Новгородское вече

Table of contents :
Lukin_ob_1......Page 1
Lukin_mak......Page 2
Lukin_ob_2......Page 607

Citation preview

П. В. ЛУКИН Родился в 1973 г. в Москве. Кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института российской истории РАН. Автор многих работ по русской истории IX–XVII вв., опубликованных в России и за рубежом, в том числе монографий «Народные представления о государственной власти в России XVII в.» (М., 2000) и «Древняя Русь: очерки политического и социального строя» (М., 2008, в соавторстве). Член редколлегии журнала «Древняя Русь: Вопросы медиевистики».

НОВГОРОДСКОЕ ВЕЧЕ

Павел Владимирович Лукин.

П. В. ЛУКИН

НОВГОРОДСКОЕ ВЕЧЕ

ИНСТИТУТ

РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ

РАН

ИНСТИТУТ

РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ

РАН

П. В. ЛУКИН

НОВГОРОДСКОЕ

ВЕЧЕ

МОСКВА «ИНДРИК» 2014

УДК 94(47) ББК 63.3(2)43 Л 84

Утверждено к печати Ученым советом Института российской истории РАН

Издание осуществлено при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект № 14-01-16008) Рецензенты: доктор исторических наук А.А. Горский доктор филологических наук Е.Р. Сквайрс Ответственный редактор доктор исторических наук В.А. Кучкин

Лукин П. В. Новгородское вече. — М.: «Индрик», 2014. — 608 с. ISBN 978-5-91674-308-1 Монография, выполненная на основе всестороннего анализа нарративных и документальных источников (в том числе малоизученных ганзейских материалов) и с использованием сравнительно-исторического метода, посвящена исследованию высшего органа власти Новгородской республики — веча. Рассматриваются такие вопросы, как происхождение веча и его предыстория; архаические традиции, проявлявшиеся в его деятельности; социальный состав и функции веча на разных этапах его истории; проблемы вечевого суда и «совета господ»; соотношение веча и новгородской военной организации. В оформлении переплета использован рельеф с изображением новгородцев из церкви св. Николая в Штральзунде (Германия), 1360–1370-е гг.

ISBN 978-5-91674-308-1

© Текст, Лукин П.В., 2014 © Оформление, Издательство «Индрик», 2014

ОГЛ АВЛЕНИЕ

ОТ АВТОРА . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 7 ВВЕДЕНИЕ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 9

§ 1. Проблема и поиски ее решения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 9 § 2. О «вечевой» терминологии . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 39 ГЛАВА ПЕРВАЯ

Ранние известия о новгородском вече . . . . . . . . . . . . . . . . . 45 § § § §

1. «И рѣша к себѣ…» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 45 2. Новгородское вече в X в.? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 60 3. «…и сътвори вѣче на полѣ» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 70 4. «Сице бѣ волхвъ всталъ при Глѣбѣ Новѣгородѣ» . . . . . . . 113 ГЛАВА ВТОРАЯ

Новгородское вече в XII — середине XIII в. . . . . . . . . . . . 147 § 1. «Новгородьци … створиша вѣче» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 149 § 2. «И бысть въ вятшихъ свѣтъ золъ,   како побѣти меншии» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 214 § 3. «И събрачеся чернь…» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 237 ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Новгородское вече во второй половине XIII — XV в. . . . 251 § 1. Вече — толпа новгородцев   или политический институт? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . § 2. О «функциях» веча . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . § 3. Сколько было вечников? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . § 4. «…а городовые люди нарядчики были» . . . . . . . . . . . . . . . § 5. «Золотые пояса» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . § 6. «…se werpen se up and aff by der gisse» . . . . . . . . . . . . . . . . § 7. Новгородские «господа» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

253 273 282 299 327 345 363

ОГЛ А ВЛ ЕНИЕ

6

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Вечевые расправы и проблема вечевого суда . . . . . . . . . 383 ГЛАВА ПЯТАЯ

Вече, «вои» и проблема «народного ополчения» . . . . . . 445 ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Новгородское вече и Новгородская республика . . . . . . 501 § 1. Итоги исследования . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 501 § 2. Новгородская «вольность» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 504 ПРИЛОЖЕНИЕ

Торговый двор в Новгороде сообщает Рижскому Совету о набеге русских на немецких купцов и о заключенном вскоре соглашении. 10 ноября 1331 г. Текст и перевод со средненижненемецкого . . . . . . . . . . . 521 БИБЛИОГРАФИЯ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 533 СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 573 SUMMARY . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 575 УКАЗАТЕЛЬ ЛИЧНЫХ ИМЕН . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 579 УКАЗАТЕЛЬ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ, ТОПОГРАФИЧЕСКИХ НАЗВАНИЙ И ЭТНОНИМОВ . . . . . . . . . . . . . . 600

ОТ

П

АВТОРА

редлагаемая читателям книга подводит определенный итог более чем десятилетних исследований автора. Некоторые ее части основываются на ранее опубликован ных статьях, но во всех случаях они были исправлены, дополнены и переработаны, иногда кардинальным образом. В таких случаях актуальной точкой зрения автора следует считать позицию, представленную в этой монографии. В своей работе я всегда чувствовал помощь и поддержку со стороны коллег, чьи советы, рекомендации и критические замечания были чрезвычайно полезны и помогли избежать многих огрехов. Естественно, никто из них не несет ответственности за недостатки этой книги. Прежде всего, хотелось бы поблагодарить сотрудников Центра по истории Древней Руси Института российской истории РАН, в котором я с удовольствием работаю с 1999 г. На заседаниях Центра текст монографии подробно обсуждался дважды, и после каждого обсуждения перерабатывался с учетом сделанных замечаний. В  первую очередь, я благодарен руководителю Центра В.А. Кучкину, с большим вниманием не один раз прочитавшему рукопись монографии. Устные и письменные комментарии В.А. Кучкина, хотелось бы надеяться, сделали текст в большей степени соответствующим высочайшим критериям, предъявляемым им к научным работам. Весьма важными были также советы и рекомендации А.А. Горского и С.В. Полехова, при любезном содействии которого я получил возможность ознакомиться с рядом источников, в том числе неопубликованных. Особую благодарность мне хотелось бы выразить Б.Н. Флоре, чья широта знаний позволила мне избежать многих ошибок и упущений, и Е.Р. Сквайрс, без помощи которой была бы невозможной работа с ганзейскими документами. Также я очень призна-

О Т А ВТ ОРА

8

телен А.А. Гиппиусу и В.Б. Крысько за их исключительно ценные лингвистические консультации.

Кроме того, мне были очень полезны советы, замечания и содействие И.Ю. Анкудинова, А.М. Введенского, А.Ю. Виноградова, Е.Л. Конявской, М.М. Крома, С.М. Михеева и многих других коллег. Отдельные части текста обсуждались на многочисленных конференциях и круглых столах в России и за рубежом. Всем участникам этих обсуждений я также чрезвычайно признателен. Не меньшую, а то и бóльшую роль часто играли для меня неформальные дискуссии — столь свойственные отечественной интеллектуальной традиции, начиная с бесед в кулуарах конференций, кончая спорами в интернет-пространстве. Всем, кто готов был бескорыстно потратить свое время для обсуждения важных для меня сюжетов, я искренне признателен. Благодарен я и своим оппонентам, чья критика держала меня в необходимом для работы тонусе и убеждала в том, что избранная мной тема, во-первых, интересна не только мне, а, во-вторых, — что она находится не на историографической периферии. В разное время у меня была возможность заниматься в библиотеках Мюнстера, Будапешта, Варшавы, Лейпцига, Венеции, что позволило привлечь значительно более широкий круг источников и научной литературы, чем это обычно бывает в отечественной историографии. Всем коллегам, организациям, фондам и институциям, обеспечившим мне такую возможность, я также очень признателен. Работа над книгой была бы невозможна без поддержки со стороны моих родственников и близких, прежде всего, моих родителей  — В.П. Лукина и Л.И. Ахматовой, моей дочери Марфы и, конечно, моей жены Марии, которой посвящается эта книга. Монография стала результатом работы в рамках научного проекта Российского гуманитарного научного фонда (№ 11-0100099а). Издание также осуществляется при поддержке РГНФ (проект № 14-01-16008д). Я благодарен также за поддержку при работе над рядом частей книги Фонду некоммерческих программ Дмитрия Зимина «Династия» (грант № ДП-024/13 на исследовательский центр Res Publica Европейского ун-та в СПб).

ВВЕДЕНИЕ

§ 1. Проблема и поиски ее решения Рассмотреть всю историографию, посвященную новгородскому вечу, в кратком по необходимости введении невозможно. История изучения новгородских политических институтов насчитывает не одно столетие, и только перечисление работ по этой теме потребовало бы нескольких страниц1. Поэтому приходится остановиться здесь прежде всего на тех точках зрения, которые сохраняют актуальность в современных научных дискуссиях, а также  — на принципиальных, концептуальных аспектах. Обзор историографии по отдельным проблемам будет даваться ниже, в разделах, им посвященных, а анализ мнений по конкретным вопросам — при их непосредственном обсуждении. Вечевые собрания упоминали так или иначе все историки, писавшие о политическом строе древней Руси и, тем более о Новгороде. Русская историческая наука зародилась в XVIII в. и с самого начала испытала очень большое влияние со стороны философии и идеологии Просвещения. Прошлое Руси и, в частности, складывание государственности, в том числе в Новгороде, рассматривалось тогда в русле просветительских концепций «естественного права» 1

См. подробное изложение историографии до 1980-х гг.: Цамутали А.Н. История Великого Новгорода в освещении русской историографии XIX — начала XX в. // НИС. [Вып.] 1 (11). Л., 1982. С. 96–112; Андреев В.Ф. Проблемы социально-политической истории Новгорода XII–XV вв. в советской историографии // Там же. С. 119–145. Довольно удачный обзор историографии политико-правового строя Новгорода см. также: Мартышин О.В. Вольный Новгород. Общественно-политический строй и право феодальной республики. М., 1992. С. 6–57. Весьма полный обзор ранней русской историографии, общественной мысли и художественной литературы о Новгороде и о вече, в частности (до первой четверти XIX в. включительно) см.: Lübke Ch. Novgorod in der russischen Literatur (bis zu den Dekabristen). Berlin, 1984 (Giessener Abhandlungen zur Agrar- und Wirtschaftsforschung des Europäischen Ostens. Bd. 130). S. 58–225.

ВВЕ Д ЕНИЕ

10

и «общественного договора». Впрочем, развивавшаяся под эгидой монархии русская историография долгое время весьма скептически относилась к новгородским «вольностям» и часто для их интерпретации прибегала к наивно-психологическим характеристикам. Своеобразным соединительным звеном между средневековым летописанием и историографией Нового времени можно считать «Историю Российскую» В.Н. Татищева, оформленную в летописном стиле, но содержащую рассуждения, проникнутые духом Просвещения. Убежденный монархист, В.Н. Татищев не жалел бранных эпитетов по адресу «противности» новгородцев воле князей, упоминал вече (в том числе в абсолютно легендарных рассказах, вроде повествования о крещении Новгорода Добрыней, где фигурируют такие персонажи, как «высший жрец» Богомил и тысяцкий Угоняй2), но сколько-нибудь подробно ни вече, ни политический строй Новгорода не характеризовал. Г.Ф. Миллер (Мюллер), немецкий ученый, работавший в России (и издавший, между прочим, «Историю» умершего в 1750 г. Татищева), писал: «Новгородцы не хотели больше своих Князей признавать за повелевающих Государей, но думали, что сии должны поступать по их воле, и что то в их власти состоит, кого они захотят выбрать, и сколь долго кому у них правительствовать». Новгородцы оказывали князьям «такия грубости, что они за полезное признавали сложить с себя правление»3. По-видимому, именно Г.Ф. Миллер впервые определил события 1136 г. как принципиальный рубеж в истории Новгорода. С этого времени, по словам историка, «начались мятежи, коих не должно чаять в таком месте; где есть княжеское правление»4. Политический строй Новгорода он характеризовал как «вольность»5 и был, пожалуй, первым автором, задумавшимся о типологии новгородского политического строя. По его мнению, «правление Новгорода точно так ра[c]поряжено, как в Немецких вольных государственных городах, или и  в Ганзейских, которые может быть и служили им примером сего распоряжения»6 (Г.Ф. Миллер пытался даже провести аналогии между теми или иными новгородскими магистратами и магистратами немецких городов). Вече Г.Ф. Миллер прямо не упоминал, но отмечал, что новгородцы сходились на «большую площадь» по звону вечевого («вечного») колокола. «Там, — писал историк, — каждой мог говорить, что он почитает за полезное для общества, и всякому вольно 2

3 4 5 6

Татищев В.Н. Собрание сочинений. T. I. История российская. Ч. 1. М., 1994 [1768]. С. 112. Об образе Новгорода у Татищева см.: Lübke Ch. Novgorod in der russischen Literatur… S. 66–67. Миллер Г.Ф. Избранные труды. Труды по истории, географии и этнографии. М., 2007 [1761]. С. 106. Там же. Там же. С. 119. Там же. С. 123.

ВВЕ Д ЕНИЕ

было на всё давать свое мнение»7. В суждениях Г.Ф. Миллера много наивного; его подход к источникам, не различавший текстов ранних и поздних, далек от какой бы то ни было строгости (например, он с полным доверием относился к позднему преданию о Вадиме Храбром); многие его оценки (в том числе приведенные выше) представляли собой не аргументированные выводы, а декларации. Тем не менее именно Г.Ф. Миллера можно считать основоположником русского «новгородоведения», а некоторые его оценки стали общепринятыми. С творчеством М.В. Ломоносова, также сторонника «просвещенного абсолютизма», связано, видимо, возникновение двух идей, ставших в дальнейшем ключевыми при обсуждении истории новгородского веча: представление о том, что Новгород был республикой, и о том, что республиканский строй возник в Новгороде в глубокой древности, еще до призвания «Рурика», который, по М.В. Ломоносову, был носителем противоположного, самодержавного начала. В частности, он писал о Гостомысле как о «последнем республиканском владетеле»8. Начало новгородских вольностей ученый связывал с деятельностью Ярослава Мудрого, которого он упрекал за то, что тот «Новогородцам пожаловал вольные грамоты и тем к разделению России подал немалый повод»9. Иван III, «республику новогородскую уничтожив, привел под свое самодержавство»10. Этой схеме новгородской истории суждено было большое будущее. Однако само по себе вече М.В. Ломоносова практически не интересовало, он просто упоминал, например, снятие тем же Иваном III вечевого колокола, не уточняя, для чего именно он использовался. Вообще же оценки М.В. Ломоносова, в том числе касающиеся Новгорода, были декларативны в еще большей степени, чем его главного оппонента — Г.Ф. Миллера. Не отличался строгостью (даже на уровне исторических представлений эпохи Просвещения) и его подход к источникам. Например, наряду с «Нестором» (т.е. «Повестью временных лет») М.В. Ломоносов использовал и «Летописец» (компиляцию XVII в., в которой говорилось о правителях «словен новогородских» Славене и Русе, а также «о претворении 7 8

9 10

Там же. С. 124. Ломоносов М.В. Краткий российский летописец с родословием // Ломоносов М.В. Полное собрание сочинений. T. VI. М.; Л., 1952 [1760]. С. 296. Никак нельзя поэтому согласиться с О.В. Севастьяновой, считающей, что новгородская политическая система была определена как республика с «легкой руки» французских историков (П.-Ш. Левека, Н.-Ж. Леклерка), приехавших в Россию по приглашению Екатерины II (Севастьянова О.В. Древний Новгород. Новгородско-княжеские отношения в XII — первой половине XV в. М.; СПб., 2011. С. 5). Новгород был определен как республика раньше — еще М.В. Ломоносовым. См. также: Lübke Ch. Novgorod in der russischen Literatur… S. 70. Ломоносов М.В. Краткий российский летописец… С. 300. Там же. С. 319.

11

ВВЕ Д ЕНИЕ

12

Славенова сына в крокодила»11). Ученый считал, что в этом «Летописце», несмотря на невероятные известия, «всего откинуть невозможно», и пытался толковать его рассказы с рационалистической точки зрения, но абсолютно произвольно12. М.М. Щербатов писал о Новгороде, что «правление сего сильного града было народное», однако в детали не вдавался. К этому «народному правлению» историк относился — вполне в русле дворянско-монархической идеологии — весьма скептически, осуждая новгородцев за то, например, что они, призвав варягов, «не отложили своего беспокойного и завистливого обычаю»13. А.Л. Шлёцер предполагал, что изначальным политическим строем новгородцев была дикая свобода, под которой он понимал патриархальный строй, примером чего служили для него отношения у крестьян шведской области Далекарлия (Даларна). Правление их было не монархическим, а «гражданским»14. Что конкретно оно собой представяло, историк не уточнял. Очень кратко и неопределенно писал о вече Н.М. Карамзин. По его мнению, вече попирало «древний устав Рюриковых времен» (монархический), который между тем не был отменен даже в Новгороде. После того как «Государство разделилось» и «лучи славы угасли над престолом Св. Владимира», а «вместо одного явились многие Государи», «тогда народ, видя их слабость, захотел быть сильным». В результате «граждане столицы (так историк называл центры русских земель, в том числе и Новгород. — П.Л.), пользуясь свободою Веча, не редко останавливали Государя в делах важнейших: предлагали ему советы, требования; иногда решали собственную судьбу его, как вышнии законодатели». В то же время Н.М. Карамзин не считал вече демократическим органом: «Вероятно, — писал он, — что и в столицах не все граждане могли судить на Вечах, а только старейшие или нарочитые, Бояре, воины, купцы»15. Никаких аргументов в пользу этой точки зрения историк не приводит16. 11 12 13 14 15 16

Там же. С. 297. Там же. С. 296. Щербатов М.М. История Российская от древнейших времен. T. I. СПб., 1770. С. 190, 193. Шлёцер А.Л. Нестор. Русские летописи на древлеславенском языке. Ч. I. СПб., 1809. С. 305–306. Карамзин Н.М. История Государства Российского. T. II–III. М., 1991 [1816]. С. 465–466. Любопытно, что взгляд на вече Н.М. Карамзина — убежденного монархиста — оказался востребован уже в позднесоветское время в рамках марксистской «феодальной концепции» (см. ниже). Один из ее сторонников, М.Б. Свердлов, весьма сочувственно ссылается на высказывания Н.М. Карамзина о вече, отмечая, что «весьма обоснованно предположить» состав веча позволило ему «внимательное прочтение источников» (Свердлов М.Б. Послесловие // История Государства Российского. С. 712–713), хотя никаких ссылок на источники у Н.М. Карамзина в этом месте нет.

ВВЕ Д ЕНИЕ

Весьма любопытны были взгляды на новгородское вече Н.А. Полевого, в сочинениях которого проявилось влияние новой тенденции западноевропейской историографии — романтизма. Будучи знаком с работами французских историков Ф. Гизо и О. Тьерри, он сопоставлял средневековый Новгород с западноевропейскими городскими коммунами: «Если сообразив историю Новгорода, невольно изумляетесь сходству оной с историею свободных городов в Италии, Франции и Германии; здесь не было подражания, но только одинакие обстоятельства произвели одинакие следствия». О новгородском вече Н.А. Полевой писал очень кратко и небезошибочно (в частности, он считал, что главным местом проведения веча была Софийская площадь, а решения принимались большинством голосов). Участником веча, по его мнению, мог быть «каждый гражданин Новгородский», но кто входил в категорию «новгородских граждан», историк не уточнял17. Н.А.  Полевой верно указал на то, что новгородцы присутствовали на вече не просто в личном качестве, но как представители концов18. В целом оценки Н.А. Полевого, несмотря на всю их лапидарность и слабую аргументированность, представляют значительный интерес: они по сути предвосхищали то, к чему пришла русская наука во второй  половине XIX в., а постановка вопроса о сходстве новгородских политических институтов с политическими институтами западноевропейских городов-коммун опережала, как мы увидим ниже, свое время на столетие. С.М. Соловьев писал о новгородском вече в самом общем плане. В работе, посвященной отношению Новгорода с князьями, он различал «троякий род веча»: вече, собираемое князем; вече, собиравшееся против князя; вече судное. Акцент историк делал на стихийном характере веча, а веча второго «рода» прямо называл народными восстаниями19. Ясно, что такое деление крайне неудачно, поскольку в его основу положены разнородные критерии. При характеристике веча в «Истории России» С.М. Соловьев трижды повторяет слово «неопределенный»: «Как и в других городах, так и в Новгороде вече является с неопределенным характером, с неопределенными формами. Слово вече означало неопределенно всякое совещание, всякий разговор, всякие переговоры, а не означало именно народное собрание, народную думу»20. Применительно к Новгороду историк говорил и о «вечевом бытe»21, но подробно само вече не рассматривал. Ценную для своего времени сводку летописных упоминаний веча дал М.П. Погодин, он же предложил рассматривать как сви17 18 19 20 21

Полевой Н.А. История русского народа. Т. II. М., 1830. С. 64–65. Там же. С. 73–74. Соловьев С.М. Об отношениях Новгорода к Великим Князьям. М., 1846. С. 2. Соловьев С.М. Сочинения. Кн. II. М., 1988. История России с древнейших времен. Т. 3–4. С. 27. Там же. С. 28.

13

ВВЕ Д ЕНИЕ

14

детельства о вече не только прямые, но и косвенные упоминания («такие, в коих вече выражается соответственными глаголами»22). Не склонный к излишнему теоретизированию, он пришел к выводу, что вечем (везде, но и в Новгороде также) называлось «городское общее совещание», что веча были «искони везде, во всех городах». Исходя из того, что городское население древней Руси представляло собой с «варяго-русских» времен «военное сословие», он подчеркивал связь веча с военной организацией города. Это были интересные и существенные наблюдения, хотя новгородским вечем историк специально не занимался23. Однако всех этих историков интересовало отнюдь не само вече. Их внимание привлекали прежде всего князья, что вполне понятно, так как российская историография тогда развивалась в рамках монархической традиции. В то же время о вече писали, и писали немало, но — главным образом не ученые, а публицисты и литераторы оппозиционных взглядов (А.Н. Радищев, декабристы и др.). В центре научного внимания вече оказалось во второй половине XIX в. Провозвестником тут был Н.И. Костомаров — историк демократических взглядов, который посвятил Новгороду значительную часть своей работы о «севернорусских народоправствах» (Новгороде, Пскове и Вятке), вышедшей впервые в 1863 г. Однако сочинения Н.И. Костомарова отличались эскизностью, публицистичностью и отсутствием критического подхода к источникам (историк находил «исторический элемент» даже в легенде о Словене и Русе)24. Его текст о Новгороде представляет собой переложение летописных известий, в рамках которого вопросы социально-политического строя специально не ставятся. Тем не менее Н.И. Костомаров неоднократно упоминает вече и в целом придает ему немалое значение. Сочинение Н.И. Костомарова оказало, по-видимому, большее влияние на образованную публику, чем на науку25. В 1867 г. была опубликована монография выдающегося историка права В.И. Сергеевича «Вече и князь»26, на долгие годы определившая научные, и не только научные, представления о древнерусском вече. Даже авторы, критиковавшие какие-то ее положения, тем не менее подчеркивали, что она принадлежит к числу 22

23 24

25 26

Погодин М.П. Исследования, замечания и лекции о русской истории. Т. VII. М., 1856. С. 153. Сюда историк относил 7 упоминаний, в частности, знаменитое известие Лавр. об изначальности веча в ряде древнерусских земель, в том числе в Новгородской (там же. С. 154). Там же. С. 153–167. Костомаров Н.И. Исторические монографии и исследования. Т. VII. История Новгорода, Пскова и Вятки во время удельно-вечевого уклада (Севернорусские народоправства). СПб., 1868. С. 11. См. об этом: Формозов А.А. Классики русской литературы и историческая наука. М., 2012. С. 155–163. Сергеевич В.И. Вече и князь. Русское государственное устройство и управление во времена князей Рюриковичей. Исторические очерки. М., 1867.

ВВЕ Д ЕНИЕ

«самых крупных и вместе с тем самых замечательных сочинений по вопросу о вечевой жизни»27. 60-е гг. XIX в. в Российской империи — это эпоха «Великих реформ» Александра II, в числе которых были реформы земская и городская, создавшие систему местного выборного самоуправления и пробудившие большой интерес к истории самоуправления в России. Кроме того, сам дух эпохи способствовал поискам истоков демократических начал на Руси. Немалую роль сыграло и знакомство крупнейших русских ученых того времени с современными им тенденциями научного поиска в Западной Европе, особенно в Германии. В.И. Сергеевич, например, вдохновлялся трудами таких видных немецких ученых, как Якоб Гримм, Георг Вайтц, Вильхельм Эдуард Вильда 28. Немецкая же наука того времени руководствовалась идеей об изначальной германской демократии и народном собрании как ее основе. Немалую роль в формировании подобных концепций сыграло и происходившее в середине XIX в. «открытие» русской крестьянской общины с ее самоуправлением. Публицисты-славянофилы рассматривали общину как исконную основу русской жизни, а близкий к славянофилам историк И.Д. Беляев писал, что у славян издревле, еще до Рюрика существовало «общинное вечевое устройство»29. Итак, хотя новгородское вече привлекало внимание ученых и, шире, образованных людей еще в XVIII в., можно сказать, что как научная проблема оно приобрело исключительную популярность в 60–70-е гг. XIX в., когда в Российской империи в правление Александра II начались «Великие реформы» и появилось стремление обнаружить в древности предпосылки формировавшихся институтов самоуправления. Именно тогда окончательно складывается «земско-вечевая» («общинно-вечевая») теория, которая на долгое время стала господствующей в российской историографии и оказала очень существенное воздействие на зарубежную славистику. Древнерусское вече вообще и новгородское в частности ученые этого направления (В.И. Сергеевич, М.Ф. Владимирский-Буданов, М.А. Дьяконов и др.) рассматривали как верховный орган власти управлявшихся на демократических, «общинных» началах земель-волостей, принимать участие в котором могли в принципе все свободные и полноправные жители волости мужского пола. Типологически близкой к политической организации древнерусского общества ими признавалась полисная организация 27

28 29

Лимберт А. Предметы ведомства «веча» в княжеский период древней России // Варшавские университетские известия. 1877. № 2. Неофициальный отдел. 2. С. 42. Сергеевич В.И. Древности русского права. Т. II. Вече и князь. Советники князя. М., 2006 [1909]. С. 92–104. Беляев И.Д. Лекции по истории русского законодательства. М., 1888. С. 5.

15

ВВЕ Д ЕНИЕ

16

классической древности30. Вече на Руси существовало с «незапамятных времен» (В.И. Сергеевич находил его следы даже в русско-византийских договорах X в.) и постепенно сошло на нет после монголо-татарского нашествия и связанного с ним усиления княжеской власти. В Новгороде же и в некоторых других землях вече сохранилось дольше и исчезло только после их присоединения к Москве. По множеству отдельных вопросов шли дискуссии, иногда весьма острые (кто конкретно мог участвовать и фактически участвовал в вече31; были ли законные и незаконные вечевые собрания; существовало ли вече только в «старых» городах или возникало также во вновь основанных и т.д.), но главный тезис разделялся всеми. Несмотря на то что концептуальная основа «земско-вечевой теории» несомненно устарела, факты, собранные исследователями этого направления, многие из которых были выдающимися учеными, конкретные наблюдения, некоторые аспекты методологии (например, стремление рассматривать политические институты Руси, и Новгорода в том числе, не изолированно, а в европейском контексте) сохраняют свою ценность. Так, работы А.И. Никитского и по сей день остаются наиболее полными исследованиями ряда аспектов политического строя Новгородской республики. В работах В.И. Сергеевича, А.И. Никитского, М.Ф. Владимирского-Буданова и других был рассмотрен и решен ряд существенных проблем, относящихся к вечу: установлено отношение между князем и вечем, новгородскими должностными лицами и вечем; очерчен круг вопросов, которыми могло заниматься вече (особое внимание 30

31

Сопоставление Новгорода и других древнерусских городов с античными полисами было своеобразной оборотной стороной великолепного образования, которое получали ученые этого времени в классических гимназиях. Первое что приходило им в голову — аналогии с греко-римской древностью. Хороший пример находим в статье Т. Ефименко: «Административное единство города и земли … неизбежное, исторически необходимое явление. Вспомним хотя бы о городских и сельских трибах Рима, о городских и областных димах Афин» (Ефименко Т. К вопросу о русской сотне княжеского периода // ЖМНП. Новая серия. 1910. Ч. ΧΧVII. Июнь. С. 316). Почему бы не вспомнить о средневековых европейских городах, современниками которых были города древнерусские? Ведь там такое «единство» исторически необходимым не оказалось. Отзвуком этого любопытного обстоятельства является и существующая и сейчас «полисная» теория общественно-политического строя древней Руси, о которой будет говориться ниже (ее сторонники, впрочем, в отличие от своих предшественников, черпают сведения о классической древности из вторых-третьих рук). В частности, М.Ф. Владимирский-Буданов, в отличие от В.И. Сергеевича, А.И. Никитского и др., считал, что в вече участвовали только «граждане старших городов», но при этом всё равно соглашался с тем, что «идея всенародного (!) участия во власти сохраняется» (Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. М., 2005 [Киев, 1908]. С. 75). Указание М.Ф. Владимирского-Буданова на городской характер веча, впрочем, как мы увидим, имеет большое значение.

ВВЕ Д ЕНИЕ

уделялось «ряду» с князьями и, соответственно, их приглашению и изгнанию); выяснено, где собиралось вече, кто его мог созывать, когда оно собиралось, был ли необходим кворум и т.д. В то же время многие вопросы остались спорными или нерешенными: так и не стало ясно, что представляло собой новгородское вече как политический институт; очень расплывчато и противоречиво определялся социальный состав веча; непонятно было соотношение веча с городской военной организацией и так называемыми «народным ополчением» (в созыве его виделась важнейшая функция веча); очень туманны были представления о «вечевом суде»; существование «совета господ» скорее постулировалось, чем доказывалось, его отношения к вечу также оставались невыясненными. Вплоть до начала XX в. земско-вечевая теория пользовалась почти полным признанием. Только в начале нового столетия появились некоторые новые тенденции. Накопление фактических данных и знакомство с новыми достижениями европейской исторической науки заставило исследователей пересмотреть некоторые устоявшиеся представления. В.О. Ключевский, видевший специфику Киевской Руси в ее торговом, городовом характере, связал историю веча с историей города и поставил под вопрос идею об «изначальности» веча. А.Е. Пресняков, не отрицая в принципе земсковечевую теорию, подчеркивал ведущее значение в древнерусском политическом строе князя и дружины. Н.П. Павлов-Сильванский признавал существование «общинно-вечевого строя» в раннее время: «В первом периоде [русской истории], от доисторической древности до XII в., основным учреждением является община, или мир, мирское самоуправление, начиная с низших самоуправляющихся вервей до высшего самоуправляющегося союза: земли, племени, с полновластным народным собранием, вечем». В этот период, по словам историка, «вече сохраняет свою суверенную власть, призывая князей и изгоняя их…». Позднее, в XIII–XVI вв., по мере развития феодальных отношений, основное значение приобретает «крупное землевладение, княжеская и боярская вотчина, или боярщина-сеньерия». Относительно местного «мирского самоуправления» Н.П. Павлов-Сильванский замечает, что в это время оно «сохраняется в ослабленном значении; оно живет и под рукою боярина на его земле»32. Что происходит с вечем как носителем суверенной власти, историк, однако, не пишет: его привлекала не социально-политическая история, а параллели (действительные или мнимые) между западноевропейскими феодальными институтами и институтами русскими. Не касается он и устройства Новгорода, которое непросто вписать в предлагавшуюся им феодальную 32

Ключевский В.О. Курс русской истории. Ч. 1 // Ключевский В.О. Соч. в 9 т. М., 1987 [1904]. Т. I. С. 200–201; Пресняков А.Е. Княжое право в древней Руси. Лекции по русской истории. М., 1993 [1909]. С. 399–404; ПавловСильванский Н.П. Феодализм в России. М., 1988 [1907–1910]. С. 148–149.

17

ВВЕ Д ЕНИЕ

18

схему. Тем не менее значение взглядов Н.П.  Павлова-Сильванского весьма велико. Они оказали существенное влияние на советскую историографию, которая на определенном этапе своего развития утвердила «феодализм» в качестве обязательной догмы при описании общественного строя древней Руси. Нечеткость при характеристике веча как явления в общем-то «ненужного» в рамках феодальной модели общества, свойственная советской историографии, также в известной степени восходит к построениям Н.П. Павлова-Сильванского. После 1917 г. место серьезных научных концепций надолго заняли искусственные идеологические схемы (вроде ставшей актуальной при новой власти пресловутой теории М.Н. Покровского о «торговом капитализме»), пронизанные марксистской фразеологией33. Лишь в середине 30-х гг. XX в., когда в условиях осложнявшейся международной обстановки власть озаботилась «патриотическим» воспитанием, появилась необходимость сформулировать новую концепцию истории России. В ее основу было положено сложившееся к этому времени марксистское учение в его сталинской интерпретации — теория «общественно-экономических формаций». После ожесточенной и носившей по большей части схоластический характер дискуссии было решено, во-первых, что таких «формаций» было пять; во-вторых, что Древнерусское государство находилось на стадии «феодализма». Под «феодализмом», в отличие от наиболее распространенных в западной и дореволюционной русской науке представлений, теперь понималась «общественно-экономическая формация», а не политико-юридическая система. На практике «феодализм» отождествлялся с сеньориальным (вотчинным) строем и связывался с господством крупных земельных собственников над непосредственными производителями (крестьянами)34. Перед ведущими советскими историками 30–40-х гг., большинство из которых либо начало свою научную карьеру еще до революции (например, Б.Д.  Греков или С.В. Юшков) либо получили тогда образование, встала задача приспособить эту идеологическую конструкцию к имеющимся фактам. Получалось это с переменным 33

34

Нужно подчеркнуть, что речь идет не об идеях К. Маркса как таковых, часть из которых сыграла существенную роль в развитии европейской социологической мысли и оказала позитивное влияние на историографию, а именно об идеологизированном пустозвонстве и об искусственном выделении и канонизации одного из теоретических направлений при замалчивании или шельмовании остальных. И конечно нельзя путать идеологическое насилие над наукой с самой наукой; и в эти годы выходили достойные работы, основанные на анализе источников, а не на абстрактных социологических схемах. Отсюда, в частности, резко выделяющиеся на фоне мировой исторической науки рассуждения советских ученых о «феодализме» даже в XVIII в. Ср. критику отождествления сеньориального строя и феодализма: Bloch M. La société féodale. Paris, 1978. P. 604–605.

ВВЕ Д ЕНИЕ

успехом (в числе «приобретений» можно отметить рост интереса к рядовому населению, прежде всего сельскому), но вече не очень вписывалось в эту схему. Свойственное «земско-вечевой» теории представление о вече как о высшем органе общенародного волостного самоуправления с трудом вязалось с предполагаемой в рамках советско-марксистской феодальной концепции жесткой структурой древнерусского общества, которое должно было состоять из классов эксплуатируемых и эксплуататоров. Что касается русской эмигрантской историографии, то ее представители (Г. Вернадский, Н.В. Рязановский и др.) как правило писали о политическом строе Новгорода в русле «земсковечевой теории». Через ее посредство соответствующие представления получили определенное распространение и в зарубежной литературе35. По мере укрепления в СССР со второй половины 30-х гг. XX  в. идеологии «советского патриотизма», господствующей становится тенденция вписать вече в общемировую схему феодальной «формации», в рамках которой оно становится аналогом коммунальных органов власти в западноевропейских средневековых городах. Постепенно сформировалось две традиции интерпретации веча. Одна, оставшаяся в то время маргинальной, была предложена С.В. Юшковым. Он считал, что веча были собраниями «основных феодальных групп»36. Вторая была предложена Б.Д. Грековым37 и наиболее основательно разработана М.Н. Тихомировым в его монографии о древнерусских городах38. Вслед за В.О. Ключевским М.Н. Тихомиров рассматривал вече как городское собрание, но связывал его не с торговым и городовым характером древней Руси, а с типичными для многих регионов средневековой Западной Европы городскими коммунальными движениями. Вече в этой интерпретации становилось представительным органом городской коммуны, в которой М.Н. Тихомиров видел объединения «людей — сплоченной группы горожан: ремесленников и купцов»39. К этому же направлению можно отнести Б.Д. Грекова, Л.В. Черепнина, Н.Н. Воронина и (с известными оговорками) В.Т. Пашуто40, позднее Ю.А. Лимонова. 35

36 37 38 39 40

См. об этом: Paul M.C. The Iaroslavichi and the Novgorodian Veche 1230– 1272: A Case Study on Princely Relations with the Veche // Russian History/ Histoire Russe. 2004 (Spring–Summer). № 1–2. P. 41. Юшков С.В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. М.; Л.,1939. С. 195–197. Греков Б.Д. Киевская Русь. М., 1953. С. 491–494. Такие трактовки Б.Д. Греков давал и ранее: Греков Б.Д. Киевская Русь. М., 1949. С. 353. Тихомиров М.Н. Древнерусские города. М., 1956. С. 185–213; 217–225. Там же. С. 214. В.Т. Пашуто, хотя и писал о вече в связи с городом, не отрицал участия в нем сельского населения и его архаических корней; более того, от «остфоршеров-россиеведов в ФРГ» он защищал «тезис советской науки о вече как отмирающем свидетельстве былого народовластия патриархальнообщинных времен», а немецкого историка К. Цернака обвинял в том, что

19

ВВЕ Д ЕНИЕ

20

Сама идея сравнительного исследования политических институтов Новгорода (а также других древнерусских городов) и западноевропейских коммунальных институтов была вполне плодотворной. Но главным недостатком этого направления стала тенденция почти автоматически переносить сложившиеся в науке XIX — начала XX в. представления о политическом строе западноевропейских городов на древнюю Русь. В результате в русских городах искали цехи, гильдии, развитое городское право и т.д. С другой стороны, не получали удовлетворительной интерпретации явные факты политического значения веча, так сказать, общегосударственного масштаба, в частности, приглашение вечем или изгнание им князя, что приводило к смене власти не только в городе, но во всей земле (волости). Противоречия советских интерпретаций веча были подмечены в опубликованной в 1967 г. монографии немецкого историка Клауса Цернака о славянских «городских народных собраниях»41, в которой он решительно выступил против сформировавшихся еще в XIX в. в историографиях славянских стран представлений о вече и прямо писал, что его целью является не только решение узкоспециальных научных задач, но и борьба с господствовавшими в этих странах славянофильскими стереотипами, проникшими, по его мнению, и в официальную марксистскую доктрину — в частности, с представлением об исконном славянском народовластии. Средневековый Новгород немецкий историк считал «городом-государством» со специфическим устройством, формирование которого было связано с особыми условиями развития, прежде всего с отсутствием собственной княжеской династии. Отмечая, что, хотя в Новгороде, как и в других древнерусских центрах, вече «имело через руководящее участие в нем жившего верхнего слоя (“старейшины”, “мужи” и т.д.), среди которого, конечно, были знатные земельные собственники, прямые связи с сельской местностью», исследователь приходит к выводу о чисто городском характере вечевых собраний: «На основе центральной роли “людей градских” устанавливается настолько очевидная фактическая связь веча с городом, что этому городскому элементу надо приписать решающий импульс в возникновении народного собрания, веча. “Люди градские” как специфический социальный элемент в развитии древнерусских городов … способствуют конституированию в древнерусских землях политико-правовой специфики веча как

41

тот «обошел все упоминания об участии смердов, крестьян в вечевых событиях» (Пашуто В.Т. В ущерб истине (по поводу книги о русском вече) // История СССР. 1968. № 5. С. 235, 236). Zernack K. Die burgstädtischen Volksversammlungen bei den Ost- und Westslaven. Studien zur verfassungsgeschichtlichen Bedeutung des Veče. Wiesbaden, 1967 (Giessener Abhandlungen zur Agrar- und Wirtschaftsforschung des europäischen Ostens. Bd. 33).

ВВЕ Д ЕНИЕ

народного собрания с сильным участием становящегося политически активным городского населения»42. При этом, по мнению К. Цернака, состав участников веча (в том числе новгородского) неоднороден. Он полагает возможным говорить об «основополагающей дихотомии веча» — «о «мужах» и «людях», верхнем и нижнем слоях как о «двух крупных социальных компонентах» веча43. Немецкий ученый находился под несомненным влиянием выводов В.О. Ключевского, которые в свою очередь основывались на представлении о специфическом, особом характере развития Руси, только понимаемом не так, как его понимали сторонники земско-вечевой теории. Книга К. Цернака получила поддержку в западной историографии (особенно немецкоязычной, где его выводы фактически стали общепринятыми44), но подверглась предсказуемо жесткой критике со стороны историков «социалистического лагеря». Больше всего критических замечаний было высказано польскими рецензентами. Признавая заслуги немецкого слависта, Ст. Руссоцкий, Г. Лябуда, Л. Лециевич высказали сомнения относительно некоторых слабо обоснованных, с их точки зрения, позиций К. Цернака. Главные их возражения могут быть сформулированы так: 1) отсутствие «континуитета» между городскими вечами и славянскими «племенными» собраниями, а также постулируемый немецким историком аристократический характер этих собраний столь же слабо обоснованы, как и романтическая концепция о славянской вечевой демократии; 2) К. Цернаком по неизвестной причине не привлечены источники по Чехии и Великой Моравии — важнейшим западнославянским регионам, а также по южным славянам; 3) по мнению Г. Лябуды, автор «часто и с напором» утверждает чисто городской характер древнерусских собраний, игнорируя то обстоятельство, что «городское вече могло быть последним звеном длинной цепи изменений». Заслуживает также большого внимания комментарий Г.  Лябуды о том, что, противопоставляя разработанную на скудных славянских материалах, слабо подкрепленную источниками концепцию аристократических «племенных» 42 43

44

Ibid. S. 82. Zernack K. Fürst und Volk in ostslavischer Frühzeit // Forschungen zur osteuropäischen Geschichte. 1973. Bd. 18. S. 12; см. также: Zernack K. Die burgstädtischen Volksversammlungen… S. 79–80. Например, Й. Лойшнер заявлял, что для него книга К. Цернака «должна быть путеводителем» при характеристике новгородского веча (Leuschner J. Novgorod. Untersuchungen zu einigen Fragen seiner Verfassungsund Bevölkerungsstruktur. Berlin, 1980 (Giessener Abhandlungen zur Agrarund Wirtschaftsforschung des Europäischen Ostens. Bd. 107). S. 52). А Шт. Родевальд называет работу К. Цернака «основополагающей» (grundlegend) для изучения полоцкого веча раннего времени (Rohdewald S. «Vom Polocker Venedig». Kollektives Handeln sozialer Gruppen einer Stadt zwischen Ost- und Mitteleuropa (Mittelalter, frühe Neuzeit, 19  Jh. Bis 1914). Stuttgart, 2005. S. 24).

21

ВВЕ Д ЕНИЕ

22

собраний столь же слабо подкрепленной источниками концепции древнеславянской «племенной» демократии, К. Цернак совершенно напрасно прошел мимо типологически (хотя и не хронологически) близких сведениях о собраниях балтских «племен», прежде всего пруссов45. При этом многие общие и частные выводы и, что самое главное, сама методика работы немецкого историка сомнений у рецензентов не вызывала. Еще более резкой критике позицию немецкого историка подверг Х. Ловмяньский в IV томе своего капитального труда “Początki Polski”, посвященного, вопреки своему названию, ранней истории не только Польши, но всего славянского мира, в том числе древней Руси. Польский ученый весьма язвительно заметил, что выводы К. Цернака «следует отнести не только к трудностям интерпретации, которые автор встретил, борясь с источниками, но, прежде всего, к предвзятой концепции устройства власти у славянских племен, которую он пытается доказать»46. В целом позиция Х. Ловмяньского относительно древнерусского веча близка к концепции Б.Д.  Грекова–М.Н.  Тихомирова, предусматривавшей три этапа его эволюции: племенная демократия в догосударственную эпоху, угасание веча в Киевской Руси и новый расцвет уже как городского собрания в период раздробленности — с той лишь поправкой, по мнению польского историка, в X в. произошло не угасание, а «ослабление» веча47. Рецензия на труд К. Цернака, написанная В.Т. Пашуто, называлась вполне определенно — «В ущерб истине»48. В то же время критика носила не только идеологический характер, были отмечены и вполне реальные серьезные недостатки исследования, прежде всего  — отказ автора от обсуждения «неудобных» для его концепции сведений источников. К. Цернак ответил на критику: отдельно В.Т. Пашуто49 и польским рецензентам50. Отстаивая свою главную позицию (неприятие теорий общеславянского демократического вечевого строя и представление о вече как о «городском собрании под руководством верхнего слоя»), он принял многие конкретные замечания. Важно и другое. По-видимому никто из рецензентов не обратил внимания на существенные изъяны в методике работы К. Цернака с источниками, главным из которых является формалистический, 45

46 47 48 49 50

Russocki St. Wiece w miastach Słowiańszczyzny Wschodniej i Zachodniej: Nowa próba wyjasnienia ich genezy i funkcji // Przegląd historyczny. 1968, T.  LIX. Zeszyt 44; Labuda G. Wczesnośredniowieczne wiece słowiańskie  // Kwartalnik historyczny. 1969. R. LXXVI. Nr. 4. Łowmiański H. Początki Polski. Warszawa, 1970, T. IV. S. 101–102. Ibid. S. 105. Пашуто В.Т. В ущерб истине (по поводу книги о русском вече) // История СССР. 1968. № 5. [Zernack K.]. Stellungnahme zu den Brief von V. T. Pašuto an H. Ludat // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas, Wiesbaden, 1969. Neue Folge. Bd. 17. H. 1. Zernack K. Fürst und Volk… S. 18.

ВВЕ Д ЕНИЕ

терминологический подход. Немецкий историк недооценивал многозначность древнерусских понятий, даже таких общих, как «мужи» и «люди», и постулировал в корне неверное положение о том, что это якобы были наименования двух различных социальных категорий. На практическом уровне это приводило к следующему: если в летописном тексте К. Цернаку встречалось слово «муж», он автоматически характеризовал его как представителя элиты, а если «человек» — как представителя «нижнего слоя». Естественно, этот упрощенный подход неизбежно порождает ошибки при анализе описываемых в летописях сложных социально-политических коллизий, связанных с вечевыми собраниями51. В то же время центральные идеи К. Цернака — о городском характере веча и об отсутствии прямой преемственности между городским вечем и собраниями догосударственного времени — следует признать весьма солидно обоснованными и заслуживающими самого серьезного внимания52. В отечественной историографии попытки выйти из противоречий и объяснить вече в рамках советско-марксистской догматики стали предприниматься в 1970-е гг. Это не случайно. Господствующей концепцией в то время становится теория «государственного феодализма», еще ранее предложенная Л.В. Черепниным. Эта теория была призвана примирить выявившееся в ходе исследований отсутствие реальных доказательств существования крупного сеньориального землевладения, по крайней мере до XII в., а тем более на феодальном праве (т.е. с обязательством вассальной 51

52

Окончательно доказывает ошибочность подобного жесткого терминологического подхода материал новгородских берестяных грамот. Например, грамота № 509 (датируется по стратиграфическим данным 50–70-ми гг. XII в., а по внестратиграфическим — более узко, 60–70-ми гг. XII в.) представляет собой поименный перечень должников, в конце которого читается обращение к ним: «А отроку въдаите по кунѣ мужь» (Зализняк А.А. Древненовгородский диалект. М., 2004. С. 361). Ясно, что в современном языке вместо «мужь» читалось бы «с человека», под которым имелся бы в виду человек вообще, а не носитель какого бы то ни было социального статуса. С другой стороны, в грамоте № 311 (по стратиграфическим данным — конец XIV в. — 1400-е гг.) крестьяне жалуются своему господину, что он отдал их деревню Климецу Опарину, плохому, с точки зрения жалобщиков, тем, что он — «не сусѣднеи человѣко» (Там же. С. 665). Владелец деревни, кем бы он ни был по статусу, не мог быть представителем рядового населения, и тем не менее он называется «человеком», а не «мужем». Парадоксальным образом книга К. Цернака, долгое время остававшаяся единственным монографическим исследованием проблемы после работы В.И. Сергеевича, была практически полностью проигнорирована в отечественной историографии. Если не считать разгромной (и не вполне справедливой) рецензии В.Т. Пашуто, на нее не ссылались, а новые глобальные «вечевые» концепции, сформулированные в 1970–80-е гг., выводы К. Цернака никоим образом не учитывали (хотя бы даже в критическом плане).

23

ВВЕ Д ЕНИЕ

24

службы), с  необходимостью считать древнюю Русь феодальной. Из арсенала дореволюционной «государственной школы» был извлечен тезис об особой роли государства на Руси, но теперь оно признавалось феодальным, а дани и прочие повинности, которыми облагалось население, также объявлялись феодальными. Применительно к вечу сам Л.В. Черепнин придерживался традиционной точки зрения (Грекова–Тихомирова)53, но в трудах следующего поколения советских историков появились новации. В 1970-е гг. в СССР оформились две новые — взаимоисключающие — концепции веча. Одну из них можно назвать «феодальной»54. Уже в 1960-е гг. некоторые ее элементы заметны в работах В.Т. Пашуто, который, не отрицая роли веча как коммунального органа, подчеркивал ведущее значение «феодальных» элементов в вечевых собраниях55. Применительно к Новгороду ее сформулировал В.Л. Янин — ученый, создавший принципиально новую парадигму «новгородоведения», от которой еще очень долго будут отталкиваться последующие исследователи. Похожие взгляды на киевское вече развивает П.П. Толочко56, а на вечевые собрания в Киевской Руси — М.Б. Свердлов57. М.Х. Алешковский, в целом соглашаясь с В.Л. Яниным относительно социального состава новгородского веча, предполагал постепенное расширение социального состава веча в послемонгольский период58. Согласно этой теории, в вечевых собраниях участвовали только феодалы как таковые, которыми эти авторы считают боярско-дружинную верхушку. Представители более широких слоев населения если и участвовали иногда в вече, то лишь в роли «массовки»59. Преимуществом «феодальной» концепции было то, что она в рамках марксистского взгляда на исторический процесс позволяла фактически элиминировать «неудобную» проблему веча, не прибегая к модернизации и «вестернизации» древнерусского городско53

54 55 56 57 58

59

Черепнин Л.В. Пути и формы политического развития русских земель XII — начала XIII в. // Польша и Русь. Черты общности и своеобразия в историческом развитии Руси и Польши XII–XIV вв. М., 1974. С. 32–35. Похожие взгляды, впрочем, еще в 1930-е гг. высказывал С.В. Юшков. Пашуто В.Т. Черты политического строя Древней Руси // Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 24–34. Толочко П.П. Древняя Русь. Очерки социально-политической истории. Киев, 1987. С. 224–230. Свердлов М.Б. Генезис и структура феодального общества в Древней Руси. Л., 1983. С. 49–56. Алешковский М.Х. Социальные основы формирования территории Новгорода IX–XV вв. // Советская археология. 1974. № 3. С. 107. Высказывалось и противоположное мнение — о постепенном сужении круга участников веча, особенно с 1250-х гг. (Birnbaum H. Kiev, Novgorod, Moscow: Three Varieties of Urban Society in East Slavic Territory // Urban Society of Eastern Europe in Premodern Times / Ed. by B. Krekić. Berkeley etc., 1987. P. 34–35). Толочко П.П. Власть в Древней Руси X–XIII вв. СПб., 2011. С. 154–155.

ВВЕ Д ЕНИЕ

го строя. Вече оказывалось одним из «феодальных» политических институтов. В то же время возникали очень серьезные сложности и противоречия — примечательно, например, что в рамках «феодальной» концепции так и не было создано целостного исследования веча, поскольку материал источников часто прямо противоречил этим построениям. Кроме того, эта концепция не дает ответа на самый важный вопрос: зачем «феодалам» на Руси нужно было вече и почему «феодалы» других «феодальных» стран обходились без таких собраний? Как уже довольно давно заметил Х. Бирнбаум, «понимание того, были ли бояре … единственной силой, контролировавшей политическую жизнь Новгородской республики, или представляли собой просто одну, хотя и очень значительную, группировку, в конечном счете зависит от возможности установить состав и политическую компетенцию веча». По оценке историка, главным недостатком исследований В.Л. Янина является то, что они не приближают решения этого вопроса60. Нельзя не признать, что эти замечания в значительной степени справедливы. С другой стороны, ленинградский ученый И.Я. Фроянов на базе возвращения к дореволюционной земско-вечевой теории и некоторых неклассических марксистских концепций (например, о дофеодальном периоде) выдвинул тезис о вече как о высшем демократическом органе власти в древнерусских волостях, носителе народовластия, которое, по его мнению, существовало на Руси до монголо-татарского нашествия. Общественный строй Руси представлял собой, по его мнению, «общинность без первобытности», в рамках которой не существовало классового расслоения. В последнее время он развивает идеи о том, что в позднем Средневековье на смену вечевому народовластию пришла столь же самобытная «народная монархия», поскольку единовластие было необходимо России для противостояния всяческим угрозам, прежде всего с Запада. Апелляции к классикам «марксизма-ленинизма» заменяются отсылками к теории «официальной народности» и сочувственным цитированием И.Л. Солоневича, идеолога неограниченного самодержавия, бежавшего из Советского Союза в 1934 г.61 Наконец, продолжением «народной монархии» на новом этапе стал сталинский режим в СССР. В новейшей своей работе И.Я. Фроянов обнаруживает элементы «народной монархии», «отражавшей интересы социума в целом, а не феодальной», и в домосковский 60 61

Birnbaum H. Lord Novgorod the Great. Essays in the History and Culture of a Medieval City-State. Columbus (Ohio), 1981. P. 1. The Historical Background. P. 93. «На протяжении многих столетий Россия держалась на трех фундаментальных основах, на трех, так сказать, китах: общине, или мире, самодержавии, или монархии, и православии, или восточной редакции христианства. Совокупным действием этой триады управлялась российская история…» (Фроянов И.Я. О возникновении монархии в России // Дом Романовых в истории России. СПб., 1995. С. 20). См. также: Фроянов И.Я. Вступительное слово // Там же. С. 6.

25

ВВЕ Д ЕНИЕ

26

период русской истории, в частности, в средневековом Киеве эпохи «Владимира Крестителя и Ярослава Мудрого»62. «Феодализма» в домонгольской Руси, по мнению И.Я. Фроянова, не существовало (в духе советской науки 1930–50-х гг. он понимает под «феодализмом» сеньориальный строй). Основная идея И.Я. Фроянова, разделяемая, как представляется, его учениками (во всяком случае, теми из них, кто эксплицитно высказывается на сей счет) остается прежней: русский средневековый общественный строй представлял собой нечто совершенно особое на общеевропейском фоне. Его эволюция шла иначе и в другом направлении, чем эволюция общественного строя других европейских стран — от «племенного» общества, к «общинности без первобытности» и далее — к «народной монархии». Причины такой специфики И.Я. Фроянов усматривает во внешнем факторе («военные вторжения следовали одно за другим на протяжении фактически всей истории России») и в «общинной сути государственных образований Древней Руси»63. В первом случае не объясняется, почему в других странах «внешний фактор» не привел к образованию подобных структур, во втором — одно неизвестное объясняется через другое. Сам И.Я. Фроянов64 и его ученик А.В. Петров65 (с определенными модификациями) применили этот подход к изучению новгородского веча. Вече в рамках этой концепции рассматривается как высший орган власти Новгородской волости. Сильной стороной работ И.Я. Фроянова и его учеников можно считать возрождение интереса к сравнительной истории, острую постановку вопросов, а также иногда очень удачную критику других марксистских интерпретаций веча, но собственные их построения — основанные в большей степени на теоретических посылках о «полисном» строе древнерусских волостей, чем на непредвзятом и полном анализе источников и историографии66 — уязвимы для критики. Представители двух указанных направлений вели между собой жесткую полемику, сопровождавшуюся взаимными обвинениями, нередко выходящими за рамки академической дискуссии. Накал страстей объясняется по-видимому тем, что проблема веча воспри62

63 64

65 66

Фроянов И.Я. Об эволюции вечевой и княжеской власти в Киеве (конец X — середина XII в.) // Русское средневековье. Сб. статей в честь проф. Ю.Г. Алексеева. М., 2012. С. 259. Фроянов И.Я. Вступительное слово. С. 9. Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. Л., 1980. С. 150–184; Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX — начала XIII столетия. СПб., 1992, и др. Петров А.В. От язычества к Святой Руси. Новгородские усобицы. К изучению древнерусского вечевого уклада. СПб., 2003. И.Я. Фроянов, в частности, совершенно игнорирует зарубежную историографию вопроса.

ВВЕ Д ЕНИЕ

нималась не только как научная, но как идеологическая и мировоззренческая. В самое последнее, уже постсоветское, время появилась новая интерпретация веча, которую можно назвать ревизионистской. В  умеренной форме она представлена исследованием шведского ученого Ю. Гранберга, в котором он объявляет вече на всех этапах его истории обычной сходкой, толпой, а не политическим институтом67, в более радикальной — сочинениями украинской исследовательницы Т.Л. Вилкул68 и американского историка Э. Кинана69, которые фактически ставят под вопрос реальность веча, в том числе и новгородского, как политического института. С известными оговорками сюда же можно отнести недавно опубликованную монографию О.В. Севастьяновой, которая считает, что вече становится официальным институтом в Новгороде только в 30-е гг. XV в. и только с этого времени «политический строй Новгорода наиболее напоминает республиканский»70. Если Ю. Гранберг и Э. Кинан не говорят expressis verbis о своих теоретических предпосылках, то Т.Л. Вилкул вдохновляется «нарративизмом» (учением о принципиальной непригодности повествовательных текстов для познания реальности), который, по ее собственным словам, она «исповедует»71. Собственно, ее монография представляет собой попытку демонстрации истинности «нарративизма» на примере летописных известий о вече. Что касается «нарративизма», то о его границах и возможностях очень точно написал польский историк П. Жмудцкий — сам автор «нарративистского» исследования хроникальных и летописных повествований. По его итогам он заметил, что оно «и не опровергло реконструкций прошлого, разработанных историками, и не подтвердило их»72. В самом деле, в рамках «нарративизма» может ставиться вопрос о литературе, а не о реальности. Попытки же на основе «нарративистского» анализа трактовать реальность, уязвимые теоретически, на практике, как мы увидим ниже, приводят к очень противоречивым результатам. «Ревизионистскую» критику веча очень сильно облегчают некоторые специфические процедуры, к которым прибегают указанные 67

68 69 70 71 72

Granberg J. Veche in the Chronicles of Medieval Rus. A Study of Functions and Terminology. Göteborg, 2004 (Dissertations from the Department of History 39). Сокращенный и видоизмененный русский вариант: Гранберг Ю. Вече в древнерусских письменных источниках: Функции и терминология // ДГ. 2004: Политические институты Древней Руси. М., 2006. Вилкул Т.Л. Люди и князь в древнерусских летописях середины XI–XIII вв. М., 2009. Keenan E.L. Вече // Russian History/Histoire Russe. 2007. Vol. 34. Nr. 1–4. Севастьянова О.В. Древний Новгород. С. 346, passim. Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 15. Żmudzki P. Władca i wojownicy. Narracje o wodzach, drużynie i wojnach w najdawniejszej historiografi i Polski i Rusi. Wrocław, 2009.

27

ВВЕ Д ЕНИЕ

28

авторы. Ю. Гранберг ограничивает область своего исследования только прямыми упоминаниями веча в источниках (в этом отношении, впрочем, его предшественником можно в определенной степени считать М.Б. Свердлова), а для оценки «институциональности» веча применяет такие жесткие критерии, которые могут, пожалуй, оставить любое средневековое общество вообще без каких-либо политических институтов. Э. Кинан прибегает к эссеистической манере, где ирония и голословные утверждения заменяют аргументацию. Работы Т.Л. Вилкул, и прежде всего ее монография, ограничиваются X–XIII вв., источники же более позднего времени она не привлекает, благодаря чему несколько искусственным способом избавляется от проблемы интерпретации не только нарративных, но и документальных источников, в которых упоминается новгородское вече. Хронологические рамки работы нигде в монографии специально не обосновываются, между тем, если мы обратимся к автореферату диссертации Т.Л.  Вилкул73, развитием которой является ее книга, мы увидим, что там «верхняя межа» — конец XIII в. — обосновывалась тем, что она «спiвпадає iз закiнченням давньоруської державної традицїї»74. Но сама эта «державная традиция» — историографический концепт, лежащий вне древнерусских повествовательных текстов, которые, по утверждению исследовательницы, «в каком-то смысле  … принципиально лживы»75. Определение хронологических рамок работы и связанный с этим отбор источников противоречат собственным же теоретическим установкам исследовательницы: вече упоминается в письменных источниках и в XIV, и в XV вв., да даже одна из летописей, отобранных Т.Л. Вилкул для анализа — Новгородская первая — продолжается за рамками «верхней межи». В этом смысле позиция Э. Кинана и Ю. Гранберга последовательнее, поскольку объектом их работ является вече на всем протяжении его истории. Заслугой авторов, работающих в «ревизионистском» русле, следует, пожалуй, признать попытку поставить под вопрос достоверность нарративных источников о вече, в том числе новгородском, акцентирование специфики летописных рассказов о вече как текстов литературных, которые были часто наполнены риторикой и имели не только информативную функцию, но часто и идеологическую. Потенциально плодотворна методика параллельного анализа летописных сообщений об одном и том же событии, предложенная и примененная в монографии Т.Л. Вилкул. Но с позитивной частью исследований дело у «ревизионистов» обстоит хуже. Не случайно, видимо, указанные авторы не дают 73 74

75

Вiлкул Т.Л. Вiче в давнiй Русi у другiй половинi XI–XIII ст. АКД. Київ, 2001. Там же. С. 3. Отдельный вопрос — почему «державная традиция» обрывается именно на этой «меже», а не в 40-е гг. XIII в., как обычно считается в историографии. Вилкул Т.Л. Вече и князь… С. 16.

ВВЕ Д ЕНИЕ

ясного ответа на вопрос, чем, по их мнению, было вече, в том числе новгородское. Большее внимание уделяется демонстрации «новых подходов». Правда, подходы эти состоят главным образом не в привлечении новых источников или поиске новой информации в источниках уже известных, а в их дискредитации. В меньшей степени это относится к монографии Ю. Гранберга, в которой немало полезных наблюдений, в большей степени — к сочинениям Т.Л. Вилкул и особенно Э. Кинана. Так, даже упомянутая выше методика параллельного анализа летописных известий, перспективная сама по себе, используется Т.Л. Вилкул очень односторонне: реальные и мнимые противоречия параллельных летописных рассказов всячески акцентируются и преувеличиваются, явные совпадения затушевываются или игнорируются. Тем не менее в критике традиционного подхода к вечевой проблематике со стороны «ревизионистов» есть определенное рациональное зерно. Слишком часто в «традиционной» историографии закрывались глаза на противоречия в источниках, обходились «темные места» в них, а изложение строилось на основе либо наиболее подходящих для априорной концепции текстов, либо на основе текстов наиболее «красочных». Недостаточно учитывалась и специфика летописей как литературных памятников (наличие в них риторики, заимствований из церковнославянских памятников и т.д.). Поэтому на вопросы «ревизионистов» должны быть даны ответы, а их аргументы — тщательно проанализированы и оценены. Периодически высказываются и мнения о новгородском вече, которые не вписываются ни в одну из указанных концепций. Ю.Г. Алексеев, подробно не рассматривая новгородское вече как таковое, в работе о «черных людях» Северо-Западной Руси пришел к выводу, что право участия в нем принадлежало всем слоям городского населения, и связывал это с сохранившимся там «архаическим укладом»76. В монографии о Псковской судной грамоте он пишет, что средневековый Псков представлял собой «городскую общину, господствующую в политическом отношении над всеми землями», «тянувшими» к нему. Членами этой городской общины были и бояре, и житьи, и черные люди, и в этом смысле они все вместе в качестве «потенциальных и реальных феодалов» противостояли «эксплуатируемому непривилегированному крестьянству»77. Уже говорилось о позиции К. Цернака, в значительной степени развившего концепцию В.О. Ключевского. Такие оценки господствуют в немецкоязычной историографии. К. Гёрке, автор ряда 76

77

Алексеев Ю.Г. «Черные люди» Новгорода и Пскова (к вопросу о социальной эволюции древнерусской городской общины) // Исторические записки. Т. 103. М., 1979. С. 269. Алексеев Ю.Г. Псковская судная грамота и ее время. Развитие феодальных отношений на Руси XIV–XV вв. Л., 1980. С. 219–220.

29

ВВЕ Д ЕНИЕ

30

очень ценных конкретных исследований социально-политической структуры и демографии средневекового Новгорода, впрочем, вечем специально не занимавшийся, приходит к выводу о том, что в XV в. вече включало в себя «свободное городское население», делившееся на четыре слоя: бояр, житьих людей, купцов и черных людей78. Й. Лойшнер, автор очерков по истории Новгорода, видит в вече собрание, в котором «могли участвовать все свободные горожане» и только иногда — жители пригородов (правда, по мнению историка, находившихся в ближайших окрестностях)79. Г. Пикхан в монографии, посвященной истории средневекового Пскова, предполагает, что участие в псковском вече было обусловлено проживанием в городе или пригороде, а «сельско-крестьянское население» (ländlich-bäuerliche Bevölkerung) права на такое участие не имело80. В.Ф. Андреев считает вече высшим органом власти в Новгородской республике и склоняется к тому, что в нем участвовали «все свободные мужчины Новгорода», но не уточняет, идет ли речь только о городе или обо всей Новгородской земле в целом81. Историк права О.В. Мартышин в монографии, посвященной политико-правовому строю Новгорода, приходит к верным, на наш взгляд, выводам о вече как о городском институте; в его работе удачно критикуется абстрактное теоретизирование, свойственное некоторым современным историкам, высказывается ряд интересных замечаний о порядке проведения вечевых собраний. О.В. Мартышина отличает и редкое для отечественных авторов хорошее знание зарубежной научной литературы по проблеме. Однако материал источников используется в книге в основном иллюстративно, ученый явно «отталкивается» от историографии. Встречаются в ней и характерные для юридического подхода упрощения  — например, попытка четкого отделения «законных» собраний от «незаконных»82. В ряде работ молодого исследователя М.А. Несина, методология и научные интересы которого испытали существенное воздействие «полисной» теории, наметился отказ от априорных схем. Далеко не со всеми его общими выводами и конкретными наблюдениями можно согласиться. Прежде всего, это касается гипотезы о представительном характере новгородского веча, которая не имеет аб78

79 80

81 82

Goehrke C. Die Sozialstruktur des mittelalterlichen Novgorod // Untersuchungen zur gesellschaftlichen Struktur der mittelalterlichen Städte in Europa. Reichenau-Vorträge. 1963–1964. Sigmаringen, 1974 (Vorträge und Forschungen. Bd. XI). S. 359. Leuschner J. Novgorod. S. 53. Pickhan G. Gospodin Pskov. Entstehung und Entwicklung eines städtischen Herrschaftszentrums in Altrussland. Berlin, 1992 (Forschungen zur osteuropäischen Geschichte. Bd. 47). S. 260. Андреев В.Ф. Северный страж Руси. Л., 1983. С. 50–51. Мартышин О.В. Вольный Новгород. С. 174–190.

ВВЕ Д ЕНИЕ

солютно никаких подтверждений в источниках83. Тем не менее, попытки неангажированного изучения источников следует признать позитивными. Важное значение имеют вышедшие в последние годы работы Б.Н. Флори, посвященные общественному строю Новгорода. Свои общие о нем представления исследователь сформулировал в написанных им главах учебного пособия, изданного МГУ. В XII–XIII вв. господствующей социальной группой была не княжеско-дружинная элита, как в других древнерусских землях, а «новгородская городская община» во главе с боярами, включавшая в себя также и других горожан. Они совместно участвовали в сборе и распределении даней с подчиненных Новгороду территорий, почему и были заинтересованы в сохранении новгородской «вольности». Новгородское боярство, в свою очередь, было заинтересовано в поддержке со стороны торгово-ремесленного населения. Высшим органом власти городской общины и было вече — собрание горожан (впрочем, подробно историк о вече не пишет). С развитием в XIV–XV вв. крупной земельной собственности единство городской общины распалось, усилились социальные противоречия, с чем в конечном счете было связано ослабление Новгорода и утрата им самостоятельности84. Концепция Б.Н. Флори представляется во многом убедительной, она хорошо объясняет социальный состав новгородского веча, однако некоторые аспекты требуют прояснения. В частности, как мы увидим ниже, вече в XIV–XV вв., сохраняя свой широкий состав, обнаруживает черты политического института. Многие из этих «нестандартных» оценок, как будет показано ниже, справедливы. И всё же в настоящее время в науке безраздельно господствуют три концепции новгородского веча: «феодальная», «полисная» и «ревизионистская» (скептическая). Не менее важно, что и представления широкой публики, а также историков, не являющихся специалистами по данной проблеме, основываются почти исключительно на этих концепциях. Будучи абсолютно несовместимыми друг с другом, они подкрепляются одними и теми же источниками — в основном летописными, 83

84

Несин М.А. Социальная организация Новгородского веча // Прошлое Новгорода и Новгородской земли: материалы научной конференции 17–18 ноября 2011 г. / Сост. В.Ф. Андреев. Великий Новгород, 2013. Флоря Б.Н. Новгородская земля в XII–XIII вв. // История России с древнейших времен до конца XVII века / Под ред. Л.В. Милова. М., 2006. С. 129– 138, 303–315. Любопытно, что в чем-то схожие оценки высказывал еще в середине XIX в. Б.Н. Чичерин (естественно, используя понятия, свойственные его времени): «…Новгород не государство. Он сам великий вотчинник, владелец обширных земель, составляющих его собственность, и всё различие между ним и другими областями состояло в том, что там верховным вотчинником был князь, здесь же это место принадлежало союзу свободных лиц» (Чичерин Б.Н. Опыт по истории русского права. М., 1858. С. 10).

31

ВВЕ Д ЕНИЕ

32

которые как правило используются иллюстративно. Отрывочные и не всегда поддающиеся однозначной интерпретации сведения повествовательных источников дают широкие возможности для конструирования самых разных интерпретаций, в том числе взаимоисключающих. В рамках почти всех направлений, о которых шла речь выше, были свои достижения и неудачи. Пришло, думается, время подвергнуть стоящие за ними концепции инвентаризации и проверке. В связи с этим данная работа неизбежно носит полемический характер, местами построения ученых — как предшествующих эпох, так и наших современников — будут подвергаться критике, подчас весьма острой. Эта критика, однако, является не самоцелью, а необходимым средством. С.Б. Веселовский писал в  свое время по поводу еще одной «вечной» темы русской исторической науки — опричнины Ивана Грозного: «Историческое поле, если можно так выразиться, оказалось загроможденным противоречивыми оценками и концепциями, приводящими читателя в недоумение. Эти прихотливые узоры “нетовыми цветами по пустому полю” исторических фантазий дискредитируют историю как науку и низводят ее на степень безответственных беллетристических упражнений. В итоге историкам предстоит, прежде чем идти дальше, употребить много времени и сил только на то, чтобы убрать с поля исследования хлам домыслов и ошибок, и затем уже приняться за постройку нового здания»85. Слова выдающегося историка вполне применимы и к теме веча, при изучении которой (как и при изучении опричнины) априорные идеи нередко превалировали над анализом источников. Именно поэтому можно, в общем, согласиться с трезвой оценкой «со стороны»: несмотря на богатую историографию, «[новгородское] вече остается загадкой», и причина этого — стремление к излишним обобщениям86. Полемика при этом будет носить не «теоретический» характер; взвешиваться и оцениваться — по возможности непредвзято — будут не мнения, а только аргументы. «Вечевая» историография богата повторениями «пройденного». Чуть ли не в любой работе на эту тему можно прочитать об отношениях Новгорода с князьями или о том, что вече проходило обычно на Ярославлем дворище, а иногда — у Софийского собора и созывалось по звону колокола. Мы ставим иную задачу. Рассматриваться будут лишь те вопросы, которые являются недостаточно изученными или спорными, остальные — только затрагиваться в связи с главными сюжетами. Однако эти вопросы имеют столь принципиальное, глобальное для понимания проблемы в целом значение, что в результате может быть получена достаточно убедительная картина явления в целом. Основной акцент будет сделан на следующем: 85 86

Веселовский С.Б. Очерки по истории опричнины. М., 1963. С. 16. Paul M.C. The Iaroslavichi… Р. 43.

ВВЕ Д ЕНИЕ

1. Проблема преемственности новгородского веча от гипотетических «племенных» собраний и связанная с этим проблема происхождения веча и его ранней истории. 2. Политико-правовая сущность новгородского веча, степень его «институционализации» на разных этапах его истории, соотношение веча с «Советом господ». 3. Социальный состав новгородского веча на разных этапах его истории. 4. Представления и круг идей, на которых основывалось вече (принципы принятия решений, разрешения конфликтов, определения компетенции собраний и т.д.). 5. Проблема вечевого суда. 6. Вече и проблема «народного ополчения». *** Специфика источников не позволяет структурировать работу в традиционном ключе — сугубо хронологическом или только проблемном. Характер источников, которые являются основными в каждой главе (а они разные), предопределяет и постановку вопросов — в соответствии с указанными выше темами. Возможность нового обращения к старой проблеме обеспечивает — для раннего времени — использование текстологического анализа и сравнительно-исторических данных; для более позднего — опора на документальные источники, которые ранее для изучения новгородского веча привлекались мало или не привлекались вообще. Автор этих строк является сторонником метода текстологической реконструкции летописных сводов, предложенного в конце XIX — начале XX в. А.А. Шахматовым и усовершенствованного его последователями. В настоящее время над летописной текстологией в русле «стратификационного» подхода работает целая группа исследователей, среди которых нужно прежде всего отметить А.А. Гиппиуса, которому удалось, используя не только классические текстологические, но и лингвистические методы, заново обосновать, уточнить или оспорить важнейшие элементы шахматовской схемы. Несмотря на раздающуюся время от времени критику этого подхода, его оппонентами не было предложено не только убедительной альтернативной схемы складывания начального летописания, но и рациональной методической альтернативы вообще87. Речь при этом идет не о какой-то слепой вере или о преданности паладина (многие конкретные выводы и даже целые звенья кон87

См. об этом: Гиппиус А.А. До и после Начального свода: ранняя летописная история Руси как объект текстологической реконструкции // Русь в IX–X веках: археологическая панорама. М.; Вологда, 2012. С. 39.

33

ВВЕ Д ЕНИЕ

34

цепций А.А. Шахматова мы не разделяем). Дело в том, что изучение событий, о которых идет речь в летописях, вне тщательного учета текстологического контекста абсолютно непродуктивно. Неизбежные ссылки на нерешенность многих вопросов истории летописания (особенно начального) и гипотетичность текстологических реконструкций не избавляют от необходимости такие реконструкции использовать. Без них ни датировка событий, ни определение степени достоверности описаний, ни понимание тенденций текста, в котором они описаны, ни, зачастую, даже понимание самого текста невозможны. Единственной альтернативой тут может быть только источниковедческий волюнтаризм и отбор свидетельств по принципу pro domo sua, примеров чего, как мы увидим, в «вечевой» историографии, к сожалению, немало. На практике, таким образом, критики текстологического метода — под какими бы лозунгами они ни выступали (от борьбы с «буржуазным источниковедением» до «новых подходов» со звучными названиями, вроде «нарративизма» или «контекстуализации») — фактически возвращают исследование летописания на донаучный уровень. Важнейшая особенность методики, которая используется в предлагаемой работе, — широкое использование сравнительноисторического метода. Для раннего периода для сравнения с описаниями новгородского веча привлекаются данные о западнославянских «народных собраниях», преимущественно в западнопоморских «городских республиках». Привлекаются также германские материалы, а именно — свидетельства о древних саксонских собраниях. Для более позднего времени диапазон сравнительного метода расширяется; в частности, важнейшую роль «неновгородские» материалы играют при оценке возможной численности вечников в Новгороде и при характеристике такого явления, как коллективное разрушение домов лиц, считавшихся преступниками. Плодотворным оказывается сопоставление политических традиций, лежавших в основе функционирования новгородского веча, с рядом явлений, характерных для политического строя ранней Венеции. Разумеется, вечевые собрания в Новгороде сопоставляются с аналогичными или схожими явлениями в других русских и средневековых европейских городах. Особое место занимает сопоставление с «молодшим братом» — Псковом. Против сравнительно-исторического метода может быть высказано и высказывается множество доводов, но в основе его критики всегда лежит представление об уникальности тех или иных русских явлений, даже когда оно не артикулируется. Между тем это представление отнюдь не является само собой разумеющимся. Противники сравнительно-исторического метода — ревнители историографической акривии — до крайности непоследовательны. Они сами, например, не гнушаются сравнивать вече в Киеве

ВВЕ Д ЕНИЕ

и вече в Новгороде. Такие «внутрирусские» сопоставления не вызывают у них возражений. Но на каком основании? Куда исчезает в этом случае их ригоризм? Почему собрания в Щецине и в Новгороде сравнивать нельзя, а в Киеве и в Новгороде — можно? Если за этим стоят представления об этнической близости киевлян и новгородцев  — в противовес жителям Западного Поморья — то, вопервых, такая близость проблематична, а, во-вторых, существует множество исторических примеров, когда схожие друг с другом социально-политические феномены обнаруживались в социумах этнически различных. Здесь, думается, куда бóльшую роль играет инерция, связанная с традициями историографии национальных государств, сложившихся отнюдь не в Средние века, а значительно позднее. Эти традиции сами по себе являются порождением определенной исторической эпохи, их вряд ли стоит проецировать на Средневековье с его сочетанием местного партикуляризма и «наднационального» христианского универсализма. В современном глобальном мире акцент на компаративизме представляется гораздо более естественным, чем псевдоригористичные попытки замкнуть изучаемое явление в чуждой ей «национальной» клетке, доставшейся в наследство современным ученым от XIX в. При должной осторожности — хотя абсолютного идеала тут достичь невозможно, и определенные допущения все равно неизбежны — только сравнительно-исторический метод позволяет осмыслить новгородское вече как исторический феномен и вписать его в контекст средневековой Европы. При этом, конечно, сравнительный метод не должен быть нацелен лишь на акцентирование совпадений, и тем более на попытки — так часто встречавшиеся в национально-романтических историографиях XIX в. — заполнить пробелы в знаниях об одном обществе данными о других, «родственных» в языковом, этническом или (как это было характерно для пресловутых «нордических» теорий) расовом отношениях. Такие представления были тесно связаны с идеями о существовании некоего исконного единого «германского» и/или «славянского» политико-правового устройства, реконструировать который считалось возможным путем комбинирования разрозненных данных по разным германским или славянским «племенам»88. В современной науке такие априорные и по существу примитивные подходы вполне справедливо отвергнуты. Как очень четко сформулировал 88

Яркий пример в русской науке — смелая для своего времени по замыслу книга В. Дьячана (Дьячан В. Участие народа в верховной власти в славянских государствах до изменений их государственного устройства в XIV  и XV веках. Варшава, 1882). Методологические основания этого исследователя хорошо отразились в следующем, например, заявлении: «Характеристика политической жизни Славян Балтийских представит нам исконные чисто Славянские основы общественной и государственной жизни» (С. 26).

35

ВВЕ Д ЕНИЕ

36

австрийский историк, ведущий представитель так называемой «венской школы» исследователей варварских обществ В. Поль, «одного (древне)германского общественного строя не существовало [‘Die’ (alt)germanische Verfassung gab es nicht]»89. То же самое вполне применимо и к славянам. В основе сопоставлений должны лежать не такого рода мифические или полумифические сближения, а вещи более объективные: сходство природно-географических, социально-экономических и хозяйственно-культурных условий. Неотъемлемым элементом сравнительного метода является, между прочим, обнаружение и объяснение не только сходств, но и различий, часто не менее информативных. Весьма удачным примером компаративного исследования именно такого рода следует признать блестяще написанную книгу Кароля Модзелевского «Варварская Европа», в которой сопоставляются «варварские» общества германцев и славян, в том числе большое внимание уделяется и «народным собраниям»90. Некоторое недоверие к сравнительно-историческому методу, впрочем, отчасти оправданно. Случалось, историки (особенно в советское время) черпали соответствующие данные из вторыхтретьих рук (т.е. в лучшем случае из исследовательской литературы, а в худшем — из русскоязычных ее пересказов и «критики») и использовали их в качестве иллюстраций собственных концепций. Особенно характерна такая методика для основоположника советской «полисной» теории И.Я. Фроянова. Наш подход — принципиально иной: сопоставляться будут только данные первоисточников, как русские, так и зарубежные. Степень достоверности последних будет оцениваться так же, как и первых, — принимая во внимание все их источниковедческие особенности и с опорой на самую авторитетную литературу. Поэтому даже в тех случаях, когда имеются переводы таких источников на русский или другие современные языки, интересующие нас фрагменты всегда переводятся самостоятельно, естественно, с учетом предшествующей традиции (если она есть). Поэтому наша методика сравнительноисторического анализа имеет естественные пределы — пределы компетенции. Нельзя исключать того, например, что данные о 89 90

Pohl W. Die Germanen. München, 2004 (Enzyklopädie deutscher Geschichte. Bd. 57). S. 65. Modzelewski K. Barbarzyńska Europa. Warszawa, 2004. Подробнее об этой книге см.: Лукин П.В. «Варварская Европа» и современные проблемы изучения раннесредневековых славянских обществ. О новой книге Кароля Модзелевского (Modzelewski K. Barbarzyńska Europa. Warszawa: Wydawnictwo «Iskry». 2004. 519 s.) // Славяноведение. 2008. № 2. См. также написанное в русле такого же подхода исследование, специально посвященное «народным собраниям»: Boroń P. Słowiańskie wiece plemienne. Katowice, 1999 (Prace Naukowe Uniwersytetu Śląskiego w Katowicach. N. 1841).

ВВЕ Д ЕНИЕ

племенах Полинезии или о городских центрах майя могут дать некую интересную информацию к размышлению, но мы не чувствуем себя вправе оперировать теми данными, которые не в состоянии проверить. При этом полученные результаты, конечно, становятся менее яркими и впечатляющими, но, может быть, более достоверными. То же самое относится и к некоторым конкретным вопросам применения так называемы х «вспомогательных исторических дисциплин». Если мы не чувствуем себя в состоянии проверить того, например, как из анализа количества печатей, привешенных к документу, и их формы можно вывести наличие или отсутствие того или иного политического института, мы предпочитаем не высказываться специально о подобных процедурах. Оставляем мы в стороне и миниатюры Радзивиловской летописи и Лицевого свода, а также другие изобразительные источники. Будучи далекими от реализма, они должны быть предметом специального иконографического и стилистического искусствоведческого анализа. Наконец, еще одной — может быть, самой важной — особенностью этой работы является опора, там, где это возможно, на документальные источники и привлечение малоиспользуемых для исследования новгородского веча текстов, прежде всего немецких. Подробнее об этом будет говориться далее, но здесь важно отметить методологический аспект: речь идет о том, что для описания того периода истории новгородского веча, когда оно оказывается упомянутым не только в нарративных, но и в документальных источниках, именно эти последние будут поставлены во главу угла. В качестве примера можно привести проблему интерпретации классического фрагмента Лаврентьевской летописи под 1175 г., без обсуждения которого не обходится ни одна работа, посвященная вечу, в том числе, естественно, новгородскому: «Новгородци бо изначала, и Смолняне, и Кыяне, [и Полочане], и вся власти якоже на дому (вариант: на думу) на вѣча сходятся, на что же старѣишии сдумають, на томь же пригороди стануть»91. Историки толковали его, как правило, в зависимости от своих априорных взглядов на вече. В рамках земско-вечевой теории это место считалось доказательством того, что вече было «думой волости», собиралось во всех волостях и существовало всегда92. С.В. Юшков предложил понимать «вся власти» не как «все волости» (т.е. территориальные единицы), а как «власти» в современном значении, и у него получалось, что на вече сходились только представители властей93. Б.Д. Греков, В.Т. Пашуто и К. Цернак считали, что акцент 91 92 93

ПСРЛ. Т. I. Стб. 377–378. См., например: Сергеевич В.И. Древности… Т. II. С. 1–2 Юшков С.В. Очерки по истории феодализма… С. 198–199.

37

ВВЕ Д ЕНИЕ

38

в этой фразе сделан не на вече, а на взаимоотношениях между старшими и младшими городами (пригородами)94. И.Я. Фроянов утверждал, что «изначала» здесь относится не к незапамятным временам, а к прокламируемой им эпохе смены «племенных княжений» «волостным бытом», которая, по его мнению, имела место в середине XI в.95 М.Б. Свердлов относил это известие к средневековой публицистике, которая характеризует не реальность, а притязания бояр Ростова и Суздаля. Ю. Гранберг предпочитает чтению «якоже на думу» чтение «якоже на дому» и, естественно, приходит к выводу о невозможности в таком случае понять, что означает здесь «вече»96. Т.Л. Вилкул убеждена в том, что «вече» здесь выступает синонимом слова «дума», что, в свою очередь, говорит о том, что летописец имел в виду значение, близкое к слову «совет»97. О.В. Севастьянова, напротив, отрицает, что под вечем здесь подразумевается законодательный орган. По ее мнению, слово «вѣче» означает в данном случае (как и в Лавр. вообще) «народные собрания военного времени, собрания, созываемые князем для общения с народом, на которых решения, принимаемые в главном городе, распространялись также на пригороды»98. Конечно, эти интерпретации не равноценны, среди них есть и откровенно экстравагантные (например, вече «на дому»). Автор этих строк далек от гиперкритического взгляда на летописные данные и, более того, убежден в том, что и их анализ может привести к вполне непротиворечивым и убедительным выводам. И все же специфика летописей как источника нарративного не позволяет не только решить ряд важнейших проблем, но даже поставить их; многое неизбежно остается спорным и неоднозначным. Поэтому при характеристике новгородского веча XIV–XV вв. не красочные летописные нарративы будут дополняться некоторыми отрывочными упоминаниями, взятыми из других источников, а наоборот, сама его картина будет строиться на основе документальных источников, и не противоречащие этой картине данные летописей будут ее лишь дополнять и уточнять. Это будет сделано для того, чтобы минимизировать возможные искажения, связанные с литературным характером летописей как источника, и для того, чтобы 94

95 96 97 98

Греков Б.Д. Киевская Русь. С. 366–367; Пашуто В.Т. Черты политического строя… С. 45–46; Zernack K. Die burgstädtischen Volksversammlungen… S. 96. Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. С. 158–159. Granberg J. Veche in the Chronicles… P. 93, 94. Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 25. Sevastyanova O. In Quest of the Key Democratic Institution of Medieval Rus’: Was the Veche an Institution that Represented Novgorod as a City and a Republic // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. N. F. 2010. Bd. 58. H. 1. S. 7. См. также несколько более расплывчатую оценку: Севастьянова О.В. Древний Новгород. С. 132–133.

ВВЕ Д ЕНИЕ

уйти — там, где это возможно — от бесконечных дискуссий по поводу одних и тех же летописных известий. Для «чистоты эксперимента» такой подход, думается, необходим. В этом смысле метод, который будет применен в разделе, посвященном новгородскому вечу послемонгольского времени, аналогичен тому, который применялся историками, реконструирующими раннюю историю Руси не на основе летописных сведений, а на основе достоверных, современных событиям показаний источников. С другой стороны, сравнение данных документальных и нарративных источников поможет оценить и степень достоверности этих последних. Таким образом, главная новация предлагаемой работы состоит не в изобретении какой-нибудь новой «всё объясняющей» или, наоборот, «деконструирующей» теории, а в попытке получить новое, более точное знание о новгородском вече на основе привлечения новых или мало использовавшихся источников, широкого применения текстологического и сравнительного методов при отказе от идеологической или теоретической предвзятости99. § 2. О «вечевой» терминологии Прежде всего, надо определиться, что именно мы изучаем. Вопрос кажется банальным, но в действительности он весьма существенен. Наши источники — почти исключительно письменные тексты, поэтому столь важна терминология. Ограничиваемся ли мы упоминаниями самого слова «вѣче» или, во всяком случае, кладем такие упоминания в основу исследования? Или изучаем само явление, которое, может быть, называлось в источниках по-разному? От ответа на эти вопросы зависит сама методика исследования. Понятно, что, если лексема «вѣче» представляет собой термин, аналогичный, допустим, термину «князь», т.е. если бы она, по крайней мере, обозначала нечто, что нельзя обозначить по-другому, то это позволило бы использовать не только качественный, но и количественный анализ. В таком случае имели бы смысл статистические подсчеты упоминаний веча и — что, между прочим, было бы не менее важно — фиксация отсутствия таких упоминаний. В общем, большое или малое число упоминаний могло бы в таком случае что-то значить. Тогда следовало бы прежде всего заняться полной каталогизацией подобных упоминаний в источниках. Примеры такого подхода в историографии имеются. 99

Отсутствие такой предвзятости нельзя, конечно, смешивать с философской объективностью, претендовать на которую автор этих строк, живущий в свое время и в своих социальных условиях, естественно, не может. Точно так же отказ от схоластического теоретизирования или от подверстывания данных под априорно выбранную интерпретационную модель не означает отсутствия у нас теоретических представлений вообще или отказа от выдвижения рабочих гипотез.

39

ВВЕ Д ЕНИЕ

40

Недавно сводку упоминаний слова «вѣче» в летописях составил Ю. Гранберг100. В ней учтены НПЛ старшего и младшего изводов, летописи «новгородско-софийской» группы (НIV, CI, НК, Летопись Авраамки), Лавр., Ип., МЛС и псковские летописи. «Параллельные» упоминания одного и того же веча учитываются как одно. Всего таких упоминаний насчитывается 115, из них к Новгороду и новгородцам относится 47 (плюс еще 2 — к Торжку в Новгородской земле), что составляет около 41% всех упоминаний веча во всех землях (еще столько же составляют упоминания веча в «молодшем брате» Новгорода — Пскове). По столетиям количество упоминаний распределяется так: X–XI вв. — 6 упоминаний (новгородское — 1), XII в. — 12 упоминаний (новгородских — 5), XIII в. — 19 (новгородских — 16), XIV в. — 16 (новгородских — 11, плюс 2 торжокских), XV в. — 62 (новгородских — 14, все остальные — псковские). Статистика эта не вполне совершенна. В ней, например, не учитываются, по-видимому достоверное известие о вече в Новгороде в 1477 г. в УЛC и упоминание новгородских вечевых колоколов в «Задонщине»101. Искажены некоторые датировки (например, новгородское вече 1207 г. датировано 1209 г.). Но куда важнее вопрос о том, что конкретно дают эти подсчеты? Велик соблазн построить на основании «статистики» некоторую линию эволюции веча, но это будет принципиально ошибочно. Начнем с простого. Возьмем учтенное Ю. Гранбергом классическое известие о вече под 1175 г. в Лавр. (у Ю. Гранберга ошибочно — под 1176 г.102): «Новгородци бо изначала, и Смолняне, и Кыане, [Р., А., ЛПС: и Полочане] и вся власти якоже на думу103 на вѣча сходятся, на что же старѣишии сдумають, на томь же пригороди стануть»104. Во-первых, Ю. Гранберг для удобства каталогизации определяет место проведения веча. Иногда это неуместно: так, в числе этих мест указывается, например, Отепя — Медвежья Голова русских летописей, хотя это вече состоялось во время похода не в Отепя, а у города, и участвовали в нем отнюдь не жители города, а осаждавшие его новгородцы105. В данном случае историк указывает в качестве места проведения веча «Киевскую Русь»106, которой в 70-е гг. XII в. уже не было (не говоря уже о том, что в источ100 101 102

103 104 105 106

Granberg J. Veche in the Chronicles… P. 225–227; Гранберг Ю. Вече… С. 148–161. ПСРЛ. Т. XXXVII. С. 94; ПКЦ. С. 89, 98, 113, 127. 6684 г. в Лавр. ультрамартовский (Бережков Н.Г. Хронология русского летописания. М., 1963. С. 79). В той же статье сообщается, что Юрьевичи вступили во Владимир 15 июня, а до этого город был без князя 7 недель (ПСРЛ. Т. I. Стб. 377). Следовательно, эти события имели место в 1175 г. от Р.Х., а не в 1176 г., как часто указывается в литературе. Конъектура по Р. и Летописцу Переяславля Суздальского (далее: ЛПС) (ПСРЛ. Т. XLI. C. 104). ПСРЛ. Т. I. Стб. 377–378. ПСРЛ. Т. III. C. 57. Granberg J. Veche in the Chronicles… Р. 225.

ВВЕ Д ЕНИЕ

нике прямо сказано, где именно «изначала» жители собирались на вече). Во-вторых, хотя Ю. Гранберг учитывает это упоминание в ряду других «событий» (events), летописец, конечно, знал о том, что вече — это не единичное событие, а нечто, постоянно присутствующее в жизни города. Иными словами, это одно упоминание, но одно ли событие? Очевидно, нет. Но свидетелем какого количества собраний был летописец — автор этого фрагмента? Надо думать, что многих, и поэтому каталогизировать данное упоминание веча как одно событие (event) не имеет смысла. Далее. В XII в. новгородское вече появляется в летописях 5 раз, а в XIII в. — 19. На первый взгляд это может свидетельствовать о значительной активизации веча. Но такой вывод будет преждевременным. Дело в том, что все 5 упоминаний за XII в. — это упоминания в Ипатьевской летописи, а в НПЛ за это столетие вече, как уже отмечалось в литературе, не упоминается ни разу107. М.Б. Свердлов предложил расценивать этот факт как «обычное для летописей умолчание об органах государственного управления»108. Но есть более простое объяснение. Т.Л. Вилкул совершенно справедливо обратила внимание в связи с этим на параллельные сообщения летописей. Ситуация, при которой в рассказах об одних этих же событиях в одной летописи слово «вѣче» упоминается, а другой/других — нет, является не исключением, а правилом109. Это может быть подтверждено и более поздними данными. Например, из четырех летописных известий о так называемом восстании Степанка в 1418 г. слово «вѣче» упоминается только в двух (НПЛ мл., СI), а в двух других (НIV, ЛА) то же собрание названо «сонмищем людским». Для древнерусского политического словаря вообще была характерна определенная расплывчатость. Историки предпринимали попытки разграничить на основании летописных текстов разные типы коллегиальных институтов. Больше всего этим занимался В.Т. Пашуто. Он считал, что в древней Руси существовали различные коллегиальные политические институты, разного состава и полномочий, названия которых можно обнаружить в источниках. Одним из таких институтов, по его мнению, было вече, представлявшее собой «один из наиболее архаических институтов народовластия», использованный «собственниками земли» и поставленный «на службу государства в форме своеобразной феодальной демократии»110. Другими он считал совет  — «однопалатный сословный орган, давний устойчивый институт политического строя древней Руси», и собор — «своего рода расширенный совет»111. 107 108 109 110 111

См., например: Свердлов М.Б. Генезис и структура… С. 54. Там же. Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 26–31. Пашуто В.Т. Черты политического строя… С. 19, 33–34. Там же. С. 14, 19.

41

ВВЕ Д ЕНИЕ

42

Исследователь отличал совет и собор от веча. «Публичным институтом» считает вече домонгольского времени и П.П.  Толочко112. Публичный институт, однако, должен иметь как минимум постоянное наименование, а не называться всякий раз по-разному. Обращение к источникам показывает, что «вѣче» таким постоянным, «эксклюзивным» наименованием не было. Даже в одном летописном известии одно и то же явление может характеризоваться и как «вѣче», и как «совет», и с помощью выражений типа «новгородци реша…», «начаша гадати…» и т.д.113 Помимо того, что не подтверждается существование такого отдельного органа власти, как «совет», эти выводы ставят под вопрос институциональный характер самого веча, особенно в раннее время. Нет ни малейших оснований поэтому ограничиваться только прямыми упоминаниями веча. Действительно, как верно пишет Т.Л. Вилкул, при последовательном проведении этого принципа (как это сделано в монографии Ю. Гранберга) придется, например, игнорировать известия НПЛ под 1132 и 1136 гг., в которых описываются события, сыгравшие важнейшую роль в обретении Новгородом самостоятельности. Добавим, что исследователь киевского веча вынужден будет игнорировать в таком случае события 1113 г., в описании которых собрание киевлян названо не «вечем», а «советом»114. Что же тогда должно являться непосредственным объектом нашего исследования? Если мы отказываемся от «терминологического» принципа, что тогда будет критерием при отборе свидетельств? Нужно ли соглашаться с пессимистическим заключением, что «принятие или непринятие того или иного известия как сообщения о вече всякий раз опирается на интуицию исследователя и общие представления об устройстве древнерусского общества, системы в таком выборе нет»115? Сомнения Т.Л. Вилкул представляются все-таки преувеличенными. Слово «вѣче» хотя и не было, строго говоря, термином, в рамках древнерусского узуса, по крайней мере летописного, в подавляющем большинстве случаев имело, вопреки распространенному мнению о его многозначности, вполне ясное значение — политическое собрание горожан116. В этом смысле древнерусское словоупотребление довольно сильно отличается от того, какие значения имеет «вѣче» в ранних славянских текстах, исключи112 113

114 115 116

Толочко П.П. Власть в Древней Руси… С. 183. См. подробнее: Лукин П.В. К вопросу о так называемом совете в домонгольской Руси // ДГ. 2003 г. Мнимые реальности в античных и средневековых текстах. М., 2005. ПСРЛ. Т. II. Стб. 275. Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 31. См. подробнее: Лукин П.В. О так называемой многозначности понятия «вече» в русских летописях. Домонгольское время // Неисчерпаемость источника. К 70-летию В.А. Кучкина. М., 2005.

ВВЕ Д ЕНИЕ

тельно редко там появляющееся по сравнению с русскими летописями117. Есть только два упоминания, которые можно подозревать в наличии каких-то иных коннотаций, причем оба эти упоминания содержатся в Галицко-Волынской летописи в составе Ип. (и представляют собой единственные упоминания веча в этой летописи)118. Одно из них имеет, скорее всего, все-таки то же значение, что и подавляющее большинство, а второе относится не к Руси, а к Польше. Таким образом, отсутствие в источнике слова «вѣче» при описании коллективной политической активности не свидетельствует о том, что народное собрание в данном случае не подразумевается, но вот его наличие является своеобразным маркером, почти наверняка позволяющим такое собрание предполагать. Наличие довольно четкого значения, между прочим, и предопределило, по-видимому, то, что впоследствии, как это показывают документальные источники XIV–XV вв., слово «вѣче» уже определенно приобретает черты термина. Тем не менее, объектом исследования является не слово «вѣче», а описания в источниках коллективной политической активности новгородцев, выражавшейся в собраниях — вне зависимости от того, какими словами или фразами эта активность характеризовалась. Поэтому в ряде случаев информативные сообщения без прямых упоминаний веча будут предпочитаться кратким и не дающим существенных сведений известиям с прямыми упоминаниями. Для такого анализа нужна не интуиция, а внимательное чтение и сопоставление источников.

117 118

См. об этом: Лукин П.В. Упоминания веча/вечников в ранних славянских памятниках // Отечественная история. 2006. № 4. ПСРЛ. Т. II. Стб. 756, 763–764.

43

ГЛ А В А ПЕРВ А Я

РАННИЕ

ИЗВЕСТИЯ О НОВГОРОДСКОМ ВЕЧЕ § 1. «И рѣша к себѣ…» § 2. Новгородское вече в X в.? § 3. «…и сътвори вѣче на полѣ» § 4. «Сице бѣ волхвъ всталъ при Глѣбѣ Новѣгородѣ»

Л

етописец Владимира-на-Клязьме считал, что новгородцы «изначала … на вѣча сходятся»1. Но что конкретно он считал этим «началом»? В поисках «начала» новгородского веча нужно обратиться к древнейшим известиям о совместной социально-политической деятельности новгородцев и даже еще новгородских словен.

 

§ 1. «И рѣша к себѣ…» Эти слова читаются в знаменитом летописном рассказе о призвании варягов, по поводу которого написаны целые библиотеки самой разнообразной литературы. Нас же будут в нем интересовать не объект призвания — варяги, а его субъекты — «племена» СевероЗапада Руси. Рассказ представлен двумя основными версиями: Новгородской первой летописи младшего извода (НПЛ мл.) и «Повестью временных лет» (ПВЛ).

1

НПЛ мл.

ПВЛ

Въ времена же Кыева и Щека и Хорива новгородстии людие, рекомии Словени, и Кривици и Меря: Словенѣ свою волость имѣли, а Кривици свою, а Мере свою; кождо своимъ родомъ владяше; а Чюдь своимъ родом; и дань даяху Варягомъ от мужа по бѣлѣи вѣверици; а иже бяху у них, то ти насилье дѣяху Сло

Имаху дань Варязи изъ заморья на Чюди и на Словѣнех, на Мери и на всѣхъ Кривичѣхъ… Изъгнаша Варяги за море и не даша имъ дани. И почаша сами в собѣ володѣти. И не бѣ в нихъ правды, и въста родъ на родъ, и быша в них усобицѣ, и воевати почаша сами на ся. И рѣша сами в себѣ: «поищемъ собѣ князя, иже бы

ПСРЛ. Т. I. Cтб. 377.

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

46

веномъ, Кривичемъ и Мерям и Чюди. И въсташа Словенѣ и Кривици и Меря и Чюдь на Варягы, и изгнаша я за море; и начаша владѣти сами собѣ и городы ставити. И въсташа сами на ся воеватъ, и бысть межи ими рать велика и усобица, и въсташа град на град, и не бѣше в нихъ правды. И рѣша к себѣ: «князя поищемъ, иже бы владѣлъ нами и рядилъ ны по праву». Идоша за море к Варягомъ и ркоша: «земля наша велика и обилна, а наряда у нас нѣту; да поидѣте к намъ княжить и владѣть нами». Изъбрашася 3 брата с роды своими, и пояша со собою дружину многу и предивну, и приидоша к Новугороду. И сѣде старѣишии в Новѣгородѣ, бѣ имя ему Рюрикъ; а другыи сѣде на Бѣлѣозерѣ, Синеусъ; а третеи въ Изборьскѣ, имя ему Труворъ2.

володѣлъ нами и судилъ по праву». И идаша за море къ Варягомъ, к Руси — сице бо ся звахуть — и Варязи суть, яко се друзии зъвутся Свое, друзии же Урмане, Анъгляне, друзии Гъте, тако и си. Рѣша Русь, Чюдь и Словѣни, и Кривичи вся: «земля наша велика и обилна, а наряда в неи нѣтъ, да поидѣте княжитъ и володѣти нами». И изъбрашася 3 братья с роды своими. И пояша по собѣ всю Русь. И придоша старѣишии Рюрикъ [сѣде Новѣгородѣ]3, а другии Синеусъ на Бѣлѣозерѣ, а третии Изборьстѣ, Труворъ 4.

Недавно эти рассказы подробнейшим образом проанализировал как с текстологической, так и с литературной точек зрения П.С. Стефанович и пришел к выводу, что, во-первых, первичным безусловно является вариант НПЛ, восходящий к реконструированному А.А. Шахматовым Начальному своду, а версия ПВЛ представляет собой распространение и переосмысление изложения Начального свода; во-вторых, повествование о призвании варягов является недостоверным и представляет собой легенду о происхождении народа (origine gentis), основанную на фольклорно-нарративной модели северогерманского происхождения. В пользу последнего свидетельствуют литературные параллели, уже давно отмеченные в историографии (самая яркая — приглашение бриттами саксов в «Деяниях саксов» Видукинда Корвейского). Поэтому, по мнению историка, видеть в сюжете призвания «отражение реальных событий было бы, по меньшей мере, наивно». В то же время П.С. Стефанович не отрицает того, что многие из сведений рассказа о призвании варягов находят «опору в исторических реалиях»5. 2 3

4 5

ПСРЛ. Т. III. C. 106. Реконструкция по Троицкому списку, в Лавр. в этом месте пропуск, в Ип, Р и А — не Новгород, а Ладога (ПСРЛ. Т. I. Стб. 19–20, разночтения; Т. II. Стб. 14). ПСРЛ. Т. I. Стб. 19–20. Стефанович П.С. «Сказание о призвании варягов» или Origo gentis russorum? // ДГ. 2010 г. М., 2012. С. 569, 572 и passim.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

Одна из таких опор — и притом важнейшая — стала очевидной после опубликованных уже более 30 лет назад лингвистических разысканий немецкого ученого Г. Шрамма. Благодаря им выяснилось, что имена варяжских князей Рюрика, Синеуса и Трувора могут восходить к убедительно реконструированным древнескандинавским прототипам, которые могли существовать только в IX в. «и не могли сохраняться длительное время после 900 г.». Именно в эту эпоху помещает трех варягов и летопись. Наиболее естественным выводом, соответствующим результатам исследования, как пишет Г.  Шрамм, будет предположение о том, что «три брата могли править, как об этом говорится в источнике, во второй половине IX в., и память о них, по-видимому, сохранялась у восточных славян с этого времени»6. Аргументов Г. Шрамма никто еще не опроверг7, хотя до сих пор встречаются иногда ссылки на абсолютно несостоятельную трактовку имен Синеуса и Трувора, согласно которой это якобы не имена, а искаженная древнешведская фраза «со своим домом и дружиной»8. Поэтому Рюрик, Синеус и Трувор представляют собой нечто совсем иное, чем героический новгородец Вадим Храбрый и даже упоминающиеся в ранних источниках Кий, Щек и Хорив. Что касается времени появления рассказа о призвании варягов в летописании, то по этому поводу высказывались разные мнения, 6

7

8

Schramm G. Die erste Generation der altrussischen Fürstendynastie. Philologische Argumente für die Historizität von Rjurik und seinen Brüdern // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 1980. Bd. 28. S. 329, 330. См. также: Schramm G. Altrusslands Anfang. Historische Schlüsse aus Namen, Wörtern und Texten zum 9. Und 10 Jahrhundert. Freiburg im Breisgau, 2002 (Rombach Wissenschaften. Reihe Historiae. Bd. 12). S. 265–273. Ср., однако, возражения А.В. Назаренко по поводу реконструкции Г. Шраммом происхождения имени «Труворъ»: Назаренко А.В. Новый свет на происхождение Древней Руси? (О последней книге проф. Г. Шрамма) // Средневековая Русь. Вып. 6. М., 2006. С. 359–360. См., например: Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества. М., 1982 (2-е изд. — 1993). С. 298; Толочко П.П. Древняя Русь. Очерки социально-политической истории. Киев, 1987. С. 20; Гринев Н.Н. Легенда о призвании варяжских князей (об источниках и редакциях в Новгородской первой летописи) // История и культура древнерусского города. М., 1989. С. 37; Янин В.Л. Очерки истории средневекового Новгорода. М., 2008. С. 24. Ср. о несостоятельности этой этимологической концепции: Мельникова Е.А. Рюрик, Синеус и Трувор в древнерусской историографической традиции // ДГ. 1998 г. М., 2000. С. 157, сноска (об этом, впрочем, писалось с середины 1980-х гг., см. комментарий В.Я. Петрухина: Ловмяньский Х. Русь и норманны. М., 1985. С. 275). Игнорируют аргументацию Г. Шрамма и современные «антинорманисты» (см., например: Кузьмин А.Г. Начало Руси. Тайны рождения русского народа. М., 2003. С. 330; Фомин В.В. Варяги и варяжская Русь: К итогам дискуссии по варяжскому вопросу. М., 2005. С. 225–257). С легкой руки А.Г. Кузьмина у «антинорманистов» получила популярность «кельтская» интерпретация — якобы Синеус и Трувор были именами кельтского происхождения. Аргументы сводятся к простому созвучию. Например, имя «Трувор» сопоставляется с распространенным у «современных кельтов» именем «Тревор» или со старофранцузским словом trouvère (трубадур).

47

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

48

причем не только разными исследователями. Так, А.А. Шахматов сначала относил сюжет призвания к гипотетическому Древнейшему своду (который он датировал первой половиной XI в. и временем до смерти Ярослава Мудрого), а потом — к Начальному (90-е  гг. XI  в.)9. Авторы текстологических исследований последнего времени, работающие в традиции А.А. Шахматова, принимают обычно  — с теми или иными модификациями — первоначальную его точку зрения и считают, что сюжет о призвании варягов был уже в древнейшей части Начального летописания10. По мнению П.С. Стефановича, с которым соглашается С.М. Михеев, субъектами призвания были только словене, а меря и прочие были добавлены на более поздних этапах редактирования первоначального текста. Первоначальный летописный текст датируется исследователями по-разному: рубежом X–XI  вв. (А.А. Гиппиус), 1016–1017 гг. (К. Цукерман, С.М. Михеев)11. Эти утверждения, впрочем, остаются весьма гипотетичными. Так или иначе, если известие о призвании словенами варяжских князей читалось в древнейшей части Начального летописания, то это еще один аргумент в пользу возможной достоверности его исторической основы, а значит и информации о коллективной политической активности словен, о которой немало уже было написано. Еще М.М. Щербатов считал, что уже в IX  в. новгородское «правление» было «народное», и писал о том, что «сих трех князей» новгородцы сами себе избрали «в Государи»12. И.Н. Болтин, споря с Леклерком, подчеркивал, что Рюрик пришел в Новгород «по прозбе и приглашению Новгородцов»13, а Н.И. Костомаров усматривал в призвании варягов начало «двоевластия» между кня9

10

11

12 13

Шахматов А.А. Сказание о призвании варягов // Шахматов А.А. История русского летописания. СПб., 2003 [1904]. С. 205–207; Шахматов А.А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908. С. 307– 309 (§ 202), 541. Михеев С.М. Кто писал «Повесть временных лет»? М., 2011. С. 103–104, 213– 214; Гиппиус А.А. До и после Начального свода: ранняя летописная история Руси как объект текстологической реконструкции // Русь в IX–X веках: археологическая панорама. М.; Вологда, 2012. С. 54–55; Стефанович П.С. «Сказание о призвании варягов»… Принятие основных выводов этих авторов не означает, что мы согласны со всеми деталями их построений. С.М. Михеев и П.С. Стефанович склонны «упрощать» схему А.А. Шахматова, считая, что в НПЛ практически непосредственно отразился изначальный вариант рассказа. Представляется, однако, что, хотя в целом первичность НПЛ по сравнению с ПВЛ на этом участке кажется более вероятной (главным образом потому, что отсутствующая в НПЛ фраза о руси выглядит своеобразной глоссой, о чем догадывались уже очень давно), однозначных свидетельств этого вроде бы нет (имеющиеся расхождения между текстами могут объясняться по-разному). Щербатов М.М. История Российская от древнейших времен. Т. I. СПб., 1770. С. 190, 192. Болтин И. Примечания на историю древния и нынешния России г. Леклерка. Т. II. Б.м., 1788. С. 110.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

жеской и земско-вечевой «политическими силами» в Новгороде14. Эти взгляды с тех пор неоднократно обсуждались и критиковались, но несмотря на свойственные «теории призвания» романтический флёр и определенную анахронистичность, их оппоненты, сторонники «теории завоевания», не смогли противопоставить этому никаких конкретных фактов. Этим, однако, не ограничиваются летописные сведения о коллективной политической активности словен. Поздние и явно легендарные рассказы (вроде известия о Вадиме Храбром в Никоновской летописи или пространного повествования о дорюриковой династии «Колмогарда» в «Иоакимовской летописи») здесь рассматривать нецелесообразно. Уникальное же известие о посажении словенами «старейшины» Гостомысла, читающееся в НIV и НК 1-й выборки, в связи с сюжетом об их расселении, имеет иной текстологический статус: «Словене же, пришедше съ Дуная, сѣдоша около озера Ильмеря, и прозвашася своимъ именемъ, и здѣлаша градъ и нарекоша и Новгородъ, и посадиша и старѣшину Гостомысла…»15. Сюжет с Гостомыслом часто считается заимствованным из устных преданий, причем позднейших. Еще А.Л. Шлёцер решительно отказывал Гостомыслу в праве на жизнь и называл сведения о нем небылицей16. Такая точка зрения — формулируемая, правда, не столько резко — стала господствующей в современной литературе. Например, Д.С. Лихачев и Я.С. Лурье ставят его в ряд с преданием о богатыре Александре Поповиче, павшем в битве на Калке, которое зафиксировано в тех же летописях, и с другими подобными сюжетами17. В.Л. Янин считает, что в летописание Гостомысл попал из перечня новгородских посадников, где он также упомянут (об этом будет говориться ниже), а туда — из «местной устной традиции»18. Даже В.А. Кучкин, который склонен возводить уникальные известия новгородско-софийской группы летописей на пространстве, включающем и сообщение о Гостомысле, к раннему источнику (см. об этом ниже), допускает, что оно — вместе с рядом других — может восходить «к дополнениям летописных редакторов XIV–XV вв., 14

15 16 17

18

Костомаров Н.И. Исторические монографии и исследования. Т. VII. СПб., 1868. История Новгорода, Пскова и Вятки во время удельно-вечевого уклада (Севернорусские народоправства). С. 30. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 3; Т. XLII. C. 22. Шлёцер А.Л. Нестор. Русские летописи на древле-славенском языке. Ч. I. СПб., 1809. С. 304. Лихачев Д.С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947. С. 306; Лурье Я.С. Россия древняя и Россия новая. СПб., 1997. С. 76–77. Янин В.Л. Новгородские посадники. М., 2003. С. 65–66. Ср. основательные возражения: Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX — начала XIII столетия. СПб., 1992. С. 63.

49

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

50

сделанных на основании местных новгородских преданий и различных внелетописных источников…»19. Такое восприятие, вероятно, связано с тем, что сюжет о Гостомысле оказался как бы несколько скомпрометирован сочинениями авторов, которые опираются не на лаконичные известия НIV-НК и перечня посадников, а на цветистые описания в поздних и недостоверных источниках, и всегда готовы объяснить их «избыточные» сведения с помощью универсальной отмычки — гипотезы об их устном (фольклорном) происхождении20. А.А. Шахматов, однако, относил известие о Гостомысле — в ряду других ранних известий «Новгородско-Софийского свода» (далее: НСС) — к древнему новгородскому своду XI в.21 Своеобразную «промежуточную» позицию занял посвятивший Гостомыслу специальную статью Х. Ловмяньский. Он — думается, вполне справедливо — отверг гипотезу о «консервации» устной традиции «в столь аморфном и малоинтересном для слушателей контексте, без генеалогических связей с позднейшими новгородскими боярами». С другой стороны, считая, что известие НСС восходило к письменному источнику, историк не принял и точку зрения А.А. Шахматова. Х. Ловмяньский недоумевал, во-первых, зачем НСС перенес сообщение о Гостомысле из «варяжского» контекста (где оно, по мысли А.А. Шахматова, читалось изначально), во-вторых, как оно могло быть опущено в «Начальном своде» и в ПВЛ22. С первым критическим замечанием можно согласиться (но из него не следует, что Гостомысла не было в одном из ранних летописных текстов, предшествовавших Начальному своду: ведь мы не знаем точно, в каком виде в каждом из этих гипотетических сводах читалась вводная часть). О втором пойдет речь несколько ниже. Сам Х. Ловмяньский предложил довольно сложную интерпретацию, согласно которой Гостомысл оказывается посадником, занимавшим этот пост в конце X в. — в период Крещения. Именно исполнением должности в столь значимое время историк объясняет то, что Гостомысл оказался в списке посадников на первом месте23. Всё это построение выглядит искусственным и недостаточно обоснованным. В последнее время в пользу древнего происхождения известия высказывается А.А. Гиппиус, но он связывает его не с древним нов19 20

21 22

23

Кучкин В.А. «Съ тоя же Каялы Святоплъкъ…» // Russia Medievalis. 1995. T. 8. P. 1. С. 101. См., например: Меркулов В.И. Откуда родом варяжские гости (генеалогическая реконструкция по немецким источникам). М., 2005. С. 55–57; Азбелев С.Н. Устная история в памятниках Новгорода и Новгородской земли. СПб., 2007. С. 64–77. Шахматов А.А. Разыскания… С. 213 (§ 160). Łowmiański H. Gostomysł posadnik nowogrodzki w końcu X wieku // Idem. Studia nad dziejami Słowiańszczyzny, Polski i Rusi w wiekach średnich. Poznań, 1986 [1965]. S. 458. Ibid. S. 461–463.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

городским сводом, существование которого он отрицает, а со сводом Изяслава Ярославича 1060-х гг. — предлагаемым им гипотетическим звеном эволюции начального летописания. Ученый отмечает в связи с этим, что «бытующее мнение о позднем происхождении этой фразы не объясняет присутствия имени Гостомысла (несомненно, аутентичного и неизвестного из других древнерусских источников) в списке новгородских посадников»24, где тот действительно фигурирует в качестве первого посадника: «А се посадницѣ новгородчьскыи: пръвыи Гостомыслъ…»25. Автор современного исследования перечней в новгородских летописях Т.В. Гимон считает, что первоначальный список посадников был составлен в XII в., скорее всего в 1160-е гг., и тогда оказывается, что имя Гостомысла в нем тогда уже было (впрочем, историк допускает, что оно могло быть добавлено позже, в XV в., но это выглядит трактовкой ad hoc). Сам сюжет о Гостомысле Т.В. Гимон склонен связывать со всёобъясняющей устной традицией, сближаясь в этом с С.Н. Азбелевым и другими авторами, придерживающимися подобных взглядов, — с той лишь разницей, что для них апелляции к «устной традиции» являются свидетельством достоверности Гостомысла, а для Т.В. Гимона по-видимому, наоборот, недостоверности26. Между тем еще никем вроде бы не было представлено никаких свидетельств бытования такого персонажа, как Гостомысл (в отличие от Алеши Поповича) в реальных памятниках фольклора. Имеющиеся факты заставляют более внимательно отнестись к доводам исследователей, которые исходят из того, что Гостомысл появился в источнике письменном, притом достаточно раннем27. Можно также предполагать новгородское происхождение этого гипотетического источника: Гостомысл был важен именно для новгородской традиции, что свидетельствуется его наличием только — если говорить о реально существующих памятниках — в новгородских текстах. Собственно, из этого исходил и А.А. Шахматов, когда помещал Гостомысла в гипотетический новгородский свод XI в. А.А. Гиппиус, в схеме которого места для древнего новгородского свода не находится, относит известие о Гостомысле к гипотетическому своду киевского князя Изяслава 1060-х гг. и объясняет новгородские черты этого свода тем, что его заказчик княжил одновременно и в 24

25 26 27

Гиппиус А.А. К реконструкции древнейших этапов истории русского летописания // Древняя Русь и средневековая Европа: возникновение государств. Материалы конференции. М., 2012. С. 48. ПСРЛ. Т. III. С. 164. Ср.: Там же. С. 471. Гимон Т.В. События XI — начала XII в. в новгородских летописях и перечнях // ДГ. 2010. М., 2012. С. 612–614. Ср. также соображения А.А. Горского, предполагающего западнославянские связи новгородского Гостомысла: Горский А.А. К вопросу о происхождении славянского населения Новгородской земли // От Древней Руси к новой России. Юбилейный сборник, посвященный чл.-корр. РАН Я.Н. Щапову. М., 2005. С. 88–89.

51

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

52

Киеве, и в Новгороде28. С учетом того, что ученый допускает даже участие новгородского автора в его составлении, разница между двумя точками зрения оказывается не столь значительной: приходится выбирать между новгородцем, работавшим в Новгороде, и новгородцем, работавшим в Киеве. Всё это, разумеется, не гарантирует того, что Гостомысл существовал «на самом деле» (в конце концов, предание о нем могло возникнуть не только в XV в., но и ранее). Это лишь означает, что этому известию следует уделить большее внимание, чем преданиям о Вадиме Храбром или Мосохе Иафетовиче. Как в связи с этим выглядит само известие? Его нельзя ни в коей мере воспринимать как прямое указание на реальные события. Летописная концепция, согласно которой прародина славян находилась на Дунае, в настоящее время большинством ученых признается не соответствующей действительности. Господствуют две теории на этот счет: «широкая», помещающая прародину в обширную область от Вислы до бассейна Днепра, и «узкая», сторонники которой считают, что славянство возникло на пространстве от Западного Буга до срединной части бассейна Днепра29. В то время, в которое летописец помещает Гостомысла, Новгород на современном его месте, по-видимому, еще не существовал: археологические слои ранее X в. в самом городе не обнаружены30. Предполагается, что древнейший Новгород находился на территории Рюрикова Городища, в 2 км к югу от современного Новгорода. По археологическим данным, поселение там существовало уже в середине IX в.31 Так что Гостомысл никак не мог править в известном нам Новгороде. Сомнителен и его титул. Слово «старейшина» носит литературный характер: как отмечает А.С. Львов, в ПВЛ это слово употребялется большей частью «в подражание книжным оборотам речи»32. С.В. Завадская приходит к выводу, что «старейшина» — это не живое древнерусское понятие, а «технический термин» переводов с греческого33. Это означает, 28 29

30 31

32 33

Гиппиус А.А. До и после… С. 61. См. об этом: Goehrke C. (unter Mitwirkung von U. Kälin). Frühzeit des Ostslaventums. Darmstadt, 1992 (Erträge der Forschung. Bd. 277). S. 56, 68, 100–101. См. также: Горский А.А. Русь: от славянского Расселения до Московского царства. М., 2004. С. 9–10. См.: Янин В.Л. Очерки… С. 27–28. См.: Носов Е.Н. Новгородская земля: Северное Приильменье и Поволховье // Русь в IX–X вв.: археологическая панорама. М.; Вологда, 2012. С. 108–109. Львов А.С. Лексика «Повести временных лет». М., 1975. С. 186. Завадская С.В. К вопросу о «старейшинах» в древнерусских источниках XI–XIII вв. // ДГ. 1987 г. М., 1989. С. 40. Недавно высказанные сомнения И.Я. Фроянова относительно этого вывода не подкреплены конкретными контраргументами (Фроянов И.Я. Об эволюции вечевой и княжеской власти в Киеве (конец X — середина XII в.) // Русское Средневековье. Сб. ст. в честь проф. Ю.Г. Алексеева. М., 2012. С. 236).

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

что, если Гостомысл и существовал, современники не могли называть его «старейшиной» — этот титул был ему присвоен позднейшим летописанием. Вряд ли могли называть его и «посадником»: в раннее время посадниками называли представителей князей, правивших от их имени, позднее — выборных должностных лиц Новгорода. Скорее всего, наименование Гостомысла посадником в перечне — проекция названия этой должности в прошлое. Его могли называть и князем, тот факт, что летописцы избегали применять к нему этот титул, не должен удивлять: это вписывается в идеологическую стратегию ранних летописцев, которые старались называть князьями только представителей династии Рюриковичей (хотя это и не всегда получалось)34. С этой же стратегией, между прочим, согласуется и возможное исключение самого сюжета о Гостомысле из ориентированной на «законных» князей летописной традиции (для Новгорода эта традиция была не столь актуальна, что, возможно, объясняет его присутствие именно в одной из «ветвей» новгородского летописания). Вне зависимости от достоверности или недостоверности свидетельств о Гостомысле, заслуживает внимания летописная традиция, в рамках которой считалось, что словене его «посадиша». Оценить ее однозначно невозможно, как и сколько-нибудь полно охарактеризовать «призвание» Рюрика. Никаких данных о политическом строе словен у нас нет. Есть, однако, некоторые данные о других восточнославянских «племенах», и на их основании можно попробовать представить себе, как обстояло дело у словен. Считать, что их социально-политический строй чем-то принципиально отличался от строя других «племен», причин нет, хотя, конечно, наличия каких-то особенностей, прежде всего в культурно-бытовой сфере, о чем говорится в летописи, исключать нельзя. Единственное сколько-то подробное описание восточнославянского «племени» содержится в знаменитом повествовании начального летописания о мести княгини Ольги древлянам. В нем есть упоминания о совместном принятии решений последними. Когда древляне узнали, что киевский князь Игорь вновь направляется к ним за данью, «сдумавше со княземъ своимъ Маломъ: “аще ся въвадить волкъ в овцѣ, то выносить все стадо, аще не убьють его; тако и се, аще не убьемъ его, то все ны погубить”». Тогда они «послаша к нему» с просьбой отменить сбор дани. Игорь отказался и был убит древлянами. 34

См. об этом: Лукин П.В. Восточнославянские «племена» и их князья: конструирование истории в Древней Руси // Славяне и их соседи. XXV конференция памяти В.Д. Королюка. Предания и мифы о происхождении власти эпохи Средневековья и раннего Нового времени. М., 2010. С. 85–86. Ср. мнение Хр. Любке, считающего, что наименование Гостомысла «старейшиной» свидетельствует о том, что он не обладал полнотой власти (Lübke Ch. Novgorod in der russischen Literatur (bis zu den Dekabristen). Berlin, 1984 (Giessener Abhandlungen zur Agrar- und Wirtschaftsforschung des Europäischen Ostens. Bd. 130). S. 41).

53

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

54

Ниже говорится о посольстве древлян к вдове Игоря Ольге, которая — судя по летописи — выступала в роли регентши при малолетнем сыне Святославе: «Рѣша же Деревляне: “Се князя убихомъ Рускаго, поимемъ жену его Вольгу за князь свои Малъ, и Святослава, и створимъ ему, якоже хощемъ”. И послаша Деревляне лучьшие мужи числомъ 20 въ лодьи к Ользѣ». Прибывшие в Киев послы заявили Ольге: «Посла ны Дерьвьска земля». Когда первое посольство было истреблено, древляне отправили второе: «Се слышавше Деревляне, избраша [Лавр.: собрашася] лучьшие мужи, иже дерьжаху Деревьску землю, и послаша по ню»35. Если верить этим сообщениям, у древлян были собрания, на которых они присутствовали во главе со своим князем и решали важнейшие для всех вопросы. У них, помимо князя (а может быть и нескольких князей, если понимать выражение древлян в летописи: «Наши князи добри суть, иже распасли суть Деревьску землю»36 как указание не на существование династии, а на одновременно действующих князей37), была и какая-то элитная группа («нарочитые/лучшие мужи»), но решения принимало все сообщество, которое называется древлянами, или Деревской землей. С каким-либо городом эти собрания не связываются, вечем (и вообще как бы то ни было) не называются. Насколько достоверны эти сведения? В историографии распространен скепсис по отношению к ним38. А.А. Шахматов считал, что повествование о трех мщениях Ольги появилось только в Начальном своде, который он датировал 90-ми гг. XI в.39 В современной летописеведческой традиции, впрочем, оно возводится к древнейшей части Начального летописания40. Как бы то ни было, многократно отмечавшийся в литературе эпический характер повествования и явно невероятные детали (самая яркая из них — поразительная недогадливость древлян в отношении судьбы своих посольств и упорное стремление отправлять всё новые) не вызывают к нему большого доверия. Тем не менее, чтобы описывать собрания древлян, летописец должен был на что-то опираться: либо на некоторую реальность, либо на литературные образцы. 35 36 37 38

39 40

ПСРЛ. Т. I. Стб. 55–57; Т. III. C. 110–112. ПСРЛ. Т. I. Стб. 56. Ср.: Пашуто В.Т. Летописная традиция о «племенных княжениях» и варяжский вопрос // Летописи и хроники. Сб. ст. 1973 г. М., 1974. С. 106. См. конкретно против попыток реконструировать образ «племенного» веча на основании древлянских данных: Zernack K. Die burgstädtischen Volksversammlungen bei den Ost- und Westslaven. Studien zur verfassungsgeschichtlichen Bedeutung des Veče. Wiesbaden, 1967 (Giessener Abhandlungen zur Agrar- und Wirtschaftsforschung des Europäischen Ostens. Bd. 33). S. 32–34. Шахматов А.А. Разыскания… С. 109–110 (§ 72), 544. См.: Гиппиус А.А. Рекоша дроужина Игореви… К лингвотекстологической стратификации Начальной летописи // Russian Linguistics. 2001. № 25. Р. 179, примеч.; Михеев С.М. Кто писал… С. 105–107; 216–218.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

Последних вроде бы не обнаруживается, зато у нас есть бесспорное свидетельство о том, что «племенные» собрания были реальностью еще в XII в. В статье Ип. под 1147 г.41 сообщается об одном из эпизодов войны между Юрием Долгоруким и Святославом Ольговичем, с одной стороны, и Изяславом и Владимиром Давыдовичами — с другой: «…Она (Давыдовичи. — П.Л.) же слышавша, оже Гюрги прислалъ к нему (Святославу. — П.Л.) в помочь и не смѣста по немъ ити, но съзвавша Вятичѣ и рѣша им: “Се есть ворогъ нама и вамъ, а ловите его на полъ вама [Х: на полонъ вам] и тако възъвратистася ис Дѣдославля”»42. В  литературе это событие иногда называется вечем вятичей в Дедославле43, однако прямых данных о том, что князья-Давыдовичи собрали вятичей именно в Дедославле, нет. Выясняется, тем не менее, что у вятичей, несмотря на то что в XII в. их территория была разделена между древнерусскими землями44, а в черниговских «вятичах» сидели княжеские посадники45, некоторые остатки былой «племенной» самостоятельности видимо еще сохранялись46. Таким образом, киевские летописцы еще в XII в. знали о «племенных» собраниях, причем, скорее всего, из первых рук. В начале столетия47 в Киево-Печерском монастыре подвизался прп. Кукша, который, по словам епископа Симона (послание Поликарпу), «бѣсы прогна, и Вятичи крьсти, и дождь съ небеси съведе, и озеро исъсуши, и многа чюдеса сътворивь, и по многых муках усѣченъ бысть съ учеником своим»48. Киевские князья, которые также поддержи41 42 43

44 45 46

47

48

См. о дате: Бережков Н.Г. Хронология русского летописания. М., 1963. С. 146–147. ПСРЛ. Т. II. Стб. 338. Барсов Н.П. Очерки русской исторической географии. География Начальной (Несторовой) летописи. Варшава, 1885. С. 157; Рыбаков Б.А. Киевская Русь… С. 262; Никольская Т.Н. Земля вятичей. К истории населения бассейна верхней Оки в IX–XIII вв. М., 1981. С. 130–131. Ср., однако: Зайцев А.К. Черниговское княжество // Древнерусские княжества. М., 1975. С. 102; Зайцев А.К. Черниговское княжество X–XIII вв.: избранные труды. М., 2009. С. 93. Дедославль был небольшим городом в земле вятичей: в результате раскопок было обнаружено городище размером 175 × 60 м, т.е. чуть более 1 га (Никольская Т.Н. Земля вятичей. С. 131). См.: Зайцев А.К. Черниговское княжество. С. 102. ПСРЛ. Т. II. Стб. 276. См. об этом: Лукин П.В. Восточнославянские «племена» в русских летописях: историческая память и реальность // Образы прошлого и коллективная идентичность в Европе до начала Нового времени. М., 2003. С. 284–285. См. об этом: I. Л. [Леонид (Кавелин), архим.]. Церковно-историческое исследование о древней области вятичей, входившей с начала XV и до конца XVIII столетия в состав Крутицкой и частию Суздальской епархии // ЧОИДР. 1862. Кн. 2. С. 9–10; Карпов А.Ю. Преподобный Кукша — просветитель вятичей. М., 2001. С. 14. Абрамович Д. Киево-Печерський патерик (вступ, текст, примiтки). У Києвi, 1930 (Пам’ятки мови та письменства давньої України = Т. IV. Monumenta linguae nec non litterarum Ucrainae veteris. Vol. IV). С. 110–111.

