Фабрика счастливых граждан: как индустрия счастья контролирует нашу жизнь [1 ed.] 9785171534578

Citation preview

Подписывайтесь на наши социальные сети, чтобы слезть с иглы позитивного мышления

Фабрика счастливых граждан Ева Иллуз Эдгар Кабанас Перевод с английского Анны Рахманько

Издательство АСТ Москва

УДК 316.6 ББК 88.5 И44 Edgar Cabanas, Eva Illouz Happycratie. Comment l'industrie du bonheur a pris le contrôle de nos vies? Все права защищены. Любое использование материалов данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается Печатается с разрешения Premier Parallèle и Books And More Agency #BAM, Paris, France All rights reserved Автор предисловия Александр Павлов — д. филос. н., профессор, руководитель Школы философии и культурологии факультета гуманитарных наук Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», ведущий научный сотрудник, руководитель сектора социальной философии Института философии РАН

И44

Иллуз, Ева. Фабрика счастливых граждан: как индустрия счастья контролирует нашу жизнь / Ева Иллуз, Эдгар Кабанас ; [перевод с английского А. В. Рахманько].  — Москва : Издательство АСТ, 2023. — 352 с. — (Слово современной философии). ISBN 978-5-17-153457-8 Острое социальное исследование того, как различные коучи, марафоны и мотивационные ораторы под знаменем вездесущего императива счастья делают нас не столько счастливыми, сколько послушными гражданами, рабочими и сотрудниками. Исследование одного из ведущих социологов современности. Ева Иллуз разбирает до самых основ феномен «позитивной психологии», показывая, как легко поставить ее на службу социальным институтам, корпорациям и политическим доктринам. В этой книге — образец здорового скептицизма, предлагающий трезвый взгляд на бесконечное «не грусти, выше нос, будь счастливым» из каждого угла. Книга показывает, как именно возник этот странный союз между психологами, экономистами и гуру личностного роста — и создал новую репрессивную форму контроля над сознанием современных людей. УДК 316.6 ББК 88.5

ISBN 978-5-17-153457-8

© Premier Parallèle, 2018 © А. В. Рахманько, перевод, 2023 © Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2023 В оформлении использованы материалы, предоставленные Фотобанком Shutterstock, Inc., Shutterstock.com

Предисловие

Краткое введение в критику счастьекратии Вы счастливы? Если по каким-либо причинам думаете, что нет, то хотели бы вы быть счастливым, а сказать лучше — обрести счастье? Вы хотите стать счастливым всего за несколько дней или пару часов? Хотите чувствовать только положительные эмоции? Хотите ли быть благополучным? Признайтесь, хотите? Если вы хотите всего этого, то данная книга, к сожалению, не для вас. Эта книга не про лайф-коучинг, самоконтроль или силу воли. Это научное исследование. Исследование, которое ставит под вопрос общие для многих жизненные установки на приобретение счастья — что бы под ним ни понималось. Но даже если вы успели разочароваться и уже решили, что эта книга не для вас, возможно, именно она раскроет вам глаза на то, что быть счастливым в  том смысле, в  каком от современного человека требуют какие-то внешние силы, это вовсе не быть счастливым на самом деле. Может быть, формирование критического взгляда 5

на «фабрику счастья» поможет вам лучше понять то, чего вы хотите, и, в конце концов, начать жить в мире с самим собой. Сегодня мы прекрасно понимаем, что представления о  счастье менялись со временем. И  что под счастьем может подразумеваться, например, отсутствие страданий, спокойное состояние души или радость, получаемая от чего-либо — шопинга, еды, развлечений, благотворительности и т. д. За последние несколько десятилетий, как указывают Ева Иллуз и Эдгар Кабанас, — авторы книги, которую вы сейчас держите в  руках, — счастье превратилось в целостное мировоззрение. Его секрет в том, что данное мировоззрение может сформировать для себя любой индивид, достаточно лишь напрячь волю или выработать волевые качества. Центром такого мировоззрения становится цель «быть счастливым». При этом «быть счастливым» означает в данном случае всего лишь ответ на вопрос «счастлив ли я?». Как предполагает новое мировоззрение, вы можете быть счастливым в  любых социальных и  экономических обстоятельствах, даже в  самых удручающих, с  любым уровнем дохода, удовлетворяться ровно тем, что удовлетворяет лично вас — регулярные занятия спортом, общение с семьей или видеоигры. Счастливым можно стать легко — нужно всего лишь мыслить позитивно. Такое представление о счастье теперь уже — не только реальность Северной Америки и Западной Европы. Оно легло в основу громадной индустрии, распространившейся по всему миру. Казалось бы, что во всем этом такого плохого? Прежде, чем ответить на поставленный вопрос, почему к  индустрии счастья сегодня нужно относиться с осторожностью, представим авторов «Фаб6

рики счастливых граждан». Испанец Эдгар Кабанас получил степень доктора психологии в  Автономном университете Мадрида. В  настоящее время он  — научный сотрудник по изучению талантов в  Университете Камило Хосе Села. До этого он работал постдоком (2014–2016) и адъюнкт-исследователем (2016–2018) в  Центре истории эмоций (Институт развития человека Макса Планка) в Берлине, а в 2011 и 2013 годах — приглашенным научным сотрудником Центра изучения рациональности Еврейского университета в  Иерусалиме. С  2018  года Кабанас стал соредактором серии издательства Routledge о  терапевтической культуре. В 2020 году в том числе под его редакцией был издан «Международный справочник Routledge по глобальным терапевтическим культурам»*, в  котором участвовала и Ева Иллуз. В разделе «Терапевтические дискурсы», который готовил Кабанас, нашли отражение все те темы, которые ранее освещались им и  Иллуз в  оригинальной версии «Фабрики счастливых граждан. Как индустрия счастья контролирует нашу жизнь»**. * См.: The Routledge International Handbook of Global Therapeutic Cultures / Edited by Daniel Nehring, Ole Jacob Madsen, Edgar Cabanas, China Mills, and Dylan Kerrigan. London – New York: Routledge, 2020. ** Впервые книга вышла на французском и называлась «Счастьекратия: как индустрия счастья захватила нашу жизнь». См.: Cabanas E., Illouz E. Happycratie: Comment l'industrie du bonheur a pris le contrôle de nos vies. Paris: Premier Parralèle, 2018. На других языках она вышла позже и называлась по-другому. Например, англоязычное издание: Cabanas E., Illouz E. Manufacturing happy citizens. How the science and industry of happiness control our lives. Cambridge — Medford: Polity Press, 2019.

7

Ева Иллуз ныне — директор по исследованиям EHESS (Париж). Также она преподает социологию в  Еврейском университете Иерусалима в  Израиле. В  последние несколько лет ее работы стали активно переводить на русский язык. Так, были изданы ее книги «Почему любовь ранит? Социологическое объяснение» и  «Почему любовь уходит? Социология негативных отношений»*. На эти и  другие ее тексты уже обратили внимание отечественные социологи, философы и  культурологи**. Важным вкладом в  социологическую теорию Иллуз стала концепция коммодификации эмоций, то есть того, что она назвала «аффективным капитализмом» или «эмоциональным капитализмом». В рамках исследования социологии эмоций помимо прочего Иллуз обращается и  к сексуальной сфере жизни обще* **

См.: Иллуз Е. Почему любовь ранит? Социологическое объяснение. М.; Берлин: Директмедиа Паблишинг, 2020; Иллуз Е. Почему любовь уходит? Социология негативных отношений. М.; Берлин: Директмедиа Паблишинг, 2022. ** См.: Аронсон П. Любовь: сделай сам. Как мы стали менеджерами своих чувств. М.: Индивидуум, 2021; Афанасов Н. Б. Любовь. Эмоциональный капитализм — крафтовая экономика? // Галактика медиа: журнал медиаисследований. 2022. Т. 4. № 2. С. 183–194; Любинарская  Н. А. Разум vs чувства: возникновение новой экологии выбора в романтической сфере индивида. Рецензия на книгу: Иллуз Е. Почему любовь ранит? Социологическое объяснение / перев. с англ. С. В. Сидоровой. Москва; Берлин: Директ-медиа Паблишинг, 2020. 400  с. // Экономическая социология. 2022. Т.  23. №4. С. 96–109; Кондрашов П. Н. Основные идеи экономикосоциологической концепции эмоций Евы Иллуз. Реплика на рецензию Нины Любинарской // Экономическая социология. 2023. Т. 24. № 1. С. 151–161.

8

ства. Результаты ее исследований нашли отражение в  книгах, посвященных феномену «Пятидесяти оттенков серого» и сексуальному капиталу*. В работе «Фабрика счастливых граждан» интересы Кабанаса и  Иллуз органично сошлись. Так, Иллуз нападает на психологию, указывая на то, что социология может объяснить эмоциональную жизнь современных индивидов куда лучше. Кабанас в  свою очередь изобличает «терапевтическую культуру». Правда, Кабанас оговаривается, что «терапевтический дискурс» чаще всего употребляется в  двух основных значениях. Во-первых, в  узком, клиническом, где термин используется для обозначения взаимодействия терапевта и пациента. Во-вторых, в  широком, культурном, когда понятие означает способы, которыми терапевтическое мировоззрение производит знание, организует институты и т. д. В этом смысле «терапевтический дискурс» также формирует психологическую жизнь людей посредством систем иерархизации и патологизации чувств, мыслей и поведения и т. д.** Одним словом, Кабанас и  Иллуз демонстрируют, какое сильное деструктивное влияние на современные западные общества оказывают терапевтическая культура и  позитивная психология, ответственные за новое человеческое мировоззрение и якобы делаю* См.: Illouz E. Hard-Core Romance. Fifty Shades of Grey, Best-Sellers, and Society. Chicago and London: University of Chicago Press, 2014; Illouz E., Kaplan D. What Is Sexual Capital? Cambridge: Polity, 2022. ** Cabanas E. Therapeutic discourses. Editor’s introduction // The Routledge International Handbook of Global Therapeutic Cultures / Edited by Daniel Nehring, Ole Jacob Madsen, Edgar Cabanas, China Mills, and Dylan Kerrigan. London; New York: Routledge, 2020. Р. 51.

9

щие индивидов счастливыми. Собственно, «Фабрика счастливых граждан» открывается эпиграфом из книги социального теоретика Филипа Риффа «Триумф терапевтического», который звучит так: «Был ли когда-нибудь апокалипсис настолько приятным?». Иллуз и Кабанас подробно рассказывают о предпосылках возникновения, а затем о стремительном развитии и институциональном укоренении позитивной психологии и  экономики счастья. Прорыв позитивной психологии стал возможен благодаря тому, что вместо исследования патологий и депрессии*, позитивная психология сконцентрировалась якобы только на положительных сторонах психики, которые можно было исправлять и  развивать волевыми усилиями. Целью таких эмоций стало счастье, которое очень быстро оказалось объективной и, более того, точно измеряемой переменной в  количественных исследованиях. За очень краткое время позитивная психология не только стала модной самостоятельной наукой, но и  была взята *

Интересной темой для дальнейших исследований может стать сравнение социологических взглядов на депрессию и позитивную психологию. Особенно любопытен в этом контексте подход французского социолога Алена Эренберга. Он утверждает, что современная депрессия — не конструкт фармацевтической индустрии, но именно патология, возникающая из-за того, что индивиды не соответствуют ожидаемым от них критериям успешности. См.: Ehrenberg A. Weariness of the Self: Diagnosing the History of Depression in the Contemporary Age. Montreal: McGill Queen’s University Press, 2010. Исследование Эренберга может пролить дополнительный свет на то, как депрессия стала вытесняться позитивным мышлением в психологии, и что из этого получилось в социальном плане.

10

на вооружение правительствами многих западных стран. Ожидаемо позитивная психология, делая упор на крайний индивидуализм и тем самым уничтожая коллективные идентичности, неизбежно стала проводником интересов неолиберализма. Через два года после Кабанаса и  Иллуз Даниэль Неринг и  Эшли Фроули в  упоминаемом справочнике указали на связь «осознанности», ключевой категории позитивной психологии (в  переводе «Фабрики счастливых граждан» удачно использовано слово «майндфулнес») и неолиберализма, так как благодаря «осознанности», то есть вере в  то, что все проблемы человека зависят преимущественно от самого человека, все эти социальные проблемы сводятся к  личным*. Так, наука о  счастье стала активно внедряться в  образование, отодвигая на задний план критическое мышление, а  далее  — была взята на вооружение корпорациями, попытавшимися опираться на новые дискурсы формирования идентичности работников, на которых было переложено бремя дефицита занятости, конкуренции и т. д. Кроме того, счастье было коммодифицировано и теперь успешно продается в виде товаров и услуг — практики, коучинг, самопомощь, всевозможные приложения и т. д. Разумеется, именно все эти вещи сделают вас самым-самым счастливым человеком из всех живущих (при условии, что вы сами начнете считать себя таковым). *

Frawley A., Nehring D. Mindfulness as a self-help fad. The mindfulness industry, popular psychological knowledge, and the sociological imagination // The Routledge International Handbook of Global Therapeutic Cultures / Edited by Daniel Nehring, Ole Jacob Madsen, Edgar Cabanas, China Mills, and Dylan Kerrigan. London; New York: Routledge, 2020. Р. 119–133.

11

Многое из того, о чем говорится в книге, не ново для западной академии. Критика позитивной психологии сопровождала эту самую позитивную психологию и построенную на ней экономику счастья с вытекающими из них политическими последствиями на протяжении всего существования этих явлений. Антропологи, социологи, философы и другие ученые нашли многочисленные уязвимые места в пропаганде позитивного мышления. Поэтому мы не должны удивляться тому, что сегодня существует междисциплинарное научное направление, называемое «критические исследования счастья»*. Ева Иллуз и Эдгар Кабанас в своей критике опираются на предшественников и коллег. Дело, однако, в том, что все эти дискуссии не так, чтобы хорошо знакомы отечественным читателям. Поэтому публикация книги «Фабрика счастливых граждан» на русском языке так важна в нашем культурном контексте, тем более что авторы предостерегают от того, что произошло с западными обществами. В книге, с одной стороны, дана краткая история «поворота к  счастью» в  науках**, а  затем и  в  западных обществах, * См.: Critical happiness studies / Edited by Nicholas Hill, Svend Brinkmann, and Anders Petersen. London; New York: Routledge, 2020. ** Иллуз и Кабанас используют термин «поворот к счастью», не ссылаясь при этом на Сару Ахмед, употребившую термин в конце 2000-х годов. См.: Ahmed S. The promise of happiness, new formations. Durham, NC: Duke University Press, 2010. Однако некоторые авторы утверждают, что вместо того, чтобы рассуждать о едином «повороте к  счастью», следует вести речь о множестве разнородных поворотов к счастью, у которых были свои истоки. Kullenberg C., Nelhans G. The happiness turn? Mapping the emergence of “happiness studies” using cited references // Scientometrics. 2015. №103. Рр. 615–630).

12

а с другой — представлена история критики «науки о счастье». Одним словом, помимо прочего работа являет собой хороший компендиум. Но не только. Главное — она также может выполнить и полезную общественно-интеллектуальную функцию. И  это то, с  чего начинался этот текст. Прочитав исследование Иллуз и  Кабанаса, возможно, некоторые люди переосмыслят свое отношение к дискурсу счастья, а это в свою очередь может изменить их жизнь. Как это ни странно — в лучшую сторону. Тем самым можно сказать, «Фабрика счастливых граждан» помимо фактического и  историографического материала имеет глубокое социально-философское содержание. Так что эта книга не предназначена просто широкому кругу читателей или просто узкому кругу читателей (психологам или социологам). Книга предназначена всем тем, кто хочет лучше понимать, как устроено сегодняшнее общество. Например, один из постулатов позитивной психологии гласит: люди счастливы не потому, что добиваются в  жизни многого, но добиваются многого, потому что они «процветают» (процветание наряду с аутентичностью и самоконтролем определяет подсаженную на иглу позитивного мышления личность), то есть счастливы. Более того, основоположник позитивной психологии Мартин Селигман «вычислил» формулу счастья, суть которой: С  (счастье) = Н  (наследственность) + В (волевая деятельность, направленная на получение и приумножение счастья) + О (обстоятельства, влияющие на чувство счастья). В процентных соотношениях счастье, со слов Селигмана, равно Н 50% + В 40% + О 10%. То есть счастье индивида зависит от генов, воли и совсем немного — от внешних факторов. На самом деле обстоятельства для счаст13

ливого гражданина вообще не важны, так как скорее имеет значение их субъективное восприятие, а  не они сами. Как видим, счастлив ли человек, зависит исключительного от него самого. Хочешь быть счастливым? Будь им :) Удивляясь всем этим формулировкам, Иллуз и Кабанас вводят в  научный оборот концепты, с  помощью которых пытаются объяснять одним читателям на бытовом уровне порочность позитивного мышления, а  другим на социально-философском  — некоторые культурные и  социальноэкономические процессы. Например, концепт «эмодукты» (emodities). Эмодуктом, эмоциональным продуктом, эмоциональным товаром, является сама по себе формула счастья Селигмана. Подсаживаясь на иглу таких эмодуктов, индивиды (мы помним, что счастье определяется индивидуально) превращаются в «психождан». Иллуз и Кабанас так объясняют это понятие: потребительская субъектность делает из граждан неолиберальных обществ клиентов, цель жизни которых состоит в  погоне за счастьем, ведь они уверены, что ценность их жизни зависит от самооптимизации посредством позитивной психологии. Отсюда — главный императив «тирании позитивного мышления», который состоит в  том, что обществу не нужны реформы, ведь меняться должны отдельные личности посредством собственных внутренних установок. Достаточно осознать, что ты счастлив, и  никакие внешние обстоятельства не могут этому помешать. Так дискурс о личном счастье плавно вплетается в ткань режимов неолиберальной власти, формируя то, что в итоге Ева Иллуз и Эдгар Кабанас назвали в первом издании книги «счастьекратией». В итоге авторы приходят к  важному и  довольно позитивному 14

заключению: «мы  должны найти выход из самого счастья, то есть, прежде всего, подвергнуть сомнению все эти опасные предположения, которые оно несет в  себе и  которые, вполне возможно, подпитывают многие из наших проблем». Возможно, вы несчастливы именно потому, что считаете себя счастливым? Попробуйте пересмотреть свои отношения с позитивным мышлением. Александр Павлов, д. филос. н., профессор, руководитель Школы философии и культурологии факультета гуманитарных наук Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», ведущий научный сотрудник, руководитель сектора социальной философии Института философии РАН

Был ли когда-нибудь апокалипсис настолько приятным? Филипп Рифф. Триумф терапевтического

Введение Голливудский фильм «В  погоне за счастьем», блокбастер 2006 года выпуска, собрал в  прокате 307 077 300 долларов. Фильм основан на реальной истории Кристофера Гарднера, афроамериканца из низшей прослойки среднего класса, который проделал путь от жизни за чертой бедности до успешного бизнесмена, биржевого брокера и  лектора-мотиватора. Действие картины происходит в  первой половине 1980-х годов и открывается выступлением Рональда Рейгана по телевидению с плохими экономическими новостями. Крайне неудачный момент для Гарднера и  его жены Линды, которые и  без того борются за то, чтобы вырвать себя и пятилетнего сына из нищеты. Семья Гарднера в  отчаянном положении: им едва хватает средств на аренду жилья, оплату счетов и детского сада. Настойчивый и  талантливый, Гарднер  — пробивной малый, и, несмотря ни на что, не теряет оптимизма. Оказавшись однажды перед зданием одной из самых престижных брокерских фирм страны, Гарднер всматривается в  лица покидающих офисы маклеров. «Какой же у  них чертовски счастливый вид, — думает он. — Почему я не могу быть одним из них?» Эта мысль вдохновляет его стать бирже16

вым брокером в  этой компании, и  ему, благодаря обаянию и  социальным навыкам, удается попасть в  высококонкурентную, но неоплачиваемую программу стажировки. Правда, жена Гарднера, Линда, не разделила его восторга. Когда он рассказывает ей о намерении стать брокером, она с сарказмом интересуется: «Почему не астронавтом?» В фильме она изображена полной противоположностью Гарднера. Слабохарактерная пессимистка, вечно ноет и, как только понимает, что хуже уже быть не может, бросает семью. Без дохода жены Гарднер остается без средств к существованию. Их с сыном выгоняют из квартиры, а затем и из мотеля, и в итоге им приходится перебраться в приют для бездомных. Тем не менее Гарднер не позволяет обстоятельствам сломить себя: он сохраняет внешнюю видимость успеха перед гендиректорами программы и  конкурентами из Лиги плюща. Он должен трудиться не покладая рук, совмещать две работы и усердно готовиться к выпускному экзамену на стажировке, и при этом ему удается хорошо заботиться о  сыне. Гарднер не сдается. «Никогда не позволяй кому-либо говорить тебе, что у  тебя что-то не получится. Если у тебя есть мечта, то ты должен ее защищать. Если ты чего-то хочешь, добивайся этого. И точка», — наставляет он сына на баскетбольной площадке. Гарднер заканчивает стажировку и  наконец-то получает работу мечты. «Это и  есть счастье», — заявляет он в конце фильма. Международный успех фильма во многом объясняется тем, что он наглядно показывает, насколько наша повседневная жизнь пропитана идеалом счастья и погоней за ним. Счастье, оно повсюду: в телевизоре и в радиоприемниках, в книгах и в журналах, в спортзале, в советах по питанию и диетах, в боль17

ницах, на работе, на войне, в  школах, в  университетах, в  технологиях, в  Интернете, в  спорте, дома, в политике и, конечно, на полках магазинов. Наше культурное воображение захвачено счастьем, наши жизни перманентно, до самого краешка заполнены им: не проходит и  дня, чтобы не услышать или не прочитать о нем. Запрос в Интернете по слову «счастье» выдает сотни тысяч результатов. Например, если в конце прошлого столетия на Amazon можно было найти не более трехсот книг со словом «счастье» в  названии, то сегодня этот список насчитывает более двух тысяч; то же самое можно сказать и о еженедельном количестве твитов, постов в соцсетях, которые пользователи выкладывают каждый день. Счастье легло в основу общепринятого видения себя и мира, стало настолько привычным понятием, что воспринимается как должное. Сегодня оно кажется и звучит настолько естественным, что подвергать сомнению идею счастья если не возмутительно, то как минимум странно. Тем не менее за последние несколько десятилетий радикально изменилась не только вездесущность понятия счастья. Радикально изменилось и  то, что мы под ним понимаем. Больше не принято считать, что счастье хоть как-то связано с  судьбой, обстоятельствами или отсутствием недугов, что оно дает оценку всей жизни или служит жалким утешением для глупцов. Теперь счастье рассматривается как мировоззрение, которое можно сформировать силой воли, как результат применения наших внутренних сил и подлинного «я», как единственная цель, ради которой стоит жить, как стандарт, по  которому измеряется ценность наших биографий, размер наших успехов и неудач, а также наше психическое и эмоциональное развитие. 18

Самое главное  — счастье стало представляться сутью и  олицетворением современного образа идеального и примерного гражданина. В этом плане история Гарднера особенно интересна. Один из наиболее привлекательных аспектов фильма «В погоне за счастьем» заключается не в  том, что он обращается к  понятию счастья как к  таковому, а  в том, что он рассказывает о типе гражданина, который по праву обретает счастье1. История Гарднера фактически предполагает, что счастье существует не само по себе, а, скорее, присуще особому типу людей: индивидуалистам, верным самим себе, жизнестойким, целеустремленным, оптимистично настроенным и с высоким эмоциональным интеллектом. В этом плане фильм одновременно изображает Гарднера идеальным воплощением счастливого человека и представляет счастье как образцовый нарратив о том, как организовать и мобилизовать себя в условиях определенных идеологических ценностей, антропологических предпосылок и политических сил. Сюжет, однако, выходит за пределы фильма. История настоящего Кристофера Гарднера получает продолжение в СМИ, которые заинтересовались его жизнью и  тем, как она может вдохновить миллионы людей на мысль, что богатство и бедность, успех и неудача, счастье и несчастье на самом деле можно самому выбрать. В 2006 году Уилл Смит, сыгравший Гарднера, в ряде интервью признался, что полюбил персонажа, потому что «он олицетворяет американскую мечту». На шоу Опры Уинфри актер также отметил, что «Америка такая великая идея», потому что является «единственной в мире страной, где мог существовать Крис Гарднер» [sic]. Тем не менее Смит забыл упомянуть, что случаи, подобные Гарднеру, на самом деле так же редки в Северной Аме19

рике, как и во всем остальном мире. Он оставил без внимания и тот факт, что в Северной Америке один из самых высоких уровней неравенства доходов и  социальной изоляции в  мире2, поэтому достаток и  восхождение по лестнице социальной иерархии на самом деле практически недоступны для большей части населения. Смит также не упомянул, что Северная Америка — одна из стран, где в культурном и  национальном подсознании глубоко укоренилось убеждение, что, независимо от того, победитель ты или проигравший, каждый человек сам ответственен за собственный успех или жалкое положение. И  это меритократическое допущение распространяется и на другие западные страны, где все чаще наблюдается тенденция рассматривать конкретную ситуацию с точки зрения индивидуальных заслуг, а  не структурных процессов3. Этот фильм служит отличным примером: Гарднер изображен квинтэссенцией человека, который сделал самого себя, а его жизнь — своего рода идеал социал-дарвинистской борьбы за восходящую мобильность. И  финал картины подытоживает: меритократия работает, потому что упорство и  личные усилия всегда вознаграждаются. Успех фильма принес реальному Кристоферу Гарднеру всемирную известность. Он дал сотни интервью, в которых раскрыл секрет счастья и объяснил, почему слово «счастье» пишется через «т»*: «буква “т” здесь для того, чтобы мы все помнили, что это ТЫ и это ТВОЯ ответственность сотворить такую жизнь, которую желаешь для себя. На  под* В оригинале слово happyness намеренно пишется через английскую букву «y», а не через положенную «i», чтобы подчеркнуть взаимосвязь с «you» и «your». — Прим. пер.

20

могу никто не придет. Дело за тобой». Гарднер, успешный биржевой брокер, ставший лектороммотиватором, нашел свое предназначение в жизни: делиться с  миром выстраданной мудростью о  силе людей, которые без чьей-либо помощи встали на ноги и превратили неблагоприятные обстоятельства в возможности для роста и успеха. Став в 2010 году послом счастья в Американской ассоциации пенсионеров, некоммерческой организации с  более чем сорока миллионами членов по всему миру, Гарднер полностью посвятил себя распространению простого сообщения: с помощью силы воли и подходящих навыков можно вылепить, сформировать и преобразовать самого себя, а также создать счастье, научить ему других и заодно научиться самому. Однако послание Гарднера было как минимум парадоксальным. Несмотря на то что он утверждал, что счастье — это «ТЫ, ТВОЯ и только ТВОЯ ответственность», он тем не менее подчеркивал необходимость существования подобных ему экспертов для помощи людям в их начинаниях. Несомненно, Гарднер попал в ловушку вечного парадокса, закрепившегося в мифе о переизобретении себя, а именно: даже личности, создавшие самих себя, все-таки нуждаются в инструкциях и руководстве. Ход мыслей Гарднера не был чем-то новым. Напротив, он основывается на глубоко укоренившейся традиции смешения идеологических, духовных и популярных характеристик, которые долгое время подпитывали мощный рынок, построенный на коммодификации (превращении в  товар) историй жизни об изменении, искуплении и личном триумфе — своего рода «эмоциональной порнографии», формирующей у людей определенное отношение к себе и окружающему миру. Превращение этих историй в  образ21

цовые биографии, призванные научить людей, кем нужно стать, чтобы добиться счастья, является постоянной составляющей американской культуры, которую можно проследить через Опру Уинфри в  1990-х годах и  Нормана Винсента Пила в  1950-х годах вплоть до Горацио Алджера в  конце 1880-х годов и Сэмюэля Смайлса в 1850-х годах4. Погоня за счастьем на самом деле является одним из наиболее характерных экспортов и главных политических горизонтов североамериканской культуры, который распространялся и  продвигался с  помощью широкого круга неполитических деятелей, включая авторов книг по саморазвитию, коучей, предпринимателей, частные организации и  фонды, Голливуд, ток-шоу, знаменитостей и, конечно же, психологов. Тем не менее лишь недавно погоня за счастьем перестала быть преимущественно североамериканской политической реальностью и  превратилась в  многомиллиардную мировую отрасль, работающую наряду с твердой эмпирической наукой (и не без ее пособничества). Если бы книга «В  погоне за счастьем» вышла в 1990-х годах, то осталась бы относительно незамеченной среди огромного количества историй личного успеха, заполонивших рынок, особенно полки магазинов нехудожественной литературы и  списки низкосортных драматических фильмов Голливуда. Но в 2000-х годах ситуация была иной. Основанная в  1998 году и  щедро финансируемая североамериканскими фондами, зарождающаяся наука о счастье, или позитивная психология, уже взяла на себя задачу объяснить, почему погоня за счастьем должна быть само собой разумеющейся не только для североамериканцев — это записано в их конституции, — но и для всего остального мира. По мнению подоб22

ных психологов, всеми людьми движет врожденное желание счастья, поэтому стремление к нему должно рассматриваться не только как естественное, но и как высшее проявление самореализации человека. Утверждалось, что науке психологии уже удалось обнаружить некоторые ключевые факторы, которые помогут людям вести более счастливую жизнь, и  любой может воспользоваться этими открытиями, всего лишь следуя несложным, но проверенным советам экспертов. Конечно, идея не была новшеством, но к  ней отнеслись серьезно, так как она исходила из штаб-квартиры психологической науки. За считаные годы этому движению удалось добиться того, чего не удалось никому другому: вывести счастье на первое место среди академических приоритетов и поставить его во главу социальной, политической и экономической повестки многих стран. Благодаря позитивной психологии счастье перестало быть расплывчатым понятием, утопической целью или недоступной личной роскошью. Вместо этого оно превратилось в универсальную цель, концепцию, поддающуюся измерениям, в которой, как утверждали эти самые ученые, наконец-то были выявлены психологические особенности здорового, успешного и оптимально функционирующего человека. Однако оказалось, и  это никого не удивило, что эти черты характера почти идеально совпадают с теми, которые воплощают в себе люди, подобные Гарднеру. По мнению исследователей в  области позитивной психологии, высокие уровни эмоционального интеллекта, независимости, самооценки, оптимизма, жизнестойкости и  внутренней мотивации являются типичными психологическими характеристиками самоуправляемых, аутентичных и  процветающих людей, которые демонстрируют 23

более высокий уровень счастья, здоровья и  личного успеха. Описание счастливого человека настолько соответствует Гарднеру, что фильм был признан высококачественной работой в области позитивной психологии. Появление позитивной психологии на рубеже веков стало переломным моментом. Воодушевляющие проповеди Гарднера перестали казаться простыми девизами о способности отдельного человека самостоятельно встать на ноги  — они превратились в научный факт. Ученые в области позитивной психологии фактически обеспечили благородной легитимностью этой науки влиятельные институты, транснациональные компании из списка Forbes Top 100 и многомиллиардные глобальные отрасли, широко заинтересованные в  продвижении и  продаже простой идеи, которую Гарднер озвучивает в  выступлениях: каждый может переосмыслить жизнь и  стать лучшей версией самого себя, всего лишь начав более позитивно относиться к  себе и  окружающему миру. Для многих людей погоня за счастьем стала серьезной проблемой, научное исследование которой может принести огромную социальную и  психологическую пользу. Однако для многих других наука, стоящая за всеми этими радужными обещаниями о самореализации и улучшении социального статуса как в  теории, так и  на практике, бросает слишком большую тень на многие из ее наиболее апологетических заявлений, вызывающих беспокойство из-за возможных применений и противоречивых последствий. Время доказало правоту скептиков и  критиков: в  вопросах счастья не все то золото, что блестит, поэтому к его изучению и заманчивым обещаниям следует относиться с осторожностью. 24

Не все то золото, что блестит: опасения и сомнения Возникает вопрос: нужно ли нам всем стремиться к  счастью как самой важной цели? Возможно. Но  к  утверждениям ученых о  счастье стоит относиться критически. Эта книга вовсе не выступает против счастья, она, скорее, против упрощенного, хотя и  широко распространенного представления о  «хорошей жизни», которое проповедует наука о  счастье. Помогать людям чувствовать себя лучше — похвальное намерение и не вызывает сомнений. Но рассматривая то, что может предложить наука о счастье в этом отношении, мы не уверены, что у  ее представления о  счастье  — далее просто «счастье» — нет существенных ограничений, спорных утверждений, противоречивых результатов и серьезных последствий. Наши опасения относительно счастья основаны на четырех важных вопросах: эпистемологическом, социологическом, феноменологическом и  моральном. Первый можно обозначить как эпистемологический, поскольку он касается легитимности науки о  счастье как науки в  целом, и, соответственно, ее  концепции счастья как научной и  объективной. Проще говоря, наука о счастье — псевдонаука, и, соответственно, таким же является и объяснение понятия человеческого счастья, которое постулирует это движение. Основоположник прагматизма Чарльз Пирс однажды сказал, что цепь рассуждений не прочнее самого слабого в ней звена, а наука о счастье опирается на ряд необоснованных предположений, теоретических несоответствий, методологических недостатков, не доказанных результатов, этноцен25

трических и  преувеличенных обобщений. Это затрудняет некритическое восприятие всего того, что эта наука заявляет как истинное и объективное. Второй вопрос  — социологический. Независимо от того, насколько хорошей или плохой наукой может быть наука о  счастье, необходимо выяснить и  изучить, какие представители общества считают понятие счастья полезным, каким и  чьим интересам и  идеологическим установкам оно служит, каковы экономические и политические последствия его повсеместного внедрения в  общество. В  этой связи следует отметить, что научный подход к счастью, а также индустрия счастья, которая зарождается и развивается вокруг него, вносят значительный вклад в узаконивание утверждения, что мы сами ответственны за богатство и бедность, успех и неудачи, здоровье и болезни. Это также легитимизирует идею, что структурных проблем нет, а  есть только психологический дефицит, что, по сути, общества как такового нет, а есть только индивиды, если воспользоваться фразой Маргарет Тэтчер, вдохновленной Фридрихом Хайеком. Понятие счастья, формируемое и  насаждаемое обществу работами ученых и экспертов по счастью, зачастую не более чем обслуживает те ценности, которые стали причиной радикальной революции мира, сформулированной чикагскими и другими неолиберальными экономистами, убеждавшими нас с  1950-х годов в  том, что индивидуальный поиск счастья — наиболее целесообразная и единственная альтернатива поиску коллективного блага. Это отметила сама Тэтчер в  интервью для «Сандей Таймс» в 1981 году: «Что меня раздражает в любой политике за последние тридцать лет, так это то, что она всегда была направлена на коллективистский тип общества. Об индивидуали26

стическом обществе забыли. […] Изменение экономики является средством изменения этого подхода. […] Экономика — это метод; цель — изменить сердце и  душу»5. В  ответ на это мы заявляем, что погоня за счастьем, изобретенная учеными, изучающими счастье, не представляет собой непреложное и высшее благо, к которому необходимо стремиться, но олицетворяет собой победу индивидуалистического общества (терапевтического, индивидуалистского, атомизированного) над коллективистским. Третий вопрос можно назвать феноменологическим. Он связан с тем, что слишком часто наука о  счастье не только не приносит результатов, но и  порождает множество неподтвержденных, нежелательных и  парадоксальных последствий. Конечно, наука о  счастье выстраивает свое понимание благополучия и  личного успеха на тех же терапевтических нарративах дефицита, неаутентичности и нереализации, для которых она обещает найти решения. Счастье определяется как жизненно важная, хотя и  меняющаяся цель без четкого конца, и  это порождает новое разнообразие «искателей счастья» и «счастьехондриков», зацикленных на внутреннем «я», постоянно занятых исправлением собственных психологических недостатков, личностной трансформацией и  совершенствованием. Хотя это и превращает счастье в идеальный товар для рынка, который процветает за счет нормализации нашей одержимости психическим и  физическим здоровьем, подобная одержимость может легко обернуться против тех же самых людей, которые возлагают надежды на многочисленные виды продуктов, услуг и терапий счастья, предлагаемых учеными, профессионалами и так называемыми экспертами по благосостоянию. 27

Наконец, четвертый вопрос носит моральный характер и  связан со взаимоотношением между счастьем и страданием. Отождествляя счастье и позитивный настрой с  продуктивностью, функциональностью, ценными качествами и  даже нормой, а несчастье — с полной противоположностью, наука о счастье ставит нас перед выбором между страданием и  благополучием. Это предполагает, будто каждый волен выбирать положительные или негативные чувства, которые в таком виде являются диаметрально противоположными полюсами, а также может раз и  навсегда избавить собственную жизнь от страданий. Трагедии неизбежны, но наука о счастье настаивает, что страдание и  счастье  — вопрос выбора каждого. Тех, кто не использует превратности судьбы для личностного роста, подозревают в  том, что они сами желают и даже заслуживают этого несчастья, вне зависимости от конкретных обстоятельств. Поэтому в  итоге нам не оставляют особого выбора: наука о счастье не только обязывает нас быть счастливыми, но и обвиняет в том, что мы не живем более успешной и полноценной жизнью.

Краткий обзор содержания В первой главе поднимается тема взаимосвязи счастья с  политикой. Глава начинается с  обзора возникновения и  развития наиболее влиятельных направлений в научном подходе к счастью с начала века: позитивной психологии и экономики счастья. Глава посвящена основным целям, методологическим предпосылкам, социальному и научному охвату и институциональному влиянию обеих областей. 28

После чего утверждается, что исследование счастья проникло в  механизмы государственного управления. Преподнесение счастья в  качестве объективной и  измеряемой переменной позволяет ему как главному, узаконенному критерию управлять процессом принятия политических решений первого порядка, оценивать социальный и  национальный прогресс и  решать спорные идеологические и  моральные вопросы (например, неравенство) довольно технократическим и безнравственным образом. Вторая глава обращается к  связи счастья с  неолиберальной идеологией. Мы утверждаем, что счастье используется для легитимации индивидуализма в, казалось бы, неидеологических условиях посредством нейтрализующего и  авторитетного дискурса позитивной науки. Сначала в главе приводится литература в области позитивной психологии, чтобы показать, в какой степени это движение характеризуется сильными индивидуалистическими гипотезами, а также пониманием в узком смысле социального аспекта. Далее показано, что в то время как позитивная психология может уловить стремление людей отыскать решения, особенно во времена социальной неопределенности, рецепты счастья могут сами способствовать поддержанию и созданию некоторой неудовлетворенности, от которой они обещают избавить. Глава заканчивается критическим высказыванием о внедрении счастья в образовательную сферу. Третья глава посвящена организационной сфере, в  частности тому, в  какой степени инвестирование в  собственное счастье стало преподноситься как неотъемлемое условие для ориентации работников в новых условиях и требованиях мира труда. Мы приводим доводы в пользу того, что, вытесняя 29

прежние психологические модели трудового поведения, наука о счастье вводит новый дискурс для конструирования идентичности работников, который позволяет организациям лучше адаптировать модели поведения работников, их чувство собственного достоинства и  личные перспективы к  возникающим запросам и  требованиям организационного контроля, гибкости и  распределения власти в корпорациях. В главе также обсуждается степень, в которой методики и техники счастья способствуют уступчивости и соответствию работников корпоративной культуре, используют положительные эмоции в качестве производственных активов корпораций и способствуют перекладыванию на самих работников бремени рыночной неопределенности, дефицита занятости, структурной беспомощности и растущей трудовой конкуренции. В четвертой главе анализируется определение счастья как товара. В  ней развивается мысль, что в  капитализме XXI  века счастье стало товаром  — предметом вожделения в  глобальной многомиллиардной индустрии, включающей в себя позитивные практики, литературу самопомощи, услуги коучинга, профессиональные консультации, приложения для смартфонов и  советы по самосовершенствованию. Здесь мы утверждаем, что счастье превратилось в  серию «эмодуктов широкого потребления»* в обращении и предложении на рынке — а именно услуг, практик и  товаров, которые обещают и  якобы осуществляют эмоциональную трансформацию6. Эти эмодукты следуют по окольному пути  — они *

Автор вводит понятие emodities  — от emotional commodity, что в  дословном переводе значит «эмоциональный продукт широкого потребления». — Прим. пер.

30

могут начинаться как теории на университетских кафедрах, но быстро перебрасываются на другие рынки, такие как корпорации, исследовательские фонды или потребительский образ жизни. Эмоциональный самоконтроль, аутентичность и процветание — это не только способы заставить «я» постоянно работать над собой, но и способ для различных структур общества заставить эмодукты циркулировать в социальном организме. Пятая глава развивает темы, затронутые в  предыдущих главах, и  заявляет, что научный дискурс счастья постепенно перенимает на себя язык функциональности  — то есть язык, определяющий, как нужно действовать, поступать и  чувствовать в  соответствии с  психологическими и  социальными нормами и  ожиданиями,  — тем самым устанавливая себя в  качестве мерила того, что принято считать здоровым, адаптивным и  даже нормальным. В  этой главе сначала анализируется сильное разделение, которое ученые, изучающие счастье, проводят между тем, что они считают положительными и  отрицательными эмоциями, и  на которое они опираются при пересмотре понятия «среднестатистического человека». Мы подвергаем сомнению это разделение, подчеркивая некоторые его подводные камни с социологической точки зрения. Затем глава переходит на анализ связи счастья и  страдания и  заканчивается критическим размышлением об опасностях представления страдания как чего-то инструментального, неизбежного и  в конечном итоге бесполезного. «Фабрика счастливых граждан. Как индустрия счастья контролирует нашу жизнь» ставит целью внести вклад в оживленные дебаты о счастье с критической социологической точки зрения. Она опи31

рается на наши предыдущие работы в области эмоций, неолиберализма, счастья и  терапевтической культуры7, формулирует и дополняет некоторые из приведенных аргументов, а также представляет новые идеи о взаимосвязи между погоней за счастьем и способами управления властью в неолиберальных капиталистических обществах. Понятие «счастьекратия»*  — название оригинального издания  — здесь введено, чтобы подчеркнуть особое стремление книги показать новые стратегии принуждения, политические решения, стили управления, модели потребления, индивидуальные одержимости и эмоциональные иерархии, которые, вместе с  новым определением понятия гражданства, появились в эпоху развития концепта счастья. Книга завершается более личными размышлениями о счастье и его невыполнимых обещаниях. За последние несколько лет социологи, философы, антропологи, психологи, журналисты и историки опубликовали множество работ, рассматривающих счастье с  критической точки зрения. Среди них выделяются работы Барбары Эренрейх8 и Барбары Хелд9 о тирании позитивного мышления, анализ связи между счастьем и  рынком, проведенный Сэмом Бинкли10 и Уильямом Дэвисом11, исследование Карла Седерстрема и Андре Спайсера12 о благополучии как идеологии, и это лишь немногие имена тех, кто вдохновил нас на создание этой книги. Поскольку счастье по-прежнему остается довольно противоречивым понятием с  немаловажным культурным, социальным, политическим и  экономическим влиянием, то мы надеемся на дальнейшие публикации в этой области. *

На англ. happycracy. — Прим. пер.

Глава 1 Эксперты вашего благополучия Мы живем в  эпоху поклонения психике. В  обществе, страдающем от расового, классового и гендерного разделения, мы тем не менее дружно воспеваем идеи психологического счастья. Богатые или бедные, черные или белые, мужчины или женщины, гетеросексуалы или геи, мы верим, что чувства священны, а спасение таится в самооценке, что счастье  — конечная цель, а  психологическое исцеление — путь к ней. Ева С. Московиц. На терапию уповаем

Позитивные мечты Селигмана «У  меня есть миссия»1,  — заявил Мартин Селигман за год до баллотирования на пост президента Американской психологической ассоциации (АПА), крупнейшего профессионального объединения психологов в  США, насчитывающего более 117 500 участников2. Селигман сам не знал, в чем именно заключается эта миссия, но был уверен, что узнает, когда его изберут3. У  него уже были задумки, среди 33

которых  — удвоение финансирования для исследований в  области психического здоровья, дальнейшее расширение сферы применения и  охвата прикладной психологии для профилактики и  отказ от скучной, негативной, непригодной модели клинической психологии. «По существу это все не то»4. У него была более амбициозная цель. Селигман искал новое психологическое объяснение природы человека, которое могло бы обновить психологию, расширить ее назначение и сферу влияния. «Озарение» пришло к Селигману всего через несколько месяцев после того, как его «неожиданно» избрали президентом АПА в 1998 году. Он пропалывал огород вместе с пятилетней дочерью Никки и  накричал на нее за то, что она подбрасывает сорняки в воздух, на что ребенок ответил: «Папа, ты помнишь, что было до моего пятилетия? С трех до пяти лет я была нытиком. Я плакала каждый день. В свой пятый день рождения я  решила, что больше не буду этого делать. Мне было очень сложно это сделать. И если я могу перестать ныть, то ты можешь перестать быть таким ворчуном»5. По словам Селигмана, «Никки попала прямо в  точку», и  он вдруг «понял, что Никки воспитывалась не для устранения нытья», а для увеличения ее «удивительной силы»6. Проблема психологии, заявил 34

он, как и воспитания детей, заключается в том, что она сосредоточена на исправлении того, что не так с  людьми, а  не подпитывает их сильные стороны, не помогает им полностью раскрыть свой потенциал. «Для меня это было прозрением, не меньше»7, — утверждал Селигман в первом манифесте «Позитивная психология: Введение», опубликованном в  журнале American Psychologist в  2000 году. Селигман заявил, что у него нет «менее мистического способа» объяснить возникновение позитивной психологии. Предлагая тот же сверхъестественный нарратив, что и  религиозные лидеры своим последователям, Селигман заявил: «Я не выбирал позитивную психологию. Она воззвала ко мне… […] Позитивная психология воззвала ко мне так же, как горящий куст воззвал к Моисею»8. Таким образом, словно сойдя с небес, Селигман заявил, что наконец-то осознал свою миссию: создание новой науки о счастье, которая займется вопросом, что придает нашей жизни смысл, и попытается подобрать психологические ключи к процветанию человека. Но, как это часто бывает с озарениями, картина позитивной психологии, представленная в  первом манифесте, была расплывчатой. Привередливо выбирая из эволюционных, психологических, нейронаучных и  философ35

ских утверждений и  концепций, направление позитивной психологии было скорее слишком многоликим и имело слабо очерченные границы. Манифест скорее напоминал декларацию о намерениях, чем полноценный научный проект. «Как и все выборки, эта в какой-то степени произвольна и  несовершенна»,  — утверждали авторы манифеста, но спешили объяснить, что специальный выпуск предназначен лишь для того, чтобы «возбудить аппетит читателя» относительно «разработок в  этой области»9. Но что же на самом деле предлагала эта область? В основном ничего нового: уже хорошо знакомые, разрозненные заявления о самосовершенствовании и  о счастье и  глубоко укоренившиеся американские убеждения о  силе индивида в  самоопределении, облеченные в  позитивистскую науку. Историю этих убеждений можно легко проследить по психологиям адаптивности и движениям 1980-х и 1990-х годов, фокусирующимся на самооценке, гуманистической психологии 1950-х и 1960-х годов, а также по консолидации культуры «помоги себе сам» и  движений «духовного врачевания» на протяжении всего двадцатого века10. Соответственно, можно заявить, что позитивная психология появилась на свет устарелой, подобно главному герою рассказа Ф. Скотта 36

Фицджеральда «Загадочная история Бенджамина Баттона». Но не для ее отцов. По словам Селигмана и Чиксентмихайи, зародившаяся область предлагала «историческую возможность […] создать научный монумент — науку, главная задача которой понять, что придает жизни смысл»11. Это включало в  себя положительные эмоции, личную значимость, оптимизм и, конечно же, счастье. В  таком виде позитивную психологию оптимистично заявили на самом высоком уровне академической психологии как новую сферу научной деятельности, способную сильно повлиять на окружающий мир сегодня, «а возможно, даже на мир всех времен и народов»12. Никак не меньше. Эта идея вызвала, мягко говоря, удивление и  скептическое отношение, но Селигман был полон решимости выполнить свою миссию. В  книге 1990 года «Как научиться оптимизму» бывший бихевиорист и  когнитивный психолог заявил, что «оптимизм иногда может мешать нам трезво смотреть на реальность»13. Он  утверждал, что озарение изменило его  — «в тот момент я решил измениться»14. Селигман не хотел приклеивать проекту бихевиористский или когнитивистский, или даже гуманистический ярлык, а хотел открыть совершенно новую научную область, которая могла бы собрать как 37

можно больше сторонников. В  конце концов, путь к  более позитивистской направленности в  научном подходе к  счастью уже был проложен: хотя и несмело, но Майкл Аргайл, Эд Динер, Рут Винховен, Кэрол Райфф и Дэниел Канеман уже наметили его в работах 1990-х годов. Все они утверждали, что предыдущие попытки понять счастье едва ли на что-то повлияли, не имели теоретической последовательности и достоверных процедур оценки, а также чрезмерно базировались на оценочных суждениях. Таким образом, возможно, осознавая, что в новой области позитивной психологии есть что-то причудливое, отцы-основатели признались: «может показаться, что это чистая выдумка»,  — и  закончили манифест довольно обнадеживающим и  уверенным заявлением: «Наконец-то настало время для позитивной психологии. […] Мы предсказываем, что позитивная психология в новом веке позволит психологам понять и развить те факторы, которые содействуют процветанию индивидуумов, сообществ и обществ»15. Через несколько недель после избрания на пост президента АПА на столе Селигмана «появились» чеки, как выразился он сам. «Седовласые, одетые в  серые костюмы юристы» из «анонимных фондов», которые выбирали только «победителей», приглашали Селигмана 38

на встречи в  роскошные здания в  Нью-Йорке, расспрашивали, «что такое эта позитивная психология?», и  просили предоставить «десятиминутные презентации» и «трехстраничные» предложения  — и, как признается сам Селигман, «через месяц появился чек на полтора миллиона долларов. Благодаря этому финансированию позитивная психология расцвела»16. За очень короткое время область расширилась до беспрецедентных размеров. Уже в  2002 году объем ее финансирования составил около 37 миллионов долларов. Казалось, самый подходящий момент для публикации первого «Справочника по позитивной психологии», который объявил бы «независимость области». В главе под названием «Будущее позитивной психологии: Декларация независимости» делается вывод, что настало время «вырваться» из «традиционной психологии», основанной на «слабости» и «патологической модели» поведения человека. Составители справочника утверждали, что это руководство «просто было обязано случиться», и закончили выступление высказыванием: «Мы считаем […] что первый этап научного движения, которое мы бы охарактеризовали как декларацию независимости от патологической модели, пройден»17. Таким образом, с  помощью широкого освещения в мировой прессе и шумихи в СМИ 39

позитивные психологи успешно распространили среди ученых, профессионалов и  простых обывателей идею, что наконец-то появилась новая наука о  счастье, способная найти психологические ключи к благополучию, смыслу жизни и процветанию.

Дорогой монумент За несколько лет позитивные психологи оперативно создали широкую и глобальную институциональную сеть, активно распространяемую через программы PhD и  Masters, создали премии, стипендии и  специализированные курсы по прикладной позитивной психологии, организовали симпозиумы и  семинары по всему миру, издали многочисленные справочники, учебники и статьи, запустили блоги и сайты для распространения информации и  сбора данных об удовлетворенности жизнью, положительных эмоциях и  уровне счастья с  помощью онлайнопросников, а  также выпустили научные журналы, посвященные исключительно исследованиям в  этой области, как, например, Journal of Happiness Studies, созданный в 2000 году, Journal of Positive Psychology  — в  2006  году, и  Journal of Applied Psychology: Health and Well-Being — 40

в 2008 году. Как и предсказывал Селигман, позитивная психология воздвигла себе монумент. Но научные журналы, глобальные академические сети и  информационная шумиха сами по себе не могли объяснить его быстрое возведение. Явно не обошлось без больших финансовых вливаний. Гранты и  финансирование не закончились с  первым чеком на столе Селигмана. В  последующие годы крупные инвестиции поступали от широкого круга частных и  государственных организаций, заинтересованных в  данной области. Уже в  2001 году ультраконсервативный и  религиозный фонд Джона Темплтона, который Селигман похвалил в  президентской речи на конференции AПA, выделил отцу позитивной психологии 2,2 миллиона долларов на создание Центра позитивной психологии при Пенсильванском университете. Очевидно, сэр Джон Темплтон был в  восторге от этого проекта, учитывая его интерес к  тому, как люди могут управлять сознанием, чтобы корректировать обстоятельства и  формировать мир по своему желанию. Фактически Темплтон написал в 2002 году предисловие к тому самому «Справочнику по позитивной психологии», в котором по-прежнему настаивал на независимости этой области. «В меня вселяет надежду то, как нынеш41

ние и будущие исследователи формируют видение позитивной психологии, а фонды и правительства инициируют программы поддержки этой новаторской и  полезной работы. Уверен, мы на правильном пути», — писал Темплтон. Позже фонд финансировал несколько проектов, изучающих взаимосвязь между положительными эмоциями, старением, духовностью и  продуктивностью. Например, в  2009  году фонд выделил Селигману еще один грант, на этот раз в размере 5,8 миллиона долларов, на проведение дальнейших исследований в  области позитивной нейронауки и на изучение влияния счастья и духовности на успешность в жизни. Фонд Джона Темплтона был не единственной организацией, кто финансово поддерживал исследования в  области позитивной психологии. Многочисленные как крупные, так и  небольшие частные и  государственные учреждения, включая Институт Гэллапа, Фонд Майерсона, Фонд Анненберга и  Атлантические филантропы, предоставляли позитивным психологам солидное финансирование и  целый ряд грантов, премий и  стипендий. Например, Фонд Роберта Вуда Джонсона в  2008 году предоставил Селигману 3,7 миллиона долларов на разработку понятия позитивного здоровья. Аналогичным образом, Национальный институт по пробле42

мам старения (НИПС) и Национальный центр комплементарной и  альтернативной медицины (НЦКАМ) финансировали исследования позитивной психологии о  влиянии благополучия, удовлетворенности жизнью и счастья на здоровье и  профилактику психических заболеваний. Такие компании как Coca-Cola также внесли свой вклад, инвестируя в позитивную психологию с целью найти более дешевые и эффективные методы повышения производительности труда, снижения стресса и тревожности на рабочем месте, а также вовлечения работников в корпоративную культуру. Одной из недавних и наиболее значительных инвестиций, и, возможно, самой обсуждаемой в прессе, стала инициатива «Комплексная подготовка солдата» (КПС) стоимостью 145 миллионов долларов  — психологическая программа, проводимая армией США с 2008 года в тесном сотрудничестве с Селигманом и Центром позитивной психологии. Представив программу широкой публике в специальном выпуске журнала «Американский психолог» в 2011 году, позже Селигман заявил, что обучение солдат и  военнослужащих положительным эмоциям, счастью и  духовному смыслу поможет «создать армию, которая будет сильна как физически, так и психологически»18 — или, как он назвал это другими словами, создать «несло43

мимую армию»19 (мы  рассмотрим этот вопрос подробнее в пятой главе). Инвестиции не ограничивались Соединенными Штатами. С момента основания в  2000  году все больше частных и  государственных организаций из европейских и  азиатских стран финансируют исследования в области счастья и позитивной психологии. Китай, Объединенные Арабские Эмираты и Индия — только некоторые из стран, недавно заинтересовавшиеся этой областью. Любопытно, что, хотя Селигман не заявлял это в качестве приоритетов, ему удалось добиться быстрого и заметного роста государственных и  частных инвестиций в  позитивное психическое здоровье и  профилактику психических заболеваний. Счастье предоставило плодородное и как будто ранее неизведанное поле для исследования с научной точки зрения: почему положительные эмоции так важны? Как вести счастливую жизнь, несмотря на трудности? Какова связь между оптимизмом и  здоровьем, продуктивностью и  работоспособностью? Может ли наука найти ключи к процветанию человека? Подобные вопросы впервые появлялись в введениях к тысячам научных статей и в специализированных журналах, многие из которых повторяли одни и  те же выводы, аргументы, основополагающие мифы, отсылки и тому подобное, давая 44

читателю ощущение теоретической и концептуальной последовательности и  консенсуса, которого как раз не хватало этой области. В 2004 году, возможно, в попытке создать эту самую последовательность, Петерсон и  Селигман опубликовали книгу «Сильные стороны и  добродетели характера: Справочник и  классификация». Это «руководство по здравомыслию», как они его назвали, стало позитивной альтернативой «Диагностическому и  статистическому руководству по психическим расстройствам» (ДСР) и  «Международной классификации болезней» (МКБ), двум наиболее значимым справочникам для психологов, психиатров и  терапевтов во всем мире. Вместо того, чтобы диагностировать и  измерять психические расстройства, руководство предлагает универсальную классификацию сильных сторон и  добродетелей человека, «чтобы помочь людям развить максимально свой потенциал» и  направить исследователей и  профессионалов в измерении, диагностике и развитии того, что является верным, подлинным и придающим человеку уверенность. «Это руководство фокусируется на том, что является правильным в людях, и, в частности, на сильных сторонах характера, которые делают возможной хорошую жизнь. Мы следуем примеру ДСР и МКБ… […] Прин45

ципиальное отличие заключается в том, что нас интересует не психологическое заболевание, а психологическое здоровье»20. Руководство также стремилось предоставить ученым в  области позитивной психологии «общую терминологию», которой им не хватало. Позитивная психология в целом выиграла бы от согласованных способов говорить о  позитивном, это, безусловно, сформировало бы и  преобразовало бы эту область так же, как ДСР и МКБ сформировали психиатрию, клиническую психологию и  социальную работу, предоставив им инструментарий говорить о  негативном. Мы считаем, что представленная здесь классификация характера  — это важный шаг к созданию общей терминологии измеримых положительных черт21.

