сарыг-силач) - выдергивает лиственницу, на мес­ то другой лиственницы сажает [Тувинские народные сказки, 1994. С .231] и Хая-Турар Улуг-Кара Мөге (Корчеватель Скал Улуг-Карасилач) - вырывает одну скалу, на место другой скалы ставит [Там же. С. 233]. Однотипны также недруги героев: в башкирской сказке - старик сам ростом с вершок, а борода - с тысячу вершков [Сказки-3. С. 45], в тувинской - улуг эр кижи, чес хаайын, чес дыргаан (огромный муж­ чина с медным носом, с медными когтями) [Тувинские народные сказки, 1994. С. 243]. В сказках обоих народов спутники героя не признаются, что встретились с хозяином дома, а Аюголак/ЫйгылакКара, встретившись с ним, пытается его удержать, но тот убегает. Далее, оставив товарищей наверху, он преследует противника в под­ земелье. По пути встречает: в башкирской - друг за другом трех девушек, а в тувинской - старуху с тремя дочерьми. В сказках обоих народов эти девушки становятся нареченными батыров; богатыри предают товарища - вырезают аркан и батыр обратно падает вниз. Батыр спасает птенцов Самригуш (башк)/Хаан-Херети (тувинск.) от прожорливой девятиглавой аждахи (башк.)/пятнадцатиголового змея (тувинск.), за что птица обещает батыра поднять в Верхний мир. В башкирской сказке Самригуш велит батыру запастись сорока мис­ ками мяса, молока, а в тувинской - настрелять уток. Выбравшись, батыр находит товарищей. В башкирской сказке он велит им стре­ лять из лука со словами: «Если не виноваты, с вами ничего не слу­ чится». Стрела возвращается и убивает их наповал. В тувинской же батыр убивает Корчевателя Лиственниц Узун-Сарысилача, который перерезал аркан. Текстологический анализ однотипных сказок двух родственных народов показал большое их сходство в сюжетном от­ ношении. В то же время обнаруживаются небольшие отличительные моменты, не влияющие на содержание сказки. Так, например, в баш­ кирской сказке встречным богатырям нет необходимости Аюголаку доказывать свое превосходство в физической силе, тогда как тувин­ ские богатыри требуют, чтобы Ыйгылак-Кара повторил их действия. Или в башкирской сказке старик - сам ростом с вершок, а борода тысячу вершков требует, чтобы его накормили. Первые два дня ба­ тыры остаются без ужина, а третий день, когда с ним столкнулся 160

Аюголак, этого не случается. В тувинской же сказке такой эпизод отсутствует. Привлекает внимание, как мифическая птица помогает герою выбраться в Верхний мир, но перед выходом заканчивается еда для птицы и в башкирской сказке батыр кормит птицу куском мяса, отрезанным из своей ноги, а в тувинской - бросает ей в рот свою шапку. Такие примеры можно было бы продолжить. В деталях отличительных моментов всегда бывает много. Главное - содержа­ ние сказок двух народов схожее. Сходство сказок, в частности баш­ кир, алтайцев, тувинцев, объясняется, прежде всего, типологией сю­ жетов и мотивов в сказках разных народов, а в нашем случае еще и генетическими связями родственных народов. И в репертуаре волшебных сказок якутов имеет место сказка «Медвежий сын Мишка-Михайло» [Якутские сказки, 1976. С. 138]. Содержание якутской сказки в корне отличается от одноименных сказок башкир и тувинцев. Общим является то, что он растет быст­ ро: «не по дням, а по часам: за сутки - как за месяц, за двое суток как за два месяца» [Там же. С. 139], и то, что уговаривает мать вернуться жить к людям. Во всем остальном - это самостоятельный сюжет. В сказках башкир и тувинцев медведь берет в жены старуху, а в якутской - молодую девушку, которую отец отправляет за забытым им в дороге мешком муки, и та попадает в лапы медведя, остается у него, затем рожает «ребенка-медвежонка» (у башкир и тувинцев это был человек, только уши были медвежьи). Медвежий сын со своей матерью приходит в город (а не в аил как в башкирской и тувинской). В якутской сказке придворные через царя заставляют Медвежьего сына за ночь построить «золотой мост от крыльца дворца до церк­ ви», затем «сорок четыре золотых колонны, на верхушках которых сидело бы по золотому клесту» [Там же. С. 141]. Потом МишкаМихайло разоблачает коварную старуху-бабку, подменившую царс­ ких детей и спасает царицу от гибели, за что получает в жены стар­ шую дочь царя. В брачную ночь, «сняв медвежью шкуру, чудесным образом превращается в доброго молодца в золотом одеянии». Жена бросает медвежью шкуру в кипящую смолу, муж уходит от нее, она его разыскивает, они счастливы. Как видно, сюжетная линия якутской сказки о медвежьем сыне в корне отличается от башкирской и тувинской и является контаминацей нескольких сюжетов: АТ650 А («Юный силач») + ср. АТ 449 («Цар­ 161

ская собака») + АТ 440 («Муж-змей/рак/лягушка») и т. п. АТ 435 («Амур и Психея») + 400 («Поиски исчезнувшего мужа»). Таким образом, при сравнительном изучении текстов сказок баш­ кир и алтайцев выявлены близкие параллели следующих мотивов: бегства сестер от Убыр-эби/Алмыс; спасения девушек от Убыр-эби/ Алмыс с помощью лисы/рыжей лисы; выбора мужа; выбрасывания детей старшими женами/сестрами на реку/озеро; добывания огня для домашнего очага и избавление от мяскяй/Алмыса-бабы; захороне­ ния в дупле дерева/скале; облачения сестер в одежду брата и от­ правление за средством для его исцеления. Близкими на уровне сю­ жетов оказались башкирская «Айыуголак» и тувинская «Медвежий сын силач Ыйгылак-Кара», но одноименная якутская сказка на сю­ жетном уровне оказалась далекой, хотя название то же самое. Зна­ чит, у родственных народов сюжет с одноименным персонажем мо­ жет быть совсем другим, как в данном случае. К сравнительному изучению сказок башкир и народов Д а ге­ стана. В репертуаре сказок народов Дагестана выявлена сказка «О чудесной птице» [Сказки народов Дагестана, 1965. № 45], очень близкая на сюжетном уровне к башкирской. Сюжетная канва сказок башкир («Алтын алма» - «Золотое яблоко») [БНТ. Сказки. Книга 2, 1976. № 6] и кумыков («О чудесной птице») в основном совпадает. У одного царя/человека было три сына. В саду у него росли золотые яблоки/яблоки, что каждое из них весило не меньше пуда. Кто-то начал воровать яблоки. Созвал отец сыновей и велел караулить. Стар­ шие сыновья проспали, а младший узнал, что яблоки ворует золотая/ дивная птица. По пути герой встречает волка, тот приводит его к хозяину птицы, который взамен птицы просит златохвостого-серебряногривого/чудесного коня, хозяин коня - красавицу-царевну. В сказ­ ках обоих народов волк превращается в коня и похищает царевну, затем в облике девушки он предстает и перед хозяином коня. Таким образом, в сказках башкирского и кумыкского народов с помощью волка герой становится хозяином птицы, коня, красавицы-царевны. Встретившиеся по пути старшие братья навредили младшему брату, обобрали его и поехали домой. Исцелившись, младший брат вернул­ ся домой, справедливость восторжествовала. На основе вышеизло­ женного можно сделать вывод, что сюжеты двух родственных по языку, но сильно отдаленных территориально сказок очень близки. Конечно, имеются и отличительные моменты. Несущественные от­ 162

личия указаны по ходу анализа сюжетов, а на более существенных остановимся отдельно. Так, например, в башкирской сказке млад­ ший брат просто видит птицу, ворующую яблоко, а в кумыкской герой возвращается к отцу из караула со светящимся пером птицы. В башкирской сказке волк велит забрать птицу без клетки, а в ку­ мыкской - держать птицу вниз головой. Запрет нарушается и герою необходимо выполнить условие хозяина птицы. Далее запрет был и при выполнении второго задания: в башкирской - вывести коня без уздечки, а в кумыкской - не садиться на коня. Также запрет был нарушен, стража схватила героя, и хозяин коня затребовал привести красавицу-царевну. Коня героя башкирской сказки волк съедает при первой же встрече, а в кумыкской - на обратном пути, когда уже были добыты все диковинки. В башкирской сказке братья встрети­ лись на том месте, где расстались, а в кумыкской - герой ищет и находит их неподалеку. В башкирской сказке старшие братья отру­ бают младшему голову, а в кумыкской - выкалывают глаза (такой способ наказания тоже часто встречается в башкирских сказках [Сказки-2. С. 254, 260]. Способ исцеления героя тоже разный: в баш­ кирской - с помощью живой и мертвой воды, а в кумыкской - «ка­ кая-то птица махнула крылом и он прозрел» [Сказки народов Дагес­ тана, 1965. С. 109]. В башкирской сказке герой после исцеления в сопровождении волка возвращается домой, женится на девушке, стар­ шие братья просят прощения. В кумыкской же сказке около родных мест герой встречает табунщика, переодевается в его одежду и при­ ходит на пир, где дочь заморского хана объявила, что выйдет замуж за того, кто натянет лук ее жениха. Старшие братья не справляются, младший же натягивает свой лук и убивает братьев. Последний эпи­ зод сильно напоминает башкирскую версию общетюркского эпоса «Алпамыша» [БНТ, 1987. С. 44]. Встречается в сказках башкир и народов Дагестана сходство на уровне мотивов и персонажей. Так, в башкирской сказке «Шейх» [Сказ­ ки-1. С. 140] имеет место мотив обмена глаз на воду, который встре­ чается и в лакской сказке «Красная корова»: «Если дашь вынуть один глаз, то получишь воду», - говорит мачеха [Сказки народов Дагеста­ на, 1965. С. 115]. В башкирской народной сказке распространен мо­ тив наказания способом привязывания виноватого к хвостам лоша­ дей, который свойственен и лезгинской сказке «Дочь царя Султана» [Там же. С. 119]. 163

Образ коровы-помощницы имеет место как в башкирских сказ­ ках «Бурая корова», «Сивая корова» [Сказка-1. С. 225, 227], так в лакской сказке «Красная корова» [Сказки народов Дагестана, 1965. С. 109]. В башкирской сказке «Юлбат» [Сказки-3. С. 213] младшему из тридцати сыновей предстоит добыть и привести аждахе Бирмэс батшанын Бармас кызын (Дочь Бармас [букв. - не пойдет] царя Бир­ мэс [букв. - не даст]. В другом варианте - огненного царя). В ку­ мыкской сказке «Сорок юношей» [Сказки народов Дагестана, 1965. С. 126] условие аждахи (в кумыкской сказке тоже аждаха. - X. Г.), как в башкирской: «Приказываю тебе привести мне дочь Алмас хана Бермес» [Там же. С. 128]. Даже имена царевен одинаковые. Персо­ наж с таким именем встречается еще в одной кумыкской сказке с названием героини «Бермес - дочь Алмас-хана» [Там же. С. 178]. Таким образом, сравнительное изучение сказок башкир со сказ­ ками народов Дагестана показало наличие ряда сходств на сюжет­ ном уровне и близких параллелей на уровне мотивов и персонажей.

164

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

История публикаций и исследований башкирских народных ска­ зок показывает, что они целенаправленно начали собираться и публи­ коваться лишь в первой половине XX века. В настоящее время биб­ лиография башкирской сказки пополнена томами научных сводов «Башкирское народное творчество» на башкирском и русском язы­ ках, многочисленными сборниками сказок, научными исследования­ ми башкирских, российских ученых. Приступая к анализу сюжетного состава башкирской волшебной сказки, мы ставили цель выявить идейно-художественную природу волш ебной сказки башкир, показать как ее сходство со сказками на­ родов мира, так национальное своеобразие, выражающееся в худо­ жественном отражении исторической реальности, в которой жили башкиры. При этом мы помнили о непрерывности фольклорной тра­ диции, наличии и тесном взаимодействии различных жанров в уст­ ном творчестве любого народа, в том числе башкир. Сюжетный состав сказок разных народов мира очень сходен, доказательством чему являю тся существующие международные указатели сказочных сюжетов. При анализе сюжетного состава нами прежде всего выявлялись сюжеты, имеющие соответствия в международном каталоге АарнеТомпсона-Утера, и, если были, указывались отличия в башкирских вариантах. Изучение материала показало, что основной массив баш­ кирских волш ебных сказок состоит из контаминированных сюжетов. Для убедительности в каждом разделе мы привели примеры контаминированных и неконтаминированных сюжетов. Нами также выделены два сюжета башкирской волшебной сказ­ ки, имеющие соответствия в указателе типов турецких сказок Эберхарта-Боратава и восемь локальных башкирских сюжетов. В отдельном разделе нами рассматривается картина сюжетных контаминаций башкирской волшебной сказки. Перечисляются сюжет­ ные типы, в основе которых один сюжет; сюжетные типы, встречаю­ щиеся только в контаминации; контаминированные сюжеты, тради­ 165

ционные для фольклора многих народов. По нашим наблюдениям, в основном в текстах волшебных сказок башкир контаминируются два сюжетных типа; реже - три и более. Соединение сказочных сюже­ тов как на основе тематического сходства, так и разных тематичес­ ких групп подтверждается и на башкирском материале. Нам представлялось уместным изучать сюжетный состав баш­ кирской волшебной сказки через центральные сюжетообразующие мотивы, из которых слагаются сюжеты. Естественно, в первую оче­ редь рассматривались такие архаические мотивы, как связь с куль­ том животных, птиц (змея, собака, бык, лебедь, кукушка и другие выступают как чудесный супруг/супруга); тотемистические воззре­ ния (герои волш ебных сказок башкир рождаются от дикой кобылы, медведя, волка); мотив жертвоприношения (хозяин воды просит в жертву дитя пленника; герою приходится зарезать сына и обмазать его кровью тело умершего друга); этиологические мотивы (образо­ вание гор из тел дива Янган-тау (букв. горящая гора), Урал-батыра (Уральские горы); соленого озера возле современного города М агни­ тогорска из слез героини и другие. В сюжетообразовании волшебной сказки башкир, как и у других народов, участвуют такие центральные мотивы, как выбор, запрет, наказание, исцеление и другие. Они способствуют развитию сюжета, но могут играть роль и в развязке, например мотив наказания. Глав­ ное внимание в работе уделяется выявлению их на башкирском ма­ териале и их роли в сюжетообразовании. Кроме типичных запретов волшебной сказки: не выходить из дома, не впускать никого в дом, не входить в комнату, обозначенных в сло­ варе «Восточнославянский фольклор», имеют место и такие как «не трогать шкуру», «не отдавай уздечку, когда будешь продавать коня», «не останавливаться на отдых в определенном месте»; «не доверять спутникам (старшим братьям)»; «запрет жениться/выходить замуж за первого сватавшего»; «открывать сундук на полпути», «не обора­ чиваться» и т. д. В волшебной сказке чаще наказанию подвергаются положитель­ ные герои. Наказанием для них становится «добывание жены/мужа»; «превращение в птицу или животного»; «гибель близких людей», «же­ нитьба на нечистой», и все это происходит из-за нарушения запрета. В башкирской волшебной сказке герой бывает наказан и за невы­ полнение обещания, за грубый разговор с дэвом, за то, что доверился жене, а та его предала. 166

Наказанию через выкалывание глаз, отрубание руки, изгнание из дома подвергается оклеветанная героиня сказки. А отрицательные персонажи за злодеяния и обман получают на­ казание через физическую расправу - казнь. Самая распространен­ ная - «привязывают к хвостам кобыл» или «сжигают», в зависимос­ ти от ответа на вопрос «Тебе 12 кобыл надо или 12 саженей дров?». Виды казни перечисляются в одной башкирской сказке: «задушить вожжами», «живьем замуровать в каменную трубу», «четвертовать», «прогнать», «повесить». В некоторых сказках встречается описа­ ние казни. Мотив исцеления также является важным в сюжетообразовании: герой отправляется за лекарством (в основном - это живая и мертвая вода) для матери/отца/возлюбленной; убитого братьями/спутниками героя оживляет белобородый старик или девушка (чудесный помощ­ ник). Здесь же рассматриваются способы исцеления, встречающие­ ся в волшебной сказке: потребление крови, молочных продуктов, ра­ стений; лечение огнем, дыханием, отливанием олова. Сравнительное изучение башкирских волшебных сказок со сказ­ ками разных народов, как тюркоязычных, так славянских и других, более дальних, осуществлено в двух направлениях. В первом случае оно основано на сюжетах о мачехе и падчерице. Выбор пал именно на этот сюжет, так как он популярен и в настоящее время. В научный оборот введены пять текстов, записанных в последнее десятилетие. Записи разные, но факт, что сюжеты о мачехе и падчерице - наибо­ лее устойчиво сохраняющиеся в памяти информантов. По нашим наблюдениям, по распространенности и по разнообра­ зию сюжетов о мачехе и падчерице на первом месте стоят восточ­ нославянские, затем башкирские сказки (в башкирском репертуаре не выявлены сюжеты «Про Кобилячу голову» и «Морозко», зато пре­ обладает сюжет «Чудесная корова», хорошо известный восточнос­ лавянскому фольклору, и «Чудесный горшок» в многочисленных ва­ риантах, не выявленный у восточных славян ). У других народов, прав­ да, судя по сборникам сказок в переводе на русский язык, их гораздо меньше. Во втором случае башкирские сказки сравниваются со сказками ряда таких тюркских народов, как сибирские тюрки, турки, кумыки. Исследование показало, что сходство обнаруживается в основном на уровне мотивов, предметных реалий, но никак не на сюжетном уровне. 167

Проблема генезиса башкирской волшебной сказки, этапов ее раз­ вития, особенностей жанра, связей со сказками других народов, в частности с тюркскими, требуют специального рассмотрения и уг­ лубленного изучения.