55

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

56

вали тесные связи с Киево-Печерским монастырем, хорошо знали вятичей. Владимир Мономах, который, как он сам свидетельствует в своем «Поучении», ходил на вятичей и через их территорию во владения отца, упоминает вятичских правителей: Ходоту и сына49. Между тем Начальный свод, а может быть и более ранние летописные тексты составлялись именно в Киево-Печерском монастыре. Летописцы, следовательно, когда писали о тех «племенах», которых уже не было при их жизни, например о новгородских словенах, по-видимому не создавали какие-то абсолютно фантастические конструкты, а отталкивались от сведений о продолжавших в какой-то мере существовать «племенах». Такие сведения они получали от очевидцев  — своих же собратьев и представителей светской элиты, регулярно посещавших обитель50. Нет поэтому никаких оснований сомневаться в том, что и у новгородских словен — как и у древлян или вятичей — также были свои собрания. Прямых сведений об этих собраниях у нас практически нет. Ясно только, что в них не могла участвовать вся общность, разбросанная на огромном пространстве Северо-Запада Руси51. Совсем не обязательно считать, как это иногда предполагается, что в таких собраниях участвовала только знать52. У германских саксов — о социально-политическом строе которых мы знаем, пожалуй, лучше всего по сравнению с другими подобными европейскими общностями варварского времени — в собраниях участвовали представители разных категорий населения (за исключением рабов). Об этом свидетельствует житие св. Лебуина — миссионера английского происхождения, который во второй половине VIII в. проповедовал христианство в Саксонии. Древнейший дошедший до нас вариант жития (Vita Lebuini antiqua) датируется на основании текстологических критериев разными исследователями в пределах 40-х гг. IX в. — первой трети X в.53, но по-видимому основывается на более древнем тексте (возможно, англосаксонского происхождения), который в свою очередь основывается вероятно на устной традиции, восходящей к саксонским сторонникам Лебуина54. Рассказ о собрании саксов попал в житие именно из 49 50 51 52

53

54

ПСРЛ. Т. I. Стб. 247, 248. См. об этом: Стефанович П.С. Боярство и церковь в домонгольской Руси // Вопросы истории. 2002. № 7. С. 49–52. См.: Седов В.В. Восточные славяне в VI–XIII вв. М., 1982. С. 171, карта. См., например: Лихачев Д.С. Комментарии // Повесть временных лет / Подг. текста, пер., статьи и комм. Д.С. Лихачева. СПб., 1996. С. 436–437; Зайцев А.К. Черниговское княжество. С. 102 (о древлянах). Lintzel M. Die Vita Lebuini antiqua. Untersuchungen zur Geschichte der alten Sachsen VIII  // Lintzel M. Ausgewählte Schriften. Berlin, 1961 [1931]. Zur altsächsischen Stammesgeschichte. S. 243–244. Lintzel M. Die Vita Lebuini antiqua. S. 244–247, 249–254; Löwe H. Entstehungszeit und Quellenwert der Vita Lebuini // Deutsches Archiv für Erforschung des Mittelalters. 1965. 21. Jahrgang. S. 359–360; Modzelewski K. Barbarzyńska Europa. Warszawa, 2004. S. 378–381.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

этого древнего источника55. Возник он, по-видимому, вскоре после описываемых в нем событий и, во всяком случае, в первые годы после окончания Саксонской войны (начало IX в.)56. Соответственно, несмотря на возможно имевшуюся там характерную для агиографии стилизацию, достоверность информации этого источника о политических институтах саксов, и прежде всего об их народных собраниях, большинством исследователей оценивается достаточно высоко57. Согласно житию, «у древних саксов не было короля, но назначали глав58 в пагах (территориальных общинах. — П.Л.); было [у них] в обычае раз в год устраивать общее собрание в центре Саксонии рядом с рекой Везером близ места, которое называется Маркло. Главы имеют обыкновение туда сходиться вместе, также из каждого пага59 — 12 избранных знатных людей, и столько же свободных, и столько же литов. Они обновляли там законы, решали важнейшие дела и на основании общего решения постановляли, что они будут делать в течение года будь то в военное или в мирное время» (Regem antiqui Saxones non habebant, sed per pagos satrapas constitutos; morisque erat, ut semel in anno generale consilium agerent in media Saxonia iuxta fluvium Wisuram ad locum qui dicitur Marklo. Solebant ibi omnes in unum satrapae convenire, ex pagis quoque singulis duodecim electi nobiles totidemque liberi totidemque lati. Renovabant ibi leges, praecipuas causas adiudicabant et, quid per annum essent acturi sive in bello sive in pace, communi consilio statuebant)60. Обратим внимание, что саксы на своих собраниях избирали неких «сатрапов». Не стоит придавать значения самому слову satrapa — это искусственный, «литературный» термин, не имеющий никакого отношения к реальному словоупотреблению, зато освященный традицией. И в этом смысле он близок к титулу «старейшина», который присваивает летописец словенскому 55 56 57

58

59 60

Lintzel M. Die Vita Lebuini antiqua. S. 248. Ibid. S. 161. Hofmeister A. Über die älteste Vita Lebuini und die Stammesverfassung der Sachsen // Entstehung und Verfassung des Sachsenstammes / Hrsg. v. W. Lammers. Darmstadt, 1967 [1916] (Wege der Forschung. Bd. I). S. 30–31 (106–107); Lintzel M. Die Vita Lebuini antiqua. S. 257–262; Löwe H. Entstehungszeit und Quellenwert… S. 359–360, 369–370. В оригинале: satrapae («сатрапы») — понятие, заимствованное из сочинения Беды Достопочтенного «Церковная история народа англов», а тем — из Вульгаты (где так названы филистимские князья). Беда, также писавший о саксах (его труд был закончен в 731 г.), очевидно имел в виду саксонских князьков, которые, по его мнению, не соответствовали его представлениям о «настоящих» королях/князьях (Lintzel M. Die Vita Lebuini antiqua. S. 249; Becher M. Die Sachsen im 7. und 8. Jahrhundert. Verfassung und Ergebnisse // Kunst und Kultur der Karolingerzeit: Karl der Grosse und Papst Leo III in Paderborn 799. Mainz, 1999. Bd. 1. S. 189). Паг (pagus) — территориальная единица низшего порядка в составе «племени». Vita sancti Lebuini presbiteri et confessoris / Ed. A. Hofmeister // MGH SS. Lipsiae, 1934. T. XXX. P. II. 4. S. 793.

57

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

58

Гостомыслу. Однако тот факт, что подобные «племенные» лидеры могли избираться на собраниях как у германцев, так и у славян, вряд ли имеет смысл оспаривать. Существование народного собрания словен недавно было подкреплено гипотезой Б.Н. Флори, который обнаружил определенное сходство между ранней историей Новгорода и Чехии. И Новгород, и Прага (центр общности чехов), согласно письменной традиции, якобы существовали еще до того времени, когда археология фиксирует древнейшие слои на их территории. На самом деле в IX в. резиденция чешских князей находилась не в Праге, которой тогда еще не было, а в поселении Левый Градец, в нескольких километрах к северу. На основании одного из агиографических текстов, посвященных чешскому святому князю Вацлаву — «Легенде Кристиана», можно предполагать, что на территории будущей Праги, а точнее Пражского града, находилось «поле» (campus)61, по убедительной гипотезе чешского историка Д. Тршештика,  — место проведения народных собраний62. Так могло обстоять дело и в Новгороде: на территории будущего города находилось место проведения собраний «племени» словен, контролировавшееся не князем, а местным населением (по мнению Б.Н. Флори, оно могло находиться на возвышенности в будущем Славенском конце). Князья же в раннее время сидели в своей резиденции на Рюриковом городище63. Гипотеза Б.Н. Флори — смелая, но достаточно убедительная — представляет собой еще одно, пусть и косвенное, подтверждение наличия народных собраний у словен. И она же, как мы увидим, показывает, насколько мало общего было между «племенными» собраниями восточных славян и городским вечем древнерусского времени, в том числе и в самом Новгороде. Мы не знаем точно, как, когда и кем был основан Новгород и каким было его «первоначальное» население. Наибольшим признанием пользуется концепция В.Л. Янина, согласно которой в первой половине X в. на месте будущего Новгорода существовали три поселка «родовой аристократии», которые связываются с будущими Славенским, Неревским и Людиным концами и соответственно с тремя этническими группами: словенами, мерей (или другим финским «племенем», норомой/неревой), кривичами64. Хотя она и основывается на некоторых археологических данных, в целом она в зна61 62 63 64

Legenda Christiani. Vita et passio sancti Wenceslai et sancte Ludmile ave eius / Ed. by J. Ludvikovský. Pragae, 1978. P. 22, 24. Třeštík D. Počátky Přemyslovců. Vstup Čechů do dějin (530–935). Praha, 1997. S. 331–347. Флоря Б.Н. Призвание Рюрика и основание Новгорода // Вестник Моск. ун-та. Сер. 8. История. 2012. № 5. Концепция была подробно изложена в статье: Янин В.Л., Алешковский М.Х. Происхождение Новгорода (к постановке проблемы) // История СССР. 1971. № 2; см также ее современную, несколько модифицированную версию: Янин В.Л. Очерки… С. 27–28.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

чительной степени гипотетична, и конкретных сведений о том, как управлялся этот «доисторический» Новгород, нет. Недавно П.С. Стефанович справедливо заметил, что дискуссии по поводу происхождения новгородского боярства — ведущей социальной силы уже сложившейся новгородской «политии» — представляют собой дань «идолу истоков», о котором в свое время язвительно писал М. Блок65. Похожая концепция о континуитете существовала в историографии и применительно к венецианскому патрициату. Впоследствии, однако, выяснилось, что никакой преемственности между древнеримскими родами и раннесредневековой знатью Венецианской лагуны не просматривается. В результате миграций VI–VII вв. образовалась новая элита, выделившаяся из «анонимной, недифференцированной массы» и не имевшая отношения к прежней аристократии66. Сложно себе представить, чтобы гораздо более аморфная, по сравнению с римской аристократией, словенская «племенная» знать могла бы сохраниться в период славянского Расселения67. Из каких бы конкретно элементов (словенских, кривичских, «дружинных», скандинавских, финских) элементов ни состояла новгородская элита раннего времени, она представляла собой в принципиальном плане новое явление по отношению ко всем этим элементам. В начале же своей письменной истории Новгород выглядит княжеским городом. Под 947 г. в начальной летописи читается многократно обсуждавшееся известие: «Иде Олга к Новугороду, и устави по Мьстѣ погосты и дань…»68. Новгород здесь — центр княжеского властвования над прилегающими территориями. Датировать это известие довольно сложно. Оно читается и в ПВЛ, и в НПЛ мл., следовательно, было и в «Начальном своде» 90-х гг. XI в. А.А. Шахматов считал его новгородским и относил к гипотетическому новгородскому своду 1050 г.69 Содержание известия, как полагал ученый, было вымышленным. Новгородский летописец, увидев в тексте, с которым работал, Деревскую — древлянскую — землю, якобы решил, что речь идет о новгородской Деревской земле, будущей Деревской пятине — и сочинил соответствующий текст. Фраза же «иде Ольга к Новугороду» появилась уже в «Начальном своде». Аргументы в пользу этого мнения нельзя признать вполне убедительными. А.А. Шахматов исходил из содержания известия и из 65 66 67

68 69

Стефанович П.С. Бояре, отроки, дружина: военно-политическая элита Руси в X–XI веках. М., 2012. С. 500. Cessi R. Le origini del patriziato veneziano // Cessi R. Le origini del ducato veneziano. Napoli, 1951. P. 323–327. См. также: Горский А.А. Славянское расселение и эволюция общественного строя славян // Буданова В.П., Горский А.А., Ермолова И.Е. Великое переселение народов. Этнополитические и социальные аспекты. СПб., 2011. С. 173–174. ПСРЛ. Т. III. C. 113; I. Стб. 60. Шахматов А.А. Разыскания… С. 110–111 (§ 73).

59

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

60

того, что если Ольга «выступает здесь единолично», то в Деревской земле совершает подобные действия со Святославом и дружиной. Ни то, ни другое не заставляет с необходимостью предполагать соединения двух источников: о поездке Ольги в Новгород мог писать и киевлянин, а летопись не является протоколом, где в каждом сообщении обязательно должны быть перечислены все действующие лица. То же самое можно сказать о новейшем предложении С.М. Михеева отнести это известие к «Своду Никона» 1070-х гг., предшествующему в текстологической схеме А.А. Шахматова и его последователей «Начальному своду»70. По мнению С.М. Михеева, конец статьи 6455 (947) г. «практически повторяет конец предыдущей статьи», в чем он усматривает вставку71. Наличия вставки в этом месте действительно нельзя исключать, но такое предположение не является обязательным: повторения — ни по форме, ни по содержанию — нет. В конце статьи 6454 (946) г. читается: «И приде [Ольга] въ свои град Кыевъ съ сыномъ своимъ Святославомъ, и пребывши лѣто едино»72. В конце статьи 6455 (947) г.: «И възвратися къ сыну своему Кыеву, и пребываше с нимъ въ любви»73. Лексических совпадений немного, всего 5, включая такие частотные слова, как «и», «сынъ» и «Кыевъ». Смысл тоже различается. В первом случае говорится о возвращении Ольги в Киев вместе с сыном Святославом, во втором — в Киев, к сыну. Твердых оснований отрицать возможность того, что один и тот же летописец два раза использовал схожие стилистические приемы, нет. Поэтому нет и твердых оснований относить это известие к какому-либо своду до «Начального»: оно могло равным образом появиться как уже в древнейшем летописном тексте, так и в тексте конца XI в. Достоверность известия, таким образом, вызывает вопросы. Тем не менее, можно утверждать, что в XI в. в Киеве (где были составлены и «Начальный свод», и ПВЛ) не сомневались в том, что при Ольге Новгородом управляло не местное вече, а киевский князь (точнее — княгиня). § 2. Новгородское вече в X в.? Впервые вече в Новгороде прямо упоминается в связи с событиями начала XI в., возникшими вследствие конфликта между местными жителями и варягами. До этого времени вече в Новгороде в русских источниках не фигурирует. Есть, впрочем, два более ранних свидетельства, на которые имеет смысл обратить внимание. Под 970 г. в начальном летописании читается известие о вокняжении в Новгороде Владимира Святославича после того, как именно его новгородцы попросили на княжение у его отца, Святослава 70 71 72 73

Михеев С.М. Кто писал… С. 107. Там же. ПСРЛ. Т. III. C. 113. Там же.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

Игоревича: «…приидоша людие новгородстѣи, просяще князя себѣ: “аще не поидет к нам, то мы налѣземъ собѣ князя”. Рече к нимъ Святославъ: “да аще бы кто шелъ к вамъ”. И отопрѣся Ярополкъ и Олегъ. И рече Добрыня к новгородцемъ: “просите Володимира”; бѣ бо Владимерь от Малуши, ключницѣ [Ип.: милостьницѣ] Олзинѣ, а Малуша бѣаше сестра Добрынѣ, отець же бѣ има Малко Любцанинъ; и бѣ Добрыня уи Володимеру. И рѣша новгородци Святославу: “даи ны Володимера”. Он же рече: “тъи вы есть”. И пояша новгородци Володимира к собѣ; и поиде Володимеръ с Добрынею, уемъ своим, к Новуграду…»74. Ни веча, ни какого-либо собрания здесь нет, но зато есть некие «новгородские люди», которые отправляются к Святославу и просят у него себе на княжение одного из его сыновей. Примечательно, что о двух старших братьях Владимира — Ярополке и Олеге, которые получают в управление соответственно Киев и Древлянскую землю, сказано иначе: «Святославъ посади Ярополка в Киевѣ, а Олга въ Древлянѣхъ»75, т.е. их сажает там правитель Руси, о каких-либо просьбах киевских или древлянских «людей» ничего не сказано. А.А. Шахматов относил это известие к реконструируемому им гипотетическому Новгородскому своду XI в. и даже называл его «народным новгородским преданием» по следующим основаниям: в нем проявляется «некоторый юмор сознающего свой перевес новгородца» (Владимир в конце концов одержал верх над своими братьями); активная роль Добрыни — одного «из популярных посадников новгородских»76. Оба аргумента не выглядят основательными и были вполне убедительно отведены еще В.М. Истриным77. Действительно, главным героем фрагмента является Владимир, а не новгородцы; Добрыня (о чем будет также говориться ниже) — не новгородец, а выходец с юга Руси и близкий родственник (дядя по матери) Владимира Святославича. Этот текст в принципе мог появиться в новгородской летописи, но не менее, а то и более вероятна его принадлежность киевскому летописанию 74 75 76 77

ПСРЛ. Т. III. C. 121; I. Стб. 69; II. Стб. 57. ПСРЛ. Т. III. С. 121. Шахматов А.А. Разыскания… С. 173 (§117). Истрин В.М. Замечания о начале русского летописания. По поводу исследований А.А. Шахматова в области древнерусской летописи // ИОРЯС. Т. XXVI. Пг., 1921. С. 54–55. Исследователь отметил и непоследовательность А.А Шахматова, который обосновывает новгородское происхождение этого рассказа тем, что в нем идет речь о Новгороде, тогда как авторство рассказа о новгородском волхве (о нем см. ниже) приписывает киевскому летописцу, который мог услышать его от кого-либо из печерских монахов новгородского происхождения. Почему так не могло быть и в этом случае, непонятно (Там же. С. 55, сноска). См. также критику Шахматова по этому вопросу: Лихачев Д.С. «Устные летописи» в составе Повести временных лет // Исторические записки. T. 17. 1945. C. 206–207; Толочко П.П. Русские летописи и летописцы X–XIII вв. СПб., 2003. С. 176– 177; Гимон Т.В. Янь Вышатич и устные источники древнерусской Начальной летописи // ДГ. 2011. М., 2013. С. 90–91.

61

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

62

самого Владимира или его потомков. В пользу последнего варианта говорит статья начального летописания под 985 г., в которой также фигурируют в качестве главных героев Владимир Святославич и Добрыня и которая не имеет ни малейшего отношения к Новгороду. В ней, точно так же, как и в статье под 970 г., есть уточнение, что Добрыня — «уй» (дядя по матери) Владимира78. Известие под 970 г.  — несомненно раннее и достоверное, свидетельством чего является упоминание Малка Любечанина, о котором ничего более неизвестно. Оставить такую отсылку мог только современник или представитель следующего поколения. С.М. Михеев относит это известие к «Своду Никона», но допускает, что часть его восходит к «Древнему сказанию» (т.е. к древнейшему летописному ядру, или Древнейшему своду, по А.А. Шахматову)79. Вече под 970 г. не упоминается, зато упомянуты «новгородские люди», приглашающие князя. Кто это такие, неясно, но они могли представлять лишь некую общность новгородцев, которая открыто заявляла о своем праве приглашать князя80 — очевидно, из числа сыновей правителя Руси. Не исключено, что уже к этому времени посажение правителем Руси одного из своих наследников на Северо-Западе стало традиционным: благодаря византийскому императору Константину Багрянородному мы знаем, что в «Немогарде» сидел еще Святослав Игоревич в правление своего отца81. Сомневаться в том, что под «Немогардом» надо понимать Новгород, вряд ли приходится, другое дело — локализация этого Новгорода. Пребывание Святослава в Новгороде корректнее всего датировать 40-ми гг. X в., временем похода Игоря на Византию и заключения с ней договора — событиями, хронология которых достоверна, между тем, как уже говорилось, до середины X в. Новгорода на его нынешнем месте не было82. «Немогард» Константина Багрянородного — это, очевидно, Рюриково Городище. Проявляло ли население этого «Протоновгорода» какие-то тенденции к политической самостоятельности, неизвестно. Что собой представляла общность новгородцев, отправившая послов в Киев и выражавшая готовность в случае отрицательного ответа на их требования самостоятельно найти князя, кто в нее вхо78

79 80 81

82

ПСРЛ. Т. III. C. 132; T. I. Стб. 84. В Лавр. Добрыня в обоих случаях назван «воем» Владимира, но это явная ошибка. А.А. Шахматов усматривает в упоминании Добрыни новгородскую вставку, что является трактовкой ad hoc (Шахматов А.А. Разыскания… С. 175–176. § 120). Михеев С.М. Кто писал… С. 107. См. об этом: Епифанов П.П. О древнерусском вече // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. История. 1963. № 3. С. 14. Константин Багрянородный. Об управлении империей (текст, перевод, комментарий). М., 1989. С. 44/45: ἀπὸ τοῦ Νεμογαρδάς, ἐν ᾧ Σφενδοσθλάβος, ὁ υἱὸς Ἴγγωρ, τοῦ ἄρχοντος Ῥωσίας, ἐκαθέζετο… (речь идет об отправлении моноксил в Константинополь). Янин В.Л. Очерки… С. 27–28.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

дил и как она принимала решения, на материале известия под 970 г. сказать нельзя. Однако оно может быть сопоставлено с данными саги об Олаве Трюггвасоне монаха Одда Сноррасона, написанной во второй половине XII в. по-латыни и сохранившейся в древнеисландском переводе, который датируется концом того же столетия — началом следующего83. В саге рассказывается, что после того, как Олав в Хольмгарде (Новгороде)84 зарубил убийцу своего воспитателя, «княгиня Аллогия» (drotning Allogia) посоветовала своему мужу «конунгу Вальдамару» (konungr Valdamarr) созвать тинг, чтобы на нем узнать того, кто совершил это деяние: «Она [Аллогия] просит теперь конунга красивыми словами, чтобы он велел созвать тинг, чтобы люди туда пришли из всех ближайших окрестностей. Она говорит, что она тогда туда придет, и будет распоряжаться так, “как мне нравится”. Затем конунг делает так; приходит туда огромное множество народа. Потом королева приказывает, чтобы вся толпа людей встала в круг, и каждый должен стоять рядом с другим так, чтобы “я могла видеть, как выглядит каждый человек…”». Естественно, «королева» не могла в буквальном смысле слова опознать человека, которого она никогда не видела, она намеревалась на основании внешнего вида судить, «кто обладает таким духом» (huerr styrandi er þessi hamingio) (выше в саге рассказывается, что у Олава были такие светлые и прекрасные духи-хранители, явившиеся в «Гардарики», каких никто раньше не видел — о чем от прорицателей и узнала «Аллогия»). Затем события развивались так: «И этот многолюдный тинг продолжался два дня. И королева подходила к каждому человеку и смотрит на внешность каждого человека и не находит того человека, который показался бы ей достойным обладать столь славной участью. И когда тинг продолжался 2 дня, и наступил третий день, тогда опять увеличился тинг, приходили тогда туда все по его приказу, а в противном случае [они] подлежали обвинению. Теперь весь народ встал в круг, а эта прекрасная женщина и знаменитая королева оценивала внешность и поведение каждого человека. Приходит она туда через некоторое время, где перед ней стоял один молодой парень в плохой одежде…»85. Мудрая «Аллогия» тут же его «опознала». 83

84 85

Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе. Тексты, перевод, комментарий. М., 2012. С. 127–128; Джаксон Т.Н. Четыре норвежских конунга на Руси. Из истории русско-норвежских политических отношений последней трети X — первой половины XI в. М., 2000. С. 15. См.: Древнерусские города в древнескандинавской письменности / Сост. Г.В. Глазырина и Т.Н. Джаксон. М., 1987. С. 19–20, 39. Saga Óláfs Tryggvasonar af Oddr Snorrason munk / Udg. af Finnur Jónsson. København, 1932. Kap. 8. S. 27: Biðr hon nu konung með fogrum orðum at hann lati stefna þing at menn komi þangat af allum nalægiom heruðum. segir hon at hon mon þa til coma oc til skipan a hava slica sem mer likar. Nu gerir koningr sua. komr þar mikill fiolði manna. Nu byðr drotning at sla scal mannhringa af allum muginum oc skal huerr standa hia aðrum sua at ec mega lita huers mannz

63

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

64

Сага об Олаве Трюггвасоне неоднократно использовалась в российской историографии, но в основном применительно к правовым сюжетам (см. об этом ниже, в главе IV), эпизод же с тингом «Аллогии» не удостаивался такого внимания. Вероятно, это связано с тем, что отечественные ученые знали эту сагу по более поздним вариантам: «Саги об Олаве» в «Хеймскрингле» («Круге Земном») и «Большой саге об Олаве Трюггвасоне», в которых этого эпизода нет. Если же «тинг Аллогии» упоминался, то подробно не рассматривался. Например, И.Я. Фроянов утверждал, ссылаясь в частности на этот эпизод: «В сагах говорится о том, что во времена Владимира и Ярослава на Руси созывались тинги (народные собрания — веча) при князьях и отнюдь не в исключительных случаях»86. Однако тезис «в сагах говорится…» равнозначен тезису «в летописях говорится…»; надо сначала разобраться, в каких именно сагах «говорится», как говорится и какова степень достоверности сказанного. В литературе тем временем утвердилось скептическое отношение к этому сюжету. В нем усматривали библейские заимствования, параллели с другими сагами и литературными памятниками87. Очевидна и путаница с именами (впрочем, характерная для скандинавских саг, ср. «Бурислава» «Пряди об Эймунде», которого отождествляют то со св. Борисом, то со Святополком Окаянным, то с Болеславом польским): имя «Аллогия» больше всего напоминает Ольгу, но в саге монаха Одда она названа женой Владимира: «И теперь в это время над Гардарики правил Вальдамарр; он был тогда женат на княгине, которую звали Аллогия…»88 Несмотря на выдвигавшиеся предположения о том, кто именно могла быть эта жена (Рогнеда или даже некая «Олава», упомянутая в так называ-

86 87 88

asionu… Oc er þetta hit fiolmenna þing stoð ii daga. En drotning geck firir huern mann oc hyggr at huers mannz yfir bragþi oc finnr engan þann mann er henni þycki liclegr til at styra sua matkum lutum. Oc er staðit hafði ii daga þingit oc com hin þriði d. þa var enn aukat þingit sottu þa þangat allir at hans boði. en elligar la sok a. Var nu slegit allu folki i mannhringa. en þessi hin ageta cona oc hin frægia d. hugði at hers mannz alitum oc yfirbragþi. Komr hon þar er aleið stundina sem fyrir henni stoð einn ungr sueinn með vandum clæðum… Ср. русские и английский переводы (учитываются, но с некоторыми поправками, так как в данном случае предпочтительна буквальная точность, а не литературное мастерство): Рыдзевская Е.А. Древняя Русь и Скандинавия в IX–XIV вв. (Материалы и исследования). М., 1978 (ДГ. 1978 г.). С. 32; Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе. С. 134–135; The Saga of Olaf Tryggvason (by Oddr Snorrason) / Transl. with introd. and notes by Th. M. Andersson. New York, 2003 (Islandica, 52). Р. 47. Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. Л., 1980. С. 164. См. об этом: Джаксон Т.Н. Четыре норвежских конунга… С. 37–38; Карпов А.Ю. Владимир Святой. М., 2004. С. 68–71. Saga Óláfs Tryggvasonar af Oddr Snorrason munk. S. 23: Oc nu iþenna tima ricþi Valdamarr yfi r Garða riki hann atti þa drotning er Allogia h. Ср.: Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги… С. 140; The Saga of Olaf Tryggvason (by Oddr Snorrason). Р. 45.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

емой Иоакимовской летописи), очевидно, что дело здесь именно в путанице: образ Аллогии основан на воспоминаниях о княгине Ольге. И решающим свидетельством тут служит то, что в саге Аллогия характеризуется почти так же, как и в летописи. В саге она называется «мудрейшая женщина» (vitrasta cona) или «мудрейшая из всех женщин» (allra kuinna vitrost)89, а в летописи бояре говорят собравшемуся принять новую веру Владимиру Святославичу, что его бабка княгиня Ольга «бѣ мудрѣиши всѣх человѣкъ»90. Древнерусская летопись и скандинавская сага вряд ли восходят к общему источнику, и это совпадение весьма примечательно. Оно, скорее всего, отражает реальную традицию восприятия княгини Ольги. Это же позволяет предполагать, что в «русских» известиях саги об Олаве может содержаться некая достоверная информация. С другой стороны, описание «тинга Аллогии» заставляет думать, что оно, как и многие другие подобные описания в сагах, в большей мере основывается на скандинавских, а не на русских реалиях. В  той же саге об Олаве Трюггвасоне монаха Одда есть явные приметы этого: так, «конунг Вальдамарр» вскоре назначает понравившегося ему Олава «хёвдингом в дружине» (Valdamarr konungr setti hann bratt hofþingia innan hirðar)91. Если древнерусскую дружину допустимо считать неким аналогом норвежского hirð, то прямого соответствия «хёвдингу» (представитель аристократии) на Руси не было. Для исландских тингов было характерно наличие категории лиц, þingmenn, которые были обязаны являться на собрание. Неявившийся же на собрание goði (годи, представитель аристократии) подлежал наказанию и должен был заплатить штраф. Исландские тинги продолжались несколько дней (а главный из них — альтинг, alþingi — около двух недель), и их участники, которых никогда не было менее шести сотен, в это время не расходились, а жили на месте собраний. Городов в средневековой Исландии не было, основу населения составляли свободные крестьяне — бонды (bændr), которые и выступали в роли þingmenn. Они, естественно, сходились на тинги из «окрестностей»92. В раннесредневековой Норвегии посещение тингов также было одновременно и правом, и обязанностью бондов, в случае уклонения от которой, согласно положениям закона, предусматривалось наказание. Постепенно тинги были поставлены под контроль королевской власти, и в XI–XIII вв. тингманов, обязанных, например, ежегодно собираться на Гулатинге (высшей судебной инстанции 89 90 91 92

Saga Óláfs Tryggvasonar af Oddr Snorrason munk. S. 23, 27. ПСРЛ. Т. III. C. 150; I. Стб. 108. Saga Óláfs Tryggvasonar af Oddr Snorrason munk. S. 28. См. об этом: Stefánsson M. Ding. § 16. Island // RGA. Berlin; New York, 1984. Bd. V. S. 462–463; Hastrup K. Culture and History in medieval Iceland. An Anthropological Analysis of Structure and Change. Oxford, 1985. P. 121–126.

65

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

66

Юго-Западной Норвегии), назначали служилые люди короля93. В Норвегии существовали и городские собрания (mót, boejarmót), участие в которых всех горожан мужского пола, имевших определенное место жительства, было обязательным94. В описании «тинга Аллогии» в саге монаха Одда, как мы видим, отразился ряд характерных черт скандинавских тингов. Означает ли это, что это описание вообще не имеет никакого отношения к древнерусским реалиям? Исключать этого нельзя: ничего эксклюзивно «древнерусского», чего не могло бы быть в Скандинавии, в нем вроде бы нет. Тем не менее «народные собрания» были и у славян, причем имеются их описания, которые, с одной стороны, напоминают некоторыми деталями «тинг Аллогии», с другой — в иных отношениях — похожи на более поздние рассказы о древнерусских вечевых собраниях. Речь идет об описаниях собраний в западнопоморских городах, сохранившихся в агиографических текстах, посвященных «апостолу поморян» епископу Оттону Бамбергскому, в 20-е гг. XII в. проповедовавшему христианство поморским славянам. Это анонимное Прюфенингское житие (Vita Prieflingensis; ее автором многие исследователи считают библиотекаря и архивариуса Прюфенингского монастыря под Регенсбургом Вольфгера; написано в 1140–1146 гг.); Житие св. Оттона, написанное монахом бенедиктинского монастыря в Михельсберге Эбоном (1151–1159 гг., скорее, ближе к первой, чем ко второй половине этого временнóго отрезка) и Диалог о житии св. Оттона авторства монаха той же обители Герборда (1159 г.)95. Эти три текста связаны в текстологическом отношении, в частности, Герборд использовал в своем «Диалоге» оба более ранних жития96. Важно, однако, что все три текста основываются в том числе на информации очевидцев  — участников миссии к поморянам, соответственно: переводчика Адальберта, священника церкви св. Эгидия в Бамберге Удальрика и монаха михельсбергского монастыря Сефрида (который, кстати, и выведен Гербордом как один из участников диалога — именно в такой форме написано третье житие)97. 93

94 95

96 97

Гуревич А.Я. Свободное крестьянство феодальной Норвегии // Гуревич А.Я. Избранные труды. Крестьянство средневековой Норвегии. СПб., 2006. С. 250–256; Sveaas Andersen P. Ding. § 14. Norwegen // RGA. Bd. V. S. 457. Sveaas Andersen P. Ding. § 14. Norwegen. S. 456. Wikarjak J. Żywoty Ottona jako żródlo historyczne // Pomorze Zachodnie w żywotach Ottona. Warszawa, 1979. S. 19–39; Petersohn J. Otto von Bamberg und seine Biographen. Grundformen und Entwicklung des Ottobildes im hohen und späten Mittelalter // Zeitschrift für bayerische Landesgeschichte. 1980. Bd. 43. S. 8–17. См. об этом: Liman K. Dialog Herborda. Ze studiów historycznoliterackich nad biografią łacińską XII wieku. Poznań, 1975. S. 64. См. об этом: Banaszkiewicz J. Otto z Bambergu i «pontifex idolorum». O urządzeniu i obyczaju miejsca wiecowego pogańskiego Szczecina // Biedni i bogaci. Studia z dziejów społeczeństwa i kultury ofiarowane Bronisławowi Geremkowi w 60. rocznicę urodzin. Warszawa 1992. S. 275–276.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

Герборд рассказывает, как в начале своего первого миссионерского путешествия Оттон прибыл в маленький поморский городок Пыжице (Pirissa). Дело было во время какого-то языческого праздника, и миссионеры увидели, что «…там со всей провинции собралось до четырех тысяч человек». Оказалось, что «у язычников был … какой-то праздничный день, отмечая который игрой, невоздержностью и пением, неистовый народ оглушал нас громкими криками»98. Такой удобный момент и решил использовать Оттон для обращения в христианство пыжичан. Сначала этот вопрос обсудили местные рrimates, затем они привели посланников епископа «к народу, который собрался как будто на праздник, по воле Божьей, против обыкновения, не расходясь, оставался на месте и не рассеялся по селам». Собравшийся народ утвердил решение знати: «Достойно удивления, — восклицает Герборд, — сколь внезапно, сколь легко дав согласие, вся эта толпа народа, услышав слова знатных людей, склонилась к этому решению»99. В конце концов пыжичане крестились100. Здесь важно, что центром собрания является город, но участвуют в нем и жители окрестных сел. Например, Прюфенингский монах сообщает о собрании (contio) в Щецине в 1124 г., еще во время первого миссионерского путешествия Оттона Бамбергского, рассматривавшем ультиматум польского князя, который, угрожая военным вмешательством, настаивал на принятии щецинцами христианства: «Когда им [щецинцам] был дан такой выбор, язычники, созвав многочисленный народ из сел и деревень, тщательно рассмотрели, что из двух [возможностей] выбрать, и, произнеся много речей в поддержку как 98

99

100

Herbordi. Dialogus de vita S. Ottonis episcopi Babenbergensis / Rec. et ann. J. Wikarjak, praef. et comm. est K. Liman. Warszawa, 1974 (MPH. Series Nova. T. VII. Fasc. 3) (далее: Herbordus). II. 14. S. 84: …illic hominum ad quatuor milia ex omni provincia confluxisse … aspeximus. Erat … nescio quis festus dies paganorum, quem lusu, luxu cantuque gens vesana celebrans vociferacione alta nos reddidit attonitos. Пользуясь случаем, исправляю ошибки, допущенные при передаче текста и при переводе этого фрагмента в более ранней публикации; ср.: Лукин П.В. «Народные собрания» у восточных и западных славян: возможности сравнительного анализа // Древняя Русь: Вопросы медиевистики. 2004. № 3 (14) (переставлены слова в цитате; неверно переведено слово “lusu”). С. 8. Herbordus. II. 14. S. 86: …ad populum egressi, qui sicut ad festum confluxerat, contra morem indispersus Dei nutu in loco manebat nec in rus discesserat… Mirum dictu quam subito, quam facili consensu omnis illa multitudo populi auditis primatum verbis in eandem sese convenienciam inclinaverit. Cм. об этом подробнее: Zernack K. Die burgstädtischen Volksversammlungen… S. 227–228; Łowmiański H. Początki Polski. Z dziejów Słowian I tysiącleciu n.e. T.  IV. Warszawa, 1970. S. 94. В польской историографии существовала несколько схоластическая дискуссия о том, можно ли считать пыжичские народное собрание и совет знати «институтами» (ср. критику этого мнения: Tymieniecki K. Społeczeństwo Słowian Lechickich (Ród i plemię). Lwów, 1928 (Lwowska Biblioteka slawistyczna. T. VI). S. 187–188). Существенна, однако, в данном случае не степень «институционализации» этих совещаний, а сам факт того, что элита и народ сходились на собрания широкого и узкого составов.

67

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

68

одной, так и другой, в конце концов пообещали, что они выполнят все постановленное…»101. Таким образом, в contio участвовали не только горожане, но и «многочисленный народ из деревень», т.е. сельские жители могли участвовать в принятии политических решений в Щецине. Однако центром политической жизни был город, и собрания проводились там. Возникает вопрос, не видим ли мы здесь, так сказать, «недостающее звено» (не прослеживающееся по русским источникам) между «племенными» собраниями и городским вечем: собрания проходят уже в городе и четко связываются с городом, но сельское население еще в некоторых случаях может в них участвовать? И не был ли состав «тинга Аллогии» отражением более архаического типа вечевых собраний (заметим, впрочем, что от пыжичского contio его существенным образом отличает факт созыва князем)? За недостатком достоверных сведений остановиться, впрочем, придется на постановке этих вопросов, а не на ответе на них. Можно предполагать, однако, что уже во второй половине X в., еще в дохристианское время, какие-то политические собрания новгородцев имели место102. Известно, что 101

102

Die Prüfeninger Vita Bischof Ottos I. von Bamberg nach der Fassung des Großen Österreichischen Legendars / Ed. J. Petersohn / MGH. Scriptores rerum Germanicarum in usum scholarum separatim editi. T. LXXI. Hannover, 1999. II. 10. S. 95 (далее: VP): Data itaque sibi optione pagani de rure ac de villis plebem innumeram convocantes, quid e duobus eligerent, diligenter inquirunt multisque sermonibus ultra citraque habitis, tandem se omnia imperata facturos … promiserunt. В предыдущем издании Я. Викарьяка вместо plebem — ошибочное чтение plebeam; ср.: S. Ottonis episcopi Babenbergensis Vita Prieflingensis  / Rec. et ann. J. Wikarjak, praef. et comm. est K. Liman. Warszawa, 1966 (MPH. Series Nova. T. VII. Fasc. 1). S. 41. П. Боронь осторожно предполагает, что применительно к западным славянам также есть свидетельство об обязательном посещении веча. Таковым он считает рассказ Герборда о проповеди Оттона Бамбергского в Колобжеге в начале 1125 г. в ходе его первого миссионерского путешествия. По словам историка, «жители [Колобжега] не хотели принимать решения о принятии христианства во время отсутствия своих земляков, находящихся как раз тогда в торговой поездке по морю» (Boroń P. Słowiańskie wiece plemienne. Katowice, 1999 (Prace Naukowe Uniwersytetu Śląskiego w Katowicach. Nr. 1841). S. 80). Если, однако, внимательно присмотреться к источнику, выяснится, что предположение П. Бороня вряд ли обосновано: «Но так как его [Колобжега] жители почти все, как свойственно торговцам, отплыли на внешние острова для торговли, те, которые находились дома, говорили, что они в отсутствие своих сограждан не будут предпринимать ничего нового, и в таком случае в течение некоторого времени воздержатся от [принятия] Евангелия» (Sed quia cives illius pene omnes institorum more ad exteras insulas negociandi causa navigaverant, illi, qui domi reperti sunt, absentibus suis concivibus nichil se novi aggressuros dicebant atque sub tali occasione aliquamdiu restiterunt euangelio). Дело тут, скорее, не в обязанности присутствовать на вече и даже не в «неправомочности» меньшинства «в общественных вопросах, как полагал другой исследователь (Zernack K. Die burgstädtischen Volksversammlungen… S. 229), а в том, что оставшееся меньшинство не решалось принять весьма ответственное решение без согласия деятельного и, вероятнее всего, богатого большинства» (ясно, что морской торговлей в Колобжеге занимались не «нищие и

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

даже гораздо позднее, в XIII в. и христианские праздники на Руси могли отмечаться удивительно похожим на пыжичский образом. Участники Владимирского церковного собора 1274 г. жаловались, что «въ божествьныя праздьникы позоры нѣкакы бесовьскыя творити, съ свистаниемь и съ кличемь и въплемь, съзывающе нѣкы скарѣдныя пьяница, и бьющеся дрьколѣемь до самыя смерти, и възимающе от убиваемыхъ порты»103. Нет оснований сомневаться в том, что в языческое время подобные празднования могли быть и у восточных славян связаны с политическими собраниями. Тем не менее и в это время высшая власть в Новгороде принадлежала киевскому князю, который правил через назначаемых им должностных лиц — посадников, в роли которых могли выступать как князья, его родственники, так и бояре. Об этом сохранилось очень ясное свидетельство начального летописания — в рассказе о борьбе между сыновьями князя Святослава: Ярополком киевским, Олегом древлянским и Владимиром новгородским (будущим Святым). После победы Ярополка над Олегом и гибели последнего Владимир понял, что та же участь может ждать и его, «и убоявъся бѣжа за море». Ярополк же «посади посадникы в Новѣгородѣ; и бѣ владѣя единъ в Руси».104 «За морем» Владимир нанял варягов, вернулся в Новгород, выгнал оттуда посадников Ярополка и, как сказано в летописи, «сѣде в Новѣградѣ»105 (по летописной хронологии, это было в 980 г.). Свергнув Ярополка и вокняжившись в Киеве, Владимир сажает в Новгороде посадничать своего дядю по матери, упомянутого выше Добрыню: «Володимиръ же посади Добрыню в Новѣгородѣ, уя своего»106. Ни в одном из этих трех случаев «народная» инициатива и тем более какое-либо собрание не упоминаются. Первые два известия А.А. Шахматов относил к «Древнейшему своду», но во втором из них он усматривал «явную вставку», начинающуяся с «совершенно неуместной фразы: “И сѣде в Новѣгородѣ”»107. Что именно в ней неуместного, ученый не поясняет. Нам она кажется вполне логичным заключением к известию об изгнании Владимиром посадников Ярослава: Владимир изгнал посадников и сам сел в Новгороде. Напротив, неуместным представляется отнесение этой фразы к сюжету о сватовстве Владимира к Рогнеде, что было повторено в недавней работе о начальном летописании108. Известие

103 104 105 106 107 108

убогие»). Тем более что, если верить Герборду, решение в конце концов все равно состоялось в отсутствие уехавших: «Наконец, после многократных уговоров они были покорены епископом» (Tandem exhortacionibus crebris ab episcopo superati sunt) (Herbordus. II. 39. S. 137–138). РИБ. Т. VI. Памятники древнерусского канонического права. Ч. I. Памятники XI–XV в. СПб., 1880. Стб. 95. ПСРЛ. Т. III. C. 125; I. Стб. 75. Там же. ПСРЛ. Т. III. C. 128; I. Стб. 79. Шахматов А.А. Разыскания… С. 174 (§ 118). Михеев С.М. Кто писал… С. 224.

69

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

70

о посажении в Новгороде Добрыни А.А. Шахматов считал новгородским и связывал с древним новгородским сводом109. В современной литературе высказываются другие мнения. Так, С.М. Михеев относит его к «Своду Никона» — на основании того, что считает упоминание Добрыни «маркёром» именно этого гипотетического текста110. В рамках новейшей концепции о своде Изяслава Ярославича начала 1060-х гг., составитель которого отличался знанием новгородских реалий, ее автор, А.А. Гиппиус, известия о Добрыне и Константине Добрыниче относит к нему111. Тем не менее, нужно еще раз повторить, что стратификация начальной летописи до этапа «Начального свода» представляется пока делом весьма сложным и во многих отношениях проблематичным. Итак, известия о посадниках Ярополка скорее всего читались уже в древнейшем летописном тексте, возникшем тогда, когда современники событий 70–80-х гг. X в. могли быть еще живы. Несколько сложнее дело обстоит с известием о Добрыне, однако оно почти наверняка принадлежит к устной традиции, связанной с этим боярским родом, — традиции, к которой принадлежат и сообщения о сыне Добрыни, Константине (см. ниже). Его, таким образом, также можно считать достоверным. Все это свидетельствует о том, что, хотя во второй половине X в. новгородцы могли в каких-то случаях проявлять социально-политическую инициативу, в принципе Новгород оставался под властью князей, и согласия местных жителей на назначение лиц, им управляющих, как правило не требовалось. § 3. «…и сътвори вѣче на полѣ» Первое прямое упоминание в русских источниках новгородского веча заслуживает, естественно, особого внимания и требует подробного анализа. Связано оно с бурными событиями, начавшимися из-за конфликта между варягами и новгородцами. Об этих событиях сохранилось два различных повествования, которые в чем-то совпадают друг с другом, но в отдельных аспектах существенным образом различаются. Поэтому необходим последовательный и подробный сопоставительный анализ этих повествований с целью выявления степени их достоверности. Речь идет о рассказах в статьях ПВЛ под 1015 г. и НПЛ мл. под 1016 г. 109 110 111

Шахматов А.А. Разыскания… С. 175 (§ 119). Михеев С.М. Кто писал… С. 78–79, 94, 209, 225. Гиппиус А.А. «Нѣсть се Олегъ, но святыи Димитрии…»: к атрибуции летописного свода 1060-х годов // ВЕДС. Экономические основы формирования государства в древности и Средневековье. XXV Чтения памяти чл.корр. АН СССР В.Т. Пашуто и памяти чл.-корр. АН СССР А.П. Новосельцева. Материалы конференции. М., 2013. С. 66.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

НПЛ мл.

ПВЛ по Лаврентьевской летописи (Лавр.)

В Новѣгородѣ же тогда Ярославъ кормяше Варягъ много, бояся рати;

Варязи бяху мнози у Ярослава

и начаша Варязи насилие дѣяти на мужатых женахъ.

и насилье творяху Новгородцем и женамъ ихъ.

Ркоша новгородци: «сего мы насилья не можемъ смотрити»; и собрашася в нощь, исѣкоша Варягы в Поромонѣ дворѣ;

Вставше Новгородци, избиша Варягы во дворѣ Поромони.

а князю Ярославу тогда в ту нощь сущу на Ракомѣ. И се слышавъ, князь Ярославъ разгнѣвася на гражаны, и собра вои славны тысящу, и, обольстивъ ихъ, исѣче, иже бяху Варягы ти исѣклѣ; а друзии бѣжаша изъ града.

И разгнѣвася Ярославъ, и шедъ на Рокомъ, сѣде въ дворѣ, пославъ к Новгородцемъ, рече: «Уже мнѣ сихъ не крѣсити». И позва к собѣ нарочитыѣ мужи, иже бяху иссѣкли Варягы, обльстивъ и, исѣче.

И в ту же нощь ис Кыева сестра Ярославля Передслава присла к нему вѣсть, рекши: «отець ти умерлъ, а братья ти избиена».

В ту же нощь приде ему вѣсть ис Кыева от сестры его Передъславы, си: «отьць ти умерлъ, а Святополкъ сѣдитъ ти Кыевѣ, убивъ Бориса, а на Глѣба посла, а блюдися его повелику».

И се слышавъ, Ярославъ заутра собра новгородцовъ избытокъ, и сътвори вѣче на полѣ, и рече к ним: «любимая моя и честная дружина, юже вы исѣкохъ вчера въ безумии моемъ, не топѣрво ми ихъ златомъ окупитѣ». И тако рче имъ: «братье, отець мои Володимиръ умерлъ есть, а Святополкъ княжить в Киевѣ; хощю на него поити; потягнете по мнѣ».

Се слышавъ, печаленъ бысть о отьци и о дружинѣ. Заутра же собравъ избытокъ Новгородець, Ярославъ рече: «о люба моя дружина, юже вчера избихъ на вѣчи, отьць мои умерлъ, а Святополкъ седи Кыевѣ, избивая братью свою».

И рѣша ему новгородци: «а мы, княже, по тобѣ идемъ». И собра вои 4000: Варягъ бяшеть тысяща, а новгородцовъ 3000; и поиде на нь112.

И рѣша Новгородци: «аще, княже, братья наша исѣчена суть, можемъ по тобѣ бороти». И събра Ярославъ Варягъ тысячю, а прочих вои 40, и поиде на Святополка, нарекъ Бога; рекъ: «не я почахъ избивати братью, но онъ; да будеть отместьникъ Богъ крове братья моея, зане без вины пролья кровь Борисову и Глѣбову праведною, еда и мнѣ си[ц]е же створить. Но суди ми, Господи, по правдѣ, да скончается злоба грѣшнаго». И поиде на Святополъка113.

112 113

ПСРЛ. Т. III. С. 174–175. ПСРЛ. Т. I. Стб. 140–141.

71

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

72

Естественно, исследователями иногда предпринимались попытки оценить, какое из них следует считать более ранним и, следовательно, более достоверным. В литературе высказывались все возможные варианты. А.А. Шахматов, впервые сопоставивший с источниковедческой точки зрения оба рассказа, пришел к выводу, что НПЛ мл. передает информацию о новгородских событиях «более точно и определенно», демонстрируя «хорошую осведомленность рассказчика». Об этом свидетельствуют, по мнению А.А. Шахматова, ряд конкретных деталей: упоминание «Поромоня двора» (который ученый считал «двором Поромона»), пребывание Ярослава в Ракоме, созыв князем веча на поле. Рассказ в целом он возводил к гипотетическому Новгородскому своду 1050 г.; однако этот рассказ в дальнейшем претерпел разнообразные изменения. Что касается изменений, отразившихся в ПВЛ, то они, как считал А.А. Шахматов, были произведены еще в «Начальном своде» 90-х гг. XI в. изза того, что «речь, касающаяся дружины, представлена сказанною на вече». При анализе конкретных чтений А.А. Шахматов допускал известные колебания; в частности, реконструируя изначальный вид повествования в древнейшем новгородском своде, он оставил и «нарочитых мужей» из ПВЛ, и «воев славных» из НПЛ мл.114 Это обстоятельство не осталось без внимания А.Е. Преснякова, который охарактеризовал эту реконструкцию как неудачную. Историк заметил, что А.А. Шахматов «сливает, подобно сводчикам-летописцам, две записи»115. Между прочим, впоследствии ученые чаще всего так и поступали: подобно летописцам далекого прошлого контаминировали оба повествования, беря из каждого из них то, что больше соответствовало общей концепции. В качестве примера можно привести отрывок из работы Л.В. Черепнина: «Варяги-наемники бесчинствовали (“начаша варязи насилие деяти на мужатых женах”, “насилье творяху новгородцем и женам их”). Действия варягов вызывали недовольство, и в городе вспыхнуло восстание… Участниками движения были горожане (“гражаны”), возглавляла его местная знать (“нарочитые мужи”)»116. «Гражане» взяты из НПЛ мл., а «нарочитые мужи» из ПВЛ. В той же коллективной работе читаем у В.Т. Пашуто в разделе о вече: «…при Ярославе “новгородцы” перебили варягов… Подняли на это дело новгородцев “нарочитые мужи” … часть которых и казнил Ярослав, а уцелевших (“избыток новгородцев”) он на “вечи” в “поле” называет любимой дружиной, зовя в поход против Святополка. Здесь — вече собрание части “нарочитых 114 115 116

Шахматов А.А. Разыскания… С. 177–178 (§ 123), 499–500 (§ 273), 617, 658–659. Пресняков А.Е. Княжое право в древней Руси. Лекции по русской истории. М., 1993 [1909]. С. 366. Черепнин Л.В. Общественно-политические отношения в Древней Руси и Русская Правда // Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 132.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

мужей”…»117. Как мы видим, и тут расхождения между версиями двух летописей не комментируются, происходит их механическое соединение в довольно произвольной интерпретации. Т. Василевский, рассуждая об участниках событий, утверждал, что «город в раннее средневековье не мог выставить около 1000 воинов “нарочитых” и “славных”, то есть происходящих из высших общественных слоев»118, также явным образом смешивая терминологию и фактические данные обоих рассказов. Иногда историки вроде бы исходят из первичности той или иной версии, но при этом пользуются материалом обеих. Так, П. Жмудцкий, с одной стороны, полагает, что в новгородской летописи сохранился первоначальный вариант рассказа о Ярославе и варягах, с другой, — «реакция правителя» (т.е. Ярослава) представлена в ПВЛ, по его мнению, «несколько точнее» (nieco dokładniej), чем в НПЛ119. Как одно сочетается с другим, автор не объясняет. Напротив, П.П. Толочко, в принципе считающий вариант повествования о Любечской битве в ПВЛ более ранним, а версию НПЛ мл. характеризующий как «красивую сказку, героизирующую Ярослава и новгородцев», созданную новгородцем, писавшим «много лет спустя»120, тем не менее, полагает достоверными ряд данных НПЛ мл. Более того, он отмечает, что численность новгородского войска в ПВЛ (40 тыс. чел.) — «бесспорно, ошибка», а «ближе к реальному по-видимому является свидетельство новгородских летописцев» (т.е. НПЛ)121. Но откуда же взялись в позднем, по мнению историка, новгородском тексте близкие к реальности известия, отсутствовавшие в раннем рассказе? В целом в историографии преобладает мнение о большей достоверности НПЛ мл.122 Важные доводы текстологического характера в пользу большей аутентичности версии НПЛ в последнее время привела Н.И. Милютенко (см. ниже)123. Мнение это, впрочем, отнюдь не является общепринятым. 117 118

119 120 121 122

123

Пашуто В.Т. Черты политического строя Древней Руси // Там же. С. 25. Wasilewski T. Studia nad składem społecznym wczesnośredniowiecznych sil zbrojnych na Rusi // Studia wczesnośredniowieczne. T. IV. Wrocław; Warszawa, 1958. S. 382. Żmudzki P. Władca i wojownicy. Narracje o wodzach, drużynie i wojnach w najdawniejszej historiografi i Polski i Rusi. Wrocław, 2009. S. 327–328. Толочко П.П. Ярослав Мудрый. Киев, 2011. С. 53–54. Там же. С. 52, 66–67. Пресняков А.Е. Лекции… С. 366; Łowmiański H. O składzie społecznym wczesnośredniowiecznych sił zbrojnych na Rusi // Kwartalnik historyczny. 1960. R. LXVII. Nr. 2. S. 445; Рабинович М.Г. О социальном составе новгородского войска X–XV вв. // Научные доклады высшей школы. Исторические науки. 1960. № 3. С. 88; Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. С. 156, сноска. Милютенко Н.И. Святые мученики Борис и Глеб. СПб., 2006. С. 222–227; см. также: Цукерман К. Наблюдения над сложением древнейших источников летописи // Борисо-Глебский сборник (Collectanea Borisoglebica). Вып. 1. Paris, 2009. С. 243–252.

73

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

74

Еще Н.М. Карамзин, знавший оба варианта повествования, предпочел излагать события по ПВЛ, исходя из того, что ее текст сохранился в «харатейных», т.е. пергаменных рукописях124. Предположение о большей достоверности рассказа ПВЛ в самое последнее время подробно обосновали Т.Л. Вилкул и Л. Мюллер, приводившие определенные лексические, текстологические и исторические аргументы (подробнее они будут рассмотрены ниже)125. Существуют и «компромиссные» точки зрения: о том, что оба рассказа опираются на независимые друг от друга традиции и поэтому одинаково достоверны126; о том, что обе версии недостоверны (правда, полагавший так К. Цернак исходил не из текстологических соображений — он разделял шахматовскую идею «Начального свода», а потому что «у этого известия с политико-правовой (verfassungsgeschichtlicher) точки зрения отсутствуют в первой половине XI в. убедительные параллели»)127. Довольно сложную схему взаимоотношения текстов предлагал А.Г. Кузьмин, считавший, что, хотя рассказ «может быть, имеет черты большей древности в новгородской версии», в НПЛ он, «несомненно, обрабатывался позднее», и «в нем чувствуется относительно современная основа»128 . За очень немногими исключениями, последовательного сопоставления текстов тем не менее не предпринималось. Оценки как правило основывались на общих соображениях и впечатлениях. Несколько забегая вперед, сразу сформулируем нашу позицию: сопоставление текстов, вопреки высказывавшимся в последнее время суждениям, приводит к заключению о большей древности и достоверности варианта НПЛ мл. и вторичности рассказа ПВЛ, который представляет собой переработку (довольно неудачную) текста, читающегося в НПЛ. Сказанное относится только к повествованию о «восстании» в Новгороде, а не ко всей статье НПЛ мл. 124 125

126

127 128

Карамзин Н.М. История государства Российского: В 12 т. Т. II–III. М., 1991. C. 9–10, 194–195, примеч. Вилкул Т. Новгородская первая летопись и Начальный свод // Palaeoslavica. International Journal for the Study of Slavic Medieval Literature, History, Language and Ethnology. 2003. Vol. 11. P. 14–15; Müller L. Studien zur altrussischen Legende der Heiligen Boris und Gleb (6). III. Die Quellen der Chronikerzählung: 2. Die Erzählung über die Schlacht bei Ljubeč // Zeitschrift für slavische Philologie. Bd. 64. Heft 2. 2005/2006. Свердлов М.Б. К истории новгородского веча // Новгородский край: Материалы научной конференции «Новгород древний. Новгород социалистический. Археология, история, искусство», состоявшейся 13–15 сентября 1982 г. Л., 1984. С. 179. Впоследствии историк несколько скорректировал свою точку зрения, склонившись к приоритету версии НПЛ (Свердлов М.Б. Домонгольская Русь. Князь и княжеская власть на Руси VI — первой трети XIII в. СПб., 2003. С. 329). Ibid. S. 47–48. Кузьмин А.Г. Начальные этапы древнерусского летописания. М., 1977. С. 370–371.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

под 6524 г., о сложном характере которой писал еще А.А. Шахматов129. На редактирование окончания статьи НПЛ под 6524 г. новгородским сводчиком более позднего времени, возможно, использовавшим ПВЛ, указал А.А. Гиппиус130. Этот же ученый в последнее время пришел к выводу, что в ПВЛ и НПЛ по-разному отразился первоначальный рассказ о битвах Ярослава, причем в повествовании НПЛ о Любечской битве оказались контаминированы рассказы о двух разных сражениях131. Мы не будем здесь рассматривать этот сложный вопрос (хотя тезис А.А. Шахматова, развитый в настоящее время А.А. Гиппиусом, о том, что в данном случае нельзя отдать приоритета ни НПЛ, ни ПВЛ, представляется наиболее обоснованным). Речь пойдет только о первой части этого повествования — собственно той, в которой упоминается вече и сопутствующие обстоятельства. Рассмотрим сначала аргументы «в защиту» версии ПВЛ. Т.Л. Вилкул утверждает, что в рассматриваемом тексте НПЛ мл. встречаются «детали, указывающие на позднюю обработку», «нагромождение поздних черт», «скопление поздних оборотов» и т.п. К «поздним деталям» она относит «трансформацию традиционной летописной формулы о “насилье” от князя» и «обороты, не характерные для древнерусского узуса»132. Вот что конкретно имеется виду. 1) Фраза «и начаша Варязи насилие дѣяти на мужатых женахъ». В Лаврентьевской летописи (далее — Лавр.) ей соответствует: «и насилье творяху Новгородцем и женамъ ихъ», в других летописях, в которых отразилась ПВЛ, слова «и женамъ ихъ» опущены. Т.Л. Вилкул, во-первых, полагает, что протографичным является чтение летописей Ип., Хлебниковской (Хл.), Радзивилловской (Радз.) и Академической (Ак.), не приводя никаких доказательств в пользу этого мнения. Не вдаваясь в сложный вопрос взаимоотношения текстов ПВЛ в этих летописях, отметим, что, как показал А.А. Шахматов, в Лавр. сохранились чтения, отличные как от других летописей той же традиции (Радз. и Ак.), так и от Ип. и Хл., и между тем первоначальные133. К чтениям этого типа вполне может относиться и данная фраза (А.А. Гиппиус полагает даже, что «в 129 130 131

132 133

Шахматов А.А. Разыскания… С. 499–500 (§273). Гиппиус А.А. К истории сложения текста Новгородской первой летописи // Новгородский исторический сборник. СПб., 1997. Вып. 6 (16). С. 59–64. Гиппиус А.А. Битвы Ярослава Мудрого: структура и стратиграфия летописного нарратива // Нарративные традиции славянских литератур: от Средневековья к Новому времени. Сборник к 80-летию чл.-корр. РАН Е.К. Ромодановской (в печати). Вилкул Т. Новгородская первая летопись… P. 14–15. Шахматов А.А. Обозрение русских летописных сводов XIV–XVI вв. М.; Л., 1938. С. 27–29 (там же — список таких чтений). См. также: Гиппиус А.А. О критике текста и новом переводе-реконструкции «Повести временных лет» // Russian Linguistics. 2002. Vol. 26. P. 78–79.

75

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

76

первоначальности данного чтения сомневаться не приходится»134). Но даже если признать первоначальным для ПВЛ вариант Ип. и т.д., совершенно непонятно, почему его надо предпочесть варианту НПЛ мл. Т.Л. Вилкул обосновывает это тем, что НПЛ мл. переделывала «формулу» о насилии «от князя», причем «с традиционной для переделок “драматизацией” изложения». Однако ни в ПВЛ, ни в НПЛ мл. ни о каком князе в этом случае вообще не говорится: речь идет о самовольном насилии со стороны варягов по отношению к местным жителям. Если имеется в виду расправа князя с новгородцами, то ее описание присутствует равно и в НПЛ, и в ПВЛ. Кроме того, никаких примеров «драматизации» Т.Л. Вилкул не приводит. Неясно, почему насилие над женами более драматично, чем насилие над новгородцами. Между тем хорошо известен пример, когда как раз в более позднем летописном тексте к насилию над «женами», добавилось насилие над «мужами». В рассказе о волнениях, организованных волхвами в 70-е гг XI в. в Ростовской волости, согласно ПВЛ, белозерцы говорят Яню Вышатичу о действиях волхвов так: «Два кудесника избила уже многы жены по Волъзѣ и по Шекснѣ»135. В ЛПС эта фраза звучит иначе: «Сиа у нас два кудесника много жен и муж погубиша…»136. Т.Л. Вилкул допускает также, что «дополнение» о «женах» в НПЛ мл. может восходить к Сильвестровско-Минейной редакции «Сказания о Борисе и Глебе», но этот текст в части рассказа о «восстании» в Новгороде не обнаруживает никакой связи с НПЛ мл.; слова «насиле творяху новгородцемъ и женамъ»137 есть и в Лавр., «мужатые жены» там не упомянуты. Даже если, как предполагает Т.Л. Вилкул в другой работе, летописные вставки в Сильвестровско-Минейной редакции «Сказания» основываются на каком-то особом списке ПВЛ138, из-за огромного числа явно испорченных чтений и произвольных сокращений этот текст, увы, не может быть использован для реконструкции не только первоначального вида рассказа о событиях 1015/1016 г., но и его первоначального вида в ПВЛ. Таким образом, фраза о насилии никак не может служить основанием для вывода о первоначальном характере варианта ПВЛ. 2) Слова новгородцев, возмущенных варяжскими безобразиями: «сего мы насилья не можемъ смотрити». По мнению Т.Л. Вилкул, глагол «смотрити» именно в поздних сводах заменял другие 134 135 136 137

138

Там же. Р. 98. ПСРЛ. Т. I. Cтб. 175. ПСРЛ. Т. XLI. С. 59. Бугославський С. Україно-руські пам’ятки ХІ–ХVІІІ вв. про князів Бориса та Гліба (Розвідка й  тексти). У Київі, 1928. (Пам’ятки мови та письменства Давньої України. Т. 1. Історично-філологічний відділ Всеукраїнської Академії наук. Збірник № 77). С. 86. Вилкул Т. Летописные вставки из Повести временных лет в Сильвестровско-Минейной редакции Сказания о св. Борисе и Глебе // Ruthenica. Т. V. Киiв, 2006. C. 45.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

глаголы («видѣти», «глядати», «позоровати» и др.). В подтверждение автор дает глухие ссылки на ряд упоминаний в летописях, не поясняя, что, где и как было заменено. «Раскрытие» этих глухих ссылок обнаруживает несостоятельность данного довода. Даже самая поверхностная проверка показывает, что среди шести примеров, приведенных автором, есть те, которые противоречат ее же предположению, либо отмеченные просто по недоразумению. Так, среди «замен» в поздних сводах указывается стб. 302 в современном издании СI ст., где приведена часть летописного рассказа о взятии Киева Батыем в 1240 г. Однако слова «смотрити» там вообще не обнаруживается, зато есть слово «видѣти» (в выражении «и ту бѣ видѣти ломъ копеиныи и щить скепание»139), которое, по мнению Т.Л. Вилкул, как раз является древним и подлежавшим замене в поздних сводах. Еще одна указанная украинской исследовательницей «замена» на с. 111 издания МЛС вовсе ничего не заменяет. Здесь читается известие о борьбе за новгородское княжение Ярослава Всеволодича, сына Всеволода Большое Гнездо, и Мстислава Мстиславича Удатного и, в частности, говорится: «Ярославъ же усмотривъ то, яко нетвердо ему хощетъ быти сѣдѣние, и выиде из града и поиде в Торъжекъ…»140. В ранних летописных сводах (в данном случае, очевидно, имеется в виду НПЛ), где есть это известие, аналогичная фраза, где бы вместо «усмотривъ» стояло бы «видевъ» и т.п., отсутствует141. Наконец, на с.  157 того же издания лексемы «смотрити» и однокоренных ей вообще нет142. Что имела в виду Т.Л. Вилкул, давая ссылку на эту страницу, остается загадкой. Но дело даже не в этом. Глагол «съмотрѣти» («смотрѣти», «смотрити»), хотя действительно встречается в ранних летописях довольно редко (например, в ПВЛ только один раз), в других ранних текстах фигурирует часто143, и его наличие в разбираемой статье НПЛ мл. никак не может служить свидетельством позднего происхождения текста. 3) «Не топѣрво». По мнению Т.Л. Вилкул, «“топерво” для XI– XII  вв. — очень редкая форма, признак “высокого стиля”». Доказывает это автор тем, что в ПВЛ это слово «использовано только три раза». Здесь же «топерво» помещено «в светском рассказе». Оставим в стороне вопрос о том, что такое «светский» рассказ для средневековой летописи и чем от него в лексическом плане отличается оригинальный (а не переводной) рассказ о Печерском мо139 140

141 142 143

ПСРЛ. Т. VI. Вып. 1. Стб. 302. ПСРЛ. Т. XXV. С. 111. Кстати, как будет говориться в следующей главе, эта фраза МЛС, по-видимому, только воспроизведена в позднем своде, но восходит к весьма раннему источнику. ПСРЛ. Т. III. С. 54, 253–254. Там же. С. 157. Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. Т. III. СПб., 1903. Стб. 751–752.

77

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

78

настыре. Но, как показывает ознакомление с картотекой СДРЯ, слово «топѣрво» никак не может считаться признаком лишь «высокого стиля». Т.Л. Вилкул, прежде всего, не заметила еще одного упоминания в ПВЛ (правда, оно отсутствует в Лавр. и находится только в продолжении по Ип.). Под 1114 г. там приведен рассказ ладожан о разных чудесных явлениях, в котором, в частности говорится: «Спаде туча, и в тои тучи спаде вѣверица млада, акы топерво рожена»144. Встречается это слово и в более поздних статьях Лавр. и Ип., также в совершенно «житейском» контексте: в Лавр. под 1169 г. (в ответе половцев взявшим их в плен русским: «Топерво великыи полкъ идеть»145); в Ип. под тем же годом (в словах дружинников новгородскому князю: «А топерво суть к тобѣ хрестъ целовали вси»146). Гипотеза о «высоком стиле» разрушается и тем, что помимо летописей слово «топѣрво» встречается как минимум в одной берестяной грамоте, № 222, датирующейся по стратиграфическим данным концом XII — первой четвертью XIII в.: «от Матья къ Гюргю: топьрво есмо пришль…»147. Если верна реконструкция А.А. Зализняка плохо сохранившейся грамоты № 936 (датирующейся серединой XII — началом XIII в.), то в ней тоже должно стоять это слово: «Отъ Ивана къ Мирошекѣ же. То[пь](рьво) виця[хо]…»148. Так или иначе, предполагать невозможность появления слова «топѣрво» в тексте конца XI в. нет никаких оснований. 4) «Дополнительная речь новгородцев». Ссылаясь на Я.С. Лурье, Т.Л. Вилкул пишет, что «речи персонажей — один из традиционных приемов амплификации». Очевидно, имеется в виду вложенная летописцем в уста новгородцев фраза: «сего мы насилья не можемъ смотрити». Здесь, однако, надо отметить два обстоятельства. Во-первых, Я.С. Лурье писал не о приемах летописцев вообще, а о совершенно конкретном текстологическом вопросе, связанном с соотношением рассказов о Куликовской битве в разных летописях149. Предположение о наличии вставки в НПЛ мл. требует специального источниковедческого обоснования. Вовторых, что более существенно, возможно и другое объяснение, а именно сокращение составителем ПВЛ более раннего текста. О  том, что такое объяснение допустимо, свидетельствует обращение к более поздним летописным текстам, где представлен тот же рассказ, к летописям, в которых отразился НСС: НIV, НК, СΙ ст. и СΙ мл. 144 145 146 147 148 149

ПСРЛ. Т. II. Стб. 277. ПСРЛ. Т. I. Стб. 360. О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 68. ПСРЛ. Т. II. Стб. 537. Зализняк А.А. Древненовгородский диалект. М., 2004. С. 442–443. Там же. С. 408–409. Лурье Я.С. Две истории Руси XV века. Ранние и поздние, независимые и официальные летописи об образовании Московского государства. СПб., 1994. С. 25.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

НIV

НК

СΙ ст.

СΙ мл.

И въставше и рекоша Новгородци: «сего мы насильа не можемь терпѣти»; и събрашася в нощь, избиша Варягъ въ дворѣ150 Поромонѣ151.

И вставше ркошя новгородци: «Сего мы насилья не можем терпѣти»; и събрашася в нощь, и избишя варягы в дворѣ Поромонѣ152.

И въставше, новогородци, избиша варягы въ дворѣ Парамонѣ153.

И вставше, Новгородци, избиша Варяги въ дворѣ Парамонѣ154.

Расхождения между приведенными выше текстами могут иметь два объяснения: либо в протографе обеих редакций С1 речь новгородцев была сокращена, либо, наоборот, она была добавлена в НIV и уже оттуда попала в НК. Данных для того, чтобы предпочесть одну возможность другой, нет. Источником и НСС, и НПЛ был новгородский владычный свод (по Шахматову, в редакции 1421 г.)155. С другой стороны, при составлении НIV вторично использовалась НПЛ мл., а точнее — ее протограф156. Теоретически допустимо как то, что в НСС читался текст, близкий к С1, а речь новгородцев была вставлена составителем НIV под влиянием НПЛ мл.157, так и то, что в протографе С1 было сокращено первоначальное чтение источника. Из НIV, если принять точку зрения А.А. Шахматова на НК158, данное чтение могло проникнуть и в эту летопись. Так или иначе, контаминация источников типа НПЛ мл. и ПВЛ, которая читалась в исходных текстах, в протографе обеих редакций 150 151 152 153 154 155 156 157

158

Конъектура по спискам Г. и Н., в других списках и в издании: «дворехъ» (ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 106, разночтения). ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 106. ПСРЛ. Т. XLII. С. 60. ПСРЛ. Т. VI. Вып. 1. Стб. 127. ПСРЛ. Т. V. Вып. 6. С. 131. Шахматов А.А. Обозрение… С. 161–162. Там же. С. 185–186. Между прочим, если принять эту версию, то окажется, что глагол «смотрити» в более раннем тексте (НПЛ) был заменен «терпѣти», т.е. глаголом, «непосредственно не связанным с функцией зрения» (Вилкул Т. Новгородская первая летопись… С. 14, сноска), что никак не вписывается в концепцию исследовательницы. Ученый полагал, что, помимо НСС, составителю НК была известна и непосредственно НIV (Шахматов А.А. Обозрение. С. 694). Существует, однако, и точка зрения о первичности НК по отношению к НIV (Лурье Я.С. Новгородская Карамзинская летопись // ТОДРЛ. Т. XXIX. Л., 1974. С. 207–213; Лурье Я.С. Еще раз о своде 1448 г. и Новгородской Карамзинской летописи // ТОДРЛ. Т. XXXII. Л., 1977. С. 199–218). Если это так, протографичным бесспорно оказывается чтение НIV-НК.

79

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

80

С1 и в НIV-НК была сокращена и видоизменена по-разному. Как будет показано ниже, в другом месте (в сообщении о «нарочитых мужах») текст, более близкий к НПЛ, читается в С1, а в НIV-НК читается как раз сокращенный вариант. Таким образом, выясняется, что более поздние летописцы применительно к этому летописному известию могли не только дополнять речи действующих лиц, но и сокращать их. Тем самым и этот аргумент Т.Л. Вилкул оказывается недейственным. Общие представления Т.Л. Вилкул и Л. Мюллера о соотношении текстов начального летописания в ПВЛ и НПЛ мл. отличаются; если первый автор вообще отрицает существование «Начального свода», то второй полагает, что в НПЛ мл. «Начальный свод» отразился, но подвергся столь существенным изменениям, что лучшие чтения содержатся в ПВЛ. Аргументы, приводимые Л. Мюллером, при этом практически ни в чем не совпадают с тезисами Т.Л. Вилкул. Рассмотрим поочередно и их. 1) «Бояся рати». По мнению Л. Мюллера, это «избыточная формулировка» НПЛ мл., так как в «Новгородской Саге» (одном из двух, по его мнению, источников исходного рассказа) об этом уже было сказано немного выше — в статье предшествующего 6523 (1015) г. (имеется в виду летописная фраза: «Хотящю ити на Ярослава Володимиру, Ярославъ же посла за море, приведе Варягы, бояся отца своего»159). Кроме того, полагает исследователь, это уточнение не нужно, так как «ни для какой другой цели Ярослав не мог использовать варягов». В принципе вставка двух этих слов в текст НПЛ мл. не исключена, но аргумент Л. Мюллера о повторе не кажется убедительным. Ведь в ПВЛ, как и в НПЛ мл., дважды говорится о присутствии варягов в Новгороде. В НПЛ мл. добавлена во втором случае только мотивировка («бояся рати»). Если считать «повтор» излишним, тогда излишней надо признать читающуюся в обеих летописях информацию о наличии варягов у Ярослава. Более того, о повторе здесь можно говорить лишь условно: в обоих случаях объяснение присутствия варягов в Новгороде совершенно необходимо: чтение «в Новѣгородѣ же тогда Ярославъ кормяше Варягъ много, бояся рати» дает логичное объяснение того, зачем вообще были нужны варяги-наемники в городе. Что касается уточняющей фразы «бояся отца своего», то она вряд ли может быть признана избыточной: Ярослав мог нанять варягов не только для противостояния отцу, но для борьбы с кем-нибудь из братьев или для походов на сопредельные территории. Кроме того, ничто не мешает предполагать и сокращение слов «бояся рати» в ПВЛ. Эта возможность вновь подкрепляется данными более поздних сводов. Так, эти слова также сокращены 159

ПСРЛ. Т. ΙΙΙ. С. 168.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

в С1, тогда как в НIV и НК они есть и, следовательно, скорее всего были в общем протографе этих летописей — «НовгородскоСофийском своде»160. 2) «Уже мнѣ сихъ не крѣсити». Ссылаясь на упоминание в рассказе ПВЛ под 945 г. о мести княгини Ольги древлянам, Л. Мюллер интерпретирует эту фразу как «формулу для отказа от кровной мести» (эта точка зрения уже высказывалась в отечественной историографии)161. Предательство, по его мнению, состояло в том, что Ярослав «не сдержал свое слово, которым он отказывался от кровной мести». В НПЛ мл. неясно, «в чем состояло предательство Ярослава». Однако выражение «уже мнѣ сихъ не крѣсити» трудно признать «формулой отказа от кровной мести». Прежде всего непонятно, о какой кровной мести в данном случае может идти речь. Ведь, если предполагать, что Ярослав имел в виду именно ее, то все варяги, находившиеся в Новгороде, оказываются его родственниками!162 Но даже такое экзотическое предположение не спасает гипотезу о «формуле». Если это «формула», как, вслед за Д.С. Лихачевым, предлагает считать Л. Мюллер, то она везде и всегда должна означать одно и то же — отказ от кровной мести. Однако в одном из трех известных летописных контекстов эта фраза не может 160 161 162

ПСРЛ. Т. VI. Вып. 1. Стб. 127; ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 106; ПСРЛ. Т. XLII. С. 60. См.: Лихачев Д.С. Комментарии… С. 473. П. Жмудцкий убежден, что варяги были «дружиной князя», а князь был обязан мстить за своих воинов (Żmudzki P. Władca i wojownicy. S. 328). Но, во-первых, о такой обязанности на русском материале ничего неизвестно, во-вторых, даже если предполагать, что варяги входили в княжескую «дружину» в широком смысле слова («дружина», по-видимому, представляла собой довольно аморфное и расплывчатое понятие, которое могло характеризовать разные группы близких к князю людей; см.:  Стефанович П.С. Бояре, отроки, дружина… С. 185–258), эта «дружина» состояла не только из них: иначе кто тогда перебил новгородцев? Очевидно, эти люди, а не варяги, и составляли ближайшее окружение князя. Но главное, как будет говориться ниже, не это, а то, что в данном случае вообще нет оснований говорить о мести. Вообще, П. Жмудцкий подробно и небезынтересно пишет о «нарративной структуре» этого повествования (как в нем отражаются литературные модели отношения между князем и дружиной), но подчас затрудняется с пониманием прямого смысла анализируемого им текста. Так, он исходит из того, что варяги жили вместе с Ярославом на его дворе в Ракоме, а в город он их якобы отпустил «на одну ночь» (Żmudzki P. Władca i wojownicy. S. 330). Между тем, ни в НПЛ, ни в ПВЛ о пребывании варягов в Ракоме не сказано ни слова. Ночной отпуск (видимо, специально, чтобы варяги развлеклись с новгородскими дамами?) — просто фантазия историка. В НПЛ однозначно говорится, что варяги находились в Новгороде (а не в Ракоме), в обеих летописях их убивают на Поромони дворе, а если принять наиболее убедительную интерпретацию этого микротопонима (см. ниже), кстати, известную П. Жмудцкому (Ibid. S. 327), то оказывается, что этот двор и был местом их постоянной дислокации. Рассуждения о «нарративной структуре» — сами по себе, повторим, любопытные — повисают в воздухе.

81

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

82

быть интерпретирована подобным образом. В Ип. под 1151 г.163 в рассказе об одной из княжеских междоусобиц приведены слова Изяслава Мстиславича Изяславу Давыдовичу по поводу гибели брата последнего, Владимира: «Сего нама уже не крѣсити»164. Ясно, что здесь не может идти речи о кровной мести; если бы она подразумевалась, «формулу» должен был бы произнести Владимир Давыдович как возможный инициатор мести, неуместно в таком случае и местоимение «нама», объединяющее виновника гибели и родственника жертвы. Здесь же фраза вкладывается в уста именно Изяслава Мстиславича, в сражении с которым и погиб Владимир. С другой стороны, в случаях, когда определенно подразумевался отказ от кровной мести, «формула» почему-то не встречается (самый яркий пример — ее отсутствие в письме Владимира Мономаха Олегу Святославичу, важнейшей темой которого как раз является отказ Мономаха от мести за погибшего сына). Таким образом, выражения типа «уже кому-либо кого-либо не крѣсити» оказывается не «формулой отказа от кровной мести», а просто фразой, призывающей к признанию бесповоротности произошедшего и к забвению обид. Обращает на себя внимание также близкая по содержанию и отчасти по форме фраза в славянском переводе XIV в. «Слов Григория Богослова»: «А онѣх что есть и глаголати явѣ оумершим, яко Христу единому есть крѣсити…»165. Контекст употребленных здесь элементов «формулы» абсолютно не совместим с каким-либо ее возможным использованием в связи с кровной местью. Вполне возможно, таким образом, что фраза с «крѣсити» лишь риторически подчеркивает коварство Ярослава и является, как это предполагал уже И.Я. Фроянов166, литературным штампом. В ПВЛ она вполне могла быть внесена при позднейшем редактировании более раннего текста (в том числе и на основе фразы из рассказа о мести Ольги). 3) Другой проблемой варианта НПЛ мл. является, полагает Л. Мюллер, неясность, «почему Ярослав “в ту нощь” находится “на Ракомѣ”». В данном случае сомнения немецкого ученого разрешаются проще всего: Ракомо было княжеским селом, и в пребывании там Ярослава не было ничего удивительного, особенно для новгородца, который был, очевидно, автором исходного повествования (об этом см. также ниже) и не нуждался в том, чтобы это объяснять. 4) Также, по словам Л. Мюллера, «неясно в НПЛ, кто такие “вои славны тысяща”». Неясность заключается в следующем: «…это … повидимому, новгородцы, следовательно, теперь его (Ярослава. — П.Л.) 163 164 165 166

См. о дате: Бережков Н.Г. Хронология… С. 154. ПСРЛ. Т. II. Стб. 439. Григория Богослова 16 слов с толкованиями Никиты Ираклийского, XIV в. ГИМ. Син., № 954. Л. 87г (цит. по картотеке СДРЯ). Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования истории социальной и политической борьбы. М.; СПб., 1995. С. 103, сноска.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

противники; неясно также, почему они следуют его приглашению, так как они должны были все-таки бояться его мести; каким образом он мог в их присутствии погубить тех из них, кто убивал варягов». Само выражение «вои славны тысяща» — как раз одно из самых сильных свидетельств в пользу старшинства варианта НПЛ мл. (об этом см. ниже). Все же остальные рассуждения Л. Мюллера — результат чисто субъективного восприятия текстов. Так, лаконичность — характерная черта множества как раз достоверных летописных сообщений. А суть дела одинакова и в НПЛ, и в ПВЛ: князь, обольстив новгородцев, истребил их; только в ПВЛ повествование сдобрено некоторой долей риторики (фраза с «крѣсити»). О том, почему «вои славны» все-таки явились к Ярославу, прямо говорится в источнике: он их «обольстил». В чем состояла «лесть», мы, увы, не знаем. Об этом можно только гадать. Во всяком случае, как говорилось выше, дополнения ПВЛ не содержат никакой фактической информации по этому поводу. Вопрос о том, как мог новгородский князь истребить «воев», вообще вызывает недоумение. В НПЛ мл. об этом не говорится — точно так же, как в ПВЛ не говорится о том, кто перебил «нарочитых мужей». Однако можно предполагать, что князь расправился с новгородцами с помощью своей «ближней» дружины: на своем дворе под Новгородом он, естественно, находился не в одиночестве. 5) Л. Мюллер находит неудачным «в языковом отношении» слова НПЛ мл. о сообщении Предславы. «“Отправила” она его за неделю до этого; теперь оно “пришло”, и в этом “получении”, как это ясно формулирует ПВЛ, и было дело!» — пишет немецкий исследователь. Здесь, однако, мы имеем дело с недоразумением: сестра Ярослава в НПЛ мл. не «отправила» сообщение (тогда бы в тексте стояло «посла»), а «прислала» его («присла»), что означает примерно то же самое, что «приде ему вѣсть» в ПВЛ. И там, и там акцент делается на факте получения письма, а не его отправки. 6) Еще один аргумент Л. Мюллера — характер описания киевских событий. По его мнению, в ПВЛ оно дано «сжато, но ясно и исчерпывающе»: «сообщается о киевских событиях, Ярослав предупрежден». В НПЛ мл., напротив «важнейшие факты не названы: не сказано, кто сидит на троне в Киеве, какие братья убиты, кто их убил». Надо признать, что лаконичность НПЛ мл. представляет собой определенную проблему для современного исследователя. Но это не означает, что она осознавалась как проблема самим летописцем. Как совершенно справедливо пишет Т.Л. Вилкул, «наличие пояснений, ненужных современнику», как раз типично для «поздних редакций»167. Именно поэтому послание Предславы в исходном тексте могло быть передано очень кратко: из дальнейшего 167

Вилкул Т. Новгородская первая летопись… С. 15.

83

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

84

повествования и так было ясно, что в Киеве вокняжился Святополк. Но главное в другом: в ПВЛ ясности не больше, а меньше, чем в НПЛ мл. В последней Предслава сообщает об убийстве двух братьев, но кто именно был убит, не уточняется. Как известно, Святополку приписывалось убийство не двух, а трех братьев — Бориса, Глеба и Святослава. Чтение НПЛ мл. оставляет возможность думать, кто именно подразумевался под убитыми братьями; и оно вполне может быть ранним. Что касается ПВЛ, то, кроме того, что она совершенно явно элиминирует из этого рассказа «непопулярного» Святослава, оставляя только канонизированных Бориса и Глеба, в ней и с последними наблюдается очевидная путаница. Итак, сначала Ярослав узнает о том, что Святополк убил Бориса, а Глеба только приказал убить (следовательно, тот был еще жив). На собрании «избытка» новгородцев не обладающий, судя по тексту, новой информацией Ярослав уже заявляет, что Святополк сидит в Киеве, «избивая братью свою». Даже если допустить, что «избивая» здесь означает что-то вроде «начав убивать» или «задумав убивать», версию ПВЛ спасти не получается, поскольку еще ниже Ярослав откуда-то узнает, что Святополк пролил-таки «праведную кровь» Бориса и Глеба (заметим, что судьба Святослава ни его, ни Предславу в ПВЛ не интересует). Как эти несоответствия могут быть объяснены в рамках гипотезы о старшинстве варианта ПВЛ, непонятно. 7) Л. Мюллер считает, что в ПВЛ идет речь о двух собраниях, созванных Ярославом: первое — «избытка новгородцев», второе — вече (по мысли немецкого ученого, упоминания двух собраний «восходят к двум источникам повествования, которые использовал составитель «Начального свода»: Киевской и Новгородской Сагам»). Текст же в НПЛ мл. в соответствующем месте «неясен и не соответствует ситуации». Это выражается в следующем. «Рассказчик чувствует, что созыв Ярославом двух собраний не очень мотивирован. Он делает из них одно, но все же дает Ярославу затем произнести две разных речи. Сами эти речи тоже не соответствуют ситуации. В первой неуместен мотив “купли”; так как потом Ярослав “покупает” все-таки войско, с помощью чего он награждает своих новгородских воинов после победы при Любече обильными денежными взносами. Вторая речь совершенно недостаточна. Ярослав здесь только говорит, что отец умер и что Святополк сидит на троне; ведь как старший он имел на это полное право! Ничего не говорит Ярослав об убийстве братьев, которое только и давало ему видимость справедливости выступления против его брата Святополка». Вывод Л. Мюллера о «двух собраниях» основывается на явном недоразумении. Для разъяснения этого нужно проанализировать соответствующий текст в ПВЛ. Между тем он сохранился в двух вариантах: в Лавр. и во всех остальных списках:

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

Лавр.

Радз.

Ак.

Ип.

Хл.

Заутра же собравъ избытокъ Новгородець, Ярославъ рече: «о люба моя дружина, юже вчера избихъ на вѣчи, отьць мои умерлъ…»

Наутра же собравъ избытоко новгородцевъ, Ярославъ рече: «о любимая дружина, юже вчера избихъ, а нынѣ быша надобе». Утерлъ слезъ и рече имъ на вѣчи: «отьць мои умре…»

Наутрии же собравъ избытокъ новгородцевъ, Ярославъ рече: «о любимая дружина, юже вчера избихъ, а нынѣ быша надобе». Утеръ слезъ и рече имъ на вѣчии: «отьць мои умре…»

Заутра же собравъ избытокъ Новгородцевь, и рече Ярославъ: «о любимая дружино, юже избихъ вчера, а нынѣ быша надобѣ». И утре слезъ и рече имъ на вѣчѣ: «отьць мои умерлъ…»

Заутра же собравъ избытокъ новогородець, Ярославъ рече: «о любаа моа дружино, яже вчера избих, а нынѣ быша надобѣ». И утре слъзь и рече имъ на вѣчѣ: «отьць мои умерлъ…»

Л. Мюллер предпочитает чтение большинства списков, идя здесь вслед за Е.Ф. Карским, внесшим его в издание Лавр. в ПСРЛ168, и А.А. Шахматовым169, и передает это место так: «Und er wischte sich die Tränen ab und sagte zu Ihnen aud dem Veče: Der Vater ist mir gestorben…». Текст же в Лавр., как он пишет в другой работе, «фрагментарный и бессмысленный» (bruchstückhaft und sinnlos)170. Проблема, однако, состоит в том, что именно в варианте большинства списков явно говорится об одном собрании. Один раз Ярослав собирает оставшихся в живых новгородцев; один раз он, проливая слезы, кается в убийстве их друзей и объясняет причину такой надобности; один раз он побуждает их выступить против Святополка. В обоих случаях Ярослав обращается к одним и тем же людям («собравъ избытокъ Новгородцевь», «рече имъ на вѣчѣ»). Кстати, если принимать чтение большинства списков ПВЛ, риторический комментарий о «слезах» Ярослава, отсутствующий как в Лавр, так и в НПЛ мл., трудно истолковать иначе, как неинформативную вставку. 168 169

170

ПСРЛ. Т. I. Стб. 141–142, примеч.; II. Стб. 127–128, примеч. Шахматов А.А. Повесть временных лет // Шахматов А.А. История русского летописания. Т. I. СПб., 2003 [1916]. Повесть временных лет и древнейшие русские летописные своды. Кн. 2. Раннее русское летописание XI–XII вв. С. 757. То же в изданиях Д.С. Лихачева (Повесть временных лет. СПб., 1996. С. 62) и Д. Островского (The Povest vremennykh let: An Interlinear Collation and Paradosis. Cambridge MA, 2003 / Harvard Library of Early Ukrainian Literature. Vol. 10. P. 1124–1125). Die Nestorchronik: die altrussiche Chronik zugeschrieben dem Mönch des Kiever Höhlenklosters Nestor, in der Redaktion des Abtes Sil’vestr aus dem Jahre 1116, rekonstruiert nach den Handschriften Lavrent’evskaja, Radzivilovskaja, Akademičeskaja, Troickaja, Ipat’evskaja und Khlebnikovskaja, ins Deutsche übersetzt von Ludolf Müller. München, 2001 (Forum Slavicum. Bd. 56). S. 175.

85

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

86

Вариант же Лавр., действительно, может быть понят как сообщение о двух собраниях. Но вечем там названо совсем другое событие — то, в ходе которого Ярослав перебил «любимую дружину». Вообще, в обоих вариантах место веча непонятно. Это хорошо ощущалось более поздними летописцами, которые стремились поразному устранить неясность. НIV

НК

CI ст.

СI мл.

…и сътвори вече Ярославъ на поли, и рече к нимъ: «о любимаа моа дружино, юже вчера избихъ въ безумьи моемъ, но топерво ми ихъ златомъ укупати, а нынѣ надобни». И утерь слезъ на вѣчи, и рече имъ…171

…и створи вѣче на поли Ярослав, и рече к ним: «любимаа моя дружино, иже вчера избих в безумьи моем, но топерво ми их златом окупати, а нынече надобни». И утеръ слезы, рече имь…172

…и Ярославъ створи вече на полѣ, и рече к нимъ: «О любимая моя дружино, юже вчера избихъ в безумии моемъ. Не топере ми ихъ золотомъ окупати, а н(ы)нѣ надобни». И утеръ слезъ, рече имь на вѣчии…173

Ярославъ створи вѣчь на поли, и рече къ нимъ: «О любимая дружина, юже вчера избихъ въ безумии моемъ. Но топерво ми ихъ золотомъ окупати, а нынѣ надобны». И утеръ слезъ, рече имъ на вѣчи…174

Как видим, решением проблемы для летописей, восходящих к «Новгородско-Софийскому своду» и контаминировавших ПВЛ с НПЛ, стало обращение к последней. Только заимствованное из НПЛ указание на «вече на поле» делает понятным упоминание веча, взятое из ПВЛ. Настолько понятным, что составитель НК его даже опустил (что в общем совершенно логично). С другой стороны, на вопросы Л. Мюллера к НПЛ можно найти ответы. «Мотива купли» как такового в тексте нет. Глагол «окупити» означает не «купить», а «выкупить» или «согласиться взять выкуп за кого-либо»175, на что уже обратил внимание В.А. Буров176. Слова Ярослава в НПЛ могут быть поняты двояко. Первый вариант — как имплицитно выраженное покаяние. Слово «топѣрво» в таком случае имеет значение «через некоторое время, в будущем», а соответствующую фразу надо переводить (и интерпретировать) так: «О, честная моя и любимая дружина… я ее уже не смогу вы171 172 173 174 175 176

ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 106. ПСРЛ. Т. XLII. С. 60. ПСРЛ. Т. VI. Вып. 1. Стб. 128. ПСРЛ. Т. V. С. 131. См.: Срезневский И.И. Материалы… Т. II. СПб., 1895. Стб. 455–456; СДРЯ. Т. VI. М., 2000. С. 117–118. Буров В.А. Очерки истории и археологии средневекового Новгорода. М., 1994. С. 11. См. также: Милютенко Н.И. Святые мученики Борис и Глеб… С. 102.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

купить золотом [подразумевается: «я виноват и каюсь»]». Второй вариант может быть основан на — также вполне возможном — понимании «топѣрво» в значении «теперь»177: Ярослав говорит о том, что он сейчас не может заплатить выкуп за убитых им новгородских «славных воев» (очевидно, их родственникам). Подразумевается: «сейчас не могу, но потом смогу». Такая возможность появилась после успешного похода, когда его участники получили вознаграждение178. С лингвистической точки зрения, обе интерпретации возможны179. В.А. Бурову, впрочем, кажется, что в нем «вряд ли может быть усмотрена компенсация новгородцам обещанной виры Ярославом, тем более что ранее князь собрал для похода с новгородцев деньги». Однако никаких свидетельств о сборе Ярославом денег с новгородцев «ранее» нет. По сообщению ПВЛ, в Новгороде, действительно «начаша скотъ събирати»180, но, во-первых, это было не «ранее», а позднее, после поражения Ярослава на Буге, а, вовторых, это делали сами новгородцы, а не Ярослав. Объяснение В.А. Бурова основано на предположении о связи фразы Ярослава в 1016 г. с сохранившимся в восходящих к НСС летописях известием под 1036 г.: Ярослав тогда новгородцам «написавъ грамоту, рекъ: “по сеи грамоте даите дань”»181. По мнению исследователя, фраза означает, что до этого в княжение Ярослава дань Новгородом киевскому князю не выплачивалась; таким способом князь погашал виру за убитых им «славных воев». Путем вычислений, учитывающих 20-летний срок «невыплаты» дани и летописное указание на размер новгородской дани в Киев в «2000 гривен от года до года»182, В.А. Буров получает общую сумму виры в 40 тыс. гривен, которая вроде бы идеально соответствует количеству убитых новгородцев и нормам «Правды Русской»183. Это лишь гипотеза, не имеющая прямых подтверждений. В летописном известии под 1035 г. не говорится, что ранее новгородцы вообще не платили дань. Речь в нем идет лишь о новой грамоте, что можно понимать как указание на новые условия выплаты или на письменную фиксацию того, что раньше — еще со времен первых русских князей184 — делалось по традиции или по устной договоренности. Кроме того, сам 177

178 179 180 181

182 183 184

О значении «топѣрво» («то пьрво») см.: СДРЯ. Т. IX. М., 2012. С. 376. Помимо двух указанных, есть еще и третье значение: «только что, недавно», но оно сюда явно не подходит. ПСРЛ. Т. III. С. 15, 175. Благодарю за консультации А.А. Гиппиуса и В.Б. Крысько. ПСРЛ. Т. I. Стб. 143. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 106. См. также: ПСРЛ. Т. VI. Вып. 1. Стб. 177; ПСРЛ. Т. XLII. С. 60. О раннем происхождении этого известия см: Шахматов А.А. Разыскания… С. 217 (§ 165). ПСРЛ. Т. III. С. 168. Буров В.А. Очерки… С. 10–14. ПСРЛ. Т. III. C. 107.

87

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

88

В.А. Буров уверен в том, что на самом деле «Ярослав не казнил ровно 1000 новгородцев»185; а это существенным образом подрывает фундамент его арифметических выкладок186. Как бы то ни было, вне зависимости от того, связывать ли компенсацию новгородцам с вознаграждением после победы Ярослава над Святополком или с временным «мораторием» на дань, нет оснований подозревать фразу Ярослава в недостоверности. О «недостаточных» речах и обосновании убийства братьев уже говорилось выше. Что же касается Святополка, то он действительно был, скорее всего, несколько старше Ярослава187 (хотя с уверенностью это утверждать нельзя). Однако легитимность притязаний на киевское княжение его, рожденного, по слухам, от двух отцов в результате надругательства над монашескими обетами и прелюбодеяния188 и, вероятно, сидевшего в тюрьме при Владимире189, вряд ли была очевидной для Ярослава (сына Владимира от другой жены — Рогнеды) и новгородцев. Таким образом, доводы Л. Мюллера также не убеждают. Общие же рассуждения Т.Л. Вилкул и Л. Мюллера о том, какой текст им кажется более логичным, где изложение ближе к древнерусскому «узусу», а где, наоборот, нагромождены «поздние черты» и т.п., здесь не рассматриваются. Разбирались только конкретные аргументы. Часто встречающийся и проявившийся, в частности, в критике текста НПЛ мл. подход, основанный на субъективной оценке вероятности вставок и сокращений, в принципе непродуктивен. Приведем два примера из этих же летописных статей. В ПВЛ есть характеристика эмоционального состояния Ярослава после получения им известия от сестры: «печаленъ бысть о отьци и о дружинѣ». В НПЛ мл. ее нет. Эту фразу можно вполне логично трактовать как вставку в ПВЛ с целью «драматизации повествования», но можно допустить и обратное: в НПЛ она могла быть сокращена по каким-нибудь, известным только летописцу, причинам. То  же самое касается и покаянных слов Ярослава в НПЛ, отсутствующих в ПВЛ (а, точнее, замененных указанием на убийство «в вечи») о том, что он погубил «дружину» в своем «безумии». Это могла быть как поздняя вставка пояснительного характера в НПЛ, так и сокращение ПВЛ, сделанное с целью смягчения «самокритики» Ярослава, — положительного героя летописи. Перечисление 185 186 187

188 189

Там же. С. 14. Ср. также: Петров А.В. От язычества к святой Руси. Новгородские усобицы. К изучению древнерусского вечевого уклада. СПб., 2003. С. 85–86. См.: Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. Междисциплинарные очерки культурных, торговых, политических связей IX–XII вв. М., 2001. С. 367–368. ПСРЛ. Т. ΙΙΙ. Cтб. 127; Т. I. Стб. 78. Thietmari Merseburgensis episcopi chronicon / Hrsg. von R. Holtzmann (MGH SS. Nova Series). T. IX. VII. 73. Berlin, 1935. S. 488. См. об этом: Назаренко А.В. Древняя Русь… С. 452–453.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

даже целого ряда таких данных, которые могут быть истолкованы двояко, не может дать четких критериев в пользу того или другого предположения. Перейдем поэтому к аргументам, в той или иной степени определенным. Некоторые из них, как говорилось выше, отмечались в историографии. 1) Уже А.А. Шахматов отметил как бесспорно лучшее чтение НПЛ мл. «сущу на Ракомѣ» по сравнению с вариантом ПВЛ «шедъ на Рокомъ»190. Действительно, в 8 км от Новгорода, к северо-западу от оз. Ильмень, рядом с Юрьевым монастырем существовало село Ракомо, или Ракома (в настоящее время оно называется Старое Ракомо); как Ракома оно упоминается в писцовой книге Шелонской пятины 1497/98 гг. С лингвистической точки зрения топоним Рáкомо  (-а) произведен при помощи суффикса -ом- и восходит к праслав. *raka191. Новгородский же топоним «Роком» неизвестен192. Чтение ПВЛ «на Рокомъ» явно ошибочно (смена не просто буквы, а звука под ударением и падежа). Но дело не только и не столько в этом. Не исключено, как предполагал А.А. Шахматов, что составитель ПВЛ вообще не понял, что «Ракома» — топоним и поэтому изменил всё предложение, в результате чего из топонима получилось наречие «нароком» (от «нарокъ»)193. Это признавал и оппонент А.А. Шахматова  — В.М. Истрин, но удивительным образом делал отсюда вывод, что это «ничего не доказывает»: «Позднейшие переписчики» ПВЛ не понимали стоявшего в оригинале слова, «а списатели новгородские читали правильно название известной им местности … они могли даже исправить испорченное»194. В.М. Истриным 190 191

192 193

194

Шахматов А.А. Разыскания… С. 177–178 (§ 123). См. также: Łowmiański H. O składzie społecznym… S. 445. См.: Васильев В.Л. Из славянской топонимической архаики русского Северо-Запада («рифмованный сегмент» на -комо) // Славяноведение. 2009. № 2. С. 31–37. НПК. Т. V. Книги Шелонской пятины. СПб., 1905. Стб. 287. Благодарю за консультацию И.Ю. Анкудинова. См.: Срезневский И.И. Материалы… T. II. Стб. 323; СлРЯ XI–XVII вв. Вып.  10. М.,  1983. 218–219; СДРЯ. Т. V. М., 2002. C. 185. Более того, если — вслед за Т.Л. Вилкул — дисквалифицировать НПЛ мл. как поздний источник и исходить только из ПВЛ, несуществующий топоним «Роком» взять просто неоткуда, поскольку пробелов в древних рукописях не было, и чтение «на Рокомъ» — не более, чем интерпретация издателей летописей, которые знали о существовании новгородского топонима с похожим, но не тождественным названием (ср., например, факсимильное издание одного из списков ПВЛ: Радзивиловская летопись. СПб., 1994. Л. 79об.). Д.С. Лихачев, правда, допускал, что «нароком» могло быть индивидуальным искажением Лавр. или одного из ее непосредственных источников (Лихачев Д.С. «Устные летописи»… С.  204), но это мнение неосновательно, так как чтение «нарокомъ» присутствует и в других вариантах ПВЛ, в том числе в Ип. и Хл. (ПСРЛ. Т. II. C. 127). Истрин В.М. Замечания… С. 59.

89

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

90

предполагается, таким образом, следующая схема: в оригинале (киевском!) читалось правильное «на Ракомѣ», затем «позднейшие переписчики» ПВЛ, причем все до единого, это чтение исказили на «нарокомъ», а потом новгородский «списатель» исправил «шедъ нарокомъ» на «сущу на Ракомѣ», неизвестно как догадавшись, что за наречием скрывается топоним. Это объяснение крайне нелогично, а, кроме того, оно противоречит заявленному самим же В.М. Истриным принципу предпочтения наиболее экономных и логичных интерпретаций. В данном случае, шахматовская двухчастная схема: правильное чтение в оригинале (НПЛ мл.) — искажение в позднейшем тексте (ПВЛ), полностью отвечает этому принципу. 2) Согласно НПЛ мл., основные события происходят ночью. Ночью собираются новгородцы и истребляют варягов, далее говорится о том, что Ярослав «в ту нощь» был на Ракоме, и «в ту же нощь» из Киева пришло известие от Предславы о смерти Владимира и «избиении братьев». В ПВЛ первые два указания отсутствуют, зато третье есть, причем передано оно практически теми же словами, что и в НПЛ мл: «В ту же нощь приде ему вѣсть ис Кыева». Речь явно идет о какой-то ночи, уже известной читателю. Между тем ранее в ПВЛ ночь не упоминается. Есть она только в НПЛ мл. Эта деталь, на наш взгляд, не может быть интерпретирована иначе, как свидетельство старшинства текста НПЛ мл. и более поздней редактуры в ПВЛ. 3) В историографии уже обращалось внимание на явно недостоверную численность новгородского войска в ПВЛ: 40  тыс.195 (эта цифра представлена во всех летописях, отразивших ПВЛ, кроме Лавр., где стоит просто 40). Т.Л. Вилкул, правда, пишет по этому поводу, что в «поздних редакциях» «цифры менялись как в сторону увеличения, так и уменьшения»196. Однако во всех примерах, которые она приводит, в принципе достоверными могут считаться обе цифры (и бóльшая, и меньшая), не говоря уже о примере сокращения в позднем своде количества жен Соломона; когда речь идет о легенде, вопрос о достоверности вообще не встает. То же самое относится и к примеру, приведенному в новейшей работе: в позднейших славяноязычных вариантах библейской книги Иисуса Навина, в cтихе 8: 3, вместо 30 тыс. древнееврейских воинов 195

196

Впервые, по-видимому, М.П. Погодиным: Погодин М.П. Новгородские летописи // ИОРЯС. 1857. Вып. 3. Т. VI. Стб. 224–225. См. также: Лихачев Д.С. Комментарии. С. 474; Stender-Petersen Ad. Jaroslav und die Väringer  // Stender-Petersen Ad. Varangica. Aarhus, 1953. S. 121; Łowmiański H. O składzie społecznym… S. 445, 446; Вiлiнбахов В.Б. З iсторiï вiйськовоï справи стародавньоï Русi // УIЖ. 1977. № 7. С. 64–65; Свердлов М.Б. Домонгольская Русь. С. 329. Вилкул Т. Новгородская первая летопись… С. 15. Эта мысль повторена и развита в новейшей работе: Вiлкул Т.Л. Цитати з Восьмикнижжя в раннiх давньоруських лiтописах, або як змiнюється смисл iсторичних повiдомлень // УIЖ. 2013. № 1. С. 141–142.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

фигурируют три тысячи. Славянские книжники, понятно, ничего не знали о том, сколько воинов могло участвовать в сражениях в древнем Ханаане. Это было для них чистой абстракцией, и конечно легко могли появляться искажения самого разного типа (много очень характерных примеров иногда весьма курьезных искажений древних реалий можно видеть, например, в славянском переводе «Хроники» Георгия Амартола). В данном же случае, если принять интерпретацию Т.Л. Вилкул, получается, что летописец начала XII в. зачем-то ввел в свой текст фантастическую (особенно если учесть учиненную Ярославом резню) цифру в 40 тыс. человек197, при том, что все население Новгорода в то время вряд ли превышало 15 тыс. человек198. Следовало бы объяснить, откуда эта заведомо недостоверная цифра взялась в исходном, по мнению исследовательницы, тексте. Не мешало бы привести также аналогичные примеры из оригинальных ранних текстов, а также сопоставить эти отличия между двумя летописями с другими (чтобы выявить, единственный ли это случай фактической «недостоверности» ПВЛ). В работах Т.Л. Вилкул этого нет, хотя еще Н.М. Карамзин попытался дать, пусть и искусственное, но все же какое-то объяснение невероятной цифре (он предполагал, что в войске могли участвовать не только новгородцы, но и другие «Россияне», т.е. воины, «может быть, Чуди, Псковитян, Кривичей»)199. 4) Т.Л. Вилкул подозревает вставной характер речи новгородцев в НПЛ мл. Однако в ПВЛ тоже есть «речи», причем гораздо более пространные и литературные. Все благочестивое рассуждение, вложенное летописцем в уста Ярослава, начиная со слов «нарекъ Бога», разрывает связное повествование. К тому же, в отличие от вставок гипотетических, здесь имеется очевидный «шов». Дважды, до и после этого пространного рассуждения, говорится: «И поиде на Святополъка». Между тем в НПЛ мл. мы видим лаконичное сообщение: «И поиде на нь». Не несущая никакой фактической информации сентенция инкорпорирована в более ранний текст, который отразился в НПЛ мл.200 197

198

199 200

Здесь уместно процитировать совершенно справедливое замечание Т.Л. Вилкул о том, что древнерусские «редактори та укладачi далеко не завжди були бездумними копiїстами» (Вiлкул Т.Л. Цитати з Восьмикнижжя… С. 141). Не был им, безусловно, и составитель ПВЛ. Его правка подчинялась определенной тенденции (см. об этом подробнее ниже). См.: Лукин П.В. Население средневекового Новгорода по данным письменных и археологических источников // Русь в IX–X вв.: общество, государство, культура. Тезисы докладов международной научной конференции. Москва, 6–8 ноября 2012 г. М., 2012. С. 46. Карамзин Н.М. История… Т. II–III. С. 195. Независимо от автора этих строк вставной характер этой фразы отметила Н.И. Милютенко: Милютенко Н.И. Святые мученики Борис и Глеб. С. 226–227.

91

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

92

5) Внимание исследователей уже давно привлекало указание на место гибели варягов, где они, очевидно, жили или, по крайней мере, бывали — «в Поромонѣ дворѣ» (НПЛ) или «во дворѣ Поромони» (ПВЛ, а точнее Лавр. и родственные ей летописи, так как Ип. и родственные дают явно испорченное «Пони» вместо «Поромони»). Обычно считалось, что это двор некоего Парамона, но в 1907 г. И.  Миккола предложил трактовать «поромонь» как притяжательное прилагательное от *поромонъ и выводил это последнее из древнескандинавского farmaðr — «моряк; человек путешествующий по морю»201. В качестве параллели «Поромоню двору» он приводил композит farmanna-erfðir («наследство, оставшееся от человека, который умер на чужбине»). Однако впоследствии были предложены и другие интерпретации. Название этого двора связывали с греч. παραμονή/παραμοναί («охрана, телохранители») (сам И. Миккола, позднее Р. Экблум) или с псковским микротопонимом Поромянь (пристань парома) (Б. Клейбер)202. Но эти толкования, как и выведение «Поромоня двора» из личного имени «Парамон» по разным причинам нельзя признать удачными: имя «Парамон» было в древней Руси крайне редким (хотя в НПЛ оно упоминается203), а примеров наименования дворов подобным образом в новгородском летописании практически нет204; «греческая» версия предполагает существование нигде не зафиксированного слова *поромонь или *поромоня205 в значении «охрана, телохранители», в то время как в Новгороде бытовали понятия, которые могли без всяких проблем передать это значение: «дружина» и «гридь» (последнее, кстати, является заимствованием из древнескандинавского); идея о «дворе парома» (?) является весьма странной с фактической точки зрения и выглядит совершенно искусственной. Поэтому возвращение к старой гипотезе И. Микколы (А. Стендер-Петерсен, Е.А. Мельникова, Г. Шрамм206) представляется оправданным. Источником «Поромоня двора» предлагается считать древнесканд. композит farmanna garðr («купеческий дом»). Композиты такого типа, где первым элементом является farmanna-, встречаются в древнеисландских текстах; 201

202 203 204 205 206

Mikkola J.J. Fornry. Poromonĭ dvorŭ, fisl. farmaðr // Arkiv för nordisk fi lologi. Bd. XXIII. Lund, 1907. S. 281. О слове farmaðr см.: Cleasby R., Gudbrand Vigfusson. An Icelandic-English Dictionary. Oxford, 1874. P. 144. Клейбер Б. Два древнерусских местных названия // Scando-Slavica. T. V. Copenhagen, 1959. С. 134–138. Подвойский Пороман в перечне погибших в битве у Раковора (Везенберг, Раквере) (ПСРЛ. Т. III. C. 86, 317). Stender-Petersen Ad. Jaroslav und die Väringer. S. 118–119; Клейбер Б. Два древнерусских местных названия. С. 135–136. Stender-Petersen Ad. Jaroslav und die Väringer. S. 119. Stender-Petersen Ad. Jaroslav und die Väringer; Мельникова Е.А. Новгород Великий в древнескандинавской письменности // Новгородский край. Материалы научной конференции «Новгород древний — Новгород социалистический. Археология, история, искусство». Л., 1984; Schramm G. Altrusslands Anfang. S. 173.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

например: farmanna-lög («закон, действующий во время морского путешествия», «морское право») или, что еще ближе по значению к farmanna-garðr, — farmanna-búðir («палатки купцов»)207. В поддержку «скандинавской» гипотезы были высказаны и новые серьезные аргументы. Т.В. Рождественская интерпретировала надпись на восточной пилястре северной стены Мартирьевской паперти Софийского собора в Новгороде «ГО ПОМОЗИ РА(Б)ОУ СВОЕМОУ ФАРЬМАНОУ ГЛЕБОВОУ О(Т)РОКОУ»208 как свидетельство о бытовании в XI в. имени собственного «Фарьман»209. Его происхождение от той же древнескандинавской лексемы farmaðr (мн. ч. farmenn) также вполне вероятно и указывает на то, что последняя могла быть источником заимствования в древнерусский. В данном случае важно, впрочем, не столько само происхождение словосочетания «Поромонь двор», сколько то, что его скандинавский прототип — композит farmanna garðr — адекватнее передан в НПЛ мл., а не в ПВЛ. Конечно, в текстологическом плане это разночтение не очень показательно (тем более что оба древнерусских варианта грамматически правильны), но все же существенно, что порядок слов, соответствующий скандинавскому прототипу, представлен во всех списках НПЛ мл., а обратный — во всех списках ПВЛ. Очень вероятно, что мы имеем дело здесь с ошибкой такого же рода, что и с «нароком»: автор статьи ПВЛ не был знаком в деталях с микротопографией Новгорода начала XI в. и принял топоним за антропоним. 6) В изложении НПЛ мл. присутствует, на первый взгляд, незаметная деталь. Стремясь примириться с новгородцами, Ярослав «сътвори вѣче на полѣ». В ПВЛ вече тоже фигурирует, но в другом и довольно странном контексте — в обращении князя к новгородцам: «о люба моя дружина, юже вчера избихъ на вѣчи». Между тем ранее в ПВЛ вече не упоминается, но просто говорится о том, что Ярослав, придя «на Рокомъ», позвал к себе «нарочитых мужей». Кстати, если признать это сообщение ПВЛ аутентичным, а не основанным на переосмыслении и неточном пересказе более раннего источника, это было бы уникальное летописное свидетельство о вече, состоявшем только из представителей общественной элиты. Само по себе проведение веча не в городе, а вне его — явление не исключительное, это бывало и позже, в том числе и с новгородцами. Однако все известные «негородские» собрания происходили во время военных походов, и на вече собиралось войско. В НПЛ нет ни одного указания на вече вне города в иных ситуациях. Кроме 207 208 209

Cleasby R., Gudbrand Vigfusson. An Icelandic-English Dictionary. P. 144. Медынцева А.А. Древнерусские надписи новгородского Софийского собора. М., 1978. С. 108, 265, У167. Рождественская Т.В. Еще раз о топониме «Поромонь двор» в летописном известии (1015) 1016 г. // Памятники средневековой культуры. Открытия и версии. Сборник статей к 75-летию В.Д. Белецкого. СПб., 1997. С. 206–207.

93

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

94

того, существенно, что это самое раннее упоминание новгородского веча. И в этом смысле чрезвычайно любопытными оказываются сравнительно-исторические параллели. Народные собрания на открытых пространствах (полях) были распространенным явлением в раннее Средневековье. Хорошо засвидительствованы они в Скандинавии. В написанном на латыни житии св. Ансгара, епископа Гамбургского, есть даже терминологическое совпадение. “Vita Ansgarii” была написана в IX в. преемником «апостола Севера» Римбертом. В житии несколько раз упоминаются собрания (placita) «свеонов» (шведов). Обычно они, по словам Римберта, проходили в главном поселении свеонов — Бирке. Однако наряду с этим говорится и о собраниях на открытом пространстве. Например, в главе 19 сообщается, как миссионер «присутствовал на некоем собрании на подготовленном для обсуждения месте на поле» (ipse in quodam sedebat placito, scena in campo ad colloquium parata)210. Латинское слово campus, точно так же, как и древнерусское «поле», и означает «поле», «открытое пространство». В средневековой Исландии главный тинг также собирался на поле, вне каких-либо населенных пунктов, и место это называлось «Поля тинга», по-древнеисландски — Þingvellir211 (от vøllr — «поле», «равнина»). Засвидетельствованы собрания на полях и у славян. На Госпосветском поле близ Крнского града на так называемом княжеском камне происходил кульминационный акт интронизации карантанских князей. Хотя подробное описание церемонии сохранилось в довольно поздних источниках, относящихся к тому времени, когда самостоятельного славянского государственного образования на этой территории уже не существовало, можно предполагать ее весьма архаический характер. Автор наиболее фундаментального исследования проблемы Б. Графенауэр пришел к выводу, что основа церемонии сложилась в XI в.212 Возможно, собрание в чистом 210 211 212

Vita Anskarii et Rimberti / Rec. G. Waitz. Hannoverae, 1884 (Scriptores rerum Germanicarum in usum scholarum ex MGH recusi). S. 40. Stefánsson M. Ding. § 16. Island. S. 462. Grafenauer B. Ustoličevanje koroških vojvod in drżava karantanskih slovencev. Ljubljana, 1952 (Slovenska Akademija znanosti i umetnosti. Razred za zgodovinske in družbene vede. Dela 7). S. 207–250. Вообще, карантанской интронизации посвящены многочисленные работы, вот только новейшие: Der Kärntner Fürstenstein im Europäischen Vergleich. Tagungsbericht Symposium Gmünd 20. bis 22. September 1996. Gmünd, 1997 (материалы симпоизума, специально посвященного карантанскому «княжескому камню» и его сопоставлению с другими похожими интронизационными объектами в средневековой Европе); Pleterski A. Mitska stvarnost koroških knežjih kamnov // Zgodovinski časopis. 1996. L. 50. Št. 4 (105) (статья монографического характера, обосновывающая древность и индоевропейские корни карантанской интронизации); Kahl H.-D. Der Staat der Karantanen. Fakten, Thesen und Fragen zu einer frühen slawischen Machtbildung im Ostalpenraum (7–9. Jh.). Ljubljana, 2002 (Slowenien und die nachbarländer zwischen

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

поле было созвано чешским князем Вратиславом II для избрания пражского епископа. Козьма Пражский в качестве места его проведения указывает место под названием Добенина (in loco, qui dicitur Dobenina, dux convocat populum)213. Считается, что Добенина  — это будущая гора Вацлава (Wenzelsberg) у города Наход214. Под открытым небом устраивались «княжеские веча» (судебные собрания) в Польше XIII в.215 Нельзя исключать, что и в Новгороде в начале XI в. еще сохранялась древняя традиция проведения «народных собраний» вне города, «на поле». Таким образом, упоминание поля в НПЛ мл. оказывается не трудно объяснимым домыслом позднего сводчика, а исторически верной деталью216. Объяснить противоположное — вставку уточнения о вече «на поле» в более ранний текст — крайне затруднительно. 7) Алогичен эпизод ПВЛ с речью Ярослава: «Ярославъ рече: “о люба моя дружина, юже вчера избихъ на вѣчи, отьць мои умерлъ, а Святополкъ сѣди Кыевѣ, избивая братью свою”». Буквально текст должен быть понят так: «Ярослав сказал: “О, моя любимая дружина, которую я вчера избил на вече, мой отец умер, а Святополк сидит в Киеве, убивая своих братьев”». Напрашивается вопрос: что собственно хочет князь, а главное, к кому он обращается? Ответ Ярославу новгородцев не менее удивителен: «Аще, княже, братья наша исѣчена суть, можемъ по тобѣ бороти» («хотя наши братья иссечены, мы можем за тебя бороться»). С какой стати новгородцы решают вступиться за князя, перебившего близких им людей? Совершенно очевидно, что путаницу внес мотив преследования Святополком Бориса и Глеба, по-видимому, вообще вторичный для

213 214

215 216

Antike und Karolingischer Epoche. Anfänge der slowenischen Ethnogenese. Ergänzungsband) S. 143–149 (раздел в монографии, посвященной истории Карантанского государства; автор высказывает предположении, что в основе церемонии находилось жертвоприношение, на ритуал которого оказали воздействие традиции кочевых народов, прежде всего (авар); Geary P.J. Slovenian Gentile Identity: From Samo to the Fürstenstein  // Franks, Northmen and Slavs. Identities and State Formation in Early Medieval Europe. Turnhout, 2008 (Cursor mundi. Vol. V). P. 243–257 (скептический взгляд на предполагаемую древность карантанской интронизации: П. Гири сомневается, что церемонию, отразившуяся в тексте, который датируется поздним XIII в. (Швабское зерцало), можно относить к XI в. (P. 255), однако, текстологическую и историческую аргументацию Б.  Графенауэра он не опровергает, а просто игнорирует (ср.: Grafenauer B. Ustoličevanje… S. 194–203). Cosmae Pragensis Chronica Boemorum / Hrsg. von B. Bretholz. Berlin, 1923 (MGH SS. NS. T. II). II. XXIII. S. 115. Ibid. S. 115, Anm. 3; Козьма Пражский. Чешская Хроника / Вступ. ст., пер. и комм. Г.Э. Санчука. М., 1962. C. 271. Собрание, впрочем, состоялось во время похода на Польшу, с чем могло быть связано и место его проведения (Žemlička J. Čechy v době knížecí (1034–1198). Praha, 1997. S. 345). См. об этом: Boroń P. Słowiańskie wiece… S. 87. См.: Свердлов М.Б. Домонгольская Русь. С. 329.

95

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

96

летописной традиции и появившийся в ней не ранее второй половины XI в.217 Киевскому летописцу, работавшему во время формирования культа святых братьев, было куда важнее упомянуть их, чем точно передать перипетии новгородских столкновений. В НПЛ агиографический мотив отсутствует, а речи и поступки действующих лиц вполне обоснованны и логичны: Ярослав объясняет новгородцам, что нуждается в их помощи в борьбе за власть в Киеве и, не исключено, намекает на возможность в благодарность за это «окупить златом» их погибших товарищей. Неслучайно в историографии — явно под влиянием варианта ПВЛ — получила распространение весьма странная интерпретация, согласно которой Ярослав обращался к своей (уже к тому времени перебитой) «дружине»218 (что вызывает в памяти обращение персонажа популярного романа Дж.Р.Р. Толкина «Властелин колец» Арагорна к армии мертвецов). В действительности, как хорошо видно из НПЛ, князь обращался к «избытку новгородцев», а отнюдь не к «дружине», и призывал на вече именно «избыток» поддержать его в войне со Святополком. Восклицание же по поводу перебитой «дружины» носило характер ламентации. Эту «дружину», между прочим, совсем необязательно надо считать именно служилыми людьми Ярослава. Это могли быть и  — условно говоря  — «коренные» новгородцы, которых князь, стремясь понравиться их собратьям, мог назвать своей «любимой дружиной». Слово «дружина» имело, как известно, и такое — широкое — значение219. 8) Еще более ясно старшинство версии НПЛ мл. видно из сопоставления чтений «вои славны тысяща» в НПЛ мл. и «нарочитые мужи» в ПВЛ. Эпитет «нарочитый» и само словосочетание «наро217

218

219

См.: Михеев С.М. «Святополкъ сѣде в Киевѣ по отци». Усобица 1015–1019 годов в древнерусских и скандинавских источниках. М., 2009 (Славяногерманские исследования. Т. IV). С. 146–148. На алогичность ПВЛ в этом фрагменте также обратил внимание К. Цукерман: Цукерман К. Наблюдения… С. 246–248. См.: Пашуто В.Т. Черты политического строя… С. 25; Вилкул Т.Л. Люди и князь в древнерусских летописях середины XI–XIII вв. М., 2009. С. 38, 305 («…в 1015 г. Ярослав собирал на вече новгородцев, давших свое согласие на поход, и эти же люди (выделено мной. — П.Л.) в НПЛ названы “дружиной”»); Толочко П.П. Власть в Древней Руси. СПб., 2009. С. 159 («Из буквального (!) прочтения летописного свидетельства следует, что данное вече не было всегородским народным собранием, но сравнительно (с чем? — П.Л.) камерным совещанием князя и его дружины»). П.П. Толочко версию НПЛ мл. вообще не упоминает, но цитирует при этом даже не какой-либо реальный список ПВЛ, а ее популярное издание, подготовленное Д.С. Лихачевым для серии «Литературные памятники», где опубликован некий «сводный» текст. Но даже из этого текста ясно следует, что Ярослав обращался не к мертвецам-дружинникам, а к «избытку» новгородцев. Ср. верную интерпретацию в монографии Ю. Гранберга: Granberg J. Veche in the Chronicles of Medieval Rus. A Study of Functions and Terminology. Göteborg, 2004. Р. 85. См. подробный анализ значения слова «дружина» в русских источниках: Стефанович П.С. Бояре, отроки, дружина… С. 185–258.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

читые мужи», бесспорно, литературного происхождения220. Слово «нарочитый» весьма часто встречается в переводных с греческого сочинениях и применительно к людям передает обычно греческий эпитет ἐπίσημος (знаменитый, выдающийся, известный). «Нарочитым мужем» могли называть любых людей, выделяющихся из общей массы своим значением (в Рязанской Кормчей 1284 г. упоминаются даже «нарочити разбоиници»221). Разумеется, чаще всего «нарочитыми мужами/людьми» называли представителей социальной элиты, однако это ни в коей мере не был terminus technicus, a общее определение, не имеющее четких социальных, политических, географических коннотаций. Что касается выражения «вои славны тысяща», то его можно считать hapax legomenon: насколько нам известно, нигде больше оно не встречается. Уже тот факт, что это r lectio difficilior по сравнению со стереотипными «нарочитыми мужами» — аргумент в пользу аутентичности варианта НПЛ мл. Но заслуживает внимания и само выражение. Его интерпретация вызывала затруднения у исследователей, поскольку массовую резню целой тысячи «славных воинов» представить себе сложно. Н.Н. Гринев предположил, что летописец имел в виду не «славных воинов», а воинов «Славны» — т.е. «ополчение Славенского конца средневекового Новгорода»222. Принять это мнение, однако, нельзя по лингвистическим причинам. Дело в том, что топоним «Славьно» («Славно») — среднего рода, в родительном падеже — «Славьна» («Славна»), но никак не «Славны». Следовательно, в НПЛ мл. имеются в виду все-таки именно «славные воины». Кто это были такие, сказать на основании единичного упоминания, конечно, очень сложно. Из летописного текста, во-первых, следует, что они были связаны с городом («вои славны» были истреблены после того, как князь разгневался на «гражан»), во-вторых, что принадлежали они к некоей военной организации (на это указывает упоминание славных воинов), статус которой неизвестен. В литературе получила распространение точка зрения, что здесь идет речь о тысячной организации223. В.А. Кучкин в новейшем исследовании проблемы прослеживает ее зачатки еще во время княжения Владимира Святославича — правда, не в Новгороде, а в Киеве224. Однако количество жертв все равно приводило историков в не220 221 222

223 224

СДРЯ. Т. V. C. 185–186; см. материалы картотеки СДРЯ. Цит. по картотеке СДРЯ. Гринёв Н.Н. Летописное сообщение о событиях 1015 г. в Новгороде и вопросы политического и военного устройства Новгородской земли // Изучение истории и культуры Новгородской земли. Тезисы докладов научной конференции. Новгород, 1987. С. 61, 62. Об этом писал еще А.Е. Пресняков (Пресняков А.Е. Лекции… С. 365–367), а вслед за ним многие другие историки. Кучкин В.А. Десятские и сотские Древней Руси // Горский А.А., Кучкин В.А., Лукин П.В., Стефанович П.С. Древняя Русь: очерки политического и социального строя. М., 2008. С. 327–328.