Тем не менее сами авторы признали, что «сильные стороны и добродетели характера» — всего лишь классификация, а не таксономия положительных качеств человека, поскольку это выходило за пределы их «способности сформулировать разумную теорию» о счастье22. Однако данное руководство продвинуло область на один шаг вперед к консолидации, повлияв в последующие годы на политическую, организационную, образовательную и терапевтическую сферы23. 46

Предвиденный союз Менее чем за десять лет объем, распространение и  влияние академических исследований счастья и связанных с  ним тематик, как, например, субъективное благополучие, сильные стороны и  добродетели, положительные эмоции, аутентичность, процветание, оптимизм и  жизнеустойчивость,  — увеличились в  десять раз, охватив не только психологию, но и  экономику, образование, терапию, здравоохранение, политику, криминологию, спортивную науку, защиту животных, дизайн, нейронауки, гуманитарные науки, менеджмент и  бизнес24. Широкий успех позитивной психологии окончательно заглушил прежний скептицизм к научному изучению позитивного настроя и счастья. Были признаны достоверными и легитимными такие понятия как оптимизм, позитивное мышление, положительные эмоции, процветание и надежда, к которым обычно относились с подозрением как к продуктам принятия желаемого за действительное и шарлатанству в области самопомощи. Благодаря позитивной психологии этот скептицизм стал казаться банальным ретроградным негативизмом, который мешает ученым отыскать ясное понимание хорошей жизни и  раскрытия человеческого потенциа47

ла. Так как экономический, организационный, терапевтический, образовательный и  политический интерес к  этой теме набирал обороты, а  ее сторонники приобретали академический авторитет, социальную власть и  культурное влияние, то постепенно все больше психологов и социологов, по убеждению или из соображений удобства, стали запрыгивать на подножку быстронесущегося поезда новой научной области о счастье. Академики  — не единственные, кто выигрывал от успеха и  расширения этой области. Огромное количество неакадемических лжеспециалистов, пробивавших себе дорогу на терапевтическом рынке  — и  одновременно создающих и  распространяющих терапевтический рынок на своем пути, — включая авторов руководств по самопомощи, коучей, ораторов-мотиваторов, тренеров по управлению и консультантов по обучению, также извлекли значительную выгоду. Формируя образ жизни и  раскручивая эмоциональные, психологические чувства и габитус человека, все эти культурные посредники и «торговцы потребностями»25 были погружены в  многочисленные терапевтические, медицинские, образовательные и организационные контексты 1980-х и 1990-х годов. Они занимались аутентичностью, духовностью, способностью 48

человека к  самосовершенствованию и  властью разума над телом. Без полноценной и  широкой базы знаний эти специалисты подкрепляли практику, обращаясь к  полусырой, эклектичной смеси разнородных источников, начиная от психоанализа и религии и заканчивая бихевиоризмом, медициной, оккультизмом, нейронаукой, традиционной восточной мудростью и личным опытом. В этом отношении, как отметила Барбара Эренрейх26, позитивная психология казалась этим профессионалам не менее свалившейся на них с небес, чем она казалась самому Селигману. Внезапно появившаяся наука о счастье предоставила общий набор систем и техник, которые, казалось, научно доказывали связь между позитивными мыслями, положительными эмоциями, саморазвитием, здоровьем и  экономическим успехом. Идеи, уже популяризированные такими авторами, как Норман Винсент Пил с его книгой 1959 года «Сила позитивного мышления» и Дэниел Гоулман (ввел понятие «эмоциональный интеллект»), сначала были восприняты научным сообществом с неким холодом и  даже критикой, но теперь перешли из кабинетов консультантов, с полок с пособиями по самопомощи, со страниц журналов о  стиле жизни и  научно-популярных книг в  психо49

терапевтические клиники, научные издания, университетские кафедры и  учебные программы. Внезапно ученые и  специалисты заговорили на одном языке. Кроме того, позитивные психологи помогли этим профессиям избавиться от клейма несерьезных и  авантюристских. Перспективные, общительные, веселые, здоровые, богатые и успешные теперь получили такое же право на внимание психолога и даже нуждались в нем, как и отчаявшиеся, одинокие, подавленные, больные, бедные и  неудачники. При этом суть была в  том, чтобы отвернуться от психического страдания. Все, без исключения, могут (и  должны) воспользоваться услугами эксперта, который направит их на путь поиска лучшей части себя. С самого начала позитивная психология установила мощную и  выгодную связь с  тем, что Элоиза Свон назвала «работниками личностного развития», то есть лжеспециалистами, которые уже были нацелены на здоровых людей и использовали «терапевтически обоснованные практики, чтобы помочь лучше работать, стать «лучшей версией себя» или устроить «лучшую жизнь»27. С одной стороны, эти работники были признаны после большого успеха и  поддержки в  области позитивной психологии. С  другой — психологи в этой области выигрывали от 50

распространения позитивных психологических учений этими специалистами: они привнесли эти учения практически в  любую сферу повседневной жизни: брак, секс, питание, работу, образование, межличностные отношения, сон, зависимости и  так далее. Действительно, хотя позитивные психологи постоянно обращались к  враждебной риторике жесткой, позитивной науки в попытке провести четкую границу между «экспертами» и  неэкспертами  — например, сам Селигман подчеркивал, что «в  противоположность от популярной психологии и  основной массы самосовершенствования, мои труды вызывают доверие благодаря лежащей в их основе науке»28, — это различие оставалось по большей части благочестивым желанием. Вскоре позитивные психологи уступили таким прибыльным направлениям, как коучинг — возможно, потому что они отлично знали, что один только коучинговый бизнес представляет собой индустрию, которая приносит 2,356 миллиарда долларов в год по всему миру, согласно данным Международной федерации коучинга (IFC)29. Уже в 2004 и 2005 годах в публикациях позитивных психологов можно было встретить такие заголовки, как «К позитивной психологии коучинга руководителей» и  «Позитивная психология и  психология коучинга: перспективы 51

интеграции». В 2007 году сам Селигман написал работу «Коучинг и  позитивная психология», где отметил, что «коучинг — это практика в поисках опоры, точнее, двух опор: научной, основанной на доказательствах, и  теоретической. Новая дисциплина позитивной психологии, на мой взгляд, обеспечивает обе эти опоры»30. В  2011 году он продолжил настаивать, что позитивная психология должна стать областью, ответственной за предоставление коучам «соответствующих компетенций для того, чтобы работать коучем»31. Поэтому неудивительно, что в  последней и, возможно, самой влиятельной на сегодняшний день книге о счастье «Путь к процветанию: новое понимание счастья и благополучия» Селигман заимствует с  самого начала книги характерный тон авторов, пишущих о коучинге и самопомощи: Эта книга поможет вам процветать. Вот, наконец-то я  это сказал. […] Позитивная психология делает людей счастливее. Преподавать позитивную психологию, вести исследования в области позитивной психологии, применять позитивную психологию на практике как коуч или терапевт, давать упражнения по позитивной психологии десятиклассникам в  классе, воспитывать маленьких детей по принципам позитивной психологии, знакомить сержан52

тов по строевой подготовке с  методами, как научить «посттравматическому росту», встречаться с  другими позитивными психологами и просто читать о  позитивной психологии — все это делает людей счастливее. Люди, которые работают в  области позитивной психологии,  — это люди с  самым высоким уровнем благополучия, которых я когда-либо встречал32.

Сделаем психологию снова великой Со временем основополагающий манифест позитивной психологии предложил беспроигрышную сделку для психологов. Исследование счастья вдохнуло новую жизнь в  дисциплину, которая находилась в  вечном поиске объекта изучения и  постоянно нуждалась в  концептуальном переосмыслении, чтобы поддерживать свой социальный статус, продолжать привлекать средства и  оставаться модной. Более того, эта область окончательно размыла тонкую, хрупкую грань, которая отделяла основную психологию от ее коммерческого и профессионального аналога. Позитивные психологи заимствовали влиятельную, хотя и  разрозненную деятельность специалистов по личностному развитию 53

в  той  же мере, в  какой эти специалисты заимствовали научный язык позитивных психологов. Больше не существовало причин стыдиться тесной связи психологии с  рынком лжеуслуг и товаров, обещающих ключи к счастью и самореализации: позитивная психология взяла на себя задачу отличать пустые сплетни о  человеческом счастье от доказанных утверждений, которые можно смело продавать как научные и легитимные советы. Кроме того, позитивная психология предоставила психологам новую перспективную карьерную стратегию, а  также новый рынок для семинаров, тренингов, организационных советов, полуакадемических книг и  т.  д. К  тому же она сделала привлекательной необходимость готовить тонны публикаций, которые открывали новые возможности выживания и  даже процветания в  академической культуре «публикуйся или умри», особенно для молодых ученых. Позитивная психология преуспела в  академической психологии по крайней мере потому, что она предложила расширение дисциплины без теоретических, внутренних трений с другими направлениями научной мысли. В этом плане Селигман предложил не столько новый психологический подход, сколько новое позитивное отношение, которое вывело фундаментальную 54

и  прикладную психологию из стагнации и  сосредоточило внимание ученых и  специалистов на неосвоенном рынке здоровых, нормальных людей. Вероятно, Селигман не хотел повторять историю психологии и  спорить, какая из теоретических основ внутри дисциплины сильнее всех. В  отличие от гуманистической психологии несколько десятилетий назад, уступившей бихевиоризму и  когнитивной терапии, предложение Селигмана не ставило задачей враждовать с  каким-либо устоявшимся направлением в  психологии. Вместо этого он стремился обратить как можно больше психологов в  новую позитивную веру, и  его манифест был в  меру расплывчатым и разноплановым и оставлял достаточно места для всех желающих присоединиться и внести вклад, независимо от научного психологического прошлого. Таким образом, «интеллектуальный зоопарк» психологии, если воспользоваться резкой характеристикой этой дисциплины, данной Джорджем Миллером33, мог расширяться без внутренней конкуренции. Хотя позитивные психологи вскоре выступили за некую независимость этой области и  представили себя в  качестве необходимой альтернативы тому, что сами охарактеризовали как «традиционная», «обычная» или «негативная» психотерапия, они не торопились сжигать 55

мосты с клинической психологией или оспаривать широко распространенные теоретические и методологические основы. По мнению позитивных психологов, традиционная психология по-прежнему необходима как для изучения психологических заболеваний, так и  для паллиативного лечения психологических расстройств. Однако позитивные психологи настаивали, что устранение проблемных условий и  изучение стратегий преодоления трудностей повседневной жизни недостаточны для формирования нормального, уместного и адаптивного поведения и личности индивида, как это на протяжении долгого времени заявляли коучи и  авторы книг по самопомощи. Позитивные психологи настаивали, что людям необходимо работать над достижением счастья не только тогда, когда дела идут плохо, но и тогда, когда дела идут хорошо, и  тем самым предлагали академической психологии принципиально новую роль: не только избавлять от страданий, но и максимизировать самость. Поэтому было заявлено, что новые эксперты и  обученные специалисты в  новейшем позитивном направлении необходимы как для поиска психологических ключей к человеческому счастью, так и для обучения людей тому, как с  помощью науки развить свой потенциал и жить осмысленной и полноценной жизнью. 56

Их стратегия, действительно, отлично сработала, и  необходимость перехода к  более позитивному взгляду нашла отклик не только в  психологии, но и  в научных кругах в  целом. Неудивительно, что отец позитивной психологии был избран на должность президента Американской психологической ассоциации и получил при этом в три раза больше голосов, по сравнению с  другим кандидатом. Селигман сделал консервативный и одновременно инновационный шаг, будучи убежденным, что психология нуждается в изменениях, что она могла расти и  расширяться. В  конце концов, оптимизм, который Селигман, наконец, решил взять себе на вооружение, — это не только консервативная позиция, как заметил Генри Джеймс34, он также обычно свойственен успешным предпринимателям, как принято считать среди позитивных психологов. Однако стоит отметить, что Селигман и многие другие психологи, возглавившие продвижение этой области, были не простыми интеллектуалами или случайными специалистами, а учеными на высоких позициях, которые уже внедрились в государственную систему и занимали привилегированные посты во влиятельных политических, экономических и академических институтах. Поэтому не случайно, что сразу после того, как Селигман 57

возглавил АПА, молодая область позитивной психологии принялась расти, доcтигла поднебесных высот и создала влиятельные союзы. За последние десятилетия в  адрес этой области было направлено множество замечаний. Важные критики оспаривали основополагающие для этой области предположения, включая деконтекстуализированные и этноцентрические утверждения35, теоретические упрощения, тавтологии и  противоречия36, методологические погрешности37, серьезные проблемы воспроизводимости38, утрированные обобщения39 и даже ее терапевтическую эффективность и  научный статус40. Кажется очевидным, что позитивная психология не могла преуспеть только благодаря своей научной базе. Эту область характеризуют как ее популярность, так и пробелы в знаниях и псевдонаучные достижения. Двадцать лет и  более 64 000 исследований были посвящены изучению того, что наполняет жизнь смыслом, но позитивной психологии удалось получить не более чем большие разбросы в значениях, неопределенные, сомнительные и даже противоречивые результаты. В зависимости от цели и методики, одни исследования показывают, что та или иная особенность, аспект или переменная раскрывает ключ к счастью, в то время как другие указывают на прямо противоположное41. 58

Если эти исследования и  выявили что-то безошибочно, так это идеологическую повестку тех, кто финансирует, продвигает и внедряет концепт счастья в организациях, школах, медицинских учреждениях, развлекательном бизнесе, государственной политике или армии. Можно утверждать, что позитивная психология  — это не более чем идеология, переработанная в виде графиков, таблиц и  диаграмм, заполненных цифрами, легко продаваемая поп-психология, которую нам навязывают ученые в белых халатах. И  все же, именно в  этом заключался один из источников ее огромного успеха. Позитивная психология уловила глубоко укоренившиеся культурные и идеологические представления о себе и переформулировала их в объективные, эмпирические факты. Эта стратегия позволила позитивной психологии расти изнутри, наряду с расширением индустрии счастья, набирающей темпы институционализации этого концепта в  общественной и  частной сферах, а  также с  увеличивающимся числом альянсов, которые эта область создавала за пределами психологии, включая сферы политики, образования, труда, экономики и, конечно же, терапии во всем ее многообразии. В книге мы остановимся на каждой из этих областей: а  начнем с  тесной взаимосвязи между позитивной психологией и эко59

номикой счастья  — еще одним направлением в психологии, влиятельным движением в академической среде и политизированным.

Экспертам виднее По мере развития позитивная психология не только укрепляла союзы с профессиональными, неакадемическими коллегами, но и много взаимодействовала с  экономистами счастья. Этот подраздел экономики развивался с 1980-х годов, но только в  начале 2000-х годов лорд Ричард Лэйард придал ему сегодняшние влияние и размах. Лэйард был советником правительства Тони Блэра с  1997 по 2001 год, членом палаты лордов с  2000 года, директором Центра экономической эффективности при Лондонской школе экономики с  1993 по 2003 год, а  также основателем и  директором Программы благополучия при том же центре с  2003 года. Прозванный «царем счастья», Лэйард считается известным сторонником позитивной психологии с момента, когда эта область дебютировала в научных кругах. Еще в 2003 году в серии лекций, прочитанных в Лондонской школе экономики, Лэйард отметил, что для полного понимания счастья экономистам и психологам нужно объ60

единить усилия. «Нам повезло, — сказал он, — сейчас психология быстро движется в правильном направлении, и  я надеюсь, что экономика последует за ней»42. Как и  английский философ Иеремия Бентам, один из основоположников утилитаризма, Лэйард был убежден, что главной и  наиболее законной целью политики является рост уровня счастья в  обществе. Как и утилитаристы до него, он также был убежден, что счастье  — это вопрос максимизации удовольствия и что счастье поддается точному измерению. Как и  Селигман в  своем взгляде на традиционную психологию, Лэйард был убежден, что традиционная экономика нуждается в изменениях. По его словам, одна из главных проблем заключалась в том, что экономика настолько занята соотношением денег с  ценностью, что напрочь забыла, что счастье на самом деле более подходящий и более точный показатель для измерения экономической важности. Таким образом, внимание к  концепту счастья обеспечит необходимую реформу этой области, как утверждал Лэйард, подчеркивая, что экономисты могут пользоваться некоторыми из основных «выводов новой психологии счастья»43, что они вскоре и начали делать. В 1990-х годах большая группа психологов и  экономистов, заинтересованных темой сча61

стья и способами его научного изучения, начала сотрудничать друг с  другом. До этого интерес к  этой теме с  научной точки зрения был скудным, и преобладала идея, что счастье — это относительное, иллюзорное понятие. Исследования, направленные на точное измерение счастья, все еще сталкивались со скептицизмом в рамках позитивистской науки. Ярким примером такого релятивистского подхода является работа экономиста Ричарда Истерлина. Уже в  1974 году многие психологи и  экономисты страстно увлеклись счастьем, во многом благодаря Истерлину и  его знаменитому парадоксу. Истерлин утверждал, что если сравнение внутри одной страны в  определенный момент времени показывает, что более высокие доходы связаны с  более высоким уровнем счастья, то  сравнение между странами и сравнение внутри страны по прошествии времени, наоборот, говорит о  том, что богатство стран (измеряемое их валовым национальным продуктом) не связано с  более высоким совокупным уровнем счастья среди их граждан. Истерлин, в частности, пришел к  выводу, что реальными детерминантами счастья являются относительные соображения, поскольку люди всегда приспосабливаются к обстоятельствам: «...оценивая свое счастье, люди склонны сравнивать фактическую ситуацию 62

с  эталонным стандартом или нормой, складываемой из их предыдущего и текущего социального опыта»44. Из этого возникают две проблемы. Во-первых, для экономистов проблема заключалась в том, что если счастье относительно, то объективные экономические улучшения и  стимулы, похоже, не приносят людям реальной пользы. Как они могли объяснить тот тревожный факт, что современные общества, носители прогресса, богатства и  процветания, не могли обеспечить людям более высокий уровень счастья? Во-вторых, для психологов проблематично было, что возможность объективной науки об эмоциях и  чувствах сомнительна, если само счастье относительно. В этот момент экономистов и психологов посетило озарение: не заключается ли на самом деле проблема в том, что люди не умеют оценивать свои эмоциональные состояния? Что если они на самом деле не понимают такого сложного понятия, как счастье, и  просто не умеют его оценивать, точно так же, как не умеют принимать рациональные решения? Эти вопросы, казалось, давали нужные ответы. Действительно, в  конце 1980-х годов психологи Даниэль Канеман и  Амос Тверски уже отстаивали идею о  том, что люди ежедневно опираются на своего рода интуитивную психологию, 63

которая заставляет их полагаться на набор неправильных, некачественных когнитивных искажений и предубеждений45. Эти исследования оказали огромное влияние на экономику и в конечном итоге принесли Канеману Нобелевскую премию по экономике в  2002 году. Во-первых, психологи и экономисты согласились в необходимости более точных методик, способных преодолеть чрезмерный самоанализ и  объективно измерить чувства. Во-вторых, они подтвердили необходимость новых, специализированных экспертов по вопросам счастья, которые подсказывали бы людям путь к счастью и правильные стандарты, по которым им стоит оценивать свою жизнь. Пытаясь объективно измерить такие понятия, как счастье, субъективное благополучие и гедонистический баланс между позитивным и  негативным аффектом, психологи и  экономисты в  1990-е годы совместно разрабатывали новые опросники, шкалы и  методики. Оксфордский опросник счастья (ООС), Шкала удовлетворенности жизнью (ШУДЖ), Шкала позитивного аффекта и негативного аффекта (ШПАНА), метод выборки опыта (МВО) и метод реконструкции дня (МРД)  — вот некоторые из наиболее известных примеров. Очевидно, что с помощью этих методик психологи и  экономисты доказа64

ли две вещи: во-первых, что гедонистическое качество счастья имеет объективную основу, поскольку уровни счастья можно эмпирически сравнивать и  точно измерять как функцию относительного количества удовольствия по сравнению с болью, поэтому его нельзя считать совершенно относительным; и  во-вторых, что счастье — это вопрос частоты, а не интенсивности46. Интенсивность, однако, полностью не исключалась. Напротив, научная разработка того, какую роль она играет в счастье, и как объективно обосновать ее с помощью физических показателей, например, частоты сердечных сокращений, кровяного давления, потребления глюкозы, уровня серотонина, выражения лица и  т. д.,  — открыла для психологов, неврологов и  психофизиологов новое поле для исследований. В 1999 году книга «Благосостояние: основы гедонистической психологии» под редакцией Даниэла Канемана и Эда Динера обобщит прорывы десятилетия в  этой области47 и  подтвердит взаимозависимость между психологами и экономистами. В работе рассматривалась, как предполагалось, фундаментальная взаимосвязь между понятиями счастья и  пользы, она также обращалась к  деятелям политики и  призывала страны отслеживать уровни удовольствия и боли с помощью новых методик, которые могли 65

бы дополнить уже существующие социальные показатели для оценки государственной политики. Это было основными идеями, которые Лэйард и  область экономики счастья успешно продвигали в последующие годы.

Измеряемое, самоочевидное благо В 2014 году множество людей увлеклось книгой сомнительного содержания, написанной экономистами во главе с  Ричардом Лэйардом: «Процветание: сила психологической терапии». Книга доказывала необходимость увеличения государственных инвестиций в  прибыльные, позитивные методы лечения, чтобы избавиться от чумы психических заболеваний, которая опустошает современное общество48. Даниэль Канеман одобрил эту работу и назвал ее «вдохновляющей историей успеха» с «убедительным посланием». Селигман тоже не поскупился на похвалу в ее адрес: «Это лучшая из написанных книг по государственной политике и  психическому здоровью». Но в  ней не было ничего нового: к моменту ее издания вопросы счастья и  позитивного психического здоровья уже занимали важное место в политической повестке 66

многих стран, включая США, Чили, Великобританию, Испанию, Австралию, Францию, Японию, Данию, Финляндию, Израиль, Китай, Объединенные Арабские Эмираты и Индию49. Экономисты счастья и позитивные психологи стали играть в этом основополагающую роль с тех пор, как обе эти области начали набирать академическую и  политическую популярность в начале 2000-х годов. Все остальное сделал мировой финансовый кризис 2008 года. После глобального экономического спада все больше стран, следуя советам психологов и  экономистов, решили, что вполне могут использовать показатели счастья для проверки, чувствует ли население себя хорошо, несмотря на продолжающееся снижение объективных показателей равенства и  качества жизни. Исследователи счастья ответили на опасения политиков, утверждая, что счастье является точной мерой ощущаемого и  воспринимаемого гражданами благополучия. Таким образом, по сравнению с точными, объективными показателями экономического и социального прогресса вдруг стало казаться, что неточные, субъективные показатели, такие как счастье, могут предоставить более полную и  настоящую картину общества. Если люди утверждали, что они счастливы, то беспокоиться не о чем — в конце концов, разве сча67

стье не является реальной и конечной целью политики, более важной, чем справедливость или равенство? Чили одной из первых присоединилась к этой инициативе, возможно, чтобы проверить, приносит ли «плоды» «доктрина шока»50  — кардинальное применение неолиберальных экономических и  политических реформ, проведенных Аугусто Пиночетом по совету Милтона Фридмана и других чикагских экономистов. За ними последовали консерваторы Дэвид Кэмерон и  Николя Саркози, которые приказали национальным статистическим бюро своих стран собирать информацию об уровне счастья людей. Идея заключалась в том, чтобы ввести валовый продукт счастья (ВПС) в  качестве показателя, выходящего за рамки валового национального продукта (ВНП), и  таких его дополнений, как «Мера экономического благосостояния», «Экономические аспекты благосостояния», «Индекс устойчивого экономического благосостояния» или «Индекс человеческого развития»  — для измерения политической эффективности и национального прогресса. С 2008 года все страны, заинтересованные в  счастье и  положительном психическом здоровье, начнут постепенно внедрять инициативы такого рода, хотя и в разной степени. 68

Большинство этих стран присоединились, когда известные мировые институты и форумы начали рекомендовать счастье в  качестве показателя национального, социального и  политического прогресса. Одним из таких примеров является Организация Объединенных Наций, для которой Лэйард участвовал в создании ежегодного «Всемирного доклада о счастье» — глобального исследования счастья наций, проводимого в  сотрудничестве с  компанией «Гэллап Инк». В  2012 году ООН объявила 20 марта «Международным днем счастья», провозгласив «счастье и благополучие общепризнанными целями и  стремлениями в  жизни людей во всем мире», и  принялась отстаивать «важность их признания в целях государственной политики» стран. Другим ярким примером является Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР). Эта влиятельная всемирная организация, которая отслеживает экономическую политику и координирует статистику более чем тридцати самых богатых стран, выпускает свои собственные инструменты, базы данных и  проекты, основанные на счастье, такие как «Индекс лучшей жизни» и  «Инициатива лучшей жизни». Кроме того, в качестве консультантов ОЭСР выступает ряд исследователей позитивной психологии, экономистов по вопросам 69

счастья и других ученых в этой области, включая Рута Винховена, Эда Динера и Бруно Фрея. С  2009 года ОЭСР настоятельно рекомендует национальным системам счетов принять индексы благополучия «для мониторинга и сравнения показателей стран, для руководства выбора людей, а также для разработки и реализации стратегий»51 в различных областях политики, таких как распределение государственных ресурсов, образование, городское проектирование, безработица или налоговые структуры. Такие важные транснациональные корпорации, как Coca-Cola, также внесли вклад в  эти инициативы, открыв во всех этих странах филиалы Института счастья Coca-Cola для выпуска ежегодного международного доклада о счастье — так называемого барометра счастья — в сотрудничестве с экономистами счастья и  позитивными психологами. До 2017 года этот институт имел десятки филиалов в разных странах, включая Пакистан. Несмотря на различия, позитивные психологи и  экономисты счастья с  самого начала сотрудничества разделяли убеждение, что счастье — это не расплывчатая или спекулятивная конструкция с  более чем пятьюдесятью оттенками исторического и  философского серого, а объективное, универсальное понятие, которое поддается непредвзятому и  точному измере70

нию. Именно это стало одним из важнейших соглашений между обеими дисциплинами, даже при отсутствии дальнейшего теоретического консенсуса: так или иначе, но счастье можно было измерить количественно. Действительно, счастье было представлено как эмпирическое понятие, которое скорее раскрывается в  больших базах данных, чем в  теоретических и  философских спекуляциях. «Счастье  — это как шум,  — заявил Лэйард в  серии лекций в  2003  году. — Существует множество разновидностей шума, от тромбона до мяуканья. Но их все можно сравнить по децибелам»52. Два года спустя в самой важной и влиятельной книге о взаимосвязи счастья и политики «Счастье: уроки новой науки» он утверждал, что счастье не только измеримо, но и  его благой характер самоочевиден. Лэйард совпал с  позитивными психологами в утверждении, что счастье следует понимать как естественную, объективную цель, к которой все люди стремятся по своей природе. И поэтому мы, естественно, ищем какую-то одну конечную цель, которая позволит нам судить обо всех остальных целях в зависимости от того, какой вклад они вносят в  ее достижение. Счастье является конечной целью, потому что, в  отличие от всех остальных целей, его благой характер самоочевиден. Если 71

нас спросят: почему счастье важно, мы не сможем привести дополнительную, внеположную причину. Оно важно  — и  все. Как сказано в  американской Декларации независимости, это «самоочевидная» цель*, 53.

Однако нужно отметить, что это утверждение является всего лишь допущением, а  не доказательством, и  скорее идеологическим, чем научным. Тавтологическим утверждением, которое, как упоминает сам Лэйард, не имеет других, внешних доводов, чтобы подтвердить его. Несмотря на отсутствие прочной теоретической основы, уверенность в  точном и  беспристрастном измерении счастья действительно стала одним из главных ключей, который помог научному дискурсу о  счастье проникнуть в  индивидуалистическую, технократическую и утилитарную душу неолиберальной политики. По мнению экономистов счастья, мечта Бентама сбылась. Утилитаризм перестал быть абстрактной утопией социальной инженерии, став вместо этого научной реальностью, в  которой хорошая жизнь поддается технократии путем внедрения настроений и  чувств, смыслов, развития и даже самых интимных уголков *

Счастье: уроки новой науки / пер. Инны Кушнаревой. М.: Изд-во Института Гайдара, 2012. С. 161. — Прим. пер. 72

психики в массовую калькуляцию потребления, эффективности, производительности и  национального прогресса. Как уверяют экономисты счастья, «исследователям [уже] удалось достичь того, чего не смог сделать Бентам: придумали способ измерения, насколько счастливы люди и сколько удовольствия или боли они получают от обычных событий и условий своей жизни»54.

Аффективный термометр Экономисты счастья утверждали, что им удалось преодолеть методологические сложности, связанные с  самоотчетом при измерении счастья, такие как интроспекция или культурный релятивизм, благодаря постоянному развитию методов исследований, а  также достижениям в  области визуализации мозга, технологий отслеживания настроения, приложений для смартфонов и  социальных сетей для мониторинга и  получения в  реальном времени личной информации о  сигналах нашего тела, повседневной активности, личных отношениях, применении языка, частоте посещения мест и многом другом. Эти же исследователи утверждали, что счастье является научным конструктом, с помощью которого можно измерить экономический 73

и социальный прогресс, для чего и требовалось ввести позитивную психологию и  исследования счастья в структуру управления, где сегодня они, без сомнений, и находятся. Возможно, нигде внедрение счастья в  технократическое государственное управление не проявляется так ярко, как в сфере больших данных, где анализ информации, который издание «Харвард Бизнес Ревью» признал «самой привлекательной работой XXI века»55, прекрасно сочетается с тем, что можно назвать «самой горячей темой XXI века». Счастье, действительно, хорошо вписывается в массовую статистику и  экономику личных данных. Пятый Всемирный конгресс по позитивной психологии, состоявшийся в  2015 году на курорте Диснейуорлд в  Орландо, был посвящен связи счастья с  большими данными и  политикой. Эта тема также стала главной на Всемирном правительственном саммите в  2017  году в  Дубае. Изучая страницы в  Facebook*, твиты, сообщения в  Instagram, использование поисковой системы Google или выражение и соотношение позитивной и негативной лексики в  социальных *

Здесь и далее: Facebook и Instagram — сервисы, принадлежащие компании Meta, признанной в РФ экстремистской организацией, ее деятельность запрещена на территории РФ. — Прим. изд. 74

сетях, ученые в  области счастья и  аналитики скооперировались, чтобы собрать огромное количество данных, с  помощью которых можно создать географические карты счастья, провести межкультурные сравнения, исследования поведенческих моделей и  цифровой идентичности или изучить, как счастье может быть использовано для понимания и  формирования общественного мнения по любым социальным или политическим вопросам и  т. п. Кроме этого, появляются все новые тенденции в  измерении счастья, такие как «анализ настроений» или «количественная самость», сбор данных из Интернета, мобильных телефонов и социальных сетей для расчета позитивных и негативных настроений как способа предсказания рыночных тенденций, прогнозирования исходов выборов или персонализации маркетинга отдельных товаров для стимулирования потребления, наряду со многими другими целями. Несомненно, исследователям в области сбора данных еще предстоят значительные открытия в области счастья. Пока же среди их выводов, потрясших весь мир, такие заявления как: люди предпочитают выходные дни вторникам, дождь влияет на настроение, депрессивные люди предпочитают темные цвета и  оттенки, и Рождество — один из самых счастливых дней 75

в  году. Однако важной стороной массового сбора данных является не то, что большие данные могут сказать о счастье, а то, как эти самые данные могут быть использованы без нашего ведома, чтобы воздействовать на нас и  влиять на наше понимание счастья и отношения с самим собой и миром. Роясь в том, что мы делаем и что нам нравится, когда мы это делаем, как часто и в какой последовательности, эксперты, учреждения и  корпорации получают ценнейшую информацию, которая может влиять не только на мельчайшие аспекты жизни отдельных людей — например, новости, которые мы читаем, на рекламу, которую нам показывают, на музыку, которая может нам понравиться в  зависимости от нашего настроения, или на советы по здоровью и образу жизни, которые мы должны получать, — но и на более широкие поведенческие модели социального коллектива, формируя то, что считать важным для нашего счастья. В 2014 году Facebook сообщил о завершении эксперимента, в  ходе которого проводились манипуляции над страницами 689 000 пользователей с целью заставить их испытывать более позитивное или негативное отношение к  себе и  своим виртуальным друзьям56. В  исследовании заявлялось, что манипулирование контентом «соответствовало политике использования 76

данных Facebook, с  которой все пользователи соглашаются при создании аккаунта, что включает в  себя информированное разрешение на проведение данного исследования»57. Вскоре разгорелся огромный скандал. Проблема заключалась не только в том, что у Facebook не было информированного согласия на проведение исследования и что алгоритмы, используемые для манипулирования настроением, не были доведены до сведения общественности. Проблема заключалась в  том, насколько такая корпорация, как Facebook, могла влиять на настроение и  мысли огромных масс, манипулируя личной и  социальной информацией. Один из членов специального комитета палаты общин по культуре, СМИ и спорту выразил обеспокоенность тем, что компании могут манипулировать мыслями людей в  политике и  других областях58. Из  исследования Facebook следуют две основные проблемы: во-первых, счастье стало главной заботой корпораций и политиков, чтобы не только понять, как люди чувствуют, реагируют и оценивают определенные аспекты своей жизни и жизни других людей, но, главным образом, с  целью повлиять на то, как они должны чувствовать, реагировать и  оценивать их. Во-вторых, счастье прочно вошло в число важнейших показателей количественных измерений для 77

информирования и  влияния на политику, экономику и процессы принятия решений как в государственном, так и в частном секторе. Измерение и  количественная оценка социальных явлений (или, точнее, то, что социологи Венди Эспеланд и  Митчелл Стивенс называют «соизмерением»59) действительно лежат в основе понимания того, как счастье стало играть такую значимую роль в современных неолиберальных обществах. Измерение счастья необходимо для его продажи в качестве объективной, точной концепции, которую можно изучать под эгидой научной строгости естественных наук. Оно также играет ключевую роль в превращении счастья в  товар, рыночная стоимость и  легитимность которого в значительной степени зависят от количественной оценки его эффективности, что будет рассмотрено в четвертой главе. Кроме того, измерение позволяет использовать это понятие по-разному — как в научном, так и  в политическом плане. Во-первых, измерение позволяет разделить его на исчисляемые и  взвешенные единицы или переменные, чтобы использовать их в  качестве общей системы показателей, с  помощью которой несогласованная, разная и  зачастую несопоставимая информация  — биологическая, эмоциональная, поведенческая, когнитивная, социальная, эко78

номическая и  политическая  — может быть соединена, сопоставлена и оценена с точки зрения их влияния на счастье отдельных индивидуумов. Во-вторых, квантификация счастья имеет решающее значение для его исследователей, чтобы составлять каузальные обоснования и проводить эмпирический анализ на основе того, что квантификация не влияет на смысл и  свойства этой концепции. В-третьих, соизмерение играет не меньшую роль для классификации и упорядочения переменных, связанных со счастьем, в рамках общей системы показателей, что позволяет предположить, какие аспекты, события или действия вносят более значительный вклад и являются решающими для благополучия людей — будь то хороший сон, покупка новой машины, мороженое, время с  семьей, новая работа, посещение Диснейленда, медитация четыре раза в неделю или написание благодарственных писем — все эти аспекты в той или иной степени являются потенциальным вкладом в повышение уровня счастья людей. Кроме того, и что самое главное, соизмерение позволяет утвердить счастье как воспроизводимый социальный феномен и как признанный, нейтральный критерий для руководства широким спектром политических и экономических решений и вмешательств в  соответствии с  требованиями нейтральности 79

и  объективности, характерными для технонаучной и неоутилитарной политики. Измерение счастья позволило экономистам счастья и  политическим институтам ввести индивидуальную удовлетворенность жизнью в  местный и  глобальный политический анализ затрат и выгод, тем самым бросив вызов традиционному экономическому подходу: раньше измерения подсчитывались в денежных единицах, теперь взамен предлагалось измерять в единицах счастья. Лэйард действительно рекомендовал в качестве правильного подхода к оценке политических решений в демократических странах «давать оценку всем возможным политикам с  точки зрения счастья, которое они приносят на каждый израсходованный доллар»60. Если принять счастье за показатель выгоды, то существует несколько способов, как оно может быть связано с  расходами в  глобальном масштабе. Например, это позволяет определить стоимость счастья. Так, эксперты утверждали, что семь миллионов фунтов стерлингов — это та сумма, которая, по мнению британцев, необходима им для счастья61; это позволяет получить информацию об экономической окупаемости затрат, связанных с  увеличением или уменьшением счастья. Например, Институт Гэллапа заявил, что несчастье работников обходится экономике 80

США в 500 миллиардов долларов в год62. Кроме того, так можно оценить влияние политики различных стран на счастье их граждан. Таким образом, освободившись от оценочных суждений и превратившись в объективную величину, способную преодолевать культурные границы и  работать в  рамках масштабных расчетов затрат и  выгод, счастье стало постулироваться как один из главных экономических, политических и  моральных компасов в  неолиберальных обществах. В  этой связи экономисты счастья утверждают, что научные данные уже достаточно убедительны: страны можно непредвзято сравнивать по уровню счастья, поэтому государства и  институты обязаны принять его в  качестве свободного от оценочных суждений и  объективного «аффективного термометра» для измерения экономической выгоды, оценки социального прогресса и  руководства для государственной политики63.

Техно-счастьекратия Критика не обошла стороной и совокупные показатели счастья. Начнем с того, что некоторые авторы в целом оспаривают существование проверенных и  согласованных методов изме81

рения счастья64. В связи с этим даже ОЭСР выпустила ряд рекомендаций для решения этой проблемы, предупреждая, что многие показатели счастья «не обладают последовательностью, необходимой для их использования в  качестве основы для международных сравнений»65. Некоторые другие авторы обеспокоены чрезмерной индивидуальной направленностью этих параметров. Несмотря на заявления экономистов счастья, неясно, сопоставимы ли измерения счастья разных людей. Например, как можно быть уверенным, что чьи-то результаты 7 из 10 в  опроснике счастья эквивалентны 7 из 10 другого индивида? Откуда нам знать, что 7 баллов, полученные кем-то в Ирландии, выше или ниже, чем 6 или 8, полученные кем-то в  Камбодже или Китае? Насколько счастливее человек с 5 баллами, чем человек с 3? Что на самом деле означает шкала счастья в 10 баллов? Другая проблема заключается в том, что эта методология сильно ограничивает диапазон содержательных ответов, которые люди могут дать при оценке собственного счастья. Это важно, поскольку ответы закрытого типа могут не только укреплять очевидную предвзятость исследователей66, но и игнорировать важную информацию для принятия политических решений. Например, недавнее исследование показало, что по 82

сравнению с  описаниями жизни, собранными в  ходе интервью, количественные самооценки игнорируют важные социальные вопросы, упуская то, как люди оценивают свою жизнь, конкретные и  специфические обстоятельства, негативные оценки и смешанные чувства. В связи с этим в заключении исследования отмечается, что «серьезнейшей катастрофой» изучения счастья «было то, что исследователи могут не осознавать, что у  людей все может быть плохо»67. Действительно, принятие такого рода количественных, узких показателей счастья для изучения того, что является и не является важным в жизни людей, сопряжено с серьезным риском, что многие важные вопросы не получат достаточного отражения в  общественных дебатах, и это несмотря на заявления сторонников счастья о  том, что оно является надежной мерой для получения более субъективной информации, которую не учитывают другие показатели. Но методологические проблемы далеко не единственные и  даже не самые важные. Немаловажно поставить под сомнение результаты, получаемые от возведения счастья в ранг политического критерия первого порядка. Например, резонно задаться вопросом, положив его в  основу: не использует ли политика концепт счастья в  качестве дымовой завесы, скрываю83

щей более важные и структурные политические и  экономические проблемы. Эти сомнения появились еще в  период пребывания у  власти премьер-министра Великобритании консерватора Дэвида Кэмерона. В 2010 году, сразу после объявления о  самом масштабном сокращении бюджета в  истории страны, Кэмерон заявил, что Великобритания должна принять счастье в  качестве национального показателя прогресса. Консерватор отложил в сторону экономические проблемы, вместо этого сосредоточившись на продвижении среди населения совершенно новой идеи, что «пришла пора признаться, что в жизни есть нечто большее, чем деньги, и пора сосредоточиться не только на ВВП, но и  на ВУБ — всеобщем уровне благополучия». Перемещение фокуса на индивидуальное и всеобщее счастье было совершенно очевидной стратегией с целью отодвинуть на второй план и отвлечь внимание от более объективных и  сложных социально-экономических показателей благосостояния и  уровня жизни, таких как перераспределение доходов, материальное неравенство, социальная сегрегация, гендерное неравенство, здравоохранение, коррупция и  прозрачность, соотношение существующих возможностей по отношению к предполагаемым, социальные пособия или уровень безработицы. Израильтяне, 84

например, любят с гордостью демонстрировать свой очень высокий рейтинг в  мировых показателях счастья, как будто эти рейтинги могут скрыть тот факт, что в их стране один из самых высоких уровней неравенства в мире и продолжающаяся оккупация. Аналогичную озадаченность можно выразить и сегодня, когда страны с массовой нищетой, постоянными нарушениями прав человека, высоким уровнем недоедания, младенческой смертности и самоубийств, такие как Объединенные Арабские Эмираты и  Индия, решили использовать показатель счастья для оценки влияния своей национальной политики. В 2014 году премьер-министр и правитель Дубая шейх Мохаммед ибн Рашид Аль Мактум распорядился установить по всему городу сенсорные экраны для получения в режиме реального времени информации об удовлетворенности людей. Заявленная цель  — создание «самого счастливого города в  мире». За этой мерой в  2016 году последовало объявление о самой масштабной реорганизации правительства за всю сорокачетырехлетнюю историю страны, которая включала, в  качестве главной реформы, формирование «Министерства счастья» для создания «общего блага и удовлетворения». В связи с этим новый министр счастья Охуд Аль Руми заявила каналу Си-эн-эн, 85

что роль страны заключается в «создании среды, где люди могут процветать, раскрывать свой потенциал и  выбирать быть счастливыми», добавив, что «мы в  ОАЭ очень ценим счастье. Я очень счастливый и позитивный человек, и я выбираю быть счастливой каждый день, потому что именно это движет мною, мотивирует меня, придает смысл жизни, поэтому я  всегда выбираю видеть стакан наполовину полным». Нечто подобное произошло и  в Индии, где мистер Чоухан, любитель йоги и член правящей партии БДП во главе с  премьер-министром Нарендра Моди, заявил, что «счастье приходит в  жизнь людей не только с материальными благами или развитием, но и  путем привнесения позитива в их жизнь». Но, возможно, одним из важных последствий измерения счастья является то, что это позволяет решать деликатные политические и экономические вопросы, казалось бы, неидеологическим и  чисто технократическим способом. Будь то оценка программы вакцинации, школьного образования или изменений в системе налогообложения, общий показатель счастья считается объективным критерием. Например, в отношении налогов Адлер и Селигман утверждают, что счастье может «помочь политикам разработать оптимальные налоговые структуры, 86

которые максимизируют налоговые поступления без снижения благосостояния общества»68. Таким образом, налогообложение должно быть не вопросом политического или общественного мышления, а техническим вопросом о количестве счастья, которое получат люди. Кроме того, эти авторы утверждают, что подобная логика должна применяться как к  этическим, так и к политическим вопросам. Например, как общественность может принимать легитимные решения по спорным с  точки зрения морали вопросам, таким как проституция, аборты, наркотики, наказания и  азартные игры? Внутренне последовательные аргументы могут быть приведены как за, так и против этих вопросов. Однако ценности отдельных личностей или небольших групп редко совпадают. Одним из преимуществ использования показателя благополучия для принятия решений в области государственной политики является субъективный характер самих инструментов самоотчета. В  таких случаях субъективные показатели предпочтений населения, которые отражают личные ценности и  жизненные цели людей, предоставляют политикам демократический и  справедливый (с утилитарной точки зрения) инструмент для принятия решений по вопросам, связанным с этическими проблемами69. 87

Неравенство  — один из самых актуальных и  наиболее ярких примеров. Согласно последним исследованиям и  вопреки утверждениям многих других экономистов, что идея социального минимума, перераспределение и равенство необходимы для процветания, достоинства, признания и благосостояния общества70, исследования крупных баз данных, похоже, теперь доказывают, что неравенство доходов и концентрация капитала напрямую зависят от счастья и экономического прогресса, особенно в развивающихся странах. Очевидно, что неравенство сопровождается не возмущением, а  «фактором надежды», согласно которому бедные воспринимают успех богатых как предвестие возможностей, что вселяет в  них надежду и  счастье, которые мотивируют к процветанию. Впрочем, это никого не удивляет. Меритократические и  индивидуалистические ценности, лежащие в  основе счастья, скрывают фундаментальные классовые различия и  одобряют конкуренцию в  неравных системах вместо того, чтобы продвигать сокращение экономического неравенства. В  связи с  этим новые экономические исследования счастья утверждают, что чем глубже неравенство, тем больше возможностей индивиды видят для себя в  будущем, а  значит, тем больше счастья оно приносит. Келли и  Эванс, 88

например, недавно пришли к  выводу, что «неравенство доходов связано с большим уровнем счастья». Этот «ключевой факт», продолжают они, применим в  основном к  развивающимся странам, в  то время как неравенство в  развитых странах «не имеет никакого отношения» к счастью людей, «не вредит, но и не приносит пользы»71. Последствия для политики, направленной на снижение неравенства, кажутся очевидными: их просто не должно быть. Огромные усилия прилагались и  продолжают прилагаться для уменьшения неравенства доходов. Многие готовы пожертвовать экономическим ростом ради преодоления этого неравенства. Наши результаты показывают, что эти усилия в  значительной степени ошибочны: в мире, каким мы его знаем, неравенство доходов в обществе в целом не снижает субъективное благосостояние индивидов. В развивающихся странах неравенство, на самом деле, увеличивает уровень счастья. Это указывает на то, что прикладываемые сегодня усилия таких организаций, как Всемирный банк, направленные на снижение неравенства доходов, потенциально вредны для благополучия граждан бедных стран72.

Обращаться к  концепту счастья очень удобно с  технократической точки зрения. Счастье, 89

кажется, придает блеск гуманизма дегуманизирующему мировоззрению технократии. По их идее, общий показатель счастья довольно точно отражает чувства и  настроения населения, поэтому нет необходимости спрашивать людей, что они думают о  политических мерах, а  можно просто попросить заполнить анкету из пяти пунктов, чтобы оценить, насколько они довольны жизнью. Мнения, в  отличие от оценок счастья, беспорядочны, запутаны и  их трудно интерпретировать. В  начале отчета о  мировом счастье Лэйард и О̕Доннелл подчеркивают, что общий показатель счастья должен быть критерием политики в  любой демократии, и  одновременно они обращают внимание на то, что на вопросы с  просьбой оценить определенную политику исследователи «получают бессмысленные ответы», поэтому данные о  счастье являются более надежным и «новым действенным методом научно обоснованной разработки политики»73. Тем не менее идея рассматривать людей как данные и не интересоваться их реальным мнением, исходя из того, что оно может быть бессмысленным, кажется скорее деспотичной, чем демократичной. Как предположил Уильям Дэвис74, проблема неоутилитарных, технократических подходов заключается в  самой демократии. Возможно, ее сфера влияния вы90

шла за пределы управляемого, и такие понятия, как счастье, которые поддаются количественной оценке, способны унифицировать суждения и  убеждения и  напоминают идею общественного благополучия (все более необоснованную), превратились в стратегию, позволяющую предложить крохи демократии без какой-либо необходимости разбираться с  нежелательными результатами и  политическими проблемами, связанными с  настоящими демократическими решениями. Без всяких сомнений, сегодня счастье является в  высшей степени политическим понятием, и  в англосаксонских культурах оно было таковым по крайней мере с начала Нового времени. Это подтверждают как экономисты счастья, так и позитивные психологи, которые считают, что счастье имеет как политические, так и  экономические и социальные последствия. Как доказывает Эшли Фроули, почти сорок процентов работ позитивных психологов содержат выводы, влияющие на политические меры75. Однако они неохотно признают, что у  исследований и у внедрения счастья могут быть политические и культурные подоплеки: за научным изучением счастья и его политическим, экономическим и социальным применением может стоять идеологическая повестка дня, а  также культурная 91

предвзятость. Исследователи счастья пытаются избежать любых культурных, исторических или идеологических постановок вопросов, придерживаясь дихотомии «наука/ценности» и настаивая на том, что научный подход не позволяет нагружать их определение счастливого человека моральными принципами, этическими предписаниями и  идеологическими ценностями. Тем не менее это явно контрастирует с  той тесной связью, которую счастье поддерживает с основными индивидуалистическими допущениями и этическими требованиями, характерными для неолиберальной идеологии, о  чем пойдет речь в следующей главе.