168

ЛИТЕРАТУРА

Исследования и статьи Адонъева С. Б. Сказочный текст и традиционная культура. С.-Пб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2000. 180 с. Алиева А. И. Поэтика и стиль волшебных сказок адыгских наро­ дов. М.: Наука, 1986. 280 с. Алиева А. И. Традиционные формулы и сказочные традиции во времени // История, культура, этнография и фольклор славянских наро­ дов. XI МС: докл. росс. делегации. М.: Наука, 1993. С. 270-282. Аникин В. П. Особенности стиля, мотивов и сюжета народной сказки как явления коллективного творчества // Литературные на­ правления и стили: сб. ст., посвящ. 75-летию проф. Г. Н. Поспелова. М.: Изд-во МГУ, 1976. С. 168-181. Аникин В. П. Образность как стилеобразующий фактор / К воп­ росу о типологии фольклорного стиля // История, культура, этногра­ фия и фольклор славянских народов. У111 МСС (Загреб-Любляна): докл. сов. делегации. М.: Наука, 1978. С. 328-344. Атанова Л.П. О музыкальности башкирских народных сказок // Тезисы докладов и сообщений Четвертых Уральских «Бирюковских чтений». Челябинск, 1977. С. 57-59. Афанасъева Г. В. Особенности интерпретации сказочной тради­ ции на современном этапе бытования // Проблемы нравственно-пси­ хологического содержания в литературе и фольклоре Сибири. Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1986. С. 166-174. Бараг Л. Г. О взаимодействии русской и нерусской сказочных традиций в современных условиях // Современный русский фольк­ лор. М.: Наука, 1966. С. 169-186. Бараг Л. Г. Восточнославянские сказки, их взаимосвязи и нацио­ нальное своеобразие // Эпические жанры устного народного творче­ ства. Уфа, 1969. С. 75-290.

169

Бараг Л. Г. Взаимосвязи русского и нерусского фольклора в со­ временной Башкирии // Расцвет, сближение и взаимообогащение куль­ тур народов СССР. Уфа, 1970. С. 155-166. Бараг Л. Г. Сюжеты и мотивы белорусских волш ебных сказок: Систематический указатель // Славянский и балканский фольклор. М., 1971. С. 182-235. Бараг Л. Г. Из репертуара современных сказочников // Материа­ лы и исследования по фольклору Башкирии и Урала. Уфа, 1974. Вып. 1. С. 5-115. Бараг Л. Г. О межнациональном в сказках восточнославянских народов // Фольклор народов РСФСР. Уфа, 1974. Вып. 1. С. 69-80. Бараг Л. Г. Межнациональные отношения прозаических жанров фольклора народов СССР // Фольклор народов РСФСР: М ежнацио­ нальные связи и национальное своеобразие. Уфа, 1975. С. 44-57. Бараг Л. Г. Взаимосвязи сказок народов СССР // Фольклорное наследие народов СССР и современность. Кишинев: Штиица, 1984. С. 270-300. Бараг Л. Г. Об отношении башкирских волшебных сказок к рус­ ским // Отражение межэтнических процессов в устной прозе. М., 1979. С . 123-140. Бараг Л. Г. Варианты «Волшебного кольца», записанные от баш­ кирских рассказчиков на русском языке // Башкирский фольклор: Исследования последних лет. Уфа, 1986, С. 121-135. Бахтина В. А. Время в волшебной сказке // Проблемы фолькло­ ра. М.: Наука, 1975. С. 157-163. Бахтина В. А. Пространственные представления в волшебных сказках // Фольклор народов РСФСР. Уфа, 1974. Вып. 1. С. 81-91. Бахтина В. А. Удивительное в мире сказок // Фольклор народов РСФСР. Уфа, 1977. С. 38-43. Бикбулатов Н. В. Отражение минората и майората в башкирс­ ких народных сказках // Фольклор народов РСФСР, вып. 1 / отв. ред. проф. Т. М. Акимова и проф. Л. Г. Бараг. Уфа, 1974. С. 161-167. Блаж ес В. В. Присказка: Закон композиционного контраста // Фольклор Урала. Свердловск: Ур.ГУ, 1976. Вып. 2. С. 56-63. Богатырев П. Г. Традиции и импровизация в народном творчестве: VII Международный конгресс антропол. и этнографии. наук (август): докл. сов. делег. М.: Наука, 1964. С. 1-9.

170

Богатырев П. Г. Изображение переживаний действующих лиц в русской народной волшебной сказке // Фольклор как искусство сло­ ва: Психологическое изображение в русском народном творчестве: сб. ст. под ред. Н. И. Кравцова. М.: Изд-во МГУ, 1969. С. 57-67. Богатырев П. Г. Вопросы теории народного искусства. М.: Ис­ кусство, 1971. 544 с. Буслаев Ф. И. Народный эпос и мифология. М.: Высшая школа, 2003. 400 с. Варенникова Е. В. Бурятские сказки и сказители в наши дни // Фольклористика Российской Федерации. Л.: Наука (Ленинградск. отд.), 1975. С. 126-138. Ведерникова Н. М. Мотив и сюжет в волшебной сказке // Фило­ логические науки. 1970. № 2. С. 57-65. Ведерникова Н. М. Контаминация как творческий прием в вол­ шебной сказке // Русский фольклор: Русская народная проза. Л.: На­ ука, 1972. Т. 13. С. 160-165. Ведерникова Н. М. Общие и отличительные черты в сюжетосложении и стиле восточнославянских сказок (АА 403, 409, 450, 511) // Типология и взаимосвязи фольклора народов СССР: Поэтика и сти­ листика. М., 1980. С. 249-262. Ведерникова Н. М. Русская народная сказка. М.: Наука, 1975. 135 с. Веселовский А. Н. Историческая поэтика. Л., 1940. 648 с. Веселовский А. Н. Собр. соч. Т. 16: Статьи о сказках (1868-1890). М.; Л., 1938. 368 с. Волков Р. М. К вопросу о сказочной обрядности русской народ­ ной сказки // Труды Одесского гос. ун-та. 1940. Т. 1: сб. филол. фак. С. 5-27. Волков Р М. Русская сказка: К вопросу о роли сказочника в со­ здании сказочной обрядности // Наук. зас. Одесского державного пед. ин-та, 1941. Т. VI. С. 29-58. Волков Р .М. Сказка. Разыскания по сюжетосложению народной сказки: Сказка великорусская, украинская и белорусская. Одесса: Госиздат Украины, 1924. Т. 1. 227 с. Восточнославянский фольклор: словарь научной и народной тер­ минологии / редколл.: К. П. Кабашников (отв. ред.) и др. Мн.: Навука i тэхнша, 1993. 480 с. Галин С. А. Башкирский народный эпос. Уфа: Аэрокосмос и ноо­ сфера, 2004. 320 с.

171

Гацак В. М. Устная эпическая традиция во времени: Историчес­ кое исследование поэтики. М.: Наука, 1989. 256 с. Гацак В. М. Эпический певец и его текст // Текстологическое изучение эпоса. М.: Наука, 1971. С. 7-46. Герасимова И. М. Пространственно-временные формулы рус­ ской волшебной сказки // Русский фольклор. Л.: Наука, 1978. Т. XVIII. С . 173-180. Горяева Б. Б. Калмыцкая волш ебная сказка: сюжетный состав и поэтико-стилевая система. Элиста: ЗАО «НПП “Джангар”», 2011. 128 с. Димчинова М. А. Алтайская волшебная сказка. Горно-Алтайск, 2003. 164 с. Дж алалов Г. А. Узбекский народный сказочный эпос. Ташкент: Фан, 1980. 272 с. Дж имгиров М. Э. О калмыцких народных сказках. Элиста, 1970. 103 с. Дмитриев Н. К. Введение // Башкирские народные сказки / ред., введ. и прим. проф. Н. К. Дмитриева. Уфа: Башгосиздат. 1941. С. 3-29. Дмитриев С. В. Мотив подмены младенцев в сказках, легендах, преданиях // Фольклор народов РСФСР: межвузовск. науч. сб. Уфа: Изд-во БГУ, 1990. С. 12-19. Добровольская В. Е. Предметные реалии русской волшебной сказ­ ки. М.: Государственный республиканский центр русского фолькло­ ра, 2009. 224 с. Дунаевская Л. Ф. Поэтика украинской народной сказки: автореф. дисс. ... канд. филол. наук. Киев, 1982. 23 с. Егоров Е. Ф., Зарецкий Б. А., Гуманская Е. М. Сюжет и фабула // Вопросы сюжетосложения. Рига, 1978. Вып. 5. С. 11-21. Елеонская Е. Н. Некоторые замечания по поводу сложения ска­ зок: Заговорная формула в сказке // Этнографическое обозрение. М.: Универ. тип., 1912. № 1. С. 1-11. Жирмунский В. М. Сравнительно-историческое изучение фольк­ лора // Сравнительное литературоведение: Восток и Запад. Л.: Н а­ ука, 1979. С . 185-191. Зайнуллин М. В. О выражении экспрессивности в башкирских народных сказках // Фольклор народов РСФСР. Вып. 2 / отв. ред. проф. Т. М. Акимова и проф. Л. Г. Бараг. Уфа, 1976. С. 45-49.

172

Зайнуллин М. В. Употребление временных и модальных форм глагола в языке башкирских сказок // Фольклор народов РСФСР. Вып. 1 / отв. ред. проф. Т. М. Акимова и проф. Л. Г. Бараг. Уфа, 1974. С. 92-98. Зарипов Н.Т. Башкирские богатырские сказки / отв. ред. Г. Р. Хуса­ инова, А. М. Сулейманов. Уфа: Гилем, 2008. 240 с. Зеленин Д. К. Религиозно-магическая функция фольклорных ска­ зок // С. Ф. Ольденбургу. К пятидесятилетию науч.-обществ. дея­ тельности. Л., 1934. С. 215-240. Зинурова P.P. Конь - помощник героя в башкирской богатырской сказке. От конгресса к конгрессу // Материалы Второго Всероссий­ ского конгресса фольклористов: сборник докладов. Государственный центр русского фольклора, 2012. С. 79-85. Зуева Т. В. Сказка «Чудесные дети» в фольклоре восточных сла­ вян: Происхождение и историческое развитие: автореф. дисс. ... канд. филол. наук. М., 1978. 19 с. Иванова Т. П. Исполнительское мастерство сказочницы // Воп­ росы поэтики литературы и фольклора. Воронеж: Изд-во Воронежс­ кого ин-та, 1974. С. 44-57. Иванова Т. П. К вопросу о контаминации в волшебной сказке: на материале беломорских сказок // Русский Север: проблемы этногра­ фии и фольклора. Л.: Наука, 1981. С. 233-247. Игнатьев P. Г. Сказания, сказки и песни, сохранившиеся в руко­ писях татарской письменности и в устных пересказах у инородцевмагометан Оренбургского края // Записки Оренбургского отдела Им­ ператорского русского географического общества. Вып. 3. Оренбург, 1875. С. 207-222. Илимбетова А. Ф., Илимбетов Ф. Ф. Культ животных в мифо­ ритуальной традиции башкир. Уфа: Гилем, 2012. 704 с., 2-е изд., испр. и доп. Илъясов P. Ф. Сюжетный репертуар башкирских сказок о живот­ ных // Проблемы изучения башкирских литературно-публицистичес­ ких и фольклорных источников. Уфа: БФАН СССР, 1982. С. 43-53. Имаева Г. З. Народная сказка и ее литературные переложения. М.: Государственный республиканский центр русского фольклора, 2008. 224 с. Иткулова Л. А. Нравственный выбор в башкирской сказке: фи­ лософско-мировоззренческий анализ. Уфа: РИО БашГУ, 2002. 136 с. 173

Карнаухова И. В. Об изучении сказочника как артиста. (Публи­ кация В. М. Гацака) // Фольклор: Поэтическая система. М.: Наука, 1977. С. 311-323. Каскабасов С. А. Казахская волшебная сказка. Алма-Ата: Наука, 1972. 260 с. Каскабасов С. А. Некоторые наблюдения над поэтикой тюркоя­ зычной сказки // Прозаические жанры фольклора народов СССР: Тезисы докл. Минск, 1974. С. 175-177. Катанов Н. Ф. К вопросу о сходстве восточно-тюркских сказок со славянскими, записанными Н. Ф. Катановым и И. П. Рогановичем. Казань, 1897. 16 с. Каушал Молли. Сюжетно-тематический фонд, композиционные и традиционные формулы индийских и русских волшебных сказок в сопоставительном освещении: автореф. дисс. ... канд. филол. наук. М., 1988. 19 с. Кербелите Б. П. К вопросу о взаимодействии литовских и вос­ точнославянских волшебных сказок // Отражение межэтнических про­ цессов в устной прозе. М.: Наука, 1979. С. 66-79. Кербелите Б. П. К вопросу о репертуаре литовских волшебных сказок // Фольклор балтских народов. Рига, 1968. С. 177-185. Кербелите Б. П., Валужис А. Один разрушенный вариант сказ­ ки и его связи с древней традицией (заметки о методе описания струк­ туры текста) // Балто-славянские этноязыковые контакты. М.: Н а­ ука, 1980. С. 255-270. Кербелите Б. П. Сюжетный тип волшебной сказки // Фольклор. Образ и слово в контексте. М.: Наука, 1984. С. 203-250. Киреев А. Н. Отражение мифологических воззрений в эпическом творчестве башкирского народа // Эпические жанры устного народ­ ного творчества. Ученые записки. Выпуск 33. Серия филологичес­ кая. № 13 (17): труды общественного научно-исследовательского ин­ ститута фольклористики при башкирском госуниверситете / под ред. проф., д. ф. н. А. Н. Киреева. Уфа: Изд-во БашГУ, 1969. С. 5-20. Кирәй Мэргэн. Башкирское народное творчество. Уфа, 1981. 231 с. Котляр Е. С. Африканская волшебная сказка: опыт типологичес­ кого исследования. М.: ИМЛИ РАН, 2002. 216 с. Ковалевский А. И. Книга Ахмеда ибн Фадлана о его путеш е­ ствии на Волгу в 921-922 гг. Харьков, 1956. С. 131. 174

Козьмин А. В. Сюжетный фонд сказок: структура и система. М., 2009. Кондыбай Серикбол. Казахская мифология: краткий словарь / отв. ред. к. филос. н. Зира Наурзбаева. Алматы: Нурлы Алем, 2005. 272 с. Косарев М. Ф. Приобщение к неземным сферам в сибирском язы­ честве (по жертвенным ритуалам и погребальным обрядам) // Жерт­ воприношение; Ритуал в культуре и искусстве от древности до наших дней / науч. ред. Л. И. Акимова и А. Г. Кифишин. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 42-50. Костюхин Е. А. Сказка в исследованиях А. И. Никифорова // А. И. Никифоров Сказка и сказочник / сост., вступ. ст. Е. А. Костюхина. М.: ОГИ, 2008. 376 с. Котляр Е. С. Африканская волшебная сказка: Опыт типологи­ ческого исследования. М.: ИМЛИ РАН, 2002. 216 с. Котов В. Г. Башкирский эпос «Урал-батыр». Историко-мифоло­ гические основы. Уфа: Гилем, 2006. 408 с. Краюшкина Т. В. Мир семейных отношений в русских народных волшебных сказках на материале фольклора Сибири и Дальнего В о­ стока: дисс. на соиск. уч. ст. канд. филол. наук. Владивосток, 2003. 208 с. КузеевР. Г. Происхождение башкирского народа. М.: Наука, 1974, с.80. Кульсарина Г. Г. Язык и стиль башкирских народных сказок / науч. ред. акад. АН РБ М. В. Зайнуллин. Уфа: РИЦ БашГУ, 2009. 144 с. Курдованидзе Т. Д. Поэтика грузинской волшебной сказки: автореф. дисс. ... докт. филол. наук. Тбилиси, 1976. 45 с. Лутовинова Е. И. Русские сказки о мачехе и падчерице (АТ 480): опыт описания и классификации: автореф. дисс. ... канд. филол. наук. М., 1991. 19 с. Лутовинова Е. И. Сюжетный состав и принципы систематиза­ ции волшебных сказок с героиней-женщиной. Кемерово: Кузбассвузиздат, 1998. 128 с. Мальцев Г. И. Традиционные формулы русской народной необряд­ ной лирики исследование по эстетике устнопоэтического канона. Л.: Наука, 1989. 165 с. 17S