97

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

98

доумение. И.Я. Фроянов, например, прямо писал: «Следует прежде всего отбросить летописную “тысящу” как количественное обозначение умерщвленных в Ракоме новгородцев. Слишком неправдоподобно такое число убитых»225. Обычно выход предлагался такой: летописец имел в виду убийство не буквально тысячи воинов, а только самых знатных из них (тут в дело шло именование жертв «нарочитыми мужами» в ПВЛ) или самых видных, прославленных. Но никаких оснований для такой интерпретации в источнике нет: «славными» в источнике названа вся тысяча воинов. Неожиданное объяснение предложил А. Стендер-Петерсен. Он, во-первых, предположил, что «славные вои» были варягами, а, во-вторых, — что истреблены были не они, а, наоборот, «славные вои» перебили новгородцев, мстивших варягам226. Эту трактовку оспорил Х. Ловмяньский, исходивший из понимания «тысячи» как формы «военной организации населения в крупнейших русских городах»227. Но исторические разыскания тут, думается, не нужны: гипотеза А. Стендер-Петерсена опровергается самим текстом. О варяжском происхождении кого-либо из участников конфликта в нем ничего не говорится, а грамматическая структура фразы («ихъ» по прямому смыслу должно относиться к «воям», а не к «гражанам») предполагает, что именно «вои» истребили варягов, и за это расправу над ними учинил Ярослав. Во-первых, не исключено, что отнюдь не все «вои славны» погибли в результате расправы, учиненной Ярославом. В тексте НПЛ говорится, что после расправы Ярослава с «воями» «друзии бѣжаша изъ града». Если эти «друзии» принадлежали к числу «славных воев», то вопрос снимается сразу. Если же, усложнив нашу задачу, считать, что в тексте речь идет о полном истреблении «воев» и что «друзии» — это не «славные вои», а просто «гражане», то и здесь нет необходимости предполагать массовую резню. Проблема, как представляется, должна решаться несколько иначе. Дело в том, что так называемая «децимальная организация» существовала, как известно, не только на Руси. У древних германцев (конкретно у племени свевов) ее описывает уже Цезарь, сообщающий в своей «Галльской войне», что «их (свевов. — П.Л.) страна состоит из ста пагов, каждый из которых ежегодно высылает за границу по тысяче вооруженных людей на войну» (Hi centum pagos habere dicuntur, ex quibus quotannis singula milia armatorum bellandi causa suis ex finibus educunt)228. Об условности цифры «сто» 225

226 227 228

Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования… С. 101. См. там же (с. 100– 101) сводку историографических мнений о том, сколько было в действительности убито новгородцев. Stender-Petersen Ad. Jaroslav und die Väringer. S. 120. Łowmiański H. O składzie społecznym… S. 445. См. также: Пресняков А.Е. Лекции… С. 366. C. Iuli Caesaris. Commentarii / Ed. A. Klotz. Lipsiae, 1957. Vol. I. Commentarii Belli Gallici. S. 77. Русский перевод М.М. Покровского: Гай Юлий Цезарь. Записки Юлия Цезаря и его продолжателей о Галльской войне. Т. 1. М., 1991. С. 74.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

применительно к отборным отрядам пехотинцев у древних германцев писал в 6-й главе «Германии» Тацит: «Их численность определена: по сто из каждого пага, и это так называется ими самими, и то, что сначала было числом, является уже почетным наименованием» (Definitur et numerus: centeni ex singulis pages sunt, idque ipsum inter suos vocantur, et quod primo numerus fuit, iam nomen et honor est)229. И тогда, и позже «сотня» и «тысяча» были понятиями, не имевшими определенного количественного значения, и, как вытекает из общих оценок численности населения в то время, повидимому, в реальности эти структуры насчитывали гораздо меньше людей230. Особые отряды отборных воинов известны и у славян. Так, в 12-м чуде греческих «Чудес св. Димитрия Солунского», созданных в VII в. и описывающих события конца VI — начала VII в., есть сообщение о том, как жители Фессалоники во время одной из попыток славян напасть на город «заметили … варварское войско, не очень большое, насчитывавшее, по нашим наблюдениям, до пяти тысяч [человек], но сильное, благодаря тому, что все состояло из отборных и опытных в бою воинов» (καθορῶσιν … πληθὺν βαρβαρικήν, οὐκ ἄγαν μὲν πολλήν, ἄχρι γὰρ πέντε χιλιάδων παρ’ ἡμῖν ἐλογίσθησαν, σφοδρὰν δὲ τῇ ἰσχύϊ διὰ τὸ ἐπιλέκτους τε ἅπαντας καὶ ἐμπειροπολέμους καθεστηκέναι). Ниже эти воины называются «избранным цветом всего народа славян» (τὸ παντὸς τοῦ τῶν Σκλαβίνων ἔθνους τὸ ἐπίλεκτον ἄνθος)231. В литературе высказывалась точка зрения, что это могли быть дружинники232, однако это кажется сомнительным (в  частности, в силу большой численности войска). Более убедительно предположение о том, что это были отборные отряды местных ополчений233. В таком случае здесь просматривается явная параллель с германскими явлениями. Правда, об организации славянского войска по децимальному принципу в «Чудесах» не говорится. Конечно, было бы соблазнительно истолковать информацию о пяти тысячах  воинов как свидетельство об участии в отборном 229 230 231 232

233

P. Cornelii Taciti. Germania / Texte établi et traduit par H. Goelzer // Tacite. Dialogue des orateurs. La vie d’Agricola. La Germanie. Paris, 1922. P. 179. См. об этом: Łowmiański H. O składzie społecznym… S. 446; Modzelewski K. Barbarzyńska Europa. Warszawa, 2004. S. 291–292. Lemerle P. Les plus anciens recueils des miracles de Saint Démétrius et la pénétration des Slaves dans les Balkans. T. I. Le texte. Paris, 1979. [107, 108]. P. 126. См.: Иванова О.В. К вопросу о существовании у славян «дружины» в конце VI–VII вв. (по данным «Чудес св. Димитрия Солунского») // Этногенез, ранняя этническая история и культура славян. М., 1985. С. 17; Иванова О.В. Формы политической организации славянского общества в центральной и южной частях Балканского полуострова VII–VIII вв. // Этносоциальная и политическая структура раннефеодальных славянских государств и народностей. М., 1987. С. 59; Горский А.А. Древнерусская дружина (К истории генезиса классового общества и государства на Руси). М., 1989. С. 26, 95, примеч.; Горский А.А. Славянское расселение… С. 156. Lemerle P. Les plus anciens recueils… T. II. Commentaire. Paris, 1981. P. 71.

99

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

100

«межплеменном» отряде «тысяч» из каждой «славинии», тем более что ниже в этом источнике при описании другого нападения на Фессалонику «поименно» упоминаются как раз пять славянских «племен»234. Однако подобную догадку, подкрепить нечем. И все же само наличие у славян в это раннее время отрядов «избранных» воинов весьма вероятно. Новгородская «тысяча» также могла быть почетным наименованием отборного отряда воинов, только уже, разумеется, не «племенного» ополчения, а городских «воев». Отсюда, может быть, и эпитет «славный»; по заслуживающему внимания предположению Х. Ловмяньского, он «в данном случае, скорее всего, означал профессиональное отличие, указывающее на горожан как на группу более квалифицированную (milites electi), чем, например, мобилизованные на войну смерды»235. Таким образом, ничего удивительного в истреблении «славных воинов» не было. Приводило это выражение в замешательство не только историков, но и средневековых летописцев. О том, что оно было непонятно поздним сводчикам, свидетельствуют те летописи, которые контаминировали обе версии, т.е. отразившие НСС. В НIV и НК читаем: «И позва к собѣ нарочитыя мужи, иже бѣху иссѣкли Варягы ты, оболстивъ ихъ, иссече, а друзии бѣжаша из города». В CI обеих редакций: «И позва к себѣ нарочитые мужи, иже бяху сѣкли варягы, и обольстивъ я, иссѣче 1000 мужь, а иныя бѣжаша изъ града». По всей видимости, упоминание 1000 мужей было в протографе новгородско-софийской группы летописей (НСС), а НIV его опустила, скорее всего, из-за «невероятности». Итак, составитель НСС, подобно некоторым историкам XX в., заимствовал из своих источников то, что было ему понятно: из ПВЛ стереотипных «нарочитых мужей», а из новгородского источника — численность жертв Ярослава и некоторые другие детали; непонятную же «тысящу славных» он опустил. Очевидно, так же поступил и составитель ПВЛ236. Таким образом, А.Е. Пресняков, а вслед за ним Д.С. Лихачев совершенно справедливо отмечали, что «“нарочитые мужи” — своеобразный “перевод” слов “вои славны тысящю” текста, предшествовавшего “Повести временных лет”»237. Обратную ситуацию — замену книжного вы234 235 236

237

Lemerle P. Les plus anciens recueils. T. I. Le texte. [179]. P. 175. Łowmiański H. O składzie społecznym… S. 446. Ibid. Историк, правда, полагает, что составитель ПВЛ неправильно понял эпитет «славный» как имеющий социальное значение, и поэтому дал «его перевод в форме “нарочитые мужи”», а «тысячу» опустил, так как «нарочитые» «не были многочисленны и не смогли бы составить полка, хотя бы они были мобилизованы не только из Новгорода, но и со всей Новгородской земли». Со второй частью этой интерпретации, вероятно, можно согласиться, но как сочетается первое предположение с цитировавшимся выше (справедливым) замечанием Х. Ловмяньского о том, что эпитет «славный» не имел в домонгольское время социального смысла, непонятно. Пресняков А.Е. Лекции… С. 366; Лихачев Д.С. Комментарии. С. 473.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

ражения непонятным даже другим новгородским сводчикам гапаксом — представить себе невозможно. Вопросы о том, в каком именно летописном своде появился первоначальный текст о событиях 1015/16 г. и на каком этапе в него были внесены отразившиеся в ПВЛ поправки, чрезвычайно сложны в силу неясности истории раннего летописания. Очень вероятным кажется только отмеченное еще А.А. Шахматовым новгородское происхождение известия. Такие детали, как убийство варягов в Поромоне дворе, пребывание Ярослава в Ракоме, проведение веча на поле, численность отправившегося с Ярославом из Новгорода войска вряд ли могли быть известны киевлянину (из позднейшего киевского свода они, как мы видели, либо выпали, либо были в нем искажены). Вопрос о новгородском своде XI в., гипотезу о существовании которого высказывал А.А. Шахматов238, спорен, но ясно, что автором рассказа, отразившегося в НПЛ мл., был либо новгородец, либо человек, хорошо знакомый с новгородскими реалиями. Конкретные достоверные детали и, особенно, упоминание «воев славных тысячи», непонятное даже более поздним новгородским летописцам, заставляют внимательно отнестись к предположению А.А. Шахматова о записи известия «в то время, когда живы были современники и участники этих событий»239. Не во всем только можно согласиться с самой шахматовской реконструкцией этого известия. Оно сохранилось в НПЛ мл., по-видимому, существенно лучше, чем это представлялось ученому240. По-видимому, прав А.А. Шахматов и в том, что основные элементы версии ПВЛ появились при составлении в Киеве «Начального свода» в конце XI в. Дополнительным свидетельством этого является фраза «уже мнѣ сихъ не крѣсити», которая, правда, по мысли самого А.А. Шахматова, была уже в древнем новгородском своде. Близкое по форме выражение, как говорилось выше, присутствует в рассказе о мести княгини Ольги древлянам, — появившемся также в «Начальном своде»241. А ее риторический (возможно, и литературный) характер прямо указывает на редакторскую деятельность летописца. Так или иначе, старшинство рассказа НПЛ мл. представляется доказанным. Это не означает, конечно, что в нем нет более поздних поновлений языка и даже вставок (хотя твердых свидетельств этого нет). Речь идет о старшинстве в целом: о большей, чем в ПВЛ, точности передачи деталей события. Из этого факта вытекают следствия, важные не только в источниковедческом, но и в собственно историческом смысле. Именно в статье НПЛ мл. сохранилось первое достоверное упоминание веча в Новгороде. Статья ПВЛ написана 238 239 240 241

Шахматов А.А. Разыскания… С. 496–507 (§ 271–276). Там же. С. 500 (§ 273). Ср.: Там же. С. 617–619. Там же. С. 108–110 (§ 72).

101

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

102

киевским книжником через сто лет после описываемых событий и отражает в лучшем случае его представления о новгородских событиях начала XI в., в худшем — просто является продуктом не вполне удачного редактирования. Одно из искажений непосредственно коснулось веча: в рассказе ПВЛ вечем ошибочно названо не собрание «избытка» новгородцев, а совещание Ярослава с «нарочитыми мужами» (закончившееся резней). Следует также вкратце остановиться еще на одном источнике, в котором упоминаются интересующие нас события — паремии о свв. Борисе и Глебе. В литературе высказывалась точка зрения о первичности паремийного рассказа по отношению к летописному или об их восхождении к общему источнику. Эти гипотезы были убедительно опровергнуты А.А. Гиппиусом, доказавшим, как представляется, зависимость паремий от ПВЛ242. Однако почти одновременно со статьей А.А. Гиппиуса вышла работа К. Цукермана, где подробно обосновывается мнение о «промежуточном» текстологическом положении паремий между версиями НПЛ и ПВЛ243. Это делает необходимым новое обращение к соотношению паремийного и летописных текстов, тем более что А.А. Гиппиус в своей статье фрагменту о переговорах Ярослава с новгородцами специального внимания не уделяет, в то время как К. Цукерман этот фрагмент считает свидетельством первичности паремий по отношению к ПВЛ. Приведем его полностью: «Слышавъ Ярославъ, яко отьць ему умрѣ, а Святопълъкъ седѣ Кыевѣ, избивая братию свою, уже бо бѣ Бориса убилъ, а на Глѣба послалъ, и печаленъ бывъ велми о отьци и о брате. Уби бо Бориса на Лтѣ, а Глѣба на Дънѣпри, обь сю страну Смольньска. Съжаливъ же си велми, и съзва Новогоръдци и рече имъ: “отець мои умьрлъ, а Святопълкъ сѣдить Кыевѣ, избивая братию свою”, — бѣ бо и самъ о тъ чинъ рагозьнъ с Новогородьци, и не хотяху ему помогати на Святопълка. Помянуша апостольское слово: “братие, Бога боиться, князя чтѣте, Господеви бо слуга есть, не туне бо мечь носить — въ мьсть злодѣемъ, в хвалу же добродѣемъ”. И рѣкоша Новгородци: “можемъ, княже, боротися по тебе”». И събра Ярославъ Варягъ 6000, а прочихъ вои 30 тысящь, поиде на Святопълка, въсприимъ Аврамлю доблесть. Слышавъ бо Аврамъ, яко плѣненъ бысть Лотъ, сыновѣць его, и събра люди своя 300 и 18 и поиде до Дана въ слѣдъ ихъ, и постиже я на Ховалѣ, и изби я, и възврати вся коня Съдомьскыя и Лота Ароновица, шюрина своего, и жену его, и имение его, и бѣ Авраму Лотъ сыновѣць и шюринъ, Аврамъ бо бяше поялъ братьню дщерь Ароновню Саръру. Тако и сии Ярославъ, новыи Аврамъ, поиде на Святопълка, нарекъ Бога, 242

243

Гиппиус А.А. «Летописные» Паремийные чтения о Борисе и Глебе: история текста и исторический контекст // Факты и знаки. Исследования по семиотике истории. Вып. 2. М., 2010. Цукерман К. Наблюдения…, passim.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

си рекъ: “не азъ начахъ избивати братию, нъ онъ; да будеть Богъ [помощникъ мнѣ244] и кръвь брату моею, зане без вины пролия кръвь правьдьную сию, правьдныхъ бо душа в руку Божию”»245. Этот текст, безусловно, связан с ПВЛ, сближения с НПЛ (которые бы отсутствовали в ПВЛ) не обнаруживаются. К. Цукерман, совершенно справедливо считающий версию НПЛ древнейшей, как уже говорилось, отдает предпочтение паремиям по отношению к ПВЛ. Применительно к данному фрагменту главным аргументом он считает отсутствие в паремиях одного из обращений Ярослава к новгородцам, а именно того, которое читается и в НПЛ. Не всякое, однако, краткое чтение надо считать первичным по сравнению с пространным. Принцип lectio brevior potior хорошо «работает» только при критике принципиально «закрытых» текстов, например, библейских (применительно к которым он собственно и был сформулирован), и даже в этом случае — далеко не всегда. Там же, где сокращение подчиняется определенной тенденции, ситуация может оказаться совершенно иной. В данном случае такая тенденция, безусловно, просматривается. Для автора паремий Ярослав был однозначно положительным и даже идеальным героем — «новым Авраамом», что вполне естественно для гимнографического произведения, в котором какая-либо «неоднозначность» допустима еще менее, чем в агиографии. Именно поэтому составитель паремий отредактировал летописный текст таким образом, что оттуда исчезли все конкретные сведения о конфликте «нового Авраама» с новгородцами. Так, пропали слова из ответа новгородцев князю в ПВЛ, не читающиеся в НПЛ, о согласии пойти с ним в поход, «аще, княже, братья наша исѣчена суть». Первое обращение, впрочем, не исчезло бесследно: оно фактически было заменено туманным намеком, призванным объяснить, зачем вообще понадобились призывы Ярослава к новгородцам: «…бѣ бо и самъ о тъ чинъ рагозьнъ с Новогородьци, и не хотяху ему помогати на Святопълка». По этой же причине, несомненно, пропало и указание на то, что Ярослав печалился из-за утраты не только отца и братьев, но и дружины. О какой «дружине» идет речь в ПВЛ? Святополк никакой дружины не истреблял, напротив, дружина «отня», т.е. Владимира Святославича, стала ему служить. Речь идет, естественно, о «нарочитых мужах», которые были, согласно ПВЛ, истреблены Ярославом. Упоминание этой «дружины» было неуместно в паремиях, и оно было устранено. Путаницы и нестыковок в паремиях не меньше, а больше, чем в ПВЛ. А.А. Гиппиус обратил внимание на то, что в паремийных чтениях сохранен обрамлявший в ПВЛ явную вставку повтор фразы 244 245

Конъектура по другим спискам. Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им / Пригот. к печати Д.И. Абрамович. Пг., 1916. С. 116–118.

103

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

104

«поиде на Святополка»: разница лишь в том, что сама речь Ярослава (в слегка переработанном виде) была передвинута ниже, а ее место занял пересказ библейского сюжета об Аврааме, вполне уместный для гимнографического произведения246. Наблюдения А.А. Гиппиуса можно дополнить. В паремиях читается фраза, отсутствующая в ПВЛ: «Уби бо Бориса на Лтѣ, а Глѣба на Дънѣпри, обь сю страну Смольньска». Это явный «дайджест» летописного рассказа о гибели святых братьев. Составителю паремий он был нужен для того, чтобы пояснить, что и где именно с ними произошло. Но это не самое главное, теоретически можно допустить, что в ПВЛ эта фраза была снята именно потому, что там читался пространный рассказ о Борисе и Глебе. Главное состоит в том, что эта фраза умножила путаницу. Как уже говорилось, в НПЛ Ярослав узнает от Предславы, что его отец умер, а Святополк захватил власть и начал истреблять своих братьев. Борис и Глеб не упоминаются, а новгородцы идут в бой не ради братьев Ярослава (что им до них?), а по вполне «личным» соображениям (с целью помочь своему князю захватить власть и, возможно, поживиться за счет этого). В ПВЛ Предслава сообщает Ярославу, что Святополк уже убил Бориса и послал убийц к Глебу. Новгородцы выслушивают речь Ярослава об убиенных братьях и проникаются ею настолько, что заявляют о готовности простить ему убийство собственных братьев и пойти с ним в поход. Далее выясняется, что Ярослав уже знает, что Глеб убит (хотя Предслава ему об этом не сообщала). Другие братья Ярослава не интересуют. В паремиях благочестия становится еще больше (а логики соответственно меньше). Ярослав, как и в ПВЛ, узнает о смерти отца, об убийстве Святополком Бориса и о приказе убить Глеба (Предслава не упоминается, она тут лишняя, действуют только значимые для богослужебного текста персонажи). Далее автор паремий сообщает, что Борис и Глеб уже убиты и о том, где именно это произошло. Наконец — как и в ПВЛ — оказывается, что не только автор, но и сам Ярослав уже знает о гибели обоих братьев. Если в ПВЛ мотивация действий новгородцев, соглашающихся отправиться в поход с предательски перебившим их собратьев князем, строго говоря, отсутствует, то в паремиях она появляется — но совершенно надуманная. Новгородцев — дети и внуки которых, как мы скоро увидим, будут следовать призывам волхва,  — автор заставляет вспоминать апостольское чтение об обязанности подчиняться власти не за страх, а за совесть. Глубокое знание Писания не помешало им, правда, ранее ссориться с князем, о чем — хотя и как бы нехотя — в паремиях все-таки говорится. Этой же тенденции — нарастания ошибок — соответсвуют и изменения численности войска в паремиях, цифры там еще более невероятны, чем в ПВЛ (шесть тысяч варягов). Происхождение их 246

Гиппиус А.А. «Летописные» Паремийные чтения о Борисе и Глебе… С. 48–49.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

не очень понятно, впрочем, возможно, что в случае с появлением 30 тыс. вместо 40 тыс. мы имеем дело с простой графической путаницей («м» было прочитано как «л»). Между прочим, эта цифра может служить своеобразным контрольным свидетельством того, в каком направлении — не вообще в каких-то поздних текстах, а конкретно в этой группе текстов — изменялась численность воинов, сражавшихся за «правое дело»: в направлении увеличения их численности. И в ПВЛ, и в паремиях (памятнике, в любом случае более позднем по сравнению с исходным летописным текстом) цифры именно растут по сравнению с, очевидно, изначальным вариантом, представленным в НПЛ мл., что противоречит реальным обстоятельствам, но полностью соответствует идеологически «правильной» тенденции. Паремийные чтения о Борисе и Глебе не могут служить источником для реконструкции новгородских событий, даже вне зависимости от времени их составления: в распоряжении у их автора просто не было достоверных источников помимо летописи. В любом случае, паремии надо датировать временем не ранее 10-х гг. XII в., когда появилась ПВЛ247. Чем предстает вече в раннем новгородском рассказе? Ю. Гранберг считает, что вече здесь выглядит не политическим институтом, а собранием новгородцев248. Наверное, с этим можно согласиться, но упоминание заслуживает более развернутого комментария. Вече здесь — собрание, созванное в явно экстраординарной ситуации; ничто не указывает на то, что это постоянно действующий орган власти или хотя бы регулярно созываемое собрание. Вече созывает князь, причем собирается оно не там, где обычно собиралось в позднейшее время — на Ярославовом дворе или у Софийского собора, а вне города, на «поле». Участвуют в нем, однако, горожане — «братья» «гражан», ранее перебитых Ярославом, т.е. в основе своей — тот самый «избыток новгородцев», те самые «друзии», которые, спасаясь от расправы, бежали «изъ града» (т.е. слово «гражане» здесь употреблено в значении «горожане», «жители города», а не «жители какой-либо области, страны»). Среди «гражан» могли быть люди разного социального статуса, от рядовых новгородцев до приближенных князя (часто встречающиеся в литературе интерпретации, согласно которым в вече участвовали только представители элиты, основываются только на вторичном тексте ПВЛ и должны быть отвергнуты249), но сельских жителей среди них не было. Уже в этом, самом раннем сообщении новгород247

248 249

А.А. Гиппиус предлагает датировать паремии 1118–1119 гг., связывая их появление со столетним «юбилеем» победы Ярослава над Святополком на Альте и рядом исторических событий (Гиппиус А.А. «Летописные» Паремийные чтения о Борисе и Глебе… С. 58–70). Granberg J. Veche in the Chronicles… P. 85. См., например: Zernack K. Die burgstädtischen Volksversammlungen… S. 47.

105

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

106

ское вече предстает феноменом чисто городским, что радикально отличает его от собраний «племенной» эпохи. С точки зрения социально-политического строя Новгорода того времени, интересен вопрос о «воях славных тысяще», но с проблемой состава веча он непосредственно не связан, так как из рассказа НПЛ мы знаем, что в вече в любом случае могли участвовать не только они: к моменту созыва веча Ярославом «славные вои» — по крайней мере, в значительной части — были уже истреблены. В политико-правовом отношении вече оказывается собранием полноправных новгородских горожан, созванным по инициативе князя, на котором между ним и новгородцами ведутся переговоры об их участии в походе на Киев. Это, безусловно, свидетельствует об определенной политической самостоятельности новгородцев: князь не может их просто заставить подчиняться помимо их воли. О том же свидетельствует и описание событий, с которых начался конфликт, — ответа новгородцев на «насилье» со стороны варягов: «Ркоша новгородци: “сего мы насилья не можемъ смотрити”». Под 1018 г. в ПВЛ сообщается о поражении Ярослава на Буге и бегстве его в Новгород: «Ярославу же прибѣгшю Новугороду и хотяше бѣжати за море, и посадникъ Коснятинъ, сынъ Добрынь с Новгородьци расѣкоша лодьѣ Ярославлѣ, рекуще: “Хочемъ ся и еще бити съ Болеславомъ и съ Святополкомь”. Начаша скотъ събирати от мужа по 4 куны, а от старостъ по 10 гривен, а от бояръ по 18 гривен [Радз., Ак., Ип., Хл.: 80 гривен]. И приведоша Варягы, вдаша имъ скотъ, и совокупи Ярославъ воя многы»250. Датировать это известие сложно; оно отсутствует в НПЛ, поскольку после статьи 6524 г., содержащей рассказ о Любечской битве, последовательное воспроизведение начального летописания в ней приостанавливается251. А.А. Шахматов считал это известие несомненно новгородским, и относил его к древнему новгородскому своду, который он реконструировал, или даже к еще более древней новгородской летописи, вошедшей в состав этого свода. Через новгородский свод оно попало, по его мысли, в киевский «Начальный свод», а через него — в ПВЛ252. Однако, как уже говорилось, гипотеза о древнем новгородском своде впоследствии была оспорена. Л. Мюллер считал это известие — на основании его отсутствия в НПЛ и логических соображений, вытекающих из его теории о «новгородской» и «киевской» сагах — поздним, утверждая, что оно не читалось даже в «Начальном своде»253. С.М. Михеев, в свою очередь, на основании ряда специфических, по его мнению, «маркёров» относит всю статью 6526 г. к киевскому своду 1070-х гг.  — «Своду Никона»254. 250 251 252 253 254

ПСРЛ. Т. I. Стб. 143. См.: Гиппиус А.А. К истории… С. 34–35. Шахматов А.А. Разыскания… С. 500–501 (§ 274). Müller L. Studien zur altrussischen Legende… S. 273. Михеев С.М. Кто писал… С. 112, 210, 242.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

А.А. Гиппиус полагает, что сообщение о Константине Добрыниче и новгородцах вместе с известием о битве на Буге читалось уже в первоначальном повествовании об усобице сыновей Владимира, которое предшествовало «Своду Никона» 70-х гг. XI в.255 В.Ю. Аристов, вообще отрицающий принципы летописной текстологии, утверждает, что этот текст возник вместе со всей ПВЛ «близько 1116 р.», а его автором (как и всей ПВЛ) был игумен Сильвестр (рассказ НПЛ о Любечской битве датируется им соответственно XIII в.)256. Наличие диаметрально противоположных интерпретаций связано прежде всего с тем, что это известие не с чем сравнивать. Окончательное решение тут вряд ли возможно. Если рассматривать его «как оно есть», то можно отметить следующие особенности. В нем есть конкретные детали, которые вряд ли могли сохраняться в исторической памяти в течение более чем сотни лет после описываемых событий (рассечение ладей и роль в этом Константина Добрынича, указание на точные размеры выплат) — это говорит в пользу ранней датировки. На достоверность известия указывают также параллели из более поздней новгородской истории: известно, что военные предприятия могли финансироваться именно таким, «общественным» способом257. Содержание известия говорит в пользу того, что его автором мог быть либо новгородец, либо человек, очень хорошо осведомленный о событиях в Новгороде. Оно в чем-то совпадает, а в чем-то отличается в терминологическом отношении от похожего по содержанию сообщения НПЛ мл. под 1016  г., в котором говорится о выплатах Ярослава своим воинам после победы под Любечем: «…и нача вое свое дѣлити: старостамъ по 10 гривенъ, а смердомъ по гривнѣ, а новъгородьчемъ по 10 всѣмъ»258. В обоих перечнях есть «старосты», что весьма существенно, поскольку этот термин для летописания крайне редкий. С другой стороны, если отсутствие в перечне 1018 г. смердов можно объяснить тем, что с них нечего было собрать, а замену «мужей» на «новгородцев» — тем, что это были вполне взаимозаменяемые (в соответствующем контексте) понятия, то с боярами дело обстоит сложнее. Этот термин был не вполне типичен для раннего новго255 256 257

258

Гиппиус А.А. Битвы Ярослава Мудрого… Арiстов В.Ю. Любецька битва 1016 р. в ранньому лiтописаннi (до дискусiї навколо iдеї О.О. Шахматова) // УIЖ. 2013. № 1. С. 154–155. Ср., например: ПСРЛ. Т. III. C. 24–25. Ошибочно поэтому утверждение (и основанные на нем рассуждения) В.Ю. Аристова, что раз «побори з “людей”» должны были вызывать у новгородского книжника непременно отрицательные коннотации, то этот фрагмент был в НПЛ (которая, по мысли В.Ю. Аристова, перерабатывала ПВЛ) опущен (Арiстов В.Ю. Любецька битва 1016 р… С. 156). Как видно, даже злоупотребления во время «поборов» не заставляли «новгородского книжника» замалчивать их. В обоих случаях, между прочим, идет речь не о каких-то «поборах» со стороны третьей силы, а о сборе средств, организованном самими новгородцами. ПСРЛ. Т. III. C. 15, 175.

107

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

108

родского летописания. Автором известия, таким образом, мог быть человек, хорошо знавший новгородские события, но сам новгородцем не являвшийся. Работал он либо вскоре после описываемых событий, либо опирался на достоверные свидетельства. Возможен, однако, и другой вариант: известие — в основе древнее новгородское, но подвергшееся некоторой переработке впоследствии, на любой стадии эволюции начального летописания, вплоть до составления ПВЛ. На этой, позднейшей, стадии могли появиться и искажения. Может быть, были внесены какие-то изменения в цифры выплат: соотношение собранных сумм с бояр и рядовых «мужей» (среди которых, несомненно, были и вполне зажиточные представители новгородских купцов и ремесленников), кажется до невероятия гигантским. Для времени Краткой Правды 1 гривна = 25 кунам259, следовательно, 18 гривен = 450 кунам, и оказывается, что с бояр собирали в 112,5 раз больше, чем с «мужей» (и это, если принять чтение Лавр., а не большинства списков ПВЛ), а со старост — в 62,5 раз больше! Неужели имущественный разрыв между рядовыми новгородскими «мужами» и сельскими (?) старостами мог достигать в начале XI в. такого масштаба?260 Бесспорное подтверждение возможных искажений сумм выплат — наличие огромной разницы между выплатами бояр в реально существующих списках ПВЛ. Свидетельством же возможных терминологических искажений может являться и само наличие во втором перечне старост. Если в перечне 1016 г. они хорошо увязываются со смердами, и будучи, видимо, предводителями смердов — сельских жителей261, вместе со смердами они отделяются от новгородцев-горожан, то в перечне 1018 г. они как бы «повисают». Наконец, нельзя исключать и искажения не сумм, а самих категорий населения. В оригинальном тексте могли читаться те же обозначения, что и в перечне 1016 г.: «Начаша скотъ събирати от мужа смерда по 4  куны, а от старостъ по 10 гривен, а от бояръ новгородцев по 18 гривен». Единовременный сбор со свободных новгородцев по 18  гривен с каждого удивлять не должен: по Краткой Правде мы знаем, что за тяжкие преступления в это время платили 40 гривен, 259 260

261

См. об этом: Бауер Н.П. Денежный счет Русской Правды // Вспомогательные исторические дисциплины. Сб. статей. М.; Л., 1937. С. 202. Это недавно заставило П.С. Стефановича предположить, что в оригинале читалось не «от мужа 4 куны», а «от мужа 4 гривны» (Стефанович П.С. Бояре, отроки, дружина… С. 489), но, как мы увидим ниже, возможно и другое объяснение. См. об этом: Лукин П.В. Существовало ли в древней Руси народное ополчение? // Средневековая Русь. [Вып.] 9. М., 2011. С. 60–61. Ср. мнение П.С. Стефановича о том, что старосты здесь — «верхушка городского населения» (Стефанович П.С. Бояре, отроки, дружина… С. 490–491). При таком понимании возникают затруднения с перечнем НПЛ: если старосты — тоже горожане, то почему они отделяются от «новгородцев», когда даже знать среди них не выделяется?

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

а 12 гривен «стоили» такие бытовые — и надо думать, весьма нередкие — проступки, как, например, удар палкой или выдирание волос на лице262. Сумма в 18 гривен намного ближе к такого рода компенсациям, и понятно, что заплатить ее — особенно в критической ситуации, каковой она, несомненно, виделась Константину Добрыничу и новгородцам, — было для полноправного новгородца (а не только для боярина) вполне возможно. Напротив, сумма в 4 куны кажется мизерной. Это в 18,75 раз меньше, чем компенсация за банальный толчок «от себе любо к собѣ» (что в современном праве вообще вроде бы наказанию не подлежит)! 4 куны — это явно символическая плата, которую должны были внести те, у кого денег не было вообще. Из перечня 1016 г. известно, что такими людьми могли быть смерды, которые жили за счет натурального хозяйства и денег в руках скорее всего вообще не держали. Впрочем, искажению могли подвергнуться, как суммы, так и категории одновременно. Что подобное редактирование вполне реально, мы видим на примере известия 1015/16 г. (замена «воев славных тысящи» на «нарочитых мужей», изменения цифр)263. Все это, однако, во многом догадки. С уверенностью можно утверждать только то, что это известие читалось уже в каком-то раннем летописном тексте. Воспевание «мужей» древних князей, одним из которых был Константин Добрынич, как показывает Предисловие к «Софийскому временнику», вполне соответствовало идеологии автора «Начального свода»264. Оно, как предполагал 262 263

264

Правда Русская / Под ред. Б.Д. Греков. Т. I. Тексты. М.; Л., 1940. С. 70. Ср. попытку рационалистического объяснения этих несоответствий, исходя из гипотезы о высоких доходах бояр и старост, связанных с исполнением судебных и административных должностей: Ловмяньский Х. О происхождении русского боярства // ВЕДС. Сб. статей. М., 1978. С.  99–100. Однако гигантские различия между размерами выплат (разительность которых признает и сам Х. Ловмяньский) не могут быть, как представляется, удовлетворительно объяснены таким образом. Непонятно, почему административная должность старосты приносила настолько бóльший доход, чем, допустим, профессия купца. По мнению А.В. Кузы, бояре в данном случае — не новгородские, а княжеские, т.е. Ярослава, а платили они так много, поскольку разделяли «с князем ответственность за избиение новгородцев» (Куза А.В. «Повесть о князе Ярославе и о мужах новгородских» // Древняя Русь и славяне. М., 1978. С. 237). Это, однако, маловероятно: Ярослав после поражения в битве на Буге бежал в Новгород «съ 4-ми мужи» (ПСРЛ. Т. I. Стб. 143). Даже если считать, что все четверо были боярами, все равно собирать с них что-либо вряд ли имело смысл, да и вряд ли у них — беглецов из Киева — были в той ситуации соответствующие возможности. ПСРЛ. Т. III. C. 103–104. Вывод А.А. Шахматова о принадлежности «Предисловия» Начальному своду был в последнее время дополнительно убедительно обоснован А.А. Гиппиусом (Шахматов А.А. Предисловие к Начальному Киевскому своду и Несторова летопись // Шахматов А.А. История русского летописания. СПб., 2003 [1909]; Гиппиус А.А. Предисловие к «Софийскому временнику» (Киевскому Начальному своду): текст, язык, источники // РЯНО. 2010. № 2 (20).

109

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

110

С.М. Михеев, могло появиться и в «Своде Никона» 70-х гг. XI в., среди информантов которого были киевские бояре265, в том числе связанные с Новгородом, такие, как служившие Ярославичам братья Тукы и Чудин266. Вполне вероятно, что они обладали информацией о подвигах и судьбе такого видного боярина предыдущего поколения, как Константин Добрынич (а именно он является центральным — и положительным — персонажем повествования в статье 6526 г.)267. Могло оно читаться и в более раннем своде: новгородском или киевском (согласно предположениям соответственно А.А. Шахматова и А.А. Гиппиуса) — если таковой существовал. Таким образом, информацию, содержащуюся в данном известии, следует признать в целом достоверной, но в каких-то деталях видимо подвергшейся искажению и переосмыслению (в частности, в плане стандартизации терминологии). Здесь новгородцы также проявляют самостоятельность по отношению к князю и снова в особых обстоятельствах: в момент резкого ослабления княжеской власти, после тяжелого военного поражения. И.Я. Фроянов склонен придавать этому свидетельству весьма 265

266

267

См. об этом: Приселков М.Д. История русского летописания XI–XV вв. СПб., 1996 [1940]. C. 70; Лукин П.В. Ранняя топография Киева и начальное летописание // ВЕДС. Автор и его источник: восприятие, отношение, интерпретация. XXI Чтения памяти чл.-корр. АН СССР В.Т. Пашуто. Москва, 14–17 апреля 2009 г. Материалы конференции. М., 2009. С. 184–185; Михеев С.М. Кто писал… С. 128–129. Лукин П.В. «…Нам неволя: зажегше град свои, ступим в Гречьску землю»: к интерпретации статьи Повести временных лет под 6577 г. // Rossica antiqua: Исследования и материалы. 2006. СПб., 2006. C. 241–244. В этой работе связь Тукы и Чудина с Новгородом обосновывалась в том числе их возможным скандинавским происхождением (на основании этимологии имени «Тукы»), однако, по-видимому, более вероятно их прибалтийскофинское происхождение, поскольку «Тукы» может соответствовать и прибалтийско-финскому имени Tuki/Tuge («сильный, крепкий, толстый») (Korpela J. Beiträge zur Bevölkerungsgeschichte und Prosopographie der Kiever Rus’ bis zum Tode von Vladimir Monomah. Jyväskylä, 1995 (Studia Historica Jyväskyläensia 54). S. 218; см. также: Михеев С.М. Кто писал… С. 129, сноска), что в сочетании с именем второго брата «Чудин» должно считаться безусловно приоритетной интерпретацией по сравнению со скандинавской. Дела это, однако, не меняет: прибалтийско-финское происхождение Чудина и Тукы с не меньшей, а то и с большей уверенностью связывает их с Новгородской землей. Обычно считается, что летописные известия о Добрыне и Константине Добрыниче почерпнуты из рассказов их предполагаемых потомков, Вышаты и/или Яня Вышатича; недавно к этому списку возможных информантов добавился предполагаемый брат Константина и представитель той же династии Иван Добрынич (Гиппиус А.А. «Нѣсть се Олегъ, но святыи Димитрии…». С. 66–67). Однако само существование этой династии весьма проблематично, и принадлежность Яня и Константина Добрынича к одному боярскому роду не может быть подтверждена серьезными доказательствами. См. об этом: Стефанович П.С. Князь и бояре: клятва верности и право отъезда // Горский А.А., Кучкин В.А., Лукин П.В., Стефанович П.С. Древняя Русь: очерки политического и социального строя. М., 2008. С. 224–233.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

большое значение: по его мнению, «за лапидарной записью скрывается крупное столкновение новгородской общины с князем…»268. Действительно, отрицать то, что здесь проявилась определенная самостоятельность новгородцев по отношению к князю, нельзя. Можно даже с осторожностью предположить, что имело место некое собрание (вероятнее всего, стихийное), на котором Ярославу были предъявлены претензии и новгородцы заявили о желании и дальше бороться с польским князем и Святополком Окаянным. Но правильно ли говорить о новгородской общине? Как бы ни понимать этот достаточно расплывчатый — и, пожалуй, анахроничный  — применительно к началу XI в. термин, он подразумевает некую систему самоуправления, автономную по отношению к администрации. Между тем мы видим, что новгородцев возглавляет Константин («Коснятин») Добрынич. Кто это такой? Это отнюдь не «признанный лидер новгородской общины»269, а член ближайшего окружения князя, более того, — его родственник: двоюродный брат умершего в 1015 г. киевского князя Владимира Святославича и двоюродный дядя самого Ярослава. Разумеется, тесную связь с княжеской династией и элитной верхушкой, с одной стороны, и авторитет среди местного населения, с другой, противопоставлять не стоит, эти вещи могли сочетаться. Принципиально важно то, что Константин Добрынич не был выходцем из локальной среды: его дедом по отцу был, как уже говорилось, некий Малк Любечанин (а не Новгородец), т.е. корни этой семьи находились в Южной, а не в Северо-Западной Руси. В Новгород вместе с Владимиром Святославичем переселился отец Константина, Добрыня270. И.Я. Фроянов видит в Константине независимого от князя посадника, полагая, что он либо посадничал в Новгороде параллельно с князем-посадником, либо присвоил себе посадничьи права вопреки воле Ярослава271. Эти утверждения безосновательны. В списках новгородских князей (в составе Комиссионного списка НПЛ и в приложении к нему) говорится, что Ярослав назначил Константина новгородским посадником, «идя къ Кыеву»272. Далее говорится: «И родися у Ярослава сынъ Илья, и посади в Новѣгородѣ, и умре. И потомъ разгнѣвася Ярославъ на Коснятина, и заточи и; а сына своего Володимира посади в Новѣгородѣ»273. В списках отсутствуют даты, и по поводу датировки описываемых в них событий в литературе есть определенные расхождения274. 268 269 270 271 272 273 274

Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. С. 157. Там же. С. 159. ПСРЛ. Т. III. C. 121; I. Стб. 69. Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. С. 159. ПСРЛ. Т. III. C. 161, 470. Там же. См.: Янин В.Л. Новгородские посадники. М., 2003. С. 69–70; Назаренко А.В. Древняя Русь… С. 484–489.

111

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

112

Наконец, не вполне ясны текстологические соотношения между списками посадников и летописью, но в данном случае важно, что текст не дает ни малейших оснований для домыслов о «нарушении традиционных основ посадничества». Он был сначала назначен посадничать Ярославом, потом возможны два варианта: его либо сменил князь-посадник Илья Ярославич, либо Константин был кем-то вроде регента или «дядьки» при юном князе (как в свое время Добрыня при Владимире)275. После смерти Ильи Константин либо вновь был назначен посадником и занимал этот пост вплоть до своей опалы, а в Новгород был назначен новый князь-посадник Владимир Ярославич, либо слово «потом» покрывает лишь очень краткое время, и Константин был сослан сразу (или почти сразу) после смерти Ильи, а до назначения в Новгород Владимира посадником было другое лицо (например, как предполагает А.В. Назаренко, к этому времени могло относиться первое посадничество Остромира276). Впоследствии, как мы видели, князь наложил на него опалу, а потом и расправился с ним, о чем рассказывается в летописях, восходящих к так называемому «Новгородско-Софийскому своду» под 6527 или 6528 г. (1019/20 г.): «Костянтинъ же тогда бѣше в Новѣгородѣ, и раз[г]нѣвася на нь Ярославъ и поточи и Ростову; на 3 лѣто повѣле убити и в Муромѣ на Оцѣ рецѣ»277. Это известие относится к ранним уникальным известиям «Новгородско-Софийского свода» и находится в ряду других уникальных известий НСС, содержащих конкретную информацию, отсутствующую как в ПВЛ, так и в НПЛ. Бóльшую их часть выявил А.А. Шахматов, важные дополнения сделал В.А. Кучкин (который определяет его как новгородский владычный свод)278. Как бы ни оценивать идею о древнем новгородском своде, ясно, что это известие следует считать достоверным279. Появление его в своде XV в. необъяснимо, а вот его изъятие из летописания (уже как минимум на стадии «Начального свода») объяснить легко: предок всех последующих киевских князей и положительный герой летописи, мститель за князей-страстотерпцев Бориса и Глеба, с именем которого новгородцы связывали истоки своей «конституции», изображен здесь жестоким и коварным убийцей, устраняющим, между прочим, своего родственника и спасителя. 275

276 277 278 279

А.В. Назаренко, впрочем, доказывает, что Илья ко времени вокняжения в Новгороде мог быть уже совершеннолетним (в рамках понятий того времени), т.е. 13–15-летним (как и Владимир Ярославич к моменту его вокняжения) (Назаренко А.В. Древняя Русь… С. 488). Назаренко А.В. Древняя Русь… С. 487. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 110. См. также: Т. XLII. С. 62; Т. VI. Вып. 1. С. 172. Шахматов А.А. Разыскания… С. 209–221 (§ 156–168); Кучкин В.А. «Съ тоя же Каялы…». С. 98–103. Ср.: Михеев С.М. Кто писал… С. 15–16, сноска. См.: Шахматов А.А. Разыскания… С. 216 (§ 163); Кучкин В.А. «Съ тоя же Каялы…». С. 101.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

Расправа Ярослава с Константином Добрыничем убедительно показывает, что как бы ни был тот популярен в Новгороде, подчинялся он юрисдикции не новгородской «общины», а князя (глагол «разгнѣвася» тут имеет, конечно, правовое значение, а не просто иллюстрирует эмоциональное состояние Ярослава), что полностью снимает вопрос об «общинном лидере»280. Никакого сопротивления новгородцы князю не оказывают (или оказать не в состоянии), своего — выражаясь словами И.Я. Фроянова — «признанного общинного лидера» они не спасают281. Ни республиканских институтов или должностных лиц, ни даже намеков на них (не говоря уже о мифических «общинных лидерах») в Новгороде в это время не обнаруживается. Складывается лишь коллектив горожан во главе со знатью, среди которой видное место занимает лицо, тесно связанное с князьями-Рюриковичами. В кризисных ситуациях, в моменты резкого ослабления княжеской власти горожане демонстрируют политическую самостоятельность, ярким проявлением которой являются собрания. Они служат площадкой для выдвижения требований к князю и/или совместного решения с ним острых вопросов, волнующих новгородцев. Однако в какой степени речь идет об устойчивой тенденции? Автономия новгородцев по отношению к князю заканчивается с восстановлением стабильности, что подтверждается печальной судьбой того же Константина Добрынича, который в какой-то момент пользовался, очевидно, популярностью и авторитетом среди новгородцев. § 4. «Сице бѣ волхвъ всталъ при Глѣбѣ Новѣгородѣ» В течение длительного времени после событий 1010-х гг. упоминаний веча или вообще каких-либо собраний новгородцев в источниках нет, хотя Новгород и новгородцы на страницах летописей в этот период упоминаются282. Следующее летописное известие, представляющее для нас интерес, содержится в статье начального летописания под 6579 (1071/2 г.), которая в частности рассказывает о появлении в Новгороде волхва и последовавшей в результате этого смуте: «Сиць бѣ волхвъ всталъ при Глѣбѣ Новѣгородѣ; глаголеть бо людемъ, творяся, акы Богъ, [и] многы прельсти, мало не всего града, глаголашеть бо, яко провѣде [Лавр.: проповѣдь] вся и хуля вѣру хрестьянскую, глаголашеть бо, яко “переиду по Волхову предъ всѣми”. И бысть мятежь в градѣ, и вси яша ему вѣру, и хотяху погубити епископа [Федора — НПЛ мл.283]. Епископъ же [Федоръ — 280 281 282 283

Ср.: Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. С. 159. См. об этом также: Стефанович П.С. Бояре, отроки, дружина… С. 498–499. См.: Янин В.Л. Очерки… С. 35–39. Упоминание имени епископа в НПЛ и других новгородских летописях, вероятно, следует трактовать как дополнение к исходному киевскому

113

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

114

НПЛмл.], вземъ крестъ и облекъся в ризы, ста, рече: “иже хощеть вѣру яти волхву, то да идеть за нь, аще ли вѣруеть кто, то къ кресту да идеть”. И раздѣлишася надвое: князь бо Глѣбъ и дружина его идоша и сташа у епископа, а людье вси идоша за волхва. И бысть мятежь великъ межи ими. Глѣбъ же возма топоръ подъ скутом, приде к волхву и рече ему: “то вѣси ли, что утро хощеть быти, и что ли до вечера?” Он же рече: “провѣде [Лавр.: проповѣжь] вся”. И рече Глѣбъ: “то вѣси ли, что [ти] хощеть быти днесь?” “Чюдеса велика створю”, — рече. Глѣбъ же вынемъ топоръ, ростя и, и паде мертвъ, и людье разидошася. Он же погыбе тѣломь и душею, предавъся дьяволу»284. Древнейшие версии рассказа сохранились в НПЛ и ПВЛ. И.Я. Фроянов придает немалое значение чтению НIV и Никоновской, которые после слов «и бысть мятежь въ градѣ» добавляют: «и молва не мала»285. По его мнению, это дополнение свидетельствует о том, что волхв «ораторствовал на вечевых собраниях»286. Однако в других летописях, восходящих к НСС (НК, 1-й выборке и СI), этого чтения нет287, а одним из источников Ник. была Новгородская V летопись конца XV в.288 (Новгородская Хронографическая), представляющая собой особую редакцию НIV 289. В НV эта фраза также читается290. Таким образом, двух свидетельств нет, а есть одно — НIV, и ссылка на Ник. — излишня. Но и это не всё. Добавление о «молве» отсутствует в двух списках НIV — Голицынском и Новороссийском, представляющих ее более раннюю, старшую редакцию291. Упоминание же «молвы» следует оценивать как индивидуальное чтение, не восходящее к протографу, причем чтение позднее (т.е. появившееся при создании младшей редакции НIV в XV в.) и представляющее собой по существу не несущую никакой конкретной информации амплификацию. Эта амплификация «младшей» редакции НIV в данной статье не единственная: волхв в ней говорит, что он готов перейти Волхов не перед «всеми», а «предъ всѣмъ народомъ». В других летописях, восходящих к НСС, в этой статье тоже есть, по выражению И.Я. Фроянова, «любопытные нюансы» (т.е. индивидуальные ошибочные чтения и амплификации), на которые историк

284 285 286 287 288 289 290 291

тексту в новгородском летописании, поскольку трудно себе представить цель подобного сокращения. ПСРЛ. Т. I. Стб. 180–181; ПСРЛ. Т. III. C. 196. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 131; Т. IX. C. 99. Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. С. 178; Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования… С. 168. ПСРЛ. Т. XLII. C. 70; T. VI. Вып. 1. Стб. 196. Клосс Б.М. Никоновский свод и русские летописи XVI–XVII веков. М., 1980. С. 148. Лурье Я.С. Летопись Новгородская Хронографическая // СККДР. Л., 1989. Вып. 2 (вторая половина XIV — XVI в.). Ч. 2. С. 55–56. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 2. С. 134. Там же. С. 131, варианты. О списках и редакциях НIV см.: Бобров А.Г. Новгородские летописи XV века. СПб., 2001. С. 167–168, 186–194.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

почему-то не обращает внимания. Например, в СI говорится, что за епископа встали не князь с дружиной, а «князь Глѣбъ и боляре»292. Это исправление не менее «любопытно», чем «молва» из НIV, но объясняется столь же просто: в позднее время термин «дружина» — за исчезновением реалии, его обозначавшей, — перестал быть актуальным, и летописцы, естественно, могли его заменять ходовыми понятиями, близкими по значению в соответствующем контексте. Что касается времени возникновения самого известия, то тут есть два мнения. Одни исследователи начального летописания относят его (вместе с другими рассказами о волхвах) к «Своду Никона». А.А. Шахматов считал, что изначально эти повествования читались в нем под 6573 г., но составитель Начального свода 90-х гг. XI в. по неизвестным причинам перенес их под 6579 г. Ученый исходил из того, что все рассказы о волхвах — плод творчества одного человека, а раз так, то информатором его был Янь Вышатич. По выкладкам А.А. Шахматова получалось так, что Янь был информантом именно Никона. Другим аргументом были устанавливаемые исследователем тесные связи между Никоном и князем Глебом Святославичем, который, таким образом, мог быть сам в этом случае информантом летописца. Само событие, по мнению А.А. Шахматова, в летописи точно не датировано, о чем свидетельствует расплывчатое указание (в начале повествования о волхвах): «в си [же] времена»293. Ученый полагал, что явление новгородского волхва имело место около 6573 г. (1064/5 г.)294, однако, его хронологические расчеты не имеют твердых оснований, что показал В.А. Кучкин295. М.В. Печников отметил, что предложенная и убедительно обоснованная В.А. Кучкиным датировка поездки Яня Вышатича на Белоозеро осенью 1073 — весной 1074 г.296 ставит под вопрос отнесение повествования о волхвах в целом и о новгородском в частности к «Своду Никона», окончательную редакцию которого А.А. Шахматов датировал 1073 г.297 Сам М.В. Печников усматривает в рассказах о волхвах вставку, но относит ее не к творчеству составителя следующего летописного свода, а считает ее автором того же Никона и датирует периодом игуменства последнего: 1078–1088 гг. Однако точное определение верхней границы «Свода Никона»  — задача весьма сложная. Во-первых, в связи с отсутствием 292 293 294 295 296 297

ПСРЛ. Т. VI. Вып. 1. Стб. 196. ПСРЛ. Т. I. Стб. 174. Шахматов А.А. Разыскания… С. 455–457 (§ 253). Кучкин В.А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X–XIV вв. М., 1984. С. 62–62. Там же. С. 64. Печников М.В. Мятеж «при Глебе Новегороде»: к изучению летописной статьи 6579 года // ВЕДС. Автор и его источник: восприятие, отношение, интерпретация. XXI Чтения памяти чл.-корр. АН СССР В.Т. Пашуто. Москва. 14–17 апреля 2009 г. М., 2009. С. 264.

115

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

116

параллельных текстов очень непросто понять, какой текст относится к нему, а какой — уже к «Начальному своду». Во-вторых, «Свод Никона», по-видимому, не был единовременно созданным текстом, а имел анналистическое продолжение и, естественно, при написании продолжений вполне возможны были и «возвращения» к ранее написанному. Кроме того, есть и другие мнения относительно верхней границы «основного текста» «Свода Никона». Так, С.М. Михеев связывает этот свод с Всеволодом Ярославичем и полагает, что он был создан около 1078 г., а затем его автор нерегулярно пополнял летопись до 1087 г.298 При таком понимании ничто не противоречит авторству «Никона». Правда, сам С.М. Михеев считает автором повествования о волхвах составителя Начального свода299, представляя, таким образом, вместе со своими предшественниками А. Тимберлейком и А.А. Гиппиусом вторую точку зрения. Главным аргументом ее сторонников является принцип экономности: они считают излишним предполагать, что Янь Вышатич был информантом сразу двух летописцев: авторов «Свода Никона» и Начального свода (а именно так вынуждены были думать А.А. Шахматов и его последователи). По мнению этих исследователей, известие о смерти Яня под 1106 г., в котором прямо говорится о том, что его рассказы были использованы летописцем, и записанные с его слов и включенные в летопись под более ранними годами повествования (в том числе о волхвах), — плод творчества одного и того же летописца, автора Начального свода и его анналистического продолжения300. 298 299 300

Михеев С.М. Кто писал… С. 125–126. Там же. С. 114, 139, 205 Timberlake A. Redactions of the Primary Chronicle // РЯНО. 2001. № 1. C. 207– 208; Гиппиус А.А. Предисловие… С. 168. Между взглядами этих двух исследователей есть разница: А. Тимберлейк скептически относится к шахматовским идеям о более ранних, чем Начальный свод, редакциях начального летописания, в частности к гипотезе о своде 1070-х гг., а для А.А. Гиппиуса — это одно из центральных звеньев в его схеме; в данном случае, однако, это расхождение несущественно. Для С.М. Михеева, относящего повествование о волхвах к «Начальному своду», важную роль играет наличие в нем «маркёров» «Начального свода». Однако выделенные им «маркёры» как взятые по отдельности, так и их сочетание, не могут служить убедительным доказательством. В этом фрагменте он усматривает три «маркёра»: упоминание Яня, выражение «по обычаю» и  слово «лѣпота» (Михеев С.М. Кто писал… С. 114). Ссылка на Яня — типичный circulus vitiosus (гипотеза о том, что Янь был информантом именно составителя «Начального свода», доказывает, что все фрагменты, в которых упоминается Янь — плод творчества именно этого летописца). Выражение «по обычаю» и слово «лѣпота» отнюдь не являются уникальными, и даже если какой-то летописец любил их использовать, это совершенно не значит, что какойлибо другой летописец не мог однажды употребить их, даже оба вместе. В лучшем случае — это лишь некое дополнительное свидетельство, но никак не доказательный аргумент. Подробнее об историографии вопроса о летописных известиях, связанных с Янем, см.: Гимон Т.В. Янь Вышатич… С. 66–68.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

Сопоставление аргументов, которые приводят исследователи для подкрепления обеих точек зрения, заставляет склониться в пользу второй — о том, что все рассказы, основанные на информации Яня, как и предположил А. Тимберлейк, а также связанные с ними текстологически (как рассказ о новгородском волхве) надо атрибутировать составителю Начального свода. Этого требует принцип наиболее экономного объяснения: нет необходимости относить к двум реконструируемым сводам известия, которые могли читаться в одном. Тезис А.А. Шахматова о том, что автор Начального свода не мог быть автором статей, где упоминается Янь, основывается собственно только на теоретическом представлении ученого о том, как писались летописи: он, как известно, был последовательным сторонником теории сводов. При допущении — вполне обоснованном301 — возможности пополнения сводов годовыми статьями главный довод А.А. Шахматова уже не выглядит столь убедительным. Если автор Начального свода мог продолжать свой труд и в 1106 г., нет никаких препятствий тому, чтобы считать его автором и более ранних летописных статей, в которых упоминается Янь, и «родственных» им. Автор этих строк в работах, посвященных летописным рассказам о так называемой языческой реформе Владимира Святославича и о варягах-мучениках, пришел к выводу, что их основной слой принадлежит летописному своду 1070-х гг., что согласуется также с наблюдениями С.М. Михеева302. Между тем в этих рассказах — самых развернутых повествованиях начального летописания о древнерусском язычестве, где идет речь о языческих богах и обрядах, — полностью отсутствуют всякие упоминания волхвов. С другой стороны, в рассказах о волхвах нет никаких упоминаний языческих богов и описаний ритуалов (к тому же рассказы о последних насыщены аллюзиями на библейские и хронографические сюжеты). Очень вероятно, что мы имеем дело с двумя летописными слоями. Не противоречит атрибуции «Начальному своду» и отмеченная А.А. Шахматовым «обстоятельность» рассказа о белозерских волхвах. По его мнению, она свидетельствует о том, что «он записан вскоре после описываемых событий», но это совершенно необяза301

302

Именно так пополнялась новгородская летопись, см. об этом: Гиппиус А.А. Новгородская владычная летопись XII-XIV вв. и ее авторы (История и структура текста в лингвистическом освещении) // Лингвистическое источниковедение и история русского языка 2004–2005. М., 2006. Михеев С.М. Кто писал… С. 108–109, 225–226; Лукин П.В. Языческая «реформа» Владимира Святославича в начальном летописании: устная традиция или литературные реминисценции? // ДГ. 2011 год: Устная традиция в письменном тексте. М., 2013. С. 336–339, 347; Lukin P.V. Narration on the Varangian Martyrs in the Primary Chronicle and in the Synaxarion (Prologue) // Scrinium: Journal of Patrology, Critical Hagiography and Ecclesiastical History. Ars christiana. In memoriam Michail F. Murianov. 2011–2012. Vol. VII–VIII. P. 2. Р. 294–295.

117

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

118

тельно. А. Тимберлейк также отмечает, что этот рассказ характеризуется «живым стилем», но дело тут не во времени записи, а в том, что он основан на свидетельстве очевидца, своеобразных устных мемуарах активного участника событий. Время записи этих воспоминаний (по горячим следам или через два десятка лет) тут второстепенно. Между прочим не исключено, что рассказы Яня Вышатича лежат в основе и известия о новгородском волхве. Янь, скорее всего, служил в это время отцу Глеба Святославича — черниговскому, а впоследствии киевскому князю Святославу Ярославичу303, расправился от его имени с волхвами в районе Белоозера и, естественно, должен был знать, как в аналогичном случае поступил сын его сюзерена в Новгороде. А.А. Шахматов исходил из того, что автором известия был Никон Великий, который лично хорошо знал Глеба Святославича304, однако обращает на себя внимание, что повествование о новгородском волхве существенно менее конкретно и подробно, чем о белозерских: это, скорее всего, информация из вторых рук, а не передача рассказа очевидца. О том, что ее источником послужили рассказы, вышедшие из княжескодружинной среды, свидетельствуют и расставленные в летописном известии акценты. Епископ, князь и дружина — изображены однозначно положительными героями, волхв — неудачливым обманщиком и шарлатаном, новгородцы — поддающейся обману массой, которую, тем не менее, решительные представители элиты могут повести за собой. Начальный свод был такой же печерской летописью, как и «Свод Никона», и монастырские насельники и после смерти Никона поддерживали тесные контакты с верхушкой общества Киевской Руси. Достоверность известия о новгородском волхве следует оценивать довольно высоко. Несмотря на то что записано известие было вероятнее всего в 1090-е гг. при составлении «Начального свода», основывается оно не на домыслах, а на вполне реальных сведениях, но, возможно, определенным образом истолкованных в интересах господствующей княжеско-дружинной элиты. И здесь нужно вернуться к историческому содержанию известия, но не к религиозному и социальному ее аспектам (истории волхва и классовому противостоянию в Новгороде305), а к политическому (роли новгородцев). 303 304

305

См.: Горский А.А. Русь… С. 103. Об этом ясно свидетельствует Житие Феодосия Печерского (Успенский сборник XII–XIII вв. / Изд. подг. О.А. Князевская, В.Г. Демьянов, М.В. Ляпон. М., 1971. С. 95–96). Стоит отметить лишь, что встречающиеся в литературе утверждения об обусловленности выступления новгородского волхва «скудостью» (неурожаем) — по аналогии с действиями волхвов на Северо-Востоке Руси (Фроянов И.Я. Загадка крещения Руси. М., 2007. С. 212) — не основаны на показаниях источников. О «скудости» в Новгородской земле летопись не сообщает, к тому же неизвестно, происходили ли оба выступления в одно время.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

Вече не упоминается прямо в этой летописной статье, и, как уже говорилось, тезис о том, что волхв «ораторствовал» именно на вечевых собраниях, серьезных подтверждений не имеет. Однако одно собрание здесь, по-видимому, подразумевается. Подтверждают это сравнительно-исторические параллели, а конкретно — очень яркое описание народного собрания в поморском Щецине, которое имело место во время второго миссионерского путешествия «апостола поморян» епископа Оттона Бамбергского в 1128 г.306 Сохранилось три описания этого события во всех трех агиографических текстах, посвященных Оттону. В 1128 г. Оттону Бамбергскому пришлось вторично проповедовать в городе, уклонившемся за время его отсутствия в язычество. Для этого он обратился к собравшимся щецинцам. Об этом собрании во всех трех агиографических текстах сохранилось три развернутых рассказа: Прюфенингское житие

Эбон

Герборд

Затем епископ, намереваясь обратиться к народу, встал неподвижно на возвышенном

В воскресенье на рассвете [досл.: когда озарилось светом воскресенье], ранним

Итак, в воскресный день, когда была отслужена месса, он [Оттон], в чем был, облеченный в священное всеоружие307,

306

307

О «народных собраниях» в Щецине и в других городских центрах поморских славян написано довольно много, основные дискуссии разворачивались вокруг двух проблем: были ли это «племенные» собрания или чисто городские; социальный состав (роль знати и жителей сельской периферии, каково конкретное значение латинских наименований категорий населения, представители которых участвовали в собраниях). Эти моменты будут интересовать нас лишь в той мере, в какой их правильное истолкование важно для сопоставления с новгородскими явлениями. В целом историки славянских стран (прежде всего польские и чешские) были, как правило, сторонниками более «племенных» и «демократических» интерпретаций, немецкие же авторы — более «городских» и «элитарных» (хотя и тут есть, понятно, свои исключения). В немецкой историографии (особенно 30–50-х гг. XX в.) получило определенное распространение «скептическое» отношение к поморским «народным собраниям», либо к источникам, в которых они описываются, либо к тому и другому вместе. В более новой литературе, в том числе и немецкой, эти взгляды критиковались и в общем были отвергнуты. См. наиболее существенные работы: Wachowski K. Słowiańszczyzna Zachodnia. Poznań, 2000 [1903] (Poznańskie towarzystwo przyjaciół nauk. Wznowienia. T. 6). S. 137–157; Procházka V. Snémovnictví polabsko-pobaltských Slovanů // Vznik a počátky Slovanů. [T.] III. Praha, 1960. S. 93–96 и passim; Zernack K. Die burgstädtischen Volksversammlungen… S. 225–242; Leciejewicz L. Sporne problemy genezy niezależności politycznej miast przy ujściu Odry we wczesnym średniowieczu // Leciejewicz L. Opera selecta. Z dziejów kultury średniowieczniej Polski i Europy. Wrocław, 2006. Ср.: Еф. 6: 11.

119

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

120

месте… Именно в это место и в это время собралась многочисленная толпа людей, намереваясь послушать, что он в конце концов желает им сказать. Епископ приказал своему переводчику, мужу благоразумному, … объяснить причину своего прихода… И когда обо всем этом переводчик предстоятеля красноречиво толковал, появился нечестивый служитель идолов и, вызвав оглушительный шум, остановил его проповедь [дословно: исторг у него голос проповеди]. Наконец, повернувшись к стоявшим, он призвал, чтобы они единым гласом воздали хвалу богам, которые предали в их руки врагов их и отечества. Он утверждал, что епископ, который зла, должен быть разрублен в куски, прочие [члены миссии] же — погибнуть с помощью различных мучений. Сказав это, он приготовился бросить копье в святого Господня, которое он, по [свойственному им] обычаю, держал в руке, и то же самое поощрял сделать других: «Теперь, —

308

утром, после того, как была отслужена месса, Оттон, слуга Божий, увенчанный инфулой, и предваряемый хоругвью со крестом прошел для проповеди Евангелия в толпу, взяв в собой Удальрика, одетого в далматику, подобно диакону, и Адальберта, в качестве субдиакона, и других соработников слова Божьего. Были же там пирамиды, большие и по языческому обычаю обнесенные высокими стенами. Итак, когда народ собрался, благочестивый проповедник, поднявшись вместе со своими спутниками на одну пирамиду, через своего переводчика Адальберта начал открывать заблуждающимся является начальником всего путь истины и грозить вечной погибелью, если они не раскаются в этом отступничестве. В то время, как он [Оттон] проповедовал, вдруг прибежал задыхающийся главный жрец идолов, и, покрытый потом [или: с большим усилием], ворвавшись в плотнейшую толпу,

предваряемый по обычаю хоругвью со крестом, попросил, чтобы его отвели в середину рыночной площади города… епископ в сопровождении служителей устремился в центр рыночной площади. Были же там деревянные ступени, с которых глашатаи и представители власти обычно произносили речи к народу. Стоя на них, слуга Евангелия начал речь, Вышак308 же, подобно глашатаю, сдерживал рукой и голосом гул несогласного народа… И, когда все умолкли, и бóльшая часть охотно слушала слово увещевания, вдруг один из жрецов, муж Велиала, исполненный ярости, толстый и высокий, упорно пролезая в середину толпы, держал в левой руке посох, и, вздыхая и пыхтя, добрался до самых ступеней и, подняв руку, один и другой раз сильно ударил по опоре ступеней [досл.: по столбу, колонне ступеней]. Затем он громким воплем и какими-то оскорбительно произнесенными словами велел говорящему замолчать и, сильно гремя своим грубым голосом, заглушил и речь переводчика, и речь епископа и сказал народу: «Вот как, о неразумные, глупые и малодушные, почему вы обмануты и околдованы? Вот ваш враг и враг ваших богов. Чего вы ждете? Неужели они [боги] терпят

Щецинский вельможа, принявший христианство.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

сказал он, — пусть погибнет, пронзенный копьями ото всех, тот, который старался всеми способами изничтожить всех наших». Но несчастная толпа язычников, как только отважилась поднять руку на епископа, оцепенела, как бы испытывая добродетель того, чьего священника он хотел погубить. И вот уже вместе с единственным виновником злодеяния, она [толпа], застыв, стояла неподвижно, как если бы была каменная, и руки, которые она дерзко простерла кверху, можно было подумать, как будто скованные в воздухе, не в силах была опустить … Что? — сказал святой епископ своему переводчику, что мы будем делать в столь печальном случае? Переводчик уговаривал — его советами он ведь обычно пользовался в таких случаях — чтобы он, подняв руку, благословил народ и позволил ему уйти домой. Он тотчас, как подобает, предпослав два стиха псалмопевца: «Да будет имя Господа благословенно», и «Помощь наша в имени Господа», запечатлел тот привычный его

ударил по пирамиде, и силой громкого крика приказал слуге Божьему умолкнуть. Ведь он со своими [сторонниками] в предыдущую ночь тайно сговаривался об убийстве епископа в воскресенье в самые сумерки, но Божьим вмешательством он, охваченный тяжелым сном, не смог осуществить этот план. И, когда во втором часу дня он, разбуженный, услышал, что муж Божий уже проповедует на рыночном собрании, взбешенный туда прибежал и потребовал тишины; но слуга Божий упорно продолжал то, что начал. Он же, заглушив нежный голос переводчика Адальберта своим резким и громким, с большой твердостью приказал варварам, чтобы они, не медля, пронзили проповедника Христова копьями, которые они по древнему обычаю римских граждан постоянно носили. Когда они, подчиняясь его приказам, высоко подняли правые руки для того, чтобы его поразить, благодаря могуществу божественной добродетели застыли, словно бы камни, так что

пренебрежение и несправедливость безнаказанно?». Все же пришли вооруженные копьями. Поэтому он сказал: «Этот день положит конец его обманам». И, убеждая всех, по отдельности он обращался по собственному имени ко всякому, в чьей злобности он был уверен. И все, кто был побуждаем неистовым духом, и кому было свойственно поступать более дерзко, нежели обдуманно, воспламененные голосом говорящего, подняли копья. Когда они ими стали потрясать для броска, они в самом движении оцепенели, и удивительно, что они не могли ни копья бросить, ни опустить правые руки, ни двинуться с места. Итак, они стояли, как неподвижные изображения, ставшие зрелищем для верных и благочестивых… Епископ же, воспользовавшись произошедшим чудом: «Вы видите, — сказал, — братья, каково могущество Господа. Несомненно, как я вижу, вы скованы по Божьей воле. Почему вы не бросаете копья? Почему не опускаете правые руки? Сколь долго вы будете находиться в таком напряжении?» Те же ничего не отвечали, неизвестно, из-за смущения или оцепенения. Тогда он [сказал]: «Вот, — сказал, — ваши боги, о почитании которых вы ревнуете, если могут что-нибудь [сделать], пусть помогут вам. Вот и этот ваш шумливый жрец пусть

121

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

122

устам знак креста309 и произнес над стоявшими возле торжественные слова благословения. Язычники тотчас испытали действенность его благословения, и, вновь обретя прежнее здоровье, радостные возвратились домой»310.

309

310

невозможно было ни положить копья, ни открыть рот, но держали правые руки неподвижно поднятыми вверх и как будто скованными в воздухе. Заметив это, тот неудачливый жрец идолов, воспламененный гневом, начал их обвинять в трусости, и у одного и з них попытался вырвать рукой копье и пронзить слугу Христова.

призовет сейчас к вам своих богов, пусть даст совет, окажет помощь. Если знает что-нибудь, если может что-нибудь, уже пришло время». Он же уже давно стоял, пораженный произошедшим, не решаясь больше и пикнуть. И в то время как все молчали из-за великого ужаса, епископ, охваченный сочувствием, [сказал] … [молитвенное обращение ко Христу и проповедь] и наконец, благословил [участников собрания] в достаточной степени

Столь странное выражение (как знак может быть привычен устам?) появилось, очевидно, потому что вся фраза представляет собой слегка видоизмененный пассаж из посланий позднеримского церковного писателя Сульпиция Севера, сочинения которого были важнейшим литературным образцом для автора «Прюфенингского жития»: cum inter benedictionis uerba sollemnia familiare illud ori suo crucis nomen iteraret (S. Ottonis episcopi Babenbergensis Vita Prieflingensis… S. 67, ann. 140; VP. S. 127, ann. 126). В оригинале, как мы видим, «устам» (ori) привычно имя, наименование (nomen) креста, что вполне логично. VP. III. 8. S. 124–127 (Porro episcopus locuturus ad plebem in excelso urbis constitit loco… Quo videlicet loco et tempore copiosa hominum multitudo, quid tandem loqui gestiat auditura, convenit. Iubet episcopus interpretem suum, virum prudentem … adventus sui causam exponere… Cumque de his omnibus interpres antistitis copiosius disputaret, profanus ille ydolorum pontifex supervenit et ingenti strepitu concitato vocem illi predicationis eripuit. Conversus denique ad astantes monet, ut voce consona diis gratias agerent, qui suos ac patrię publicos hostes eorum manibus tradidissent. Nam reliquos quidem per varia interire tormenta, episcopum vero, qui tocius mali caput extiterit, in frusta concidi debere testatur. His dictis lanceam, quam uti mos omnibus erat, manu gestabat, in sanctum Domini vibrare parabat idemque alios facere adhortatus, “nunc”, inquit, “omnium iaculis confossus intereat, qui ad interitum omnium nostrum modis omnibus elaborat”. Sed infelix turba gentilium, ubi contra episcopum manum levare presumpsit, in ipso conatu diriguit, illius utique expertus virtutem, cuius interimere voluit sacerdotem. Iam vero cum ipso auctore sceleris solo fi xa, acsi saxea foret, stabat inmobilis et manus, quas in altum audacter extenderat, iam ab alto deponere, ut ligatas eas in aere crederes, non valebat… “Quid”, inquit interpreti suo episcopus sanctus, “quid in tam tristi rerum exitu faciemus?” Monet interpres, illius enim in talibus uti solebat consiliis, quatinus elevata manu populo benedicat eumque ad propria abire permittat. Ille confestim duobus psalmistę versiculis: Sit nomen Domini benedictum, et: Adiutorium nostrum in nomine Domini ex more premissis, familiare illud ori suo signum crucis impressit ac super astantes benedictionis verba sollempnia recitavit. Cuius ilico benedictions i sunt, qui pristina mox incolomitate recepta leti ad propria redierunt.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

Немедленно и сам он застыл, и, устыдившись, обратился в бегство. Когда он ушел, благочестивый Оттон, совершив крестное знамение, помолился о благословении народа, и они тотчас, освободившись от оков, опустили правые руки со стрелами [sic!]»311.

311

312

укрощенных с помощью лекарства целительного красноречия, и распустил собрание. Спустившись же со ступеней, он вместе с верными, возревновавшими о доме Божьем, посетил церковь святого Адальберта…312

Ebonis Vita S. Ottonis episcopi Babenbergensis / Rec. et ann. J. Wikarjak et K. Liman. Warszawa, 1969. (MPH. Series Nova. T. VII. Fasc. 2) (далее: Ebo). III. 15–16. S. 121–123: Dominica autem illucescente, primo mane, post completa missarum sollempnia, Otto servus Dei pontificali redimitus infula, crucisque vexillo prelato, euangelizandi gratia in turbam processit, Uodalricum vice diaconi dalmatica indutum et Adalbertum in loco subdiaconi, aliosque verbi Dei cooperatores sibi assumens. Erant autem illic piramides magne et in altum more paganico murate. Coadunato itaque populo, pius predicator super unam cum sociis suis ascendens piramidem, per interpretem suum Adalbertum cepit errantibus viam veritatis aperire, et nisi ab hac resipiscerent apostasia, eternum comminari interitum… Predicante autem eo, ecce pontifex idolorum anhelus cucurrit, multoque sudore confertissimam irrumpens turbam, piramidem percussit, ac servum Dei obmutescere magni clamoris virtute imperavit. Ipse enim cum suis priori nocte in necem episcopi summo dominice crepusculo conspiraverat, sed Deo ordinante sompno oppressus gravissimo, hoc frustratus est proposito. Cumque secunda diei hora expergefactus virum Dei in conventu forensi iam predicare audisset, furibundus illuc accurrit ac silentium indixit; sed famulus Domini constanter que ceperat prosecutus est. Ille autem gracilem Adalberti vocem interpretis sua clamosa atque altisona comprimens, magna fortitudine barbaris imperat, ut predicatorem Christi hastis, quas antiquo more Quiritum Romanorum iugiter ferebant, transfodere non morentur. Qui iussis eius obaudientes cum dextras alcius ad sagittandum eum elevassent, divine virtutis potentia quasi saxa diriguerunt, ita ut nec hastas deponendi nec os aperiendi facultas esset, sed in altum dextras immobiliter suspensas habebant et quasi in aere ligatas. Quod cernens infaustus ille idolorum sacerdos ira inflammatus, ignavie eos accusare cepit, unique eorum hastam manu eripere ac servum Christi conatus est transfodere. Nec mora, et ipse diriguit, pudoreque actus in fugam convertitur. Quo abeunte, pius Otto, facto crucis signo, benedictionem plebi inprecatus est, statimque vinculis resoluti, dextras cum sagittis deponunt. Herbordus. III. 17–18. S. 178–181: Itaque die dominico completis missarum sollempniis sicut erat sacra indutus armatura, vexillo crucis ex more prelato in medium forum civitatis duci se rogavit… in confertissimas turbas paganorum ministris comitantibus in medium forum sese intulit episcopus. Erant autem ibi gradus lignei, de quibus precones et magistratus ad populum concionari soliti erant. In quibus stans minister euangelii sermonem cepit, fremitum autem dissidentis populi Witscacus vice preconis manu et voce sedabat… Cumque omnes conticuissent et verbum exhortacionis pars maxima libenter audiret, ecce unus sacerdotum, vir Belial, plenus furore, pinguis et procerus, in medium turbe

123

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

124

Несмотря на определенные расхождения, в ряде случаев весьма примечательные, все три агиографа единогласно свидетельствуют о том, что на собрании выступил языческий жрец (pontifex idolorum, sacerdos), который побуждал народ расправиться с Оттоном, но после драматического конфликта вынужден был с собрания удалиться. Действия новгородцев также вне всяких сомнений должны были происходить на собрании (где еще могли выступать служители конкурирующих вероисповеданий и где еще могли люди разделяться на две группы?), но летописец его вечем не называет. Эта сходка для него — не более чем «мятежь». Вряд ли это случайность, так как уже под 1015 г. слово «вече» по отношению к собранию новгородцев, как мы видели, употреблялось. Если автором повествований о волхвах был составитель Начального свода 1090-х гг., то он должен был знать это известие. Кроме того, возможно, составитель Начального свода был автором еще одного летописного повествования с упоминанием веча  — об осаде Владимира Волынского в статье ПВЛ под 6605 (1097/8) г.313 Еще А.А. Шахматов предполагал многослойный состав этой статьи; после некоторых колебаний он пришел к выводу, что таких слоев в ней три (фрагмент с упоминанием веча он относил к творчеству попа Василия, который, по мнению ученого, был галицким летописцем)314. В дальнейшем, однако, в историографии распро-

313 314

sese fortiter intrudens cambucam suam manu gestabat spiransque et anhelans usque ad ipsos gradus accessit levataque manu semel et bis columpnam graduum validissime percussit. Dein clamore magno et verbis nescio quibus contumeliose prolatis silencium mandat loquenti sueque vocis grossitudine magnum tonans sermonem interpretis et episcopi pariter oppressit populoque ait: Sic, o insensati stulti et inertes, quare decepti et incantanti estis? Ecce hostis vester et hostis deorum vestrorum. Quid expectatis? Ferentne impune et contemptum et iniuriam? Omnes autem incedebant hastati. Ait ergo: Hec dies omnibus erroribus eius finem imponet. Omnesque adhortans singillatim quosque, de quorum malignitate certus erat, propriis nominibus compellebat. Et quicunque spiritu vesano agitabantur quibusque familiare fuit audacter magis quam consulte rem agere, ad dicentis vocem inflammati hastas levant. Quas dum ad iaciendum vibrant, actu rigent in ipso, mirumque dicto, nec hastas iacere nec demittere dextras vel de loco moveri poterant. Stabant igitur ut simulacra immobiles fidelibus et religiosis facti spectaculum… Nam et episcopus arrepta miraculi occasione: Cernitis, inquit, fratres, quanta sit potencia Domini. Certe, ut video, divinitus ligati estis. Quare non iacitis hastas? Quare non demittitis dextras? Quam diu in hoc nisu apparebitis? Illi autem, nescio an pre confusione aut pre stupore, nichil respondebant. Tunc ille: En, inquit, dii vestri, pro quorum religione certatis, si quid possunt, auxilientur vobis. Sed et iste vester tumultuosus sacerdos invocet nunc deos suos super vos, det consilium, det auxilium. Si quid novit, si quid potest, iam tempus est. Ille vero iam dudum eventu rerum stabat attonitus iam ulterius nec mutire presumens. Cumque ingenti pavore omnes silerent, episcopus miseracione tactus… tandemque medicamine salutaris eloquii aliquantum mansuefactos benedixit et cetum dimisit. Descendens vero de gradibus ecclesiam sancti Adalberti cum fidelibus zelo zelatis pro domo Dei visitavit… ПСРЛ. Т. I. Стб. 268; Т. II. Стб. 242. Шахматов А.А. Повесть временных лет. С. 548–551. См. также: Приселков М.Д. История… С. 284–287.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

странилось мнение, что вся летописная статья представляет собой особую «Повесть об ослеплении Василька Теребовльского»315. В рамках этой гипотезы можно было бы предположить, что мы имеем дело просто с особенностями стиля разных летописцев: ведь, как уже говорилось, слово «вече» никогда не было — по крайней мере, в нарративных текстах — terminus technicus. Между тем в традиционно приписываемых авторству составителя Начального свода летописных фрагментах понятие «вече» не употребляется. Хронологически первое его упоминание (997 г., Белгород) читается во вставке, сделанной при составлении ПВЛ. Новгородское вече 1015 г., как уже было сказано, появилось в тексте, предшествующем Начальному своду. Рассказом о вечевых собраниях в Киеве в 1068–1069 гг. мы по-видимому обязаны автору свода 1070-х гг. («Никону»). На долю составителя Начального свода вроде бы не остается ни одного «вечевого» рассказа. Однако А.А. Гиппиус (развивая, дополняя и корректируя наблюдения А.А. Шахматова) привел серьезные аргументы в пользу гетерогенности этого текста, причем первый его слой, обнаруживающий симпатии по отношению к Святополку Изяславичу, он относит к анналистическому продолжению Начального свода, а второй, отличающийся промономаховской тенденцией, — к 1-й редакции ПВЛ316. Автором анналистического продолжения исследователь считает самого автора Начального свода317. Если это так, то приходится признать, что летописец, скорее всего, не случайно избежал в данном случае употребления слова «вече». Очевидно, именуя сходку новгородцев мятежом, он тем самым не хотел ее «легитимизировать», поскольку в отличие от достаточно нейтрального «вече», слово «мятеж» имеет отчетливо пейоративное значение. Дело тут, безусловно, не в том, что новгородцы под влиянием волхва действовали вопреки воле князя: во Владимире Волынском в конце XI в. была совершенно аналогичная ситуация. Вече созвали сами горожане, вступив в открытый конфликт со своим князем — Давыдом Игоревичем. Пренебрежительное отношение летописца (которым, вероятнее всего, был насельник Киево-Печерского монастыря) к действиям новгородцев нужно связывать с их языческой подоплекой. Именно активное участие волхва — это тот элемент, который отличает события в Новгороде от событий во Владимире Волынском, и этот элемент был, безусловно, значим для монаха-летописца318. 315

316 317 318

См. об этом: Творогов О.В. Василий // СККДР. Л., 1987. Вып. I (XI — первая половина XIV в.). С. 91–92; К[учкин] В.А. Повесть об ослеплении князя Василька Теребовльского // ППИДР. С. 59–61. Гиппиус А.А. К проблеме редакций Повести временных лет. II // Славяноведение. 2008. № 2. С. 6–12. Там же. С. 22. См. также: Михеев С.М. Кто писал… С. 114–116, 136. Ср. мнение М.В. Печникова (Печников М.В. Мятеж «при Глебе Новегороде»… С. 265) об антиновгородской тенденции этого текста. Однако для всех рассказов о волхвах, вне зависимости от того, где они действова-

125

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

126

Обращает на себя внимание, впрочем, то обстоятельство, что в текстах, которые можно атрибутировать Начальному своду, понятие «вече» вообще не встречается. Так или иначе, нет оснований сомневаться в том, что для новгородцев оба собрания — и при Ярославе, и при Глебе — были вполне легитимны. Вообще, вопрос о «законных» и «незаконных» народных собраниях в древней Руси, который активно обсуждался историками права во второй половине XIX — начале XX в., будучи сформулирован в столь абстрактной форме, не имеет не только ответа, но и смысла. «Закона» о вече не существовало, единственные упоминания (и то весьма отрывочные) о полномочиях веча в законодательном памятнике относятся к XIV– XV вв. (Псковская судная грамота). В условиях отсутствия жесткой единоличной власти — которой в домонгольское время на Руси не существовало, а в Новгороде не было вплоть до падения республиканского строя — у каждого политического «игрока» (князя, знати, духовенства, горожан в целом или отдельных их групп) могли быть и были собственные представления о «законности» того или иного собрания. Окончательное решение определялось не абстрактными принципами, а реальным соотношением сил. В.Я. Петрухин предположил, что новгородский волхв был не служителем языческого культа, а представителем милленаристского движения внутри христианства (родственного богомильской ереси), чудо же, которое он обещал сотворить, претендовало на повторение евангельского хождения по водам319. Однако обращение к щецинским данным делает более вероятной другую трактовку. Сходство между двумя ситуациями бросается в глаза. Христианская проповедь среди языческих народов рано или поздно должна была сталкиваться с жестким сопротивлением со стороны служителей традиционных культов. Хотя Русь была крещена еще в конце X в., есть основания полагать, что первоначально серьезной конфронтации христианизация, пока она ограничивалась формальным признанием новой религии и принятием некоторых новых ритуалов, не встречала. Лишь активное внедрение христианских норм, начавшееся, по-видимому, в конце правления Ярослава Мудрого, вызвало серию религиозных конфликтов320. Щецин также уже был крещен во время первой миссионерской поездки Оттона Бамбергского 1124–1125 гг., поэтому формально щецинцы, так же, как и новгородцы в 1071 г., были христианами (правда, как и новгородцы, не проявлявшими особенной верности по отношению к новой религии).

319 320

ли — в Киеве, Новгороде или на Северо-Востоке — характерен один и тот же, надменно-иронический стиль. Петрухин В.Я. Древняя Русь. Народ. Князья. Религия // Из истории русской культуры. М., 2000. Т. I (Древняя Русь). С. 315, 317. См. об этом: Горский А.А. Русь… С. 121–128.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

В обоих случаях княжеская власть была целиком и полностью на стороне новой религии и ее проповедников — епископов. Однако как в Новгороде, так и в Щецине настроение основной массы населения было совсем иным, и настроения эти выразились на собраниях. Именно эту — уже ставшую к этому времени по-видимому традиционной — форму социально-политической активности новгородцев и попытался использовать жрец. М.В. Печников обратил внимание на еще одну параллель между поведением новгородского волхва и действиями языческих жрецов в Западном Поморье: на попытку и тех, и других убедить доверчивое местное население в своих связях со сверхъестественными силами321. Новгородский волхв, как мы помним, собирался пройти по Волхову, «аки по суху», и тем произвести впечатление на собравшихся новгородцев. Щецинский жрец действовал более рационально, апеллируя к тому, что объявившиеся в городе христианские миссионеры (сам Оттон прибыл в Вологощ позднее) — враги жителей Щецина и их богов (что — по крайней мере, в последнем случае — было чистой правдой). Однако жрец в Вологощи (город в Западнопоморском княжестве, ныне Вольгаст в земле Мекленбург–Передняя Померания в Германии), оказавшись в аналогичном положении, решил сделать ставку на свой «символический капитал». Об этом эпизоде рассказывают Эбон и Герборд (их свидетельства в целом не противоречат друг другу, но рассказ Герборда значительно подробнее): Эбон

Герборд

…некий жрец идолов, который, услышав о славе новой проповеди, прибегнув к лукавым доказательствам, одетый в какое-то храмовое одеяние и прочую одежду, тайно вышел из города, отправившись в соседний лес, привел в ужас необычной встречей некоего проходившего мимо крестьянина. Он [крестьянин], увидев его [жреца], одетого

…в городе Вологощи, который там служил идолу, в ночное время вошел в соседний лес и стоял, одетый в жреческие одежды, на возвышенном месте у дороги среди скопления кустов, и рано утром он обратился к некоему крестьянину, шедшему из села на рынок, с такими словами: «Эй ты, — говорит он, — добрый человек!» Он же, оглянувшись в ту сторону, откуда услышал голос, увидел, хотя [это было и] на рассвете, среди зарослей человека, одетого в белые одежды, и испугался. И он [жрец] сказал: «Стой и послушай, что я говорю. Я — бог твой; я — тот, кто одевает и луга травой, и рощи листвой, в моей находятся власти урожай полей и деревьев, приплод скота и все, что служит потребностям людей. Это я обычно даю моим почитателям, а тех, кто мной пренебрегает, лишаю. Итак, скажи тем, кто живет в городе

321

Печников М.В. Мятеж «при Глебе Новегороде»… С. 267. См. также: Лукин П.В. Зачем Изяслав Ярославич «възгна торгъ на гору»? К вопросу о месте проведения вечевых собраний в средневековом Киеве // Средневековая Русь. Вып. 7. М., 2007. С. 44–46.

127

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

128

в одежды идола, заподозрил, что ему явился его главный бог, от оцепенения упал ни живой, ни мертвый лицом вниз, и услышал, что он говорит следующее: «Я — бог твой, которого ты почитаешь; не бойся, но поднимайся как можно быстрее, и, войдя в город, передай мое поручение властям и всему народу, чтобы, если ученики этого совратителя, который пребывает с князем Вартиславом в Узнеме322, появятся здесь, они безотлагательно были бы преданы жестокой смерти; в противном случае город с его жителями погибнет». Когда тот крестьянин это с величайшей поспешностью объявил горожанам, они единодушно собравшись, они стали пытаться исполнить приказание своего бога. Но … божественное провидение укрыло своих слуг, пока на следующий день благочестивый епископ Оттон, придя вместе с князем, их не вывел из убежищ323.

322

323

Вологощи, чтобы они не принимали чужого бога, который не может им принести пользы. Уговори, чтобы они не терпели, чтобы они не позволили продолжать жить вестникам другой религии, которые, я предсказываю, придут к вам». После того как видимый бес приказал это изумленному крестьянину, он направился в более густую часть рощи. Крестьянин же, словно пораженный предсказанием, склонившись, рухнув и, лежа ничком, стал молиться на земле. Потом, пойдя в город, он начал возвещать о видении. Что еще говорить? Народ поверил и, снова и снова окружая, они, конечно, взволнованные необычайностью знамения, принуждали [этого] человека многократно рассказывать одно и то же. Наконец, пришел жрец, как будто не ведающий ничего, вначале изображая как бы негодование из-за обмана, потом он стал внимательнее слушать [того] человека и заклинать его, чтобы он, рассказывая только правду, никаким вымыслом не прельстил бы народ. А тот, по крестьянской простоте, [начал] простирать руки, поднимать глаза к небу, и, объявляя с бурными клятвами и торжественными заверениями, что дело так и обстояло, обещал, что он даже еще покажет место его [бога] появления. Тогда жрец, повернувшись к народу, притворно вздохнув, сказал: «Разве это не то, о чем я весь год говорил? Зачем нам чужой бог? Зачем нам религия христиан? Правильно взволновался и разгневался наш бог, если после всех его благодеяний мы, глупые и неблагодарные, обращаемся к чужому. Но, чтобы, гневаясь, он нас не убил, разгневаемся на них и убьем тех, кто нас пришел совратить». Так как эти слова понравились всем, они приняли решение, что, если епископ Оттон или кто-либо из его спутников войдет в город, он будет немедленно убит. Также они дали друг другу гнусное обещание, а именно, что, если кто-нибудь ночью или тайком примет в своем доме пришедших, он подлежит такому же приговору. И, затевая это, они, богохульствуя, они многими поношениями и несправедливыми словами высмеивали нашу религию324.

В Узнёме (современный г. Узедом или Узнам на одноименном о-ве) под руководством князя Вартислава и в присутствии Оттона происходило собрание знати, которое обсуждало вопрос о принятии христианства. Ebo. III. 8. S. 108: …sacerdos quidam … qui audita nove predicationis opinione ad callida argumenta conversus, cuiusdam fani clamide et reliquis indutus exuviis, urbem clam egreditur, vicinamque petens silvam, pretereuntem quendam rusticum insolito occursu perterruit. Qui videns eum vestibus idoli amictum, suspicatus deum suum principalem sibi apparuisse, pre stupore exanimis in faciem corruit, eumque talia dicentem audivit: Ego

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

После этого, по согласному свидетельству обоих агиографов, случилось происшествие, которое им самим казалось курьезным (или было ими таким образом изображено). Один из спутников Оттона Бамбергского — некий клирик по имени Дитрих (Dietricus, Theodericus), спасаясь от язычников, которые хотели расправиться с христианскими миссионерами, забежал в святилище почитавшегося там бога Яровита, сорвал со стены висевший там священный щит и, укрываясь им, выскочил наружу. Собравшиеся язычники, по словам Герборда, «видя чудесное оружие, частью обратились в бегство, частью же, словно сделавшись бездыханными, упали на землю…»325.

324

325

sum deus tuus, quem colis, ne paveas, sed surge quantocius urbemque ingrediens, legationem meam magistratibus omnique populo insinua, ut si discipuli seductoris illius, qui cum duce Wortizlao apud Uznoim moratur, illic apparuerint, sine dilatione morti acerbissime tradantur; alioquin civitas cum habitatoribus suis peribit. Quod cum rusticus ille summa festinatione civibus denuntiasset, illi unanimiter adunati, mandatum dei sui peragere conabantur. Sed … divina providentia servos suos abscondit, donec sequenti die pius Otto episcopus cum duce superveniens, eos a latibulis produxit. Herbordus. III. 4. S. 156–157: …in Hologosta civitate … sacerdos, qui illic ydolo ministrabat, nocturno tempore vicinam silvam ingressus et in loco ediciori secus viam inter condensa fruticum sacerdotalibus indutus astabat, et mane summo quendam rusticum de rure ad forum gradientem his alloquitur: Heus tu, inquit, bone homo! At ille respiciens in eam partem, unde vocem audierat, inter virgulta personam candidis indutam, quamvis dubia luce, videre cepit et timere. Et ille: Sta, inquit, et accipe, que dico. Ego sum deus tuus; ego sum, qui vestio et graminibus campos et frondibus nemora, fructus agrorum et lignorum, fetus pecorum et omnia, quecunque usibus hominum serviunt, in mea sunt potestate. Hec dare soleo cultoribus meis et his, qui me contempnunt aufferre. Dic ergo eis, qui sunt in civitate Hologostensi, ne suscipiant deum alienum, qui eis prodesse non possit; mone, ut alterius religionis nincios, quos ad eos venturos predico, vivere non paciantur. Hec ubi attonito ruricole demon visibilis edixerat, ad densiora nemoris sese contulit impostor. Rusticus vero quasi de oraculo stupidus corruens pronus adoravit in terra. Deinde abiens in civitatem cepit annunciare visionem. Quid plura? Credidit populus, iterumque atque iterum circumdantes hominem eadem sepius narrare cogebant moti videlicet monstri novitate. Postremo acsi nescius omnium advenit sacerdos indignacionem primo simulans quasi de mendacio, deinde attencius audire et obtestari cepit hominem, ut vera tantum narrans nullo figmento populum sollicitaret. At ille, ut erat rusticane simplicitatis, manus tendere, oculos ad celum levare, magnisque iuramentis et forti protestacione rem ita se habere asserens etiam locum ipsius apparicionis se ostensurum pollicetur. Tunc sacerdos conversus ad populum vane suspirans: En hoc est, inquit, quod toto anno dicebam. Quid nobis cum alieno deo? Quid nobis cum religione christianorum? Iuste movetur et irascitur deus noster, si post omnia benefacta eius stulti et ingrati ad alium convertimur. Sed ne iratus occidat nos, illis irascamur et occidamus eos, qui nos seducere veniunt. Quod dictum cum placuisset omnibus, firmaverunt decretum, ut si Otto episcopus vel quisquam de societate eius civitatem intraret, sine mora occideretur. Item firmaverunt sibi sermonem nequam, scilicet ut si nocte vel clam intrantes quisquam tecto reciperet, simili sentencie subiaceret. Et hec agentes multis obprobriis et verborum iniuriis relegionem nostram blasphemantes deridebant. Herbordus. III. 6. S. 159–160: …prodigialem armaturam videntes partim in fugam conversi, partim etiam quasi exanimes facti in terram cadunt. Cм. также: Ebo. III. 8. S. 108–109.

129

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

130

Воспользовавшись этим, Дитрих сумел спастись. Эбон же передает дополнительную, очень любопытную деталь. Оказывается, жители Вологощи решили, что «им навстречу устремился их бог Яровит»326. Тем больше должно было быть их смущение, когда они увидели, что «Яровит» бросил щит и убежал327. Далее в житиях рассказывается об обращении Вологощи в христианство благодаря проповедям «апостола поморян». Позволительно предположить, что на язычников оказала воздействие не только (а, может быть, и не столько) проповедь евангельского учения. Важнейшим аспектом христианской миссии среди варваров, мало интересовавшихся догматическими тонкостями новой религии (спасение, посмертное воздаяние и т.д.), была демонстрация «практической пользы» принятия христианства. Главным аргументом тут было превосходство христианского Бога над ничтожными языческими идолами, к которому миссионеры апеллировали по-разному: от акцентирования могущества христианских государств до выражения откровенного презрения по отношению к язычникам328. Дитрих явно не случайно оказался именно в святилище: миссионеры уже некоторое время находились в городе и, конечно, не могли не знать, где находится главный очаг языческого вероучения. Надругавшись, по сути дела, над главным религиозным символом жителей Вологощи, он тем самым — вольно или невольно (скорее, впрочем, «вольно») — продемонстрировал убожество того идола, атрибутом которого являлся данный артефакт, что не могло не произвести впечатления на местное население. К этому же стремился и Глеб Святославич в Новгороде. Убивая на глазах новгородцев волхва, он демонстративно подрывал их веру в потусторонние силы, якобы стоявшие за ним329. То обстоятельство, 326

327 328

329

Ebo. III. 8. S. 109: Illi autem … deum suum Gerowitum sibi occurrere… Судя по свидетельствам Эбона и Герборда, Яровит был прежде всего богом войны (см. об этом: Gieysztor A. Mitologia słowian. Warszawa, 2006. S. 133–134). Имя «Яровит» считал теонимом даже такой чрезвычайно скептично настроенный по отношению к славянскому язычеству исследователь, как Л. Мошиньский (Moszyński L. Die vorchristliche Religion der Slaven im Lichte der slavischen Sprachwissenschaft. Köln etc., 1992 (Bausteine zur slavischen Philologie und Kulturgeschichte. Reihe A: Slavistische Forschungen. Neue Folge. Bd 1(61)) S. 72–73). Ebo. III. 8. S. 109; Herbordus. III. 6. S. 160. См. об этом: Ловмянский Г. Религия славян и ее упадок (VI–XII вв). СПб., 2003 (изд. на языке оригинала: Łowmiański H. Religia słowian i jej upadek (w. VI–XII). Warszawa, 1979). С. 219–222. Ср. экстравагантную интерпретацию И.Я. Фроянова, по мнению которого новгородцы якобы собирались принести епископа в жертву: именно это, по его словам, означает в данном случае глагол «погубити» (Фроянов И.Я. Загадка… С. 212–213). Такого значения у «погубити» нет (СДРЯ. Т. VI. С. 497–498; Срезневский И.И. Материалы… Т. II. Стб. 1025; СлРЯ XI–XVII вв. М., 1989. Вып. 15. С. 209). Но одним жертвоприношением дело не ограничивается: убийство Глебом волхва якобы, в свою очередь, «произвело на народ эффект человеческого жертвоприношения» (?).

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

что он действовал куда более решительно и жестко, чем христианские миссионеры в Поморье, вполне объяснимо: «прохристианская» власть в Новгороде второй половины XI в. — князь и дружина  — была намного сильнее, чем влияние «прохристианской» власти в городах Западного Поморья. Западнопоморский князь Вартислав I и польский князь Болеслав III Кривоустый, содействовавшие миссии Оттона, были столь же заинтересованы в укоренении христианства в Поморье, сколь и древнерусские князья — в Новгороде. Однако в 20-е гг. XII в. поморские города хотя и признавали над собой власть Вартислава, фактически пользовались почти полной автономией, и князь не мог им просто навязать свою волю. Тем не менее и в Поморье, и в Новгороде христианская церковь, поддерживаемая светской элитой, сталкивалась с одним и тем же препятствием — «проязыческими» настроениями населения, которые получали политическое выражение в ходе собраний. Х. Ловмяньский склонен был считать историю с мистификацией вологощского жреца «результатом миссионерской пропаганды»330, однако, новгородская параллель показывает, что в ее основе могла лежать и вполне реальная ситуация. Новгородский волхв также явно рассчитывал на поддержку собравшихся горожан. На их  — еще, очевидно, языческое — восприятие было рассчитано и несостоявшееся чудо с хождением по воде. М.В. Печников предполагает даже, что волхв пытался выдать себя за Волоса. Вслед за многими учеными историк отождествляет его с Велесом, который, по мнению В.Н. Топорова, имел отношение к загробному миру и водной стихии331. То, что волхв мог выдавать себя за какое-то божество, исключать нельзя332 (обещание сотворить «чюдеса велика» и перейти Волхов, как и поморский пример, могут говорить в пользу этого), но «кандидатура» Волоса более чем сомнительна. Оба упоминания Волоса появляются только в ПВЛ, в более ранних сводах их не было, а отождествление Волоса с Велесом — лишь весьма спорная концепция333. Так или иначе, и новгородский волхв, и поморские жрецы апеллировали к сохранявшимся у населения языческим пережиткам или живой языческой традиции, а поддержки искали на городских собраниях. Полностью отождествлять новгородские и западнопоморские собрания не следует. Были и отличия, весьма показательные. Главное из них — различный состав участников. В Западном Поморье в городских собраниях могло участвовать и окрестное сельское население. Выше уже говорилось о собрании (contio) в Щецине в 1124 г., в котором участвовали не только горожане, но и «многочисленный 330 331 332 333

Там же. С. 145. Печников М.В. Мятеж «при Глебе Новегороде»… С. 267. Такая мысль высказывалась в историографии: Фроянов И.Я. Загадка… С. 117. См.: Лукин П.В. Языческая «реформа» Владимира Святославича в начальном летописании… С. 347.

131

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

132

народ из сел и деревень» (de rure ac de villis pleb[s] innumer[us])334, т.е. в принципе сельские жители могли участвовать в принятии политических решений в Щецине335. Не исключено, впрочем, что это был лишь эпизод: в рассказах о не менее значимом собрании в 1128  г., о которых подробно шла речь выше, селяне не упоминаются; языческого жреца изгоняют горожане. Применительно же к Новгороду нет ни одного свидетельства об участии в вече сельских жителей. В Новгороде во время волнений и при Ярославе Владимировиче, и при Глебе Святославиче, и, как мы увидим ниже, позднее действовали исключительно горожане. Вопреки встречающимся в литературе мнениям336, даже о том же «мятеже» под 1071 г. сказано, что он был «в градѣ», а не во всей Новгородской волости. Собраниями в западнопоморских городах руководит местная знать. Герборд отмечает, что на contio в Щецине 1124 г. присутствовали народ и «первые люди» (principes)337. Что касается щецинского собрания в 1128 г., то в цитировавшихся выше рассказах роль знати специально не оговаривается. Принципиально же вопрос об отходе от язычества был решен тогда на другом собрании, которое состоялось через две недели после первого в другом месте — в резиденции князя Вартислава (ubi sedes erat ducis) на холме Триглава в центре города. Собрание названо несколько иначе — concio principum («собрание первых людей»), generale colloquium («общее собрание») (Эбон) или consilium maiorum («совещание старших») (Герборд). Иначе характеризуются и его участники: «первые люди города с остальной толпой» (principes civitatis cum reliqua multitudine); «первые люди со жрецами и старшими» (principes cum sacerdotibus natuque maioribus); «старшие и мудрейшие» (maiores natu et sapienciores)338. Несмотря на то что на основании упоминания Прюфенингского монаха об «остальной толпе» можно допустить, что это не было закрытое совещание знати, ясно, что тон в нем задавала именно верхушка щецинского общества, в которую входила светская элита и, если верить Эбо334 335

336 337 338

VP. II. 10. S. 95. Для Х. Ловмяньского это свидетельство — главный довод против высказывавшейся в польской историографии гипотезы о «городских республиках» (republikach miejskich) в Западном Поморье; поскольку сельское населения «выступает тут как полноправная политическая сила», то вече в Щецине, по мнению историка, «напоминает отношения племенного, а не феодальногородского строя» (Łowmiański H. Początki Polski. T. IV. S. 93). О дискуссии по вопросу о том, были ли западнопоморские центры «городскими республиками» или догосударственными образованиями, см. также: Ронин В.К., Флоря Б.Н. Государство и общество у полабских и поморских славян // Раннефеодальные государства и народности (южные и западные славяне VI– XII вв.). М., 1991. С. 129 (в работе обосновывается вторая точка зрения). См., например: Черепнин Л.В. Общественно-политические отношения… С. 184. Herbordus. II. 30. S. 120: habita concione, ubi coram populo et principibus verba … recitata sunt. VP. III. 10. S. 128, 130; Ebo. III. 16. S. 123–124; Herbordus. III. 20. S. 182.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

ну, языческие жрецы. Один из участников совещания известен — это был Вышак, «знатный человек этого города (Щецина. — П.Л.)», «знаменитейший славой и богатством», «муж чрезвычайно богатый и могущественный», который однажды для нападения на датчан сумел снарядить целый флот из шести кораблей339. По свидетельству Прюфенингского монаха, принятое решение было окончательно утверждено вновь на более широком собрании (concio universa)340. Эбон об этом собрании молчит, у него получается, что сразу после «общего собрания», в котором участвовала знать, началось разрушение языческих капищ и возвращение щецинцев к христианству341. Герборд, в свою очередь, несколько расплывчато пишет, что «старшие и мудрейшие … воссели для переговоров между собой и с утра до глубокой ночи, посвятив себя этому обсуждению, усердно спорили о собственном благе и всего народа, о положении города и спасении родины в соответствии с мирским разумением». В конце концов «они все совместно действием Святого Духа пришли к тому решению, чтобы, полностью искоренив почитание идолов, снова подчиниться христианской религии. И, приняв это решение, они распустили совещание»342. К. Цернак (который в целом вполне корректно комментирует эти свидетельства) пишет, что, согласно Герборду, представители элиты «постановили принять христианство, и на следующий день решение maiores было утверждено народным собранием»343. С этим нельзя согласиться: ни о каком народном собрании, принимавшем какие-либо решения, Герборд не говорит. Он представляет дело таким образом, что наутро после совещания «старших и мудрейших» епископ отслужил мессу, и именно на мессе, а не на собрании присутствовали горожане: «…епископ, встав утром, и при содействии благодати отслужив мессу, вновь обратился к собравшимся горожанам, и нашел их покорными и благорасположенными ко всему». Далее Герборд рассказывает о триумфе христианства и посрамлении язычества в Щецине, в частности, сообщает, что жрец, противодействовавший Оттону на народном собрании, был изгнан из Щецина самими горожанами (ab ipsis civibus)344. И все же очень вероятно, что в данном 339

340 341 342

343 344

VP. III. 10. S. 128–129; Ebo. III. 2. S. 94–95; Herbordus. III. 15. S. 175–176. См. о его роли на собрании: Wachowski K. Słowiańszczyzna Zachodnia. S. 142– 144; Procházka V. Snémovnictví… S. 95. VP. III. 10. S. 130. Ebo. III. 16–17. Herbordus. III. 20. S. 182: …maiores natu et sapienciores … inter se tractaturi consederant et a mane usque ad medium noctis huic deliberacioni vacantes de salute propria et tocius populi, de statu civitatis et conservacione patrie secundum prudenciam seculi diligenter disputabant… mediante Spiritu sancto in hanc sentenciam omnes communiter cedunt, ut funditus exstirpata ydolorum cultura ex integro se religioni christiane submittant. Atque in hoc verbo concilium solvent. Zernack K. Die burgstädtischen Volksversammlungen… S. 231–232. Herbordus. III. 20. S. 183.

133

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

134

случае наиболее точное изложение событий сохранилось в самом раннем памятнике — Прюфенингском житии; позднейшие агиографы больше интересовались не деталями политического устройства Щецина, а триумфом миссионера. Так или иначе, в щецинских собраниях участвовали горожане, сельские жители — лишь эпизодически, а важную роль в них играла местная элита, светская и религиозная (языческие жрецы)345. В Новгороде же даже в самое раннее время в вечевых собраниях участвуют исключительно горожане, а верхушка включала в себя князя и его служилых людей — дружину. В составе дружины новгородских князей вполне могли быть и, скорее всего, были и новгородцы, но в политическом плане эти люди могли быть связаны не только с Новгородом, но и с Киевом. В определенном смысле то была внешняя по отношению к Новгороду сила. Такая «внешняя» сила по отношению к Щецину — князь Вартислав со своими людьми — не мог в то время просто расправиться со жрецом и, хотя и имел в городе определенные позиции (не случайно, что там находился его двор346), вынужден был действовать как бы из-за кулис. Смысл сопоставления Новгорода и западнопоморских «городских республик» состоит не в попытке заполнить лакуны в наших знаниях о новгородском вече западнопоморскими сведениями. Необходимо на основании анализа сходств и различий (последнее не менее важно и не менее полезно для анализа) предположить, в каких условиях могли возникать и какими путями могли развиваться «республиканские» политические институты вне очевидного влияния со стороны более развитых цивилизаций. Обращает на себя внимание определенная близость социально-экономических и социально-политических условий, в которых развивались западнопоморские города и Новгород. Это внешняя торговля как важный фактор экономики, относительно ранняя урбанизация на фоне остальных регионов Центральной и Восточной Европы и — last but not least — отсутствие сильной княжеской власти347. Крупнейшие города славянской Балтики Щецин и Волин хотя формально и входили в 20-е гг. XII в. в состав Западнопоморского княжества Вартислава, фактически пользовались почти полной самостоятельностью. В Новгороде, как известно, не сложилось своей княжеской династии, а князь постепенно стал играть там роль не монарха, а, скорее, республиканского магистрата. Видимо, эти в определенной степени схожие предпосылки привели и к появле345 346 347

См.: Zernack K. Die burgstädtischen Volksversammlungen… S. 233–236. См. об этом: Bollnow H. Burg und Stadt in Pommern bis zum Beginn der Kolonisationszeit // Baltische Studien. 1936. Bd. 38. S. 61–62. Некоторые сходные предпосылки уже были отмечены в историографии; см., например: Sczaniecki M. Główne linie rozwoju feudalnego państwa zachodnio-pomorskiego // Czasopismo prawno-historyczne. 1955. T. VII. Zeszyt 1. S. 60–61.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

нию до некоторой степени схожих политических институтов. Одним из них было общее собрание (вече), существование которого зафиксировано и в западнопоморских городах, и в Новгороде. Дальнейшая судьба собраний в западнопоморских городах и новгородского веча сложилась, как известно, по-разному. Об истории Западного Поморья более позднего времени известно очень мало. Как верно заметил К. Ваховский, с завершением второго миссионерского путешествия Оттона Бамбергского, «прерываются на долгое время данные о строе и вообще об истории поморян»348. Во второй половине XII в. в западнопоморских городах по польскому образцу появляются подчиненные князю каштеляны (в частности, в Щецине каштелян впервые упоминается, скорее всего, в 1173 г.349)350. В это же время общественные отношения в Поморье, особенно городской строй, начинают испытывать серьезное немецкое воздействие. В Новгороде же в более позднее время происходит дальнейшее развитие «вечевых» политических традиций, что в конце концов привело к образованию на их базе республиканских органов власти. Не исключено, что примерно в том же направлении могли развиваться и западнопоморские «республики», но их «естественное» развитие было прервано в середине XII — XIII в. с усилением княжеской власти и особенно с началом широкого проникновения в Поморье немцев351. Тем не менее, и в позднейшее время новгородское вече обнаруживает некоторые черты, которые могут быть сопоставлены с похожими явлениями, характерными для собраний в западнопоморских и, в отдельных случаях, других западнославянских городах. На это будет обращаться внимание и в последующих главах. Что-либо более конкретное о новгородских собраниях XI в. сказать сложно. Типичным местом собраний в поморских городах были рыночные площади. В Новгороде позднее вече собиралось в нормальных условиях либо на Ярославовом дворище (в подавляющем большинстве случаев), либо у Софийского собора, а в 1015 г., как мы помним, было собрано на поле. Где собирались новгородцы в XI в.? Собрание на поле упоминается только один раз и могло быть вызвано конкретными обстоятельствами. Никольский собор на Дворище, у стен которого чаще всего собиралось вече, был воздвигнут только 348 349

350 351

Wachowski K. Słowiańszczyzna Zachodnia. S. 137. В “Gesta Danorum” Саксона Грамматика упоминается сидевший в Щецине pręfectus urbis Wartyszlauus (Вартислав), который был «близок по крови Богуславу и Казимиру (тогдашним западнопоморским князьям. — П.Л.)» (Bugiszlauo et Kazimaro sanguine contiguus) (Saxo Grammaticus. Gesta Danorum (Danmarkhistorien) / Latinsk tekst udg. af K. Friis-Jensen, dansk overs. ved P. Zeeberg. København, 2005. B. II. 43. 3–4. S. 406). См. о введении каштелянского управления в Поморье: Bollnow H. Burg und Stadt… S. 72–74. Piskorski J.M. Państwo pierwszych Gryfitów (do 1220 r.) // Pomorze Zachodnie poprzez wieki / Pod red. J.M. Piskorskiego. Szczecin, 1999. S. 54. Ронин В.К., Флоря Б.Н. Государство и общество… С. 131–134.

135

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

136

в следующем столетии. Что представляло собой Ярославово дворище ранее, фактически неизвестно. Археологические раскопки проводились там в 30–40-е гг. XX в., когда современные методики еще не были освоены (прежде всего это касается датировки на основе дендрохронологии). Сколько-нибудь полных публикаций раскопов того времени не существует. Еще недавно археологи исходили из того, что для датировки нижних горизонтов Ярославова дворища временем ранее рубежа XI–XII вв. оснований нет352. В ходе последних археологических исследований (2007–2009 гг.) была, впрочем, обнаружена конкретная находка — деревянный столб в материковой яме, который дендрохронологически датируется 1046 г., т.е. временем Ярослава Мудрого. Однако, по мнению одного из участников раскопок, «это пока не дает оснований утверждать, что княжеский двор существовал здесь уже в XI в.»353. В письменных источниках Ярославово дворище (Ярославль двор) упоминается лишь с начала XIII в. (поэтому и непонятно, в честь какого именно Ярослава оно получило наименование), и если даже в честь Ярослава Мудрого, как это обычно предполагается, то какое оно имеет к нему отношение — реальное или чисто легендарное)354. И.Я. Фроянов считает, что «княж двор» — наименование, синонимичное «Ярославлю двору» — впервые упоминается под 1113 г., в связи с закладкой Николо-Дворищенской церкви355, и ссылается при этом на НIV. Кроме НIV «княж двор» упоминается также в статье о строительстве Никольской церкви в НК 1-й выборки и Летописи Авраамки356 (в СI сообщения о закладке церкви нет) и, следовательно, это чтение, скорее всего, было и в НСС. Однако оно отсутствует в НПЛ обоих изводов357 и, вероятно, представляет собой пояснение, появившееся не ранее времени составления НСС, т.е. в XV в., когда локализация Никольской церкви на «княжом» («Ярославлем») дворе была очевидной для всех. Нельзя исключать поэтому, что собрания в Новгороде более раннего времени проходили не на Ярославлем дворе (которого могло тогда и не существовать) и не только на городском поле, как в 1015/16 г., но и на торгу. Ведь и в поморских городах, и в древнерусском Киеве 352 353

354

355 356 357

Хорошев А.С. К вопросу о «языческом могильнике» на Ярославовом дворище // История и культура древнерусского города. М., 1989. С. 98. Пежемский Д.В. Археологический облик «вечевых» площадей Великого Новгорода // Споры о новгородском вече: междисциплинарный диалог. Материалы круглого стола. Европейский университет в СанктПетербурге 20 сентября 2010 г. СПб., 2012. С. 173. См. об этом: Пежемский Д.В. Археологический облик… С. 169–170. Д.В. Пежемский предлагает искать Ярослава, с именем которого следует связывать этот микротопоним, в XII в., но это не обязательно: аналогии показывают, что «топографические» легенды могли формироваться очень быстро (см. об этом: Лукин П.В. Ранняя топография…). Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования… С. 449. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. C. 142; Т. XLII. С. 73; XVI. Стб. 43. ПСРЛ. Т. III. C. 20, 204.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

городские собрания организовывались в раннее время именно на рыночных площадях. В Киеве в 1068 г. вече собралось на торговище, а позднее собрания созывались на «великом Ярославле дворе» (предположительно в «городе Владимира» на Старокиевской горе, между Десятинной и Трехсвятительской церквями358), у Софийского собора и некоторых других местах, но не на торгу359. В отличие от ряда других древнерусских городов, даже «молодшего брата» Пскова, основная вечевая площадь в Новгороде фактически представляла собой единое пространство с торгом. Так, церковь св. Параскевы Пятницы, находящаяся к северу от Никольской церкви, рядом с которой собиралось вече, в раннее время «связывается не с Ярославовым двором, а с Торгом», с XVI в. «она стала называться церковью Пятницы на Дворище»360. Основанная «на Търговищи» церковь св. Параскевы361 находится, как известно, в непосредственной близости от Никольского собора — сакрального центра Ярославова двора. Немецкие партнеры Новгорода требовали в 1268 г., чтобы «путь от Готского двора через двор князя до самой рыночной площади» был свободен и «не занят зданиями»362 (это уже отмечал В.Ф. Андреев363). Не исключено, что Ярославов двор мог восприниматься как часть торга, что можно предполагать на основании известия о пожаре в Новгороде в 1274/75 г.364: «В нощь загорѣся на княжи дворѣ, подлѣ нѣмечкои дворъ, и погорѣ Торгъ сѣмо и до Славна, а сѣмо и до Рогатицѣ…»365. То есть загорается Ярославль двор, а сгорает — Торг. По данным археологических раскопок Ярославова двора 1940-х гг., северо-западная его часть была связана с торгом (раскопы 1946–1947 гг. к западу от так называемой «вечевой 358 359

360

361 362

363 364 365

См.: Толочко П.П. Древний Киев. Киев, 1983. С. 195–196. См. о местах проведения вечевых собраний в Киеве: Сергеевич В.И. Древности русского права. М., 2006 [1909]. Т. II. Вече и князь. Советники князя. С. 45–46; Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. М., 2005 [1908]. С. 79. См. также сопоставление мест проведения собраний на Руси и у западных славян, а также предположения по поводу их изменений в Киеве в: Лукин П.В. Зачем Изяслав Ярославич «възгна торгъ на гору»?; Лукин П.В. События в Киеве 1069 г. и «рыночные» собрания в Древней Руси и у западных славян // Сословия, институты и государственная власть в России (Средние века и раннее Новое время): Сб. ст. памяти акад. Л.В. Черепнина. М., 2010, особенно: С. 332–333. Арциховский А.В. Раскопки восточной части Дворища в Новгороде // Материалы и исследования по археологии древнерусских городов. Т. I (МИА. № 11). М.; Л., 1949. С. 154. ПСРЛ. Т. III. C. 30. HUB / Bearb. von K. Höhlbaum. Halle, 1876. Bd. I. S. 233 (Via a curia Gotensium trans curiam regis usque ad forum libera erit et edificiis inoccupata…). См. также русский перевод (Г. Дашевского): Бассалыго Л.А. Новгородские тысяцкие. Ч. 1 // НИС. [Вып.] 11 (21). СПб., 2008. С. 64. Андреев В.Ф. Княжеский двор в древнем Новгороде // НИС. [Вып.] 2 (12). Л., 1984. С. 122–123. О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 288. ПСРЛ. Т. III. C. 323.

137

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

138

гридницы», т.е. Воротной башни Гостиного двора, построенной в конце XVII в., которая находится от западной стены Никольского собора буквально в нескольких десятках метров)366. По мнению руководителя этих раскопок, граница между княжьим двором и торгом проходила вдоль Никольской церкви367. В древнерусских источниках новгородский торг (торговище) впервые упоминается в 1133/4 г.368 Однако есть и более ранние упоминания — в скандинавских источниках, в частности, в наиболее древних рассказах о пребывании Олава Трюггвасона на Руси. В «Истории Норвегии» (Historia Norwegiæ) (вероятнее всего, ок. 1170 г.) говорится, что Олав «посреди рыночной площади Хольмгардии» (in medio foro Homgardiæ), т.е. Новгорода, отомстил за своего воспитателя, расправившись с его убийцей369. В «Обзоре саг о норвежских конунгах» (ок. 1190 г.) (Ágrip af Nóregs konunga sögum) также, но несколько подробнее, рассказывается о том, как Олав заметил в «Хольмгарде» на торгу (á torgi) убийцу своего воспитателя и отомстил ему370. Существует, впрочем, мнение, что на традиционное место торг был перенесен в XI в., а ранее он находился на кремлевском холме371. Как бы то ни было, перемещение основного места вечевых собраний в Новгороде с рыночной площади на княжий двор представляется наиболее вероятной. Возвращаясь непосредственно к событиям в Новгороде, отметим, что дальнейшая судьба главных героев летописного рассказа под 1071 г. — князя Глеба и епископа Феодора — сложилась печально. Первый был изгнан из Новгорода и погиб в Заволочье в 1077 или 1078 г.372 В списке новгородских князей в НПЛ сказано, что его «выгнаша из города»373. Второго постигла участь трагикомическая: судя по списку новгородских епископов, «Феодора свои песъ уяде и с того умре»374. Степень достоверности известий перечней зависит, естественно, от их датировки; высказывалось и мнение об их позднем происхождении — в XV в., однако в последнее время получила дополнительное обоснование точка зрения А.А. Шахматова о возникновении протографа списков в XII в.375 Достаточно субъективными представляются попытки стратификации самого протографа. 366 367 368 369 370

371 372 373 374 375

Константинова Т.М. Археологические работы Новгородского музея в послевоенный период // НИС. Вып. 9. Новгород, 1959. С. 110. Арциховский А.В. Раскопки восточной части… С. 176. ПСРЛ. Т. III. C. 23. О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 231, 243. Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги… С. 548, 550 (русский перевод). Ágrip af Nóregskonunga sǫgum. Reykjavík, 1984 (Íslenzk Fornrit. B. XXIX). Kap. XVIII. S. 20. Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги… С. 126–127 (русский перевод). См.: Семенов А.И. Ярославово дворище и Торг. Новгород, 1958. С. 27. О датах см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 217. ПСРЛ. Т. III. С. 161, 470. ПСРЛ. Т. III. C. 473; Т. IV. Ч. 1. С. 625. См. историографию и подробное обоснование в: Гимон Т.В. События…

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

Высказывавшиеся по этому поводу в последнее время С.М. Михеев и Т.В. Гимон относят известия о Глебе и Феодоре соответственно к слоям 70-х и 90-х гг. XI в.376 И, хотя приведенные ими аргументы не являются строго обязательными, все же больше оснований считать оба известия достоверными. Если фраза об изгнании Глеба из Новгорода вполне могла появиться a posteriori, уже во второй половине XII в., когда такие изгнания стали обычным делом, то комментарии по поводу кончин епископов Стефана и Феодора (одного «свои холопы удавишя», другой, как уже говорилось, пострадал от пса) явно обличают руку современника или непосредственного потомка очевидца событий. Даже если усматривать в них нечто пейоративное по отношению к усопшим архиереям (а не «наивную архаичность», как пишет Т.В. Гимон377), ясно, что такого рода ирония имела смысл только, когда она была актуальной (и уж конечно, абсолютно невероятны подобные комментарии в XV в.). О вече в этих кратких сообщениях, впрочем, ничего не говорится. Конечно, по аналогии с более поздними летописными известиями можно предполагать, что судьбу князя новгородцы решали на некоем собрании, о чем свидетельствует форма сказуемого «выгнаша». Под теми, кто выгнал, по-видимому, подразумеваются новгородцы. Существует мнение, что Глеб был изгнан князьями — Изяславом Ярославичем и его сыном Святополком378. Интриг князей исключать действительно нельзя, но одно не мешает другому: интересы князей и новгородцев могли совпасть. Кроме того, как верно заметил М.В. Печников, «слова “введоша”, “выгнаша”, “показаша путь” в списке новгородских князей обозначают исключительно действия самих новгородцев»379. 376 377

378 379

Михеев С.М. Кто писал… С. 131–133; Гимон Т.В. События… Там же. Т.В. Гимон усматривает «архаичность» в не вполне пристойных обстоятельствах смерти владык, сравнивая их (обстоятельства) с обстоятельствами смерти первых русских князей. Странным образом из поля зрения исследователя ускользает то, что эти князья (Олег, Игорь, Святослав) были язычниками, в отличие от новгородских архиереев, которым приличествовала бы совсем другая кончина. По этой же причине нерелевантна и ссылка Т.Л. Вилкул (которая стремится доказать прямо противоположное — позднее происхождение всего текста перечней) на «хронографические анекдотические сюжеты» (Вилкул Т.Л. Новгородская первая летопись… Р. 34, сноска). Одно дело персонажи хронографов (римские цари, герои древности, Александр Македонский и царь Дарий и т.д.), другое — христианские, даже не правители, а владыки, причем правящие архиереи той епархии, где служит теперь клирик-составитель данного текста. Их могли восхвалять или осуждать, бесстрастно описывать их деятельность, но трудно себе представить, что они могли в столь похожем на синодик тексте представать персонажами анекдотов. См.: Свердлов М.Б. Домонгольская Русь. С. 463–464. См. подробнее: Печников М.В. Новгородское княжение Глеба Святославича // Новгородика-2008: Вечевая республика в истории России: Материалы Международной научно-практической конференции. Великий Новгород, 2009. Ч. 1. С. 64–65.

139

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

140

Но это и все. В историографии, однако, встречаются попытки «выжать» из этих скудных данных больше, чем они могут дать. И.Я. Фроянов объясняет изгнание Глеба суевериями новгородцев, считавшими, что князь навлек на Новгородскую землю «скудость» (неурожай)380. Дендрохронологические данные показывают, что в Новгородской земле в 1075 г. могли иметь место какие-то природные катаклизмы, приведшие к неурожаю381, и бурные события в Новгороде в принципе могут быть датированы этим и последущими годами. Однако было ли связано изгнание Глеба с выступлением волхва, а само оно с неурожаем и голодом, мы не знаем. Как уже отмечалось, «скудостью» было вызвано движение волхвов в Северо-Восточной Руси. Применительно к Новгороду «скудость» не упоминается. Еще более экстравагантна гипотеза И.Я. Фроянова относительно судьбы епископа Феодора. Ссылаясь на то, что в основном тексте НПЛ говорится: «Прѣставися Феодоръ архепископъ новгородьскыи»382, а в списке новгородских владык сказано о смерти Феодора из-за пса, историк делает весьма странный вывод: «Эти две версии обстоятельств смерти епископа Федора свидетельствуют о том, что поздние новгородские книжники не знали в точности, отчего он умер. Возникает вопрос: не была ли смерть епископа делом рук новгородцев? Этот вопрос вполне уместен, ибо кончина Федора на фоне смуты в Новгороде довольно симптоматична. Если наша догадка верна, то надо признать, что убийство епископа означало принесение в жертву общественного лидера ради блага общины»383. Во-первых, двух версий нет. «Прѣставися» означает «преставился, перешел в мир иной, перешел в загробное царство, умер»384 вне зависимости от причины смерти, в списке же эта причина уточняется. Почему И.Я. Фроянов считает известие перечня «поздним», неясно, тем более что его автор как раз и претендует на точное знание обстоятельств смерти епископа. Непонятно, откуда может возникнуть вопрос об убийстве Феодора новгородцами, если в одном источнике о причине его смерти не сказано, а во втором он гибнет в результате несчастного случая. Нет данных о том, что кончина Феодора имела место «на фоне смуты», неясно также, симптомом чего должна служить эта кончина — отсутствия должного воспитания домашних животных («свой» пес, надо думать, был домашний)? Даже если эта  — противоречащая прямому указанию источника — догадка 380 381 382 383 384

Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. С. 179–181; Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования… С. 169–171. Колчин Б.А., Черных Н.Б. Дендрохронология Восточной Европы. М., 1977. С. 80. ПСРЛ. Т. III. C. 18, 201. Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. С. 179; Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования… С. 168–169. Срезневский И.И. Материалы… Т. II. Стб. 1694; СлРЯ. Вып. 19. М., 1994. С. 53; СДРЯ. Т. VIII. М., 2008. С. 285.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

верна (допустим, епископа убили новгородцы), из нее никак нельзя вывести еще одну догадку И.Я. Фроянова — о жертвоприношении. В общем, все это построение можно квалифицировать как цепь крайне неудачных и местами нелепых фантазий (даже не догадок)385. В дальнейшем, в летописных известиях последних десятилетий XI и первых десятилетий XII в. упоминаний о собраниях новгородцев нет. После изгнания из Новгорода Глеба Святославича новгородским князем становится его двоюродный брат Святополк Изяславич, причем в летописи о его правлении в Новгороде говорится совершенно так же, как о положении на других княжеских столах: «Сѣдящю Святополку в него (Глеба. — П.Л.) мѣсто Новѣгородѣ сыну Изяславлю, Ярополку сѣдящю Вышегородѣ, а Володимеру сѣдящю Смолиньскѣ, приведе Олегъ и Борисъ поганыя на Русьскую землю»386. Эта фраза принадлежит летописной статье, в которой идет речь о ситуации на Руси после вокняжения в 1078 г. в Киеве Всеволода Ярославича. О том, как строилась при нем система управления, говорится ниже, в известии о его смерти: «Сеи же (Всеволод. — П.Л.) омиряя их (своих племянников. — П.Л.), раздавая власти имъ»387. Можно согласиться с высказывавшимися в историографии суждениями о том, что речь идет о перераспределении столов по инициативе нового киевского князя, который стремился таким образом укрепить свои позиции388. Какое-либо участие в этом новгородцев незаметно. Под 1095/96 г. в НПЛ читается известие о переменах на новгородском столе: после похода Святополка Изяславича и Владимира Мономаха на смоленского князя Давыда Святославича они «вдаша Давыду Новъгородъ»389. В ПВЛ этого известия нет, зато под тем же годом там сообщается о возвращении Давыда в Смоленск и вокняжении в Новгороде сына Мономаха Мстислава: «Сего же лѣта исходяща, иде Давыдъ Святославичь из Новагорода Смолиньску. Новгородци же идоша Ростову по Мьстислава Володимерича, [и] поемше, ведоша и Новугороду, а Давыдови рекоша: “Не ходи к нам”. И пошедъ Давыдъ, воротися Смолиньску, и сѣде Смолиньскѣ, а Мьстиславъ Новѣгородѣ»390. Т.Л. Вилкул утверждает, что в сообщении ПВЛ «об изгнании Давыда и посажении Мстислава сталкиваемся с фикцией, выказывающей стремление растянуть время княжения Мстислава и 385

386 387 388 389 390

В другом месте И.Я. Фроянов пишет, что Глеб бежал из Новгорода «гонимый страхом», и называет это бегство «равносильным изгнанию»; Глеб был вынужден «ради собственной безопасности покинуть княжеский стол» (Фроянов И.Я. Загадка… С. 213). Неясно, зачем нужны эти рассуждения, если в источнике прямо сказано, что князя «выгнаша» из Новгорода? ПСРЛ. Т. I. Стб. 200. Там же. Стб. 216. См., например: Кучкин В.А. «Съ тоя же Каялы…». С. 112–113; Свердлов М.Б. Домонгольская Русь. С. 467. ПСРЛ. Т. III. C. 19. ПСРЛ. Т. I. Стб. 229.