Глава 2 Возрождение индивидуализма Отделившись от семьи, религии и служения как источников авторитета, долга и  морального примера, «я» добивается счастья и  удовлетворяет желания, вырабатывая при этом индивидуальную форму действия. Но в  чем заключаются эти желания? По какой мерке или способностям «я» определяет счастье? Перед лицом этих вопросов  […] индивидуализм, кажется, как никогда решительно настроен отбросить все критерии, кроме радикального частного одобрения. Роберт Белла и др. Привычки сердца

Счастье и неолиберализм Неолиберализм шире и  фундаментальнее, чем просто направление политической и  экономической философии. Как уже упоминалось в  других источниках1, неолиберализм следует понимать как новую стадию капитализма, при которой области и  сферы применения экономики расширяются во всех культурных слоях2, растет спрос на научно-технический анализ при принятии политических и социальных ре93

шений3, возрастает внимание к  утилитарным обоснованиям выбора, эффективности и максимизации прибыли4, экспоненциально растет неопределенность на рынке труда, экономическая нестабильность, рыночная конкуренция, рискованное поведение, организационная гибкость и децентрализация5, ускоряется коммерциализация символического и  нематериального, в  том числе идентичности, чувства и  образа жизни6, закрепляется терапевтическая этика, ставящая эмоциональное здоровье7 и  потребность в  индивидуальной самореализации в  центр общественного прогресса и  институциональных вмешательств8. Более существенным, чем эти характеристики, является тот факт, что неолиберализм следует рассматривать как индивидуалистическую социальную философию, основным объектом внимания которой является «я», а  основной антропологической гипотезой, по мнению Ашоффа, — то, что «все мы — независимые, автономные субъекты, встречающиеся на рынке, мы сами творим свои судьбы и находимся в  процессе создания общества»9. В  этом смысле неолиберализм следует рассматривать не только с точки зрения его структурных особенностей и  последствий, но и  с точки зрения его инфраструктурных предпосылок, то есть его этических и  моральных принципов, со94

гласно которым все люди являются (и  должны быть) свободными, активными, ответственными и  автономными существами, способными управлять своим психологическим состоянием по собственному желанию, реализовывать интересы и  преследовать то, что принято считать неотъемлемой целью в жизни — счастье. Поэтому не стоит удивляться, что резкий переход к счастью на рубеже этого столетия10 начался сразу после консолидации того, что такие авторы, как Жиль Липовецки, называют «второй индивидуалистической революцией»11  — всепроникающего культурного процесса индивидуализации и  психологизации, который изменил политические и общественные порядки ответственности в  развитых капиталистических обществах. Эта революция позволила перевести структурные недостатки, противоречия и парадоксы этих обществ в плоскость психологических особенностей и индивидуальной ответственности. Так, карьера стала постепенно пониматься как вопрос личных проектов, творчества и  предпринимательского потенциала; образование  — индивидуальных компетенций и талантов; здоровье — привычек и образа жизни; любовь  — межличностной симпатии и  совместимости; идентичность — выбора и личности; социальный прогресс — индивидуального 95

роста и  процветания и  так далее12. За этим последовал повсеместный отказ от социального в  пользу психологического13, политику сменила терапевтическая политика14, место дискурса индивидуализма в  определении неолиберальной модели гражданства занял дискурс счастья (мы  подробнее разовьем эту идею в  четвертой главе)15. В этом смысле счастье не следует рассматривать как безобидное, знакомое понятие благополучия и удовлетворения. Не следует воспринимать и  как концепцию без серьезных культурных, моральных и  антропологических предубеждений и  допущений. Иначе трудно понять, почему в  развитых капиталистических странах такую роль играет именно счастье, а не любая другая ценность, как, например, справедливость, благоразумие, солидарность или преданность, или почему оно настолько значимо влияет на наши объяснения человеческого поведения. Поэтому мы убеждены: одно из объяснений, почему счастье столь влиятельно в неолиберальных обществах, заключается в его наполненности индивидуалистическими ценностями. Оно выдвигает на первое место индивидуальное «я», представляет группы и общества как совокупности отдельных и автономных желаний. Более того, мы утверждаем, что счастье 96

стало столь заметным в  неолиберальных обществах потому, что оно оказалось полезной концепцией для возрождения, легитимации и реинституционализации индивидуализма в, казалось бы, неидеологических понятиях посредством нейтрального и догматического дискурса науки. Как отмечал Мишель Фуко и многие другие, нейтральные дискурсы, избегая напрямую обращаться к  морали или политике, предпочитают апеллировать к природным свойствам человека, что позволяет им казаться более убедительными и  легче институционализироваться16. Многие ученые, изучающие счастье под эгидой позитивной науки, сделали из него мощный, идеологически близкий инструмент, подчеркивающий личную ответственность за свою судьбу и выражающий сильные индивидуалистические ценности, замаскированные под психологическую и экономическую науку17. Действительно, многие ученые критически анализировали сильную индивидуалистическую предвзятость, лежащую в  основе теоретических, моральных и  методологических основ научного исследования человеческого счастья18. Однако, несмотря на то что тесная связь между счастьем и  индивидуализмом была ярко продемонстрирована, важно понимать, что понятие счастья успешно не вопреки тому, что оно является глубоко инди97

видуалистическим понятием, а, скорее, благодаря лежащему в  его основе индивидуализму. В  некотором смысле, частично широкий успех счастья заключается в том, что оно обеспечивает легитимный, универсализирующий и аполитичный дискурс для индивидуализма19  — дискурс, который рассматривает жизнь отдельно взятого человека вне общества и  видит во внутреннем «я» причину и корень любого поведения. Позитивные психологи наряду с  экономистами счастья и  другими специалистами по счастью сыграли ключевую роль в  этом отношении. Позитивная психология  — это дисциплина, которая связала счастье с  индивидуализмом до такой степени, что эти два понятия стали сильно зависеть друг от друга и  даже взаимозаменять одно другое. Надо отметить, индивидуалистические предубеждения и  предположения не свойственны для позитивной психологии и ее определения счастья. На самом деле, они являются характерной чертой общей психологии в  целом20. Однако в  дальнейшем мы покажем, что главное отличие заключается в удивительной цикличности и явности, с которой позитивная психология представляет себе счастье и связывает его с индивидуализмом как в  отношении морали, так и  концептуализации счастья. 98

Позитивная психология и индивидуализм В отношении морали, например, позитивные психологи не признают никаких нормативных опор, кроме самого человека: счастье хорошо, если оно идет на пользу и  помогает человеку самореализоваться. Например, Селигман утверждает, что любое действие или удовольствие, полученное от применения собственных сильных сторон, следует называть счастьем, даже если речь идет о «садомазохисте, который совершает серию убийств и  получает от этого огромное удовольствие […] киллере, который наслаждается преследованием и убийствами людей […] [или] террористе, который влетает на угнанном самолете во Всемирный торговый центр»21. Селигман добавляет, что он «естественно, осуждает их действия», но он тем не менее объясняет, что может делать это только «на основаниях, не зависящих от [позитивной психологической] теории»22. Согласно Селигману, позитивная психология, как и любая другая наука, является описательной и, следовательно, нейтральной, поэтому в  его утверждении отсутствует нравственное осуждение. Конечно, в этом заключается глубокое противоречие: фактически моральный субъективизм, лежащий 99

в основе обоснования позитивной психологией ценности счастья, так же морален, как и любое другое обоснование23. Тем не менее Селигман продолжает настаивать на своей позиции: «Работа позитивной психологии заключается не в  том, чтобы навязывать вам, что вы должны быть оптимистичным, добрым, в  хорошем настроении или придерживаться моральных норм, а, скорее, в описании, к чему подобные качества могут привести… […] Как вы поступите с этой информацией, зависит от ваших собственных ценностей и целей»24. Что касается концептуализации, позитивные психологи продолжают использовать прочную ассоциацию между счастьем и  индивидуализмом, делая индивидуализм культурным и  этическим условием для достижения счастья, а счастье — научным обоснованием индивидуализма в  качестве легитимной с  точки зрения морали ценности25. Сильная связь между этими двумя понятиями нередко подпитывает тавтологические обоснования. В  этом отношении позитивные психологи предполагают и  зачастую делают это довольно прямолинейно, что раз счастье  — естественная цель, к  которой любой человек стремится по своей природе, то и  индивидуализм и  автономное и  независимое достижение целей  — естественный способ вести 100

счастливую жизнь26. Подобным образом многочисленные публикации по позитивной психологии утверждают, что у них есть эмпирические доказательства того, что вне зависимости от любых других социологических, экономических и политических факторов индивидуализм является переменной, которая наиболее последовательно и неразрывно связана со счастьем и vice versa27. Межкультурные исследования в  рамках данной дисциплины наглядно это демонстрируют. Например, позитивный психолог Эд Динер и  его коллеги также заявили, что, несмотря на другие социально-экономические и  политические факторы, индивидуализм является переменной, которая наиболее сильно связана со счастьем. Это объясняет, почему индивидуалистические культуры, как правило, формируют граждан с более высоким уровнем удовлетворенности жизнью, в отличие от неиндивидуалистических или коллективистских культур. Основная причина, по  мнению Динера и  его коллег, заключается в том, что граждане в таких культурах обладают «большей свободой в выборе [своего] собственного жизненного пути», «чаще склонны приписывать успех самим себе» и имеют больше шансов «преследовать индивидуальные цели»28. Рут Винховен также поддерживает это утверждение, добавляя, что индивидуали101

стические и развитые общества вносят значительный вклад в более высокий уровень счастья среди своих граждан, предоставляя им «непростую среду, которая соответствует врожденной потребности человека в  самореализации»29. Аналогично Оиши утверждает, что индивидуализм, определяемый как культурный акцент на независимости и  самооценке, является самой сильной чертой, связанной с  благополучием и  удовлетворенностью жизнью, объясняя тем самым, почему граждане Австралии и  Дании счастливее, чем граждане Кореи и  Бахрейна30. По мнению Стила и  Линча, индивидуализм также объясняет рост счастья в  таких странах, как Китай, где повышение уровня счастья среди граждан тесно связано с  растущим принятием этики личной ответственности даже среди тех, кто находится в  социально неблагоприятном положении31. Позитивные психологи, такие как Ахувиа, также отмечают, что экономическое развитие стран приводит к росту уровня счастья не за счет улучшения условий жизни или повышения покупательной способности граждан, а в основном за счет создания индивидуалистической культуры, которая поощряет людей стремиться к  собственному личному развитию32. Фишер и  Бур пришли к  выводу, что, учитывая все эти факторы, «общая картина убедительно 102

доказывает, что более высокий уровень индивидуализма последовательно связан с более высоким уровнем благополучия»33. Несмотря на непрекращающиеся острые дискуссии34 о  том, какие переменные вносят наибольший вклад в  благополучие наций, многие позитивные психологи поддерживают утверждение, что чем более индивидуалистична нация, тем счастливее ее граждане. Тем не менее тот факт, что эти ученые не прекращают отыскивать доказательства, подтверждающие взаимосвязь счастья и индивидуализма, не должен вызывать удивления. То, как позитивные психологи концептуализируют и  измеряют счастье, само по себе в  значительной степени индивидуалистично. Преуменьшение, а  зачастую и  отрицание роли обстоятельств в  счастье людей было одной из отличительных черт этой дисциплины с момента ее появления. Это ярко прослеживается как в теоретических основах движения позитивной психологии, так и во многих межкультурных исследованиях и  в инструментах количественной оценки счастья. Так, популярная шкала удовлетворенности жизнью (ШУДЖ)35 является примером того, как подобные опросники склонны уделять чрезмерное внимание индивидуальным и  субъективным факторам в ущерб другим социальным, 103

экономическим, культурным, политическим или более объективным. Что касается теоретических основ, то, пожалуй, ни один случай не служит более наглядным примером индивидуалистической предвзятости и узкого понимания социального лучше, чем знаменитая «формула счастья» Селигмана.

Формула счастья В книге «Подлинное счастье: применение новой позитивной психологии для раскрытия вашего потенциала для длительного удовлетворения»* Селигман сформулировал то, что он называет «формулой счастья»: С  (счастье)  = =  Н  (наследственность, генетически обусловленная отправная точка счастья) + В  (волевая, намеренная деятельность, направленная на увеличение счастья) + О  (обстоятельства, влияющие на счастье)36. По мнению Селигмана, это простое уравнение сжато выражает важные открытия о природе человеческого счастья, а  именно: на генетику приходится около *

В 2002 году книга впервые вышла на русском под этим названием, а в 2011-м была переиздана под другим названием — «В  поисках счастья. Как получать удовольствие от жизни каждый день». — Прим. пер. 104

50 процентов счастья индивидуума; на волевые, когнитивные и эмоциональные факторы — 40, а на жизненные обстоятельства и другие факторы, такие как доход, образование и социальный статус,  — оставшиеся 10 процентов, которые Селигман объединяет под одним названием «обстоятельства», «потому что, как ни удивительно, ни одно из них не имеет большого значения для счастья»37. Формула счастья Селигмана, хотя и  сомнительна с  научной точки зрения, обобщает три ключевых гипотезы, на которых впоследствии будет основана концепция счастья в  позитивной психологии. Первая заключается в том, что 90  процентов человеческого счастья обусловлено индивидуальными и  психологическими факторами. Вторая, противоречащая первой, заключается в  том, что счастье можно приобрести, освоить и  сконструировать в  значительной степени благодаря выбору, силе воли, самосовершенствованию и  соответствующим навыкам. И третья — не зависящие от человека факторы играют довольно незначительную роль в его благополучии. Что касается обстоятельств, Селигман спешит уточнить, что на самом деле для счастья имеют значение не сами обстоятельства, а, скорее, их индивидуальное и субъективное восприятие. Например, в отношении денег 105

Селигман настаивает на том, что «то, насколько важны для вас деньги, влияет на ваше счастье больше, чем сами деньги»38. Таким образом, хотя объективные обстоятельства могут влиять на счастье людей, Селигман приходит к  выводу, что их влияние незначительно и  не стоит того, чтобы пробовать их изменить: «Хорошая новость об обстоятельствах заключается в  том, что некоторые из них действительно меняют счастье к  лучшему. Плохая  — изменение этих обстоятельств обычно дается с трудом и требует больших затрат»39.

Теория сорока процентов Позитивные психологи вскоре утвердили формулу счастья в  качестве важного теоретического ориентира, которому необходимо следовать. Например, в  широко известной книге «Психология счастья: новый подход» позитивный психолог Соня Любомирски утверждала, что эта формула является простым, но научно обоснованным объяснением факторов, определяющих счастье людей. Она убеждена, что «если мы сможем принять за истину, что жизненные обстоятельства не являются ключом к  счастью, перед нами откроются огромные возможно106

сти для достижения собственного счастья»40. Поэтому Любомирски призывает в  качестве ключевого фактора для работы над счастьем сосредоточиться на самих себе, а не на личных обстоятельствах. Она назвала это «теорией сорока процентов». Согласно Любомирски, концентрация на попытке повлиять на наши чувства, мысли и поведение в повседневной жизни гораздо эффективнее повышает уровень счастья, чем любое другое решение,  — не только потому, что как генетика, так и  обстоятельства не поддаются изменениям и не стоят этих изменений, но и потому, что без личных изменений, вне зависимости от того, насколько удачливы или неудачливы люди в жизни, все, похоже, быстро возвращаются к заданному уровню счастья (Н, наследственности) — тому, что присутствует в  силу генетической предрасположенности. В связи с этим, после описания научных заслуг и  прорывных открытий позитивной психологии с момента основания этой области, Любомирски посвящает большую часть своей книги обучению читателей нескольким «действиям для счастья», позволяющим воспользоваться 40-процентным преимуществом для увеличения уровня счастья, включая упражнения на выражение благодарности, культивирование оптимизма, избегание самокопания, управле107

ние стрессом, жизнь в настоящем и получение удовольствия от маленьких радостей жизни. Одно из самых серьезных критических замечаний в адрес формулы счастья было сделано Барбарой Эренрейх в  ее книге «Улыбнись или умри: как позитивное мышление одурачило Америку и весь мир». Эренрейх выразила серьезную озабоченность по поводу сомнительной статистической базы и отсутствия научной логики в «неправильно составленном уравнении» Селигмана, а также о социальных и моральных последствиях преуменьшения влияния обстоятельств на счастье людей41. Эренрейх задается вопросом: если утверждения позитивных психологов верны, если все эти меры едва ли поспособствуют счастью людей, зачем выступать за улучшение условий труда и обучения, за безопасность в неблагополучных районах и всеобщее медицинское страхование? Должны ли мы тогда просто принять аргументы, что доход не вносит большого вклада в  счастье людей? Как насчет многих семей, которые с трудом сводят концы с  концами, откладывают деньги на старость, содержат безработных родственников или платят ипотеку? Неужели более высокая и справедливая оплата труда не уменьшит социальную маргинализацию и ежедневные переживания семей из низшего и среднего класса? 108

Доход причисляется к  одним из так называемых обстоятельств, которые вызывают наибольшие споры относительно его влияния на уровень счастья. По мнению позитивных психологов, когда речь идет о  доходе, сомнений быть не может: деньги не имеют существенного отношения к  счастью (в  связи с  этим возникает вопрос о  том, почему так много людей имеют противоположное мнение на этот счет). Аналогичное, хотя и  несколько более конкретизированное утверждение нашло поддержку среди таких экономистов счастья, как Ричард Лэйард, согласно которому, хотя деньги могут быть важны для тех, чей доход «низок», однако, превысив определенный порог, он больше не связан со счастьем и  эмоциональным благополучием42. Однако никто не дал четкого определения этому порогу: в  зависимости от исследования он варьируется от годовой зарплаты в  15 00043  до  75 00044 долларов США. Тем не менее такие авторы, как Стивенсон и Вольферс, подвергли сомнению предположение об отсутствии связи между доходом и счастьем. Как они отмечают, «не существует ни одной крупной базы данных о благосостоянии, которая бы подтвердила это распространенное утверждение»45. В отличие от «слабых и неполных данных этой взаимосвязи»46, их исследования показывают, 109

«что оценочный субъективный градиент соотношения благополучия и дохода не только значителен, но и удивительно стабилен по странам, внутри одного государства и  в промежутках времени», поэтому утверждение «экономическое развитие не повышает субъективное благосостояние» должно «кануть в  Лету»47. Как и  Эренрейх, Стивенсон и  Вольферс подчеркивают, что даже будучи не обоснованными, аргументы, отрицающие влияние дохода и других социально- экономических условий на определение счастья людей, имеют важные социальные и  политические последствия: «...вывод, что абсолютный доход мало влияет на счастье, чреват серьезными последствиями для политики. Если экономический рост практически не способствует улучшению социального благосостояния, то он не должен быть главной целью государственной политики»48. Таким образом, эта гипотеза предполагает, что люди (и государственная политика) не в силах обеспечить устойчивый рост уровня счастья, поскольку индивидуальное счастье неотвратимо возвращается к  своей отправной точке. Наши результаты явно опровергают эту сильную форму адаптации: мы обнаружили, что люди, находящиеся в более благоприятных материальных условиях, обладают соответствен110

но большим субъективным благополучием, кроме того, постоянный рост уровня жизни обеспечивает большее субъективное благополучие49.

Подобным образом, если утверждения позитивных психологов верны и  обстоятельства на самом деле не влияют значительно на счастье людей, зачем тогда обвинять социальные структуры, институты или плохие условия жизни в  том, что люди испытывают депрессию, переживают или тревожатся за будущее? Зачем вообще признавать, что привилегированные условия жизни помогают объяснить, почему кто-то живет и чувствует себя лучше других? Не является ли это еще одним способом оправдать меритократическое предположение, что в  конечном итоге каждый получает по заслугам? В  конце концов, если полностью исключить из уравнения неиндивидуальные переменные, что еще, кроме собственных заслуг, усилий и  упорства людей, может быть ответственно за их счастье или его отсутствие? Эта позиция действительно неоднократно подвергалась серьезной критике за недальновидность, а  также за разрушительные социальные и  моральные последствия. Таким авторам, как Дана Беккер и Жанна Маречек, удалось хорошо подытожить общее недовольство утверждениями позитивных психологов: 111

Хорошая жизнь недоступна для всех в  одинаковой мере. Неравенство в  положении и возможностях, обусловленное социальным классом, полом, цветом кожи, расой, национальностью и  кастой, заметно влияет на благополучие. Эти структурные различия определяют во многом доступ к здравоохранению и образованию, экономические возможности, справедливое обращение в системе уголовного правосудия, безопасные и  надежные условия жизни, перспективы для детей и даже уровень смертности. О  какой самореализации может идти речь в условиях отсутствия базовых условий? Предполагать, что упражнения по самопомощи могут быть достаточными без социальных преобразований не только недальновидно, но и морально неприемлемо50.

Даже Канеман проявил запоздалый скептицизм в отношении такого определения обстоятельств, заявив, что «в позитивной психологии, как мне кажется, пытаются убедить людей быть счастливыми, но при этом не вносят никаких изменений в  их положение. […] Это отлично сочетается с  политическим консерватизмом»51. Но, несмотря на всю эту критику, позитивные психологи остались при своем мнении, либо игнорируя тему  — на самом деле в  литературе по позитивной психологии трудно найти какой-либо значительный анализ роли, которую 112

социальные факторы, такие как отношения власти, авторитет, неравенство в статусе, миграция, справедливость или насилие, могут играть в счастье людей, — либо преуменьшая важность этих факторов в пользу психологических, как мы это уже видели. Позитивные психологи по-прежнему подчеркивают: утверждение, что обстоятельства жизни составляют примерно 10 процентов счастья индивидуумов, может показаться «необоснованным выводом»52, но их исследования постоянно выявляют отсутствие значительной связи между личным благополучием и  структурными, политическими и экономическими условиями, включая уровень неравенства, государственное образование, демографическое давление и социальные расходы 53. По мнению Любомирски и других позитивных психологов, 40-процентное решение все же оставляет достаточно большой запас для любого человека, который сам работает над благополучием. Поэтому, какими бы проблемными ни были условия нашей жизни или время, в  которое мы живем, ключами к  счастью и  личному совершенствованию всегда будем оставаться по большей части мы сами. В то время как попытки изменить обстоятельства, находящиеся вне наших сил, приводят лишь к чрезмерному разочарованию, изменение самих себя, как указывает 113

Селигман54, принесет надежные и долгосрочные результаты для личного благополучия. За последние несколько лет это послание, хотя и  весьма спорное, вызвало большой резонанс, особенно потому, что во времена неопределенности, бессилия, политических и социальных потрясений обещание того, что добиться благополучия можно, лишь обратившись внутрь себя, кому-то может придать сил, а кому-то может добавить страхов и тревожности. Однако, как мы рассмотрим в следующем разделе, следует задаться вопросом: не приносит ли эта индивидуалистическая концепция человеческого счастья больше вреда, чем пользы, способствуя созданию и поддержанию некоторой неудовлетворенности, которую она сама же обещает устранить.

Отступление во внутреннюю цитадель После финансового кризиса 2008 года распространилась практика обращаться к  коучам и другим специалистам личностного развития. СМИ, интернет-сайты и блоги советовали, как ухаживать за собой, как справляться с чувствами в  сложные времена, а  также предупреждали об опасных последствиях невнимательности к себе. 114

Статья «Как заботиться о себе во время кризиса» была опубликована в  «Хаффингтон пост» в  2009 году и  перепечатана в  2011 году, и  это очень яркий пример из сотен подобных материалов, которые размножились с начала мирового финансового кризиса. В ней тренер по карьере и специалист по подбору персонала пишет следующее: Было бы неверным игнорировать тот факт, что многие из нас находятся в ситуации хаоса, неопределенности и  страха. На нас каждый день сыпятся новости о состоянии нашей экономики и  безработице. […] Если позволить стрессу захватить вашу способность заботиться о себе, то это негативно скажется на здоровье, что в свою очередь мешает успешно справляться с  трудными обстоятельствами. […] С учетом этого я хотел бы предложить несколько важных советов по уходу за собой. Сохраняйте чувство собственного достоинства. […] Смейтесь и  улыбайтесь. […] Заботьтесь о мелочах. […] [И] оставайтесь в настоящем. […] Такие вещи, как увольнения, финансовые трудности, с  легкостью могут снизить самооценку и даже спровоцировать пренебрежение собой, но сейчас как никогда важно помнить об очень простых практиках, которые помогут вам позаботиться о себе и с легкостью преодолеть глобальный хаос, он может стать вашим 115

личным вызовом. Помня об этом, спросите себя: как вы заботитесь о себе?55

Глобальный финансовый кризис 2008 года привел к  резкому ухудшению экономической ситуации во всем мире, ознаменовав период, отмеченный сокращением возможностей, высоким уровнем бедности и неравенства, ростом неустойчивой (прекарной) занятости, сильной государственной нестабильностью и  политическим недоверием. Десятилетие спустя последствия кризиса все еще ощущаются, а многие из них, похоже, закрепились и  стали хроническими, что вызывает серьезные дебаты: не живем ли мы сейчас в  период большого социального, политического и  экономического регресса56. Из-за кризиса общественность яснее осознала ситуацию нестабильности и  ненадежности, но структурные факторы, определяющие жизнь людей, по-прежнему остаются для большинства довольно незаметными и  непонятными. Как следствие, чувства неуверенности, незащищенности, бессилия и тревоги за будущее укоренились, а дискурсы, призывающие нас погрузиться в  себя, нашли благодатную почву для распространения и проникновения в сознание людей, особенно тех, кто сильнее всего страдает от последствий сложившейся ситуации. 116

Несколько десятилетий назад Кристофер Лэш утверждал, что в  трудные времена повседневная жизнь превращается в  упражнение на «психическое выживание»: люди в  нестабильной, рискованной и непредсказуемой обстановке прибегают к своего рода эмоциональному отступлению от любых обязательств, кроме своего психического самосовершенствования и личного благополучия57. Также Исайя Берлин отмечал, что отступление во «внутреннюю цитадель», индивидуалистическую доктрину, побуждающую нас скрыться в крепости нашего «я», «возникает, когда внешний мир оказывается исключительно скучным, жестоким или несправедливым»58. Джек Барбалет пришел к аналогичным выводам, отметив, что во времена, «когда возможности значительно повлиять на экономические, политические и другие процессы невелики, люди, скорее всего, будут ощущать себя центрами эмоций»59. Таким образом, призыв погрузиться во внутренний мир хотя и  не является совершенно новым или характерным для нашего времени, похоже, с новой силой зазвучал в последние несколько лет, особенно после серии экономических и  социальных изменений, вызванных 2008 годом60. Как недавно утверждала социолог Мишель Ламон, граждане неолиберальных обществ, переживших крах, пришли к убеждению, 117

«что им нужно обратить взгляд внутрь себя и  найти в  себе силу воли, чтобы подняться и противостоять волне экономического упадка»61. Эта вера имеет важные социальные последствия: она не только провоцирует отделение «я» от его общественного и  политического содержания, заменяя это содержание нарциссической заботой о себе62, но убеждая людей, что решение их проблем  — это вопрос исключительно личных усилий и  жизнестойкости, что ограничивает возможности для коллективной разработки социально-политических изменений.

Корпорация «Майндфулнес» Растущие предложение и  спрос на терапию, услуги и продукты, связанные со счастьем, в  последние несколько лет следует интерпретировать как симптомы и  причины растущей культурной тенденции к  обращению внутрь себя в поисках психологических ключей и силы воли, а также как попытки справиться с неопределенностью, чувством бессилия и отыскать решения для небезопасных ситуаций63. Отличным примером может служить майндфулнес, то есть осознанность. Она постулирует, что переключение основного внимания внутрь себя — не уход 118

от проблем или безнадежность, а,  скорее, лучший способ в  сумасшедшей и  бурной реальности преуспеть и  найти силы. Как бы это ни было выражено: в  духовной ауре или научном и светском языке, осознанность призывает людей верить, что в  жизни все наладится, стоит только верить в себя, проявлять терпение, оставаться непредвзятым и не забывать расслабляться. В  этом отношении практика осознанности учит клиентов сосредотачиваться на внутреннем мире, наслаждаться настоящим моментом и подлинными чувствами, ценить мелочи жизни, расставлять приоритеты и добиваться позитивного, нетревожного и  стойкого отношения к окружающему миру. Например, специальный выпуск журнала «Тайм» в  2016 году под названием «Наука о  счастье: открытия для более радостной жизни», полностью посвященный вопросам осознанности, духовности и  нейронауки, в  целом ряде статей рекомендует «сохранять присутствие» как путь к «большей продуктивности и  счастью»64, оберегать время для наслаждения собой «от людей, которые посягают на него, например, от вашей семьи»65, и «получать удовольствие» даже от самых обыденных занятий, как, например, «нарезки овощей на ровные части»66. Одна из статей под заголовком «Искусство присутствия» рассказывает историю 119

Тима Райана, конгрессмена-демократа от штата Огайо, который был настолько очарован своим опытом работы с осознанностью, что решил добиться выделения федеральных средств на исследования в этой области. Вскоре после выборов в  2008 году, находясь в состоянии стресса и изнеможения, Райан отправился на ретрит по осознанности, который вел Кабат-Зинн. Райан отключил два телефона, а завершил пребывание 36-часовым молчанием. «Мой разум успокоился, и я ощутил, как он синхронизировался с  моим телом,  — делится Райан. — Я подошел к Джону со словами: “Приятель, этому необходимо учиться — мы должны ввести это в  школы, в  систему здравоохранения”»67.

За последние несколько лет осознанность действительно стала одной из основных тем государственной политики, школ, медицинских учреждений, тюрем и  вооруженных сил  — вплоть до разработки психологических программ для бедных людей (от социально изолированных афроамериканок в Чикаго68 до бездомных в  приютах Мадрида69), направленных на обеспечение недорогого и  эффективного лечения депрессии. Эта тема также заинтересовала исследователей. Она появилась в  конце 120

1980-х  годов, в  начале 2000-х годов позитивные психологи ее популяризировали, а  после 2008  года тема снова резко всех заинтересовала. Приведем лишь один пример: если поиск в  PubMed с  2000 по 2008 год выдавал около 300  публикаций с  упоминанием «осознанности» в названии или аннотации, то тот же поиск с  2008 по 2017 год предлагал более 3000 материалов, в  том числе уже в  области экономики, управления бизнесом и  нейронауки70. В  то же время осознанность сама по себе стала прибыльной, глобальной индустрией, приносящей более одного миллиарда долларов в  год. Бесчисленные товары с  пометкой «осознанность», такие как курсы, онлайн-сессии, групповые ретриты и  даже приложения для смартфонов, стремительно набирали популярность и  приносили огромные доходы. Возьмем, к примеру, Headspace — лучшее приложение для развития осознанности из более чем тысячи доступных на рынке, оно было скачано более шести миллионов раз и только в 2015 году принесло свыше 30 миллионов долларов71. В трудовой сфере все больше транснациональных корпораций, например, General Mills, Intel, Ford, American Express, а  также Google, который открыл программу «Ищи в себе», внедряют методы развития осознанности, чтобы научить работников 121

лучше справляться со стрессом, преодолевать неуверенность и превращать управление эмоциями в  более продуктивное и  гибкое поведение. Осознанность коснулась даже устоявшейся индустрии коучинга: «осознанный коучинг» стал модным трендом. Сегодня осознанность высоко ценится любыми экспертами по счастью, которые проникли во все социальные слои, и в первую очередь специалистами в области позитивной психологии. Несомненно, осознанность вполне укладывается в  науку и  профессиональную практику счастья, которые материализуют внутреннюю жизнь, перекладывают ответственность на человека и  превращают навязчивую озабоченность внутренним миром, телом и психическим самосовершенствованием в  нравственный императив, личную потребность и  экономический актив. Это также вполне укладывается в  индивидуалистические представления и  узкое понимание социального, характерные для ученых и специалистов в области счастья, а также в неолиберальное видение мира в целом. Как и многие другие концепции и  практики, продвигаемые учеными и  экспертами в  области счастья, осознанность набирает популярность благодаря обещанию избавить от многих хронических проблем современного неолиберального обще122

ства. Она также процветает благодаря убеждению, что корень этих проблем следует искать в  самих людях, а  не в  социально-экономической реальности. Получается, что не общество нуждается в реформах, а отдельным личностям нужно адаптироваться, меняться и  совершенствоваться. Как и многие ей подобные практики, осознанность дает ощущение умиротворения, нормальности и возможностей в нестабильной рыночной экономике. Однако ее последователи получают всего лишь техники, которые перенаправляют их внимание с окружающего мира на самих себя — и далеко не всегда с обещанным положительным эффектом. Как указывают Мигель Фариас и  Кэтрин Уикхольм в  своей книге «Пилюля Будды», осознанность часто усугубляет чувства депрессии и тревоги, а также чувство отчужденности и  отстраненности от реальности вследствие чрезмерной сосредоточенности на самих себе72. И тот же самый посыл навязчивой заботы о  себе и  самокопания применим к  счастью во всех его не особо отличающихся друг от друга формах, будь то назойливая книга по самопомощи, наставления гуру по осознанности на курсе за 800 долларов, упражнения по самоконтролю в приложении для смартфона или святилища объективного научного знания. Сторон123

ники счастья обещают решение человеческих проблем, но оно является не более чем «бегством внутрь». Фактически предлагаемые экспертами и  индустрией осознанность и  другие концепции и методики, связанные со счастьем, объединяет лежащий в  их основе индивидуализм и узкое понимание социального.

Счастье: индивидуализм возвращается с местью Тогда возникает вопрос, не способствуют ли позитивные психологические вмешательства и их индивидуалистическое понимание счастья возникновению и поддержанию некоторой неудовлетворенности, от которой они на самом деле обещают избавить. Если больше индивидуализма означает больше счастья и  наоборот, то повышение благосостояния человека с  помощью позитивных психологических советов и вмешательств вполне может иметь те же опасные социологические и  психологические последствия, которые обычно приписывают индивидуализму73. Позитивные психологи и другие исследователи счастья заявляют, что в  целом «сейчас мы живем дольше и  счастливее, чем когда-либо 124

в  истории человечества»74. Это утверждение обосновывается тем, что индивидуалистические современные общества предлагают людям растущий уровень самопознания, больше свободы и выбора, естественную среду для самореализации и больше возможностей для достижения целей и самосовершенствования по одному только желанию75. Тем не менее подобные заявления идут вразрез с тем фактом, что миллионы людей в  этих обществах ежегодно прибегают к терапии счастья, услугам и товарам, например к коучингу, курсам осознанности, позитивным психологическим советам, лекарствам, поднимающим настроение, приложениям в  телефонах для самосовершенствования или книгам по самопомощи, очевидно, потому, что не ощущают себя счастливыми или, по крайней мере, достаточно счастливыми. Кроме того, подобные заявления противоречат важным научным работам и исследованиям, объясняющим поразительные показатели случаев депрессии, тревоги, психических заболеваний, перепадов настроения, использования лекарств и социальной отстраненности «культурой нарциссизма», «культурой “я”», «поколением “Я люблю себя”» и многими другими ярлыками, применяемыми к эгоцентричному, собственническому индивидуализму, который господству125

ет в  капиталистических и  современных обществах76 и  который ослабил коллективные сплетения взаимной заботы77. Недавний наглядный пример — в начале 2018 года премьер-министр Великобритании Тереза Мэй объявила одиночество вопросом государственной важности78 и все после того, как Джо Кокс на выступлении с докладом Комиссии по одиночеству привлекла внимание к «шокирующему кризису» и «разрушительному воздействию» одиночества на жизнь людей из-за растущей социальной изоляции79. Вслед за Шиллером и Вебером, Чарльз Тейлор тоже подтверждал связь между индивидуализмом и  прогрессирующим чувством «разочарования в мире», которое минимизировало и ограничивало жизненный опыт людей в этих обществах. Согласно Тейлору, индивидуализм постепенно вытеснил, развеял и  проблематизировал все те традиционные рамки, которые связывали жизнь людей с  более высоким социальным чувством порядка и  цели, превратив себя и  свой внутренний мир в  единственную перспективу, способную обеспечить смыслом и дать ориентацию. Как следствие, значительно уменьшилось количество источников смысла и  цели, а  все остальное, что можно было поместить за рамки «я» (этика, общество, культура, традиции и т. д.), потеряло силу и легитимность для того, 126

чтобы вести за собой людей, а  вместе с  ними и очарование, тайну и «волшебство»80. Кроме того, утверждения позитивных психологов идут вразрез с  результатами социологических исследований, которые связывают массовое распространение индивидуализма с ростом уровня депрессий и даже самоубийств как в развитых, так и в развивающихся странах. В  этой связи такие социальные теоретики, как Ашис Нанди, анализируют недостатки стремительного поворота к  счастью, который произошел в Индии за последнее десятилетие. По мнению Нанди, «погоня за счастьем со стиснутыми зубами» и  безграничная вера в  «человеческое самосовершенствование» быстро превратились в  основные культурные особенности в  Индии, побуждая многих верить, «что они сами, каждый в отдельности, должны что-то сделать для своего счастья, что оно не может случиться или произойти, и  его нельзя дать: его нужно заслужить или приобрести»81. Нанди рассматривает индийский поворот к счастью как «побочный продукт индивидуализма», культурную «болезнь» и  «режим нарциссизма», пришедший с  Запада и  получивший распространение с  процессом глобализации. Одна из основных связанных с этим проблем, которую называет автор, заключается в том, что счастье и лежащий в его основе 127

индивидуализм порождают у граждан глубокое чувство одиночества и отчаяния, которого раньше не существовало и которое частично объясняет рост уровня самоубийств в Индии. Этот анализ совпадает с  другими подобными исследованиями, в  которых наука о  счастье рассматривается как один из главных источников индивидуалистической мантры о  личной ответственности82. В них действительно подчеркивается, что счастье не следует рассматривать как противоположность страданию. Они скорее указывают на то, что счастье не только воспроизводит многие риски, обычно ассоциируемые с индивидуализмом, например, отстраненность, эгоизм, нарциссизм, эгоцентризм, но и создает свои собственные формы страдания83 (подробнее об этом в четвертой и пятой главах). Что касается первого утверждения, то такие авторы, как Мосс и  его коллеги, отмечали, что стремление к  счастью может разрушить связи между индивидуумами и  усилить чувство одиночества и  отстраненности от других84 из-за того, что его принято определять позитивными чувствами и личными выгодами. Аналогичным образом, многие другие авторы сообщали, что счастье положительно коррелирует с  нарциссизмом, который лежит в основе самовозвеличивания, эгоизма, эгоцентризма, чрезвычайной гордыни и самопоглощен128

ности85, и все эти аспекты считаются признаками многих психических расстройств86. Кроме того, счастье также тесно связано с  самобичеванием, поскольку чрезмерное возложение на себя ответственности, которое оно поощряет, имеет диффузные источники. В этом смысле ученые, изучающие счастье, порождают риторику уязвимости, согласно которой беспомощные страдают от вреда, за причинение которого сложно найти ответственного, и это позволяет осуждать без риска обидеть кого-либо87. По  мере того, как вся ответственность за каждый выбор в жизни, чувство смысла и благополучия ложится на людей, плохое настроение, а  также неспособность исправить это все чаще воспринимаются как источники личной неудовлетворенности, доказательства слабой воли и дисфункциональной психики, и  даже несложившейся жизни. Как отмечает Липовецки, признание в том, что мы несчастливы или недостаточно довольны жизнью, сегодня вызывает стыд и  вину, воспринимается как признак напрасно прожитой жизни и оскорбление личных достоинств до такой степени, что люди предпочитают видеть и представлять себя счастливыми или умеренно счастливыми, а не несчастными, даже при неблагоприятных обстоятельствах88. Такое чрезмерное обвинение индивидов в том, 129

что они не могут вести более счастливую жизнь, отчасти объясняет, почему в опросниках счастья люди из индивидуалистических обществ склонны оценивать свое состояние выше, чем на семь баллов из десяти. Согласно некоторым исследованиям, когнитивное позитивное смещение объясняет сильную и явную склонность людей из этих обществ защищать самолюбие путем отказа от негативных оценок жизни89. Некоторые позитивные психологи признают, что ответственность за рост уровня стресса, тревоги, депрессии, пустоты, нарциссизма, безнадежности и  большого количества психических и  физических расстройств, характерных для индивидуалистических обществ, может быть возложена непосредственно на сами общества90. Тем не менее большинство этих ученых утверждают, что подобные состояния скорее объясняются как личностные особенности, и, таким образом, настаивают на отказе от идеи, что культурные, социальные или структурные условия значительно влияют на людей, и подтверждают, что повышение уровня счастья является противоядием от этих недугов91. Однако, как уже говорилось, в  этом отношении существуют обоснованные сомнения, в  частности из-за большого количества аргументов в пользу того, что счастье на самом деле может нести в себе те 130

же самые риски, которые принято ассоциировать с индивидуализмом, и в дополнении таить в  себе новые опасности. Таким образом, поиск во внутреннем мире средства от многих современных социальных болезней, включая нестабильность, неопределенность, тревогу, депрессию, безнадежность, одиночество, фрустрацию, а  иногда даже потерю смысла и  разочарование, — скорее часть проблемы, чем ее решение. Как бы то ни было, позитивным психологам и многим другим исследователям счастья удалось убедить большинство людей, что практически каждое социальное и  индивидуальное достижение или проблему можно объяснить избытком или недостатком счастья соответственно. Эта идея не нова, она глубоко проникла в самые важные институты нашей жизни. Наиболее яркими примерами этому служат сфера образования, о которой пойдет речь в следующем разделе, и организации из следующей главы.

Обучение счастью В 2008 году Селигман и  Лэйард обсудили применение позитивных психологических интервенций в сфере образования. Этот разговор, по-видимому, настолько поразил Селигмана, 131

что в  привычном для него пафосном тоне он назвал его «опытом преобразования». Мы с  Ричардом прогуливались по неблагополучному району Глазго в  перерыве между заседаниями на первом мероприятии шотландского Центра уверенности и  благополучия, квазиправительственного учреждения, призванного противостоять позиции «у меня не получается», которая, как принято считать, свойственна шотландскому образованию и торговле. Мы выступали с главными докладами. «Марти, — сказал Ричард с благозвучным итонским произношением,  — я  ознакомился с твоей работой по позитивному образованию и хочу применить ее в школах Соединенного Королевства». — «Благодарю, Ричард, — ответил я, высоко ценя внимание к  нашей работе от высших кругов Лейбористской партии [sic]. — Думаю, я готов попробовать провести экспериментальное исследование в  одной из школ Ливерпуля».  — «Марти, кажется, ты не понял, — ответил Ричард, и в его голосе прозвучали язвительные нотки.  — У  тебя, как и у  большинства академиков, есть предрассудки об отношении государственной политики к доказательствам. Ты, вероятно, думаешь, что парламент принимает программу только в ситуации, когда большое количество убедительных научных доказательств копится и  копится до тех пор, пока перед ними невозможно 132

устоять. Но за всю свою политическую карьеру я  никогда с  таким не сталкивался. Наука добирается до государственной политики, когда у  нее вполне достаточно доказательств, и  этого желает непосредственно сама политика. Я  подтверждаю, что твоих позитивных доказательств в области образования достаточно  — они “удовлетворяют потребности”, как это принято называть среди экономистов,  — и  в  Уайтхолле есть желание со стороны политиков. Поэтому я  собираюсь внести позитивное образование в  школы Соединенного Королевства»92.

Кроме того, что программы позитивного образования внедряли в  школах, когда доказательства в  их пользу всего лишь «удовлетворяли», а не являлись обоснованными и убедительными, стоит отметить, что во время разговора Селигман и Лэйард не упоминали никаких нововведений. С момента зарождения обеих областей позитивные психологи и экономисты счастья, опираясь на предыдущие терапевтические тенденции и  интервенции в  образовательную сферу, навязывали национальным образовательным системам многих стран введение понятия счастья в их программы, в основном на том основании, что счастье лучше, чем любая другая переменная, объясняет и  предсказывает усвое133

ние материала, успеваемость учащихся, школьные достижения, будущий успех и  снижение уровня депрессии во взрослой жизни. В этом отношении беседа Селигмана и Лэйарда выявила два основных момента, на которые стоит обратить внимание. Во-первых, она показала масштаб влияния этих ученых на политические и образовательные вопросы. Школы являются основным местом, где молодежи прививаются ценности, устремления и модели самосознания, поэтому увеличение присутствия этих ученых в образовательной сфере также повлияет на уровень распространенности счастья в современном обществе, особенно среди новых поколений. Во-вторых, как мы впоследствии продемонстрируем, эта беседа способствовала тому, насколько прочно в  последующие годы будет удерживать позиции в образовательной культуре позитивное образование, построенное на твердом убеждении, что эмоциональные и индивидуальные факторы в своей основе оказывают большее влияние на способствование или препятствие процессу получения знаний, чем это делают социологические. Этот факт удивил, кажется, даже самого Селигмана: как он недавно заявил, возможно, и с некой иронией, «нас не может не поражать быстрый рост и широкое распространение позитивного образования во всем мире»93. 134

Рост числа счастливых студентов Несомненно, с 2008 по 2017 год позитивное образование постепенно утвердилось в  качестве одного из главных образовательных приоритетов  — с  большим количеством программ, в  основе которых лежало понятие счастья, для начальных и  средних школ, колледжей и  университетов, оно получило широкое распространение и  финансовую поддержку в  таких странах, как США, Великобритания и  Канада. Все эти программы были с  большим энтузиазмом встречены неолиберальной образовательной культурой, в которой развитие эмоциональной грамотности, обучение управленческим и предпринимательским навыкам и  погоня за счастьем приобретают все большее значение в  качестве определяющих характеристик учащихся по сравнению с развитием критического мышления, умением рассуждать, навыками ремесла или стремлением к знаниям94. В этой связи Министерство образования Британской Колумбии в 2008 году заявило, что идеальными студентами сегодня являются те, кто владеет «управленческими и  организационными навыками, проявляет инициативу, ответственность, гибкость и  адаптивность, самооценку и  уверенность 135

в себе, считает, что их действия и выбор влияют на то, что происходит в жизни, прилагает усилия для раскрытия личного потенциала, занимаясь тем, что [им] нравится, и реализует [свои] навыки и способности так же, как [это] бы делал бизнес»95. В  результате за последнее десятилетие количество частных и  общественных ассоциаций, аналитических центров, консультантов представителей власти и  глобальных сетей непрестанно росло. Своей целью они видели попытку «объединить учителей, учеников, родителей, высшее образование, благотворительные организации, компании и  правительство для продвижения позитивного образования» и  «убедить политиков изменить свои политические рамки, чтобы поощрять специалистов обучать сильному характеру и благополучию»96. Это лишь некоторые из целей Международной сети позитивного образования, созданной в 2014 году и вскоре вступившей в партнерство с  несколькими частными фондами для ускорения распространения и  внедрения позитивного образования во всем мире. Действительно, прошло совсем немного времени, и позитивное образование уже охватило тысячи школ, колледжей и университетов в более чем семнадцати странах, включая Китай, Объединенные Арабские Эмираты и Индию97. 136

Последнее десятилетие академические и институциональные области, направленные на распространение позитивного образования, работают рука об руку с  позитивными психологами и  экономистами счастья, активно поддерживая и узаконивая подобные институциональные и  государственные инициативы, которые перекликаются с научными работами этих ученых и  претендуют на их поддержку. Лэйард, например, отстаивал тот факт, что эти инициативы влекут за собой огромные необходимые изменения в  методике обучения студентов. Это обосновывается тем, что образование с  фокусом на счастье оказывается не только качественным, но и выгодным. В связи с  этим Лэйард утверждает, что переориентация учебных заведений на позитивное образование путем изменения отношения учителей, учащихся и родителей обеспечит более дешевые преобразования для снижения высокого уровня психических заболеваний у детей, последствия которых в  зрелом возрасте индивидуумов обходятся развитым странам более чем в  пять процентов их ВВП98. В  свою очередь, Селигман и его коллеги также утверждают, что счастье должно преподаваться в учебных заведениях в  качестве «противоядия от депрессии», а также «средства для повышения 137

уровня удовлетворенности жизнью, и  помощи в обучении и развитии творческого мышления»99. Однако ни Селигман, ни Лэйард, ни одна из многочисленных влиятельных групп и лоббистских организаций, выступающих за введение концепта счастья в  образовательных учреждениях, — похоже, никто из них всерьез не рассматривает идею, что образовательным системам необходимо разобраться с  множеством других актуальных основополагающих проблем, помимо психологических. Структурные и социальные аспекты, такие как проблемы мультикультурализма и  социальной изоляции в школах, увеличение разрыва в уровне образования богатых и  бедных, рост экономических трудностей населения и  снижение доступности высшего образования, снижение инвестиций в  гранты на обучение и  в качество государственных школ, колледжей и университетов, а  также все более конкурентная и  нестабильная среда университетов,  — список можно продолжать бесконечно, — все эти актуальные проблемы обычно не получают должного внимания. Предположительно, это происходит потому, что, в соответствии с рассуждениями Лэйарда, стоит нам броситься решать их, как образование сразу перестанет быть выгодным. 138

Глубоко укоренившаяся идеология Под эгидой позитивного образования ученые, изучающие счастье, разработали и внедрили множество программ и  инициатив с  фокусом на концепт счастья. Например, программа «Социальные и эмоциональные аспекты обучения» (SEAL) с первоначальным бюджетом в более чем 41,3 миллиона фунтов стерлингов и введенная в  90 процентах британских начальных школ и 70 процентах средних школ, направлена на обучение учащихся тому, как «управлять своими эмоциями», «поддерживать оптимистичный настрой в  отношении себя и  своих способностей к обучению», «строить долгосрочные планы» и  «хорошо относиться к  себе», причем ученые в  области счастья утверждают, что эти и  прочие методы должны быть включены в  учебный план100. В  свою очередь, Программа устойчивости Пенна (PRP) рассчитана на североамериканских школьников выпускных классов начальной и  средней школы с  целью обучить их инструментам, с помощью которых они смогут «выявлять некорректные мысли», «оспаривать негативные убеждения, предлагая альтернативные интерпретации» и  «справляться с  трудными ситуациями и  эмоциями». 139

Ученые счастья утверждают, что программа не должна ограничиваться только школой  — ее следует применять и дома101. Аналогичным образом, программа PERMA (Positive Emotion — положительные эмоции, Engagement  — вовлеченность, Relationships  — взаимоотношения, Meaning  — смысл и  Achievement  — достижения), применяемая как в  армии США, так и в  школах, отличается от программ, направленных на повышение уровня благополучия путем устранения или снижения негативных факторов (например, программы борьбы с  буллингом, «бросай курить» и подавления депрессии), тем, что фокусируется на культивировании положительных эмоций, поведения и  представлениях о самих себе102. Программа «Пиннакл» и исследования ГРИТ рассчитаны на студентов высших учебных заведений для выявления и оценки индивидуальных различий в талантах, эмоциональном мастерстве и самомотивации. Полученные данные способствуют развитию их талантов, обучению упорству в достижении амбициозных целей и предотвращению состояния отчаяния103. Отличными примерами104 могут послужить программа «МудДжим», самостоятельная интервенция для повышения жизнестойкости и снижения уровня депрессии среди подростков105, а  также программа «Дыхание» для знакомства 140

студентов с преимуществами медитации, релаксации и регуляции эмоций106. Однако в то время как эти и подобные программы интервенции восхваляются в литературе о счастье, все большее число оппонентов, экспертов в области образования, не разделяют их энтузиазма, критически анализируя некоторые из наиболее негативных последствий и  проверяя их предполагаемую эффективность. Что касается некоторых последствий, то необходимо отметить работу Кэтрин Экклстоун и Денниса Хейса о, как они назвали, «терапевтическом повороте в  образовании»107. Помимо индивидуалистических и неолиберальных предубеждений, лежащих в  основе позитивного образования, Экклстоун и Хейс отмечают, что эти образовательные программы и  интервенции выдают за правду ложную риторику о  расширении возможностей. За ней, продолжают они, скрывается опасное поощрение уязвимого, хрупкого и  «заниженного Я», которое инфантилизирует учащихся, отдает предпочтение эмоциональной заботе вместо интеллектуального мышления и ставит обучение в полную зависимость от терапевтических экспертов и  психодиагностик. Экклстоун и Хейс подчеркивают, что эти методы прививают ученикам чрезмерное внимание к  их внутренней эмоциональной жизни, под141

рывая их автономию и затягивая многих в порочный круг тревожности и  терапевтической зависимости: «Большинству детей и подростков еще не нанесен вред, но обучение сделает это. Неслучайно дети, сообщающие о  тревожности в  беспрецедентном количестве, испытали на себе [подобные] интервенции […] терапевтическое образование закладывает в них уязвимость и тревожность, дети выражают ее, а затем получают еще больше терапевтических вмешательств»108. Что касается эффективности, то позитивные образовательные интервенции также не показали ту эффективность, которую предполагает литература о  счастье. Отметим, что обещания и  надежды, что такие интервенции сработают, не новы. Скорее наоборот: на них основывались многочисленные и  амбициозные образовательные программы во второй половине прошлого века, закончившиеся довольно серьезными провалами. Одна из самых запомнившихся (и  неудачных) попыток связана с  движением за повышение самооценки в 1980-х и 1990-х годах, когда эпидемия низкой самооценки привела к  тому, что это понятие прижилось в разговорной речи. Представители движения утверждали, что практически все социальные и  индивидуальные проблемы могут 142

быть объяснены низкой самооценкой: «многие, если не большинство, из основных проблем, с которыми сталкивается общество, произрастают из низкой самооценки многих людей в этом обществе»109. Натаниэль Бранден, один из ведущих представителей этого движения, заявил, что нет «ни одной психологической проблемы — от тревоги и депрессии, страха близости или успеха, до супружеских побоев или растления малолетних, — которая не была бы связана с проблемой низкой самооценки»; поэтому, вне всякого сомнения, «самооценка имеет глубокие последствия для всех аспектов нашей жизни»110. Например, губернатор Калифорнии в 1986 году в течение нескольких лет финансировал Оперативную рабочую группу по самооценке и  личной и  социальной ответственности с  годовым бюджетом в  245 000  долларов, чтобы помочь найти решения для таких проблем, как преступность, подростковая беременность, наркомания и  неуспеваемость в  школе. Хотя эта и  подобные попытки впоследствии не преуспели, в 1990-х годах Национальная ассоциация самооценки (NASE) взяла на вооружение предыдущие попытки и  запустила новую программу интервенции, на этот раз задействовав ученых, а  также популярных североамериканских авторов по самопомощи, таких как Джек Кэнфилд 143

и Энтони Роббинс. Столкнувшись по пути с многочисленными теоретическими и методологическими проблемами, результаты программы были не лучше, чем у предыдущих попыток 1980-х годов. Рой Баумейстер и  его коллеги проанализировали движение за повышение самооценки и последствия их деятельности, а  также теоретические и методологические аспекты понятия самооценки в  психологии111. Эти авторы пришли к  выводу, что им «не удалось найти доказательств, что повышение самооценки (с  помощью терапевтических интервенций или школьных программ) приносит пользу», к чему они остроумно добавляют, что «возможно, психологам следует немного понизить собственную самооценку и  смиренно решить, что в  следующий раз они будут дожидаться более основательной и  надежной эмпирической базы, прежде чем давать политические рекомендации американской общественности»112. Действительно, во многом напоминая большинство из допущений и  целей современных интервенций позитивных психологов в образовательной сфере, движение за повышение самооценки является ярким примером того, как культурные и идеологические артефакты часто играют ведущую роль не только в поддержании определен144

ных психологических предпосылок и  социальных интервенций, несмотря на убедительные доказательства против них, но и  в мотивации определенных видов психологических исследований и  интервенций в  первую очередь. Первые отчеты о  некоторых наиболее популярных и  многообещающих программах счастья, как уже упоминалось, были, на самом деле, не совсем удачными. Например, в  отчете об эффективности программы SEAL (Социальные и эмоциональные аспекты обучения) за 2010 год говорится, что она не повлияла положительно на достижение поставленных целей: «...наш анализ данных о результатах учеников показал, что SEAL (в том виде, в котором школы из выборки ее реализовывали) не повлияла существенно на социальные и  эмоциональные навыки учеников, общие трудности с психическим здоровьем, просоциальное поведение или проблемы с  поведением»113. В других отчетах отмечалось, что, похоже, не существует ни одной программы интервенции в  отдельные эмоциональные факторы, такие как жизнестойкость, самоэффективность, самоконтроль или выдержка, которая бы воздействовала на академическую успеваемость, была бы переносима на другие области или позволяла прогнозировать будущее поведение молодежи. Например, «хотя существует огромное 145

количество доказательств положительной связи между Я-концепцией и  соответствующими результатами, практически нет эмпирических доказательств какой-либо причинно-следственной связи между ними»114. В  лучшем случае, утверждает Кэтрин Экклстоун, концепции и доказательства, которые служат основой этих интервенций, неубедительны и  фрагментарны; «в худшем случае, [они] являются жертвой “пропагандистской науки” или, в  худших проявлениях, простого предпринимательства, которое конкурирует за финансирование государством интервенций»115. В заключение скажем, существует мнение, что такие движения, как позитивная психология, могли бы усовершенствоваться с  научной точки зрения, если бы признали свое историческое и  культурное происхождение, а  также свои идеологические и  индивидуалистические предубеждения и предпочтения116. Мы соглашаемся с  этим аргументом, но не думаем, что это когда-либо случится. Главная причина в том, что сила позитивной психологии заключается именно в  отрицании этих предпосылок и  предубеждений: именно позиционируя себя аполитичной, она действительно эффективна в  качестве идеологического инструмента. Как отмечает Шугарман, 146

психологи не желают признавать свою причастность к  конкретным социально-политическим договоренностям, поскольку это подорвало бы доверие к  ним, основанное на ценностной нейтральности, которая, как предполагается, обеспечивается научной объективностью и моральным безразличием к предмету исследования. Таким образом, как показывает история, психологи в  основном выступали в  роли «архитекторов приспособления», сохраняя статус-кво, а не проводников социально-политических изменений117.

Это утверждение применимо как к позитивной психологии, так и к экономике счастья, которые черпают большую часть своей культурной силы, научного авторитета и социального влияния из поддержки и практического применения как эффективных и универсальных, так как индивидуалистическая, утилитарная и  терапевтическая идеология неолиберализма принимает их за настоящее и  желаемое как для отдельных людей, так и для целых обществ.