Медриш М. М. О своеобразии русской сказочной традиции: Н а­ циональная специфика сказочных формул // Фольклорная традиция и литература. Владимир, 1980. С. 66-91. Медриш Л. Н. Слово и событие в русской волшебной сказке // Русский фольклор: Проблемы художественной формы. Л.: Наука, 1974. Вып. 14. С. 119-131. Мелетинский Е. М. Герой волшебной сказки: происхождение об­ раза. М.; СПб, 2005. 240 с. Мелетинский Е. М. От мифа к литературе: курс лекций «Теория мифа и историческая поэтика». М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 2000. 170 с. Мингажетдинов М.Х. Башкирские народные сказки // Башкир­ ское народное творчество. Сказки. Книга первая / сост. М. X. М инга­ жетдинов и А. И. Харисов; автор вступит. ст. М. X. Мингажетдинов; авторы комм-ев Л. Г. Бараг и М. X. Мингажетдинов; отв. ред. Н. Т. Зарипов.Уфа: Башкнигоиздат, 1976. С. 6-28 (на башк. яз.). Мингажетдинов М. X. Мотив чудесного рождения героя в баш­ кирских богатырских сказках // Эпические жанры устного народного творчества. Уфа, 1969. С. 57-74. Мингажетдинов М. X. Общность мотивов в башкирских и вен­ герских сказках // Проблемы изучения финно-угорского фольклора. Саранск, 1972. С. 101-108. Мингажетдинов М. X. О путях проникновения русских сказоч­ ных тем, мотивов и героев в башкирские народные сказки // Расцвет, сближение и взаимообогащение культур народов СССР. Уфа, 1970. С. 176-181. Минһажетдинов М. X. Ҡ әләмендә ҡөҙрәт бар. (Пера таинствен­ ная сила). Өфө: Китап, 1995. 256 с. Мингажетдинов М. X. Этногенетические мотивы в башкирских сказках // Археология и этнография Башкирии. Уфа, 1971. Вып. 4. С. 301-308. Мингажетдинов М. X. Сказки Мавзифы Магафуровны Мингажетдиновой // Фольклор народов РСФСР. Уфа, 1974. Вып. 1. С. 161-172. М ингаж етдинов М. X. Систематизация сюжетов башкирских сказок по международным каталогам // Проблемы фольклористики, истории лит-ры и методики ее преподавания: мат-лы науч. конфер. литературоведов Поволжья. Куйбышев, 1972. С. 25-27. Минһажетдинов М. X. Тылсымлы әкиәттәр // Әҙәбиәт. Фольк­ лор. Әҙәби мираҫ. Өфө, 1976. С. 76-906. 176

Минибаева З. И. Традиционная медицина // Курганские башки­ ры. Историко-этнографические очерки. Уфа: Гилем, 2002. С. 159­ 215. Надршина Ф. А. Башкирские сказки о животных // Башкирский фоль­ клор: Исследования и материалы / сб. статей. под ред. Ф. А. Надршиной и А. М. Сулейманова. Уфа, 1993. С. 26-48 (на башк. яз.). Надршина Ф. А. Отражение брачных отношений в башкирском фольклоре: мотив выбора жениха // Духовная культура народов Рос­ сии: материалы заочной Всеросс. науч. конф., приуроч. 75-летию д. ф. н. Ф. А. Надрш иной / отв. ред. Ф. А. Надршина. Уфа: Гилем, 2011. С. 19-27. Надршина Ф. А. Память народная (исторические корни и жанро­ вые особенности башкирских народных преданий и легенд). Уфа: Гилем, 2006. 320 с. (на башк. яз.). Неклюдов С. Ю. О некоторых аспектах исследования фольклор­ ных мотивов // Фольклор и этнография: У этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов. Л.: Наука, 1984. С. 221-228. Неклюдов С. Ю. Статические и динамические начала в простран­ ственно-временной организации повествовательного фольклора // Типологические исследования по фольклору: сб. ст. памяти В. Я. Проп­ па (1895-1970). М.: Наука, 1975. С. 182-190. Никифоров А. И. К вопросу о мифологическом изучении народной сказки // Сб. ст. в честь акад. А. И. Соболевского. Л.: Изд-во АН СССР, 1928. С. 173-177. Никифоров А. И. Сказка, ее бытование и носители // Русские народные сказки. М.; Л., 1930. С. 15-17. НовиковН. В. Образы восточнославянской сказки. Л.: Наука, 1974. 256 с. Онегина Н. Ф. Русско-карельские фольклорные связи: Поэтика волш ебной сказки: автореф. дисс. ... канд. филол. наук. Л., 1974. 23 с. Померанцева Э. В. К вопросу о национальном и интернациональ­ ном начале в народных сказках // История, фольклор, искусство сла­ вянских народов: докл. сов. делегации. V МСС (София, сент. 1963). М.: Наука, 1963. С. 386-412. Померанцева Э. В. Мифологические персонажи в русском фоль­ клоре. М.: Наука, 1975. 192 с. Померанцева Э. В. Русская народная сказка. М., 1963.128 с. 177

Померанцева Э. В. Русские сказки Удмуртии // Типология и вза­ имосвязи фольклора народов СССР. Поэтика и стилистика. М.: На­ ука, 1978. С. 299-311. Померанцева Э. В. Судьба русской сказки. М., 1965. 220 с. Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки / науч. ред., текстологич. комм. И. В. Пешкова. М.: Лабиринт, 2000. 336 с. Пропп В. Я. Морфология волш ебной сказки / сост., науч. ред., текстологич. комм. И. В. Пешкова. М.: Лабиринт, 2005. 128 с. Пропп В. Я. Проблема смеха и комизма. М.: Искусство, 1976. 183 с. Пропп В. Я. Русская сказка. Л.: Изд-во ЛГУ, 1984. 336 с. Пропп В. Я. Трансформация волшебных сказок // Поэтика: сб. ст. IV. Л.: Academia, 1928. С. 70-89. Путилов Б. Н. Искусство былинного певца из текстологических наблюдений над былинами // Принципы текстологического изучения фольклора. М.; Л.: Наука, 1966. С. 220-259. Путилов Б. Н. Методология сравнительно-исторического изуче­ ния фольклора. Л.: Наука, 1976. 344 с. Путилов Б. Н. Мотив как сюжетобразующий элемент // Типоло­ гические исследования по фольклору: сб. ст. памяти В. Я. Проппа (1895-1970). М.: Наука, 1975. С. 141-155. Рошияну Н. Традиционные формулы сказки. М.: Наука, 1974. 216 с. Сагитов М. М. Древние башкирские кубаиры. Уфа, 1987. С. 79. (на башк. яз.). Сагитов М. М. Отражение культа коня в башкирском народном твор­ честве // Вопросы башкирской фольклористики / под ред. Л. Г. Барага и Н. Т. Зарипова. Уфа, 1978. С. Садалова Т. М. Алтайская народная сказка: этнофольклорный контекст и связи с другими жанрами. Горно-Алтайск, 2003. 177 с. Салмин А. К. Народная обрядность чувашей. Чебоксары, 1994. 340 с. Сарангов В. Т. Калмыцкие волшебно-героические сказки: автореф. дисс. ... канд. филол. наук. М., 1990. 26 с. Сеселъските А. А. Литовские волшебные сказки о мачехе и пад­ черице: автореф. дисс. ... канд. филол. наук. Минск, 1984. 24 с. Смирнова Н. С. Образы животных в казахском фольклоре // Ка­ захские сказки о животных / сост. С. А. Каскабасов, Е. А. Костюхин и др. Алма-Ата, 1979. С. 7-34. 178

Смирнов-Кутачевский А. М. Народные сказки о мачехе и пад­ черице: дисс. ... докт. филол. наук. М., 1942. Солярные мифы // Мифы народов мира. Энциклопедия. Т. 2. М.: Сов. энцикл., 1982. С. 461-462. Сравнительный указатель сюжетов: Восточнославянская сказка / сост. Л. Г. Бараг, И. П. Березовский, К. П. Кабашников, Н. В. Нови­ ков. Л.: Наука, 1976. 438 с. Сулейманов А. М. Башкирские народные бытовые сказки: осо­ бенности сюжетного состава, типологии персонажей, жанровой про­ блематики и поэтики: дисс. ... докт. филол. наук. М., 1991. 426 с. Сулейманов А. М. Башкирские народные бытовые сказки: сю­ жетный репертуар и поэтика. Институт истории, языка и литературы Башкирского науч. центра РАН. М.: Наука, 1994. 224 с. Султангареева Р. А. Жизнь человека в обряде: фольклорно-эт­ нографическое исследование башкирских семейных обрядов. Уфа: Гилем, 2006. 344 с. Торокова Е. С. Образ матери в хакасских народных сказках / Мать и дитя у народов Башкортостана: мат-лы науч.-практич. конференц. Уфа, 2002. С. 311-319. Трояков П. А. К вопросу о семантической основе сюжетообразования волшебной сказки: на материале сказок хакасов и сибирских народов // Проблемы хакасского фольклора. Абакан, 1982. С. 22-41. Тудоровская Е. А. Поэтика волшебной сказки // Прозаические жанры фольклора народов СССР: тез докл. Минск, 1974. С. 71-85. Хайрнурова Л. А. Традиционные формулы в фольклорном тек­ сте: на материале русских и башкирских волшебных сказок: автореф. на соиск. учен. степ. к. ф. н. Уфа, 2013. 25 с. Хисамитдинова Ф. Г. Мифологический словарь башкирского язы­ ка. М.: Наука, 2010. 452 с. Хусаинова Г. Р. Башкирская народная сказка и эпос: к проблеме взаимодействия жанров // Вестник Башкирского университета. 2010. Том 15. № 3 (1). Филология и искусствоведение. С. 1078-1079. Хусаинова Г. Р. О башкирских сказках из школьного альбома 70-х годов ХХ века //Урал-Алтай: через века в будущее: материалы Всеросс. науч. симпозиума / БНУ РА «Научно-исследовательский ин­ ститут алтаистики им. С. С. Суразакова». Горно-Алтайск: ОАО «Гор­ но-Алтайская типография», 2012. С. 159-160. 179

Хусаинова Г. Р. Общие места в эпосах и сказках // Актуальные проблемы башкирского эпосоведения: мат-лы междунар. науч. конфер. Уфа: Гилем, 2003. С. 106-111. Хусаинова Г. Р. Отражение традиционных целительских знаний башкир в народных сказках и заговорах // Традиционная культура. Научный альманах. 2013. № 1. С. 34-42. Хусаинова Г. Р. Поэтика башкирской народной волшебной сказ­ ки. М.: Наука, 2000. С. 240. Хусаинова Г. Р. Символика воды в башкирском фольклоре // Башкирский фольклор: исследования и материалы. V вып / отв. ред. Г. Р. Хусаинова. Уфа: Гилем, 2004. С. 113-119 (на башк. яз.). Хусаинова Г. Р., Ю лдыбаева Г. В. Современное состояние баш­ кирского фольклора: сб. науч. ст. Уфа: ИИЯЛ УНЦ РАН, 2012. 200 с. Черных А. В. Предисловие // Ореховая веточка: Русские народ­ ные сказки, записанные в с. Русский Сарс Пермской области. Пермь, 1999. С. 3-6. Эгамов Х. К. Типология и взаимосвязи сказочной традиции тюрко-язычных народов Советского Востока: автореф. дисс. ... докт. фи­ лол. наук. Ташкент, 1988. 46 с. Ю лдыбаева Г. В. Сюжет и стиль эпоса «Урал-батыр». Уфа: Ги­ лем, 2007. 136 с. (на башк. яз.). Uther H.-J. The Types o f International Folktales a Classification and Bibliography. Parts I-III. Helsinki, 2004. Публикации фольклорных текстов и этнографических материалов Азербайджанские сказки. Баку, 1955. 338 с. Алтайский фольклор: материалы по челканскому диалекту. Гор­ но-Алтайск, 1988. 213 с. Арабские народные сказки / сост., перевод с арабск., предисл. и примеч. В. В. Лебедева. М.: Наука, 1990. 320 с. Афганские сказки и легенды / сост., предисл. и примеч. К. А. Лебе­ дева. М.: Наука, 1972. 279 с. Башкирское народное творчество. Т. 3. Богатырские сказки / сост. Н. Т. Зарипов. Уфа, 1988. 448 с. Башкирское народное творчество. Т. 4. Сказки о животных. Вол­ шебные сказки / сост. Н. Т. Зарипов. Уфа, 1989. 512 с. 180

Башкирское народное творчество. Т. 5. Бытовые сказки / сост. А. М. Сулейманов. Уфа, 1990. 496 с. Башҡорт халыҡ ижады: әкиәттәр. 1-се китап / төҙ. М. Мингажет-динов, Э. И. Xарисов; Яуаплы ред. Н. Т. Зарипов. Өфө: Башкортостан китап нәш риәте, 1976. 374 б. Башҡорт халыҡ ижады: әкиәттәр. 2-се китап / төҙ. М. М инга­ жетдинов, Э. И. Xарисов; Яуаплы ред. Н. Т. Зарипов. Өфө: Башкор­ тостан китап нәшриәте, 1976. 374 б. Башҡорт халыҡ ижады: әкиәттәр. 3-сө китап / төҙ. Н. Т. Зарипов, М. X. Мингажетдинов; яуаплы ред. Э. И. Xарисов, Ғ. Б. Xөсәйенов. Өфө: Башкортостан китап нәш риәте, 1978. 352 б. Башҡорт халыҡ ижады: әкиәттәр. 4-се китап / төҙ. Э. М. Сөләй­ мәнов; яуаплы ред. С. Э. Галин. Өфө: Башкортостан кит. нәшр., 1981. 398 б. Башҡорт халыҡ ижады: Легендалар һәм риүәйәттәр / төҙ. Ф. А. Нәҙершина; яуаплы ред. К. М әргән. Өфө: Башҡортостан кит. нәшр., 1980. 413 б. Бирюзовый ларец / сост. Н. М. Шевердин. Ташкент: Изд. худож. лит., 1967. 343 с. Бурятские сказки и поверья, собранные Н. М. Xангаловым, О. Н. Затопляевым и др. // Записки Восточно-сибирского отд. Имп. РГО по отд. этнографии. Т. 1. Вып. 1-2. Иркутск, 1889. Бурятские сказки / сост., вступ. ст. и примеч. Л. Е. Элиасова. Улан-Удэ, 1959. Т. 1. 421 с. Б урятские народны е сказки: В олш ебно-ф антастич. / сост. Е. В. Баранникова, С. С. Бардаханова, В. Ш. Гунгаров. Улан-Удэ, 1973. Т. 1. 461 с. Высек пламя Ильмаринен. Антология финского фольклора / пер. с фин., сост., вст. ст., комм. Э. Г. Рахимовой. М.: Изд. группа «Про­ гресс», 2000. 400 с. Волшебный рубин. Ташкент: Изд-во худ. лит. им. Гафура Гуляма, 1967. 347 с. Дыренкова Н. П. Шорский фольклор. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1940. 401 с. Индийские сказки и легенды, собранные в Камаоне в 1875 г. И. П. Минаевым. М., 1966. 259 с. Й әш әй ҙәр ти, батырҙар (Жили, говорят, богатыри): Башҡорт халыҡ әкиәттәре / Баҫмаға Нур Зарипов әҙерләне. Өфө: Башкорто­ стан кит. нәшр., 1990. 543 б. 181

Казак ертеплери / Курастырган Е. Ысмайлов. Алматы, 1957. Т. 1. 440 б. Казахские народные сказки. М., 1952. 314 с. Казахские сказки / сост. и ред. д. ф. н. В. М. Сидельникова. АлмаАта: Казахгослитиздат, 1958. Т. 1. 461 с. Казахские сказки / сост. и ред. д. ф. н. В. М. Сиделышкова. АлмаАта: Казахгослитиздат, 1962. Т. 2. 448 с. Казахский фольклор в собрании Г. Н. Потанина: архивн. матер. и публик / сост. и коммент. С. А. Каскабасова, Н. С. Смирновой, Е. Д. Турсунова. Алма-Ата: Наука, 1972. 282 с. Карельские народные сказки / подгот. У. С. Конкка. М; Л., 1963. 527 с. Карельские народные сказки / подгот. У. С. Конкка, А. С. Тупицына. Л., 1967. 520 с. Лунное лицо: сказки юкагиров. Якутское книжн. изд-во, 1992. 123 с. Марийские народные сказки / записи, перевод и коммент. К. А. Четкарева. Йошкар-Ола: Мар. кн. изд-во, 1956. 242 с. Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в 3-х томах / подгот. Л. Г. Бараг и Н. В. Новиков. М.: Наука, 1985. Т. 1. 511 с. Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в 3-х томах / подгот. Л. Г. Бараг и Н. В. Новиков. М.: Наука, 1986. Т. 2. 463 с. Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в 3-х томах / подгот. Л. Г. Бараг и Н. В. Новиков. М.: Наука, 1986. Т. 3. 495 с. Образцы народной литературы тю ркских племен, изданные В. Радловым. Ч. X. Наречия бессарабских гагаузов / тексты собраны и переведены В. Мошковым. СПб., 1904. 346 с. Образцы народной литературы тю ркских племен, изданные В. Радловым. Ч. IX. Наречия урянхайцев (сойотов), абаканских та­ тар и карагасов / тексты собраны и переведены Н. Ф. Катановым. СПб., 1907. 668 с. Оймомода аждаха. Сехрли эртаклар. 1 китаб. Тошкент, 1983. 139 б. Проданный сон: Туркменские народные сказки / перев. с турк­ мен., сост., вступ. ст. и примеч. И. В. Стеблевой. М.: Наука, 1969. 339 с. Русские народные сказки о мачехе и падчерице / сост., вступ. ст. и примеч. Е. В. Лутовиновой. Новосибирск, 1993. 203 с. Русское народное творчество в Башкирии / сост. Н. С. Полищук и Э. В. Померанцева. Уфа: Башкнигоиздат, 1957. 327 с.