141

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

142

одновременно — прикрыть давление [со стороны Владимира Мономаха и Святополка] на Давыда»391. Это утверждение, однако, вытекает только из предположений о том, «как могло бы быть», и не подтверждается никакими данными: в источниках нет альтернативной версии событий392. Напротив, информация ПВЛ об изгнании Давыда подтверждается свидетельством перечня новгородских князей: «…Давыдъ прииде Новугороду княжить; и по двою лѣту выгнаша и. И прииде Мьстиславъ опять, и сѣдѣ в Новѣгородѣ 20 лѣт»393. По словам Т.Л. Вилкул, список князей «вообще обходит молчанием политические пертурбации»394. Однако в нем вполне недвусмысленно сказано, что Давыда «выгнаша» из Новгорода. Как уже говорилось выше, субъектом в подобных оборотах надо считать новгородцев (ср. ниже: «И сѣдивъ Всеволод [Мстиславич] 20 лѣт, и выгнаша и»395, и множество других примеров). По поводу датировки и происхождения известий перечня высказывались разноречивые суждения396. Вполне обоснованной датировкой в настоящее время можно считать, как представляется, только рубеж 60-х гг. XII в., предложенный А.А. Шахматовым. Исследователь обратил внимание на стилистические изменения в тексте перечня новгородских князей после слов о вокняжении Святослава Ростиславича, а также на то, что список киевских князей, также читающийся в НПЛ, доходит до Ростислава Мстиславича (годы кня391 392

393 394 395 396

Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 160–161. Т.Л. Вилкул привлекает также «Поучение» Владимира Мономаха и его же послание к Олегу, где есть информация о межкняжеских отношениях в тот период (Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 158–159). Однако об этих новгородских событиях в сочинениях Мономаха ничего не сказано, что собственно признает и сама исследовательница (Там же. С. 159–160). Поэтому о «параллельных сюжетах» (терминология Т.Л. Вилкул) здесь говорить не приходится. Т.Л. Вилкул утверждает, впрочем, что в «Поучении» «имеется косвенное свидетельство того, что Мстислав Владимирович еще не стал к тому времени новгородским князем» (т.е. ко времени, которым ПВЛ датирует приглашение Мстислава новгородцами). Исследовательница исходит из слов Мономаха, обращенных к Олегу Святославичу: «Да то ти сѣдить сынъ твои хрьстныи с малым братомъ своимь, хлѣбъ ѣдучи дѣдень» (ПСРЛ. Т. Ι. Cтб. 254), а «хлеб деда», как думает Т.Л. Вилкул, «дети Мономаха могли есть в Ростове, а не в Новгороде» (Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 159). Исследовательница, однако, не учла того обстоятельства, что Мстислав мог действовать в Ростовской земле, оставаясь новгородским князем, о чем собственно и идет речь в ПВЛ, где прямо говорится, что в сражении на Кулачце Мстислав командовал новгородцами, а по завершении боевых действий вернулся «Новугороду в свои град» (ПСРЛ. Т. Ι. Стб. 240). То, что Мстислав вместе со своим братом (вероятно, Вячеславом) ели «хлеб деден» в Ростовской земле, никак не исключает того, что старший из них мог быть при этом новгородским князем (см. важные наблюдения В.А. Кучкина, проигнорированные Т.Л. Вилкул: Кучкин В.А. Формирование… С. 65–69). ПСРЛ. Т. III. C. 161, 470. Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 158. ПСРЛ. Т. III. C. 161, 470. См. об этом: Гимон Т.В. События… С. 595–606.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

жения в Киеве: 1159–1166)397. Это привело ученого к предположению о том, что эта часть списка новгородских князей принадлежит составителю владычного свода 1167 г. Авторы, развивавшие концепцию А.А. Шахматова, предлагают несколько иные датировки перечня (А.А. Гиппиус: 1170 г., Т.В. Гимон: 1161–1167 гг.398), но это в данном случае частности399. Вопрос о предшествующих 60-м гг. ΧΙΙ в. рубежах в списке новгородских князей весьма сложен, и высказывающиеся по этому поводу предположения большой доказательной силой не обладают: очевидных «швов» в нем нет, а возможности сопоставления с параллельными текстами ограничены и мало что могут дать для датировки. Так, С.М. Михеев, ориентируясь на «маркёры» стилистического и содержательного характера, относит сообщение о Давыде и Мстиславе к фрагменту, редактировавшемуся не ранее 1117 г., и связывает его с новгородским сводом Всеволода Мстиславича (второй половины 1110-х гг.)400. Т.В. Гимон в целом справедливо характеризует основания для такой стратификации текста как довольно шаткие, а сам высказывается по этому поводу с большой осторожностью. Интересующее нас сообщение историк склонен разбивать на две части: первая (упоминание о вокняжении Давыда) он относит к древнейшей части перечня, составленной в первой половине 90-х гг. ΧΙ в., а вторую (изгнание Давыда и вокняжение Мстислава) — к следующей (10-е или 60-е гг. ΧΙΙ в.), причем на этом участке информация перечня «всегда находит себе параллель» в НПЛ401. Это мнение не представляется убедительным. Как уже отмечалось, в НПЛ об изгнании Давыда Святославича ровным счетом ничего не говорится. Параллель отсутствует. Т.В. Гимон сочувственно цитирует Т.Л. Вилкул, которая, основываясь на утверждении перечня о том, что Давыд был изгнан «по двою лѣту», предполагает, что это был расчет позднего автора на основе данных НПЛ («продолжительность княжения Давыда Святославича вычислена из НПЛ»)402. Однако, во-первых, усматривать здесь заимствование из НПЛ необязательно. Согласно вполне вероятному предположению А.В. Назаренко, автор перечня двухлетний срок мог рассчитывать, исходя из вокняжения Мстислава, а не из принятия решения об изгнании Давыда, и опираясь на традиционный для древней Руси счет 397 398 399

400 401 402

Шахматов А.А. Разыскания… С. 195–196, 251–255. § 143, 185–188. Гиппиус А.А. К истории… С. 46–48; Гимон Т.В. События… С. 597–598. Детальный критический разбор аргументов авторов, предлагающих датировать составление всего списка целиком поздним временем, XV в. (Т.Л. Вилкул, А.П. Толочко), см. в: Гимон Т.В. События… С. 598–602. Михеев С.М. Кто писал… С. 131–133. Гимон Т.В. События… С. 603–606. Вилкул Т. Новгородская первая летопись… P. 34, сноска. Высказывалось и мнение о том, что хронологический сбой — в ПВЛ, а в НПЛ и списке новгородских князей хронология правильная (Алешковский М.Х. Повесть временных лет. Судьба литературного произведения в Древней Руси. М., 1971. С. 37).

143

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

144

неполными годами403. Во-вторых, даже если полагать, что здесь и в самом деле имеет место хронологическая ошибка, причем не случайная, а связанная с хронологией в НПЛ, все равно неизбежен вывод о том, что, говоря именно об изгнании Давыда, составитель списка использовал и независимый от летописи источник, будь то устный или письменный404. Более или менее установленным можно, таким образом, считать следующее. Фрагмент перечня новгородских князей с упоминанием изгнания из Новгорода Давыда Святославича должен датироваться временем не позже второй половины 60-х гг. XII в. Это свидетельство независимо от НПЛ, в которой такого известия нет, подтверждает соответствующие данные ПВЛ. В то же время предполагать влияние ПВЛ на список также не приходится: в летописи говорится о призвании новгородцами Мстислава, а в списке — что он «прииде» в Новгород. Таким образом, факт изгнания новгородцами Давыда можно считать установленным. Что касается вокняжения Мстислава, то тут дело обстоит несколько сложнее. Согласно списку князей, Мстислав сам приходит в Новгород. В ПВЛ говорится о приглашении князя по инициативе новгородцев. Известие ПВЛ, скорее всего, относится к анналистическому продолжению Начального свода405 и в любом случае не могло возникнуть позже 1110-х гг., которыми датируется сама ПВЛ. Речь идет, таким образом, о тексте, созданном почти наверняка современником событий. Расхождение версий списка князей и летописи может объясняться по-разному. Оно может быть кажущимся, так как лаконичное выражение списка о вокняжении Мстислава «и прииде Мьстиславъ опять» не исключает однозначно инициативы новгородцев (так, в ПВЛ говорится о том, что Давыд ушел из Новгорода, а из списка князей узнаем, что его выгнали). Может быть, права Т.Л. Вилкул, и киевский летописец сознательно акцентировал роль новгородцев. Наконец, если эта часть списка составлялась по припоминаниям в 60-е гг. ΧΙΙ в., то о реальных обстоятельствах вокняжения Мстислава в Новгороде могли к этому времени и забыть. Для нас важно, однако, другое. Даже если считать, что известие ПВЛ не отражает в точности подлинного хода событий, мы имеем дело с представлением киевского летописца о том, как могло происходить приглашение князя в Новгород. Это представление сформировалось существенно ранее рубежа, от которого традиционно принято отсчитывать эпоху самостоятельной Новгородской республики (30-е гг. ΧΙΙ в.): самое позднее — в 10-е гг. ΧΙΙ в., а вероятнее всего — уже в 90-е гг. ΧΙ столетия. Оно должно соответствовать ре403 404

405

Назаренко А.В. Древняя Русь… С. 550. Это обстоятельство игнорировал и М.Х Алешковский, считавший, что доверять сообщению ПВЛ об изгнании новгородцами Давыда нельзя как тенденциозному (Алешковский М.Х. Повесть временных лет. С. 38). Timberlake A. Redactions… C. 208–209.

РА ННИЕ И ЗВЕ С Т И Я О НОВГОР ОДС К ОМ ВЕ ЧЕ

альному положению дел. Невозможно себе представить, чтобы современник событий мог просто придумать нечто небывалое: приглашение новгородцами князя. Почему тогда он не придумывал подобного для других городов? В целом свидетельство о приглашении новгородцами Мстислава можно считать достоверным — если не в конкретных деталях, то в принципе: такое в то время могло происходить и, очевидно, происходило. То, что это так, подтверждается известием ПВЛ под 1102 г.406: «Том же лѣтѣ месяца декабря въ 20[-й день] приде Мстиславъ сынъ Володимеръ с Новгородци, бѣ бо Святополкъ с Володимером рядъ имѣлѣ, яко Новугороду быти Святополчю и посадити сынъ свои в немь, а Володимеру посадити сынъ свои в Володимери. И приде Мстиславъ Кыеву, и сѣдоша в-ызбѣ, и рѣша мужи Володимери: “Се прислалъ Володимеръ сына своего, да се сѣдять Новгор[од]ци, да поимше сына твоего и идуть Новугороду, а Мьстиславъ да идеть Володимерю”. И рѣша Новгородци Святополку: “Се мы, княже, прислани к тобѣ, и ркли ны: “Тако не хочем Святополка, ни сына его”. Аще ли 2 главѣ имѣеть сынъ твои, то пошли и, [а] сего ны далъ Всеволодъ, а въскормили есмы собѣ князь, а ты еси шелъ от насъ”. И Святополкъ же многу прю имѣвъ с ними, онѣм же не хотѣвшим, поимше Мстислава, придоша Новугороду»407. Это известие также принадлежит либо анналистическому продолжению Начального свода, либо ПВЛ. В обоих случаях это означает, что оно записано современником. Дополнительным свидетельством тут является точная дата. Но говорят ли эти сведения о новгородском вече? На этот вопрос однозначно ответить нельзя. Давыд был изгнан самими новгородцами, но кто именно принял такое решение, вече или какой-либо иной орган (более узкого состава), неизвестно. В Ростов из Новгорода было отправлено посольство, представлявшее новгородцев, но опять-таки неизвестно, какой именно орган его делегировал. Проецировать на это время более позднюю ситуацию и «по умолчанию» считать, что действовало вече, методически некорректно. Можно согласиться с В.Л. Яниным в том, что в фактах изгнания новгородцами Давыда и приглашения Мстислава прослеживаются «успехи борьбы новгородцев за городские вольности»408, но нет данных об институциональном содержании этих вольностей. В пространном известии об отказе новгородцев принять князем сына Святополка Изяславича новгородцы отказываются признавать ряд между двумя князьями, Святополком и Владимиром Мономахом, заявляя о желании оставить у себя «вскормленного» ими Мстислава. Несмотря на «многую прю» Святополк добился только полного своеобразной иронии (принадлежащей то ли новгородцам, то ли самому 406 407 408

См. о дате: Бережков Н.Г. Хронология… С. 348. ПСРЛ. Т. I. Стб. 275–276. Янин В.Л. Новгородские посадники. М., 2003. С. 82.

145

ГЛ А ВА ПЕРВА Я

146

летописцу) ответа о двух головах, и новгородским князем стал угодный новгородцам Мстислав. Решающая роль новгородцев в избрании князя очевидна, их воля оказывается сильнее ряда двух самых могущественных князей того времени. Все это говорит уже о достаточно высоком уровне новгородской самостоятельности409. Однако встает вопрос, кого имел в виду летописец под «новгородцами». В историографии неоднократно высказывалось мнение, что посольство было отправлено новгородским вечем. Так думал, например, К. Цернак, который исходил из аналогий с более поздними летописными сообщениями410. И.Я. Фроянов тоже без колебаний говорит о «посланцах новгородского веча»411. Действительно, в летописи говорится, что послы исполняли инструкции, данные им в Новгороде («ркли ны»), но кто и где конкретно давал их, неизвестно. Эта неясность порождала и другие интерпретации. Так, В.Т. Пашуто приводит это сообщение в качестве примера участия в деятельности княжеских снемов «городских мужей», в институциональном отношении представлявших, по его мнению, не вече, а городской совет412. Все эти предположения являются в значительной степени гадательными. Итак, коллективная политическая активность новгородских горожан в форме собраний фиксируется уже в XI в., а некоторые намеки на нее есть даже во второй половине X в., однако ясных свидетельств функционирования в Новгороде периодически собирающегося веча или тем более веча как независимого от княжеской власти политического института до начала ΧΙΙ в. включительно — нет.

409 410 411 412

Там же. С. 82–83. Zernack K. Die burgstädtischen Volksversammlungen… S. 60. Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. С. 183–184. Пашуто В.Т. Черты политического строя… С. 39.

Г Л А В А В Т О РА Я

НОВГОРОДСКОЕ ВЕЧЕ В XII — СЕРЕДИНЕ XIII В. § 1. «Новгородьци … створиша вѣче» § 2. «И бысть въ вятшихъ свѣтъ золъ, како побѣти меншии» § 3. «И събрачеся чернь…»

В

XII — середине XIII в., когда в Новгороде постепенно складывается система управления, которую принято называть республиканской, данных о новгородском вече становится  гораздо больше. При этом они представляют собой почти исключительно летописные известия, что в известной степени ограничивает возможности исследования. Мы практически ничего не можем узнать из них о внутренней организации вечевых собраний; крайне односторонне — с акцентом на «большую политику» и отношения с князьями — выглядят в летописях функции веча; литературный характер этого источника не дает сделать окончательных выводов о том, представляло ли вече в тот период уже сложившийся политический институт; летописные описания веча часто больше похожи на эмоциональную публицистику, чем на бесстрастную фиксацию реалий. Более того, даже сами эти «реалии» изображаются в разных — а иногда в одних и тех же — летописях неодинаково, вплоть до использования разной терминологии. Особенности источника и степень разработки тех или иных аспектов «вечевой» проблематики в историографии не дают возможности ответить на многие важные вопросы, а на другие могут дать лишь ответы заведомо искаженные. Поэтому мы не собираемся повторять выводы, например, о функциях веча, к которым пришли ученые еще XIX — начала XX в. — сами по себе вполне верные, но предопределенные самим характером летописей как источника. Летописцев интересовали, прежде всего, князья (немалое внимание им уделяли даже новгородские летописцы, не говоря уже о книжниках в других землях). Вполне естественно, что они рассказывали почти исключительно о тех собраниях, на которых решались серьезные (с их точки зрения) вопросы, и которые затрагивали отношения Новгорода с князьями. Никакие статистические подсчеты здесь невозможны. Точнее, они возможны технически (хотя даже и с этой стороны не

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

148

имеют особого смысла — как уже говорилось выше, из-за аморфности древнерусской терминологии), но абсурдны с содержательной точки зрения. Известно, например, что корпус источников по истории древней Индии состоит в основном из религиозных текстов, а данные об экономике и социальном строе почти отстутствуют1. Но вряд ли можно думать, что древние индийцы только молились, а земные дела их не интересовали. Таково положение с источниками (а не с реальностью). Это не значит, впрочем, что летописные известия можно игнорировать или что информация, которую они могут предоставить, исчерпана предыдущими поколениями исследователей. Представляется необходимым сделать акцент на качественном анализе летописных известий. Во-первых, следует сосредоточить внимание на том, как летописцы — и, если есть такие данные, летописцы, работавшие не только в Новгороде — воспринимали политические собрания новгородцев, чем эти собрания были для них. Во-вторых, нужно выделить те, по выражению М. Блока, свидетельства которые «прошлое роняет вдоль своей дороги»2, т.е. свидетельства о вече,, появляющиеся в летописных рассказах неумышленно, вне связи с их основной темой. Часто это сведения (прямые или косвенные) об участниках вечевых собраний; о том, кто созывал вече и в чьих руках оно находилось вообще; о способе принятия решений на вече, а точнее (поскольку конкретно этот способ в летописных известиях не описывается) — о тех представлениях, на которых этот способ основывался. Разумеется, там, где возможно, будет привлекаться документальный материал, к сожалению, для этого времени весьма немногочисленный, но в отдельных случаях позволяющий проверить достоверность летописных известий. По возможности также будет применяться сравнительный метод, причем для сопоставлений будут привлекаться данные как зарубежные, так и по другим древнерусским землям. Важнейшую роль тут будет играть анализ данных «Повести о взятии Константинополя в 1204 г.», читающейся в новгородском летописании и написанной скорее всего новгородцем. Этот текст предоставляет уникальную возможность сопоставить описание городских собраний в Константинополе, созданное на древнерусском и, более того, по-видимому, на новгородском «политическом языке», с описаниями этих же событий в иноязычных источниках. Тем самым — воспользовавшись шансом «стереоскопического» обзора — можно попытаться понять, что именно стояло за теми или иными новгородскими понятиями. 1 2

Источниковедение истории Древнего Востока. М., 1984 (автор раздела — А.А. Вигасин). С. 271–272. “…Ces indices que … le passé laisse tomber le long de sa route” (Bloch M. Apologie pour l’histoire ou métier d’historien. Paris, 1974. Р. 61–62).

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

§ 1. «Новгородьци … створиша вѣче» В современной историографии летописные известия о новгородском вече оцениваются по-разному, и эти оценки зависят от общей концепции автора. На крайних полюсах находятся сторонники «демократической» и «скептической» концепций. Для первых летописные известия — важнейшие и почти единственные свидетельства существования в Новгороде уже в XII в. вечевого народовластия, причем в ход идут не только ранние летописи, но и поздние нарративы, вплоть до Ник. и «татищевских известий». Критерии оценки этих поздних свидетельств очень просты. Там, где они удачно — в соответствии с авторской концепцей — дополняют лаконичные данные ранних летописей, они принимаются и используются. Там, где они противоречат этой концепции, отвергаются и признаются «некачественными». В Лавр. под 1133/34 г.3 читается известие, параллелей которому нет ни в Ип., ни в НПЛ: «Ярополкъ посла Мстиславича Изяслава къ братьи Новугороду, и даша дани Печерьскыѣ и от Смолиньска даръ, и тако хресть цѣловаша»4. Известие довольно загадочно. Кто кому дал дани и дар от Смоленска? Кто, кому и на чем целовал крест? Еще Н.М. Карамзин понимал дело так, что Изяслав Мстиславич ездил в Смоленск и Новгород собирать дань (дар от Смоленска и дани печорские, т.е. с территорий по р. Печоре) для киевского князя Ярополка Владимировича и заставил своих братьев Всеволода и Ростислава целовать ему, Ярополку, крест5. При этом историк в примечаниях откровенно высмеивал добавления Ник. и В.Н. Татищева: «Летописец Никоновский выдумал речь, будто бы произнесенную тогда Великим князем в собрании братьев…»; «Татищев, вместо сей речи, поместил свою (курсив мой. — П.Л.)». Впоследствии высказывались разные мнения. Л.В. Алексеев полагал, что получателями печерских даней и смоленского дара были новгородцы, и именно для заключения соглашения с ними ездил в Новгород Изяслав Мстиславич6. В.А. Кучкин, напротив, считает, что смоленский дар был передан по просьбе Ярополка киевского смоленским князем Ростиславом Мстиславичем его брату Изяславу7; по мнению М.Б. Свердлова, печорские дани также получил 3 4 5

6 7

О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология русского летописания. М., 1963. С. 49–50. ПСРЛ. Т. I. Cтб. 302. Карамзин Н.М. История государства Российского. М., 1991. Т. II–III. C. 110, 292–293 (примеч.). О том, что Ярополк отправил Изяслава за данью писал еще М.М. Щербатов (Щербатов М. История Российская от древнейших времен. Т. II. СПб., 1771. С. 125). Алексеев Л.В. Смоленская земля в IX–XIII вв. Очерки истории Смоленщины и Восточной Белоруссии. М., 1980. С. 198–199. Кучкин В.А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X–XIV вв. М., 1984. С. 76.

149

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

150

Изяслав8 (надо думать, от другого брата, Всеволода). Но главное здесь не это. Известие Лавр. лаконично и не позволяет сделать однозначные выводы о роли в этих событиях новгородцев. И.Я. Фроянова отделяет от Н.М. Карамзина более 150 лет, однако в плане критики источников методика современного ученого представляет собой шаг назад даже по сравнению с наукой первой трети XIX в. И.Я. Фроянов уверен, что крест целовали новгородцы. Ссылается он при этом на Ник., где говорится: «Князь Ярополкъ Киевский посла братанича своего Изяслава Мстиславича къ Новугороду, да дадятъ дань на Киевъ по старинѣ… и тако умиришася и крестъ цѣловаша»9, а также на вторую редакцию «Истории Российской» Татищева, где читается следующее рассуждение: «Ярополк послал в Новгород, но новгородцы явились ему во многом противны, зане Всеволод, яко князь весьма кроткий, не мог их в надлежасчем страхе содержать, и от того они начали своевольствовать»10. По поводу известия Ник. И.Я. Фроянов замечает: «Значит, имело место “размирье”, коль умиришася»11, не ставя вопроса о том, откуда у летописца XVI в. могли появиться данные, корректирующие известие ранней летописи. Между тем можно думать, что это одно из достаточно типичных дополнений Ник., пользуясь выражением Н.М. Карамзина, выдуманных ее составителем (какого-либо более раннего источника этого известия вроде бы не обнаруживается12): оно вполне соответствует тенденции московских летописцев этого времени, которые стремились обосновывать древность и изначальность владычества князей над Новгородом. Вторичность и искаженность версии Ник. ясно следуют из опущения «сложных» и/ или неактуальных для поздней традиции чтений: наименования дани и упоминания смоленского дара. То же самое приходится сказать и о ссылке на В.Н. Татищева. И.Я. Фроянов принимает, очевидно, фразу из «Истории Российской» за свидетельство источника о противодействии новгородцев требованию киевского князя и даже утверждает, что «косвенно (?) это подтверждает» Лавр. Не говоря уже о том, что такие выражения, как «своевольствовать» или «надлежащий страх», 8 9 10 11

12

Свердлов М.Б. Домонгольская Русь. Князь и княжеская власть на Руси VI — первой трети XIII в. СПб., 2003. С. 506. ПСРЛ. Т. IX. C. 158. Татищев В.Н. Собрание сочинений. Т. II–III. М., 1995. История Российская. Ч. 2. С. 144. Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX — начала XIII столетия. СПб., 1992. С. 192. Среди источников Ник. была сгоревшая Троицкая летопись, принадлежавшая к лаврентьевской группе летописей (см.: Клосс Б.М. Никоновский свод и русские летописи XVI–XVII вв. М., 1980. С. 134–146), но в ней судя по всему читался тот же текст, что и в Лавр. (ср.: Приселков М.Д. Троицкая летопись. Реконструкция текста. 2-е изд. СПб., 2002. С. 213).

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

непредставимы в летописи (зато очень хорошо соответствуют стилистике и монархической тенденции самого В.Н. Татищева), ничего подобного мы не видим в первой редакции «Истории Российской», где читается: «И посла Ярополк сыновца своего Изяслава к Новугороду ко брату его. И егда прииде, новогородцы вдаша ему дани печерския»13. Нельзя, однако, сказать, что использование поздних и недостоверных источников является пусть и весьма сомнительным, но хотя бы последовательно проводимым методическим принципом И.Я. Фроянова. Выясняется, что там, где такие данные противоречат его теории, они отвергаются, и вновь на основании «здравого смысла». В апреле 1229 г.14 князь Михаил Всеволодич прибыл из Чернигова в Новгород «и вда свободу смьрдомъ на 5 лѣт дании не платити, кто сбежалъ на чюжю землю, а симъ повеле, къто сде живеть, како уставили переднии князи, тако платите дань»15. По Ник., льготы дают не смердам, а «всѣмъ людемъ бѣднымъ и должнымъ»16. В.Н. Татищев во 2-й редакции своей «Истории» упоминает смердов, но называет их «подлостью» и явно осуждает князя за то, «чего прежде не един князь не делал»17. Михаил, по словам историка XVIII в., «грамоту или запись [о смердах] неразсудно новагородцам дал» (да и вообще притязания новгородцев на вольности основаны на фикции — грамотах Ярослава, которые Татищев сравнивает с Константиновым даром)18. Смерды играют важную роль в общей концепции социально-экономической истории Руси И.Я. Фроянова, поэтому поздние известия им отвергаются. Историк без обиняков пишет, что поздние летописцы постарались «исказить и затемнить этот, в общем-то ясный, текст». Трактовка Татищева названа произвольной, и на этот раз цитируется и 1-я редакция, которая основывается здесь на НПЛ и в которой нет рассуждений о смердах, читающихся во 2-й редакции19. Третий вариант — так сказать, нейтральный. Говоря о событиях 1136 г., И.Я. Фроянов упоминает обвинения, предъявленные новгородцами князю Всеволоду Мстиславичу (подробнее см. ниже) и отмечает, что, «если верить Никоновской летописи», у новгородцев были и другие претензии20. А если не верить? Здесь остается только вспомнить меткое замечание М.Д. Приселкова о тех историках, 13 14 15 16 17 18 19 20

Татищев В.Н. Собрание сочинений. Т. IV. М., 1995. История Российская. Ч. 2. С. 189. О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 269. ПСРЛ. Т. III. C. 68. ПСРЛ. Т. X. C. 97. Татищев В.Н. Собрание сочинений. Т. III. М., 1995. История российская. Ч. 2. С. 224. Там же. С. 267, 269. Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. С. 272–273. Там же. С. 198.

151

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

152

которые, когда «татищевские известия были им на руку, признавали эти известия за достоверные, а когда такие татищевские известия мешали их ученым построениям, объявляли их придуманными Татищевым»21. Столь же «потребительским»22 оказывается и использование Ник. «Скептики», наоборот, в критике летописных известий доходят до предела (а иногда и до абсурда). При этом такой скептически настроенный автор, как Э. Кинан, несмотря на прямо противоположные по сравнению с И.Я. Фрояновым взгляды на вече, по существу использует ту же «потребительскую» методологию. В кратком очерке о «нарративных или литературных источниках» о вече он рассуждает о неких «летописях» («chronicles») вообще; цитирует случайные известия (например, подряд известие ПВЛ о белгородском вече 997 г., которое он почему-то называет locus classicus, и известия о новгородских вечевых собраниях в 1360 и 1418 гг.); ссылается на произвольно выбранные летописи, полностью игнорируя летописную текстологию (например, рассказ о так называемом восстании Степанка цитируется по белоруссколитовской Супрасльской летописи, хотя она не имеет отношения к Новгороду и на соответствующем участке по-видимому использовала в качестве источника СI23, принадлежащую к новгородскософийской группе); обнаруживает «интересное дополнение» (an interesting addition) к известию ПВЛ 997 г. в поздней Типографской летописи, которым оказывается орфографический вариант «вечии» вместо «вѣче» в ПВЛ. Естественно, при такой методологии можно в принципе прийти к любым выводам. По Э. Кинану, «ранние тексты» могут сказать только, что для «богатых и могущественных вече, по-видимому, не было хорошим для участия мероприятием» и что «это вряд ли был демократический совещательный орган»24. Еще одна представительница «скептического» направления, Т.Л. Вилкул, работает с летописями на существенно более высоком уровне, однако «нарратологическая» заданность, как представляется, приводит к тому, что, сосредотачивая все внимание на реальных и мнимых противоречиях в описании событий в разных летописях, она упускает из виду собственно предмет исследования. Так, подробно обсуждая летописные рассказы об изгнании из Новгорода в 1160/61 г.25 князя Святослава Ростиславича26, Т.Л. Вилкул усматри21 22

23 24 25 26

Цит. по: Пештич С.Л. Русская историография XVIII века. Л., 1961. Ч. 1. С. 227. Характеристика некритического использования источников, предложенная в 1930-е гг. С.Н. Черновым (см.: Лурье Я.С. Россия древняя и Россия новая. СПб., 1997. С. 22). См.: Лурье Я.С. Общерусские летописи XIV–XV вв. Л., 1976. С. 115. Keenan E.L. Вече // Russian History/Histoire Russe. 2007. Vol. 34. Nos. 1–4. Р. 89–91. О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 66, 172, 236. Вилкул Т.Л. Люди и князь в древнерусских летописях середины XI–XIII вв. М., 2009. С. 175–180.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

вает в них прежде всего «сложную систему содержательных смещений», но игнорирует то, что все три летописи, в которых идет речь об этом событии, — Ип., Лавр. и НПЛ — единодушно фиксируют факт совместного принятия новгородцами политических решений. Если в Ип. говорится о том, что новгородцы «на горшее зло подвигошася … створше вѣче на Святослава»27, а потом о его аресте и ссылке в Ладогу, то в НПЛ акцент — на действиях новгородцев: «Прияша (задержали, арестовали28. — П.Л.) новгородьци Ростиславиця Святослава, и поправиша и въ Ладогу»29, а Лавр. в своем кратком известии информирует, что новгородцы «Ростиславича Святослава выгнаша»30. Коллективно осуществленные арест и изгнание князя не только не противоречат, но предполагают совместное решение, поэтому к свидетельству Ип. о вече можно относиться с доверием. Разница лишь в подробности описания, наличии/отсутствии тех или иных деталей, терминологии, акцентах при интерпретации. Вообще же исследовательнница часто склонна усматривать противоречия там, где их нет. Некоторые другие примеры будут приведены ниже при анализе конкретных летописных известий. Необходимо поэтому заново рассмотреть известия XII–XIII вв. ранних или отразивших ранние источники летописей, в которых может идти речь о новгородских политических собраниях. При этом будет обращено внимание не только на сообщения, в которых фигурирует сама лексема «вѣче», но и на те, где так или иначе отражается коллективная социально-политическая активность новгородцев. Это кажется оправданным, поскольку, как уже отмечалось, слово «вѣче» в то время не носило — по крайней мере, в летописях, а других упоминаний у нас для раннего времени нет — «эксклюзивного» характера. Оно не было обязательным, непременным определением городских собраний, но использовалось наряду с другими понятиями (например, советом) и описательными конструкциями. В 30-е гг. XII в. в Новгороде происходили события, которым в историографии XIX — первой половины XX в. приписывалось исключительное значение, а иногда они даже назывались «революцией», в результате которой и возникла независимая Новгородская республика. Эта теория перестала быть общепринятой после работ В.Л. Янина, в которых он доказывал, что в 1136 г. лишь окончательно восторжествовал принцип «вольности в князьях»31. Тем не менее события тех лет действительно сыграли весьма значимую роль в истории новгородского веча: именно тогда князь утрачивает в Новгороде ряд своих прерогатив, а именно это ослабление власти 27 28 29 30 31

ПСРЛ. Т. II. Стб. 510–511. СДРЯ. М., 2008. Т. VIII. С. 658. ПСРЛ. Т. III. C. 30. ПСРЛ. Т. I. Стб. 351. Янин В.Л. Новгородские посадники. Изд. 2-е. М., 2003. С. 105.

153

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

154

князя и предопределило в конечном счете рост влияния и значения «народного собрания»32. Известия о совместных действиях новгородцев в 1132 и 1136 гг. во многом (хотя и не во всем) схожи, поэтому имеет смысл рассмотреть их вместе. Это тем более целесообразно, что, как показал А.А. Гиппиус, и та часть известия 1132 г., в которой идет речь об изгнании новгородцами Всеволода, и известие 1136 г. принадлежат, по-видимому, одному и тому же летописцу, работавшему при архиепископе Нифонте33. В 1132 г. тогдашний новгородский князь Всеволод Мстиславич был изгнан впервые после того, как он, несолоно хлебавши, вернулся из Переяславля Южного: «И приде опять Новугороду; и бысть въстань велика въ людьхъ; и придоша пльсковици и ладожане Новугороду, и выгониша князя Всѣволода из города; и пакы съдумавъше, въспятиша и Устьяхъ; а Мирославу даша посадьницяти въ Пльскове, а Рагуилови в [Ладозѣ]»34. В мае 1136 г. состоялось повторное изгнание этого князя: «новгородьци призваша пльсковиче и ладожаны и сдумаша, яко изгонити князя своего Всѣволода, и въсадиша въ епископль дворъ, съ женою и съ дѣтьми и съ тьщею». Арестованного князя «стражье стрежаху день и нощь съ оружиемь, 30 мужь на день». Через 2 месяца его отпустили, «а Володимира, сына его, прияша». Летописец утверждает, что Всеволоду были предъявлены следующие обвинения: «А се вины его творяху: 1, не блюдеть смердъ; 2, “чему хотелъ еси сести Переяславли”; 3-е, “ехалъ еси съ пълку переди всѣхъ, а на то много; на початыи (вероятно, вместо: на початьи35. — П.Л.) велевъ ны, рече, къ Всѣволоду приступити, а пакы отступити велить”; не пустиша его, донѣлеже инъ князь приде»36. В обоих случаях, несомненно, были созваны некие собрания, которые приняли важные политические решения: в 1132 г. — об изгнании из Новгорода князя и об избрании посадников во Пскове и Ладоге; в 1136 г. — об аресте князя, который последовал за выдвижением против него обвинений, очевидно, на том же собрании, на котором было решено его арестовать. В историографии относительно того, что в 1132 и 1136 гг. собиралось вече, существует почти полное единство взглядов, сложившееся еще в рамках «земско-вечевой теории» второй половины XIX — начала XX в.37 В современной исто32

33

34 35 36 37

См. об этом: Флоря Б.Н. Новгородская земля в XII–XIII вв. // История России с древнейших времен до конца XVII века / Под ред. Л.В. Милова. М., 2006. С. 131–132. Гиппиус А.А. Новгородская владычная летопись XII–XIV вв. и ее авторы (История и структура текста в лингвистическом освещении // Лингвистическое источниковедение и история русского языка 2004–2005. М., 2006. С. 206, 209–210, 215. ПСРЛ. Т. III. C. 22–23. «Ладозѣ» — конъектура по НПЛ мл., в НПЛ ст.: «городѣ». СДРЯ. М., 2004. Т. VII. С. 396. ПСРЛ. Т. III. C. 24. Zernack K. Die burgstädtischen Volksversammlungen bei den Ost- und Westslaven. Studien zur verfassungsgeschichtlichen Bedeutung des Veče. Wies-

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

риографии даже авторы, весьма скептически относящиеся к вечу, рассматривают события 1132 и 1136 гг. в «вечевом контексте»38. В собраниях участвовали новгородцы (их состав не уточняется, имеющиеся в историографии суждения на этот счет беспочвенны, поскольку такие определения, как «новгородцы», «кияне» и т.п. имели самый общий характер), а также представители двух новгородских «пригородов»: Пскова и Ладоги. Последнему обстоятельству еще В.И. Сергеевич придавал большое значение, заключая в связи с этим, что в «вечевой жизни волости» имели право участвовать не только жители «главных городов», но и жители «пригородов»39. Это мнение получило определенную популярность в историографии. Его разделял К. Цернак, называвший собрание 1132 г. «земельным собранием» (Landesversammlung), «которое состояло из депутатов “людей” из трех крупнейших городов земли»40. В настоящее время схожие оценки высказывают такие авторы, как И.Я. Фроянов и Т.Л. Вилкул, которые во всем остальном придерживаются почти полярных точек зрения на вече. И.Я. Фроянов усматривает в событиях 1132 и 1136 гг. свидетельства «далеко зашедшей интеграции территориальных общин в процессе образования в Новгородской земле города-государства». В 30-е гг. XII в., по его мнению, там сложилась «федерация трех городских общин во главе с новгородской общиной»41, «тройственный союз Новгорода, Пскова и Ладоги, в котором Новгород выступал первым среди равных»42. Т.Л. Вилкул, в свою очередь, называет известие 1136 г. («когда сходится волость») «типичным для XII в.»43. И.Я. Фроянов проявляет, впрочем, определенную осторожность: он отмечает, что «новгородская федерация оказалась кратковременной и хрупкой»44. И все же не только о «федерации», но и о сколько-нибудь постоянном участии жителей «пригородов» в новгородском вече говорить не приходится. Федеративное устройство как минимум

38

39 40 41 42 43

44

baden, 1967 (Giessener Abhandlungen zur Agrar- und Wirtschaftsforschung des europäischen Ostens. Bd. 33). S. 136–138; Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. С. 186–207. См.: Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 30–31. Исследовательница даже приводит возможное исключение этих событий при ригористическом терминологическом подходе к вечу в качестве примера «очевидных несуразностей». Сергеевич В.И. Древности русского права. М., 2006 [1909]. Т. II. Вече и князь. Советники князя. С. 42. Zernack K. Die burgstädtischen Volksversammlungen… S. 137. Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования истории социальной и политической борьбы. М.; СПб., 1995. С. 321. Там же. С. 331. Вилкул Т.Л. [Выступление в дискуссии] // Споры о новгородском вече. Междисциплинарный диалог. Материалы круглого стола. Европейский университет в Санкт-Петербурге 20 сентября 2010 г. / Отв. ред. М.М. Кром. СПб., 2012. С. 144. Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования… С. 321.

155

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

156

предусматривает равноправие субъектов (хотя бы формальное) и наличие федеральных органов власти. Ничего подобного в Новгородской земле не наблюдается: полномочия новгородских политических институтов распространялись на всю территорию. Упоминания об участии в новгородском вече представителей «пригородов» единичны, и только в одном случае фигурирует  — кроме Пскова, который даже в XII в. новгородским «пригородом» можно назвать только с натяжкой — другой город — Ладога. В рамках «земско-вечевой теории» против преувеличенного представления о роли «пригорожан» в делах веча старшего города возражал М.Ф. Владимирский-Буданов, отмечая, что пригородные веча «не имеют политической власти» и решают «лишь вопросы местного управления»45. Ученый при этом исходил из общепринятой концепции и в принципе не сомневался в том, что «всякий свободный человек, где бы он ни жил, может (имеет право) быть членом веча старшего города». Однако на практике, по его мнению, «действительное участие пригорожан бывает лишь случайно и не необходимо». В качестве примера М.Ф. Владимирский-Буданов приводит как раз события 1132 и 1136 гг., справедливо обращая внимание на то, что из Пскова была приглашена в Новгород «лишь партия, враждебная князю»46. В самом деле, в той же НПЛ говорится, что, когда Всеволод Мстиславич, изгнанный из Новгорода, закрепился во Пскове, новгородцы пытались его оттуда выгнать, но «не покоришася пльсковици имъ, ни выгнаша князя от себе, нъ бяхуть ся устерегли, засекли осекы всѣ»47. Выясняется, что антикняжеская «партия», по-видимому, не только не представляла во Пскове все население, но была в явном меньшинстве, не будучи в состоянии воспрепятствовать военным приготовлениям сторонников Всеволода. Депутатами от всего Пскова, как полагал К. Цернак, эти люди быть не могли. Об этом также свидетельствует параллельное известие Ип., согласно которому, «того же лѣта придоша Пльсковичи, и пояша к собѣ Всеволода княжить, а от Новгородець отложиша[ся]»48. Отсюда следует, что собрания 1132 и 1136 гг. никак нельзя считать «общеволостными», это были собрания новгородцев с участием сторонников изгнания князя из Пскова и Ладоги. Широкий состав этих собраний — и тут можно вновь согласиться с М.Ф. Владимирским-Будановым — был связан с чрезвычайной ситуацией, когда новгородцам требовалась мобилизация всех сил49. 45 46 47 48 49

Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. М., 2005 [1908]. С. 76, 334–335. Там же. С. 75–76. ПСРЛ. Т. III. С. 25. ПСРЛ. Т. II. Стб. 300. Приблизительно в том же плане рассматривал этот вопрос и В.О. Ключевский (Ключевский В.О. Сочинения. В 9 т. М., 1987 [1906]. Т. II. Курс русской истории. Ч. 2. С. 64). В современной историографии против концепции «общеволостного веча» выступил О.В. Мартышин (Мартышин О.В. Вольный

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

Что касается Ладоги, то известно, что она подчинялась решениям, принимаемым в Новгороде. Например, в 1257/58 г. новгородцы, не спрашивая ладожан, избирают ладожского посадника новгородским и выводят его из Ладоги: «Тои же зимы даша посадничьство Михаилу Федоровичю, выведше из Ладогы»50. Интерес представляет также упоминание смердов в известии 1136 г. Высказывалось мнение о том, что оно свидетельствует об их участии в собрании51, но оно вызвало возражения, основывавшиеся как на теоретических соображениях (в тех случаях, когда участие смердов в вече противоречило концепции автора), так и на анализе текста источника52. Действительно, в летописи смерды выглядят, скорее, объектом заботы новгородцев и предметом их разногласий с князем, чем субъектом принятия решений (князь обвинен в том, что «не блюдеть смердъ», а не в том, что «не блюдет» самих новгородцев, — здесь патерналистское отношение к смердам очевидно). Но могли ли смерды в принципе участвовать в вече? Тут придется затронуть вопрос о смердах — эту вечную тему отечественной историографии. Вокруг нее сломано немало копий, и здесь не место обсуждать ее подробно. Тем не менее, стоит обратить внимание на то часто игнорирующееся в отечественной историографии обстоятельство, что смерды упоминаются отнюдь не только в древнерусских источниках. Существовали и западнославянские смерды, причем данные о них можно использовать для прояснения некоторых аспектов общественного статуса смердов древнерусских, в частности, вопроса об их участии или неучастии в политической жизни. В свое время попытку такого сопоставления предпринял С.В. Юшков53. Это был, несомненно, новаторский

50 51

52 53

Новгород. Общественно-политический строй и право феодальной республики. М., 1992. С. 187). Он присоединяется к мнению В.О. Ключевского, что «пригорожане, и присутствуя на вече, были обычно не полноправными его членами, а всего лишь советчиками, жалобщиками, заинтересованной стороной», и замечает, что в этом качестве на вече присутствовали даже немецкие купцы. В принципе, О.В. Мартышин прав применительно к более позднему времени, но в 1132 и 1136 гг. дело обстояло, видимо, несколько иначе. В обоих случаях псковичи и ладожане участвовали в принятии решений, а в 1136 г. новгородцы их специально «призваша» (а  не они явились к новгородцам с какими-либо жалобами). ПСРЛ. Т. III. C. 82. См., например: Греков Б.Д. Киевская Русь. М., 1953. С. 271; Очерки истории СССР. Период феодализма. IX–XV вв. Ч. 1. М., 1953 (автор раздела о «Новгородской феодальной республике» — А.Л. Монгайт, далее: Монгайт А.Л. Новгородская феодальная республика). С. 349–350. Для В.Т. Пашуто события 1136 г. — показатель роли смердов в «вечевых народных движениях XII–XIII вв.» (Пашуто В.Т. В ущерб истине (по поводу книги о русском вече) // История СССР. 1968. № 5. С. 236). См., например: Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. С. 201–202. Юшков С.В. К вопросу о смердах // Ученые записки Саратовского университета. 1923. Т. 1. Вып. 4. Между прочим, последующие исследователи, критиковавшие выводы С.В. Юшкова о статусе древнерусских смердов

157

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

158

подход, но автор черпал материал в основном из историографии, и его анализ далек от полноты и точности. Обратимся к одному из наиболее известных и ярких свидетельств. В грамоте, данной в 1181 г. майсенскими маркграфами Оттоном и Дитрихом монастырю св. Петра на горе Лаутерберг (ныне  — Петерсберг), ограничивались прерогативы светской власти по отношению к монастырскому населению и, в частности, говорилось, что «лишь в установленное время пусть деревенские старейшины, которых они (славяне-лужичане. — П.Л.) на своем языке называют жупанами, и служащие на конях, то есть витязи, приходят на провинциальный суд, который называется lantdinc, и пусть они то, о  чем там говорится, приказывается, совершается, постановляется, сообщают своим, остальные же литы, то есть смерды, которые выполняют предписанное в соответствии с повседневной обязанностью, и те, кто являются censuales ecclesie или proprii, пусть остаются у себя дома, обязаны они явиться только при общем объявлении о [военном] призыве, то есть wafen heiz, или из-за пролития крови, или из-за заявления о какой-либо жалобе» (statutis tantum temporibus seniores villarum, quos lingua sua supanos vocant, et in equis servientes, id est withasii, ad comprovinciale ius, quod lantdinc dicitur, veniant, qui, quę dicuntur, iubentur, aguntur, statuuntur, suis referant, ceteri liti videlicet, hoc est zmurdi, qui cottidiano servicio imperata faciunt, et hi, qui censuales ecclesie vel proprii sunt, apud se domi maneant, nisi publico clamore, id est wafen heiz, venire cogantur vel pro sanguinis eff usione vel alicujus querimonię impeticione)54. Документ сам по себе чрезвычайно интересен, и его терминология неоднократно обсуждалась в историографии55, однако обычно исследователей он интересовал в связи с социально-экономическим положением смердов, нас же интересует их политико-юридический статус. Важно, что серболужицкие смерды названы в латиноязычной немецкой грамоте — литами. Хотя реальное положение литов менялось, литами в «древней Саксонии» еще со времен Саксонской правды и до начала переселения саксов на земли к востоку от Заале называлась категория населения, занимавшая промежуточное положение между свободными и рабами56. В раннее время, в эпоху «племенной» са-

54

55 56

(их он рассматривал как особую группу полусвободного населения) не учитывали того, что они в значительной степени основывались на этом сопоставлении — игнорирование соответствующих аргументов во многом обесценивало эту критику. Codex diplomaticus Saxoniae Regiae / Hrsg. v. O. Posse, H. Ermisch. Leipzig, 1889. Hauptteil I. Bd. II. Urkunden der Markgrafen von Meissen und Landgrafen von Thüringen 1100–1195. № 446. S. 309. См., например: Рыськин Б.И. Смерды в областях немецкой колонизации XI–XIII веков // Вопросы истории. 1948. № 3. С. 75–79. Landwehr G. Die Liten in den altsächsischen Rechtsquellen. Ein Diskussionsbeitrag zur Textgeschicte der Lex Saxonum // Studien zu den germanischen

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

мостоятельности саксов литы по-видимому принимали некоторое участие в общественно-политической жизни и, в частности, в народных собраниях. Об этом свидетельствует житие св. Лебуина, о котором речь шла в главе I. Согласно житию, у саксов на народное собрание кроме «глав» (satrapae) также сходились «из каждого пага — 12 избранных знатных людей, и столько же свободных, и столько же литов» (ex pagis quoque singulis duodecim electi nobiles totidemque liberi totidemque lati)57. В «вечах» саксонского gentis, таким образом, если верить информации жития св. Лебуина, литы могли участвовать58, но славянские литы-смерды XII в. фактически были отстранены даже от локальных судебных собраний (общие собрания саксов были запрещены после завоевания Саксонии Карлом Великим). Как обстояло дело у сорбов в эпоху «племенной» самостоятельности, мы не знаем, но новгородская ситуация XII в. должна сопоставляться прежде всего не с «племенной» архаикой, а с хронологически и типологически более близкими явлениями, характерными для Саксонии XII в. В XI–XII вв. термин «литы» применялся как правило к полусвободным крестьянам (или, как принято говорить в немецкой историографии, Minderfreien), имевшим в пользовании небольшие земельные участки59. Согласно документу 1181 г., лужицкие смерды,

57 58

59

Volksrechten. Gedächtnisschrift für W. Ebel. Vorträge gehalten auf dem FestSymposion anlässlich des 70. Geburtstages von W. Ebel am 16. Juni 1978 in Göttingen. Frankfurt am Main; Bern, 1982. S. 118–128; Неусыхин А.И. Эволюция общественного строя варваров от ранних форм общины к возникновению индивидуального хозяйства // История крестьянства в Европе. Эпоха феодализма. М., 1985. Т. I. Формирование феодально-зависимого крестьянства. С. 158–160, 163–164. Vita sancti Lebuini presbiteri et confessoris / Ed. A. Hofmeister // MGH SS. Lipsiae, 1934. T. XXX. P. II. 4. S. 793. По мнению Х. Леве, дополнительным подтверждением участия саксонских литов в политической жизни того времени может служить тот факт, что Карл Великий в ходе войн с саксами брал их в заложники (Löwe H. Entstehungszeit und Quellenwert der Vita Lebuini // Deutsches Archiv für Erforschung des Mittelalters. 1965. 21. Jahrgang. S. 370). Существует, впрочем, предположение, что литы (как и прочие) присутствовали на собрании в свите своих «сатрапов» (Becher M. Die Sachsen im 7. und 8. Jahrhundert. Verfassung und Ergebnisse // Kunst und Kultur der Karolingerzeit: Karl der Grosse und Papst Leo III in Paderborn 799. Mainz, 1999. Bd. 1. S. 190), но принципиально это дела не меняет. Kötzschke R. Zur Sozialgeschichte der Westslaven. Beobachtungen aus dem Mittelgebiet // Kötzschke R. Deutsche und Slaven im mitteldeutschen Osten. Ausgewählte Aufsätze. Darmstadt, 1961. S. 35, 37. Это, между прочим, противоречит двум «крайним» концепциям о смердах: И.Я. Фроянова, согласно которому смерды были либо «внешними» (покоренные «племена»), либо «внутренними» (посаженные на землю рабы-пленники, «рабы фиска» (Фроянов И.Я. Киевская Русь: Главные черты социально-экономического строя. СПб., 1999. С. 241–251; Фроянов И.Я. Зависимые люди Древней Руси (челядь, холопы, данники, смерды). СПб., 2010. С. 194–237; Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования… С. 461–462), и Б.А. Рыбакова, полагавшего, что смерды были особой категорией сельского населения

159

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

160

в отличие от занимавших более высокое положение жупанов и витязей, не принимают участия в местных судебных собраниях (хотя и могут туда вызываться в исключительных случаях). И если возможность такого участия признается за жупанами и витязями, то дело тут явно не в том, что славянское население было просто лишено всяких прав. Очевидно, речь идет о неполноправии смердов в самом сорбском обществе. Это дает основания думать, что и древнерусские, в частности, новгородские смерды могли представлять собой сельское население аналогичного статуса, участие которого даже в политико-правовых событиях локального характера было, скорее всего, весьма ограниченным, не говоря уже о собраниях, на которых решались вопросы «большой политики». В 1139–1142 гг. в Новгороде происходили бурные события, связанные с частой сменой князей. 1 сентября 1139 г. оттуда бежал сын Юрия Долгорукого Ростислав, 25 декабря того же года вокняжился брат тогдашнего киевского князя Всеволода Ольговича  — Святослав, вынужденный, в свою очередь, бежать из Новгорода в феврале–марте 1141 г. 26 ноября 1141 г. происходит повторное вокняжение Ростислава Юрьевича, а 19 апреля 1142 г. его сменяет князь из линии Мономашичей — Святополк Мстиславич60. Рассказы о перипетиях событий читаются в Ип., Лавр. и НПЛ мл.61 Первые два текстуально связаны, третий — независим от них. В принципе ученые согласны в том, что в основе версий Ип. и Лавр. лежит общий источник (это очевидно даже при самом поверхностном сопоставлении), но по поводу того, в какой из летописей этот источник передан лучше, есть два мнения: одно — о первичности Ип. (подробнее всего обосновано Н.Г. Бережковым62), второе  —

60

61 62

древней Руси, высшей по сравнению с обычными сельскими жителями (Рыбаков Б.А. Смерды // История СССР. 1979. № 2). Наименование саксонских смердов литами, с одной стороны, исключает рабский статус, с другой — свидетельствует об их более низком положении по сравнению со свободными людьми. Вопрос о социальном статусе смердов должен быть, впрочем, рассмотрен заново с учетом всех источников, причем не только русских. См. также очень убедительную критику точки зрения И.Я. Фроянова по этому вопросу: Мартышин О.В. Вольный Новгород. С. 128–130. О датах см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 57–59. Частые смены князей в Новгороде и сходство имен некоторых из них, видимо, стали причиной ошибки К. Цернака, подробно прокомментировавшего этот сюжет: он назвал Святополка Мстиславича братом Всеволода Ольговича (Zernack K. Die burgstädtischen Volksversammlungen… S. 141), тогда как в действительности он был его дальним родственником по мужской линии (отец Святополка Мстислав Великий приходился киевскому князю троюродным братом), а по женской приходился ему шурином (о чем прямо сказано в летописи; см. также: de Baumgarten N. Généalogies et mariages occidentaux des Rurikides russes du Xe au XIIIe siècle // Orientalia Christiana. 1927. Vol. IX. № 35, tables IV, V). ПСРЛ. Т. I. Стб. 308–309; II. Стб. 306–310; III. C. 26. Бережков Н.Г. Хронология… С. 57–58. См. также: Насонов А.Н. История русского летописания XI — начала XVIII в. М., 1969. С. 90.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

о  первичности текста Лавр. (обосновано Т.Л. Вилкул63). Верной представляется первая точка зрения. Помимо аргументов, приведенных Н.Г. Бережковым и не опровергнутых Т.Л. Вилкул (в частности, очень важно указание исследователя на хронологическую нестыковку в Лавр.), можно упомянуть примечательные описания двух эпизодов. Первый из них отметила сама Т.Л. Вилкул64, но не сделала из него вроде бы напрашивающихся выводов. Сравним два фрагмента, в которых идет речь о тяжелом положении в Новгороде после изгнания Святослава Ольговича. Лавр. Новгородци не стерпяче безо князя сѣдити, ни жито к ним не идяше ни откуду же, и емлюще метахуть и [РА — я] в погробъ, а онѣмъ не стерпящем, шедше к Гюргеви [Долгорукому], рекоша: «Оже к нам не пуститъ [Всеволод] Олговичь Святополка [Мстиславича], а мы Олговича не хочем, а любо к нам самъ поиди, любо сына пусти». И посла к ним сына своего Ростислава.

Ип. Сего же лѣта слышавше Новгородци, оже приялъ Всеволодъ братью ихъ, и не стерпяче бесъ князя сѣдити, и не жито к нимъ не идяше ни отколѣ же, и послаша Гюргеви мужи своя, и пояша Ростислава Гюргевича, и посадиша Новгородьци с великою честью Новѣгородѣ на столѣ своего ему отца.

Текст Ип. абсолютно прозрачен, соответствующий же фрагмент Лавр. при переводе выглядит темным и даже абсурдным. По мнению Т.Л. Вилкул, глагольные формы мн. ч. «емлюще» и «метахуть» свидетельствуют о «безличности» репрессивных мер, но с грамматической точки зрения это не так. Буквальный смысл таков: «Новгородцы, не стерпев сидеть без князя, [и того, что к ним] ниоткуда не поступал хлеб, хватая, бросали его (или: их) в погреб, и, когда те не смогли терпеть, они, пойдя к Юрию, сказали…». Получается, что именно новгородцы бросали кого-то в погреб, а потом, то ли новгородцы, то ли те, кто в погребе, не смогли чего-то терпеть, и отправились (из погреба?) за помощью к Юрию Долгорукому. Такие несообразности обычно являются следствием неудачного редактирования. В то же время упоминание в Лавр. о том, что новгородцы сначала пригласили на княжение самого Юрия, отсутствующее в Ип., исторически достоверно, что подтверждается независимым свидетельством НПЛ65. 63

64 65

Вилкул Т. О происхождении общего текста Ипатьевской и Лаврентьевской летописи за XII век (предварительные заметки) // Palaeoslavica. International Journal for the Study of Slavic Medieval Literature, History, Language and Ethnology. 2005. Vol. 13. Nr. 1. P. 35–36; см. также: Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 171–172. Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 174. ПСРЛ. Т. III. C. 26.

161

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

162

Второй фрагмент относится к вокняжению в Новгороде Святополка Мстиславича. Лавр. В то же лѣто вспять уладися Всеволодъ [Ольгович] с шюринома своима (сыновьями Мстислава Великого. — П.Л.) и да има Новъгородъ, и посадиша Святополка [Мстиславича] Новѣгородѣ, а [Ростислава] Гюргевича заста Новѣгородѣ и посла и къ отцю.

Ип. В се же лѣто посла Всеволодъ Святополка в Новъгородъ, шюрина своего, смолвяся с Новьгородьци, которых то былъ приялъ, и пояша и Новгородци, и сѣде и на столѣ, а Дюрдевича, стрьичича своего, пусти къ отцю в Суждаль из Новагор[од]а.

Первичность текста Ип. здесь также достаточно очевидна. Он ясен, чего нельзя сказать о Лавр. Если еще множественное число «посадиша» можно объяснять совместным решением Всеволода и Мстиславичей (хотя тогда получается, что Святополк сам себя посадил на новгородском столе) или решением новгородцев (хотя они не упоминаются), то финальная фраза обличает вторичность Лавр. вполне определенно. Кто «заста» Ростислава Юрьевича и кто «посла» его к отцу? По смыслу выходит, что, пожалуй, Всеволод. Но его в Новгороде не было, что подтверждается показаниями независимого источника — НПЛ. Согласно новгородской летописи, «въниде Святопълкъ Новугороду… и пустиша Ростислава къ отцю». «Пустиша» — имеются в виду, конечно, Святополк с новгородцами. Искажения в Лавр. вызваны не вполне удачным сокращением первоначального текста. Летописцу (как на другом примере показал Н.Г. Бережков) надо было вместить в несколько строк пространный рассказ своего источника: в данном случае сюжет о переговорах Всеволода и Мстиславичей, о котором в Ип. подробнее идет речь выше. В результате получилась путаница: киевский князь «дает» Новгород сразу двум своим шуринам (а только так и можно понимать словосочетание «да има»), но вокняжается там почему-то только один. Это объясняется вероятно тем, что в начало фрагмента была вставлена фраза об «улаживании» с Мстиславичами («шюринома своима» — «да има»). Кто же «заста» и «посла» Ростислава, осталось непроясненным. Сама же Т.Л. Вилкул, кроме деклараций о вставках и «дополнительных блоках», не подкрепленных конкретным анализом текстов, приводит фактически единственный аргумент: в Ип. Всеволод Ольгович якобы «дважды собирается и дважды отказывается дать новгородцам своего сына», т.е. наличествует дублирование66. Но на самом деле ничего подобного в тексте нет. Сначала там действительно говорится, что Всеволод после бегства брата из Новгорода 66

Вилкул Т. О происхождении общего текста… Р. 35–36; Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 172.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

хотел послать туда своего сына Святослава. Узнав же, что в Новгороде начали избивать «приятелей» Святослава Ольговича, т.е. лиц из того же черниговского клана, киевский князь испугался за сына и не пустил его на Северо-Запад. Тогда новгородцы прислали в Киев представительное посольство во главе с владыкой и просили Всеволода все-таки прислать им сына на княжение. Тот не отказался, а отправил Святослава Всеволодича с новгородцами. Таким образом, Всеволод собирался послать в Новгород сына только один раз и отказался послать тоже один раз (первый). Во второй раз о присылке сына на княжение просили новгородцы, и Всеволод согласился на это67. Дублирования нет, зато есть повествование о длительных переговорах, подразумевающее весьма сложную картину взаимоотношений как между князьями, так и в самом Новгороде, где явно сталкивались различные партии, ориентировавшиеся на разные княжеские кланы. Составитель версии Лавр. эту картину попытался упростить — в целом неудачно. Таким образом, соотношение между Лавр. и Ип. на этом участке оказывается довольно сложным, но лучший, более близкий к первоначальному текст читается именно в Ип. Этот вывод тем более важен, что вече в Ип. — где оно выступает, по словам К. Цернака, в качестве «решающего фактора»68, — дважды упоминается как раз во фрагментах, отсутствующих в Лавр. Сначала говорится о том, что после вокняжения Святослава Ольговича «по малѣ же времени почаша въставити Новгородци у вѣчи на Святослава про его злобу». В результате он, узнав, что «въсташа Новгородци въ вѣчи» и избивают его «приятелей», бежал из города69. Ю. Гранберг склонен считать, что словом «вече» здесь обозначен мятеж, «некая ситуация» (a condition), а не политический институт70. Однако, как уже говорилось выше, слово «вѣче» не было terminus technicus, и совместные решения новгородцев могли характеризоваться в летописях и по-другому. Тут все зависело от стилистики авторов нарративов, суть же дела от этого не менялась. В НПЛ, например, те же события описываются так: новгородцы «послаша епископа по сына» Всеволода Ольговича, «а Святославу реша: “А ты пожиди брата, то же поидеши”». Святослав, однако, не внял увещеваниям и, «убоявъся новгородьць», тайно, ночью бежал из города71. В НПЛ на месте упоминания веча мы видим описательные конструкции («послаша», «реша») также подразумевающие какие-то собрания или совещания. В Лавр. — где, как уже 67 68 69 70

71

ПСРЛ. Т. II. Cтб. 307–308. Zernack K. Die burgstädtischen Volksversammlungen… S. 142. ПСРЛ. Т. II. Стб. 307. Granberg J. Veche in the Chronicles of Medieval Rus. A Study of Functions and Terminology. Göteborg, 2004 (Dissertations from the Departments of History 39). P. 87. ПСРЛ. Т. III. C. 26.

163

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

164

отмечалось, в целом читается сокращенная версия текста, отразившегося в Ип., — сказано кратко: «Новгородци выгнаша Святослава, а ко Всеволоду прислаша епископа с мужи своими, рекуще: “Даи нам сынъ свои, а Святослава не хочем”»72. Хотя о собраниях прямо не сказано, коллективные действия новгородцев подразумеваются. И принять решение об изгнании князя, и договориться об отправке посольства они могли только на каких-то собраниях/совещаниях, к тому же весьма авторитетных, поскольку участвовавшие в них новгородцы имели полномочия «прислать» в Киев своего архиерея. Конечно, различия в нюансах описания есть, но их не стоит преувеличивать. В частности, нельзя согласиться с утверждениями Т.Л. Вилкул о том, что, согласно НПЛ, «во всем виноват Всеволод Ольгович, а новгородцы играют пассивную роль… Приятелей Святослава они избивают после бегства князя, уже имея на это право»73. Действительно, последовательность событий в НПЛ такова, но оценка их летописцем — совсем другая. Захваченного святославова «приятеля» Якуна вместе с братом новгородцы «[бивше] мало не до смерти, обнаживъше, яко мати родила, и съверша и съ моста; нъ богъ избави (курсив мой. — П.Л.), прибрьде къ бѣрегу…». Бог помогает Якуну, отнюдь не новгородцам, и летописец сочувствует, скорее, ему, а не тем, кто с ним расправился. Одобряет летописец, судя по всему, и «милость» Юрия Долгорукого в отношении Якуна и его брата (а значит — косвенно осуждает жестокость новгородцев): «И последь приведе я (Якуна с братом из ссылки. — П.Л.) къ собе Гюрги и жены ея из Новагорода, и у себе я дьржаше въ милости»74. Кстати, подобные коллективные расправы, чинимые новгородцами, как будет показано ниже (в IV главе), вообще не раз осуждались новгородскими летописцами, даже когда дело касалось враждебных им волхвов. Ни о какой пассивной роли новгородцев в НПЛ не может быть и речи, что следует и из дальнейшего изложения. Хотя они Якуна «боле … не биша», «нъ възяша у него 1000 гривенъ, а у брата его 100 гривенъ, такоже и у инѣхъ имаша; и затоциша Якуна въ Чюдь съ братомь, оковавъше и руцѣ къ шьи»75. Новгородцы взимают штрафы, назначают наказания, определяют степень их тяжести, — все это явные проявления активности, а не пассивности76. 72 73 74 75 76

ПСРЛ. Т. I. Стб. 308. Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 174. ПСРЛ. Т. III. C. 26. Там же. C. 26. Т.Л. Вилкул исходит из того, что в летописных «вечевых» рассказах представлены «простейшие нарративные элементы» и пишет, что ее сочинение «несколько напоминает работы структуралистов» (Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 118, 224). Структуралисты — во всяком случае, те, которые использовали тот научный дискурс, на который ссылается исследовательница, — анализировали главным образом памятники фольклора (сказки, мифы, былины), в которых авторская составляющая минимизирована. На этом примере мы видим, как конкретное известие НПЛ «вы-

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

Полное единодушие проявляют летописцы и в том, на чьей стороне находились новгородцы. И в Лавр., и в Ип. приводятся их слова, адресованные Всеволоду Ольговичу: «Не хочем сына твоего, ни брата, ни племени вашего, но хочем племени Володимеря»77. Подтверждение тому, что такая позиция действительно возобладала тогда в Новгороде, видим в НПЛ: задержанные Всеволодом новгородские послы «не хотяху иного князя, развѣ Святопълка»78 — Святополка Мстиславича, представителя «племени Володимеря», Владимира Мономаха. Итак, социально-политическая активность новгородцев в этих событиях несомненна. Но в какой степени она носила институциональный характер? Собрания, по всей видимости, происходили, на них обсуждались значимые политические решения, но были ли эти собрания органами власти? Тут нужно согласиться с Ю. Гранбергом, что данных об этом нет, а характер изложения намекает, скорее, на институциональную неоформленность такой активности. Можно, однако, говорить о существовании уже в это время новгородского политического коллектива во главе с элитой, в которую входили епископ и «лепшие мужи», представлявшие новгородцев в ходе переговоров с киевским князем79. Под 1148/9 г.80 в Ип. рассказывается, как в Новгород прибыл князь Изяслав Мстиславич: «…приде [Изяслав] с великою честью и въ день недѣльныи, и ту усрѣте сынъ его Ярославъ [Изяславич] с бояры81 Новгородьцкыми и ѣхаста къ святои Софьи на обѣднюю. Изяславъ же [съ] сыномъ Ярославом и посласта подвоискѣи и биричѣ по улицамъ кликати, зовучи къ князю на обѣдъ от мала и до велика, и тако обѣдавше, веселишася радостью великою, честью разидошася въ своя домы. На утрии же день пославъ Изяславъ на Ярославль дворъ, и повелѣ звонити, и тако Новгородци и Плесковичи снидошася на вѣче»82.

77 78 79 80 81 82

ламывается» из конструируемых Т.Л. Вилкул жестких схем. Она относит его к модели IIa, для которой, в частности, характерны пассивность горожан и их положительная оценка (Там же. С. 175, 209). Выше мы видели, что в НПЛ нет ни пассивности новгородцев, ни однозначной положительной оценки. Все это говорит о том, что методы работы летописцев могли быть существенно более сложными, чем это представляется Т.Л. Вилкул, и вряд ли их можно адекватным образом классифицировать в рамках жестких «моделей». Амбивалентность восприятия летописцем горожан (осуждение конкретных греховных поступков — вспомним, что летописец был лицом духовным! — при общем его, также новгородца, к ним вполне естественно позитивном отношении) не поддается стандартизации и не помещается в построенную ей таблицу (Там же. С. 209, табл.). ПСРЛ. Т. I. Стб. 308; II. Стб. 307. ПСРЛ. Т. III. C. 26. ПСРЛ. Т. I. Стб. 308; II. Стб. 307; III. C. 26. О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 61, 147–148, 312. Конъектура по Х., в Ип.: «бояръ». ПСРЛ. Т. II. Стб. 369–370.

165

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

166

Т.Л. Вилкул считает, что «вотум доверия народа» Изяславу в этой статье вписан, «скорее всего, поздним редактором». Аргументирует она это отсутствием упоминаний о вече в параллельных известиях Лавр. и НПЛ и следами редактирования в Ип. Таковыми исследовательница считает изображение Ростислава Мстиславича как фигуры почти равнозначной Изяславу; интерполированность речей новгородцев, напоминающих речи киевлян в Ип. в 1151 г., также, по мнению Т.Л. Вилкул, интерполированные; искусственность описания веча («новгородцы вроде бы уже разошлись, но автору понадобилось еще что-то вписать, он возвращает их на место, и они снова произносят речи»); заимствования из «Александрии Хронографической», включенные в текст Киевского свода, как думает исследовательница, в конце XII или начале XIII в.83 Вече в кратких известиях НПЛ и Лавр., действительно, не упоминается, но в них вообще ничего не говорится о событиях в Новгороде, есть только описания боевых действий Изяслава с новгородцами против Юрия Долгорукого. Исключать акцентирование в Киевском своде 1198–1199 гг. — источнике Ип. — роли Ростислава, отца Рюрика Ростиславича, при котором редактировался этот свод, — нельзя, но совместные действия Изяслава и Ростислава Мстиславичей сами по себе не вызывают сомнений, и зафиксированы в той же Лавр.84 Как бы то ни было, при описании новгородских событий Ростислав не фигурирует, и в данном случае этот аргумент не релевантен. Наличие заимствований из переводных памятников в речах новгородцев в этой статье весьма сомнительно85. Тем не менее один из аргументов Т.Л. Вилкул — о сбое в описании веча в Ип. — более основателен. В Ип. новгородцы сначала «рекоша» Изяславу, что они готовы идти с ним в поход, потом говорится, что они «тако разидошася», затем новгородцы снова говорят князю, что они готовы с ним идти, и, наконец, читаем, что «поидоша Новгородци съ Изяславомъ»86. Конструкция весьма тяжеловесная и действительно приводит к предположению о редактировании и вставках. Сравним теперь два варианта этого эпизода: в Ип. и не привлекавшийся пока МЛС. Данный фрагмент МЛС, как показал А.Н. Насонов, восходит к его южнорусскому источнику, который 83

84 85

86

Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 220–221. Более подробное обоснование идеи о заимствованиях см.: Вилкул Т.Л. «Литредакция» летописи (о вставках из Александрии Хронографической в Киевском своде XII в.) // Герменевтика древнерусской литературы. М., 2008. Сб. 13. С. 432, 444. ПСРЛ. Т. I. Стб. 314, 318, 332, 338. См. подробнее: Лукин П.В. «Деконструкция деконструкции». О книге Т.Л. Вилкул по истории древнерусского веча) // Scrinium: Revue de patrologie, d’hagiographie critique et d’histoire ecclésiastique. 2008. Т. IV. Patrologia Pacifica. Selected papers presented to the Western Pacific Rim Patristics Society 3rd Annual Conference (Nagoya, Japan, September 29 — October 1, 2006) and other patristic studies. Р. 415. ПСРЛ. Т. II. Стб. 370.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

представлял собой другую редакцию Киевского свода, которая в ряде случаев сохранила лучшие чтения, чем редакция, ставшая источником Ип.87 Начальная часть рассказа в МЛС практически идентична Ип. (единственное существенное отличие — указание на то, что пир, устроенный князем, состоялся на Городище). Речи же новгородцев выглядят в МЛС несколько иначе: Ип. Они же рекоша: «Ты наш князь, ты наш Володимиръ, ты наш Мьстиславъ, ради с тобою идемъ своихъ дѣля обидъ». И тако разидошася. И пакы рекоша Новгородци: «Княже, ать же поидемъ, и всяка душа, аче и дьякъ, а гуменце ему прострижено, а не поставленъ будет, а тъ Бога молить». И тако поидоша Новогородци съ Изяславомъ всими силами своими, и Пльсковицѣ, и Корѣла88.

МЛС Они же рѣша: «ради есмя вси с тобою своихъ дѣля обид от мала и до велика». И поидоша по нем вси Новогородци и Псковичи и Корѣла89.

Поспешных выводов о том, что в МЛС читается первоначальный текст Киевского свода, распространенный в редакции Ип., делать нельзя. В МЛС южнорусский источник подвергся сокращениям, причем сокращались именно риторические (прежде всего религиозные, но не только) пассажи, длинноты, «ненужные» (с точки зрения позднего книжника) подробности. Как именно читались речи новгородцев в протографе обеих редакций Киевского свода, сказать сложно, но факт остается фактом: уход с веча и возвращение на него вполне могли там отсутствовать, как отсутствуют они в МЛС. Таким образом, никаких доказательств того, что в этом рассказе Киевского свода имело место позднее редактирование, нет. С учетом же того, что рассказы Ип.–МЛС и НПЛ о военных действиях 1149 г. подтверждают друг друга, а известие Лавр. оказывается явно тенденциозным90, есть все основания считать основное фактическое ядро киевской версии достоверным. Вече созывает князь, и пир, устроенный им накануне, скорее всего, имел целью задобрить будущих вечников, обеспечить принятие выгодного для князя решения, и уже сама процедура приглашения на него свидетельствует о том, что участников пира было немало91. В вече участвуют и некие «псковичи». Это объясняется, 87

88 89 90 91

Насонов А.Н. История… С. 279–293, особ.: 285, 288; см. также: К[учкин] В.А. Фрагменты Киевского свода 1198 г. в составе Московского свода 1479 г. и Ермолинской летописи // ППИДР. С. 39–40. ПСРЛ. Т. II. Стб. 370. ПСРЛ. Т. XXV. C. 45. См. об этом: Кучкин В.А. Формирование… С. 80–81. См. также: Черепнин Л.В. Пути и формы политического развития рус-

167

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

168

очевидно, тем, что князь был заинтересован в привлечении на свою сторону как можно бóльших сил. И действительно, новгородцы выступили вместе с Изяславом «всими силами своими, и Пльсковицѣ, и Корѣла»92. Если согласия карел (новгородских данников) на участие в походе никто не спрашивал, то статус Пскова был иным: просто приказать псковичам новгородцы не могли. Тем не менее на вече присутствовали только псковичи, находившиеся тогда в Новгороде (и, возможно, специально туда приглашенные): биричи, созывавшие людей на пир, в Псков не ездили, и тем более там не могли услышать колокольного звона, созывавшего на собрание. Это известие привлекало внимание исследователей еще и тем, что в нем упоминается созыв новгородцев с помощью рассылки глашатаев  — подвойских и биричей. На основании этого делался вывод, что это был еще один способ приглашать на вече  — наряду с колокольным звоном93. Однако биричи и подвойские созывали людей на пир, а собравшееся на следующий день вече было созвано с помощью колокольного звона. При том что других свидетельств о привлечении к этому делу глашатаев глашатаями нет, оказывается, что в настоящее время засвидетельствован лишь один способ созыва вече. Под 1156/57 г.94 летопись излагает обстоятельства избрания нового новгородского епископа: «…събрася всь град людии, изволиша собе епископь поставити мужа богомь избрана Аркадия; и шьдъше всь народъ, пояша и из манастыря от святыя Богородиця, и князь Мьстиславъ Гюргевиць, и всь клиросъ святыя Софие, и вси попове городьстии, игумени и церньци, и въвѣдоша и, поручивъше епископью въ дворѣ святыя Софие, дондеже придеть митрополитъ въ Русь; и тъгда поидеши ставитъся»95. Если буквально понимать текст летописи, в избрании нового епископа принимал участие «весь град людей», т.е. не одна лишь знать, хотя и только горожане. В связи с этой статьей имеет смысл коснуться критических замечаний В.В. Долгова в адрес автора этих строк. В.В. Долгов, стремясь защитить концепцию И.Я. Фроянова о «полисном» характере древнерусской государственности и о равном участии в вече городского и сельского населения, ссылается на то, что слово «гражане/ горожане» в древнерусском языке могло означать не только жителей города, но и людей вообще (как «граждане» в современном

92 93 94 95

ских земель XII — начала XIII в. // Польша и Русь. Черты общности и своеобразия в историческом развитии Руси и Польши. XII–XIV вв. М., 1974. С. 44. Ср. мнение об участии и в пире, и в вече только «городской знати»: Пашуто В.Т. Черты политического строя Древней Руси // Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 28). ПСРЛ. Т. II. Стб. 370. Сергеевич В.И. Древности русского права. Т. II. С. 44–45; ВладимирскийБуданов М.Ф. Обзор… С. 78. Бережков Н.Г. Хронология… С. 233. ПСРЛ. Т. III. С. 29–30.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

русском языке)96. В этом В.В. Долгов, несомненно, прав, и такое — более широкое — значение у лексемы «гражанинъ/горожанинъ» есть: «житель какой-л. области, страны»97. Однако это значение, во-первых, характерно главным образом не для летописей, а для переводных и находившихся под их влиянием литературных текстов (что связано с тем, что греч. πόλις — это одновременно и город, и государство); во-вторых, значение слов в тех или иных летописных известиях устанавливается с учетом контекста. В.В. Долгов не привел ни одного примера, где наше определение по контексту значения данной лексемы было бы неверным. В частности, 96

97

Долгов В.В. Концепция И.Я. Фроянова в современной исторической науке: к вопросу о способах ведения дискуссий // Труды исторического факультета Санкт-Петербургского университета. СПб., 2011. № 6. С. 28. Что касается критики В.В. Долгова в целом, то она состоит в основном из ошибочных тезисов и передержек. Так, автор этих строк никогда не утверждал, что в вече участвовали «самые широкие демократические массы», и более того, не принимает ключевую для И.Я. Фроянова идею о древнерусском «общинном» демократизме (поэтому никакого «опасного расстояния» между нашей концепцией и представлениями И.Я. Фроянова не существует). Наша концепция веча основывается на значительно более широком круге источников, чем концепция И.Я. Фроянова (а вовсе не «базируется на одних и тех же летописных сюжетах»), и принимает во внимание текстологию русского летописания, которую И.Я. Фроянов почти совершенно игнорирует. С должным критическим вниманием мы относимся отнюдь не только к работам И.Я. Фроянова, но к работам всех ученых, писавших в последнее (и не только) время о вече, и ничего «особенного» в этом внимании нет, есть лишь стремление разбирать аргументацию предшественников и оппонентов и, если она является неубедительной или вообще отсутствует, — прямо писать об этом. Слово «людство» (действительно отмеченное в словаре И.И. Срезневского, см.: Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. СПб., 1895. Т. II. Стб. 95) не упоминается в источниках домонгольского времени, означает оно отнюдь не «демократические массы», а мирян — в  противопоставление духовенству. В работах И.Я. Фроянова нет ни одной ссылки на источник, в котором упоминалась бы лексема «людьство». В источниках горожане нередко отделяются от сельских жителей вполне последовательно, и способы выразить это разделение у летописцев имелись (см.  ниже). Что касается стилистической уместности использования самого слова «людство» применительно к средневековым киевлянам и новгородцам, то тут В.В. Долгов, безусловно, вправе исходить из собственного вкуса, но вот своеобразное обращение И.Я. Фроянова с такого рода понятиями (и с древнерусским языком вообще) он оспаривает напрасно. В новейшей работе этого историка обнаруживаем весьма странное (избежим определения «уродливое», которым так недоволен В.В. Долгов) выражение: «сельское людье» — по отношению к жителям сел близ Киева (Фроянов И.Я. Об эволюции вечевой и княжеской власти в Киеве (конец X — середина XII в.) // Русское средневековье. Сборник статей в честь проф. Ю.Г. Алексеева. М., 2012. С. 250–251). Очевидно, историк считает лексему «людье» («людие») собирательным существительным ср. р., типа «колие», «дрьколие» и т.д. (что, правда, может вызвать к жизни и такие словосочетания, как, например, «черное людье», «монастырское людье» и т.п.). СДРЯ. М., 1989. Т. II. C. 381.

169

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

170

в данном случае, если допустить — вслед за В.В. Долговым — что слово «городьскыи» может означать не «городской», а «гражданский», в  древней Руси обнаружится новая категория священников  — «гражданских», что вызывает в памяти гражданскую присягу духовенства в революционной Франции конца XVIII в. (а не в домонгольской Руси). Если же заниматься не общими рассуждениями, а выявлением значения той или иной лексемы в каждом конкретном контексте, подобных абсурдных ассоциаций можно легко избежать. Под 1167 (667498) г. в НПЛ содержится известие о «поряде» между новгородцами и киевским князем Ростиславом Мстиславичем, совершенном в Луках: «…приде Ростиславъ ис Кыева на Лукы, и позва новгородьце на порядъ: огнищане, гридь, купьце вячьшее…»99. От имени новгородцев договор с князем заключают «огнищане, гридь и вячшие купцы». Огнищане и гридь — наименование неких групп новгородского населения, явно полноправных, и, поскольку они могли представлять Новгород во внешних сношениях, нет сомнений в том, что они могли участвовать в вече. Но кто это такие? А.Н. Насонов предположил, что огнищане и гридь здесь — особые категории новгородского населения, связанные с князем100. Эта точка зрения была развита В.Д. Назаровым, считающим, что «огнищане и гриди суть особая воинская институция дружинного типа, находящаяся под юрисдикцией Новгорода в целом и не подчиняющаяся напрямую князю, сидевшему на новгородском столе». По его мнению, огнищане представляли собой некую категорию бояр: «По статусу бояре и огнищане были равны, в определенном смысле вторые — часть первых»101. Е.Н. Носов отметил, что в «Уставе о мостех» огнищанами называется не все новгородское боярство, а определенная категория лиц, объединенная единством проживания102. Наконец, совсем недавно П.С. Стефанович привлек к обсуждению данной проблемы берестяную грамоту № 788 (по98

99 100

101

102

6674 г. в НПЛ — мартовский (см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 236); в Луки Ростислав пришел «на зиму», там разболелся и на обратном пути вскоре умер. В Ип. его смерть датируется 14 марта (ПСРЛ. Т. II. Стб. 532). Поэтому поряд в Луках, по всей видимости, состоялся в конце 6674 г., т.е. в 1167 г. от Р.Х. ПСРЛ. Т. III. С. 32. См. также схожее известие: ПСРЛ. Т. III. С. 42. Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. Историко-географическое исследование. М., 1951. С. 44. Назаров В.Д. К методике анализа новгородских источников XII–XIII вв. (О стратификации общества Новгородской республики) // ВЕДС. Проблемы источниковедения. Чтения памяти чл.-корр. АН СССР В.Т. Пашуто. Москва. 18–20 апреля 1990 г. М., 1990. С. 94 Носов Е.Н. Огнищане и проблема формирования новгородского боярства // История и культура древнерусского города. М., 1989. С. 46–49.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

следней четверти XII в.), в которой гридь фигурирует явно в качестве воинов, получающих плату за службу103. С другой стороны, А.А. Горский справедливо заметил, что, если огнищане и гриди связаны с князем, тогда непонятна роль «купцов». «Поряд» с новгородцами имел какой-либо смысл, только если его заключали реальные представители новгородцев, а не дружинники новгородского князя или гипотетические новгородские «воины дружинного типа», тем более что таковые вроде бы не встречаются ни в одном из описаний сражений, в которых участвовало новгородское войско, состоявшее всегда из княжеской дружины/ двора и новгородского ополчения104. Тезис «то, что в Новгороде были огнищане, в других местах были бояре», был выдвинут еще С.М. Соловьевым105 и поддержан в советской историографии106. В рамках этой же концепции Х. Ловмяньский предположил, что гриди «представляли собой новгородский гарнизон, набиравшийся среди жителей Новгорода»107. Резюмировал эти представления К.Р. Шмидт, считавший огнищан НПЛ представителями высшей новгородской знати — «олигархами Новгорода, крупными земельными собственниками», принадлежавшими к «землевладельческому высшему классу» (die grundbesitzende Oberklass). Гридь, по его мнению, выполняла военные функции. Оба понятия историк рассматривал как архаические для Новгорода и ставшие частью устойчивой формулы108. Ключевую роль в решении этого сложного вопроса должны, как представляется, играть не столько лаконичные летописные упоминания, сколько упоминания (также относящиеся к XII–XIII вв.) гридей в берестяной грамоте № 788 и огнищан в «Уставе о мостех»109. 103 104

105 106

107 108 109

Стефанович П.С. Бояре, отроки, дружины: военно-политическая элита Руси в X–XI вв. М., 2012. С. 349–350. Горский А.А. Древнерусская дружина (К истории генезиса классового общества и государства на Руси). М., 1989. С. 101. См. также: Goehrke C. Die Sozialstruktur des mittelalterlichen Novgorod // Untersuchungen zur gesellschaftlichen Struktur der mittelalterlichen Städte in Europa. Reichenau: Vorträge 1963–1964. Sigmaringen, 1 (Vorträge und Forschungen. Bd. XI). S. 360; Флоря Б.Н. «Сотни» и «купцы» в Новгороде XII–XIII вв. // СР. М., 2006. Вып. 6. С. 67–68, 100. Соловьев С.М. Сочинения. Кн. I. М., 1988 [1851]. История России с древнейших времен. Т. 1–2. С. 220. См.: Троцкий И.М. Возникновение Новгородской республики // Известия АН СССР. VII серия. Отделение общественных наук. 1932. № 5. С. 359, сноска; Греков Б.Д. Киевская Русь. С. 342–343; Алешковский М.Х. Социальные основы формирования территории Новгорода IX–XV вв. // Советская археология. 1974. № 3. С. 100. Łowmiański H. Początki Polski. Z dziejów Słowian w I tysiącleciu n.e. T. IV. Warszawa, 1970. S. 174, przyp. Schmidt K.R. Soziale Terminologie in russischen Texten des frühen Mittelalters (bis zum Jahre 1240). Kopenhagen, 1964. S. 214, 240–242, 480, 496. Об «Уставе» как источнике см. важнейшую статью А.А. Гиппиуса: Гиппиус А.А. К изучению княжеских уставов Великого Новгорода: «Устав князя Ярослава о мостех» // Славяноведение. 2005. № 4.

171

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

172

В берестяной грамоте, кроме прочего, читаем: «А гриди полъ третье (гривь)н[ѣ] оклада же…»110 Гридь названа в берестяной грамоте в качестве получателей жалованья («оклада»), что заставляет думать о них как о людях, состоявших на службе, и, как следует из других данных111, — на службе военной. Огнищане названы в «Уставе о мостех» в ряду других групп населения Новгорода, таких, как осьмники, софьяне или изгои, причем то обстоятельство, что они должны мостить соответствующий участок близ Торга («от Алфердова вымола … до Будятина вымола»112), говорит об их связи с определенной территорией. Кроме того, в «Уставе» фигурируют уличанские объединения (прусы, Чудинцева улица, михайловцы), в состав которых, несомненно, входили бояре. Это совершенно справедливо было отмечено Е.Н. Носовым113. Поэтому огнищане «Устава» не могли быть тождественны новгородским боярам in corpore. Однако в свое время В.Л. Янин, исходя из топографических указаний «Устава», пришел к выводу, что под «огнищанами» в нем могли подразумеваться только владельцы усадеб Славенского конца114, среди которых, естественно, были бояре. В таком случае могут иметься в виду не огнищане вообще, а только те, которые жили на определенной территории и несли ответственность за ее благоустройство. При таком понимании данные «Устава» не противоречат гипотезе о том, что «огнищанами» могли называться новгородские бояре. «Устав о мостех» однозначно свидетельствует, между прочим, о том, что новгородские огнищане были горожанами. Если новгородские огнищане и гридь и были когда-то связаны с князем, то к XII–XIII вв. эта связь осталась по большей части в прошлом. Особенно это хорошо видно из другого известия НПЛ, под 1195/96 г.115 Тогда владимирский князь Всеволод Большое Гнездо позвал новгородцев в поход против черниговских Ольговичей; «и новгородьци не отпьрешася ему, идоша съ княземь Ярославъмь [Владимировичем] огнищане и гридьба и купци». Однако их помощь не понадобилась. Когда новгородские воины находились в Новом Торгу, «присла Всѣволодъ и възвороти е съ чьстью домовь»116. Ясно, что если огнищане и гридьба и были служилыми людьми, то служили они в это время уже не князю, а Новгороду. В противном случае не было бы никакого смысла вести с ними переговоры, и в поход их бы не звали, а приказали идти. Большего на основании имеющихся данных утверждать нельзя, однако, дело может несколько проясниться, если уделить долж110 111 112 113 114 115 116

Зализняк А.А. Древненовгородский диалект. М., 2004. С. 413–414. См. подробнее: Стефанович П.С. Бояре, отроки, дружины… С. 336–353. ДКУ. С. 151, 152. Носов Е.Н. Огнищане… С. 47–48. Янин В.Л. Очерки комплексного источниковедения. М., 1977. С. 107. См. о дате: Бережков Н.Г. Хронология… С. 246. ПСРЛ. Т. III. C. 42.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

ное внимание третьему элементу этих перечней — «купцам». Еще А.Е. Пресняков высказывал точку зрения, что «купцами» в источниках домонгольского времени могли называть всех горожан в целом117. Позднее это мнение было поддержано и развито другими исследователями118. Применительно к Новгороду его обосновал Б.Н. Флоря. Он полагает, что в XII в. в Новгороде понятие «купцы» могло распространяться не только на собственно купцов, но и на все торгово-ремесленное население119. Любопытно, что в  том же столетии и в городах Западного Поморья (Щецине, Волине и др.) «в письменных источниках ремесленники не выступают ни разу» в источниках, тогда как купцы упоминаются. Между тем ремесленники там, несомненно, были; «из них … состоял … populusпростонародье», принимавший участие в тамошних собраниях120. То же самое характерно и для такого развитого региона Западной Европы, как Фландрия. В XI в. и купцы, и ремесленники там назывались одинаково: mercatores (т.е. купцы, торговцы)121. Применительно к Новгороду можно привести конкретные примеры «купцов-ремесленников», правда, в существенно более позднее время, когда такие данные появляются. 6 января 1396 г. новгородские представители дали в Ревеле грамоту с поручительством за похищенный у новгородцев на море и доставленный в Ревель товар. В ней среди поручителей упоминается Оксентий Серебреник (Oxente Serebrenick)122. Это явно был купец: он поручался за товар, похищенный у других купцов, и, вероятно, был с ними связан. Об этом же говорит и его пребывание в Ревеле, вряд ли возможное в случае, если бы он был просто ремесленником, изготовлявшим серебряные изделия. В то же время его прозвище прямо указывает на его связь с таким производством. В 1489 г. посол Ивана III жаловался польскому королю и литовскому великому князю Казимиру IV на то, что во владениях последнего были ограблены московские, тверские и новгородские купцы, возвращавшиеся из Крыма. Б.А. Рыбаков обратил внимание на то, что среди ограбленных купцов упомянуты: Ондрюшко Брон117 118

119 120 121 122

См.: Пресняков А.Е. Образование Великорусского Государства. Пг., 1918. С. 327, примеч. См.: Троцкий И.М. Возникновение… С. 350–352; Алешковский М.Х. Социальные основы… С. 104–105; Алексеев Ю.Г. «Черные люди» Новгорода и Пскова (к вопросу о социальной эволюции древнерусской городской общины) // Исторические записки. Т. I03. М., 1979. С. 246, примеч.; Mühle E. Die städtischen Handelszentren der nordwestlichen Ruś. Anfänge und frühe Entwicklung altrussischer Städte (bis gegen Ende des 12. Jahrhunderts). Stuttgart, 1991. S. 156; Буров В.А. Очерки истории и археологии средневекового Новгорода. М., 1994. С. 99. Флоря Б.Н. «Сотни» и «купцы»… С. 68–69. Leciejewicz L. Początki nadmorskich miast na Pomorzu Zachodnim. Wrocław etc., 1962. S. 156–157. Пиренн А. Средневековые города Бельгии. СПб., 2001 [1937]. С. 152. РЛА. S. 90, 91; ГВНП. С. 83–84.

173

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

174

ник (мастер, изготавливающий брони, оружейник), Митя однорядочник (мастер, шьющий однорядки — шерстяную верхнюю одежду без подкладки), Зиновко сагадачник (мастер, изготавливающий саадаки — колчаны, или торговец ими), Софоник Левонтиев сын иголник (лицо, изготавливающее иголки или торговавшее ими), Борис укладник (мастер, изготавливающий уклад — сталь, булат), Обакум Еремеев сын Красилников (сын красильщика). К списку Б.А. Рыбакова можно добавить еще Степанку Вощесника (т.е., очевидно, «вощечника» — мастера, занимавшегося обработкой воска, или торговца воском) и Митю ножевника (мастера, изготавливающего ножи)123. Историк называет таких людей купцами-ремесленниками, сохранившими еще «свои ремесленные прозвища»124. Возможны и другие интерпретации (например, какие-то из этих прозвищ могли уже не означать конкретной ремесленной профессии их носителя), но как бы то ни было, мы вновь имеем дело с ситуацией, когда в источнике лица с ремесленными прозвищами все вместе называются не ремесленниками, а купцами (точнее, «гостями»). Лавочные книги Новгорода Великого 1583 г., в которых систематически перечисляются все торговые помещения, также показывают, что даже в это время ремесленники были одновременно и торговцами, державшими лавки. Например: «В том же Тимовном ряду от Суконного ряду в Нижнем переулке к Ивану святому на опоки по правую сторону … лав[ка] Митьки Олександрова кожевника ис Корельские улицы … а ныне по купчей за Парфием за Гавриловым сыном за кожевником ис Чедерской улицы…»125. Поэтому ремесленники и основная масса купцов (за исключением крупных, торговавших за пределами Новгорода) могли восприниматься как одна социальная группа. Итак, «купци вячьшии» — это, скорее всего, верхушка торговоремесленного населения в целом. То, что ее представители могли выступать в роли послов, определенно свидетельствует об их участии в управлении и тем более в вече — в наиболее «открытом» новгородском политическом органе. Вероятнее всего, таким образом, что формула огнищане — гридь  — купцы репрезентует все полноправное население Новгорода: знать — профессиональных воинов126 — торгово-ремесленное население. 123

124 125 126

Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-литовским. СПб., 1882. Т. I / Под ред. Г.Ф. Карпова (Сборник РИО. Т. XXXV). С. 26–31. Рыбаков Б.А. Ремесло Древней Руси. М., 1948. С. 714–715, см. также: Goehrke C. Die Sozialstruktur… S. 369–370. Лавочные книги Новгорода-Великого 1583 г. / Пред. и ред. С.В. Бахрушина. М., 1930. С. 47. О том, кем они могли быть, см. ниже, в главе V.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

В весьма специфическом контексте вече упоминается в Ип. под 1167 (6677) г.127: «…начаша Новгородьци вѣче дѣяти в таинѣ по дворомъ на князя своего на Святослава на Ярославича (ошибка, на самом деле — Ростиславича. — П.Л.). И приѣхавше на Городище приятели его начаша повѣдати: “Княже, дѣють людье вѣче ночь, а хотять тя яти, а промышляи о собѣ”. Князь же испытавъ извѣсто о собѣ и о нихъ, яви дружинѣ своеи, и рѣша ему дружина: “А топерво суть к тобѣ хрестъ целовали вси по отни смерти, но обаче невѣрни суть всегда ко всимъ княземъ. А промышляимы о собѣ, али начнуть о насъ людие промышляти”»128. Это свидетельство привлекало внимание историков своей необычностью: вече собирается не на открытом пространстве, а втайне, да еще и по каким-то дворам. В.И. Сергеевич усматривал в нем пример предварительного собрания, организованного «партией, недовольной князем», для того чтобы решить вопрос, который предстояло затем обсуждать на общенародном вече. «До собрания обыкновенного веча в данном случае дело не дошло» из-за добровольного ухода князя129. В.Т. Пашуто использовал это известие для обоснования своей мысли о  том, что вечем необязательно называлось «народное собрание» с широким составом участников: «…бесспорно, что в данном случае вече — не общенародное собрание, а тайные совещания сторонников знати, враждебной этому князю (Святославу Ростиславичу. — П.Л.)»130. Между тем ни то, ни другое предположение при всей их кажущейся естественности не имеет опоры в источнике. Представление о предварительном либо о, так сказать, полноценном вече — тесно связанное с довольно распространенной в литературе XIX — начала XX в. (да и позднее) идеей о «законных» и «незаконных» собраниях — не находит подтверждения в параллельном известии НПЛ. В нем вече прямо не названо, но, как представляется, явно имеется в виду собрание новгородцев, причем отнюдь не предварительное: «Въ то же лѣто выиде князь Святославъ из Новагорода на Лукы, и присла въ Новъгородъ, яко “не хоцю у васъ княжити”. Новгородьци же цѣловавъше святую Богородицю, 127

128 129 130

На самом деле в статье излагаются события 6676 ультрамартовского года, соответствующего 1167/68 гг. от Р.Х. В НПЛ об этом идет речь под 6675 мартовским годом (см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 179) и говорится, что после изгнания Святослава «сѣдеша бес князя от Сменя дни до велика дни» (ПСРЛ. Т. III. С. 32), т.е. князь ушел из города около 1 сентября, а это дает 1167 г. ПСРЛ. Т. II. Стб. 537. Сергеевич В.И. Древности русского права. Т. II. С. 76–77. Пашуто В.Т. Черты политического строя… С. 29. М.А. Несин в русле этого же подхода называет даже эти собрания «келейными сходками» (Несин М.А. Социальная организация Новгородского веча // Прошлое Новгорода и Новгородской земли: материалы научной конференции 17–18  ноября 2011 г. / Сост. В.Ф. Андреев. Великий Новгород, 2013. С. 75).

175

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

176

яко “не хоцемъ его”, идоша прогнатъ его съ Лукъ. Онъ же услышавъ, оже идуть на нь, иде Торопьцю, а новгородьци послаша въ Русь къ Мьстиславу по сынъ»131. Известия Ип. и НПЛ имеют определенные отличия, отмеченные недавно Т.Л. Вилкул132, но не столь разительные, как считает эта исследовательница. Приведем предполагаемые отличия в виде таблицы: Ип. Святослава заставили уйти новгородцы. Новгородцы устроили заговор. Новгородцы собирают вече «по дворомъ» ночью, в чем можно усмотреть символику «светлого и темного, ясного, честного и скрытого»133.

НПЛ Святослав уходит сам, прислав послов с обидными речами. Никакого заговора не было. Новгородцы действуют открыто, их действия носят вынужденный, ответный характер.

В результате Т.Л. Вилкул приходит к выводу, что обе летописи «скрывают подтекст конфликта», что они манипулируют «формантами активности и пассивности героя и жертвы», усматривает в обоих текстах «темпоральные смещения», «логический сбой». Отсюда, очевидно, следует, что оба рассказа непригодны для реконструкции событий — как пишет исследовательница о версии Ип., в ней «все перевернуто с ног на голову или, не исключено, с головы на ноги…»134. Так ли все безнадежно? В обоих рассказах имеются, во-первых, содержательные совпадения, во-вторых, детали, присутствующие в одном из них и отсутствующие в другом в большинстве случаев не свидетельствуют непременно о каких-то принципиальных противоречиях или смещениях. Речь, скорее, может идти о разных акцентах (что-то педалируется, а что-то, наоборот, затеняется) и о разных трактовках135. Реальную канву событий, от которой отталкивались оба летописца, тем не менее выявить можно. Первое противоречие оказывается попросту мнимым. Ип. вполне отчетливо намекает на то, что Святослав в конечном счете оставил Новгородскую землю сам, последовав совету дружины («промышляимы о собѣ»), но акцентирует внимание на вынужденности этого решения. Новгородский летописец также не скрывает того, что новгородцы Святослава «не хотели», но рассказ 131 132 133 134 135

ПСРЛ. Т. III. Стб. 32. Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 165–168. Там же. С. 167. Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 168. См. об этом также: Флоря Б.Н. Представления об отношениях власти и общества в Древней Руси (XII — начало XIII в.) // Власть и общество в литературных текстах Древней Руси и других славянских стран / Отв. ред. Б.Н. Флоря. М., 2012. С. 40–41.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

строит таким образом, что виноватым в своем изгнании выглядит сам князь. Ничего удивительного и нелогичного в разнице трактовок тут нет (нелогичной и требующей более сложных объяснений была бы обратная ситуация): та часть Ип., в которой читается данная летописная статья, представляет собой Киевский свод, составленный притом в Выдубицком монастыре, который имел теснейшие связи с Рюриком Ростиславичем, княжившим в Киеве в конце XII — начале XIII в.136 Святослав Ростиславич был родным братом Рюрика, и стремление киевского летописца избежать при описании его неудач в Новгороде черных красок — более чем логично. Столь же логична проновгородская позиция автора соответствующей статьи НПЛ, которым, по-видимому, был владычный летописец, работавший при архиепископе Илье137. Тем не менее, из обеих летописей ясно следует, что Святослав Ростиславич вынужден был покинуть Новгород под давлением новгородцев, популярностью среди которых (во всяком случае, среди их большинства) не пользовался. Второе противоречие является формальным. Да, в НПЛ не говорится о «заговоре» новгородцев, но не утверждается и обратного. Более того, последующие действия новгородцев (совместная клятва, поход на Луки, посольство к киевскому князю Мстиславу Изяславичу) заставляют читателя догадываться — даже если он не знает версии Ип., — что уход князя не был для них громом с ясного неба, а наоборот, они были готовы к такому развитию событий. Просто летописец — по понятной причине — не делает на этом акцента. Наконец, третье противоречие — частично мнимо, частично формально. И в Ип., и в НПЛ говорится о собрании новгородцев, только в Ип. оно названо вечем и уточнено место (места) его проведения, а в НПЛ сказано просто, что новгородцы целовали икону Богородицы и поклялись друг перед другом в том, что они выступят против Святослава. Такие действия могли быть предприняты только новгородцами совместно, что не только вытекает из общих логических соображений, но и подкрепляется другими сообщениями той же НПЛ, где речь идет о совместных клятвах новгородцев на вече138. Новгородский летописец, однако, молчит о том, где и каким образом происходило это собрание (или собрания). Степень скрытности новгородцев в Ип. также не стоит преувеличивать: новгородские «приятели» Святослава прекрасно знали как о самих собраниях, так и о том, что на них обсуждалось. И это понятно. Среди этих «приятелей» были, как мы узнаем из НПЛ (которая в этом отношении удачно дополняет Ип.), такие видные 136 137 138

См. об этом: Шахматов А.А. Обозрение русских летописных сводов XIV– XVI вв. М.; Л., 1938. С. 70. Гиппиус А.А. Новгородская владычная летопись… С. 215. См., например: ПСРЛ. Т. III. C. 51, 54, 55, 67, 322.

177

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

178

новгородские деятели, как посадник Захария, воевода Неревин (возглавлявший за несколько лет до этого новгородский отряд, участвовавший в походе на Галич139) и бирич Незда (сыном которого, вероятно, был посадник Мирошка Нездинич140)141. Эти люди пользовались влиянием в Новгороде, имели в подчинении множество людей, и от них вряд ли возможно было утаить серию собраний, даже ночью и даже «по дворомъ». Скорее всего, «тайной» эти собрания были только для князя и его дружины, которые находились вне Новгорода, на Городище, и нужна была эта относительная тайна лишь для того, чтобы князь не узнал о планах новгородцев раньше времени. Единственное реальное и довольно существенное противоречие обеих версий, справедливо отмеченное Т.Л. Вилкул, — это различная последовательность событий: в Ип. новгородцы сначала собираются на вече, а потом князь с дружиной «промышляют о собе». В НПЛ, наоборот, сначала говорится об уходе князя, а затем о клятве новгородцев и т.д. Но это не меняет сути дела, которая вполне ясна из НПЛ так же, как из Ип. Нельзя исключать и того, что противоречие возникло по чисто стилистическим причинам: новгородский владычный летописец мог предпочесть сделать акцент в начале статьи на главном событии  — уходе князя из Новгорода, в таком случае фразу «[в]ъ то же лѣто выиде князь Святославъ из Новагорода», следует воспринимать как своеобразный заголовок. Вернемся к самому вечу, реальность которого, как мы видели, нет оснований ставить под вопрос. Предположение В.Т. Пашуто о том, что новгородцы собирались во «вместительных дворах знати»142, возможно, близко к истине, но противопоставление «тайных совещаний сторонников знати» «общенародному собранию» в  данном случае вряд ли уместно. Маловероятно, что все свободные новгородцы собирались тайно по дворам, но ведь никаких данных о необходимости кворума при проведении веча не существует, и в совещаниях могли участвовать не только представители знати (что косвенно признает и сам В.Т. Пашуто, говоря о сторонниках знати). Судя по материалам археологических раскопок, в Новгороде XII в. существовали усадьбы площадью 1200 и 1225 кв. м143. В то же время, как предполагает В.Л. Янин, вечевая площадь на Ярос139 140

141 142 143

ПСРЛ. Т. III. C. 27. См.: Флоря Б.Н. К изучению церковного устава Всеволода // Россия в средние века и новое время. Сб. ст. к 70-летию чл.-корр. РАН Л.В. Милова. М., 1999. С. 92 ПСРЛ. Т. III. C. 32. Пашуто В.Т. Черты политического строя… С. 29. См.: Петров М.И., Сорокин А.Н. О размерах усадеб древнего Новгорода // Новгород и Новгородская земля. История и археология (Материалы научной конференции, Новгород, 28–30 января, 1997 г.). Новгород, 1997. Вып. 11. С. 62.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

лавлем дворе занимала не более 1500–2000 кв. м (об этом будет подробнее говориться ниже). Здесь же речь идет о собраниях на дворах. Новгородцы после изгнания Святослава сидели без князя «от Сменя дни», т.е. с праздника св. Симеона Богоприимца 1 сентября, следовательно, собрания проходили около этой даты, и вечники могли собираться не в домах, а под открытым небом, пусть и под защитой усадебных частоколов. В таких собраниях могло принять участие практически то же число вечников, что и в собраниях «общенародных». Таким образом, противопоставлять «вече по дворам» обычному вечу вряд ли стоит: отличались они по форме, а не по содержанию. В 1169/70 г.144 произошло столкновение между новгородскими сборщиками дани за Волоком (за каким именно Волоком — Ламским или Двинским, в источнике не уточняется) и суздальским отрядом: «Иде Даньслав Лазутиниць за Волокъ даньникомь съ дружиною; и присла Андрѣи (князь Андрей Боголюбский. — П.Л.) пълкъ свои на нь, и бишася с ними, и бѣше новгородьць 400, а суждальць 7000; и пособи богъ новгородцемъ, и паде ихъ 300 и 1000, а новгородьць 15 муж; и отступиша новгородьци, и опять воротивъшеся, възяшя всю дань, а на суждальскыхъ смьрдѣхъ другую, и  придоша сторови вси»145. Это известие по видимости не имеет отношения к проблеме новгородского веча. Тем не менее интерес оно для нашей темы представляет. Кто были эти 400 новгородцев, отправившихся за данью? Ответ на этот вопрос обнаруживается в последующих переработках этого известия — в составе «Повести о битве новгородцев с суздальцами» (она же «Сказание об иконе Знамения»), которая отразилась в ряде более поздних летописей и в версии «Слова о знамении». В позднейшей летописной версии число новгородцев, отправившихся за данью (уточняется, что «на Двину»), увеличивается до 500 «мужь»146. В «Слове о знамении» говорится, что новгородцы «послаша на Двину даньникомъ Даньслава Лазутинича, а съ нимъ исконцовъ по сту мужь»147. Каким временем следует датировать эти изменения? Первая версия читалась в так называемом Кратком новгородском летописце, который датируется временем не позднее начала 40-х гг. XIV в.148 По мнению Е.Л. Конявской, в первоначальной 144

145 146 147 148

О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 231, 245. Поражение суздальского войска под Новгородом датируется в летописи 25 февраля «того же» года, что и интересующие нас события, что соответствует 1170 г. ПСРЛ. Т. III. C. 33. См., например: ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 163; Т. XVI. Cтб. 45. Куприянов И.К. Обозрение пергаменных рукописей новгородской Софийской библиотеки // ИОРЯС. СПб., 1857. Т. VI. Стб. 292. Конявская Е.Л. Устные источники сказаний о чудотворных иконах // ВЕДС. Устная традиция в письменном тексте. XXII Чтения памяти чл.корр. АН СССР В.Т. Пашуто. Москва, 14–16 апреля 2010 г. Материалы конференции. М., 2010. С. 136.

179

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

180

редакции и этого рассказа могла читаться фраза «ис концовъ по сту мужь», впоследствии переведенная летописцами в общую сумму в соответствии с имевшимся в их время числом концов149. общую сумму список «Слова» относится также к XIV в.150 Л.А. Дмитриев справедливо отмечает, что фраза о концах могла принадлежать только новгородцу151, но возникает вопрос, новгородцу какого времени? По меньшей мере в XIV в. для новгородцев было вполне естественным, что сбор дани осуществляют кончанские отряды. В историографии утвердилось мнение, что так обстояло дело и ранее. Изменение численности данников также находило свое объяснение: во второй половине XII в. концов было четыре, а не пять, как в более позднее время152. Однозначного подтверждения истинности этого предположения нет, но оно очень вероятно, во всяком случае новгородцы XIV в. понимали более раннее известие именно так, воспринимая сотни воинов в качестве представителей концов. Есть также определенные данные, позволяющие предполагать, что письменные тексты о чуде от иконы Знамения основывались на устном предании, возникшем, вполне возможно, вскоре после самого события153. Это свидетельство имеет определенное отношение и к «вечевой» проблематике. То обстоятельство, что в Новгороде (в более позднее время определенно, в более раннее — предположительно) дань с подчиненных территорий собиралась кончанскими отрядами, убедительно демонстрирует факт господства города Новгорода, политического коллектива новгородских горожан над периферией. Именно горожане — во главе с боярами, разумеется — контролировали новгородские доходы. Участие представителей всех концов в пополнении бюджета, конечно, не случайно. Они контролировали друг друга. А вот лицам, не имевшим отношения к новгородским концам, к этим финансовым потокам доступа не было. В таком контексте становится более понятным и чисто городской состав новгородского веча, как он выступает согласно летописям. В нем участвовали те же полноправные жители новгородских концов, что и собирали дань (в свою пользу). Эти данные полностью подтверждают концепцию Б.Н. Флори, в соответствии с которой уже в домонгольское время в Новгородской земле город господствовал над сельской округой и жил за счет даней и кормлений, эксплу149

150

151 152 153

Конявская Е.Л. Об этапах формирования легенды о Знаменской иконе // Особенности российского исторического процесса. Сборник статей памяти ак. Л.В. Милова. К 80-летию со дня рождения. М., 2009. С. 71. Дмитриев Л.А. Житийные памятники Русского Севера как памятники литературы XIII–XVII вв. Эволюция жанра легендарно-биографических сказаний. Л., 1973. С. 111–112, 281 Там же. С. 114. См.: Насонов А.Н. «Русская земля»… С. 109–110. См. об этом: Конявская Е.Л. Устные источники… С. 136.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

атируя сельское население154. И в то же время они противоречат представлениям сторонников «полисной» теории, считающих всё свободное население Новгородской земли некоей единой демократической общностью. Вспомним приведенную выше сентенцию Лавр. под 1175 г. о вечевом строе: «Новгородци бо изначала, и Смолняне, и Кыяне, [и Полочане — Радз.], и вся власти якоже на дому [думу — Р] на вѣча сходятся, на что же старѣишии сдумають, на томь же пригороди стануть»155. Первое, что упоминает владимирский летописец, начиная рассказывать о вече, это Новгород. Следовательно, созыв вечевых собраний к этому времени вошел там в обычай, причем на этих собраниях советовались («думали») и, очевидно, принимали решения. В вече формально участвуют волости («власти»), т.е., если пользоваться современным научным языком, княжества, реально же, как прямо следует из летописного текста, все решается в городе  — центре земли горожанами. Само классическое упоминание веча появляется в связи с характеристикой прав именно горожан. Кто же принимает решения на вече? «На что старейшии сдумают», — пишет владимирский книжник. Что подразумевается под словом «старейшие»? «Старейшие» городá (т.е. главные, в противоположность «пригородам»), а не волости, общины или нерасчлененное «людство». Владимирский летописец возмущается тем, что ростовцы и суздальцы покушаются на права «града» и «гражан», а не «волощан» или «людства». О сельских жителях речи тут нет вообще. Не только селяне, но и жители пригородов не участвуют, как правило, в вечевых собраниях волостных центров, а вынуждены подчиняться их решениям («на томь же пригороди стануть»). Рассуждение летописца о вечевом строе, в том числе новгородском, логичным образом вытекает из описания им социально-политической деятельности древнерусских горожан156. Рассказ НПЛ под 1193 г.157 о поставлении нового архиепископа в Новгороде прямо свидетельствует о том, что его избрание совершилось на вече. Жребий победившего кандидата вынул слепец: «…и по совершении службы и послаша с вѣца слѣпца, да котораго дасть богъ, и выняся божию благодатью жребии Мантуриевъ…»158. 154 155 156

157 158

Флоря Б.Н. Новгородская земля в XII–XIII вв. С. 133–134. ПСРЛ. Т. I. Стб. 377–378. Подробнее об этом известии см.: Лукин П.В. О так называемой многозначности понятия «вече» в русских летописях. Домонгольское время // Неисчерпаемость источника. К 70-летию В.А. Кучкина. М., 2005. С. 55–60. См. о дате: Бережков Н.Г. Хронология… С. 231. ПСРЛ. Т. III. С. 232. А.А. Гиппиус полагает, что эта дополнительная информация НПЛ младшего извода была вставлена с целью прославления умершего архиепископа Мартирия, скорее всего, непосредственно после его кончины (Гиппиус А.А. К истории сложения текста Новгородской первой летописи // НИС. СПб., 1997. Вып. 6 (16). С. 26).

181

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

182

В вече участвует новгородское духовенство, в том числе и простые священники («попы»). Духовенство это, скорее всего, тоже было почти исключительно городским. Под «софьянами» имеется в виду клир кафедрального Софийского собора, «попы», прежде всего священники, входившие в соборную организацию городского духовенства. В аналогичном известии под 1156/57 г., как уже отмечалось, прямо названы городские попы159. Что касается игуменов, то, как отмечал Е.Е. Голубинский, «все наши монастыри периода домонгольского … были построены в городах или по близости их, и не было ни одного построено в пустыне, в лесу и вообще в удалении от жилья человеческого»160. Нельзя, естественно, исключать присутствия на этом вече представителей духовенства с новгородской периферии, но они должны были составлять ничтожное меньшинство. Под 1205 г.161 в НПЛ сообщается о смене по инициативе Всеволода Большое Гнездо князей в Новгороде. Отозвав Святослава Всеволодича, владимирский князь объявил новгородцам: «…а даю вы сынъ свои стареишии Костянтинъ». Когда Константич Всеволодич прибыл в Новгород, оказалось, что «радъ бысть всь град своему хотѣнию»162. Как бы ни оценивать довольно ритуальную формулу о «радости» новгородцев (во всяком случае не только НПЛ, но и пространный рассказ Лавр. единодушны в том, что решение было принято самим владимирским князем, а в Новгороде царила «радость»163). Однако летописная фраза о «хотении» новгородцев, думается, представляет собой пример такого невольного свидетельства, о котором говорилось в начале главы. Новгородскому летописцу никто не мешал заставить радоваться не только горожан, но и всех жителей Новгородской земли, но это ему не пришло в голову. Вряд ли это случайность. Для него было само собой разумеющимся, что выражать политическое «хотение» свойственно именно горожанам, а не сельским жителям и не всему населению Новгородской земли. В 1207 г.164 новгородцы после веча разгромили дворы посадника Дмитра Мирошкинича: «Новгородьци … створиша вѣче на посадника Дмитра и на братью его, яко ти повѣлѣша на новгородьцихъ сребро имати, а по волости куры брати, по купцемъ виру дикую, и повозы возити, и все зло; идоша на дворы ихъ грабежьмь, а Мирошкинъ дворъ и Дмитровъ зажьгоша, а житие ихъ поимаша, а села ихъ распродаша и челядь, а скровища ихъ изискаша и поимаша 159 160 161 162 163 164

ПСРЛ. Т. III. С. 29–30. Голубинский Е.Е. История Русской Церкви. М., 2002 [1904]. T. I. Период первый, Киевский или домонгольский. 2-я половина тома. С. 568. См. о дате: Бережков Н.Г. Хронология… С. 254. ПСРЛ. Т. III. С. 49–50. ПСРЛ. Т. I. Cтб. 421–424. См. о дате: Бережков Н.Г. Хронология… С. 170.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

бещисла, а избытъкъ роздѣлиша по зубу, по 3 гривнѣ по всему городу, и на щитъ»165. Основу вечников составляли явно горожане, так как отобранное у Дмитра и его сторонников добро было разделено поровну по всему городу166. Об участии сельских жителей в вече и последующих событиях упоминаний нет, хотя возможно их требования учитывались вечниками167. Так, одно из обвинений по адресу Дмитра и его «братьи» состояло в том, что они повелели «по волости куры брати»168, что могло затрагивать интересы сельского населения. Нельзя, конечно, совершенно исключать того, что в отмене «куриной» подати могли быть заинтересованы сами горожане, имевшие хозяйства в предместьях Новгорода и в сельской местности вообще. Это прямо подтверждается данными нелетописных источников, в частности, берестяных грамот. В качестве примера можно привести — относящуюся, правда, к более позднему времени (20–30-е гг. XIV в.)  — грамоту № 53, написанную новгородцем, купившим пожню (сенокосное угодье) в сельской местности, в районе деревни Озера169. Даже по материалам XVI в. известно, что новгородцы-уличане владели сельскохозяйственными угодьями за пределами города, в запольях. Так, в Лавочных книгах 1583 г. читаем: «В Загородцком концы на Пруском запольи огороды по левой стороне от города от деревянного и от Здвиженского заполья меж огород Михайловской за старостою за Оверкием за Ларионовым и за уличаны Пруского заполья, поперег по первому концу 92 саж., а посреди 38 саж., а в третьем месте по концу 105 саж., длина 204  саж.»170. Или: «А за городом за деревянным на Яневском запольи садок Дмитреевской Пахомова за старостою за Яковом за 165 166

167 168

169

170

ПСРЛ. Т. III. С. 51. «По зубу» означает здесь, видимо, поровну (Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания на Руси XI–XIII вв. М., 1955. С. 244; см. также: СДРЯ. Т. III. М., 1990. С. 405). Ср.: Карамзин Н.М. История… М., 1991. Т. II–III. С. 564–565, примеч.). См. об этом: Монгайт А.Л. Новгородская феодальная республика. С. 353. В.Л. Янин и вслед за ним Н.Л. Подвигина вместо «кур» предлагают чтение «кун», считая, что Дмитр Мирошкинич установил какой-то новый денежный побор (Янин В.Л. Новгородские посадники. М., 2003. С.  163; Подвигина Н.Л. Очерки социально-экономической и политической истории Новгорода Великого в XII–XIII вв. М.,1976. С. 142). Однако «куры» фигурируют не только в Синодальном списке НПЛ, но и в НПЛ младшего извода (ПСРЛ. Т. III. С. 248), СI ст. (ПСРЛ. Т. VI. Вып. 1. Стб.  261), НК (ПСРЛ. Т. XLII, первая выборка. С. 81). Лишь в НIV вместо «кур» появляются «куны» (ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 182), что легко объясняется индивидуальной ошибкой этой летописи. См. также: Тихомиров М.Н. Исследование о Русской Правде. Происхождение текстов. М.; Л., 1941. С. 228– 229; Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания… С. 242, 243; Алешковский М.Х. Социальные основы… С. 106; Алексеев Ю.Г. «Черные люди»… С. 245. Зализняк А.А. Древненовгородский диалект. С. 540. См. подробнее: Янин В.Л. Я послал тебе бересту… М., 1998. С. 45; Goehrke C. Die Sozialstruktur… S. 366–367. Лавочные книги… С. 180.

183

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

184

Макаровым за всеми уличаны Яневского заполья поперег 22 саж., длина 15 саж., оброку рубль»171. Там, где были огороды и садки, наверняка была и домашняя птица. И все-таки, как кажется, здесь есть некое противопоставление. С новгородцев берут серебро, т.е. деньги (или, точнее, их эквивалент), а с людей по волости — домашнюю птицу. Причина понятна: из-за господства натурального хозяйства у жителей волости «серебра» не было, и с них требовали то, что они только и могли отдать. От кого исходили остальные претензии? О «дикой вире» прямо говорится, что ею были недовольны «купцы». Дикая вира представляла собой, как мы знаем из «Правды Русской», коллективный штраф за совершенное одним из членов коллектива убийство172. Причина недовольства обычно объясняется в литературе тем, что «купцов» заставляли вкладываться в дикую виру, хотя они не принадлежали к соответствующему коллективу (например, если они торговали в сельской местности)173. Однако эта ситуация может быть истолкована и иначе. Если обратиться к более поздним аналогиям, то можно вспомнить, что в XVI в., уже в эпоху единого Русского государства, московские наместники не брезговали использованием этой юридической нормы в корыстных целях. По их приказам во дворы богатых людей или на улицы могли подбрасывать трупы неизвестных, для того чтобы за это выплачивались большие штрафы. На существование такой беззаконной практики намекает Иван Пересветов в «Большой Челобитной», где подобные методы обогащения приписаны византийским вельможам: «А велможи царьския на градѣхъ и на волостях домышлялися лукавством своим, дияволским прелщением: мертвых новопогребеных из гробов вынимали, да тѣ гробы порожни загребали, а того мертвеца рогатиною исколовши или саблею изсѣкши, да кровью вымажут, да богатому человѣку в дом подкинут. Да изца ему ябедника поставят, которой Бога не боится, да осудивши его неправеднымъ судом, да подворье его и богатество все разграбят»174. Возможно, такого рода махинациями промышляли и раньше. В этом случае понятен акцент именно на «купцах». Кем бы их ни считать (как уже говорилось выше, «купцами» в Новгороде в XII–XIII вв. могли называть не только торговцев, но и все торгово-ремесленное население), ясно, что их 171 172 173 174

Там же. С. 173. Правда Русская. М.; Л., 1940 / Под ред. Б.Д. Грекова. Т. I. C. 104–105, 123. См., например: Тихомиров М.Н. Исследование о Р усской Правде. С. 228. Сочинения Ивана Семеновича Пересветова // БЛДР. СПб., 2000. Т. 9. — http://lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=5115#_ednref26 (дата обращения: 19.09.2013). См. об этом: Зимин А.А. И.С. Пересветов и его современники. Очерки по истории русской общественно-политической мысли середины XVI века. М., 1958. С. 344–345; Флоря Б.Н. Иван Грозный. М., 1999. С. 45.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

финансовые возможности были выше, чем у сельских жителей. Следовательно, вымогать у них «дикую виру» было выгоднее. От повозов также могли страдать «купцы». Прямое подтверждение этого видим в новгородских грамотах. В договорной грамоте 1264 г. Новгорода с владимирским князем Ярославом Ярославичем содержится постановление: «А дворяномъ твоимъ по селомъ у купцевъ повозовъ не имати, разве ратнои вести…»175. Вероятнее всего речь идет об освобождении «купцов» — городских жителей, имевших владения (о чем уже говорилось выше) или торговавших в сельской местности, от подводной повинности («повоза»)176. Раз такие действия приходилось отменять законодательно, на практике они имели место177. Исследователи обратили внимание на выражение «на щит». М.Н. Тихомиров полагал, что «…новгородцы поступили с усадьбой Дмитра как с вражеским городом, разграбили ее, взяли “на щит”»178. А.Л. Монгайт предположил, что «по зубу и на щит» означает «каждому горожанину и каждому воину»179. По мнению И.Я. Фроянова, это выражение свидетельствует о том, что «новгородцы поделили деньги между горожанами («по всему городу») и ополченцами, жителями новгородской волости, только что вернувшимися из рязанского похода, принимавшими участие в вече и вместе с другими исполнявшими вечевой приговор. Стало быть, “разделить на щит” — это разделить на каждого волостного воина»180. На этом основании утверждается, что в этом вече принимали участие «широкие круги населения самого Новгорода, пригородов, всей новгородской волости, т.е. городские и сельские жители»181. Данная фраза может быть понята двояко. Либо речь идет, как уже предполагалось в литературе, о разделе «избытка» добычи между всеми горожанами и — отдельно — между воинами; либо — 175 176

177

178 179 180

181

ГВНП. С. 11. О датировке см.: Янин В.Л. Новгородские акты XII–XV вв. Хронологический комментарий. М., 1991. С. 142–146. СДРЯ. Т. VI. М., 2000. C. 472–473. Ср. упоминания сельских купчин, живших в Новгороде и державших лавки в городе, в Лавочных книгах 1583 г., например: «…лав[ка] пуста Демидка Яковлева сельского купчины с Легощи (!)» (Лавочные книги… С. 15). Уточнение о том, что повозы запрещалось «имати» по селам, видимо, связано с тем, что в городе подобные действия со стороны князя были невозможны в принципе (по этой же причине упоминаются только «купцы», а не бояре, привилегированное положение которых также в принципе защищало их от такого рода повинностей). Впрочем, это положение повторяется и в более поздних грамотах уже без слов «по селомъ», что превращает частное и, возможно, вызванное конкретной ситуацией установление в общую норму (ГВНП. С. 13, 16, 18, 20, 28, 30 и т.д.). Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания… С. 243. Очерки по истории СССР. Период феодализма. IX–XV вв. Ч. 1. С. 353. Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. С. 257. То же самое И.Я. Фроянов повторяет в более поздней своей работе (Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования… С. 392). Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. С. 253.

185

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

186

о формировании некоего фонда «на щит», т.е. для военных нужд182. Если принять первое толкование, то оно не дает никакой информации о социальном положении этих воинов и месте их жительства (были ли среди них жители пригородов и сельской местности, неизвестно). Второй вариант вообще исключает какое-либо участие «волощан», поскольку сбор средств «на щитъ» в таком случае ведется горожанами и в интересах горожан. В любом случае, хотя формально на основании этого известия полностью исключать присутствия на вече каких-то представителей сельского населения нельзя, ясно, что решающую роль там играли именно горожане. Только этим можно объяснить то, что вечники разделили конфискованное ими имущество по всему городу (а не по всей волости). Под 1215 г.183 в НПЛ рассказывается об уходе Мстислава Удатного из Новгорода и о приглашении новгородцами Ярослава Всеволодича. При этом оба события сопровождаются созывом князьями веча: «Поиде князь Мьстиславъ по своеи воли Кыеву, и створи вѣцѣ на Ярославли дворѣ, и рече новгородьцемъ: “суть ми орудия въ Руси, а вы вольни въ князѣхъ”. Того же лѣта новъгородьци, много гадавъше, послаша по Ярослава по Всеволодиця, по Гюргевъ вънукъ, Гюргя Иванъковиця посадника и Якуна тысяцьскаго и купьць старѣишихъ 10 муж; и въиде князь Ярославъ въ Новъгородъ, и усрѣте и архиепископъ Антонъ съ новгородьци». И ниже: «Князь же Ярославъ створи вѣчѣ на Ярослали дворѣ; идоша на дворъ Якунь (тысяцкого Якуна Намнежича. — П.Л.), и розграбиша, и жену его яша…»184. В Лавр. по поводу тех же событий сказано очень кратко: «Новгородци выгнаша от себе Мстислава Мстиславича, а Ярослава Всеволодича приведоша к собѣ на столъ»185. Т.Л. Вилкул справедливо отмечает различие между двумя известиями186. Действительно, противоречия имеются: по НПЛ, Мстислав уходит из Новгорода добровольно, по Лавр., — его выгоняют новгородцы. Исследовательница, однако, не отметила два важных момента. Во-первых, не только Лавр., но и НПЛ подразумевает определенную активность новгородцев. По Т.Л. Вилкул, в новгородской летописи уход Мстислава изображен таким образом, что новгородцы в нем участия не принимали187. Это отчасти так, но уже сам созыв князем веча, его — адресованные вечу — объяснения своего ухода на юг, провозглашение им новгородской «вольности в князьях» (примеров чему мы не видим применительно ни к какой другой древнерусской земле) — довольно ясные сви182 183 184 185 186 187

Благодарю за консультацию А.А. Гиппиуса и В.Б. Крысько. О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 258. ПСРЛ. Т. III. С. 53–54. ПСРЛ. Т. I. Стб. 439. Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 174–175. Там же. С. 175.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

детельства участия новгородцев в политической жизни. Вече оказывается той уже, вероятно, привычной площадкой, на которой происходит политическая коммуникация между князем и новгородцами. Не противоречит этому и показания Лавр., согласно которой, новгородцы сами изгоняют князя. Для того чтобы прогнать князя, надо было сначала договориться об этом, а потом предпринять совместные действия. Во-вторых, Т.Л. Вилкул не обратила внимания на вторую часть известий: обе летописи единодушны в том, что именно новгородцы пригласили на княжение Ярослава. Поэтому сообщение НПЛ о смене власти в Новгороде в 1215 г., взятое в его целости (а не искусственно расчлененное), невозможно относить к уже упоминавшейся выше и сконструированной исследовательницей нарративной «модели IIа», которая подразумевает «пассивность горожан»188. Да и сама амбивалентная «активная пассивность» новгородцев, как и в случае с изгнанием Святослава Ольговича, не может быть учтена в рамках предлагаемого исследовательницей «моделирования» и вообще вряд ли может быть адекватно формализована. Есть, однако, еще одно описание тех же событий, которое редко привлекало внимания историков, — в МЛС189. Там читаем версию, содержательно отличную как от Лавр., так и от НПЛ: «Тоя зимы выиде из Новагорода Мъстиславъ Мъстиславич, а княгиню съ сыномъ остави в Новѣгородѣ, а сам иде в Галич къ королеви [венгерскому] просити собѣ Галича у него. Новгородци же сдумаша, князя у них нѣт, и послашяся в Переяславль [Суздальский] по Ярослава Всеволодича»190. Это известие, как установил А.Н. Насонов, не восходит к основным источникам МЛС на этом участке. Представляется вероятным предположение историка, что оно — среди ряда других формально невладимирских известий — могло читаться во владимирском своде первой половины XIII в., составленном для прославления или в память князя Юрия Всеволодича. Фрагменты этого свода, по обоснованной гипотезе А.Н. Насонова, сохранились в составе МЛС191. К «древней Владимирской 188 189

190 191

Ср.: Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 208. Табл. 2. В основном им интересовались авторы, писавшие об истории Галича, правда, обычно ссылались на более поздние тексты в Воскресенской летописи и Тв. сб. См., например: Грушевський М.С. Iсторія України-Руси. У Львовi, 1905. Т. II. C. 237, T. III. C. 35, 513–516; Пашуто В.Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. М., 1950. С. 201, сноска. На известие МЛС опирается в недавней работе Д. Домбровский (Домбровский Д. Вступление Мстислава Мстиславича в борьбу за Галич // СР. М., 2012. Вып. 10. К 1150-летию зарождения российской государственности), в которой приведены важные доводы в пользу его достоверности. ПСРЛ. Т. XXV. C. 110. Насонов А.Н. История… С. 191–225, особенно с. 212. Недавно А.А. Кузнецов предпринял, по его словам, «попытку преодоления гипотезы А.Н. Насонова» (Кузнецов А. Политическая история Северо-Восточной Руси в 1211–1218 гг.: Источниковедческий аспект // Ruthenica. Київ, 2009. С. 78).