Глава 3 Позитив на работе Я почувствовала себя безответственной, потому что мне, чтобы продолжать заниматься этим, надо было забыть о самих людях, которым мои универсальные и банальные советы все равно не помогали. Но коучинг несет в себе большую ответственность. […] Ответственность за то, чтобы подняться над бессмысленной болтовней. Ответственность за то, чтобы не пытаться решать проблемы людей, которые вам ни за что в жизни не решить. Я не хотела больше давать другим советы, как управлять их профессиональной жизнью и  финансами. Это был не просто кризис способностей или денежных потоков, это был кризис сознания. Мишель Гудман. Исповедь несостоявшегося гуру самопомощи

Время после глобального экономического кризиса 2008 года — один из худших периодов в истории для многих американских компаний, которым пришлось уволить тысячи работников, что имело разрушительные последствия для их жизни и семей. Эта ситуация тем не менее как нельзя лучше подходит для таких людей, как Райан, герой фильма «Мне бы в небо». Он  специалист по сокращению персонала, работающий в  кадровой аутсорсинговой фирме, 148

большую часть своей жизни разъезжает по стране и увольняет людей. Райан любит свою работу и  свое одиночество, он любит аэропорты, романы без обязательств и особенно чувство независимости и  безответственности, которое дает ему такая жизнь. Он также выступает с мотивационными речами перед другими бизнесменами, используя метафору пустого рюкзака, чтобы точно передать свою философию жизни: успех — это путешествие по жизни налегке, свободное от груза нашего прошлого и  от любых обязательств перед кем-либо. «Чем медленнее мы движемся, тем быстрее умираем, — говорит Райан. — Мы не лебеди, которые живут в тесной связи с другими. Мы — акулы». Важный аспект фильма  — как именно он выполняет свою работу. Увольнение людей  — это не просто сообщение работникам других компаний, что их места «больше не доступны». У него есть задача поважнее: нейтрализовать гнев и чувство безнадежности, возникающие при сокращении, подменив их ложным ощущением возможностей и оптимизма. На этот случай у него заготовлена повторяющаяся фраза: «Каждый, кто когда-либо создавал империю или менял мир, побывал на вашем месте. И именно потому, что они там побывали, им удалось добиться того, что они хотели». Райан обаятелен и одновременно циничен, 149

он знает, что его работа — грязное дело, но он любит ее и  хорошо с  ней справляется. Однако его должность оказывается под угрозой, когда Натали, молодой, перспективный психолог, недавно принятая в его компанию, разрабатывает новую, экономически эффективную систему увольнения людей по Интернету, избавляя тем самым компанию от таких затратных сотрудников, как Райан. Ей предстоит занять его место, поэтому он вынужден обучать ее искусству сокращения штата. Действительно, Райан считает свою работу искусством, что контрастирует с  жесткими психологическими навыками, которые демонстрирует Натали, новичок в этом деле. Он спрашивает ее в самолете, по пути к их первому совместному заданию: — Чем, по-твоему, мы здесь занимаемся? — Готовим новых безработных к  эмоциональным и  физическим трудностям поиска работы, сводя к  минимуму юридические последствия, — отвечает Натали. — Мы это продаем. Но делаем мы другое. — Хорошо… Что же мы тогда делаем? — Мы здесь, чтобы помогать справляться с  преддверием ада, переправлять израненные души через реку ужаса до того момента, пока не забрезжит надежда. А  потом остановить 150

лодку, столкнуть пассажиров в  воду и  заставить плыть.

Райан знает: чтобы манипулировать чувствами других людей, требуется эмоциональная сноровка или эмоциональный интеллект. Разочарование, тревогу и депрессию, возникающие при сокращении, можно нейтрализовать, если заменить их мотивацией, оптимизмом, надеждой и планами на будущее, каким бы лицемерным или снисходительным это ни казалось. Мастерство Райана в  искусстве эмоционального манипулирования наглядно проявляется в первом же задании Натали, когда она пытается уволить рабочего по имени Боб. Он сопротивляется известию, считая, что его несправедливо уволили из компании, которой он был так предан десятилетиями. — Возможно, вы недооцениваете положительный эффект, который может оказать ваше трудоустройство на новом месте, для ваших детей, — объясняет Натали. — Положительный эффект? Сейчас я зарабатываю около 90 тысяч в год. Пособие по безработице, сколько… 250 баксов в неделю? Это и есть один из ваших положительных эффектов? […] И я думаю, что без пособия мне не останется ничего другого, как просто держать дочь на руках, пока она… ну, знаете, страда151

ет от астмы, от которой я не смогу позволить себе лекарства, — отвечает Боб. — Исследования показали, что дети, пережившие умеренную травму, чтобы справиться с  ней, имеют тенденцию направлять все свое внимание на учебный процесс. — Да пошли вы… Вот что подумают мои дети.

Поскольку Натали не удается нейтрализовать Боба, Райан берет это на себя: — Для тебя важно, чтобы твои дети восхищались тобой? — Да. Да, это так, — отвечает Боб. — Ну, я сомневаюсь, что они когда-либо восхищались тобой, Боб. — Эй, придурок, разве ты не должен успокаивать меня? — Я не психиатр, Боб. Я как сигнал. Знаешь, почему дети обожают спортсменов? — Не знаю… Потому что они спят с моделями нижнего белья? — Нет. Это причина для нас обожать спортсменов. А дети любят их, потому что те идут за своей мечтой. — Ну, я не умею забивать голы. — Нет, но ты умеешь готовить. […] В твоем резюме написано, что ты изучал французское кулинарное искусство. […] И  все же ты решил не следовать за мечтой, а работать здесь. 152

Сколько тебе заплатили, чтобы ты отказался от мечты, Боб? — Двадцать семь тысяч в год. — И когда ты собирался остановиться, вернуться к  занятию, которое делает тебя счастливым? — Хороший вопрос… — У тебя есть шанс, Боб. Второй шанс переродиться.

Посредничество Райана  — яркий пример того, как позитивные эмоциональные приемы стали использоваться в современной организаторской сфере для перекладывания ответственности и  для управления работниками с  точки зрения их счастья. Райан затрагивает самолюбие Боба и разбирает его гнев и обиду, чтобы превратить эти чувства в вопрос собственного выбора и  ответственности Боба. Ни менеджеры, ни компания, ни экономическая ситуация  — обо всем этом Райан предпочитает не упоминать  — не виноваты. Затем Бобу предлагается выход из ситуации, который полностью зависит от изменения его отношения и во всем отвечает его интересам. Сокращению теперь придается совершенно иной, позитивный смысл. Потеря работы представляется как отличный шанс для личной трансформации Боба, то есть как своего рода «перерождение», в ходе которого перед 153

ним открываются новые возможности для достижения счастья. Теперь все в руках Боба. Фильм «Мне бы в небо» пусть и небольшой, но яркий пример одного из способов применения понятия счастья в сфере организаций. Как утверждала Барбара Эренрейх, оно стало не только полезным идеологическим инструментом, позволяющим извиняться за некоторые жестокие аспекты рыночной экономики, оправдывая ее произвол и  маскируя ее глупости1. Счастье также стали использовать для внедрения новых программ и методов, которые изменяют понятия работы и работника, подстраивая их под возникающие нужды и  требования организационной среды, как мы убедимся далее. Действительно, если бы оно не было столь полезным, ни счастье, ни его сторонники не пользовались бы тем широким влиянием, которого они добились сегодня в организациях.

За кулисами счастливых организаций С начала двадцатого века, но особенно с 1950-х годов, немногие ученые внесли подобный вклад в  институционализацию определенных представлений о  человеческом поведении, как это 154

удалось экономистам и  психологам. Экономическая и  психологическая сферы переплелись, по крайней мере, со времен «Хоторнского эксперимента» Элтона Мэйо в 1930-х годах, и это переплетение усилилось во второй половине двадцатого века с постепенным появлением гибридных дисциплин и движений, таких как экономическая психология, управление человеческими ресурсами, исследование потребителей, маркетинг и коучинг, и это далеко не весь список. В важнейшие понятия, определяющие экономическое поведение, все больше проникает психологический язык, в то время как преобразования в рыночной экономике сильно влияют на основные психологические представления о  поведении человека. Счастье и  личные потребности  — одни из наиболее показательных примеров общей терминологии, которые занимали умы экономистов и психологов последние пятьдесят лет 2. Гуманистическая психология отличилась психологической теоретизацией этих понятий и сильно способствовала соединению сфер экономики и психологии в индустриальной среде. Как утверждали Роджер Смит и  Курт Данцигер, гуманистическая психология ответственна не только за то, что западные послевоенные общества превратились в  «психологические 155

общества»3  — по словам Абрахама Маслоу, «мы  должны психологизировать человеческую природу»4,  — но и  за то, что психологические методы и техники человеческих потребностей и  счастья с  тех пор формируют организационные нужды. Теория мотивации Абрахама Маслоу и  его всемирно известная «Пирамида потребностей» сыграли немаловажную роль в  обоих аспектах. Конечно, гуманистическая психология, «третья сила», как ее продвигали Карл Роджерс, Ролло Мэй, Гарднер Мерфи, Джеймс Бугенталь, Рене Дюбо, Шарлотта Бюлер и другие, добилась успеха больше не в академической среде, а в культуре в целом и в промышленной сфере в частности5. В промышленной сфере теоретический вклад этой дисциплины оказался важным при переходе от периода управления с «фокусом на работе», сосредоточенного на оптимальной адаптации работников к специфике и требованиям работы, что характерно для эпохи тейлоризма, к периоду управления с  «фокусом на людях», сосредоточенного на идее, что именно работа должна соответствовать и  удовлетворять определенные мотивационные, эмоциональные, аффективные и социальные потребности людей, выступая наиболее эффективным способом повышения их производительности и  выполнения задач6. Все 156

началось с работ Элтона Мэйо, Хенри Файоля, Гордона Олпорта, Генри Мюррея, Дугласа МакГрегора и  Дэвида МакКлелланда, прошло через то, что Уильям Скотт назвал «индустриальным гуманизмом»7 — широко распространенное движение, закрепившееся в 1960-х годах, в котором участвовало огромное количество бизнес-школ, ученых-бихевиористов, интеллектуалов и  авторов руководств о  самопомощи. И  таким образом главной темой управленческих теорий стало исследование человеческих потребностей и счастья, а также их взаимосвязи с эффективностью работы и  производительностью организации. Теория человеческой мотивации Маслоу заложила предпосылки и основания. Возведя человеческие потребности и счастье в статус психологических конструктов первого порядка, Маслоу не только закрепил посттейлористскую идею, что управление эмоциональными и  мотивационными факторами работников экономически очень выгодно для организаций, но и поддержал утверждение менеджеров, что организация  — это один из наиболее привилегированных сценариев, которого люди должны придерживаться для удовлетворения их наивысшей потребности — самореализации. Теория Маслоу была успешна потому, что она предоставила модель человеческого пове157

дения, которая узаконила организационные требования, характерные для послевоенного капитализма. Как отметили Люк Болтански и Ева Кьяпелло, безопасность была существенной частью скрытого и характерного определения трудового договора в  этот период8, а  «Пирамида потребностей» Маслоу стала психологическим доказательством для распространения убеждения, что потребность в безопасности имеет решающее значение и, таким образом, находится в  основании его пирамиды. Согласно Маслоу, определенные потребности в  безопасности и стабильности (которые варьировались от физиологических до более эмоциональных и межличностных) должны быть удовлетворены, прежде чем человек задумается о  развитии таких более высоких личностных задач, как самореализация. Другими словами, предполагалось, что человеку необходима надежная экономическая основа, с которой он сможет начать «расти как личность»9. В  промышленной сфере послевоенного капитализма предполагаемый путь от экономической безопасности к  самореализации личности подразумевался под понятием «карьера», т. е. долгосрочный рабочий маршрут, который не только обещал регулярную зарплату и  продвижение по службе, но и  гарантировал, что наиболее достойных и  эффективных 158

сотрудников в  итоге наймут на постоянную работу. Тем не менее за последние пятьдесят лет рыночная экономика значительно изменилась, и  вместе с  ней трансформировались корпоративная среда и  понятия «работа» и  «безопасность». Неолиберализм принес с  собой очень подвижную, рискованную, нерегулируемую, индивидуализированную и  ориентированную на потребление экономическую среду10, в  рамках которой возник режим «гибкого капитализма», как его называет Сеннет11, или «новый дух капитализма», как его называют Болтански и  Кьяпелло12. Характер организационной жизни непрерывно менялся, идея гарантии и  стабильности рабочего места на протяжении последних десятилетий разрушалась, так что этот «новый дух» сопровождался новой рабочей этикой. Таким образом, прежний трудовой договор между работодателями и  работниками исчез, а прежние ожидания от рабочей силы перестали быть приемлемыми в нынешней экономической и организационной ситуации. Сегодня компаниям приходится подстраиваться под новую реальность и  относиться к каждому сотруднику так, как если бы он сам являлся отдельной компанией. Значит, нужно отказаться от некоторых предположений, ко159

торые доминировали в  индустриальном обществе, и в первую очередь от идеи, что люди нуждаются в  гарантии занятости. Эта концепция 1950-х годов родилась из знаменитой «Пирамиды потребностей» Абрахама Маслоу с  ее постулатом, что базовые потребности должны быть удовлетворены до того, как мы сможем хотя бы задуматься над другими. […] [И что] компания в  первую очередь обязана создать безопасную среду, а  удовлетворение потребностей остается для более позднего этапа13.

Новая рабочая этика заострила внимание на личной ответственности. Действительно, постепенный переход от внешнего контроля к самоконтролю можно считать одной из наиболее значительных черт эволюции организаций и управленческих теорий за последние сорок лет. Этот переход хорошо проиллюстрирован заменой понятия «карьера» последовательностью рабочих «проектов»14. В  то время как карьера определялась как конкретный путь, на котором предстояло освоить набор навыков для эффективного выполнения работы и  продвижения по службе, проекты определяются совершенно иначе. Они воспринимаются как неструктурированное множество разных путей, целей и связанных с  риском инициатив, которые требуют 160

от людей «учиться учиться», то есть быть гибкими, независимыми и  творческими  — требования, которые выдвигаются как к  отдельным людям, так и  к целым корпорациям,  — чтобы они могли сами решать, какие навыки, средства и  решения лучше для их адаптации к  крайне нестабильному рынку, для эффективной работы, для роста в  качестве работника и  увеличения шансов на участие в  более перспективных и  сложных проектах. Появление «проектов», которые обещали заменить «ложную автономию» карьеры 1960-х годов «подлинной автономией», основанной на самопознании, личном свободном выборе и  развитии, в  итоге доказало пользу от передачи самим работникам непредвиденных обстоятельств и  противоречий, вытекающих из контекста работы, тем самым переложив значительную часть бремени рыночной нестабильности и  конкуренции на них самих. Вследствие этих трансформаций ожидаемый «карьерный путь» от гарантии занятости к  самореализации личности исчез, а  «Пирамида потребностей» Маслоу, на которую в  последние несколько десятилетий опиралась не только управленческая теория, но и множество клинических психологов, консультантов, наставников и  других, все менее была способна 161

удовлетворить растущие требования и  нужды развивающихся экономических и  корпоративных сфер. К  тому же следует добавить, что растущее число академических исследований, оспаривающих научную обоснованность мотивационной теории Маслоу, особенно в  1990-е годы15, окончательно подорвало ее значимость для управленческой теории в  качестве объяснительной модели потребностей работников. Таким образом, новые управленческие подходы были вынуждены искать новые психологические модели, которые переосмысливают понятия человеческих потребностей и  счастья и  их связь с выполнением задач, трудовым поведением и лояльностью. За последние десятилетия появились новые альтернативные профессиональные движения и  академические дисциплины, которые рассматривают природу человеческих потребностей и  счастья, обещая заполнить существующий пробел. В этом отношении позитивная психология стала идеальным кандидатом на эту позицию. Под сильным влиянием некоторых представлений о  человеческом и  экономическом поведении, уже существовавших в  гуманистической психологии, в  пособиях по самопомощи и  коучингу16, позитивная психология предложила новый дискурс о  человеческих потребностях 162

и счастье, который в полной мере отвечал возникающим экономическим и организационным требованиям, характерным для неолиберального капитализма. Действительно, надо заметить, что если бы позитивной психологии не существовало, корпорации бы сами изобрели ее.

Инверсия «Пирамиды потребностей», или Счастье как залог успеха Повсеместное использование современного понятия счастья в сфере труда следует рассматривать как шаг вперед в  процессе управления поведением работников в вопросе их психики17. Начиная с  1960-х годов психологический язык эмоций, творчества, когнитивной гибкости, самоконтроля и т. д. постепенно стал использоваться в качестве эффективного способа смягчения структурных дефицитов признания, а также скрытия присущих современным рабочим местам парадоксов и  противоречий. Психология постепенно сделала противоправной оценку деятельности работников в  рамках моральных категорий, предоставив взамен более нейтральную и  научную основу для переосмысления неудач или успехов работников в  отношении 163

их  собственного «ограниченного» или «оптимального» «я» и  научив их справляться с  бременем риска нестабильных и конкурентных рабочих мест в рамках их личной независимости и  гибкости. Другими словами, психологический язык способствовал передаче работникам индивидуальной ответственности за структурные недостатки рабочего места. Современное понятие счастья подхватывает эту тенденцию и  развивает дальше, поддерживая популярное предположение, что если человек будет упорно работать над собой, он преодолеет проблемы с производительностью и найдет свое место в  мире труда. Одним из наиболее отличительных вкладов позитивной психологии в этот вопрос стало не отрицание «Пирамиды потребностей» Маслоу, а ее инверсия18. К настоящему времени менеджеры, экономисты и  психологи создали обширную научную литературу, в которой они связывают успех на рабочем месте с  личной удовлетворенностью, исходя из общепринятой идеи, что работник счастлив благодаря своему успеху. Соответственно, хорошие результаты приносили счастье и удовлетворение, а заявленная высокая корреляция между обеими переменными позволяла принимать первую в качестве надежного критерия для оценки второй. И менеджеры, 164

и  сотрудники отдела кадров в  основном занимались изучением условий труда, например совместной и  конкурентной работы, занимались моделями коммуникаций, руководством и контролем, системами вознаграждения/наказания, расширением рабочих мест, системами участия и  признания и  т. д., и  определением тех индивидуальных черт, как например, экстравертный или интровертный тип личности, высокий или низкий IQ, мотивация достижения или аффилиативная мотивация и  т. д., которые связаны с  повышением эффективности работы и, как следствие, обеспечивают личное удовлетворение. Хотя в 1990-х годах менеджеры и психологи начали предполагать, что связь между счастьем и производительностью может быть двусторонней, в  большинстве случаев организационные исследования все еще понимали счастье как нечто производное от оптимальных условий труда и/или высокой производительности19. Однако за последнее десятилетие позитивные психологи оспорили это предположение, утверждая, что связь между счастьем и  успехом на работе необходимо рассматривать в обратном направлении. Ученые в  области счастья утверждают, что «предыдущие исследования», которые «продемонстрировали связь между счастьем и успехом на работе», тем не менее не смогли уста165

новить «правильную» причинно-следственную связь между успехом и счастьем, а именно: «что счастье не только коррелирует с успехом на рабочем месте, но и  что счастье… […] является исходным и  решающим фактором успеха в  карьере»20. Считается, что счастливые работники более работоспособны и  продуктивны. Они предположительно более «преданы работе» и вовлечены в  задания, лучше справляются с  организационными изменениями и  многозадачностью, реже выгорают, эмоционально истощаются и отказываются от работы, а  также более трудоспособны21. Счастливые работники как будто более самостоятельны и  гибки, склонны к  более рискованному поведению, а в новых ситуациях и преследуя новые и более сложные цели, принимают более творческие и  эффективные решения, легко распознают перспективные возможности, создают более богатые и обширные социальные сети. Все это  — ценные личностные качества, которые, как считается, повышают шансы на получение более надежных рабочих мест и более высокие доходы в будущем22. Ученые, изучающие счастье, подтверждают это, потому что счастье вызывает своего рода «эффект Матфея», согласно которому более высокий уровень счастья приводит к ряду краткосрочных 166

достижений и  эмоциональных преимуществ, которые задают тон для долгосрочных достижений. По мнению исследователей счастья, это объясняет, почему одни люди в конечном итоге оказываются успешнее других как в  жизни в целом, так и в рабочих проектах в частности23. В последнем обзоре исследований счастья и благополучия Эд Динер заключает, что все «эти выводы убедительны, поскольку они исключают обратную причинно-следственную связь между высокой производительностью и удовлетворенностью работой»24. И  многие другие авторы, такие как Шон Ачор в  книге «Преимущество счастья», поддерживают и  распространяют ту же самую идею. Более десяти лет новаторских исследований в  области позитивной психологии и  нейронауки однозначно доказали, что связь между успехом и  счастьем работает в  обратном направлении. Благодаря этой передовой науке нам стало известно, что счастье не результат успеха, а его предвестник. И что счастье и оптимизм на самом деле подпитывают производительность и  достижения. […] Ожидание счастья ограничивает потенциал нашего мозга для достижения успеха, в  то время как культивирование положительных эмоций делает нас более мотивированными, эффективными, 167

устойчивыми, творческими и  продуктивными, что способствует росту производительности на рабочем месте. Это открытие нашло подтверждение в  тысячах разных научных исследований… […] …и  десятках компаний из списка Fortune 500 по всему миру25.

Исходя из этого, ученые в  области счастья формулируют новый дискурс для создания идентичности персонала, которая тесно связана с  рабочим местом, новой трудовой этикой капитализма и  новым распределением власти в сфере труда. Согласно этому дискурсу, счастье выступает в качестве непременного условия для адаптации к  экономическим изменениям, достижения стабильности в работе, стимулирования производительности и  повышения шансов на успех в условиях жесткой конкуренции и неопределенности. Счастье становится не только обязательным условием для работы  — все больше менеджеров утверждают, что отбирают работников на основании их уровня счастья и позитивного настроя, но и самим содержанием работы, при этом положительные эмоции, отношение и мотивация становятся важнейшими психологическими характеристиками, даже более важными и  существенными, чем навыки или техническая квалификация. 168

Психологический капитал счастья Появление термина «позитивный психологический капитал» ярко иллюстрирует новый дискурс, заданный исследователями счастья. Он расширяет термин «человеческий капитал». Его популяризовал экономист Гэри Беккер в  1960-х годах. «Человеческий капитал» приобретал все большее значение в  последние несколько десятилетий26, а новый термин предлагает сосредоточиться на развитии связанных со счастьем аспектов, таких как личные сильные стороны, независимость, уверенность в  себе, оптимизм, надежда и  жизнестойкость, чтобы повысить шансы работников на успешное выполнение сложных задач, их конкурентные преимущества, позитивную оценку личных результатов, настойчивость в  достижении целей и  «возвращение в  норму и  более того» после столкновения с  проблемами и  тяжелыми ситуациями27. В  книге «Счастье на работе: как максимизировать свой психологический капитал для успеха» Джессика Прайс-Джонс утверждает, что «основополагающий смысл счастья на работе заключается в том, чтобы позволять вам полностью реализовать свой потенциал, брать максимум от высоких результатов и  справлять169

ся с  неудачами на этом пути»28. Книга во всех отношениях ориентирована на индивида, почти не уделяет внимания структурным условиям труда и не ставит под сомнение цели и ценности корпораций. Действительно, работников, которые сомневаются в этих ценностях, принимают за помеху и нечто негативное, например, некоторые гуру счастья, такие как мультимиллиардер Тони Хси, советуют корпорациям нанимать сотрудников, основываясь на их уровне счастья, и  увольнять тех, кто с  меньшим энтузиазмом и  более недоверчиво участвует в  корпоративной культуре позитивного настроя29. Не  условия труда приносят счастье и  продуктивность работникам, а  именно счастье делает корпорации продуктивными и создает позитивную и эффективную рабочую среду. У сотрудников из группы с  самым высоким уровнем счастья на 180 процентов больше энергии, чем у тех, кто несчастлив на работе. Всем хочется, чтобы их окружали энергичные люди, потому что это воодушевляет и  мотивирует. […] Самые счастливые сотрудники, по отчетам, на 108 процентов более вовлечены в работу, чем их самые несчастливые коллеги. […] Люди с  высоким уровнем счастья считают, что они реализуют свой потенциал на 40  процентов лучше, чем несчастливые 170

сотрудники. Это, вероятно, объясняется тем, что они на 30  процентов чаще ставят перед собой цели и  на 27 процентов чаще готовы к трудностям. […] Ваша рабочая среда не влияет на ваш уровень счастья на работе. Блестящие новые офисы, красивые ковры и высокотехнологичные кабинеты, как и  повышение зарплаты, вызывают лишь временный подъем счастья, после чего люди возвращаются к привычному для них уровню30.

Интерес к работе, приверженность корпоративным ценностям, эффективное управление эмоциями и, прежде всего, использование внутренних сил для полного раскрытия потенциала на работе выдвигаются в  качестве ключевых составляющих развития высокого позитивного психологического капитала. Утверждается, что работники с  высоким позитивным психологическим капиталом не только производят больше, чувствуют себя более энергичными и мыслят более творчески, но и не так критично относятся к  изменениям в  организации, устойчивее к стрессу и тревоге и более вовлечены в корпоративную культуру31. В связи с этим позитивные психологи разрабатывают меры для сотрудников, чтобы помочь им «легко приспособиться к темпу изменений, нехватке времени и скудным финансовым ресурсам, характерным 171

для современного рабочего места»32. Эти меры обещают работникам увеличить их психологический капитал, а  организациям  — превратить его в высокопродуктивный актив. Создавать «счастливых работников», а  не просто заниматься их счастьем, стало первоочередной задачей для многих корпораций, которые все чаще обращаются к  экспертам по счастью, чтобы подбодрить сотрудников, вернуть им энтузиазм в  работе, помочь эмоционально справиться с увольнениями и особенно научить быть более психологически независимыми и более когнитивно и  эмоционально гибкими33. В этой связи особенно интересно отметить появление за последние три года в  организациях США и  Европы (включая Zappos, Google, Lego и  IKEA) должности директора по счастью (Chief Happiness Officer, CHO), который описывается как специалист по кадрам с  особой квалификацией: подобный директор убежден, что счастливые сотрудники показывают результаты лучше, поэтому его основная функция  — руководствоваться инициативами, направленными на повышение уровня счастья работников, чтобы они проявляли свои сильные стороны, не теряли мотивации, получали удовольствие от того, чем они занимаются, и  повышали свою производительность. Подобные 172

специалисты, в  свою очередь, утверждают, что используют конкретные и научно обоснованные методы, чтобы привить всем работникам навыки высокого уровня саморегуляции, способности к  обучению и  стратегии жизнестойкости, и все это должно научить их принимать собственные решения, управлять трудовыми отношениями, справляться с неопределенностью, адаптироваться к  неожиданным изменениям и  преобразовывать проблемы в  положительные и  продуктивные решения. Независимость и  гибкость действительно являются одними из наиболее ценных навыков, необходимыми для процветания в  нестабильной, ликвидной и конкурентной логике неолиберальных корпораций. Однако это противоречивые качества. В  то время как ученые, изучающие счастье, обещают самореализацию на работе и  освобождение от организационного контроля, позитивные психологические техники доказали свою действенность в обратном. При близком рассмотрении организационной реальности оказывается, что результаты этих приемов далеки от обещанных и  служат на пользу организациям, принуждая работников подчиняться корпоративному контролю, отодвигая на второй план важность объективных условий труда, когда речь заходит об 173

удовлетворенности работой, и  делая трудовые противоречия и самопринуждение более допустимыми и даже приемлемыми для работников.

Позитивное организационное поведение За последние тридцать лет переход от внешнего контроля к  самоконтролю набирал темп и происходил в основном с помощью понятия «корпоративная культура». Согласно этой идее, отношения между работником и организацией больше не регулировались трудовым договором, ему на смену пришли нравственные узы взаимного доверия и  обязательств. Этот новый контракт определяет интересы корпорации и  ее работников не как взаимодополняющие, а как равноценные. В этом отношении доверие и обязательства становятся обратной стороной самоконтроля. Хотя неолиберальные организации больше не прибегают для контроля к явным и  внешним механизмам или обещаниям гарантий трудоустройства и  карьерного роста, подобные механизмы в этой сфере не исчезли. Организации теперь чаще выбирают внутренние формы, чтобы заставить работников идентифицировать себя с ними. Вместо управления 174

сверху вниз компании стремятся сформировать работников как активные единицы для интернализации, воплощения и воспроизведения своей корпоративной культуры, то есть общих принципов, ценностей и целей корпорации. Корпоративная культура принимает форму полудемократической среды, которая связывает работников с ней самой и коллегами с помощью эмоциональных и нравственных обязательств и  доверия. С  одной стороны, корпоративная культура усиливает чувство принадлежности работников к  компании, делая рабочую среду более «домашней», тем самым стирая различия между общественной и  частной сферами своих сотрудников34. С  другой стороны, корпоративная культура вдохновляет работников развивать профессиональные проекты, полностью отдаваться своим задачам, прилагать больше усилий и не сдаваться перед лицом трудностей, фокусируясь на положительных аспектах, которые должны принести пользу как для самой организации, так и  для работников. Позитивные психологи разработали такие направления, как «Позитивное организационное поведение»35 и  «Интегральное управление здоровьем»36, чтобы изучить роль таких положительных состояний, как самоэффективность, оптимизм, надежда, сострадание и жизнестойкость в транс175

формации счастья, вовлеченность и мотивацию для сотрудников и в инвестиции, а именно повышение производительности и  снижение затрат для корпораций. В  качестве образцовых примеров позитивной корпоративной культуры обычно рассматриваются такие корпорации, как Google. Сотрудники могут приходить на работу в любое время, приводить с собой собаку, надевать пижаму, бесплатно есть изысканные блюда и пользоваться фитнес-центром и  тренером, в  случае болезни обращаться за медицинской помощью прямо на рабочем месте, стирать одежду и пить бесплатный эспрессо на каждом углу «офиса». Такая непринужденная, веселая обстановка хорошо зарекомендовала себя в компании Google, поскольку она, обеспечивая психологический комфорт, побуждает сотрудников проявлять больше приверженности, креативности и  продуктивности. При создании рабочих мест в Google стараются держаться подальше от монолитной иерархии, которая подавляет и отпугивает творческие идеи. Если люди с большой мотивацией и способностями объединены общей идеей, то они не нуждаются в микроменеджменте… […] Google процветает в  рамках культуры «я  считаю, что могу», а  не традиционной бюрократии с  ее «нет, ты не можешь»37. 176

Корпоративная культура поощряет сотрудников видеть в  офисе привилегированное место, где можно «процветать», и  методы и  техники позитивной психологии полезны для формирования необходимых для этого условий. В  этой связи понятие психологического капитала подчеркивает, что работники должны рассматривать свою работу не как необходимость или обязанность, а как возможность. Например, в книге «Коучинг позитивной психологии: использование науки о  счастье для ваших клиентов» Бисвас-Динер и  Дин утверждают, что «работа настолько важна для нашей идентичности, что мы с  гордостью заявляем, что наша профессия выступает синонимом того, кем мы являемся»38. По их мнению, люди наиболее реализованы, если придерживаются подхода к работе, ориентированного на «призвание», то есть работают потому, что им нравится это делать и это приносит им радость, а не потому, что они «должны». Люди, ориентированные на призвание, обычно любят и ценят то, что они делают как таковое. Им могут хорошо платить за это, но, как правило, они высказывают идею, что «делали бы это бесплатно»… Такие личности любят думать о своей работе даже в свободное время, и, скорее всего, возьмут рабочие задания с собой в отпуск. Важно отметить, что это не про177

сто трудоголики (хотя некоторые могут быть и  такими), которые поглощены одной своей работой, а  люди, которые верят, что делают мир лучше. […] Вот что удивляет: неважно, зарабатывают ли они на жизнь доставкой пиццы или являются узкоспециализированными хирургами, важно лишь то, как они относятся к работе39.

Авторы в  своих интересах оставляют без внимания вопрос о  том, как именно человек может почувствовать в себе призвание, работая разносчиком пиццы, кассиром в  Макдональдсе или уборщиком офисов, но при этом насильно подгоняют рабочий класс и класс ниже среднего к идеалу класса выше среднего. Как критично заметил Микки МакГи, это понятие призвания  — напоминающее протестантизм и получившее широкое распространение в литературе по самопомощи и подаваемое в  качестве поиска и  реализации своего истинного «я»  — сегодня широко предлагается как противоядие от вызывающей тревогу неопределенности нового экономического общественного порядка40. Но оно также предлагает людям возможность личностного роста и полного раскрытия потенциала в  качестве работников. Опираясь на классификацию позитивных достоинств и  добродетелей Петерсона и  Селиг178

мана, как мы уже видели в  предыдущей главе, позитивные психологи отстаивают идею о том, что люди, применяющие свои подлинные способности и таланты, достигают самых высоких уровней производительности и  самых лучших результатов в  жизни, а  также испытывают исключительное чувство мотивации, воодушевления и  самореализации, потому что делают то, к чему они наиболее способны41. Рабочее место, как утверждают они, предоставляет индивидам один из самых привилегированных сценариев, в  котором эти подлинные способности будут гибко и  автономно раскрываться, применяться и совершенствоваться.

Безграничная гибкость Помимо вовлеченности, еще одной важной чертой, определяющей неолиберальную организацию, является, как это ни парадоксально, «безграничная гибкость». Описываемая как «способность организации удовлетворять все более разнообразные ожидания потребителей, сохраняя при этом затраты, задержки, сбои в  организации и  потери производительности на нулевом или близком к нулю уровне»42, гибкость в гораздо большей степени зависит от ра179

ботников, чем от технических факторов. В этом смысле способность человека гибко справляться со  своими задачами становится основным источником корпоративной производительности, поэтому психологические методы, направленные на повышение такой способности, высоко ценятся и пользуются большим спросом. Гибкость относится как к корпорациям (к их организационной структуре), так и  к отдельным индивидам (к  их когнитивной и  эмоциональной структуре). Флексибилизация организационной структуры принесла корпорациям ощутимые выгоды без больших затрат43, но экспоненциально увеличила риски и опасения, связанные с  трудоустройством и  производством. На смену пришел новый режим занятости, основанный на менее надежных рабочих местах, более фрагментированных и разнообразных задачах и более неблагоприятных условиях. За последние несколько лет резко возросло число временных работников, работников со скользящим графиком или неполным рабочим днем и самозанятых, тем временем корпорации юридически защищены лучше, чем когда-либо, и могут спокойно изменять уровень занятости путем найма и  увольнения, вводить скользящий график и делать так, чтобы он совпадал с высокопроизводительными периодами, увеличивать кадро180

вую ротацию, требовать выполнения большего количества заданий, не повышая зарплаты и так далее 44. Как отметили Учителле и  Клейнфилд, «то, что компании делают, чтобы обезопасить себя, как раз и заставляет их работников почувствовать себя неуверенно»45. В этом ключе Креспо и  Серрано Паскуаль проанализировали дискурс гибкости в  социальной политике, проводимой Европейским союзом. По мнению авторов, исходя из того, что более высокий уровень гибкости рабочих условий обеспечивает больше безопасности на рынке труда, чью неэластичность принято считать причиной экономической нестабильности, снижения производительности и  роста безработицы, эта политика подчеркивает отмену контроля за исполнением контрактных гарантий и необходимости гибкости труда для дальнейшей промышленной адаптации и  помощи в  увеличении числа рабочих мест46. Поскольку трудоустройство больше не может быть гарантировано рынком, гибкость становится единственным способом для организаций и  работников лавировать в быстрых и непредсказуемых экономических изменениях. С одной стороны, гибкость — это успешные перемещения («переходы») в  течение жиз181

ни… […] Это продвижение индивидуумов к  лучшей работе, «восходящая мобильность» и оптимальное развитие талантов. Гибкость — это также гибкая организация труда, способная быстро и  эффективно осваивать новые производственные потребности и  навыки, а  также создавать условия для сочетания работы и личных обязанностей. Безопасность, с другой стороны, — это не просто гарантия сохранения рабочего места: речь идет об обеспечении людей навыками, которые позволяют им прогрессировать в  своей трудовой жизни47.

Креспо и  Серрано Паскуаль утверждают, что подобная политика показательна для новой культуры труда, основой которой является ослабление государственного регулирования рынка занятости и нормализация модели, продвигающей индивидуальную ответственность за свой рабочий путь  — включая успех, безработицу и  адаптацию  — в  ущерб коллективной ответственности и  солидарности. Таким образом, политическая и экономическая нестабильность превращается в  личную уязвимость, а  сфера труда  — в  деполитизированную и  психологизированную область, где сотрудники, а не организации, становятся главным объектом управленческого вмешательства. 182

Гибкость позволяет в рамках закона переносить бремя организационной неопределенности на работников48, а  позитивные психологические методы играют важную роль в оказании помощи людям в работе над их эмоциональной и когнитивной адаптацией. Гибкость с  точки зрения позитивной психологии равнозначна резилентности, то есть жизнестойкости. Утверждается, что жизнестойкие работники не позволяют проблемам и невзгодам огорчать себя, а сохраняют усилия и добиваются успеха, превращая неудачи в возможности для самосовершенствования и  личностного развития. По  мнению позитивных психологов, такие люди проявляют себя гораздо более гибкими в когнитивном и поведенческом плане, лучше справляются с  многозадачностью, реструктуризацией роли и реорганизацией труда, импровизируют в меняющихся ситуациях и  лучше применяют неблагоприятный опыт в своих интересах для более эффективного выполнения последующих задач по сравнению с  неустойчивыми сотрудниками49. Кроме того, жизнестойкие работники менее склонны к  таким психологическим проблемам, как депрессия, стресс, «выгорание» или эмоциональное истощение. Профессия медсестры связана с  неблагоприятной средой, межличностными трудностями, обесценивани183

ем чувств, присутствием при трагедиях, чрезмерной нагрузкой и  низкооплачиваемой работой, поэтому является ярким примером того, насколько жизнестойкость необходима на работе. В  позитивной литературе, кроме медработников, в  качестве примеров часто обращаются к профессии полицейских, пожарных и солдат. Жизнестойкие медсестры используются как пример того, что, несмотря на неблагоприятные обстоятельства, любой человек может адаптироваться, справиться и даже использовать негативный жизненный опыт и  неблагоприятные условия труда для личностного роста50. Однако, когда жизнестойкость выходит на первый план, кажется, что такие вопросы, как увеличение финансовых ресурсов, повышение заработной платы, предоставление более длительного отпуска, борьба за признание на работе или другие этические проблемы становятся менее важными, чем вопросы счастья и производительности. Действительно, неудивительно, что организации так заинтересованы в отборе устойчивых работников и в их формировании: неуязвимые, самоответственные и  легко приспосабливающиеся, они кажутся идеальной крышкой для кастрюли. Полезная в таком ключе концепция резилентности поддерживает скрытые иерархии, легитимизирует доминирующие идеологии 184

и требования в сфере труда, а также служит для того, чтобы люди сами справлялись с психологическими издержками своих проблематичных, нестабильных и плохих условий труда. Сегодня среднестатистический работник несколько раз за свою жизнь меняет рабочие места, имеет несколько контрактов с  ограниченным сроком действия, выполняет более одного задания одновременно и  тратит больше времени и  энергии на переход из одной компании в другую — эта тенденция характерна как для США, так и для Европы, согласно данным Бюро статистики труда США51 и  Евростата52 соответственно. Недавнее исследование LinkedIn выявило новую породу «летунов», которые за свою жизнь успевают побывать на почти в три раза большем количестве рабочих мест по сравнению с прошлыми десятилетиями53. Сегодня среднестатистический работник также тратит значительно больше времени и личных ресурсов на наращивание рабочих связей и адаптацию к постоянно меняющимся рыночным тенденциям54, и  все большее число экономически активного населения с  трудом сводит концы с  концами даже при совмещении двух или более работ  — эта тенденция затрагивает как «синие», так и «белые воротнички». Все это происходит одновременно с  тем, что сотрудникам приходится сталки185

ваться с  требованиями выкладываться по  полной, а  также прилагать максимум усилий для совмещения работы с личной жизнью и другими обязанностями, такими как семья, что особенно тяжело дается женщинам, которые, в отличие от мужчин, страдают от еще более низких зарплат и более высокого уровня нестабильности и безработицы. Однако вместо того, чтобы признать «резилентность» психологическим эвфемизмом, который требует от индивида превращения нужды в  добродетель, учитывая тяжелые условия современной рабочей среды, ее представляют в  качестве суперспособности, которую работники должны использовать для саморазвития и наращивания психологического капитала, что позволит им свободно ориентироваться на современном рынке труда55. Среди многих других примеров, эта идея хорошо выражена в  книге «Жизнестойкость на работе: как преуспеть, что бы вам ни подкинула жизнь». Авторы утверждают, что жизнестойкость является наиболее ценной психологической способностью работников, позволяющей использовать предполагаемые возможности, которые возникают в связи с рабочими проблемами, и любое стрессовое состояние для процветания и  дальнейшего роста личности. 186

Мы, люди, хотим верить, что мы можем учиться, меняться и  справляться со всем на нашем пути. Способность «поработать над собой» давно стала одним из самых ценных качеств в  работе. Мы постоянно стремимся переизобрести себя на уровне организации и сотрудников, что говорит о нашей давней способности адаптироваться к стрессовым изменениям. […] Современное социальное и  экономическое давление в необычайно широких масштабах затрудняет нашу адаптацию высокоэффективным способом, как мы сами от себя этого ожидаем. Хотя нам по-прежнему хочется верить в  нашу способность учиться, меняться и  справляться со стрессовыми ситуациями, сегодняшние бурные изменения могут подорвать наше состояние, если не хватает способностей, активирующих жизнестойкость. В  стрессовых ситуациях она важна как никогда. Эта книга о том, как быть жизнестойким, чтобы добиться успеха, что бы вам ни подкинула жизнь56.

Кроме того, концепция жизнестойкости оказала огромное влияние на так называемую предпринимательскую культуру: за последнее десятилетие предпринимательство стало важной областью изучения во многих университетах, научно-исследовательских институтах и  компаниях. Предприниматели представляются как 187

стойкие, упорные, самонаводящиеся, оптимистичные и  мотивированные люди, как двигатель социальных изменений и экономического прогресса, как люди, которые действительно внедряют инновации и  применяют творческие идеи для экономической деятельности, стремясь реализовать на свой страх и  риск личные цели, мечты и жизненные проекты. Их принято относить к  числу наиболее преуспевающих, поскольку у  них есть призвание в  жизни, они полны решимости достичь выбранных целей и с оптимизмом приспосабливаются к неблагоприятным обстоятельствам. Предприниматели также умеют пользоваться предоставленными им возможностями, учиться на собственных ошибках и извлекать выгоду из неудач. Более того, предпринимателем может стать каждый. Богатый или бедный, старый или молодой, мужчина или женщина — любой, кто займется бизнесом, будет вознагражден за это повышением уровня благополучия, уверенностью в  себе, независимостью или осознанием цели жизни. Так утверждают Питер Грир и  Крист Хорст, экономисты и руководители прокапиталистической и  христианской международной ассоциации HOPE в книге «Предпринимательство для процветания человечества»57; подобное послание распространяют и подтверждают мно188

гие авторы книг по самопомощи, коучи, вдохновляющие лидеры и  консультанты. Все они разделяют одну и  ту же имманентную идеологическую убежденность, что общественности следует понять: предпринимательство  — это, прежде всего, путь к  самосовершенствованию, который того стоит, чтобы встать на него. Однако они не любят упоминать, что, вопреки этому распространенному предположению, социологические данные показывают, что, в  то время как дискурс предпринимательства зародился в богатых и развитых странах, этот дискурс более популярен там, где уровень безработицы высок, а  экономика слаба. Поэтому индивиды вынуждены искать собственные пути на скудном рынке труда. Действительно, согласно рейтингу Approved58, такие страны, как Уганда, Таиланд, Бразилия, Камерун и Вьетнам, возглавляют рейтинг самых предприимчивых стран мира.

Независимость, очередной парадокс Наряду с приверженностью и жизнестойкостью, независимость также является ключевым понятием, которое позитивное организационное поведение стремится изучить, чтобы повы189

сить ее уровень. Независимость очень ценится в  неолиберальных организациях, поскольку ответственность в  них распределяется не вертикально, а  горизонтально. Это означает, что сотрудникам приходится брать на себя большую часть непредвиденных рисков в  процессе работы, нести полную ответственность за свою деятельность и  самостоятельно управлять личными способностями, материальными средствами и  временем для достижения своих целей59. Независимость сопровождается ожиданием того, что работники будут принимать активную и  творческую, самоорганизующуюся и  самостоятельную роль при выполнении своих задач. Отличным примером этого являются менеджеры по продажам: они должны создавать клиентскую базу, обеспечивать лояльность клиентов, поддерживать их удовлетворенность и  генерировать инновационные идеи для повышения производительности или эффективности своей работы. Предполагается, что результаты  — успешные или нет  — зависят исключительно от их собственных усилий. Независимость включает в  себя тесно связанные друг с  другом психологические понятия, такие как самоконтроль, саморегуляция и  самоэффективность, и  является объектом многих позитивных психологических методов, 190

начиная с тех, что ставят в качестве цели изменение эмоционального стиля личности (то есть способа, с  помощью которого люди рационализируют причины своих успехов и  неудач), до тех, что сосредоточены на частых позитивных самоутверждениях, тренировке надежды (определяемой как целеустремленное мышление, при котором люди считают, что они могут проложить дорогу к желаемым целям), практике благодарности и прощения, а также культивировании оптимизма60. По мнению исследователей счастья, развитие и  внедрение концепта независимости не только выгодны для организации (например, перенос ответственности, а  также меньшие затраты на внешний контроль и  наблюдение), но  и  имеют фундаментальное значение для процветания личности, производительности и  успеха в  работе61. Таким образом, используя понятие независимости в  качестве одной из главных переменных, объясняющих индивидуальное счастье и благополучие, позитивные психологи, а  также большинство авторов руководств по самопомощи, консультантов, мотивационных ораторов и коучей, предлагают большой набор техник эмоциональной и когнитивной саморегуляции, основанных на счастье. Все эти техники обещают работникам помочь расширить способности к  селф-менеджменту 191

для повышения производительности, выстроить позитивные и выгодные отношения, справиться с  гневом, развить здоровые привычки, преодолеть риск и неопределенность, рационализировать ежедневные неудачи позитивным и продуктивным образом и так далее. Концепция независимости, восхваляемая как корпорациями, так и  учеными в  области счастья, тем не менее загадочна и  полна парадоксов. Ее понятие автономии утверждает с одной стороны то, что отрицает с  другой. С  одной стороны, корпорации хотят, чтобы их работники были самостоятельными, но при этом соответствовали корпоративной культуре, что подразумевает не самостоятельность, а  покорное следование принципам, ценностям и целям компании. Корпорации также подчеркивают важность самостоятельности и инициативы, однако только в  контексте рабочего процесса, в  котором большинство работников лишены реального контроля над своими решениями, задачами и  целями. Также они не могут распоряжаться собственным временем. Работников оценивают по их доступности в любой момент, а технологии и интернет еще больше размывают границы между частной и общественной сферами. Более того, корпорации требуют самоконтроля, однако работники все чаще подвергаются сложным 192

процессам оценки и  системам поощрений, которые зачастую неясны и  с трудом поддаются пониманию. Независимость, таким образом, кажется простой риторикой, заставляющей работников делать то, что иначе бы они не делали, если бы не были вынуждены, то есть если бы от этого не зависело их трудоустройство. Конечно, нет ничего плохого в том, что корпорации требуют от работников продуктивности, но нельзя манипулировать и  искажать язык, чтобы заставить их поверить, что все, что делают корпорации, делается для блага сотрудников, а  не для выгоды компании. Кроме того, сомнительны попытки заставлять работников поверить, что их интересы совпадают с  интересами корпорации, начиная с того факта, что большинство из них не имеют реального права голоса в принятии важных корпоративных решений. С другой стороны, представление, что независимость тесно связана со счастьем и саморазвитием, слишком часто скрывает истинную цель корпораций: перекладывание ответственности за провалы организации. Бремя риска, связанное с  адаптацией корпораций к  изменениям и колебаниям рынка, все чаще перекладывается непосредственно на самих работников. На них возлагается полная ответственность не только за их собственные неудачи, но и  за неудачи кор193

порации. Это оказывает такое давление на работников, с которым не всем удается справиться, учитывая высокий уровень конкуренции, многозадачность, стрессовые требования и  постоянные угрозы сокращения штата, которые характерны для неолиберальных организаций в  целом. Микела Марцано, например, комментирует случай с  французским техником компании Renault, который покончил жизнь самоубийством в 2006 году. В отчете о самоубийстве указывается, что сотрудники корпорации стали жертвами жестокого режима управления, который обвинял их в  любых неудачах компании. В отчете также подчеркивается, что, в то время как средний национальный риск самоубийства среди населения составлял 10 процентов, среди рабочих технологического центра Renault в  Гианкуре, Ивелин, он превышал 30 процентов62. Марцано обращает внимание на факт, что это был не единственный случай: ни одна корпорация не свободна от продвижения корпоративной культуры, которая все сильнее разрушает социальную структуру, основанную на солидарности и взаимной поддержке. Эта культура придает особое значение индивидуальности, независимости и личной ответственности. В  действительности именно так и  поступило Национальное управление по трудовым отно194

шениям США в  2016 году, которое вынесло решение против компании T-Mobile, включившей в  справочник для сотрудников в  качестве обязательного положения требование отвечать за поддержание позитивной рабочей среды. По  мнению Национального управления, понятие «позитивной рабочей среды» было «двусмысленным и  неясным» и  оказывало сдерживающее воздействие на работников, мешая им свободно высказывать свое мнение и организовываться. Это решение стало лишь апогеем серии обвинений, выдвинутых против компании за продвижение политики, препятствующей организации профсоюзов63. В этом смысле независимость и  самостоятельность на работе не столько повышают уровень счастья работников, сколько полезны для создания позитивной среды, выгодной тем, кто ее навязывает, и  тем, кто утверждает, что знает, как построить ее, опираясь на науку. Таким образом, какой бы фиктивной ни была независимость, она не только служит для реального контроля над работниками, но и вполне реально ощущается многими, кто в  итоге верит, по убеждению или по необходимости, что их счастье и  ценность как сотрудников и  как личностей почти полностью зависят от собственного уровня производительности. 195

Conditio sine qua non Обратная причинно-следственная связь между успехом в работе и счастьем влечет за собой значительные преобразования в рабочей сфере. То, что мы назвали «инверсией пирамиды потребностей», выдвигает совершенно новую логику в  построении самости работников64, и  ее нельзя счесть лишь дополнением ранее существовавших моделей субъектности в сфере труда. Напротив, она направлена на то, чтобы постепенно заменить их. Позитивные психологи управляли организационным культурным процессом, в котором счастье постепенно утвердилось в качестве conditio sinequa non — неотъемлемого условия процветания в нынешней сфере труда. Заявляя, что причинно-следственная связь между счастьем и успехом в работе является одним из самых поразительных «открытий» последних десятилетий, позитивные психологи утверждают, что доказали, что достижение высокого уровня счастья является предпосылкой не только для повышения производительности труда и  удовлетворенности работой, но и  для повышения шансов людей на удовлетворение широкого спектра личных и  рабочих потребностей, таких как трудоустройство, стабильный доход, успех в рабочих проектах, создание 196

полезных социальных сетей, приемлемые и выгодные трудовые отношения, а также преодоление психологического воздействия стрессовых организационных требований и условий. Однако логика этой инверсии не ограничивается сферой труда. Утверждение, что счастье — неотъемлемое условие для самореализации и успеха, применимо практически к любой другой сфере повседневной жизни. В конечном счете основная идея методик и  техник счастья заключается в том, что счастливые люди — это не только более продуктивные и  эффективные работники, но и, что самое главное, лучшие граждане. В  капитализме XXI  века действительно возникла и  разрослась влиятельная индустрия счастья с  простым, но заманчивым обещанием: став более счастливыми благодаря огромному количеству доступных товаров и  услуг счастья, люди смогут повысить свою ценность в качестве социальных, политических и  экономических субъектов. Следующая глава развивает эту тему и  рассматривает основные психологические особенности, лежащие в основе идеала счастливого гражданина.