182

Русские сказки в записях и публикациях I пол. XIX в. / сост., вступ. ст. и коммент. Н. В. Новикова. М.; Л., 1961. 396 с. Сартакпай: Сказки / сост. А. Л. Граф, П. Ф. Кучияк. Горно-Ал­ тайск, 1948. 112 с. Севернорусские сказки в записях А. И. Никифорова / изд. подг. В. Я. Пропп. М., Л., 1961. 386 с. Сказки Абрама Новопольцева / ред. и вступ. ст. Э. В. Померан­ цевой. Куйбышев, 1952. 222 с. Сказки и легенды Бенгалии / сост. и перев. с англ. А. Е. Порожнякова. М.: Главн. ред. восточн. лит., 1990. 303 с. Сказки и легенды ингушей и чеченцев / сост., пер., предисл. и примеч. А. О. Мальсагова. М.: Гл. редакция вост. лит-ры изд-ва «На­ ука», 1983. 384 с. Сказки и легенды татар Крыма / подг. текста к печати и вступ. ст. С. Д. Коцюбинского. Госиздат Крымской АССР, 1936. 348 с. Сказки и повести Древнего Египта / перев. с древнеегип. И. С. Кацнельсона и Ф. Л. Мендельсона. М.: Госиздат худ. лит., 1956. 150 с. Сказки народов Дагестана / сост., автор примеч. Х. Халилов. М.: Гл. редакция вост. лит-ры, 1965. 320 с. Татар халык экиятлэре. Казан, 1989. 479 б. Татарские народные сказки / сост. Х. Х. Ярмухаметов. Таткнигоиздат, 1957. 214 с. Татарское народное творчество в 14 томах. Том 1. Сказки о ж и­ вотных и волш ебные сказки / сост. Л. Ш. Замалетдинов. Казань: Раннур, 1999. 352 с. Татарское народное творчество: Сказки. Книга первая / сост., авторы комментариев Гатина Х.Х., Ярми Х.Х. Казань: Татарское книжное издательство, 1977. 408 с. (на татар.яз.). Татарское народное творчество. Сказки. Книга 2 / сост. и ком­ мент. Х. Х. Гатиной, Х. Х. Ярми, ответ. ред. Ф. В. Ахметова. Казань, 1978 (на татар. яз.). Тибетские народные сказки: сборник / пер. К. Степаненко. М.: ТОО «Путь у себе», 1996. 128 с. Тувинские народные сказки / перев., сост., примеч. Марка Вата­ гина; предисл. Д. С. Куулара. М., 1971. Турецкие народные сказки / перев. с турецк. Н. Цветинович; вступ. ст. М. Малышева. М.: Висма, 1992. 221 с. 183

Турецкие сказки / сост. Р. Аганин, А. Алькаева, М. Каримов; предисл. Р. Моллова. М., 1960. 286 с. Узбекские народные сказки / сост., автор предисл. и комм. Я. Т. Джураев. Ташкент: Изд-во компартии Узбекистана, 1986. 320 с. Узбек халк эртаклари. Икки томлик. Тошкент, 1960. Т. 1. 600 с. Уйгурские сказки / сост. М. Н. Кабиров. Алма-Ата, 1963. 344 с. Уйгур хэлик чэчэклири / Хэлик егизидин йезип, тэплигучи М аһи­ нур Элиева. Алмута: Жазушы нэшриэти, 1969. 147 с. Украинские народные сказки / перев. Г. Петникова; сост. и при­ меч. Г. Петникова. М.: Госиздат худ. лит., 1955. 518 с. Унгвицкая М. А., Майногашева В. Е. Хакасское народное твор­ чество. Абакан: Хак. отд. Красноярск. кн. изд-ва, 1972. 222 с. Фольклор челябинских башкир: материалы и исследования / сост. Г. Р. Хусаинова, Г. В. Юлдыбаева, Ф. Ф. Гайсина. Уфа, 2012. 204 с. (на башк. яз.). Хакасские народные сказки / сост. Б. И. Балтер. Абакан, 1955. 144 с. Чувашские легенды и сказки / сост. Е. С. Сидорова, перевод Се­ мена Шуртакова. Чебоксары: Чувкнигоиздат, 1979. 222 с. Экспедиция материалдары-2009: Бөрйән районы / төҙ. Г. Р. Хөс­ әйенова, Г. В. Юлдыбаева, А. М. Хәкимйәнова. Өфө , 2011. 208 б. Якутские сказки в 2-х томах / изд. подгот. Г. У Эргис. Якутск, 1964. Т. 1. С. 3-4.

184

Приложение (Тексты сказок, записанные автором в 2006—2012 гг., а также информация о сказочниках и исполненных ими текстах) 2006 йылда Борай районының Ҙур Байраҡ ауылында Ғималетдинова Рима Ситдыҡжан ҡыйынан (1930 йылда тыуган, 7 класс белемле, колхозда, интернатта эшләгән) я$ып алынды.

Үгәй ҡыҙ Бабайны ң ҡызын (үгәй хатынның үзенең дә ҡызы булған), ҡыз баланы бик ҡаҡҡан инде, үгәй ҡызны ҡаҡҡан. Үгәй ҡызны бабай урманға илтеп ташлаған. (Алар китапта бар шул инде, балам). Ҡ ызыңны, дигән, урманға илтеп ташла, дигән. Мин... Бабай ни, жылаған да: - Ҡ ызым, әйҙә ж иләккә барабыз, - дип. Ҡ ы зын утыртып алып киткән. Ж иләккә барғащ, ҡызны ж иләк жыйғанда бабай ташлап ҡайтып киткән. Үзе. Ташлап ҡайтып. Бу баланы мунща яғырға йөрөт (был урыны аңлашылып бөтмәй. Апай буталды, ахырыһы. —X. Г.). Аға кертерсең, дигән (әбей үгәй ҡыҙға үҙен мунса индерергә ҡушыуы тип аңларға кәрәк. —X. Г.). Ш унан соң: - Әбей, ничек алып барайым соң сине? —дигән. - М инем чәчемнән сүрә дә (алып бар. —X. Т.). Анда бик күп алтын-көмөшләр. Урлашмасмы икән дип мендергән инде (Әкиәт йөкмәткеһенән билдәле булыуынса, мунса индергәндән һуң, әбей үгәй ғыҙға өй башына менеп төшөргә ҡуша, ә унда алтын була Рима апай ошо урынды төш өрөп ҡалдырҙы. —X. Г.). Ҡ ыз бер нәрсә дә алып төш мәгән. Ш унан биетеп ҡараған, биетеп ҡарағач, ней, бер нәрсә дә төшмәгәч, ҡызға рәхмәт әйтеп, пар атлар жиктереп жибәргән. Ш унан соң этләре ҡарш ы щығып тора икән. Эт, көчөк шулай өрә икән (Х.Г. шуны көйләп әйтегеҙ әле). Эт ҡызның ҡайтҡанын күргән дә инде: - һау-һау-һау, үлергә киткән түтәкәй байып ҡайта түгелме? — дип, эт көтөп тора икән мыны, өрөп тора икән. 185

Ш унан теге үгәй инә, үгәй ана этне ҡыуып та ҡараған. Эт шул көйө ҡабатлаған инде. Ш унан пар атлар белән ҡайтып, байып ҡайтҡан ҡыз. Ш унан соң ҡызнан сорашҡан да, үзенең ҡызын да илтеп ташла­ тҡан ҡарттан. Бабай шул уҡ жиргә үгәй ҡызын илтеп ташлаған да, теге ҡыз инде теге әбейнең йортон табып кергән. Ш улай әбей ҡушҡанча, аның да күтенә тибеп кенә мунчаға алып барған. Чәчләрен дә йыумаған әбейнең. Ш унан ҡайтҡач тағы да сынап ҡараған (әбей. — Х. Г.): өй түбәсенә мендергән. Анан теге (әбейҙең ҡыҙы) түшләренә, бөтөн жиргә алтыннар тутырған икән, әбинең байлыҡларын. Шунан соң: - Бейе әле, ҡызым, - дигәч, бөтөнөсө дә (ҡуйынына тултырған алтындар. —X. Г.) ҡойолған инде. - Ш унан соң мыңарға ҡара атлар жиктереп, ҡызны ҡайтарып жибәргән. Ш унан соң ҡы з байып ҡайтам дип, масайып ҡайтҡан инде. Ш унан соң этләре инде: - һау-һау-һау, байырға киткән түтәкәй үлеп ҡайта түгелме? — дигән инде. Ш унан соң теге этне ҡыуа-ҡыуа инәсе ҡаршы щ ыҡкан да, ҡызыны ң щ емоҙанын (сумаҙан. — Х.Г.) сразы сундуғын ачып ҡараған икән, йылан килеп щығып, теге ҡызны быуа язған инде. М енә шулай. Силәбе әлкәһе Сосновка районыныү Шишмә ауылында йәшәүсе Х а­ кимова Заһира Кәлимулла ҡыйынан (1936) 2009 йылда я^ып алынды.

Бай ҡыҙҙары, егет, йылмауыҙҙар Борон-борон заманда кәзә команда (тип баштаған булаң инде) булған икән бер бай. Байҙың бу(л)ған өс ҡыҙы. Байҙы ң өс ҡыҙы бу(л)ғас, был ҡыҙҙарын яман һаҡтаған инде. Ней, тормошҡа бирергә һайҙанған бу(л)ғандыр инде, бай г(к)еше бу(л)ғас. Берҙән-бер уаҡыт м ының оло ғыҙы юғала. Оло ғыҙы юғала, юҡ, тапмай. Бөтөн байҙыҡтарын биреп, ярты байҙығымды бирәм, тапһағыҙ булды, ти. Ш у­ нан был әйтә инде, ней. Күп тә тормай, икенсеһе юғала мының. Икенсеһе юғалғас, тахын да шулай һаман эҙләтә инде был. Эҙләйҙәр. Ю ҡ был. Ш унан өсөнсөһө юғала. Ш унан бер, ней, ғ(ҡ)устыһы була, байына әйтә инде: «Әйҙә, мин табам. М ин табам». Был ат бирә 186

мыңа, аҡса бирә күп. «Давай, эҙләп ки(л)тер», - ти. Бер уакыт был таба бер оро. Атын бәйҙәй ҙә, шул ороға төшә, ҡойоға инде. Шул ороға төш кәс китеп утыра. Китеп утыра. Бер өй утыра. Ш ул өйҙә, был керһә, шул ҡыҙ бала утыра инде, олоһо, олоһо утыра инде. Ш унан мыңа: «И, туғанҡайым, ниә килдең? Ней, өс ауыҙлы йы л­ мауыҙ һине ашар», - тип әйтә инде. Ш унан был: «Йа, ҡурҡмайым мин анан, - ти инде. һине һаҡтарға г(к)илдем, атайыңа алып ҡайты­ рға г(к)илдем», - тип әйтә инде. Ш унан был ғ(ҡ)ыҙ бала согласна булып мыны йәш ерә. Й әш ерә инде. Ш унан был г(к)илә, йылан була, өс ауыҙлы. Й ы лан урҙаған бу(л)ған был ғ(ҡ)ыҙҙы. Ш унан бы­ лар һуғышалар инде. Был сапҡылап ү(л)терә был йыланды. Ҡыҙҙы освободит(ь) итә. - Ә ҡәрендәшең ҡайҙа? - М енә шунан йыраҡ түгел тора, - ти. Ш ан хәҙер бара уңа. Уңа барһа, унда уже биш ауыҙҙы була й ы ­ лан. Ул йылан урҙаған тоже. Ш унан был нимәш тәй, ней, тоже шул ҡарауылдап, тоже үтерәләр мыны. Ярар, мыны үтерәләр. Хәҙер был да (икенсе ҡыҙ. —X. Г.) свободный булды инде. Апҡайтырға может инде (егет ҡыҙҙы. —А Г.). Хәҙер өсөнсөһөнә китәләр инде. Өсөнсөһөнә китһәләр, еҙе ауыҙҙы була уже. Еҙе башты була уже йылан. Ш унан мыны ла күмәктәп үтерәбеҙ тигәндә мыны, ҡулды ранить итә м а­ лайҙың. Теге все равно мыны ҡуймай, үтерәләр былар. Ш унан был малайҙы был ҡыҙ оҙаҡ лечит(ь)итә, үҙендә тотоп мыны. Хәҙер была­ рға ергә, ер өҫтөнә сығырға кәрәк бит өсәүенә лә. Былар йыйылып киләләр. Ш ан мыңа бер ҡарт осрай: «һин, менә балам, [осар?] ҡош ­ тарҙы тотоп, бер бочка ит ш әйҙә. Бер бочка һыу ш әйҙә. Ана шунан ҙур ҡара ҡош һеҙҙе сығарыр утыртып. Ней, (мин хәҙергесә самолет тип уйҙайым инде (көлә), әкиәт есть әкиәт бит). Ш унан, ней, был шулай тағы эштәй. М алай һауыға. Ҡ ош атып, ней, ит йыя бер боч­ ка, бер бочка - һыу. И шул бер ҡош килеп утыра мыңа. Ҡыҙҙар, егет у(л)тыра. Ҡош: «Сыҡҡан уаҡытта уңға ҡараһам, ит ҡаптыр; һулға ҡараһам, һыу ҡаптыр», - ти инде был, ҡош әйткән. И был шулай эш тәгән. Ш улай итеп эш тәп былар осоп, шул нейҙән, оро­ нан, барып сыҡҡандар инде өсәүе. Но апарып ҡартҡа тапшырған инде балаларны, ҡыҙларны. һорау: Кем һөйләне, ҡайҙа ишеттегеҙ был әкиәтте? Яуап: Атайым һөйҙәне.

187

һорау: һеҙҙең заманда әкиәт тыңларға кешегә йөрөй торған ғәҙәт бар инеме? Яуап: Йөрөй торғайнытлар. Атайыма бик күп кеше килә торғайны. Балалар тыңдарға (әкиәт. — X. Г.) килә торғайны. Элек клуб юҡ. Бер нәм ә юҡ, балам. һуҡы р лампа яныңда у(л)тырабыҙ. һорау: Әкиәт тыңларға килеүселәр берәй нәм ә тотоп килә и не­ ме? Утынмы, икмәкме, картуфмы? Яуап: Юҡ. И нәйем боронғоса уҡыған. Уҡырға барғанда әбейгә бер ҡосаҡ утын а(лы)п(б)ара торған бу(л)ған. һорау: Апай, тағы бер әкиәт һөйләйгеҙм е әллә? И кәү булыр ине. Яңғыҙаяҡ сығармағыҙ инде, зинһар, тағы берәй әкиәт һөйләгеҙ. Яуап: М ожно еще берәүҙе. Помню мин хорошо. Еще берәүҙе беләм әле (пауза). Н исек баштала әле? Иҫемә төшөрөп алайым әле. Әкиәтте кис, ятыр уаҡытта, һөйләй торғаныйы атайым. Әкиәттәре күп була торғаныйы атайымдың. Еще берәүҙе беләм әле(9).