187

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

188

летописи» относил галицкие известия на этом участке МЛС и А.А. Шахматов192. МЛС (т.е. по-видимому фрагмент владимирского свода Юрия Всеволодича) подтверждает, что Мстислав ушел из Новгорода сам, а не был изгнан новгородцами. Это можно квалифицировать как такое «невольное» свидетельство, о котором, как указывалось выше, писал М. Блок. Летописцу Юрия незачем было скрывать неприятные для тогдашнего врага своего патрона обстоятельства. Характерно, что в МЛС поясняется, что именно влекло Мстислава на юг: стремление вокняжиться в богатом Галиче, на который он променял столь дорогих ему новгородцев (это обстоятельство, кстати, стыдливо скрыто новгородским летописцем архиепископа Антония — ставленника Мстислава193)194. Уход Мстислава из

192 193 194

Безусловно, обсуждать происхождение тех или иных известий, относимых (часто предположительно) А.Н. Насоновым к своду Юрия, можно и нужно, но в целом «попытку преодоления» следует признать неудачной. Это хорошо видно на примере рассматриваемого сообщения МЛС (которое, кстати, как и многие другие за указанный им период, А.А. Кузнецов не разбирает). А.А. Кузнецов при описании событий этих лет призывает «больше доверять версии», отразившейся в Лавр., Сим. и ЛПС (Там же. С. 96). Но в Лавр. (и в Сим.) текст совсем другой, в ЛПС этого известия вообще нет. Откуда же взялись конкретные исторические детали, читающиеся в «версии» МЛС? А.А. Кузнецов исходит из того, что на этом участке МЛС родственен Ерм., Льв., Тв. сб., Холм. и даже, как можно понять из его не всегда ясного текста, младше их (Там же. C. 69–70). Ерм. и Льв. практически повторяют МЛС, если не считать некоторых сокращений и добавления неинформативного и ненужного современнику уточнения о Переяславле — «иже на озерѣ» (ПСРЛ. Т.  XXIII. С. 64; ср.: Т. XX. 1-я пол. С. 148). В Холм. следов поздней переработки еще больше: в частности, кроме «озера», появляется уточнение о том, что Ярослав был братом «великого князя Юрьева» (ПСРЛ. Т. XXXIII. C. 60). В Тв. сб. читается контаминация текстов, отразившихся в НПЛ и МЛС, тоже с «уточнением»: указывается, что Переяславль находится на Клещине озере (ПСРЛ. Т. XV. Стб. 315). Сопоставление текстов показывает, что: а) известие МЛС является независимым по отношению к НПЛ и Лавр. (не выводится из них, имеет отсутствующие в них фактические сведения); б) соответствующие известия других четырех летописей основаны на известии МЛС, причем Холм. и Тв. сб. в данном случае текстологически младше Ерм.-Льв. Такая ситуация полностью соответствует гипотезе А.Н. Насонова и противоречит схеме А.А. Кузнецова. Шахматов А.А. Обозрение… С. 275. См.: Гиппиус А.А. Новгородская владычная летопись… С. 215. Ср. замечание И.Я. Фроянова о том, что новгородский летописец «коечто утаил с целью придать благообразие уходу Мстислава» (Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования… С. 407), однако, со ссылкой на Ник. («Быть может, недаром в Никоновской летописи говорится…»). Там читается следующий текст (И.Я. Фроянов цитирует его неполно и неточно): «Того же лѣта Новогородци, по старому своему обычаю, начяша вече творити тайно, хотяще господина князя своего отъ себе изгнати из Новагорода Мстислава Мстиславичя, и о семъ много вече творяще; бѣ бо князь Мстиславъ Мстиславичь зѣло смысленъ, и мужественъ и во опасении великомъ живяше, и сего ради не возмогоша его Новогородци вскорѣ изгнати. Онъ же слышевъ сиа о себѣ отъ Новогородцевъ, яко хо-

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

Новгорода оказывается добровольным, но портить отношения с новгородцами он, очевидно, не хотел. В такой обстановке торжественное прощание на вече выглядит более чем реальным. Известие МЛС при этом оказывается контаминированным: эпизод с оставлением жены и сына заимствован, вероятно, из общего источника летописей новгородско-софийской группы, в которых он представлен в более полном виде: «Князь Мьстиславъ поиде къ Киеву, а княгиню оставя в Новѣгородѣ и сына своего князя Василия»195.

195

тять его изгнати, и начятъ гнѣву мѣсту давати, и иде къ королю во Угры, прося себѣ у него Галичя; а княгиню свою и сына остави въ Новѣгородѣ» (ПСРЛ. Т. X. C. 67–68). Если говорить о фактической стороне, то это известие — контаминированное. «Много вече творяще» — переосмысление фразы из статьи 6723 г. МЛС «начаша вѣча дѣяти»; упоминание Галича, короля и княгини с сыном также заимствовано из МЛС, но из статьи 6722 г. (МЛС был одним из источником Ник. (Клосс Б.М. Никоновский свод… С.  149–152), но, видимо, использовался более широко, чем это представлялось Б.М. Клоссу). «Начяша вече творити тайно», вероятно, также восходит к МЛС (ср. фразу в статье МЛС под 6676 г.: ПСРЛ. Т. XXV. C. 77). Все остальное — риторика в русле основных тенденций Ник.: критика «непослушных» новгородцев и всяческое акцентирование прав князя. В качестве источника для реконструкции событий 1215 г. Ник. использовать нельзя. То же самое относится и к соответствующему «татищевскому известию», на которое ссылается И.Я. Фроянов: «Ту же картину отъезда Мстислава из Новгорода рисует В.Н. Татищев, добавляя, впрочем, что князя “смердь вся любляху”» (Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования… С. 407). То обстоятельство, что Татищев рисует «ту же картину», не должно удивлять: Ник. была одним из источников его сочинения, о чем прямо писал сам историк (Татищев В.Н. Собрание сочинений. Т. I. М., 1994. История Российская. Ч. 1. С. 124–125; см. также: Тихомиров М.Н. О русских источниках «Истории Российской» // Татищев В.Н. Собрание сочинений. Т. I. М., 1994. С. 45–46; Пештич С.Л. Русская историография… С. 254–255). Впрочем, картина, нарисованная Татищевым, кое чем все-таки отличается от картины в Ник. По Татищеву, у новгородцев ничего не получилось в том числе и по другой причине: «Много сходящеся [новгородцы], не умеяху что сотворити; бе бо князь Мстислав зело смыслен и смердь вси любляху его…» (Татищев В.Н. Собрание сочинений. Т. IV. М., 1995. C. 345). Это дополнение отмечено И.Я. Фрояновым, но не проанализировано им, а между тем, если допускать достоверность этого «татищевского известия», придется считать, что смерды могли оказывать очень серьезное воздействие на новгородскую политическую жизнь, что, как уже говорилось выше, противоречит концепции И.Я. Фроянова. Какой мог быть толк князю от любви к нему «рабов фиска» (каковыми, как мы помним, и были «внутренние смерды», по Фроянову)? Зато идеям самого В.Н. Татищева это вполне соответствует (ср.  еще о засилье смердов в Новгороде: Татищев В.Н. Собрание сочинений. Т. IV. C. 260–261; Т. III. C. 76). ПСРЛ. Т. VI. Вып. 1. Стб. 263. Ср.: Т. IV. Ч. 1. С. 197; Т. XLII (1-я выборка). С. 81. Возможно, впрочем, что эта фраза попала в МЛС и непосредственно из СI, точнее, из общего источника ее редакций (такое происхождение обосновано В.А. Кучкиным для «Повести о Михаиле Тверском» в МЛС (Кучкин В.А. Повести о Михаиле Тверском. Историко-текстологическое исследование. М., 1974. С. 89–93). В пользу этого может говорить то, что в СI фраза читается в составе краткого известия об уходе Мстислава из

189

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

190

Превратное истолкование событий в Лавр. вполне объяснимо. Ее текст за эти годы, восходящий, по-видимому, к своду 1281 г., владимирскому, но основанному на ростовском материале, исключительно тенденциозен. Основная его идея — княжеское «братолюбие», причем братолюбие между сыновьями Всеволода Большое Гнездо196. Так, по Лавр., ни Мстислав, ни новгородцы вообще не участвуют в Липицкой битве: конфликт описывается как воздвигнутая дьяволом «некая котора зла» «межи князи — сыны Всеволожи: Костянтином, и Юргемь, и Ярославом»197. Поэтому «ненужного» Мстислава новгородцы выгоняют, а «хорошего» Ярослава приглашают, что вполне логично, так как в начале 80-х гг. XIII вв. за Владимирское великое княжение боролись внуки Ярослава  — Дмитрий и Андрей. Это не означает, что известие Лавр. просто выдумано и не имеет никаких оснований. Из той же НПЛ, которая, как уже говорилось, на этом участке симпатизирует Мстиславу, выясняется, что у Ярослава Всеволодича в Новгороде была поддерживавшая его партия, которая могла приложить руку к уходу Мстислава, «отравив» ему пребывание в Новгороде198. Но в целом интересующие нас события следует реконструировать преимущественно по НПЛ-МЛС199. Посольство, пригласившее Ярослава Всеволодича, состояло из посадника, тысяцкого и 10 «купцов старейших». Б.Н. Флоря предполагает, что эти 10 старейших купцов аналогичны сотским, упомянутым в известии НПЛ под 1197/98 г. также в качестве послов200, и в обоих случаях говорится о представителях части «свободного непривилегированного населения Новгорода», организованной в сотни201. Вне зависимости от соотнесения «старейших купцов» с сотскими, ясно, что речь идет о принадлежности верхушки новгородского торгово-ремесленного класса к властной элите уже в начале XIII в., из чего следует и ее участие в вечевых собраниях.

196 197 198 199

200 201

Новгорода под 6723 г. (что ближе к датировке МЛС), тогда как в НIV и НК — в составе пространной статьи под 6725 г. Заимствование не отмечено А.Н. Насоновым (см.: Насонов А.Н. История… С. 204). См.: Насонов А.Н. История… С. 191–197. ПСРЛ. Т. I. Стб. 440. ПСРЛ. Т. III. C. 52. Достоверность известия МЛС вполне справедливо, на наш взгляд, обосновывает в упомянутой выше статье Д. Домбровский, однако, он считает, что оно происходит из ростовского источника, связанного с Константином Всеволодичем (Домбровский Д. Вступление… С. 175). Это заставило бы предполагать еще один источник МЛС — ростовский. Однако ничто не мешает считать, что известие читалось в своде Юрия Всеволодича: информацией о политических планах Мстислава (о которой пишет Д. Домбровский) могли располагать и во Владимире-на-Клязьме, тем более что брат и союзник Юрия Ярослав Всеволодич был женат на дочери Мстислава (см.: de Baumgarten N. Généalogies… Table X); ничего же «промстиславова» в нем нет. ПСРЛ. Т. III. C. 43. Флоря Б.Н. «Сотни» и «купцы»… С. 72.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

В дальнейшем ситуация в Новгороде обострилась. Ярослав Всеволодич ушел в Торжок и перекрыл подвоз хлеба. Начался голод, и, по словам новгородского летописца, «ядяху люди сосновую кору и листъ липовъ и мохъ». «О, горѣ тъгда, братье, бяше, — восклицает он — дѣти свое даяхуть одьрень; и поставиша скудельницю, и наметаша полну…». Многие покидали Новгород: «…а останъке разидеся; и тако, по грѣхомъ нашимъ, разидеся власть наша и градъ нашь». Тогда новгородцы стали отправлять послов к Ярославу. Результата это не принесло: «Новгородьци же, останъке живыхъ, послаша Гюргя Иванковиця посадника и Степана Твьрдиславиця, ины мужа по князя, и тѣхъ прия; а въ Новъгородъ приславъ Ивора и Чапоноса, выведе княгыню свою к собе дъчерь Мьстислалю; и потомь послаша Мануилу Ягольчевичя съ последнею речью: “поиди въ свою отцину къ святѣи Софии; не идеши ли, а повежь ны”. Ярославъ же и тѣхъ не пусти, а гость новъгородьскыи всь прия; и бысть Новѣгородѣ печяль и въпль». Спасением для Новгорода стало возвращение Мстислава Мстиславича, который вернулся в Новгород в феврале следующего, 1216 г., «и я Хота Григоревиця, намѣстьника Ярослаля, и всѣ дворяны искова; и выеха на Ярослаль дворъ, и цѣлова честьныи крестъ, а новгородьци к нему, яко с нимь въ животъ и въ смерть: “любо изищю мужи новгородьстии и волости, пакы ли а головою повалю за Новъгородъ”». Ярослав стал готовиться к войне, «а въ Новъгородъ въсла 100 муж новгородьць Мьстислава проваживатъ из Новагорода…». Новгородцы «не яшася по то, нъ вси быша одинодушно». Переговоры между князьями также закончились безрезультатно. Тогда Ярослав «новгородце съзва на поле за Тържькъ … вьси мужи и гостьбници, измавъ я вся, посла исковавъ по своимъ городомъ, а товары ихъ раздая и коне; а бяше всѣхъ новгородьць [в плену] боле 2000». В Новгороде же «бяше же новгородьцевъ мало: ано тамо измано вячьшие мужи, а мьньшее они розидошася, а иное помьрло голодомъ». Мстислав «створи вѣцѣ на Ярослали дворѣ» и произнес патетическую речь: «…и поидемъ … поищемъ муж своихъ, вашеи братьи, и волости своеи; да не будеть Новыи търгъ Новгородомъ, ни Новгородъ Тържькомъ; нъ къде святая София, ту Новгородъ; а и въ мнозѣ богъ, и въ малѣ богъ и правда»202. Помимо НПЛ к анализу этих событий нужно привлечь фрагмент статьи МЛС за 6723 г., часть которой, как показал А.Н. Насонов, восходит к владимирскому своду Юрия Всеволодича203. В нем говорится, что, когда новгородцы узнали о выступлении Мстислава против Ярослава Всеволодича, они «взмятошяся, начаша вѣча дѣяти». Это стало причиной ухода Ярослава из Новгорода: «Ярославъ же усмотривъ то, яко нетвердо ему хощетъ быти сѣдѣние, и выиде из града и поиде в Торъжекъ…»204 202 203 204

ПСРЛ. Т. III. С. 54–55. Насонов А.Н. История… С. 211–212. ПСРЛ. Т. XXV. C. 111.

191

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

192

По данным владимирского летописца, Ярослав ушел из Новгорода отнюдь не беспричинно, как можно понять из НПЛ, согласно которой Ярослав ни с того, ни с его «поиде на Тържъкъ», где и «седе»205. В Новгороде появилось недовольство, и начались волнения, сопровождавшиеся вечевыми собраниями. Что на них обсуждалось, можно предполагать по дальнейшим событиям: вероятно, воспользовавшись кризисом, противная Ярославу партия убеждала новгородцев изгнать его и пригласить Мстислава. В результате Ярослав счел за лучшее уйти в Торжок, чтобы воздействовать на Новгород извне. По НПЛ, новгородцев на переговорах с Ярославом Всеволодичем представляют посадник и «мужи». Очевидно, это представители новгородской знати, каким был, скорее всего, и Мануил Ягольчевич (наличие «вича» не является однозначным критерием принадлежности к элите, но с определенной долей вероятности может свидетельствовать об этом). В конце концов Ярослав задержал более двух тысяч новгородцев, в том числе всех «мужей» и «гостебников». Мужи — в данном контексте — вероятно, представители знати, гостебники — купцы. Ниже они именуются «вячшими мужами», что ясно свидетельствует, во-первых, о том, что «вячшие» в этой летописной статье — социальное обозначение, во-вторых, что это обозначение новгородской элиты. Конечно, нельзя воспринимать сообщения летописца как математически точные206. Из его собственных слов — «бяше же новгородьцевъ мало: ано тамо измано вячьшие мужи, а мьньшее они розидошася, а иное помьрло голодомъ» — следует, что, говоря о несчастьях «вячших» и «меньших», он не имел в виду, что они постигли всех «вячших» и «меньших». Кто-то в Новгороде оставался, пусть их было и «мало». Хроникальные записи — это не реестр XVII  в., в котором поименно указывались бы «нетчики», так что кто-то из «вячших» мог в Новгороде остаться207. К цифрам в нар205 206 207

ПСРЛ. Т. III. C. 54. Ср.: Алексеев Ю.Г. «Черные люди»… С. 247. В данном случае можно согласиться с Т.Л. Вилкул, указавшей на последующее бегство из Новгорода к Ярославу ряда лиц с «вичами», т.е., скорее всего, «вячших» (Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 260). Непонятно, впрочем, почему она делает акцент на том, что это не были сирые и убогие. Деление на «вячших» и «меньших» в основе имело не имущественный, а социальный (если угодно, — «сословный» характер). «Меньшие» могли не только не быть сирыми и убогими (подобные лица, скорее всего, вообще не принадлежали к новгородскому «политическому народу»), но и не обязательно должны были во всех случаях быть беднее «вячших» (как впоследствии каждый отдельный житий совсем не обязательно должен был быть беднее каждого отдельного боярина). Исследовательница также полагает, что тема «изымания» новгородцев появилась в летописи только «в процессе редактирования» (Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 261, сноска). Текстологических подтверждений такого редактирования нет. Ошибочно и

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

ративных источниках и к этой, в частности, вообще нужно относиться с большой осторожностью. Г. Хэлсолл весьма тонко пишет о том, что разница между «большими» цифрами, будь то тысяча или 80 тысяч, по-видимому не имела большого значения для средневекового человека, поскольку и та, и другая была много больше тех, с которыми он регулярно имел дело. А читатели средневековых текстов не ожидали от их авторов точности цифр208. Сути дела это не меняет: в созванном Мстиславом вече могли участвовать как «вячшие», так и «меньшие»209. В число вечников входили люди разного социального статуса. Ведь если бояре и купцы — в массе своей — были взяты Ярославом в плен, кто оставался в городе? Скорее всего, это могли быть ремесленники и мелкие торговцы210. Косвенно о возможности участия в вече и этих категорий населения свидетельствуют данные летописного перечня погибших в Липицкой битве новгородцев: «…новгородьць убиша на съступѣ Дмитра Пльсковитина, Онтона котелника, Иванъка Прибышиниця опоньника; а в загонѣ: Иванка поповиця, Сьмьюна Петриловиця, тьрьскаго даньника»211. Из четырех убитых двое, судя по прозвищам, были ремесленниками: Онтон котельник и Иванко Прибышинич опоньник, соответственно, изготавливавшие котлы и занавеси212, Иванко «попович», т.е. сын священника, тоже вряд ли представитель «вячших мужей» (хотя этого исключать нельзя, ср.  причисление к «вячшим» в известии под 1193 г. попа Ивана Легена213). Они, скорее всего, и были «меньшими» — участниками веча, созванного Мстиславом.

208 209

210

211 212

213

утверждение Т.Л. Вилкул о том, что летописец затушевывал конфликт в Новгороде и якобы для этого ввел такой «сюжетный ход, как “изымание”» (Там же. С. 261). Однако тот же летописец владыки Антония (Гиппиус А.А. Новгородская владычная летопись… С. 215) в следующей годовой статье прямо пишет, что после Липицкой победы Мстислав, подойдя к Переяславлю, «поя … и что живых новгородьць» (т.е. арестованных ранее Ярославом), «и что было съ Ярославомь в полку» (т.е. взял в плен новгородцев, которые воевали под началом его врага) (ПСРЛ. Т. III. C. 56). Halsall G. Warfare and Society in the Barbarian West, 450–900. London; New York, 2005 [2003]. P. 122. Ср. мнение М.А. Несина: «Нет никаких данных о том, что князь “прия” всех бояр, к тому же у арестантов могли быть сыновья (?)» (Несин М.А. Социальная организация… С. 77). К.Р. Шмидт высказал предположение, что «меньшие мужи» здесь  — «члены “сорока семей” [новгородской элиты], за исключением посаднической династии» (Schmidt K.R. Soziale Terminologie… S. 226). Трудно, однако, допустить, чтобы сотни «вячших мужей» принадлежали к «посаднической династии». ПСРЛ. Т. III. С. 57. СлРЯ. М., 1980. Вып. 7. С. 380; СДРЯ. Т. VI. С. 142. Ср. упоминание многочисленных котельников с их лавками в котельном ряду «от Скорнячного ряду от переулка вниз к Волхову по правой стороне» (Лавочные книги… С. 27). ПСРЛ. Т. III. C. 41.

193

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

194

Из этого повествования также ясно следует, что решения новгородцами принимались на основе единодушия: они «не яшася» за Ярослава Всеволодича, «нъ вси быша одинодушно (курсив мой. — П.Л.)»214. «Быти одинодушно» ни в коей мере не было terminus technicus. Могло использоваться и другое, близкое понятие — «быти [всемъ] одинакымъ». Под 1216 г.215 летописец обвиняет бежавших из Новгорода к Ярославу Всеволодичу «преступников креста», которые ранее «человали … бяху хрестъ честьныи к Мьстиславу съ всѣми новгородци, яко всѣмъ одинакымъ быти…»216. Принцип одиначества/единодушия был ключевым элементом политической культуры средневекового Новгорода. Суть его состояла в представлении о некоем идеальном единстве всех полноправных горожан, на основе которого только и возможно легитимное принятие решений. Это единство подтверждалось сакральной санкцией — клятвой на кресте или на иконе Богородицы. Вместе с тем «одиначество» носило отнюдь не добровольный, а, пользуясь терминологией советского времени, «добровольно-принудительный» характер. Индивиды, покушавшиеся на единство всей общности, считались ее врагами и подвергались коллективной расправе; если же коллектив распадался на примерно равные части, то между ними начинался конфликт, который мог вылиться даже в длительное вооруженное противостояние. В Новгороде примером такого противостояния являются частые столкновения между городскими концами. Корни представлений о сакральном единстве политического коллектива уходят в далекое прошлое: подобные явления отмечаются еще у древних германцев и славян, хотя, конечно, сакральная форма «единодушия» новгородцев была уже совершенно иной — не языческой, как у их далеких предков217, а христианской218. Такие представления не были поэтому специфичны ни для Новгорода, ни для Руси вообще219. Под 1217 г.220 в НПЛ читается известие о нападении «литвы»221 на Новгородскую землю и о столкновении новгородцев и псковичей с войском рижского епископа и ливонскими рыцарями. Во время похода стало известно о «лести» (предательстве) чуди, «…и нача214 215 216 217 218

219

220 221

Там же. С. 54. О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 247, 251, 258. ПСРЛ. Т. III. C. 55. Ср. то же выражение в известии НПЛ под 1229 г. (о дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 269) (ПСРЛ. Т. III. С. 67). См. об этом: Modzelewski K. Barbarzyńska Europa. S. 368–397. Подробнее об «одиначестве»/«единодушии» см.: Лукин П.В. Принцип единодушия в представлениях и политической практике древней Руси // Образы прошлого. Сборник памяти А.Я. Гуревича. СПб., 2011. Ср.: Петров А.В. Несколько замечаний о древнерусском «одиначестве» // Русские древности. Сборник научных трудов к 75-летию проф. И.Я. Фроянова. СПб., 2011 (Труды Исторического факультета СПбГУ. Т. 6). О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 259. «Литвой» здесь названы эсты, а именно жители Унгавнии (см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 259).

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

ша новгородци гадати съ пльсковичи о чюдьскои речи, отшедъше далече товаръ, а сторожи ночьнии бяху пришли, а днѣвнии бяху не пошли; а наѣхаша [немцы] на товары без вѣсти, новъгородци же побегоша съ вѣчя въ товары». Бой закончился победой русских отрядов222. В вече участвуют новгородские и псковские воины, причем все воины, без различия социального статуса (а мы помним, что в составе новгородского войска могли находиться и ремесленники). Это доказывается тем, что в лагере должна была оставаться только стража, да и то ночные сторожи ушли, надо думать, на вече со всеми остальными воинами, а дневные еще на явились им на смену, в результате чего противнику удалось захватить новгородские «товары»223. В следующем 1218 г.224 в Новгороде произошли вооруженные столкновения между сторонниками и противниками посадника Твердислава, которые представляли разные районы (концы) города (при нейтралитете загородцев): «…възвониша у святого Николы ониполовици цересъ ночь, а Неревьскыи коньчь у Святыхъ 40, такоже копяче люди на Твьрдислава… И поидоша ониполовици и до дѣтии въ бръняхъ, акы на рать, а неревляне такоже; а загородьци не въсташа ни по сихъ, ни по сихъ, нъ зряху перезора. Твьрдиславъ же … поиде съ Людинемь концемь и с пруси. И бысть сеця у городьныхъ воротъ, и побѣгоша на онъ полъ, а друзии въ коньць, и мостъ переметаша, и переехаша ониполовици въ лодьяхъ, и поидоша силою… Бысть же се мѣсяця генваря въ 27, на святого Иоанна Златуста, и тако быша вѣча по всю недѣлю. Нъ богомъ дияволъ попранъ бысть и святою Софиею, крестъ възвеличянъ бысть; и съидошася братья въкупѣ однодушно, и крестъ цѣловаша». Но этим дело не кончилось. Князь Святослав Мстиславич «присла свои тысяцькыи на вѣче» и через него заявил: «…не могу быти съ Твьрдиславомъ и отъимаю от него посадьницьство». Далее в 222 223

224

ПСРЛ. Т. III. С. 57. Никак нельзя согласиться с Ю. Гранбергом, по мнению которого, «невозможно … допустить, что для обсуждения этого собралось все войско. Более вероятно, что в этом участвовало только военное руководство. Все войско вряд ли бы провело собрание во время похода и бросило бы свой багаж, особенно, когда в его составе было оружие» (Granberg J. Veche in the Chronicles… P. 122). Этот вывод основан на недоразумении: древнерусское слово «товаръ» в данном случае означает не багаж или обоз, а военный лагерь, который должны были охранять сторожа, бросившие его только по случайности (Срезневский И.И. Материалы… СПб., 1903. Т.  III. Стб. 969). Неубедительна и аналогия, которую приводит в подтверждение мысли о вече военного руководства шведский исследователь, — с так называемым вечем 18 отроков в 1231 г. в Галиче (ПСРЛ. Т. II. Стб. 763). Это было, по-видимому, обычное собрание горожан, а вовсе не совещание князя Даниила со своими отроками (Лукин П.В. Вече: социальный состав // Горский А.А., Кучкин В.А., Лукин П.В., Стефанович П.С. Древняя Русь: очерки политического и социального строя. М., 2008. С. 139–141). О дате см: Бережков Н.Г. Хронология… С. 259).

195

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

196

летописи продолжается диалог: «Рекоша же новгородьци: “е ли вина его”. Онъ же рече: “безъ вины”. Рече Твьрдислав: “тому есмъ радъ, оже вины моеи нѣту; а вы, братье, въ посадничьствѣ и въ князѣхъ”. Новгородци же отвѣщаша: “княже, оже нѣту вины его, ты к намъ крестъ цѣловалъ без вины мужа не лишити; а тобе ся кланяемъ, а се нашь посадник, а в то ся не вдадимъ». Только после этого «бысть миръ»225. Наибольший интерес тут вызывает упоминание кончанских веч, собравшихся у церквей (в летописи указаны сходки у храмов св. Николы на Дворище и свв. 40 мучеников Севастийских226) и продолжавшихся в течение целой недели. В летописи прямо говорится, что в них участвовали все жители вплоть до детей227. После примирения «съидошася братья въкупѣ однодушно, и крестъ цѣловаша», т.е. участники конфликта, те самые, которые ранее бушевали на сепаратных кончанских собраниях, нашли общий язык и вместе составили общегородское вече. При этом ничего не говорится ни о каком-либо представительстве от концов. Приходится допустить, что состав общегородского веча был более или менее таким же, как и кончанских. Важнейший момент заключается также в том, что для летописца, как выясняется, новгородцы, принимающие участие в политической жизни, т.е. прежде всего в вечевых собраниях, — это жители концов, члены соответствующих кончанских и уличанских организаций. Это, разумеется, полностью исключает присутствие на вече лиц, в такие организации не входивших, — в частности, мифических «демократических масс», включающих в себя сельское население Новгородской земли228. 225

226

227

228

ПСРЛ. Т. III. С. 58–59. Наиболее подробный (хотя и не во всем убедительный) комментарий см.: Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования… С. 413–420). В 1979 г. в ходе раскопок в Кремлевском парке в Новгороде были обнаружены фрагменты площади около несохранившейся церкви 40 мучеников. Выдвинуто предположение, что это и была вечевая площадь Неревского конца (Буров В.А. Очерки истории и археологии средневекового Новгорода. М., 1994. С. 56). См. дискуссию о социальном составе этого веча между В.Т. Пашуто (сторонник узкого состава) и Л.В. Черепниным (сторонник более широкого состава): Пашуто В.Т. Черты политического строя… С. 31; Черепнин Л.В. Пути и формы… С. 46. См. также: Franklin S. Writing, Society and Culture in Early Rus. С. 950–1300. Cambridge, 2002. P. 175. Данные о кончанском характере новгородского веча отвечают на вопрос, заданный В.В. Долговым: «И если мелкий городской землевладелец-земледелец участвовал в вече, ходил в большие походы, то что могло удержать от той же самой активности человека, живущего, предположим, в 15 км от города?» (Долгов В.В. Концепция И.Я. Фроянова… С. 29). От участия в вече жителей новгородской периферии удерживала, в частности, их непринадлежность к кончанским организациям и, как мы увидим ниже, к новгородскому «политическому народу» вообще. Кончанско-уличанский характер новгородского веча, фиксирующийся еще

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

Новгородским полноправным горожанином считался член соответствующей кончанской организации, а не просто лицо, живущее внутри городских укреплений, тем более что укрепления Окольного города были возведены по-видимому только в конце XIV в. (хотя и после этого территория города росла)229. Житель окологородья становился горожанином в политико-правовом смысле слова, когда он оказывался членом кончанской организации. Так происходило, когда к трем «изначальным» концам (Неревскому, Людину и Славенскому) прибавились позднее два новых, соответственно на Софийской и Торговой сторонах: Загородский и Плотницкий230. Кончанскую организацию нельзя считать совершенно специфичной для Новгорода. Не исключено, что ее параллели могут быть обнаружены не только на Руси, но и у западных славян. В поморских Щецине и Волине, по свидетельству двух из трех житий Оттона Бамбергского, находились так называемые «контины» (сóntine) — здания, связанные с культом местных божеств, прежде всего Триглава. Автор самого раннего, «Прюфенингского жития», пишет о двух «континах» в Щецине: «Ведь в этом городе на небольшом расстоянии друг от друга находилось два дома, построенные с огромными старанием и искусством, в которых неразумный языческий народ почитал бога Триглава; их из-за того, что в них хранились изображения богов, предки назвали континами»231. Другой агиограф, Герборд, говорит о четырех «континах». Одна из них, которая, по словам агиографа, «была главной», представляла собой собственно святилище. Там находился и главный объект культа — «трехглавое изображение, которое, имея на одном туловище три головы, называлось Триглавом…»232. Назначение остальных

229

230

231

232

в домонгольскую эпоху, в принципе лишает всяких оснований попытки «спасти» концепцию общеволостного, «полисного» веча применительно хотя бы к раннему времени (ср.: Долгов В.В. Горожане и селяне в Древней Руси: реплика по поводу новой работы П.В. Лукина // Вестник Удмуртского университета. История и филология. 2013. Вып. 1). Алешковский М.Х., Красноречьев Л.Е. О датировке вала и рва новгородского острога (в связи с вопросом о формировании городской территории) // Советская археология. 1970. № 4. С. 54–66. О времени их возникновения существуют разные мнения, новейший обзор проблемы см.: Дубровин Г.Е. Формирование Плотницкого конца и государственные реформы в Новгороде в середине — второй половине XIII в. // Древняя Русь: Вопросы медиевистики. 2013. № 1 (51). Die Prüfeninger Vita Bischof Ottos I. von Bamberg nach der Fassung des Großen Österreichischen Legendars / Ed. J. Petersohn / MGH. Scriptores rerum Germanicarum in usum scholarum separatim editi. Hannover, 1999 (далее — VP). II. 11. S. 96. Herbordi Dialogus de vita S. Ottonis episcopi Babenbergensis / Rec. et ann. J. Wikarjak, praef. et comm. est K. Liman. Warszawa, 1974 (MPH. Series Nova. T. VII. Fasc. 3, далее — Herbordus). T. VII. Fasc. 3. II. 32: Erat autem ibi simulacrum triceps, quod in uno corpore tria capita habens Triglaus vocabatur… S. 124.

197

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

198

контин было другим: «Три же другие контины пользовались меньшим почтением и были меньше украшены. Внутри по окружности были установлены только сиденья и столы, так как там они имели обыкновение проводить свои собрания; а именно, если они желали или пить, или развлекаться, или обсуждать свои важные дела, они сходились в определенные дни и часы в эти же здания»233. Как говорилось выше, несмотря на то, что Vita Prieflingensis — памятник, несколько более ранний, чем другие два жития, сведения Герборда не могут быть расценены как вторичные. В высшей степени существенно, что, согласно обоим текстам, слово «сóntine» — славянское. Сефрид в «Диалоге» Герборда прямо говорит об этом: «Славянский язык в большей части звуков близок к латинскому, и потому я полагаю, что контины названы от того, что есть continere (т.е. “содержать”, “заключать”. — П.Л.)»234. Это, разумеется, типичная «народная» этимология. Однако само слово contina, безусловно, представляет интерес. Еще в литературе XIX в. высказывалась мысль о связи слова «контина» («кончина») со словом «конец», а отсюда делался вывод о наличии в Щецине административно-территориальных единиц  — концов, подобных новгородским, и о влиянии «западно-славянского начала» на новгородскую жизнь235. В советское время эта гипотеза получила дальнейшее развитие. А.В. Арциховский предположил, что continae (концины, или кончины) были «общественными зданиями концов, где собирались граждане или старейшины для празднеств и заседаний», а Щецин, как и Новгород, «делился на концы, и их было четыре»236. Позднее о западнославянских корнях новгородских концов писали В.Л. Янин и М.Х. Алешковский: «…кончанские организации … восходят … к балтийским славянам, у которых имелись общественные здания контины — центры отдельных частей города»237. Вся эта цепочка предположений, однако, базируется лишь на созвучии двух слов с разным значением: древнерусского «коньць» («часть города, территориальная единица»238) и латинской передачи некоего поморянского слова «contina». 233

234 235 236 237 238

Ibidem: Tres vero alie cóntine minus venerationis habebant minusque ornate fuerant. Sedilia tantum intus in circuitu exstructa erant et mense, quia ibi conciliabula et conventus suos habere soliti errant; nam sive potare sive ludere, sive seria sua tractare vellent, in easdem edes certis diebus conveniebant et horis. S. 124. Herbordus. II. 31: Sclavica lingua in plerisque vocibus Latinitatem attingit, et ideo puto ab eo quod est continere continas esse vocatas. S. 122. Гедеонов С. Варяги и Русь. Историческое исследование. СПб., 1876. Ч. 1. С. 347. Арциховский А.В. Городские концы в Древней Руси // ИЗ. 1945. Т. I6. С. 13. Янин В.Л., Алешковский М.Х. Происхождение Новгорода (к постановке проблемы) // История СССР. 1971. № 2. С. 56. СДРЯ. Т. IV. М., 1991. C. 253.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

Вопреки распространенным в российской историографии (прежде всего, хотя и не исключительно, «антинорманистского» направления) суждениям, о концах в Щецине ничего не известно. Нет никаких оснований говорить о заимствовании концов древней Русью у западных славян. Упоминание «контин» относится к первой половине XII в., тогда как новгородские концы появляются в источниках как минимум не позже. Например, Людин конец упомянут в новгородской берестяной грамоте № 954, которая датируется первой четвертью XII в.239 Концы существовали не только в Новгороде, но и в других средневековых русских городах, причем не только в Северо-Западной Руси: в Киеве, Ростове, Смоленске, Серпухове, возможно в Великом Устюге, Москве, Твери, Нижнем Новгороде, Туле240. С  учетом того, что у поморян известно только одно упоминание, и то не концов, а «контин», которые только гипотетически имеют отношение к концам, интерпретация многочисленных древнерусских концов как заимствования у западных славян кажется очень странной. Почему бы не предположить, что наоборот, щецинские «контины» восходят к древнерусским концам (упоминаний которых неизмеримо больше)? Правда, В.Л. Янин и М.Х. Алешковский в качестве дополнительного аргумента ссылаются на то, что городские концы известны только «на территории первоначальной новгородской федерации», которая, как они считают, подвергалась в раннее время балтийско-славянской колонизации. Наличие концов в Москве и Серпухове, по мнению ученых, должно, в соответствии с легендой начального летописания, «связываться с ляшским происхождением вятичей»241 (хотя основанный в XIV в. князем Владимиром Андреевичем Серпухов определенно никакого отношения к древним вятичам иметь не мог). Наконец, неоднократно зафиксированный в летописях Копырев конец в Киеве — это, по словам В.Л. Янина и М.Х. Алешковского, лишь «окраинный центр городской территории».242 Столь сложное построение выглядит искусственным. Ничего не известно о социально-политической активности не только Копырева конца, но и городских концов «на территории новгородской федерации», за исключением Новгорода и в XV в. Пскова. Поэтому надо либо считать «окраинными центрами» все концы, кроме новгородских и псковских, либо все концы считать настоящими городскими районами, не делая исключения для Новгорода и Пскова. Но выделять особо Копырев конец в Киеве совершенно не логично. Да и нельзя не согласиться с А.В. Арциховским, под239 240 241 242

Зализняк А.А., Янин В.Л. Берестяные грамоты из новгородских раскопок 2005 г. // Вопросы языкознания. 2006. № 3. С. 3–7. См.: Арциховский А.В. Городские концы… С. 9–12. Янин В.Л., Алешковский М.Х. Происхождение Новгорода. С. 56, сноска. Там же. С. 56.

199

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

200

черкивавшим, что упоминание одного конца в Киеве отнюдь не означает, что он был единственным; ведь «если бы для новгородской топографии сохранились сведения только тех лет, что и для киевской, мы бы из всех новгородских концов знали один Неревский, как в Киеве один Копырев»243. Наконец, не доказан сам тезис о происхождении слова contina от слова «коньць». Действительно, по-видимому, латинской форме continа может соответствовать славянское *«кончина» в значении «собрание представителей городского “конца”» (с коллективным суффиксом -ина, как в словах «дружина», «братчина»). Тем самым объясняется финальная часть латинского слова. Появление в латинской форме «t» вместо «ч» объясняется, естественно, отсутствием аффрикат в латинском языке244. Общепризнанной, однако, является другая этимология слова contina. Ст. Урбаньчик полагал, что славянское слово, переданное по-латыни как contina, должно было звучать «kącina»; оно было родственно словам типа kąt или kuca и означало то же, что и «дом»245. Эти наблюдения развил лингвист Л. Мошиньский. По его мнению, «контина» происходит от гипотетического древнеполабского *kọtina, co значением «дом», «хижина», которое, в свою очередь, возводится к праславянскому существительному *kọtja (жилые строения разного типа)246. Учитывая, что слово contina и означало прежде всего здание, такая этимология выглядит наиболее естественной. Наконец, даже если признать этимологическое родство между «континой» и «концом», отсюда, как уже говорилось выше, никоим образом не следует генетической взаимосвязи между новгородскими концами и гипотетическими щецинскими. Это — гипотетическое — подобие может быть объяснено типологически, как подобие явлений, возникших в схожих условиях. Были ли щецинские «контины» действительно «кончинами» — местами собраний городских концов, или это были «дома», служившие для собраний разных частей городского населения, в любом случае мы имеем дело с очень яркой формой выражения сакрального единодушия в архаическом западнославянском обществе. Представители отдельных частей населения Щецина собирались и обсуждали значимые для них вопросы в своих «континах», а затем происходила ритуальная манифестация общегородского еди243 244 245 246

Арциховский А.В. Городские концы… С. 11. Благодарю за консультацию К.А. Максимовича и А.А. Гиппиуса. Urbańczyk St. Religia pogańskich Słowian. Kraków, 1947 (Biblioteka studium słowiańskiego Uniwersytetu Jagiellońskiego. Seria B, Nr. 6). S. 61–62. Moszyński L. Die vorchristliche Religion der Slaven im Lichte der slavischen Sprachwissenschaft. Köln; Weimar; Wien, 1992 (Bausteine zur slavischen Philologie und Kulturgeschichte: Reihe A, Slavistische Forschungen; N.F., 1  = 61). S. 117–120. См. также: Słupecki L.P. Slavonic Pagan Sanctuaries. Warsaw, 1994. P. 12–13; VP. S. 96, ann.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

нодушия: путем совместного поклонения Триглаву, общего пиршества, возможно, как полагает Х. Ловмяньский, с потреблением принесенных жертв247 и другими коллективными ритуалами. Мы, к сожалению, не знаем, где именно находились все контины. Однако «Прюфенингское житие» сообщает, что по крайней мере две из них, использовавшиеся в качестве культовых сооружений, находились поблизости друг от друга (haut grandi ab invicem intervallo distabant): единство культа по-видимому было связано с сакральным «единодушием». Дело, однако, не в кончанской организации самой по себе. В средневековой Венеции, например, ее не было. Тем не менее там участие в политической жизни родовитых семей из Торчелло — венецианского «пригорода», если использовать древнерусские понятия — определялось не столько их значением в местной среде, сколько тем, что они переселялись в Венецию248. Первична, таким образом, не форма территориально-политической организации, а сама связь между участием в политической жизни и проживанием в городе, характерная как для Новгорода, так и для средневековых европейских коммун. Вернемся в Новгород. Хорошо видно также, что «идеальное» представление о единодушии горожан на практике приводило к периодически повторявшимся междоусобицам. В Новгороде, где не было мощной административной власти, которая могла бы эффективно контролировать происходящее, такое происходило регулярно. Междоусобная война внутри Новгорода, вспыхнувшая из-за фигуры посадника Твердислава, ясно показывает, что альтернативой «единодушному» вечевому решению было только насилие. Конкуренция, противостояние и конфликты, вплоть до вооруженных, между кончанскими организациями были неизбежны в рамках новгородской системы власти, когда полновластный арбитр отстутствовал, а современная демократическая политическая культура, предусматривающая (по крайней мере, в теории) мирное соперничество различных сил и поиск компромиссов, еще не сложилась и не могла сложиться. Именно к насилию прибегли жители разных концов и других новгородских территориальных единиц, не согласовав «единодушно» вопрос о посаднике. И когда общность раскалывалась, как сообщается в той же летописной статье, в разных частях города созывались отдельные вечевые собрания249. Заслуживает внимания также тот факт, что вечевые собрания созывались зимой, что уже само по себе делает маловероятными высказывавшиеся в литературе предположения о «сидячем» ха247 248 249

Ловмянский Г. Религия славян… С. 142. Castagnetti A. Insediamenti e «populi» // Storia di Venezia. Roma, 1992. Vol. I. Origini-età ducale. P. 606. ПСРЛ. Т. III. С. 59.

201

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

202

рактере веча. О важности этого обстоятельства будет подробнее говориться в III главе250. Под 1219 г.251 НПЛ повествует о попытке князя Всеволода Мстиславича отстранить от власти, а то и убить посадника Твердислава. Князь «възвади всь городъ, хотя убити Твьрдислава», и с этой целью пошел «с Городища съ всѣмъ дворомъ своимъ, и скрутяся въ бръне, акы на рать, и приеха на Ярослаль дворъ». Его поддержали «новгородци», которые явились к нему «въ оружии и сташа пълкомъ на княжи дворѣ». Однако, как выясняется, не все новгородцы приняли сторону князя: вокруг Твердислава «скопишася … пруси и Людинь коньць и загородци, и сташа около его пълкомъ и урядивъше на 5 пълковъ». Князь, «узрѣвъ рядъ ихъ, оже хотять крѣпъко животъ свои отдати», прислал к ним для переговоров архиепископа Митрофана, в результате чего конфликтующие стороны примирились252. Чтобы свергнуть Твердислава князь пытается привлечь на свою сторону «весь город», т.е. горожан (но не всю Новгородскую землю или «волощан»)253. Собственно, здесь упоминаются два собрания: одно организовано противниками посадника, второе созвано в противовес первому именно посадником, после того как князь «възвади» весь город, т.е. всех или по крайней мере значительную часть новгородских горожан. Формы социально-политической активности новгородцев носят отчетливо городской характер — это коллективное взаимодействие (в том числе и военное) в концах (го250

251

252 253

По мнению Т.Л. Вилкул, указание на то, что «ониполовичи» (т.е. жители Торговой стороны) выступили в доспехах, должно свидетельствовать об участии в их вече лишь какой-то части новгородцев, так как «приобрести доспех мог далеко не каждый древнерусский воин» (Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 229). Приобрести мог не каждый, а вот быть снабженным доспехами, приобретенными на средства других, мог каждый, особенно в ситуации острого конфликта, когда решалось, какая часть города возобладает над другой. Этому есть конкретное подтверждение в летописи (ПСРЛ. Т. III. C. 24–25; см. также ниже, в IV и V главах). «Дети» даже зажиточных новгородцев, также участвовавшие в выступлении «оныхполовичей», в любом случае не сами, скорее всего, покупали себе доспехи. Это же обстоятельство лишает необходимости прибегать и к «литературной» интерпретации, также предложенной исследовательницей (Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 234). Эти события происходили в 6727 мартовском году (Бережков Н.Г. Хронология… С. 260–261). В летописи говорится, что Твердислав постригся в монахи в Аркажском монастыре после обострения болезни, начавшейся за 7 недель до этого (ПСРЛ. Т. III. С. 60). Поэтому конфликт в Новгороде произошел, вероятно, еще в 1219 г. от Р.Х.  ПСРЛ. Т. III. С. 60. Ср. противоречащие прямому свидетельству летописи допущения И.Я. Фроянова о том, что среди новгородцев-сторонников князя могли быть жители неких «других мест», или «близлежащих от Новгорода» поселений (Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования… С. 424). «Весь город» фигурирует и в рассказе НПЛ о новгородском вече под 1230 г. (ПСРЛ. Т. III. С. 69).

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

родские районы) и улицах («прусы» — жители Прусской улицы). Концы действуют согласованно, организуя («уряжая») свои полки. Кончанская и уличанская организации не имеют никакого отношения ни к гипотетической волостной общине, ни к «широким народным массам» всей Новгородской земли. В 1228 г.254 упоминается вече, устроенное новгородцами во время похода на емь: «Новгородьци же стоявъше въ Неве неколико днии, створиша вѣче и хотѣша убити Судимира, и съкры и князь [Ярослав Всеволодич] въ насаде у себе; оттоле въспятишася въ Новъгородъ, ни ладожанъ ждавъше»255. По поводу этого известия встречаются суждения о том, что в нем речь идет не об «обычном» вече. С точки зрения В.Т. Пашуто, «здесь вече … не народное собрание, а совещание в походе представителей антисуздальской группировки. Эти суздальцы, прервав поход, увели новгородское ополчение из-под начала князя»256. В источнике же ни о суздальцах, ни об антисуздальской группировке не говорится. В Новгороде, в том числе и в новгородском войске, конечно были сторонники разных княжеских линий, но они не могли принимать решений за всех новгородцев, выражавших свое мнение на вече. Ю. Гранберг считает, что это вече было «орудием тех, кто хотел убить этого человека (Судимира. — П.Л.)». То, что князь решил защитить его от новгородцев, убеждает историка в том, что он не воспринимал вече как институт с законными полномочиями или, по крайней мере, как «собрание, воле которого он обязан был следовать»257. Здесь смешаны разные вещи. Наличие инициаторов, использовавших гнев новгородцев в своих интересах, не имеет никакого отношения к определению сущности собрания. То, что князь вынужден был укрывать Судимира на своем корабле, а не выступил открыто против вечников, говорит, скорее, в пользу того, что это собрание он воспринимал весьма серьезно. М.А. Несин противопоставляет это вече другим на том основании, что это был «военный совет»258. Но что это за военный совет, если единственным его известным решением (точнее, попыткой решения) является решение о расправе с одним из новгородцев? Такие вечевые расправы часто, как мы увидим ниже, случались в Новгороде и, как правило, не во время военных походов, а в «мирное» время, в самом городе. 254

255 256 257 258

О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 269. События датированы 6736 г., но зимой этого года от «сотворения мира» они происходить явно не могли, так как речь идет о передвижениях судовых ратей. ПСРЛ. Т. III. C. 65. Пашуто В.Т. Черты политического строя… С. 31. Granberg J. Veche in the Chronicles… P. 123. Несин М.А. Социальная организация… С. 75.

203

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

204

Если же мы обратим внимание на последующие события, то увидим, что в том же 1228 г. новгородцы среди прочих дворов разграбили, двор «Судимировъ», т.е. того самого человека, с которым они пытались расправиться во время похода. В этих действиях, по словам летописца, участвовал «всь городъ», причем на разграбление новгородцы отправились прямо с веча: «…и поидоша съ вѣца въ оружии»259. Летописец, следовательно, не делал разницы между двумя вечевыми собраниями, более того, можно понимать дело так, что на втором было окончено то, что не было завершено на первом. По смыслу данного рассказа, в вече участвовали все новгородцы, принимавшие участие в походе, так же, как это было в 1217 г.260 Тогда же, как рассказывает летопись, в Новгороде имело место еще одно вече. Известие о нем интересно упоминанием «простой чади». Причиной для ее возмущения стал неурожай, вызванный непрерывным дождем: «Тои же осени наиде дъжгь великъ и день и ночь, на Госпожькинъ день, оли и до Никулина дни не видѣхомъ свѣтла дни, ни сѣна людьмъ бяше лзѣ добыти, ни нивъ дѣлати»261. Новгородцы, и прежде всего низшие их слои, явно больше всего пострадавшие от неурожая и его неизбежного следствия — роста цен на продукты питания, обвинили в происходящем архиепископа. Стихийное бедствие, по их мнению, было вызвано его неправедными деяниями: изгнанием предыдущего владыки Антония и взяткой князю за право занять кафедру262: «Тъгда же оканьныи дияволъ … въздвиже на Арсения, мужа кротка и смерена, крамолу велику, простую чядь. И створше вѣче на Ярослали дворе, и поидоша на владыцьнь дворъ, рекуче: “того дѣля стоить тепло дълго, выпровадилъ Антония владыку на Хутино, а самъ сѣлъ, давъ мьзду князю”; и акы злодѣя пьхающе за воротъ, выгнаша; малѣ ублюде богъ от смерти: затворися въ церкви святѣи Софии, иде на Хутино. А заутра въвѣдоша опять Антония архиепископа и посадиша с нимь 2 мужа: Якуна Моисѣевиця, Микифора щитник. И не досыти бы зла, нъ еще боле того: възметеся всь городъ, и поидоша 259 260 261 262

ПСРЛ. Т. III. C. 67. Ср. верную, на наш взгляд, оценку: Черепнин Л.В. Пути и формы… С. 46. ПСРЛ. Т. III. С. 66–67. Предпосылки, ход и результаты политической борьбы в это время в Новгороде много раз становились предметом изучения (см. обзор историографии в: Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования… С. 453– 456) и специально здесь не рассматриваются. Отметим только, что, на наш взгляд, попытки усмотреть в недовольстве Арсением какие-то языческие мотивы надуманны, поскольку недовольство новгородцев прекрасно объясняется вполне христианской концепцией «Божьей кары» (ср.: Рыбаков Б.А. Культура средневекового Новгорода // Славяне и скандинавы. М., 1986. С. 305; Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования… С.  452–456; Петров А.В. От язычества к Святой Руси. Новгородские усобицы. К изучению древнерусского вечевого уклада. СПб., 2003. С. 196–197).

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

съ вѣца въ оружии на тысячьского Вяцеслава, и розграбиша дворъ его и брата его Богуслава и Андреичевъ, владыцня стольника, и Давыдковъ Софиискаго, и Судимировъ; а на Душильця, на Липьньскаго старосту, тамо послаша грабитъ, а самого хотѣша повѣсити, нъ ускоци къ Ярославу; а жену его яша, рекуче, яко “ти на зло князя водять”; и бысть мятежь въ городѣ вѣликъ»263. Хотя летописец осуждает «мятеж», но все же называет собрание, на котором была представлена «простая чадь», вечем, да и происходит оно в традиционном месте — на Ярославовом дворе. Следовательно, участие рядовых новгородцев в вече не является для летописца чем-то удивительным, ненормальным. С другой стороны, далее говорится, что в вече принимает участие «весь город». Это показывает, что даже среди «простой чади» не находилось места для сельских жителей264. По справедливому мнению Ю.Г. Алексеева, «“социальная однотипность” “простой чади” с упоминавшимися выше “меньшими мужами” несомненна: “простая чадь” 1228 г., как и “меньшие мужи”, — это низший слой новгородского общества, противопоставляемый людям “вячшим”, “старейшим” и т.п.»265. Принципиально иной точки зрения придерживается Т.Л. Вилкул. По ее мнению, «в подобных детализированных описаниях социальные, на первый взгляд, обозначения выполняют оценочную функцию, представления о том, что “простой чадью” в самом деле названы незнатные новгородцы, не подтверждаются»266. Помимо общих соображений, Т.Л. Вилкул приводит в доказательство своего тезиса два довода: отсутствие прямого противопоставления «простой чади» с «вячшими» и т.п. мужами и поддержку ее действий «всем городом». Как тот, так и другой доводы несостоятельны. Прямого противопоставления, действительно, нет, но эпитет «простая» чадь, несомненно, подразумевает наличие 263 264

265 266

ПСРЛ. Т. III. С. 67. Поэтому слишком абстрактным кажется мнение Л.В. Черепнина о «демократической направленности» этого веча (Черепнин Л.В. Пути и формы… С. 46). Собрание решало вопросы, существенные для всей Новгородской земли, а основное ее население, сельское, а также жители пригородов в нем по-видимому не участвовали. И.Я. Фроянов доказывает обратное. Конкретные аргументы подменяются, однако, абстрактными рассуждениями: «Город в Древней Руси был органически связан с деревней … Поэтому сельские проблемы живо интересовали горожан, а городские — селян. Это и предполагает причастность новгородцев-селян к происшествиям указанных лет» (Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования… С. 459). Это характерный пример circulus vitiosus  — порочного круга в доказательстве: недоказанный постулат принимается в качестве аксиомы, а потом он используется для доказательства авторского тезиса. Алексеев Ю.Г. «Черные люди»… С. 247. Вилкул Т.Л.Дружина-вече // Государство и общество. История, экономика, политика, право. СПб.; Ижевск, 2002. То же см.: Вилкул Т.Л. Летописные «бояре» и «чернь» на вече // Средневековая Русь. Вып. 5. М., 2004. С. 61–63.

205

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

206

чади «старой», «вячшей» и т.д. И «старая чадь» действительно упоминается еще в начальном летописании: в 1024 г. в Суздале волхвы избивали «старую чадь», обвиняя ее в том, что она держит «гобино»267, т.е. урожай. Кроме того, выступления собственно «простой чади» и «всего города» разделены во времени: они произошли в разные дни и не могут быть отождествлены. Однако ярче всего социальный статус «простой чади» характеризует известие НПЛ о голоде в Новгороде в 1230/31 гг.268, когда «инии простая чадь рѣзаху люди живыя и ядяху, а инии мьртвая мяса и трупие обрѣзающе ядяху, а друзии конину, псину, кошкы … ини же мъхъ ядяху, ушь, сосну, кору липову и листъ, ильмъ, кто что замысля…». Были в то время в Новгороде и другие люди, не относившиеся к «простой чади», имевшие возможность покупать хлеб втридорога; к ним причисляет себя и летописец: «И купляхомъ по гривнѣ хлѣб и поболшю, а ржи 4-ю часть кади купляхомъ по гривнѣ серѣбра». К «простой чади» не принадлежали, наконец, и купцы («гости»), которым голодные новгородцы продавали в рабство своих детей: «И даяху отци и матери дѣти свое одьрень ис хлѣба гостьмъ»269. Совершенно очевидно, что мох и липовую кору ели именно рядовые новгородцы, а не бояре или представители высшего духовенства; именно рядовые новгородцы и были «простой чадью»; причем это были свободные люди: холопы со своими семьями и так находились в рабстве, отдавать детей «одерень» за хлеб у них не было возможности270. Автором статей новгородской владычной летописи под 6736 и 6738 гг. был, по-видимому, один человек — летописец архиепископов Спиридона и Далмата271. Понятно, что он употреблял понятие «простая чадь» в одном значении — низших слоев свободного населения Новгорода. Сопоставление же упоминаний «старой» и «простой» чади в схожих в общем-то контекстах (неурожай, голод, волнения) приводит к вполне очевидному выводу (если, конечно, не прибегать ко всякого рода искусственным гипотезам): в условиях неурожая у «старой чади» продукты есть, а «простая чадь» ест мох и занимается людоедством. Наконец, вечники «сажают» с новым архиепископом, вероятно, для контроля владычного двора, двух «мужей»: Якуна Моисе267 268 269 270

271

ПСРЛ. Т. I. Стб. 147. См. о дате: Бережков Н.Г. Хронология… С. 269–270. ПСРЛ. Т. III. С. 70, 71. Т.Л. Вилкул утверждает, что это летописное упоминание о «плохой погоде» имеет «несоциальную семантику», так как оно относится к типичным летописным рассказам о грехах, которые изобилуют «церковно-книжной топикой» (Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 252). Однако дело не в топике и не в сентенциях о каре за грехи, а в том, что в летописном известии ясно говорится о голоде в Новгороде и его конкретных последствиях, от которых страдает именно «простая чадь». См.: Гиппиус А.А. Новгородская владычная летопись… С. 215.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

евича и Микифора щитника. Если первый, наделенный «вичем», вполне может быть знатным человеком и даже боярином, то второго, щитника Микифора, сложно причислить к верхушке новгородского общества. Традиционно о нем писали как о ремесленнике, поднявшемся на волне «мятежа» к кормилу власти272. Однако Ф.П. Сороколетов предположил, что «термин щитникъ мог обозначать и княжеского дружинника»273. По мнению Т.Л. Вилкул, «совершенно надуманной является квалификация Микифора как ремесленника. Прозвище “Щитник”, скорее всего, указывает на должность…» (тут она ссылается на мнение Н.Н. Яковенко)274. «Судя по некоторым данным, — заключает исследовательница, — щитники занимали довольно высокое положение в обществе». Выясняется, однако, что «некоторых данных» нет, а есть лишь ссылка на «запись НПЛ за 1234 г.», где, по словам автора, «в перечне убитых в битве с литвой “Гаврила Щитник” упоминается сразу после тысяцкого перед “княжим децким”». «При этом, — продолжает Т.Л. Вилкул, — известно, что в походе участвовали только “добрые мужи, коньници”, а простых “лодеиниць” князь отпустил обратно в Новгород…»275. В новейшей монографии Т.Л. Вилкул уже больше не ссылается на мнение Н.Н. Яковенко, не упоминает отсутствующих в источнике «добрых мужей конников», исправляет некоторые мелкие ошибки (впрочем, не ссылаясь на работы автора этих строк, где всё это было указано), осторожнее пишет о Микифоре щитнике. По сути же она придерживается прежней концепции276, добавляя некоторые новые аргументы: щитники упоминаются в болгарском переводе «Хроники» Константина Манассии, и там это не ремесленники, а «должности при дворе»; «простая чадь» — это, возможно, обозначение не простых людей, а «простецов», «то есть нецерковников»277. Попробуем разобраться. Должность мечника в древней Руси, действительно, существовала: это был дружинник, выполнявший функции судебного чиновника278. «Щитник», кроме рассматриваемого эпизода, и правда упоминается лишь однажды — в перечис272

273 274 275 276 277 278

Никитский А.И. История экономического быта Великого Новгорода. М., 1893. С. 86; Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания… С. 258. См. также: Монгайт А.Л. Новгородская феодальная республика. С.  356; Schmidt K.R. Soziale Terminologie… S. 272, 273; Подвигина Н.Л. Очерки… С. 145; Янин В.Л., Колчин Б.А. Итоги и перспективы новгородской археологии // Археологическое изучение Новгорода. М., 1978. С. 32. Сороколетов Ф.П. История военной лексики в русском языке XI–XVII вв. Л., 1970. С. 115. Вилкул Т.Л. Летописные «бояре»… С. 63. Там же, сноска. Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 251–253. Там же. С. 252, 253. См.: Горский А.А. Древнерусская дружина. С. 68.

207

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

208

лении убитых новгородцев в сражении с литовцами, приведенном в НПЛ под 1234/35 г. Приведем это место полностью: «А новгородьць ту убиша 10 мужь: Феда Якуновича тысячьского, Гаврила щитника, Нѣгутина на Лубяници, Нѣжилу серебреника, Гостилца на Кузмадемьяни улици, Федора Ума княжь дѣцкои, другое городищанинъ, и инѣхъ 3 мужи…»279. Оказывается, между тысяцким и детским упомянут не только Гаврило щитник, но еще два новгородца без «вичей», относительно которых указано лишь, на каких улицах они жили, и, самое главное, Нежила — также новгородец без «вича» (как и Гаврила и Микифор щитники), но о котором летописцу известно, что он «серебреник»280. В описании похода, на которое ссылалась Т.Л. Вилкул, нет и никаких «добрых мужей, конников». Упоминаются только конники и лодейники, и те, и другие без эпитетов281. Равным образом, нет никаких оснований a priori предполагать, что конники — это обязательно знатные воины (вспомним хотя бы цитировавшийся выше рассказ НПЛ о Липицкой битве), а пехота непременно состояла из представителей низших слоев населения282. То обстоятельство, что лодейникам хлеба не хватило, а конники смогли продолжать поход, конечно, может — косвенно — свидетельствовать об имущественном положении тех и других, но не об их социальном статусе283. Трудно себе представить, что у мастеров, изготавливавших серебряные изделия или щиты, не хватило бы хлеба на дорогу. Предположение о должности «щитника» не подтверждается никакими конкретными данными, упоминаний таких должностных лиц в источниках нет. Встречающееся в чешских средневековых источниках слово štítař («щитник») также означало не «должностное лицо», а ремесленника, занимавшегося изготовлением щитов (Schildmacher, Schildmaler)284. В польских источниках щитники (szcytnicy) также упоминаются среди ремесленников, работавших на князя285. 279 280

281 282

283 284 285

ПСРЛ. Т. III. С. 73. См. об этом: Schmidt K.R. Soziale Terminologie… S. 271–272; Алешковский М.Х. Социальные основы… С. 105. См. также многочисленные упоминания серебреников как новгородских уличан, державших лавки в Лавочных книгах 1583 г.: Лавочные книги… С. 54–57. Вообще, в лавочных и писцовых книгах 80-х гг. XVI в. зафиксировано 222 новгородских серебреника, что составляет 4,06% от всех ремесленников (Арциховский А.В. Новгородские ремесла // НИС. Новгород, 1939. Вып. VI. С. 9). ПСРЛ. Т. III. С. 73, С. 283–284. См. об этом: Кирпичников А.Н. Древнерусское оружие. Л., 1971. Вып. III. Доспех, комплекс боевых средств. IX–XIII вв. С. 61, 57; Лукин П.В. Древнерусские «вои». IX — начало XII в. // Средневековая Русь. Вып. 5. М., 2004. С. 49. Ср.: Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 252. Malingoudis J. Die Handwerkerbezeichnungen im Alttschechischen. München, 1979 (Slavistische Beiträge. Bd. 129). S. 134. Buczek K. Targie i miasta na prawie polskim (Okres wczesnośredniowieczny). Wrocław etc., 1964. S. 88.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

Но доказательств того, что щитники могли быть только ремесленниками, все-таки нет. В «Чешской хронике» Козьмы Пражского и в «Хронике» Галла Анонима упоминаются «щитоносцы», или «щитники» в чешском и польском войсках (scutarii, clypei, clipeati)286, причем в Польше это были воины более низкого статуса, чем обладающие дорогим вооружением loricati, а отнюдь не должностные лица; чешские «щитоносцы также, по-видимому, рекрутированы из низших слоев общества»287. В русских землях Великого княжества Литовского XV–XVI вв. имелись так называемые «слуги щитные» (но не щитники), которые были одной из категорий военнослужилых людей, происходивших из зажиточных крестьян. Они, возможно, помимо своих основных обязанностей, «исполняли разные работы» в господарском хозяйстве288. В любом случае, как свидетельствует Реестр смоленских князей, бояр и слуг 1480-х гг.289, это был самый низший слой служилых людей Смоленского повета290. Х. Ловмяньский считал, что деление на слуг щитных и панцирных (еще одна категория военнослужилых людей) имело архаическое происхождение, и сопоставлял его с упоминавшимися выше clipeati и loricati Галла Анонима. Слуги щитные, по мнению историка, занимали даже среди военнослужилых людей, которые не были «допущены к кругу шляхты», более низкое положение291. Следовательно, даже если допустить, что Микифор Щитник был воином, он никак не мог принадлежать к элитарной среде. В болгарском переводе «Хроники» Константина Манассии щитники упоминаются трижды. Во всех случаях это воины, но вовсе не обязательно привилегированные, скорее, это обозначение их специализации. Только в одном случае можно думать, что это какие-то стражники на службе византийского императора292, зато в другом 286

287

288

289 290 291 292

Cosmae Pragensis Chronica Boemorum / Ed. B. Bretholz. Berolini, 1923 (MGH. Scriptores rerum Germanicarum. Nova series). S. 142, 210; Galli Anonymi Cronicae et gesta ducum sive principum Polonorum / Ed., praef. notisque instr. K. Maleczyński. Kraków, 1952 (MPH. Nova series. T. II). S. 25–26, 132. Wasilewski T. O slużbie wojskowej ludności wiejskiej i składzie społecznym wojsk konnych i pieszych we wczesnym średniowieczu polskim // Przegląd Historyczny. 1960. T. LI. Z. 1. S. 17; Choc P. S mečem i štítem. České raně feudální vojenství. Praha, 1967. S. 178. Любавский М.К. Областное деление и местное управление ЛитовскоРусского государства ко времени издания первого Литовского статута. М., 1892. С. 353. РИБ. Т. XXVII. СПб., 1910. Литовская метрика. Отд. I. Ч. 1: Книги записей. Т. I. Стб. 488–489, 494–495, 500–501, 503–506, 507–508. Кром М.М. Меж Русью и Литвой. Пограничные земли в системе русско-литовских отношений конца XV — первой трети XVI в. М., 2010. С. 236. Łowmiański H. Początki Polski. Warszawa, 1967. T. III. S. 456–457. Среднеболгарский перевод Хроники Константина Манассии в славянских литературах / Иссл. И.С. Дуйчева, М.А. Салминой; подг. текста М.А. Салминой. София, 1988. С. 189.

209

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

210

они явно фигурируют в качестве рядовых воинов, набранных мифическим египетским царем Сесострисом «от въсѣкого племене и власти»293 (а не должностей при дворе, по Т.Л. Вилкул). В оригинале, между прочим, щитникам соответствуют «пелтасты», которых Сесострис, собрав вместе с другими воинами (Ὁ βασιλεὺς Αἰγύπτου δὲ Σέσωστρις… συναγαγὼν ἐκ πάσης φυλαρχίας,.. πελταστάς… ), «напал на всю землю, а особенно на Азию»294. Пелтасты — это воины, но воины отнюдь не привилегированные, а, наоборот, изначально  — в отличие от тяжеловооруженных гоплитов — происходившие из более низких слоев населения295. Третий раз щитники появляются в самом общем контексте, когда говорится о том, что еще один византийский император, «сласти отринувъ», предпочитал им воинов, в том числе «железныя щитникы»296. В любом случае, упоминания в переводе «Хроники» мало о чем говорят. Знакомство новгородских летописцев XIII в. с этим текстом исключено: перевод с греческого был осуществлен только в середине XIV в.297, а появился он на Руси, судя по всему, не ранее последней четверти XV — первой четверти XVI в.298 Что касается «простой чади», то утверждение Т.Л. Вилкул, что такое значение этого выражения, как «нецерковники», «прослеживается во многих ранних текстах»299, основывается на недоразумении. Исследовательница ссылается на «Материалы» И.И. Срезневского, но на указанных ею страницах речь идет не о  «простой чади», а о слове «простьць», одним из значений которого действительно было «мирянин»300. «Простая чадь» тоже есть в «Материалах», но в другом томе301. Одному упоминанию «простой чади» в значении «миряне» (в «Пандектах» Никона Черногорца) противостоит несколько упоминаний со значением «простые люди» в ори293

294

295 296 297 298

299 300 301

Среднеболгарский перевод… С. 117; об этом упоминании см. также: Станков Р. Из наблюдений над лексикой древнейшего славянского перевода Хроники Георгия Амартола // Slavia Orthodoxa. Език и култура. Сборник в чест на проф. дфн Румяна Павлова. София, 2003. С. 387. Constantini Manassis Breviarium Chronicum / Rec. O. Lampsidis. Athenis, 1996. P. I. (Corpus fontium historiae byzantinae. Vol. XXXVI/1. Series Atheniensis). P. 34–35. 561/560. См. об этом: Austin M.M. Society and Economy // The Cambridge Ancient History. Cambridge, 1994. Vol. VI. The Fourth Century B.C. Р. 540. Среднеболгарский перевод… С. 213. Лихачев Д.С. Введение // Среднеболгарский перевод Хроники Константина Манассии в славянских литературах. С. 5. См.: Турилов А.А. Южнославянские переводы XIV–XV вв. и корпус переводных текстов на Руси (к 110-летию выхода в свет труда А.И. Соболевского) // Турилов А.А. От Кирилла Философа до Константина Костенецкого и Василия Софиянина (История и культура славян IX–XVII вв.). М., 2011. С. 163, 179. Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 253. Срезневский И.И. Материалы… Т. II. Стб. 1586–1587. См. также: СДРЯ. Т. IX. М., 2012. C. 209–210. Срезневский И.И. Материалы… Т. III. Стб. 1470.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

гинальных русских текстах. Среди них есть такие, где «простая чадь» противопоставляется боярам и «нарочитым людям», т.е. социальной элите. Это, в первую очередь, относится к уставу Ярослава о церковных судах, архетип которого, как выяснил Я.Н. Щапов, относится к XI — первой половине XII в., а пространная редакция возникла в XII–XIII  вв.302 В Уставе, в частности, читается статья: «Аще же пустить боярин жену великых бояръ, за сором еи 300 гривен, а митрополиту 5 гривен золота, а менших бояръ гривна золота, а митрополиту гривна золота, а нарочитых людеи 2 рубля, а митрополиту 2 рубля; простои чади 12 гривен, а митрополиту 12 гривен, князь казнить»303. Простая чадь здесь противопоставляется не «церковникам», а более высоким по статусу социальным группам. Устав был известен и переписывался в Новгороде304. К этой же категории относится и наш контекст. Сама Т.Л. Вилкул подчеркивает тождество между «простой чадью» и «всем городом» в рассматриваемом летописном сообщении305. Это представляется в общем неточным: «простая чадь» в рассматриваемом известии — это, скорее одна из составляющих «всего города». Но дело не в этом. «Весь город», включая «простую чадь», выступает против отнюдь не только «церковников», но и против тысяцкого с братом, которые церковниками не были. Как показывает сопоставление с летописной «старой чадью», противопоставление в данном случае идет не по профессиональной, так сказать, линии (клир–миряне), а по социальной (богатые–бедные; элита–простой народ). Таким образом, вывод о том, что весьма активное участие в вече могли принимать не только представители боярско-дружинной знати, купцы, но и представители более низких категорий городского населения, остается в силе. Нет никаких оснований видеть в том же Микифоре Щитнике «нищего и убогого». Если он был ремесленником, то отнесение всех ремесленников к низам новгородского общества представляет собой, по-видимому, упрощение. Имущественное положение ремесленников могло быть и довольно высоким, что явствует и из археологических источников, в частности, из данных, полученных при раскопках в Неревском конце. На усадьбе Г Неревского раскопа во второй половине XII — начале XIII в. жили зажиточные ремесленники-ювелиры. Одному из таких ремесленников принадлежал дом Г17Ю размером 10,2 × 7,8 м, по-видимому двухэтажный. После пожара этот дом не был восстановлен, и в следующем ярусе на том же месте был построен дом Г16Я размером 6,6 × 6,3 м, также, вероятно, двухэтажный; «связанные с ним находки свидетельствуют, что и здесь было жилище 302 303 304 305

См.: Щапов Я.Н. Княжеские уставы и церковь в Древней Руси XI–XIV вв. М., 1972. С. 293. ДКУ. С. 86–87, см. также ниже. Щапов Я.Н. Княжеские уставы и церковь… С. 221. Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 253.

211

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

212

и мастерская ювелира»306. Были в Новгороде и небогатые ремесленники, являвшиеся в то же время усадьбовладельцами, т.е.  в хозяйственном отношении самостоятельными людьми307. Такие ремесленники жили в XI — начале XIII в. на усадьбе Е Неревского раскопа308. Предполагается, что в 50-е гг. XI в. (22-й ярус) усадьба Е, площадь которой составляла 874 кв. м, «принадлежала какомуто небогатому человеку, вероятно, ремесленнику»309. Здесь позволительно усомниться в малом достатке этого ремесленника, владевшего усадьбой, по размерам занимающей почетное 10-е место среди всех раскопанных полностью или почти полностью на 1997 г. (всего таких усадеб 58)310. Дворы XI–XIV вв., обнаруженные в ходе раскопок на пересечении древней Ильиной улицы и безымянного переулка (Ильинский раскоп), по мнению исследователей, «могут быть квалифицированы в качестве усадеб свободных горожан, не принадлежавших к привилегированному слою новгородского населения…»311. При этом в ходе раскопок на Ильиной улице были вскрыты в том числе остатки ремесленных мастерских312, т.е. среди этого слоя были ремесленники. Обращает на себя внимание также упоминание — правда, значительно более позднее — человека, который, по-видимому, был одновременно ремесленником (владельцем ремесленной мастерской?) и купцом. Речь идет об известном уже Оксентии Серебренике — одном из поручителей выданной в Ревеле в 1396 г. новгородскими представителями грамоты. Его статус весьма определенно характеризует то обстоятельство, что у него, как и у других поручителей, была своя печать, которую он привесил к документу313. Если же Микифор Щитник был профессиональным воином (что, впрочем, менее вероятно), то, хотя он и не принадлежал к знати, уже сам этот статус должен был выделять его из общей массы рядового населения. М.А. Несин называет вече 1228 г. «коромольным движением», поскольку оно «не являло собой цельного районного схода с выборными старостами, а собралось с разных частей, заняв главную дворищенскую площадь, где проводились законные городские сходы». По 306 307

308 309 310 311 312

313

Засурцев П.И. Усадьбы и постройки древнего Новгорода. Труды Новгородской археологической экспедиции. Т. IV / МИА. 1963. № 123. С. 100. Наличие в Новгороде многочисленных усадеб, принадлежавших не боярам, а ремесленникам и купцам, отмечали даже историки, которые в целом разделяли концепцию В.Л. Янина (Алешковский М.Х. Социальные основы… С. 105). См. также: Mühle E. Die städtischen Handelszentren… S. 156–157. Засурцев П.И. Усадьбы и постройки… С. 120. Там же. С. 117. Петров М.И., Сорокин А.Н. О размерах усадеб… С. 60–62. Янин В.Л., Колчин Б.А. Итоги и перспективы… С. 41 Там же. С. 32, 41; Колчин Б.А., Черных Н.Б. Ильинский раскоп (стратиграфия и хронология) // Археологическое изучение Новгорода. М., 1978. С. 113–116; Буров В.А. Очерки… С. 18–20. РЛА. S. 91; ГВНП. С. 84.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

убеждению автора, «именно из-за противоборства своим районным корпорациям коромольники противостояли “новгородцам”, участникам законного веча, объединившего представителей разных территориально-административных городских единиц»314. Акцент на кончанском характере новгородских вечевых собраний, как говорилось выше, вполне оправдан, однако с трактовкой этого эпизода и вообще с рассуждениями о «законном» и «коромольном» вече в работе М.А. Несина согласиться никак нельзя. Во-первых, вече в статье 1228 г. «коромольным» не называется. Как «крамолу велику» летописец характеризует не вече, а возмущение «простой чади» против архиепископа Арсения, что вполне естественно для владычного летописца, которым был, как уже отмечалось, автор этой летописной статьи. Причем это был летописец архиепископа Спиридона, который как раз и сменил Антония в следующем, 1229 г., и тот вновь был вынужден уйти на покой315. Во-вторых, нет никаких оснований считать, что в вече участвовала только «простая чадь». В летописи сначала говорится о возмущении «простой чади» против архиепископа, а затем сообщается: «И створше вѣче на Ярослали дворе, и поидоша на владыцьнь дворъ, рекуче…». Участники собрания никак здесь не определены (хотя ясно, конечно, что «простая чадь», более всего пострадавшая от природного катаклизма, должна была проявлять наибольшую активность). Из каких именно «частей» пришли вечники, были ли среди них кончанские старосты (которые в это время вообще еще не упоминаются), в каких отношениях они были со своими «районными корпорациями» и т.д., в источнике ровным счетом ничего не сказано, рассуждения М.А. Несина по этому поводу ни на чем не основаны. В-третьих, никаким «новгородцам» участники этого веча не противостояли. Напротив, в летописи специально указывается, что на следующий день «възметеся всь городъ», что, кстати, летописец тоже называет «злом». В-четвертых, выясняется, что сначала участники этого якобы «незаконного», «коромольного» веча изгоняют одного архиепископа, а на следующий день возвращают на кафедру другого и при этом избирают ему в помощь двух «мужей», один из которых, скорее всего, — что признает и сам М.А. Несин — боярин. Все эти события летописец также характеризует как «зло», но это не мешает «легитимности» принятых в ходе них решений. В-пятых, противостояния первого, якобы «коромольного», и второго, якобы «законного» веча в источнике не просматривается. И то, и другое — «зло» в глазах летописца, причем второе, когда «възметеся всь городъ» — «зло» большее, чем первое: «И не досыти бы зла, нъ еще боле (курсив мой. — П.Л.) 314 315

Несин М. Галицкое вече в 1229–1234 гг. // Русин. Международный исторический журнал. 2011. № 3 (25). С. 57. ПСРЛ. Т. III. C. 68.

213

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

214

того…»! В обоснование своей идеи противостояния «законного» и «коромольного» веча М.А. Несин ссылается еще на события 1291 г., когда в Новгороде расправились с «коромольниками». Однако причиной расправы было не их противоборство «районным корпорациям», а то, что они «грабиша … торгъ»316 (подробнее об этом будет говориться в IV главе). В основе представлений, отразившихся в цитированной выше новейшей работе, лежат очень старые идеи, свойственные историографии второй половины XIX — начала XX в., историографии, которая создавалась в основном специалистами по истории права. Между тем уже крупнейшим представителем этой историографии, В.И. Сергеевичем, те идеи были вполне справедливо квалифицированы как «продукт нашего времени»317. Можно добавить, что в рамках формально-юридического подхода недостаточно учитывалось то обстоятельство, что летописи — это источник, принципиально отличный от юридических памятников (даже средневековых). Мнения летописца совсем не всегда были отражением обязательных норм, но часто проявлением позиции тех или иных настроений конкретных групп или индивидов. Есть и более глубокие аспекты проблемы. Как уже говорилось, «закона о вече» или чего-то подобного не существовало. Можно ли в этой ситуации с формальной точки зрения определить, было ли то или иное собрание «законным»? Только с весьма серьезными оговорками. Кому-то это кажется противоречиями318, кому-то  — отсутствием определенности319. Речь может идти о том, с чьей точки зрения вече было «законным», а с чьей, — нет. В данном случае для его участников оно было вполне «законным», а вот для летописца, сочувствовавшего нареченному архиепископу, — не совсем. В условиях отсутствия жестких законодательных норм вече могло легитимизироваться только по факту: если его постановления реализовывались, оно становилось «законным», если нет, — могло оцениваться иначе (и опять же, смотря кем). Так что дело тут не в нехватке чаемой определенности, а в объективном положении дел, связанном, во-первых, со спецификой источника, во-вторых, с неоднозначностью (или «неопределенностью») самого явления. § 2. «И бысть въ вятшихъ свѣтъ золъ, како побѣти меншии» Летописные известия о бурных событиях в Новгороде в 50-е гг. XIII в. постоянно привлекают внимание исследователей. Они очень важны и для нашей темы, поскольку в них не только упоминаются 316 317 318 319

ПСРЛ. Т. III. C. 327. Сергеевич В.И. Древности русского права. Т. II. С. 77. Ср.: Несин М. Галицкое вече… С. 58. Толочко П.П. Власть в Древней Руси X–XIII вв. СПб., 2011. С. 155–156.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

собрания горожан, но и появляются понятия, характеризующие разные группы их участников. Тем не менее к обсуждению этих сюжетов в литературе, пожалуй, в наибольшей степени применимы слова С.Б. Веселовского из цитировавшейся выше работы об опричнине: при обсуждении спорных исторических вопросов «пренебрежение к фактам» зачастую идет рука об руку «с самомнением и с постоянными претензиями на широкие и преждевременные обобщения, не основанные на фактах»320. Разумеется, это характерно не для всех авторов, писавших об этих событиях, но, увы, для многих (особенно тех, чьи концепции пользуются наибольшей известностью). Поэтому при анализе соответствующих летописных известий придется уделять самое пристальное внимание, во-первых, установлению фактов или, во всяком случае, адекватной интерпретации летописного текста; во-вторых — подробному разбору мнений, высказывавшихся в историографии. Под 1255/56 г.321 в НПЛ читается рассказ о борьбе за власть в Новгороде после приглашения новгородцами брата Александра Невского — Ярослава Ярославича и изгнания Василия, сына Александра: «Выведоша новгородьци изъ Пльскова  — Ярослава Ярославича и посадиша его на столѣ, а Василья выгнаша вонъ. И то слышавъ Олександръ, отець Васильевъ, поиде ратью к Новугороду. Идущю Олександру съ многыми полкы и с новоторжьци, срѣте и Ратишка с перевѣтомь: “поступаи, княже, брат твои Ярославъ побѣглъ”. И  поставиша новгородци полкъ за Рожествомь христовомь в конци; а что пѣшца, а ти сташа от святого Ильи противу Городища. И рекоша меншии у святого Николы на вѣчи: “братье, ци како речеть князь: выдаите мои ворогы”; и цѣловаша святую Богородицю меншии, како стати всѣмъ, любо животъ, любо смерть за правду новгородьскую, за свою отчину. И бысть въ вятшихъ свѣтъ золъ, како побѣти меншии, а князя въвести на своеи воли. И побѣжа Михалко (Степанович. — П.Л.) из города къ святому Георгию, како было ему своимь полкомь уразити нашю сторону и измясти люди. Увѣдавъ Онанья, хотя ему добра, посла по немь втаинѣ Якуна; и увѣдавше черныи люди, погнаша по немь, и хотѣша на дворъ его, и не да Онанья: “братье, аже того убиете, убиите мене переже”; не вѣдяше бо, аже о немь мысль злу свѣщаша самого яти, а посадничьство дати Михалку. И присла князь Бориса на вѣче: “выдаите ми Онанью посадника; или не выдадите, язъ вамъ не князь, иду на городъ ратью”. И послаша новгородци къ князю владыку и Клима тысяцьского: “поѣди, княже на свои столъ, а злодѣевъ не слушаи, а Онаньи гнѣва отдаи и всѣм мужемъ новгородьскымъ”. И не послуша князь молбы владычни и Климовы. И рекоша новгородци: “аже, братье, князь нашь тако сдумалъ с нашими крестопереступ320 321

Веселовский С.Б. Очерки по истории опричнины. М., 1963. С. 15. О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 262.

215

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

216

никы, оно имъ богъ и святая Софья, а князь безъ грѣха”. И стоя всь полкъ по 3 дни за свою правду; и въ 4-и день присла князь, река тако: “аже Онанья лишится посадничьства, язъ вамъ гнѣва отдамь”. И лишися посадничьства Онанья, и взяша миръ на всеи воли новгородскои»322. Здесь и прямо упоминается вече, и довольно подробно говорится о политической активности новгородцев. Об этих событиях много писали, а особую популярность это известие приобрело в советской историографии, поскольку в нем усматривались проявления классовой борьбы в Новгороде. В литературе вопроса много повторов. Иногда историки даже забывают о том, кто выдвинул ту или иную интерпретацию, или заново опровергают то, что уже давно было опровергнуто323. Охарактеризуем поэтому только оригинальные и актуальные на сегодняшний день точки зрения. Наиболее развернутое истолкование этого известия в контексте классовой борьбы принадлежит М.Н. Тихомирову. Он отмечал «необыкновенно четкое деление Новгорода на две враждующие стороны: с одной стороны, “меньшие”, с другой — “вячшие” люди, замышляющие против “меньших” “совет зол”, враждебный заговор». Историк подчеркивал, что тут «нет и намека на борьбу концов или сторон Торговой и Софийской, это деление чисто классовое: “меньшии” и “вячшии”. При этом летопись отождествляет “меньших людей” с “черными людьми”, следовательно, с основной массой трудящегося новгородского люда. Резко очерчена и вероломная деятельность феодалов — “вячших людей”»324. О самом вечевом собрании историк прямо не писал, отметив лишь, что принятые им решения «были проведены под давлением “меньших людей”»325. 322

323

324 325

ПСРЛ. Т. III. С. 80–81. Очень кратко об этих событиях сообщается в Лавр., где известие явно тенденциозно — в полном соответствии с концепцией источника Лавр. на этом участке, свода начала 80-х гг. XIII в. (о чем уже говорилось выше). Впрочем, и из этого известия ясно, что в Новгороде имела место «крамола», в ходе которой новгородцы «выгнаша Василья князя», а до этого сказано, что они «здумаша … послати» к Александру Невскому новгородского владыку Далмата (ПСРЛ. Т. I. Стб. 474). И то, и другое подразумевает организацию коллективных действий, возможную только на собраниях или совещаниях. Из НПЛ мы узнаем, что такие собрания/совещания назывались вечем. В этом отношении известия НПЛ и Лавр. не противоречат друг другу, а подтверждают друг друга (ср.: Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 180–183). В качестве примера можно привести статью М.К. Пола, в которой он оспаривает суждения Дж. Феннела о «великих» и «меньших» боярах (в принципе, вполне справедливо), не обращая внимания, во-первых, на то, что оспариваемая им концепция задолго до английского историка была сформулирована В.Л. Яниным, а, во-вторых, задолго до него самого она — с тех же позиций — критиковалась Ю.Г. Алексеевым (Paul M.C. The Iaroslavichi and the Novgorodian Veche 1230–1272: A Case Study on Princely Relations with the Veche // Russian History/Histoire Russe. 2004 (Spring — Summer). № 1–2. P. 44–45). Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания… С. 268. Там же. С. 267.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

Альтернативная интерпретация новгородского противостояния была предложена В.Л. Яниным. Он, наоборот, полагает, что в его основе лежали не социальные противоречия, а «территориальное противопоставление сторон Новгорода», Софийской и Торговой. «Меншие» связаны с Торговой стороной (здесь они собираются на вече; ставя свой полк у церквей Рождества на Поле и св. Ильи против Городища; «меншие» защищают именно Торговую сторону; Торговую же сторону летописец называет «нашей стороной»). Кроме того, «летописец вовсе не отождествляет “менших” и “черных” людей. Активное вмешательство черных людей вызывает колебания посадника Онании, который предупреждает Михалку и оказывается вынужденным защищать жизнь своего посла Якуна от черных людей»326. В результате исследователь приходит к выводу, что под «меншими» «следует понимать ту часть новгородских землевладельцев-вечников, которые не обладали правом участия в высшем республиканском управлении и противопоставлялись “вячшим”, или “великим” боярам, а в дальнейшем своем развитии выделили из себя категорию житьих». От  «менших» историк отличает «простую чадь», или «черный люд», которые занимали «низшую сравнительно с ними ступень социальной лестницы»327. Далее В.Л. Янин прямо пишет о «менших боярах» в Новгороде328. По мнению В.Т. Пашуто, вече собрали «меньшие» люди, которых он считает беднотой, а само это вече характеризует как «единственный случай обособленного совещания простого народа»329. К. Цернак, напротив, считает, что «в этом вечевом собрании впервые ясно проявляется политическое противостояние между “меньшими” (или “черными”) и “вячшими людьми”, которое пока еще преодолевается с помощью компромисса»330. Ю.Г. Алексеев, как и В.Т. Пашуто, полагает, что в вече участвовали «меньшие», которые созывают его «у св. Николы — по-видимому, на Ярославовом дворище, т.е. именно там, где стоят “пешцы”. Пешцев историк отождествляет с «простой чадью», «которая выступала в предыдущем поколении против владыки Арсения и городских властей», т.е. это была «беднейшая часть новгородского ополчения», состоявшая из людей, не имевших боевых коней. Ю.Г. Алексеев с некоторой осторожностью выступает в пользу отождествления «черных» людей с «меньшими» и, критикуя позицию В.Л. Янина, 326 327 328 329 330

Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 207, 208. Там же. С. 210. Там же. С. 212, 414. См. также: Подвигина Н.Л. Очерки… С. 148. Пашуто В.Т. Черты политической истории… С. 32. Zernack K. Die burgstädtischen Volksversammlungen… S. 166, Anm. При этом немецкий исследователь почему-то ссылается на В.Л. Янина, который высказывал прямо противоположный взгляд на социальную сущность «меньших».

217

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

218

пишет о «фактической близости этих категорий»: и те, и другие противостоят «вячшим» и их «совету злу»331. А.Л. Хорошкевич посчитала, что в 1255 г. Новгород «стал ареной … движения за городские вольности», направленного против князя, в ходе которого «интересы “меньших” были преданы боярством». В ответ на вече «меньших» у св. Николы «вячшие» (отождествляемые, по-видимому, автором с боярами in corpore) составили «зол» заговор, целью которого было «князя ввести по своеи воли». «Меньшие» потерпели поражение, так как «попытки разорения двора сторонника князя (т.е. Михалка. — П.Л.) были сорваны непоследовательной политикой посадника Онаньи»332. Дж. Феннел излагает эти события в целом по В.Л. Янину, но с некоторыми изменениями (если не сказать искажениями), правда, не ссылаясь ни на него, ни на критику его взглядов Ю.Г. Алексеевым: «Новгородский летописец сообщает о существовании двух различных группировок в городе. С одной стороны, были “великие” бояре, сторонники Александра, с другой — “меньшие” бояре, ведомые посадником Ананией Феофилактовичем, которых поддерживали простые люди (“чернь”), зажиточные горожане (“житьи”) и купцы — именно они добились изгнания Василия и приглашения Ярослава. Обе стороны, стянув дружины, провели веча в разных частях города, на которых выработали свои программы и обсудили контртребования»333. Т.Л. Вилкул, присоединяясь к выводам В.Л. Янина о территориальном характере противостояния «вячших» и «менших» и нетождественности «менших» и «черных», обнаруживает некие «неувязки и противоречия данного текста». По ее убеждению, летописное изложение «запутывается»: сначала «злым советом» называются замыслы «вячших», а потом «уже “черные люди” (те же “меньшие”?) “мысль злу свѣщаша” и хотели договориться с Михалком и схватить действующего посадника Онанью». Еще одно противоречие заключается в следующем: бежавших из города «вячших» новгородцы называют «крестопреступниками», а это, подчеркивает Т.Л. Вилкул, «означает, что они также целовали икону Богородицы. Крестоцелование было личной присягой, и следовательно, в начале сюжета речь шла обо всех новгородцах, а не только об одних “менших”». Это доказывает, «что буквальное истолкование данного отрывка невозможно и необходимо искать иной код для его прочтения»334. Этим «другим кодом» оказываются, по мысли ис331 332

333 334

Алексеев Ю.Г. «Черные люди»… С. 249–250. Хорошкевич А.Л. Городские движения на Руси второй половины XIII — конца XVI в. // Социально-экономическое развитие России. Сборник статей к 100-летию со дня рождения Н.М. Дружинина. М., 1986. С. 43. Феннел Дж. Кризис средневековой Руси. 1200–1304 / Пер. с англ. М., 1989. С. 160. Вилкул Т. Летописные «бояре» и «чернь»… С. 65.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

следовательницы, «нарративные стратегии», в рамках которых летописные обозначения категорий новгородского населения имели не социальный смысл, а носили «этический», «оценочный» характер335. В дальнейшем Т.Л. Вилкул исходит из этих чисто виртуальных «стратегий» как из чего-то уже доказанного. В более поздней монографии исследовательница повторяет и развивает высказанные ранее соображения, а также обращает внимание на изображение в НПЛ Ярослава Ярославича. По мнению Т.Л. Вилкул, в этой летописи «его фигуру … сильно редуцировали», что выразилось в сообщении о его бегстве и в его неучастии в дальнейших событиях336. Летописное сообщение о размещении двух частей новгородского войска в двух местах — «полка» (т.е., вероятно, конников) у церкви Рождества Христова на поле, и «пешцев» у церкви Илии на Славне  — исследовательница трактует как свидетельство об участии в вече лишь части горожан337. А.В. Петров оспаривает трактовку В.Л. Янина и возвращается в общем к выводам М.Н. Тихомирова, отрицая территориальный характер противостояния. В отличие от В.Л. Янина, А.В. Петров полагает также, что ни о каких колебаниях Анании в летописи не говорится, а фраза «не вѣдяше бо, аже о немь мысль злу свѣщаша самого яти, а посадничьство дати Михалку» — «ясно указывает, что Анания выручал именно Михалку, не зная, что тот роет ему яму». В результате А.В. Петров приходит к выводу, что здесь определяющую роль сыграло вече, на котором победили «меньшие», т.е. «большинство новгородцев». Александру Ярославичу удалось склонить «мнение веча в желательную для себя сторону», опираясь на военную силу. При этом, по А.В. Петрову, в событиях 1255 г. помимо общегородского веча можно заметить «сословное совещание «вячших» (может быть, зародыш новгородского Сената — Совет господ)», которое еще воспринималось как незаконное (правда, непонятно кем, летописцем или новгородцами)338. Ю. Гранберг понимает смысл летописной статьи иначе. В вече у Никольской церкви участвует «простой народ (“меншии”)». Другая сторона — «главные» («вячшие»), у которых был собственный, «злой совет» («совет зол»), обсуждавший, «как победить простой народ и принять “злое” решение о смене посадника». Князь поддержал «вячших» и, «когда его войско приблизилось к Новгороду, послал человека на вече», требуя, чтобы новгородцы сместили посадника. Во втором случае «вече», как думает Ю. Гранберг, «обозначает мобилизованных жителей, к которым князь посылает своего представителя для переговоров». В обоих случаях вече — 335 336 337 338

Там же. С. 83–85. Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 183. Там же. С. 229, 255. Петров А.В. От язычества к Святой Руси… С. 216–218.

219

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

220

это не активно действующая сила, а собранное или мобилизованное население339. Итак, исследователи сходятся лишь в том, что в 1255 г. в Новгороде состоялось вече, в котором приняли участие (либо исключительно, либо в том числе) «меньшие». Кто такие эти «меньшие», какова роль в событиях «вячших» и «черных», каков социальный состав веча в целом, — все эти вопросы остаются спорными. Наконец, в литературе высказывались мнения о противоречиях и в самом летописном известии, не прояснив которые, нельзя делать никаких общеисторических выводов. Поэтому начать следует именно с анализа самого текста. Вопреки Т.Л. Вилкул, летописное изложение отнюдь не «запутывается», а выглядит достаточно прозрачным. Особых противоречий в нем не обнаруживается. И «злой совет», и «злая мысль» принадлежат «вячшим»: именно они последовательно хотели отстранить от власти Ананию340 и заменить его Михалком Степановичем, чего в конце концов и добились при помощи Александра Невского. Ведь если допустить, что убить Ананию неожиданно захотели «черные люди», повествование оказывается абсурдным: сам Анания предлагает им убить себя, а не Михалку, но они отказываются, впечатленные этим, потому что они «о немь мысль злу свѣщаша самого яти, а посадничьство дати Михалку». Однако абсурдные противоречия легко устраняются, если понимать текст так: «злыми» летописец считает замыслы «вячших», именно они хотят «яти» Ананию; последний, хотя и получает поддержку «черных», стремится избежать кровавого конфликта с «вячшими» и не дает согласия на расправу с конкурентом341. То же можно сказать и о другом «противоречии», отмеченном Т.Л. Вилкул. Даже если допустить, что русский летописец мог назвать нарушителей целования иконы «крестопереступниками»342, прямое указание источ339 340

341

342

Granberg J. Veche in the Chronicles… P. 118. Дж. Феннел называет Ананию «Феофилактовичем», основываясь, повидимому, на так называемом списке Б новгородских посадников, где фигурирует «Ананиа Феофилатовичь». Однако в списке А, как и в летописях, у него никакого отчества нет, и В.Л. Янин выдвинул убедительное предположение о том, что «здесь мы наблюдаем результат свободного творчества составителя» (Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 33, 48). Похожую ситуацию мы видим и в описанных Ипатьевской летописью событиях 1147 г. в Киеве, когда киевляне решили убить отстраненного ранее от власти князя Игоря Ольговича, а один из представителей враждебной черниговским князьям линии Мономашичей Владимир Мстиславич безуспешно пытался помешать им (ПСРЛ. Т. II. Стб. 349–350). Отметим, что А.В. Петров, думается, также не вполне верно понимает эту фразу: не один Михалко «рыл яму» Анании, а группа лиц (видимо, «вячшие), о чем свидетельствует множественное число глагола («свѣщаша»). Ср. верную, на наш взгляд, трактовку: Севастьянова О.В. Древний Новгород. Новгородско-княжеские отношения в XII — первой половине XV в. М.; СПб., 2011. С. 150. Что маловероятно: нарушители целования иконы в русских источниках не называются «крестопереступниками». Так, в статье Ип. под 1163/1164  г.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

ника на участие в церемонии именно «меньших» логично ведет к совершенно иному предположению. Ведь в летописи прямо не говорится о том, когда «вячшие» целовали крест; вероятнее всего, это произошло во время изгнания Василия и приглашения Ярослава Ярославича: тогда «вячшие» вместе с «меньшими» поклялись на кресте держаться вместе принятого решения, а потом, узнав о позиции Александра Невского, отступили от этого решения, став «крестопреступниками»343. Уверенность в редукции роли Ярослава Ярославича в НПЛ представляется необоснованной: ничего удивительного в бегстве Ярослава при приближении могущественного брата нет, как нет и противоречащих версии НПЛ сведений. В параллельном известии Лавр., и это отмечает сама Т.Л. Вилкул, Ярослав вообще не упомянут (что вероятно связано с той же, отмеченной А.Н. Насоновым, тенденцией сводчика воспевать братолюбие князей из рода Всеволода Большое Гнездо). Вызывает возражения и гипотеза о территориальном характере противостояния. Еще М.Н. Тихомиров, а в последнее время А.В. Петров справедливо указывали, что новгородское ополчение прикрывало не саму по себе Торговую сторону, а угрожаемую зону — дорогу, ведущую из Северо-Восточной Руси в Новгород344. Вече в Новгороде, как правило (!), собиралось на Ярославовом дворище у Никольского собора. Не следует, думается, искать и какого-то политического подтекста в словах летописца о «нашей стороне»: Торговая сторона для летописца «своя», вероятнее всего, по месту его жительства — подобно тому, как для киевлянина — автора статьи ПВЛ под 968 г. «сей» стороной Днепра было правобережье, а «оной» (т.е. той) — левобережье345. Заслуживает внимания, впрочем, и предположение Т.Л. Вилкул о том, что в данном случае под «нашей стороной» следует понимать весь Новгород, а не какую-либо его часть346. Можно согласиться с Ю. Гранбергом, что четких данных для того, чтобы считать вече в данном случае политическим институтом, нет. Однако это и не просто «собранное население». На первом вече обсуждается жизненно важный вопрос: следует ли оказывать сопротивление князю («како стати всѣмъ, любо животъ, любо смерть за правду новгородьскую, за свою отчину»). Со второго веча к князю отправляется новгородское посольство в составе архиепископа и тысяцкого. Ясно, что те новгородцы, которые

343 344 345 346

черниговский епископ, «льстиво» целовавший икону Спаса, не называется «крестопреступником», о нем говорится, что он «створи злое преступление» (ПСРЛ. Т. II. Стб. 523; о датировке см.: Бережков  Н.Г. Хронология… С. 176). Думается, это не случайно. О целовании креста новгородцами ко князю см., например: ПСРЛ. Т. I. Стб. 362, Т. II. Стб. 510–511, 537, 561. Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания… С. 267; Петров А.В. От язычества к Святой Руси… С. 216–217. ПСРЛ. Т. I. Стб. 65–66. Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 254, сноска.

221

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

222

имели возможность «послати» таких лиц, были облечены весьма серьезными полномочиями и предпочли принять об этом решение именно на вече. В обоих случаях вече — это собрание, на котором принимаются принципиальные политические решения. Теперь о составе веча. Прежде всего, нужно признать неосновательным мнение Т.Л. Вилкул о том, что, согласно летописным показаниям, в вече должна была участвовать лишь часть горожан. Расстояние от церкви Илии на Славне до Ярославова дворища, где собралось вече, совершенно незначительно, и взрослый человек с легкостью преодолевает его максимум за 10–15 минут (проверено лично в 2008 г.). Расстояние от того же Ярославова дворища до церкви Рождества на поле существенно больше, но там стояли конники, поэтому времени на дорогу требовалось, видимо, примерно столько же. Следовательно, ничто не мешает предполагать, что, как и в 1217 г., воины отправлялись на вече, выставив дозор. Из летописи определенно следует, что в нем участвовали «меньшие», но, вопреки высказывавшимся мнениям, ничто не говорит о том, что в нем участвовали только «меньшие». В летописи говорится о позиции «меньших» на вече и о последующей реакции «вячших»: вполне можно допустить, что последние, недовольные своим поражением на собрании, замыслили после него «свѣтъ золъ». Ведь в НПЛ читается: «И рекоша меншии у святого Николы на вѣчи…», а не, например: «И собрашася меншии … и рекоша…». Итак, нет оснований для уверенных суждений о том, что это вече описывается как обособленное совещание «меньших». Поэтому В.Т. Пашуто вряд ли справедливо упрекал К. Цернака в том, что тот якобы «упустил из виду созыв обособленного от обычного веча “меньших” людей в 1255 г.»347. Точно так же бездоказательны и рассуждения Дж. Феннела о двух обособленных вечах «вячших» и «меньших», да еще и в разных частях города. Кто такие «вячшие» и «меньшие»? В литературе высказывались следующие точки зрения. 1) «Вячшие» и «меньшие» — это высшие и низшие слои, в совокупности образующие все свободное население Новгорода. 2) «Вячшие» и «меньшие» — две группы новгородской элиты, противостоящие рядовому населению («черным людям», «простой чади»). «Меньшие» при таком понимании оказываются «меньшими боярами» (Н.Л. Подвигина), по своему статусу схожими с будущими «житьими» (В.Л. Янин). Дополнительным аргументом для сторонников такого взгляда является Устав Ярослава, в котором, как уже говорилось выше, фигурируют такие категории населения, как великие и меньшие бояре, отличающиеся от других групп (в том числе «простой чади»)348. 347 348

Пашуто В.Т. В ущерб истине (по поводу книги о русском вече) // История СССР. 1968. № 5. С. 236. ДКУ. С. 86–87.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

3) Обозначения не имели социального характера. Верной представляется первая точка зрения. Прежде всего, в летописном тексте говорится не о «великих» и «менших» боярах, а о вячших и менших. Какие существительные имел в виду летописец, когда употреблял эти эпитеты? Все указывает на то, что этими существительными были не «бояре», а «мужи», «люди» или «новгородцы» — общие понятия с широким, неопределенным значением. Ни вячших, ни великих бояр в НПЛ нет349, зато есть «вячшие» и «меньшие» мужи350, «вячшие» новгородцы351, «вячшие» и «меньшие» люди352. Кроме того, сама эта терминология Устава Ярослава, вполне вероятно, не древнерусская, а заимствованная, болгарская353. С.В. Юшков специально отмечал в связи с этим, что «ни один памятник русского права не содержит упоминания об этих двух группах бояр»354. С.В. Юшков не совсем прав: «меншие» бояре (правда, без «великих») упоминаются в «Правосудии митрополичьем», юридическом памятнике церковного происхождения, по-видимому, XV в.355 Свидетельство этого текста, впрочем, не имеет большой ценности, и не потому, что оно позднее, а прежде всего потому, что одним из его источников вообще и статьи 7, где упомянуты «меншие бояре» в частности, был Устав Ярослава356; и «меншие бояре», скорее всего, были заимствованы оттуда. Между тем прямые параллели этот рассказ имеет с цитировавшимся выше известием НПЛ под 1215 г. о противостоянии Новгорода и владимирского князя Ярослава Всеволодича: в нем также речь шла о «вячших» и «меньших» мужах, составляющих вместе новго349

350 351 352

353

354 355

356

Вопреки Т. Василевскому (Wasilewski T. Studia nad składem społecznym… S. 352), «великие» и «меньшие» бояре вообще не упоминаются в летописях. В Галицко-Волынской летописи фигурируют «великие» бояре (но не «меньшие»), а также бояре старые и молодые (см. об этом: Пашуто В.Т. Очерки… С. 147), но неясно, носили ли эти обозначения «сословный» характер (ср. сомнения по поводу «сословных» коннотаций эпитетов «старшая» и молодшая» в отношении дружины: Стефанович П.С. Бояре, отроки, дружины… С. 236–247). См., например: ПСРЛ. Т. III. С. 41, 44, 51, 54, 66. ПСРЛ. Т. III. С. 74. ПСРЛ. Т. III. С. 81. Тот факт, что летописцы настолько свободно, как взаимозаменяемыми, пользуются понятиями «мужи» и «люди», опровергает идею К. Цернака о «мужах» и «людях» как о социальных группах, в противопоставлении которых якобы заключается «основополагающая социальная дихотомия веча» (см. выше). См.: Чернов В.М. К вопросу о болгарском влиянии на устав Ярослава // Юбiлейний збiрник на пошану акад. М. Грушевського. Киев, 1928. Ч. 1. С. 426–434; Юшков С.В. Общественно-политический строй и право Киевского государства. М., 1949. С. 214. Юшков С.В. Общественно-политический строй… С. 214. ПРП. М., 1955. Вып. III. Памятники права периода образования Русского централизованного государства / Под ред. Л.В. Черепнина. С. 427. См. о памятнике: Тихомиров М.Н. Правосудье митрополичье // АЕ за 1963 год. М., 1964. ПРП. Вып. III. С. 438, 444.

223

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

224

родское население, о чем есть свидетельство в этом же отрывке. Как вячшие, так и меньшие входят в понятие «все мужи новгородские»: ведь только на последних имел основание гневаться Александр Невский. Из того же текста бесспорно следует, что к кругу «вячших мужей» принадлежали не только бояре, но и «гостебники», т.е. купцы, ведшие широкие торговые операции — еще одно подтверждение ошибочности концепции о «великих» и «меньших» боярах, поскольку даже «вячшие» состояли не только из бояр (хотя, как мы увидим ниже, могли с ними отождествляться). Естественно, «меньшие» — представители более низких социальных категорий. Вопрос об их соотношении с «черными» людьми будет рассмотрен ниже, в связи с событиями 1259 г., но пока можно отметить следующее. Известие НПЛ под 1255 г. свидетельствует о том, что в вече принимали участие широкие круги новгородского населения, его высшие («вячшие») и низшие («меньшие») слои. Последние полноправны в политическом отношении: судя по летописи, они считают «правду новгородскую» своей, имеющей к ним непосредственное отношение, а сам Новгород — своей «отчиной». Вопреки Дж. Феннелу, в источнике ничего не говорится об участии в событиях купцов и «житьих» (это вообще гораздо более поздний термин). Летописец не только в целом симпатизирует «меньшим» (хотя и занимает, повидимому, скорее компромиссную позицию), но и воспринимает их действия как легитимные. При этом, несмотря на то что на вече временную победу одерживают «меньшие», в конечном счете они вынуждены пойти на существенные уступки: популярного среди них посадника смещают со своего поста (хотя выдачи его князь так и не добился). Социальный характер деления на «старейших»/«вячших» — «молодших»/«меньших» ясно следует из того, что оно фиксируется не только в «нарративах», но и в грамотах, относящихся к тому же столетию: «покла[няни]е … от всѣго Новагорода, и от всѣхъ старѣишихъ, и от всѣхъ меньшихъ къ князю Ярославу» (договорная грамота с Ярославом Ярославичем 1264 г.); «поклонъ … от всѣхъ старѣишихъ, и от всѣхъ меншихъ, и от всего Новагорода къ господину князю Ярославу» (договорная грамота с ним же 1268  г.)357. Сопоставление intitulatio первой из этих грамот с intitulatio другой договорной грамоты 1264 г. Новгорода и Ярослава Ярославича (оба текста В.Л. Янин считает взаимодополняющими новгородскими проектами358) показывает, что в последней вместо «старейших» и «меньших» читается: «и [от] вс[е]хъ соцьскыхъ, и [от] всехъ старѣишихъ»359. Вероятнее всего, сотские первого проекта структурно соответствуют «меньшим» второго, хотя сами сотские 357 358 359

ГВНП. С. 10, 12. О датировке грамот см.: Янин В.Л. Новгородские акты XII– XV вв. С. 142–146; 147–150. Янин В.Л. Новгородские акты XII–XV вв. С. 145. ГВНП. С. 9.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

поставлены в соответствующем тексте выше «старейших», что говорит об их высоком статусе. Наиболее очевидным выглядит предположение о том, что «меньшие» были людьми, находившимися в ведениии или под управлением сотских, из чего следует, что это было обозначение конкретной категории новгородского населения, не принадлежавшего к элите, но в то же время лично свободного и обладавшего определенными политическими правами. В частности, как мы видим из летописи, они могли участвовать в вече. Подобные обозначения отнюдь не являются древнерусской особенностью. Параллелей можно привести великое множество. Одна из наиболее убедительных и в то же время «типологически» близких — венецианская. В документах (а не только нарративах!) X–XII вв. полноправное население (populus) подразделялся там на maiores, mediocres и minorеs, т.е. «старших», «средних» и «меньших». Как замечает исследователь, это деление было не просто условностью формуляра, а «указывало на действительную социальную стратификацию»360. Под 1259/60 г.361 в НПЛ рассказывается о возмущении в Новгороде против татарского «числа» — переписи: «…приѣхаша оканьнии Татарове сыроядци Беркаи и Касачикъ с женами своими, и инѣхъ много; и бысть мятежь великъ в Новѣгородѣ, и по волости много зла учиниша, беруче туску оканьнымъ Татаромъ. И нача оканьныи боятися смерти, рече Олександру [Невскому]: “даи намъ сторожи, ать не избьють нас”. И повелѣ князь стеречи их сыну посадничю и всѣмъ дѣтемъ боярьскымъ по ночемъ. И рѣша Татарове: “даите намъ число, или бѣжимъ проче”; и чернь не хотѣша дати числа, но рѣша: “умремъ честно за святую Софью и за домы ангельскыя”. Тогда издвоишася люди: кто добрыхъ, тотъ по святои Софьи и по правои вѣрѣ; и створиша супоръ, вятшии велятся яти меншимъ по числу. И хотѣ оканьныи362 побѣжати, гонимъ святымь 360

361 362

Castagnetti A. Insediamenti… Р. 599; См. также: Gasparri S. Dagli Orseolo al comune // Storia di Venezia. Roma, 1992. Vol. I. Origini-età ducale. P. 775; Rösch G. Der venezianische Adel bis zur Schließung des Großen Rats. Zur Genese einer Führungsschiht. Sigmaringen, 1989 (Kieler Historische Studien. Bd. 33). S. 40–41. О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 271. Здесь и выше «окаянный» — по-видимому, один из руководителей татарского посольства, Беркай или Касачик. Скорее всего, «окаянный» — это Беркай (Берке), именно его, согласно китайскому источнику Юань-ши, монгольский император отправил сделать «исчисление народу в России». А.Н. Насонов предположил, что Касачик (по Рогожскому летописцу, Кацик), «может быть численник, посланный от Батыя» (Насонов А.Н. Монголы и Русь. История татарской политики на Руси. СПб., 2002 [1940]. С. 225–226). Т.Л. Вилкул допускает как возможное «иное объяснение»: «заимствование стандартных конструкций из какого-нибудь текста об изгнании “оканьного” дьявола» (Вилкул Т.Л. Летописные «бояре»… С. 67, примеч.); но, если понимать под «окаянным» дьявола, приходится признать, что владыка зла боялся смерти, требовал для себя охраны и т.п.

225

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

226

духомь; и умыслиша свѣтъ золъ, како ударити на городъ на ону сторону, а друзии озеромь на сю сторону; и възъбрани имъ видимо сила христова, и не смѣша. И убоявшеся, почаша ся возити на одину сторону къ святои Софьи, рекуще: “положимъ главы своя у святои Софьи”. И бысть заутра, съѣха князь с Городища, и оканьнии Татарове с нимь; и злыхъ свѣтомь яшася по число: творяху бо бояре собѣ легко, а меншимъ зло. И почаша ѣздити оканьнии по улицамъ, пишюче домы християньскыя: зане навелъ богъ за грѣхы наша ис пустыня звѣри дивияя ясти силныхъ плъти и пити кровь боярьскую; и отъѣхаша оканьнии, вземше число, а князь Олександръ поѣха послѣ, посадивъ сына своего Дмитрия на столѣ»363. Несмотря на то что вечевые собрания прямо в этом тексте не упоминаются, в нем находит отражение коллективная политическая деятельность разных слоев новгородцев. В литературе по этому поводу высказывались самые разные мнения. М.Н. Тихомиров рассматривал данное известие с точки зрения классовой борьбы: «…в Новгороде наблюдается резкое классовое расслоение, подчеркнутое самим летописцем… все новгородское население разделилось на две части. Смысл этого раздвоения указан тут же… Феодалы делали попытки заставить “меньших” подчиниться вооруженной силе… Победа осталась за “вячшими людьми”, действовавшими вероломно и опиравшимися на татар»364. Однако, о том, как та и другая сторона принимали решения, он не пишет. В.Л. Янин предположил, что в отличие от нескольких предыдущих сообщений (в том числе и под 1255 г.), автор которых симпатизировал «меньшим», этот «кусок летописного текста принадлежит иному летописцу, который живет на Софийской стороне и сочувствует “вячшим» людям”». При этом «летописец находится здесь в трудном положении, он не может сочувственно относиться к татарам и поддержавшему их князю Александру, он записывает речи “менших”… Однако он стремится выгородить и бояр» (в подтверждение этого В.Л. Янин приводит высказывание летописца о «дивих зверях», едящих плоть «силных» и пьющих кровь бояр). Но как быть со «злым советом» «вячших»? Исследователь полагает, что в этом фрагменте «совет зол» оказывается на одной стороне с летописцем. Поэтому он, естественно, считает невероятным, что сочувствующий боярам летописец называет их «совет» — злым. «Совет зол» и здесь, и в статье под 1255 г., по убеждению В.Л. Янина, должен пониматься не как «злой совет», «враждебный замысел», а совет «зелых», «т.е. тех же “вячших” бояр». Последующие редакторы летописных сводов не поняли смысла этого выражения и заменили его на более понятный «злой совет». В качестве аргумента исто363 364

ПСРЛ. Т. III. С. 82–83. Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания… С. 273.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

рик приводит схожесть написания слов «зълыи» (злой) и «зѣлыи» (сильный, превосходящий)365. На основании этого В.Л. Янин делает выводы о продуманной политике новгородского «вячшего» боярства, направленной на обеспечение защиты Северо-Западной Руси и заключение союза с Александром Невским, и о столкновениях на этой почве «вячшего» боярства с «простой чадью» и «меншим» боярством366. По мнению К. Цернака, в этом противостоянии «ясно различаются две партии… 1. недвусмысленно согласное с политикой Александра течение, которое хотело уступить татарским требованиям. Оно представлено “вячшими людьми”, высшим боярским слоем на т.н. Торговой стороне Новгорода; 2. течение, которое выступило против требований татар и обосновывало это правой верой. Оно было представлено Софийской стороной, хотя ведущую роль здесь играли широкий нижний слой “черных людей” и средний социальный слой “меньших людей”». Одновременно немецкий славист согласился с интерпретацией В.Л. Яниным выражения «совет зол», сочтя его «убедительным». Далее К. Цернак «по аналогии с событиями 1255 г. и на основании всего, что мы знаем о проявлениях политической воли города по отношению к политическим решениям или планам князей в Новгороде XII и XIII вв.» приходит к убеждению, что эти события происходили на вече367. Ю.Г. Алексеев уверен в том, что в событиях 1259 г. четко проявилось «противопоставление меньших и черных, с одной стороны, и вячших — с другой». Историк отождествляет «вячших» с «боярами», а «менших» с «черными»: по его предположению, «каждая пара терминов обозначает одну и ту же или во всяком случае близкие, сливающиеся друг с другом социальные группы». Идею о «совете зелых» Ю.Г. Алексеев не принимает, замечая, что в источниках «этот “совет зелых” не встречается». По его мнению, речь идет о моральной оценке, а не о названии «государственного учреждения»368. В 1983 г. В.Л. Янин отреагировал на критические замечания Ю.Г. Алексеева. Он признал, что его оппонент был «прав, отождествляя или по крайней мере максимально сближая термины “меншие” и “черные”»369. С другой стороны, В.Л. Янин по-прежнему отмечает противоречия «морально-социальных оценок летописца» и объясняет их так: «Совместить эти оценки возможно, только 365 366 367 368 369

Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 211. Там же. С. 212. Zernack K. Die burgstädtischen Volksversammlungen… S. 167, 167, Anm. Алексеев Ю.Г. «Черные люди»… С. 250, 250, сноска. Янин В.Л. «Черный бор» в Новгороде XIV–XV вв. // Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины (Материалы юбилейной научной конференции). М., 1983. С. 99. Однако в вышедшем в 2003 г. «переработанном и дополненном» издании монографии «Новгородские посадники» В.Л.Янин оставил без всяких изменений раздел о событиях 1255–1259 гг.

227

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

228

разделив их. Первая сентенция, несомненно, отражает позицию летописца; вторая, по-видимому, принадлежит боярам. Татары прибыли в Новгород пить кровь боярскую, но бояре находят способ сделать себе легко, а меньшим зло, иными словами, перекладывают тяжесть “числа” на меньших / чернь». Историк также настаивает на своем понимании выражения «совет зол», понимая под ним «обозначение государственного учреждения»370 (забегая вперед, отметим неясность: зачем летописец ретранслировал, да еще и не в прямой речи, т.е. от себя, точку зрения, противоположную его собственной?). А.Л. Хорошкевич полагает, что главным участником новгородских волнений 1259 г. было «новгородское купечество, в том числе и связанное с эксплуатацией соляных промыслов в Руссе». Такой вывод следовал из понимания историком термина «туска» как «соляного налога»371 (позже А.Л. Хорошкевич, правда, отказалась от этой трактовки372). Дж. Феннел, игнорируя предшествующую историографию и расцвечивая характеристику В.Л. Янина дополнительными, отсутствующими в источнике подробностями, пишет: «Новгородцы разделились на две группировки: “меньшие” бояре, простые люди (“чернь”) и купцы не желали подчиниться, “великие” бояре горели желанием повиноваться Александру и заставить своих противников не выступать против переписи»373. Очень своеобразную трактовку событий предложил В.А. Буров. Он пишет, что они начались с бунта «меньших» — торгово-ремесленного населения, который носил «национально-религиозный характер». При этом «новгородцы не были едины в социальном плане. “Вячшие”-“добрые” собрали свое вече у Софии. Они говорили о правой вере, ругали татар-“сыроятцев”, показывая перед “меньшими” свое негативное отношение к иноверцам, и при этом “вячшие” все же настаивали, чтобы “меньшие” как податное население выплатили “число”. Два веча: одно на Торгу (“совет зол”), другое у Софии, не смогли договориться. И “створиша супоръ”. Сотенное население374 высказывало свое недовольство тем, что “творяхут бо собе бояре легко … а меньшим зло”. Было принято решение “ударити на Новгород” двумя отрядами. Один прямо с веча должен был 370 371 372

373 374

Янин В.Л. «Черный бор»… С. 99. Хорошкевич А.Л. Городские движения… С. 43. Хорошкевич А.Л. Монголы и Новгород в 50-е годы XIII в. (по данным берестяных грамот № 215 и 218) // История и культура древнерусского города. М., 1989. С. 70. Феннел Дж. Кризис… С. 159. В.А. Буров полагает, что «10 сотен столицы Новгородского государства включали только черное торгово-ремесленное население, а не всех новгородцев»; по его мнению, «бояре в сотни не входили», и именно «сотенное население несло основные платежи» (Буров В.А. Очерки… М., 1994. С. 122).

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

“ударить” по Торговой стороне … а другой — по Софийской, обойдя Великий мост по льду озера Ильмень…». Таким образом, «двойной удар», по В.А. Бурову, задумали «меньшие». Цель в подобных ситуациях, думает историк, была одна: «разграбление дворов “добрых”» («добрыми», напомним, по мнению В.А. Бурова, летописец называет «вячших»). Поэтому именно бояре, по словам В.А. Бурова, «начали свозить свое добро в Детинец, под покровительство Софии, которую восставшие не стали бы грабить». Поэтому решение «меньших» «ударить на Новгород» «оказалось невыполнимым». Роль Александра Невского В.А. Буров видит в том, что, «выступив как юридическое лицо», «он поддержал требование сотенного населения». Слова летописца о «зверях дивих» и «крови боярской» историк понимает как выражение его симпатий, которые были «на стороне социальной верхушки». К тому же «вече на Торгу он (летописец. — П.Л.) назвал “совет зол”, противопоставив его вечу “добрых” людей у Софии и элегантно обыграв здесь социальный термин “добрый”». Т.Л. Вилкул приходит к выводу, что и этот летописный рассказ — «противоречивый и несколько путаный». Это, впрочем, не мешает ей прямо писать о том, что у Софийского собора состоялось вече: «…все начали собираться у св. Софии, на вече с Городища прибыл князь и татары». И вновь «противоречия» летописного текста и использование летописцем по отношению к новгородским группировкам оценочных понятий «добрые» и «злые» приводят исследовательницу к мысли о том, что такие понятия, как «вячшие», «меньшие», «чернь» являются не социальными терминами, а элементами «“морализаторского” контекста статьи». Т.Л. Вилкул, вслед за Ю.Г. Алексеевым, но ссылаясь на него лишь в глухой сноске375 и не приводя дополнительных аргументов, полемизирует с концепцией В.Л.Янина о «совете зелых»376. Все ключевые проблемы, связанные с этим известием, затронул в своей работе А.В. Петров: «“Чернь” — “черные люди” (они же “меньшие”), иначе говоря, большинство новгородского населения — охваченная раздражением … отказавшись от ранее данного обещания посчитала, что лучше умереть за Св. Софию, чем уступить татарам». Однако «бояре (“вячшие”) глубже понимали проблему», хотя «их позиция, будучи адекватной обстоятельствам, тем не менее могла казаться трусливой и даже предательской по отношению к христианской вере и идеалам новгородской независимости». Поэтому в летописи они и не названы «добрыми». Предложенный В.Л. Яниным путь разрешения «противоречия» между 375

376

Да и та появилась лишь в последней работе (Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 257, сноска), причем в форме, которая не позволяет по достоинству оценить первенство Ю.Г. Алексеева («О выражении “совѣтъ золъ” также…»). В более ранней статье упоминание Ю.Г. Алексеева отсутствует вовсе. Вилкул Т.Л. Летописные «бояре»… С. 66–67.

229

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

230

словами летописца «Творяху бо бояре собѣ легко, а меншимъ зло» и его же сочувствием к боярам, выразившемся в рассуждении о «дивих зверях» А.В. Петров считает правильным, внося лишь «корректив»: «Первая сентенция принадлежит “меньшим”, скрепя сердце согласившимся на перепись и озлобленным на бояр, а также сочувствующему им летописцу; вторая сентенция отражает боярскую позицию». «Совет зол» историк понимает как моральную оценку377. По мнению Ю.В. Кривошеева, «…после решительного отказа “меньших” дать “число” на вече» «вячшие» «попытались убедить “чернь”, стали требовать от нее покорства». Возник острый конфликт, который был разрешен благодаря вмешательству Александра Невского. Однако недовольство осталось из-за того, что «меньшим» было сложнее платить дань, чем «вячшим». С этим связан и комментарий летописца: «…творяху бо бояре собѣ легко, а меншимъ зло». Ю.В. Кривошеев не усматривает противоречий в словах летописца, который, как полагает исследователь, «определенно сочувствует не только “меншим”, но и “вячшим”, говоря о “дивих зверях”, пьющих “кровь боярскую”». Более того, по убеждению Ю.В. Кривошеева, «летописец в данном случае выступает достаточно объективно, одинаково сопереживая обеим сторонам, но резко отрицательно по отношению к татарам…»378 В недавно опубликованной монографии О.В. Севастьянова, не анализируя подробно содержания понятий «вячшие» и «меньшие», предлагает свой вариант выхода из предполагаемого противоречия, связанного с оценкой бояр со стороны летописца. По ее мнению, бояре в летописном рассказе о событиях 1259 г. фигурируют в двух разных значениях: сначала («творяху бо бояре…») — это «вячшие», потом (фраза про кровь боярскую) — это знать «в собирательном смысле слова».379 В чем отличие между теми и другими, она, впрочем, не поясняет. И вновь, прежде чем приступить к толкованию социально-политических аспектов, необходимо правильно понять текст. Как мы видели, основные вопросы в этом отношении вызывали выражение «совет зол» и позиция летописца. С одной стороны, он вроде бы на стороне «меньших» и осуждает бояр («творяху бо бояре собѣ легко, а меншимъ зло»), с другой — сочувствует боярам («навелъ богъ за грѣхы наша ис пустыня звѣри дивияя ясти силныхъ плъти и пити кровь боярьскую»). По поводу «злого совета» нужно согласиться с позицией Ю.Г. Алексеева. Действительно, «злой совет» в значении «враждебный замысел» — топос, общее место, многократно встречающееся в летописях, в том числе и применитель377 378 379

Петров А.В. От язычества к Святой Руси… С. 219–221. Кривошеев Ю.В. Русь и монголы. Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII–XIV вв. СПб., 2003. С. 201–202. Севастьянова О.В. Древний Новгород. С. 144–152.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

но к боярам, тогда как никаких упоминаний ни «совета зелых», ни самих «зелых» в значении знати в летописях нет. Кроме того, если в рассматриваемой статье и допустима теоретически гипотеза об искажении первоначального «зѣлыхъ свѣтомь» на «зълыхъ свѣтомь» (хотя в Синодальном списке НПЛ стоит «злыхъ», а не «зълыхъ»), то вряд ли объяснимо с этой точки зрения выражение в этой же статье «умыслиша свѣтъ золъ». Если считать, что здесь тоже было искажение первоначального варианта, приходится допускать, что он читался: «умыслиша свѣтъ зѣлъ» или «умыслиша свѣтъ зѣлыхъ». В обоих случаях получается бессмыслица: что такое «свѣтъ зѣлъ» вообще непонятно, а второй вариант представляет собой явный и несвойственный лаконичной НПЛ плеоназм, к тому же затемняющий смысл фразы: «вячшие» (т.е. те же «зелые») умыслили свой собственный «совет». Кроме того, здесь еще приходится предполагать потерю двух букв и изменение одной. Обращает на себя внимание, что и в более поздних летописных текстах, содержащих этот рассказ, никакого «совета зелых» не обнаруживается. В НПЛ младшего извода читаем: «свѣтъ золъ» и «злых свѣтомъ»380; в НIV  — «съвѣтъ золъ» и «злыхъ съвѣтомъ» (причем в Строевском списке: «злыхъ своихъ съвѣтомъ», — видимо, пояснение того, что «злыми советниками» были не татары, а «свои» бояре)381. То же самое относится и к «злому совету» в статье под 1255 г.382 Таким образом, речь в летописи идет об отрицательной моральной оценке летописцем поведения «вячших»383. Но как же тогда быть с «противоречием» летописного рассказа, о котором писали многие историки, автор которого, получается, одновременно называет «вячших» «злыми» и сочувствует им как жертвам «дивих зверей»? На наш взгляд, никакого «противоречия» просто нет, и дело тут не в «объективности» летописца (Ю.В. Кривошеев), а в том, что боярам он вовсе не сочувствовал. 380 381 382

383

ПСРЛ. Т. III. С. 310–311. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 232–233. См. также в СI ст. (ПСРЛ. Т. VI. Вып. 1. Стб. 336), НК (ПСРЛ. Т. XLII, вторая выборка. С. 118). НПЛ младшего извода: «свѣт золъ» (ПСРЛ. Т. III. С. 308); НIV: «свѣтъ золъ» (ПСРЛ. Т. IV. Ч. I. С. 231); CI ст.: «свѣт золъ» (ПСРЛ. Т. VI. Вып. 1. Стб. 332). В некоторых более поздних летописях (СI мл., Никаноровской и Вологодско-Пермской, МЛС), как показал Я.С. Лурье, в статье 6763 г. «совет зол» заменяется на «совет благ» (Лурье Я.С. К изучению летописной традиции об Александре Невском // ТОДРЛ. 1997. Т.  50. С. 394–397). Т.Л. Вилкул считает намерение атаковать Новгород «удивительным фактом» и упрекает предшественников (М.Н. Тихомирова, В.Л. Янина, А.Л. Хорошкевич) в неумении этот факт объяснить (Вилкул Т.Л. Летописные «бояре»… С. 68). Но ничего удивительного тут вроде бы нет: «вячшие», по-видимому, задумали повторить ситуацию 1255 г., когда они побежали из Новгорода и готовили полк для нападения на город у Юрьева монастыря. Однако теперь вопрос решился быстрее: не дожидаясь карательных мер, «меньшие» «яшася по число». Так что «вячшие» на этот раз, очевидно, оставались все время в Новгороде.