Глава 4 Счастливые «я» в продаже сейчас и всегда Реклама основана на одной вещи  — счастье. […] А вы знаете, что такое счастье? Счастье — это момент, когда вам нужно больше счастья. Дон Дрейпер. Сериал «Безумцы»

На сайте possibilitychange.com тысячи людей делятся вдохновляющими историями о  личных изменениях и  достижениях перед лицом трудностей, они советуют другим, как начать контролировать свою жизнь. Рекламируются услуги коучей, личных консультантов и  книги по самопомощи, любой, кто хочет улучшить свою жизнь и раскрыть секреты счастья, может получить помощь за умеренную плату. Эми Кловер  — одна из таких онлайн-коучей. Она рассказывает о  своем превращении из депрессивного, одержимого человека в  счастливого, и  все благодаря осознанию, что все зависит от готовности начать работу над собой, взять под контроль мысли и чувства и перенаправить ситуацию в более позитивное русло. 198

Я думала, что счастливые люди притворяются. […] Я так привыкла бороться и не могла представить себе жизнь, в  которой день за днем спокойно проходят. Я не могла поверить, что другие люди действительно счастливы. Или может быть, я просто не хотела… […] Я много пила и принимала таблетки для похудения, чтобы стать более привлекательной, чтобы люди видели только мою внешность (не  дай бог, чтобы они узнали, сколько всего во мне на самом деле не так). Мои расстройства стали моей ловушкой. Мне казалось, что я вся какаято неправильная. Я так много всего скрывала, дошло до того, что я чувствовала, что больше не справляюсь. […] И в этот момент я сделала выбор: я решила изменить свою жизнь. Следующие несколько лет я боролась с депрессией, каким бы невозможным это ни казалось. Я решила, что не сдамся, что не позволю своим расстройствам брать верх надо мной. Я часто терпела неудачи, но упав, снова поднималась. Семь лет спустя я — жизнерадостный персональный тренер и  онлайн-коуч, решительно настроенный помочь вам преодолеть неудачи и найти свое счастье. Неважно, в какой точке вашего жизненного пути вы находитесь, если вы несчастны, значит, что-то нужно менять. Жизнь слишком коротка, чтобы жить во мгле безнадежности. […] Конечно, существуют болезни, расстройства и  ситуации, которые 199

нельзя проконтролировать, и это нельзя изменить. Но у вас всегда есть выбор, как реагировать на них и что делать, когда они угрожают завладеть вашей жизнью. […] Я большая сторонница терапии, потому что она стала важной частью моего пути. Даже если у  вас нет конкретного диагноза, терапия может помочь разобраться с  запутанными мыслями и  проблемами, которые вы можете носить с  собой и  которые могут удерживать вас от полноценного счастья. […] САМЫЙ ВАЖНЫЙ ШАГ — это сделать выбор в пользу борьбы за счастье. Почему бы вам не жить той жизнью, о  которой всегда мечтали? Почему бы вам не стать историей успеха, о  которой пишут в журналах? Почему бы вам не стать тем, кто изменит мир?1

Эта и  многие подобные истории выдвигают несколько основных и  взаимосвязанных тезисов, которые мы рассмотрим в  этой главе. Во-первых, они показывают, в  какой степени счастье стало мерилом достойно прожитой жизни как в  моральном, так и  в психологическом плане. Достижение счастья теперь рассматривается как кульминация истории личного совершенствования посредством борьбы и самопомощи, а неудачи принято считать возможностями для роста. Эти истории предполагают, что лич200

ные усилия всегда и  в полной мере окупятся: «Я  часто терпела неудачи, но упав, снова поднималась. Семь лет спустя я — жизнерадостный персональный тренер и  онлайн-коуч, решительно настроенный помочь вам преодолеть неудачи и приобрести свое счастье». Эту сторону жизни, счастливые, позитивные моменты личных достижений можно и нужно показывать самим себе и другим, в то время как моменты слабости, неудач и страданий нужно оставить себе и скрывать как постыдные признаки нездоровой психики: «Я много пила и принимала таблетки для похудения, чтобы стать более привлекательной, чтобы люди видели только мою внешность (не дай бог, чтобы они узнали, сколько всего во мне на самом деле не так)». Следует отметить тот факт, что Эми публично делится и своими проблемами. Но это не противоречит уже сказанному: с одной стороны, потому что это еще больше укрепляет идею счастья как «борьбы» с самим собой и с обстоятельствами, а с другой стороны, потому что этими проблемами Эми делится задним числом, то есть когда она чувствует, что находится на верном пути к счастью, и когда она может использовать себя в качестве примера самосовершенствования. Во-вторых, эти истории подчеркивают степень, в которой счастье опирается на общий нар201

ратив самосовершенствования. Счастье направлено на то, чтобы потенциально помочь любому человеку в  любой ситуации с  помощью одной и  той же терапевтической схемы на все случаи жизни: признание проблемы, принятие твердого решения взять ситуацию под контроль, обращение за квалифицированной помощью, если это необходимо, и пересмотр мыслей и эмоций через более позитивную призму, как это сделала Эми. Никто вам не предложит конкретного пути к улучшению ситуации. Люди сами должны понять, как приноровить эту универсальную схему к  их жизни и  проблемам (будь то зависимость или сложные отношения). Например, ученые и специалисты в области счастья утверждают, что поиск смысла и цели важен для более счастливой жизни, но они никогда конкретно не говорят, что придает этот смысл: каждый должен определить это сам. В этом отношении нарратив счастья лишен конкретного содержания, и  поэтому он может быть очень пластичным и  мобильным, то есть адаптируемым к  самым разным ситуациям и людям. Он может признавать индивидуальные особенности, но не быть чувствительным к  ним. Это позволяет счастью стать легко продаваемым нарративом, потенциально подходящим любому, независимо от конкретных обстоятельств. 202

В-третьих, эти истории исходят из того, что практически каждый человек, независимо от того, насколько он доволен или недоволен жизнью, всегда стремится стать еще счастливее. Счастье изображается как постоянное улучшение хорошего, а не как отсутствие плохого. Оно представляется чем-то постоянным, то есть не как особый момент или конечный этап жизни, а  как непрерывный, бесконечный процесс совершенствования личности, в  котором человек всегда должен стремиться к  более высокому уровню счастья, независимо от того, как он себя чувствует. Предполагается, что всегда есть к чему стремиться. В этом смысле, как мы рассмотрим далее в  этой главе, погоня за счастьем затягивает в бесконечный процесс создания себя, основанный на неоднозначном нарративе, который сочетает обещание лучшей версии самого себя с  предположением о  фундаментальной собственной неполноценности, что ставит человека в  положение, когда ему всегда чего-то недостает, хотя бы потому, что полноценное счастье и  полноценное развитие личности, в  той мере, в  какой их принято видеть идеальными горизонтами, всегда будут оставаться недосягаемыми. Этот неоднозначный нарратив позволяет превратить счастье в  превосходный товар для рынка, который тесно свя203

зывает ненасытность счастьем с  постоянным потреблением  — эту связь остроумно обобщил Дон Дрейпер, знаменитый главный герой американского телесериала «Безумцы», цитата из которого послужила эпиграфом для этой главы. Все три аспекта помогают понять, почему счастье, получив свою собственную, отличительную сущность как товар, заняло такое важное место на современном рынке. Сегодня счастье перестало быть просто побочной целью или броским словом в описании других товаров, которые заманивали людей пустыми обещаниями и  непродолжительными моментами удовольствия. Теперь оно само превратилось в  товар, двигатель экономики, который обещает людям постоянное увеличение их счастья, исходя из того, что наивысшая личная, экономическая и  политическая ценность равна наивысшему развитию их «я», а  счастье выступает главным мерилом такого развития. Капитализм XXI века действительно породил гигантскую и мощную экономику счастья. Это не образное выражение. Счастье само по себе стало желанным для всех товаром в  глобальной многомиллиардной индустрии, которая возникла и  продолжает развиваться вокруг предложения и спроса на огромное количество 204

«эмодуктов» счастья. К  ним относятся услуги, терапия и  товары, производимые и  потребляемые как научные методы и психологические средства управления для личностных преобразований2. Они продаются и покупаются на основе общей убежденности, что в счастье нужно вкладываться, поскольку из более счастливых людей получаются не только более здоровые, более адаптивные, самомотивированные и продуктивные люди, но и, самое главное, лучшие граждане. Такое глубокое внедрение счастья в  рынок имеет большое социологическое значение. Рынок превратил его в один из своих центральных товаров, и этот факт легко и в то же время всеохватывающе объясняет, почему повсеместное распространение и  влияние счастья усилилось и укрепилось за последние несколько десятилетий. Это работает в обе стороны: счастье стало центральным понятием в определении личной, экономической и  политической ценности человека, и  это дало потребительскому капитализму бесценное и законное (еще объективное и измеримое, как утверждается) понятие, чтобы превратить его в товар. Исходя из этого, в  данной главе мы приводим аргумент, что счастье стало таким важным и эффективным товаром в современном потре205

бительском капитализме в  том числе и  потому, что все эти «эмодукты» счастья предлагают не только моменты непродолжительной радости, эскапизма, надежды, уверенности и  так далее. Напротив, все эти «эмодукты» более или менее явно преобразуют погоню за счастьем в  стиль жизни, склад ума и  сердца и в  конечном итоге в  модель аутентичности, которая превращает граждан неолиберальных обществ в  психождан*. Мы можем определить понятие «психожданин» как индивидуалистическую и потребительскую субъектность, которая превращает граждан неолиберальных обществ в клиентов, для которых погоня за счастьем стала второй натурой, так как они верят, что их полная функциональность и  ценность как личностей тесно связаны с их постоянной самооптимизацией с помощью психологических средств. Как мы уже писали3, эта модель аутентичности не только соответствует экономическим диктатам эмоционального самоконтроля, аутентичности и  постоянного самосовершенствования, характерным для капиталистической экономики, она также обеспечивает легитимность этих основных экономических требований, переформулируя и  воспроизводя их посредством психологического *

Слово складывается из «психологии» плюс «граждане». — Прим. пер. 206

и  эмоционального языка. Таким образом, мы понимаем под счастьем не эмоцию, а специфическую и  нормативную модель аутентичности, определяемую, прежде всего, в психологических и  эмоциональных понятиях и  прочно вплетенную в рынок, который ее и формирует. Изложенный здесь аргумент перекликается с  критическими социологическими исследованиями терапевтической культуры4. Он также встречается в  предыдущих критических анализах взаимосвязи между счастьем и рынком. Например, такие авторы, как Сэм Бинкли, указывали, что современный психологический дискурс о счастье способствует преобразованию логики экономической политики в логику личной, эмоциональной и  телесной практики. Жизнерадостность, оптимизм и «положительные эмоции», которые вызывает у нас счастье, — это отражение в  неолиберальном дискурсе предпринимательства, направленное против остатков социального управления. Предрасположенность к  оппортунистической погоне за счастливой жизнью отражает призыв неолиберализма к корыстному, конкурентному поведению5.

Потом мы рассмотрим, как коммодификация (превращение в товар) счастья в его многочис207

ленных проявлениях связана с основными психологическими характеристиками, которые все эти товары с  помощью научных и  экспертных знаний создают прототип оптимально функционирующего, счастливого гражданина (или психожданина). Мы предполагаем, что эмоциональный самоконтроль, аутентичность и  процветание  — это три психологические характеристики, которые точнее всего определяют подобную личность и  ее взаимодействие с  индустрией счастья. Хотя эти три характеристики тесно взаимосвязаны, мы рассмотрим каждую из них по отдельности.

Управляйте своими эмоциями! Самоконтроль выделяется как одна из ключевых черт счастливого человека. Счастливые люди — это прежде всего те, кто умеет рационально и  стратегически управлять мыслями и эмоциями, чтобы мотивировать себя, упорствовать и добиваться желаемого даже перед лицом неблагоприятных обстоятельств и  эффективно действовать, максимально повышая шансы на успех. Авторы книг по самопомощи, коучи, позитивные психологи и многие другие эксперты 208

по счастью сходятся во мнении, что выработка и  развитие способности управлять самим собой имеет огромное значение для достижения значимых и желаемых результатов практически в  любой сфере повседневной жизни6. Например, как пишут Петерсон и  Селигман в  руководстве по здравомыслию, «счастливее, продуктивнее и  успешнее те дети, подростки и взрослые, которые последовательно тренируют механизмы самоконтроля»7. Это предположение стало одним из основных критических вопросов для многих авторов, которые, следуя работам Фуко, утверждают, что настойчивое требование самоконтроля способствует ошибочному, но идеологически согласованному утверждению, что люди могут управлять жизнью по собственному желанию, тем самым делая их более уязвимыми к убеждению, что они несут ответственность за все, что  бы с ними ни происходило8. Это убеждение только усиливается позитивистским научным дискурсом, который делает самоконтроль индивидуальным навыком, а также психологической чертой, таким образом превращая идеологическое требование в  естественный, универсальный атрибут. Ученые, изучающие счастье, действительно предполагают, что люди наделены психологическим или внутренними механизмами, 209

которые позволяют личности полностью управлять собой, особенно если тренировать и развивать эти навыки с помощью правильных психологических техник.

Превратите счастье в привычку Это предписание создает рынок и  подпитывает его обещание расширить возможности людей по самоконтролю, чтобы улучшить их психическое и  физическое здоровье, предотвратить болезни, преодолеть стресс, справиться с  чувством беспомощности и  рационализировать неудачи более позитивным и  продуктивным образом. В  распоряжении людей имеется целый ряд «научно обоснованных» методик самоконтроля. Как утверждается, они подходят для любых потребностей и ситуаций. К ним относятся методики, направленные на изменение когнитивных стилей, то есть способов рационализации человеком причин своих успехов и неудач9, и методики, направленные на частое позитивное самоутверждение10. Также включены, например, тренинг надежды, который определяется как «мышление, направленное на достижение цели и  убеждающее людей, что 210

они могут проложить пути к  желаемым целям (стратегическое мышление) и  найти необходимую мотивацию для использования этих путей (агентное мышление)»11. Кроме того, сюда же относят практику благодарности и  прощения, или культивирование оптимизма, который определяется как «переменная индивидуальных различий, отражающая степень, в которой люди имеют обобщенные благоприятные ожидания от будущего»12. Отметим общие особенности всех этих методов. С  одной стороны, они специально разработаны для легкого применения. Ни один из методов не направлен на глубокое или структурное изменение психики. Наоборот, они подаются как услуги, сосредоточенные исключительно на практических аспектах, которые люди могут легко понять, контролировать, управлять и изменять. С другой стороны, все эти техники обещают быстрые и ощутимые результаты даже при небольших инвестициях и  усилиях. Таким образом, в отличие от тщательного и сложного психологического анализа, эти методы сосредоточены на простых, экономящих время и  теоретически доступных рекомендациях по решению проблем и  эффективному превращению повседневных недостатков в продуктивные стимулы. 211

Во-первых, для эффективной коммодификации эти техники стирают любые отсылки к бессознательному. Бессознательное в  своей сущности подразумевает отсутствие агентности, предполагая, что определенные аспекты психики недоступны самому индивиду. Оно заменяется идеей о  том, что психика полностью познаваема, поддается математическому анализу и широко открыта для манипуляций со стороны самого человека. Во-вторых, эти методы предлагают нетехнический и более разговорный язык о  «психике». Используются слова, например, оптимизм, надежда, самоутверждение, благодарность, удовлетворение и т. д., что облегчает использование и понимание методов. Это, в частности, относится к  тем случаям, когда люди «сами себе терапевты», то есть им приписывается внутренняя способность к самостоятельному исцелению, а также наиболее полное знание и понимание своих конкретных потребностей, целей, проблем, страхов и  т. д. В-третьих, эти техники изображают самоконтроль как легкий процесс, на протяжении которого человек должен избегать любых негативных эмоций, воспоминаний или самооценок и  вместо этого должен сосредоточиться на добродетелях, сильных сторонах, положительных чувствах и приятных воспоминаниях, мечтах, ожиданиях и т. д. 212

В целом задача этих методов  — превратить счастье в привычку, полностью утвердившуюся в  сознании и  доведенную до автоматизма, сделать ее неотъемлемой частью повседневных обязанностей человека. Эта цель постоянно мелькает среди тем, к которым обращаются позитивная психология, коучинг и литература о самопомощи, и  ее можно проследить в  различных работах: от Сэмюэля Смайлса и Горацио Алджера до Нормана Винсента Пила, от Николаса Хилла до Дэниела Карнеги или Энтони Роббинса, которые настаивали на том, что превратить погоню за счастьем в привычку — самый эффективный способ достижения счастья. Например, эту идею в  открытую отстаивает позитивный психолог Соня Любомирски. В  своей знаменитой книге она делает следующие выводы. Очевидно, что каждый человек должен взять за привычку позитивное мышление и стратегии поведения. […] Целью каждого — должно быть создание привычки инициировать деятельность, направленную на счастье: действуйте и  прощайте, наслаждайтесь, процветайте, смотрите на вещи с  оптимизмом и  цените благословения. Старайтесь делать это бессознательно и  непроизвольно. Такая привычка поможет вам систематически преодолевать трудности на пути к  счастью. […] 213

Послание этой книги можно воспринять как призыв к  новым, здоровым привычкам. Раз такие действия, как «смотреть на вещи с  оптимизмом», «наслаждаться моментом», «практиковать прощение» и «стремиться к важным жизненным целям», влияют на ваше счастье, то неплохо было бы сделать их привычкой13.

В рамках такого хода мыслей именно концепции, сочетающие способность к  самоконтролю с  эффективным управлением эмоциональной жизнью, например «эмоциональный интеллект», определяют счастливого человека. Эмоциональный интеллект как «способность воспринимать и точно выражать эмоции, использовать эмоции в помощь мышлению, понимать эмоции и  управлять ими для эмоционального роста»14 больше не считается оксюмороном. Он получил статус одной из важнейших способностей людей для продвижения практически в  любой сфере жизни, приобрел особое значение в мире труда в  частности и  в рыночной экономике в  целом. Такие понятия, как эмоциональный интеллект, выражают гораздо более широкий запрос общества на эмоциональную рациональность, при этом эмоции в полной мере стали индивидуальной ответственностью. В неолиберальных обществах терапевтический этос заботы о  себе концентрируется на них и  воспринимает эмоции 214

как один из главных источников и психического и физического здоровья, и  социальной адаптации, и  одновременно источником страданий, неприспособленности, психических и  физических расстройств, поэтому от людей требуется стремление к их регулированию и управлению. Соответственно, потребность в  управлении эмоциями выступает в качестве одного из ключевых элементов, стимулирующих потребление. Индустрия счастья сформировала и  управляет стремлением потребителей не столько повысить статус, а  эффективно управлять своей эмоциональной жизнью15, и  это распространяется как на аналоговый, так и  на виртуальный рынок. Ниже мы приведем пример.

«Приложение» для вашего счастья Рассмотрим следующий кейс. Happify с  более чем тремя миллионами пользователей англоязычной версии входит в  число самых популярных приложений для смартфонов на виртуальном рынке товаров для счастья, который растет в  геометрической прогрессии. Подобных приложений с  пометками «Здоровье и фитнес», «Благосостояние», «Самопомощь», 215

«Саморазвитие» или просто «Счастье» (например, такие приложения, как Track Your Happiness, Happy Life, Happy Habits: ChooseHappiness, Happier, The H[app]athon) продается все больше. Как и  остальные приложения, Happify позволяет в  режиме реального времени отслеживать эмоциональное состояние индивидуумов и  предоставляет им примеры того, как работать над положительными эмоциями и мыслями, как достичь более высоких целей в различных сферах своей жизни или как повысить уровень счастья. Полный доступ к приложению стоит $14,95 в  месяц (по  состоянию на конец 2018 года). Чтобы воспользоваться приложением Happify, нужно зарегистрироваться, указав личные цели, оценив начальный уровень счастья и заполнив сокращенную версию опросника VIA (Values in Action — Ценности в действии), разработанного в 2004 году Селигманом и Петерсоном «руководства по здравомыслию» для выявления сильных сторон. Приложение предлагает несколько направлений, например, «Как легко справиться со стрессом», «Как работающим родителям справиться с нагрузкой», «Как мотивировать себя на успех», «Как найти призвание» и  «Как построить крепкий брак». Приложение также рекомендует пользователям 216

несколько «базовых» курсов, например «Как победить негативные мысли». Курс представлен как научно обоснованный метод, созданный Дерриком Карпентером. Этот позитивный психолог-коуч, обладатель степени магистра прикладной позитивной психологии Пенсильванского университета, «учит позитивной психологии и эмоциональной устойчивости всех — от руководителей компаний из списка Fortune 500 до офицеров армии США и домохозяек с детьми». Первые два упражнения в этом курсе — «Подъем» и  «Сегодняшние победы». В  обоих упражнениях пользователей обучают силе позитива, побуждают задуматься, чем они занимаются, и  тренируют сосредоточиваться на недавних достижениях. Курс обещает, что пользователи смогут удвоить свои показатели счастья за нескольких дней, если им удастся преодолеть скептицизм и выполнять инструкции. По завершении предлагаются другие курсы. Приложение постоянно вознаграждает пользователей баллами счастья за выполнение задач, отслеживает их состояние по мере продвижения и  предоставляет ежедневную статистику их «эмоционального фитнеса». В  приложении также предусмотрена возможность сопоставления этих эмоциональных показателей с физиологическими данными, например, частотой 217

сердечных сокращений, режимом сна и  другими параметрами физической активности, которые фиксируются с  помощью дополнительных смарт-часов или акселерометров, встроенных во многие смартфоны. Кроме того, приложение рекомендует пользователям делиться в  режиме реального времени эмоциональными и  физическими данными с  другими пользователями и друзьями из «сообщества», обмениваться советами и рекомендациями, а также участвовать в онлайн-соревнованиях «кто счастливее». Кроме того, у  Happify есть специальные наборы премиум-класса в таких категориях, как «Семья и дети», «Любовь и близость» и «Работа и деньги». Одним из наиболее примечательных пакетов является «Бизнес-решения» — специальная программа, направленная на обучение сотрудников положительным эмоциям для повышения их продуктивности, концентрации и  вовлеченности в работу. Она обещает работникам «ощутимые результаты в  обмен на скромные вложения» благодаря простым упражнениям, изменяющим сознание. На сайте приложения опубликован отзыв одной из пользовательниц. Навыки, которые я  приобрела с  Happify, помогли мне иначе справляться с  трудностями. 218

Я также чувствую себя более мотивированной и продуктивной на работе — раньше я откладывала дела, а  теперь их делаю. Я  больше не накапливаю задания и  мыслю более позитивно, что придает мне уверенности и  радости от жизни16.

Примечательно, все эти приложения с гордостью заявляют, что предлагают «эффективные, научно обоснованные решения для улучшения эмоционального здоровья и благополучия в  XXI  веке»17. Наука упоминается для весомости. Пробежавшись по сайту, пользователь обнаружит раздел «Эксперты, стоящие за Happify», где такие известные позитивные исследователи, как Барбара Фредриксон или Соня Любомирски, возглавляют длинный список психологов, коучей и  социологов, которые ручаются за приложение. В связи с этим сайт заявляет, что «курсы Happify были созданы при участии лучших и величайших умов — экспертов, ученых и практикующих специалистов, которые верят в наше дело и искренне желают улучшить жизнь людей». На самом деле, это взаимовыгодно. Многие исследователи счастья рассматривают подобные приложения для смартфонов как весьма доступные, универсальные и  экономически эффективные технологии, которые станут будущим для исследований счастья 219

и поднимут их на новую высоту18. В 2016 году была запущена платформа Happify Labs, целью которой было «сотрудничество с научными исследователями всего мира для ускорения развития науки в  области позитивной психологии и  позитивной нейронауки». Платформа, которая уже через год привлекла девять миллионов долларов, имеет доступ к  масштабным данным о  моделях поведения людей, комментариям, отзывам и  личным записям, которые могут быть использованы для научных исследований. В  этой связи одной из целей инициативы является предоставление компании возможности объединиться с  учеными для проведения клинических испытаний в  области поведенческих вмешательств в здоровье с использованием позитивной психологии и  нейронаук. У  исследователей есть доступ к данным пользователей Happify. Платформа сотрудничает с  коммерческими партнерами, чтобы улучшить доступ к  недорогим и  легкодоступным решениям в  области эмоционального здоровья и  благополучия. Амбиции новой платформы включают по мере необходимости решения проблем жизнестойкости, осознанности, депрессии, тревожности, хронической боли и аффективных расстройств19. 220

Успех Happify и  подобных ему эмодуктов в сфере счастья зависит от тесной взаимосвязи между количественной оценкой и  коммерциализацией счастья. Независимо от того, является ли счастье самоочевидным благом с точки зрения позитивных психологов и экономистов счастья, если бы счастье оставалось просто качеством или абстрактной ценностью, то не было бы так прочно вписано ни в системы политического учета государств, ни в процессы принятия решений на масштабном уровне, ни в  сферу рынка. Чтобы определенная сфера стала управляемой и  продаваемой, необходимы не только концепции и методики, позволяющие говорить и размышлять о ней, но и способы определить ее количество, оценить, измерить и  посчитать ее эффективность через стоимость20. Измерение позволяет вычислить конкретную отдачу, которую индивидуумы и  корпорации могут получить в различных сферах жизни благодаря потреблению и  применению счастья. Это также придает товарам видимость достоверности и  легитимности. Happify в  этом смысле подается пользователям не как забава или развлечение, а  с обещанием, что его эффективность научно обоснована. Так, Happify утверждает, что 86 процентов его пользователей продемонстрировали значительный рост счастья 221

уже после восьми недель регулярного использования. Предполагаемый положительный баланс между вложением и выгодой  — еще одна из главных привлекательных сторон, с  помощью которых наука и  индустрия счастья так мощно внедрили и  институционализировали счастье в  сферах политики, потребления и  организаций. Товары счастья обычно предлагаются в  качестве дешевых, взаимовыгодных средств, которые приносят прямые выгоды как потребителям, так и третьим лицам, будь то в форме более эффективных способностей к  преодолению трудностей и  стратегий их недопущения и, следовательно, экономии денег на психологическом лечении для индивидуумов, или более крепкого психического и физического здоровья и, следовательно, экономии денежных средств для медицинских учреждений и страховых компаний, или более высокие уровни производительности труда, мотивации, включенности в задание и меньше уклонения от работы со стороны персонала и, следовательно, экономии для корпораций, занимающихся вопросами управления и человеческих ресурсов. Самое главное, что успех такого рода приложений для самонаблюдения подчеркивает не только степень, в которой от человека требует222

ся взять на себя ответственность за состояние здоровья и  за чувство благополучия, но и  то, насколько охотно люди соглашаются и получают удовольствие от ежедневного мониторинга и управления собой. Неудивительно, что такого рода приложения под предлогом повышения уровня счастья на самом деле являются инструментами для массовой слежки, в  которых эмоции, мысли и  сигналы тела используются в  рамках масштабной статистики для составления профиля, исследования, прогнозирования и  формирования поведения людей. Поражает, до какой степени люди готовы заниматься самонаблюдением в  интересах крупного бизнеса. Это свидетельствует о  том, что индивидуумы в  неолиберальных обществах, особенно новые поколения, прочно усвоили мантру, что изучение и управление собственной жизнью и есть та жизнь, достойная затрат и  того, чтобы ее прожить. Эта мантра, свойственная сегодня как неолиберальной этике, так и научному и популярному дискурсу о  счастье, распространяется и  направляется через подобные приложения, которые не только принимают это идеологическое требование как должное (и принимают как должное то, что пользователи уже принимают его как должное), но и превращают самонаблюдение в якобы безобидную игру. 223

Хотя эти приложения для самонаблюдения могут дать пользователям ощущение, что они полностью контролируют свою психическую и эмоциональную жизнь, то есть делают то, что нужно для здоровья и благополучия, мы утверждаем, что подобные приложения имеют тенденцию оставлять без внимания некоторые важные вопросы. Например, они скрывают тот факт, что побуждают людей к  чрезвычайной озабоченности своим внутренним миром и заставляют их постоянно беспокоиться о  том, как достичь более высокого уровня контроля над мыслями, эмоциями и  телом. Темная сторона этих приложений заключается в  том, что они способствуют появлению новых форм неудовлетворенности, связанных с  ежедневной проверкой, мониторингом и  корректировкой нашего внутреннего состояния. В  этом смысле заманчивое обещание полного управления собой легко превращается в  угрозу: отказ от постоянного самонаблюдения влечет за собой опасность стать несчастными и  неуправляемыми личностями, которые недостаточно заботятся о себе. Более того, эти приложения скрывают тот факт, что они овеществляют внутренний мир человека. Создается впечатление, будто они с хирургической точностью фиксируют и коли224

чественно оценивают психику пользователей, выворачивают их внутреннюю жизнь наизнанку, изображая ее с  помощью красочных картинок, цифр, схем и  графиков. Но с  помощью этих приложений индивиды скорее реализуют свою субъектность и идентичность вместо того, чтобы точно мониторить и  управлять собой. Получается, люди не познают себя и не управляют тем, кто они есть на самом деле, а  формируют себя в  соответствии с  определенными предположениями и  требованиями к  тому, как им следует думать, действовать и  чувствовать. Это относится и  ко второй рассматриваемой здесь характеристике: аутентичности.

Оставайтесь собой! Аутентичность  — один из основных компонентов в  определении счастливой личности. В  своей знаменитой книге «Становление личности: взгляд на психотерапию» гуманистический психолог Карл Роджерс дал определение аутентичности в  довольно кьеркегоровской и  экзистенциалистской манере: «Быть тем, кто ты действительно есть»21. Согласно Роджерсу, аутентичность заключается в выражении истинных чувств и мыслей, а не в представлении 225

внешнего фасада одного отношения, в то время как на более глубинном или бессознательном уровне таится нечто другое»22. Процесс становления личности, таким образом, включает в себя два ключевых момента. Во-первых, он подразумевает осознание, что психологические проблемы проистекают изнутри и что они в основном являются вопросом личной перспективы: «Поведение предопределяется не органическими или культурными факторами, а их восприятием. Другими словами, решающим в  определении поведения является перцептивное поле индивида»23. Во-вторых, процесс становления личности подразумевает выявление тех компетенций и  навыков, которые кажутся индивиду более аутентичными. Этот аспект был впоследствии развит Абрахамом Маслоу. В книге «Мотивация и  личность» Маслоу заявил, что самореализация происходит в результате поиска и применения на практике того, к чему человек способен: «Если человек хочет жить в  согласии с  собой, музыкант должен заниматься музыкой, художник  — писать картины, поэт  — сочинять стихи»24. Маслоу утверждал, что люди развиваются как личности, занимаясь тем, что у них получается лучше всего, т.  е. развитие способностей и  интересов ведет к  психологически здоровой и полноценной жизни. 226

Позитивные психологи во многом опираются на гуманистический подход к  аутентичности. По их мнению, аутентичность значит «представлять себя в подлинном виде и действовать искренне», «не притворяться» и «брать на себя ответственность за чувства и поступки»25. Аналогичным образом позитивные психологи утверждают, что люди, действующие аутентично, достигают больших и  положительных результатов «благодаря их сосредоточенности на том, что у них получается лучше всего»26. Однако, в отличие от гуманистической психологии и других подобных культурных подходов, существовавших до нее, например, романтизма во второй половине XIX  века27, некоторые позитивные либеральные подходы к  свободе и индивидуализму в конце XIX века28, а также многие религиозные и нью-эйджевские движения в  XX  веке, особенно в  США29, позитивные психологи дают дальнейшее развитие понятию аутентичности и концептуализируют его как психологическую черту личности, рассматривая ее в  эволюционистской и  позитивистской перспективе. Они видят в  ней постоянную характеристику, уходящую корнями в  биологию и  поддающуюся измерению, классификации и  объективному описанию. 227

Аутентичность как черта характера Популярное «руководство по здравомыслию» Петерсона и  Селигмана является хорошим примером подхода позитивной психологии к  аутентичности. Авторы утверждают, что существует набор из шести универсальных «добродетелей» и  двадцати четырех «сильных сторон», которые, по их утверждению, универсальны и глубоко «укоренились в биологии в  ходе эволюционного процесса, который отобрал эти аспекты совершенства как средства решения важных задач, необходимых для выживания вида»30. Среди добродетелей и  сильных сторон  — «креативность», «настойчивость», «самоконтроль», «эмоциональный интеллект», «гражданственность», «лидерство», «надежда» и «духовность». По мнению этих авторов, конкретное и количественное сочетание этих добродетелей и сильных сторон определяет психологические особенности, которые выступают показателями аутентичности в каждом человеке. По мнению Петерсона и  Селигмана, все эти добродетели и сильные стороны характеризуются, по крайней мере, тремя качествами. Во-первых, они должны удовлетворять человека, то есть давать ему чувство аутентичности, вселять 228

уверенность и  воодушевлять. Во-вторых, они имеют тенденцию приводить к  желаемым результатам для тех людей, которые применяют их на практике. В-третьих, как психологические черты, они не зависят от времени и ситуации. Опираясь на эти особенности, позитивные психологи распространили идею, что люди от природы наделены определенным набором внутренних психологических характеристик, которые вызывают «особую манеру того, как их владелец ведет себя, мыслит и  чувствует, и  она является аутентичной и придает ему сил»31. С этой точки зрения аутентичность представляется как важная черта, которую человеку необходимо развивать и  проявлять в  общественных и  частных сферах повседневной жизни. Позитивные психологи предполагают, что чем более аутентичны люди, тем больше счастья они получат от окружения, отношений, выбора и  любых начинаний32. Например, в  личной сфере аутентичная жизнь преподносится как синоним психически здоровой жизни. В таком понимании аутентичность обеспечит человеку высокую самооценку и  сильное чувство собственной эффективности, а  также высокий уровень принятия себя, поскольку он не идет против своей истинной природы. И то и  другое принято считать фундаментальными, 229

психологическими буферами для защиты от потенциальной психической уязвимости и проблем в  жизни. В  социальной сфере аутентичность становится синонимом независимости и самостоятельности. Считается, что она присуща уверенным в  себе людям, не боящимся показать свою индивидуальность и  образ жизни. Аутентичные личности также считаются более надежными, поскольку они предположительно более «конгруэнтны» и  «спонтанны», ведь они не прячутся за фасадом. В сфере труда аутентичность — синоним высокой производительности и  успеха, так как аутентичные личности, предположительно, склонны выбирать задачи, к которым они естественным образом предрасположены и готовы. Важно здесь то, что в  экономической сфере аутентичность становится существенней и  выступает синонимом выгодности. В  этом смысле аутентичность индивидов лежит в  основе рынка, который предполагает и  одновременно распространяет идею о том, что индивиды формируют себя в  соответствии со своими вкусами и  предпочтениями. Каждый выбор любого человека в  любой момент отражает то, кем он является на самом деле и чего он действительно хочет. Это не означает, что потребители предпочитают подлинные товары подделкам или 230

искусственным конструктам33, но означает, что любая форма потребления может одновременно выражать и  подтверждать выбор, соответствующий их представлению о  себе34. Здесь рынок и наука о  счастье явно пересекаются. Разница лишь в  расставлении акцентов: если рынок определяет аутентичность как акт выбора из множества вариантов, которые кажутся более или менее подходящими для индивида, то позитивные психологи и  другие исследователи счастья определяют ее как импульс к  тому, что кажется более естественным и приятным. «Если вам хорошо, то просто наслаждайтесь этим» — фраза, которую можно встретить как в рекламе, так и  в статье по позитивной психологии, руководстве по самопомощи или дорогостоящем тренинге.

Коммодификация аутентичности: люди как бренды Поскольку аутентичность принято считать первостепенным запросом общества, а  также научной концепцией, необходимой для определения счастливого человека, то она становится неотъемлемой частью индустрии счастья, пред231

лагающей рекомендации, как раскрыть и  развить подлинное в  каждом из нас. Эти советы приходят с  разных сторон и  во всевозможных формах. Например, из академической среды, где позитивные психологи предлагают широкий спектр методик, позволяющих людям раскрыть свои внутренние и  подлинные способности и помочь с применением их на практике. В  этом отношении в  распоряжении клиентов имеется целый ряд инструментов, например, ISA (Оценка индивидуальных сильных сторон) и опросник VIA (Ценности в действии), также такие приложения для смартфонов, как Happify, о  котором упоминалось ранее. С  нашей точки зрения, все эти инструменты  — отличные примеры терапевтических услуг, где терапевты и  клиенты вступают в  отношения взаимного обмена и  в которых аутентичность не обнаруживается, а обсуждается и создается совместно. Как и  техники селф-менеджмента, методики аутентичности, направленные на выявление подлинного «я», не затрагивают глубокие психологические проблемы, травмы или негативные аспекты; скорее, они предлагают клиентам мягкий, безболезненный и  быстрый процесс самопознания, который фокусируется только на позитивном опыте, воспоминаниях и  перспективах. С одной стороны, позитивные психоло232

ги Линли и  Бернс подчеркивают, что «все вопросы в ISA побуждают людей говорить о своем опыте в целом, о том, что им нравится, о своих успехах, о том, кто они в сущности и когда им лучше всего»35, поскольку клиенты, сосредоточенные на негативных аспектах, склонны сужать фокус, отключаться и уходить в себя. С другой стороны, такие методики, как ISA, обещают, что в  течение нескольких терапевтических сессий и последующих сеансов клиенты смогут понять процесс самопознания и  работать над собой самостоятельно, взяв эту легкую форму самоанализа за основу: «Помогите клиентам выработать привычку делать то, на чем они хотят сосредоточиться, и позвольте ей создать для них естественный фокус внимания»36. В профессиональных и  популярных областях, таких как коучинг, литература по самопомощи, консультации по трудоустройству или получивший большую популярность селф-менеджмент, советы по аутентичности обычно в основном сосредоточены на обучении людей тому, как превратить символическую ценность их подлинных способностей во внушительный эмоциональный и  экономический актив. В этом смысле эти специалисты по профессиональному развитию используют набор методов и  инструментов, разработанных позитивны233

ми психологами, но подают аутентичность как эффективную форму «личного брендинга»  — понятие, которое породило множество книг, журналов, веб-сайтов и  обучающих программ, особенно за последние несколько лет. Такие авторы, как Лэйр, Салливан и  Чейни, подробно и критически проанализировали историческую эволюцию и  социальные последствия этого феномена. По их мнению, личный брендинг следует рассматривать как нечто гораздо большее, чем простую и  необходимую стратегию, чтобы проложить себе путь в  условиях экономических потрясений и  высокой конкуренции на работе. Эти авторы предлагают объяснять личный брендинг как примечательный симптом набирающего силу процесса повышения ответственности, а также как полезную концепцию для легитимации высокоиндивидуализированного профессионального мира, который сильно перекликается с  мифом «поработать над собой», присущим неолиберальной идеологии37. Личный брендинг отлично иллюстрирует коммодификацию аутентичности, точнее, самокоммодификации. Эта концепция определяется как искусство инвестирования в  себя с  целью повышения шансов на успех, удовлетворение и трудоустройство. Она объединяет принципы 234

разработки и  продвижения продукции с  идеей аутентичности и  направлена на явную самопрезентацию индивида. Личный брендинг представляет человека как торговую марку, которой нужно определить, что отличает ее от других, делает аутентичной и  незаменимой, какие сильные стороны и  достоинства, своеобразные и  выгодные для других, она может предложить, на какие личные ценности других людей она может повлиять  — самосовершенствование, амбиции, смелость, социальные способности, креативность и  т. д.  — и  какие стратегии они могут предпринять, чтобы наиболее продуктивно продавать себя как бренд и, следовательно, повысить шансы на успех в  работе и бизнесе. Определив характерные черты, человек должен овладеть искусством самовыражения и убеждения, приобрести социальные навыки, которые позволят ему влиять на людей и  эффективно управлять отношениями. Бесчисленное количество коучей, консультантов и  личных советников на страницах деловых журналов, интернет-сайтов и  виртуальных медиа рекламируют свои услуги по созданию конкурентоспособного личного бренда с помощью эффективного маркетинга и собственных аутентичных возможностей, особенно в социальных сетях. 235

Аутентичность 2.0 В книге «Эффект счастья. Как социальные сети требуют выглядеть идеально любой ценой» Донна Фрейтас подробно анализирует влияние, которое повсеместный дискурс счастья оказал на социальные сети, особенно на более молодые поколения. Среди прочих вопросов Фрейтас документирует масштаб того, насколько глубоко подростки убеждены, что им любой ценой необходимо демонстрировать счастье. Эта идея, по ее словам, выходит за пределы культурных, социальных и  расовых границ, касаясь любого представителя новых поколений. Я посетила невероятно разные колледжи и  университеты: разнообразные географически, этнически, социально-экономически, по религиозной принадлежности или ее отсутствию, а также по уровню престижа. Их всех объединяла одна центральная тема, которая стала самой насущной проблемой студентов в  социальных сетях: важность казаться счастливыми. И не просто счастливыми, а, как мне сообщили несколько студентов, блаженными, очарованными, даже вдохновленными. Одинаковый ответ мне давали как в одном из самых элитных частных учебных заведений США, так и в школе, которая даже не занима236

ет достаточно высокие позиции в  рейтингах, чтобы она могла кого-то заинтересовать. Этот императив выходит за рамки любых демографических категорий. […] Студенты поняли, что проявления грусти или уязвимости зачастую сталкиваются с молчанием, отвержением или, что хуже всего, издевательствами. Почти все, с кем я разговаривала, в какой-то момент упоминали, что важно казаться счастливым в социальных сетях, точнее, необходимо казаться счастливым, даже если вы находитесь в  тяжелой депрессии и  одиноки. Некоторые студенты не могли говорить практически ни о чем другом38.

Императив счастья, зафиксированный такими авторами, как Барбара Эренрейх, почти десять лет назад39, похоже, сегодня получил в  социальных сетях дальнейшее культурное распространение, особенно среди так называемого цифрового поколения. От молодых поколений традиционно требуется создавать, отбирать и  передавать через социальные сети аутентичную и  при этом только позитивную версию себя. Действительно, любые промахи в попытке создать позитивный образ для окружающих, включая демонстрацию любых следов негатива, поражения, неудачи или даже политического подтекста, открыто стигматизируются 237

и  ограничиваются, а  также угрожают чувству собственного достоинства и  социальным навыкам самых молодых. Интервью, проведенные Фрейтас в рамках ее исследования, показывают, что озабоченность тем, чтобы показаться счастливым, «настолько чрезмерна среди молодежи, что в конечном итоге ее можно принять за патологию»40. В  дополнительном опросе, проведенном исследовательницей на более широкой выборке из 884 студентов, 73 процента согласились с утверждением «Я стараюсь всегда казаться позитивным/счастливым во всем, что связано с моим настоящим именем». Более того, по словам Фрейтас, самые молодые представители общества глубоко впитали идею, что аутентичное, хотя и  позитивное курирование самовосприятия на самом деле необходимо, поскольку собственный образ воспринимается как бренд, который можно продать. В связи с этим 79 процентов студентов положительно ответили на утверждение «Я  осознаю, что мое имя  — это бренд, и  мне нужно тщательно его развивать». В  соответствии с  этими результатами один из участников интервью ответил: «Я  считаю, что [социальные сети] — это отличный способ маркетинга. Думаю, что через них вы можете продвигать себя. […] Я  стараюсь показывать себя в положительном свете»41. 238

Эта идея наиболее ярко проявляется на примере растущего движения ютуберов. Также известные как видеоблогеры, самые успешные и популярные ютуберы стали наглядными примерами того, как извлекать выгоду из выявления, определения и  создания собственной личности и  талантов, продавая свой образ и  навыки миллионам людей. Независимо от темы блога, будь то личная жизнь, как красить губы или проходить видеоигры, ютуберы продают себя через малобюджетные видео, снятые в  спальне, и это можно назвать их личными брендами. Они продают то, кем они являются, свой голос, свою персону. Именно в  этом и  заключается их бизнес: получать огромную прибыль от рекламы, выставляя напоказ повседневную жизнь и  тем самым коммерциализируя ее. Они делают это, культивируя аутентичный, уникальный и  вдохновляющий образ. Позитивная терапевтическая культура проникла и в этот всемирный бизнес. Возникает и  ширится новое движение под названием «Лечебное движение видеоблогеров» (ориг. — vlogging cure movement), которое ежедневно пополняется тысячами новых последователей. Все больше и  больше ютуберов зарабатывают на том, что делятся личным опытом преодоления проблем и  личных расстройств, представляя себя в  качестве живо239

го, наглядного примера того, как принять более аутентичную и  позитивную позицию даже перед лицом неблагоприятных обстоятельств. Интересно, однако, что даже сама идея собственной неаутентичности может быть выгодно продана как знак аутентичности. Рассмотрим это на примере PewDiePie, псевдоним Феликса Кьеллберга, 29-летнего шведского геймера и комика с  более чем 50 миллионами подписчиков, который собрал 9 миллиардов просмотров по всему миру и  чей годовой доход составил 15 миллионов долларов. Сегодня у  него своя продюсерская компания. Одна из самых известных фраз PewDiePie  — «Не будь собой. Будь пиццей. Все любят пиццу», и  она высмеивает требование аутентичности. Эта фраза не только стала чрезвычайно популярной, но и  вошла в  его книгу с  вдохновляющими и  смешными цитатами под названием «Эта книга любит тебя», которая вскоре стала бестселлером. Книга была представлена набором «прекрасно оформленных вдохновляющих высказываний, по которым вам стоит прожить жизнь». Несомненно, PewDiePie продает личный бренд, то есть свою аутентичную и  уникальную личность и  мировоззрение. Также несомненно, что аутентичность продается лучше, даже если быть аутен240

тичным означает высмеивать подлинность как способ определения личного бренда. Однако, по мнению исследователей и  экспертов в  области счастья, включая самого Селигмана, хотя аутентичность имеет решающее значение для определения счастливого человека, возможно, ни одна черта не выделяется в качестве определяющей характеристики счастливого «я» больше, чем «процветание» и  тесно связанного с  ним понятия «саморазвитие». Далее мы займемся анализом определения процветания.

И процветай! В 2005 году на Селигмана снова снизошло «озарение». На этот раз не в его саду, а во время преподавания на программе «Мастер прикладной позитивной психологии» в  Пенсильванском университете, штаб-квартире движения позитивной психологии. По словам Селигмана, разговор с  талантливым студентом навел его на мысль, что теория человеческого счастья, которую он лаконично изложил в  бестселлере «Аутентичное счастье: применение новой позитивной психологии для реализации вашего потенциала на долгий срок» в 2002 году, игно241

рирует важность ключевого компонента: личного процветания. Он вынашивал эту идею с 2003 года, с момента работы над предисловием к книге «Процветание: позитивная психология и  достойно прожитая жизнь». Это было первое руководство, полностью посвященное этой концепции, под редакцией важных позитивных психологов Кори Киз и Джонатана Хайдта, его опубликовала Американская психологическая ассоциация42. По мнению Селигмана, процветание очень важно, поскольку это понятие лучше остальных отражает тесную взаимосвязь между счастьем и  личным успехом43. Он считает, что хотя некоторые успехи в  жизни могут приносить людям радость и  удовлетворение, но истинное счастье достигается только тогда, когда этот успех заслужен и  обусловлен развитием собственных аутентичных способностей, что приносит людям истинное ощущение личностного роста. В противном случае, как утверждает Селигман, счастье легко спутать с  удовольствием44. В этом смысле концепция процветания помогла позитивным психологам отделить свою научную нишу от экономистов счастья, которые обычно в  большей степени сосредоточены на рассмотрении счастья с  утилитарной, гедонистической точки зрения. Она также от242

вечала на критические замечания по поводу идеологического и  тавтологического определения счастья как самоочевидного блага. Таким образом, в  то время как экономисты счастья продолжали утверждать, что у  них нет других внешних объяснений, почему счастье является наиболее широко принятой и  универсальной целью для человечества, как это неоднократно утверждал Лэйард, позитивные психологи благодаря второму озарению Селигмана принялись утверждать, что у них есть собственное объяснение: стремление к  счастью помогает людям процветать и  развиваться до полного раскрытия потенциала и  оптимального уровня функционирования, что, в  свою очередь, обосновывает, почему одни люди оказываются более здоровыми и более успешными в жизни, чем другие45. Однако можно с уверенностью заявить, что это не менее идеологический и  тавтологический аргумент, чем доводы экономистов счастья. Счастье, таким образом, считается благом, потому что оно в основном связано не с поиском удовольствия, а с поиском личного роста. Следуя примеру Селигмана, позитивные психологи вскоре начали утверждать, что процветание является наиболее фундаментальным аспектом определения счастья. «Теперь мне ка243

жется, — сказал Селигман, — что эталоном для измерения благополучия является процветание, и цель позитивной психологии — увеличить его уровень»46. Целый ряд новых научных данных, казалось, доказывал, что процветание является наиболее вероятной причиной, почему некоторые люди в  конечном итоге живут лучше других. Постоянно процветающие индивидуумы демонстрируют более высокие уровни психического и физического здоровья, продуктивности, более крепкие браки и  дружеские отношения, более эффективное преодоление трудностей и  меньшее количество симптомов депрессии по сравнению с теми, кто не процветает или не преуспевает47. То есть основная причина кроется в том, что люди счастливы не потому, что добиваются большего в  жизни, а  счастливы и  добиваются большего, потому что они процветают. Логика заключается в следующем: чем больше люди процветают, тем лучше они работают и заботятся о самих себе. Тем самым с помощью процветания можно объяснить, почему некоторые общества являются более продвинутыми и развитыми, чем другие. Сам Селигман, например, проиллюстрировал эту идею, заявив, что если такие страны, как Дания, возглавляют рейтинг самых счастливых стран мира, то это потому, что 33 процента ее граждан видят в сча244

стье возможность личностного роста, в то время как такие страны, как Россия, оказались среди стран с  самым низким рейтингом, потому что только 6 процентов россиян знакомы с процветанием48. Другими словами, общество развивается по мере процветания его граждан, а не наоборот. Ключевым моментом здесь является идея «постоянного состояния процветания». Личные и социальные преимущества, которые оно якобы несет в  себе, на самом деле и  в первую очередь связаны с перманентностью. Процветание — это бесконечный процесс: самоцель, а не финал. Именно в этом отношении процветание становится важным понятием (если не самым главным) в  определении счастливого человека: оно не только охватывает и формулирует другие важные понятия, например, управление собой (эмоциями и мыслями) и аутентичность (сильные стороны и добродетели), но и наилучшим образом выражает счастье в  качестве стремления, основанного на постоянном самосовершенствовании. Эта идея, как мы впоследствии прокомментируем, полностью соответствует требованиям непреодолимого и  постоянного стремления к  самосовершенствованию, характерного для развитых капиталистических обществ. 245

Новая порода «счастьехондриков»: self-made личности в бесконечном процессе работы над собой Как уже говорилось в начале этой главы, погоня за счастьем опирается на неоднозначный нарратив аутентичности, который построен на двух основных принципах, и их следует рассматривать как две стороны одной медали. Во-первых, это проективный нарратив, в котором «я» психологически разворачивается и развивается, стремясь догнать лучшую версию себя. Во-вторых, нарратив фундаментальной неполноценности «я» или постоянного ощущения «нереализованности», в котором людям всегда чего-то не хватает, будь то более эффективных навыков управления собой, более точных знаний о себе или смысла, приверженности, жизнестойкости и  позитивного настроя в  жизни. В  этом смысле люди изображаются как сделавшие себя сами, self-made личности, хотя их «я» никогда не бывают целиком и  полностью «завершены», поскольку предполагается, что они всегда могут быть лучше и полноценнее. Это представляет собой важный парадокс: счастье, основное назначение которого, как утверждается, — создание полноценных и более высокоразвитых «я», должно тем не менее порож246

дать нарратив, в  котором нереализованность и  постоянная неполноценность определяют это «я». На постоянной незавершенности сконцентрирован нарратив процветания, то есть она инициирует и мотивирует, помогает раскрыться и заставляет работать. Как бы успешно ни жили люди, счастливое «я» должно постоянно преображаться, а значит, нуждаться в советах экспертов, которые помогают людям работать над непрекращающимся проектом по поиску лучшей части себя. Как уже говорилось ранее, этот парадокс лежит в  основе превращения счастья в  совершенный, бесценный товар, в  частности для рыночной экономики, которая связывает неолиберальный идеал безграничного самосовершенствования с  принципом постоянного потребления49. Неудивительно, что процветание и саморазвитие ответственны за большую часть индустрии счастья, которая опирается на эту неполноценность для сбыта товаров. Что  бы это ни было — продукты и советы по красоте, моде, фитнесу, питанию, сексу, браку, дружбе, деловым или рабочим отношениям или техники и методы самооценки для овладения и улучшения самоуверенности, публичных выступлений, управления стрессом и гневом, релаксации, жизнестойкости, когнитивной гибкости или эмоциональных навыков,  — основная идея за247

ключается в том, что не существует никого, кто бы был достаточно привлекательным, достаточно спортивным, достаточно сексуальным, достаточно уверенным, достаточно увлеченным, достаточно здоровым, достаточно хорошим или достаточно счастливым. Всегда нужно соблюдать новую диету, бросить вредную привычку, приобрести более здоровую, попробовать лечение, исправить недостаток, достигнуть цели, пережить опыт, удовлетворить потребность или оптимизировать время. Как отмечают Карл Седерстрём и Андре Спайсер, единственное разумное объяснение, почему из года в  год требование самосовершенствования звучит громче, заключается в  том, что люди неустанно пробуют новые советы, независимо от результатов предыдущих попыток. […] В обществе потребления нам не суждено купить одну пару джинсов и на этом успокоиться. То же самое относится и  к самосовершенствованию. От нас ожидают, что мы улучшим не только одну область жизни. Нас призывают работать над всеми ее частями, и всеми сразу. Нам нужно быть более подтянутыми, более счастливыми, более здоровыми, более богатыми, более умными, более спокойными и  более продуктивными  — все сразу, все сегодня. И на нас давят, чтобы мы показали, что знаем, как вести идеальную жизнь50. 248

Однако, хотя мы соглашаемся с  основной массой аргументов Седерстрёма и Спайсера, мы все же утверждаем, что рынок стремится привить потребителям не столько личное совершенство, сколько нормализацию одержимости собственным самосовершенствованием. Конечно, индустрия счастья процветает за счет создания «счастьехондриков»51, то есть за счет навязывания потребителям чувства, что нормальный и  наиболее функциональный образ жизни  — это зацикленность на внутреннем «я», постоянная озабоченность исправлением своих психологических недостатков и  непрекращающийся интерес к собственному преобразованию и совершенствованию. Поскольку в пятой главе мы будем развивать идею взаимосвязи между счастьем, нормальностью и  функциональностью, то мы проиллюстрируем сказанное здесь на одном примере.

Станьте лучшей из возможных версией себя «Лучшая из возможных версия себя» (BPS) — популярное упражнение, разработанное в 2006 году позитивными психологами Кенноном Шелдоном и Соней Любомирски. Его можно най249

ти во многих книгах по самопомощи, на курсах с коучами и виртуальных платформах, таких как Happify. А также на платформе, которую позитивные психологи создали для специалистов по счастью, чтобы те могли использовать ее с клиентами,  — «Инструментарий позитивной психологии», платформа, где собраны лекции, упражнения, занятия, психологические вмешательства, советы и  «карточки действий» с  «подробными рекомендациями, как внедрить новые хорошие привычки в  вашу жизнь»52. Ежемесячная подписка на этот ресурс стоит (в конце 2018 года) 24 доллара. Упражнение на лучшую версию себя состоит из серии пятнадцатиминутных сессий, на которых людям предлагается представить, как выглядят их будущие, наиболее развитые «я»: «“Подумайте о  лучшей из возможных версий себя” означает, что вы представляете себя в будущем, после того как все сложится настолько хорошо, насколько это только возможно. […] Думайте об этом как о воплощении ваших жизненных мечтаний и ваших лучших возможностей»53. Согласно Шелдону и Любомирски, это упражнение помогает добиться более высокого уровня счастья, «позволяя познать себя, разъяснить и  перестроить приоритеты, лучше понять мотивы и эмоции»54. Представление лучшего возможного «я» помогает людям не только опреде250

литься с целями и получить проекции будущего, но и осознать, чего им не хватает в настоящем, чтобы изменить его в  соответствии со своим идеалом. Однако следует избегать воспоминаний, чтобы не застрять в негативных самооценках и  критических суждениях. Наряду с  экспериментальными данными, используемыми для доказательства того, что упражнение является «мощной практикой», позволяющей «извлекать долгосрочную эмоциональную выгоду»55, Любомирски добавляет свидетельство Молли. Женщина в  частном порядке поделилась восторгом от упражнения, которое помогло ей «осознать», что она «могла бы делать больше» для достижения своих целей и что «небольшими усилиями» и упорством она сможет «достичь этой лучшей жизни» для себя. По словам Любомирски, Молли демонстрирует несколько преимуществ стратегии «Лучшая из возможных версия себя». Она получила представление и осознала, как добиться желаемого. Теперь она с  большей вероятностью будет стараться исполнить мечты и, надеюсь, станет более счастливым человеком56.

Это упражнение представляет несколько моментов, которым стоит уделить внимание. Первый  — это привычное упрощение, харак251

терное для многих подобных позитивных психологических практик. Существенная разница между важностью, придаваемой позитивными психологами процветанию и  самосовершенствованию, и  простыми и  почти примитивными упражнениями, которые они предлагают для этого, вызывает удивление. Как пятнадцатиминутное письменное задание может на деле улучшить жизни людей? Зачастую эти упражнения кажутся не научными методами, а не более чем здравым смыслом (например, ожидается, что размышление о  своих целях заставит человека задуматься о том, как лучше их достичь). Несомненно, с помощью такого упрощения эти задания по самосовершенствованию превращаются в идеальный товар, который обещает значительную психологическую и  эмоциональную отдачу, не требуя при этом практически никаких инвестиций как от тех, кто их предлагает, так и тех, кто их потребляет. Многие подобные техники можно принять за эклектичные и  несложные «технологии аутентичности»57, которые опираются на смесь учений нью-эйдж, схем лечения разговорами, стоицизма и  выраженного гуманистического фона, где производимый товар — не что иное, как перформативный акт повествования, в котором индивиды реорганизуют свой опыт по мере того, как им делятся. 252

Упрощение упражнений на лучшую версию себя и  других подобных техник также поднимает вопрос о  том, действительно ли эти примитивные задания действуют и  почему. Позитивные психологи утверждают, что их техники и  упражнения положительно воздействуют на людей, несмотря на критику их эффективности. Монгрейн и Ансельмо-Мэттьюс, например, повторили эксперимент с двумя знаковыми позитивными психологическими упражнениями. Авторы сравнили три группы: группу, выполняющую оригинальные упражнения, контрольную группу, выполняющую упражнение на раннее запоминание, и группу «позитивного плацебо» (с упражнением на позитивное запоминание). Их цель — выяснить, было ли что-то «особенное» в ППУ [позитивных психологических упражнениях], кроме доступа к позитивным самопрезентациям»58. В  итоге результаты первой группы почти не отличались от группы с  плацебо. После исследования было предложено объяснение: если некоторые позитивные психологические упражнения действуют, то это происходит в основном потому, что люди, которые обычно берутся за такие упражнения, уже знакомы с их логикой. Кроме того, у этих индивидов, как правило, высокая мотивация и заинтересованность в том, чтобы стать счастливее. 253

В связи с этим авторы предполагают, что позитивные психологические упражнения работают не для всех, а только для тех «искателей счастья», которые уже верят в них. Другое возможное объяснение может заключаться в том, что эти виды упражнений поразительно индуктивны. Поскольку в  них как данность принимается утверждение, что людям никогда не стать настолько хорошими, насколько они могли бы быть, то тех, кто выполняет эти упражнения, независимо от того, верили ли они в них ранее или нет, призывают принять это самое предположение за истинное. Инструкции по выполнению упражнений BPS, представленные Шелдоном и Любомирски, действительно, предвзяты в  пользу их собственной гипотезы, следовательно, они побуждают людей считать, что (как и  предполагают позитивные психологи) они не настолько развиты, насколько могли бы быть и что простое представление или письменное описание лучшей версии себя может дать значительные положительные результаты. Методом случайной выборки вы получили задание на протяжении следующих нескольких недель думать о  своем лучшем «я». «Подумайте о  своей лучшей из возможных версий себя» означает, что вы представляете себя 254

в  будущем, после того как все сложится как нельзя лучше. Вы упорно трудились и  добились всех своих жизненных целей. Думайте об этом как о воплощении ваших жизненных мечтаний и  ваших лучших потенциальных возможностей. Во всех этих случаях вы определяете наилучший возможный путь развития событий в вашей жизни, который может вам помочь в  принятии решений здесь и  сейчас. Возможно, раньше вы не думали о  себе подобным образом, но исследования показывают, что это может положительно повлиять на ваше настроение и  удовлетворенность жизнью. Поэтому мы хотели бы попросить вас продолжать представлять себя таким образом следующие несколько недель, придерживаясь изначального текста, который вам предстоит написать59.