Ағай менән һеңле Тоже шулай менә бер хозяин бу(л)ған инде. Бер ҙә малай тапма­ ған, ней, ҡатыны. Дүрт ҡыҙ. Ҡ ыҙ баланы ялсышарҙан үлтерткән дә торған быш. Таптырмаған. Ш ан бер уаҡыт малайы донъяға килә мышың. Донъяға килһә, быш әйтә инде, менә быш малай ҙурая. “Менә инәйеңдең ҡыҙ бала булһа, үтертеп тор. М ин китәм йыраҡҡа [ҡайҙ­ алыр], һунарға китәм ”, - ти инде. [Ҡайҙа китәлер, аныһы1н белмәй­ ем]. Ш ан был малай инәһенән һорай: - И нәй, нәм әң булды? - Ҡ ыҙ бала, - тип әйтә. И нәһе әйтә: “Балам, һине л ә менә мин яратам, аны ла яратам. Ниңә, йәшәһен. Давай берәй әбейгә беҙ аҫыратырға бирәйек, атайың белмәһен. Ш ан бышар аҫыратырға бирәләр бер әбейгә. [Хәбәр сыгкмай буламы? Хәбәр сыға бит]. Хәҙер, килгөс быш (егеттең атаһы. — X. Г.), малайына асыу итә инде: “һ и н ниңә, ҡыҙ бала булған, ниңә үлтертмәнең аны?” Ә быш шул арала ҡыҙ м ән ҡаса. К итә инде бер яҡҡа сынып. Малай ҡыҙ бала мән, ҡәрендәше мән китә. Ш ан, киткәс бышар, китеп утыра, китеп утыра, бер заимкаға барып керәләр. Бер өй була инде. Өйгә барып керһә, яман, нейтеп, кеш нәп ебәрә инде, еҙе ат тора. Ул еҙе ат — еҙе ҡараҡ тип әйтәләр инде — менә был 188

урҙанылған. Еҙе ҡараҡ тигәндәр инде бурҙарҙы. Ш уларҙың аты бул­ ған. Ш унан был малай әйткән: “М ин керәйем, һ и н өндәшмәй тор” . Был кергән инде. Кергәс былар мыңа нападать иткәндәр. Но был батыр бу(л)ғандыр инде ул. Барыһын да ү(л)тергән. Барыһын да үтергәс, берәүе генә, ней, аяғын өҙә сапҡан инде. Берәүенең генә. Ә шунда ла бер нәм әгә л ә ҡарамай сығарған да, урамында ҡойо булған, шул ҡойоға төшөргән был бөтәһен дә, покойниктарҙы. Ш ан шул покойниктарҙы төшөргән, ә ағаһы инде ат менеп киткән бу(л)ған, нейгә, һунарға, ашарға кәрәк тә. Был ҡыҙ йырҙай инде бер үҙе бер өйҙә. Теге ҡыҙҙың тауышын теге малай (бер аяғы сабылған. — Х .Г .) ишетә. Ш ан ни был тауыш итә был ҡыҙға: “Әйҙә, мине сығар. М инең бер төрлө дарыу бар. М ин һауығырым. һи н ең м ән торорбоҙ икәүбеҙ, ағайың м ән дә, өсәүбеҙ торорбоҙ,”- тип әйтә инде. Ш ан ни был ҡыҙ бала йәлдәп сығара мыны. Б ик матур малай була инде. Ш ан шул малай мән тора баштай. Тора баштай. Хәҙер бит теге ағайҙы үтергәне кәр әк как-то мыңа, был ҡараҡҡа. Ә был ҡыҙ йәлдәй инде. Ш ан берҙән-бер уаҡыт был малай китерә инде ни бу, был продукты. Ни был, ашайҙар, әсәләр. Тегене йәшертеп кенә йөрөтә инде малайҙы (ҡыҙ. —X. Г.). Хәҙер йәшертеп йөрөткәс: - Давай, нейҙе, был ағайыңды үтерәйек. - Ҡалай үтерәйек? - М енә шундай, шундай ерҙә. Ш унан китһә, анда булыр бер соҡор. Ш ул соҡорға кереп пусть алһын, анда була, ел тирмәне бар, шунда он бар. Ш унан он китерһен был, - тип әйтә инде. Но мыны ебәрәләр. Анан бик һирәк кеше сыҡҡан бу(л)ған, ондан. Ну был малай ҡыйышмаған, барған, атынан төш кән, кергән. Кергәс был, ней, китеп утыра, китеп утыра, ондо кеҫәһенә һалып утыра. Ш(ул)ай булып, кеҫәһенә тутырып ондо, сыҡҡан. Шул ондо китергән. Шул ондо китергәс, был шул ҡыҙ балаға биргән инде менә. “һалы п тор йә бер нәм ә итеп бешереп аш ат” , ти инде. Былар, юҡ, аның менән дә булманы. Хәҙер бер ерҙә бар кеше терелтә торған дарыу. Хәҙер анауҙарҙы терелтергә кәрәк бит инде, тегеләрҙе (ҡараҡтарҙы. —X. Т.). Кеше терелтә торған дарыу бар. Аңа барып еткәнсә таш яуа, килеп еткәнсә таш яуа. Күнһә — күнә, күнмәһә — юҡ. И малай китә. Ҡуймай барыбер. Был китә. Бер әбей осрай. Бер әбей осрай: “Балам, мына һиңә бер йомғаҡ. Шул йомғаҡтан ҡалм а”, - ти. [йөн йомғағы була инде, еп йомғағымы, шуны бирә инде]. Был шуның артынан ҡалмай. Ней, атын ҡалдыра. Атының аяғына бәйҙәп осон [йомғаҡ­ 189

тың], ш уның буйынса китә был, йомғаҡ м енән китә. Ш унан, таш яуып тора инде, барып керә: бер шиш мәлек. Шул ш иш мәлектән бутылка м енән һыу ала был [бутылкамы, нәм ә м енән алалыр инде, һыу ала инде]. һы у алып, тағы ҡайтҡанда шул йомғаҡ менән килеп, шул әбейгә килеп, шул әбейгә йомғаҡты биреп китә был. Ш ан, ярар. Анда ла үлмәне. Хәҙер нимәштәргә мыны, ҡалайтып үтерергә? Был хәҙер теге он м ән был һыуҙы баҫһа, тегенең бер-икәүе үтерелде уже малайҙарҙың соҡорҙағы. Үтереп бырғағандар ҙа инде. Хәҙер мыны нимәш тәргә? Хәҙер мыны как-то... Ҡ ая ебәрә әле ул? Ҡаялыр ебәрәләр алар аны тағындаҡ. һам ан да теге ҡарсыҡҡа барып керә ул. Ҡарсыҡҡа барып керә. Ҡарсыҡҡа барып керһә, был ҡарсыҡтың ҡыҙы була. Ш ул әйтә инде: «М енә мин һиңә ҡыҙымды димдәйем». Ул ҡыҙының 40 ҡыҙы була еще, служанкалары була инде. «Ул ҡыҙҙарҙың берәүенә лә ҡарама, ату ҡатырырҙар һине. Атыңдың ҡолағына ҡара ла тор», - тиб(п)әйтә мыңа ҡарсыҡ. Ул шуның буйынса эштәй. Ш у­ нан былар, хәҙер хозяйкаһы әйтә: «һин минеке булдың инде хәҙер. Өйгә ҡайтһаң, һине үтерәләр», - тип әйтә шул ҡыҙ. Ну был все равно ҡайта. Ҡайтһа, мыңа нападать итеп, мыны үтермәйҙәр, но почти что үтереп бырғайҙар тау аръяғына. Бер уаҡыт тау аръяғында, ә был ҡыҙ м енән танышҡанда инде, был ҡыҙ бала­ ны ң иҫенә төшөп, был нейен ҡарай инде, көҙгөһөн. Көҙгөһөндә ҡараһа, был баланы бәреп ҡуйғандар, малайҙы. Уже насар хәлдә ята инде. Ш ан был ҡыҙ, әнә шул һыуҙы алып, какой-то дарыу алып килеп, шул малайҙы терелтә. Ш ул малайҙы терелтә. Ш ан былар хәҙер, ҡыҙға ла ышанмай был, малай инде. Хәҙер малай ҡайтмаҡсы була. Был теге жуликтарҙы бөтә үтерҙе малай. Ҡ ыҙ бер үҙе ҡалды инде. Анау егетте л ә үтерҙе инде. Хәҙер, 40 ҡыҙ м ән был малай, ҡатыны мән, ҡайта инде. Ҡатыны була инде. Ҡ айтып утыра. Ҡ ай­ тып утырғанда атаһының иҫенә төшкән, балдарын эҙҙтергә сығарған был, ҡыҙҙарын үтертеп торған атай инде. Ш ан былар әйтә. Малай, һыбай киләләр инде бөтәһе лә: «Беҙ ҡайтып утырабыҙ. Атайым 40 өй ш әйҙәһен, беҙ ҡайтышҡа. Ҡ ыҙҙар башҡа торһон. Барыһын да тормошҡа биреп, аларҙы ш(ул)айтып йәшәтмәксе бу(л)ған инде. Ш ан ней, был атаһы [?] эш тәй, ш ан кире былар совещаться итә инде. Совещаться иткәндә был малай һөйҙәй: “Атай, менә мин нейемде, ҡәрендәшемде, алып киткәйнем, мине шулай, шулай итте, менә ки ­ ленең терелтеп алды”». М енә шул: әкиәтем ары китте. үҙем бире ҡалдым. 190

P.S. Атайым һөйҙәй торғайны. Атайым яман әкиәт һөйҙәй торғ­ айны ул. М ин әле некоторыйҙарын белмәйем әле. Ул яман интерес­ ный әкиәттәр һөйҙәй торғайны. Ҡоншаҡ районы Иҫке Мәхмүт ауылында йәшәүсе Әхмәтйәнова Сәүиә Ҡәйүм ҡыйынан (1955 йылда Ғәшер ауылында тыуган, башҡорт. Урта махсус белемле. Һалъйоттар нәҫеленән) 2009 йылда я$ып алын­ ды.

Бәпес малай Бер әбей менән бабай бу(л)ған. Балдары бу(л)маған. Шунан ҡатыш (?) ҡамыр ҡырҡып торғанда, нейткән, бармағын ҡыфҡҡан. Бәпес бармағын. Ш унан сепрәккә урап-урап кәш тә башына һалып ҡуйғ­ ан. Төнөн йоҡлағанда бер тауыш ишетелгән, атай, инәй, тип инде. Тороп ҡараһалар шан, малай булып һикереп төшкән иҙәнгә бармаҡ. Эй кинәнә инде ҡарт м(ен)ән ҡарсыҡ: мына ҡартайған көндә беҫтең ярҙамсы, таяныс булыр, ҡартайған саҡта аҫыграр беҫте, тип. Бик зирәк, шуҡ малай була инде. Ш унан, үҫеп етеп, атаһына эш кә йөрөй баштай инде. И нәһе өйҙә ғ(ҡ)ала, икм әк бешерә. Ш унан бер ваҡыт атаһы м енән ш(ул)ай ҡырҙа. Игендә эш тәп йөрөгәндә, бытларҙыщ аты-нейһе була инде насар ғына, йонсоу ғына инде, бигерәк эләгепселәгеп йөрөгән бер ҡарт ат була. Бер бай үтеп бара инде. һим еҙ, ҙур, кеш нәп торған ат менән. Туҡтай инде. Ә -ә, быш кескәй малай теге аттың ҡолағына кереп ултырып ала ла, йырҙай инде, һөйҙәшәме, йырҙаймы, тауыш сығара инде. Ш (ун)ан быш байҙың иҫе киткән инде. Ҡарай: Нәмә, атың үҙе йөрөп үҙе һөрәме ерҙе? Үҙе һөйҙәшәме? Ш (ун)ан быш ярҙы (диал. ярлы) аптырап тормай ул да, эйе, тей икән инде. Ш (ун)ан быш байҙың эсе ғ(ҡ)ыҙа инде: “Әйҙә, һат миңә атыңды”, - ти. һат та, һат. “Алышайыгҡ. М ин һиңә ишшу (рус. еще) өҫтәүенә аҡса түләп бирәм. Атҡа ат алышайыҡ та. һ а т ” . Быш, теге малай, мыңа шыбырҙай инде, атаһына: “һат, һат, атай. Йышама. Өндәш мәй генә алыш тыр” . Быш яҡш ы, дан ат егеп ҡайтып китә инде ярҙы. Был атын да, малайын д а ҡалдырып китә байға. Нәселә (рус. на силу) һөрәп-һөрәп, арбаһын үҙе этәргеләп бай ҡайтып китә. Ш (ун)ан [о, ул малайҙың әкәмәттәре бигерәк күп әле] байҙың өйөнә килеп төш кәс, быш бесән араһына ҡаса, йәш енеп ята. Ш (ун)ан, иртәнсәк, тороп бай сыгҡһа, һарыгҡтарышыщ араһында һарығы баҡы­ 191

ра инде: “Мине һуй, мине һуйыб(п)аша”, -тип, һарығы баҡыра инде. Ш (ун)ан һарығын һуйып ашай был бай. Ш (ун)ан һыйыр малының араһына кереп, бесән араһына ураланып ята ла, һыйыр ашай ҙа инде тағы ла. һы йы рҙы ң эсенән баҡыра инде: “менә мине лә һуй, мине һуй” . Бөтә малын, нейтеп, кәметеп. Аларҙың йоҡтаған, нейҙәренә, араларына кереп ятып ш(у)анда, эй, ҡыҙҙарының араһына кереп ята бәпес малай. Ҡыҙҙар иртә менән уянһалар, һинең балаң да, минең балам, мына яуҙашалар, сар-сор һуғышалар, сәскә сәс тотоношоп инде, минеке түгел, һинеке. Малайҙарының араһына, аяҡ кейемдәренә һейеп сыға төнөн. Әллә нәм әләр эш тәп бөтә. Болғандырып, аҫты-өҫтөн әйләндереп бөтә өйҙәрен, донъяһы н байҙың. Ш (ун)ан ҡайтып китә, атаһына. Ат та яҡ ш ы , малай ҙа һау, иҫән-һау. Ҡарт менән ҡарсыҡ кинәнеп, шаттанып йәшәйҙәр. һорау: Был әкиәтте берәйһенән ишеттегеҙме? Уҡынығыҙмы? Яуап: М ына кескәй саҡта инәйҙәр һөйләй торғайны ла. Оҙоноҙағ(ҡ)итеп һөйҙәйҙәр аны ишшу. Оҙон-оҙаҡ, оҙон . Силәбе өлкәһе Сосновкарайоны һултай ауылында йәшәүсе Гар­ данова Нурикамал Ибраһим ҡыҙынан (1935 йылда Баймаҡ районы Күгиҙел ауылында тыуған, башҡорт. һултайҙа 1954 йылдан бирле йәш әй) 2009 йылда яҙып алынды.

“Ьаҡ менән Суҡтың” әкиәте И ң алда, әсәйем ш(ул)ай, әсәйем һауынсы булып эш ләне инде. Атайымды рпепрессировать иткәс инде, беҙ 5 бала ҡалған инек, ш(ун)ан, ҡыҙыҡ булды инде ул. Бахыр ғына инде ул эш кә киткәндә беҙ йоҡлап ҡалабыҙ, эш тән ҡайтҡанда беҙ йоҡлап ятабыҙ инде. һуғыш башланыр алдынан, нейгә, беҙҙе балалар баҡсаһына алдылар. Мин, м инән бәләкәй тағы берәү бар ине, 1939 йылғы. Ш (ун)ан һуң, уны ла, ш (ун)ан шул әсәйем ҡайһы ваҡытталыр ваҡыт табып, беҙ аның яны нда булабыҙ бит инде, беҙгә ш ундай-мындай әкиәттәр һөйләй торған ине. М ына шул әкиәте йөрәгемә шул тиклем инеп ҡалған. Ш уны бер ҙә онотмайым. Ғүмер буйына ла онотҡаным юҡ. Ней, мәҙрәсәләрҙең.. .хәҙер... М әҙрәсәләрҙә быяла ишек, һ а ҡ менән Суҡтың тауышын ишет, - тип башлана. 192