231

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

232

Т.Л. Вилкул обратила внимание на сходство фразы из НПЛ и выражения из славянского перевода «Откровения Мефодия Патарского»: «Изядат плоть силных испив кровь болярскую». По ее мнению, летописные слова «ясти силныхъ плъти и пити кровь боярьскую» — «почти прямая цитата» из «Откровения». Отметив, что эта фраза «не противоречит ходу изложения» в НПЛ, Т.Л. Вилкул не проанализировала значения этих слов в «Откровении», предположив лишь, что рассматриваемая сентенция была использована летописцем «для нагнетания мрачного тона»384. Это наблюдение Т.Л. Вилкул следует признать весьма ценным. Цитата из «Откровения» дается ею, впрочем, по изданию385, где опубликована рукопись XVI–XVII вв., отражающая очень позднюю, так называемую интерполированную редакцию, возникшую не ранее XV в.386 В свое время П. Потапов высказывал мнение, что в ней могли сохраниться следы древнего русского списка «Откровения»387, но оно не было достаточно аргументировано и вызвало критику388. И в данном случае видно, что приведенная Т.Л. Вилкул цитата из «Откровения» существенно отличается (по построению фразы) от летописного фрагмента. Гораздо большее сходство с летописью обнаруживает соответствующий фрагмент из самой ранней редакции славянского перевода «Откровения» — так называемого «первого славянского перевода», сделанного не позднее начала XII в.389 или даже в более раннее время390. Из известных нам списков ближе всего к летописному варианту стоит, впрочем, чтение представляющего собой особую редакцию первого перевода «Откровения» списка Драголя: «…изидеть племе Из’маилово от пустыне Етрива. Изьшьдьше изь пустыне сберуть 384 385 386

387

388

389 390

Вилкул Т.Л. Летописные «бояре»… С. 84, сноска. Мильков В.В. Древнерусские апокрифы. СПб., 1999 / Памятники древнерусской мысли. Исследования и тексты. Вып. 1. С. 667. См.: Истрин В. Откровение Мефодия Патарского и апокрифические видения Даниила в византийской и славяно-русской литературах. Исследование и тексты. М., 1897. С. 232, 1-я пагинация; Мильков В.В. Древнерусские апокрифы. С. 653; Дмитриев Л.А. Откровение Мефодия Патарского // СККДР. Л., 1987. Вып. I (XI — первая половина XIV в.). С. 283. Потапов П. К вопросу о литературном составе летописи. III. Летопись и Откровение Мефодия Патарского // Русский филологический вестник. Варшава, 1911. № 1. С. 87. Так, В.М. Истрин писал: «Я не могу … согласиться с тем, что будто бы так наз. интерполированная редакция “Откровения” восходит к этому исчезнувшему переводу. Подмеченные автором совпадения интерполированной редакции с летописным текстом настолько незначительны … что исключает необходимость относить ее к летописной редакции» (Истрин В.М. Откровение Мефодия Патарского и летопись // ИОРЯС. 1924 г. Л., 1925. Т. XXIX. С. 380–381). Ср., однако: Шахматов А.А. «Повесть временных лет» и ее источники // ТОДРЛ. Л., 1940. Т. IV. C. 93. См.: Истрин В. Откровение Мефодия Патарского… С. 155, 1-я пагинация. См.: Tapkova-Zaimova V., Miltenova A. Historical and Apocalyptic Literature in Byzantium and Medieval Bulgaria. Sofia, 2011. Р. 218–219.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

се в’си купъ вь Гаватѣ велицѣмь и ту сбудеть се реченьное проркомь Езекилем: “сыне чловѣчь, вьзови звѣри пустыньные и п’тице небесные, приваби глаголе: “сьберѣте се и придѣте, трѣбу вы есьмь велику уготоваль, да ясте пльти сильныхь и пиете крьви боларьскые (курсив мой. — П.Л.)391”. Вь томь бо Гаватѣ падуть в’си боларе елиньсци рекьше грьчьсци, якоже и они сѣкли буду от племене Измаилева, иже нарицаеть се диви осьль…»392. Кроме того, И.Н. Данилевский обратил внимание, что разбираемая летописная фраза имеет параллель с пророчеством Иезекииля о Гоге и Магоге393. Прямая ссылка с цитатой из ветхозаветной книги есть и в «Откровении» Мефодия Патарского. В древнейшем сохранившемся славянском списке «Книги пророка Иезекииля» с толкованиями Феодорита Кирского это место (39: 17–19, особенно 18) читается так: «И ты, сыне человечь, проръци се, глаголеть Адонаи Господь: проръци въсеи птици парящии и к всему зверу полскому: съберѣте ся от въсѣх окрестных на заколение, еже заклах вамъ заколение велие на горах Израилевахъ, да ясте мяса, и пиете кръвь: мяса щудовь изѣсте и кръвь князъ земных испиете (курсив мой. — П.Л.), овны, и телця, и козлы, телци же вси тучни».394 Этот список датируется второй половиной XIV в., но «в Новгороде самый старый список толковых Пророчеств существовал уже в первой половине XI в.»395, поэтому возможность знакомства новгородского летописца, образованного представителя духовенства, с книгой ветхозаветного пророка сомнений не вызывает. Сентенция летописца: «навелъ богъ за грѣхы наша ис пустыня звѣри дивияя ясти силныхъ плъти и пити кровь боярьскую», 391

392

393 394 395

В Хиландарском списке 1-го славянского перевода: «ясти пльти сильныих и пиете крьвыи силных и боларьскыи» (Истрин В. Откровение Мефодия Патарского… С. 93, 2-я пагинация); в Белградском списке также очень близко к летописи: «ясти пльти сильныих и пиете крьвии боларскыхь» (Там же. С. 93, 2-я пагинация). Tapkova-Zaimova V., Miltenova A. Historical and Apocalyptic Literature… Р. 229–230. Ср. оригинальный греческий текст: …καὶ ἐν αὐτῇ ἐξελεύσεται τὸ σπέρμα Ἰσμαὴλ ἐκ τῆς ἐρήμου Ἐθρίβον καὶ ἐξιόντες συναχθήσονται ὁμοθυμαδὸν ἐν Γαβαὼν τὴν μεγάλην. κἀκεῖ πληρωθήσεται τὸ ρηθὲν διὰ προφήτου Ἰεζεκιὴλ τό· “υἱὲ ἀνθρώπου, κάλεσον τὰ θηρία τοῦ ἀγροῦ καὶ τὰ πετεινὰ τοῦ οὐρανοῦ καὶ πρότρεψαι αὐτὰ λέγων· συναθροίσθητε καὶ δεῦτε, διότι θυσίαν μεγάλην θύσω ὑμῖν. φάγετε σάρκας δυναστῶν καὶ πίετε αἷμα γιγάντων”. ἐν ταύτῃ τοίνυν τῇ Γαβαὼν πεσοῦνται ἐν στόματι μαχαίρᾳ πάντες οἱ δυνάσται τῶν Ἑλλήνων τουτέστι τῶν Ρωμαίων. καθὼς καὶ αὐτοὶ ἀπέκτειναν τοὺς δυνάστας τῶν Ἑβραίων καὶ τῶν Περσῶν, οὕτω καὶ αὐτοὶ πεσοῦνται ἐν στόματι μαχαίρας ἀπὸ τοῦ σπέρματος Ἰσμαὴλ ὃς ἐπικέκληται ὄναγρος (там же. С.  26, 2-я пагинация; в списке Драголя, в отличие от Хиландарского и Белградского списков, вторая часть текста сокращена и искажена). Данилевский И.Н. Русские земли глазами современников и потомков (XII–XIV вв.). М., 2000. С. 215. Книга на пророк Иезекиил с тълкования // Старобългарският превод на Стария Завет. София, 2003. Т. II. С. 441. Мещерский Н.А. Источники и состав древней славяно-русской переводной письменности IX-XV вв. Л.,1978. С. 45.

233

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

234

по-видимому, представляет собой, таким образом, своеобразную цитату в цитате, для правильного понимания которой необходимо учитывать их контекст и в «Откровении» Мефодия Патарского, и в книге Иезекииля. В «Откровении» расправа над «сильными» и «боярами» является следствием закономерной Божьей кары за разнообразные чудовищные грехи, и никакого сочувствия им не подразумевается. Однако автор этого эсхатологического текста, как уже говорилось, ссылается на довольно загадочное пророчество Иезекииля о Гоге и Магоге — богоборческом воинстве, которое нападет на Израиль, «народ Божий», и будет сокрушено Богом на горах Израильских. «Щуды» (великаны, исполины)396 и «князи земные», мясо и кровь которых будут пожирать птицы и звери — представители этого воинства, жертвы Божьей кары. Немецкий библеист Г. Форер так комментирует этот фрагмент: после поражения Гога и Магога «трупы в беспорядке лежат на земле, и их не хоронят. Убитые поэтому не могут найти покоя в преисподней и терпят особый позор, непогребенными их поедают звери… Трупы павших убирают. Большой праздник в честь победы заканчивается жутким жертвенным пиром для хищных зверей и птиц. Они могут насытиться жертвенным пиром и напиться крови. По этому суду над Гогом народы узнают, что Бог все же могущественен, и Он не оставит Израиль беспомощным перед его врагами…»397 Понятно, что никакого сочувствия пророк к «щудам» и «князьям земным» не испытывал398. Летописец творчески подошел к своим источникам, приспосабливая их к современной ему ситуации. Поэтому вместо парящих птиц и полевых зверей мы видим «дивих зверей», которых Бог за грехи навел на Новгород из пустыни — под ними явно имеются в 396 397 398

Срезневский И.И. Материалы… Т. III. Стб. 1611–1612. Fohrer G. Die Propheten des Alten Testaments. Gütersloh, 1975. Bd. 3. Die Propheten des frühen 6. Jahrhunderts. S. 189. В своей новейшей работе Т.Л. Вилкул, скорректировав некоторые оказавшиеся очевидно ошибочными утверждения, продолжает тем не менее настаивать на том, что «изложение НПЛ противоречиво»; заимствование цитаты из «Откровения» Мефодия Патарского вызвано стремлением к нагнетанию «апокалиптического тона», цитата из «Откровения» свидетельствует о «сочувствии» летописца боярам и т.д. Исследовательница, впрочем, приводит цитаты из двух списков более раннего славянского перевода Откровения, однако по-прежнему затрудняется сделать вывод, из какого именно перевода была заимствована цитата в летопись (Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 96–97; 256–258). Ссылки на А.А. Шахматова, который в споре между В.М. Истриным и П.И. Потаповым склонен был поддержать последнего, в данном контексте не имеют смысла: А.А. Шахматов в своей работе об источниках ПВЛ (а не НПЛ!) отмечал имеющиеся, по его мнению, сближения именно между этой летописью и гипотетическим древним русским списком «Откровения». Главное же в том, что конкретные чтения однозначно указывают на близость летописной цитаты именно к спискам 1-го славянского перевода «Откровения», а не к интерполированной редакции.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

виду татары, ведь выше под 1223/24 г.399 он со ссылкой на того же Мефодия Патарского писал о том, что, возможно, татары пришли «ис пустыня Етриевьскыя»400. Таким образом, по мысли летописца, бояре и «сильные» получают заслуженную кару за свои противоречащие «правой вере» поступки: попытки переложить основные тяготы по выплате дани на «чернь», которой он последовательно симпатизирует401. Итак, после приезда посольства «из Низу», т.е. из Владимирской земли, новгородцы принимают совместное решение о согласии на «число», однако, когда в Новгородской земле появляются князь Александр Ярославич и татары, происходит возмущение (при этом Новгород четко отделяется от волости). Сразу же намечается разделение новгородцев на две партии, которые носят, судя по летописи, не территориальный402 и клановый (возможно, эти факторы играли свою роль, но об этом источник молчит), а отчетливо социальный характер. Татар в Новгороде охраняют сын посадника и дети боярские. Относительно последних высказывалось мнение, что это «младшие служилые люди»403, но другие исследователи полагают, что здесь эти слова используются в родственном смысле, т.е. характеризуют не социальный слой, а конкретно детей новгородских бояр404. Представляется, что последняя точка зрения правильна. В данном случае под «детьми боярскими» имеются в виду, судя по всему, действительно дети бояр, а не особая группа населения, поскольку они упоминаются сразу после «сына посаднича». Из этого следует, что такая же позиция  — принять «число» — была у посадника и бояр. С другой стороны, против татарской переписи выступает «чернь», которая принимает совместное решение: «умремъ честно за святую Софью и за домы ангельскыя», т.е. отдать свои жизни за христианские святыни и главную из них, символ Новгорода, Софийский собор. Мы вновь видим, что 399 400 401

402

403 404

О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 268. ПСРЛ. Т. III. С. 61. Отметим, что такая позиция последовательно прослеживается и в других статьях НПЛ за середину XIII в.: так, излагая события, происходившие двумя годами раньше, летописец сообщает об убийстве новгородцами одного из лидеров «вячших» Михалка Степановича и комментирует это так: «Аще бы кто добро другу чинилъ, то добро бы было; а копая подъ другомь яму, самъ ся в ню въвалить» (ПСРЛ. Т. III. С. 82). То обстоятельство, что новгородцы  — противники «числа» в ожидании нападения стали переправляться через Волхов на Софийскую сторону, свидетельствует не о каком-то территориальном размежевании, а о стремлении найти защиту под стенами новгородского кремля. Нельзя отрицать конечно и роль идеологического фактора, на который ссылался летописец: стремление принять последний, возможно, бой у стен Софийского собора — главной новгородской святыни. Феннел Дж. Кризис… С. 160. Goehrke C. Die Sozialstruktur… S. 368, Anm.; Кучкин В.А. О термине «дети боярские» в Задонщине // ТОДРЛ. СПб., 1996. Т. L. С. 351.

235

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

236

чернь не меньше бояр считает себя хранителем символов новгородской независимости и в этом смысле претендует на равноправие с элитой вечевой республики. Теперь очевидным становится раскол среди новгородцев, по недвусмысленному выражению НПЛ: «издвоишася люди: кто добрыхъ, тотъ по святои Софьи и по правои вѣрѣ». Здесь интересна прежде всего позиция летописца. «Добрые» — в данном случае, вопреки В.А. Бурову405, не социальный термин, а моральная оценка, противопоставленная «злым». «Чернь», с точки зрения летописца, — «добрые», стоящие за святую Софию и правую веру; более того, текст явно подразумевает продолжение: «кто злых…», и хотя его не следует, читателя подводят к логичному выводу, что те, кто занимает противоположную позицию, т.е. бояре — против этих духовных святынь. Далее сообщается, что новгородцы «створиша супоръ» (спор, препиранье)406, вероятно, на каком-то бурном собрании. В тексте оно прямо не называется вечем, но, принимая во внимание условность летописной терминологии, можно признать вполне оправданным употребление в данном случае некоторыми историками этого понятия: действительно, речь идет о широком по составу собрании горожан, принимающем политические решения. На этом собрании «вячшии велятся яти меншимъ по числу». Совершенно очевидно, что «вячшие» — это прежде всего бояре, сторонники компромиссной политики Александра Невского, а «меньшие» — чернь, которая с самого начала выступала против «числа»407. Это обстоятельство проливает свет и на социальное содержание понятий «вячшие» и «меньшие» в статье НПЛ под 1255 г.408 405

406 407

408

Вообще, изложение событий 1259 г. В.А. Буровым во многом представляется ошибочным. «Добрыми» летописец называет не «вячших», а чернь. Ни о каких двух вечах в источнике не говорится, даже само слово «вече» в нем не упомянуто. Нигде не сказано и о том, что собрание, закончившееся «супором», состоялось «у Софии». Софийский собор в этом рассказе фигурирует как религиозный символ Новгорода, а не конкретное место проведения веча. За «правую веру», «святую Софию» и «домы ангельские», с точки зрения летописца, стояла опять-таки чернь, а не «вячшие». Татар-«сыроядцев», вероятно, тогда ругали, но в источнике об этом не говорится, тем более не сказано, кто именно ругал, «вячшие» или «меньшие». Где именно и кем был принят «совет зол» ударить на Новгород, в летописи не сообщается: из контекста следует, что этот замысел был как раз у «вячших», а не «меньших»; на Софийскую сторону под защиту крепостных стен перебирались именно «меньшие», позицию которых летописец последовательно связывает с защитой новгородских святынь. Все остальные подробности, приводимые В.А. Буровым, не основаны на анализе источника. Срезневский И.И. Материалы… Т. III. Стб. 620. Ср. лаконичную, но верную интерпретацию: Leuschner J. Novgorod. Untersuchungen zu einigen Fragen seiner Verfassungs- und Bevölkerungsstruktur. Berlin, 1980 (Giessener Abhandlungen zur Agrar- und Wirtschaftsforschung des Europäischen Ostens. Bd. 107). S. 36, 41. О том, что и новгородское войско в XIII в. состояло из двух компонентов, бояр и черных людей, свидетельствует сообщение НПЛ под 1268 г.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

Таким образом, в этом собрании участвуют разные по социальному статусу группы новгородского населения, однако верх, как и во многих других случаях, в конечном счете одерживает элита, принимающая требования князя и татар. Летописец же, оценивающий эту ситуацию с религиозных, христианских позиций, признает моральную правоту «меньших» и — в несколько завуалированной форме — закономерность тех тягот, которые в результате вынуждены были разделить и «вячшие». § 3. «И събрачеся чернь…» Выше была предпринята попытка охарактеризовать новгородское вече XII — середины XIII в. на основании летописных данных. К сожалению, здесь есть объективные сложности. Дело в том, что терминология нарративных источников, во-первых, далека от определенности и постоянства, а, во-вторых — часто неотделима от литературных интенций летописцев, не стремившихся к точности юридических дефиниций. Поэтому так ценен любой источник, позволяющий посмотреть на проблему с другой стороны. Для домонгольского времени мы почти лишены возможности опираться на актовый материал, тем более на делопроизводственную документацию. Однако одним из очень перспективных для наших задач источников является древнерусская «Повесть о взятии крестоносцами Константинополя в 1204 г.», терминология которой, в целом близкая к летописной, может быть сопоставлена с известными по другим источникам константинопольскими реалиями начала XIII в. Вопрос об авторстве этого произведения неоднозначен. Традиционно она считалась новгородской, старший ее список (в НПЛ ст.)  — безусловно новгородский. Высказывалось предположение, что ее автором мог быть Добрыня Ядрейкович, впоследствии архиепископ новгородский Антоний, известный своим паломничеством в Константинополь в 1201 г. Н.А. Мещерский, однако, сомневался в том, что «Повесть» — новгородское произведение, и высказывался в пользу ее южнорусского происхождения (на основании того, что в ней, по мнению исследователя, мало собственно новгородских языковых специфических черт)409. В последнее время, однако, А.А. Гиппиус связывает включение «Повести» в летопись с

409

о битве при Раковоре (Раквере). О новгородских потерях в ней говорится: «И ту створися зло велико: убиша … много добрыхъ бояръ, а иныхъ черныхъ людии бещисла…» (ПСРЛ. Т. III. С. 86; о дате сражения см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 272–273). См. также: Алексеев Ю.Г. «Черные люди»… С.  250. Для этого времени, следовательно, «меньшие» и «черные» взаимозаменяемые понятия. Мещерский Н.А. Древнерусская повесть о взятии Царьграда фрягами в 1204 г. // ТОДРЛ. 1954. Т. I0. С. 133.

237

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

238

Добрыней, с некоторой осторожностью склоняется к мнению о его авторстве и, во всяком случае, не сомневается в новгородском происхождении «Повести»410. Считать «Повесть» как литературное произведение текстом, написанным новгородцем, кажется вполне естественным. Между прочим, предполагаемое авторство духовного лица с широкими интересами и, несомненно, образованного во многом снимает вопрос о незначительном количестве «новгородизмов» в этом тексте. Естественно, это относится только к литературному авторству, а происхождение информанта (информантов) автора могло быть совсем иным. Благодаря «Повести» возникает возможность интерпретации используемых ее автором древнерусских социальных терминов в сопоставлении с теми византийскими реалиями, которые они были призваны обозначать. Автором был русский человек, который, судя по используемым им терминам, описывая события в Константинополе, в том числе имевшие там место политические собрания, в значительной степени проецировал знакомые ему русские реалии на византийское общество, не знавшее таких понятий, как «чернь» или «бояре». Правда, Т.Л. Вилкул, ссылаясь на статьи Н.А. Мещерского, А. Тимберлейка и С.И. Лучицкой, замечает, что в «Повести» «отразились иностранные источники»411. Если бы это было так, это было бы еще полезнее для решения рассматриваемой проблемы, поскольку мы в таком случае располагали бы переводом, и можно было бы сделать точные выводы относительно того, какие именно группы константинопольского общества древнерусский книжник считал «чернью», «добрыми людьми» и т.д. Однако ссылки Т.Л. Вилкул оказываются ложными. Хотя Н.А. Мещерский и не исключал «возможность использования автором повести некоторых иноязычных источников, а может быть и устных рассказов византийцев и крестоносцев», исследователь однозначно писал, что «язык повести не носит каких-либо следов иноязычного оригинала», что это «произведение, безусловно, не перево410

411

Гиппиус А.А. Архиепископ Антоний, новгородское летописание и культ святой Софии // Хорошие дни. Памяти А.С. Хорошева. Великий Новгород; СПб.; М., 2009. С. 187, 197. Ср. также наблюдение А.П. Толочко о сходстве фразы из «Повести»: «Пьрвое пришьдъше въ Судъ, замкы желѣзныя разбиша» (ПСРЛ. Т. III. C. 46) с фразой из статьи НПЛ мл. под 922 г.: «Греци замкоша Судъ» (ПСРЛ. Т. III. C. 108). По мнению историка, это, возможно, свидетельство ориентации составителя «Повести» на статью 922 г. (Толочко А. Золотой Рог — Соудъ — Босфор // Ruthenica. Київ, 2012. Т. XI. С. 162). Если это так, мы имеем дело с еще одним аргументом в пользу новгородского происхождения «Повести». Вопрос, впрочем, требует специального и более глубокого изучения (особенно это касается оценки выводов автора о значении термина «Суд» в летописи, «Повести» и «Книге Паломник» Добрыни Ядрейковича). Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 265.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

дное и не компилятивное из каких-либо иностранных оригиналов, а самобытное творение русского автора»412. Таким образом, по Н.А. Мещерскому, речь может идти об источниках сведений автора «Повести», а не о литературных источниках самой «Повести», что, понятно, исключает возможность текстуальных заимствований. А. Тимберлейк вообще ничего не пишет об источниках этого произведения, оговариваясь лишь, что его происхождение неясно (obscure). Исследователь отмечает также, что, по его мнению, «Повесть» «четко структурирована, ее синтаксис — книжный, в ней нет явных следов устного бытования (orality)»413. Все это, бесспорно, может служить свидетельством литературной обработки, но отнюдь не иностранного происхождения. С.И. Лучицкая также ничего не говорит об источниках «Повести», замечая лишь, что он «черпал информацию из устной традиции и даже из устных преданий»414. Правда, некоторые следы иностранного источника сведений автора «Повести» все же прослеживаются. Еще П.М. Бицилли обратил внимание на то, в какой форме приведены в ней иноязычные имена и географические названия, и сделал вывод, что главным информантом автора был немец415. Эти наблюдения уточнил и развил немецкий исследователь Д. Фрайданк, отметивший, что, вопервых, смешение в «Повести» титулов с именами однозначно свидетельствует об устном характере информации, во-вторых, форма антропонима «Дедрик» говорит о том, что информант был не просто немцем, но носителем нижненемецкого диалекта (верхненемецкий вариант этого имени в древнерусской передаче выглядел бы как *Дѣтрих). По мнению Д. Фрайданка, таким информантом мог быть епископ Хальберштадтский Конрад фон Крозигк416, однако это лишь догадка. Еще в 1897 г. Х. Мёзер писал, что события в Константинополе в январе 1204 г. нужно реконструировать на основании трех источников: «Истории» Никиты Хониата, послания Балдуина Фландрского и Новгородской летописи417. В современной исследовательской литературе о крестовых походах «Повесть о фрягах» в целом единодушно признается первостепенным по ценности 412 413 414 415 416

417

Мещерский Н.А. Древнерусская повесть… С. 130. Timberlake A. Older and Younger Recensions of the First Novgorod Chronicle // Oxford Slavonic Papers. New Series. 2000. Vol. XXXIII. P. 22–23. Лучицкая С.И. Четвертый крестовый поход глазами русского современника // Византийский временник. 2006. Т. 65 (90). С. 125. Бицилли П.М. Новгородское сказание о IV Крестовом походе // Бицилли П.М. Избранные труды. Россия и Запад. М., 2006 [1916]. С. 606. Freydank D. Die altrussische Erzählung über die Eroberung Konstantinopels 1204 (Chronista Novgorodensis) // Byzantinoslavica. 1968. R. XXIX. № 2. S. 347–348. Moeser H. Gottfried von Ville-Hardoin und der Lateinerzug gen Byzanz. Ein quellenkritischer Beitrag zur Kreuzzugsgeschichte. Breslau, 1897. S. 141.

239

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

240

источником418, хотя конечно и не лишенным определенных недостатков 419. Древнейший текст «Повести» сохранился в Синодальном списке НПЛ, но существует мнение, что в ряде случаев чтения, более близкие к протографу, могут быть обнаружены в других имеющихся списках. Везде, впрочем, текст «один и тот же и не представляет никаких отличий, кроме незначительных отличий стилистического характера»420. В этом произведении, в частности, рассказывается о борьбе за власть в Константинополе зимой 1204 г.: «По Исаковѣ же (Исаака II Ангела — П.Л.) смерти людие на сына его въсташа про зажьжение градьное и за пограбление манастырьское; и събрачеся чернь, и волочаху добрые мужи, думающе с ними, кого цесаря поставять. И вси хотяху Радиноса421; онъ же не хотяше царства, нъ кръяшеся от нихъ, измѣнивъся въ чьрны ризы… Потомь же яша человѣка, именьмь Николу воина, и на того възложиша вѣньць бес патриарха, и ту быша с нимь въ святѣи Софии 6 днии и 6 ночии. Цесарь же Исаковиць (Алексей IV Ангел. — П.Л.) бяшеть въ Влахернѣ, и хотяше въвести Фрягы отаи бояръ въ град; бояре же, увѣдавъше, утолиша цесаря, не даша ему напустити Фрягъ, рекуче: “мы с тобою есмь”. Тъгда бояре, убоявъшеся въвѣдения Фрягъ, съдумавъше съ Мюрчюфломь (будущий император Алексей V Дука Мурцуфл. — П.Л.), яша цесаря Исаковиця, а на Мюрчюфла вѣньчь възложиша; а Мюрчюфла бяше высадилъ ис тьмьнице Исаковиць, и приялъ извѣщение, яко не искати подъ Исаковицемь царства, нъ блюсти подъ нимь. Мюрчюфлъ же посла к Николѣ и къ людьмъ въ святую Софию: “язъ ялъ ворога вашего Исаковиця, язъ вашь цесарь; а Николѣ даю пьрвыи въ боярехъ, сложи съ себе вѣньць”. И вси людие не даша ему сложиша вѣньця, нъ боле закляшася: кто отступить от Николы, да будеть проклятъ»422. В этом фрагменте есть одно разночтение между списками «Повести», имеющее значение для нашей темы. В сообщении об интронизации «чернью» в Софийском соборе Николая Каннава во всех списках «Повести» говорится: «и ту быша с нимь въ святѣи Софии». Другой вариант дает Комиссионный список НПЛ мл.: «и ту бысть снемъ». По мнению Н.А. Мещерского, «последнее чтение значительно более соответствует смыслу кон418

419 420 421

422

См., например: Cheynet J.-C. Pouvoir et contestations à Byzance (963–1210). Paris, 1990 (Série Byzantina Sorbonensia — 9). P. 141, ann.; Andrea A.J. Essay on primary sources // Queller D.E., Madden Th.F. The Fourth Crusade. The Conquest of Constantinople (2nd ed.). Philadelphia, 1997. P. 311. См., например: Queller D.E., Madden Th.F. The Fourth Crusade. The Conquest of Constantinople (2nd ed.). P. 276, endnote. Мещерский Н.А. Древнерусская повесть… С. 122, 124. По-видимому, это был представитель аристократического рода Ῥαδηνοί, известного в Византии с X в. (Cheynet J.-C. Pouvoir et contestations à Byzance… P. 141). ПСРЛ. Т. III. С. 47.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

текста и потому может быть признано за первоначальное»423. Как представляется, серьезных оснований для такого предположения нет. Вариант «бысть снемъ», в принципе, может расцениваться как , но наличие чтения «быша с нимь» в обеих группах списков все-таки с большей вероятностью свидетельствует об индивидуальной ошибке Комиссионного списка НПЛ мл. Что касается «смысла контекста», то он в обоих случаях одинаков: и там, и там речь идет о собрании «черни» в Софии Константинопольской в течение 6 суток. В другой работе Н.А. Мещерский предложил свое толкование терминологии автора “Повести”. Со многим в его интерпретации можно согласиться, но кое-что вызывает сомнения. Исследователь справедливо отметил, что «в поле зрения автора “Повести” отчетливо проступают три социальные прослойки населения византийской столицы и, в соответствии с этим, — три политические группировки». По мнению Н.А. Мещерского, эти прослойки таковы: «бояре» («придворно-военная аристократия, императорская гвардия»); «добрые мужи»/«добрые люди»/«людие» («несомненно, средние слои более или менее зажиточных горожан»); «чернь» («демократические слои населения», в том числе ремесленники и люмпенпролетариат)424. Другую точку зрения высказал Ю.Г. Алексеев. По его мнению, «“люди” противопоставляются “боярам”, а внутри самих “людей” намечаются группировки “добрых” и “черных”. Однако и “добрые” и “черные” думают и действуют совместно. “Чернь” известия 1204 г. — это свободные граждане Константинополя»425. В отношении «бояр» и «черни» исследователи, думается, правы. Вопросы возникают с промежуточной «прослойкой». «Все люди» автором «Повести» явно отождествляются не с «добрыми», а с «чернью». Сначала говорится о собрании черни: «събрачеся чернь». Чернь «волочаху» добрых мужей, т.е. вела их насильно, тащила426. Естественно — следуя логике текста — «добрые мужи» не могли быть в числе тех «всих», которые «хотяху» Радиноса и тех «людей»/«всех людей» в св. Софии, и которые потом горой стояли за Николу Каннава. «Добрые мужи/люди» вполне могли быть не только высшим слоем «всех людей», но и частью «бояр». Кроме того, Н.А. Мещерский не обратил внимания на особую позицию императора («цесаря») и его родственников, которая отнюдь не совпадает с политической линией «бояр». Русский автор «Повести» представляет, очевидно, себе дело так, что население Константинополя состоит из следующих трех категорий: «цесаря» 423 424

425 426

Мещерский Н.А. Древнерусская повесть. С. 129. Мещерский Н.А. Древнерусская повесть о взятии Царьграда фрягами как источник по истории Византии // Византийский временник. М., 1956. Т. IX. С. 177. Алексеев Ю.Г. «Черные люди»… С. 251, примеч. СДРЯ. Т. I. М., 1988. C. 470.

241

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

242

(императора) и его родственников; «бояр»; «черни», которая ниже называется также «всеми людьми». Справедливость такой интерпретации подтверждается, а также четче вырисовывается содержание древнерусских социальных терминов, если мы обратимся к другим источникам о захвате Константинополя крестоносцами, греческим и западноевропейским. Первостепенное значение и по степени достоверности, и подробности здесь имеет «История» Никиты Хониата. В ней о борьбе за власть в осажденной столице империи рассказывается так: «Итак, население Города не нашло никого, кто мог бы сражаться с мечом в руках или быть в союзе против латинян, и начало подниматься на восстание… Когда в Великой церкви образовалось огромное собрание, вынудили туда прийти и сенат, и собор архиереев, и почетное духовенство для решения вопроса о том, кто будет царствовать… толпа (константинопольская. — П.Л.), будучи поистине простой и легко воспламеняющейся, и полной своеволия, ничего не понимала, начала говорить, что она не хочет, чтобы ей управляли Ангелы и что это их собрание не иначе разойдется, как получит власть тот, кто им по душе… Между тем они (т.е. толпа. — П.Л.) начали тщательно подыскивать будущего правителя, и необдуманно выкликали в императоры то одного, то другого из благородных отраслей. Наконец, отвергнув всю [знать], стали вожаков толпы и демагогов, некоторых и из нашего сословия (т.е. сенаторов. — П.Л.), убеждать венчаться на царство… И с трудом, когда прошел третий день, они, схватив одного молодого человека, по имени Николай, по прозвищу Каннав, помазали его против его воли в цари. Когда это дошло до сведения царствовавшего Алексея… был вызван маркиз Бонифатий (Монферратский, один из руководителей крестоносцев. — П.Л.), и, подумав вдвоем о насущнейших нуждах, они решили, что необходимо, чтобы латинские войска вошли во дворцы, с помощью чего народный избранник будет низвергнут, как и избравший его народ»427. Несмотря на очевидные стилистические и риторические 427

Τὸ τοίνυν λαῶδες τῆς πόλεως μηδένα τῆς ἐπὶ Λατίνους ξιφουλκίας συναγωνιστὴν εὑρίσκον καὶ σύμμαχον εἰς ἀποστασίαν οἰδαίνειν ἤρξατο… συνδρομῆς δ’ὅτι πλείστης ἐς τὸν Μέγαν γινομένης Νεὼν ἠναγκάζετο καὶ ἡ σύγκλητος ἥ τε τῶν ἀρχιερέων ὁμήγυρις καὶ οἱ τοῦ βήματος λόγιμοι συνελθεῖν ἐκεῖσε καὶ συνδιασκέψασθαί σφισι περὶ τοῦ ἄρξοντος… οἱ δὲ λαοὶ χρῆμά τι ὄντες ἀφελὲς καὶ εὐρίπιστον καὶ πλέον τοῦ θεληματαίνειν οὐδὲν ἐπιστάμενοι οὐκέτ’ἔφασκον ὑπ’ Ἀγγέλων βούλεσθαι βασιλεύεσθαι, καὶ ὡς οὐκ ἄλλως ὁ σύλλογος ἐκεῖνος διαλυθήσεται, εἰ μή τις τῶν πραγμάτων προστήσεται θυμήρης αὐτοῖς… οἱ δὲ τὸν ἄρξοντα ἐπιμελῶς ἀνεδίφων, καὶ νῦν μὲν τόνδε, νῦν δ’ἐκεῖνον ἐκ τῆς εὐγενοῦς φυταλιᾶς ηὐτοσχεδίαζον αὐτοκράτορα. τέλος δ’ἀπειρηκότες τοῖς ὅλοις τοὺς ὀχλαρχικοὺς καὶ δημοκόπους, ἐνίους δὲ καὶ τοῦ καθ’ἡμᾶς τάγματος στεφηφορήσειν ἀνέπειθον… μόλις δὲ καὶ τρίτης ἡμέρας παριππευσάσης νεανίσκον τινὰ συλλαβόντες Νικόλαον τὴν κλῆσιν, Κανναβὸν τὴν ἐπίκλησιν, εἰς βασιλέα χρίουσιν ἄκοντα… Ὡς δ’ Ἀλεξίῳ ταῦτα ἠνώτιστο τῷ ἀνάσσοντι… μετάκλητος τίθεσθαι ὑπ’αὐτοῦ ὁ Βονιφάτιος μαρκέσιος, καὶ περὶ τῶν ἐνεστώτων ἄμφω σκεψάμε-

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

различия между древнерусской повестью и византийским историческим сочинением, суть дела они описывают очень похоже428. Выясняется, что «добрые мужи», которых «волочила» константинопольская толпа (οἱ λαοί) — это отнюдь не «средние слои», а представители византийской знати, их Никита Хониат называет ἐνίοι δὲ καὶ τοῦ καθ’ἡμᾶς τάγματος, причисляя себя к этому кругу. «Бояре», которых привлекает на свою сторону Алексей Дука Мурцуфл, также принадлежат к числу элиты. Это его «многочисленные родственники», совместно с которыми он действует (σὺν τῶν ἐκ τοῦ γένους συχνοῖς), и Константин Филоксенит, «евнух, управлявший царской казной»429. Нет никаких оснований сомневаться в том, что «знать», которую «чернь» вынуждала принять участие в своем собрании, и приближенные претендента на престол принадлежали к одной и той же высшей социальной категории. Лаконичное выражение древнерусской «Повести» «волочаху добрые мужи» также проясняется благодаря данным «Истории» Никиты Хониата. В трех ее списках, в том числе в древнейшем, парижском, вместо слов στεφηφορήσειν ἀνέπειθον («стали убеждать

428

429

νοι δεῖν ἔγνωσαν δυνάμεις Λατινικὰς εἰσενεχθῆναι τοῖς παλατίοις, δι’ ὧν ἀπόβλητος ἐσεῖται ὁ δημοπρόβλητος καὶ ὁ τοῦτον ἀρχαιρεσιάσας λεώς (Nicetae Choniatae Historia / Rec. I.A. Van Dieten. Berolini; Novi Eboraci, 1975 (Corpus fontium historiae Byzantinae. Vol. XI/1. Series Berolinenses / Ed. H.-G. Beck, A. Kambylis, R. Keydell). P. I. P. 561–563). Существующий русский перевод неточен (сp.: Никита Хониат. История со времени царствования Иоанна Комнина. Т.  II (1186–1206). Рязань, 2003 (Византийская историческая библиотека. Т. II). С. 240–241). Опора на него приводит подчас к довольно курьезным несообразностям, так как источником становится не оригинальный текст, а не лишенный ошибок и риторических «усовершенствований» русский перевод. Так, Т.Л. Вилкул пишет, что, как и в «Повести о фрягах», в «Истории» Никиты Хониата «также присутствует “чернь”», ссылаясь на упоминание в ней «коноводов черни и народных льстецов» (Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 265, сноска). Нетрудно заметить, что ни «коноводов», ни «черни» в греческом тексте нет. Ср. современный английский перевод Х. Магулиаса: O City of Byzantium, Annals of Niketas Choniates / Transl. by Harry J. Magoulias. Detroit, 1984. P. 307–308). Противоположной точки зрения придерживается Т.Л. Вилкул. Она считает, что «схема социального конфликта» в «Повести» вызывает сомнения, в частности из-за «расхождений» с «Историей» Никиты Хониата. Конкретных примеров «расхождений» приводится два: согласно Хониату, «в Софии совещалась не “чернь”, а состоялось “чрезвычайно огромное собрание”, куда “заставили явиться сенат, собор архиереев и прочее духовенство”»; «во дворце не было отдельного заседания всех “бояр”, а был заговор Дуки Мурцуфла» (Вилкул Т. Люди и князь… С. 261). Оба примера основаны на недоразумениях: Никита Хониат прямо сообщает, что главным инициатором и участником собрания в Софийском соборе был константинопольская толпа (οἱ λαοί); ни о каком заседании «всех бояр» в «Повести» вообще ничего не говорится, упоминаются лишь некие «бояре», советовавшие Мурцуфлу не впускать крестоносцев в город, что тоже никак не противоречит свидетельству византийского историка. Nicetae Choniatae Historia. Р. 563.

243

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

244

венчаться на царство») читается фраза: τὴς χειρός ἐπισπώμενοι στεφηφορεῖν ἀνέπειθον ξιφήρεις ὁρώμενοι (некоторых, «хватая за руки, стали убеждать венчаться на царство, причем было видно, что они (т.е. собравшиеся. — П.Л.) вооружены мечами»). Отсюда следует, что участники собрания в Софии Константинопольской были вооружены, и для автора «Повести» этот факт не мешал считать их «чернью». Вряд ли обладателями мечей могли быть рабы или представители совершенно деклассированных слоев населения. Вероятно, под «простым народом» Константинополя (οἱ λαοὶ ἀφελὲς, λαῶδες τῆς πόλεως) Хониата и «чернью» «Повести о фрягах» подразумевается свободное население византийской столицы. Как показывает обращение к Thesaurus linguae graecae, довольно редкое слово τὸ λαῶδες (20 контекстов) имеет пейоративный оттенок и очень близко по значению к понятиям, типа «чернь» или «народные массы»430. Есть, конечно, и определенные отличия в терминологии древнерусской повести и византийского историка. Никита Хониат отличает «наше сословие» (сенаторов), к которому принадлежит и сам, от высшей знати, тогда как в «Повести» вся константинопольская знать обобщенно называется боярами. Но это частности. Ожесточенная борьба за власть в Константинополе в 1204 г. получила определенное отражение и в западноевропейских источниках. Об избрании Николая Каннава в императоры «греками» в Святой Софии говорится уже в одном из самых ранних из них  — в послании Балдуина Фландрского папе Иннокентию III. В нем в связи с обличением «злодейств» Алексея V автор, стремившийся оправдать крестоносцев, вместо освобождения Святой Земли разоривших христианский город, писал: «он (Мурцуфл. — П.Л.) вновь заключил под стражу некоего Николая, который только что в Святой Софии захватил императорские инсигнии, выданного ему (Мурцуфлу. — П.Л.) из-за измены греков, которые его (Николая. — П.Л.) избрали»431. Близки к этому сообщению по содержанию известия двух хроник монахов-цистерцианцев XIII в., Ральфа из Коггесхолла и Альберика из Труа-Фонтэн, в числе источников которых были письма Балдуина (хотя в случае с Альбериком, возможно, не именно цитировавшееся выше послание папе Иннокен430 431

Благодарю за консультацию А.Ю. Виноградова. De Oorkonden der Graven van Vlaanderen (1191 — aanvang 1206) / Door W. Prevenier. Brussel, 1964. II Uitgave (Verzameling van de akten der belgische vorsten). S. 567–568. То же см.: Urkunden zur älteren Handels- und Staaatsgeschichte der Republik Venedig mit besonderer Beziehung auf Byzanz und die Levante. Vom 9 bis zum Ausgang des 15 Jahrhunderts / Hrsg. von G.L.Fr. Tafel und G.M. Thomas. Amsterdam, 1964 (Nachdruck der Ausgabe Wien, 1856). Theil I (Fontes rerum Austriacarum. II Abteilung. Diplomataria et acta. Bd. XII). S. 503–504: …Nicolaum quendam, qui apud Sanctam Sofiam imperiales infulas noviter usurparat, traditum sibi Grecorum qui eum creaverant, proditione, rursus incarcerat…

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

тию III)432. Однако, несмотря на то что это не вполне достоверные источники, часто черпающие информацию из вторых рук, последние исследования показывают, что, если их использовать «осторожно, они могут дать полезные сведения о крестовом походе и ситуации в Константинополе»433. Ральф из Коггесхолла, кроме того, вполне вероятно при описании IV крестового похода опирался на рассказы очевидцев 434. Ральф, аббат Коггесхоллского аббатства в графстве Эссекс в Англии (в 50 милях от Лондона) — работавший над Chronicon Anglicanum в 20-е гг. XIII в. — говорит об избрании Николая Каннава греками без всяких подробностей: «Греки же некоего другого [человека] (т.е., помимо Мурцуфла. — П.Л.) по имени Николай, избрав императором, вскоре его устранили, убежденные вышеуказанным предателем (Мурцуфлом. — П.Л.)…»435 Несколько более подробное изложение — в хронике Альберика, монаха монастыря Труа-Фонтэн близ Шалона-сюр-Марн в Шампани, писавшего позже, в 1227–1251 гг.: «Греки же … приняв решение, сделали Николая императором, собравшись в Святой Софии. Мурцуфл, услышав об этом, выступил с войсками против них, и произошли сражение, и большая резня, и грохот, который слышали наши (т.е. крестоносцы. — П.Л.). Когда же наступила ночь, Мурцуфл переманил сторонников Николая обещаниями и дарами, так что утром у Николая не было половины вчерашних [сторонников]; и в конце концов он был пленен Мурцуфлом, и будучи отправлен в темницу, впоследствии был убит»436. Здесь, как и у Никиты Хониата, и в древнерусской «Повести», говорится о собрании в Святой Софии (apud Sanctam Sofiam congregati) и о том, что его участники были вооружены (а иначе как могло бы произойти сражение, а не только резня?). Однако сообщение 432

433 434 435

436

См об этом: Andrea A.J. (with contribution by B.E. Whalen). Contemporary Sources for the Fourth Crusade. Brill etc., 2000 (The medieval Mediterranean. Peoples, Economies and Cultures, 400–1453. Vol. 29). P. 265–309, особенно: 271, 284, footnotes. О проблеме достоверности данных Альберика и аббата Ральфа см. также: Andrea A.J. Cistercian Accounts of the Fourth Crusade: Were they anti-Venetian? // Analecta Cisterciensia. Annus XLI. Roma, 1985. P. 9–12. Andrea A.J. Contemporary Sources. P. 266. Gransden A. Historical Writing in England c. 550 to c. 1307. London, 1974. P. 329. Radulfi de Coggeshall Chronicon Anglicanum / Ed. J. Stevenson. London, 1875 (repr. — 1965) (Rerum Britannicarum medii aevi scriptores). P. 149: Græci vero alium quemdam Nicolaum pro Alexi eligentes, mox ab eis interemptus est, persuasione prædicti proditoris… Chronica Albrici monachi trium fontium, a monacho novi monasterii Hoiensis interpolata / Ed. P. Scheffer-Boichorst // MGH SS. Hannoverae, 1874. T. XXIII. S. 883: Greci vero … consilioque accepto fecerunt Nicholaum imperatorem, apud Sanctam Sofiam congregati. Morcuflus hec audiens cum armis occurrit illis, factumque est prelium et cedes multa clamorque, quem audierunt nostri. Facta vero nocte Morcuflus illexit Nicholai fautores promissis et muneribus, ita quod mane de hesternis medietatem non habuit Nicholaus; tandemque captus est a Morcuflo et incarceratus et deinde occisus.

245

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

246

Альберика довольно позднее, и его достоверность находится под большим вопросом (в частности, в нем сбита хронология437). И у аббата Ральфа, и у Альберика к тому же, как и в письме Балдуина Фландрского, фигурируют абстрактные «греки», что не дает никаких сведений о том, представители каких именно социальных групп участвовали в избрании Николая Каннава438. Однако в другом латинском источнике — в сохранившемся в единственном списке анонимном сочинении “Devastatio Constantinopolitana», написанном, почти несомненно, очевидцем событий439, сообщаются очень важные детали, которые можно сопоставить с приведенными выше данными русской «Повести» и «Истории» Никиты Хониата (о происхождении и социальном статусе анонимного автора “Devastatio” издавна ведутся дискуссии; А. Андреа, подготовивший новейшее научное издание памятника, полагает, что автором был светский чиновник церковной администрации низшего ранга, немец по происхождению из Верхнего или Среднего Рейнланда440): «…греки … схватили своего императора (имеется в виду Алексей IV Ангел. — П.Л.) и отправили в темницу, и Мурцуфла, инициатора этой великой измены, поставили над собой и избрали царем во Влахернском дворце. Между тем простонародье и толпа (pleps communis et vulgus) из Святой Софии избрали для себя другого царя — Николая, по прозвищу Мяс437 438

439

440

Andrea A.J. Contemporary Sources. Р. 304, footnote. В написанной на старофранцузском языке так называемой хронике Эрнуля инициатива приписывается не константинопольскому «народу», а самому Николаю Каннаву. Он якобы решил, что может быть лучшим императором, чем Мурцуфл (se li fu avis qu’il deust miex estre empereres que Morcofles), и сам, узнав, что Мурцуфл находится во Влахернском дворце, собрал вокруг себя людей, пошел в Св. Софию, сел на троне и надел на себя корону (si espia I jour que Morcofles estoit à Blakerne, si prit çou qu’il pot avoir de gent, si ala à Sainte Sofie, si s’assist en le caiiere, si porta corone) (Chronique d’Ernoul et de Bernard le Trésorier / Publ. par M.L. de Mas Latrie. Paris, 1870. P. 370). В этом же источнике содержится уникальная информация о том, что Николай (который, кстати, не называется по имени) был не просто человеком высокого положения в Константинополе» (haut home en le cité), но и «родственником императора» (parens avoit esté à l’empereur), т.е., очевидно, Исаака и Алексея Ангелов (Ibidem). Ж.-К. Шене допускает, что эта информация может быть достоверной (Cheynet J.-C. Pouvoir et contestations à Byzance… P. 142), однако М.Р. Морган, автор специального исследования об этом источнике, призывает с большой осторожностью относиться к тем его сведениям, которые «не подтверждаются внешними свидетельствами и не являются само собой разумеющимися интерпретациями соответствующих сюжетов» (Morgan M.R. The Chronicle of Ernoul and the Continuations of William of Tyre. Oxford, 1973. P. 179). В данном же случае рассказ «Эрнуля» прямо противоречит данным всех ранних и достоверных источников. Andrea A.J. The Devastatio Constantinopolitana, A Special Perspective on the Fourth Crusade: An Analysis, New Edition and Translation // Historical Reflections. Réflexions historiques. Winter 1993. Vol. 19. № 1. P. 111–112. Ibid. P. 116–117, 119–126.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

ник (Macellarius). Мурцуфл, собрав все свои силы, [осадил] его в церкви святой Софии, и в конце концов схватил и обезглавил, и начал царствовать один»441. Если Никита Хониат называет собравшихся в Софийском соборе довольно общим понятием οἱ λαοί («народ»), то автор “Devastatio”, характеризуя их как “pleps communis et vulgus”, ясно дает понять, что речь идет, как об этом справедливо писал американский историк Ч.М. Брэнд442, именно о рядовом населении византийской столицы. Далее в «Повести» описывается само взятие крестоносцами Царьграда и о попытках его предотвратить: «Цесарь же Мюрчюфолъ крѣпляше бояры и все люди, хотя ту брань створити съ Фрягы, и не послушаша его: побѣгоша от него вси. Цесарь же побеже от нихъ, и угони е на Коньнемь търгу, и многа жалова на бояры и на все люди»443. У Никиты Хониата тоже рассказывается о неудачных попытках Алексея Мурцуфла («Мурчуфла») организовать сопротивление: «…император же, перемещаясь туда и сюда по улицам города, пытался собрать и заставить встать в строй бродив441

442

443

…Greci … imperatorem suum capiunt et in carcerem retrudunt, et Morsoflum huius proditionis magne auctorem sibi preficiunt et regem constituunt in palacio Blacherni. Interea pleps communis et vulgus de sancta Sophia alium sibi regem eligunt Nicolaum cognomine Macellarium. Hunc Morsoflus congregatis totis viribus suis in ecclesia beate Sophie [obsedit], et tandem cepit et decollavit, et solus regnare cepit (Ibidem. S. 136). Ч.М. Брэнд называет сторонников Николая Каннава «представителями низших классов» и «простым народом» (members of the lower classes, common people) (Brand Ch. M. Byzantium confronts the West. 1180–1204. Cambridge, Massachusetts, 1968. P. 250, 251). Д. Квеллер и Т. Мэдден в своем подробном описании событий 1204 г. в Константинополе говорят о действиях толпы (the mob), отделяя ее от духовенства и сенаторов (Queller D.E., Madden Th.F. The Fourth Crusade. P. 160–161). Французский историк Ж. Лоньнон, ссылаясь на широкий круг источников, дающий возможность нюансированной трактовки (Никита Хониат, Жоффруа де Виллардуэн, «Повесть о фрягах», письмо Балдуина Фландрского, Робер де Клари, Гюнтер Пэрисский, Devastatio, Суассонский Аноним), говорит, тем не менее, просто о «народе», который «восстал», «потребовал отречения императоров [Исаака II и Алексея IV Ангелов] и поставил нового правителя — Николая Канава» (le peuple se souleva: il réclama la déposition des empereurs, et désigna un nouveau souverain, Nicolas Canabe) (Longnon J. L’empire latin de Constantinople et la principauté de Morée. Paris, 1949. P. 43). По словам Ж.-К. Шене, Николая поддерживали «часть населения Константинополя, члены Сената, руководители Церкви, в частности клир Святой Софии» (une partie de la population de Constantinople, des membres du Sénat, des chefs de l’Église, dont le clergé de Sainte-Sophie) (Cheynet J.-C. Pouvoir et contestations à Byzance… P. 142. В другом месте Ж.-К. Шене говорит просто о народе (peuple) (Ibidem. P. 461). В действительности, как мы видели, по согласному мнению всех аутентичных источников, Николай Каннав был поставлен на престол именно константинопольским «плебсом» («чернью»), в то время, как духовенство и сенаторы были силой вынуждены участвовать в его интронизации. ПСРЛ. Т. III. С. 48.

247

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

248

ший там бесцельно народ, они же (народ. — П.Л.) и не верили побуждающему, и не слушали призывающего, но всех лишила духа эгида отчаяния» (ниже говорится о бегстве Дуки)444. Во-первых, мы здесь видим, что конкретно означает встречающиеся в русских летописях упоминания об «укреплении» града/горожан князьями: это может быть не просто установление порядка, но воздействие на них с помощью убеждения и уговоров для обеспечения поддержки. Во-вторых, выявляется, какое значение может иметь в рассказах о внутриполитической борьбе выражение «все люди» — в «Повести» оно явно обозначает константинопольских горожан, не относившихся к знати (но не все абсолютно население столицы или, тем более, всей Византии, с одной стороны; и, разумеется, не высшие слои населения, с другой). Таким образом, для того, чтобы эффективно вести боевые действия, императору Алексею V Дуке Мурцуфлу («Мурчуфлу») нужно «укрепить» бояр и «всех людей» (в том числе и «чернь»445) — точно так же, как русским князьям необходимо было перед сражением «укрепить город», обеспечить себе военную поддержку со стороны горожан, подтвердив тем самым «легитимность» своей власти в их глазах. Для нас, однако, важна не реальная социальная структура населения византийской столицы в начале XIII в., а значение древнерусских «социальных» терминов, для понимания которых параллельные древнерусский, византийский и западный источники дают уникальный материал. Именно — то, что автор «Повести», описывавший константинопольское общество в свойственных собственной культуре понятиях, понимал под «боярами» представителей знати, находившейся на службе у верховной власти; под «добрыми мужами» — не какую-то особую категорию населения, а тех же «бояр», знать; под «чернью» — не просто низшие слои населения, а непривилегированные группы свободных горожан, жителей Константинополя, принявших в кризисной ситуации активное участие в политической жизни и даже организовавших избрание и помазание своего претендента на императорский престол. В этом смысле догадка автора Комиссионного списка НПЛ о «снеме» в Софии Константинопольской, возможно, вполне правомерна (если это действительно догадка, а не первоначальное чтение). Никита Хониат называет помазавшую Николая Каннава на 444

445

Ὁ δὲ βασιλεὺς τῇδε κἀκεῖσε τῶν τῆς πόλεως περιιὼν στενωπῶν ἐπεχείρει μὲν συνιστᾶν καὶ διακροτεῖν πρὸς σύνταξιν τὸν εἰκῇ περιφοιτῶντα λαόν· οἱ δ’οὔτ’ἐπείθοντό οἱ ἐπιρρωννύοντι, οὔθ’ὑπήκουον ἐπιθαρρύνοντι, ἀλλ’ἀπογνώσεως πᾶσιν αἰγὶς ἐπεσέσειστο (Nicetae Choniatae Historia. Р. 570). Полностью отождествлять «всех людей» и «чернь» нельзя, так как в состав первых, вероятно, входили и другие группы населения Константинополя, например, воины отрядов иностранцев в византийской армии (см., например: Ibidem. P. 550, 563, 572).

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ В X II — СЕРЕ ДИНЕ X III В .

царство «чернь» ὁ τοῦτον ἀρχαιρεσιάσας λεώς. Первое же значение глагола ἀρχαιρεσιάζω — не что иное, как “to hold an assembly for the election of magistrates” или “to elect a magistrate in the assembly”, т.е. избирать должностного лица, руководителя на собрании446. Именно так передает это выражение автор современного перевода «Истории» Никиты Хониата на английский язык Г. Магулиас: “and they both (т.е. Алексей V Дука Мурцуфл и Бонифаций Монферратский. — П.Л.) concluded that it was necessary to bring Latin forces into the palace to expel the new emperor and the populace who had elected him in assembly”447. Таким образом, новгородцу XV в. участие «черни», непривилегированной части свободных горожан, в собрании-«снеме», определяющем политическую судьбу государства, представлялось делом вполне естественным. *** В нарративных источниках XII–XIII вв. ясно выступает коллективная социально-политическая активность новгородцев, проявляющаяся в форме собраний, которые часто называются «вечем», хотя могут именоваться и по-другому. На них обсуждаются и принимаются важнейшие политические решения, они становятся ареной столкновения различных политических и социальных сил. Следов какой-либо их регламентации не видно. Состав участников этих собраний может быть обрисован так: разные слои свободного городского населения, от бояр до рядовых горожан — «черных людей», «простой чади», «меньших». В исключительных случаях на новгородское народное собрание могли приглашаться представители важнейших «пригородов», как это было в 1132 и 1136 гг. во время так называемой «новгородской революции». Но это  — скорее, исключения: упоминания об участии пригорожан в новгородском вече буквально единичны; сельские же жители или зависимые люди в такой роли в летописных описаниях не фигурируют никогда. Невероятность существования в Новгородской земле единой демократической общности городских и сельских жителей подтверждается и характером сбора дани новгородцами, в котором, возможно, уже в это время участвовали представители всех концов. Таким образом, весь город выступал как своего рода коллективный сюзерен по отношению к волости. Лидирующая роль в новгородском обществе в целом и на вече в частности принадлежала элите — «вячшим», ядро которых составляли бояре. Как мы видели, «вячшие», даже если первоначально 446

447

A Greeko-English Lexicon, compiled by H.G. Liddell and R. Scott, revised and augmented throughout by sir H. Stuart Jones with the assistance of R. McKenzie and with the cooperation of many scholars, with a revised supplement. Oxford, 1996. P. 251. O City of Byzantium. Р. 308.

249

ГЛ А В А ВТ ОРА Я

250

терпят поражение на вече, в конце концов находят возможность обеспечить реализацию своих замыслов. Решения вечники принимали на основе архаического принципа «одиначества» (единодушия, единогласия), предусматривавшего добровольное или, точнее, «добровольно-принудительное» согласие с волей большинства или наиболее могущественной в данный момент группы. От современных демократических норм, предусматривающих легитимизацию разделения социума на большинство и меньшинство при гарантии прав последнего, этот принцип был очень далек. С другой стороны, наши источники позволяют обрисовать новгородское вече XII–XIII вв. лишь в самом общем плане, многие вопросы остаются без ответа. Прежде всего, это касается становления веча как политического института и конкретных аспектов его функционирования.

ГЛ А В А Т РЕ Т ЬЯ

НОВГОРОДСКОЕ

ВЕЧЕ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIII — XV В. § 1. Вече — толпа новгородцев или политический институт? § 2. О «функциях» веча § 3. Сколько было вечников? § 4. «…а городовые люди нарядчики были» § 5. «Золотые пояса» § 6. «…se werpen se up and aff by der gisse» § 7. Новгородские «господа»

П

ереходя к периоду новгородской истории после монголотатарского нашествия и установления иноземного владычества над Русью, необходимо изменить характер изложения. Нашей задачей теперь становится не каталогизация всех упоминаний новгородского веча в письменных источниках (тем более что применительно к русским источникам такая задача уже фактически решена) и не создание еще одной работы на какую-нибудь классическую тему, такую, как «вече и князь» или «функции веча» (об этом уже написано немало, да и ставить проблемы в такой форме, как представляется, не имеет смысла в силу самого характера русской средневековой и, в частности, новгородской политической культуры) (о чем будет речь ниже). Мы последовательно остановимся на ряде спорных вопросов истории новгородского веча в этот период, вопросов, в то же время являющихся, по нашему убеждению, ключевыми для понимания того, чем оно было и чем не было в действительности. Ответы на эти вопросы важны еще и потому, что нередко историки принимались рассуждать об общих проблемах (типа социальной сущности веча или даже новгородской государственности в целом), не изучив предметно и подробно более конкретные и базовые сюжеты. Об этих сюжетах, которые сначала могут показаться частными, но которые, как мы увидим ниже, помогут пролить свет на подлинное место веча в новгородской средневековой политической культуре, и пойдет речь. Возможность на новом уровне рассмотреть эти спорные вопросы обеспечивает обращение к очень мало исследованным с этой точки зрения источникам. Дело в том, что в силу самого литературного характера наших главных «традиционных» источников — летописей — многое неизбежно остается неоднозначным и спорным. Летописные данные в силу самой своей специфики легко

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

252

поддаются самым разнообразным интерпретациям, вплоть до прямо взаимоисключающих. Совсем не случайно поэтому, что авторы самых экзотических «вечевых» концепций иллюстрируют свои построения именно летописным материалом, а о данных источников других типов говорят максимально скупо или вообще их игнорируют. Таким образом, необходимо возможно широкое использование появляющихся со второй половины XIII в. русских документальных источников, в которых упоминается вече (новгородские грамоты), а также поиск источников иных, в которых содержалась бы информация о реальном функционировании политических институтов, в частности, веча. К сожалению, в Новгороде не сохранилось городских архивов, отчего историки лишены возможности познакомиться с вечевыми протоколами, если таковые вообще составлялись. Тем не менее, документы XIII–XV вв., связанные с деятельностью немецких купцов в Новгороде, могут предоставить весьма важные сведения о новгородском внутриполитическом устройстве. Иноземные торговые дворы — сначала Готский (исторически связанный с о-вом Готланд в Балтийском море), потом Немецкий или Петров (по церкви св. Петра, находившейся на нем) — возникли, очевидно, в XII в., еще до окончательного оформления Ганзейского союза немецких городов, которое относится только к XIV в. С этих пор немецкие купцы, для которых Новгород был важнейшим торговым партнером (из Новгорода импортировали ценнейшие пушнину, воск, мед), почти постоянно присутствовали там вплоть до падения новгородской независимости (двор св. Петра был закрыт Иваном III в 1494 г., история Готского двора была более сложной)1. В лучшие годы в Новгороде могло одновременно находиться полторы сотни или даже больше немцев. Пребывание немцев в Новгороде нередко сопровождалось конфликтами на почве торговых споров или просто ссорами бытового характера. Немецкие купцы в таких случаях вынуждены были обращаться к новгородским властям, судиться со своими обидчиками, а о ходе и результатах разбирательств — сообщать в ганзейские города, которые отвечали за новгородское направление торговли. Эти послания в дальнейшем обсуждались на съездах ганзейских городов, а решения тщательно протоколировались и записывались. В свою очередь, власти ганзейских городов для решения тех или иных вопросов часто писали новгородским властям или немецким купцам, там находившимся. Эти документы, основная часть которых была опубликована еще в XIX — начале XX в. в ряде многотомных серий, вызывали интерес главным образом у специалистов по истории торговых связей. Между тем там содержится ценнейшая, уникальная информация о внутриполитическом устройстве Новгорода, которой уделялось до сих пор очень мало внимания. 1

См. об этом: Рыбина Е.А. Новгород и Ганза. М., 2009.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

Довольно активно ее использовал в XIX в. профессор Варшавского университета А.И. Никитский (1842–1886)2 — автор ряда классических работ по истории Новгорода в старой русской историографии. Он, однако, имел возможность познакомиться только с частью документов. В советское время ряд очень важных статей на эту тему, в том числе о новгородском вече в первой четверти XV в. по данным ганзейских документов, написал И.Э. Клейненберг3. Некоторые другие ученые также эпизодически привлекали отдельные ганзейские документы. Остальные исследователи Новгорода, в том числе самые авторитетные, авторы обощающих концепций новгородского социально-политического строя, либо вообще их игнорировали, либо пользовались информацией о них из вторых рук, что приводило, как правило, к ошибкам и неверным интерпретациям. Причина недостаточного внимания к ганзейским документам проста. Часть из них (самая древняя) написана на латыни, но подавляющее большинство — на средненижненемецком языке, на котором в XIV–XV вв. говорили на севере Германии. Историков, умевших читать на этом языке, тем более не повествовательные тексты, а специфическую торговую делопроизводственную документацию, всегда было мало. Ниже будет сделана попытка выяснить, чем предстает новгородское вече через призму несомненно достоверных немецких документов, которая, как представляется — при обязательном сопоставлении с источниками более известными (летописи, акты, записки иностранцев), далеко не всегда, впрочем, интерпретированными адекватно — может дать очень ценный материал для исследования. § 1. Вече — толпа новгородцев или политический институт? Единственным современным исследователем новгородского веча, всерьез обратившим внимание на его упоминания в ганзейских источниках, стал шведский историк Ю. Гранберг. В своей монографии4 он приходит к выводу, что новгородский ding не вы2

3

4

Никитский А. Очерки из жизни Великого Новгорода // ЖМНП. 1869. Октябрь. Ч. СXLV; 1870. Август. Ч. CXLX (далее соответственно: Никитский А. Очерки… I; Никитский А. Очерки… II). Клейненберг И.Э. Известия о новгородском вече первой четверти XV века в ганзейских источниках // История СССР. 1978. № 6; Клейненберг И.Э., Севастьянова А.А. Уличане на страже своей территории (по материалам ганзейской переписки XV в.) // НИС. № 2 (12). Л., 1984; Клейненберг И.Э. «Частные войны» отдельных новгородских купцов с Ганзой и Ливонией в XV в. // НИС. № 3 (13). Л., 1989. Granberg J. Veche in the Chrоnicles of Medieval Rus. A Study of Functions and Terminology. Göteborg, 2004 (Dissertations from the Department of History, Göteborg University. [Vol.] 39); русский сокращенный перевод, в то

253

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

254

ступает как «правовой институт» (с чем с известными оговорками можно согласиться), но далее он предлагает уже гораздо более сомнительные интерпретации. Например, что слово ding применительно к Новгороду «использовалось для обозначения собранного вместе населения», а в тех документах, где оно фигурирует в паре с «gemeine», «это, по-видимому, показывает», что под ним подразумевалась «вся община». Общее заключение историка таково: слово ding обозначало не «институт, являвшийся составной частью административных структур города», а только собравшееся или активно действовавшее население5. Примерно к таким же выводам он приходит и при анализе собственно древнерусского термина «вѣче»6. Еще более решительно высказывается Э. Кинан. Он считает, что вече в документальных (в том числе ганзейских) документах — «это буйствующая толпа» (disorderly rabble)7. Вопрос о том, что можно называть «институтом», а что нельзя, применительно к эпохе Средневековья может стать лишь предметом бесплодных схоластических обсуждений. Важнее то, что лежащие в основе этих заключений интерпретации не представляются верными с фактической точки зрения. Но еще важнее, чем оценка тех или иных историографических мнений, — ответ на вопрос, чем было новгородское вече (ding в нижненемецких документах): названием собиравшейся толпы или наименованием легитимного органа власти, элемента новгородской политикоправовой системы? Как представляется, есть все основания утверждать, что истине соответствует вторая интерпретация. Ганзейские источники (впрочем, как и русские) подтверждают именно ее. Так, имеются документы, в которых dinc (вече) совершенно ясно отделяется от его участников, причем это наиболее по характеру

5 6 7

же время содержащий некоторые дополнения: Гранберг Ю. Вече в древнерусских письменных источниках: функция и терминология // ДГ. 2004. Политические институты Древней Руси. М., 2006. См. ее общую характеристику: Лукин П.В. Терминологический анализ: плюсы и минусы (По поводу монографии Юнаса Гранберга о древнерусском вече) // Средневековая Русь. М., 2009. Вып. 8. Granberg J. Veche in the Chronicles… P. 208–209. Ibid. P. 217–224, passim. Keenan E.L. Вече // Russian History/Histoire Russe. 2007. Vol. 34. № 1–4. P. 83– 99. Э. Кинан уделяет определенное внимание ганзейским документам, но его компетенция в этом отношении довольно сомнительна. Из ганзейских документов, упоминающих вече, он знает только три: два документа, изданных в ГВНП (один из которых — договорная грамота Новгорода с немецкими купцами 1439 г.) и документ 1331 г. (в изложении В.О. Ключевского). Последний, представляющий собой послание в Ревель немецких купцов в Новгороде, Э.  Кинан называет «похожим» (similar) на договор (т.е. путает документы двух принципиально разных типов), а также полагает, что ганзейские документы написаны на средневерхненемецком языке (т.е. не знает, на каком языке написаны тексты, которые берется анализировать) (Ibid. P. 87).

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

«официальные» документы, с тенденцией к юридически четкому языку. В качестве примера можно привести документ 1406 г. (на него ссылается и Ю. Гранберг, но подробно не анализирует). В нем рассказывается, как по поводу ареста в Новгороде товара немецких купцов последние обратились к тысяцкому. Тот же заявил, что, прежде чем дать ответ, «он посоветуется с Великим Новгородом на общем вече» (he wolde syk bespreken myt Groten Naugarden in deme ghemeynen dinge), и добавил, что только в зависимости от того, «как они (новгородцы. — П.Л.) об этом примут решение, он им (немцам. — П.Л.) после даст ответ» (wu se des dan ens worden, darna wolde he en antword geben)8. Собравшееся население здесь обозначено не термином ding, а термином Grote Naugarden — «Великий Новгород». «Великий Новгород» (Grote Naugarden) — наименование политического субъекта, с которым собирается советоваться и решению которого должен подчиниться тысяцкий, а «общее вече» (ghemeyne dinc) — название политического собрания9. Это в точности соответствует и русскому словоупотреблению. В новгородских грамотах имеются похожие формулы: «…от всего Великого Новагорода на вечѣ на Ярославлѣ дворѣ»; «…и всему господину государю Великому Новугороду … на вецѣ на Ярославлѣ дворѣ»10. С такими же выражениями мы встречаемся и в летописании. В Псковской III летописи в рассказе о московском посольстве в Новгород в 1477 г. говорится, что великокняжеский посол «пришед на вече, учалъ великому Новугороду повестовати: что еще князем великым своихъ пословъ присылали и своею грамотою, а что его есте государемъ собѣ назвали и за него есте задали, и суду его в васъ в Великомъ Новегороде быти, и по всѣм улицамъ сѣдити князя великого тиуном, и Ярославля вамъ дворище великим княземъ очистити, и в великых князеи суд не уступати»11. Вече — это собрание политического коллектива новгородцев, которое называется «Великий Новгород» и, наоборот, «Великий Новгород» в данном значении — это не топоним, а люди, участники веча и полноправные новгородцы вообще («в васъ в Великомъ Новегороде»). Так же обстояло дело и в самом Пскове. В псковской жалованной грамоте, которая датируется издателями 1308–1312 гг., но, возможно, относится к более позднему времени12, сказано: «То 8 9

10 11 12

HUB. Bd. V / Bearb. von K. Kunze. Leipzig, 1899. № 704. S. 364. В этом смысле не вполне точно, хотя и верно по существу, замечание П.  Йохансена о том, что вече по-нижненемецки могло называться как «dat gemene ding», так и «de gantze gemeine Nougarden» ( Johansen P. Novgorod und die Hanse // Städtewesen und Bürgertum als geschichtliche Kräfte. Gedächtnisschrift für Fritz Rörig. Lübeck, 1953. S. 125). ГВНП. С. 38, 152. ПСРЛ. Т. V. Вып. 2. С. 209. См.: Вовин А.А. Датировка жалованной грамоты Пскова Якову Голутиновичу // ДРВМ. 2014. № 2 (56).

255

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

256

воля господина Великого Пскова у святой Троицы (храма св. Троицы во Пскове. — П.Л.) на вече»13. Немецкая исследовательница Г. Пикхан справедливо обратила внимание на то, что в этом документе решение веча является «выражением воли “Великого Пскова”»14. То же самое видим и в псковской грамоте 1480 г. королю Польши и великому князю Литовскому Казимиру IV: «Се урадиша господине князь псковъскии Василеи Васильевичъ [Шуйский] и вси посадники псковъские и весь господине Псковъ на вечи посломъ ехати…»15. Эпитет «Великий» по отношению к Новгороду может опускаться, и тогда вече отождествляется просто с «Новгородом». Так в документе 1407 г., где сказано, что «послание из Любека было зачтено Новгороду на его общем вече» (de breff wart gelesen to Nowerden in eme gemeynen dinghe)16. Выясняется, что слово (gemeyne) ding — не просто обозначение «людей, действующих коллективно в конфликтной ситуации»17, а название собрания этих людей, причем вне зависимости от того, была ли ситуация конфликтной. Не менее ясно это становится и из другого ганзейского документа — письма немецких купцов из Новгорода в Ревель 9 июня 1407 г., в котором говорится, что новгородцы «публично повелели на своем общем вече, что каждый должен своих вызвать домой» (hebben hir openbare gehaet in ereme gemeyne dinge, dat malk den sinen sal to hus vorboden)18. Вече здесь не «собравшееся население», а собрание населения, о чем ясно свидетельствует притяжательное местоимение ereme (их). Участники веча на этом собрании принимают общеобязательное для всех горожан решение: каждый новгородец, у кого есть близкие в ганзейских городах, должен отозвать их назад, в Новгород (это был момент обострения отношений между Ганзой и Новгородом из-за разногласий по торговым вопросам19). Довод Ю. Гранберга о том, что ding никогда не выступает активной действующей силой, несостоятелен: на этом основании можно отказать в статусе политического института даже афинскому народному собранию — классическому демократическому институту мировой истории. Вспомним «Историю» Фукидида. В самом ее 13 14

15 16 17 18 19

ГВНП. С. 318. Pickhan G. Gospodin Pskov. Entstehung und Entwicklung eines städtischen Herrschaftszentrums in Altrussland. Berlin, 1992 (Forschungen zur osteuropäischen Geschichte. Bd. 47). S. 187. ГВНП. С. 325. HUB. Bd. V. № 788. S. 413. Granberg J. Veche in the Chronicles… P. 209. HUB. Bd. V. № 788. S. 413. См. об этом: Goetz L.K. Deutsch-Russische Handelsgeschichte des Mittelalters. Lübeck, 1922 (Hansische Geschichtsquellen. Neue Folge. Bd. V). S. 101– 102; Казакова Н.А. Русско-ливонские и русско-ганзейские отношения. Конец XIV — начало XVI в. Л., 1975. С. 89; Клейненберг И.Э. Известия… С. 175.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

начале рассказывается о конфликте между жителями Коринфа и о. Керкиры. И те, и другие обратились к афинянам за поддержкой. Греческий историк сообщает: «Афиняне же, выслушав и тех, и других, даже созывали дважды народное собрание; на первом они одобрили слова коринфян, на следующем же они передумали и решили заключить союз с керкирянами»20. По логике Ю. Гранберга, надо считать, что «действуют» здесь афиняне, а «народное собрание» — не правовой институт, а просто «обозначение собранного вместе населения»21. В формуле постановлений афинского народного собрания, между прочим, само слово ἐκκλησία не упоминалось: ἔδοξεν τῇ βουλῇ καὶ τῷ δήμῳ (совет и народ решили), т.е. «действует» не собрание, а народ; точно так же, как в новгородских документах, «действует» не вече, а «Великий Новгород» (и синонимичные ему понятия). Современный исследователь в связи с этим пишет даже о «беспорядочной, неформальной природе афинской демократии», отмечая, например, что в постановлениях, зафиксированных в надписях из дема Рамнос в Аттике, субъект принятия решений может быть назван по-разному: «граждане, живущие в Рамносе», «koinon (общность. — П.Л.) тех, кто размещается в Рамносе», «все, живущие в Рамносе»22. Такое же терминологическое разнообразие мы видим и в Новгороде. В другом документе за 1407 г. мы встречаем уже третье обозначение людей, собравшихся на вече, — «русские» (de Russen). Немецкие купцы сообщали в Ревель, что по интересующему их делу «они [русские] … составили грамоту на вече и скрепили печатями совместно…» (se hebben enen breff gemaket in deme dinge unde besegelt under sik…)23. Свидетельство этого документа прямо противоречит идее Ю. Гранберга о том, что слово ding применительно к Новгороду в ганзейских документах показывало, что «нечто было совершено в присутствии народа: это могло быть публичное оповещение или ратификация договора»24 (поразительно, что шведский историк ссылается в том числе на этот документ). Грамота, соглас20

21 22

23 24

Оригинал: …Ἀθηναῖοι δὲ ἀκούσαντες ἀμφοτέρων, γενομένης καὶ δὶς ἐκκλησίας, τῇ μὲν προτέρᾳ οὐχ ἧσσον τῶν Κορινθίων ἀπεδέξαντο τοὺς λόγους, ἐν δὲ τῇ ὑστεραίᾳ μετέγνωσαν Κερκυραίοις ξυμμαχίαν μὲν μὴ ποιήσασθαι… (Thucydides. History of the Peloponnesian War. Books I and II. London; Cambridge, Mass., 1956 [1919] (Loeb Classical Library). P. 76, 78. Granberg J. Veche in the Chronicles… P. 208, 209. Stanton G.R. The Shape and Size of the Athenian Assembly Place in its Second Phase // The Pnyx in the History of Athens. Proceedings of an International Colloquium Organised by the Finnish Institute in Athens, 7–9 October, 1994 / Ed. by B. Forsén, G. Stanton. Helsinki, 1996 (Papers and Monographs of the Finnish Institute in Athens. Vol. II). P. 21. HUB. Bd. V. № 794. S. 415. Granberg J. Veche in the Chronicles… P. 208. Ср. лаконичную, но верную по сути интерпретацию И.Э. Клейненберга: Клейненберг И.Э. Известия… С. 175.

257

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

258

но источнику, была не просто зачитана на вече, а его участники не просто «присутствовали». Грамоту составили, «совершили», скрепив печатями, именно русские (участники веча) и именно на вече. Несомненно, собрание, на котором составляют официальные документы и скрепляют их печатями, не может считаться лишь сходкой «активно действовавшего населения». Принятие официальных документов на вече, его законодательная деятельность (что известно и по русским данным) — явное свидетельство «институционализации» веча. Недаром одним из условий мирных договоров с Москвой 1456 и 1471 гг., явившихся следствием поражений новгородцев, был — судя по московским грамотам — запрет на выдачу «вечных», т.е. вечевых грамот: «А вѣчнымъ грамотамъ не быти»25. По мнению Ю. Гранберга, запрещалась не выдача вечем грамот, а «публичное их объявление»26. Непонятно, однако, в таком случае, во-первых, в чем был смысл этого запрета (что плохого даже для Москвы в публичном объявлении принятых решений? Как бы иначе узнало о них население?), во-вторых, почему грамоты называются все-таки «вечными». Понимание слова «вѣчные» как «публично объявленные» кажется явной натяжкой, в особенности если иметь в виду упоминания «вечного колокола» или «вечного дьяка». Неужели это тоже «публично объявленные» колокол и дьяк? В черновом документе предположительно 1411 г. о решении, принятом четырьмя годами ранее, говорится так: «…в 1407 г. так произошло в день св. Иакова [25 июля], что русские в Новгороде согласились в том, что они (немцы. — П.Л.) не будут торговать солью, которая взвешена не в Новгороде» (…1407 jar do gegendet umme sunte Jacobes dage ut, dat de Russen to Nouwerden eyns worden, dat se nyn solt kopen en wolden to Nowerden, et en wer to Nowerden gewegen)27. Это свидетельство уже не оставляет никаких сомнений в том, как понимали дело ганзейцы: вечевое решение — это решение, принятое «русскими в Новгороде» (de Russen to Nouwerden), которые являются не объектом, а субъектом действия. Этому, между прочим, полностью соответствуют и данные русских источников. В известии (о нем см. также ниже) о конфликте в Новгороде вокруг литовского князя Патрикия в 1384/85 г. говорится: «И по усобнои тои рати поидоша вся 5 концевъ во одиначество: отняша тыи городи у князя, а даша ему Русу да Ладогу, а Наровьскии берегъ, и грамоту списаша съ княземь и запечаташа на вечи на Ярославли дворѣ»28. Здесь, как и в немецком документе, активными субъектами являются разделенные на концы новгородцы («рать» была именно между концами), а вече — отнюдь не место для оглашения документов (в роли места 25 26 27 28

ГВНП. С. 42, 49. Granberg J. Veche in the Chronicles… P. 205. HUB. Bd. V. S. 513. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 341.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

выступает Ярославль двор), но собрание, на котором официальный документ, договор с князем, составляется и утверждается29. Еще в одном случае на вече действуют просто «они» (se). В феврале 1442 г. приказчик немецкого Петрова двора Ханс Мунстеде сообщал в Дерпт об очередных неприятностях немецких купцов в Новгороде: «Знайте, господин, что мы снова здесь заключены. Как только они получили новости от послов, они велели объявить на торгу, что ни один немец не выйдет [из двора] живой и с имуществом. И посылали они два раза с веча на двор Артемийка Баклана и Зиновия, и велели мне, чтобы я не разрешал никому из немцев выходить и чтобы я сам никуда не выходил» (Wetet, here, dat wii hir aver besat sin. So vro alse se tidinge hadden van den boden, do leten se int market ropen, nene Dutzsche uttovoren by live unde by gude. Ok santen se to twen malen ut dem dinge up den hoff Artemyken Baklan unde Synoven unde enboden my, dat ik neyne Dutzsche lete uthvaren unde dat ik ok sulven nergen en vore)30. На этом вечевом собрании было, следовательно, принято решение блокировать немцев на их дворе и объявить об этом во всеуслышание на торгу. С веча дважды отправлялись люди, объявлявшие о вечевом постановлении немцам. Ю. Гранберг полагает, что в этих документах «слово ding призвано показать, что люди собрались и находятся вместе, однако ding никогда не выступает активной действующей силой. Действуют “русские” (новгородцы), а не некий правовой институт»31. Уже говорилось, что называть вече «правовым институтом» или не называть, — это вопрос весьма неоднозначный (ниже мы еще к нему вернемся). В любом случае ясно, что собрание, где принимаются обязательные для исполнения решения, которые фиксируются в письменной форме, скрепляются печатями и провозглашаются публично, имеет самое непосредственное отношение к политикоправовой системе данного общества и управлению им. В Новгороде «действовали» в самом деле «новгородцы», «русские» или даже просто «они», но действовали на вече, и именно оно является названием политического органа, хотя иногда оно могло и заменяться на «Великий Новгород», «новгородцев» или какие-либо описа29

30

31

Это известие, как также отмечалось выше, по-видимому, восходит к «частному» летописцу Матфея Кусова, который предположительно датируется временем около 1421 г. Поскольку мы не знаем, что в точности представлял собой этот летописец, трудно сказать, когда именно были сделаны добавления, отсутствующие в параллельной статье НПЛ: по горячим следам (что вероятнее, поскольку в известии имеются очевидные достоверные конкретные детали, вроде упоминания двух человек «в дому» у князя Патрикия, названных по именам, причем про одного из них — Мишку Щекоткова — сказано, что он был поповичем с Подола (ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 340–341) или a posteriori, уже в XV в. LECUB / Begr. von F.G. v. Bunge, fortgesetzt von H. Hildebrand. Riga; Moskau, 1889. Bd. IX. 1436–1443. № 816. S. 559. Также опубликовано: HR von 1431– 1476 / Bearb. von G. Frhrr. von der Ropp. Leipzig, 1878. Bd. II. № 559. S. 469. Granberg J. Veche in the Chronicles… P. 207–208.

259

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

260

тельные конструкции (как во многих летописных известиях или в латинском документе 1292 г.: Nogardenses convenerant32). Ю. Гранберг считает «очевидным, что новгородский ding не имел никакого отношения к суду»33. Между тем 13 апреля 1442 г. немецкие купцы жаловались в Ревель на то, что упоминавшийся выше новгородец Артемий Баклан находится «каждый день перед нашим двором со своим посыльным, которого ему предоставили новгородские судьи, и угрожает нам, что он убьет нашего приказчика двора или кого ему угодно, в отместку за своего сукладника… (alle dage vor unsem hove myt synen pusulnycken, der eme de richters van Nouwerden vororlovet hebben up uns, unde drouwet uns den hovesknecht ofte we eme likest licht aftoslande to wrake synes sukladenicke34…)»35. Ниже немцы писали, что, «если они быстро не получат никакого ответа из Ревеля», то они боятся «пострадать от Баклана, что он убьет двух или трех наших, как ему позволил ведь Новгород» (van Backlane ens argeren, dat he unser twee edder dre dot slan sole, also eme doch Nowerden vororlovet heft). Как мы помним, Артемий Баклан получил право действовать против немцев на вече, именно вечевое решение понимается под «позволением» Новгорода. Именно на вече было принято решение запереть двор, запретить немцам оттуда выходить, и именно с веча прибегали к Немецкому двору Артемий Баклан и Зиновий. Решение «судей» предоставить Артемию посыльного явно было развитием вечевого решения о мерах в отношении ганзейских купцов. Кем конкретно были эти «судьи Новгорода» (de richters van Nouwerden), сказать сложно, вряд ли это были тысяцкий и посадник, участие которых в вече, в принципе, не подлежит сомнению (см. многочисленные упоминание ниже) — этих должностных лиц ганзейские купцы прекрасно знали и обычно ни с кем не путали. Подробнее о проблеме вечевого суда будет говориться в следующей главе, но ясно, что вече к суду отношение все-таки имело. Очень вероятно, что здесь речь как раз идет о процедуре реализации судебного решения, предусмотренной статьей 34 Новгородской судной грамоты (далее: НСГ): «А кто на кого возьмет грамоту судную, а будет ему дело до судьи или до истца, ино ему переговариватся с ними месяць, а не почнет переговариватця в тот месяць, ино взять на него приставы с веча, да имать его в городе и в селе с тыми приставы; а почнет хорониться от приставов, ино его казнить всим Великим Новымгородом»36. В 1442 г. новгородцы 32 33 34

35 36

HUB / hrsg. von K. Höhlbaum. Halle, 1876. Bd. I. № 1093. S. 378. Granberg J. Veche in the Chronicles… P. 207–208. «Сукладник» («складник») — компаньон (СлРЯ. Вып. 24. М., 2000. С. 204; Вып. 28. М., 2008. С. 286; Сквайрс Е.Р., Фердинанд С.Н. Ганза и Новгород: Языковые аспекты исторических контактов. М., 2002. С. 128). LECUB. Bd. IX. № 835. S. 572–573. ПРП. М., 1953. Вып. II. Памятники права феодально-раздробленной Руси / Сост. А.А. Зимин. С. 216–217.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

должны были понимать дело так, как описывается здесь: немцы отказались с ними «переговариваться», прошло уже гораздо больше месяца, и теперь истец — Артемий Баклан — взял на вече специального уполномоченного человека (пристава) и отправился к Немецкому двору. Взять такого пристава он мог, естественно, только с согласия веча. Само наличие в распоряжении веча какого-то аппарата, которым оно могло распоряжаться, пусть даже самого примитивного, уже в достаточной степени свидетельствует в пользу того, что это был в то время уже политический институт. У толпы не может быть приставов, и ее полномочия в отношении таковых не могут быть зафиксированы в юридическом документе. Псковское вече, как свидетельствует сердитое известие Псковской III летописи под 1471 г. о попытке псковских властей покуситься на церковное имущество, также могло иметь в своем — точнее, совместном с посадниками — распоряжении приставов: «…посадники с вече пристави подаваше на старую церковь бестудством и злобою отнимати даное богови в наслѣдье тъи божии церкви»37. Возвращась к ситуации в Новгороде в 1442 г., отметим, что ее, конечно, осложнял факт содеянного в отношении компаньона новгородца преступления в Ревеле38, из-за чего «имать» виновных новгородцы не могли, так что за одних немцев должны были ответить другие, находившиеся в зоне досягаемости. Однако сама процедура в точности соответствует описанной в судной грамоте. Даже угроза физической расправы там предусмотрена («ино его казнить всим Великим Новымгородом») — и в ганзейском документе мы видим, что убить «наших» (т.е. немецких купцов) Артемию позволил «Новгород». В контексте институционализации веча следует, вероятно, интерпретировать и появление в русских источниках XV в. «вечных», т.е. вечевых, дьяков. Таковые упоминаются как в летописях, так и в актах. Согласно сообщению МЛС о новгородском посольстве, якобы признавшем московских великих князей своими «государями», оно состоит из «Назара подвоиского и Захара дьяка вѣчного»39. В новгородской грамоте 1456 г. Василию Темному говорится, что «заплатиша от Великого Новагорода подвоиские ноугородские Степанъ Илиинъ, Степанъ Григориевъ и вечны дьякъ Яковъ… тысячю рублевъ да сто рублевъ послѣднего платежа»40. Кем бы ни считать вечных 37 38

39 40

ПСРЛ. Т. V. Вып. 2. С. 176. См. об этом: Клейненберг И.Э. «Частные войны»… С. 72–73. Автор называет действия Артемия Баклана «частной войной». В свете выявленного их соответствия новгородским юридическим процедурам, а также роли веча и «судей Новгорода» эта характеристика должна быть скорректирована. ПСРЛ. Т. XXV. C. 315. См. также: Т. XXXVII. С. 94. ГВНП. С. 43.

261

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

262

дьяков, ясно, что это были какие-то должностные лица, связанные с вечем41. Логично предположить, что вечевой дьяк в данном случае действовал с согласия или по инициативе веча. О том же говорит и установившийся порядок созыва веча — с помощью колокольного звона, причем для этого использовался специальный вечевой («вечный») колокол. О новгородском вечевом колоколе писали много, и нет необходимости повторяться. Тем не менее стоит сделать несколько замечаний. Как уже говорилось, представление о том, что в раннее время на вече могли созывать людей не только с помощью колокольного звона, но и путем рассылки глашатаев, явилось следствием недоразумения. Применительно ко второй половине XIII–XV вв. у нас тем более таких сведений нет, в источниках говорится о созыве веча только по звону колокола42. О том, что вече «созванивали», возможно, знали и немецкие купцы. В документе 1331 г., о котором подробно пойдет речь ниже сказано, что de ruscen, русские (т.е. новгородцы) ludden … eyn dinc43. De klocke luden означает «звонить, бить в колокол(а) (также при эллипсисе объекта)», т.е. даже когда колокол прямо не упоминается (!). Это относится и к созыву собраний, совещаний: «deme rade luden» — это «созвать совет с помощью колокольного звона»44. Таким образом, данная фраза должна, скорее всего, передаваться по-русски, как «русские созвонили вече». 41

42 43 44

Ю. Гранберг предлагает следующую интерпретацию обоих упоминаний. По поводу первого из них он пишет: «Кажется маловероятным, если размышлять над тем, кто обычно участвовал в важных новгородских дипломатических миссиях, чтобы “вечный дьяк” и “подвойский” были бы посланы Новгородом, чтобы признать Ивана III правителем Новгорода» (Granberg J. Veche in the Chronicles… Р. 174). По поводу второго: «Люди, передающие деньги, не представляют определенных социальных групп, как это обычно свойственно для новгородских посольств. Они также не появляются среди тех, кто заключает мирное соглашение путем крестоцелования, что также указывает на то, что они не имели большого политического значения» (Ibid. Р. 206). Прежде всего, одно утверждение противоречит другому: оказывается, что подвойские и «вечный дьяк», о которых мы сначала узнаем, что они вряд ли могли выполнять дипломатические функции, все-таки могут их выполнять, но не имеют при этом большого политического значения. Что посольство в Москву было отправлено для признания Ивана III государем — это московская версия, сами новгородцы позднее отрицали его правомочность. Что именно оно обсуждало, мы не знаем; вполне вероятно некие условия соглашения с Москвой, как это было и в 1456 г. Почему вечный дьяк должен иметь «большое политическое значение» и почему его малое политическое значение позволяет игнорировать факт существования вечевых чиновников, непонятно. Ср. здравые критические замечания О.В. Севастьяновой: Севастьянова О.В. Древний Новгород. Новгородско-княжеские отношения в XII — первой половине XV в. М.; СПб., 2011. С. 343–344. ПСРЛ. Т. III. C. 88, 90, 95, 326; Т. IV. Ч. 1. С. 340, 356, 358–359; Т. XXV. С. 192. РЛА. С. 56. MHWB / Hrsg. von D. Möhn. Neumünster, 2004. Bd. II. T. I. Sp. 869.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

В документе, который предположительно датируется 1337 г., сначала говорится, что в возникшей между немцами и новгородцами конфликтной ситуации новгородцы грозили «созвонить вече и привести» своих немецких обидчиков «туда силой» (wille wi ein dinc slan, und neimen se in mit gewelde). Затем сообщается, что утром «они» (т.е. новгородцы) действительно «созвонили вече» ([d] es morgens slogen se ein dinc)45. Средненижненемецкий глагол slan вообще означает «бить, ударять». Применительно к созыву собраний он мог использоваться, как отмечают немецкие лексикографы «в сильно ослабленном значении», так что «en dinc slan» могло означать просто «провести собрание» (Versammlung abhalten). С другой стороны, тот же глагол использовался и применительно к извлечению звуков из музыкальных инструментов, в том числе из колокола (de klocke slan = die Glocke läuten = «звонить в колокол»)46, т.е. также подразумевать созыв вечевого собрания с помощью колокола. Появляется и специальный термин, обозначавший тот колокол, звон которого собирал вечников, — «вечный», или «вечю» колокол47. Ю. Гранберг считает, что новгородский вечевой колокол прямо упоминается только дважды: под 1456 и 1478 гг.48 Однако под 1456 г. сообщается, что новгородцы «начаша звонити въ вѣчныи колокол» «по обычею … своему»49. Для того чтобы сложился обычай, требуется время, причем, скорее всего, довольно значительное. И здесь стоит обратиться к упоминанию вечевых колоколов в «Задонщине», которое не было учтено Ю. Гранбергом: «Кони ржуть на Москвѣ, бубны бьють на Коломнѣ, трубы трубять в Серпуховѣ, звенить слава по всеи земли Русськои, чюдно стязи стоять у Дону великого, пашутся хоригови берчати, свѣтяться калантыри злачены, звонять колоколи вѣчнии в Великом в Новѣгородѣ»50. Относительно датировки «Задонщины» высказывались разные мнения, но наиболее аргументированным остается вывод М.Н. Тихомирова, дополненный и развитый впоследствии другими исследователями, прежде всего, В.А. Кучкиным, — о том, что это произведение могло быть создано «по горячим следам» Куликовской битвы. В пользу 45 46 47

48 49 50

LECUB / Hrsg. v. F.G. von Bunge. Riga, 1873. Bd. VI. № 2807. Sp. 111. MHWB / Begr. von A. Lasch und C. Borchling, hrsg. von G. Cordes. Neumünster, 1961. Bd. III. Lfg. 14. Sp. 256. «Вечные» колокола были не только в Новгороде, но и в других городах, причем не только в «республиканских». Так, в перечне «А се князи Русские» в НПЛ рассказывается, как суздальский князь Александр Васильевич хотел вывезти «вѣчныи колоколъ» из Владимира-на-Клязьме в Суздаль, но там он не зазвонил (ПСРЛ. Т. III. C. 469). Granberg J. Veche in the Chronicles… P. 193. ПСРЛ. Т. XXV. C. 275. Памятники Куликовского цикла / Гл. ред. Б.А. Рыбаков, ред. В.А. Кучкин. СПб., 1998. С. 89 (Краткая редакция по Кирилло-Белозерскому списку). См. также: С. 98, 113, 127 (списки Пространной редакции).

263

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

264

ранней датировки говорят конкретные факты: упоминания как крупнейших центров Торнова (Тырнова), захваченного турками в 1393 г. и Орнача (Ургенча), завоеванного Тимуром в 1388 г.51 Суждения авторов, не соглашавшихся с ранней датировкой, основаны преимущественно на общих соображениях и не выглядят поэтому убедительными52. Если датировка «Задонщины» 80-ми гг. XIV в. верна, то мы имеем дело с самым ранним упоминанием новгородского вечевого колокола, точнее — вечевых колоколов. Откуда в тексте множественное число? В остальных упоминаниях вечевой колокол в Новгороде — один. В продолжении НIV по Академическому и Голицынскому спискам упомянуты, впрочем, вечевые колокола (во множественном числе) во Пскове: «…князь великии Василеи Ивановичь всея Руси … послѣ Крещениа ходилъ въ Пьсковъ, да Пьсковъ взялъ, а вѣче порушилъ, и колоколы вѣчные на Москву велѣлъ свести…»53. Текст этот достаточно ранний, восходящий, по-видимому, к своду 1513 г., в котором были сведены воедино новгородские и московские известия54. В то же время в псковских летописях в повествованиях о ликвидации псковской самостоятельности однозначно и недвусмысленно говорится об одном вечевом колоколе во Пскове55. Контекст этих известий (как и упоминание вечевого колокола во Владимире-на-Клязьме) не оставляет сомнений: наименование колокола «вѣчным» подразумевало то, что это мог быть только совершенно определенный, единственный в своем роде, символический объект. Поэтому упоминание вечевых колоколов во множественном числе в Академическом и Голицынском списках НIV, вероятнее всего, следует признать позднейшим искажением. 51

52 53

54 55

См.: Тихомиров М.Н. Древняя Москва. XII–XV вв.; Средневековая Россия на международных путях. XIV–XV вв. М., 1992 [1947]. C. 164–166; Кучкин В.А. Победа на Куликовом поле // Вопросы истории. 1980. № 8. С. 6–7; Кучкин В.А. К датировке Задонщины // Проблемы изучения культурного наследия. М., 1985 (А.А. Зимин отмечает, что впервые аргумент об упоминании Тырнова был приведен в неопубликованной диссертации А.И. Никифорова (Зимин А.А. Слово о полку Игореве. СПб., 2006. С. 69, сноска). См., например: Зимин А.А. Слово… С. 69; Лурье Я.С. Россия древняя и Россия новая (Избранное). СПб., 1997. С. 144. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 469 (Академический список); Там же. С. 461 (Голицынский список). Ю. Гранберг, опираясь на чтение Голицынского списка «вече спустилъ», предполагает, что под этим врыажением подразумевается спуск вечевого колокола (Granberg J. Veche in the Chronicles… P. 195). Обращение к Академическому списку, в последних статьях которого (за 1506–1510 гг.) протограф продолжений обоих списков — свод 1513 г. — отразился в более первоначальном виде (Новикова О.Л. Новгородские летописи начала XVI в. Текстологическое исследование // НИС. [Вып.] 9 (19). СПб., 2003. С. 234–235), показывает, что в Голицынском списке — просто индивидуальное ошибочное чтение. Новикова О.Л. Новгородские летописи… С. 233. ПСРЛ. Т. V. Вып.1. С. 94–95; Вып. 2. С. 256.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

Что касается «Задонщины», то здесь, по-видимому, появление множественного числа вызвано чисто литературными, стилистическими причинами. В «Слове о полку Игореве», которое было использовано автором «Задонщины», говорится: «Комони ржуть за Сулою — звенить слава въ Кыевѣ — трубы трубять въ Новѣградѣ — стоять стязи въ Путивлѣ»56. В «Задонщине» трубы трубят в Коломне, а в Новгороде звонят в «колоколы вѣчныя». Не исключено, между прочим, что автор «Задонщины» не понял, что в его источнике имелся в виду Новгород Северский, для него Новгородом был, конечно, «по умолчанию» Великий Новгород. Для сохранения поэтического ритма и общей стилистики было необходимо сохранить и множественное число, отсюда, скорее всего, и «колоколы вѣчныя». То, что снятие вечевого колокола было первым требованием, предъявленным Иваном III новгородцам во время окончательного присоединения Новгорода к Москве («вѣчю колоколу въ отчинѣ нашеи в Новѣгородѣ не быти»57), ясно свидетельствует, что это был к тому времени символ новгородской вольности. Именно поэтому  — как вполне справедливо и считается обычно — московский великий князь так стремился снять и увезти вечевой колокол из Новгорода58. Наличие такого символа — бесспорное проявление институционализация веча и новгородской «вольности» в целом. Свидетельством институционализации веча как политического органа является и стабилизация места проведения вечевых собраний, наметившаяся уже в домонгольское время. В историографии уже давно утвердилось мнение, что вече в Новгороде обычно собиралось на Ярославовом дворе или у Софийского собора59. М.Ф. Владимирский-Буданов писал даже о «нормальных» и «законных» местах проведения веча. Одновременно отмечались и случаи, когда вечевые собрания проводились в других местах — на городском поле или во время военных походов. Историки права второй половины XIX — начала XX в., которые в основном и занимались социальной и институциональной историей в досоветской России, склонны были рассматривать вече статично и использовали для его характеристики равным образом данные как по XI в., так и по 56 57 58

59

Слово о полку Игореве / Под ред. В.П. Адриановой-Перетц. М.; Л., 1950. С. 11. ПСРЛ. Т. XXV. C. 318. Трактовка этого вопроса Ю. Гранбергом, который сомневается в реальном существовании вечевого колокола как определенного объекта, представляется совершенно искусственной и противоречащей приведенным выше показаниям источников (Granberg J. Veche in the Chronicles… P. 195–197). См.: Сергеевич В.И. Древности русского права. М., 2006 [1908]. Т. II. Вече и князь. Советники князя. С. 46; Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. М., 2005 [Киев, 1908]. С. 79; Дьяконов М.А. Очерки… С. 99–100. О вечевой площади на Ярославовом дворище подробно будет говориться ниже; Софийская вечевая площадь находилась, скорее всего, у южного фасада собора (Петров Д.А. Проблемы исторической топографии Новгорода. М., 1999. С. 33, 66–67).

265

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

266

XV в. Между тем и в случае с местом проведения новгородского веча вроде бы просматривается некоторая эволюция — в направлении институционализации. Если первое упоминание новгородского веча в источниках связано (как говорилось в I главе) с собранием на поле, а в XII–XIII вв. новгородцы могли собираться на вечевые собрания во время военных походов, то в XIV–XV вв. сообщения о вече на поле или во время военного похода не встречаются. Можно, конечно, считать, что это случайность, и дело просто в том, что источники о таких собраниях молчат, но есть данные, согласно которым место проведения веча в этот поздний период уже имело значение. В 1272/73 г.60 во время похода новгородцев вместе с князем Дмитрием Александровичем на Тверь новгородские воины на вече сместили посадника и избрали другого, изгнали князя и решили пригласить другого — Василия Ярославича, дядю Дмитрия: «И яко быша новгородци на Торжку, и възмятошася люди, и восхотѣша Василья; и съступися Дмитрии стола волею и поиде прочь с любовью. Тогда же отъяша посадничьство у Павши, и бѣжа с Романомъ к Дмитрѣю (Александровичу. — П.Л.), и оттоль идоша к Василью (Ярославичу. — П.Л.) и поклонишася; и даша посадничьство Михаилѣ Мишиничю, и послаша по Василья, и цѣловаша на Торжку образъ господень, яко всѣм одинакымъ быти с посадникомъ Михаилом…»61. Несколькими десятилетями позже, в 1345 г.62, летопись отмечает необычное природное явление и в связи с этим рассказывает: «Того же лѣта въста угъ вѣтръ съ снѣгомъ и внесе лед въ Волхово, и выдра 7 городень, на память святого архистратига Михаила, о обѣднѣи, толко успѣлъ посадникъ переити со всѣмъ вѣцемъ на Торговую сторону. Тогда отъяша посадничьство от Остафья Дворянинца и даша посадничьство Матфѣю Валъфромѣевичю…»63. Здесь мы видим, что даже сильный ветер не удержал новгородцев от перехода с Софийской стороны на Торговую, чтобы оказаться на Ярославовом дво60 61 62

63

О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология русского летописания. М., 1963. С. 286, 288. ПСРЛ. Т. III. C. 322. О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 297. С датировкой этого известия есть определенная проблема. В НПЛ точной даты нет, указывается церковный праздник — память святого архистратига Михаила. В параллельном известии СI говорится, что эти события имели место «месяца семтябрия въ 6 день», а в СI и НIV — что «на Чюдо святаго Михаила» (ПСРЛ. Т. VI. Вып. 1. Стб. 418–419; Т. IV. Ч. 1. С. 275), т.е. в праздник Воспоминания чуда Архистратига Михаила в Хонех. Однако в сентябре вряд ли возможны такие явления, как снежный ветер и тем более лед на Волхове. Скорее всего, память св. Михаила — это празднующийся 8 ноября (по ст. ст.) Собор Архистратига Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных, составитель Новгородско-Софийского свода (НСС), к которому восходят СI и HIV, «передатировал» известие, а составитель СI добавил «точную» дату. ПСРЛ. Т. III. C. 358.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

ре. Это выглядит странным, поскольку на площади у Софийского собора регулярно проводились вечевые собрания, в том числе и в позднее время. Однако к 40-м гг. XIV в. закрепилась, очевидно, традиция на Софийской площади решать вопросы, связанные с занятием архиерейской кафедры, а вот вечевые собрания, посвященные «светской» тематике, проводить на Ярославовом дворе. Что касается сроков проведения веча, то тут можно согласиться с утвердившимся еще в литературе второй половины XIX — начала XX в. мнением об отсутствии их регламентации64. В Новгороде не отмечается ничего похожего, например, на франкские «мартовское» (при Меровингах) или «майское» (при Каролингах) «поля» с их теоретически четкими сроками65. Вечевые собрания, как мы знаем из летописей, могли проходить в самое разное время, и летом, и зимой. Тем не менее и в этом отношении ганзейские документы представляют определенный интерес. Так, из послания, отправленного немецкими купцами в Новгороде в Ревель, которое предположительно датируется 6 декабря 1406 г., мы узнаем, что вечевое собрание, по-видимому, было в то время вполне рядовым мероприятием, а не чем-то редким и исключительным. Вернувшийся в Новгород купец Иван Кочерин, у которого был конфликт с немецкими партнерами, смог тут же оказаться на вече: «Как только Иван Кочерин вернулся домой, он тогда же был на вече» (Also vro als Iwane Ketzerne to hus qwam, do was he in dem dinghe)66. 64

65

66

См., например: Сергеевич В.И. Древности русского права. Т. II. С. 43; Дьяконов М.А. Очерки общественного и государственного строя древней Руси. М.; Л., 1926. С. 97–98. Ср. осторожное предположение М.Ф. Владимирского-Буданова о периодических собраниях «во время братчин, в дни церковных местных торжеств» (Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор… С.  78). В качестве примера он приводит полоцкую братчину 1158 г. на Петров день (праздник свв. Апостолов Петра и Павла 29 июня), за которой последовало вече полочан, выступивших против князя Ростислава Глебовича (ПСРЛ. Т. II. Стб. 494–496). В.И. Сергеевич решительно возражал против этого предположения (Сергеевич В.И. Древности русского права. Т. II. С. 43, сноска). Связь общественных пиров и политических собраний горожан не вызывает сомнений (см. об этом: Лукин П.В. Праздник, пир и вече: к вопросу об архаических чертах общественного строя восточных и западных славян // Одиссей: человек в истории. 2006: Феодализм перед судом историков. М., 2006), однако данных о том, что созыв веча мог быть приурочен к определенным датам церковного календаря, нет. См. о них: Schulze H.K. Grundstrukturen der Verfassung im Mittelalter. Stuttgart etc., 1985. Bd. I: Stammesverband, Gefolgschaft, Lehnwesen, Grundherrschaft. S. 32. Известно, впрочем, что уже при Пипине Коротком связь собраний с конкретным месяцем (маем) перестала быть жесткой, а термин magiscampus («майское поле») стал означать войсковой смотр и собрание безотносительно ко времени их проведения (Ganshof F.L. Charlemagne’s Army // Ganshof F.L. Frankish Institutions under Charlemagne. New York, 1968. Р. 62). HUB. Bd. V. № 751. S. 393.

267

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

268

Конечно, это можно объяснить случайным совпадением. Однако свидетельства о проведении вечевых собраний ежедневно или даже по два раза в течение дня не оставляют сомнений в том, что новгородцы, если это было им нужно, могли сходиться на вече сколь угодно часто. Другими словами, их никто и ничто не ограничивало в этом праве, кроме физических возможностей. Согласно посланию немецких купцов в Новгороде в Дерпт 4 июля 1425 г., новгородцы «…целых 5 дней каждый день проводили одно вече или два ради нашего дела» (hebben sei wol 5 daghe jo des daghes en dinck gehat edder twe ume unser sake willen)67. Единственными ограничениями здесь было, во-первых, то, что они старались управиться «до послеобеденного времени». Это может объясняться, во-первых, вполне житейскими причинами (от стремления решать проблемы на свежую голову до необходимости — правда, не столь актуальной летом, но, возможно, ставшей уже привычкой — укладываться в световой день); во-вторых, то, что такие собрания не могли все же быть постоянными, поскольку новгородцы не были профессиональными вечниками. Если первое ограничение не имело большого политического значения, то второе, напротив, имело, о чем будет говориться ниже. Вернемся к немецкому документу 1442 г. Определение gemeine применительно к ding также ясно свидетельствует о том, что речь идет именно о собрании, совещании, а не об абстрактной «всей общине». Это словосочетание — такого же типа, что и пример из наиболее подробного современного словаря средненижненемецкого языка — de gemeine rat: «совокупность членов совета», «полный состав совета»68. Gemeine dinc — это общее, полное вече, т.е. вече всего Великого Новгорода, называемое так, вероятно, в противопоставление кончанским/уличанским вечевым собраниям (которые, как мы видели, были известны немецким купцам) или/и совещаниям более узкого состава, таким, в которых участвовала только элитарная группа. В уже упоминавшемся документе 1407  г. сказано, в частности, что «сюда (т.е. в Новгород. — П.Л.) весной пришла грамота от Любека всему Новгороду» (hir en breff quam in dat vorjaren van Lubeke an gemeyne Nowerden), а ниже, что эта грамота «была зачтена новгородцам на их общем вече»69. Совершенно очевидно, что эпитет gemeyne (общий, весь) используется в этом документе по отношению и к новгородцам, и к вечу в одном и том же значении — для того, чтобы подчеркнуть, что дело должно рассматриваться всеми политически полноправными новгородцами на их общем собрании. То же самое — в несколько более раннем документе (1402 г.): на послание немцев «ответил весь Новгород 67 68 69

LECUB / Begr. von F.G. v. Bunge, fortgesetzt von H. Hildebrand. Bd. VII. Riga; Moskau, 1881. № 311. S. 221. MHWB. Sp. 63. HUB. Bd. V. № 788. S. 413.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

на вече» (den bref antwert gemene Novgorod int dink)70. Эта формула, между прочим, полностью соответствует той, которую можно встретить в летописях. Например, в ЛА в рассказе об избрании нового архиепископа в 1458 г. после смерти Евфимия II читаем: «…знаменаша жребия: жребий Ионинъ, игумена святого Николы; вторый жеребий Леонтѣовъ, игумена святого Спаса Хутыньского; третий жребий мужа честна Варлама Коневьского. И положиша на прѣстолѣ въ святѣи Софьи; и концавше литургию, а посаднику, и тысячкому и всему Великому Новугороду внѣ церкви стоящу, на вѣчѣ, много народу сущу»71. Субъект принятия решения — «Великий Новгород», который принимает решение, так сказать, «через» вече, «посредством» веча. Очень ясно это видно из еще одного летописного известия об избрании новгородского архиепископа. В 1421 г.72 «сдумавше новгородци на вѣцѣ на Ярославлѣ дворѣ и ставъ вѣцемъ у святѣи Софѣи, положиша 3 жеребьи на престолѣ во святѣи Софѣи, написавъ: игумена Феодосиа святѣи Троицѣ съ Клопьска, игумена Захарью от Благовѣщениа святѣи богородици, Арсиния ключника владычня съ Лисиции горкѣ, по отпѣтии святыя службы Труфанъ попъ вынесе Арсениевъ жеребии, потомъ Захарьинъ, а на престолѣ остася Феодосьевъ жеребии; посадникъ Тимофѣи Васильевич и тысячкыи Кузма Терентѣевич с новгородци възведоша игумена Феодосиа честно в домъ святѣи Софѣи на сѣни…»73. Совершенно очевидно: 70 71 72 73

LECUB / Hrsg. von F.G. von Bunge. Bd. IV. Reval, 1859. № 1602. Sр. 407. ПСРЛ. Т. XVI. Стб. 197. О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 301. ПСРЛ. Т. III. C. 414. Ю. Гранберг считает, что упоминание веча в этой летописной в статье — дело рук составителя НПЛ мл., а в изначальном тексте оно отсутствовало. Историк исходит из того, что вече не упроминается в «четырех других летописях»: Н IV, НК 2-й выборки, МЛС и ЛА. По мнению Ю. Гранберга, составитель НПЛ мл. решил добавить вече, поскольку в исходном тексте речь шла о том, что обсуждение вопроса имело место на Ярославлем дворе, а там как раз обычно и собиралось вече (Granberg J. Veche in the Chronicles… P. 134). Однако чтение НПЛ мл. здесь первично. Во всех четырех летописях — в отличие от НПЛ мл. — читается приблизительно одинаковое краткое сообщение: «…возведенъ бысть по жребию в домъ святыя Софѣя Феодосеи игуменъ святыя Троица сь Клопьска» (ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 431. См. также: ПСРЛ. Т. XLII. C. 177; T. XVI. Стб. 176; XXV. C. 245). Мы имеем дело не с распространением текста в НПЛ мл., а с сокращением в других летописях (кроме веча, в кратком сообщении отсутствуют и все остальные информативные детали, такие, как упоминания должностных лиц, других кандидатов, помимо выигравшего, и т.д.). Известие НПЛ мл. восходит, скорее всего, к летописанию архиепископа Феодосия, а в источнике НIV и НК оно было сокращено (Бобров А.Г. Новгородские летописи XV века. СПб., 2001. С. 85–86; 179–180; см. также: Лурье Я.С. Общерусские летописи XIV–XV вв. Л., 1976. С. 93–94). ЛА и МЛС вторичны, в свою очередь, по отношению к НIV (ЛА, в частности, на пространстве, к которому принадлежит данная летописная статья основывается даже не непосредственно на НIV, а на Новгородской V летописи (Шахматов А.А. Обозрение русских летописных сводов XIV–XVI вв. М.; Л., 1938. С. 252).

269

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

270

в данном случае дискуссия о том, что именно являлось «политическим институтом» или «органом власти» — вече или сама общность новгородцев — может носить только схоластический характер. И тем, и другим был коллектив полноправных новгородцев, выразителем воли которого были политические собрания, чаще всего называемые в источниках вечем. В позднесредневековый период намечается тенденция превращения лексемы «вѣче» в более или менее четкий термин для обозначения таких собраний. Ярким проявлением этой тенденции является статья московской грамоты Коростынского мира 1471 г., заключенного после поражения новгородцев на Шелони: «А вѣчнымъ грамотамъ не быти»74. В Москве прекрасно знали, что новгородское вече — не просто сходка «активного населения», а собрание, на котором принимаются официальные документы, вечевые грамоты. Иногда в немецких документах указание на вече опускается и говорится только о «всем Новгороде». Так, например, в документе от 28 июля 1431 г. говорится о том, что новгородский купец Климент Подвойский, на имущество которого был наложен арест в Нарве, «был перед Великим Новгородом и жаловался» в связи с этим (ys gewezen vor gemeynen Nouwerden und heff t sich beklaget)75. Синонимом «всего Новгорода» могут выступать и «все новгородцы», как в послании ганзейских купцов в Ревель, предположительно датирующемся 6 июня 1412 г. Немцы сообщают в нем, что они жаловались на самоуправство новгородца Бориса Кузина, посадившего в погреб одного из них, «сначала перед тысяцким, потом перед епископом, перед посадником и перед всеми новгородцами» (erst vor deme hertogen, darna vor deme bisschope, vor deme borchghreven unde vor alle Nougardere)76. Здесь «все новгородцы», в которых по аналогии с предыдущими документами нужно видеть именно вече, упоминаются в ряду других новгородских «институтов» (порядок их перечисления, кстати, вовсе не случаен: немцы апеллируют сначала к тысяцкому, который занимался такого рода делами, и только потом, не добившись своего, — к епископу, посаднику и вечу). О том, что под «всеми новгородцами» надо понимать именно вече, говорит упоминавшийся выше документ 1406 г., в котором общность, принимающая решение на «общем вече» (in deme ghemeynen dinghe), названа сначала «Великим Новгородом» (Groten Naugarden), а потом — «новгородцами» (de Naugarders)77. 74 75 76 77

ГВНП. С. 49. HUB. Bd. VI. № 955. S. 530. HUB. Bd. V. № 1057. S. 550; также: LECUB. Bd. IV. № 1919. Sp. 815. HUB. Bd. V. № 704. S. 364. Ср. то же самое в послании Ревельского совета, вероятно, магистру Ливонского ордена конца февраля 1406 г.: «…пришли псковичи и послали туда послов и просили новгородцев о помощи. Тогда решили они (новгородцы. — П.Л.) на вече… (…quemen de Pleschauvere und sanden dar boden und beden de Nauwerders umme hulpe. Des worden se ens in deme dinghe…) (HUB. Bd. V. № 705. S. 365).

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

Такое терминологическое разнообразие, как уже говорилось выше, было вообще характерно для древних и средневековых обществ, в том числе и западноевропейских. Например, в городском праве верхненемецкого города Лойткирха в разных статьях субъект принятия решений характеризуется по-разному. Из 69 статей, где такой субъект указан, в восьми говорится о решении, принятом «von den burgern gemainlich» («горожанами совместно»), в 27 он определяется, как «der rat und die gemaind» («совет и община»), в одном — как «der burgermaister, der rat und die zwaintzig und die gemaind» («бургомистр, совет, и двадцать, и община»), в 33 — «der rat und die zwaintzig» (совет и двадцать)78. «Община» и «горожане» здесь — синонимы, точно так же, как «Великий Новгород» и «новгородцы» в соответствующих текстах. Не подтверждается и заявление Ю. Гранберга о том, что, если посадник, тысяцкий, княжеский наместник — это «официальные власти Новгорода», то ding в ганзейских документах принципиально от них отличается: это, якобы, просто собрание людей, «совместно действующих в конфликтной ситуации»79. Вновь обратимся к документу от февраля 1442 г. Неприятности Немецкого двора, о которых в нем шла речь в, имели предысторию. В мае 1441 г. немецкие купцы писали из Новгорода в Ревель, что у них возникли проблемы: «…посадник и тысяцкий и весь Новгород послали к приказчику двора с веча Зиновия Scherretna80 и своего писаря (возможно, имеется в виду вечевой дьяк.  — П.Л.) и жаловались на Госсшалка Копмана и ревельский совет…» (…borgermester und herteghe und ghemeyne Nowerden sanden to des hoves knechte ut dem dinghe Synnove Scherretna und eren scryver und clageden over Gosschalck Kopman und over den rath van Revel…)81 (Зиновию была причинена некая обида в Ревеле, и новгородцы требовали восстановления справедливости). Если принять логику шведского историка, тогда окажется, что на неофициальное собрание, возникшее в конфликтной ситуации, явились официальные власти в лице посадника и тысяцкого, а также все новгородцы, причем на этом неофициальном собрании присутствовал писарь. Конечно, реальная картина выглядела совершенно иначе. Вече, собравшееся под руководством посадника и тысяцкого, было вполне официальным собранием, полномочным принимать решения по важным вопросам. В документе прямо сказано, что жалобщик и сопровождавший его 78 79

80 81

Blickle P. Kommunalismus. Skizzen einer gesellschaftlichen Organisationsform. München, 2000. Bd. I. Oberdeutschland. S. 46. Granberg J. Veche in the Chronicles of Medieval Rus. A Study of Functions and Terminology. Göteborg, 2004 (Dissertations from the Department of History, Göteborg University. [Vol.] 39). P. 209. И.Э. Клейненберг передает это прозвище как «Скоратник» (Клейненберг И.Э. «Частные войны»… С. 69). LECUB. Bd. IX. № 724. S. 511.

271

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

272

новгородский чиновник, названный в тексте писарем (scryver), отправились на Немецкий двор с веча, т.е., очевидно, именно по его постановлению, а не по решению только посадника и тысяцкого. Таким образом, между вечем, с одной стороны, и посадником и тысяцким, с другой, действительно было «существенное различие», но совсем не в том смысле, который имеет в виду Ю. Гранберг. Новгородское вече было собранием, в котором участвовал «политический народ» средневековой республики во главе со своими высшими магистратами. В уже упоминавшемся документе 1406 г. говорится, среди прочего, что «новгородцы приняли решение на общем вече о том, что они пошлют великих послов к … магистру» Ливонского ордена (de Naugarders ens worden in deme ghemeynen dinghe, dat se grote boden wolden senden an … den mester) (дело происходило в тот момент, когда войска великого князя Литовского Витовта вторглись в Псковскую землю)82. Решение по столь серьезному дипломатическому вопросу могло быть принято только официальным политическим органом, а не собравшейся по случаю толпой. В то же время в документе прямо сказано, что новгородцы на вече «договорились» (ens worden буквально означает «стали едиными»), т.е. они не просто собрались, чтобы «быть свидетелями важной формальной церемонии»83, а действовали вполне активно и самостоятельно (по крайней мере, именно это следует из текста). И все-таки сомнения шведского историка — несмотря на то что с его крайне упрощенными выводами согласиться нельзя — возникли не на пустом месте. Он верно отмечает, что в немецком документе 1331 г. (подробнее о нем пойдет речь ниже), «в той части, где описываются финальные события», вече (ding) не упоминается. Действительно, судя по этому документу, вече, которое, естественно, не могло функционировать постоянно, заменяет посадник. Это, в частности, очень ярко проявилось в том, что послы веча (кроме первого, самого «стихийного»: в ходе этих событий вече собиралось несколько раз) и послы посадника, которые вели переговоры с немцами, оказываются одними и теми же людьми. Посадник имеет те же полномочия, что и вече, и решение, принятое им и не противоречащее воле новгородцев, очевидно, не требует обязательного утверждения вечем. В этом случае посадник действует как бы от имени веча. В общем то же самое мы видим в документе 1407 г., который рассматривался ранее. Согласно ему, послание из Любека, адресованное «всему Новгороду», «было зачитано в Новгороде на общем вече», однако, ответ на это послание был дан не на вече, а посадником и тысяцким «перед [церковью] святого Иоанна» (unde des gaf uns de borchgreve unde de hertoghe en antworde vor sunte Johans). 82 83

HUB. Bd. V. S. 364. № 704. Granberg J. Veche in the Chronicles… P. 209.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

Однако, когда дело касается конкретных интересов горожан, в дело вновь вступает вече. Именно оно принимает решение о вызове в Новгород купцов, находящихся на тот момент в ганзейских городах: «Они публично повелели на своем общем вече, что каждый должен своих вызвать домой»84. На основании изучения ганзейских документов складывается впечатление, что собрания новгородцев нередко вызывали у их немецких партнеров определенные опасения. Вероятно, замечая такие особенности новгородских вечевых собраний, как стихийность, непредсказуемость, немцы по возможности старались с вечем дела не иметь и в прямой контакт с ним не входить. В 1436 г. немцы жаловались новгородским властям на псковичей, которые захватили их на обратном пути из Новгорода вместе с их товаром. Посадник заявил, что он готов поставить «об этом в известность Новгород, чтобы Новгород посовещался бы об этом». Немцам такая перспектива не очень понравилась. Они предпочитали, чтобы новгородцы выделили представителей, которые вместе с немцами уладили бы дело: «…чтобы Новгород определил отсюда 4 человек, которые совместно с нами подтвердили бы это, так как перед общиной это все же нельзя уладить» (unde dat Naugarden denne 4 ordinerde, de id samtliken myt uns overghinghen, wente vor der meynheit steit id nicht wol to vligende)85. Как мы увидим ниже — особенно из документа 1331 г. — основания для опасений у немцев были. И здесь нужно коснуться вопроса о функциях веча. § 2. О «функциях» веча Вопрос о «функциях» новгородского веча, как и древнерусского веча вообще, в целом удовлетворительно разрешен еще русской наукой второй половиной XIX — начала XX в. Точнее, учеными того времени на основании источников, прежде всего летописей, определены вопросы, которыми вече могло заниматься. Как уже говорилось, в Новгороде не было конституции или какого-то специального «закона о вече» (во всяком случае, подобные документы не сохранились). В силу специфики источников ученые XIX — начала XX в. склонны были относить к сфере полномочий веча «высшие государственные дела»86. С.М. Соловьев среди вопросов, которыми занималось вече, называл смену князей, должностных лиц, суд и наказания87. В.И. Сергеевич, отмечая, что в домосковской Руси «народ» мог «привлечь к своему рассмотрению всевозможные вопросы общественной 84 85 86 87

HUB. Bd. V. № 788. S. 413. HR von 1431–1476 / Bearb. von G. Frhrr. von der Ropp. Leipzig, 1876. Bd. I. № 586. S. 512. Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор… С. 81. Соловьев С.М. Об отношениях Новгорода к Великим Князьям. М., 1846. С. 2.

273

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

274

жизни», сводил функции веча к избранию князя, ряду (заключению договора) с князем, объявлению войны и заключению мира, осуществлению суда (с оговорками). Ученый особо подчеркивает, что «вече не занималось никакими текущими вопросами законодательства, суда и управления»88. М.Ф. Владимирский-Буданов утверждал, что «права веча … простираются на всю сферу высших государственных дел управления и суда», относя к ней законодательство (особенно в Новгороде и Пскове позднего времени), вопросы внешней политики, войны и мира, участие в призвании и смещении князей, участие в суде, участие в назначении и смене чиновников, участие в военном и финансовом управлении89. М.А. Дьяконов весьма тонко, как мы увидим, заметил, что «по идее, любой вопрос может стать предметом рассмотрения на вече, так как полномочия народного собрания ничем не ограничены», но в то же время оговаривался, что так было лишь в теории, а «практика вечевой деятельности показывает, что такое сложное учреждение не могло функционировать повседневно, по текущим вопросам государственной жизни». К числу таких вопросов ученый относил призвание князей, ряд с князем, изгнание князей, вопросы войны и мира, законодательство и вмешательство в суд и управление90. В.О. Ключевский примерно в том же духе высказывался конкретно о новгородском вече: «Вече ведало всю область законодательства, все вопросы внешней политики и внутреннего устройства, а также суд по политическим и другим важнейшим преступлениям… Вече постановляло новые законы, приглашало князя или изгоняло его, выбирало и судило главных городских сановников, разбирало их споры с князем, решало вопрос о войне и мире и т.п.»91. Как видно, выражалась примерно одна мысль: вече, в том числе новгородское, «на практике» занималось важнейшими государственными делами. Однако эту практику ученые знали почти исключительно по летописным данным, а соотношение явно пересекающихся полномочий веча и княжеской власти, а также других политических институтов вызывало у них определенные затруднения. Нельзя сказать, что советская историография внесла что-то существенно новое в этот вопрос, в основном так или иначе повторяя написанное сторонниками «земско-вечевой теории». Новации появлялись главным образом при обсуждении вопроса о социальном составе веча, поскольку он был непосредственно связан с важнейшей в рамках марксистской исторической теории проблемой «классовой сущности» веча. Так, Б.Д. Греков определял вече как «народное собрание» «для обсуждения и решения общих дел», но 88 89 90 91

Сергеевич В.И. Древности русского права. Т. II. С. 56–75, 43. Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор… С. 81–83. Дьяконов М.А. Очерки… С. 104–110. Ключевский В.О. Курс русской истории. Ч. II // Ключевский В.О. Сочинения. В 9 т. М., 1988. С. 64–65.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

дел важных, поскольку «по пустякам народное собрание не собирается». В детали историк не вдавался, а за подробностями отсылал к В.И. Сергеевичу92. И.Я. Фроянов в основном также повторял своих предшественников, относя к вечевым прерогативам вопросы войны и мира, санкционирование сбора средств для военных предприятий, смену князей, «присмотр» за заключением международных соглашений, обсуждение законодательства. Можно отметить только одну новацию: историк полагает, что вече — соответствующий пример он приводит как раз по новгородскому вечу — выступало в качестве «распорядителя государственных финансов и земельных фондов»93. И.Я. Фроянов имеет в виду жалованную грамоту Изяслава Мстиславича Пантелеймонову монастырю (предположительно 1134 г.94), в которой князь говорит, что он испросил «у Новагорода святому Пантелемону землю село Витославлицы и смерды и поля Ушково и до прости»95. Впрочем, роль веча можно только предполагать: в отличие от подобных актов позднейшего времени, в которых понятие «Новгород» («Великий Новгород») конкретизируется (например, в жалованной грамоте Новгорода Троице-Сергиеву монастырю 1450 г.: «…се пожаловаше посадникъ Великого Новагорода Дмитри Васильевичь, и вси старыи посадникы, и тысяцьскои Великого Новагорода … и вси старыи тысяцьскии, и бояре, и житьи люди, и купци, и весь господинъ Великыи Новъгородъ, на вѣчѣ на Ярославлѣ дворѣ, и дахомъ сию грамоту жаловалную…»96), здесь понятие «Новгород» не раскрывается; нельзя однозначно утверждать, что подразумевалось решение, принятое именно на вече. Для уверенной интерпретации необходимо знать контекст, а его-то у нас в данном случае нет. И в позднейшее время такого рода понятия, хотя, как мы видели, и обозначали новгородский политический коллектив в целом, необязательно подразумевали решение именно веча. Например, в немецком документе 1331 г. рассказывается, что новгородцы хотели заставить немцев целовать крест на предложенном им проекте грамоты. Немцы отказались и предложили свой проект. В ответ на это представители Новгорода заявили: «Великий Новгород разгневан на вас» (groten Nogarden is up iu ere)97. Из предшествующего изложения выясняется, однако, что для рассмотрения немецкого проекта грамоты вече не собиралось, с ее содержанием тысяцкий ознакомил посадника и 92 93 94 95

96 97

Греков Б.Д. Киевская Русь. М.; Л., 1953. С. 354, 359–360. Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. Л., 1980. С. 166, 184. О датировке см.: Янин В.Л. Новгородские акты XII–XV вв. Хронологический комментарий. М., 1991. С. 137. Корецкий В.И. Новый список грамоты великого князя Изяслава Мстиславича новгородскому Пантелеймонову монастырю // Исторический архив. 1955. № 5. С. 204. Ср.: ГВНП. С. 141. Там же. С. 150–151. О датировке см.: Янин В.Л. Новгородские акты… С. 323–324. РЛА. S. 61.