Стоит также отметить негативные последствия, к  которым могут привести эти предположения и  убеждения. Процветание отлично иллюстрирует, как счастье порождает страдания, как мы уже это проанализировали60. С  одной стороны, это связано с тем, что, в то время как цель процветания — саморазвитие — определяет здоровых, нормальных и эффективно функционирующих личностей, на деле получается широкий спектр хронически нездоровых, ненормальных и дисфункциональных «я»61. Саморазвитие 255

подобно миражу на горизонте, недосягаемой цели без дедлайна. Аналогичным образом призыв постоянно стремиться к  более высоким уровням процветания порождает парадоксальный эффект. Индивидуумы могут чувствовать себя обремененными этим императивом, с одержимостью интерпретируя и  оценивая, способствует ли их собственному процветанию все, что они делают, думают и чувствуют. В этом отношении погоня за счастьем не может быть ни противоядием от страдания, ни процветанием как противоположностью не-самореализации, поскольку те же самые нарративы, которые продвигают понятия счастья и  самосовершенствования, порождают нарративы страдания и  постоянной неполноценности и строятся на них. Таким образом, с  этой точки зрения кажется, что превращение погони за счастьем в образ жизни не всегда приносит обещанные и  ожидаемые многими положительные эффекты. Напротив, постоянное стремление к  личному росту и  совершенствованию может быстро стать изнурительным, навязчивым и в конечном счете принести разочарования. Сколько поколений уже убеждали, что решение их проблем заключается в развитии их истинного «я», но их попытки отыскать его не приносили никаких результатов?

Глава 5 Счастье — новая норма Метод отвлечения внимания от зла и предложения простой жизни в мире добра великолепен, пока он работает. […] Но он беспомощен перед лицом меланхолии. Даже если человек совершенно свободен от меланхолии, нет сомнений, что здоровый образ мыслей не соответствует философской доктрине, потому что упрямые факты, которые он позитивным образом отказывается учитывать, являются подлинной частью реальности; и они, в конце концов, могут быть ключом к смыслу жизни, и, возможно, единственной возможностью обратить наш взор к самым глубоким уровням истины. Уильям Джеймс. Многообразие религиозного опыта

— Я этого не понимаю,  — сказал однажды Джейми, лежа на полу и  занимаясь своими ежедневными физическими упражнениями. — Ты ведь уже вполне счастлива, не правда ли? Будь ты несчастна, это имело бы смысл, но ведь это не так. — Он помедлил. — Ты ведь не несчастна, правда? — Я действительно счастлива,  — заверила я его. — На самом деле, — добавила я, радуясь возможности поделиться моими новыми знаниями,  — большинство людей вполне счастливы. По данным исследования 2006 года, 257

84 процента американцев назвали себя «очень счастливыми» или «вполне счастливыми», а  опрос, проведенный в  45 странах, показал, что на шкале счастья от 1 до 10 люди в  среднем ставят себе оценку 7 или 75 по шкале от 1 до  100. Я  сама заполнила «Опросник подлинного счастья» и по шкале от 1 до 5 баллов получила оценку 3,92. — Но если ты вполне счастлива, зачем приниматься за этот проект? — Да, я счастлива, но не настолько, насколько могла бы. Моя жизнь хороша, но я  хочу еще больше ею наслаждаться и  жить лучше. Я  слишком много жалуюсь, раздражаюсь чаще, чем следовало бы. Мне надо быть более благодарной судьбе и людям. Думаю, если бы я чувствовала себя счастливее, я бы и вела себя лучше. — И ты думаешь, что это что-то изменит? — спросил муж, указывая на мою первую, незаполненную Таблицу обязательств. — Я это выясню. — Что ж, посмотрим, — фыркнул он. Вскоре после этого я и сама впала в еще больший скептицизм. Однажды на вечеринке, когда один старый знакомый принялся открыто высмеивать идею моего проекта, обычная светская болтовня перетекла в разговор, больше напоминающий защиту докторской диссертации. 258

— С помощью своего проекта ты хочешь выяснить, можно ли стать счастливее. Но при этом у тебя даже депрессии нет? — спросил он. — Да, это так, — ответила я, стараясь сохранить умный вид. — Только не обижайся, но в  чем тут смысл? Как обычному человеку стать счастливее? Не думаю, чтобы это было интересно… Я даже не знала, что ответить. […] — Я буду очень стараться, — ответила я и пошла искать другого собеседника. Этот парень, хоть и  задел меня, не коснулся моей главной тревоги в  связи с  моим проектом: не слишком ли это эгоистично — потратить столько усилий на свое личное счастье? Я долго думала над этим вопросом. В  конце концов я готова была согласиться с древними философами и  современными исследователями, которые считают, что стать счастливее — достойная цель1.

Это выдержка из книги Гретхен Рубин «Проект Счастье. Мечты, план, новая жизнь». После выхода в  2009 году книга оставалась в  списке бестселлеров New York Times на протяжении 99 недель и даже несколько раз занимала лидирующую позицию. Фрагмент начинается с разговора между Рубин и ее мужем Джейми, а затем переходит к  беседе с  человеком, которого 259

она встретила на вечеринке, причем ни один из них не понимает, в чем смысл попытки стать счастливее, когда она и так вполне счастлива. Ответы Рубин наглядно иллюстрируют основные предположения, лежащие в  основе научного дискурса о счастье, которые уже рассматривались в  этой книге. Они включают в  себя представление о  счастье как о  научном, измеримом состоянии, о счастье как об эгоцентричном, ни от кого не зависящем и  индивидуалистическом стремлении, как о  непрерывном, бесконечном проекте, как о  самой достойной цели в  жизни, которую стоит преследовать, как, в общем, о мериле, которым следует определять значимость нашей биографии, масштаб наших успехов и неудач, а также уровень нашего личного и  эмоционального развития. Этот отрывок, безусловно, интересен тем, что он, кроме всего прочего, подчеркивает степень, в которой научные и популярные рассуждения о счастье объединяются вокруг одних и тех же предположений. Это можно достаточно четко проследить по тексту. В  этом отношении Рубин не только оправдывает свой «проект счастья» якобы глубокими научными знаниями по этой теме. Она также слово в  слово повторяет сценарий, предложенный учеными, изучающими счастье. Действительно, следующая статья, 260

написанная позитивным психологом Соней Любомирски, — которую, кстати, Рубин цитирует в книге, — могла бы стать заключительной строкой в ее отрывке. Все мы хотим быть счастливыми, даже если не признаемся в этом открыто или предпочитаем прятать свое желание за вуалью слов. О чем бы мы ни мечтали — о профессиональном успехе, духовном удовлетворении, чувстве единения, цели в  жизни или любви и  сексе,  — мы жаждем этих вещей, потому что безусловно верим, что они сделают нас счастливее. Однако немногие из нас по-настоящему осознают, насколько мы можем повлиять на свое счастье, или знают, как именно это сделать. Если взглянуть на это со стороны и задуматься над укоренившимися представлениями о том, как стать более счастливым и возможно ли это вообще в  вашем случае  — а  я надеюсь, что эта книга подтолкнет вас именно к этому, — то вы поймете, что стать счастливее вполне реально, что это в ваших силах и что это одна из самых важных и  удивительных вещей, которые вы можете сделать для себя и окружающих2.

Для данной главы более интересны некоторые основополагающие допущения, которые присутствуют как в  научном, так и  в популяр261

ном дискурсе о счастье и которые Рубин четко обрисовывает в  своей книге. Во-первых, стоит отметить степень, в  которой Рубин связывает счастье с ценными свойствами. Героиня объясняет поиск большего счастья не только психологически, то есть в смысле более высокого уровня развития личности, но и морально: чем счастливее человек, тем лучше он как человек. Например, «Моя жизнь хороша, но я хочу еще больше ею наслаждаться и жить лучше. […] Я слишком много жалуюсь, раздражаюсь чаще, чем следовало бы. Мне надо быть более благодарной судьбе и  людям. Думаю, если бы я  чувствовала себя счастливее, я бы и вела себя лучше». Отождествление счастья с  высокой нравственностью присуще отнюдь не только книге Рубин, это широко распространенное предположение, тесно связанное с  современным понятием счастья. Как утверждает Аленка Зупанчич, аксиома, что счастливый человек  — хороший человек, характерна для широко распространенного дискурса, продвигающего ошибочную мораль «человек, который чувствует себя хорошо (и  счастлив), считается хорошим; человек, который чувствует себя плохо, считается плохим». Как справедливо замечает Зупанчич, «именно эта короткая цепочка между непосредственными чувствами/ощущениями и  мораль262

ной ценностью придает специфическую окраску современной идеологической риторике счастья»3. В связи с этим наиболее интересно, что книга Рубин — яркий пример того, в какой степени счастье пронизывает нашу повседневную жизнь. В этом смысле ее книгу следует считать не только одним из многочисленных наставлений, как людям следует организовывать жизнь и  стремиться к  счастью. Ее также следует рассматривать как показатель, насколько психологическая общность «счастье — несчастье» поглотила «функциональный — дисфункциональный», а вместе с ним и последовательности «здоровый — нездоровый», «позитивный — негативный», «хороший — плохой», «нормальный  — ненормальный». Как будет показано далее, в духе нового времени несчастье стало синонимом неправильного поведения, в то время как счастье определяет психологический стандарт здоровой, нормальной и  функциональной жизни. В связи с этим можно сказать, что язык счастья постепенно захватил язык функциональности: сегодня счастье — новая норма, и позитивные психологи вместе с экономистами счастья и  другими экспертами, специалистами и популярными авторами сформировали, распространили и обосновали эту идею. 263

Пересмотр среднестатистического человека Позитивные психологи стремились расширить охват психологии, сместив фокус на более позитивный подход к изучению здоровья и человеческого потенциала. Для этого требовалось не только ввести новые понятия для изучения. «Предложение», сделанное уже в  2000 году, было еще более амбициозным. Позитивная психология решила превратить счастье в  позитивную теорию личности, с помощью которой можно было бы определить сам концепт функциональности, то есть в теорию, оспаривающую психологическое видение того, что значит проявлять себя, действовать и чувствовать в рамках принятых норм и  ожиданий эмоциональной и  социальной пригодности. Как напрямую заявили позитивные психологи Шелдон и  Кинг в работе 2001 года «Для чего нужна позитивная психология», новая наука о счастье нацелена на «пересмотр среднестатистического человека», исследуя вопрос о том, «какова природа эффективно функционирующей личности»4. Такая постановка вопроса предполагает повышение точки отсчета, определяющей хорошее, адаптивное психологическое и социальное функционирование. 264

Подобное допущение можно найти как минимум в  работах Марии Яхода 1950-х годов. Она отстаивала мнение, что неправомерно говорить о  больных обществах, поскольку позитивное психическое здоровье является исключительно индивидуальным и  личным делом или, точнее, делом человеческого разума5. Но позитивные психологи решительно продвинули эту идею дальше и  настаивают на том, что люди не должны довольствоваться тем, что справляются и  ощущают себя хорошо  — им следует спрашивать самих себя, что можно сделать, чтобы чувствовать себя здоровее и лучше. В  противном случае они будут увядать, а  не процветать. Чувствовать себя хорошо недостаточно, а всего лишь справляться стало считаться настолько же неэффективным и  дисфункциональным, как и  вовсе не справляться и  плохо себя чувствовать. Множество статей и  текстов было посвящено идее, что благополучие — это не просто отсутствие депрессии, как и  здоровье  — это не просто отсутствие болезни, или нормальность  — не  просто баланс между хорошим и  плохим, позитивным и  негативным. Более того, для достижения баланса и хорошо функционирующей психики позитивность — как эмоциональная, так и когнитивная, должна одерживать победу над негативностью. 265

Сопоставление позитивности и  функциональности четко прослеживается в том, как позитивные психологи рассматривают эмоции и связывают их с вопросами эффективного, оптимального функционирования. В  этом отношении позитивные психологи резко разделяют положительные и отрицательные эмоции, и это разделение распространяется на классификацию мыслей, установок, привычек и сильных сторон личности, утверждая, что это две разные психологические сущности, которые играют антагонистические роли, дают разные результаты в жизни и предсказывают функциональное или дисфункциональное поведение. Таким образом, заявляется, что положительные эмоции отличают лучших граждан, продуктивных работников, любящих партнеров и жизнестойких, здоровых и  процветающих личностей, а  зависть, ненависть, раздражение, гнев, печаль, скука и  ностальгия мешают укреплять психику, развивать здоровые привычки и строить ровные, устойчивые и долговечные идентичности и социальные отношения. Согласно этой точке зрения, функциональность  — не вопрос психологического и эмоционального баланса, а вопрос преобладания позитива над негативом. Утверждается, что частое переживание положительных эмоций по сравнению с отрицательными объясняет, поче266

му некоторые люди более развиты в  психологическом и социальном плане, а именно лучше справляются с  неопределенностью, демонстрируют более гибкое поведение, имеют меньше физических и психических проблем, эффективнее развивают способности, лучше используют возможности, дольше живут, строят более прочные социальные отношения и т. д6. Позитивным психологам, действительно, удалось установить новую, позитивную «эмоциональную иерархию»7, то есть новый набор координат для структурирования психики и общества, чтобы соотнести их, классифицировать и  сделать читаемыми в  эмоциональном плане. Если «традиционная», клиническая психология проводила разделение между психическим здоровьем и  болезнью, то позитивные психологи ввели новую ось для разделения полного и  неполного психического здоровья. Соответственно, человек с низким уровнем симптомов психического заболевания, но с отрицательным балансом позитивной и  негативной эмоциональности, будет находиться в  состоянии неполного психического здоровья. Только те, кто демонстрирует высокий уровень позитивности и низкий уровень симптомов психического заболевания, находятся в состоянии полного психического здоровья. Иначе говоря, позитивные 267

психологи выделяют два типа здоровья: негативное и позитивное. Такие аспекты, как оптимизм, надежда, самоуважение и  благополучие, относятся к  категории полного психического здоровья, в то время как пессимизм, неуверенность и неудовлетворенность жизнью — к неполному. Таким образом, позитивные психологи берут на себя миссию выявить психологические особенности эффективного функционирования человека и  разрабатывают подходящие позитивные техники, которые помогут людям выйти за пределы их базового уровня и достичь статуса полного психического здоровья. Сразу после зарождения движения такие критики, как Барбара Хелд, утверждали, что подход позитивной психологии к человеческому поведению основан на поляризации предположения, что «позитив — это хорошо и полезно для вас, а негатив — плохо и вредно»8. Для позитивных психологов только то поведение, которое способствует росту уровня счастья человека, считается функциональным и  адекватным, тогда как эмоции, мысли и  установки, которые не способствуют счастью или уменьшают его уровень, обычно изображаются как неадекватные и  нездоровые. В  2002 году, по заявлению Селигмана, позитивная психология доказала, что, в  то время как позитивные эмоциональные и  ког268

нитивные состояния способствуют функциональному и  адаптивному поведению, негативные эмоциональные и  когнитивные состояния являются «неадекватными в большинстве начинаний», и  это, предположительно, объясняет, почему «пессимисты проигрывают на многих фронтах»9. Селигман действительно настаивал на том, что, в отличие от негативизма, позитивность всегда полезна для человека, даже если это означает быть позитивным «в убыток реалистичности»10. Некоторые позитивные психологи осознавали, что основывать область на этом поляризующем разделении между различием природы и функциональности позитивных и негативных эмоций было неверным. Они утверждали, что «было бы большой ошибкой считать, что все позитивное является хорошим»11, и  предупреждали, что главным «подводным камнем фокуса на позитивных эмоциональных переживаниях в качестве определяющих хорошую жизнь является тенденция рассматривать любые негативные эмоции в  качестве проблематичных»12. Однако основная, поляризующая точка зрения росла и укреплялась по мере того, как движение становилось все более заметным, популярным и авторитетным. В этом отношении показательной является работа Барбары Фредриксон, уже награжден269

ной в 2000 году Темплтонской премией в области позитивной психологии за ее знаменитую теорию «расширение и развитие» в  области положительных эмоций13. Согласно Фредриксон, положительные и  отрицательные эмоции психологически различимы, играют разные роли и  определяют степень функциональности личности. Как утверждается в  ее теории, в  отличие от отрицательных эмоций, положительные усиливают осознание и  когнитивные процессы таким образом, что расширяют поле внимания и познания человека на мир и  позволяют ему воспринимать больше информации о  своем окружении, тем самым создавая эффект «расширения». Кроме того, в  отличие от негативных, позитивные эмоции позволяют индивидуумам «развивать» долговечные и  «эффективные личностные ресурсы», такие как «компетентность (например, мастерство взаимодействия с окружающей средой), смысл (например, смысл жизни), оптимизм (например, способы мышления), жизнестойкость, самопринятие, позитивные отношения, а  также физическое здоровье», создавая тем самым эффект «развития», «благодаря которому люди могут более успешно преодолевать жизненный путь»14. С  точки зрения Фредриксон, «процветают» именно те, кто прибегает к  эффекту 270

«расширения и развития» от положительных эмоций, то есть являются «полностью психически здоровыми» и «живут в оптимальном диапазоне человеческого функционирования»15. Таким образом, ключевым моментом теории является то, что счастливые люди «не просто чувствуют себя хорошо и одновременно делают хорошо», а скорее «делают хорошо, потому что чувствуют себя хорошо»16. Далее Фредриксон выдвинула гипотезу о естественном, врожденном противостоянии положительных и отрицательных эмоций, утверждая, что, в то время как отрицательные эмоции развились для выживания, положительные прошли естественный отбор благодаря их влиянию на личностный рост17. Таким образом, утверждалось, что положительные и отрицательные эмоции обладают врожденной и  функциональной несовместимостью и  асимметрией, которая проявляется на эволюционном, физиологическом, психологическом и социальном уровнях. Что касается несовместимости, «гипотеза отмены» Фредриксон утверждает, что «положительные эмоции так или иначе несовместимы с отрицательными»18. Оказывается, положительные эмоции служат «буферами» и  «эффективными противоядиями от затяжных последствий отрицательных эмоций»19. Она отметила, что «точ271

ные механизмы» этого разрушающего эффекта «неизвестны», но, по ее мнению, не вызывает сомнений тот факт, что положительные эмоции помогают людям уменьшить и сгладить вредное физиологическое, психологическое и  социальное влияние отрицательных эмоций, например, повышенный риск сердечно-сосудистых проблем, депрессии, или слабое проявление стратегий преодоления трудностей и социально-эмоциональных навыков20. Жизнестойких людей привели в качестве примера «успешных пользователей, применяющих эффект отмены с помощью положительных эмоций», а  также как пример воздействия положительных эмоций на адаптивное поведение: положительные эмоции «создают психологическую устойчивость, а  не просто отражают ее»21. Что касается асимметрии, Фредриксон утверждала, что «позитивность преобладает над негативностью по частоте, а  негативность  — над позитивностью по интенсивности»22, а  значит, чтобы положительные эмоции проявили свои эффекты расширения, развития и  отмены, соотношение положительных и  отрицательных эмоций должно быть не менее 2,9:123. Например, по мнению Фредриксон, «успешные браки характеризуются соотношением позитивности примерно 5:1, в  то время как браки, идущие 272

к распаду, имеют соотношение примерно 1:1»24. Причина заключается в том, что более высокое соотношение позитивных и  негативных эмоций вызывает «восходящие спирали», которые противостоят «нисходящим спиралям» негатива и  увеличивают функциональные ресурсы индивидов, «включая их когнитивные ресурсы (например, осознанность), психологические ресурсы (например, мастерство взаимодействия с  окружающей средой), социальные ресурсы (например, хорошие отношения с другими людьми) и  физические ресурсы (например, уменьшение симптомов болезни)»25. Исследовательница осторожно указывает, что слишком большое количество положительных эмоций, например, соотношение примерно 11:1, согласно Фредриксону и  Лосаде26, может быть в некой степени вредным, но позитивные психологи обычно утверждают, что никаких признаков дисфункции не обнаруживается даже при очень высоких уровнях счастья и позитивности27. Повсеместный энтузиазм, вызванный «коэффициентом позитивности» Фредриксона и Лосады, который, по словам Фредриксон, повлек за собой «значительное открытие» в  психологической науке28, существенно ослаб после публикации в  2013 году разрушительной кри273

тики Брауна, Сокала и  Фридмана. В  своей работе Браун и его коллеги подробно рассмотрели теоретические и  методологические основы этого соотношения, особенно использование дифференциальных уравнений для его обоснования. В то время как Фредриксон заявляла, что эти уравнения представляют собой надежное математическое доказательство «переломной точки, за которой полное воздействие положительных эмоций разблокируется»29, Браун и  коллеги убедительно доказывали обратное, утверждая, что «существование критического минимального коэффициента позитивности 2,9013 совершенно необоснованно» согласно этому методу30. Браун и  коллеги заявили, что они «удивлены», что никто не подверг сомнению обоснование понятия положительных коэффициентов. Фредриксон и  Лосада (2005) фактически утверждали, что они открыли универсальную истину о человеческих эмоциях, результативную для отдельных людей, пар и групп произвольного размера и способную быть выраженной численно до пяти значащих цифр. Они сделали это утверждение, проанализировав устные высказывания, сделанные в  ходе серии часовых встреч в лабораторных условиях бизнес-командами ровно из восьми человек, 274

и  торжественно упоминая уравнения Лоренца. […] Исходя исключительно из этого, мы удивлены, что ни один исследователь не подверг сомнению это открытие или обоснования, на которых оно было сделано31.

Сама Фредриксон откликнулась на статью и согласилась с этой критикой, заявив, что «увидела достаточно оснований, чтобы поставить под сомнение конкретную математическую структуру, принятую нами для представления и  проверки концепции критической переломной точки соотношения позитивности, которая разделяет психическое здоровье на человеческое процветание и человеческое увядание»32. Говоря об этом, она тем не менее утверждает, что нет причин «рубить с плеча», и добавляет, что теоретические основы соотношения позитивности «не только остаются неоспоримыми, но теперь основываются на еще более прочной эмпирической базе»33. По словам Фредриксон, хотя математический фундамент соотношения позитивности «больше не кажется надежной основой», все же можно с уверенностью утверждать, что «чем выше, тем лучше», когда речь заходит о сравнении положительных эмоций с отрицательными. Она утверждает, что это относится к пониманию и развитию оптимального функ275

ционирования человека: «Остается неоспоримым тезис, что процветающее психическое здоровье связано с более высоким коэффициентом позитивности, чем не процветающее»34.

Ложное разделение Вычисления в  основе коэффициентов позитивности были совершенно неверными, как и теоретическое и функциональное разделение, которое позитивная психология проводит между положительными и  отрицательными эмоциями. Оно далеко не всегда остается неоспоримым, как полагает Фредриксон, и  скрывает в  себе различные подводные камни, упущения и ошибки, на которые стоит обратить внимание. С  одной стороны, общая схема эмоций, предложенная позитивной психологией, довольно редукционистская. Эмоции  — это комплексный жизненный опыт, который включает в себя широкий спектр различных и  совершенно не связанных явлений, таких как чувства (телесные и  сенсорные изменения и  восприятия), оценки (осознание и  субъективные оценки), достижения (коммуникативные и  экспрессивные модели), исторические и культурные смыслы (общие коннотации, ценности и нарративы) 276

и  социальные структуры (встроенные сценарии, нормы, правила и социальные модели поведения)35. Позитивная психология, напротив, придерживается натуралистического подхода, рассматривая «эмоции как нечто унаследованное»36, т.  е. как фиксированный набор универсальных состояний, асоциальная и  внеисторическая концептуализация которых пренебрегает их сложностью и многогранностью, как это показано в  нескольких исторических, психологических и  социологических подходах к  этой концепции37. Кроме того, позитивные психологи не осознают, что эмоции свойственны не только отдельным личностям, но и группам, общинам и обществам. Эмоции обладают межличностной функциональностью, как например, коммуникация, убеждение и идентификация, но и любая эмоция несет в  себе культурные и  социальные смыслы38, а также классовые, гендерные и расовые предпосылки39. Подход позитивных психологов также упускает из виду то, насколько тесно эмоциональная жизнь индивидов связана с меняющимися моделями выбора и потребления40, а также с социальными структурами, т. е. социальными ситуациями и  соотношениями сил41. Кроме того, позитивные психологи игнорируют тот факт, что эмоции являются способом 277

определения и  ведения переговоров о  социальных отношениях и личных взглядах на самих себя в  рамках определенных нравственных порядков42. Несмотря на многочисленные исследования, подчеркивающие моральную сторону счастья43, позитивные психологи предпочитают эволюционистские и  позитивистские взгляды, которые минимизируют, нейтрализуют и  даже отвергают глубокое нравственное содержание таких понятий, как личный успех, благополучие и самореализация. С другой стороны, резкое разделение между положительными и  отрицательными эмоциями, проводимое позитивной психологией, игнорирует тот факт, что, когда речь заходит об эмоциях, положительные они или отрицательные, их нельзя разделить ни по социологическим, ни по психологическим признакам44. Противоречивые чувства сопровождают любое событие в  жизни человека. Известие о  смерти родственника после долгой и  мучительной болезни может вызвать у  человека одновременно грусть и облегчение, так же как кража в магазине может вызвать чувство вины и возбуждения, или просмотр фильма ужасов — одновременно страх и удовольствие. Поэтому было бы неверным понимать эмоции как отдельные сущности с четкими контурами или как набор более про278

стых или базовых чувств. Как отмечает Джером Каган, хотя «агенты, наблюдатели и ученые зачастую вынуждены выбирать один термин из набора взаимоисключающих категорий, например, страх, грусть, счастье, вина, удивление или гнев, [то, что] люди обычно испытывают, [это] комбинация состояний, обозначенных этими абстрактными понятиями»45, то есть эмоциональную смесь, для которой у нас нет названия, но которая должна рассматриваться как целостное и не поддающееся упрощению эмоциональное состояние, а не как дополнение якобы более базовых и простых эмоций. В этой связи нужно заметить, что не существует как ни конкретного состояния или опыта, который можно однозначно назвать «счастьем», так и  ни состояния или опыта, который не является одновременно хорошим и плохим, положительным и отрицательным, приятным и  неприятным, функциональным и дисфункциональным. Аналогичным образом утверждение, что положительные эмоции приводят к  положительным результатам, а  отрицательные  — к  отрицательным, является чрезмерно упрощенным. Например, надежда всегда сочетает в  себе воодушевляющее желание или веру в то, что желаемый результат произойдет, с чувством тревоги или страхом, что этого не случится46. Радость 279

побуждает людей браться за сложные дела и одновременно быть менее настойчивыми перед лицом трудных задач, делать менее правильный выбор, идти на больший риск, а также способствует конформизму и  уступкам47. Незлопамятность может уменьшить враждебность по отношению к другим, а при определенных обстоятельствах может и увеличить ее. Например, она может быть полезной для пар, которые редко вступают в  споры, но вредной для тех, кто часто ссорится48. Такие эмоции, как гнев, могут привести к  деструктивному поведению и  унижению, а  также подвергнуть сомнениям авторитет, одновременно укрепляя межличностные и общественные связи перед лицом несправедливости или общей угрозы49. Ностальгия может побуждать людей к грусти и тоске по прошлому, а также заменять эту тоску чувством определенной принадлежности, подталкивая людей к критическому ретроспективному и  перспективному мышлению и  созданию или укреплению общей идентичности50. Зависть может вызвать чувства обиды и  враждебности, но она также связана с увеличением усилий, переключением внимания на средства достижения желаемой цели и восхищением51. Что касается позитивности, то и она не всегда полезна и целесообразна. Например, оптимистичный настрой в ожи280

дании будущих результатов может увеличить риск депрессии при столкновении с  негативными жизненными событиями52, а позитивное настроение может усилить эмоциональную отстраненность и  препятствовать проявлению заботы, сочувствия и  солидарности с  другими людьми при определенных обстоятельствах. Так, например, Тан и Форгас доказали, что «как в  общественной обстановке, так и  в лаборатории счастливое настроение чаще способствует проявлению эгоизма при распределении ресурсов в игре “Диктатор” по сравнению с грустным настроением»53. В  этой связи также утверждается, что, хотя позитивная эмоциональность может увеличить субъективную эмпатию, она чаще снижает ее объективные показатели, а также увеличивает количество стереотипов и ошибочных суждений при объяснении собственного поведения и  поведения других людей54, например, индивиды в  хорошем настроении склонны игнорировать ситуативные факторы и  чаще поддаются логически обусловленным предубеждениям, чем люди в  плохом настроении55. Кроме того, укоренившееся в науке о счастье предположение о  том, что, в  отличие от отрицательных эмоций, положительные лучше всего формируют характер и объединяют общество56, 281

не выдерживает социологического и исторического анализа. Например, анализ ненависти и добродетели в  позднесредневековом обществе, проведенный Смейлом57, анализ стыда и социального порядка в  XVIII  веке, проведенный Барбале58, или работа Кэхилла о  смущении и доверии59. Такие эмоции, как зависть, унижение, страх и  гнев, также благоприятны или неблагоприятны для формирования личности и  социальной сплоченности, как и  любовь или сострадание. В  то время как разочарование, обида и  ненависть обычно изображаются недостатками в  формировании психики или пагубными и  даже вредными для социальных отношений, эти эмоции выступают в  качестве основных движущих факторов в формировании важнейших повседневных социальных динамик, например сплоченности группы или коллективных движений. Так, отметила Хохшильд, в  конце 1960-х годов женское движение стало сильнее и  эффективнее в  стремлении женщин к  освобождению60 благодаря провозглашению общей обиды на мужей, отцов, работодателей и других мужчин. Ненависть подталкивает человека к социальным и индивидуальным действиям перед лицом угнетения, когда ресурсы несправедливо распределены или находятся под угрозой, или когда человек испытывает недо282

статок признания, то  есть форму социального неуважения или подавления его социального бытия61. В  этом отношении такие эмоции, как ненависть, столь же необходимы для политического действия и реакции, как и для ощущения собственной ценности и идентичности. Позитивные психологи, утверждая, что нужно превратить эти эмоции в  положительные, чтобы сделать их адаптивными и ценными, не просто исключают эти эмоции из личной и  социальной функциональности, но и лишают их основной политической природы. Следовательно, позитивные психологи должны признать тот факт, что, когда речь идет об эмоциях, не существует второстепенных персонажей или априорных функциональных или дисфункциональных результатов. Напротив, любая эмоция предоставляет важную информацию о том, как люди строят личные нарративы, относятся к окружающим, ориентируются в социальной среде и  справляются с  трудностями, давлением и возможностями повседневной жизни. Эмоции также дают важнейшее представление о  социальных и  политических стимулах, которые движут и побуждают отдельных людей и  группы к  действиям, мобилизации, сплоченности и изменениям. Таким образом, основная задача состоит в том, чтобы полностью распоз283

нать функциональность каждой эмоции и роль, которую любая эмоциональная реакция играет в  формировании, поддержании или оспаривании определенных индивидуальных, социальных и  культурных динамик в  определенных контекстах  — например, личная и  социальная идентичность, совместные действия, коллективный юмор, взаимное признание, политическое сопротивление, потребление или национальная память — вместо того, чтобы игнорировать некоторые из них, утверждая, что они обладают естественными или присущими им негативными и, следовательно, дисфункциональными или неадекватными свойствами. Перед лицом этой обоснованной критики некоторые позитивные психологи совсем недавно начали защищать то, что они называют «второй волной позитивной психологии», то есть более деликатный подход к человеческому счастью, который включает в себя более диалектический и комплексный методы относительно характерного для него разделения на позитив и  негатив62. Тем не менее независимо от того, поможет ли эта попытка реформы привести область к более рефлексивной позиции, тот факт, что подобные утверждения начали появляться даже в  ее собственных рядах, свидетельствует о  степени, в  которой позитивное/негативное 284

разделение прочно укоренилось в  позитивной психологии, а также во многих других популярных и профессиональных дискурсах о человеческом счастье, которые опираются на него. Несмотря на убедительную и  многочисленную критику, позитивный эмоциональный дискурс, который фетишизирует счастье, сводит понятие функциональности исключительно к сфере психологии и отождествляет здоровье, успех и  самосовершенствование с  высоким уровнем позитивности, получил повсеместное признание в науке о счастье. Парадоксальным образом, вместо преодоления предполагаемого негативного уклона традиционной психотерапии, сильное, поляризующее разделение эмоций на положительные и функциональные в противовес отрицательным и  дисфункциональным породило новые способы патологизации, то есть новую эмоциональную стратификацию, согласно которой люди, испытывающие негатив, не могут вести полностью здоровую, функциональную жизнь. Избавление от нежелательных воспоминаний, отрицательных чувств и  осуждающих самооценок и  вместо этого принятие оптимистического отношения к  жизни было установлено в качестве эмоционального требования для сохранения субъективного чувства благополучия и самоуважения. 285

Сохраняйте жизнестойкость и не волнуйтесь Прежде чем прийти к  позитивной психологии, Селигман посвятил большую часть своей научной карьеры изучению концепции «выученной беспомощности». Его статья «Выученная беспомощность», опубликованная в  журнале Annual Review of Medicine в  1972  году, и  книга «Беспомощность: о  депрессии, развитии и смерти», опубликованная в 1975 году, привлекли к себе много внимания и вызвали огромный резонанс. Концепция «выученной беспомощности» показала, как в  объективных условиях вынужденного бессилия люди склонны принимать свою ситуацию и нормализовать ее, понимая, что мало что могут сделать для ее изменения. С нашей точки зрения, эта концепция сама по себе интересна и даже могла бы помочь понять механизмы социального воспроизводства и  трансформации, в  которых чувства бессилия и  уязвимости играют решающую роль в  применении и  распределении власти, в  проявлении стратегий принуждения в  определенных организациях или в  разрядке общественного возмущения путем подмены конформизмом и  апатией. Однако Селигман и многие другие 286

психологи, развивающие эту концепцию, выбрали для своих исследований другое направление. Вместо этого Селигмана интересовал весьма специфический вопрос, который мы можем обозначить как дарвиновский: в  экспериментальном условии беспомощности некоторые испытуемые отказывались оставаться пассивными и продолжали искать способы, как избежать ситуации бессилия. Селигман (несколько тавтологично) объяснил этот факт психологическими индивидуальными чертами, такими как оптимизм: люди, которые не смиряются с  неблагоприятными обстоятельствами, были названы оптимистами, при этом оптимизм был определен как врожденная психологическая способность не поддаваться несчастьям. По мнению Селигмана, некоторые индивиды просто умеют так переосмысливать невзгоды, чтобы не только преодолевать их, но и  учиться и  расти на них. Сегодня это принято называть жизнестойкостью. В  престижном журнале Harvard Business Review Селигман опубликовал статью «Повышение жизнестойкости», в которой он предлагает яркий пример того, что если она обусловливает успех, то ее отсутствие, безработица и  нисходящая мобильность, наоборот, логически являются результатом слабой психики. 287

18 месяцев назад Дугласа и Уолтера, выпускников программы MBA Пенсильванского университета, уволили из компаний на Уолл-стрит. Оба впали в уныние: стали грустными, вялыми, нерешительными и  сильно беспокоились о  будущем. Дуглас преодолел это состояние. Через две недели он сказал себе: «Это не я, а  экономика переживает не лучшие времена. Я хорош в своем деле, и рынок для моих навыков найдется». Он обновил резюме и разослал его в  дюжину нью-йоркских фирм, но всюду ему отказали. Затем он обратился в  шесть компаний в родном городе в Огайо и в конце концов получил должность. Уолтер, напротив, погрузился в  состояние безысходности: «Меня уволили, потому что я  не справляюсь с работой под давлением, — думал он. — Я не создан для финансовой сферы. Экономике потребуются годы, чтобы восстановиться». Даже когда ситуация на рынке улучшается, он не ищет другую работу и  в итоге переезжает обратно к родителям. Дуглас и  Уолтер (на  самом деле это обобщенные портреты интервьюируемых) стоят на противоположных концах возможных реакций на неудачу. Дугласы во всем мире восстанавливаются после короткого периода неудач, они растут благодаря полученному опыту. Уолтеры проходят путь от грусти, депрессии 288

до парализующего страха перед будущим. Однако неудача  — это почти неизбежная часть карьеры, наряду с  романтическими неудачами это одна из самых распространенных жизненных травм. Такие люди, как Уолтер, почти наверняка столкнутся с  трудностями на рынке труда, и компании с большим количеством подобных сотрудников обречены на тяжелые времена. Именно такие, как Дуглас, поднимаются на вершину, и  именно их организации должны нанимать и  удерживать, чтобы добиться успеха. Но как определить, кто Уолтер, а кто Дуглас? И могут ли Уолтеры стать Дугласами63?

Ответ на первый вопрос заключается в том, что Дугласы более жизнестойки, чем Уолтеры, то есть Дугласы «поднимаются на вершину», потому что обладают способностью превращать невзгоды в  возможности, страдания в  личные победы, негатив  — в  экзистенциальный позитив. По словам Селигмана, мир улыбается тем, кто очень старается и, вопреки всему, улыбается в ответ, и конкурентный, нестабильный и ненадежный мир труда не исключение. Что касается негатива, то еще не все потеряно. Напротив, существует способ использовать его в  своих интересах. Хотя позитивные психологи считают негативизм вредным практически в  любом 289

начинании, за которое бы ни взялся человек, у  этих ученых есть и  средство от болезни, которую они помогли создать. В  той мере, в  какой негативные мысли и  эмоции трансформируются в  нечто позитивное, то есть в  той мере, в  какой они могут быть «позитивизированы» и превращены в  средство для личностного роста и процветания, негатив может преподать нам положительный, запоминающийся урок. Позитивная психология утверждает, что жизнестойкие люди процветают, потому что они психологически защищены от чувства потенциального поражения, «быстро приходят в  норму и  даже за ее пределы», чтобы поддерживать усилия и  достигать успеха даже перед лицом несчастья или стресса, и хорошо используют положительные эмоции, преобразовав негатив в  позитивные ресурсы преодоления64: «Способность двигаться дальше, несмотря на негативные стрессоры, не свидетельствует об удаче этих успешных людей, а  демонстрирует концепцию, известную как жизнестойкость»65. Согласно Селигману, жизнестойкость была одним из решающих аспектов, отличающих Дугласа от Уолтера: «Дугласы мира восстанавливаются после короткого периода неудач, в  течение года растут благодаря полученному 290

опыту. Уолтеры проходят путь от грусти, депрессии до парализующего страха перед будущим». Таким образом, изучение личностных и  психологических аспектов, которые заставляют людей сопротивляться и расти благодаря неудачам, откроет позитивным психологам способы превращения Уолтеров в  Дугласов. По словам Селигмана, годы научного исследования этой концепции наконец-то помогли позитивным психологам найти психологические ключи для научно обоснованного и  точного выполнения этой задачи. «Мы узнали не только как отличить тех, кто будет расти после неудачи, от тех, кто потерпит крах, но и  как развивать навыки последних»,  — продолжает Селигман. Однако не позитивная психология изобрела жизнестойкость. Совсем наоборот: это понятие присутствовало как в академической, так и в неакадемической среде за несколько десятилетий до основания этой области. Например, в академической сфере такие ученые, как Майкл Раттер и Энн Масте, в конце 1980-х и 1990-х годах уже говорили о  психологических механизмах, которые защищают людей от неудач и  предсказывают успешную адаптацию, несмотря на сложные или представляющие угрозу события66. В  неакадемических областях концепция 291

жизнестойкости была популяризирована такими авторами бестселлеров, как Дейв Пельцер в 1995 году в США в книге «Ребенок, который был вещью. Изувеченное детство», или Борис Цирюльник в  1999  году во Франции в  книге «Благотворное несчастье», и  все они были повсеместно вдохновлены мемуарами, например работой «Человек в  поисках смысла» Виктора Франкла в 1946 году. Эти истории объединяло то, что они рассказывали о  чьем-то травматическом опыте и о способе его пережить. Также их объединяет представленный в них нарратив о  самосовершенствовании: люди в  этих историях не только пережили трагедию, но, что самое важное, сильно и  позитивно преобразились после нее. Для позитивных психологов эти тексты доказывали не только то, что некоторые индивидуумы способны преодолевать трудности, но и то, что за травмой следует своего рода «противостоящий рост». Позитивные психологи придумали для этого термин: «посттравматический рост» (ПТР)  — концепция, которая привлекла внимание в  начале 2000-х годов и  закрепилась в  2006  году публикацией «Справочника по посттравматическому росту: Исследования и практика»67  — руководства, посвященного описанию основ и предпосылок этой концепции. 292

По сравнению с жизнестойкостью ПТР был представлен как более конкретная концепция, в частности применимая к травматическим событиям и  людям, которые не только хорошо адаптировались после них, но и испытали чувство глубокой признательности судьбе, более богатую реальную и духовную жизнь, позитивное ощущение перерождения или обостренное чувство личной аутентичности и  совершенствования68. В отличие от посттравматического стрессового расстройства (ПТСР), якобы более характерного для негативной терапии и  слишком тесно связанного с  социальными кошмарами войны во Вьетнаме, посттравматический рост (ПТР) сосредоточивается на более позитивных усилиях по изучению и развитию нарративов и опыта личного процветания после пережитых травматических событий69, например, рака, сердечного приступа, несчастных случаев, сексуального насилия, катастроф, неизлечимых болезней и  войны. Из романов, биографий и  собственных исследований позитивные психологи собирали свидетельства людей, которые утверждали, что испытали на себе рост после травмы. Результаты, хотя и неубедительные, заявляли, что к ПТР более склонны «люди более оптимистичные, внутренне религиозные и  испытывающие больше положительных чувств»70. 293

Более тщательные исследования концепции ставят под сомнение научную обоснованность ПТР, указывая на то, что это понятие — иллюзия, а не реальное явление71. Проще говоря, кажется, что ПТР — это просто научный способ выражения распространенной поговорки «что не убивает тебя, делает тебя сильнее». Еще более прозаично то, что ПТР также, если не в основном, помогал экономить деньги. Люди с  диагнозом ПТСР получали от учреждений и правительства выплаты по инвалидности в размере 3 000 долларов в месяц до конца жизни, и это не считая судебных исков. В  главе «Превращение травмы в рост» Селигман высказал мнение, что «подобные суммы могут привести к  чрезмерному и  затяжному проявлению симптомов»72. Хотя он признался, что верит, что люди не симулируют, он тем не менее заявляет, что эти диагнозы могут лишить людей гордости и необходимой мотивации для выздоровления. Поэтому ПТР направлен не только на предотвращение травм, но и, главным образом, на мотивирование личного роста после трагедии, и, кстати, в том числе на экономию денег налогоплательщиков. Тем не менее жизнестойкость и  ПТР не ограничиваются терапией. Напротив, эти понятия были повсеместно внедрены в  мир тру294

да и даже в  армию. Статьей «Развитие жизнестойкости» Селигман, казалось, убил двух зайцев одним выстрелом. С  одной стороны, он хотел поспособствовать прогрессу позитивной психологии в  области жизнестойкости, представив его постоянным читателям журнала, включая бизнесменов, менеджеров, коучей, специалистов по личностному развитию и многочисленным организациям, заинтересованным в таких понятиях, как выносливость, выдержка и  эмоциональная непоколебимость, каждое из которых применялось в  концепции счастья, жизнестойкости и  других техник позитивной психологии в  сфере труда с  начала 2000-х годов, как это отмечалось в предыдущей главе. С другой стороны, он хотел посодействовать прогрессу позитивной психологии в сфере жизнестойкости в  армии, над чем он и  другие позитивные психологи начали работать совсем недавно. В  этом отношении статья Селигмана явно связывала (и  даже приравнивала) трудовую и военную сферы, подчеркивая, как многому они могут научиться друг у друга: «Мы считаем, что бизнесмены могут извлечь уроки из [жизнестойкости], особенно во времена неудач и стагнации. Работая как с отдельными солдатами (сотрудниками), так и с сержантами (менеджерами), мы помогаем создать армию Дугла295

сов, которые могут превратить самый сложный опыт в  катализатор для повышения эффективности труда»73. Учебные модули по жизнестойкости и  ПТР фактически стали звездными приложениями инициативы «Комплексная подготовка солдата» (КПС) стоимостью 145 миллионов долларов, проводимой в  армии США в  тесном сотрудничестве с  позитивными психологами, среди которых Мартин Селигман и  Барбара Фредриксон. По словам отца позитивной психологии, за несколько лет было успешно доказано, что инициатива в целом и тренинг жизнестойкости в  частности повышают способность солдат адаптироваться в  стрессовых ситуациях в  бою, быстрее восстанавливаться после травмирующих событий и  позитивно относиться к  выполнению задач74. Вовлеченность Селигмана в КПС и его энтузиазм (он был настолько увлечен этой инициативой, что заявил, что участвует в ней полностью безвозмездно) проявились не только в  его призывах к  школам и организациям обратить внимание на успехи, достигнутые тренингом жизнестойкости у солдат (что школы и  организации и  сделали, как показано во второй и третьей главе). Эти же качества проявились и  в его книге 2011 года, где он посвятил значительную часть перечислению 296

многочисленных преимуществ проекта, а также восхвалению незаменимой работы армии США с большой долей патриотизма и духовности75. Однако, несмотря на то что Селигман и многие другие позитивные психологи отстаивают большие научные и практические успехи, достигнутые проектом, инициатива КПС подверглась значительной критике76. Одно из первых и самых резких критических замечаний прозвучало от Коалиции за этическую психологию, которая подняла ряд нравственных проблем, касающихся принудительного привлечения солдат к участию в программе; возможности того, что программа отвлекает их внимание от других серьезных, неблагоприятных последствий, вызванных боевыми действиями; моральных сомнений в отношении усилий по формированию несломимых солдат; и опасений по поводу того, что тренинг духовности неуместно пропагандирует христианство77. Комиссия также выразила озабоченность научной обоснованностью и эффективностью КПС, подчеркнув, что «оценочное исследование КПС представляется проблемным, а  недавние заявления, что программа «показала результаты», являются грубым искажением данных»78. Аналогичные этические, методологические и  технические вопросы поднимались многими другими учеными79, 297

включая проблемы проектирования, отсутствие пилотного тестирования и контрольных групп, использование не подтвержденного эмпирическими данными тренинга жизнестойкости для солдат и  значительные изменения и  доработки модулей из-за их недостаточной эффективности. В целом из основных компонентов КПС мастер-классы по жизнестойкости оказали лишь весьма незначительное влияние (по словам самих солдат) на жизнестойкость, а в некоторых случаях не обеспечили никакого обучения вообще, в то время как модули комплексной жизнестойкости показали еще худшие результаты. […] Сочетание искаженных данных, незначительного эффекта и  воздействия многочисленных влияющих на результаты факторов, перечисленных выше, мешают утверждать, что солдаты становятся гораздо более жизнестойкими, даже если судить по их собственным отчетам80.

Более того, помимо научных, технических проблем, ставящих под сомнение их обоснованность и  эффективность, социальные и  моральные последствия, вытекающие из дискурса и применения жизнестойкости в армии и организациях, поднимают важные вопросы. Заслу298

живают ли большего уважения жизнестойкие солдаты, быстро и  легко восстанавливающиеся после зверств, которые они были вынуждены совершать, чем те, кто страдает от ужасных последствий? Вызывают ли большее восхищение жизнестойкие сотрудники, невосприимчивые к  жестокости, эксплуатации и  стратегиям принуждения со стороны организации, чем жертвы этих самых организаций? Это вызывает много сомнений как с теоретической, так и с моральной точки зрения. Кроме того, жизнестойкость поднимает важные вопросы о понимании и отношении к  страданиям со стороны общества. Как быть с  теми, кто страдает из-за неумения быть жизнестойким или сохранять позитивный настрой перед лицом неблагоприятных обстоятельств? А  как насчет тех, кто борется с мыслью, что не может чувствовать себя счастливым или достаточно удовлетворенным условиями жизни? Не способствует ли этот позитивный дискурс жизнестойкости конформизму и оправданию неявных иерархий и идеологий? Не  лишает ли настойчивое требование сохранять позитивный настрой при любых обстоятельствах легитимности негативные чувства и не превращает ли страдания в нечто бесполезное и даже предосудительное? Мы считаем, что лишает и превращает. 299

Бесполезные страдания Кунигунда, аристократическая героиня романа Вольтера «Кандид», Поллианна Уиттиер, юная сирота из классического одноименного произведения детской литературы Элинор Портер, и  Гвидо Орефиче, главный герой фильма Роберто Бениньи «Жизнь прекрасна», — у них есть нечто общее. Несмотря на жестокие несчастья и  трагедии, через которые им приходится пройти, они убеждены, что все, что ни делается в этой долине слез, к лучшему. Жизнь наносит им тяжелые удары, но она все-таки прекрасна. Мир может лишить их чести, семьи или свободы, но это никогда не помешает им «играть в радость» — поиск положительных сторон в любой ситуации, какой бы беспросветной она ни была. Мрачная сторона историй этих вдохновляющих, любящих героев заключается в  том, что счастье представляется как такой же личный выбор, как и страдание, поэтому те, кто не «играет в радость», подозреваются в желании несчастья и, следовательно, в ответственности за него. Представленное в  менее художественной форме, это послание лежит в  основе научного дискурса о  счастье в  целом и  в частности таких концепций, как жизнестойкость. Представленные выше литературные произведения, 300

многочисленные биографии счастья, доступные на рынке книг по самопомощи, и научная концепция жизнестойкости  — все они несут в  себе два основных моральных посыла: страдания бесполезны, если из них не извлекается положительный урок, и  затянувшиеся страдания  — это выбор, поскольку у  человека всегда есть возможность найти выход из неудач, как бы неизбежны ни были некоторые из них. Ученые в  области счастья передают и  часто повторяют мысль, что позитивный взгляд на вещи доступен каждому, независимо от конкретных обстоятельств. Если люди, испытывающие стресс, депрессию, маргиналы, эксплуатируемые, бедные, банкроты, наркоманы, скорбящие, больные, одинокие, безработные, ностальгирующие, неудачники и  т. д. не ведут более счастливую и  полноценную жизнь, то  только потому, что они недостаточно старались, не наладили настроение и  не переключились на позитив, не сделали лимонад из лимонов, которые подкидывает им жизнь. Рассмотрим следующий пример. В  ответ на вопрос, может ли фокус на положительных эмоциях быть роскошью, которую способны позволить себе лишь очень немногие, учитывая ужасные и  сложные условия их жизни, Барбара Фредриксон ответила: 301

Я считаю, что положительные эмоции доступны каждому. С  помощью исследований по всему миру изучалось благополучие и  удовлетворенность жизнью людей в  трущобах и  секс-работниц. Полученные данные говорят, что положительные эмоции менее привязаны к материальным ресурсам, чем мы это себе представляем; на самом деле все дело в  отношении и  подходе к  обстоятельствам. Внешнему наблюдателю тяжелая жизнь зачастую представляется хуже, чем она есть в действительности. Если нам попадается человек, который живет на улице, то кажется, что каждая минута его существования ужасна. Нам кажется, что наличие определенных болезней или физических ограничений должно быть ужасным в любом случае. Но если вы изучите людей, страдающих этими заболеваниями или живущих на улице, то обнаружите, что они по-прежнему чувствуют себя хорошо, когда рядом друзья или семьи, и испытывают радость, когда встречают что-то новое, и  так далее 81.