Ш унан хәҙер һөйләп алып китәйем инде. Бына, ти, бер инде ғаилә булған, ти. Атаһы булған, әсәһе булған, ике балаһы булған, ти. Ҡыҙы, бер малайы, ти (информант хаталана, балаларҙың икеһе лә малай булырға тейеш. —Х. Г.). Атаһы һунарға китеп үлгән (бәйеттә бындай хәл күҙәтелмәй. —Х Г.). Хәҙер ике бала әсәһе м енән ҡалған, ти инде. Хәҙер был балаларҙы, ти инде, әсәһе­ нең ваҡыты булмай инде, эш менән, нимә менән, булышып, ә бала­ лар инде үҙалдарына йөрөй, бер төрлә әллә ниндәйерәк, нейерәк, йүнһеҙерәк, тәртипһеҙерәк булып үҫәләр. Әсәһенә был оҡшамай, тип һөйләй инде ул, уйлайҙыр инде беҙ уны аңлаһын, тип, уйлайҙыр инде, оҡшамай, ти инде. Ш уңа күрә әсәһе асыулана, ти инде. һеҙ алай эшләмәгеҙ. һ е ҙ икәү генә. Бер-берегеҙ м енән һәйбәт йәшәгеҙ. Былай бер-берегеҙҙе рәнйетмәгеҙ, ти инде. Ә балалар барыбер аны тыңламайҙар инде, һаман үҙҙәренсә эш ләйҙәр. Бер көн әсәһенең бик асыуы килә лә, был ике баланы, йәй көнө була инде, ике бала­ ны ң береһен бер тәҙрәнән, икенсеһен икенсе тәҙрәнән тышҡа ырғ­ ыта. “Бер берегеҙ менән һ а ҡ менән Суҡ һымаҡ йәш әгеҙ”, - ти инде. Ш (ул)айтып ырғыта ла хәҙер был, балалар юҡ булалар инде. Юҡ булалар ҙа, әсәһенә инде, нитә инде, ҡайғыра инде, ҡайғыра ла, хәҙер бит инде, үҙе шундай һүҙҙәрҙе әйткәс бит кире алалмай. Төндәрен сыҡһа, шул [ишеткәнегеҙ бармы? “һаҡ! Суҡ!” —тип ҡы с­ ҡырған һы м аҡ була, эйе бит], шуларҙы тыңлап тора икән әсәһе. Береһе — һаҡ , береһе —Суҡ, теге ике бала хәҙер бер-береһен инде төнөн күрә алмайҙар, ә көндөҙ аларҙың тауышы сыҡмай. Бер-береһен ш(ун)ан саҡыралар. И һаман да,ти, улар оҙаҡ йылдар буйына ла һаман, ти, бер-береһен күрә алмай м(ы )на шулай ҡысҡырып ҡына йәш әйҙәр, ти. Эйе, зарығып йәш әйҙәр тип, әсәйем һөйләне инде, шул. Менә минең башыма инеп тороп ҡалған инде. Но минән бәләкәй һеңлем бар ҙа инде. Яратып ҡы на йөрөгән була торғайным инде. Ҡ айһы берҙә асыу ҙа килеп китә ине, һуғып та ебәргән саҡтар була торған ине. Ш улай итеп менә был әкиәтте мин шул йылдан бирле лә, алты йәш тәрҙән алып, һаман һаҡлап йөрөттөм. Ысынлап, асыу­ ланышырға ярамай бер-берең менән. Ш уны һөйләне инде әсәйем. Уның һөйләгәндәре күп ине инде. Бер ҡы ҙҙы ң бите бер яғы ай булған, бер яғы ҡояш булған тип, аны ла һөйләй ине, онотоп бөткәнмен, аныһы ҙур ине, оҙон ине. “Ҡуҙыйкүрпәсте” лә һөйләй торған ине ул беҙгә. Ул бигерәк күп белә ине әкиәттәрҙе. 193

Бөрйән районы Әтек ауылында йәшәүсе Сәхипъямал Мәхәмәриә ҡыйынан (1925 йылда Күгәрсен районы Нарыйылга ауылында тыуган. Кыпсаҡ ырыуынан. Әтек ауылында 1947 йылдан алып йәшәй) 2009 йылда ярып алынды.

Кәкүк Бер ҡатындың улы була. Улының ҡатыны була. Ш унан бының улы була, мының шунан ҡыҙы ла була. Улынамы, ҡыҙынамы Кәкүк тип исем биргән булалар. Ш унан был ҡыҙ, мының ҡатыны, осоп сығып китә, кәкүк булып. Бер-бер хәл итәләр шикелле. Әллә шул сихыр әше. Сихырсылар сихырлап кәкүк итеп осоралар. Был осоп китә. Ҡайтмай. Балаһы илай. Балаһы илағас, һеңлеһе (егеттең) сы­ ғып һамаҡлай була, нейгә, урманға: Кәкүк балаһы илайҙыр, Имеҙһә лә туймайҙыр. Кәкүк балаһы, ҡайт, кәкүк, ҡайт, - тип туҡы­ лдатып китәләр. Ҡ ыҙ теге баланы ҡалдырып китә лә, теге кәкүк килеп имеҙеп китә була инде. Ш унан үҙе тағы юғала ла ҡуя. Был кәкүкте имергә алып китә. Бала рәүешле булғанмы инде, кәкүк кенә булғанмы, аныһын белмәйем. Ш улайтып имеҙеп йөрөй торғас алып, бер көн был егеткә әйтә лә: “һ и н аны имеҙгән ваҡытында аңдып тороп, тотоп алып кит”, - ти. Кәкүкте тотоп алырға ҡуша. Теге ҡыҙ сығып һамаҡлай: Кәкүк балаһы илайҙыр, Имеҙһә лә туймайҙыр. К әкүк балаһы әсәһе Кәкүк, ҡайт, Балаң илай, бер көн дә туймай бит. Егет көтөп ултыра инде. Ш ул ерҙә тотоп ала. К әкүк хәҙер ялба­ ра: “Ебәр мине, зинһар. Тотҡон итмә!” —ти. Егет: “Ю ҡ, мин һине хәҙер ыскындырмайым, нимә ти(б)әйтһәң дә ҡалдырмайым!” —тип, Кәкүкте ҡалдырмай, балаһы м енән бергә алып ҡайтып китә. Ш у­ лайтып теге бер ғ(ҡ)айҙа ла үҙе лә йөрөмәй. Теге Кәкүкте, нисектер, был үҙенә ҡалдыра. Кәкүкте ебәрмәй. Ш унан бер белемсегә барып, үҙенә әйәләтеп, егет тота. Үҙенә эйәләткәндәрҙән үҙенә ҡайтарып ала. Кәкүкте ебәрмәҫкә. Ш унан К әкүк мында эйәләш еп китә. Б а­ лаһы янында, ире яны нда ҡала. Ш ул инде. 194

И ҫкәрм ә. Бала ваҡытта иш еткән әкиәт. Элек күмәкләп улты­ рып әкиәт һөйләш ә инек. Ҡыҙҙар шунда һөйләй торғайнылар. Бөрйән районы Байгазы ауылында йәшәүсе Ҡаһарманова Сәгщә Хәмзә ҡызынан (1926 йылда Кейекбай ауылында тыуган. 7 класс бе­ лемле. Ырыуы бөрйән, татар араһынан (атайым ягынан бер оләсәйебез Йомагужа районынан булган). Байгазыга 1948 йылда килен булып төшкән) 2009 йылда язып алынды..

Сүлмәганай Борон бер бабай булған. Әбейе үлеп киткән. Бер ғ(ҡ)ыҙы ҡалған инде етем. Ш унан бабай яңы нан әбей алған, аның да бер ҡыҙы булған. Хәҙер был әбей етем ғ(ҡ)ыҙҙы һыйҙырмай икән. Атаһы апа­ рып (алып барып) ахырыһы урманға, бер яланға ҡалдырып китә. Хәҙер теге ғ(ҡ)ыҙ. Ҡ айтып китә атаһы. Бер үҙе ултыра бит инде. Сүлмәге була. Сүлмәк, нимә апара инде. Теге сүлмәгенә таҡмаҡ әйтә: Сүлмәганай, Сүлмәганай, Яңғыҙлыҡтан йөҙәйем. Ш унан был (сүлмәк) бер йыйы н булған ергә түш әк булып ята була, сүлмәк. Сүлмәк ятҡас, теге бер егетте түшәге урап алып килеп, апайына әпкилә инде. Хәҙер былар икәүләп йәш әп китәләр. Хәҙер бер яланға барып ята. Бер бай аттарын апарып нейгә ебәрә икән. Хәҙер был яланда ятҡас, теге аттан бер ат әпкилә. Байҙы ң ебәргән бер атын алып килә. Былар атлы булалар. Сүлмәганай егет әпкилә, ат әпкилә. Бер ваҡыт атаһы ҡыҙыны ң хәлен белергә килһә, былар донъя көтөп яталар һәйбәт итеп. Ат һуйып алғандар, ти, ҡаҙыһы бар икән. Ҡыҙ атаһына ҡаҙылар биреп ҡайтарған. Атаһы ҡыуанып (алып) ҡай­ тып бара әбейенә ҡаҙыларҙы. “әбей, табаҡ алып кил!” — ти. Әбей табаҡ алып килмәй, эт аяғы алып килә икән. Эткә аш ҡуя торған һауытты. “М ин һиңә табаҡ алып кил!” — тибәйтәм (тип әйтәм). Табаҡ әпкилгән. Ҡ аҙыларҙы һала баштағас, аптырап киткән теге әбей. Ш унан әбей: “М инең ҡыҙымды ла апарып таш ла”, - ти икән. Хәҙер был ахыры әбейенең һүҙен тыңлап, ҡыҙын теге әбейҙең ҡыҙын да, апара урманға. Апарһа, уға бер ней ҙә булмай. Тегегә: һуҡ, туҡмаҡ, бәр, туҡмаҡ, Ҡ ыҙҙың башын яр, туҡмаҡ, - тип, ағас тауышлана икән. Был тыңдап тора. Бер көн тыңдай, ике көн тыңдай. Гел шуны әйтә, 195

туҡтамай. Әбей бабайын ебәрә ҡыҙының хәлен белергә. Бабай килһә. Ҡ ыҙҙың сәстәре м енән баш һөйәге генә ята, ти. Бер нәм ә ашап ки ткән . Бабай ҡ ы ҙҙы ң сәстәрен, баш ы н алып ҡ айта, әбейгә күрһәтергә. Әбей, баяғы, ҡаҙы алып килә икән, тип, табаҡ ултырта икән. Бабай: “Табаҡ әпкилмә, эт аяғы әпкил”, - ти. Әпкилһә, ҡыҙының башын һала. Әбей илай инде, юрый минең ҡыҙымды айы­ уҙарға биреп киткәнһең, тип, илай икән. “М ин улайтманым бит!” . Әбейенә ялына инде. Иҫкәрмә. Беҙҙең ауылда Шүлгән ауылынан Ғәбделхәй ағай ятып уҡыны. Шул һөйләй торғайны бала саҡта. Инде әкиәтте күп белә ине. 2010 йылда Хәйбулла районының Турат ауылында йәшәүсе Кәри­ мова Йәмилә Фазылйән ҡыйынан (1927 йылда тыуган, 7 бала әсәһе, колхозда эшләгән) я^ып алынды.

Сүлмәганай Хәҙер бер бабайҙың әбейе үлә лә, икенсе бисәһе бабайҙың була. Ә б ейенең ҡ ы ҙы була. Ш унан бабай ҙы ң ҡ ы ҙы н һы йҙы рм ай. ”Ҡыҙыңды теләһә ҡайҙа ит. Ҡыҙыңды алып кит”, - ти. Бабай ҡыҙын... ҡы ҙы на хәҙер һала үгәй әсһәе яры ҡ сүлмәк, он урынына көл һала, икм әк урынына икм әк һалмай. Ш унан бабай ҡыҙын алып урманға китә. Урманға бара ла: “Ҡыҙым, һин ошонда тороп тор. М ин утын ҡырҡам да, утын ҡырҡып бөтһәм, килеп алам”, - ти. Ағас баш ына туҡмаҡ яһап бәйҙәй ҙә, бабай ҡайтып китә. Ҡ ыҙ ҡала. Хәҙер бер ағас төбөндә утыра, ағас төбөндә утырһа, был хәҙер асыға. Ш унан баяғы ондо алып ҡарайым тиһә, көл, икм әк юҡ, суйын ярыҡ. Был ҡыҙ хәҙер һармаҡтай баштай: “Сүлмәганай, сүлмәганай, Аслыҡтан йөҙәнем, анай”, тип, ҡыҙ илай. Илаһа, суйын тәгәрләп сығып китә. Сығып китә лә, бер ергә барһа, бер ерҙә берәү он тартып ултыра. Ш унан был он тартып ултырһа, ондоң (он һалынған тоҡтоң инде ул. — X. Г.) еп яғын һәрмәп һалып ала ла, хәҙер ҡыҙға алып ҡайта. Ҡ ыҙға тәгәрәп апҡайтып ондо а(лы)пкерһә, “Быныға нитәм инде” , - тип илай. Ш унан хәҙер был суйын тәгәрләп сығып китеп һыу буйынан һыу әпкилә. Ҡ амырҙы баҫа, утын ҡырҡып керә, икм әк бешереп ашап, йәш әп ята. Ш унан хәҙер:

196

“Сүлмәганай, сүлмәганай, Өйһөҙлөктән йөҙәнем, анай”, - тип Сүлмәгенә һармаҡлай баш­ тай. Сүлмәге тәгәрләп сығып китеп, берәү өй һалырға йөрөһә, шун­ да нигеҙ булып, таш булып, нигеҙ булып ята. Өйҙө төҙөп бөттө ниһә, сүлмәк өйҙө алып ҡайта ла, хәҙер был өйлө булды. Ш унан: “Сүлмәганай, сүлмәганай, Кейәүһеҙлектән йөҙәнем, анай”, ти. Ш унан сүлмәк тағын тәгәрләп сығып китә лә, берәү ишегалдында йөрөһә, барып ултырғыс булып, баяғы егетте ултырта ла, тәгәрләп алып ҡайта. Ш унан кейәү булды, йәш әп яталар. Ш унан ҡыҙ, ҡыҙ өйлө була, кейәүле була, кейемле була. “Атамды барып күрер инем. Атама барыр инем ”, - тип, шулайтып илай. Шунан: “Сүлмәганай, сүлмәганай, Кейемһеҙлектән йөҙәнем, анай”, тиһә, был бер магазинға барып инеп. Булған нәмәһен һыпыры(п)балып ҡайта. Алып ҡайтып хәҙер: “Атамды ҡайтып күргем ки л ә”, ти. Ш унан кейәүе сығып китә лә, бер пар ат егеп килә. Ҡыҙҙы кейендереп ултыртып, атаһына кейем алып, атаһына бара. Ш унан сәүеге өрә: “Лөк-лөк, яман апайҙан Күстәнәс килә”, - тип, әте өрһә, әбей этен туҡмай: “Башы килә, өлтәңләп сәсе килә. өлтәңләп” . Тупһаға һалып, аяҡ һөртөп инә: “Н иш тәп улай итеп һармаҡлайһың?” — тип этен туҡмай. Ҡ ыҙ бер һандыҡ кейем алып килеп төшә. Ш унан атаһы сығып ҡыҙын ҡосаҡ­ лап, кейәүен ҡосаҡлап өйгә алып инә. һандыҡты асһалар, һандыҡта кейем күп. Ш унан ҡыҙ хәҙер ат егеп ҡайтып китә. Атаһынан кейе­ мһеҙ ҡайтып китә лә, хәҙер өйөндә йәш әп ята. Хәҙер әбейҙең ҡыҙы: “М ине урманға апарып таш та”, - ти. Быға и км әк һала, он һала, бөтөн суйын һала, тамаҡ һала, кейем һала. Ҡ ы ҙын апарып: “М ин хәҙер ҡайтам, хәҙер киләм ”, - тип, тағы туҡ­ маҡ таға ла, бабай ҡайтып китә. Ҡ ыҙы асыға. Аслыҡтан йонсой. Ш унан был хәҙер, бер нәм ә л ә юҡ, аҙыҡтарын ашап бөтә, тамағы асыға. “Ҡалайтып ҡайтам инде? Ҡайтыр инем ”, - ти. Өс сусҡа егеп бер бабай килә: — Ҡыҙым, ҡайтаһыңмы? — Ҡайтам.

197

— М ы на һиңә ат, мына һиңә ат. М ынау егет апара, - тип, бер егетте утыртып, өс сусҡаны егеп, ҡыҙҙы ҡайтарып ебәрә. Ш унан эт: “Лөк-лөк, яҡш ы апайҙан Сәсе килә өлтәңләп, Аслыҡтан йонсоп, Сусҡа егеп ҡайтып килә”, - тип эте өрә. “Күстәнәс алып ҡайтып килә, - тиген. —Ул ниш ләп сусҡа егеп ҡайтып килһен”, - ти әсәһе. Ш унан хәҙер сусҡа егеп ҡыҙы иш ек алдына килә. Бабай тәҙрәнән ҡарай ҙа, ҡарш ы сыҡмай. Әбей ҡарш ы сыға. Ҡаршы сыҡһа, ҡыҙы төш өп илап ебәрә. һанды ғы була. Өйгә килеп, күстәнәс бар, тип, һандығын асһа, һандығы тулы йылан була. Әбейҙең иҫе китеп үлә. Бабай ҡыҙын эҙләп алып ҡайта. К исә барҙым, бөгөн ҡайттым. Бөттө. Иҫкәрмә: Ҡарсәм һөйләгән әкиәт. Ҡарсәм мәрхүм үлгәндә миңә 13 йәш ине. Курган әлкәһе Субботино (һыулау) ауылында йәшәүсе Шәрәфетди­ нова Ғәлиә Фәхретдин ҡыйынан (1926 йылда Мырһабай (Мурзабай) ауылында тыуган) 2010 йылда я^ып алынды. һорау: Әкиәт беләһегеҙме? Яуап: Ҡ ыҙҙар бергә йыйыла ла әкиәт һөйләй торғайныҡ. һорау: Н индәй әкиәттәр һөйләй торғайнығыҙ? Үгәй ҡыҙ, берәй батыр тураһындамы? Хайуандар тураһындамы? Яуап: Эйе. М енә хәҙер телевизорҙа “М орозко”ны күрһәтәләр ҙә. Беҙҙекенсә алай түгел. Уларҙың башҡа сәпсим.