275

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

276

новгородских «господ» (de heren) (о последних — ниже). Следовательно, «Великий Новгород» в данном случае был представлен не вечем, а правительственной верхушкой, причем узурпацией полномочий вечников это не считалось. Еще более выпукло ситуация выглядит в послании любекского магистрата властям ливонских городов, где идет речь о переговорах между новгородскими купеческими старостами и представителями ливонских городов. В ходе этих переговоров последние жаловались на несправедливости, которые, по их словам, чинились немецким купцам в Новгороде. Новгородцы же заявили, «что они явились сюда не вершить суд, и они не имеют для этого никакой власти, и сказали, что архиепископ, князь, посадники и тысяцкие Великого Новгорода и весь Великий Новгород находятся ради этого в Ниенслоте, куда и следует им с этим обращаться» (se en weren dar nicht gekamen recht to gevende, ok en hadden ze des nene macht, unde seden, de ertzebisschop, de koningh, de borgermestere unde de hertogen van Groten Naugarden unde gemene Grote Naugarden were dar tome Nyenslote, dar mochten se dat zoken)98. Ниенслот — это, как полагают ученые, Яма (Ямский городок), пограничный с Ливонией новгородский город-крепость (ныне — г. Кингисепп Ленинградской обл. РФ)99. Понятно, что все полноправное население Великого Новгорода, даже все вечники, не могли выехать в Яму: речь идет о посланниках, не занимавших высших постов, но представлявших Новгород в целом. Понятие «весь Великий Новгород» в данном случае не только не тождественно вечу, но не является и определением всего новгородского политического коллектива — а только его представителей. Поэтому нельзя считать, что под такими выражениями во всех случаях скрывается вече, их всегда необходимо анализировать с учетом общего контекста. Если же контекст неизвестен, оснований для однозначной интерпретации нет. Современный историк права О.В. Мартышин, опираясь в основном на историографию и некоторые данные источников, дал вполне исчерпывающий перечень тех «серьезных вопросов», которыми занималось вече: «заключение и расторжение договора с князем; избрание и смещение посадников, тысяцких, владык; назначение новгородских воевод, посадников и воевод в провинции; контроль за деятельностью князя, посадников, тысяцких, владыки и других должностных лиц; законодательство, примером которого служит Новгородская судная грамота; внешние сношения, решение вопросов войны и мира, торговые соглашения с Западом; распоряжение зе98 99

HR von 1431–1476 / Bearb. von G. Frhrr. von der Ropp. Leipzig, 1881. Bd. III. № 416. S. 342–343. Клейненберг И.Э. О названии новгородского пригорода Ямы в западных источниках XV в. // Научные доклады высшей школы. Исторические науки. 1958. № 1. — http://annales.info/rus/novgorod/yam.htm (дата обращения: 16.10.2013).

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

мельной собственностью Новгорода в хозяйственном и юридическом отношении, пожалование земель; установление торговых правил и льгот; установление повинностей населения, контроль за их отбыванием; контроль за судебными сроками и исполнением решений; в случаях, волновавших весь город, непосредственное разбирательство дел; предоставление судебных льгот»100. Правильнее, однако, было бы сказать, что это вопросы, которыми вече могло заниматься. Могло оно заниматься и другими вопросами, с современной точки зрения, совершенно малозначимыми, не соответствовавшими компетенции «высшего органа власти Новгородской республики», как обычно понимается вече. А могло не заниматься и этими, что делает столь естественную для классической историко-юридической науки постановку вопроса о его функциях практически иррелевантной. Историки второй половины XIX — начала XX в. правильно охарактеризовали сферы жизни, в которые вмешивалось вече, согласно источникам, которыми они располагали (в основном — нарративным, летописям). Но, если мы обратимся к ганзейским документам, источникам совсем другого рода, картина окажется отчасти иной. В немецких документах, правда, тоже иногда встречаются упоминания о том, как вече занималось «большой политикой». Достаточно вспомнить уже несколько раз упоминавшееся послание из Ревеля, вероятнее всего, в Дерпт, которое предположительно датируется концом февраля 1406 г. Оно убедительно свидетельствует о том, что новгородское вече могло рассматривать и решать внешнеполитические дела, которые в монархических государствах безусловно считались важнейшей прерогативой высшего лица. В Ревеле получили послание от немецких купцов в Новгороде, из которого выяснилось, что туда 10 февраля «примчались послы из Пскова … и пожаловались Новгороду на общем вече, что князь Витовт находится с большим войском в их земле и опустошает [ее], и предает огню, и отвоевал у них (псковичей. — П.Л.) две крепости и третью осаждает» (boeden injageden van Pleschau … und clageden [to] Naugarden in deme gemeynen dinghe, dat konink Vittaute myt groter macht were in erme lande und herde und brende und hedde en twe slote affghewunnen und lege vor deme derden)101. Здесь новгородцы-вечники выглядят высшим властным органом, компетентным в важнейших военных и внешнеполитических вопросах, принадлежащих к сфере «большой политики». Картину «портят», однако, свидетельства об участии веча в решении повседневных вопросов, так или иначе затрагивавших отношения с немецкими купцами. Ганзейские источники приоткрывают завесу над рутинной деятельностью веча. 100 101

Мартышин О.В. Вольный Новгород. Общественно-политический строй и право феодальной республики. М., 1992. С. 175–176. HUB. Bd. V. № 704. S. 364.

277

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

278

В упоминавшемся выше ганзейском документе 1402 г. (рецессе — протоколе решений съезда ганзейских городов102) говорится, что на отправленное немцами послание «ответил весь Новгород на вече» (antwert gemene Novgarden int dink). Для чего собрался в этот раз «весь Новгород»? Отнюдь не для решения вопросов «большой политики» и даже не для установления новых торговых правил. Был обычный торговый спор: новгородцев, в частности, волновало, что куски сукна, которые поставляли им их западные партнеры, слишком коротки. «…Что касается [слишком] коротких кусков (поставов103) сукна, — заявляли немцы — об этом вам (новгородцам. — П.Л.) посылалось письмо» (als van der korte der lakene, darvan sendet men ju enen brieff )104. Речь шла о конкретных торговых претензиях, тем не менее, этот вопрос, несомненно, волновал все новгородское общество: одевались в одежду из импортных тканей и бояре, и рядовые горожане (об этом свидетельствует номенклатура ввозившегося в Новгород ганзейскими купцами сукна: от очень дорогого скорлата до довольно дешевых, среднего качества поперингских сукон, потребителями которого могло быть купеческое и ремесленное население105). Поэтому вопрос о качестве импортного сукна обсуждался на вече. Наиболее яркое свидетельство — послание немецких купцов из Новгорода в Дерпт 10 апреля 1431 г., в котором, в частности, рассказывается о переговорах приказчика двора св. Петра Л. Хофе со старостами улицы, на которой находился Немецкий двор, о строительстве дренажной трубы: «Вот так Лаврентий Хофе, приказчик двора говорил с уличанскими старостами о том, чтобы провести трубу через территорию двора, и нам так кажется, что уличанские старосты думают просить Новгород, чтобы можно было сделать так, чтобы они могли провести трубу от церкви, которая стоит здесь перед Немецким двором» (Aldus hevet Laurencius Hove, des hoves knecht, gesproken mid den oldesten van der straten umme ene trumme to leggende over de woord, unde also uns duncket, so menen de oldesten van der straten, dat ze id an Nougarden willen werven, dat id wol bescheen moge, up dat ze ene trumme darin mogen leyden van der kerken, de hir vor der Dudesschen hove steit)106. Для решения проблемы, которая не выходила за рамки, используя современ102 103

104

105 106

См. краткую характеристику этого съезда: Goetz L.K. Deutsch-Russische Handelsgeschichte… S. 99. Термин «lacken» соответствует русскому «постав» (Хорошкевич А.Л. Торговля Великого Новгорода с Прибалтикой и Западной Европой в XIV– XV веках. М., 1963. С. 169). LECUB. Bd. IV. № 1602. Sp. 406–407. О сути конфликта см. также: Казакова Н.А. Русско-ливонские и русско-ганзейские отношения. С. 87–88. О проблеме длины кусков сукна в ганзейско-новгородской торговле см.: Goetz L.K. Deutsch-Russische Handelsgeschichte… S. 294–295. Хорошкевич А.Л. Торговля… С. 183–184, 206. HR von 1431–1476. Bd. I. № 217. S. 146–147. Ср.: Рыбина Е.А. Новгород и Ганза. С. 102.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

ные понятия, жилищно-коммунального хозяйства, потребовалась апелляция к высшей инстанции — «Новгороду», т.е. коллективу полноправных новгородцев, принимавших решения на вече. Разумеется, в реальности обсуждался важный вопрос, затрагивавший жизненные интересы новгородцев, — о неприкосновенности земельной собственности, но в любом случае, к «высшей политике» это формально отношения не имело. Более того, даже в том же документе февраля 1406 г., в котором идет речь о выступлении на новгородском вече псковских послов, сообщавших о вторжении в Псковскую землю войска литовского великого князя Витовта, говорится о мерах, принятых вечем в отношении немецких купцов: «Тогда они (новгородцы. — П.Л.) постановили на вече запретить вывоз любого немецкого товара, и товар чтобы с саней скинуть» (Des worden se ens in deme dinghe, dat se den vorboden, dat se neyner Dutschen gud utvoren mosten, und worpen dat gut weder van den sleden)107. В другом послании (из Ревеля, скорее всего, магистру Ливонского ордена), написанном в связи с этими же событиями, уточняется, что новгородцы «постановили на вече, чтобы запретить извозчикам вывозить товар немцев» (Des worden se ens in deme dinghe, dat se vorboden [den] vorlueden, dat se der Dutschen gud nycht utvoren en solden)108. Если исходить из современных представлений о функционировании органов власти, было бы логичнее, если бы вече приняло общее решение (о прекращении обычных отношений с Ганзой), а конкретные, частные меры (вроде распоряжения о скидывании товара с саней или запрете извозчикам перевозить немецкий товар) принимались бы соответствующими должностными лицами во исполнение этого решения. Но не так обстояло дело в средневековом Новгороде: какие бы то ни было следы представлений о функциях веча, о том, какими вопросами оно могло заниматься, а какими нет, в новгородской политической культуре отсутствуют. Это, впрочем, типично для политической культуры Средневековья, и странным может показаться только в рамках новоевропейских политико-правовых представлений, носителями которых были и русские историки-правоведы, заложившие основу изучения политического строя Новгорода. Есть пример решения на вече вопроса, казалось бы, весьма далекого от круга забот «высшего органа власти», и в летописи. ЛА рассказывает, что осенью 1467 г. вече собиралось для того, чтобы решить вопрос о посвящении храма, который новгородцы собирались построить для избавления от мора. Вечники стали свидетелями выбора по жребию святого, в честь которого должна будет освящена будущая церковь: «…и вшедши архиепископу владыкѣ Ионѣ к народу в вѣчѣ, и благословивъ народъ, и князю Василью 107 108

HUB. Bd. V. № 704. S. 364. Ibid. № 705. S. 365.

279

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

280

Васильевичю Низовьскому ту стоящу, и множество народа во умиленьи призываху: “Господи помилуй”, и вынесоша жребии отъ престола…»109 (подробнее об этом уникальном рассказе будет еще идти речь ниже). Так обстояло дело, как выясняется, не только в Новгороде. Единственное на сегодняшнее день прямое упоминание полоцкого веча в документальных источниках, обнаруженное С.В. Полеховым также в ганзейском документе, который датируется концом XIV — началом XV в., тоже имеет отношение к решению практических вопросов. Между полочанами и немецкими купцами возник конфликт из-за взвешивания соли: полочане заявляли, что соль, которой торговали немецкие купцы, слишком легкая и требовали ее взвешивать на своих весах. Немцы же отказывались это делать, утверждая, что гиря для взвешивания соли у полочан фальшивая, и отказывались платить за взвешивание весовой сбор (weghengelt, весчее). В результате полочане «созвонили вече и вот что они на нем запретили: своим горожанам и приезжим никакой соли у немцев не покупать, кроме как с помощью пудного ремня (т.е. без обязательного взвешивания. — П.Л.)» (hebbet se en dinch ghesclage(n) unde hebbent dar a(n)ne vorboden ere(n) borghere(n) un(de) den gheste(n) nyn solt to kopende van den Dudesschen anders den uppe den pu(n)dere)110. Достаточно тривиальный торговый конфликт, возникший из-за частного вопроса, требует вмешательства веча. Тривиальный, с нашей точки зрения, но — не полочан, участников веча, для которых собственный кошелек мог быть важнее далекой от них «высшей политики». Такой чрезвычайно разнородный круг вопросов, которые могли рассматриваться на вече, делает весьма проблематичной любую попытку их классификации, исходя из современных представлений о функциях политических институтов. Но дело не только в этом. Хотя в ряде случаев, видимо, обязательно требовалась формальная санкция веча (как это было, вероятно, при выдаче жалованных грамот от имени «всего Великого Новгорода»), при решении конкретных вопросов оно, в принципе, могло быть функционально заменено. В этом смысле прав был А.Е. Пресняков, который применительно к более раннему периоду истории писал, что вече «властно вмешивается» в управление, но «не берет его в руки»111. На вече могли обсуждаться и решаться любые вопросы, от переговоров с 109 110

111

ПСРЛ. Т. XVI. C. 220. Latvijas valsts vēstures arhīvs, f. 673, apr. 4 (K-18). Nr. 111. За возможность ознакомиться с копией этого неопубликованного документа и сведения по его датировке благодарю С.В. Полехова. Пресняков А.Е. Княжое право в древней Руси. Очерки по истории X–XII столетий. Лекции по русской истории. Киевская Русь. М., 1993 [1909; 1938]. С. 404.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

иностранными послами вплоть до строительства дренажа, но это не означает, что этими вопросами ведало только оно. В inscriptiones посланий ганзейских городов иногда может даже отсутствовать упоминание «Великого Новгорода», примером чего является документ, датирующийся 14 июня 1476 г. В его inscriptio сказано, что он адресован посадникам и тысяцким «города Великого Новгорода», а также «уважаемым старостам его (т.е. Новгорода. — П.Л.) купечества, нашим лучшим добрым друзьям, всем вместе и каждому по отдельности» (Den erbaren wolwiisen borgermesteren unde hertogen der stad Grote Nouwgarden unde den ersamen olderluden der kopenscopp darsulves, unsen besunderen guden frunden samptliken unde besunderen)112. Можно, конечно, думать, что под «добрыми друзьями» подразумевается вся новгородская общность, но в любом случае такая стилистическая вольность показательна. Таким образом, вече оказывается вполне легитимным политическим органом Новгородской республики, но не наделенным исключительными, эксклюзивными полномочиями. Никакого «разделения властей» в средневековом Новгороде не существовало, споры же о функциях веча (и вообще соответствующий дискурс) явно или имплицитно исходят из этого принципа, пришедшего в политическую идеологию, а потом и практику только с эпохой Просвещения. Именно поэтому попытки четкого разграничения функций различных новгородских политических институтов вряд ли продуктивны даже применительно к позднему времени. Можно только очень приблизительно характеризовать сферы компетенции того или иного «института», и веча в частности, помня постоянно об известной условности подобных характеристик. Вече рассматривало те вопросы, которые интересовали широкие круги полноправных новгородцев, или решение которых без их участия было невозможно. «Институциональная» специфика новгородского веча может быть осмыслена только в контексте средневековых политико-правовых представлений, существенно отличавшихся от тех представлений о республиканских институтах, которые складываются в Европе в Новое время и господствуют и сейчас. То же самое можно сказать и о проблеме «законных» и «незаконных» вечевых собраний, которая, как уже говорилось в предыдущей главе, довольно активно обсуждалась в историографии второй половины XIX — начала XX в. Неприменимость этих понятий к политической жизни средневекового Новгорода хорошо показывает, например, летописное известие под 1388 г.113 о вече, в котором заведомо не участвовали представители двух концов из пяти (т.е. Торговая сторона). Три конца Софийской стороны, выступившие 112 113

HR von 1431–1476 / Bearb. von G. Frhrr. von der Ropp. Bd. VII. Leipzig, 1892. Nr. 360. S. 585. О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 300.

281

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

282

против посадника Есифа Захарьинича, «звонивше вѣце у святѣи Софѣи…». Летописец осуждает эти действия, но как? По его словам, «богъ не хотѣ видѣти кровопролитья промежи братии наважениемь диаволим»114. Осуждается именно кровопролитие, и нет ни слова о том, что вече было незаконным. В «политическом языке» летописца, видимо, не было подобных понятий, или они не были применимы к такому явлению, как вече. Это положение дел может показаться удивительным только с новоевропейской точки зрения (или, возможно, еще с точки зрения классического римского права), но для своего времени оно не уникально. Так, в немецких вольных городах позднего Средневековья также не существовало четкого разделения функций между различными органами власти, и максимум возможного — это определение лишь некоторых тенденций распределения сфер компетенции между ними115. И все же две наиболее сложные и спорные, связанные с предполагаемыми функциями веча проблемы (которые носят хронологически «сквозной» характер и решаются на основе как ранних, так и поздних данных) — проблемы вечевого суда и руководства со стороны веча так называемым народным ополчением — мы подробно рассмотрим отдельно, ниже. Обрисовав «институциональную» специфику новгородского веча, перейдем к вопросу о том, кто принимал в нем участие. Для этого нам придется выяснить, во-первых, общую численность вечников, во-вторых, их социальный состав. § 3. Сколько было вечников? Для определения численности новгородских вечников и, с помощью этого, социального состава веча, рассматривался, казалось бы, частный, но на самом деле очень важный вопрос о том, сидели ли его участники на собраниях или стояли. Расчет В.Л. Янина, приведший его к заключению об узком составе веча (300–400 чел.), исходил именно из того, что на вече сидели116. При таком допущении на вечевой площади должны были находиться скамьи117, так что одновременно разместиться на ней могло не более 500 человек. Вечевую площадь на Ярославовом дворище В.Л. Янин локализовывал к западу от Никольского собора, ее размеры составляли, по его 114 115 116

117

ПСРЛ. Т. III. C. 382. Blickle P. Kommunalismus. Bd. I. S. 46. Янин В.Л. Проблемы социальной организации Новгородской республики // История СССР. 1970. № 1. С. 50; Янин В.Л. Социально-политическая структура Новгорода в свете археологических исследований // НИС. [Вып.] 1 (11). Л., 1982. С. 94. Идею о «вечевых» скамьях высказывал уже В.И. Сергеевич, правда, применительно к Киеву (Сергеевич В.И. Древности русского права. Т. II. С. 46).

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

оценке, около 1800–2000 кв. м118. Локализация площади подвергалась критике119, но можно показать, что даже при тех местоположении и размере, которые предполагает В.Л. Янин, вместимость ее должна быть намного больше. 118

119

Янин В.Л. Таинственный 14 век // Знание — сила. 1969. № 7. — http://www. pagan.ru/lib/books/history/ist0/janin140.php (дата обращения: 21.11.10); Янин В.Л. Социально-политическая структура… С. 93–94. В более поздней работе В.Л. Янин, правда, приводит (без всякого дополнительного обоснования) новые цифры — 1200–1500 м² (Янин В.Л. Раскопки в Новгороде // Янин В.Л. Средневековый Новгород. М., 2004. С. 80). При этом получается, что размеры вечевой площади оказываются такими же, как установленный размер площадки для смесного суда — 1400 м², или даже меньше (Янин В.Л. Очерки истории средневекового Новгорода. М., 2008. С. 48–49; Пежемский Д.В. Археологический облик «вечевых» площадей Великого Новгорода // Споры о новгородском вече: междисциплинарный диалог. Материалы круглого стола. Европейский университет в СанктПетербурге 20 сентября 2010 г. СПб., 2012. С. 166), что было бы крайне странно, если иметь в виду a priori меньшее количество людей, участвовавших единовременно в судебных процедурах. Не добавляет доверия подсчетам В.Л. Янина и то обстоятельство, что общее число вечников, которые могли бы там разместиться, по его теории, осталось неизменным, несмотря на уменьшение вечевой площади на треть, — «максимально 400–500 человек». При таких размерах вечевой площади и тех расчетных данных, которые использует В.Л. Янин, численность вечников должна была составить от 266 до 417 чел., но цифру 500 чел. взять неоткуда. В таком случае, однако, вечников оказывается слишком мало, и рушится еще одно предположение исследователя — о росте их численности на 100 представителей всякий раз, когда возникал новый конец (см.: Янин В.Л. Социально-политическая структура… С. 94; Янин В.Л. Раскопки в Новгороде. С. 80). Цифры в новой схеме В.Л. Янина явно не согласуются друг с другом. К западу от Никольского собора В.Л. Янин локализует вечевую площадь методом исключения: «…исследованные участки, давая каждый материалы, с вечем не связанные, в конечном счете оконтурили тот участок, в пределах которого только могло собираться вече» (Янин В.Л. Проблемы социальной организации… С. 50). В 1947–1948 гг. в 36 м к западу от Никольского собора велись масштабные археологические раскопки на большом участке площадью 748 кв. м (на территории, занятой до Второй мировой войны заводом «Крестьянин»), а также на небольшом участке (84 кв. м) рядом с папертью. На первом раскопе был обнаружены остатки деревянного настила (в слоях XIV–XV вв. — на площади свыше 90 кв. м), что тогда же было интерпретировано как остатки вечевой площади (Арциховский А.В. Археологическое изучение Новгорода // Труды Новгородской археологической экспедиции. Т. I / Под ред. А.В. Арциховского и Б.А. Колчина. М., 1956 (МИА. № 55). С. 12). Руководитель раскопок, впрочем, одновременно замечал, что «никаких вечевых сооружений не удалось найти и в западной части Дворища; в XV–XVI вв. они были основательно разрушены и выкорчеваны». Впоследствии, однако, исследователи, участвовавшие в раскопках послевоенного времени, вообще стали скептически относиться к гипотезе о «вечевом настиле» (см.: Колчин  Б.А., Янин В.Л. Археологии Новгорода 50 лет // Новгородский сборник. 50 лет раскопок Новгорода. М., 1982. С. 16). На втором раскопе, как отмечалось уже в 1950 г., «никаких сооружений … не оказалось, и интересных находок тоже не было» (Арциховский А.В. Раскопки в Новгороде // КСИИМК. 1950. Вып. XXXIII. С. 9). Между тем этот раскоп был заложен

283

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

284

в непосредственной близости от западной стены Никольского собора (Андреев В.Ф. Княжеский двор в древнем Новгороде // НИС. [Вып.] 2 (12). Л., 1984. С.  123, рисунок). Таким образом, как уже неоднократно замечал В.Ф. Андреев, никаких прямых свидетельств для локализации вечевой площади к западу от Никольского собора не существует (Андреев В.Ф. О социальной структуре новгородского веча // Генезис и развитие феодализма в России. Проблемы истории города. Л., 1988 (Проблемы отечественной и всеобщей истории. Вып. 11). С. 74–75; Андреев В.Ф. Об организации власти в Новгородской республике в XIV–XV вв. // Прошлое Новгорода и Новгородской земли: Материалы научной конференции. 18–20 ноября 2003 г. Великий Новгород, 2003. С. 7–8). Нет, впрочем, четких данных и для локализации вечевой площади в других местах Ярославова дворища. «Метод исключений» в условиях, когда неизвестно, что именно надо искать, как представляется, совершенно нерелевантен. Достаточно предположить, что вечевая трибуна в Новгороде представляла собой нечто вроде известных по источникам XII  в. деревянных «ступеней» («пирамиды») в поморском Щецине (см. об этом: Лукин П.В. Зачем Изяслав Ярославич «възгна торгъ на гору»? К вопросу о месте проведения вечевых собраний в средневековом Киеве // Средневековая Русь. М., 2007. Вып. 7. С. 47–50), а настила вообще не было, и вероятность обнаружения каких-либо артефактов, а, следовательно, и доказательной точной локализации вечевой площади сведется к нулю. Между прочим, шансы археологов будущего обнаружить площади проведения некоторых швейцарских кантональных собраний (о них еще пойдет речь ниже), которые могли быть весьма вместительными, столь же невелики. Например, в  швейцарском кантоне Обвальден люди собирались на склоне горы поблизости от столицы кантона г. Зарнен на пространстве около 1000  кв.  м. Площадь была лишь огорожена, никакого настила на ней не было, участники стояли прямо на траве (собрание традиционно проходило весной) (Hansen M.H. The Athenian Ecclesia and the Swiss Landsgemeinde // Demokratia. Der Weg zur Demokratie bei den Griechen / Hrsg. von K.H. Kinzl. Darmstadt, 1995 [1983] (Wege der Forschung. Bd. 657). P. 329). Не вполне понятно также, каким временем датируются «материалы, с вечем не связанные», обнаруженные на Ярославовом дворище поблизости от Никольского собора. В опубликованных материалах раскопок 1930–40-х гг. ясности по этому поводу нет, сам В.Л. Янин подробно их также не рассматривает. Между тем, как выясняется, датировки, предлагавшиеся в ходе раскопок того времени, таковы, что, например, обнаруженный экспедицией А.В. Арциховского водопровод XI в. оказался дренажной системой XV в., а «княжеская дорога» — пристройкой (притвором или галереей) к Никольскому собору (Пежемский Д.В. Археологический облик…). С другой стороны, в 1583 г., судя по плану Торга, реконструированному А.И. Семеновым на основании лавочных и писцовых книг, Дворище было не застроено к западу от собора на огромной территории почти до самого Волхова, к югу и востоку также были большие незастроенные площади. Если бы вече существовало в XVI в., то у Никольского собора, несомненно, могло бы собраться очень значительное количество народа (Семенов А.И. Топография новгородского торга в 1583  году // НИС. Вып. 1. Л., 1936. С. 40–41, план). Также не показаны какие-либо строения эпохи новгородской независимости на территориях к западу, югу и востоку на плане Ярославова дворища и Торга, в новейшем энциклопедическом словаре, посвященном Новгороду (Сорокин А.Н. Ярославово дворище // Великий Новгород. История и культура IX–XVII веков. Энциклопедический словарь. СПб., 2009. С. 549, план). При этом А.Н. Сорокин весьма скептически относится к концепции В.Л. Янина о локализации вечевой площади, отмечая, что она противоречит «прямым и косвенным дан-

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

Единственный аргумент в пользу мнения о «сидячем» вече, который приводит В.Л. Янин, — известие НПЛ мл. под 1360/61 г.120 о «мятеже» в Новгороде: «…створися проторжь не мала на Ярославлѣ дворѣ, и сѣча бысть: занеже славлянѣ в доспѣсѣ подсѣлѣ бяху, и розгониша заричанъ…»121. На то обстоятельство, что «подсѣсти» означает здесь не «подсесть» в буквальном значении, а «насесть», «напасть», уже обращалось внимание122. О том, что именно так понималось это место не только учеными лексикографами, но и средневековыми книжниками, свидетельствует ЛА, где это известие передано так: «…занеже Славлянѣ в доспѣсѣхь вышли бяху на вѣце и разгониша Зарѣцанъ…»123.

120

121 122

123

ным письменных источников» (сам он склоняется к гипотезе В.Ф. Андреева) (Там же. С. 550). Д.В. Пежемский, участвовавший в последних раскопках на Ярославовом дворище, склоняется, впрочем, к «западной» локализации: «…факты … не позволяют пока безоговорочно отбросить гипотезу о том, что в 1948 г. Новгородской экспедицией была открыта часть главной вечевой площади», — пишет он и замечает, что в связи с этим «стоит согласиться с В.Л. Яниным и относительно ее местоположения» (Пежемский Д.В. Археологический облик… С. 176). Однако В.Л. Янин локализует вечевую площадь, хотя и к западу от Никольской церкви, но не совсем там, где ее искал А.В. Арциховский. По В.Л. Янину, это «территория, непосредственно (курсив мой. — П.Л.) примыкающая к Никольскому собору с запада и занятая западным притвором собора и зданием бывшего городского училища (последнее расположено между соборной колокольней и воротной башней Гостиного двора)» (Янин В.Л. Социально-политическая структура… С. 94). Раскоп же 1940-х гг., как уже говорилось, находился западнее, в 36 м от собора. Главное же в том, что две гипотезы несовместимы логически. В.Л. Янин не только отрицает идею о «вечевом настиле», но и его собственна гипотеза как раз и основывается на том, что раскопы 30–40-х гг. (в том числе и раскоп на месте металлургического завода), и где, по мнению ученого, следов вечевой площади нет, «оконтуривают» ее возможные границы. Если же считать, что обнаруженные в 1948 г. фрагменты настила — это часть вечевой площади, как считал А.В. Арциховский, тогда падает ключевое звено концепции В.Л. Янина — малый размер площади. А.В. Арциховский подчеркивал, что экспедицией обнаружен лишь «значительный кусок» настила, а сама площадь была много больше и была достаточна «для размещения многих тысяч вечников» (Арциховский А.В. Раскопки в Новгороде. С. 4–5). См. также планы Ярославова дворища и места раскопов 1930–40-х гг.: Колчин Б.А., Янин В.Л. Археологии Новгорода 50 лет. С. 13, план; Сорокин А.Н. Ярославово дворище. С. 549, план). Не 1359 г., как часто в историографии (ср.: Янин В.Л. Социально-политическая структура… С. 94; Мартышин О.В. Вольный Новгород. Общественно-политический строй и право феодальной республики. М., 1992. С. 182). См. об этом: Бережков Н.Г. Хронология… С. 292, 299. ПСРЛ. Т. III. C. 366. Андреев В.Ф. Об организации власти… С. 8. См.: Срезневский И.И. Материалы для Словаря древнерусского языка. СПб., 1895. Т. II. Стб. 1070; СлРЯ XI–XVII вв. М., 1990. Вып. 16. С. 55. Ср. значение близкого глагола «подъсѣдати» — «занимать, заселять (чужую землю)» (СДРЯ. М., 2000. Т. VI. C. 557). ПСРЛ. Т. XVI. C. 88. Текст ЛА, в которой содержится данный фрагмент, восходит к Новгородской V летописи, которая, в свою очередь, представ-

285

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

286

В древнерусских источниках есть только одно указание на вечевое сидение, но относится оно не к Новгороду, а к Киеву: по сообщению Лавр., в 1147 г. киевляне были созваны на собрание (прямо оно вечем в этой летописи, правда, не названо), «и придоша Кыянъ много множство народа и сѣдоша у святое Софьи [слышати]»124. В  параллельном известии Ипатьевской летописи говорится, однако, нечто совершенно иное: «Кияном же всимъ, съшедшимся от мала и до велика к святѣи Софьи на дворъ. Въставшем же имъ въ вѣчи, и рече имъ Изяславль посолъ»125. Этому расхождению небольшую заметку посвятил А.П. Толочко, в которой высказался в пользу первичности чтения Ип. и остроумно предположил, что автор представленной в Лавр. обработки «усадил» киевлян, потому что это казалось ему естественным: долгие речи, которые пересказываются в летописи, удобнее слушать сидя126. Вполне возможно, что этим вызвано и снятие слова «вече», которое никак не предусматривало сидения. Соглашаясь в этом с А.П. Толочко, замечу, что, с другой стороны, никак нельзя принять другой его тезис — о том, что словосочетание «въставшем же имъ въ вѣчи» непременно заимствовано из Хроники Георгия Амартола, и обозначает оно не просто собрание, а восстание. В славянском переводе Хроники вече однажды упоминается (в легенде об убийстве Ромула), но в совершенно другом контексте: «Посемь б[ож]ии судъ на немь быс[ть] братня ради убииства (т.е. из-за убийства им Рема. — П.Л.), и самъ расѣченъ бысть на уды въ вѣчи Римьстѣмь…»127. Обращение к оригиналу показывает, что речь идет о сенате Рима, отнюдь не о восстании, ни в славянском, ни в греческом тексте нет также ничего похожего на «всташа»: ἡ δὲ θεία δίκη τοῦτον μετὰ ταῦτα διὰ τὴν τοῦ ἀδελφοῦ ἀναίρεσιν μετῆλθεν, καὶ αὐτὸς ἀναιρεῖται μεληδὸν κατατμηθεὶς ἐν τῷ τῆς Ῥώμης βουλευτηρίῳ128. Гипотеза А.П. Толочко о заим-

124 125 126

127 128

ляла собой особую редакцию НIV (Лурье Я.С. Летопись Новгородская Хронографическая // СККДР. Л., 1989. Вып. 2 (вторая половина XIV–XVI  в.). Ч. 2. С. 56; Бобров А.Г. Новгородские летописи… С. 230–231). Таким образом, речь идет о правке, сделанной в XV в. ПСРЛ. Т. I. Стб. 316. ПСРЛ. Т. II. Стб. 348. Толочко А.П. «Седоша слышати» или «восставши въ вечи»? Как происходило киевское вече 1147 г.? // Анфологион: Власть, общество, культура в славянском мире в средние века. К 70-летию Б.Н. Флори. М., 2008. С. 330–333. Истрин В.М. Книгы временьныя и образныя Георгия Мниха. Хроника Георгия Амартола в древнем славянорусском переводе. Т. 1. Пг., 1920. С. 41. Georgius Monachus. Chronicon / Ed. C. De Boor. Stuttgart, 1904 (Bibliotheca scriptorum Graecorum et Romanorum Teubneriana). Vol. I. Textum genuinum usque ad Vespasiani imperium continens. S. 23. См. подробнее: Лукин П.В. Упоминания веча/вечников в ранних славянских памятниках // Отечественная история. 2006. № 4. С. 41. В этой статье при цитировании греческого текста Георгия Амартола мной была допущена ошибка в слове κατατμηθεὶς. Пользуясь случаем, исправляю ее. В русском переводе В.А. Матвеенко и Л.И. Щеголева сохранили здесь «в вече римском»

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

ствовании словосочетания «въставшем же имъ въ вѣчи» из славянского перевода Хроники Амартола не имеет, таким образом, под собой оснований; однако его идея о возможности небуквального понимания этого выражения должна быть рассмотрена отдельно. Даже если выражение «въстати въ вѣчи» когда-то означало «восстание», для летописного узуса характерна его десемантизация, по крайней мере, в XV в. Например, под 1415 г.129 в НПЛ мл. содержится такой рассказ об избрании нового владыки: «…новгородци, сдумавъ на Ярославлѣ дворѣ и ставъ вѣцемъ у святѣи Софѣи, и положиша три жеребьи на престолѣ, во имена написавъ: Самсона чернца от святого Спаса с Хутина, Михаила игумена от святого Михаила с Сковороткѣ, Лва игумена святѣи Богородици с Колмова; и по отпѣтьи святыя службы Василии протопопъ старыи пръвое вынесе на вѣце Лвовъ жеребеи, по сем Михаиловъ, а на престолѣ остася Самсоновъ»130. «Стати вѣцемъ» здесь — не устойчивое словосочетание, так как «вѣче» в том же значении появляется и без глагола «стати», обозначая, несомненно, собрание; во-вторых, не обозначение восстания или беспорядков, так как упоминание «святой службы» да и весь контекст явно подразумевают нечто противоположное. В любом случае противоречивые свидетельства Ип. и Лавр. под 1147 г. не дают прочного основания для ответа на интересующий нас вопрос. И тем не менее на вече, по крайней мере новгородском, как выясняется, все-таки стояли. В 1425 г. между новгородцами и немецкими купцами разразился очередной конфликт131, о котором довольно подробно рассказано в послании, отправленном последними в Дерпт (оно вкратце упоминалось выше). Среди прочего в послании говорится, что разъяренные новгородцы «…целых 5 дней каждый день проводили одно вече или два ради нашего дела, так что иногда стояли (выделено мной. — П.Л.) вплоть до послеобеденного времени, и прибегали на двор, как бешеные собаки; если одни хотели нас сварить, то другие — поджарить, и [говорили, что] мы непременно должны идти в дом пристава и в кандалах» (wol 5 daghe jo des daghes en dinck gehat edder twe ume unser sake willen, dat somme tiid stunt wente na der

129 130 131

(Матвеенко В., Щеголева Л. Временник Георгия Монаха (Хроника Георгия Амартола). Русский текст, комментарий, указатели. М., 2000. С. 47). Что именно понимали славянские переводчики под «вечем» и в какой степени сознавали, что речь идет именно о сенате, сказать, конечно, очень сложно. О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 301. ПСРЛ. Т. III. C. 405. О предпосылках и перипетиях конфликта см.: Никитский А.И. Отношения новгородского владыки к немецкому купечеству по новым данным // ЖМНП. 1883. Ч. CCXXVIII. С. 5–6; Goetz L.K. Deutsch-Russische Handelsgeschichte… S. 114–118; Казакова Н.А. Русско-ливонские и русско-ганзейские отношения. С. 107–108.

287

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

288

maltiid, unde quemen lopen uppe den hoeff alze do[v]endighe132 hunde, off te uns dey eine wulde seiden unde dei ander braden, unde wy solden jo in des bodels hues unde in dey yseren gan)133. Слово «stunt» буквально означает «они стояли», что может подразумевать физическое стояние. Однако теоретически возможно и другое понимание, поскольку у средненижненемецкого глагола stân помимо основного значения («стоять») было еще переносное — «находиться, пребывать»134. В этом случае «stunt» следовало бы переводить, как «они [там] находились/пребывали». Тем не менее, во-первых, контекст сообщения вряд ли предполагает сидение на скамьях: вечевые собрания происходят иногда по два в день, люди постоянно убегают с них и прибегают обратно и т.д.; во-вторых, есть и русские данные, прямо подкрепляющие свидетельство ганзейского документа. В 1376 г.135 НПЛ мл. сообщает о возвращении новгородского архиепископа Алексия на свою кафедру: «И новгородци сташа вѣцемъ на Ярославли дворѣ и послаша с челобитьемъ ко владыцѣ на Деревяницу с вѣца намѣстьника князя великаго Ивана Прокшинича, посадника Юрья и тысячкого Олисѣя и иных многых бояръ и добрых муж; и владыка прия челобитье, възведоша владыку Алексѣя в дом святыя Софѣя, на свои архиепископьскыи степень, мѣсяца марта въ 9, на память святых мученикь 40; и ради быша новгородци своему владыцѣ»136. Мирное приглашение владыки, сопровождавшееся вечевым челобитьем, нельзя, разумеется, трактовать, как «восстание на вече»137. Словосочетание «сташа вѣцемъ», впрочем, может означать не «стояние», а иметь переносное значение (ср. выражение «стати шатры»138), но то, что в том же предложении вече упоминается вне этого словосочетания, говорит скорее в пользу того, что «сташа вѣцемъ» надо понимать в буквальном смысле: «встали на вече». В летописях новгородско-софийской группы этого известия нет, но в МЛС фраза с упоминанием веча читается несколько иначе: «Новогородци съзвониша вѣче и събрашася на Ярославль двор»139 (и вообще, все известие изложено в другой редакции). К сожалению, трудно сказать, к какому времени относится это редактиро132

133 134 135 136 137 138 139

Написание donendighe в издании, очевидно, ошибочно: должно быть douendighe, от средненижненемецкого douen, doven «беситься, шуметь», ср. dovendich «неистовствующий, невменяемый» (за помощь в интерпретации этого сложного места благодарю д-ра Р. Петерса, Университет Мюнстера, Германия). LECUB. Bd. VII. № 311. S. 221. MHWB / Hrsg. von G. Cordes. Neumünster, 1968. Bd. III. Lfg. 18. Sp. 415–422. О датировке см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 299. ПСРЛ. Т. III. C. 373. Там же. Срезневский И.И. Материалы для Словаря древнерусского языка. Т. III. СПб., 1903. Стб. 506. ПСРЛ. Т. XXV. C. 192.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

вание. В источнике МЛС, своде 1408 г.140, судя по летописям, его отражающим, известие о возвращении архиепископа Алексия читалось в той же редакции, что и в НПЛ мл.141 В МЛС использовался новгородский источник, близкий к НПЛ мл. и дополнительным известиям НIV и НК, отсутствующим в СI, однако, по мнению Я.С. Лурье, он обнаруживается только с 6918 г.142 Поэтому приходится считаться и с возможностью редактирования со стороны составителя самого МЛС. Наличие московской обработки в любом случае очевидно: если в НПЛ мл. говорится, что к митрополиту отправили архимандрита Саву, Максима Онцифоровича «с бояры»143, то в МЛС имена новгородских послов опущены, зато относительно бояр есть уточнение, что они — новгородские144. Такое уточнение могло быть сделано только неновгородцем, вполне возможно — москвичом. Нельзя исключать, с другой стороны, что новгородский источник МЛС начинался и ранее 6918 г. Летописная работа велась в Новгороде очень широко. Известно, например, что первые новгородские известия НIV, не читающиеся в НСС, относятся к XII в. Так или иначе, выясняется, что в XV в. выражение «сташа вѣцемъ» понимали не как некую идиому, а как указание на созыв в Новгороде веча с помощью колокольного звона. После того, как упомянутый архиепископ Алексий оставил кафедру, новгородцы должны были избрать нового владыку, что и случилось в мае 1388 г.: «И начаша иерѣи сборомъ обѣднюю пѣти, а новгородци сташа вѣцемъ у святѣи Софѣи; и сконцанѣ святѣи службѣ вынесе протопопъ Измаило жеребеи Афанасьевъ, потомъ Порфѣниевъ; и избра богъ и святая Софѣя и престолъ божии мужа добра, тиха, смирена Иоана, игумена святого Спаса, и стави жеребеи его на престолѣ своемь…»145. Это сообщение уже не оставляет абсолютно никаких сомнений в том, что выражение «сташа вечем», каково бы ни было его литературное происхождение, для летописца в данном случае означало именно стояние: вечевое собрание началось с литургии, во время которой новгородцы сидеть, естественно, не могли. Параллельное известие НIV свидетельствует о том, что уже по крайней мере в XV в., когда составлялась эта летопись, словосочетание «стати/стояти вѣцемъ» обозначало именно стояние и именно на вече как на собрании: «…и ерѣемь повѣлеша сборомъ литургию пѣти, а Новгородци стояше вѣчемь у святѣи Софьи. И по отпѣтьи святыя службы протопопъ Измаило, 140 141 142 143 144 145

См. об этом: Шахматов А.А. Обозрение… С. 268–273; Лурье Я.С. Общерусские летописи… С. 156–158. ПСРЛ. Т. XV. Стб. 115; XVIII. С. 117; Приселков М.Д. Троицкая летопись. Реконструкция текста. М.; Л., 1950. С. 400–401. Лурье Я.С. Общерусские летописи… С. 163. ПСРЛ. Т. III. C. 373. ПСРЛ. Т. XXV. C. 192. ПСРЛ. Т. III. С. 381–382.

289

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

290

вземъ съ престола, изнесе на вече жребеи Афанасьевъ и потомъ Парфеньевь, а Ивановъ остался на престолѣ…»146. Зимой 1384 г.147 в Новгороде разгорелся острейший конфликт из-за разного отношения концов к деятельности князя Патрикия Наримонтовича. В НIV об этих событиях читается пространный рассказ, многие детали которого отсутствуют в более кратком известии НПЛ: «И стояху Славлянѣ по князи и съзвониша вече на Ярославли дворѣ по 2 недѣли, а здѣсе и на сѣи сторонѣ три конци другое вече ставиша, по двѣ же недѣли, у святѣи Софѣи, и тысячкии Есифъ ходи на сию сторону въ вече, Плотничани и добрыи люди. И  бысть на Черьтисовѣ недѣли, в четвергъ, удариша Славеньскии конець на тысячкого на Есифовъ дворъ с вѣча, сь Ярославля двора, и Плотничанѣ тысячкого Есифа не выдаша, и биша грабѣжниковъ и полупиша… И бысть на мясопустнои недѣли, вторникъ, февраля 9, доспѣша 3 конци, Неревьскии, Загородскии, Людинъ, на Славеньскии конець, и стояше у святѣи Софьи на вечи, всякии въ оружии, аки на рать, отъ обѣда и до вечернии; и Плотиньскои конець съслався послы с треми конци, на Славлянъ хотѣша ити. А заутра въ среду не потягнуша Плотничани на Славлянъ с треми конци, [и три конци] списаше три грамоты въ одина слова обѣтныи, и Славлянѣ, собѣ доспѣвъ, стояше съ княземь на вѣчи на Ярославли дворѣ; въ вторникъ на мясопустнои недѣли, в четвертокъ Славлянѣ отъ своеи сторонѣ мостъ великои переметаша промежи двема городнями»148. Дело даже не в том, что к вечевым собраниям здесь последовательно применяется глаголы «ставити» и «стояти» («другое вече ставиша»; «стояше у святѣи Софьи на вечи»; «стояше съ княземь на вѣчи на Ярославли дворѣ»). Сам ход событий не дает никаких возможностей предполагать, что новгородцы могли в ходе этих вечевых собраний чинно сидеть на скамейках. Новгородцы были вооружены и атаковали противников прямо с веча. Летописец отмечает, что на вече к святой Софии жители трех концов явились «всякии въ оружии, аки на рать». На войне («рати») — не сидят. Окончательно ставит все на свои места сезонный фактор. Дело было зимой, в конце января — начале февраля (Чертисова, или Черкисова неделя — это предшествующая в церковном календаре мясопустной неделе неделя о блудном сыне, а противостояние началось за две недели до четверга этой седмицы). Если даже допустить, что новгородцы в течение двух недель приходили на Софийскую площадь и Ярославль 146

147

148

ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 349. В НК отсутствует уточнение о том, что жребии были вынесены на вече (ПСРЛ. Т. XLII. C. 151), следовательно, это, скорее всего, индивидуальное чтение НIV. В НIV это известие обозначено 6892 г., конфликт происходит в январе– феврале. Однако летописная статья начинается с описания этих событий и заканчивается событиями «тои зимы». По-видимому, конфликт в Новгороде произошел реально в предыдущем, 6891 г., что дает 1384 г. от Р.Х. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 340–341.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

двор, счищали снег и лед с находившихся там скамей (или приносили скамьи с собой, а потом их уносили?), садились на них — в доспехах — а потом, основательно промерзнув, возвращались восвояси, все равно «сидячего» веча не получается. В летописи указано, что 9 февраля у св. Софии три конца совещались «отъ обѣда и до вечерни», т.е. несколько часов. В феврале, когда на пространстве Восточноевропейской равнины бушевали метели, предполагать сидение под открытым небом — хотя бы в летописи отсутствовали прямые указания на стояние — было бы совершенно абсурдно. Стоят новгородцы и в «Задонщине»: «…звонять колоколи вѣчнии в Великом в Новѣгородѣ. Стоять (выделено мной. — П.Л.) мужи наугородци у святыя Софии, а ркучи такову жалобу: “Уже намь, брате, к великому князю Дмитрею Ивановичю на пособь не поспѣти”»149. Так — в Кирилло-Белозерском списке (Краткая редакция). В списках Пространной редакции несколько иначе: «… звонят вечныя колоколы в Великом Новегороде. Стоят (выделено мной. — П.Л.) мужи новгородцы у святое Софеи, рекут так: “Уже нам, брате, не поспети на пособъ государю нашему великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его князю Володимеру Андреевичу”. Як тые слова измовим, а уже какъ орли слетишася, выехали посданики всѣ из Великого Новогорода 70  000150 кованыя рати к великому Дмитрею Ивановичу, ко брату его князю Володимеру Андреевичу на пособъ ко славному граду Москве…»151. И в Краткой, и в Пространной редакциях «Задонщины» вполне недвусысленно сказано, что новгородцы на вече стояли (по крайней мере, на площади у Софийского собора). Что это означает для интерпретации новгородского веча? Даже если принять предположение В.Л. Янина о локализации вечевой площади, гипотеза о том, что на ней могли разместиться только 300–500 человек, оказывается несостоятельной. Как уже говорилось выше, по оценкам самого В.Л. Янина, площадь территории, где могли бы проходить собрания, составляла не более 2000 кв. м. В этом случае количество вечников, в принципе, может исчисляться никак не сотнями, а тысячами. Конкретное число зависит от множества обстоятельств, начиная с одежды новгородцев (что, в свою очередь зависело от времени года), кончая их представлениями о личном пространстве, но исходить нужно из средних, типичных цифр. В этом отношении есть два типа данных, которые можно принять во внимание. Во-первых, имеются исследования других известных исторических «народных собраний»152: афинской экклесии, древнеримских 149 150 151 152

ПКЦ. С. 89. В списке Ундольского — 7000, а не 70 000. ПКЦ. С. 98. См. также: Там же. С. 113, 127. Разумеется, мы не приписываем этим аналогиям типологический характер, речь идет только о логистике.

291

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

292

комиций, швейцарских кантональных сходов (Landsgemeinden), в которых рассматривается «емкость» мест их проведения. В основу расчета кладутся разные оценки средней вместимости, но колеблются они от трех до четырех человек на 1 кв. м. Площадь Пникса, места проведения афинского народного собрания, в классический период составляла по разным оценкам от 2600 до 3400 кв. м153. Афиняне сидели на собраниях (прямо на скале или на подушечках, которые клали на землю, или на низких табуретках или — позднее — на узких деревянных скамьях)154 — как, по-видимому, и все остальные греки155. Данные по греческим театрам показывают, что зрителю (естественно, сидячему) там хватало пространства в 0,29–0,33 кв. м. Поправка на перегородки и проходы дает для всего зрительного зала 0,4 кв. м на человека156. На Комиции, где во времена Римской республики проходили народные собрания, площадь открытого пространства составляла от 960 до 1300 кв. м. Там могло разместиться от 3800–4800 человек (реально их было меньше, но это было связано не с вместимостью площади, а с характером размещения участников — по трибам)157. Римляне на собраниях стояли — почему Цицерон в речи «В защиту Флакка» и отзывался с некоторым презрением о греческом обычае сидеть158. Во-вторых, такие цифры известны применительно к современным массовым мероприятиям (митингам, праздничным толпам, акциям протеста и т.д.). Как отмечают американские социологи К.  Макфэйл и Дж. Маккарти, два независимых и проведенных с использованием различных методов (вплоть до аэрофотосъемки) исследования выявили «золотой стандарт» для современных США. В  «стоячих» сборищах в среднем приходится 1 чел. на 5 кв. футов159, т.е. на 0,465 кв. м. Но тут, конечно, надо делать поправку на представления о личном пространстве и антропометрические дан153 154

155 156

157 158 159

Stanton G.R. The Shape and Size… P. 17–18. Hansen M.H. Die athenische Volksversammlung im Zeitalter des Demosthenes. Konstanz, 1984 (Xenia. Konstanzer Althistorische Vorträge und Forschungen. Heft 13). S. 27; Hansen M.H. Reflections on the Number of Citizens Accommodated in the Assembly Place on the Pnyx // Proceedings of an International Colloquium Organised by the Finnish Institute in Athens, 7–9 October, 1994 / Ed. by B. Forsén, G. Stanton. Helsinki, 1996 (Papers and Monographs of the Finnish Institute in Athens. Vol. II). P. 25–26. Vischer W. Sitzen oder Stehen in den griechischen Volksversammlungen // Rheinisches Museum für Philologie. Neue Folge. 1873. Bd. XXVIII. S. 380–390. Hansen M.H. Die athenische Volksversammlung… S. 26; Hansen M.H. The Athenian Democracy in the Age of Demosthenes. Structure, Principles and Ideology. Oxford; Cambridge, Mass., 1991; P. 130–131; Hansen M.H. The Athenian Ecclesia… S. 334–335; Hansen M.H. Reflections on the Number… P. 26–28. Mouritsen H. Plebs and Politics in the Late Roman Republic. Cambridge, 2004. P. 18–20. См. об этом: Vischer W. Sitzen oder Stehen… S. 380. McPhail C., McCarthy J. Who counts and how: estimating the size of protests // Contexts. 2004, Summer. Vol. 3, Issue 3. P. 14–15.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

ные, отличающиеся у современных американцев от людей древности и Средневековья. Пожалуй, самый ценный материал для сопоставлений предоставляют швейцарские кантональные собрания, которые, с одной стороны, известны со Средневековья (первое засвидетельствованное собрание состоялось в 1294 г. в кантоне Швиц), с другой,  — некоторые из них существовали в новейшее время (до середины 90-х  гг. ΧΧ в. в пяти кантонах), а в двух кантонах — Гларусе и Аппенцелль-Иннерродене — проводятся и сейчас (по данным на 2013 г.). Участники собраний стоят, на узких деревянных скамьях сидят только старые и немощные. При этом, например, в кантоне Обвальден пространство для проведения собраний (Landsgemeindeplatz) площадью 1000 кв. м обычно вмещало 2500–4000 чел. По свидетельству наблюдателя — датского историка М. Хансена, если собирались 4000 чел., Landsgemeindeplatz оказывалась плотно заполненной, если 2500 чел., — при взгляде на фотоснимок были видны большие незаполненные пятна160. Что касается «сидячей части», то на ней ряд скамей занимал 80 кв. м и вмещал 200  граждан кантона. Таким образом, при «аншлаге» на одного участника собрания приходилось 0,25 кв. м в «стоячей» части и 0,4 кв. м — в «сидячей». Суммируя имеющиеся оценки и исходя из элементарного расчета, получаем, что и на той площадке, которую рассматривает как вечевую В.Л. Янин, разместиться могли от 4 до 8 тыс. чел., а при самой пессимистической оценке — никак не менее 3 тыс. чел. (даже если принимать предлагаемые исследователем «новые цифры»)161. Более того, даже если считать, что вечники сидели, абсолютно достоверные швейцарские данные позволяют утверждать показывают, что и в таком случае их могло быть никак не менее 2 тыс. чел. Тому, что новгородские вечевые собрания были «стоячими», казалось бы, противоречат показания изученного И.Э. Клейненбергом документа 1439 г., которое представляет собой послание 160 161

Hansen M.H. The Athenian Ecclesia… S. 335. Следует еще раз повторить, что я исхожу из определенных В.Л. Яниным локализации и размеров вечевой площади как из некоторых условностей. Между тем внутренняя противоречивость этих оценок явствует уже из его рассуждений о «гласности вечевого собрания»: «Хотя его полномочными участниками были богатейшие новгородцы, работа веча шла под открытым небом, и люди, не имевшие официального права голоса на нем, все же располагали видимостью деятельного участия, когда криками порицания и похвалы реагировали на ход дебатов» (Янин В.Л. Раскопки в Новгороде. С. 80). Возникает вопрос. Лишенные «права голоса» новгородцы должны ведь были где-то размещаться, причем таким образом, чтобы слышать, что происходит на вече, и иметь возможность следить за ходом дебатов? Значит, предполагаемая историком вечевая площадь не была четко отграничена от окружающего пространства? Но как тогда быть с предложенным им же четким определением ее размеров?

293

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

294

немецких купцов в Новгороде бургомистру и совету Ревеля о конфликте, случившемся в Новгороде из-за постройки новых ворот на Готском дворе162. Жители Михайловой улицы («улицы святого Михаила», de ut sunte Michaels strate) были этим возмущены и организовали нечто вроде акции протеста: «…пошли [люди] с улицы святого Михаила, и вызвали посадника и тысяцкого, и genghen sitten напротив ворот перед церковью святого Михаила, и устроили там большое собрание легкомысленной партии, и вот пошли и послали посланников к приказчику двора» (…do genghen de ute sunte Michaeles strate und halden borgermester und hertige und genghen sitten teghen de porte vor sunte Michaels kerke und hadden dar eyne grote vorsamelinghe van loser partyghe und quemen do und sanden des hoves knechte boden). И.Э. Клейненберг переводит этот фрагмент так: «[старосты] улицы св. Михаила пошли и привели посадника и тысяцкого и уселись [с ними] напротив ворот перед церковью святого Михаила. Там собралось большое число возбужденных людей, и были отряжены посланцы [позвать] приказчика двора». Перевод в целом верен, но есть, как представляется, и неточности. Конъектура «старосты» вряд ли обоснована. Когда речь идет именно о старостах, автор послания так прямо и говорит: «olderlude ute sunte Michaels strate» («старосты с улицы святого Михаила»). В другом же месте, где упоминаются просто некие «de ut sunte Michaels strate», как справедливо полагает сам И.Э. Клейненберг, подразумеваются уличане в целом («те с улицы св. Михаила [т.е. уличанская организация]»). Правильнее указательное местоимение de переводить и тут, как «те», имея в виду под ним «людей в целом», т.е. уличан. Как показывают другие ганзейские документы, немцы так обычно уличан и называли. Например, в послании приказчика двора Ханса фан дер Липпе в Дерпт (1416 г.) фигурируют «люди с Ильиной улицы» (de ute der Ylienhulitzen), оказывающие сопротивление немцам, пытавшимся на этот раз поставить забор вокруг своего двора163. Кто конкретно ходил к посаднику и тысяцкому, не так важно (это могли быть и старосты), важнее то, что инициатива находилась в руках коллектива уличан, той самой «легкомысленной партии», устроившей собрание у церкви св. Михаила. Это мероприятие так и названо «собранием», причем «большим» (grote); на нем присутствовали уличанские старосты и общеновгородские посадник и тысяцкий. Все это позволяет видеть в нем вполне легитимное 162

163

LECUB. Bd. ΙΧ. № 546. S. 391–392. Также опубликован в: HR von 1431–1476. Bd. II. № 325. S. 267–269. О событии см. вкратце: Gurland M. Der St. Peterhof zu Nowgorod (1361–1494). Innere Hofverhältnisse. Inaugural-Dissertation zur Erlangung der Doktorwürde genehmigt von der Philosophischen Fakultät der Georg-August-Universität zu Göttingen. Göttingen, 1913. S. 47–48. Перевод на русский: Клейненберг И.Э., Севастьянова А.А. Уличане… С. 160–162. HUB / Bearb. von K. Kunze. Bd. VI. № 97. Leipzig, 1905. S. 43.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

собрание уличан, которое в науке принято называть уличанским вечем. Пространство перед церковью св. Михаила, скорее всего, было обычным местом его проведения: именно около церквей, как следует из письменных источников, и проходили обычно вечевые собрания164. Согласно И.Э. Клейненбергу и А.А. Севастьяновой, участники собрания сидели («уселись»). Это кажется удивительным, поскольку послание датируется 28 декабря, а написано оно, судя по контексту, было по горячим следам. Кроме того, уличане «уселись» не в каком-либо здании, а напротив ворот, перед церковью св. Михаила, т.е. под открытым небом. Немудрено, что они «возбудились», сидя на морозе… Можно обратить также внимание на зафиксированное в словарях основное значение словосочетания sitten gan — sich setzen («устроиться», а не «усесться»). Таким образом, жители Михайловой улицы, вполне могли стоять перед воротами, а не принуждены были заседать в сугробах или на заиндевевших скамьях (заблаговременно перенесенных с Ярославова дворища?). Возможна и другая интерпретация165. Если понимать genghen sitten буквально, т.е. как «уселись», подразумеваться под этим могло не все собрание как таковое, а нечто вроде сидячей забастовки, организованной новгородцами с целью заставить немцев прекратить незаконные (с новгородской, конечно, точки зрения) действия. То, что уличане не могли в течение всего собрания сидеть, вытекает и из дальнейших слов самого послания. Когда приказчик двора «пришел к ним к церкви, тогда стояли старосты с улицы святого Михаила и срубили щепу с ворот…» (vor se quam vor de kerke, do stonden de olderlude ute sunte Michaeles strate und hadden eynen span ghehouwen…). Сложно себе представить, что простые уличане в это время чинно сидели вокруг. Необходимо учитывать вполне вероятную разницу восприятия: сходка уличан, которая ими самими понималась как вполне легитимная, в глазах немцев могла выглядеть как начавшийся погром. Очевидно, мы имеем дело с тем хорошо известным в Новгороде явлением, которое немцы считали самоуправством, а сами новгородцы — вполне законным способом восстановления справедливости — коллективным, одобренным на вече разрушением здания, постройка которого нарушала традиционные нормы новгородского права. Не случайно в том же документе сказано, что уличане «хотят там тотчас организовать суд и думают, что они повесят приказчика двора на воротах со щепой, которую он срубил с косяка» 164 165

См.: Янин В.Л. Вече новгородское // Великий Новгород. История и культура IX–XVII веков. Энциклопедический словарь. СПб., 2009. С. 114. Ей мы в значительной степени обязаны проф. В. Блокмансу (Нидерланды).

295

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

296

(wolden … dar vort eyn recht sitten und menden, se wolden des hoves knecht an de porten hanghen myt dem spane, den se ute dem poste howen). Таким образом, у нас нет ни одного бесспорного свидетельства о «сидячем» собрании в Новгороде и целый ряд свидетельств — о собраниях «стоячих». Из этого может следовать только один вывод: новгородцы на своих собраниях все-таки стояли. С другой стороны, ганзейский документ 1425 г. неопровержимо свидетельствует, что принимать участие в вече, которое то собиралось, то расходилось, то снова собиралось каждый день в течение почти недели, могли только люди, жившие относительно недалеко от места сбора — Ярославова двора, т.е. собственно горожане. В пользу этого говорит и то, что новгородцы собирались на вече по звону колокола, услышать который можно было только на определенном расстоянии от центра города166. Каким образом это ограничивало круг участников, хорошо видно из известия МЛС под 1456 г. «По обычею же своему начаша звонити въ вѣчныи колокол и снидеся весь град (выделено мной. — П.Л.) на вѣче то, посадники и тысяцкие и прочии вси людие»167. Если принимать традиционные цифры населения средневекового Новгорода (впрочем, также основанные не на точном расчете, а на ряде допущений) — 20–30 тыс. чел.168, то, исключив женщин, детей и неполноправное население, получаем тех, кто в вече мог участвовать  — свободных горожан — глав семей. Известно приблизительное соотношение между мужчинами и женщинами для населения городов Центральной Европы того времени: оно в среднем составляло от 1170 до более чем 1300 женщин на 1000  мужчин. В  семьях Гданьска (города с примерно такой же численностью населения, что и Новгород) средний состав семьи был 3,5–4,5 человека, причем чем более привилегированными были главы семей, тем больше детей было в их семьях. Существовало, конечно, и определенное количество неженатых, но это 166 167 168

На это обстоятельство уже обращалось внимание в историографии: Мартышин О.В. Вольный Новгород. С. 187–188. ПСРЛ. Т. XXV. C. 275. Johansen P. Novgorod und die Hanse. S. 124, 127 (примерно 20 тыс. жителей в период «расцвета»); Тихомиров М.Н. Древнерусские города. М., 1956. С. 139 (оценивает население домонгольского Новгорода в 20– 30  тыс. чел.); Samsonowicz H. Późne średniowiecze miast nadbałtyckich. Studia nad dziejami Hanzy nad Bałtykiem w XIV–XV w. Warszawa, 1968. S.  77 (оценивает население Новгорода в XV в. в 30 тыс. чел. в рамках сопоставления с численностью населения ганзейских городов); Goehrke C. Gross-Novgorod und Pskov/Pleskau // Handbuch der Geschichte Russlands / Hrsg. von M. Hellmann, K. Zernack, G. Schramm. Stuttgart, 1980. Bd. I. Von der Kiever Reichsbildung bis zur Moskauer Zartum / Hrsg. von M. Hellmann. S. 442 (оценивает население Новгорода «к концу его независимости» в 25–30 тыс. чел., признавая, что для расчета его численности «надежных данных нет»).

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

были в основном как раз неполноправные лица: нищие, подмастерья и т.д.169 В городах Польши ок. 1400 г. в среднем богатые семьи состояли из 6 чел., среднего достатка — 5 чел., бедные — 4 чел.170 По оценкам немецких исследователей, на семью в средневековых ганзейских городах могло приходиться два-три ребенка, а общая доля детей во всем населении могла составлять ок. 20–30%171. Есть, однако, и другие данные, возможно, более точные. На основании тщательного исследования погребений на кладбище Млыновка (Мюленберг), где хоронили жителей раннесредневекового Волина, Я. Пионтек пришел к выводу о том, что из общего числа жителей города (он вслед за другими авторами оценивал ее в 5–9  тыс. чел.) дети до 15 лет составляли 53,1% (а всего лиц до 20 лет было почти 65%)172. В результате, если считать, что из 30  тыс. новгородцев было около 17 тыс. женщин, из оставшихся 13 тыс. мужчин больше половины были разного рода недееспособными или неполноправными (дети мужского пола, холопы, нищие, инвалиды и т.д.), то мы получим цифру максимум в 5–6 тыс. чел., которые потенциально имели право или возможность участвовать в вечевых собраниях. Если же мы примем во внимание то, что 30 тыс. является цифрой также максимальной (даже в XV в. население Новгорода, скорее всего, было меньше173, а в более раннее время — определенно существенно меньше174), то получим те самые 3–4 тыс. чел., которые, 169 170

171

172

173

174

Samsonowicz H. Późne średniowiecze… S. 106. Samsonowicz H. Spoleczeństwo w Polsce około 1400 roku // Polska około roku 1400. Państwo, społeczeństwo, kultura / Pod red. W. Fałkowskiego. Warszawa, 2001. S. 11. Samsonowicz H. Zagadnienia demografi i historycznej regionu Hanzy w XIV– XV w. // Zapiski Historyczne poświęcone historii Pomorza. 1963. T. XXVIII. Z. 4. S. 542. Piontek J. Wczesnośredniowieczni Wolinianie: analiza biologiczna i ekologiczna // Materiał y Zachodniopomorskie. Szczecin, 1982. T. X XVIII. S. 27. В середине XVI в., когда появляются более точные данные писцовых и лавочных книг, население Новгорода составляло около 26 тыс. чел., может быть, несколько больше (Пронштейн А.П. Великий Новгород в XVI в. Харьков, 1957. С. 31–32) По расчетам Э. Мюле, основывающимся на предложенном К. Гёрке «археологически-демографическом методе», который состоит в оценке демографической «емкости» раскопанных застроенных участков и ее экстраполяции с определенными оговорками на остальную территорию города (Goehrke C. Einwohnerzahl und Bevölkerungsdichte altrussischer Städte — methodische Möglichkeiten und vorläufige Ergebnisse // Forschungen zur osteuropäischen Geschichte. Berlin, 1973. Bd. 18. S. 31–36), население Новгорода в конце XII в. составляло около 15 тыс. чел. (Mühle E. Die städtischen Handelszentren der nordwestlichen Ruś. Anfänge und frühe Entwicklung altrussischer Städte (bis gegen Ende des 12. Jahrhunderts). Stuttgart, 1991. S. 130). Необходимость поправки на рост населения вытекает и из анализа демографических процессов в Европе XI-XV вв. Население Бергена — крупнейшего города Норвегии — в конце XI в.

297

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

298

как уже говорилось выше, вполне могли разместиться на площадке, которую В.Л. Янин и его последователи считают местом проведения веча, даже в том (вполне нереальном) случае, если бы они «вышли на площадь» все до одного. Последняя оговорка также весьма существенна, так как в известных истории «народных собраниях», все, потенциально имевшие на это право, не участвовали никогда. В швейцарских кантональных собраниях, за исключением собрания в кантоне Аппенцелль-Ауссерроден, в котором неучастие каралось штрафом, посещаемость составляла от 1/5 до 1/3 всех имевших на это право175. В древнеримских народных собраниях в эпоху Цезаря, по некоторым оценкам, участвовало не более 2% римских граждан176. В  70/69 г. до Р.Х. Saepta, где проходили избирательные комиции, могла вместить не более 3% зарегистрированных в том году римских граждан. Что касается только жителей самого города Рима (полноправных граждан), то в выборных собраниях могло участвовать максимально 12% из них177. В средневековой Венеции официальные документы, принимавшиеся совместно, должны были совместно и заверяться. При изучении списков подписей оказывается: на важнейшем документе 1122 г., в котором идет речь о вооружении флота, стоят 372 подписи, обычно же таких подписей  — не более сотни, т.е. более чем в три раза меньше178. Как и в Новгороде, в Венеции XII в. не было понятия о кворуме, и количество участников собраний регулировали не правовые нормы «ограничивающего» характера, а «добровольный абсентеизм большинства народа»179.

175 176

177 178 179

составляло ок. 1000 чел., ок. 1200 г. — 5 тыс., ок. 1400 г. — 14 тыс. Рост населения Женевы за вторую половину XIV в. составил 60%, в течение XV в. — 34%. Более высокими темпами за то же время росло население таких крупных городов, как Болонья и Любек (Samsonowicz H. Późne średniowiecze… S. 83). По оценке Л. Лециевича, в XI — начале XII в. население таких крупнейших центров торговли на Балтике, как Щецин и Волин, достигало 5–10 тыс. чел. (Leciеjewicz L. Kształtowanie się pierwszych miast u Słowian nadbaltyckich // Leciеjewicz L. Opera selecta. Z dziejów kultury średniowiecznej Polski i Europy. Wrocław, 2006. S. 190), а, по данным такого авторитетного исследователя Волина, как В. Филиповяк, население этого города в IX–XII вв. насчитывало приблизительно 6 тыс. чел., причем это был «самый большой город в регионе Балтийского моря» (Filipowiak W., Konopka M. The Identity of a Town. Wolin, Town-State — 9–12 Centuries // Quaestiones Medii Aevi Novae. 2008. Vol. 13. Palatium, Castle, Residence. P. 248). Hansen M.H. The Athenian Ecclesia… P. 329. MacMullen R. How Many Romans Voted? // Athenaeum. Studi Periodici di Letteratura e Storia dell’Antichità. Nuova Serie. 1980. Vol. XLIII. Fasc. III–IV. P. 454–455. Mouritsen H. Plebs and Politics… P. 32. Cessi R. Le origini del patriziato veneziano // Cessi R. Le origini del ducato veneziano. Napoli, 1951. Р. 328. Ibidem.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

Эти цифры позволяют сделать вывод: реальная численность участников «стандартного» новгородского веча, на котором не решались вопросы жизни и смерти, не превышала, скорее всего, тысячи человек, а то была и меньшей. § 4. «…а городовые люди нарядчики были» Приведенные выше факты ясно показывают, что участие жителей огромной Новгородской земли (по некоторым оценкам — пусть, возможно, и несколько преувеличенным — их численность в XV в. составляла 400 тыс.180 или, к концу столетия, даже почти 500  тыс. чел.181) в этих вечевых собраниях полностью исключается. Это обстоятельство противоречит известным концепциям об общинном или полисном характере древнерусского социально-политического строя вообще и новгородского в частности182. В  случае с новгородской волостью мы имеем дело не с древнегреческой хорой183, населенной равноправными с жителями собственно города членами гражданской общины, а с территорией, рядовое сельское население которой не имело никакой возможности участвовать в принятии политических решений и было неполноправным по отношению к новгородским горожанам. Последнее явствует не только из неучастия «волощан» в вече, но и из показаний другого рода. Существуют ясные свидетельства того, что в Новгороде XV в. сельское население считалось не органической частью некоей нерасчлененной «гражданской общины» полисного типа, а особой сословной группой, отличающейся от других сословных групп184, из которых состояло население. В договорной грамоте (или проекте договорной грамоты185) Новгорода с Казимиром IV 1471 г.186 от имени новгородцев сказано: «А намѣcтнику твоему судити с посадникомъ во владычнѣ дворѣ, на пошломъ мѣстѣ, какъ боярина, такъ и житье180 181 182 183 184

185

186

Samsonowicz H. Późne średniowiecze… S. 76. Аграрная история Северо-Запада России. Вторая половина XV — начало XVI в. Л., 1971 (автор главы — Т.С. Осьминский). С. 322. См., например: Фроянов И.Я. Киевская Русь… С. 216–243; Фроянов И.Я., Дворниченко А.Ю. Города-государства Древней Руси. Л., 1988. С. 266–267. Именно так буквально пишет И.Я. Фроянов (Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории… С. 232). Во избежание терминологических дискуссий следует оговориться, что под «сословной группой» здесь понимается любая группа населения, отличающаяся от остальных по своему — законодательно оформленному или фактическому — юридическому статусу (т.е. не по экономическому положению, как класс, не по религиозному, как конфессия или каста, не по родственному, как клан, и т.д.). См.: Лурье Я.С. Две истории Руси XV века. Ранние и поздние, независимые и официальные летописи об образовании Московского государства. СПб., 1994. С. 140–142. О датировке см.: Янин В.Л. Новгородские акты… С. 187.

299

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

300

го, такъ и молодшего, такъ и селянина»187. Селяне здесь, несомненно, — особая категория населения Новгородской земли, отличающаяся особым (самым низким, судя по порядку перечисления) статусом, наряду с другими категориями: бояре, житьи, молодшие. Более низкий правовой статус сельского населения по сравнению с горожанами, даже рядовыми, ясно зафиксирован в Церковном уставе Ярослава, а именно — в статье о словесном оскорблении чужой жены. Эта статья, как установил Я.Н. Щапов, содержалась уже в архетипе Устава, который возник в XI — первой половине XII  в.188, и читалась, по его мнению, так: «Аже кто зоветь чужу жену блядью великих бояр, за сором еи 5 гривен золота, а епископу 5 гривен золота, а князь казнить; а будеть менших боляр, 3 гривны золота, а епископу 3 гривны золота; а будеть городцких людии, за сором еи гривна серебра, а епископу гривна серебра; а сельских людии — 60 [резан]189, а епископу 3 гривны»190. Эта статья с некоторыми изменениями читается и во многих вариантах Устава, в частности в списках Археографического извода Пространной редакции Устава Ярослава, который «связан своим происхождением с Новгородом» и возник, очевидно, при новгородской владычной кафедре в первой половине XV в.: «Аще кто назоветь чюжую жену блядию, а будеть боярьскаа жена великыихъ бояръ, за срамъ еи 5 гривенъ злата, а митрополиту 5 гривенъ злата, а князь казнить; и будеть меншихъ бояръ, за срамъ еи 3 гривны золота, а митрополиту 3 гривны злата; а оже будеть городскыихъ людеи, за соромъ еи 3 гривны сребра или рубль, а митрополиту тако же; а сельскои женѣ 60 рѣзанъ, а митрополиту 3 гривны»191. Текст этот — контаминированный, этим объясняется, в частности, то, что упоминается лишь 187 188 189 190

191

ГВНП. С. 130. Щапов Я.Н. Княжеские уставы и Церковь в древней Руси XI–XIV вв. М., 1972. С. 293. Там же. С. 276. Там же. С. 295. В.В. Долгов задается вопросом, почему при обращении к Уставу Ярослава надо использовать прежде всего исследование Я.Н. Щапова. «Почему П.В. Лукин отдает предпочтение версии Я.Н. Щапова, несмотря на отсутствие в ней обоснования интересующего нас момента, и полностью игнорирует версию М.Ф. Владимирского-Буданова? Не потому ли, что она удобно укладывается в его концепцию?» (Долгов В.В. Горожане и селяне в Древней Руси: реплика по поводу новой работы П.В. Лукина // Вестник Удмуртс. ун-та. История и филология. 2013. Вып. 1. С. 143). Нет, не потому. Выводы Я.Н. Щапова не являются «версией» в ряду других «версий»; они основываются на тщательном и кропотливом изучении текстологии данного памятника: историком было изучено около сотни его списков, в результате чего выявлена история его текста и реконструирован архетип (Щапов Я.Н. Княжеские уставы… С. 8–10, 200). Поэтому-то это исследование имеет исключительное значение для данной темы. Для того чтобы всерьез оспаривать выводы Я.Н. Щапова, необходимо предъявлять именно текстологические аргументы, чего в работах В.В. Долгова нет. ДКУ. С. 96.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

митрополит (а не новгородский архиепископ). Новгородский составитель извода все же не был просто переписчиком: он творчески работал с оригиналом, вносил в него дополнения и исправления, рассматривая Устав как актуальный юридический текст192. Размер компенсаций в разных изводах Устава различается, но везде сельские жители занимают самое последнее место, и всюду компенсация за оскорбление селянки существенно меньше, чем горожанки. В архетипе разница более чем трехкратная, а в Археографическом изводе  — десятикратная (если исходить из древних соотношений и стоимости гривны серебра) или чуть более чем десятикратная (если исходить из соотношений, характерных для Новгорода до 1420 г. и стоимости рубля)193. Между прочим, эта разница в точности соответствует разнице в размере выплат разным группам в новгородском войске после победного похода Ярослава Мудрого на Киев еще в начале XI в. (о чем говорилось в I главе). Тогда новгородцы (очевидно, горожане) получили также вдесятеро больше, чем смерды (сельские жители). Видно также, что в Археографическом изводе сокращается — в 3 раза!194 — разница между женами город192

193

194

Щапов Я.Н. Княжеские уставы… С. 220–221. О том, что нормы Устава применялись на практике, см. также: Там же. С. 271. Устав Ярослава, по-видимому, испытал влияние болгарского права, откуда в нем, в частности, появились «великие» и «меньшие» бояре — категории, которых, как уже говорилось в предыдущей главе, русские источники не знают. Характерно, однако, что в то время, как в некоторых изводах упоминание боярских категорий опускается (ДКУ. С. 101, 105), в чем, вероятно, надо видеть приспособление норм Устава к русским реалиям, горожане и селяне фигурируют всюду, где есть статья об оскорблении женщин. В раннее время 1 гривна серебра соответствовала 4 старым гривнам (гривнам кун), 1 гривна — 50 резанам (Бауер Н.П. Денежный счет Русской Правды // Вспомогательные исторические дисциплины. Сборник статей. М.; Л., 1937. С. 202, 210; Янин В.Л. Денежно-весовые системы домонгольской Руси и очерки истории денежной системы средневекового Новгорода. М., 2009. С. 47–49; Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. Междисциплинарные очерки культурных, торговых, политических связей IX–XII веков. М., 2001. С. 118–119). В Археографическом изводе Устава смешаны разные ставки штрафов (Щапов Я.Н. Княжеские уставы… С. 277), результатом чего явилось несоответствие: 1 новгородский рубль XV в. не мог быть эквивалентен 3 гривнам серебра; 1 новгородский рубль соответствовал 1 гривне серебра, 1 московский рубль — ½ гривны серебра (Бауер Н.П. Денежный счет… С. 236; Янин В.Л. Денежно-весовые системы… С. 318–324). Возможно, эти ставки возникли в разное время: сначала гривны серебра, а потом — рубли. Рубль же был приравнен к 3 гривнам серебра на том этапе, когда реальная стоимость гривны серебра уже забылась (последний раз гривна серебра упоминается в Новгороде в XIV в., см.: Янин В.Л. Денежно-весовые системы… С. 297–298, 320). Интересно, тем не менее, что если мы сравним ставки за оскорбление в Археографическом изводе по старым (восходящим еще к «Правде Русской») ставкам и по новым, мы получим примерно одинаковые или, во всяком случае, сопоставимые соотношения. Исходим из соотношения стоимости золота и серебра 1:12 (Назаренко А.В. Древняя Русь… С. 147–148). Точное соотношение стоимости золота и серебра на Руси, впрочем, неизвестно; Бауер Н.П. Денежный счет… С. 239).

301

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

302

ских людей и меньших бояр. Очень вероятно, что здесь отразилась та же тенденция, что была отмечена Б.Н. Флорей при сравнении норм Устава и НСГ: в Новгороде «вся городская община в целом (и бояре, и “молодшие люди”) выступала по отношению к остальной территории государства в качестве коллективного феодала», так что новгородские «молодшие люди» (упоминающиеся в НСГ) занимали «на лестнице социальной иерархии» более высокое положение, чем «городские люди» архетипа Устава. Можно предполагать, что «ставки» Археографического извода представляют собой попытку приспособить нормы последнего к «практике применения норм “Устава” в условиях “вечевой земли”»195. Селяне, таким образом, были не просто особой сословной группой, но сословной группой неполноправной. В 1430/31 г. новгородских крестьян сгоняли для строительства городских укреплений: «пригонъ былъ крестианомъ к Новугороду город ставити»196. «Пригон» — это сбор, сгон населения (для выполнения трудовой повинности)197. Таким образом, крестьяне участвовали в строительстве укреплений отнюдь не добровольно198 Чрезвычайно яркое свидетельство этого сохранилось, например, в одной из поздних новгородских летописей. В 1534 г., уже через несколько десятилетий после присоединения Новгорода к Русскому государству, распоряжавшиеся там московские дьяки Яков Шишкин и Фуник Курцов «повелѣша град ставити всѣмъ градомь, опрично волостеи … и роскинуша примѣтъ городовои дѣнежно[и]199, что город ставили, на весь град: на гости на московские и на новгородцкие, на старосты и на черные люди, и на архиепископа, и на священникы, и на весь причетъ церковныи, а доселя того не бывало при старых великих князех: ставили город доселе всѣми новгородцкими волостьми, а городовые люди нарядчики были (курсив мой. — П.Л.)»200. «Нарядчиками», т.е. распорядителями, руководителями фортификационных работ, старшими на 195

196 197 198

199

200

Флоря Б.Н. Формирование сословного статуса господствующего класса Древней Руси (На материале статей о возмещении за «бесчестье») // История СССР. 1983. № 1. С. 69. ПСРЛ. Т. III. C. 416. СлРЯ. Вып. 19. М., 1994. С. 134. См.: Воронин Н.Н. Московский Кремль (1156–1367 гг.) // МИА. 1958. № 77 (Метательная артиллерия и оборонительные сооружения). С. 64. Конкретные детали трудовых отношений новгородских властей и крестьян нам неизвестны. Последние не были крепостными или рабами, и их работа могла оплачиваться. Принципиально в данном случае другое: факт их «пригона», т.е. принудительного характера труда. Особый сбор на оборудование городских укреплений (см.: Носов Н.Е. Очерки по истории местного управления Русского государства первой половины XVI века. М.; Л., 1957. С. 172–173). ПСРЛ. Т. XLIII. С. 234.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

работах201, в период новгородской независимости были, очевидно, все горожане, включая черных людей. В противном случае распространение «примета» на последних не вызвало бы такой реакции у летописца. Новгородской «старине», таким образом, соответствовало привилегированное положение корпорации свободных горожан («городовых людей»), в свою очередь, разделявшейся на разные категории (духовенство, купцов, черных людей и др.), которые фактически выступали как коллективный сюзерен по отношению к волостным, сельским жителям. Юридическая разница между горожанами и жителями округи прослеживается, впрочем, и в гораздо более позднее время. Согласно Новгородской таможенной уставной грамоте 1571 г., при торговле в Новгороде пошлины платились так: «…[к]то привезетъ Новгородецъ, Великого Новагорода городской человѣкъ и окологородецъ, товаръ свой въ Новгородъ откуду нибуди, и таможникомъ у нихъ имати тамга, со всякого товару, съ Новгородца съ городского человѣка съ рубля съ Московского по полуторѣ московкѣ; а съ пригородскихъ людей Новгородские земли и съ селскихъ людей имати тамги съ Московского рубля по четыре московки»202. Пошлина новгородца меньше, чем пошлина пригорожан и селян более чем в 2,5 раза! О подчиненном положении новгородских «волощан» свидетельствует и ламентация летописца, читающаяся в НIV под 1446/47 г.: «А въ то время не бѣ в Новѣгородѣ правдѣ и праваго суда, и восташа ябедници, изнарядиша четы и обѣты и целованиа на неправду, и начаша грабити по селамъ и по волостемъ и по городу; и бѣахомъ в поругание сусѣдамъ нашимъ, сущимъ окрестъ насъ; и бѣ по волости изъежа велика и боры частыя, кричь и рыдание и вопль и клятва всими людми на старѣишины наша и на градъ нашь, зане не бѣ в насъ милости и суда права»203. Различие между городом и волостью проведено здесь вполне рельефно: «город», наряду со «старейшинами» — источник власти по отношению к волости; город призван быть источником справедливого суда над подвластными ему жителями волости и помощи им. В кризисной ситуации «волощане» обвиняют в своих несчастьях не только «старейшин», но и весь «град» в целом. Текст этот риторичен, а его терминология условна, но из него вполне ясно видно политико-правовое различие между «городом» и «волостью». Об участии в политической жизни только и именно новгородских горожан свидетельствуют описания утраченной новгородской утвержденной грамоты 1477/78 г., которые сохранились в описях архива Посольского приказа 1614 и 1626 гг.: 201 202 203

СлРЯ. Вып. 10. М., 1983. С. 234. ААЭ. Т. I. СПб., 1836. № 282. С. 320. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 440–441.

303

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

304

1614 г.

1626 г.

Грамота утверженая новгородцких посадников, и тысячников, и всех новгородцких посадцких людей межь себя, что им к московским великим князем ни о чем бити челом не посылати, а писана грамота в 6986-м году, а у грамоты 46 печатей свинцовые204.

Грамота утвержелная новгородцкого владыки Феофана, и посадников, тысятцких, и бояр, и купетцких, и всяких жилетцких людей Великого Новагорода, что они приговорили все, что им великих князей московских не слушати и под суд к ним и к их бояром не ездити, а судити им себя самим … писана на хоратье в 6986-м году, а ней привешено владыки Феофана и посадных и властелинских 47-м печатей свинцовых205.

Речь идет об одном и том же тексте, о чем свидетельствует совпадение названия документа, части подписантов, даты, содержания и почти полное совпадение количества привешенных печатей. Можно спорить о тех категориях населения, которые, согласно двум описаниям, участвовали в утверждении этой грамоты, но не может быть никаких сомнений по поводу тех категорий, которые в нем не участвовали. Это сельские жители и жители новгородских пригородов. В двух описаниях состав лиц, принявших решение, выглядит по-разному. В одном упоминаются посадники, «тысячники» (тысяцкие) и посадские люди, т.е. на сословно-политическом языке XVII в., полноправные горожане. В другом более подробно перечисляются категории новгородского населения: духовенство (представленное владыкой), посадники, тысяцкие, бояре, купецкие люди (купцы), «всякие жилецкие люди». К кому московский архивист начала XVII в. применил последнее определение, сказать сложно. В оригинале грамоты могли упоминаться как житьи, так и вместе, житьи и черные, которых составитель описи (вместе с другими категориями новгородцев) объединил под названием «жилецких людей». Составитель другой точно так же мог назвать всех новгородцев «посадскими людьми». Ясно, как уже говорилось, одно. В принятии утвержденной грамоты — по крайней мере, с точки зрения московских архивистов начала XVII в. — сельские жители Новгородской земли участия не принимали. Что именно город, а не «волостная община», был носителем политической власти, подтверждается и ганзейскими документами. 204 205

Описи Царского архива XVI века и архива Посольского приказа 1614 года / Под ред. С.О. Шмидта. М., 1960. С. 51 (Л. 14–14об.). Опись архива Посольского приказа 1626 года / Подг. к печати В.И. Гальцов, под ред. С.О. Шмидта. М., 1977. Ч. 1. (Памятники отечественной истории. Вып. 1). С. 47 (Л. 27об.–28).

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

Выше уже цитировалось ганзейское послание в Новгород 1476  г., которое было адресовано посадникам «города Великого Новгорода» (der stad Grote Nouwgarden)206. Применительно к Пскову об этом прямо говорится в послании Дерпта в Ригу, которое не имеет точной даты, но почти наверняка относится к XV в. Оно сообщает о недавнем прибытии в Дерпт высокопоставленных послов «от псковского князя и города Пскова» (…ko[r]tlike erlike boden hiir weren van des koninghes weghen van Plesco unde van der stad Plesco)207. Послов, таким образом, отправляют именно князь и город Псков (а не псковские «волощане»). Предполагать же, что «город» (stad) тут нужно понимать расширительно, например, в значении «все государство» или «вся Псковская республика», не приходится, поскольку совершенно так же назван в документе сам Дерпт, и его власти явно понимали отношения между Дерптом и Псковом как отношения между двумя городами: «Они с доверием обратились здесь к нашему городу для совершения своего поручения» (Dey legen hiir vor unser stad in guden gheloven, ere bodescap to done)208. Эти данные полностью подтверждаются свидетельством источника совсем другого рода — записками австрийского посла Сигизмунда Герберштейна, побывавшего в Русском государстве в 1516–1517 и 1525–1526 гг. Он, в частности, писал, что в Новгородской земле в период ее независимости «город … владел обширнейшей областью, разделенной на пять частей» (civitas … latissimam ditionem in quinque partes distributam habebat; die Stat … het ain groß weit gepiet … in funff thail gethailt). Далее говорится о том, что эти территории управлялись из Новгорода специально уполномоченными для этого магистратами209. Вопрос о времени возникновения новгородских пятин дискуссионен, но зависимость новгородских «областных» территорий от городских концов сомнений не вызывает210. Аналогичные отношения сложились, судя по всему, и во Пскове, где, как мы узнаем из летописи, управление пригородами вверялось соответствующим городским концам. Весной 1468 г. «всь Псков поделиша по два пригорода на вси конци, коемуже концю к старым пригородом новья жеребьем дѣлили, а имал жеребеи князь Василеи князя Федора Юрьевича сынъ с престола (вероятнее всего, главного 206 207 208 209

210

HR von 1431–1476. Bd. VII. № 360. S. 585. HR von 1256–1430. Leipzig, 1897. Bd. VIII. № 1183. S. 756. Ibidem. Герберштейн С. Записки о Московии: В 2 т. / Под ред. А.Л. Хорошкевич. М., 2008. Т. I: Лат. и нем. тексты, рус. пер. с лат. А.И. Малеина и А.В. Назаренко, с ранненововерхненем. А.В. Назаренко. C. 338–339. См.: Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. Историко-географическое исследование. М., 1951. С. 109–110, 118–124.

305

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

306

псковского Троицкого храма. — П.Л.)»211. Тем более подчиненным должно было быть положение сельской периферии. Характер отношений между Псковом и пригородами становится вполне ясным при обращении к другому известию псковского летописания. Осенью 1476 г.212 «Псковъ усполѣвся, испродалъ опочанъ (т.е. жителей Опочки. — П.Л.), а взялъ 100 рублевъ, да дали князю Ярославу (Ярославу Васильевичу Оболенскому-Стриге, московскому наместнику во Пскове. — П.Л.), что они узвесили татя коневого, а безъ повѣлениа псковского»213. Согласно «Правде Русской», так и Псковской судной грамоте (далее: ПСГ), за это преступление, считавшееся в Средние века одним из самых тяжких, полагалась «высшая мера наказания»: соответственно «поток и разграбление» и смертная казнь (об этом см. главу IV). Однако кто именно должен, как выражается ПСГ, «не дати живота»214, подробно не объясняется. Из летописного сообщения становится ясно, что по крайней мере в позднее время это считалось прерогативой старшего города, без «повеления» которого пригорожане были лишены возможности расправиться даже с обычным конокрадом, не говоря уже о принятии решений политического характера. Конечно, какие-то совещания между жителями старшего города и пригородов могли происходить. Возможно, о таком совещании идет речь, например, в известии 1343 г. об организации Псковом похода против Ливонии: «…нагадавшеся псковичи съ изборяны, подъяша всю область Псковскую и поехаше воевати земли Немецкиа…»215. Понятно, однако, что это было совещание ad hoc c жителями пограничной крепости Псковской земли — Изборска, а «всю область Псковскую» мобилизовали именно псковичи, а отнюдь не изборяне216. В той же летописи читается еще одно, исключительно важное известие, из которого характер отношений между городским политическим коллективом Пскова и псковскими же «волощанами» становится вполне ясным. Зимой 1476 г.217 во Псков приехали «слобожяни ис Кокшинскои волости» и «учали бити челом князю Ярославу (псковскому наместнику. — П.Л.) и посадникомъ псковскым 211 212

213 214 215 216 217

ПСРЛ. Т. V. Вып. 2. С. 164–165. Иногда событие неверно датируется 1477 г. (см., например: Никитский А. Очерк внутренней истории Пскова. СПб., 1873. С. 139), однако 6985 г. в Псковской III летописи — сентябрьский, что следует из хронологиии самой статьи, а дело было осенью, следовательно правильная датировка от Р.Х. – 1476 г. (так событие датируется и в издании псковских летописей А.Н. Насонова). ПСРЛ. Т. V. Вып. 2. С. 206. ПРП. Вып. II. С. 287. ПСРЛ. Т. V. Вып. 2. С. 97. Ср.: Никитский А. Очерк внутренней истории Пскова. СПб., 1873. С. 134. 6984 г. от «сотворения мира». Судя по тому, что статья за этот год начинается с описания событий, произошедших в сентябре, а кончается — августовскими, в ней, несомненно, использовался сентябрьский стиль.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

и всему Пскову, чтобы их жаловали и ослобонили имъ на Городци у рѣчке у Лодѣ поставити город; и Псковъ на вече ослобонилъ, и грамоту далъ, что имъ симы часы запасѣ всякеи запасая, на том мѣсте класти, гдѣ быти городу…»218. Речь идет о сельских жителях: псковские волости были территориальными единицами, в составе которых не было городов или укрепленных пунктов219. Слобожане никак не могли быть лично зависимыми людьми, сама этимология слова «слобода» говорит о том, что это, скорее, могли быть люди, получившие определенные льготы. В данном случае это легко объясняется: Кокшинская волость находилась на псковско-ливонской границе, в историографии высказывалось даже мнение о том, что территория, на которой псковичи решили построить крепость, была отторгнута ими у Дерптского архиепископства220. Поэтому предоставление каких-то льгот населению, жившему в столь угрожаемом и стратегически важном месте, было вполне оправданным. В  то же время в административно-территориальном плане это были жители одной из псковских волостей, т.е. те самые свободные «волощане», которые, по мысли сторонников «полисной» теории, имели право участвовать в вече. На деле мы видим совершенно иное. «Волощане» бьют челом псковским властям совершенно так же, как крестьяне Северо-Восточной Руси били челом князьям. Разница в том, кто принимает решения. В княжествах — это князь и служащая ему знать, в «народоправствах» — это политический коллектив полноправных горожан, принимающий решения на вече. Кокшинские слобожане в вече не просто не участвуют, наоборот, они получают на нем распоряжения о том, что именно они должны делать при строительстве крепости. В высшей степени существенно свидетельство бургундского рыцаря Жильбера де Ланнуа, во время своего путешествия побывавшего зимой 1413 г. в Новгороде и Пскове (он лично, по собственному признанию, общался с высшими новгородскими магистратами: владыкой, тысяцким и посадником; среди других его информантов, по мнению А.В. Соловьева, могли быть и ганзейские купцы221): «…в вышеуказанном городе есть очень много великих господ, которых они (новгородцы. — П.Л.) называют боярами. И есть такие горожане, которые владеют целыми двумястами лье земли длиной, на диво богатые и могущественные» (…y a dedens laditte ville moult de grans seigneurs qu’ilz appellent Bayares. Et y a tel bourgeois qui 218 219 220

221

ПСРЛ. Т. V. Вып. 2. С. 203. Никитский А. Очерк внутренней истории Пскова. С. 172–173. См.: Казакова Н.А. Русско-ливонские и русско-ганзейские отношения. С. 157; Аракчеев В.А. Псковский край в XV–XVII веках. Общество и государство. СПб., 2003. С. 20. Soloviev A.V. Le voyage de messier de Lannoy dans les pays russes // Orbis scriptus. Festschrift für Dmitrij Tschiževskij zum 70. Geburtstag / Hrsg. von D. Gerhardt, W. Weintraub, H.-J. zum Winkel. München, 1966. Р. 792.

307

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

308

tient bien de terre deux cens lieues de long, riches et puissans à merveilles… )222. Под «горожанами» (bourgeois) де Ланнуа может иметь в виду тех же бояр, а также, возможно, житьих, которые в это время могли быть крупными земельными собственниками223. Итак, новгородские бояре, хотя они были землевладельцами, а некоторые из них — крупнейшими, жили в городе и, что еще более для нас важно, считались горожанами. Несмотря на то что они, вероятно, нередко наведывались в свои владения, они принадлежали к социально-политическому коллективу полноправных новгородских горожан (а не селян!), составляя его высшую, элитарную категорию. Надо еще раз подчеркнуть, что речь идет о горожанах в политико-правовом, а не в топографическом смысле224. Новгородский горожанин — это, прежде всего, член кончанской организации, а через нее — всего новгородского «политического народа». Место проживания в данном случае второстепенно, хотя специфика средневекового республиканского устройства такова, что люди, стремившиеся принимать участие в политической жизни, должны были значительную часть времени проводить в Новгороде (см.  ниже примеры ежедневного проведения вечевых собраний). Кончанский характер веча — еще одно свидетельство не только чисто городского состава новгородского веча, но и того, что этот состав определялся не случайными факторами (например, тем, что жители из отдаленных районов Новгородской земли не имели технической возможности добраться до места собрания), а фиксировался юридически. Новгородское вече — это собрание жителей концов, городских районов. Так было уже в XIII в., в домонгольское время, о чем говорилось выше, так оставалось и в XV в., но теперь у нас есть документальные подтверждения. В жалованной грамоте Соловецкому монастырю 1468 г.225 монастырь обращается ко «всему господину государю Великому Новугороду, всимъ пяти концемъ (курсив мой. — П.Л.), на вецѣ на Ярославлѣ дворѣ»226. 222

223 224

225 226

Œuvres de Ghillebert de Lannoy voyageur, diplomate et moraliste, receuillies et publiées par Ch. Potvin avec des notes géographiques et une carte par J.-C.  Houzeau. Louvain, 1878. Р. 33. Это место часто понимается неправильно — вместо могущественных горожан появляется один могущественный горожанин (только в последнее время так переводили С. Мунд и О.Ф. Кудрявцев: Мунд С. Описание Новгорода и Пскова в мемуарах Voyages et ambassades рыцаря Гильбера де Ланноа (1413) // ДРВМ. 2002. № 1 (7). С. 49; Великая Русь рыцаря де Ланноа // Родина. 2003. № 12. С. 76– 79.  — http://www.vostlit.info/Texts/rus13/Lannoa/text.phtml?id=778 (дата обращения: 11.09.2014). См.: Бернадский В.Н. Новгород и Новгородская земля в XV веке. М.; Л., 1961. С. 169–175. О разнице между экономическим и политико-административным понятиями «город» см.: Вебер М. История хозяйства. Город / Пер. с нем. под ред. И.М. Гревса. М., 2001 [1921–1922]. С. 344. О датировке см.: Янин В.Л. Новгородские акты… С. 252–253. ГВНП. С. 152.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

Кончанский характер веча может не раскрываться в начальной части документа, как, например, в жалованной грамоте Новгорода Троице-Сергиеву монастырю 1477 г., нарушавшей между прочим условия Коростынского мира, который, как уже говорилось выше, запрещал выдачу грамот на вече227: «По благословению господина преосвященного архиепископа Великого Новаграда и Пскова владыкы Феофила господинъ посадникъ степенныи Великого Новогорода Михаила Семеновичь и старыи посадники, и господинъ тысяцкии степенныи Феодоръ Лукиничь и старыи тысяцкыи, и весь господинъ государь Великии Новъгородъ, на вѣчи на Ярославлѣ дворѣ». Однако ниже, в corroboratio, читаем: «А к сеи жаловалнои грамотѣ господинъ преосвященный архиепископъ Великого Новаграда и Пскова владыка Феофилъ приложилъ свою печать; а посадникъ степенный Великого Новагорода Михаила Семеновичь приложилъ свою печать; а тысяцькии степеннои Великого Новагорода Феодоръ Лукиничь приложилъ свою печать; а изо всѣхъ пяти концовъ приложиша по печати»228. Грамота была выдана архиепископом, степенными посадниками и тысяцкими, старыми посадниками и тысяцкими и «господином государем Великим Новгородом» на вече. Подтверждено это было печатями владыки, степенных посадника и тысяцкого, а чем подтверждалось участие «Великого Новгорода»? Печатями пяти новгородских концов — городских территориальных организаций, в состав которых входили в том числе и старые посадники и тысяцкие. В предыдущей главе говорилось, что упоминавшееся уже в летописных известиях домонгольского времени кончанское представительство на вече — явное и однозначное свидетельство его чисто городского характера. В НСГ — основополагающем юридическом документе позднесредневекового Новгорода — этот факт выступает еще более рельефно. В преамбуле к документу, которая датируется 1471 г. говорится, что его утвердили «…вся пять концов, весь государь Велики Новгород на вече на Ярославле дворе»229. Лица, которые не принадлежали к кончанским организациям, не входили в состав «Господина Государя Великого Новгорода» и не участвовали в вече, т.е. вполне официально были исключены из новгородского политического коллектива. Участие в вече исключительно горожан проявляется еще и в том, что в источниках его участники могли характеризоваться как жители сторон. В 1343 г. в Новгороде разразился конфликт (о нем подробнее будет говориться ниже), в ходе которого были созваны противостоявшие друг другу вечевые собрания. Для урегулирования 227 228 229

См.: Янин В.Л. Новгородские акты… С. 344. ГВНП. С. 156. ПРП. М., 1953. Вып. 2. Памятники истории права феодально-раздробленной Руси XII–XV вв. С. 212.

309

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

310

конфликта, наконец, «доспѣша всь город, сия страна собѣ, а сиа собѣ»230. И в конфликте, и в сопровождавших его вечевых собраниях участвует «город», что в данном случае означает не неких абстрактных «граждан», а совершенно конкретных новгородских горожан, жителей Софийской и Торговой сторон231. Поэтому, например, московский летописец, рассказывавший о войне между Новгородом и Москвой в 1456 г. и упомянувший в связи с этим вече, воспринимал как нечто самоочевидное тот факт, что в нем участвуют именно горожане («…и снидеся весь град на вѣче то, посадники и тысяцкие и прочии вси людие»232). Через МЛС красной нитью проходит осуждение новгородской «вольности» и веча в частности — в том числе из-за участия в нем простонародья (особенно рельефно это проявилось в описании событий, предшествовавших Шелонской битве 1471 г.). Вряд ли можно сомневаться в том, что, если бы в вече помимо городских «прочих всех людей», приняли бы участие еще и крестьяне, московский летописец не преминул бы подчеркнуть это позорящее Новгород, с его, московской, точки зрения, обстоятельство. Ничего удивительного в такой ситуации на общеевропейском фоне нет. В средневековой Венеции так же, как и в Новгороде, universus populus Venetiarum («весь народ Венеции»), теоретически включая в себя все население герцогства, практически же был представлен — в том числе и на народном собрании — populus rivoaltensis, т.е. жителями центрального в лагуне архипелага Риальто. Венецианская историографическая традиция объясняла дело переселением на Риальто выходцев из соседних населенных пунктов. Утверждалось, в частности, что после переселения в Читтанове (Гераклее) остались «исключительно вольноотпущенники, и сервы, а также виноградари» (tantummodo libertine et servi ac cultores vinearum). Все остальные жители — очевидно, полноправные и обладающие определенным достатком — «ушли и прибыли в 230 231

232

ПСРЛ. Т. III. C. 356. Вопрос о соотношении деления Новгорода на концы и деления на стороны довольно сложен. Представляется заслуживающим внимания предположение А.А. Гиппиуса о том, что акцент в источниках на сторонах был связан с конкретной ситуацией, сложившейся в середине XIV — начале XV в., когда резко усилилась политическая активность Славенского конца, которому противостояли концы Софийской стороны. Такая борьба могла осмысляться как борьба между сторонами. Деление же на концы имело более фундаментальное значение, важнейшим проявлением чего был его институционализированный характер (существовали органы власти концов, но не было органов власти сторон). См.: Гиппиус А.А. Соперничество городских концов как фактор культурной истории Новгорода XII–XIII вв. // Споры о новгородском вече: междисциплинарный диалог. Материалы круглого стола. Европейский университет в Санкт-Петербурге 20 сентября 2010 г. СПб., 2012. С. 123. ПСРЛ. Т. XXV. C. 275.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

Риво, который называется а л ь т о » (omnes Civitatis nove habitantes exierunt et venerunt in Rivo, qui dicitur a l t o )233. Вече было собранием взрослых мужчин. По этому поводу в литературе сомнений в общем-то нет, однако, необходимо сделать некоторые оговорки. В источниках прямо не говорится о том, что в вече не могли участвовать женщины и дети. Однако «мужской» характер веча вытекает из того, что оно было собранием вооруженных людей (подробнее об этом будет говориться ниже). Однако в исключительных случаях женщины по-видимому могли приходить на вече. Об этом может свидетельствовать описание «восстания Степанка» 1418 г. в НIV, согласно которому на «сонме людском» (как в этой летописи именуется собрание, названное в параллельном тексте НПЛ мл. вечем) случилось следующее: «Бяше же и се дивно, или на укорение богатымъ и обидящимъ убогия, или кознь диаволя: жена нѣкая, отвергъши женьскую немощь и вземьши мужескую крѣпость, воскочивше посреди сонмища, дасть ему (боярину Данилу Ивановичу Божину внуку. — П.Л.) раны, укаряющи его, яко неистовна, и глаголющи, яко “обидима есмь имъ”»234. Этот эпизод отсутствует в НПЛ мл. (а также в весьма сокращенном рассказе С1) и относится к категории «неизвестно-откуда-взятых» материалов НIV. А.Г. Бобров установил, что дополнения HIV к статье 1418 г. могли происходить либо из редакторских вставок времени архиепископа Евфимия II, либо из летописца Матфея Кусова, доведенного, по крайней мере, до 1421 г. Эти материалы были добавлены при окончательном составлении основной редакции НIV, доведенной до 1428 г.235 Если это так, то подобные добавления вполне могут быть достоверными. Но даже если считать рассказ о «некоей жене» домыслом одного из новгородских летописцев, ясно, что он, будучи фактически современником событий, не мог измыслить нечто, что вообще не могло иметь никакого отношения к реальности. Поэтому с возможностью появления «некоей жены» на «сонмище людском» приходится считаться. Кем была эта женщина, неизвестно. В ЛА она сначала называется, как и в НIV «некоей», но ниже уточняется, что мятеж случился в городе «сихъ двоихъ ради: Степанка и жены его»236. В историографии есть тенденция доверять этому уточнению (как и вообще широко использовать ЛА при описании событий 1418 г.)237. Однако, 233

234 235 236 237

Origo civitatum Italie sive Venetiarum (Chronicon Altinate et Chronicon Gradense) / A cura di R. Cessi. Roma, 1933. P. 157. См. об этом: Cessi R. Le origini del patriziato… P. 331; Castagnetti A. Insediamenti e «populi» // Storia di Venezia. Roma, 1992. Vol. I. Origini-età ducale. P. 604–606. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 421. См. также: Т. XVI. Стб. 168–169. Бобров А.Г. Новгородские летописи… С. 172–181. ПСРЛ. Т. XVI. Стб. 168–169. См.: Низов В.В. Новгородское восстание 1418 г. // Вестник Моск. ун-та. Сер. 8. История. 1982. № 2. С. 68; Петров А.В. От язычества к Святой Руси. Новгородские усобицы (к изучению древнерусского вечевого укла-

311

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

312

по мнению большинства текстологов, уникальные известия ЛА начинаются лишь с 1446 г., участок с начала XIV в. до 1446 г. представляет собой новгородскую летопись, близкую к Новгородской V 238. Поэтому «жена Степанка», скорее всего, является фантомом, а, точнее, интерпретацией позднего летописца, которому казалось естественным, что мужу помогает его жена239. В пользу этого говорит как предполагаемый текстологический статус фрагмента летописи, в котором читается это добавление, так и противоречие с более ранним летописным текстом, автор которого явно не знал, кем была «жена», действовавшая на собрании новгородцев. Из самого же фрагмента однозначно следует, что явление на вече «жены» — с точки зрения летописца, событие из ряда вон выходящее и даже отчасти инфернальное (летописец не исключает того, что это была «кознь диаволя»)240. Кроме того, «жена» выступает не столько в роли участницы собрания (вечницы?), сколько в роли свидетеля преступления, который обличает преступника перед вечем (и наказание — вечевая расправа — немедленно следует). Что касается участия ее в драке, то и это не должно особенно удивлять: образ женщин русского Средневековья как теремных затворниц мало соответствует действительному положению дел. Как отмечает исследовательница проблемы, «женщины на Руси нередко участвовали … в различных потасовках». Женщины были также процессуально дееспособны и могли в принципе выступать в роли свидетелей241. «Некая жена», если верить известию НIV, смогла выступить одновременно и как свидетель, и как участник потасовки242. Что касается детей, то есть указание, которое, казалось бы, может быть понято как указание на участие в вече детей — упоминавшееся выше известие ЛА о том, как осенью 1467 г. новгородцы во избавление от мора поставили «обыденную» церковь св. Симеона Богоприимца. После того, как на вече было решено освятить храм в честь именно этого святого, «благословивъ архиепископъ владыка Иона весь Великѣй Новъгородъ народа, повелѣ путшествовать 238 239

240

241 242

да). СПб., 2003. С. 275–282. См.: Лурье Я.С. Авраамка // СККДР. Вып. 2 (2-я пол. XIV — XVI в.). Ч. 1. Л., 1988. С. 5. См.: Левин И. Женщины в политической жизни средневекового Новгорода. К переоценке проблемы // Споры о новгородском вече: междисциплинарный диалог. Материалы круглого стола. Европейский университет в Санкт-Петербурге 20 сентября 2010 г. СПб., 2012. С. 263 Ср. мнение И. Левин, согласно которой, летописец «очень доброжелательно описывает эту безымянную женщину» (Левин И. Женщины в политической жизни… С. 262–263). См. об этом: Пушкарева Н.Л. Женщины Древней Руси. М., 1989. С. 149–153. Ср. замечание О.В. Мартышина о том, что присутствие на вече женщин «было несовместимо с кулачным характером вечевого обусждения» (Мартышин О.В. Вольный Новгород. С. 187). Как видим, иногда было вполне совместимо (хотя, в принципе, ученый, конечно, прав).

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

в лѣсъ храма ради святого Симеона». И действительно, «пошедшу князю Василью Васильевичю, Ивану Григорьевичю (тогдашний новгородский посадник. — П.Л.), иже и с ними народа вѣрныхъ, от мала и велика и отъ дѣтищь, и дошедше когождо до своего древа, и легъша ту когождо подъ своимъ древомъ, и бысть божественому оному часа в куроглашенье, и въставше отъ сна, и вземше кийждо свое древо той нощи и понесоша на благоцвѣтущее пресвѣтлое мѣсто в манастырь Звѣринечь». Когда рассвело, новгородцы «начаша зидати церковъ во имя святого Симеона»243. Может показаться, что «детища» тут участвуют во всех мероприятиях. Но это не так; при описании именно веча они не упоминаются; участники веча характеризуются как «народ» и «множество народа». Впрочем, женщины и дети в принципе могли присутствовать на этом вече, поскольку ему предшествовала литургия, но принимать решения они не могли. Как и ранее, не принимали участия в вече холопы и смерды. Однако вплоть до самого конца существования Новгородской республики, как и в более раннее время, принимать участие в вече могли все свободные горожане разного социального статуса. По мере усложнения в XIV–XV вв. новгородского социального пейзажа (по крайней мере, его отражения в источниках)244 появляются сведения об участии в вече различных слоев городского населения: бояр, житьих, купцов, черных людей. Уже Наказ Новгорода послам Юрию и Якиму об условиях заключения мирного договора с тверским князем Михаилом Александровичем 1374–1375 гг.245 исходит «от посадника.., от тысячкого.., от бояръ, и от житьихъ людѣи, и от чорныхъ людѣи, и оот всего Новагорода»246 (вече, впрочем, здесь не упоминается). Наибольшей полноты эти сведения достигают в НСГ и актах второй половины XV в. В упоминавшейся выше преамбуле к НСГ читаем: «…се покончаша посадникы Ноугородцкие, и тысятцкие ноугородцкие, и бояря, и житьи люди, и купци, и черные люди, вся пять концов, весь государь Велики Новгород на вече на Ярославле дворе»247. Грамота Новгорода Василию Темному 1461 г.248 о предоставлении ему черного бора исходит от «посадника Великого Новагорода 243 244

245 246 247 248

ПСРЛ. Т. XVI. Стб. 220–221. См. об этом: Goehrke C. Die Sozialstruktur des mittelalterlichen Novgorod // Untersuchungen zur gesellschaftlichen Struktur der mittelalterlichen Städte in Europa. Reichenau-Vorträge 1963–1964. Sigmaringen, 1 (Vorträge und Forschungen. Bd. XI); Алексеев Ю.Г. «Черные люди» Новгорода и Пскова (к вопросу о социальной эволюции древнерусской городской общины) // Исторические записки. 1979. [T.] 103. С. 254–263. О дате см.: Янин В.Л. Новгородские акты… С. 168–170. ГВНП. С. 32. ПРП. М., 1953. Вып. 2. Памятники истории права феодально-раздробленной Руси XII–XV вв. С. 212. О датировке см.: Янин В.Л. Новгородские акты… С. 184–185.

313

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

314

степенного.., и от всѣхъ старыхъ посадниковъ, и от тысяцкого Великого Новагорода степенного.., и от всѣхъ старыхъ тысяцкихъ, и от бояръ, и от житьихъ людеи, и от купцовъ, и от черныхъ людеи, и от всего Великого Новагорода»249. В упомянутой выше жалованной грамоте Соловецкому монастырю 1468 г. братия этой обители бьет челом архиепископу, степенному посаднику, старым посадникам, степенному тысяцкому, старым тысяцким «и боярамъ, и житьимъ людемъ, и купцемъ, и чернымъ людемъ, и всему господину государю Великому Новугороду, всимъ пяти концемъ, на вецѣ на Ярославлѣ дворѣ»250. То же видим в грамоте Новгорода задвинским землям 1471 г.251 Грамота — по благословению нареченного архиепископа — исходит от степенного посадника, старых посадников, степенного тысяцкого, старых тысяцких, «и от бояръ, и отъ житьихъ людеи, и от купцевъ, и от черныхъ людеи, и ото всего Великого Новагорода, с вѣча съ Ярославля двора»252. Примерно о том же свидетельствует и опасная грамота, выданная Великим Новгородом ганзейским послам в 1472 г.253: «К господину пресвещенному арьхиепискупу Великого Новагорода и Пскова владыкы Феофилу и посаднику степенъному Григорьи Михаиловичъ и к старым посадникам и к тысячькым степеному Василью Максимовичь и к старым тысячкым, к бояром и к житьиимъ и к купечькым старостам и к купьчам и к купечькым детем и к черным людем и ко всему нашему государю Великому Новугороду»254. Средненижненемецкая копия этой грамоты предоставляет уникальную возможность посмотреть, как сами немцы понимали эти категории населения Новгорода и — в некоторых случаях — дает дополнительную о них информацию: «Von deme dorchluchtenden artzebysschoppe to Grote Nowerden unde van Pleskow byschoppe Feofilu unde werdigen potzadniken Gregorien Mygailowytzen unde van den olden podsadn[i] cken unde tysadtzken unde bayaren, van den wolmagenden copluden, oldesten copluden unde copludes kinderen unde vann den gemenen luden unde van allen unsen herrschopp van Nowerden»255. Между двумя вариантами есть определенные различия, в них также присутствуют любопытные смысловые нюансы. В частности, в немецкой версии степенной посадник назван «почтенным» (werdich); вместо назван249 250 251 252 253 254 255

ГВНП. С. 38. ГВНП. С. 152. О датировке см.: Янин В.Л. Новгородские акты… С. 192–193. ГВНП. С. 154. О датировке см.: Янин В.Л. Новгородские акты… С. 119–120 (комментарий Н.А. Казаковой). Хорошкевич А.Л. Русские грамоты 60–70-х гг. XV в. из бывшего Рижского городского архива // АЕ за 1965 г. М., 1966. С. 331. LECUB. Abt. I. Bd. XIII (в печати), № А043, проект Baltische Historische Kommission и проф. д-ра М. Тумзера (Friedrich-Meinecke-Institut, FU Berlin). Благодарю М. Тумзера, М. Малинг и С.В. Полехова за помощь в доступе к этому неопубликованному еще документу.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

ного в русской версии по имени степенного тысяцкого и старых тысяцких указаны просто «тысяцкие» (tysadtzken); житьи названы «зажиточными купцами» (wolmagenden copluden), что представляет исключительный интерес для характеристики этой в общем-то до сих пор довольно загадочной социальной группы256; купеческие старосты названы «старейшими купцами» (oldesten copluden) и, наконец, черные люди — «простыми людьми» (gemenen luden). Переводы новгородских грамот на средненижненемецкий язык осуществляли профессиональные толмачи в ливонских городах: Дерпте, Ревеле, Риге257. Эти люди находились в постоянном контакте с немецкими купцами, торговавшими в Новгороде, и, вероятно, с новгородскими купцами, бывшими частыми гостями в Ливонии. Поэтому их интерпретации новгородской терминологии в целом можно доверять. Из этой интерпретации следует, что, во-первых, немцы связывали перечисленные выше обозначения со вполне определенными группами населения, отличающимися друг от друга в социальном и/или имущественном отношениях; во-вторых, все эти группы, включая «простых людей», составляют новгородский «политический народ» — «государь Великий Новгород». Хотя вече тут прямо и не названо, мы знаем, что именно вече было главной формой выражения политической воли «Великого Новгорода». На участие в вече купцов прямо указывает обсуждавшийся выше ганзейский документ, в котором идет речь о злоключениях новгородца Ивана Кочерина. Сразу же по возвращении из Ливонии он «был на вече»258, из чего следует, что для него это было обычным делом. Иван Кочерин был купцом, торговавшим с ливонскими ганзейскими городами, и купцом весьма зажиточным, так как он имел возможность зафрахтовать корабль259. 256

257

258

259

Ср. высказывавшиеся предположения о принадлежности житьих и купцов к одному «сословию» (Johansen P. Novgorod und die Hanse. S. 124) или о том, что житьи в значительной степени происходили из владевших землей купцов (Goehrke C. Die Sozialstruktur… S. 364). Богатейшими купцами житьих считал еще И.Д. Беляев (Беляев И. Рассказы из русской истории. М., 1864. Кн. II. С. 80–81). В то же время житьи, как и бояре, как уже говорилось, были землевладельцами, иногда крупными. Все это приводит к мысли о том, что житьи, по крайней мере в 70-е гг. XV в. были владевшими землей купцами; первое отличало их в социально-экономическом смысле от обычных купцов, владение которыми землей было, скорее, исключением (Там же. С. 170), а второе — от бояр. Иными словами, складывается впечталение, что все житьи были купцами, но не все купцы были житьими. Сквайрс Е.Р., Фердинанд С.Н. Ганза и Новгород: Языковые аспекты… С. 93–94; Squires C. Die Hanse in Novgorod: Sprachkontakte des Mittelniederdeutschen mit dem Russischen mit einer Vergleichsstudie über die Hanse in England. Köln etc., 2009 (Niederdeutsche Studien. Bd. 53). S. 39–40. HUB. Bd. V. S. 393. И.Э. Клейненберг, отметивший данный факт, писал о том, что Иван Кочерин «выступил на вече» (Клейненберг И.Э. Известия… С. 174). Это можно предполагать, но прямо об этом в источнике не сказано. См.: Goetz L.K. Deutsch-Russische Handelsverträge des Mittelalters. Hamburg, 1916 (Abhandlungen des Hamburgischen Kolonialinstituts. Bd. XXXVII.

315

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

316

В новгородских писцовых книгах упоминается как землевладелец на территории Деревской пятины Иов Кочерин. Он владел деревнями в Еглинском (Сеглинском) и Рутинском погостах и боярщиной в Бологовском погосте260. Можно согласиться с В.Н. Бернадским в том, что такое совпадение вряд ли случайно, и следует считать Иова потомком Ивана Кочерина. Другое предположение историка также продуктивно: поскольку земли Иова Кочерина не названы в писцовой книге купецкими, он, по его мнению, мог уже к тому времени входить «в ряды житьих, а может быть и бояр»261. Боярский род Кочериных неизвестен, поэтому логично предположить, что Иов Кочерин принадлежал к житьим. Между прочим, житьим мог быть и его предполагаемый предок Иван Кочерин: мы видели, что житьих ганзейские партнеры Новгорода называли «зажиточными купцами», а Иван Кочерин, безусловно — был зажиточным человеком. Итак, все категории свободного населения Новгорода накануне утраты им своей независимости являются вечниками, включая даже самых низших по статусу свободных горожан — черных людей262. По меткому выражению В.Ф. Андреева, в грамотах «как на групповой фотографии, перед нами все те, кто решал на вече важные вопросы и гордо именовал себя Господином Государем Великим Новгородом»263. В.Л. Янин, правда, полагает, что эта вечевая формула «не может восприниматься в ее конкретности хотя бы потому, что представительство от “черных людей” уже в XIV в. было

260 261 262

263

Reihe A. Rechts- und Staatswissenschaften. Bd. 6). S. 195–196; Goetz  L.K. Deutsch-Russische Handelsgeschichte… S. 104; Валк С.Н. Новые грамоты о новгородско-псковских отношениях с Прибалтикой в XV в. // Исторический архив. 1956. № 1. С. 233. НПК. СПб., 1859. Т. I. Переписная оброчная книга Деревской пятины около 1495 г. Стб. 890, 892, 894, 897, 898. Бернадский В.Н. Новгород и Новгородская земля… С. 165. Ср. суждения Й. Лойшнера о политическом «самосознании» черных людей в XV в. как «важного фактора внутригородской жизни» (Leuschner J. Novgorod. Untersuchungen zu einigen Fragen seiner Verfassungs- und Bevölkerungsstruktur. Berlin, 1980 (Giessener Abhandlungen zur Agrar- und Wirtschaftsforschung des Europäischen Ostens. Bd. 107). S. 245). Андреев В.Ф. Северный страж Руси. Л., 1983. С. 50–51. Поэтому неверным является заключение Ю.Г. Алексеева о том, что «из формуляров грамот 50–70-х гг. XV в. исчезают черные люди», на основании которого он делает выводы об исчезновении черных людей «с политической сцены» перед падением Новгорода, о приобретении ими черт «юридического неполноправия» и в целом об упадке их роли и значения (Алексеев Ю.Г. «Черные люди»… С. 256, 259, 263). Вообще, при всей важности наблюдений над формуляром новгородских грамот не стоит придавать наличию или отсутствию упоминаний в нем каких-то групп населения абсолютного значения, если это носит единичный или колеблющийся характер. Тут дело могло быть не в изменении реальности, а в изменении стилистики, тем более что все полноправные новгородцы охватывались общим понятием «Господин Великий Новгород».

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

узурпировано боярами»264. Однако то обстоятельство, что тысяцкий в это время избирался из бояр (как и вообще то, что реальная власть в Новгороде фактически принадлежала боярам), не имеет отношения к праву участия в вече. «Представительство» тут вообще ни при чем, поскольку вече было не представительным органом, а — условно говоря — органом прямой демократии. В высшей степени важно также, что на этих «групповых фотографиях» всегда отсутствуют селяне, они никогда не упоминаются в грамотах как участники веча на Ярославлем дворе. Между тем, как мы видели, там, где речь шла о населении Новгородской земли не как о субъекте, принимающем те или иные решения, а как объекте, на которое принятые решения распространяются (как в договорной грамоте Новгорода с Казимиром IV), селяне упоминаются как отдельная категория населения. Такой состав веча подтверждается и летописными данными того же времени. Под 1386 (6893) г.265 в НIV читается известие, отсутствующее как в НПЛ, так и в других летописях новгородско-софийской группы, за исключением ЛА, в которой читается явно вторичный, сокращенный текст, восходящий, скорее всего, к этому же известию НIV 266: «А тои зимы бысть цѣлование въ великои постъ по Сборѣ, на 2 недѣли: цѣловаше крестъ Феодоръ посадникъ Тимофеевичь, тысячкои Богданъ Обакуновичь, на вѣчи на княжи дворѣ, и вси боляре и дѣти болярьскии, и житьеи и черныи люди, и вся пять концевъ, что не зватися к митрофолиту, судити владыке Алексею въ правду по манакануну, а на судъ подняти двѣма истцемъ по два болярина на сторонѣ и по два житья чловѣка; такоже и посаднику и тысячкому судити право по цѣлованию»267. Если воспринять это известие «так, как оно есть» (примеры чего имеются в историографии268), эту стратификацию вечников нужно относить к 80-м гг. XIV в. Однако текстологический статус этого известия, которое явно не 264 265

266

267 268

Колчин Б.А., Янин В.Л. Археологии Новгорода 50 лет. С. 117. Событие имело место, согласно летописи, зимой «въ великои постъ по Сборѣ» (ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 342). Хронология летописей новгородско-софийской группы, к сожалению, до сих пор по-настоящему не изучена, однако, 6893 г. в НIV, безусловно, не сентябрьский (изложение датированных событий начинается с июня, а заканчивается соборным воскресеньем (Там же. С. 341–342), т.е. февралем–мартом (Каменцева Е.И. Хронология. М., 2003 (2-е изд.). Табл. 1). Ультрамартовское летосчисление выходит из употребления в начале XIV в. (Бережков Н.Г. Хронология… С.  34). Поэтому известие нужно предположительно датировать февралем 1386 г. от Р.Х., так как март этого года относился бы уже к следующему году от «сотворения мира». В ЛА, в частности, непонятно, к какому именно суду относится решение об участии в нем бояр и житьих от каждой стороны, к суду архиепископа или к суду посадника и тысяцкого (ПСРЛ. Т. XVI. Стб. 321). ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 342. См.: Алексеев Ю.Г. «Черные люди»… С. 257; Янин В.Л. Очерки… С. 241.

317

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

318

читалось ни в ранней версии новгородского владычного свода, отразившегося в НПЛ, ни в НСС, заставляет думать о его позднем происхождении269. По мнению А.Г. Боброва, его нужно датировать временем пребывания на новгородской архиерейской кафедре Евфимия II, а конкретнее — 1429–1431 гг., когда вновь остро встал вопрос об утраченном в конце XIV в. праве Москвы на митрополичий суд (т.е. это была попытка подвести под новгородскую практику законодательную базу задним числом)270. Эти выводы хорошо соответствуют наблюдениям Ю.Г. Алексеева о новгородской социальной терминологии: в этом перечне отсутствуют купцы, которые появляются в подобных перечнях как отдельная группа позднее — в 40-е гг. XV в.271 Соответствует эта датировка и выводу В.А. Кучкина о появлении в источниках термина «дети боярские» в 30-е гг. XV  в.272 Так или иначе, на рубеже 20–30-х гг. XV в. вечниками были представители разных социальных слоев свободного населения Новгорода, от бояр до черных людей, а владычный летописец был уверен, что так обстояло дело и несколькими десятилетиями ранее — в конце XIV в.273 Об участии всех свободных горожан вплоть до рядового населения свидетельствует также хотя и известное274, но недооцениваемое в историографии, при этом чрезвычайно любопытное и повидимому достоверное свидетельство УЛС. В статье под 1477/78 г. там читается следующее известие: «Тое же осени от великаго князя посол Федор Давыдовичь. И ста на вечи и рече слово: “Бояре новогородски и весь Новъгород, приходил к великому князю ваш подвоискои Назареи и дьяк ваш вечнои и ркуще тако: “Новогородские посадники, и тысяцкие, и весь Великии Новъгород наркли князеи 269

270 271 272 273

274

Вопрос о НСС и текстологическом соотношении летописей «новгородско-софийской» группы является спорным (см. об этом: Шибаев М.А. Редакторские приемы составителя Софийской I летописи // Опыты по источниковедению. Древнерусская книжность: редактор и текст. СПб., 2003. С. 368–383), и в каждом конкретном случае соотношение текстов должно анализироваться отдельно. Бобров А.Г. Новгородские летописи… С. 176–177. Алексеев Ю.Г. «Черные люди»… С. 256–257. Кучкин В.А. О термине «дети боярские» в Задонщине // ТОДРЛ. Т. L. СПб., 1996. С. 351–354. М.А. Несин почему-то считает, что определение «вси» относится здесь только к боярам, и делает отсюда далеко идущие выводы о предварительных кончанских вечах и узком круге участников городского схода (Несин М.А. Социальная организация Новгородского веча // Прошлое Новгорода и Новгородской земли: материалы научной конференции 17– 18 ноября 2011 г. / Сост. В.Ф. Андреев. Великий Новгород, 2013. С. 79). См., например: Бернадский В.Н. Новгород и Новгородская земля… С. 293– 294; Leuschner J. Novgorod. S. 247. Обычно это событие излагается по Псковской III летописи, где социальные характеристики конфликта отсутствуют (ПСРЛ. Т. V. Вып. 2. С. 209; характерный пример в современной историографии: Алексеев Ю.Г. Под знаменами Москвы. Борьба за единство Руси. М., 1992. С. 221–222).