Конечно, переосмысление негативного в позитивное или демонстрация позитивной самооценки, которая помогает противостоять неизбежным жизненным неудачам, может быть столь же полезным и рекомендуемым в некоторых ситуациях, поскольку это является рассу302

дительным поведением (см. обсуждение позитивных психологических советов и  торжества здравого смысла в четвертой главе). Но проблема не в этом. Проблема возникает тогда, когда позитивность превращается в  деспотическую установку, возлагающую на человека ответственность за большинство его несчастий и фактическое бессилие, независимо от того, насколько это может быть близоруко, необоснованно или несправедливо. И становится еще более проблематичным, когда наука о счастье утверждает, что эта деспотичная позитивная установка основана на эмпирических, объективных данных. В мире, где каждый несет ответственность за собственные страдания, нет места для жалости или сострадания82. В  мире, где каждому приписываются от природы механизмы, необходимые для превращения трудностей в преимущества, также мало места для жалоб. Подвергать сомнению существующее положение, рассматривать привычное под другим углом и исследовать процессы, значения и практики, которые формируют нашу идентичность и  повседневное поведение,  — это основные задачи социального критического мышления83. Представлять альтернативные и  более свободные способы жизни, организовывать стремления, подстраивать ожидания, обеспечивать 303

справедливость и удовлетворение — тоже часть этого процесса, поскольку в той или иной степени утопическое мышление не только неизбежно, но и  необходимо для критического и  конструктивного социального анализа. Неудивительно, однако, что идеология счастья лишает нас всего этого. Эта идеология преподносит себя как знамя реальности, однако она ни в  коей мере не менее утопична, чем любая другая попытка усовершенствовать человеческую природу и общество, сколько бы сторонники счастья, ученые и специалисты ни заверяли в обратном. Те, кто находится у власти всегда будут утверждать, что правда на их стороне84, не потому, что их утверждения точны, а  главным образом потому, что у  них есть власть, чтобы эти утверждения казались правдивыми. Позитивные психологи, такие как Фредриксон, могут позволить себе открыто заявлять, что положительные эмоции и хорошая жизнь доступны всем, независимо от обстоятельств, включая бездомных и секс-работниц, потому что у этих ученых есть не только власть делать такие необоснованные и  консервативные заявления, но и власть навязывать их. Ни для кого не секрет, что ученые, изучающие счастье, часто враждебно настроены по отношению к  критическому социальному мыш304

лению, называя его негативным, вводящим в  заблуждение и  даже нечестным. Эти ученые считают, что нам следует избавиться от такого рода негативизма, потому что он лишь подпитывает бессмысленные и  бесплодные требования социальных и  политических изменений. Например, Рут Винховен заявил, что негатив только подпитывает бессмысленные, бесплодные и завышенные требования социальных и политических изменений85, потому что якобы уже существует достаточно научных доказательств того, что уровень жизни в целом и во всем мире повышается86. Такие негативные заявления, по его словам, являются лишь частью «давней традиции социальной критики и  апокалиптических пророчеств»87, подпитываемой социальными теоретиками и  журналистами, которые, «следуя работам Маркса, Фрейда, Дюркгейма, Рисмана, Ритцера или Патнэма […] зарабатывают себе на жизнь, занимаясь социальными проблемами, и по этой причине склонны придавать особое значение злу»88. Эти интеллектуалы, по  его мнению, распространяют «негативное видение» современного общества, которое мешает нам осознать реальные улучшения. Селигман уже развивал эту идею в похожих терминах, утверждая, что «эти социальные науки копаются в нижнем белье, узнавая много нового о струк305

турах, которые делают жизнь трудной и  даже невыносимой», но ничего не говорят нам о том, «как минимизировать эти изьяны»89. Подобные заявления не только разочаровывают с  научной точки зрения, поскольку они наивны в  историческом плане и  дезинформирующие в  интеллектуальном; они также политически опасны, поскольку побуждают нас принять панглоссианскую и слишком упрощенную точку зрения, что мы уже живем в  лучшем из всех возможных миров. Как сказал Томас, один из главных героев романа Томаса Манна «Будденброки», суть не в  том, чтобы просто принять, что мы живем в  лучшем из всех возможных миров, — что поддается доказательству, суть скорее в  том, чтобы задаться вопросом: живем ли мы в лучшем из всех миров, которые можно себе представить. Это как раз то, о  чем критическое социальное мышление призывает нас задуматься. Тем не менее тирания позитивного мышления заставляет нас принимать первое, не позволяя даже представить второе. Но подавление негативных эмоций и  мыслей не только способствует оправданию скрытых социальных иерархий и  поддержке определенных идеологий, но и  лишает права на существование и  искажает страдания. Повсеместное стремление превратить непрактичный 306

негатив в продуктивный позитив, чтобы сохранить оптимистичное отношение к себе и миру, превращает такие эмоции, как страдание, гнев и  печаль, не только в  нечто разрушительное и нежелательное, но, что еще хуже, в нечто безрезультатное, бесполезное или «напрасное», как выражался Левинас90. Кунигунды, Поллианны и  Гвидо со всего мира превращают страдание не только в  нечто оскорбительное для тех, кто не страдает, но и  в невыносимое и  унизительное чувство для тех, кто страдает. Удовлетворенные люди, приписывающие себе «заслугу» в том, что они довольны жизнью, считают себя вправе обвинять тех, кто не испытывает того же, в безответственности за то, что они не сделали правильный выбор, не приспособились к неблагоприятным обстоятельствам и не были достаточно гибкими, чтобы видеть в  неудачах возможности для процветания и лучшей жизни. Страдающим, таким образом, приходится иметь дело не только с бременем собственных чувств, но и  с чувством вины, возникающим из-за неспособности справиться с  обстоятельствами. Тирания позитива заставляет нас воспринимать печаль, безнадежность или скорбь как незначительные неудачи или быстротечные периоды жизни, которые пройдут, если приложить к этому достаточно усилий. Это предполагает, что 307

негатив может и  должен исчезнуть, не оставив никаких следов и отпечатков на психике, — тем более сейчас, когда позитивные психологи якобы нашли научный способ заменить отчаяние оптимизмом. Но настойчивое стремление видеть только светлую сторону жизни, несмотря на благие намерения, обычно скрывает глубокое непонимание и безразличие к тем, кто действительно страдает. Уильям Джеймс утверждал, что в жизни всегда будут настоящие неудачи и  настоящие неудачники. Трагедии, вне зависимости от ее размера, невозможно избежать хотя бы потому, что ответ на такие важные моральные вопросы, как, например, «как мне жить?», всегда влечет за собой ситуацию, когда благо вступает в конфликт с  другим благом. Только узколобые не видят множество возможных «я» и  путей, от которых пришлось отказаться, чтобы стать тем, кто мы есть, и жить так, как мы живем91. Нет какого-то одного подлинного или высшего «я», которым можно было бы стать, нет единственной бесспорной высшей цели в жизни, к которой можно было бы стремиться. Это относится и к самой идее счастья. При любом моральном выборе, добровольный он или навязанный, личный или коллективный, всегда в жертву приносится какое-то благо  — какое-то «я», которым 308

можно было стать, какие-то ценности, за которые стоит бороться, или какие-то социальные проекты, которых стоит достичь. В  этом кроется непреодолимая трагедия, которая стоит за выбором и  коренится в  самой природе повседневного личного, социального и политического опыта. Даже самая лучшая из наук о счастье не сможет избавить нас от небольших или значительных страданий и потерь, неразрывно связанных с  приношением небольших или значительных жертв.

Заключение В произведении 1962 года «Инструкция, как правильно заводить часы» аргентинский писатель Хулио Кортасар замечательно выразил степень нашей одержимости временем и то, как эта одержимость превращает время из нашего слуги в хозяина. Часы в произведении Кортасара работают как метафора времени. Вот о чем подумай: когда тебе дарят часы, тебе дарят маленький ад в  цвету, цепь, свитую из роз. Камеру-одиночку, где заперт воздух. Тебе дарят не просто  — часы, и  расти большой, и  пусть все у  тебя будет хорошо, и  надеемся, они тебе долго прослужат, хорошая марка, швейцарские и на рубинах; тебе дарят не просто миниатюрную камнедробилку, которую ты пристроишь на запястье и будешь выгуливать. Тебе дарят — сами того не зная, весь ужас в том, что они сами того не знают, — новую частицу тебя, хрупкую и  ненадежную, частицу, которая принадлежит тебе, но твоим телом не является, а  потому ее приходится закреплять на запястье с  помощью ремешка, сжимающего его, словно отчаянно вцепившаяся 310

ручонка. Тебе дарят необходимость ежедневно заводить эти самые часы, заводить для того, чтобы они оставались часами; дарят навязчивую и  мучительную потребность проверять их точность, приглядываясь к  циферблатам в витринах у ювелиров, прислушиваясь к объявлениям по радио, справляясь о  времени по телефону. Дарят страх  — а  вдруг потеряю, а вдруг украдут, а вдруг слетят на пол и разобьются. Не тебе дарят часы, дарят тебя самого, ты — подарок часам на день рождения*, 1. Произведение Кортасара также является точной метафорой, во что сегодня превратилось счастье: в навязчивую идею и одновременно в ложный и  обманчивый подарок. Счастье  — это не редкое человеческое сокровище, обнаруженное незаинтересованными личностями в белых халатах, которые решили просто раздать его людям, чтобы освободить их, как Прометей, передавший огонь с Олимпа простым смертным. Подобно получателю часов Кортасара, мы дарим себя счастью. Большая часть того, что мы делаем во имя счастья, полезного или нет, разочаровывающего или нет, обманчивого или нет, в первую очередь благоприятно и выгодно тем, кто утверждает, что придерживается его истин. Погоня за счастьем совершенно не обязательно означает работу на благо лучшей версии собственного «я» или общества, но в любом случае подразумевает работу в  целях легитимности, распространения и  преобладания власти счастья в  качестве *

Перевод А. Косс. — Прим. пер.

311

концепции, бизнеса, индустрии и потребительского образа жизни. Счастье помогает управлять нашей жизнью, потому что мы стали слугами навязчивой погони за ним; потому что счастье не подстилается и не подстраивается под нас: к контрастам наших чувств, двусмысленности наших мыслей или сложному устройству нашей жизни. Это скорее мы должны подстилаться и  подстраиваться под него, чтобы соответствовать его потребительской логике, подчиняться его деспотичным и  завуалированным идеологическим требованиям и принимать его обывательские, редукционистские и  психологические допущения. Осознание этого может действительно разочаровать, учитывая те ожидания, которые возлагают на нас сторонники счастья. Но думать иначе, то есть не мыслить критически, значит слепо поддерживать механизм счастья, который запустила для нас горстка могущественных и  влиятельных ученых, экспертов и профессионалов. Мы искренне верим, что наука о  счастье может кому-то помочь, что некоторые ее советы и методы действительно помогают почувствовать себя лучше и что счастье может быть важной и интересной концепцией для изучения с научной точки зрения. Но мы не согласны с заявлением, что счастье — это высшее, самоочевидное благо, которым часто хвастаются позитивные психологи, экономисты счастья и  другие ученые и  эксперты в  этой области. Наоборот, в  нынешней форме и  применении счастье  — влиятельный инструмент для организаций и  учреждений, чтобы формировать более послушных работников, солдат и  граждан. Послушание в наше время выражается в форме работы над собой 312

и максимизации собственных сил. В восемнадцатом и  девятнадцатом веках притязания на индивидуальное счастье было принято считать отклонением. Но  благодаря ироничному повороту истории счастье сегодня плавно вплетается в ткань современной власти. Если бы счастье было само собой разумеющимся, как это неустанно твердят его исследователи, тогда не нужны были бы ни ученые, ни эксперты, чтобы убеждать нас в этом: мы бы это знали сами. И даже если в  конце концов выяснится, что счастье таково, но все, кроме этих экспертов, до сих пор были настолько слепы, что не видели этого, мы все равно считаем, что оно слишком ценно, чтобы оставлять его в  руках сомнительной, редукционистской науки, идеологизированной, вплетенной в  рынок, удобно подстроенной под технократическую политику и чрезмерно угодливой корпоративному миру, армии и  неолиберальному образованию. Действительно, есть все основания не доверять экспертам, утверждающим, что они владеют секретами счастья. Мы видели, откуда берутся эти заявления, как они используются, кто извлекает из них наибольшую выгоду и  чьи интересы кроются за ними. Кроме того, мы уже много раз слышали подобные обещания и  утверждения. Самое главное, нам не стоит доверять сторонникам счастья, потому что, несмотря на их приевшиеся, бесконечные обещания вручить нам ключи от хорошей жизни, эти ключи до сих пор не найдены. Все, что у  нас есть, это «слова, слова, слова», просто слова, как сказал Гамлет Полонию. И до сих пор, хотя степень пользы, которую люди извлекли из появления и развития науки 313

о  счастье, не ясна, нет сомнений в  том, что позитивные психологи, экономисты счастья и целый ряд специалистов по развитию личности получили от этого огромную выгоду. У нас также есть все основания полагать, что подобные психологические секреты никогда не раскроются. Прежде всего, хотя бы потому, что если и существует хоть какой-то секрет счастья, какой-то волшебный ключик, открывающий золотую шкатулку, то этот секрет вполне может быть не психологического происхождения. Нам уже не раз твердили, что психология обладает научными ключами для раскрытия природы всякого важного социального явления. Сами позитивные психологи заявляли, что они не обычные психологи, но в  итоге они оказались настолько «обычными» и  настолько «деловыми», насколько это только возможно. Позитивные психологи убеждены, что мы можем понять счастье, покопавшись в  умах счастливых людей, точно так же, как другие психологи уверяют, что мы можем понять насилие, проникнув в ум обидчика, успех — покопавшись в  умах успешных, убийство  — покопавшись в умах убийц, или любовь, религию и терроризм  — покопавшись в  головах влюбленных, верующих и  террористов. Психологи уже так давно работают на основе этих допущений, что нет причин ожидать, что что-то изменится. Позитивная область психологии не исключение. На самом деле, слишком часто кажется, что как психологи, так и позитивные психологи готовы повторять ошибки, лишь бы не признавать собственные  — свои прошлые эксцессы, культурные корни и  идеологические долги. 314

Обсуждая такие понятия, как счастье, психологи в целом, но в особенности позитивные психологи и  ученые, изучающие счастье, не просто описывают его, а скорее формируют и предписывают. Абсолютно очевидно, насколько удобным кажется то, что психологический портрет счастливого человека, изображаемый сторонниками счастья, и  далее распространяемый и  направляемый через каналы рынка, почти полностью совпадает с  неолиберальным портретом идеального гражданина, создавшего самого себя, самоуправляемого и  самоопределяющегося, воплощенного в  фигуре Гарднера, как в  реальной жизни, так и  в вымышленных образах (о  чем говорилось во  Введении). На самом деле, какова вероятность того, что новая, независимая и беспристрастная наука о счастье придет к выводу, что те самые психологические особенности, которые определяют счастливого человека, полностью совпадают с  психологическими особенностями, которые неолиберальное мировоззрение предполагает как наиболее желательные для развития в  гражданах? Какова вероятность, что те же самые потребности и  требования к  автономии, гибкости, жизнестойкости, настойчивости и  селф-менеджменту, характерные для новых, нестабильных и  конкурентных организационных условий, так идеально отражают психологический профиль счастливого работника, представленный этими учеными? Конечно, социальная наука не поддается идеологическим и  экономическим влияниям. Тем не менее эти влияния не могут быть более очевидными и ясными, чем в науке о счастье, чьи очевидные институциональные союзы, политическое вза315

имодействие и внедрение в рынок зачастую говорят сами за себя. Социальные науки тоже не без греха. Ученые и эксперты в области счастья заявляют, что они непогрешимы, приправляя исследования такими выражениями, как «прорывные выводы», «убедительные доказательства», «эмпирические открытия» или «неоспоримые преимущества». Они часто стараются сделать из себя гуру, оракулов или даже просветленных. Однако главная проблема здесь не в  том, что все, утверждаемое этими учеными, неверно. Их заявления часто соответствуют обычному здравому смыслу, пересказанному на напыщенном научном языке психологии. Главная проблема, скорее, в том, что любое слово этих ученых и экспертов безоговорочно принимается многими людьми, готовыми поверить в их утверждения, несмотря на огромное количество аргументов против их основных допущений и утверждений. И чем больше данных и доказательств появляется в поддержку подобных утверждений, тем все больше анализов делают с  разных сторон, которые ослабляют, оспаривают и  даже опровергают эти доказательства. Если концепция счастья и  ее главные защитники что-то и доказывают, так это их неизменную сопротивляемость фактам и аргументам против них, откуда бы они не исходили  — извне или из их собственных рядов. Однако исследования и финансирование не прекращаются, потому что многие люди все еще склонны верить, что когда-нибудь им удастся раскрыть истинные секреты счастья. Это в  какой-то степени можно понять. Несмотря на всю критику, счастье оказалось очень жиз316

нестойким, потому что, каким бы простым оно ни казалось, оно вселяет в людей определенное чувство надежды, силы и  утешения. Для все большего числа людей обещание, что погоня за счастьем предложит им выход из положения, в какой бы уязвимой и  неблагоприятной ситуации они ни оказались, действительно имеет решающее значение. Но счастье не равно надежде, не говоря уже о  реальной силе  — по  крайней мере, не в  том редукционистском, психологическом и подчеркивающем превосходство видении счастья, которое отстаивают эти ученые и  эксперты. Мы не должны обманываться, что такого рода счастье предложит выход из любой проблемной ситуации. Культ счастья  — это в  лучшем случае отвлекающий маневр, а не лекарство от нарастающих чувств уязвимости, бессилия и  тревоги. Следовательно, мы должны найти выход из самого счастья, то есть, прежде всего, подвергнуть сомнению все эти опасные предположения, которые оно несет в себе и которые, вполне возможно, подпитывают многие из наших проблем. Людям, безусловно, нужна надежда, но она должна быть без отупляющего, деспотического, конформистского и почти религиозного оптимизма, который, как отмечает Терри Иглтон, подается вместе со счастьем2. Нам нужна надежда, основанная на критическом анализе, социальной справедливости и коллективных усилиях, непатерналистская, не решающая за нас, что для нас хорошо, и не стремящаяся избавить нас от худшего, но вместо этого ставящая нас в  более выигрышное положение, чтобы противостоять ему. Не как отдельных индивидуумов, а вместе, как общество. 317

Мы не хотим построить и  провести всю свою жизнь во внутреннем мире. Здесь мы также не сможем добиться значительных социальных изменений. Мы не хотим, чтобы нами управляли сомнительные обещания о самотрансформации или чтобы мы жили, одержимые своими мыслями, чувствами и  ожиданиями самосовершенствования. Намерение всех тех, кто убежден, что погоня за счастьем отвечает нашим интересам, похвально. Однако нам нужно отказаться от этой идеи. В  противном случае мы можем закончить тем, что будем пытаться угнаться за длинной тенью обещанной лучшей версии себя, которая, как в парадоксе Зенона, будет вечно находиться в движении, и мы так и не достигнем цели. На самом деле эта движущаяся стрела может не только никогда не достичь цели, но и, что более важно, успешно отвлечь нас от формирования чувства единства и общности, подчеркивая индивидуализм и стигматизируя любой вид негатива. В заключение данной работы мы считаем необходимым еще раз подчеркнуть важность негативных чувств. Народные протесты и  социальные изменения происходят благодаря массе рассерженных и  недовольных граждан. Прикрывать такие негативные чувства позитивным мышлением — значит фактически стигматизировать и  осуждать эмоциональную структуру социального неблагополучия и  нестабильности. Кто-то, несомненно, возразит, что мы предпочитаем лишить трудолюбивых граждан преимуществ науки о благополучии, размахивая какой-то смутной идеей коллективного сознания. Счастье, заявят некоторые неисправимые эмпирики, — это единственное осязаемое благо, к которо318

му можно прикоснуться здесь и  сейчас. Ответ на этот аргумент и наше последнее возражение можно найти в  знаменитом опровержении утилитаризма, которое дал анархистский философ из Гарварда Роберт Нозик в  1974 году3. Нозик попросил читателей принять участие в  мысленном эксперименте, который заключался в  том, чтобы представить, что мы подключены к  машине, обеспечивающей любой приятный опыт, который мы только пожелаем. Таким образом, наш мозг будут стимулировать настолько, что мы начнем считать, что живем жизнью нашей мечты. Вопрос Нозика звучал так: если бы у  вас был выбор, предпочли бы вы приятную машину своей реальной жизни (предположительно, более несчастной)? Сегодня ответ на этот вопрос кажется еще более актуальным, чем раньше, особенно сейчас, когда наука о счастье (и виртуальные технологии) стали играть такую доминирующую роль. Мы, как и Нозик, отвечаем, что удовольствие и стремление к счастью не могут превалировать над реальностью и  поиском знаний  — критического взгляда на себя и окружающий мир. «Экспериментальная машина» того типа, который представлял Нозик и описывал Хаксли, сегодня является эквивалентом индустрии счастья, нацеленной на контроль над нами: она не только размывает и  запутывает саму нашу способность знать условия нашего существования, но и  обесценивает их. Знание и  справедливость, а  не счастье, остаются революционной нравственной целью нашей жизни.

Библиография Введение 1. Edgar Cabanas, «“Psytizens”, or the Construction of Happy Individuals in Neoliberal Societies», in Emotions as Commodities: Capitalism, Consumption and Authenticity, ed. by Eva Illouz (London and New York: Routledge, 2018), pp. 173–96. 2. Thomas Piketty, Emmanuel Saez and Gabriel Zucman, Distributional National Accounts: Methods and Estimates for the United States, NBER Working Paper No. 22945, December 2016, https://doi. org/10.3386/w22945 3. Jonathan J. B. Mijs, «Visualizing Belief in Meritocracy, 1930– 2010», Socius: Sociological Research for a Dynamic World, 4 (2018), https://doi.org/10.1177/2378023118811805. 4. Eva Illouz, Oprah Winfrey and the Glamour of Misery: An Essay on Popular Culture (New York: Columbia University Press, 2003). 5. http://www.margaretthatcher.org/document/104475 6. Eva Illouz, ed., Emotions as Commodities: Capitalism, Consumption and Authenticity (London and New York: Routledge, 2018). 7. Eva Illouz, Saving the Modern Soul: Therapy, Emotions, and the Culture of Self-Help (Berkeley and Los Angeles: University of California Press, 2008); Eva Illouz, Cold Intimacies: The Making of Emotional Capitalism (Cambridge: Polity, 2007); Illouz, Oprah Winfrey and the Glamour of Misery; Edgar Cabanas and Eva Illouz, «The Making of a “Happy Worker”: Positive Psychology in Neoliberal Organizations», in Beyond the Cubicle: Insecurity Culture and the Flexible Self, ed. by Allison Pugh (New York: Oxford University Press, 2017), pp. 25–50; Edgar Cabanas and Eva Illouz, «Fit fürs Gluck: Positive Psychologie und ihr Einfluss auf die Identität von Arbeitskräften in Neoliberalen Organisationen», Verhaltenstherapie & Psychosoziale Praxis, 47.3 (2015), 563– 78; Edgar Cabanas, «Rekindling Individualism, Consuming Emotions: Constructing “Psytizens” in the Age of Happiness», Culture & Psychology, 22.3 (2016), 467–80, https://doi.org/10.1177/1354067X16655459; Edgar Cabanas and José Carlos Sánchez-González, «Inverting the Pyramid of Needs: Positive Psychology’s New Order for Labor Success», Psicothema, 28.2 (2016), 107–13, https://doi.org/10.7334/ psicothe-

320

ma2015.267htt; Cabanas, «“Psytizens”, or the Construction of Happy Individuals»; Edgar Cabanas, «Positive Psychology and the Legitimation of Individualism», Theory & Psychology, 28.1 (2018), 3–19, https://doi. org/10.1177/0959354317747988; Illouz, Emotions as Commodities. Авторы обращают внимание, что некоторые абзацы и предложения из этих источников были частично воспроизведены в данной книге. 8. Barbara Ehrenreich, Smile or Die: How Positive Thinking Fooled America and the World (London: Granta Books, 2009). 9. Barbara S. Held, «The Tyranny of the Positive Attitude in America: Observation and Speculation», Journal of Clinical Psychology, 58.9 (2002), 965–91, https://doi.org/10.1002/jclp. 10093. 10. Sam Binkley, Happiness as Enterprise: An Essay on Neoliberal Life (New York: SUNY Press, 2014). 11. William Davies, The Happiness Industry: How the Government and Big Business Sold Us Well-Being (London and New York: Verso, 2015). На русском: Индустрия счастья. Как Big Date и новые технологии помогают добавить эмоции в товары и услуги/ М.: Бомбора, 2017. 12. Carl Cederström and André Spicer, The Wellness Syndrome (Cambridge: Polity, 2015).

Глава 1. Эксперты благополучия 1. Martin E. P. Seligman, Authentic Happiness: Using the New Positive Psychology to Realize Your Potential for Lasting Fulfillment (New York: Free Press, 2002), p. 25. На русском: Мартин Селигман. В  поисках счастья. Как получать удовольствие от жизни каждый день/ М.: Манн, Иванов и Фербер, 2011. 2. http://www.apa.org/about/apa/archives/apa-history.aspx 3. Seligman, Authentic Happiness. 4. Seligman, Authentic Happiness, стр. 25. 5. Seligman, Authentic Happiness, стр. 28. 6. Seligman, Authentic Happiness, стр. 28. 7. Martin E. P. Seligman and Mihaly Csikszentmihalyi, «Positive Psychology: An Introduction», American Psychologist, 55 (2000), 5–14, https://doi.org/10.1177/0022167801411002, p. 6. 8. Martin E. P. Seligman, Flourish: A New Understanding of Happiness and Well-Being – and How to Achieve Them (London: Nicholas Brealey, 2011), p. 75. На русском: Мартин Селигман Путь к процветанию. Новое понимание счастья и благополучия/ М.: Манн, Иванов и Фербер, 2012. 9. Seligman and Csikszentmihalyi ,«Positive Psychology: An Introduction», p. 8. 10. Kristján Kristjánsson, «Positive Psychology and Positive Education: Old Wine in New Bottles?», Educational Psychologist, 47.2 (2012), 86–105, https://doi.org/10.1080/00461520.2011.61067 8; Roberto García, Edgar Cabanas and José Carlos Loredo, «La Cura

321

Mental de Phineas P. Quimby y el Origen de la Psicoterapia Moderna», Revista de Historia de La Psicología, 36.1 (2015), 135–54; Dana Becker and Jeanne Marecek, «Positive Psychology: History in the Remaking?», Theory & Psychology, 18.5 (2008), 591–604, https://doi. org/10.1177/0959354308093397; Eugene Taylor, «Positive Psychology and Humanistic Psychology: A Reply to Seligman», Journal of Humanistic Psychology, 41 (2001), 13–29, https://doi.org/10.1177/ 0022167801411003. 11. Seligman and Csikszentmihalyi ,»Positive Psychology: An Introduction», p. 13. 12. Martin E. P. Seligman and Mihaly Csikszentmihalyi, «“Positive Psychology: An Introduction”: Reply», American Psychologist, 56 (2001), 89–90, https://doi.org/10.1037/0003-066X.56.1.89, p. 90. 13. Martin E. P. Seligman, Learned Optimism: How to Change Your Mind and Your Life (New York: Pocket Books, 1990), p. 291. 14. Seligman and Csikszentmihalyi, «Positive Psychology: An Introduction», p. 6. 15. Seligman and Csikszentmihalyi, «Positive Psychology: An Introduction», p. 13. 16. Seligman, Flourish, p. 7. На русском: Мартин Селигман Путь к процветанию. 17. C. R. Snyder, Shane J. Lopez, Lisa Aspinwall, Barbara L. Fredrickson, Jon Haidt, Dacher Keltner and others, «The Future of Positive Psychology: A Declaration of Independence», in Handbook of Positive Psychology, ed. By C. R. Snyder and Shane J. Lopez (New York: Oxford University Press, 2002), pp. 751–67, p. 752, курсив в оригинале. 18. Martin E. P. Seligman, «Building Resilience», Harvard Business Review, April 2011, https://hbr.org/2011/04/building-resilience, para. 7. 19. Bruce E. Levine, «Psychologists Profit on Unending U.S. Wars by Teaching Positive Thinking to Soldiers», Huffpost, 22 July 2010, https:// www.huffingtonpost.com/bruce-e-levine/psychologists-profit-on-u_b_655400.html?guccounter=1. 20. Christopher Peterson and Martin E. P. Seligman, Character Strengths and Virtues: A Handbook and Classification (New York: Oxford University Press, 2004), p. 4. 21. Peterson and Seligman, Character Strengths and Virtues, p. 5. 22. Peterson and Seligman, Character Strengths and Virtues, p. 6. 23. Ryan M. Niemiec, «VIA Character Strengths: Research and Practice (The First 10 Years)», in Well-Being and Cultures: Perspectives from Positive Psychology, ed. by Hans Henrik Knoop and Antonella Delle Fave (Dordrecht and Heidelberg: Springer Netherlands, 2013), pp. 11–29, https://doi.org/10.1007/978-94-007-4611-4_2. 24. Gabriel Schui and Günter Krampen, «Bibliometric Analyses on the Emergence and Present Growth of Positive Psychology», Applied Psychology: Health and Well-Being, 2.1 (2010), 52–64, https:// doi.org/10. 1111/j.1758–0854.2009.01022.x; Reuben D. Rusk and Lea E. Waters, «Tracing the Size, Reach, Impact, and Breadth of Positive

322

Psychology», The Journal of Positive Psychology, 8.3 (2013), 207–21, https://doi.org/10. 1080/17439760.2013.777766. 25. Pierre Bourdieu, Distinction: A Social Critique of the Judgment of Taste (London: Routledge, 1984). 26. Ehrenreich, Smile or Die. 27. Elaine Swan, Worked Up Selves: Personal Development Workers, Self-Work and Therapeutic Cultures (New York: Palgrave Macmillan, 2010), p. 4. 28. Seligman, Flourish, p. 1. На русском: Селигман Путь к процветанию. 29. https://coachfederation.org/files/FileDownloads/2016ICFGlobalCoachingStudy_ExecutiveSummary.pdf 30. Martin E. P. Seligman, «Coaching and Positive Psychology», Australian Psychologist, 42.4 (2007), 266–7, p. 266. 31. Seligman, Flourish, p. 70. На русском: Селигман Путь к процветанию. 32. Seligman, Flourish, pp. 1–2. На русском: Селигман Путь к процветанию. 33. George A. Miller, «The Constitutive Problem of Psychology», in A Century of Psychology as Science, ed. by Sigmund Koch and David E. Leary (Washington, DC: American Psychological Association, 1985), pp. 40–59, https://doi.org/10.1037/10117-021. 34. Henry James, «The Novels of George Eliot», The Atlantic Monthly, 18 (1866), 479–92, http://www.unz.org/Pub/AtlanticMonthly-1866oct-00479. 35. John Chambers Christopher, Frank C. Richardson and Brent D. Slife, «Thinking through Positive Psychology», Theory & Psychology, 18.5 (2008), 555–61, https://doi.org/10.1177/0959354308093395; John Chambers Christopher and Sarah Hickinbottom, «Positive Psychology, Ethnocentrism, and the Disguised Ideology of Individualism», Theory & Psychology, 18.5 (2008), 563–89, https://doi. org/10.1177/0959354308093396. 36. Brent D. Slife and Frank C. Richardson, «Problematic Ontological Underpinnings of Positive Psychology: A Strong Relational Alternative», Theory & Psychology, 18.5 (2008), 699–723, https:// doi.org/10.1177/0959354308093403; Alistair Miller, «A Critique of Positive Psychology – or “the New Science of Happiness”«, Journal of Philosophy of Education, 42 (2008), 591–608, https://doi.org/10.1111/ j.1467-9752.2008.00646.x; Richard S. Lazarus, «Author’s Response: The Lazarus Manifesto for Positive Psychology and Psychology in General», Psychological Inquiry, 14.2 (2003), 173–89, https://doi.org/10.1207/ S15327965PLI1402_04; Richard S. Lazarus, «Does the Positive Psychology Movement Have Legs?», Psychological Inquiry, 14.2 (2003), 93–109, https://doi.org/10.1207/S15327965PLI1402_02. 37. James K. McNulty and Frank D. Fincham, «Beyond Positive Psychology? Toward a Contextual View of Psychological Processes and Well-Being», American Psychologist, 67.2 (2012), 101–10, https://doi.

323

org/10.1037/a0024572; Erik Angner, «Is It Possible to Measure Happiness?», European Journal for Philosophy of Science, 3.2 (2013), 221–40. 38. Myriam Mongrain and Tracy Anselmo-Matthews, «Do Positive Psychology Exercises Work? A Replication of Seligman et al.», Journal of Clinical Psychology, 68 (2012), 382–9, https://doi.org/10.1002jclp. 21839. 39. James C. Coyne and Howard Tennen, «Positive Psychology in Cancer Care: Bad Science, Exaggerated Claims, and Unproven Medicine», Annals of Behavioral Medicine, 39.1 (2010), 16–26, https://doi. org/10.1007/ s12160-009-9154–z. 40. Marino Pérez-Álvarez, «The Science of Happiness: As Felicitous as It Is Fallacious», Journal of Theoretical and Philosophical Psychology, 36.1 (2016), 1–19, https://doi.org/10.1037/teo0000030; Luis Fernández-Ríos and Mercedes Novo, «Positive Psychology : Zeitgeist (or Spirit of the Times) or Ignorance (or Disinformation) of History?», International Journal of Clinical and Health Psychology, 12.2 (2012), 333–44. 41. Ruth Whippman, «Why Governments Should Stay Out of the Happiness Business», Huffington Post, 24 March 2016, http:// www.huffingtonpost. com/ruth-whippman/why-governments-shouldst_b_9534232.html. 42. Richard Layard, «Happiness: Has Social Science a Clue? Lecture 1: What Is Happiness? Are We Getting Happier?», Lionel Robbins Memorial Lecture Series (London: London School of Economics and Political Science, 2003), http://eprints.lse.ac.uk/47425/. На русском: Счастье: уроки новой науки / М.: Издательство Института Гайдара, 2012. 43. Richard Layard, «Happiness and Public Policy: A Challenge to the Profession», The Economic Journal, 116.510 (2006), C24–33, https://doi.org/10.1111/j.1468-0297.2006.01073.x, p. C24. 44. Richard A. Easterlin, «Does Economic Growth Improve the Human Lot? Some Empirical Evidence», in Nations and Households in Economic Growth: Essays in Honor of Moses Abramovitz, ed. by Paul A. David and Melvin V. Reder (New York: Academic Press, 1974), pp. 89–125, p. 118. 45. Amos Tversky and Daniel Kahneman, «The Framing of Decisions and the Psychology of Choice», Science, 211.4481 (1981), 453–58, https://doi.org/10.1126/science.7455683; Amos Tversky and Daniel Kahneman, «Judgment under Uncertainty: Heuristics and Biases», Science, 185.4157 (1974), 1124–31, https://doi.org/10.1126/science.185.4157.1124. 46. Ed Diener, Ed Sandvik and William Pavot, «Happiness Is the Frequency, Not the Intensity, of Positive versus Negative Affect», in Subjective Well-Being: An Inter-Disciplinary Perspective, ed. by Fritz Strack, Michael Argyle and Norbert Schwarz (Oxford: Pergamon Press, 1991), pp. 119–39, https://doi.org/10.1007/978-90-481-2354-4_10, p. 119.

324

47. Daniel Kahneman, Ed Diener, and Norbert Schwarz, eds., Well-Being: The Foundations of Hedonic Psychology (New York: Russell Sage Foundation, 1999). 48. Richard Layard and David M. Clark, Thrive: The Power of Psychological Therapy (London: Penguin, 2015). 49. Binkley, Happiness as Enterprise. 50. Naomi Klein, The Shock Doctrine: The Rise of Disaster Capitalism (New York: Picador, 2008). На русском: Наоми Кляйн, Доктрина шока: расцвет капитализма катастроф/ М.: Добрая книга, 2009. 51. OECD, OECD Guidelines on Measuring Subjective Well-Being (Paris: OECD, 2013), https://doi.org/10.1787/9789264191655–en, p. 3. 52. Layard, «Happiness: Has Social Science a Clue?». На русском: Счастье: уроки новой науки 53. Richard Layard, Happiness: Lessons from a New Science (London: Allen, 2005), pp. 112–13, выделено курсивом. 54. Derek Bok, The Politics of Happiness: What Government Can Learn from the New Research on Well-Being (Princeton: Princeton University Press, 2010), p. 204. 55. Thomas H. Davenport and D. J. Patil, «Data Scientist: The Sexiest Job of the 21st Century», Harvard Business Review, October 2012, https:// hbr.org/2012/10/data-scientist-the-sexiest-job-of-the-21stcentury/. 56. Adam D. I. Kramer, Jamie E. Guillory and Jeffrey T. Hancock, «Experimental Evidence of Massive-Scale Emotional Contagion through Social Networks», Proceedings of the National Academy of Sciences, 111.24 (2014), 8788–90, https://doi.org/10.1073/pnas.1320040111. 57. Sydney Lupkin, «You Consented to Facebook’s Social Experiment», ABCNews, 30 June 2014, http://abcnews.go.com/Health/consented-facebooks-social-experiment/story?id=24368579. 58. Robert Booth, «Facebook Reveals News Feed Experiment to Control Emotions», The Guardian, 30 June 2014, https://www.theguardian.com/ technology/2014/jun/29/facebook-users-emotionsnews-feeds. 59. Wendy Nelson Espeland and Mitchell L. Stevens, «A Sociology of Quantification», European Journal of Sociology, 49.3 (2008), 401–36. 60. Richard Layard and Gus O»Donnell, «How to Make Policy When Happiness Is the Goal», in World Happiness Report, ed. by John F Halliwell, Richard Layard and Jeffrey Sachs (New York: Sustainable Development Solutions Network, 2015), pp. 76–87, p. 77. 61. Kirstie McCrum, «What Exactly Does Happiness Cost? A Mere £7.6 Million Say Britons», Mirror, 15 May 2015, http://www.mirror. co.uk/news/uk-news/what-exactly-happiness-cost-mere-5702003. 62. Gallup, State of the American Workplace: Employee Engagement Insights for U.S. Business Leaders (Washington, DC: Gallup, 2013).

325

63. Luigino Bruni and Pier Luigi Porta, «Introduction», in Handbook on the Economics of Happiness, ed. by Luigino Bruni and Pier Luigi Porta (Cheltenham: Edward Elgar, 2007), pp. xi–xxxvii; Bruno S. Frey and Alois Stutzer, Happiness and Economics: How the Economy and Institutions Affect Human Well-Being (Princeton: Princeton University Press, 2006). 64. Angner, «Is it Possible to Measure Happiness?» 65. OECD, Guidelines, p. 23. 66. Norbert Schwarz, Bärbel Knäuper, Daphna Oyserman and Christine Stich, «The Psychology of Asking Questions», in International Handbook of Survey Methodology, ed. by Edith D. de Leeuw, Joop J. Hox, and Don A. Dillman (New York: Taylor & Francis, 2008), pp. 18–36. 67. I. Ponocny, C. Weismayer, B. Stross and S. G. Dressler, «Are Most People Happy? Exploring the Meaning of Subjective Well-Being Ratings», Journal of Happiness Studies, 17.6 (2015), 2635–53, https:// doi.org/10.1007/s10902-015-9710-0, p. 2651. 68. Alejandro Adler and Martin E. P. Seligman, «Using Wellbeing for Public Policy: Theory, Measurement, and Recommendations», International Journal of Wellbeing, 6.1 (2016), 1–35, https://doi. org/10.5502/ijw.v6i1.429, p. 14. 69. Adler and Seligman, «Using Wellbeing for Public Policy», p. 14. 70. Thomas Piketty, Capital in the Twenty-First Century (Cambridge, MA: Belknap Press, 2014); Joseph Stiglitz, The Price of Inequality: How Today’s Divided Society Endangers Our Future (New York and London: W. W. Norton, 2013). 71. Jonathan Kelley and M. D. R. Evans, «Societal Inequality and Individual Subjective Well-Being: Results from 68 Societies and over 200,000 Individuals, 1981–2008», Social Science Research, 62 (2017), 1–23, https://doi.org/10.1016/j.ssresearch.2016.04.020, p. 33. 72. Kelley and Evans, «Societal Inequality and Individual Subjective Well-Being», p. 35, выделено курсивом 73. Layard and O»Donnell, «How to Make Policy», p. 79. 74. Davies, Happiness Industry. На русском: Индустрия счастья. 75. Ashley Frawley, Semiotics of Happiness: Rhetorical Beginnings of a Public Problem (London and New York: Bloomsbury, 2015).

Глава 2. Возрождение индивидуализма 1. Cabanas and Illouz, «Making of a “Happy Worker”«; Cabanas and Illouz, «Fit fürs Gluck». 2. Jason Read, «A Genealogy of Homo-Economicus: Neoliberalism and the Production of Subjectivity», Foucault Studies, 6 (2009), 25–36; David Harvey, A Brief History of Neoliberalism (New York: Oxford University Press, 2007).

326

3. Michèle Lamont, «Toward a Comparative Sociology of Valuation and Evaluation», Annual Review of Sociology, 38.2 (2012), 1–21, https://doi.org/10.1146/annurev-soc-070308-120022. 4. Jean Baudrillard, The Consumer Society: Myths and Structures (London: SAGE, 1998). На русском: Жан Бодрийяр Общество потребления/ М.: Республика, 2020. 5. Ulrich Beck, Risk Society: Towards a New Modernity (London: SAGE, 2000); Luc Boltanski and Eve Chiapello, The New Spirit of Capitalism (London and New York: Verso, 2007), https://doi.org/10.1007/ s10767-006-9006-9. На русском: Ульрих Бек Общество риска. На пути к другому модерну/ М.: Прогресс-Традиция, 2000. 6. Eva Illouz, Why Love Hurts: A Sociological Explanation (Cambridge: Polity, 2012); Arlie Russell Hochschild, The Managed Heart: Commercialization of Human Feeling (Berkeley: University of California Press, 2003). На русском: Почему любовь ранит? Социологическое объяснение/ М.: Директ-медиа, 2020. 7. Illouz, Saving the Modern Soul; Illouz, Cold Intimacies. 8. Axel Honneth, «Organized Self-Realization: Some Paradoxes of Individualization», European Journal of Social Theory, 7.4 (2004), 463– 78, https://doi.org/10.1177/1368431004046703. 9. Nicole Aschoff, The New Prophets of Capitalism (London: Verso, 2015), p. 87. 10. Sara Ahmed, The Promise of Happiness (Durham, NC: Duke University Press, 2010). 11. Gilles Lipovetsky, L»Ère du Vide: Essais sur l»Individualisme Contemporain (Paris: Gallimard, 1983). На русскому: Жиль Липовецки Эра пустоты: эссе о современном индивидуализме/ М.: Изд.Владимир Даль, 2001. 12. Michel Foucault, The Birth of Biopolitics. Lectures at the Collège de France, 1978–1979 (Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2008); Ulrich Beck and Elisabeth Beck-Gernsheim, Individualization: Institutionalized Individualism and Its Social and Political Consequences (London: SAGE, 2002); Anthony Giddens, Modernity and Self-Identity (Cambridge: Polity, 1991); Martin Hartmann and Axel Honneth, «Paradoxes of Capitalism», Constellations, 2006, http://onlinelibrary. wiley.com/doi/10.1111/j.1351–0487.2006.00439.x/full. На русском: Мишель Фуко Рождение биополитики. Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1978-1979 учебном / М.: Наука, 2010. 13. Eduardo Crespo and José Celio Freire, «La Atribución de Responsabilidad:De la Cognición al Sujeto», Psicologia & Sociedade, 26.2 (2014), 271–9. 14. Kenneth McLaughlin, «Psychologization and the Construction of the Political Subject as Vulnerable Object», Annual Review of Critical Psychology, 8 (2010), 63–79. 15. Cabanas, «Rekindling Individualism». 16. Foucault, Birth of Biopolitics. На русском: Рождение биополитики.

327

17. Held, «Tyranny of the Positive Attitude»; Ehrenreich, Smile or Die; Binkley, Happiness as Enterprise; Davies, Happiness Industry; Cederström and Spicer, Wellness Syndrome. 18. Frank C. Richardson and Charles B. Guignon, «Positive Psychology and Philosophy of Social Science», Theory & Psychology, 18.5 (2008), 605–27, https://doi.org/10.1177/0959354308093398; Christopher and Hickinbottom, «Positive Psychology, Ethnocentrism»; Christopher et al., «Thinking»; Becker and Marecek, «Positive Psychology: History in the Remaking?»; Louise Sundararajan, «Happiness Donut: A Confucian Critique of Positive Psychology», Journal of Theoretical and Philosophical Psychology, 25.1 (2005), 35–60; Sam Binkley, «Psychological Life as Enterprise: Social Practice and the Government of Neo-Liberal Interiority», History of the Human Sciences, 24.3 (2011), 83–102, https:// doi.org/10.1177/0952695111412877; Jeff Sugarman, «Neoliberalism and Psychological Ethics», Journal of Theoretical and Philosophical Psychology, 35.2 (2015), https://doi.org/10.1037/a0038960, 103–16; Ehrenreich, Smile or Die; Binkley, Happiness as Enterprise. 19. Cabanas, «Rekindling Individualism, Consuming Emotions»; Cabanas, «Positive Psychology and the Legitimation of Individualism». 20. Nikolas Rose, Inventing Our Selves: Psychology, Power and Personhood (London: Cambridge University Press, 1998); Ron Roberts, Psychology and Capitalism: The Manipulation of Mind (Alresford: Zero Books, 2015). 21. Seligman, Authentic Happiness, p. 303. 22. Seligman, Authentic Happiness, p. 303. 23. Sundararajan, «Happiness Donut»; Ahmed, Promise of Happiness. 24. Seligman, Authentic Happiness, p. 129. 25. Cabanas, «Positive Psychology and the Legitimation of Individualism». 26. William Tov and Ed Diener, «Culture and Subjective Well-Being», in Culture and Well-Being: The Collected Works of Ed Diener, ed. By Ed Diener (London and New York: Springer, 2009), pp. 9–42; Ruut Veenhoven, «Quality-of-Life in Individualistic Society», Social Indicators Research, 48.2 (1999), 159–88; Ruut Veenhoven, «Life Is Getting Better: Societal Evolution and Fit with Human Nature», Social Indicators Research, 97.1 (2010), 105–22, https://doi.org/10.1007/ s11205-009-9556-0; Seligman, Flourish; William Tov and Ed Diener, «The Well-Being of Nations: Linking Together Trust, Cooperation, and Democracy», in The Science of Well-Being: The Collected Works of Ed Diener, ed. by Ed Diener (London and New York: Springer, 2009), pp. 155–73; Ed Diener, «Subjective Well-Being: The Science of Happiness and a Proposal for a National Index», American Psychologist, 55 (2000), 34–43. 27. Robert Biswas-Diener, Joar Vittersø and Ed Diener, «Most People Are Pretty Happy, but There Is Cultural Variation: The Inughuit, the Amish, and the Maasai», in Culture and Well-Being: The Col-

328

lected Works of Ed Diener, ed. by Ed Diener (London and New York: Springer, 2009), pp. 245–60; Ed Diener, «Introduction — The Science of Well-Being: Reviews and Theoretical Articles by Ed Diener», in The Science of Well- Being: The Collected Works of Ed Diener, ed. by Ed Diener (London and New York: Springer, 2009), pp. 1–10; Ulrich Schimmack, Shigehiro Oishi and Ed Diener, «Individualism: A Valid and Important Dimension of Cultural Differences Between Nations», Personality and Social Psychology Review, 9.1 (2005), 17–31, https:// doi.org/10.1207/s15327957pspr0901_ 2; Tov and Diener, «Culture and Subjective Well-Being». 28. Ed Diener, Marissa Diener and Carol Diener, «Factors Predicting the Subjective Well-Being of Nations», in Culture and Well-Being: The Collected Works of Ed Diener, ed. by Ed Diener (London and New York: Springer, 2009), pp. 43–70, p. 67. 29. Ed Diener and Martin E. P. Seligman, «Very Happy People», Psychological Science, 13 (2002), 81–84, https://doi.org/10.1111/14679280.00415; Seligman, Flourish; Veenhoven, «Quality-of-Life in Individualistic Society»; Veenhoven, «Life Is Getting Better», p. 120. 30. Shigehiro Oishi, «Goals as Cornerstones of Subjective Well-Being», in Culture and Subjective Well-Being, ed. by Ed Diener and Eunkook M. Suh (Cambridge, MA: MIT Press, 2000), pp. 87–112. 31. Liza G. Steele and Scott M. Lynch, «The Pursuit of Happiness in China: Individualism, Collectivism, and Subjective Well-Being During China’s Economic and Social Transformation», Social Indicators Research, 114.2 (2013), 441–51, https://doi.org/10.1007/s11205-0120154-1. 32. Aaron C. Ahuvia, «Individualism/Collectivism and Cultures of Happiness: A Theoretical Conjecture on the Relationship between Consumption, Culture and Subjective Well-Being at the National Level», Journal of Happiness Studies, 3.1 (2002), 23–36, https://doi. org/10.1023/A:1015682121103. 33. Ronald Fischer and Diana Boer, «What Is More Important for National Well-Being: Money or Autonomy? A Meta-Analysis of Well-Being, Burnout, and Anxiety across 63 Societies», Journal of Personality and Social Psychology, 101.1 (2011), 164–84, https://doi. org/10.1037/a0023663, p. 164. 34. Navjot Bhullar, Nicola S. Schutte and John M. Malouff, «Associations of Individualistic–Collectivistic Orientations with Emotional Intelligence, Mental Health, and Satisfaction with Life: A Tale of Two Countries», Individual Differences Research, 10.3 (2012), 165–75; KiHoon Jun, «Re-Exploration of Subjective Well-Being Determinants: Full-Model Approach with Extended Cross-Contextual Analysis», International Journal of Wellbeing, 5.4 (2015), 17–59, https://doi. org/10.5502/ijw.v5i4.405. 35. William Pavot and Ed Diener, «The Satisfaction With Life Scale and the Emerging Construct of Life Satisfaction», The Journal of Positive Psychology, 3.2 (2008), 137–52, https://doi.org/10.1080/

329

17439760701756946; Ed Diener, Robert A. Emmons, Randy J. Larsen and Sharon Griffin, «The Satisfaction With Life Scale», Journal of Personality Assessment, 49.1 (1985), 71–5, https://doi.org/10.1207/ s15327752jpa4901_13. 36. Seligman, Authentic Happiness. 37. Seligman, Authentic Happiness, p. 58. 38. Seligman, Authentic Happiness, p. 55. 39. Seligman, Authentic Happiness, p. 50. 40. Sonja Lyubomirsky, The How of Happiness: A Scientific Approach to Getting the Life You Want (New York: Penguin, 2007), p. 22, выделено курсивом в оригинале. На русском: Соня Любомирски Психология счастья: новый подход/ СПб: Питер, 2014. 41. Ehrenreich, Smile or Die, p. 172. 42. Layard, Happiness: Lessons from a New Science. 43. Layard, «Happiness: Has Social Science a Clue?» 44. Daniel Kahneman and Angus Deaton, «High Income Improves Evaluation of Life but Not Emotional Well-Being», Proceedings of the National Academy of Sciences, 107.38 (2010), 16489–93, https://doi. org/10.1073/pnas.1011492107. 45. Betsey Stevenson and Justin Wolfers, «Subjective Well-Being and Income: Is There Any Evidence of Satiation?», American Economic Review, 103.3 (2013), 598–604, https://doi.org/10.3386/w18992, p. 604. 46. Betsey Stevenson and Justin Wolfers, «Economic Growth and Subjective Well-Being: Reassessing the Easterlin Paradox», Brookings Papers on Economic Activity, 39.1 (2008), 1–102, p. 2. 47. Stevenson and Wolfers, «Economic Growth and Subjective Well-Being», p. 2. 48. Stevenson and Wolfers, «Economic Growth and Subjective Well-Being», p. 1. 49. Stevenson and Wolfers, «Economic Growth and Subjective Well-Being», p. 29. 50. Dana Becker and Jeanne Marecek, «Dreaming the American Dream: Individualism and Positive Psychology», Social and Personality Psychology Compass, 2.5 (2008), 1767–80, https://doi.org/10.1111/ j.1751-9004.2008.00139.x, p. 1771. 51. Amir Mandel, «Why Nobel Prize Winner Daniel Kahneman Gave Up on Happiness», Haaretz, 3 October 2018, https://www. haaretz.com/israelnews/.premium.MAGAZINE-why-nobel-prize-winner-daniel-kah neman-gave-up-on happiness1.6528513?=&utm_campaign=newsletter-daily&utm_medium=email&utm_source=smartfocus&utm_content=https%253A%252F%252Fwww.haaretz.com%252 Fisrael-n. 52. Lyubomirsky, How of Happiness, p. 21. 53. Carmelo Vázquez, «El Bienestar de Las Naciones», in La Ciencia Del Bienestar. Fundamentos de Una Psicología Positiva, ed. by Carmelo Vázquez and Gonzalo Hervás (Madrid: Alianza Editorial, 2009), pp. 75–102, p. 131.