Әкиәт Ике йәтем, әй...Бер ҡарттың үҙенең ҡыҙы булған, эйәрсән баяғы ҡарсығына, ә ҡарсығы м енән икәүенең ҡыҙы булған, тағы ла, ике ҡыҙы булған. Был анау ҡарттың ҡыҙын бер ҙә яратмаған. Был үгәй инәй мыны йөн иләтергә ҡуша. Й өн иләтә лә йөндө йомғаҡтай ҡыҙ. Ш унан бынау үгәй инәй бырғай ҙа ебәрә. Й омғаҡ китә тәгәрәп. Үсегеп бырғай үгәй инәй, яратмай. Ш унан был ҡыҙ йомғаҡтың ар­ тынан китә: Йомдор, йомдор, йомғағым Тәгәрәне юл белән. Бер көтөүсегә барып сыға. Ат көтөүсеһенә. 198

-М инең йомғағымды күрмәнеңме, ағай?- ти. -Ю ҡ күрмәнем. Ош онан ары һыйыр көтөүсеһенә барып ҡара. Может ул күргәндер, - тип ебәрә. Ш уңа китә. Ш улай таҡмаҡтап китеп утыра инде: Йомдор, йомдор, йомғағым Тәгәрәне юл белән, - тип. Ш ан аңа бара. Ул һыйыр көтөүсеһе әйтә: -Анау өйҙән ҡылдай төтөн сыйып тора, кескәй өйҙән, шунда бар. Может ул беләлер, - тип әйтә. (Инф.иҫкәрмәһе: М ин ҡыҫҡаса ғына һөйләйем инде. Ул һөйләһәң оҙон ул бик). Ш унан быш бара ҡылдай ҡы на төтөн сыҡҡан өйгә. Анда убыр ҡарсыгҡ утыра икән. Убыгрҙы1 ҡарсыгҡ әйтә: “Мине мунсаға алып китһәң әйтәм ”, - ти. Быш китә, мунса яға, мунсаны булдыра, баҫа инде мунсаны. Ш унан килә. -Әбей, - ти.- М унса булды, - ти. — Әйҙә мунсаға. М ин һине ҡалайтып кейендерәйем? -Минең...өҫ тә йолҡ, өҫ тә йолҡ (диал. өҙ ҙә йолҡ. —X. Г.), —ти. — Этеп-төртөп кейендер, - тип әйтә. Ҡыҙ иптәп кенә кейендерә. Шан: -Ҡалайтып апарайым? -Елкәмә төрт тә, күтемә тип, апар, - ти(п)бәйтә, ти. — Мунсаға. Ю ҡ, был ҡыҙ дан ғына итеп апара, йәтим ҡыҙ. Ш унан: -Ҡалайтып сисендерәйем? -Ал юҡ та, бул юҡ. М ин өҫ-башымды, ни, сис, - ти. Ш унан күлмәктәрен сисә л ә дан ғына итеп. Ш ан йыгуыштара. -Ҡалай йыуыштырырға? -М енә шулай йыу^ 1штырырға. Ҡ айнар һы1у м енән йыгуыштыф, өҫтөмә ҡой, - ти икән. Юҡ, был һалҡынса һыу менән дан итеп йыуыштыра. Ш ан: -Н исек итеп кейендерәйем? —ти. -Өҙөп йолҡ, өҙөп йолҡ та, кейендер, - ти(п)бәйтә икән. Был иптәп кенә, дан ғына итеп кейендерә. Ш ан быш ҡыҙға нитә, ям ан риза була. Бер һандыҡ алтын да көмөш биреп ҡайтара. Атҡа тейәп. Быш ҡыҙ кинәнеп ҡайтып китә. Быш ҡарттың көсөгө була. Көсөк өрә: Аҡ ҡапҡаны асығыҙ, аҡ кейеҙҙе йәйегеҙ, - ти. 199

Ни, тороп-тороп: Апайым килә һунарҙан! уау-уау! —тип олой и кән эт. Аҡ ҡапҡаны асығыҙ, аҡ кейеҙҙе йәйегеҙ, - ти. Ш ан был көсөктө сыға ла туҡмай ҡарсыҡ: -Н игә юҡты һөйҙәйең, тип. Ю ҡ, был тағы шулайтып олой икән: Аҡ ҡапҡаны асығыҙ, аҡ кейеҙҙе йәйегеҙ, уау-уау! —тип. Ш (ун)ан бер уаҡыт ҡыҙ ат белән килеп туҡтай. Ҡыңғыраулы аттар, кошовка белән килеп туҡтай. Ҡыңырауҙың тауыштарына был ҡарсыҡтар йүгереп килеп сығалар. Йүгереп сығалар. Ҡарт ҡаршы сыҡҡан була. Атаһы. Бахырҡай. Ш унан һандыҡты ҡыҙ асып ебәрһә, эсендә инде алтын да көмөш. Күҙҙең яуын алып тора. Ш унан был үҙенең инәһен, әй үҙенең ҡыҙын, ебәрә үгәй инәһе. М ынау байығып килде ҡуй инде, үгәй ҡыҙ. Инде был үҙенең ҡыҙын йөн бәйләтеп йомғаҡты тәгәрәтеп ебәрә. Ш (ун)ан был йомғаҡтың артынан китеп утыра: Йомдор, йомдор, йомғағым Тәгәрәне юл белән, - тип көтөүсегә барһа, көтөүсе: -Ю ҡ, мин күрмәнем. Ана, анауында йөрөй мал, ана шуға бар ти(п)бәйтә. Ш унан анда барып һорай. Ш унан икенсеһе әйтә: -Ә нә ҡылдай ғына төтөн сығып тора. К ескәй өй. Ш унда бар, ти. Ш унан был ҡыҙ ҡылдай ғына төтөн сыҡҡан өйгә бара. Барһа, убырҙы ҡарсыҡ. Ш унан был убырҙы ҡарсыҡҡа бара (һорай. —Х. Г.): -Әбей, йомғағымды күрмәнеңме? -М ине мунса яғып төш өрһәң, әйтәм, - тигән. Был мунса яғып килә. -Әбей, әйҙә, мунса булды. Ҡалайтып кейендерәйем? -И ке өҫ тә, бер йолҡ, - ти инде. Был ике өҙөп бер йолҡоп, былай, былай (әбей күкрәктәре тәңгәлендә ике ҡулын бутап күрһәтте. —Х.Г.) итеп кейендерә икән анау ҡыҙ. Ш (ун)ан: -Ҡалайтып апарайым мунсаға? -Е лкәм ә төрт тә, күтемә тип. 200

Типкестәп, типкестәп апара икән был мунсаға, был ҡыҙ. Шунан: -Ҡалайтып кейендерәйем? -Өҙөп, йолҡоп. Өҙөп, йолҡоп кейендерә, ти. Ш унан өҙөп, йолҡоп саба, ти. М ин­ дектең күте белән гөжөй, ти, әлеге ҡарсыҡты. Ш (ун)ан өҙөп, йолҡоп кейендерә, ти. Ш унан был ҡарсыҡ быға бүләк бирә. Тахы ла ш ка­ тулка, шкатулка бирә. Был ҡайтып китә сусҡа егеп. Бер уаҡыт эт олой,ти: Ҡара ҡапҡаны асығыҙ, Ҡ ара кейеҙ йәйегеҙ. Байығырға киткән апайым Байығып та киләлә, уау,уау, - тип өрә, ти, көсөк. М ынау ҡ арсы ҡ сыға л а көсөктө туҡмай, ти, н и ң ә улай ти(п)бәйтәң, тип. Ҡара ҡапҡаны асығыҙ, Ҡ ара кейеҙ йәйегеҙ. Байығырға киткән апайым Байығып та киләләү, уау,уау, - тип өрә, ти, һаман көсөк. Ш унан был килеп етә сусҡа егеп. Былар шалтыр-шолтор килгәнгә йүгереп сыҡһа, ҡарт м енән ҡарсыҡ. Ш (ун)ан килеп сыҡҡас асып ебәрһә, ҡара ҡарғалар осто ла китте бөтә пыр-пыр. Анау ҡарттың йөҙө яҡтырып “Ә -ә!” —ти(п)бәйтә. Анау ҡарсы ҡ әйтә:”больше не буду обижать тебя! Больше не буду обижать”, - ти. Ҡартты ла күралманы ҡыҙ арҡаһында, баланы ла күралманы. Анау ҡыҙыҡайға, үҙенең ҡыҙына (бабайҙың), жених та табыл­ ды, туй ҙа эш тәп ебәрҙеләр. Ә мынауға жених та юҡ, туй ҙа юҡ, нәм ә лә юҡ. Ауыҙына селәй тутырып шунда утырып ҡалды. Шулай. Әкиәтем ары китте, үҙем бире ҡалдым. Ырымбур өлкәһе Гай районының Байгаҙаҡ (Иҫке Хәлил ауылы) ауылында йәшәүсе Моталлапова Фәриҙә Ғибаҙулла ҡыҙынан (1933 й. ошо ауылда тыуган) 2011 йылда яҙып алынды. Әкиәт һөйләүселәр...дөрөҫөн бик китереп әйтә алмайым. “Баш ҡорт” исеме тотоп утырһаҡ та, ысын итеп башҡорт йырын йырлап, әкиәт һөйләп ултырырға тура килмәне. Ырымбур өлкәһенең Гай районында Байғаҙаҡ (Иҫке Хәлил ауылы) ауылында йәшәүсе Әпсәләмова Рузалия Факил ҡыҙынан (1967 201

й. Үҙембай (Әбүбәкер) ауылында тыуған (хәҙер ул ауыл бөткән). Урта махсус белемле. 2 бала әсәһе. Йорт хужабикәһе, эш ләмәй) 2011 йылда яҙып алынды. Гөлзифа һөйләгән бер әкиәт иҫемдә ҡалды. Ул Тиргәмәш ауылына килен булып барып, шунда йәш әп үлде. М инең ҡатарлы беҙҙең ағайэненең ҡыҙы булған ине. Ул һөйләгәндә, баяғы ҡуна йөрөй торғай­ ны ҡ бит инде бала ваҡытта. Бер әтей-әнейләре ҡунаҡҡа китеп, өй буш ҡалһа, ҡуна йөрөйбөҙ. Ш унда һөйләгән ине Гөлзифа. Берәүҙең өс улы булған тип, ике улы булғанмы. Берәүе нимә, Биккенә, берәүе Кескенә, өсөнсө тыуған улын Ҡолонсаҡ. Ҡолонсаҡ тип ҡушҡан тип һөйләй торған ине. Ш унан шул Ҡолонсаҡ, күрәһең, әтейһеҙ тыуып ҡалған бала булған шикелле. Ҡурмас ҡыҙҙырған да әнейенә усына эҫе ҡурмасты баҫып: “М инең әтейем кем? Ә йт” — тип, әнейенән әйттергән икән тип һөйләй торғайны. Ш улайтып. Әтейегеҙҙе төшөмдә күреп төшләнгән инем, шунан таптым тип әйткән икән әнейе тип. Шул ғына иҫемдә ҡалған Гөлзифаның һөйләгәненән. Ырымбур әлкәһе Гай районының Ишбирде ауылында йәшәүсе Нарбулатова Гәлнур Ғиниәтулла ҡыйынан (1928 й. тыуган. Ошо ауылдыҡы. 6 класс белемле. 5 бала әсәһе. Колхозда тәрлә эштә эшләгән) 2011 й. я^ып алынды.

Айҙағы ҡыҙ тураһында Бер ҡыҙҙы үгәй инәһе обижать иткән. Уны ай үҙенә алған йәлләп, ҡы ҙ илағанға зарланып . Ырымбур өлкәһе Гай районының Иш кенә ауылында йәшәүсе Ишемғолов Басир Ғәлиарслан улынан (1930 й. тыуған. 7 класс белемле. Кладовщик, аҙаҡ пчеловод булып эшләгән) 2011 йылда яҙып алынды. Айҙа Ш әмсеҡәмәр тигән ҡыҙ тора. Ырымбур өлкәһе Гай районы ны ң И ш кенә ауылында йәшәүсе Ш әнгәрәева Көнһылыу Ирғәле ҡыҙынан (1956 йылда Йылайыр рай­ оны һабыр ауылында тыуған. 1978 йылдан бирле И ш кенәлә йәшәй. Ю ғары белемле, башланғыс кластар уҡытыусыһы. И ке бала әсәһе.) 2011 йылда яҙып алынды. 202

Внугымды тулы ай булғанда кәртәгә алып сығам да, һорайым: “Кого ты там видиш ь?” “Никого я не вижу” . “К ак не видишь? Там же стоит девушка с коромыслом, ведрами” . “Где?” . “Вот посмотри” . Баяғы, коромыслоны, өйҙә булғас күрә, белә, бит инде. “Да. Да. А как она туда попала?” . “Вот сказка” . Төндә, как полнолуние, был миңә: “Выйдем, бейем (әсәһе ыңғай­ ына ул м иңә “бейем” ти). Полнолуние, бейем, на улице. Выйдем, бейем. Расскажи мне сказку, —ти. —Про лунную девочку” . Бер һөйләгәйнем, хәҙер ҡосаҡлашып ултырып ала, айға ҡарай ҙа, әйҙә м инән шуны һөйләтә. Ш (ун)ан ысындан да, ҡайһы бер ерен төшөрһәм, “ты вот это пропустила. Вот это расскажи” . Уға еще руссаға переводить надо. Башҡортса аңламай бит инде. Ҡайҙа ишеттемме икән, китаптан уҡыныммы был әкиәтте. Әйтә алмайым. Борон-борон заманда, тип башлайым инде, бер хатын менән, баяғы бер ир йәш әгән инде. Был ирҙең хатыны үлеп киткән дә, ним ә инде, яңы нан хатын алған. Ә был ирҙең үҙенең ғ(ҡ)ыҙы булғ­ ан. Ғ(ҡ)ыҙы булған инде. Уның исеме Айһылыу бу(л)ған (тип баяғы мин үҙем ҡушып ебәрәм инде). Айһылыу бу(л)ған. Ш унан һуң, ә был инде алған хатын, мачеха инде, бик нимә бу(л)ған инде, жесто­ кая была. Ш унан теге ҡыҙҙы яратмаған, йәберләгән, көнө буйы эшләргә ғ(ҡ)ушҡан. Ҡ ыҙ бахыр уйнамаған да, ҡыҙҙар менән дә бергә йөрөмәгән. Ә инде гел генә өйөндә инде өйҙәге эш ләр менән булы­ шҡан. Ш унан бер заман инде был ғ(ҡ)ыҙҙы ҡалайтып наказывать итм әк булған инде. Үҙе кискә йоҡларға ятҡан һәм ҡыҙына инде: “һы у ташы, — тигән. - М ы на инде бер бочок, бер ним ә бочокты, һыу менән тултыр”, - тигән дә, ә теге бочоктың төбөн тишеп ҡуйғ­ ан. Теге ҡыҙ төнө буйы һыу ташыған. Инде генә алып килеп ҡоя ла, икенсегә килеүенә ҡараһа, теге бочокта һыу бу(л)май. Эй ташыған, эй ташыған. Уже, ним ә инде, күктә инде ай сыҡҡан инде. Ш унан һуң инде һуңғы тапҡыр йылға буйына барған да, ну шул хәтлем арыған инде. Ш унан һуң ул айҙы күргән дә, айға үҙенең зарын һөйләп илай башлаған. Ш унан һуң инде айға инде обращаться иткән. Нимә: “Ай, һин лучше мине үҙеңә ал”, - тип әйткән, ти инде, илап әйткән. Ш унан һуң ер өҫтө ш(ул)айтып көндөҙгө һымаҡ яп-яҡл(т)ы булып киткән дә, ҡыҙ пока иҫенә килгәнсе, уже баяғы айҙа булған. Ш (ул)айтып мына шул айҙа шул ғ(ҡ)ыҙ ғ(ҡ)арап тора, тип инде.

203

Полнолуние ваҡытында теге ғ(ҡ)ыҙ ғ(ҡ)арап тора. Рәхәт. Ну ул һаман үҙенең тыуған йортон, тыуған ерен һағынып, көйәнтәләрен тотоп кире ергә төшөр инем тип хыяллана, тип бөтөрөп ҡуям, баяғы.

Әкиәттәр К искә йыйылабыҙ, баяғы Сәхипъямал м енән мин ултырам. Ш әмси еңгәй бахыр, Мәғүз инәй бахыр, минең кендегинәм Бибүкәс инәй, шунан Биби инәй килә лә, башларын ҡараталар. Башларын ҡаратып, бер-икәүбеҙ сәй ҡайнатабыҙ, шул ваҡытта беҙгә ҡарһүҙ һөйләп китәләр баяғы. М ына бер өлкән генә әбей, бабай булған. Уларҙың бер генә бала­ лары булған. Ул балалары ҡайҙан булған? Ул балалары бармаҡтан булған, ти торғайны баяғы минең кендегинәм Бибүкәс инәй. “Ул нисег(к)инде бармаҡтан булған?” . “М ына шулай, борон кеше бар­ маҡтан да яралған. Ул бик ныж бәләкәй булһа ла, ҡаты эш ләрне лә эш ләгән: мал да һуғарған, ат та баҡҡан” , - ти торғайны. Ш улайтып төрлө ниҙәрҙе китереп һөйләнеләр. Ырымбур әлкәһе Ҡыуандыҡ районының Сурай ауылында Аликбаева Әсҡәпъямал Зиннәт ҡы^ынан(1937й. Беләүтамаҡ ауылында тыуган. 1961 йылдан Сурай ауылында йәшәй. 4 класс белемле. 3 бала әсәһе. Доярка) 2012 йылда я^ып алынды.

Музыкант Борон-борон заманда булған әбей белән бабай. Ярлы булған. Охотаға йөрөгән (борон инде шул охота). Бер ҡош атып алған. Шул ҡош телгә килеп: “М ине бер үк үтермә. М ин һиңә ярҙам итәм ”, тигән. Үҫеп буй еткәс быға кәләш алырға ваҡыт етә. Атаһы белән әсәһенә әйтә. Бер батша ҡыҙы1 була. Батша ҡыҙыша күҙе төш ә инде. — Бар, һорат, - ти. Атаһы: — Уй, нисек барайым? Беҙ ярлы. Бирмәҫ ул ҡыҙыш. — Атай, ҡурҡма. Ҡурҡма, атай. Атаһы һората барһа,”Ф әҡир ки л ә” тип, батша хәйер-саҙаҡа би­ рергә сығара вәзирләрен. “Юҡ, мин хәйер һорап килмәнем. Улыма ҡы1ҙы1ңды1 һоратып килдем. (егеттең исеме М узыкант була? һорау: “Ә ниңә Музыкант? Яуап: “Ш улай. М узыкант була”). Ш унан һуң 204

“М инең ҡыҙыма һоратҡан кеше алтын күпер һалдырһын. Я н-яғы н­ да алмағаслар үҫеп ултырһын, ҡошлар һайрап торһон” . Был бабай ҡайтып китә илай-илай. Уға хәл ғ(ҡ)айҙа? Ҡайтып улына әйтә. һорау ҡуйҙы,ти. (элек бабайлар һөйләй ине. Ш әм менән). шунан һуң ҡайтып балаһына әйтә, илай бабай: “Оятлы булабыҙ”, ти. “Ҡурҡма, атай” , - ти малай. И ртәнсәк тороп тыш ҡа сығып урманға сыға Музыкант. Баяғы бер һыҙғыра. һы ҙғы рһа, ҡош килә: — Н и нәм ә кәрәк һиңә? — М иңә шундай эш кәрәк: алтын күпер һалырға кәрәк һыу аша. Янында алмағаслар үҫһен, ҡошлар һайрап торһон. Был: “Ярар” тип, ҡош тыңлай. (Ҡоштоң да исеме бар ине. һорау: Сәмреғошмо? Яуап: Юҡ. Иҫемә төшмәй). И ртә сығып батша (беҙҙең Путин кеүек инде. Батша.) ҡараһа, был бабайҙан батшаға хәтлем алтын күпер һалынған, алмағаслары сәскә атып ултыра, ҡошлары һайрай. Батша инде хәҙер ғәрләнә. Бирмәй хәле юҡ ҡыҙҙы егеткә. Инде был бабайҙы, әбейҙе лә, ҡошто саҡырып, кейендереп ала егет. Әсе итеп һыҙғырһа, килә ҡош. Алтын ҡыңғыраулар белән бара әбей белән бабай, егет. Өсәүләп. Анан бата уҡып (никах ҡылып) был бабайлар ҡайтып китә. Егет кейәүләп ҡала. Был егет өҫтөнә эт тиреһенән теккән тун кейгән була. Эт формаһында була. Ш унан ҡыҙ ғәрләнә. Теге егет тунды кейһә, эт формаһына инә. Ҡ ыҙ илай еңгәләренә әйтеп. Еңгәләре совет бирә: “М ин аяҡ осона күмер ул­ тыртам көрш әк белән. һ и н юрамал тибенгән кеше булып, аяҡ осоңа тунды һалып ҡуйырмын, һин тибеп шул тунды утлы күмергә төшөр”. Туны яны п китә, күмергә ҡала. Егет алтын йөҙөкләрҙе күп алып бара ҡыҙға (Ҡош бирә. һорай бит ул ҡоштан). Ярлылар, нәмә кәрәк. Уянғас егет ҡыҙҙан тунын һорай. Ҡыҙ: “Ай, ошонда ғына ята ине туның. Үҙең этеп төшөргәнһеңдер көрш әккә тип үтенә, ҡушыл­ ған төнөндә. Ғәрләнә эттең туны булғас. Анан ни, тунды яҡҡанһың тип үпкәләш әләр егет белән. Егет үпкәләп ҡайтып китә ҡыҙҙан. Егет ҡайтып киткән һуңынан күпер юҡ була, алмағаслар ҡорой, ҡошлар ҙа юҡҡа сыға. Ә был егет бай булып китә. (Хәҙергесә, биз­ нес була инде. Бизнесмен була). Ҡ ыҙҙы уйламай. Ашай, эсә, йәш ҡыҙлар белән уйын, көлкө. Ә был батша ҡыҙы һағына. Әҙрис юҡ бит. Я ҙа белмәгәндер. Хәбәр юҡ егеттән. Көтә. Килмәй. Атаһы ап­ тырай. Был ни хәл булды? Алтын күпер юҡ. Ҡ ошлар ҙа юҡ. Алма205

ғаслар ҡороно. Ҡ ыҙ илай. Рәнйей. Н и эш ләп тунды утҡа яҡтым тигән көнгә төшә. Ҡулында йөҙөкләре була. Ш унан ҡыҙ М узыкан­ тты эҙләп сығып китә. Яулыҡҡа төрөп бер сөсикмәк һалып ала. Ике баш ҡорот. Асыҡҡанда һурып барырмын, ти. Ш (ун)ан һуң юлда китеп утырғанда ҡырҙа, ҡар өҫтөндә, бер төтөн сыға, ер аҫтынан, тиш ектән. Ш унда барып инһә, бер әбей утыра. Түрҙә. Ҡыҙ: М ин дә сибәр ҡыҙ инем. М узыкант тигән егетте эҙләп китеп бар(а)инем, - ти. Әбей аға ответ бирә инде: - Ай, балам, уға барып етһәң дә, ул һине хупҡа алмаҫ. Ул бай. - Инәй! —тип илай, ялы на әбейгә. — һ и н м иңә юлын күрһәт, әйт, - ти. Ҡулындағы бер йөҙөгөн бирә. — Әйт, зинһар, и н әй ” — тип илай. - Бара торғас бер өй булыр. И неп һорарһың, - ти. Ул була мәсекәй әбей. Тәүҙә мәсекәй була. Әбейгә тағы барып инә. - Балам, ниш ләп йөрөгән бәндәһең? - М ин дә сибәр ҡыҙ инем. - М узыкант тигән егетте эҙләп китеп бар(а)инем, - ти. Әбей тағы әйтә: - Ул һине хупҡа һанамаҫ, - ти. —Ул бай егет, - ти. Ш унан был ялына әбейгә. Мунсаһын яғып индерә. Ашата. Эсерә. Әбейҙең ризығы белән. Ҡ ыҙ ҡоротон ватып бирә әбейгә. Аҙыраҡ. Әбей риза була. Ҡ ыҙ ҡулындағы бер йөҙөгөн тағы бирә әбейгә. Әбей тағы юл өйрәтә: “Уй, әсәһе уҫал, һине хупһынмаҫ, - ти. Был инәлә, ҡыҙ, илай, ялына, ялпая. Ш унан һуң әбейгә алтын йөҙөгөн бирә тағы. (Әллә сихырсы була. Ҡарһүҙ бит). Юл күрһәтә әбей. Өсөнсө әбейгә. Өсөнсө әбейгә барып инә. Түрҙә әбей ултыра. Аҡ сәсле, һары тешле. Ш (ун)ан тағы инәлә: - М ин дә сибәр ҡыҙ инем. - М узыкант тигән егетте эҙләп китеп бар(а)инем, - ти. Әбей тағы әйтә: - Ай, балам, Музыкантты эҙләп барһаң да, ул һине хупһынмаҫ. Атаһы үлде егетеңдең, - ти. Анда тағы өс көн әбейҙе, м әскәй әбейҙе, бағып, ризалыҡ ала. Ш (ун)ан тағы бер йөҙөгөн бирҙе. Өсөнсө йөҙөгөн. Унан сығып китә инде Музыканттың өйөнә. Әбей әйтеп ебәрә өйөн. Барып инә әсәһенә. Алтынға күмелгән әбей ултыра: 206

Н и эш ләп йөрөгән мосафирһың? —ти (ҡыҙҙың атаһы ла былар һоратырға барғанда ,”Ф әҡир килә” тип, хәйер-саҙаҡа бирергә сыға­ ра вәзирләрен). - М ин дә сибәр ҡыҙ инем. - М узыкант тигән егетте эҙләп китеп бар(а)инем, - ти ҡыҙ. - Музыкантты яратып эҙләгәс, нишләп яҡтың тунын? —ти әсәһе. - Белмәнем бит яҡҡанын, Еңгәйем һүҙҙе атҡанын. Юғалттым бит Музыкантты, Ш уны эҙләп килдем мин. Еще бер йөҙөгөн әбейгә күстәнәс итеп бирә. “М ин уның әсәһем ен ”, - ти әбей. Ҡыҙ сөсикмәгенең ярты һын бүлеп бирә әбейгә. Ҡ оротонан китеп бирә әбейгә, бейеме була инде. “М узыкант ҡ ай­ тыр, - ти әбей. — Был ҡыҙҙы зинданға әбинеп (алып инеп) биклә­ геҙ” . М узыкантты эсереп, иҫертеп, уны эҙләп килгән ҡы ҙ яны на апа­ рып ҡушалар. М узыкант иҫерек була. Танымай был ҡыҙҙы. Кем икәнен дә белмәй. И ртәнсәк таң атыуға егетте ҡыҙ яны нан алып сығалар вәзирләр. Анан егет эше белән булыша. Байыған бит инде егет. Ҡыҙ илап ҡала, егетте сисендереп ҡосаҡлап үбеп. Егет бер ни ҙә белмәй. Анан тағы ҡыҙҙы бикләйҙәр. Зинданда ҡала. Илай. Үкһеп-үкһеп илай ҡыҙ. Аңлаталманы бит, мин килдем, тип. Тағы кискелеккә әбей эсереп иҫертеп балаһын ҡыҙ яны на ебәрә. Тағы ла иҫерек, бер нәм ә лә белмәй Музыкант. Анан ҡыҙ тағы илай. Үкһеп илап үлергә мәжбүр була. Аҙаҡҡы ҡалған балдағын сисеп егеттең ҡулына кейҙерә. И ртәнсәк вәзирләр егетте алып сығып китә. Иҫергән. Бер нәм ә аңламай егет. Битен йыуып торғанда иртәнсәк тороп, ҡулындағы йөҙөктө, алтын йөҙөктө, күрә. Ә йөҙөктө танып ҡала. Әсәһенән һорай: - Бөгөн төндә мин ҡайҙа булдым? Әсәһе ответ бирә: - Бер мосафир ҡыҙ г(к)илде. Шуға апарып ҡушты һине вәзирләр. - Әсәй, ул мосафир түгел. М инең яратҡан ҡыҙым, кәләш ем, ти егет. Егет әбейҙән үтенеп асҡыс һорай, зиндан асҡысын. Әсәһе лә әйтә: - Ул ҡыҙҙы алмаҫ булһаң ғына бирәм. һ и н ең туныңды утҡа яҡты бит. Анан егет: 207

- Алмайым. Шулмы, түгелме? —тип үтенеп һорай әсәһенән. Әсәһе асҡыс биреп, егет бара ҡыҙға, зинданға. Зиндан иш еген асып ебәрһә, ҡыҙ һарғайыгуынан үлергә ятҡан була. Егет ҡыҙҙы1 та­ нып, ҡосаҡлап үбеп алып, күтәреп алып сыға зиндандан. “Әсәй. Үтенәм, - ти. - М ин аны алып ҡауышҡанбыҙ беҙ. Беҙ бергә донъя көтөргә тейешбеҙ. Егет тағы урманға сыйып һыҙғыра. Ҡ ош килә янына. “Дуҫ, ни булды һиңә?” —ти ҡош, телгә килеп. Егет: “М иңә тағы алтын күпер төҙ(ө). Ҡош ларҙы һайрат. Алмағасларны үҫтер, - ти. —Ҡошларҙы һайратып ҡуй”, - ти. Ш унан һуң батша сыҡһа иртәнсәк, аптырай: “Быш ни хәл бул­ ды ?” —ти. Ҡ ош ҡа әйтә: “Беҙгә пар ат егеп алып кил” —ти. Ҡ ош пар ат егеп алып килә. Егет әсәһен, кәләш ен утыртып ҡайны1һына ҡунаҡҡа баралар. Батша ҡаршы ала. Батша үлде тип уй­ лаған ҡыҙын алып килә ҡунаҡҡа Музыкант. Ҡауышыш, туғаннашып донъя көтөп торалар ошо көндә лә.

208

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ......................................................................................................... 3 Г л а в а I. БАШКИРСКОЕ СКАЗКОВЕДЕНИЕ: ПЕРВЫЕ ПУБЛИКАЦИИ,

СТАНОВЛЕНИЕ, СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ 1.1. Башкирские народные сказки в публикациях и исследованиях русских ученыгх (вторая половина XIX - первая половина XX века) 8 1.2. Становление башкирского сказковедения (вторая половина XX века)....................................................................... 17 1.3. Современное состояние башкирской народной сказки..................23 Г л а в а II. СЮЖЕТНЫЙ СОСТАВ БАШКИРСКОЙ

ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ................................................................................ 45 2.1. Типология сюжетов башкирских волшебный сказок.......................47 2.2. Сказки с параллелями в указателе Эберхарта-Боратава................. 69 2.3. Локальные башкирские сюжеты....................................................... 70 2.4. Сюжетные контаминации.................................................................. 73 Г л а в а III. СИСТЕМА ПЕРСОНАЖЕЙ БАШКИРСКОЙ ВОЛШЕБНОЙ

СКАЗКИ: ГЛАВНЫЙ ГЕРОЙ, ЕГО АНТАГОНИСТЫ И ПОМОЩНИКИ ... 76 3.1. Главный герой.................................................................................... 76 3.2. Мифологические антагонисты героя............................................... 82 3.3. Мифологические помощники героя................................................ 90 Г л а в а IV. СЮЖЕТООБРАЗУЮЩИЕ МОТИВЫ БАШКИРСКОЙ ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ.................................................... 97 4.1. Мотивы, связанные с обычаями и обрядами................................... 98 4.2. Мотив выбора .................................................................................. 104 4.3. Виды запретов башкирской волшебной сказки............................... 111 4.4. Мотив наказания в башкирской волшебной сказке........................ 115 4.5. Способы исцеления в башкирских народных сказках..................... 122

209

Г л а в а V. СРАВНИТЕЛЬНОЕ ИЗУЧЕНИЕ

СКАЗОК РАЗНЫХ НАРОДОВ................................................................ 130 5.1. Башкирские сказки о мачехе и падчерице. Сказки о невинно гонимых..................................................................... 131 5.2. Близкие параллели в сказках разных народов.................................. 151 ЗАКЛЮЧЕНИЕ.............................................................................................. 165 ЛИТЕРАТУРА................................................................................................. 169 Приложение.................................................................................................... 185

Для заметок

Для заметок

Для заметок

Для заметок

Научное издание

Хусаинова Гульнур Равиловна

БАШКИРСКИЕ ВОЛШЕБНЫЕ СКАЗКИ: ПОЭТИКА И ТЕКСТОЛОГИЯ

Редактор: Т. А. Лязина Технический редактор: М. М. Мустафин Компьютерная верстка: А. Е. Вересов

Подписано в печать I6.06.2014. Формат 60х841/16. Бумага офисная «Снегурочка». Гарнитура «Таймс». Печать на ризографе. Усл. печ.л. 12,5. Уч.-изд.л. 12,9. Тираж 200 экз. Заказ № 56 Издательство «Гилем» НИК «Башкирская энциклопедия» 450006, г. Уфа, ул. Революционная, 55. Тел.: (347) 250-06-72, 250-06-80, 273-05-93 gilem _anrb@ m ail.ru, pr@ bashenc.ru

Отпечатано на оборудовании издательства «Гилем» НИК «Башкирская энциклопедия» 450006, г. Уфа, ул. Революционная, 55. Тел.: (347) 250-06-72, 250-06-80, 273-05-93 [email protected], [email protected]