330

54. Seligman, Authentic Happiness. 55. Jason Mannino, «How To Care for Yourself in Times of Crisis», Huffpost, 17 November 2011, https://www.huffingtonpost.com/ jason-mannino/how-to-care-for-yourself_b_170438.html. 56. Heinrich Geiselberger, ed., The Great Regression (Cambridge: Polity, 2017). 57. Christopher Lasch, The Minimal Self: Psychic Survival in Troubled Times (New York and London: W. W. Norton, 1984), p. 174. 58. Isaiah Berlin, Four Essays on Liberty (Oxford: Oxford University Press, 1968), p. 139. На русском: Исайя Берлин Четыре эссе о свободе/ Лондон: Overseas Publications Interchange Ltd London, 1992 59. Jack M. Barbalet, Emotion, Social Theory, and Social Structure: A Macrosociological Approach (Cambridge: Cambridge University Press, 2004), p. 174. 60. Еще одним экстремальным, хотя и показательным, примером этого является растущий по всему миру с 2008 года интерес к феномену выживания, сурвивализм. Для этого движения характерны индивидуалистический менталитет постоянной готовности, полная самодостаточность и чрезмерная забота о своей безопасности в мире, где общество воспринимается как разрушающееся перед лицом близящейся катастрофы, поэтому каждый должен заботиться о самом себе, чтобы выжить. И хотя выживание далеко не новое явление, за последнее десятилетие эта социальная тенденция превратилась из местного увлечения, в частности в США, в целый стиль жизни, подпитываемый быстро растущей индустрией сурвивализма (Neil Howe, «How Millennials Are Reshaping the Survivalism Industry», Financial Sense, 12 December 2016, https://www.financialsense.com/neil-howe/how-millennials-reshaping-survivalism-industry). Кроме того, с 2008 года во всем мире экспоненциально увеличивается количество телевизионных шоу, голливудских фильмов и книг по самопомощи, посвященных выживанию, например, шоу «Рожденный выживать» (орг. — Born Survivor) с примерно 1,2 миллиардом зрителей стало одной из самых просматриваемых передач на планете, а количество фильмов о зомби/выживании, вышедших в прокат в 2010-х годах, увеличилось в четыре раза по сравнению с 1990-ми (Zachary Crockett and Javier Zarracina, «How the Zombie Represents America’s Deepest Fears», Vox, 31 October 2016, https://www.vox.com/policy-and-politics/2016/10/31/13440402/ zombie-political-history). Например, Дэниел Неринг и его коллеги тщательно проанализировали центральное место темы выживания в литературе по самопомощи за последние годы. По мнению этих авторов, за понятиями выживания, приключений и советов, жанр выживательной самопомощи предлагает индивидуалистическое видение, которое сочетает в себе настойчивость в самореализации, самоанализе и важности преследования своей мечты, одновременно подобная литература предоставляет легкие «стратегии, чтобы

331

обходиться, выживать или полностью избавиться от давления общества» (Daniel Nehring, Emmanuel Alvarado, Eric C. Hendricks and Dylan Kerrigan, Transnational Popular Psychology and the Global Self-Help Industry: The Politics of Contemporary Social Change (New York: Palgrave Macmillan, 2016), p. 4). 61. Michèle Lamont, «Trump’s Triumph and Social Science Adrift . . . What Is to Be Done?», American Sociological Association, 2016, http://www.asanet.org/trumps-triumph-and-social-science-adriftwhat-be-done, p. 8. 62. Illouz, Saving the Modern Soul, p. 2. 63. Cabanas, «Positive Psychology and the Legitimation of Individualism». 64. Emma Seppälä, «Secrets of a Happier Life», in The Science of Happiness: New Discoveries for a More Joyful Life (New York: TIME, 2016), pp. 11–17, p. 13. 65. Ellen Seidman, «Fourteen Ways to Jump for Joy», in The Science of Happiness: New Discoveries for a More Joyful Life (New York: TIME, 2016), pp. 34–41, p. 37. 66. Seppälä, «Secrets of a Happier Life», p. 16. 67. Kate Pickert, «The Art of Being Present», in The Science of Happiness: New Discoveries for a More Joyful Life (New York: TIME, 2016), pp. 71–9, p. 77. 68. Traci Pedersen, «Mindfulness May Ease Depression, Stress in Poor Black Women», PsychCentral, 2016, https://psychcentral.com/ news/2016/08/18/mindfulness-may-ease-depression-stress-in-poorblack-women/108727.html. 69. Olga R. Sanmartín, «“Mindfulness” en el Albergue: Un Consuelo para los “Sintecho”«, El Mundo, 7 January 2016, http://www.elmundo.es/sociedad/2016/01/07/567d929a46163fa0578b465d.html. 70. Cabanas, «Positive Psychology and the Legitimation of Individualism». 71. Jen Wieczner, «Meditation Has Become a Billion-Dollar Business», Fortune, 12 March 2016, http://fortune.com/2016/03/12/meditation-mindfulness-apps/. 72. Miguel Farias and Catherine Wikholm, The Buddah Pill: Can Meditation Change You? (London: Watkins, 2015). 73. Cabanas, «Positive Psychology and the Legitimation of Individualism». 74. Ad Bergsma and Ruut Veenhoven, «The Happiness of People with a Mental Disorder in Modern Society», Psychology of Well-Being: Theory, Research and Practice, 1.2 (2011), 1–6, https://doi. org/10.1186/2211-1522-1-2, p. 2. 75. Seligman, Flourish; Veenhoven, «Life Is Getting Better»; Veenhoven,»Quality-of-Life in Individualistic Society»; Diener and Seligman, «Very Happy People». 76. Brandon H. Hidaka, «Depression as a Disease of Modernity: Explanations for Increasing Prevalence», Journal of Affective Disor-

332

ders, 140.3 (2012),205–14, https://doi.org/10.1016/j.jad.2011.12.036; Ethan Watters, Crazy Like Us: The Globalization of the American Psyche (New York and London: Free Press, 2010); Richard Eckersley, «Is Modern Western Culture a Health Hazard?», International Journal of Epidemiology, 35.2 (2005), 252–8, https://doi.org/10.1093/ije/dyi235; Allan Horwitz and Jerome C. Wakefield, «The Age of Depression», Public Interest, 158 (2005), 39–58; Robert Whitaker, Anatomy of an Epidemic: Magic Bullets, Psychiatric Drugs, and the Astonishing Rise of Mental Illness in America (New York: Crown, 2010); Lasch, Minimal Self; James L. Nolan, Jr., The Therapeutic State: Justifying Government at Century’s End (New York: New York University Press, 1998); Ann Cvetkovich, Depression: A Public Feeling (Durham, NC: Duke University Press, 2012). 77. Robert D. Putnam, Bowling Alone: The Collapse and Revival of American Community (New York: Simon and Schuster, 2000). 78. Peter Walker, «May Appoints Minister to Tackle Loneliness Issues Raised by Jo Cox», The Guardian, 16 January 2018, https://www. theguardian.com/society/2018/jan/16/may-appoints-minister-tackleloneliness-issues-raised-jo-cox. 79. Anushka Asthana, «Loneliness Is a “Giant Evil” of Our Time, Says Jo Cox Commission», The Guardian, 10 December 2017, https:// www.theguardian.com/society/2017/dec/10/loneliness-is-a-giant-evilof-our-time-says-jo-cox-commission. 80. Charles Taylor, Sources of the Self: The Making of the Modern Identity (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1989). 81. Ashis Nandy, Regimes of Narcissism, Regimes of Despair (New Delhi: Oxford University Press, 2013), p. 176. 82. Cederström and Spicer, Wellness Syndrome; Frawley, Semiotics of Happiness; Barbara S. Held, «The “Virtues” of Positive Psychology», Journal ofTheoretical and Philosophical Psychology, 25.1 (2005), 1–34, https://doi.org/10.1037/h0091249; Alenka Zupancˇicˇ, The Odd One In (Cambridge, MA: MIT Press, 2008). 83. Illouz, Saving the Modern Soul. 84. Iris B. Mauss, Maya Tamir, Craig L. Anderson and Nicole S. Savino, «Can Seeking Happiness Make People Unhappy? Paradoxical Effects of Valuing Happiness», Emotion, 11.4 (2011), 807–15, https:// doi.org/10.1037/a0022010. 85. Paul Rose and Keith W. Campbell, «Greatness Feels Good: A Telic Model of Narcissism and Subjective Well-Being», Advances in Psychology Research, 31 (2004), 3–26; Hillary C. Devlin, Jamil Zaki, Desmond C.Ong and June Gruber, «Not As Good as You Think? Trait Positive Emotion Is Associated with Increased Self-Reported Empathy but Decreased Empathic Performance», ed. by Marco Iacoboni, PLoS ONE, 9.10 (2014), e110470, https://doi.org/10.1371/journal. pone.0110470; Joseph P. Forgas, «Don»t Worry, Be Sad! On the Cognitive, Motivational, and Interpersonal Benefits of Negative Mood», Current Directions in Psychological Science, 22.3 (2013), 225–32, https://

333

doi.org/10.1177/0963721412474458; Jessica L. Tracy and Richard W.Robins, «The Psychological Structure of Pride: A Tale of Two Facets», Journal of Personality and Social Psychology, 92.3 (2007), 506–25, https://doi.org/10.1037/0022-3514.92.3.506. 86. Marino Pérez-Álvarez, «Reflexividad, Escritura y Génesis del Sujeto Moderno», Revista de Historia de la Psicología, 36.1 (2015), 53–90. 87. Frawley, Semiotics of Happiness; Frank Furedi, «From the Narrative of the Blitz to the Rhetoric of Vulnerability», Cultural Sociology, 1.2 (2007), 235–54, https://doi.org/10.1177/1749975507078189; Frank Furedi, Therapy Culture: Cultivating Vulnerability in an Uncertain Age (London: Routledge, 2004). 88. Gilles Lipovetsky, La Felicidad Paradójica (Barcelona: Editorial Anagrama, 2007). 89. Robert A. Cummins and Helen Nistico, «Maintaining Life Satisfaction: The Role of Positive Cognitive Bias», Journal of Happiness Studies, 3.1 (2002), 37–69, https://doi.org/10.1023/A:1015678915305; Adrian J. Tomyn and Robert A. Cummins, «Subjective Wellbeing and Homeostatically Protected Mood: Theory Validation With Adolescents», Journal of Happiness Studies, 12.5 (2011), 897–914, https://doi. org/10.1007/s10902-010-9235-5. 90. Bergsma and Veenhoven, «Happiness of People with a Mental Disorder»; Veenhoven, «Life Is Getting Better». 91. Vázquez, «El Bienestar de las Naciones»; Seligman, Flourish; Seligman, Authentic Happiness. 92. Seligman, Flourish, p. 164. 93. Global Happiness Council, Global Happiness Policy Report 2018 (New York: GHC, 2018), https://s3.amazonaws.com/ghc-2018/ GlobalHappinessPolicyReport2018.pdf, p. 69. 94. Jack Martin and Anne-Marie McLellan, The Education of Selves: How Psychology Transformed Students (New York: Oxford University Press, 2013). 95. British Columbia Ministry of Education, 2008, Career Planning, as quoted in Sugarman, «Neoliberalism and Psychological Ethics», p. 112. 96. http://www.ipositive-education.net/movement/ 97. Global Happiness Council, Global Happiness Policy Report. 98. Richard Layard and Ann Hagell, «Healthy Young Minds: Transforming the Mental Health of Children», in World Happiness Report, ed. by John Helliwell, Richard Layard and Jeffrey Sachs (New York: Sustainable Development Solutions Network, 2015), pp. 106–30. 99. Martin E. P. Seligman, Randal M. Ernst, Jane Gillham, Karen Reivich and Mark Linkins, «Positive Education: Positive Psychology and Classroom Interventions», Oxford Review of Education, 35.3 (2009), 293–311, https://doi.org/10.1080/03054980902934563, p. 295. 100. Mark T. Greenberg, Roger P. Weissberg, Mary Utne O»Brien, Joseph E. Zins, Linda Fredericks, Hank Resnik and others, «Enhancing School-Based Prevention and Youth Development through Coordinated

334

Social, Emotional, and Academic Learning», American Psychologist, 58.6–7 (2003), 466–74, https://doi.org/10.1037/0003-066X.58.6-7.466. 101. Karen Reivich, Jane E. Gillham, Tara M. Chaplin and Martin E. P. Seligman, «From Helplessness to Optimism: The Role of Resilience in Treating and Preventing Depression in Youth», in Handbook of Resilience in Children, ed. by Sam Goldstein and Robert B. Brooks (New York: Kluwer Academic/Plenum, 2005), pp. 223–37. 102. Lea Waters, «A Review of School-Based Positive Psychology Interventions», The Australian Educational and Developmental Psychologist, 28.2 (2011), 75–90, https://doi.org/10.1375/aedp. 28.2.75; Seligman, Flourish. 103. e.g., Kathryn Ecclestone and Dennis Hayes, The Dangerous Rise of Therapeutic Education (London and New York: Routledge, 2009). 104. Cabanas, «“Psytizens”, or the Construction of Happy Individuals». 105. Alison L. Calear, Helen Christensen, Andrew Mackinnon, Kathleen M. Griffiths and Richard O»Kearney, «The YouthMood Project: A Cluster Randomized Controlled Trial of an Online Cognitive Behavioral Program with Adolescents», Journal of Consulting and Clinical Psychology, 77.6 (2009), 1021–32, https://doi.org/10.1037/ a0017391. 106. Patricia C. Broderick and Stacie Metz, «Learning to BREATHE: A Pilot Trial of a Mindfulness Curriculum for Adolescents», Advances in School Mental Health Promotion, 2.1 (2009), 35–46, https://doi.org/ 10.1080/1754730X.2009.9715696. 107. Ecclestone and Hayes, Dangerous Rise. 108. Ecclestone and Hayes, Dangerous Rise, p. 164. 109. Neil J. Smelser, «Self-Esteem and Social Problems: An Introduction», in The Social Importance of Self-Esteem, ed. by Andrew M. Mecca, Neil J. Smelser and John Vaconcellos (Berkeley: University of California Press, 1989), pp. 1–23, p. 1. 110. Nathaniel Branden, «In Defense of Self», Association for Humanistic Psychology, August–September (1984), 12–13, p. 12. 111. Roy F. Baumeister, Jennifer D. Campbell, Joachim I. Krueger and Kathleen D. Vohs, «Does High Self-Esteem Cause Better Performance, Interpersonal Success, Happiness, or Healthier Lifestyles?», Psychological Science in the Public Interest, 4.1 (2003), 1–44, https:// doi.org/10.1111/1529-1006.01431, p. 1. 112. Baumeister et al., «Does High Self-Esteem Cause Better Performance», p. 3. 113. Neil Humphrey, Ann Lendrum and Michael Wigelsworth, Social and Emotional Aspects of Learning (SEAL) Programme in Secondary School: National Evaluation (London: Department for Education, 2010), p. 2. 114. Leslie M. Gutman and Ingrid Schoon, The Impact of NonCognitive Skills on Outcomes for Young People: Literature Review

335

(London: Institute of Education, University of London, 2013), https:// educationendowmentfoundation.org.uk/public/files/Publications/ EEF_Lit_Review_Non-CognitiveSkills.pdf, p. 10. 115. Kathryn Ecclestone, «From Emotional and Psychological Well-Being to Character Education: Challenging Policy Discourses of Behavioural Science and “Vulnerability”«, Research Papers in Education, 27.4 (2012), 463–80, https://doi.org/10.1080/02671522.2012.6902 41, p. 476. 116. Kristján Kristjánsson, Virtues and Vices in Positive Psychology: A Philosophical Critique (New York: Cambridge University Press, 2013). 117. Sugarman, «Neoliberalism and Psychological Ethics», p. 115.

Глава 3. Позитив на работе 1. Ehrenreich, Smile or Die. 2. Cabanas and Sánchez-González, «Inverting the Pyramid of Needs». 3. Kurt Danziger, Naming the Mind: How Psychology Found Its Language (London: SAGE, 1997); Roger Smith, The Norton History of the Human Sciences (New York: W. W. Norton, 1997). 4. Abraham H. Maslow, Motivation and Personality (New York: Harper &Row, 1970), p. 7. На русском: Абрахам Маслоу Мотивация и личность/М: Питер, 2019. 5. Cabanas and Sánchez-González, «Inverting the Pyramid of Needs.». 6. Daniel Wren, The Evolution of Management Thought (Hoboken: John Wiley & Sons, 1994). 7. William G. Scott, Organizational Theory: A Behavioral Analysis for Management (Willowbrook: Richard D. Irwin, 1967). 8. Boltanski and Chiapello, New Spirit of Capitalism. 9. Maslow, Motivation and Personality. 10. Zygmunt Bauman, The Individualized Society (Cambridge: Polity, 2001); Beck, Risk Society. На русском: Зигмунт Бауман Индивидуализированное общество/ М: Логос, 2005. 11. Richard Sennett, The Corrosion of Character: The Personal Consequences of Work in the New Capitalism (New York: W. W. Norton, 1998). На русском: Ричард Сеннет Коррозия характера/М: Фонд социо-прогностических исследований «Тренды», 2004. 12. Boltanski and Chiapello, New Spirit of Capitalism. 13. Bob Aubrey, quoted in Boltanski and Chiapello, New Spirit of Capitalism, p. 185. 14. Richard Sennett, The Culture of the New Capitalism (New Haven: Yale University Press, 2006); Boltanski and Chiapello, New Spirit of Capitalism. 15. Michael Daniels, «The Myth of Self-Actualization», Journal of Humanistic Psychology, 28.1 (1988), 7–38, https://doi.org/10.1177/

336

0022167888281002; Andrew Neher, «Maslow’s Theory of Motivation: A Critique», Journal of Humanistic Psychology, 31.3 (1991), 89–112, https://doi.org/10.1177/0022167891313010. 16. Edgar Cabanas and Juan Antonio Huertas, «Psicología Positiva y Psicología Popular de la Autoayuda: Un Romance Histórico, Psicológico y Cultural», Anales de Psicologia, 30.3 (2014), 852–64, https:// doi.org/10.6018/analesps.30.3.169241; Edgar Cabanas and José Carlos Sánchez-González, «The Roots of Positive Psychology», Papeles del Psicólogo, 33.3 (2012), 172–82; García, Cabanas and Loredo, «La Cura Mental de Phineas P. Quimby». 17. Cabanas and Illouz, «Making of a “Happy Worker”«; Illouz, Saving the Modern Soul. 18. Cabanas and Sánchez-González, «Inverting the Pyramid of Needs». 19. Cabanas and Sánchez-González, «Inverting the Pyramid of Needs». 20. Julia K. Boehm and Sonja Lyubomirsky, «Does Happiness Promote Career Success?», Journal of Career Assessment, 16.1 (2008), 101–16, https://doi.org/10.1177/1069072707308140, p. 101. 21. Olivier Herrbach, «A Matter of Feeling? The Affective Tone of Organizational Commitment and Identification», Journal of Organizational Behavior, 27 (2006), 629–43, https://doi.org/10.1002/job.362; Remus Ilies, Brent A. Scott and Timothy A. Judge, «The Interactive Effects of Personal Traits and Experienced States on Intraindividual Patterns of Citizenship Behavior», Academy of Management Journal, 49 (2006), 561–75, https://doi.org/10.5465/AMJ.2006.21794672; Carolyn M. Youssef and Fred Luthans, «Positive Organizational Behavior in the Workplace: The Impact of Hope, Optimism, and Resilience», Journal of Management, 33.5 (2007), 774–800, https://doi. org/10.1177/0149206307305562. 22. Robert A. Baron, «The Role of Affect in the Entrepreneurial Process», Academy of Management Review, 33.2 (2008), 328–40; Robert J. Baum, Michael Frese and Robert A. Baron, eds., The Psychology of Entrepreneurship (New York: Taylor & Francis, 2007); Ed Diener, Carol Nickerson, Richard E. Lucas and Ed Sandvik, «Dispositional Affect and Job Outcomes», Social Indicators Research, 59 (2002), 229–59, https://doi.org/10.1023/A:1019672513984; Katariina Salmela-Aro and Jari-Erik Nurmi, «Self-Esteem during University Studies Predicts Career Characteristics 10 Years Later», Journal of Vocational Behavior, 70 (2007), 463–77, https://doi.org/10.1016/j.jvb.2007.01.006; Carol Graham, Andrew Eggers and Sandip Sukhtankar, «Does Happiness Pay? An Exploration Based on Panel Data from Russia», Journal of Economic Behavior and Organization, 55 (2004), 319–42, https://doi. org/10.1016/j.jebo.2003.09.002. 23. Timothy A. Judge and Charlice Hurst, «How the Rich (and Happy) Get Richer (and Happier): Relationship of Core Self-Evaluations to Trajectories in Attaining Work Success», Journal of Applied

337

Psychology, 93.4 (2008), 849–63, https://doi.org/10.1037/00219010.93.4.849. 24. Ed Diener, «New Findings and Future Directions for Subjective Well-Being Research», American Psychologist, 67.8 (2012), 590–97, https://doi.org/10.1037/a0029541, p. 593. 25. Shaw Achor, The Happiness Advantage (New York: Random House, 2010), p. 4. На русском: Шон Анчор. Преимущество счастья. М.: ЭКСМО, 2014. 26. Michel Feher, «Self-Appreciation; or, The Aspirations of Human Capital», Public Culture, 21.1 (2009), 21–41, https://doi.org/ 10.1215/08992363- 2008-019. 27. Fred Luthans, Carolyn M. Youssef and Bruce J. Avolio, Psychological Capital: Developing the Human Competitive Edge (New York: Oxford University Press, 2007); Alexander Newman, Deniz Ucbasaran, Fei Zhu and Giles Horst, «Psychological Capital: A Review and Synthesis», Journal of Organizational Behavior, 35.S1 (2014), S120–38, https://doi.org/10.1002/job.1916. 28. Jessica Pryce-Jones, Happiness at Work: Maximizing Your Psychological Capital for Success (Chichester: John Wiley & Sons, 2010), p. ix. 29. Tim Smedley, «Can Happiness Be a Good Business Strategy?», The Guardian, 20 June 2012, https://www.theguardian.com/sustainable-business/happy-workforce-business-strategy-wellbeing. 30. Pryce-Jones, Happiness at Work, pp. 28–9. 31. James B. Avey, Rebecca J. Reichard, Fred Luthans and Ketan H.  Mhatre, «Meta-Analysis of the Impact of Positive Psychological Capital on Employee Attitudes, Behaviors, and Performance», Human Resource Development Quarterly, 22.2 (2011), 127–52, https://doi. org/10.1002/hrdq.20070. 32. Youssef and Luthans, «Positive Organizational Behavior in the Workplace». 33. Cabanas and Illouz, «Making of a “Happy Worker”«; Cabanas and Illouz, «Fit fürs Gluck». 34. Eeva Sointu, «The Rise of an Ideal: Tracing Changing Discourses of Wellbeing», The Sociological Review, 53.2 (2005), 255–74, https://doi.org/10.1111/j.1467-954X.2005.00513.x. 35. Arnold B. Bakker and Wilmar B. Schaufeli, «Positive Organizational Behavior: Engaged Employees in Flourishing Organizations», Journal of Organizational Behavior, 29.2 (2008), 147–54, https://doi. org/10.1002/job.515; Thomas A. Wright, «Positive Organizational Behavior: An Idea Whose Time Has Truly Come», Journal of Organizational Behavior, 24.4 (2003), 437–42, https://doi.org/10.1002/job.197. 36. Gerard Zwetsloot and Frank Pot, «The Business Value of Health Management», Journal of Business Ethics, 55.2 (2004), 115–24, https://doi.org/10.1007/s10551-004-1895-9. 37. Joshua Cook, «How Google Motivates Their Employees with Rewards and Perks», 2012, https://hubpages.com/business/HowGoogle-Motivates-their-Employees-with-Rewards-and-Perks.

338

38. Robert Biswas-Diener and Ben Dean, Positive Psychology Coaching: Putting the Science of Happiness to Work for Your Clients (Hoboken: John Wiley & Sons, 2007)., p. 190. 39. Biswas-Diener and Dean, Positive Psychology Coaching, pp. 195–6. 40. Micki McGee, Self-Help, Inc.: Makeover Culture in American Life (New York: Oxford University Press, 2005). 41. P. Alex Linley and George W. Burns, «Strengthspotting: Finding and Developing Client Resources in the Management of Intense Anger»,in Happiness, Healing, Enhancement: Your Casebook Collection for Applying Positive Psychology in Therapy, ed. by George W. Burns (Hoboken: John Wiley & Sons, 2010), pp. 3–14; Peterson and Seligman, Character Strengths and Virtues. 42. Angel Martínez Sánchez, Manuela Pérez Pérez, Pilar de Luis Carnicer and Maria José Vela Jiménez, «Teleworking and Workplace Flexibility: A Study of Impact on Firm Performance», Personnel Review, 36.1 (2007), 42–64, https://doi.org/10.1108/00483480710716713, p. 44. 43. Gabe Mythen, «Employment, Individualization and Insecurity: Rethinking the Risk Society Perspective», The Sociological Review, 53.1 (2005), 129–49, https://doi.org/10.1111/j.1467-954X.2005.00506.x. 44. Cabanas and Illouz, «Making of a “Happy Worker”«; Cabanas and Illouz, «Fit fürs Gluck». 45. Louis Uchitelle and N. R. Kleinfield, «On the Battlefields of Business, Millions of Casualties», The New York Times, 3 March 1996, http://www.nytimes.com. 46. Eduardo Crespo and María Amparo Serrano-Pascual, «La Psicologización del Trabajo: La Desregulación del Trabajo y el Gobierno de las Voluntades», Teoría y Crítica de La Psicología, 2 (2012), 33–48. 47. European Commission, Towards Common Principles of Flexicurity: More and Better Jobs through Flexibility and Security, COM (2007) 359 (Brussels: EC, 2007), p. 5. 48. Sennett, Corrosion of Character. 49. Fred Luthans, Gretchen. .R. Vogelgesang and Paul B. Lester, «Developing the Psychological Capital of Resiliency», Human Resource Development Review, 5.1 (2006), 25–44, https://doi.org/10.1177/ 1534484305285335. 50. Debra Jackson, Angela Firtko and Michel Edenborough, «Personal Resilience as a Strategy for Surviving and Thriving in the Face of Workplace Adversity: A Literature Review», Journal of Advanced Nursing, 60.1 (2007), 1–9, https://doi.org/10.1111/j.1365-2648.2007. 04412.x. 51. https://www.bls.gov/ 52. http://ec.europa.eu/eurostat/statistics-explained/index.php/ Employment_statistics 53. https://blog.linkedin.com/2016/04/12/will-this-year_s-college-grads-job-hop-more-than-previous-grads

339

54. Alison Doyle, «How Often Do People Change Jobs?», The Balance,1 May 2017, https://www.thebalance.com/how-often-do-peoplechange-jobs-2060467. 55. Romain Felli, «The World Bank’s Neoliberal Language of Resilience», in Risking Capitalism, ed. by Susanne Soederberg (Bingley: Emerald Group, 2016), pp. 267–95. 56. Salvatore R. Maddi and Deborah M. Khoshaba, Resilience at Work: How to Succeed No Matter What Life Throws at You (New York: American Management Association, 2005), p. 1. 57. Peter Greer and Chris Horst, Entrepreneurship for Human Flourishing (Washington, DC: American Enterprise Institute for Public Policy Research, 2014). 58. http://blog.approvedindex.co.uk/2015/06/25/map-entrepreneurship-around-the-world/ 59. Cabanas and Illouz, «Making of a “Happy Worker”«; Cabanas and Illouz, «Fit fürs Gluck». 60. Charles S. Carver, Michael F. Scheier and Suzanne C. Segerstrom, «Optimism», Clinical Psychology Review, 30.7 (2010), 879–89, https://doi.org/10.1016/j.cpr.2010.01.006; Robert Weis, «You Want Me to Fix It? Using Evidence-Based Interventions to Instill Hope in Parents and Children», in Happiness, Healing, Enhancement: Your Casebook Collection for Applying Positive Psychology in Therapy, ed. by George W. Burns (Hoboken: John Wiley & Sons, 2012), pp. 64–75, https://doi. org/10.1002/9781118269664.ch6; Shane J. Lopez, C. R. Snyder and Jennifer Teramoto Pedrotti, «Hope: Many Definitions, Many Measures», in Positive Psychological Assessment: A  Handbook of Models and Measures, ed. by Shane J. Lopez and C. R. Snyder (Washington, DC: American Psychological Association, 2003), pp. 91–106, https://doi. org/10.1037/10612-006; Karen Reivich and Jane Gillham, «Learned Optimism: The Measurement of Explanatory Style», in Positive Psychological Assessment: A Handbook of Models and Measures, ed. by Shane J. Lopez and C. R. Snyder (Washington, DC: American Psychological Association, 2003), pp. 57–74, https://doi.org/10.1037/10612-004. 61. Peterson and Seligman, Character Strengths and Virtues. 62. Michela Marzano, Programados para Triunfar: Nuevo Capitalismo, Gestión Empresarial, y Vida Privada (Barcelona: Tusquets, 2012). 63. Maria Konnikova, «What Makes People Feel Upbeat at Work», The New Yorker, 30 July 2016, http://www.newyorker. com/?p=3234730&mbid=nl_073016 Daily Newsletter (1)&CNDID=38849113&spMailing ID=9280546&spUserID=MTEwMTIzMzIyNTUzS0&spJobID=96243 2916&spReportId=OTYyNDMyOTE2S0. 64. Cabanas and Sánchez-González, «Inverting the Pyramid of Needs»; Cabanas and Illouz, «Making of a “Happy Worker”««; Cabanas and Illouz, «Fit fürs Gluck».

340

Глава 4. Счастливые «я» в продаже сейчас и всегда 1. http://possibilitychange.com/steps-to-change-my-life/ 2. Illouz, Emotions as Commodities. 3. Cabanas, «Rekindling Individualism, Consuming Emotions»; Cabanas, «“Psytizens”, or the Construction of Happy Individuals». 4. Christopher Lasch, The Culture of Narcissism: American Life in an Age of Diminishing Expectations (New York: W. W. Norton, 1979); Frank Furedi, Therapy Culture; Nolan, Therapeutic State; Ahmed, Promise of Happiness. 5. Binkley, Happiness as Enterprise, p. 163. 6. Wilhelm Hofmann, Maike Luhmann, Rachel R. Fisher, Kathleen D. Vohs and Roy F. Baumeister, «Yes, But Are They Happy? Effects of Trait Self-Control on Affective Well-Being and Life Satisfaction», Journal of Personality, 82.4 (2014), 265–77, https://doi.org/10.1111/ jopy.12050; Derrick Wirtz, Juliann Stalls, Christie Napa Scollon and L. Wuensch, «Is the Good Life Characterized by Self-Control? Perceived Regulatory Success and Judgments of Life Quality», The Journal of Positive Psychology, 11.6 (2016), 572–83, https://doi.org/10.10 80/17439760.2016.1152503; Denise T. D. de Ridder, Gerty Lensvelt-Mulders, Catrin Finkenauer, F. Marijn Stok and Roy F. Baumeister, «Taking Stock of Self-Control», Personality and Social Psychology Review, 16.1 (2012), 76–99, https://doi.org/10.1177/1088868311418749. 7. Peterson and Seligman, Character Strengths and Virtues, p. 38. 8. Heidi Marie Rimke, «Governing Citizens through Self-Help Literature», Cultural Studies, 14.1 (2000), 61–78, https://doi.org/10.1080/ 095023800334986; Fernando Ampudia de Haro, «Administrar el Yo: Literatura de Autoayuda y Gestión del Comportamiento y los Afectos», Revista Española de Investigaciones Sociológicas (REIS), 113.1 (2006), 49–75; Sam Binkley, «Happiness, Positive Psychology and the Program of Neoliberal Governmentality», Subjectivity, 4.4 (2011), 371–94, https://doi.org/10.1057/sub.2011.16; Rose, Inventing Our Selves. 9. Reivich and Gillham, «Learned Optimism». 10. Weis, «You Want Me to Fix It?» 11. Lopez et al., «Hope», p. 94. 12. Carver et al., «Optimism», p. 1. 13. Lyubomirsky, How of Happiness, pp. 280–1. 14. Marc A. Brackett, John D. Mayer and Rebecca M. Warner, «Emotional Intelligence and Its Relation to Everyday Behaviour», Personality and Individual Differences, 36.6 (2004), 1387–1402, https:// doi.org/10.1016/S0191-8869(03)00236-8, p. 1389. 15. Illouz, Cold Intimacies; Lipovetsky, La Felicidad Paradójica. 16. https://my.happify.com/ 17. https://my.happify.com/ 18. Annika Howells, Itai Ivtzan and Francisco Jose Eiroa-Orosa, «Putting the “App” in Happiness: A Randomised Controlled Trial of

341

a Smartphone- Based Mindfulness Intervention to Enhance Wellbeing», Journal of Happiness Studies, 17.1 (2016), 163–85, https://doi. org/10.1007/s10902- 014-9589-1. 19. Stephanie Baum, «Happify Health Raises $9m to Expand Behavioral Health Research Business (Updated)», MedCity News, 15 August 2017, https://medcitynews.com/2017/08/happify-health-raises-9m-expand-behavioral-health-research-business/?rf=1. 20. Espeland and Stevens, «Sociology of Quantification»; Nikolas Rose, «Governing by Numbers: Figuring out Democracy», Accounting, Organizations and Society, 16.7 (1991), 673–92, https://doi. org/10.1016/0361-3682(91)90019-B. 21. Carl Rogers, On Becoming a Person: A Therapist’s View of Psychotherapy (Boston: Houghton Mifflin, 1961), p. 166. На русском: Карл Роджерс. Становление личности. Взгляд на психотерапию. М.: Прогресс, 1994. 22. Rogers, On Becoming a Person, p. 33. 23. Carl Rogers, «Some Observations on the Organization of Personality», American Psychologist, 2 (1947), 358–68, p. 362. 24. Maslow, Motivation and Personality, p. 46. 25. Peterson and Seligman, Character Strengths and Virtues, p. 29. 26. Timothy D. Hodges and Donald O. Clifton, «Strengths-Based Development in Practice», in Positive Psychology in Practice, ed. By P. Alex Linley and Stephen Joseph (Hoboken: John Wiley & Sons, 2004), pp. 256–68, p. 258. 27. Kenneth Gergen, The Saturated Self (New York: Basic Books, 1991). 28. Isaiah Berlin, Four Essays on Liberty (Oxford: Oxford University Press,1968). 29. Eugene Taylor, Shadow Culture: Psychology and Spirituality in America (Washington, DC: Counterpoint, 1999); Beril Satter, Each Mind a Kingdom: American Women, Sexual Purity, and the New Thought Movement, 1875–1920. (London: University of California Press, 1999). 30. Peterson and Seligman, Character Strengths and Virtues, p. 13. 31. Linley and Burns, «Strengthspotting». 32. Seligman, Authentic Happiness. 33. James H. Gilmore and Joseph B. Pine, Authenticity: What Consumers Really Want (Boston: Harvard Business School Press, 2007). На  русском: Джозеф Пайн II и Джеймс Гилмор Аутентичность: Чего по-настоящему хотят потребители. М.: BestBusinessBooks, 2009. 34. Guy Redden, «Makeover Morality and Consumer Culture», in Reading Makeover Television: Realities Remodelled, ed. by Dana Heller (London: I. B. Tauris, 2007), pp. 150–64. 35. Linley and Burns, «Strengthspotting», p. 10. 36. Bill O»Hanlon, «There Is a Fly in the Urinal: Developing Therapeutic Possibilities from Research Findings», in Happiness, Healing,

342

Enhancement: Your Casebook Collection for Applying Positive Psychology in Therapy, ed. By George W. Burns (Hoboken: John Wiley & Sons, 2010), pp. 303–14, p. 312. 37. Daniel J. Lair, Katie Sullivan and George Cheney, «Marketization and the Recasting of the Professional Self: The Rhetoric and Ethics of Personal Branding», Management Communication Quarterly, 18.3 (2005), 307–43, https://doi.org/10.1177/0893318904270744. 38. Donna Freitas, The Happiness Effect: How Social Media Is Driving a Generation to Appear Perfect at Any Cost (New York: Oxford University Press, 2017), pp. 13–15. 39. Ehrenreich, Smile or Die. 40. Freitas, Happiness Effect, p. 71. 41. Freitas, Happiness Effect, p. 77. 42. Corey L. M. Keyes and Jonathan Haidt, eds., Flourishing: Positive Psychology and the Life Well-Lived (Washington, DC: American Psychological Association, 2003). 43. Seligman, Flourish. 44. Seligman, Flourish. 45. Lahnna I. Catalino and Barbara L. Fredrickson, «A Tuesday in the Life of a Flourisher: The Role of Positive Emotional Reactivity in Optimal Mental Health», Emotion, 11.4 (2011), 938–50, https://doi. org/10.1037/a0024889; Barbara L. Fredrickson, Positivity (New York: Crown, 2009); Judge and Hurst, «How the Rich (and Happy) Get Richer (and Happier)». 46. Seligman, Flourish, p. 13. 47. Sonja Lyubomirsky, Laura King and Ed Diener, «The Benefits of Frequent Positive Affect: Does Happiness Lead to Success?», Psychological Bulletin, 131 (2005), 803–55, https://doi.org/10.1037/00332909.131.6.803; Fredrickson, Positivity. 48. Seligman, Flourish, p. 13. 49. Beck and Beck-Gernsheim, Individualization. 50. Carl Cederström and André Spicer, Desperately Seeking Self-Improvement: A Year Inside the Optimization Movement (New York and London: OR Books, 2017), p. 10. 51. John Schumaker, «The Happiness Conspiracy», New Internationalist, 2 July 2006, https://newint.org/columns/essays/2006/07/01/ happiness-conspiracy. 52. https://positivepsychologytoolkit.com/ 53. Kennon M. Sheldon and Sonja Lyubomirsky, «How to Increase and Sustain Positive Emotion: The Effects of Expressing Gratitude and Visualizing Best Possible Selves», The Journal of Positive Psychology, 1.2 (2006), 73–82, https://doi.org/10.1080/17439760500510676, pp. 76–7. 54. Sheldon and Lyubomirsky, «How to Increase and Sustain Positive Emotion». 55. Lyubomirsky, How of Happiness, p. 104. 56. Lyubomirsky, How of Happiness, p. 106.

343

57. Michel Foucault, Technologies of the Self: A Seminar with Michel Foucault (Amherst: University of Massachusetts Press, 1988). 58. Mongrain and Anselmo-Matthews, «Do Positive Psychology Exercises Work?», p. 383. 59. Sheldon and Lyubomirsky, «How to Increase and Sustain Positive Emotion», pp. 76–7, italics added. 60. Cabanas, «Rekindling Individualism, Consuming Emotions»; Cabanas, «“Psytizens”, or the Construction of Happy Individuals». 61. Illouz, Saving the Modern Soul.

Глава 5. Счастье — новая норма 1. Gretchen Rubin, The Happiness Project: Or, Why I Spent a Year Trying to Sing in the Morning, Clean My Closets, Fight Right, Read Aristotle, and Generally Have More Fun (New York: HarperCollins, 2009), pp. 12–14. На русском: Гретхен Рубин Проект счастье. Мечты. План. Новая жизнь/М: ОДРИ, 2018. 2. Lyubomirsky, How of Happiness, p. 1. 3. Zupancic, Odd One In, p. 216. 4. Kennon M. Sheldon and Laura King, «Why Positive Psychology Is Necessary», American Psychologist, 56.3 (2001), 216–17, https://doi. org/10.1037/0003-066X.56.3.216. 5. Marie Jahoda, Current Concepts of Positive Mental Health (New York: Basic Books, 1958), https://doi.org/10.1037/11258-000. 6. Boehm and Lyubomirsky, «Does Happiness Promote Career Success?»; Catalino and Fredrickson, «Tuesday in the Life»; Diener, «New Findings and Future Directions»; Judge and Hurst, «How the Rich (and Happy) Get Richer (and Happier)»; Lyubomirsky et al., «Benefits of Frequent Positive Affect». 7. Illouz, Cold Intimacies. 8. Barbara S. Held, «The Negative Side of Positive Psychology», Journal of Humanistic Psychology, 44.1 (2004), 9–46, p. 12. 9. Seligman, Authentic Happiness, p. 178. 10. Seligman, Authentic Happiness, p. 129. 11. Lisa G. Aspinwall and Ursula M. Staudinger, «A Psychology of Human Strengths: Some Central Issues of an Emerging Field», in A Psychology of Human Strengths: Fundamental Questions and Future Directions for a Positive Psychology, ed. by Lisa G. Aspinwall and Ursula M. Staudinger (Washington, DC: American Psychological Association, 2003), pp. 9–22, p. 18. 12. Laura A. King, «The Hard Road to the Good Life: The Happy, Mature Person», Journal of Humanistic Psychology, 41.1 (2001), 51–72, https://doi.org/10.1177/0022167801411005, p. 53. 13. Barbara L. Fredrickson, «Cultivating Positive Emotions to Optimize Health and Well-Being», Prevention & Treatment, 3.1 (2000), https://doi.org/10.1037/1522-3736.3.1.31a; Barbara L. Fredrickson and T. Joiner, «Positive Emotions», in Handbook of Positive Psychology,

344

ed. By C. R. Snyder and Shane J. Lopez (New York: Oxford University Press, 2002), pp. 120–34. 14. Barbara L. Fredrickson, «Updated Thinking on Positivity Ratios», American Psychologist, 68 (2013), 814–22, https://doi. org/10.1037/a0033584, p. 816. 15. Barbara L. Fredrickson and Marcial F. Losada, «Positive Affect and the Complex Dynamics of Human Flourishing», American Psychologist, 60.7 (2005), 678–86, https://doi.org/10.1037/0003066X.60.7.678, p. 678. 16. Fredrickson, «Updated Thinking on Positivity Ratios», p. 816. 17. Fredrickson, «Updated Thinking on Positivity Ratios». 18. Barbara L. Fredrickson, «The Role of Positive Emotions in Positive Psychology. The Broaden-and-Build Theory of Positive Emotions», American Psychologist, 56 (2001), 218–26, https://doi. org/10.1037/0003-066X.56.3.218, p. 221. 19. Fredrickson, «Role of Positive Emotions in Positive Psychology», p. 221. 20. Fredrickson, Positivity. 21. Fredrickson, «Role of Positive Emotions in Positive Psychology», p. 223. 22. Fredrickson, «Updated Thinking on Positivity Ratios», p. 819. 23. Fredrickson, «Updated Thinking on Positivity Ratios». 24. Fredrickson, «Updated Thinking on Positivity Ratios», p. 818. 25. Fredrickson, «Updated Thinking on Positivity Ratios», p. 815. 26. Fredrickson and Losada, «Positive Affect and the Complex Dynamics of Human Flourishing». 27. Elisha Tarlow Friedman, Robert M. Schwartz and David A. F. Haaga, «Are the Very Happy Too Happy?», Journal of Happiness Studies, 3.4 (2002), 355–72, https://doi.org/10.1023/A:1021828127970. 28. Fredrickson, Positivity, p. 122. 29. Barbara L. Fredrickson and Laura E. Kurtz, «Cultivating Positive Emotions to Enhance Human Flourishing», in Applied Positive Psychology: Improving Everyday Life, Health, Schools, Work, and Society, ed. by Stewart I. Donaldson, Mihaly Csikszentmihalyi and Jeanne Nakamura (New York: Routledge, 2011), pp. 35–47, p.42. 30. Nicholas J. L. Brown, Alan D. Sokal and Harris L. Friedman, «The Complex Dynamics of Wishful Thinking: The Critical Positivity Ratio», The American Psychologist, 68.9 (2013), 801–13, https://doi. org/10.1037/a0032850, p. 801. 31. Brown et al., «Complex Dynamics of Wishful Thinking», p. 812. 32. Fredrickson, «Updated Thinking on Positivity Ratios», p. 814. 33. Fredrickson, «Updated Thinking on Positivity Ratios», p. 814. 34. Fredrickson, «Updated Thinking on Positivity Ratios», p. 819. 35. Jerome Kagan, What Is Emotion? History, Measures, and Meanings (New Haven: Yale University Press, 2007); Margaret Wetherell, Affect and Emotions: A New Social Science Understanding (London: SAGE, 2012).

345

36. Deborah Lupton, The Emotional Self: A Sociocultural Exploration (London: SAGE, 1998). 37. Ute Frevert, Emotions in History: Lost and Found (Budapest: Central European University Press, 2011); Richard S. Lazarus and Bernice N. Lazarus, Passion and Reason: Making Sense of Our Emotions (New York and Oxford: Oxford University Press, 1994); Michael Lewis, Jeannette Haviland-Jones and Lisa Feldman Barrett, eds., Handbook of Emotions (New York and London: Guilford Press, 2008); Barbara H. Rosenwein, «Worrying About Emotions in History», The American Historical Review, 107.3 (2002), 821–45; Wetherell, Affect and Emotions. 38. Catherine Lutz and Geoffrey M. White, «The Anthropology of Emotions», Annual Review of Anthropology, 15.1 (1986), 405–36, https://doi.org/10.1146/annurev.an.15.100186.002201. 39. Catharine A. MacKinnon, Are Women Human? And Other International Dialogues (Cambridge, MA, and London: Harvard University Press, 2007); Lauren Berlant, Cruel Optimism (Durham, NC: Duke University Press, 2011). 40. Illouz, Why Love Hurts; Eva Illouz, «Emotions, Imagination and Consumption: A New Research Agenda», Journal of Consumer Culture, 9 (2009), 377–413, https://doi.org/10.1177/1469540509342053. 41. Jack M. Barbalet, Emotion, Social Theory, and Social Structure: A Macrosociological Approach (Cambridge: Cambridge University Press, 2004); Arlie Russell Hochschild, The Outsourced Self: Intimate Life in Market TImes (New York: Metropolitan Books, 2012). 42. Horace Romano Harré, Physical Being: A Theory for a Corporeal Psychology (Oxford: Blackwell, 1991). 43. Ehrenreich, Smile or Die; Sundararajan, «Happiness Donut»; Cabanas and Sánchez-González, «Roots of Positive Psychology». 44. Lazarus, «Does the Positive Psychology Movement Have Legs?» 45. Kagan, What Is Emotion?, p. 8. 46. Lazarus, «Does the Positive Psychology Movement Have Legs?» 47. Forgas, «Don»t Worry, Be Sad!»; Hui Bing Tan and Joseph P. Forgas, «When Happiness Makes Us Selfish, but Sadness Makes Us Fair: Affective Influences on Interpersonal Strategies in the Dictator Game», Journal of Experimental Social Psychology, 46.3 (2010), 571–6, https://doi.org/10.1016/j.jesp. 2010.01.007. 48. Marino Pérez-Álvarez, «Positive Psychology: Sympathetic Magic», Papeles del Psicólogo, 33.3 (2012), 183–201. 49. Anthony Storr, Human Aggression (Harmondsworth: Penguin, 1992). 50. Svetlana Boym, The Future of Nostalgia (New York: Basic Books, 2001). На русском: Светлана Бойм Будущее ностальгии/М: Новое литературное обозрение, 2019. 51. Jens Lange and Jan Crusius, «The Tango of Two Deadly Sins: The Social-Functional Relation of Envy and Pride», Journal of Per-

346

sonality and Social Psychology, 109.3 (2015), 453–72, https://doi. org/10.1037/pspi0000026. 52. Marino Pérez-Álvarez, «Positive Psychology and Its Friends: Revealed», Papeles del Psicólogo, 34 (2013), 208–26; Mauss et al., «Can Seeking Happiness Make People Unhappy?»; Pérez-Álvarez, «Science of Happiness.» 53. Tan and Forgas, «When Happiness Makes Us Selfish», p. 574. 54. Devlin et al., «Not As Good as You Think?»; Joseph P. Forgas and Rebekah East, «On Being Happy and Gullible: Mood Effects on Skepticism and the Detection of Deception», Journal of Experimental Social Psychology, 44.5 (2008), 1362–7, https://doi.org/10.1016/j. jesp.2008.04.010; Jaihyun Park and Mahzarin R. Banaji, «Mood and Heuristics: The Influence of Happy and Sad States on Sensitivity and Bias in Stereotyping», Journal of Personality and Social Psychology, 78.6 (2000), 1005–23, https://doi.org/10.1037/0022-3514.78.6.1005. 55. Joseph P. Forgas, «On Being Happy and Mistaken: Mood Effects on the Fundamental Attribution Error», Journal of Personality and Social Psychology, 72.1 (1998), 318–31; Forgas, «Don»t Worry, Be Sad!». 56. Peterson and Seligman, Character Strengths and Virtues. 57. Daniel Lord Smail, «Hatred as a Social Institution in Late-Medieval Society», Speculum, 76.1 (2001), 90–126, https://doi. org/10.2307/2903707. 58. Barbalet, Emotion, Social Theory, and Social Structure. 59. Spencer E. Cahill, «Embarrassability and Public Civility: Another View of a Much Maligned Emotion», in Social Perspectives on Emotions, ed. By David D. Franks, Michael B. Flaherty and Carolyn Ellis (Greenwich, CT: JAI, 1995), pp. 253–71. 60. Arlie Russell Hochschild, «The Sociology of Feeling and Emotion: Selected Possibilities», Sociological Inquiry, 45.2-3 (1975), 280– 307, https://doi.org/10.1111/j.1475-682X.1975.tb00339.x. 61. Axel Honneth, The Struggle for Recognition: The Moral Grammar of Social Conflicts (Cambridge, MA: MIT Press, 1996). 62. Tim Lomas and Itai Ivtzan, «Second Wave Positive Psychology: Exploring the Positive–Negative Dialectics of Wellbeing», Journal of Happiness Studies, 17.4 (2016), 1753–68, https://doi.org/10.1007/ s10902-015-9668-y. 63. Seligman, «Building Resilience». 64. Luthans et al. , «Developing the Psychological Capital of Resiliency»; Ann S. Masten and Marie-Gabrielle J. Reed, «Resilience in Development», in Handbook of Positive Psychology, ed. by C. R. Snyder and Shane J. Lopez (Oxford: Oxford University Press, 2002), pp. 74– 88; Reivich et al., «From Helplessness to Optimism». 65. Michele M. Tugade and Barbara L. Fredrickson, «Resilient Individuals Use Positive Emotions to Bounce Back From Negative Emotional Experiences», Journal of Personality and Social Psychology, 86.2 (2004), 320–33, https://doi.org/10.1037/0022-3514.86.2.320, p. 320.

347

66. Michael Rutter, «Psychosocial Resilience and Protective Mechanisms», American Journal of Orthopsychiatry, 57.3 (1987), 316–31, https://doi.org/10.1111/j.1939-0025.1987.tb03541.x; Ann S. Masten, Karin M. Best and Norman Garmezy, «Resilience and Development: Contributions from the Study of Children Who Overcome Adversity», Development and Psychopathology, 2.4 (1990), 425–44, https://doi. org/10.1017/S0954579400005812. 67. Lawrence G. Calhoun and Richard G. Tedeschi, eds., Handbook of Posttraumatic Growth: Research and Practice (Mahwah: Lawrence Erlbaum Associates, 2006). 68. Keyes and Haidt, Flourishing. 69. P. Alex Linley and Stephen Joseph, «Positive Change Following Trauma and Adversity: A Review», Journal of Traumatic Stress, 17.1 (2004), 11–21, https://doi.org/10.1023/B:JOTS.0000014671.27856.7e; Richard G. Tedeschi and Lawrence G. Calhoun, «Posttraumatic Growth: Conceptual Foundations and Empirical Evidence», Psychological Inquiry, 15.1 (2004), 1–18, https://doi.org/10.1207/s15327965pli1501_01. 70. Linley and Joseph, «Positive Change Following Trauma and Adversity», p. 17. 71. Enric C. Sumalla, Cristian Ochoa and Ignacio Blanco, «Posttraumatic Growth in Cancer: Reality or Illusion?», Clinical Psychology Review, 29.1 (2009), 24–33, https://doi.org/10.1016/j.cpr.2008.09.006; Patricia L. Tomich and Vicki S. Helgeson, «Is Finding Something Good in the Bad Always Good? Benefit Finding Among Women With Breast Cancer», Health Psychology, 23.1 (2004), 16–23, https://doi. org/10.1037/0278-6133.23.1.16. 72. Seligman, Flourish, p. 159 73. Seligman, «Building Resilience», n.p., paras.1–2. 74. Martin E. P. Seligman and Raymond D. Fowler, «Comprehensive Soldier Fitness and the Future of Psychology», American Psychologist, 66 (2011), 82–6, https://doi.org/10.1037/a0021898; Seligman, Flourish. 75. Seligman, Flourish, p. 181. 76. Nicholas J. L. Brown, «A Critical Examination of the U.S. Army’s Comprehensive Soldier Fitness Program», The Winnower, 2 (2015), e143751, https://doi.org/10.15200/winn.143751.17496. 77. Roy Eidelson and Stephen Soldz, «Does Comprehensive Soldier Fitness Work? CSF Research Fails the Test», Coalition for an Ethical Psychology Working Paper, 1.5 (2012), 1–12. 78. Eidelson and Soldz, «Does Comprehensive Soldier Fitness Work?», p. 1. 79. Thomas W. Britt, Winny Shen, Robert R. Sinclair, Matthew R. Grossman and David M. Klieger, «How Much Do We Really Know About Employee Resilience?», Industrial and Organizational Psychology, 9.02 (2016), 378–404, https://doi.org/10.1017/iop. 2015.107; John Dyckman, «Exposing the Glosses in Seligman and Fowler’s (2011) Straw-Man Arguments», American Psychologist, 66.7 (2011), 644–5,

348

https://doi.org/10.1037/a0024932; Harris L. Friedman and Brent Dean Robbins, «The Negative Shadow Cast by Positive Psychology: Contrasting Views and Implications of Humanistic and Positive Psychology on Resiliency», The Humanistic Psychologist, 40.1 (2012), 87–102, https://doi.org/10.1080/08873267.2012.643720; Sean Phipps, «Positive Psychology and War: An Oxymoron», American Psychologist, 66.7 (2011), 641–2, https://doi.org/10.1037/a0024933. 80. Brown, «Critical Examination», p. 13 (para. 66). 81. Angela Winter, «The Science of Happiness. Barbara Fredrickson on Cultivating Positive Emotions», Positivity, 2009, http://www. positivityratio.com/sun.php. 82. Martha Nussbaum, The Fragility of Goodness: Luck and Ethics in Greek Tragedy and Philosophy (New York: Cambridge University Press, 2001). 83. Ruth Levitas, Utopia as Method: The Imaginary Reconstruction of Society (Basingstoke and New York: Palgrave Macmillan, 2013). 84. Jean Baudrillard, Simulations (New York: Semiotext(e), 1983). На русском: Жан Бодрийяр. Симулякры и симуляции. М.: Риполклассик, 2015. 85. Veenhoven, «Life Is Getting Better». 86. Bergsma and Veenhoven, «Happiness of People with a Mental Disorder»; Ad Bergsma, Margreet ten Have, Ruut Veenhoven and Ron de Graaf, «Most People with Mental Disorders Are Happy: A 3-year Follow-Up in the Dutch General Population», The Journal of Positive Psychology, 6.4 (2011), 253–9, https://doi.org/10.1080/17439760.2011. 577086. 87. Veenhoven, «Life Is Getting Better», p. 107. 88. Veenhoven, «Life Is Getting Better», p. 120. 89. Seligman, Authentic Happiness, p. 266. 90. Emmanuel Levinas, Entre Nous: Thinking-of-the-Other (London and New York: Continuum, 2006). 91. Sidney Hook, Pragmatism and the Tragic Sense of Life (New York: Basic Books, 1974).

Заключение 1. Julio Cortázar, Cronopios and Famas (New York: New Direction Books, 1999), pp. 23–4. На русском: Х.Кортасар. Избранное. М.: Прогресс, 1979. 2. Terry Eagleton, Hope without Optimism (New Haven: Yale University Press, 2015). 3. Robert Nozick, Anarchy, State, and Utopia (New York: Basic Books, 1974). На русском: Роберт Нозик. Анархия, государство и утопия. М.: Ирисэн, 2008.

Оглавление Предисловие. Краткое введение в критику счастьекратии . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 5 Введение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 16 Не все то золото, что блестит: опасения и сомнения . . . . . . . . . . . . . . . . . . 25 Краткий обзор содержания . . . . . . . . . . . . . . . 28 Глава 1. Эксперты вашего благополучия . Позитивные мечты Селигмана. . . . . . . . Дорогой монумент . . . . . . . . . . . . . . Предвиденный союз . . . . . . . . . . . . . . Сделаем психологию снова великой. . . . . Экспертам виднее . . . . . . . . . . . . . . . Измеряемое, самоочевидное благо . . . . . Аффективный термометр . . . . . . . . . . . Техно-счастьекратия . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . .

. . . . . . . . .

. . . . . . . . .

. . . . . . . . .

. . . . . . . . .

33 33 40 47 53 60 66 73 81

Глава 2. Возрождение индивидуализма . . . . . Счастье и неолиберализм . . . . . . . . . . . . . . Позитивная психология и индивидуализм . . . . Формула счастья . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Теория сорока процентов . . . . . . . . . . . . . . Отступление во внутреннюю цитадель . . . . . . Корпорация «Майндфулнес» . . . . . . . . . . . . Счастье: индивидуализм возвращается с местью . Обучение счастью . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . .

. 93 . 93 . 99 .104 . 106 .114 .118 .124 .131

Рост числа счастливых студентов. . . . . . . . . . . . 135 Глубоко укоренившаяся идеология . . . . . . . . . . 139 Глава 3. Позитив на работе . . . . . . . . За кулисами счастливых организаций . . . Инверсия «Пирамиды потребностей», или Счастье как залог успеха . . . . . . . . Психологический капитал счастья. . . . . Позитивное организационное поведение Безграничная гибкость . . . . . . . . . . . Независимость, очередной парадокс . . . Conditio sine qua non . . . . . . . . . . . .

. . . . . .148 . . . . . . 154 . . . . . .

. . . . . .

Глава 4. Счастливые «я» в продаже сейчас и всегда. . . . . . . . . . . . . . . . . . Управляйте своими эмоциями!. . . . . . . . . Превратите счастье в привычку . . . . . . . . «Приложение» для вашего счастья. . . . . . . Оставайтесь собой! . . . . . . . . . . . . . . . Аутентичность как черта характера . . . . . . Коммодификация аутентичности: люди как бренды . . . . . . . . . . . . . . . . . Аутентичность 2.0 . . . . . . . . . . . . . . . . И процветай! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Новая порода «счастьехондриков»: self-made личности в бесконечном процессе работы над собой . . . . . . . . . . . . . . . . Станьте лучшей из возможных версией себя . Глава 5. Счастье — новая норма . . . . . . . Пересмотр среднестатистического человека . Ложное разделение . . . . . . . . . . . . . . . Сохраняйте жизнестойкость и не волнуйтесь Бесполезные страдания . . . . . . . . . . . . .

. . . . . .

. . . . . .

. . . . . .

.163 . 169 . 174 .179 . 189 . 196

. . . . . .

. . . . . .

. . . . . .

. 198 . 208 . 210 . 215 . 225 . 228

. . . .231 . . . .236 . . . . 241

. . . . 246 . . . .249 . . . . .

. . . . .

. . . . .

.257 .264 . 276 .286 .300

Заключение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 310 Библиография . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 320

Научно-популярное издание Слово современной философии

Иллуз Ева, Кабанас Эдгар ФАБРИКА СЧАСТЛИВЫХ ГРАЖДАН Как индустрия счастья контролирует нашу жизнь Перевод с английского Анны Рахманько Заведующая редакцией Юлия Данник Шеф-редактор Павел Костюк Ответственный редактор Алина Климкина Литературный редактор Нина Горская Дизайн обложки Натальи Васильевой Технический редактор Галина Этманова Корректоры Ольга Водовозова, Марина Крыжановская Компьютерная верстка Татьяны Каменской PR-менеджер Анна Щуряхина Общероссийский классификатор продукции ОК-034–2014 (КПЕС 2008): 58.11.1 — книги, брошюры печатные Страна происхождения: Российская Федерация Шы;арыл;ан елі: Ресей Федерациясы ООО «Издательство АСТ» 129085 г. Москва, Звездный бульвар, д. 21, строение 3, комната 5 Наш электронный адрес: www.ast.ru E-mail: [email protected] "Баспа Аста" деген ООО 129085 г. МFскеу, жGлдызды гHлзар, д. 21, 3 IGрылым, 5 бJлме БіздіK электрондыI мекенжайымыз: www.ast.ru E - mail: [email protected] LазаIстан Республикасында дистрибьютор жFне Jнім бойынша арыз-талаптарды IабылдаушыныK Jкілі «РДЦ-Алматы» ЖШС, Алматы I., Домбровский кJш., 3«а», литер Б, офис 1. Тел.: 8(727) 2 51 59 89,90,91,92, факс: 8 (727) 251 58 12 вн. 107; E-mail: [email protected] VнімніK жарамдылыI мерзімі шектелмеген. Vндірген мемлекет: Ресей Сертификация Iарастырылма;ан Дата изготовления / Подписано в печать 21.09.2023. Формат 84x1081/32. Гарнитура «OriginalGaramond BT». Печать офсетная. Усл. печ. л. 18,48. Тираж экз. Заказ

16+