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

великих себе Ивана Васильивича и сына его Ивана Ивановичя государем Новугороду; вы чем великих князеи имеете?” И тако рькли чернь: “Мы с тем не посылывали, то посылали бояря, а народ того не ведает”. И начаша народ на бояр за то злобу имети. И Федора Давыдовичя отпустиша ни с чем. Меж собою в брани [sic!] и в том на вечьи убиша Василья Никиферовичя, а иныя розбеглися. В то же возмущенье убиша 2 посадника: Захарью Григорьивичя да брата Козму, а сына Кузьмина замертво оставиша, Луку Федорова да Фефилата Захарьина, изымавше, посадиша за сторожи. И потом приведше их на вечье, и пожаловаша их, и целовали крест, что им хотети добра Новугороду»275. А.Г. Бобров пришел к выводу, что данная запись — новгородская, более того, это «последняя запись последнего летописца Новгородской республики»276. Понятие «чернь» может быть достаточно широким, и здесь ее синонимом является «народ», под которым нужно, очевидно, понимать свободных новгородцев незнатного происхождения (не принадлежащих к боярам). Например, СI, в отличие от других летописей, где события изображаются как территориальные столкновения, описывает упоминавшееся выше «восстание Степанка» 1418 г. именно в таких категориях: «И изыма бояринъ того Степанка, и хотя творити отмщение, и за то сташа чернь со одиноя стороны, а съ другую боляре…»277. В литературе существует точка зрения, согласно которой рассказ СI представляет собой позднейшее переосмысление событий 1418 г. «Едва ли мы ошибемся, — пишет А.В. Петров, — если предположим, что … версия, содержащаяся в Софийской I летописи, носит вторичный характер… С течением времени, когда забылись многие детали и подлинные обстоятельства происшедшего, самым простым и естественным способом объяснить городскую усобицу, о которой было памятно, что она разгорелась от искры конфликта рядового гражданина Степанки (sic! — П.Л.) с боярином Божиным, стал поиск объяснений в наиболее очевидной плоскости их имущественных и социальных различий». Историк допускает также, что автором этой реинтерпретации в СΙ мог быть неновгородец278. То, что в СΙ в данном случае может читаться более поздний, искаженный и, добавим, сокращенный текст, чем варианты НПЛ и НIV, вполне вероятно279. Однако можно ли считать ее недостоверной и на этом основании игнорировать? 275 276

277 278 279

ПСРЛ. Т. XXXVII. С. 94. В более кратком виде это известие читается в другой редакции УЛС: Там же. С. 48. Бобров А.Г. Новгородские летописи… С. 239–240. Ранее то же самое осторожно предполагал Я.С. Лурье (Лурье Я.С. Общерусские летописи… С. 196, сноска; Лурье Я.С. Две истории… С. 146). ПСРЛ. Т. VI. Вып. 1. Стб. 542. Петров А.В. От язычества к Святой Руси… С. 276–277. Ср. соответствующие примеры: Шибаев М.А. Редакторские приемы… С. 383–391.

319

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

320

Выясняется, что внутриновгородские конфликты могли описываться как территориальные или социальные в источниках, относящихся к одному и тому же времени, причем в источниках разного типа и даже написанных на разных языках в разных странах. В  высшей степени любопытной форме это проявилось при описании близких по времени событий, 1421 г., которые получили отражение не только в новгородском летописании, но и в немецком, орденском документе, на что уже обратил внимание И.Э. Клейненберг, посвятивший этому специальную статью280. Рассказ о столкновениях в 1421 г. отсутствует в НПЛ мл., но читается в НIV и другой летописи «новгородской-софийской группы», ЛА281. Возможно, он появился в одном из источников НIV — «летописи Матфея Кусова», доведенной, как было отмечено выше, предположительно как раз до 1421 г.282 Таким образом, мы имеем дело, скорее всего, с записью, практически современной событию. Цитируем по НΙV: «И в Новѣгороди восташа бранью два конца, Неревьскии и Славеньскии, за Климентѣя Ортѣмьина, про землю, на посадника Ондрѣя Ивановича, и пограбиша дворъ его в доспѣсехъ, и иныхъ боляръ разграбиша дворы напрасно, и убиша Андрѣевыхъ пособъниковъ 20 чловѣкъ до смерти, а Неревлянъ 2 чловѣка, и умиришася»283. Орденский документ, а именно послание ливонского магистра великому магистру Ордена (не на средненижненемецком, как ганзейские документы, а на средневерхнемецком языке), также написан «по горячим следам»: он датируется 13 сентября 1421 г. К этому времени до Ливонии дошли новости, что «среди тех, кто [живет] в пределах Новгорода, случились столкновения, и простонародье напало на высших [людей] и захватило у бояр около 30 крупнейших дворов, и их к тому же было убито около 300 человек, и там, в городе, так плохо, как издавна не было» (…die von Nogharden von binnen einem ouflouff undir sich gehat haben, und die gemeinheit sein obir die uppersten gefallen, und haben woll XXX der mechtigesten höfe gewunnen den bajoren abe, und der sein auch woll III hundert obir tod gebleben, und das es also obel do binnen stehe, als es bi langer zeit je gethan habe)284. В одном описании внутренний конфликт описывается как территориальный (противостояние концов), в другом — как социальный (противостояние «высших»/бояр и простонародья (gemeinheit). Разница в акцентах очевидна. Однако если внимательно присмотреться к обоим сообщениям, противоречия окажутся не столь 280

281 282 283 284

Клейненберг И.Э. Ливонское известие о новгородском восстании 1421 г. // Феодальная Россия во всемирно-историческом процессе. Сб. ст., посвященный Л.В. Черепнину. М., 1972. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 431; Т. XVI. Стб. 176. Бобров А.Г. Новгородские летописи… С. 180–181. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 431. LECUB / Hrsg. von F.G. von Bunge. Bd. V. Riga, 1867. № 2545. Sp. 764.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

разительными. Новгородский летописец в курсе сущности событий — столкновения между территориально-клановыми объединениями; кто именно громил дворы противной стороны, он не говорит, но трудно сомневаться в том, что основной «живой силой» были отнюдь не сами неревские и славенские бояре. А вот среди жертв погрома названы прежде всего бояре, что вполне понятно, так как именно они стояли во главе кончанских организаций. Немецкий документ информирует о внешнем проявлении конфликта: нападении простонародья на боярские дворы. Примерно то же самое могло иметь место и в 1418 г. Составитель СI, который и в самом деле, вероятно, был не новгородцем, а летописцем, ориентировавшимся на московских великих князей или даже просто московским летописцем, видел в этих событиях то, что бросалось в глаза, — социальный аспект конфликта. Причем это было также восприятие современника, правда, работавшего, возможно, уже через несколько десятков лет после событий 1418 г.: верхняя граница для датировки СI — 1453 г.285 Однако понятия «чернь» и «черные люди» могли сближаться. В тверском известии под 1293/94 г. о военной тревоге в связи с «Дюденевой ратью» в Твери говорится: «Тогда велика бысть печаль Тферичемъ, понеже князя ихъ Михаила (Ярославича. — П.Л.) не бяше въ земли ихъ, но въ Ордѣ, и Тферичи цѣловаша крестъ, бояре къ чернымъ людемъ, такоже и черныя люди къ бояромъ, что стати съ единаго, битися съ Татары…»286. Летописец делит «тферичей», принимавших участие в принятии важнейшего политического решения, на две части: бояр и черных людей; в последних вероятно нужно усматривать — как и в новгородской «черни» в статье УЛС — рядовое свободное население. О том, что «черные люди» — население рядовое, свидетельствует его противопоставление in corpore знати, о том, что свободное — договорные отношения с боярами, скрепленные крестоцелованием287. В этих двух сообщениях понятия «чернь» и «черные люди» функционально близки: это непривилегированные, незнатные, но свободные и полноправные люди. Кроме того, есть данные о довольно активном участии в событиях, связанных с присоединением Новгорода к Москве, представителей собственно «сословной» группы «черных людей». Московское великокняжеское летописание сообщает, что, когда в 1478 285 286 287

Шибаев М.А. Редакторские приемы… С. 383–393. ПСРЛ. Т. XVIII. С. 82. По-видимому, А.М. Сахаров прав в том, что это сообщение «указывает на вечевое собрание в Твери», но его мнение о том, что «реальная сила в этот момент принадлежала “черным людям”, заставившим присягнуть первыми на верность в борьбе против врага» (Сахаров А.М. Города Северо-Восточной Руси XIV–XV вв. М., 1959. С. 204), ничем не обосновано: летописное известие явно говорит не о социальном конфликте, а о социальном сотрудничестве перед лицом общей опасности.

321

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

322

войско Ивана III подошло к Новгороду, к нему явилось посольство: «[П]рииде к великому князю владыка из Новагорода с … посадникы и житиими, да с ними 5 человѣкъ черных от пяти концовъ, от Неревского конца Аврамъ Ладожанинъ, а от Горньчаскаго Кривои, а от Словенского Захаръ Брех, а от Загородского Харитонъ, а от Плотникаго [sic!] Федоръ Лытка»288. В.Н. Бернадский верно заметил, что косвенным указанием на «социальное лицо» представителей новгородских «черных людей» «являются их имена, столь отличные от имен прочих представителей Великого Новгорода»289, т.е. их явно простонародный характер, отсутствие «вичей» и т.д. Если Кривой, Захар Брех и др. выступали в роли послов к великому князю, то тем паче они должны были участвовать в вече, которое, по-видимому, этих послов делегировало. На то обстоятельство, что если представители черных людей принимали участие в новгородских посольствах, то они должны были участвовать и в вече, уже указывал Ю.Г. Алексеев290. Историк ссылался на договорную грамоту Дмитрия Донского с Новгородом 1371 г.291, где упоминаются приехавшие в Москву от новгородских «черныхъ людеи Воиславъ Поповичь, Василеи Огафоновъ»292, которые целуют кресть великому князю вместе с посадником и другими послами. Можно упомянуть также договорную грамоту Новгорода с великим князем московским Василием Васильевичем 1424 г.293, в которой упомянуты участвовавшие в заключении договора представители черных людей Козма Тарасьин и Михаило Семенов294. Есть прямые указания на участие черных людей в псковском вече. Пространный рассказ псковского летописания о так называемой «брани о смердах» (1483–1486 гг.) содержит упоминания о том, как во Пскове обсуждались на вечевых собраниях итоги переговоров, которые вели в Москве с великим князем псковские послы. Когда первые послы (посадник Григорий Яковлевич Кротов, Григорий Хрусталов и другие бояре) «приехавше и псковичемь правиша свое посольство на вечи», «псковичи, чорныи люди, тому вѣры не няша». Не поверила послам та часть псковских вечников («на вечи»), которая принадлежала к категории «черных людей». 288 289 290 291 292 293 294

ПСРЛ. Т. XXV. С. 317. Бернадский В.Н. Новгород и Новгородская земля… С. 294. Алексеев Ю.Г. «Черные люди»… С. 254. О датировке см.: Кучкин В.А. Договорные грамоты московских князей XIV века: внешнеполитические договоры. М., 2003. С. 103–109. ГВНП. С. 31. О датировке см.: Янин В.Л. Новгородские акты… С. 173–177. ГВНП. С. 35. Участие представителей черных людей в посольствах не было, впрочем, ни в коей мере постоянным явлением. Во внешних сношениях Новгород могли представлять исключительно бояре, в том числе монополизируя и кончанское представительство. Например, в 1363/64 г. Новгород в Юрьеве Немецком представляли «новгородчкыя послове, ис концевъ по боярину» (ПСРЛ. Т. III. C. 368).

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

После этого было отправлено второе посольство (несколько посадников и 10 бояр из концов). По возвращении они «правиша посольство на вечи», и вновь «чернии люди ни тѣмь (т.е. этим, вернувшимся послам. — П.Л.) вѣры не яша, рекуще, зане же сии съгласишася по чолобитью посадников, котории збѣгли на Москву и норовят имъ»295. После этого Псков разделился на две части, причем разделение носило явно социальный характер: «И оттоле начат быти брань и мятеж велик межю посадникы, и бояры, и житьими людьми», хотевшими решить конфликт о смердах в свою пользу и договорившимися об этом с великим князем). Второй стороной «брани» были черные люди: «…а чернии люди молодии всего того не восхотѣша, рекуще: мы о всемь том прави, и не погубит нас о том князь великыи, а вам вѣры не имемь…». Более того, в Москву было отправлено особое посольство от черных (молодых) людей: «И о том много думавше послаша от молодых людии Перха с Полонища и с нимь Лакомцова сына з Запьсковья к великому князю бити чолом…». Их послали «з грамотою», выданной, вероятно, на том же вече. «А все то, — добавляет летописец, — на перечину посадникам и житьимь людямь»296. Судьба этого посольства была печальной: «Тоя же зимы в великое говение (в Великий пост 1485 г. — П.Л.) въ Тферскои земли убиша псковскых гонцов Перха и Лакомцова сына и дружину их и вметаша в реку розбоиники»297. После этого в Москву из Пскова отправилось уже четвертое посольство — вновь аристократическое по своему составу (посадники и бояре из концов) — и вопрос был решен не в пользу черных людей298. Становится ясным, что псковские черные люди участвовали в вече, причем их участие не воспринималось как нечто необычное, экстраординарное. Черные люди свободно выступают на вече, полемизируют с представителями более высоких социальных групп, выдвигают свои предложения, пытаются добиться их реализации. Все это — судя по летописному рассказу — признается, в принципе, посадниками, боярами, и житьими, т.е. легитимными представителями элиты. Более того, черные люди, очевидно, имеют возможность провести нужное им решение через вече: в их интересах составля295 296 297 298

ПСРЛ. Т. V. Вып. 2. С. 65. ПСРЛ. Т. V. Вып. 2. С. 65–66. ПСРЛ. Т. V. Вып. 2. С. 66. В Псковской I летописи эти подробности отсутствуют. По мнению Г.-Ю. Грабмюллера, это связано с различными тенденциями летописцев. Если составитель Псковской I стремился подчеркнуть мнимое единство псковского веча, а то автор рассказа о «брани» из-за смердов Псковской II летописи, как полагал Г.-Ю. Грабмюллер, занимал промосковские позиции и ориентировался на соответствующим образом настроенных посадников (Grabmüller H.-J. Die Pskover Chroniken. Untersuchungen zur russischen Regionalchronistik im 13–15 Jahrhundert. Wiesbaden, 1975 (Schriften zur Geistesgeschichte der östlichen Europa. Bd. 10). S. 206–213). В Псковской III летописи упоминаний о «брани и смердах» нет вообще.

323

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

324

ется грамота, их представители отправляются в конце концов в качестве послов к великому князю. Это говорит о том, что псковские черные люди входили в состав псковского «политического народа» и имели возможность оказывать влияние на принятие политических решений, причем основным инструментом их влияния было вече. В рамках веча важным было число сторонников той или иной точки зрения, их совокупный голос (а черных людей, очевидно, было больше, чем представителей других категорий населения). В то же время в реальности влияние черных людей было ограниченно — путем различных манипуляций со стороны правящей элиты. Последняя полностью контролировала внешнюю политику «Господина Пскова» и, в частности, имела прочные контакты с сюзереном Пскова — московским великим князем. Попытка неискушенных в «большой политике» черных людей взять ее в свои руки закончилась неудачей (и можно сомневаться в том, была ли эта неудача случайной). Тем не менее, важно, что эти манипуляции со стороны элиты осуществлялись в обход веча, которое и менее чем за 30 лет до падения Псковской республики оставалось органом, представлявшим весь псковский политический коллектив в целом. Бесспорное свидетельство участия черных людей в псковском вече содержится в списке расспросных «речей» беглецов из Пскова в Великое княжество Литовское, датирующемся сентябрем 1534 г. Некие дьяк Родивон, Гриша и Тонкий, показали, что к моменту их бегства детей боярских во Пскове «зостало толко сорок голов, а болши тых нияких людей во Пскове нет, кроме купцов, которыи з Москвы приведены, а чорных людей-пскович. Ино деи тыи люди чорныи часто ся сходят у вечо, чого ж им намесники и дьяки боронят и на торгу кликати кажуть, жебы ся у вечо не сходили, бо не ведают, што думают»299. Из этого краткого сообщения следует прежде всего что вече в Пскове было настолько обыденным явлением, что даже после утраты независимости псковичи продолжали собираться на вечевые собрания. И самое главное: этот документ убедительно доказывает, что даже в XVI в. в вече участвовали и притом весьма активно, не только представители элиты, «феодалы», знать и т.д., но и рядовые горожане. Более того, в условиях, когда собственного элитного слоя во Пскове после присоединения к Москве не осталось, черные люди-псковичи стали практически единственными участниками вечевых собраний, которые, с их точки зрения (но, конечно, вразрез с позицией московских властей), видимо, сохраняли легитимность. Высказывавшиеся в советской историографии утверждения о том, что псковское вече уже в XV в. было не только «фикцией “народоправства”», но якобы и «фикцией 299

Памятники истории Восточной Европы: Источники XV–XVII вв. Т. VI. М.; Варшава, 2002. Радзивилловские акты из собрания Российской национальной библиотеки. Первая половина XVI в. С. 115.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

псковской самостоятельности»300, нельзя, таким образом, считать основательными. Имея в виду приведенные выше данные, нет оснований считать, что в Новгороде дело обстояло иначе и что черные люди там были отстранены от участия в вече301. 300 301

Масленникова Н.Н. Присоединение Пскова к Русскому централизованному государству. Л., 1955. С. 89–90. Как уже говорилось во Введении, в последнее время обосновать узкий и представительный состав общегородского веча пытается М.А. Несин (Несин М.А. Социальная организация… С. 79–80). Центральное место в его построениях занимает «Повесть о варяжской божнице» (или «Повесть о посаднике Добрыне») — литературный памятник, время создания которого дискуссионно. Возможно, он возник уже после утраты Новгородом независимости, в конце XV — начале XVI в. (Никольский А.И. Сказания о двух новгородских чудесах из жития святого Иоанна Предтечи и Крестителя Господня // ИОРЯС. 1907 г. СПб., 1907. Т. ΧII. Кн. 3. С. 104; Повесть о посаднике Добрыне / подг. текста, пер. и комм. Л.А. Дмитриева // БЛДР. СПб., 1999. Т. VII. — http://lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=5058 (дата обращения: 01.06.2013). При этом речь в ней идет о событиях начала XII в., когда посадником был Добрыня. Историческая недостоверность «Повести» очевидна. Достаточно сказать, что в ней упоминаются «нѣмцы от всѣх седмидесяти городов», т.е. Ганза, которой тогда не существовало, а посадник называется «степенным», хотя должности «степенного посадника» в то время в Новгороде не было. Высказывалось, впрочем, мнение, что более древней является та редакция памятника (Синодская), где степенных посадников нет, а есть просто посадники (Рыбина Е.А. Повесть о новгородском посаднике Добрыне // АЕ за 1977 г. М., 1978. С. 80–82). Сравнение редакций убеждает, однако, в обратном. Синодская редакция последовательно заменяла аутентичную новгородскую терминологию топикой и благочестивыми рассуждениями. Яркие примеры — замена тысяцких на литературных «тысещников», а купеческих старост и гостей — на «народи» (Никольский А.И. Сказания… С. 107–108). Детальное обсуждение этой темы увело бы нас в сторону, но выдвинем осторожное предположение о том, что Синодская редакция возникла никак не ранее XVI в. и, может быть, даже не в Новгороде. Ученые ΧΙΧ — начала ΧΧ в., не чинясь, называли «историческую» часть «Повести» нелепой сказкой (Никольский А.И. Сказания… С. 103–104). Но даже если считать, что в этом сочинении отразились новгородские реалии более позднего времени (допустим, XV в.), она не дает никаких оснований для утверждений, подобных тем, что делает М.А. Несин. Рассказ начинается с того, что немцы бьют челом «архиепископу новогородцкому, и посадником, и тысяцкимъ, и всему Великому Новугороду» с просьбой о строительстве латинской «божницы» — храма. Новгородцы отказывают в этой просьбе («новгородцы отмолвиша»). Немцы, услышав «жестокий отвѣтъ от архиепископа и от всего народа», подкупают посадника Добрыню, и тот идет на хитрость: объясняет немцам, что им нужно предложить «старостам купецкимъ и купцомъ новгородцкимъ» своеобразную сделку — строительство «божницы» в Новгороде будет условием разрешения на строительство русских храмов в немецких городах. Тогда «старосты купецкие и всѣ гости новогородцкие начаша бити челомъ господину своему отцу архиепископу, имя рек, и всему Великому Новугороду», прося дать разрешение немцам на строительство их церкви. «Архиепископъ и новгородцы, послушав посаднича совѣта и гостей своих челобитья», дали такое разрешение, причем строительство должно было начаться на месте православного деревянного храма св. Иоанна Предтечи. За такое кощунство посадника постигла

325

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

326

Новгородской «старине», таким образом, соответствовало привилегированное положение свободных горожан («городовых людей»), в свою очередь, разделявшихся на разные категории (бояр, духовенство302, купцов, житьих, черных людей и др.), которые вы-

302

Божья кара. Когда «поѣха посадник Добрыня с вѣча къ своей улицы чрез Волхово въ насадѣ с людми своими», подул сильный ветер, и Добрыня утонул. На это чудо смотрел народ, который к этому времени собрался на Великом мосту — руководствуясь пророчеством пономаря храма св. Иоанна. Это повествование никоим образом не противоречит данным о вече, проанализированным выше. Высшая власть в Новгороде принадлежит «всему Великому Новгороду», а посадник не может открыто выступать против его воли, он вынужден действовать исподтишка, с помощью политических хитростей. Купеческие старосты и купцы явно участвуют в вече, как и посадник, что ясно следует из упоминания о купеческом челобитье и посадничьем совете. По мнению М.А. Несина, в «Повести» «четко показан узкий состав участников городского веча». Это утверждение иллюстрируется следующим тезисом: «Так, купцы били челом явно с кончанских веч. Туда с городского веча посадник послал купцам “говорити” свою волю, и на новом городском сходе вещал “за” них». Никаких кончанских веч в тексте нет. Все это даже не догадки, а фантазии; решение принимается не посадником («за них»), а архиепископом и новгородцами, т.е. вечем. Наконец, М.А. Несин несколько туманно замечает: «В финале повести “посадник с веча с людьми своими” — боярами, территориально “всему Новгороду” противопоставлены». «Люди посадника» — это никак не бояре, а его свита, его служилые люди или даже холопы (ср. «паробчи посадници», ПСРЛ. Т. III. C. 69; см. также: Goehrke C. Die Sozialstruktur… S. 368). Если считать их боярами, получится абсурд: все новгородские бояре жили на одной улице. Составитель Синодской редакции, между прочим, лучше понял, кого имел в виду агиограф под «людьми посадника»: согласно этой редакции, Добрыня отправился к «дому своему» с «рабы» (Никольский А.И. Сказания… С. 112). Посадник в Новгороде среди прочих бояр был первым среди равных. Естественно, нет оснований считать, что состав веча ограничивался только посадником и «его людьми». Речь идет о том, что посадник с веча (скорее всего, на Ярославовом дворе) решил отправиться на корабле, а все остальные высыпали на мост, чтобы посмотреть, произойдет ли чудо. Никакого «территориального» противопоставления посадника и его людей «всему Новгороду» в «Повести» нет. В  целом этот не самый достоверный источник не дает никакой существенной информации, которая могла бы скорректировать те выводы о новгородском вече, к которым мы пришли выше. Что касается духовенства, то при перечислении участников веча оно как отдельная категория в новгородских источниках указывается редко. К. Герке думает поэтому, что в подобных перечислениях духовенство включалось в одну из более «широких» категорий, конкретно — причислялось к «черным людям» (Goehrke C. Die Sozialstruktur… S. 367), однако это кажется крайне маловероятным. Не говоря уже о высшем духовенстве (трудно себе представить в числе «черных», например, новгородского архиепископа или игуменов крупнейших монастырей), во II главе был приведен пример, когда в летописи к «вячшим» был причислен простой священник. Духовенство действительно — в рамках новгородского политического языка — считалось не столько сословной, сколько профессиональной категорией, и поэтому могло не включаться в сословную «сетку». Вероятнее всего, однако, высшие и наиболее влиятельные представители духовенства могли входить в категорию «житьих» (как ранее — «вячших»), а остальные — причисляться к «черным».

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

ступали как коллективный сюзерен по отношению к волостным, сельским жителям. В свете этого становится совершенно очевидной надуманность и полная искусственность не прекращающихся до сих пор рассуждений на тему «общинно-демократического» или «полисного» устройства средневекового Новгорода. Тем самым и неучастие селян в вече, очевидно, было следствием не столько технической невозможности достичь места события, сколько проявлением их социального неполноправия. § 5. «Золотые пояса» Вывод, к которому мы пришли выше, как легко можно заметить, очевидным образом противоречит известной и — надо признать, с блеском сформулированной — концепции о «300 золотых поясах», в которых В.Л. Янин усматривал новгородских вечников. Это центральное звено концепции основывается на двух упоминаниях «трехсот золотых поясов» в датирующемся 10 ноября 1331  г. и написанном — не считая латинских формул в начале и конце — на средненижненемецком языке документе. В связи с исключительной важностью этого источника для нашей темы его необходимо рассмотреть подробно. Документ представляет собой донесение в Ригу о столкновении между немецкими купцами, находившимися в Новгороде, и местными жителями. Результатом этого столкновения стало довольно длительное расследование, в котором участвовали самые разные органы и должностные лица Новгородской республики. В этом смысле документ уникален: ни летописные известия, записывавшиеся в рамках определенной нарративной традиции, ни актовые источники, в которых речь идет не столько о сущем, сколько о должном, не дают столь живой картины того, как на практике функционировал политический строй Новгорода. Уникален он среди довольно большого корпуса документов, отразивших отношения ганзейских городов с русским Северо-Западом: ни один из них не отличается такой же подробностью и вниманием именно ко внутреннему политическому устройству. Единственным исключением является подобное же послание 1337 г., но оно, к сожалению, сохранилось, как уже говорилось, в дефектном виде. Пергаменный оригинал находится в Риге, в архиве Латвийской республики, но сам текст еще в XIX в. был издан (в рамках научных публикаций) трижды: в 1868 г. в сборнике русско-ливонских документов К.Э. Напьерским303, в 1873 г. в VI томе многотомного издания прибалтийских средневековых документов Ф.Г. фон Бунге304 и в 1879 г. во II томе другого многотомного издания — собственно 303 304

РЛА. С. 55–61. LECUB. Bd. VI. № 3077. Sp. 491–499.

327

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

328

ганзейских документов, подготовленного К. Хёльбаумом305. У всех трех изданий есть свои достоинства и недостатки: в издании К.Э. Напьерского лучше всего отражены особенности оригинала, в HUB учтены некоторые необходимые поправки и конъектуры, наконец, в LECUB наибольшим образом стандартизирована орфография, что облегчает работу с этим изданием неспециалистам по нижненемецкой лингвистике. В 1893 г. в очередной книге «Чтений в обществе истории и древностей российских» появился подготовленный А. Чумиковым перевод документа 1331 г. на русский язык306. Несмотря на то, что такой опыт был, безусловно, ценен, его нельзя признать в целом удачным. Многие места оригинала переведены неверно, другие неточно. Классическим примером может служить фрагмент с золотыми поясами. А. Чумиков решил, что речь идет именно о поясах, а не о людях с поясами, хотя в тексте посол Борис, Сильвестров сын, говорит, что «его послали 300 золотых поясов» (ene hedden vtghesant CCC guldene gordele). А. Чумиков же, вопреки грамматическому строю фразы, переводит: «им прислано 300 золотых поясов». Справедливости ради надо сказать, что текст, действительно, местами сложен для понимания; как отмечал сам переводчик: «Язык этой грамоты до того неправилен и испорчен, что несколько выражений не только не поняты издателем Urkundenbuch, бывшим проф[ессором] дерптского университета Бунге, но и не могли быть мне объяснены другими хорошими знатоками языка древних немецких летописей». Неудивительно, что историки, которые в дальнейшем обращали внимание на этот источник, практически никогда не использовали перевод А. Чумикова, а М. Бережков и В.О. Ключевский даже дали довольно подробные пересказы интересовавших их мест, во многих случаях принципиально отличающиеся по смыслу от перевода А. Чумикова. В недавнее время отдельные фрагменты были переведены Е.И. Чебановой и И. Реслер (на немецкий). Данный документ столь важен для нашего исследования, что нами был сделан новый его полный перевод. В приложении он публикуется вместе с текстом оригинала. В этом тексте содержится много разнообразных сведений о новгородских политических институтах и должностных лицах. Нас же будут интересовать два основных (и взаимосвязанных) аспекта: вече (dinc) и загадочные «300 золотых поясов» (CCC guldene gordele). 305 306

HUB / Bearb. von K. Höhlbaum. Bd. II. Halle, 1879. № 505. S. 222–227. ЧОИДР. 1893 г. Кн. I (164). М., 1893. Смесь. С. 1–8. Перепечатан впоследствии без изменений: Памятники истории Великого Новгорода / Под ред. С.В. Бахрушина. М., 1909. С. 76–80. По этому изданию, выполненному, по признанию издателя, «исключительно с учебными целями» (Там же. С.  III), документ иногда использовался в советской историографии, несмотря на выявленные еще дореволюционными историками ошибки перевода А. Чумикова.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

Историография вопроса вполне адекватно изложена в относительно недавней статье Е.И. Чебановой, специально посвященной проблеме и имеющей в основном историографический характер (хотя, как будет говориться ниже, в ней высказан ряд ценных замечаний и по самой проблеме)307. Поэтому здесь можно ограничиться кратким обзором существующих точек зрения. Ошибочная интерпретация 300 золотых поясов в переводе А. Чумикова была отвергнута очень быстро308: еще до его выхода А.И. Никитский понимал их как «совет бояр» и отождествлял с также встречающимся в этом документе «советом господ» (der heren rad)309. Позже А.И. Никитский изменил, правда, свое мнение, и стал считать обладателей золотых поясов «знатнейшими купцами»310. М. Бережков называл CCC guldene gordele «тремя стами золотыми кушаками» и думал, что это были бояре311. В.О. Ключевский, напротив, считал «золотых поясов» не членами совета господ, а руководящим элементом веча, представлявшим собой «всю совокупность новгородских властей, присутствовавших на вече». В то же время «золотые пояса», по его мнению, не были членами «совета господ». Число 300 историк полагал условным, «приблизительно определявшим количество всех местных и общих городских властей»312. Аргументация В.О. Ключевского строилась на анализе требований, которые выдвигали разные органы власти в Новгороде немцам, что стало впоследствии общепринятым при изучении этого документа. Долгое время никаких новаций в исследовании сюжета не было, причиной чего, несомненно, был языковой барьер. Однако в начале 70-х гг. XX в. совершенно новое истолкование предложил В.Л. Янин. Не анализируя сам источник (оригинальный текст которого он себе представлял, по-видимому, не вполне точно313), ученый на основании 307

308

309 310 311

312 313

Чебанова Е.И. «300 золотых поясов»: проблемы интерпретации термина // Проблемы социального и гуманитарного знания. Сборник научных работ. СПб., 1999. Вып. I. C. 169–179. Поэтому неуместна недавняя попытка возвращения в работе О.В. Севастьяновой к прежней интерпретации, основанная лишь на общих соображениях и рассуждениях, а не на трактовке оригинального текста (Севастьянова О.В. Древний Новгород. С. 167–169). Единственным имеющим отношение к делу аргументом автора является ссылка на то, что в документе «триста золотых поясов не пишутся с заглавной буквы» (Там же. С. 168), но это — курьез, ставший следствием незнакомства автора с оригиналами ганзейских документов или их лингвистическими изданиями. Никитский А. Очерки… I. С. 300–301. Никитский А.И. История экономического быта Великого Новгорода. М., 1893. С. 95. Бережков М. О торговле с Ганзой до конца XV века. СПб., 1879 (Записки Историко-филологического факультета С.-Петербургского университета. Ч. 3). С. 250. Ключевский В.О. Боярская Дума древней Руси. М., 1909. С. 545–547. В.Л. Янин, например, считает, что в документе 1331 г. говорится о посадничестве Варфоломея Юрьевича, названного в нем Олферием (Янин В.Л.

329

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

330

археологических данных пришел к выводу, что, во-первых, «совет господ» никак не мог насчитывать в Новгороде более нескольких десятков человек, во-вторых, число вечников было очень ограниченным (не более 300–400 человек): именно столько человек могло сидя разместиться на небольшом пространстве к западу от Николо-Дворищенского храма, которое В.Л. Янин по ряду оснований счтал новгородской вечевой площадью. 300 золотых поясов вроде бы идеально соответствуют 300–400 вечникам, поэтому В.Л. Янин предложил «золотых поясов» и вече отождествить314. Решительной критике эту гипотезу В.Л. Янина подверг датский ученый К. Расмуссен. Он исходил из показаний самого документа и пришел к выводу, что 300 золотых поясов нельзя отождествлять ни с «советом господ», ни с вечем. Вече в источнике совершенно определенно называется dinc и помeщается там, куда его обычно помещают русские летописи — на княжеский (Ярославов) двор (vppe des konighes houe); «нет никаких оснований думать, что они называли вече то dinc, то CCC guldene gordele». Поскольку, по мнению К. Расмуссена, требования золотых поясов не совпадают с требованием веча к немцам, то неверным оказывается и предположение В.О. Ключевского о «поясах» как о части веча. Сам К. Расмуссен предложил новое понимание CCC guldene gordele не как «300 золотых поясов», а как «три сотни с золотыми поясами», предлагая видеть в них трех старост от житьих людей, «которые вместе с тысяцким были судьями при Иванском сто»315. В 1999 г. появилась статья Е.И. Чебановой, в которой она обратила внимание на некоторые слабые места гипотез В.Л. Янина и К. Расмуссена. В частности, она убедительно показала, что чтение, предлагаемое последним, неудачно по чисто грамматическим основаниям. Е.И. Чебанова полагает, что 300 золотых поясов «тесно связаны как с вечем, так и с посадником и с “новгородскими господами”»316. Сказать более конкретно, кем были эти «золотые пояса», она затрудняется. Наконец, в недавно опубликованной ра-

314

315 316

Новгородские посадники. М., 2003. С. 253), тогда как в действительности посадник там по имени не назван, а Олферий упоминается как староста (olderman) и выступает в качестве посла, что было бы немыслимо для посадника. Имя «Олферий» происходит от греческого Ἐλευθέριος и не имеет ничего общего с именем «Варфоломей» (Унбегаун Б.О. Русские фамилии. М., 1989. С. 46). 8 декабря 1331 г. Варфоломей действительно упоминается как посадник (ПСРЛ. Т. III. C. 344), и он, вероятнее всего, занимал этот пост и 10 ноября того же года, но к старосте Олферию он никакого отношения не имеет (см. также: Янин В.Л. Новгородские посадники. М., 2003. С. 253–255). Янин В.Л. Проблемы социальной организации… С. 50; Янин В.Л., Алешковский М.Х. Происхождение Новгорода (к постановке проблемы) // История СССР. 1971. № 2. С. 58. Расмуссен К. «300 золотых поясов» древнего Новгорода // Scandoslavica. T. 25. Copenhagen, 1979. С. 95–100. Чебанова Е.И. «300 золотых поясов». С. 177–178, 181.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

боте, посвященной, главным образом, лингвистическим аспектам темы, немецкая специалистка по нижненемецкому языку И. Рёслер предполагает (но безо всякого обоснования и подробного обсуждения), что это могли быть новгородские бояре317. Таким образом, вопрос о соотношении веча и 300 золотых поясов остается открытым. Сформулируем теперь наши собственные наблюдения над текстом документа, относящиеся к этому вопросу. Есть ли какие-то основания, опираясь на данный текст, отождествлять вече и 300 золотых поясов? Полагаем, что здесь был прав К. Расмуссен, и таких оснований нет. И главными аргументами тут служат следующие два обстоятельства. Во-первых, характер действий вечников — попытка стихийной расправы с теми, кого вече считало преступниками, вряд ли может свидетельствовать в пользу элитарного его состава. Более того, разгром Немецкого двора, на что уже обращал внимание А.И. Никитский318, был впоследствии охарактеризован самими же новгородскими властями в проекте составленной ими грамоты как «набег без новгородского слова на Немецкий двор» (sunder der Nogarder wort), инициатором которого был «безрассудный русский народ» (dorichteghes volkes van Ruscen). Здесь противопоставляется «новгородское слово» действиям «безрассудного русского народа», в которых отчетливо просматривается хорошо известный в древней Руси способ вершить правосудие — «поток и разграбление». Трудно себе представить, что «без новгородского слова» громили Немецкий двор принадлежавшие к элите (кем бы конкретно они ни были!) «золотые пояса». Ход событий в этом конфликте напоминает хорошо известные по новгородскому летописанию ситуации, в которых действовали разные слои местного общества. И действия «безрассудного народа» живо напоминают действия черных людей. Так, в 1343 г.319, после того как в Новгороде стало известно о гибели в Заволочье боярина Луки Варфоломеевича, начались волнения среди черных людей: «въсташа чорныи люди на Ондрѣшка320, на Федора на посадника Данилова, а ркуци, яко тѣ заслаша на Луку убити; и пограбиша ихъ домы и села… И в то время прииха Онцифоръ (Лукинич, сын Луки Варфоломеевича. — П.Л.), би чоломъ Новуграду 317

318 319 320

Rösler I. De schelinghe tuschen den duschen vnde den Ruscen to Naugarden.  Ein Bericht aus dem Jahre 1331: Textgestalt und Sprache // Deutsche Sprache in Europa. Geschichte und Gegenwart. Festschrift für Ilpo Tapani Piirainen zum 60. Geburtstag. Hrsg. von J. Meier und A. Ziegler. Wien, 2001. S. 57, 60. Никитский А. Очерк внутренней истории Пскова. С. 43. О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 297. Кто это такой, неизвестно, вероятно, как и посадник Федор Данилович (Янин В.Л. Новгородские посадники. М., 2003. С. 260–261), он принадлежал к клану Прусской улицы.

331

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

332

на Федора и на Ондрѣшка… и онѣ приихаша и ркоша: “не думалѣ есме на брата своего на Луку, что его убити, ни засылати на его”. И Онцифоръ с Матфѣемъ (Матфей Варфоломеевич Козка. — П.Л.) созвони вѣце у святѣи Софѣи, а Федоръ и Ондрѣшко другое созвониша на Ярославли дворѣ. И посла Онцифоръ с Матфѣемъ владыку на вѣце и, не дождавше владыцѣ с того вѣца, и удариша на Ярослаль дворъ, и яша ту Матфѣя Козку и сына его Игната, и всадиша въ церковъ, а Онцифоръ убѣжа съ своими пособникы…»321. Любопытно, что здесь фигурирует Матфей Козка, несомненно, тот же самый, что упоминается в немецком документе как посол от веча, а потом — от посадника. Движение тут начинают «черные люди», потом собираются два противостоящих друг другу вечевых собрания, потом (вероятно, также на вече) происходит примирение. Точно так же заметно, как изначально народное движение берут под контроль представители элиты и, с одной стороны, используют его, чтобы расправиться с политическими противниками, с другой — вводят его в относительно безопасные рамки и постепенно восстанавливают стабильность, используя традиционные способы политической коммуникации. Черные люди не были при этом просто объектом манипуляции, из другого летописного сообщения мы видим, что они обладали определенным политическим весом и просто так навязать им свою волю новгородская элита не могла. Это хорошо видно из сообщения НПЛ примерно того же времени, под 1340 г.322 — о волнениях в Торжке, начавшихся в связи со сбором Симеоном Гордым ордынской дани. Новоторжцы обратились за помощью к Новгороду, но она не пришла: «И посылаху в Новъгород ис Торжьку, что быша новгородцѣ всѣли на конѣ в Торжокъ; и не восхотѣша чернь. Посем же видѣвше новоторжци, даждь не прибудет из Новаграда рати, въсташа чернь на бояръ»323. Чернь здесь упоминается дважды, в первом случае речь идет о черни новгородской, во втором — новоторжской; нас интересует первое упоминание. Совершенно очевидно, что даже если ссылку на нежелание черни участвовать в походе рассматривать как уловку, то ясно, что такой довод мог оцениваться как весьма серьезный и не вызывать удивления, т.е. чернь действительно имела возможность уклониться от участия в военных действиях, если считала их для себя нежелательными. Это вроде бы не имеет прямого отношения к вечу: в летописи прямо не говорится об участии черных людей в вече, а «безрассудный народ» немецкого документа, о котором прямо сказано, что он пришел громить немцев «с веча» (vt deme dinghe), прямо в социальном отношении не определен. Более того, нет оснований считать, 321 322 323

ПСРЛ. Т. III. C. 356. О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 296. Там же. С. 352–353.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

что вечники были исключительно представителями низших слоев новгородского общества: в другом месте они названы «всеми новгородцами» (de meynen Naugarder). «Безрассудный народ» — это выражение не социальное, а риторическое. Но что это за риторика? Здесь имеет смысл обратиться к еще одному риторическому — очень известному — описанию новгородского веча. В рассказе московского великокняжеского летописания о событиях, предшествовавших Шелонской битве, читаем, что в ходе избрания нового владыки новгородцы разделились на две партии: сторонников московского великого князя Ивана III и литовского великого князя и польского короля Казимира IV: «Нѣкоторыи же от них посадничи дѣти Исака Борецьского съ матерью своею Марфою и с прочими инѣми измѣнники … начаша нелѣпаа, и развращенная глаголати и на вѣче приходящи кричати: “не хотим за великого князя Московъского, ни зватися отчиною его. Волныи есмы люди Велики Новъгород, а Московскои князь велики многы обиды и неправду над нами чинит, но хотим за короля Польскаго и великого князя Литовского Казимера”. И так възмятеся весь град их и въсколебашася яко пияны, овии же хотяху за великого князя по старинѣ к Москвѣ, а друзии за короля к Литвѣ. Тѣмъ же измѣньници начаша наимовати худых мужиков вѣчников, на то за все готови суть по их обычаю. И приходяще на вѣче их звоняху за все колоколы и кричаще глаголаху: “за короля хотим”. Инии же глаголаху имъ: “за великого князя Московского хотим по старинѣ, как было преже сего”». Этими иными оказываются «старыи посадници и тысяцкые лучшие люди, тако же и житьи люди» (вариант: «людие лучшии, посадници их и тысяцкые и житие людие»)324. Когда в Новгород приехали послы из Москвы и попытались вернуть новгородцев на путь истинный, «Новгородстии людие, боаря их и посадници и тысяцкые, и житии людие … ради быша вси сему…». Однако рады были не все: «…Исаковы дѣти и с прочими съ их поборникы и с наимиты своими, яко възбеснѣша или яко звѣри дивии, безчеловѣченъ разумъ имуще, князя великого пословъ речеи, тако же и митрополита Филиппа посла, ни слышети не хотяху, но и еще наимоваху злых тѣх смердов, убиицъ, шилников и прочих безъименитых мужиковъ, иже скотом подобни суть, ничто же разума имущих, но точию едино кричание, иже и безсловеснаа животнаа не сице рычаху, их же онии Новогородстии людие невѣгласи государемъ зовут себѣ великимъ Великым Новымгородомъ. И ти 324

ПСРЛ. Т. XXV. C. 284. Я.С. Лурье считал, что более ранняя версия московского летописного свода — редакция 1472 г. — отразилась Никаноровской и Вологодско-Пермской летописях (Лурье Я.С. Общерусские летописи… С. 122–147). Ср., однако, контраргументы В.А. Кучкина: Кучкин  В.А. Повести о Михаиле Тверском. Историко-текстологическое исследование. М., 1974. С. 88–89; Кучкин В.А. От пограничного села к столице Русского государства. Москва в XII — начале XVI в. (в печати).

333

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

334

приходяще на вѣче бьаху в колоколы и кричаху и лааху, яко пси, нелѣпаа глаголаху: “за короля хотим”»325. Рассказ этот, конечно, абсолютно тенденциозен, и нет причин сомневаться в том, что, если бы в нашем распоряжении были бы столь же подробные новгородские записи об этих событиях, наше впечатление о них было бы совсем иным. В.Л. Янин писал, что, «упоминая “худых мужиков вечников”, московский летописец мог иметь в виду отнюдь не социальную характеристику участников веча, а их нравственную оценку»326. Такое противопоставление представляется искусственным: нравственная оценка, вполне очевидно наличествующая, — тут В.Л. Янин, безусловно, прав — никоим образом не противоречит социальной сущности этой категории вечников, которую можно предполагать на основании данного летописного рассказа. Вряд ли стоит думать, что московский летописец, работавший, фактически, по горячим следам и еще до падения новгородской независимости, мог выдумывать нечто, не имевшее к реальности никакого отношения. Скорее, он расставлял акценты, сгущал краски, упрощал. Так, по его уверению, новгородское боярство, все, целиком, стремилось «к Москве», однако из его же текста явствует, что боярский клан Борецких занимал совершенно иную позицию. Поэтому найм для обеспечения принятия на вече нужного решения «безименитых мужиков» — которые in corpore не принадлежат к новгородским привилегированным группам бояр и житьих — не кажется удивительным. Понятно, что за их спиной стояли определенные элитные группировки, но сами они в вече, несомненно, участвуют. Собственно смысл найма (реального или измышленного московским летописцем) и состоял в том, чтобы сколотить для обеспечения на вече «правильных» решений необходимую «массовку» из лиц, с одной стороны, полноправных, с другой, — нуждающихся в подачках. Таковыми могли быть только представители низов новгородского населения, но в то же время люди свободные. Характерно, что они называли себя «государем Великим Новгородом», явно не сомневаясь в том, что они представляют новгородский политический коллектив. Основную их массу, вероятно, составлял торгово-ремесленный люд: купцы и черные люди, не упомянутые в московском перечне «хороших» новгородцев. В социальном отношении эти «безименитые мужики», думается, были аналогичны «безрассудному народу» немецкого документа. Дополнительным подтверждением этому служат описания самой битвы на Шелони. Согласно московской версии событий, новгородские изменники «силою выгнаша» на войну новгородцев, среди которых были «Новогородцкие посадници всѣ и тысяцкые, купци и житии людие, мастыри всякие, спроста рещи, плотници 325 326

ПСРЛ. Т. XXV. C. 285–286. Колчин Б.А., Янин В.Л. Археологии Новгорода 50 лет. С. 117.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

и горчары и прочии, которые родивыся на лошади не бывали и на мысли которым того и не бывало, что руки подняти противу великого князя…»327. Но, может быть, мы имеем дело не с описанием реального состава новгородского войска, а с риторикой неприятеля, которому важно было показать, что против него сражалась не достойное уважение войско, а некий сброд? Обращение к новгородскому описанию событий показывает, что это, скорее всего, не так. Из рассказа о Шелонской битве, сохранившегося в окончании Строевского списка НIV, выясняется, что разброд в новгородском войске и в самом деле имел место. Еще до начала сражения «начаша Новгородци вопити на большихъ людеи, которыи приехали на Шолону: “ударимся нынѣ”, кождо глаголюще: “язъ чловѣкъ молодыи, испротеряхся конемъ и доспѣхомъ”»328. Новгородское войско состояло, таким образом, из «больших» и «молодых» людей, причем эти «молодые» люди испытывали затруднения с военным снаряжением. Картины, как видно, рисуются разные: по новгородскому летописцу, простые люди подгоняли «больших», требуя немедленного выступления против московских войск (кстати, именно новгородская летопись сообщает об отказе участвовать в битве владычного полка); московский летописец развивает конспирологическую версию: наивных новгородцев от посадников до плотников с гончарами, соблазнили коварные изменники. И тот, и другой, однако, единодушно свидетельствуют о немалой роли в событиях не только элиты, но и новгородского политического коллектива в целом: от правящей верхушки до рядовых горожан, «мастеров»ремесленников. Здесь, по-видимому, как верно замечает Й. Лойшнер, раскрывается понятие «черные люди», которое охватывает «всяких мастеров», т.е. ремесленников329. Впрочем, по мнению историка, «плотници и горчары» — намек на жителей Плотницкого и Гончарского (Людина) конца330, однако это представляется маловероятным. Дело даже не в том, что они названы «мастырями» (можно допустить, что московский летописец не понял, кто такие новгородские «плотничане» и «гончары»), а в том, что они стоят в одном ряду с другими новгородскими сословными категориями. Стоит обратить внимание на то, что и в это время нет никаких данных об участии в новгородском войске селян. Московский летописец, явно стремившийся показать, сколь непрофессиональным и простонародным по составу оно было, называет только представителей ремесленных специальностей, а не пахарей, свинопасов или пастухов. Новгородские «мастеры» и составляли, вероятно, 327 328 329 330

ПСРЛ. Т. XXV. C. 289. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 446. СлРЯ XI–XVII вв. М., 1982. Вып. 9. С. 40. Leuschner J. Novgorod. S. 245–246.

335

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

336

основу «безрассудного народа» и «молодых людей», т.е. рядового слоя вечников331. Как уже говорилось выше, участие рядового населения Новгорода в вечевых собраниях подтверждается многочисленными летописными и документальными данными. Эти данные, как и сведения о «безрассудном народе» — участнике веча и вечевой расправы — немецкого документа 1331 г., не оставляют серьезных сомнений в том, что и в новгородском вече рядовые свободные горожане были представлены. А это решительным образом подрывает гипотезы, отождествляющие всех вечников с 300 золотыми поясами. Во-вторых, обращает на себя внимание то обстоятельство, что посол от золотых поясов Борис, сын Сильвестра, не упоминается не только как посол от «господ» (это уже отмечал В.О. Ключевский332), но и как посол от веча. В роли последних выступают: а) сначала Филипп и староста Сидор, а также «другие русские с ними», среди которых называется некто Терентий. В 1338 г. в переговорах с немецкими купцами участвовали два Филиппа, один представлял великого князя, другой — новгородцев. В 1342 г. договорную грамоту с немцами о торговле воском «докончал» наряду с другими с новгородской стороны купеческий староста Сидор и представлял он «всех новгородских купцов» (Aldus hevet geendighet … de olderman Cider der koplude unde de meynen coplude to Nougarden)333. Под 1333 и 1340 гг.334 в НПЛ упоминается Терентий Данилович именно как новгородский посол335, причем в одном случае он действует вместе с Матфеем Варфоломеевичем Козкой. Полной уверенности, что это одни и те же Филиппы, Сидоры и Терентии, однако, нет. В Новгороде в то время могли одновременно действовать разные носители таких имен. Если же это отождествление верно, то у нас в распоряжении прямое свидетельство об активном участии в вече купеческого старосты — еще один аргумент против гипотезы о его чисто боярском составе; 331

332 333 334 335

Это, разумеется, не исключает того, что среди «черных людей» не могло быть тех, кто в основном занимался сельским хозяйством. В материалах описаний конца XVI в. поименно перечислено более 800 таких человек (Пронштейн А.П. Великий Новгород. С. 103–106). Конечно, здесь могла сыграть роль, как это и предполагает исследователь, хозяйственная разруха, переживавшаяся Новгородом в начале 80-х гг. XVI в., когда внутри города особенно часто распахивались дворовые места под огороды (там же. С. 104), но такие люди могли быть в Новгороде и раньше, в период независимости (Goehrke C. Die Sozialstruktur… S. 166–167). Важно, однако, что в целом низший слой полноправного новгородского населения ассоциировался современниками именно с торгово-ремесленным классом. Ключевский В.О. Боярская Дума… С. 546. ГВНП. С. 71, 73. О датах см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 292–293. ПСРЛ. Т. III. C. 345, 352.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

б) затем: Матфей «Козекен», Сильвестр, староста Олферий. Кто такие двое последних, неизвестно. Под 1339 г.336 в НПЛ мл. упоминается как посол Новгорода к Ивану Калите Селивестр Волошевич337, но относительно его возможной идентификации с Сильвестром нашего документа нужно сказать то же самое, что выше было сказано о Филиппах, Сидорах и Терентиях. Матфей «Козекен» — это Матфей Варфоломеевич Козка, сын посадника Варфоломея, сам занявший пост посадника в 1332/33 г.338 Впоследствии Матфей, Сильвестр и Олферий представляют уже посадника, вече при этом в документе 1331 г. не упоминается. Таким образом, вечевые послы (по крайней мере, второго веча) и послы посадника оказываются теми же самыми людьми. Все это может свидетельствовать только о том, что посадник заменяет собой вече, иными словами, вече, которое не может функционировать постоянно, а собирается время от времени для обсуждения и решения какого-то конкретного вопроса, делегирует именно посаднику свои полномочия. С «золотыми поясами» ситуация другая. Их представляет совсем другой человек, не упоминающийся более нигде. Характер его требований, как уже отмечал К. Расмуссен, все-таки несколько иной, чем у представителей веча; действует он фактически одновременно с послами посадника. Кто же такие золотые пояса? Остроумный выход из положения, предложенный датским ученым  — представители сотен  — к сожалению, не находит подтверждений, так как, по справедливому замечанию Е.И. Чебановой, выражение den dren hundert guldenen gordelen означает именно «тремстам золотым поясам», а не «трем сотням с золотыми поясами». Предложение видеть в них то же, что и «совет господ», также сталкивается с серьезными проблемами. Помимо того, о чем писал В.Л. Янин, не очень понятно, что такое вообще этот «совет господ». Как таковой (der heren rad) он, как и «золотые пояса», упоминается только в этом документе, хотя сам термин «совет» (rad) применительно к новгородским властным структурам в ганзейских документах встречается. Например, в упоминавшемся выше документе 1337  г. решение новгородского веча характеризуется так: Grote Nogarden is des to rade worden («Великий Новгород по этому вопросу решил»)339. Вопрос о «совете господ» будет рассмотрен ниже, но о том, что 300 золотых поясов органом власти не были, можно сказать вполне определенно. Таким образом, приходится искать другое объяснение. Конечно, это в известной степени область гаданий. CCC guldene gordele — это гапакс данного источника. Мы знаем, во-первых, 336 337 338 339

О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 293. Там же. С. 350. Там же. С. 345. LECUB. Bd. VI. № 2807. Sp. 113.

337

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

338

что это были представители общественной элиты (у кого еще могли быть золотые пояса?340), во-вторых, что каким-то определенным политическим институтом они не являлись, в-третьих, что их представлял посол, который более ни в каком контексте не упоминается и удовлетворения интересов которого другие контрагенты немцев не требуют, в-четвертых, это были люди влиятельные, от них, как мы узнаем из того же документа, зависела судьба двух немцев (Конрада и Хермана). Все это вместе приводит к заключению, что 300 золотых поясов — это какая-то группа элиты, а, может быть, как уже предполагал А.И. Никитский, боярская элита в целом. Подтверждение такой гипотезе находим у шведского историографа XVII в. Юхана Видекинда, автора известного сочинения о «шведско-московитской войне». В историческом экскурсе о Новгороде он рассказывает о его присоединении к Москве: «Взяв город, государь (Иван III. — П.Л.) предал казни 300 знатнейших горожан, конфисковал их имущество, а с остальных взыскал четверть имущества»341. Информация, несомненно, ложная (о массовых казнях новгородцев при Иване III ничего не известно, возможно, здесь произошла контаминация с походом на Новгород его внука), но почему 300? Вероятно, потому что в Новгороде сохранялась устойчивая память о 300 наиболее могущественных представителях элиты342. Такая цифра не должна удивлять: как бы ни оценивать ее реальность, мы знаем, что в другой древнерусской земле, Галицко-Волынской, насчитывали еще 340

341 342

В XIV–XV вв. московские князья завещают золотые пояса в душевных грамотах, широко известна роль, которую сыграл спор о золотом поясе во время междоусобной войны в Московском княжестве в XV в. (Мурашева В.В. Древнерусские ременные наборные украшения (X–XIII вв.). М., 2000. С. 79–80). Видекинд Ю. История шведско-московитской войны XVII века. М., 2000. С. 500. Может быть, впрочем, и другое объяснение информации Видекинда. Шведский историограф, возможно, был знаком с сочинением Сигизмунда Герберштейна (Хорошкевич А.Л., Плигузов А.И., Коваленко Г.М. Апология Юхана Видекинда // Видекинд Ю. История шведско-московитской войны XVII века. М., 2000. С. 541–542). Герберштейн же писал о том, что Иван III в присоединенном Новгороде «захватил золото и серебро, отнял даже все имущество граждан, так что вывез оттуда свыше трехсот полностью нагруженных телег» (Герберштейн С. Записки о Московии. Т. I. С. 75). Заимствование у Герберштейна может также отчасти объяснить фактологическую путаницу; поскольку австрийский дипломат называл Ивана III Иваном Васильевичем (Ioannes Basilii, Johannes des Basilj Sun) (там же. С. 74), и у Видекинда тезки, дед и внук, могли соединиться в едином образе. В то же время, «300 возов» могли также быть следствием припоминаний о трехстах новгородских боярах, тем более что возможные источники Герберштейна называли другие цифры (Матвей Меховский — 3 воза, Альберт Кампенский — 307 повозок) (Герберштейн С. Записки о Московии. М., 2008. Т. II. Статьи, комментарий, приложения, указатели, карты. C. 328 (комментарий А.Л. Хорошкевич); Россия в первой половине XVI в. / Сост. О.Ф. Кудрявцев. М., 1997. С. 81, 102, ср.: Там же. С. 126).

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

больше бояр. В 1211 г.343, согласно сообщению местной летописи, по наущению князей Игоревичей «избьени быша» галицкие бояре, всего «числомъ 500, а инии разбѣгошася»344. Заслуживает внимания в этой связи и сами золотые пояса. В тех же ганзейских документах имеются данные, что серебряные пояса были атрибутами новгородских купцов — людей, несомненно, зажиточных, но на социальной лестнице стоявших ниже бояр. Так, в 1419 г. немецкий купец Клаус Дёк (Klaus Doeck) требовал у Ревельского совета возмещения нанесенного ему и его новгородским партнерам ущерба и указывал в числе утрат: «Также у Якова и Обросима 2 серебряных пояса в 4 гривны серебра» (Jacove und Obrosime 2 sulvern gordele van 4 stůcken [silvers])345. Между тем, «триста золотых поясов» — это единичное упоминание, причем не в русском, а иностранном источнике — послании ганзейских купцов из Новгорода в Ригу 1331 г. «Триста золотых поясов» фигурируют в тексте дважды: один раз в именительном, второй раз в дательном падеже (CCC guldene gordele, den dren hundert guldenen gordelen)346, т.е. речь идет, вне всяких сомнений, о «трехстах [людях] с золотыми поясами». Если у новгородских купцов были серебряные пояса, то пояса еще более дорогие и считавшиеся, очевидно, используя современную терминологию, аксессуарами более «статусными», могли носить только самые богатые и высокопоставленные новгородцы. То, что золотые пояса в Новгороде действительно были, — известно. В ходе археологических исследований на Неревском раскопе в слое, датирующемся 30–70-ми гг. XII в., обнаружена литая медная позолоченная пряжка очень тонкой работы347. Это был элемент мужского поясного набора, безусловно, принадлежавшего представителю новгородской элиты. В Москве золотыми поясами владели князья, причем очень высоко их ценили, специально оговаривая передачу их по наследству в душевных грамотах. Иван Калита в 1336 и 1339 гг. завещает золотые пояса своим сыновьям Симеону, Ивану и Андрею, а свои серебряные пояса он поручает после его смерти раздать по «пискупьям» (епископиям)348. Золотые пояса иногда подробно описы343

344 345 346 347 348

О дате см.: Грушевський М.С. Хронольогiя подïй Галицько-Волиньскоï лïтописи // Записки наукового товариства iмени Шевченка. Т. XLI. Кн. 3. Львiв, 1901. С. 11–12. ПСРЛ. Т. II. Стб. 723–724. HUB. Bd. VI. № 234. S. 131. РЛА. С. 58, 59. Седова М.В. Ювелирные изделия Древнего Новгорода (X–XV вв.). М., 1981. С. 144, 147; фотография — С. 146. Кучкин В.А. Издание завещаний московских князей XIV в. Первая душевная грамота великого князя Ивана Даниловича Калиты // ДРВМ. 2008. № 1 (31). С. 105–108; Кучкин В.А. Издание завещаний московских князей XIV в. Вторая душевная грамота великого князя Ивана Даниловича Калиты // ДРВМ. 2008. № 2 (32). С. 129–130.

339

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

340

ваются, это явно предметы дорогие и значимые. Их передавали в душевных грамотах также Иван Красный (сыновьям и будущим зятьям), Дмитрий Донской (сыновьям), Василий Дмитриевич (сыновьям), галицкий князь Юрий Дмитриевич (сыновьям), Василий Темный (сыновьям)349. Золотые пояса упоминаются в завещаниях Юрия Васильевича дмитровского, Федора Борисовича волоцкого, Дмитрия Ивановича угличского (брата Василия III)350. Нельзя, однако, для того времени считать золотые пояса княжескими инсигниями, так как они необязательно завещались всем сыновьям князя (так, в душевной Василия Темного — двум из четырех княжичей), и в то же время могли принадлежать как великим, так и удельным князьям351. Тем не менее, их огромная ценность для московской княжеской династии в XIV–XV вв. совершенно очевидна, как из душевных грамот, так и из хорошо известной драматической истории с золотым поясом Василия Косого, ставшей прелюдией к династической войне XV в.352 Золотые пояса в качестве атрибута знати использовались не только на Руси. В «Истрийском разводе» — хорватской межевой книге, составленной, вероятно, в середине XV в.353, несколько раз упоминаются лица, опоясанные золотыми поясами (zlatom pasanci, zlatom pasani), и всегда это представители знати. Более того, однажды речь идет о некоем Петаре Словенянине, которого метликский и пазинский граф Альбрехт назначил своим слугой, но с тем условием, что тот не будет носить золотой пояс; эту привилегию граф оставил за собой (be postavlen sluga takim zakonom, da nima zlata pasa nosit: tu oblast za se obrani g[ospo]d[i]n knez)354. Литовская знать также ценила золотые пояса. В «Мемориале Витовта» (1390 г.), например, говорится о том, как князь Иван Гольшанский подарил Ягайле золотой пояс (einen goldin gortil)355. 349

350 351 352 353

354

355

Кучкин В.А. Издание завещаний московских князей XIV в. Первая душевная грамота великого князя Ивана Ивановича // ДРВМ. 2008. № 4 (34). С. 99–100; Кучкин В.А. Издание завещаний московских князей XIV в. Вторая душевная грамота великого князя Ивана Ивановича // ДРВМ. 2009. № 1 (35). С. 97–98; Кучкин В.А. Издание завещаний московских князей XIV в. Вторая душевная грамота великого князя Дмитрия Ивановича // ДРВМ. 2009. № 3 (37). С. 136; ДДГ. С. 57, 59, 61, 75, 197. ДДГ. С. 221, 406–407, 411. ДДГ. С. 197. См. об этом: Зимин А.А. Витязь на распутье. Феодальная война в России XV в. М., 1991. С. 52–53. Steindorff L. Der Istrische Landschied (Istarski razvod). Ein spätmittelalterliches Zeugnis kroatisch-lateinisch-deutscher Begegnung // Von Menschen, Ländern, Meeren. Festschrift für Thomas Riis zum 65. Geburtstag. Tönning etc., 2006. S. 179. Razvod Istrianski — Reambulazione di Confi ni (The Partitioning of Istria) — http://www.istrianet.org/istria/history/1000–1799AD/razvod_istrianski/index.htm (дата обращения: 12.09.2014). Scriptores rerum Prussicarum / Hrsg. von Th. Hirsch, M. Töppen, E. Strehlke. Leipzig, 1863. Bd. II. S. 714.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

Семантика золота и серебра как драгоценных металлов, характеризующих самый высокий и тоже высокий, но несколько более низкий статусы, естественно, не ограничивается только поясами. В таком раннем памятнике, как русско-византийский договор 944  г., говорится о том, что до его заключения русский великий князь и бояре посылали в Византию своих представителей, слов и гостей, причем «ношаху сли печати злати, а гостье сребрени»356. В данном случае не так важно, какие именно артефакты называются в договоре «печатями» (в них видели кольца, печати в виде перстня, вислые буллы, печати-подвески и даже шейные гривны357), существенно то, что золотые печати были именно у «слов», а серебряные — у «гостей». Кем бы ни были «слы» и «гости» (по этому поводу высказываются разные мнения358), ясно, что социальный статус первых был более высоким. Это подтверждается информацией рассказа византийского императора Константина VII Багрянородного из трактата De Сerimoniis о втором приеме при византийском дворе русской княгини Ольги, в ходе которого οἱ ἀποκρισιάριοι (послы) получили в качестве подарка по 12 милиарисиев, а οἱ πραγματευταί (купцы) — по 6359. Итак, «золотые пояса», как и золотые предметы вообще, в разных средневековых обществах, очевидно, ассоциировались с самым высоким социальным статусом, с высшей властью. В Новгороде носителями и того, и другого par excellence были бояре, именно их и могли — метонимически — называть «золотыми поясами». Значение боярства в Новгороде было настолько хорошо известно иностранным партнерам, что они в своих посланиях иногда обращались не 356 357

358

359

ПСРЛ. Т. I. Стб. 48. См. об этом: Свердлов М.Б. Домонгольская Русь. Князь и княжеская власть на Руси VI — первой трети XIII вв. СПб., 2003. С. 154–155; Перхавко В.Б. Торговый мир средневековой Руси. М., 2006. С. 59–61. Обычно считается, что «слы» были послами, дипломатическими представителями, а «гости» — купцами (см., например: Перхавко В.Б. Торговый мир… С. 61), однако А.В. Назаренко видит в «слах» представителей «внутренней Руси», т.е. киевской властной верхушки, связанной между собой родственными узами, а в «гостях» — представителей «внешней Руси», верхушки региональных торгово-ремесленных центров (Назаренко А.В. «Слы и гостие»: о структуре политической элиты Древней Руси в первой половине — середине X века // ВЕДС. Политические институты и верховная власть. XIX Чтения памяти чл.-корр. АН СССР В.Т. Пашуто. Москва, 16–18 апреля 2007 г. Материалы конференции. М., 2007. С. 173–174) Constantini Porphyrogeniti imperatoris. De cerimoniis aulae byzantinae libri duo / Rec. J.J. Reiske. Bonnae, 1829 (Corpus scriptorum historiae byzantinae). Vol. I. P. 598. Ср. merchants как соответствие πραγματευταί в новейшем английском переводе фрагмента: Featherstone J.M. Δι’ ενδειξιν. Display in Court Ceremonial (De Cerimoniis II, 15) // The Material and the Ideal. Essays in Medieval Art and Archaeology in Honour of Jean-Michel Spieser / Eds. A.  Cutler, A. Papaconstantinou. Leiden; Boston, 2007 (Medieval Mediterranean. Peoples, Economies and Cultures, 400–1500. Vol. 70) P. 112. См. об этом: Стефанович П.С. Бояре, отроки, дружины: военно-политическая элита Руси в X–XI вв. М., 2012. С. 399–400.

341

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

342

к Великому Новгороду в целом, а только к боярам. Магистр Тевтонского ордена Хайнрих фон Плауэн обращался, например, к «уважаемому отцу (т.е. архиепископу. — П.Л.) и возлюбленным господам и возлюбленным избранным друзьям, посаднику, тысяцкому и всем боярам в Великом Новгороде» (er wirdeger vater und leve herre, und leven besundern frunde, burggreve, herczoge und gemeynen beyaren czu Grote Naugarden)360. Богатым купцам, стоявшим ниже на социальной лестнице, очевидно, приходилось довольствоваться серебряными поясами (серебряные пояса, кстати, были и у торговых партнеров новгородцев — прибалтийско-немецких бюргеров, о чем свидетельствует завещание Герта фан Линдена из Ревеля 1442 г., согласно которому, его серебряный пояс отходил монастырю св. Бригитты361). Есть основания предполагать, что золотые пояса были реальным элементом одеяния новгородских бояр, символизировавшим их высокий статус. Разумеется, это не означает, что бояр было в 1331 г. ровно 300 и что все они носили золотые пояса. И цифра, и само наименование «золотые пояса» могли быть достаточно условными. Это обнаруживает использование словосочетания «золотой пояс» как устойчивого прозвища. В одной из версий «Повести о Липицкой битве», сохранившейся в ряде источников (Сокращенных сводах XV в., Русском Хронографе 1512 г., УЛС, Тверском сборнике, Никоновской летописи)362, среди участников сражения на стороне ростовского князя Константина Всеволодича упомянут Добрыня Золотой Пояс (в Никоновской он назван Добрыней Рязаничем Златым Поясом, а в Тверском сборнике — Тимоней Золотым Поясом, что нужно, вероятно, считать позднейшими дополнением и искажением). Это персонаж явно фольклорный363, вместе с ним упоминается Александр (Олешка) Попович, что, естественно, наводит на мысль о двух знаменитых былинных героях. «Золотой Пояс» в данном случае — понятно, не реальный предмет, а почетный эпитет могучего богатыря («храбра»). Фрагмент о «храбрах», по-видимому, восходит к ростовскому источнику, повлиявшему на версию «Повести о Липице», отразившуюся в указанных летописях364. Когда он возник, неизвестно, но не позднее конца XV в., когда он уже отразился в Сокращенных сводах (этим временем датируется одна из рукописей)365. Уже тогда, следовательно, существовало прозвище «Золотой Пояс». 360 361 362 363 364 365

HUB. Bd. V. № 1046. S. 542–543. LECUB. Bd. IX. № 911. S. 615. ПСРЛ. Т. XXVII. С. 234, 320; XXII. Ч. 1. С. 396; XXXVII. С. 29, 69, 164; XV. Стб. 323; ПСРЛ. Т. X. C. 71–72. Лурье Я.С. Повесть о битве на Липице 1216 г. в летописании XIV–XVI вв. // ТОДРЛ. Т. XXXIV. Л., 1979. С. 114. Там же. С. 106–112. Лурье Я.С. Летописный свод Сокращенный // СККДР. Вып. 2 (вторая половина XIV — XVI в.). Л., 1989. Ч. 2. С. 34.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

Именно на представительство боярской верхушки Новгорода и претендовал, очевидно, Борис Сильвестров сын. Кого он представлял конкретно, сказать сложно. В пользу его связи с правящим в то время новгородским кланом может свидетельствовать его возможная — хотя и не обязательная — родственная связь с послом от веча Сильвестром. Не исключено, что он мог представлять одну из групп новгородской знати, не принадлежавшую к господствовавшему тогда клану, представленному посадником Варфоломеем, Матфеем Козкой, возможно, Терентием и др. Этот клан, связанный с Неревским концом366, сыграл основную роль в событиях, а, возможно, во многом их и спровоцировал. Представителем одного из таких кланов был, вероятно, сын посадника Семена Якун (Jacon), которого немцы вынуждены были одарить фиолетовым платьем (то ли в порядке взятки, то ли — платы за участие в судебно-следственных мероприятиях и посредничество). Это мог быть только сын посадника Семена Климовича, связанного с Прусской улицей367. Вместе с ним такой же подарок получил Захария Phyfi late (Феофилактович?), а в Лавочной книге 1583 г., Фефилатьевы названы былыми жителями Людина и Загородского концов, что позволило В.Л. Янину отнести действовавшего во второй половине XV в. посадника Захарию Фефилатовича (полного тезку нашего героя!) к «прусско-плотницкому боярству»368. Об остроте внутриполитической борьбы в Новгороде в это время свидетельствует летописная статья 1332/33 г.369, из которой ясно следует, что за это время на посту посадника сменилось четыре человека, а в уже упоминавшейся статье за 1343 г. ясно говорится, что эта борьба вылилась в прямое противостояние. В такой нестабильной ситуации представители не распоряжавшихся в то время посадничеством кланов (той же Прусской улицы или Славенского конца), могущественные, но в то же время не имевшие четких полномочий от определенного органа власти, также могли стремиться воспользоваться ситуацией и получить свою долю. На вопрос немцев, кого он представляет, их посол мог бы ответить, что он делегирован «всеми новгородцами» (но немцы уже имели дело с послами от веча, и это были другие люди) либо апеллировать к могущественным силам, которые за ними стоят. С этой целью он и сослался на вызвавших столько историографической полемики 300 золотых поясов. В любом случае, 300 золотых поясов принадлежат, судя по всему, в большей степени к сфере политической риторики, чем к сфере 366

367 368 369

См. об этом: Янин В.Л. Новгородская феодальная вотчина (историко-генеалогическое исследование). М., 1981. С. 44–46; Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 253–262. См. об этом: Там же. С. 242, 278, сноска. Там же. С. 401–402. ПСРЛ. Т. III. C. 344–345. О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 294.

343

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

344

реальной политической практики. Это предположение подкрепляется данными близкого по времени источника — упоминавшегося выше и датирующегося предположительно 1337 г. дефектного фрагмента сообщения немецких купцов о притеснениях, чинимых им русскими в Новгороде. Текст по содержанию очень похож на рассмотренный выше: там также идет речь о столкновениях немцев с новгородцами, также фигурируют разные органы власти и должностные лица Великого Новгорода (в том числе неоднократно упоминается вече — dinc), также повествование вращается вокруг тяжбы о том, кто, сколько, кому должен заплатить за нанесенный ущерб. «Золотых поясов» там, как и во всех прочих источниках, нет; зато там к новгородской элите применяется другой термин — de wisesten («мудрейшие»). Новгородские «мудрейшие» упоминаются в документе 1337 г. в следующем контексте. После того как представители новгородской ганзейской конторы вернулись из Ревеля, Дерпта и других городов, куда они ездили для того, чтобы довнести до сведения партнеров требования новгородцев, они «были приглашены [предстать] перед мудрейшими на вече и объявили о своем посольстве…» (worden geladen vor de wisesten in dat dinc und openbareden ere bodeschop)370. «Мудрейшими» (de wisesten) в самой немецкой конторе в Новгороде назывались четыре опытных советника старосты, которые помогали ему в управлении и суде371. Каких именно вечников могли так назвать немцы? Точно это неизвестно, но, вероятно, каких-то представителей новгородской элиты. Очень вероятно, что этот эпитет соответствует древнерусскому «вячшие»/«старѣишие» — понятиям, широко применявшимся к новгородской верхушке в XIII–XIV вв. В то же время, как и применительно к документу 1331 г., нет оснований считать, что в 1337 г. wisesten — это все вечники. Так, послы, пришедшие к немцам с веча (ut deme dinge), заявляют, что новые, более мягкие, условия примирения выдвигает Великий Новгород (Grote Novgorod hevet sich enbarmet over iu…)372, т.е. «Великий Новгород» выступает как синоним веча. В документе 1331 г. не упоминаются wisesten, в документе 1337  г.  — CCC guldene gordele. Скорее всего, оба понятия характеризуют одних и тех же людей — высший социальный слой Великого Новгорода, прежде всего, боярство — слой, который управлял Новгородом, выделял из себя главных должностных лиц, которые, как мы видели, могли представлять вече, когда оно не собиралось. Тем не менее, нет оснований ни отождествлять его с вечем как таковым, состав которого был более широким, ни с каким либо конкретным политическим или общественным институтом Великого Новгорода. 370 371 372

LECUB. Bd. VI. № 2807. Sp. 113. Gurland M. Der St. Peterhof zu Nowgorod… S. 19. LECUB. Bd. VI. № 2807. Sp. 112.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

§ 6. “…se werpen se up and aff by der gisse” В предыдущей главе уже говорилось о ключевой роли, которую в политической культуре древней Руси, в том числе при принятии решений вечем, играли представления об «одиначестве» («единодушии»), не предполагавшие свойственных современности процедур, связанных с подсчетом голосов. В Новгороде, однако, вече не только периодически изгоняло и приглашало князей или осуществляло коллективные расправы, но и избирало магистратов. Выборы, казалось бы, неизбежно предполагают разделение коллектива и легитимизацию таких понятий, как большинство и меньшинство. Между тем ничего подобного в Новгороде не прослеживается даже в XIV–XV вв., когда происходит постепенная институционализация веча. В конечном счете, новгородские выборы, как выясняется, основывались на той же концепции «одиначества». Здесь, однако, мы сталкиваемся с проблемой недостатка данных. Известен только (по летописям) порядок избрания архиепископов: сначала на вече выдвигались три кандидата, а затем один из них избирался с помощью жребия (жребий был хорошо известен в Новгороде и использовался также для других целей, например, при решении судебных дел373). И.Э. Клейненберг предположил, что с помощью жребия избирались и другие высшие новгородские магистраты. В качестве доказательства исследователь ссылался на упоминавшийся выше ганзейский документ 1439 г. В нем среди прочего есть жалоба немцев на весьма досаждавший им новгородский обычай того времени. «Кроме того, знайте, — пишут немецкие купцы ревельским магистратам, — что у нас здесь большие неудобства от посадника и тысяцкого. Как раньше, так и теперь, когда новый посадник или тысяцкий возводятся, то они хотят иметь подарки и дары и говорят, что это их обязанность (т.е. это соответствует их должности. — П.Л.). Если мы их всех будем одаривать, то [двор] святого Петра нуждается в большом количестве денег, так как они их возводят и смещают их по [своему] усмотрению (дословно: наугад, наобум. — П.Л.). Будьте добры, поговорите об этом с этими послами, которые к вам прибудут, или напишите это Великому Новгороду [вар.: напишите об этом Новгороду], так чтобы для нас по возможности бы это изменилось» (Vortmer so wetet, dat wy hir grote besweringe hebben van borgermester und hertigen. Also vro also dar eyn nyghe borgermester off hertighe upgheworpen wert, so willen se giff te und gave hebben und segghen, et sy er plicht. Solde wy se alle begiff tegen, so behovede sunte Peter vele geldes, wente se werpen se up and aff by der gisse. Dot wol und spreket hirumme myt dessen boden, de to jw 373

См. договоры Новгорода с немцами: ГВНП. С. 56, 61.

345

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

346

komende warden, off scryved et an Grote Norden [scryvet darumme an Naugarden], so kryghe wy des lichte wol eyn wandel)374. И.Э. Клейненберг предположил, что здесь идет речь об избрании новгородских магистратов по жребию. Ответ на вопрос о том, можно ли порядок избрания владык распространить и на других, светских, должностных лиц, зависит от корректности интерпретации выражения ганзейского документа: se werpen se up und aff by der gisse. И.Э. Клейненберг считает возможным переводить by der gisse, как «наугад, гаданием», понимая под этим жребий375. Эта интерпретация, можно сказать, вошла в науку. Ее полностью поддержал В.Л. Янин, по мнению которого, И.Э. Клейненберг «убедительно показал, что вечевые выборы использовали тот же (курсив мой. — П.Л.) принцип жеребьевки, который применялся при избрании архиепископа: снятие с алтаря жеребьев…»376. В.Ф. Андреев, оппонент В.Л. Янина по многим аспектам новгородской «вечевой» тематики, также принял тезис И.Э. Клейненберга, хотя и высказывался более осторожно: «Посадников, тысяцких и, по всей видимости, других должностных лиц республики новгородцы избирали по жребию из определенного круга кандидатов»377. Однако ничего подобного И.Э. Клейненберг не только не показал, но и не мог показать, так как в источнике ни слова о процедуре выборов не сказано (даже если считать, что выражение bi der gisse имеет какое-то отношение к жребию). Между тем значения «жребий» у средненижненемецкого слова gisse нет. Его первое значение, согласно словарям — Mutmaßung («предположение, догадка, домысел»); словосочетание bi der gisse должно переводиться на современный немецкий язык, как aufs Geratewohl, nach Gutdünken («наудачу, на авось, наугад, наобум; по [чьему-либо] усмотрению»). И.Э. Клейненберг прибегает также к данным голландского языка, который стоит в тесном родстве с нижненемецким, и отмечает, что в нем словосочетание op de gis имеет значение «наугад, наудачу», из чего делает следующий вывод: «К гаданию мы относим также жеребьевку»378. Всю эту цепочку выводов нельзя считать убедительно обоснованной. Факты собственно языка не дают никаких оснований для предположений не только о жребии, но даже и о гадании (в смысле «угадывания» из нескольких кандидатур). Gisse — это, прежде всего, «догадка», а не «гадание», а сделать нечто bi der gisse — это, судя по всему, не совершить нечто с использованием процедуры гадания или жребия, а поступить по своему усмотре374 375 376 377 378

LECUB. Bd. IX. № 546. S. 393. Клейненберг И.Э. Известия… С. 171. Колчин Б.А., Янин В.Л. Археологии Новгорода 50 лет. С. 118; Янин В.Л. Социально-политическая структура… С. 94. Андреев В.Ф. Северный страж Руси. Л., 1989. — http://bibliotekar.ru/ rusNovgStrazh/6.htm (дата обращения: 01.09.2014). Клейненберг И.Э. Известия… С. 171, сноска.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

нию, наугад, наобум, в общем, по русской пословице, — как Бог на душу положит. В новгородско-ганзейских договорах для обозначения жребия, который должны были бросать немцы и новгородцы при возникновении тяжбы, используется другое слово: lot379 (бросать жребий — loten; ср. в современном немецком языке: das Los, losen). Таким образом, немецкие купцы в Новгороде прекрасно знали, что такое жребий и называли его другим словом. Посмотрим теперь, насколько соответствуют эти варианты интерпретации, во-первых, контексту самого документа, во-вторых, известной нам из других источников исторической обстановке в Новгороде. В интересующем нас фрагменте послания немцы сетуют на то, что им слишком часто приходится одаривать вступающих в должности новгородских магистратов: посадников и тысяцких. Волнует их, конечно, отнюдь не система избрания (какое дело было немцам до того, как именно избирают новгородское руководство — жребием, с помощью избирательных бюллетеней или как-то иначе?), а совсем другое. В Новгороде магистраты, с которыми имели дело немецкие купцы в это время, сменялись, во-первых, очень часто, во-вторых, непредсказуемо («наугад, наобум, по собственному усмотрению [новгородцев]»). Понятно, что у немцев, вынужденных каждый год нести дары новым главам новгородского правительства, возникали естественное раздражение и страх разориться. Кроме того, очевидно, они не были (в отличие от многих современных историков) уверены в том, что в Новгороде существовал действительно строгий порядок замещения вакантных должностей, напротив, у них сложилось прямо противоположное впечатление. Однако даже если принять схему В.Л. Янина, основанную именно на представлении о такой четкости, окажется, что в 1434–1439 гг. (т.е. до того года, которым датируется рассматриваемый документ) во главе Новгорода последовательно стояли 10 (!) степенных посадников, и только один из них исполнял свою должность полный год380. В какой мере впечатление немцев было ложным, насколько четко в это время функционировала предполагаемая система чередования представителей разных новгородских концов на постах степенных посадника и тысяцкого, сказать пока невозможно, но уже само это 379 380

ГВНП. С. 61. Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 363. Ср., однако, довольно убедительную критику этой схемы, предложенной еще в первом издании монографии о новгородских посадниках, которая не учитывает в полной мере таких возможностей, как смерть степенного посадника на своем посту или его досрочное смещение (Зимин А.А. [Рец. на кн.] В.Л. Янин. Новгородские посадники. М., 1962. 387 стр. // СА. 1963. № 3. С. 275–276. А.А. Зимин высказывает свои замечания в связи со сроком полномочий посадников XIV в., но они вполне применимы и к следующему столетию).

347

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

348

впечатление, зафиксированное в лаконичной жалобе на действия новгородцев bi der gisse, заслуживает серьезного внимания. Данное свидетельство, скорее, подтверждает информацию де Ланнуа, который сообщает, что «у русских Великой Руси (так он называет новгородцев. — П.Л.) нет других господ, кроме тех, [которые меняются] по очереди так, как хочет община» (…et n’ont les Russes de la grant Russie autres seigneurs que iceulx par tour, ainsy que le commun veult)381. Ниже он уточняет: «И у них есть два должностных лица, тысяцкий и посадник, которые являются правителями вышеуказанного города, каковые правители переизбираются год s от года» (Et ont deux officiers , ung duc et ung bourchgrave, qui sont gouverneurs de laditte ville, lesquelz gouverneurs sont renouvellez d’an en an)382. И все-таки, если не с помощью жребия (о чем данных, как выясняется, нет), то, как избирались светские магистраты в Новгороде? В том, что они действительно избирались, сомнений быть не может: об этом прямо свидетельствуют как летописи, в которых постоянно встречаются выражения типа «даша посадничество/ 381

382

Œuvres de Ghillebert de Lannoy… P. 33. Это место представляет известные трудности для переводчика. В существующих русских переводах оно передается так, что «iceulx» («сими», «оными») оказываются новгородские бояре. В переводе 1873 г. и с тех пор многократно переиздававшемся, это сделано за счет добавления в оригинальный текст отсутствующего там слова «бояре» (Великий Новгород в иностранных сочинениях XV — нач. XX в. Великий Новгород, 2002. С. 19); в новом переводе (О.Ф. Кудрявцева) — за счет перевода «iceulx» как «этих», что подразумевает бояр, о которых шла речь несколько выше (Великая Русь…). Однако такая интерпретация не кажется правильной как по грамматическим соображениям (Де Ланнуа делает акцент, по-видимому, на том, что в Новгороде правят именно те, кто избирается по очереди — iceulx par tour), так и по смыслу. Ведь, если буквально понимать перевод О.Ф. Кудрявцева («И русские Великой Руси не имеют других господ, кроме этих, [выбираемых] в  свой черед по воле общины»), получится, что «община» выбирает «этих», т.е. бояр, что очевидно абсурдно. Таким образом, возможны, как кажется, два варианта. Либо под «iceulx» надо понимать тысяцкого и посадника, о которых идет речь ниже, либо принимать вслед за О.Ф. Кудрявцевым «этих» и переводить без добавлений: «…нет других господ, кроме этих (т.е. бояр. — П.Л.) по очереди, — так, как хочет община». В этом случае, с одной стороны, подтверждается тезис В.Л. Янина о том, что новгородские магистраты избирались исключительно из бояр, с другой, — выясняется, что избирали их не только бояре, но вся новгородская «община» (commun). См. о предполагаемых реформах посадничества, приведших к  установлению срока пребывания высших магистратов на своих постах: Янин В.Л. Новгородские акты… С. 18–22, 25–28; Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 236–244, 269–279, 293–303. Сначала, в первые годы XIV в., по В.Л. Янину, устанавливается годичный срок посадничества, затем, с 50-х или 60-х гг. того же столетия (в указанных работах историк приводит разные датировки) складывается коллективное посадничество, а ежегодно (впоследствии каждые полгода) сменяется главный — степенной — посадник. Œuvres de Ghillebert de Lannoy… P. 34.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

тысяцкое» или «отъяша посадничество» в отношении новгородцев, так и другие источники, в том числе и только что рассмотренный ганзейский документ. Уже весьма давно А.В. Арциховским был предложен привычный для нас вариант — с избирательными бюллетенями. Как вечевой избирательный бюллетень он трактовал найденную в ходе раскопок 1957 г. берестяную грамоту № 298, которая представляет собой перечень ряда лиц в родительном падеже383. А.В. Арциховский полагал, что это был бюллетень для многомандатной системы выборов, который использовался для избрания какой-то коллегии из четырех человек (в грамоте перечислены четверо). Это вполне соответствовало духу времени (не XV в., а середине XX в.), когда выборы предусматривали отсутствие альтернативы, а количество кандидатов строго соответствовало числу будущих избранников. Гипотеза А.В. Арциховского также не может быть принята, и не только потому, что, по мнению современных исследователей берестяных грамот, это, скорее, список свидетелей для вызова в суд, а не избирательный бюллетень384, но и потому что гипотеза о выборах посадника и тысяцкого путем подачи избирательных бюллетеней противоречит известным фактам. В XII–XIII вв. новгородцы устраивали вечевые собрания во время военных походов. Случалось, на них меняли посадников, причем никаких отличий в описании походных собраний и обычных, городских, в летописи нет. Очевидно, решения, принятые и на тех, и на других считались одинаково легитимными, в том числе избрание должностных лиц (точнее, признание или непризнание законности избрания зависело не от его внешних обстоятельств, а от соотношения сил между новгородскими концами). Уже в 1134 г.385, на заре новгородской самостоятельности, новгородцы во время военного похода «на томь же пути отяша посадницьство у Петрила и даша Иванку Павловицю»386. А гораздо позднее, в 1272/73 г.387, во время похода князя Дмитрия Александровича с новгородцами 383

384

385 386 387

Арциховский А.В., Борковский В.И. Новгородские грамоты на бересте (Из раскопок 1956–1957 гг.). М., 1963. С. 127–129. Эту интерпретацию впоследствии поддержала Н.Л. Подвигина (Подвигина Н.Л. Очерки социально-экономической и политической истории Новгорода Великого в XII– XIII вв. М., 1976. С. 105). Зализняк А.А., Янин В.Л. Берестяные грамоты из новгородских раскопок 2002 г. // Вопросы языкознания. 2003. № 4. С. 9–10; Зализняк А.А. Древненовгородский диалект. М., 2004. С. 677. Любопытно, что к отказу от гипотезы А.В. Арциховского В.Л. Янина подтолкнула именно интерпретация И.Э. Клейненбергом gisse как жребия (Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1977–1983 гг.). Комментарии и словоуказатель к берестяным грамотам (из раскопок 1951–1983 гг.). М., 1986. С. 243). О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 233, 243. ПСРЛ. Т. III. C. 23. О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 288.

349

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

350

на Тверь, как уже говорилось выше, не только посадник лишился своего поста, но был изгнан и сам князь388. В условиях военного похода трудно себе представить любую сколько-нибудь сложную процедуру выборов, будь-то со жребием, подобную той, которая применялась при избрании владыки, или — что еще менее возможно в полевых условиях — с подачей избирательных бюллетеней. Да и в самом Новгороде, даже в более позднее время, когда вроде бы существовал довольно четкий порядок занятия посадничества и тысяцкого, смены на этих постах происходили подчас таким образом, что трудно предполагать сколько-нибудь длительную процедуру избрания. Например, в уже упоминавшемся известии НПЛ о мятеже в 1360 г. говорится о молниеносных переменах в посадничестве: «бысть мятежь силенъ в Новѣгородѣ; отъяша посадничьство у Вондрѣяна Захарьиница не весь город, токмо Славеньскыи конець, и даша посадничьство Селивестру Лентиеву… И доспѣша тогда обѣ сторонѣ противу себе: Софѣиская сторона хоти мьстити бещестие братьи своеи, а Славеньская от живота и от головъ; и стояша три дни межю себе, уже бо славляне и мостъ переметаша». Только после вмешательства архиепископа Моисея конфликтующие стороны разошлись, но тем не менее противники славлян «взяша села Селивестрова на щитъ, а иных селъ славеньскыхъ много взяша; много же и невиноватых людии погибло тогда; и даша посадничьство Микитѣ Матфѣевичю…»389 Невозможно представить себе, что во время «мятежа» — фактически открытого вооруженного столкновения — противоборствующие стороны организовывали подачу голосов или метание жребия. Пожалуй, единственный способ избрания, который возможен в таких условиях, — это аккламация, или по-русски, прославление. Последний термин отнюдь не является искусственным. Именно он используется в начальном летописании в рассказе о возведении на киевский стол в 1068 г. освобожденного восставшими киевлянами из заключения полоцкого князя Всеслава Брячиславича: «людье же высѣкоша Всеслава ис поруба, в 15 день семтября, и прославиша и средѣ двора къняжа»390. Это «прославление», разумеется, не предусматривало голосования в каком бы то ни было виде: предлагалась кандидатура, и все ее одобряли, «прославляли». Возможно, церемония сопровождалась криками, типа «Ты — наш князь»391. Еще В.И. Сергеевич замечал по поводу порядка принятия решений на древнерусском вече: «Счета голосов у нас вовсе не делалось по 388 389 390 391

ПСРЛ. Т. III. C. 322. ПСРЛ. Т. III. C. 365–366. ПСРЛ. Т. I. Cтб. 171. См. последнюю и наиболее полную интерпретацию интронизации древнерусских князей, в том числе и в сравнительно-историческом аспекте: Гвозденко К.С. Церемония княжеской интронизации на Руси в домонгольский период // ДРВМ. 2009. № 1. С. 34.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

той причине, что большинство голосов (абсолютное и тем более относительное) не считалось достаточным для решения дела. У нас требовалось или единогласное решение или такое большинство, которое очевидно без всякого счета голосов. Это должно быть подавляющее большинство, которое заставляло бы смолкать всех разномыслящих»392. Исследователь тонко почувствовал эту весьма специфическую особенность древнерусской политической культуры, однако напрасно сделал акцент на том, что так обстояло дело «у нас». Представления о коллективном единодушии, которое русские летописцы чаще всего называли «одиначеством», а в латинских источниках называется unanimitas, были распространены во всей «варварской Европе», о чем уже говорилось в предыдущей главе393. Эти представления исходили из идеи о единодушии (изначально — сакральном) вечевого коллектива, которая не предусматривала наличия легальной оппозиции. В реальности, разумеется, всеобщее одобрение предлагаемого решения имело место далеко не всегда. В случае если коллективному решению противостоял индивид, это приводило к его подавлению или удалению тем 392

393

Сергеевич В.И. Древности русского права. Т. II. С. 49. См. также: Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор… С. 80–81. Высказывались и другие суждения. В. Дьячан, также сторонник «земско-вечевой» теории, считал, что «единогласие при решении дел» у славян было связано с тем, что у них был «узкий запас сведений», что, в свою очередь, объясняется неразвитостью цивилизации. В этих условиях «каждый мог говорить обо всем и решать несложные дела тогдашней общественной и государственной жизни» (Дьячан В. Участие народа в верховной власти в славянских государствах до изменений их государственного устройства в XIV и XV веках. Варшава, 1882. С. 28). В недавнее время высказывались скептические суждения по поводу реальности вечевого одиначества. М.К Пол считает, что факты несогласия на вече или противостояний двух параллельно проводившихся вечевых собраний «ставят под сомнение традиционную теорию, которая рассматривает вече как единый организм, достигавший единогласных решений» (Paul M.C. The Iaroslavichi… P. 45). Т.Л. Вилкул рассматривает упоминания в летописи о «единодушии» горожан или его отсутствии не столько как отражения реальных явлений, сколько в качестве элементов «нарративных схем» (Вiлкул Т.Л. Вiче в давнiй Русi у другiй половинi XI–XIII ст. Автореф. дисс. … канд. ист. наук. Киïв, 2001. С. 14). Эти сомнения представляются, однако, неосновательными: «вече как единый организм» было не реальностью, а идеальным состоянием, и относится к сфере политических представлений. Факты частых внутригородских столкновений никак не исключают наличия подобного идеала. Что касается «нарративов», то представления о коллективном «одиначестве» зафиксированы не только в летописях, но и для раннего времени — в берестяных грамотах, для более позднего — в документальных источниках, в том числе ганзейских. Кроме того, как уже говорилось, такие представления были характерны не только для Руси, но для всей «варварской Европы» в целом. См. об этом подробнее: Лукин П.В. Принцип единодушия в представлениях и политической практике древней Руси // Образы прошлого. Сборник памяти А.Я. Гуревича. СПб., 2011.

351

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

352

или иным способом (вплоть до «потока и разграбления») из соответствующей общности. Если же такому решению противостояла значительная часть общности (в Новгороде, как правило, городской конец или коалиция концов), то возникало противостояние, иногда вооруженное, сопровождавшееся сепаратными вечевыми собраниями в разных местах и, в конце концов — после трудных переговоров и поиска компромисса — примирением. В летописи оно обычно сопровождается фразами, типа «дьяволъ попранъ, а братья вся въкупѣ быша». Единство коллектива тем самым восстанавливалось. Именно путем аккламации, основанной на «единодушии» коллектива, принимались решения на вечевых собраниях западных славян. Соответствующие данные есть применительно к полабским славянам, поморянам, Польше (Вроцлав)394. Классическое, часто цитирующееся в литературе весьма афористичное описание можно видеть в «Хронике» Титмара Мерзебургского применительно к лютичам: «Путем единодушного принятия решений они, рассматривая свои нужды на собрании, в отношении требующих исполнения дел все приходят к общему согласию» (Unanimi consilio ad placitum suimet necessaria discucientes, in re395. Однако, пожалуй, самое яркое bus описание избрания должностного лица с помощью аккламации сохранилось в «Chronica Boemorum» Козьмы Пражского — в рассказе об поставлении пражским епископом в 1068 г. Яромира-Гебхарда. Все началось с того, что князь Вратислав II хотел поставить епископом своего кандидата — саксонца Ланца (Ланцона). Тогда он у  сторожевых ворот Праги «созвал народ и знатных людей на совет, в то время, как его братья встали по правую и левую сторону, духовенство же и комиты восседали в большом кругу, и за ними стали все воины, позвал Ланцона и, когда он стоял в центре, представил его народу» (convocat populum et procеres in cetum et fratribus suis a dextris et a sinistris assistentibus, clericis vero et comitibus per longum gyrum considentibus et post eos cunctis militibus astantibus vocat Lanczonem et stantem in medio laudat et commendat eum populo). Результат был далек от ожидаемого: «Раздался ропот в народе, и не прозвучал голос поздравления, как это всегда бывает во время избрания епископа» (Fit murmur in populis, nec 394

395

См. об этом: Boroń P. Słowiańskie wiece plemienne. Katowice, 1999 (Prace Naukowe Uniwersitetu Śląskiego w Katowicach. Nr. 1841). S. 81–85; Modzelewski K. Europa barbarzyńska. Warszawa, 2004. S. 356–361. Thietmari Merseburgensis episcopi Chronicon / Hrsg. von R. Holtzmann (MGH SS. Nova Series). Berlin, 1935. T. IX. 25 (18). S. 304. В новейшем русском переводе И.В. Дьяконова важнейший нюанс, связанный с единодушным принятием решений на собрании, оказался утраченным, вместо чего видим безликое и неточное: «Обсудив в народном собрании то или иное [?] решение…» (Титмар Мерзебургский. Хроника / Подг. изд. И.В. Дьяконов. М., 2009). С. 103.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

resonat vox congratulationis, sicut semper solet in tempore episcopalis electionis)396. В результате епископом все-таки стал Яромир. Имели место, таким образом, не выборы в настоящем смысле слова, а процедура аккламации со стороны собрания, которое реагировало на кандидатуру с помощью криков, ропота, восклицаний положительного или отрицательного характера (в данном случае, реакция была отрицательной, в ином случае она бы выступила в форме congratulatio — «поздравления»). Результат воспринимался как продиктованный всеми, всей общностью. Это не была собственно хиротония, чин которой, как известно, теоретически предусматривает возможность возглашения во время литургии не только ἄξιος, но и ἀνάξιος. В данном случае состоялось предварительное, «светское», избрание, а хиротония состоялась позже, в Германии, и осуществил ее майнцский епископ после того как германский император вручил Яромиру «перстень и пастырский жезл»397. Так обстояло дело отнюдь не только у славян. Путем аккламации «всем народом» избирались в раннее время, età ducale, и венецианские дожи398. Так, например, в 80-е гг. IX в., по свидетельству древнейшей венецианской хроники Джованни (Иоанна) диакона (начала XI в.), дож Джованни II Партичиако (Партичипацио), «пораженный телесной болезнью, избрал при народной аккламации в качестве преемника своего младшего брата Петра (Пьетро — П.Л.)» (…Iohannes dux corporis infermitate detentus, Petrum minimum suum fratrem, populo adclamante, successorem sibi elegit)399. По существу аналогичная аккламации процедура принятия решений практикуется и сейчас на собрании в швейцарском кантоне Гларус. Формально там происходит открытое голосование путем поднятия рук, но за 600 лет голоса не считались никогда. Исход голосования определяет «на глазок» стоящий на возвышении Landammann (председатель кантонального правительства). Более того, даже такое формальное голосование проводится далеко не всегда, лишь примерно в трети случаев. Если по обсуждаемому вопросу никто не выражает желания выступить, решение считается принятым. В другом кантоне, Обвальдене, голосование поднятием 396

397 398 399

Cosmae Pragensis. Chronica Boemorum / MGH SS. rer. Germ. NS / Ed. B. Bretholz. Berolini, 1923. II, 23. S. 115. Русский перевод этого фрагмента Г.Э. Санчука неряшлив и неточен: Козьма Пражский. Чешская хроника / Вступ. ст., пер. и комм. Г.Э. Санчука. М., 1962. С. 132. См. об этом событии как об аккламации: Boroń P. Słowiańskie wiece plemienne. S. 83; Modzelewski K. Europa barbarzyńska. S. 368. Cosmae Pragensis. Chronica Boemorum. S. 118. Cessi R. Venezia ducale. T. I. Duca e popolo. Venezia, 1963. P. 289; Cracco G. Società e stato nel medioevo veneziano (secoli XII — XIV). Firenze, 1967. Р. 3–4. Giovanni Diacono. Istoria Veneticorum / Ed. e trad. di L.A. Berto. Bologna, 1999 (Fonti per la storia dell’Italia medievalе. Storici italiani dal cinquecento al millecinquecento ad uso delle scuole. 2). III. 30. P. 144. См. об этом: Ortalli G. Il ducato e la «civitas Rivoalti» tra bizantini, carolingi e sassoni // Storia di Venezia. Vol. I. P. 756, 758.

353

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

354

рук также проводилось, но, как правило, оно становилось выражением консенсуса: поднималось две–три тысячи рук за предлагаемое решение и ни одной против. Естественно, такой порядок принятия решений куда ближе к аккламации, чем к «настоящему» голосованию с обязательным подсчетом голосов. Не знают швейцарские собрания и жребия. Таким же примерно образом, очевидно, принимались обычно решения и на афинском народном собрании, где по свидетельству «Афинской политии» Аристотеля, голоса «оценивались», а не считались400. Аккламация на вече кандидатуры, которую заранее подготовила элитарная группа, могла быть поэтому способом избрания, в наибольшей степени соответствующим средневековой новгородской политической культуре. Баллотировка с помощью избирательных бюллетеней ей полностью противоречила, поскольку предполагала легитимацию политического раскола. Что касается жребия, то избрание с его помощью именно архиепископа, вероятно, было все-таки уникальным явлением, и его нужно связывать с двумя обстоятельствами. Во-первых, часто забывается, что как избрание епископа с использованием жребия, так и собственно избрание его на публичном собрании, — не какая-то новгородская «республиканская» причуда, а процедура, имеющая определенные основания в церковном предании и византийском законодательстве. В частности, выдвижение трех кандидатур предписано в «Новеллах» Юстиниана, а выборы по жребию упомянуты еще в «Деяниях апостолов»401. На Руси избрание архиерея из трех кандидатур — хотя и без упоминаний вечевых собраний — было известно, и не только в Новгороде. Установления об избрании епископа из «Новелл» сохранились в славянском переводе Кормчей книги, в LXXXVII главе Collectio 93 capitulorum (Собрание новелл в 93 главах) (эти статьи встречаются и в русских списках Кормчей402). В древнейшем, Ефремовском списке XII в. читаем: «Елишьды потрѣба будеть епископы поставляти, разумѣти клирикомъ и пьрвыимъ града, въ немьжь хощеть епископъ поставленъ быти, и, прѣдълежащиимъ святыимъ евангелиемъ, прѣдъ трьми лици причьтъ творити… тако причитаемомъ трьмъ лицемъ, больши избереться, поставленъ будеть су[до]мь поставляющааго» (…ὁσάκις χρεία γένηται ἐπίσκοπον χειροτονηθῆναι, συνιέναι τοὺς κληρικοὺς καὶ τοὺς πρώτους τῆς πόλεως, ἧς μέλλει ἐπίσκοπος χειροτονηθῆναι, καὶ προκειμένων τῶν ἁγίων εὐαγγελίων 400 401

402

Hansen M.H. Die athenische Volksversammlung… S. 46–49; Hansen M.H. The Athenian Ecclesia… P. 335–339. См. об этом: Paul M.C. Episcopal Election in Novgorod, Russia 1156–1478 // Church History. Studies in Christianity and Culture. 2003, June.Vol. 72. № 2. P. 271–273; Мусин А.Е. Церковь и горожане средневекового Пскова. Историко-археологическое исследование. СПб., 2010. С. 275–276. См. об этом: Мусин А.Е. Церковь и горожане… С. 276.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

ἐπὶ τρισὶ προσώποις ψηφίσματα ποιεῖν… ἐκ τῶν οὕτως ψηφιζομένων τριῶν προσώπων ὁ βελτίων χειροτονηθῇ τῇ ἐπιλογῇ καὶ τῷ χρίματι τοῦ χειροτονοῦντος)403. По мнению А.Е. Мусина, это свидетельство того, что в Новгороде «прекрасно знали», как «на самом деле … должны были происходить» установленные Юстинианом «избрание и искус» нового епископа. Поэтому «избрание епископов в Новгороде в полной мере соответствовало нормам византийского канонического права». Но о чем конкретно говорит это установление? Славянский текст довольно мутный (что означает, например, в этом контексте глагол «разумѣти»?). Обращение к оригиналу показывает, что этот фрагмент нужно переводить так: «Всякий раз, когда становится необходимым рукоположить епископа, следует, чтобы собрались клирики и первые люди того города, в котором предстоит рукоположить епископа, и перед святым Евангелием приняли бы решение в отношении трех лиц (далее говорится не о порядке избрания, а о достоинствах, которыми должен обладать кандидат в епископы. — П.Л.)… Из избранных таким образом трех лиц рукополагается лучший путем выбора и помазания рукополагающим»404. «Первые» люди города участвуют в выдвижении трех кандидатов, однако, «лучший» не избирается на основе жребия, а определяется архиереем, который совершает таинство рукоположения. Пл. Соколов писал в связи с этим, что при порядке, предписанном в новелле Юстиниана, «поставляющий делался в полном смысле слова хозяином выбора», а роль избирателей становилась второстепенной405. Новгородская процедура избрания владыки, центральное место в которой занимало избрание по жребию, не совпадает с процедурой, описанной в Кормчей, и вряд ли могла на ней основываться. Конечно, можно предположить, что в Новгороде несколько туманное установление славянской Кормчей прочитали по-своему и вы403 404

405

Бенешевич В.Н. Древнеславянская Кормчая XIV титулов без толкований. Т. I. СПб., 1906. С. 800–801. В позднейших списках читается более краткий текст: «Клирици и первии града, прѣ[д]лежащемь святыимъ е[в]а[н]г[ил]иемъ, прѣдъ треми лици причетъ да твор[я]ть, еп[и]с[ко]помъ кленьшемся…» (Οἱ κληρικοὶ καὶ οἱ πρῶτοι τῆς πόλεως προκειμένων τῶν ἁγίων εὐαγγελίων ἐπὶ τρισὶ προσώποις τὸ ψήφισμα ποιείτωσαν τῶν ἐπισκόπων, ὀμνύοντες…) (Бенешевич В.Н. Древнеславянская Кормчая XIV титулов без толкований. София, 1987. Т. II. С. 55). В славянском переводе этой статьи есть ошибка: в оригинале оборота, которому бы соответствовал славянский дательный самостоятельный («епископом кленьшемся»), нет; Gen. Pl. ἐπισκόπων явно относится к τὸ ψήφισμα, а причастие ὀμνύοντες — к οἱ κληρικοὶ καὶ οἱ πρῶτοι τῆς πόλεως. Переводить этот фрагмент, по-видимому, надо так: «Пусть духовенство и первые люди города перед святым Евангелием принимают решение об избрании епископов в отношении трех лиц, поклявшись…». Соколов Пл. Русский архиерей из Византии и право его назначения до начала XV века. Киев, 1913. С. 3–4.

355

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

356

читали из нее жребий, но греки среди новгородского духовенства были, и они вполне могли разъяснить, как именно следует его понимать. Больше пространства для интерпретации оставляют записи о поставлении русских епископов в составе ватиканского греческого сборника, которые представляют дело так, что во второй четверти XIV в. избрание архиерея из трех кандидатов было общепринятым порядком. Там сначала говорится: «По каноническому чину были избраны кандидатами три достойные лица» (ψηφισθέντων οὖν τριῶν ἀξίων προσώπων κατὰ τάξιν κανονικήν); затем: «[из них] предпочтен и избран» (προκριθεὶς καὶ ἐκλεγεὶς) имярек. Однако и здесь о жребии прямо не говорится, хотя исключать, что именно он имеет в виду, нельзя406. Во-вторых, есть свидетельство, что в Новгороде на вече жребий использовался не только для избрания владыки. В уже упоминавшемся рассказе ЛА о море и строительстве церкви св. Симеона Богоприимца говорится, что решение о посвящении храма именно св. Симеону было принято путем жребия: «И возъблагодаривъ Бога архиепископъ владыка Иона, и возвѣстивъ Великому Новугороду и знаменавъ 3 жребий: 1-й Божий, 2 Семеона Богоприимъча, 3 Ануфрѣевъ, и положи на престолѣ и служивъ литургию  … и вшедши архиепископу владыкѣ Ионѣ к народу в вѣчѣ, и благословивъ народъ, и князю Василью Васильевичю Низовьскому ту стоящу, и множество народа во умиленьи призываху: Господи помилуй, и вынесоша жребии отъ престола, и просмотрѣвъ архиепископъ владыка Иона жребѣй Божий, и возблагодариша Бога, и вынесоша 2-й жребѣй Ануфрѣевъ, а Семиона Богоприимьча жребѣй на престолѣ оста…»407. Что общего между избранием на вече архиепископа и определением на вече святого, которому должен быть посвящен храм? Принцип, в соответствии с которым, то, что остается на алтаре, — угодно Богу, и находящиеся в основе этого принципа религиозные представления. Во Пскове вытягивание жребия с алтаря также могло использоваться не для выборов, о чем свидетельствует упомянутое выше известие Псковской III летописи о распределении псковских пригородов между концами408, но это несколько иная ситуация: здесь надо было распределить имеющиеся пригороды между концами, и никто в любом случае не оставался бы совершенно внакладе, кроме того, и сама процедура, вероятно, выглядела иначе (не было последовательного вытягивания двух жребиев из трех). Так или иначе, вытягивание жребия с алтаря главного храма в присутствии собрания горожан могло использоваться не только для выборов и не обязательно для всех выборов. 406 407 408

РИБ. Т. VI (Изд. 2-е). СПб., 1908. Памятники древнерусского канонического права. Ч. 1 (Памятники XI–XV вв.). Стб. 431–446 (2-я пагинация). ПСРЛ. Т. XVI . Стб. 219–220. ПСРЛ. Т. V. Вып. 2. С. 164.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

В-третьих, то обстоятельство, что с помощью жребия избирался именно новгородский архиепископ, думается, не случайно. Архиепископ мог быть только один и мог занимать свой пост в течение очень долгого времени; его не так-то просто было сместить (хотя и такое, конечно, случалось), и зависел он не только от Новгорода, но и от митрополита всея Руси, ставившего его. Следовательно, эта важнейшая в Новгородской республике должность (де Ланнуа называет новгородского иерарха «как бы их (новгородцев. — П.Л.) властителем» (comme leur souverain)409) могла быть фактически монополизирована каким-то концом (со светскими магистратами этот вопрос был, как мы помним, решен установлением в XIV в. коллективных посадничества и тысяцкого). Слепой жребий до некоторой степени уравнивал шансы410 (разумеется, случайным был в этих условиях только сам выбор; кандидатов выдвигали, несомненно, те или иные влиятельные группы, вероятнее всего, представлявшие концы). Жребий мог быть слепым в самом буквальном смысле слова, выше указывался случай, когда жребий тянул именно слепец411. Да и в других известных случаях вытягивание жребия поручалось лицам, которые были заведомо незаинтересованы в исходе дела или вообще не принадлежали к местному политическому коллективу. Последний вариант известен, правда, применительно ко Пскову и причем не в связи с избранием какого-либо должностного лица. В 1468 г. жребий там тянул сын московского наместника В.Ф. Шуйский, а вопрос, как мы помним, решался более чем животрепещущий: распределение пригородов между псковскими концами412. Естественно, на эту роль идеально подходил человек, не принадлежавший ни к одной из кончанских организаций. Появление в этой роли наместника вовсе не случайно. В Новгороде сакральный «символический капитал» и в самом деле использовался владыками при улаживании внутриполитических конфликтов, которые не могли быть разрешены жесткой административной властью, не существовавшей там. В литературе такие факты отмечались, но они, начиная с классических работ А.И. Никитского, интерпретировались в русле представления о праве пра409 410

411

412

Œuvres de Ghillebert de Lannoy… P. 33. Так полагает Л. Шилов (устное сообщение). Ранее Дж. Раба высказал сомнение в том, что выборы епископа «действительно были случайными». Он предположил, что именно с этим было связано то обстоятельство, что «в течение столетия иерархия новгородской церкви возглавлялась людьми, так или иначе связанными с архиепископским двором» (Raba J. Church and Foreign Policy in the Fifteenth Century Novgorodian State // Canadian-American Slavic Studies. 1979. Vol. 13. № 1–2. P. 53). ПСРЛ. Т. III. С. 232. Об этой статье НПЛ мл. см.: Гиппиус А.А. К истории сложения текста Новгородской первой летописи // НИС. [Вып.] 6 (16). СПб., 1997. С. 26. ПСРЛ. Т. V. Вып. 2. С. 164–165.

357

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

358

вославного иерарха на печалование, т.е. заступничество за лиц, подвергающихся преследованиям413. В новейшее время эта «религиозная» концепция получила дополнительное развитие в работе А.В. Петрова, который усматривает в попытках новгородских владык улаживать внутриполитические конфликты в Новгороде борьбу православного архиерея с реликтами язычества, которые проявлялись, по мнению исследователя, в противостоянии между новгородскими сторонами414. Действительно, «миротворческие» акции новгородских владык в ΧΙΙΙ–XV вв. встречаются на страницах летописи. Пожалуй, наиболее выразительное описание такой акции, сопровождающееся настоящим панегириком архиепископу Симеону, в котором воспевается именно его посредническая миротворческая деятельность, читается в рассказах новгородского летописания о «восстании Степанка» в 1418 г., о котором уже шла речь415. Эти акции, впрочем, не ограничивались внутриполитическими конфликтами. Объектами заступничества со стороны владыки могли выступать весь коллектив новгородцев в отношениях с князем, «молодший» город Псков по отношению к самим новгородцам, иностранцы (немецкие купцы) также по отношению к новгородцам, их политическому собранию — вечу, новгородским должностным лицам. Эти факты, естественно, опровергают «языческую» интерпретацию А.В. Петрова, потому что незамеченные им конфликты новгородцев с немецкими купцами к гипотетическим реликтам язычества в любом случае отношения иметь не могли. С другой стороны, они, казалось бы, только подтверждают «христианскую» интерпретацию, о чем писал уже А.И. Никитский в специальной статье, посвященной отношениям между новгородскими архиепископами и немецкими купцами. Однако вопрос оказывается не столь простым. Согласно А.И. Никитскому и всей историографической традиции, суть дела заключается именно в праве «святительского благословения» (или отказе дать такое благословление)416. Между тем, более внимательно присмотревшись к летописным и нелетописным рассказам о новгородских конфликтах, можно заметить, что в роли их модераторов и умиротворителей выступает отнюдь не только архиепископ. 413 414

415 416

Никитский А.И. Отношение новгородского владыки к немецкому купечеству по новым данным // ЖМНП. 1883. Ч. CCXXVIII. Применительно к событиям 1418 г. в Новгороде он пишет: «О событиях 1418 г. потому чтоль подробно написано в летописях, что они являются примером торжества христианского начала и христианской морали смирения и всепрощения, символизируемых [владыкой] Симеоном, над языческой мстительностью, сопряженной с “поганскими” нравами, проявившимися в традиционной для Новгорода междусобице сторон» (Петров А.В. От язычества к Святой Руси… С. 281; см. также: С. 291). ПСРЛ. Т. III. C. 410; T. IV. Ч. 1. С. 423–424; Т. VI. Вып. 1. Стб. 542. Никитский А.И. Отношение новгородского владыки… С. 3–4.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

Есть примеры, когда он выступает в этой роли не один. В 1255 г. в разрешении упоминавшегося выше конфликта в Новгороде, разгоревшегося после изгнания князя Ярослава Ярославича, приняли активное участие архиепископ и тысяцкий, однако Александр «не послуша … молбы владычни и Климовы»417 (имеются в виду архиепископ Далмат и тысяцкий Клим). Таким образом, это были не просто переговоры, а имели место «мольбы», причем со стороны не только архиерея, но и тысяцкого (по крайней мере, так это изображено в летописи), так что, если говорить о «печаловании», то надо говорить о совместном печаловании, в котором наряду с лицом духовным принимал участие светский магистрат. Кроме того, примирение с князем одновременно означало примирение с частью новгородцев, которые ориентировались на князя, и которых летописец, осуждая, называет крестопреступниками. Сам летописец утверждает, что в результате разрешения конфликта «вси радости исполнишася, а злодѣи омрачишася…», но в той же статье говорится, что в том же году посадничество получил главный «злодей» Михалко Степанович, т.е., очевидно, был достигнут некий компромисс. В конфликте с немецкими купцами 1425 г., в ходе которого в Новгороде была арестована вся немецкая колония, исключительная роль архиепископа Евфимия Ι, казалось бы, очевидна. В дерптском документе418 изложено содержание переговоров с новгородским послом (1 февраля 1426 г.): «И также ты далее говоришь, что святой отец и господин архиепископ Новгорода дал свое благословение посаднику и всему Великому Новгороду за немецких детей и в том, что немцы со своим добром будут освобождены: несмотря на то что по отношению к немцам была учинена совершеннейшая несправедливость, мы [т.е. немцы] все же поблагодарили святого отца и господина архиепископа и били ему челом за это и за его милость от имени немецких детей, так как он хороший, благочестивый человек и хорошо знает, что справедливо и что несправедливо» (Unde also du vurder sechtst, dat de hillige vader unde here ertzbiscop to Nougarden, den borgermeisteren unde gemeene Grote Nougarden syne zegenynge gegeven heft vor de Dudesschen kindere (un)de dat de Dudesschen mit erme gude vrii gegeven sin: wowol dat den Dudesshen kinderen gentzliken unrecht gescheen is, so dancken wii doch deme hilligen vadere unde heren ertzbiscope unde slaen eme dar vore unde vor sine woldaet unse hovede van der Dudesschen kinder wegen, wante he is eyn gud rechtverdich man unde kent wol recht unde unrecht)419. В другом документе (послание из Дерпта в Ревель 11 ноября 1425  г.) говорится, что освобождение немцев было до417 418 419

ПСРЛ. Т. III. C. 81. Подробнее об этих документах будет говориться в следующей главе. HR von 1256–1430. Bd. VIII. № 7. S. 6–7.

359

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

360

стигнуто благодаря «большому труду и просьбам новгородского епископа». Владыка ради этого даже «бил челом посадникам (у Никитского ошибочно: посаднику420. — П.Л.), тысяцкому и всему Новгороду и дал немецким купцам свое благословение (de biscop van Nougarden den borgermestern, deme hertogen unde al gemene Nougarden sin hoved geslagen unde sine segenynge gegeven heft vor den Dudesschen copman)421. Исключительная роль архиепископа здесь подчеркивается именно новгородским послом. Сами же немецкие купцы сообщали ранее в Дерпт, что собравшиеся на вечевые собрания новгородцы с ними определенно бы расправились, «если бы добрые люди не позаботились, особенно епископ, который так долго молил за нас, за что он претерпевал большие огорчения из-за своего заступничества и из-за позволения, которое он не хотел давать, а также некоторые другие из высших [людей]– так долго, что с ними [новгородцами] было установлено перемирие…» (Dit hedde uns warliken overgan, hedden dar nycht gude lude vor gewest, sunderlinges dey bysschop, dey vor uns duslange gebeden hevet, dar hei grot vordreit ume let van den Russen vormyddest siner bede unde vulbort, dei hei dar nycht to geven en wolde, unde ok some anderen van den uppersten so lange, dat it in en bestant is gekomen)422. Оказывается, наряду с владыкой, за немцев вступаются неназванные «некоторые из высших» (some … van den uppersten). В 1343 г.423 междусобица, возникшая из-за вызвавшей толки гибели в походе Луки Варфоломеевича, представителя знаменитого неревского аристократического рода, была умиротворена благодаря вмешательству архиепископа и наместника: «…по обѣдѣ доспѣша всь город, сия страна собѣ, а сиа собѣ; и владыка Василии с намѣстником Борисом доконцаша миръ межи ими; и възвеличанъ бысть крестъ, а диаволъ посрамленъ бысть»424. Владыка тут выступает в качестве главного героя, а наместник находится как бы на заднем плане. Но могло быть и по-другому. В документе 1331 г., который подробно разбирался выше, рассказывается, в частности, о попытке новгородцев в отместку за гибель в стычке с немецкими купцами одного из них разграбить Немецкий двор. Там говорится, что, когда новгородцы «пришли с веча с оружием и знаменами» (quemen de ruscen vt deme dinghe mit wapenen vnn mit banyren) и принялись рушить и грабить Петров двор, именно княжеский чиновник — «судья князя» (des konighes rechter), как он назван в документе — ничтоже сумняшеся, «пришел … и прогнал русских со двора» (quam … eyn vnn sloch de ruscen 420 421 422 423 424

Никитский А.И. Отношение новгородского владыки… С. 8. LECUB. Bd. VII. № 368. S. 261. Ibid. № 311. S. 221. О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 297. ПСРЛ. Т. III. C. 356.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

vt deme houe)425. А «русские» были ведь не просто шайкой разбойников или толпой участников беспорядков, а вечниками, которые вооружились и действовали, по-видимому, достаточно организованно, о чем говорит упоминание знамен. Кто такой был княжеский rechter, сказать сложно, но ясно, что он был сотрудником, если так можно выразиться, «офиса наместника», который (наместник), между прочим, в дальнейшем играет немалую роль в решении вопроса и даже получает от немцев плату в 5 гривен серебра (наряду с посадником, который получил 10 гривен)426. Разумеется, действия «судьи» далеки от «печалования», но, в сущности, он делает то же самое: останавливает конфликт, только используя иные методы. Новгородский архиепископ в конфликте, между тем, участия не принимает. А.И. Никитский считал, что у новгородского владыки был, так сказать, эксклюзивный инструмент «в борьбе с вечевыми увлечениями» — «святительское благословение»427. В 1331 г. с «вечевыми увлечениями» борется, однако, княжеский служилый человек. В истории Руси есть пример насильственного подавления княжеским служилым человеком веча — в 1146 г. в  Звенигороде Галицком, когда его осадил киевский князь Всеволод Ольгович; согласно Ипатьевской летописи: «…въторыи день створиша вѣче Звенигородьчи, хотяче ся передати. И бѣ у нихъ воевода Володимирь мужь Иванъ Халдѣевичь, изома у нихъ мужи 3, и уби я, и когождо ихъ, перетенъ наполъ, поверже я исъ града — тѣмь и загрози имъ»428. В Новгороде XIV в. ситуация была, конечно, совершенно иной: княжеские представители уже давно не играли там ведущей роли. К тому же — что следует из самого документа 1331 г. и о чем еще пойдет речь ниже — они были «встроены» в систему новгородской республиканской власти и действовать без согласия новгородской элиты и тем более открыто враждовать с вечниками вряд ли могли. Дело, похоже, заключается в другом. Стоит задуматься над тем, что объединяло архиепископа и наместника и отличало их, допустим, от посадника, который никогда не выступает в роли умиротворителя. Это, безусловно, не «святительское благословение». Возможность давать его или не давать была, если так можно выразиться, символическим капиталом, которым располагал новгородский владыка и который определял доступные для него способы разрешения конфликтных ситуаций. Не менее важным было то, что в клановом социуме средневекового Новгорода, где власть оспаривалась соперничавшими друг 425 426

427 428

РЛА. S. 57. Там же. S. 58. Ср. замечание В.Л. Янина о том, что в отличие от более раннего времени, в XIV–XV вв. князь в Новгороде «в делах внутреннего управления жестко ограничен» (Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 248). Никитский А.И. Отношение новгородского владыки… С. 3. ПСРЛ. Т. II. Стб. 320.

361

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

362

с другом элитными группировками, опиравшимися на разные районы города (концы и улицы) и сталкивавшимися на вечевых собраниях, и владыка, и княжеский наместник, будучи, с одной стороны, погружены в новгородскую политику, с другой — были в известной степени вне повседневной межклановой борьбы. Во всяком случае, и у того, и у другого были определенные дополнительные, «внешние» ресурсы, которые позволяли им меньше зависеть от борющихся за власть новгородских группировок. Однако должность наместника, в отличие от архиепископа, не была выборной, поэтому для избрания последнего пришлось применять столь сложную процедуру, главной целью которой было, по-видимому, сохранение «одиначества» между концами (о котором говорилось подробнее во II главе). Здесь нужно добавить, что, хотя эти процедуры, как и само «одиначество», на котором они основывались, носили сакральный, церковный характер, не стоит думать, что новгородцы в непосредственной политической практике ориентировались исключительно на какие-то религиозные соображения. В рамках своей средневековой по сути политической культуры они могли действовать вполне рационально. Иногда рациональная мотивация прорывается и сквозь нарративные описания. Так, в одном из рассказов о новгородском «одиначестве» (1384 г.) его достижение объясняется отнюдь не сверхъестественными причинами (они даже не используются в качестве аранжировки), а исключительно действиями в русле Realpolitik: «И по усобнои тои рати поидоша вся 5 концевъ во одиначество: отняша тыи городи у князя (Патрикия Наримонтовича, недовольство которым стало причиной внутриновгородского конфликта. — П.Л.), а даша ему Русу да Ладогу, а Наровьскии берегъ, и грамоту списаша съ княземь и запечаташа на вечи на Ярославли дворѣ»429. Восстановление «одиначества» достигается здесь не апелляцией к Богу или св. Софии, а путем передела подконтрольных князю территорий430. Возвращаясь к порядку избрания должностных лиц в Новгороде, отметим, что, как свидетельствует рассказ МЛС об избрании нового владыки после смерти архиепископа Ионы в 1470 г., выбор вечем кандидатов и последующая жеребьевка считались «обычаем» 429 430

ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 341. Нельзя, впрочем, исключать и того, что такое объяснение может быть связано с несколько более светским, чем у официального владычного летописания, характером источника НIV, в котором читается это известие. Оно достаточно уверенно связывается с летописцем Матфея Кусова, работавшим, как уже говорилось выше, предположительно около 1421 г. (Бобров А.Г. Новгородские летописи… С. 180–181). Матфей Кусов был уставщиком владычного двора (Шахматов А.А. Обозрение… С. 156), но данная запись, по-видимому, восходит к его «частному» летописцу, в котором он, понятно, мог рассуждать относительно свободно (Бобров А.Г. Новгородские летописи… С. 180).

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

именно при избрании архиепископа: «Новогородци же по старинѣ каковъ бяше обычаи у них (курсив мой. — П.Л.) створиша вѣче и начаша избирати о священноинок на архиепископью, и избравше трех метнуша жребиа. И паде жребии на нѣкоего священноинока Феофила именем, и възведоша его на дворъ архиепископль»431. Характерно, что в параллельном рассказе псковской летописи разъяснение про обычай отсутствует432, и это понятно: для Пскова, входившего в Новгородскую епархию, такой порядок избрания владыки был само собой разумеющимся. Со светскими магистратами ситуация была совершенной иной. Сменять их могли очень часто, чуть ли не — как это могло показаться немецким наблюдателям — наобум (bi der gisse), что, конечно, не надо понимать как свидетельство об отсутствии всякой системы выборов и занятия высших государственных постов. Здесь отразилось восприятие частого чередования разных лиц на этих постах, обусловленного территориально-политической структурой Новгорода того времени. § 7. Новгородские «господа» Перейдем теперь к вопросу о втором коллегиальном органе власти средневекового Новгорода, который, согласно наиболее распространенным взглядам, представлял собой коллегиальный орган более узкого состава, чем вече. Между тем его соотношение с вечем неясно. Более того, неясно даже по-настоящему, существовал ли такой орган вообще. Новгородский «совет господ» относится к тем феноменам историографии средневековой Руси, которые, появившись в ней весьма давно и, что существеннее, вне критической рефлексии, длительное время существовали, как сейчас принято выражаться, по умолчанию. Неудивительно, что в 1990-е гг., когда волны, расходящиеся от ставших тогда чрезвычайно популярными различных постмодернистских концепций, достигли, наконец, русской медиевистики, он пал одной из первых жертв. И в отличие от многих других «деконструкций», покушение на «совет господ» имело на первый взгляд весьма серьезные основания. Первым, кто стал целенаправленно искать в средневековом Новгороде некий правительственный совет, был А.И. Никитский. В 1869 г. он опубликовал небольшую статью, где ставил этот вопрос. До сих пор она остается лучшим исследованием проблемы — несмотря на всю ее дискуссионность и, так сказать, дедуктивный характер. Последний состоит в том, что историк был заранее убежден, что таковой совет должен был в Новгороде существовать, и 431 432

ПСРЛ. Т. XXV. C. 284. ПСРЛ. Т. V. Вып. 2. С. 172. См. также: ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 446.

363

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

364

целенаправленно искал его в источниках, о чем он сам expressis verbis и писал. Первоначально, правда, отмечал А.И. Никитский, «он как бы тонет в так называемом историческом мраке и всплывает на поверхность только в конце XIII столетия»433. Тогда, а именно в ганзейском документе 1292 г., по мнению исследователя, новгородский совет впервые упоминается в письменном источнике. Между прочим важнейшим достоинством статьи А.И. Никитского (как и других его работ) было широкое — и даже иногда преимущественное — использование документальных источников, в том числе и прежде всего, — латино- и нижненемецкоязычных документов, связанных с деятельностью в Новгороде ганзейской конторы. Никогда больше эти ценнейшие материалы не привлекались столь широко для изучения внутренней истории «севернорусских народоправств», а историки советского времени вообще предпочитали  — за единичными исключениями, о которых ниже — обходиться при характеристике социально-политического строя Новгорода без них. К сожалению, преждевременная кончина прервала труд А.И. Никитского, и он успел поработать с небольшой частью ганзейских документов. В статье о «совете господ» он пользовался только изданием К.Э. Напьерского, где опубликованы немногие избранные документы, а также первыми четырьмя томами собрания Liv-, Est- und Curländisches Urkundenbuch, которые доходят до 1413  г. Между тем, как мы увидим, ключевые данные для решения вопроса о новгородском совете относятся к более позднему времени. Тем не менее, повторю, что те недостаточные сведения, которые были в его распоряжении, А.И. Никитский изучил весьма полно (хотя и несколько односторонне). Основные выводы А.И. Никитского заключаются в следующем. В Новгороде, по крайней мере, с XIII в. существовал «высший правительственный совет», или сенат, который сначала действовал на Городище, о чем якобы свидетельствует ганзейский документ 1292 г., а потом был перенесен в «самый Новгород». В немецких источниках этот «сенат» называется «совет бояр», а в русских (как с осторожностью предполагал историк) — «думой». Относительно состава этого органа А.И. Никитский писал очень неопределенно. Он считал, что в «совет» входили новгородский владыка, княжеский наместник, посадник, тысяцкий и пять кончанских старост, но в то же время, исходя из идеи о том, что heren немецких источников — это бояре, и отождествляя с членами совета «золотых поясов» документа 1331 г, приходил почему-то к выводу, что heren (т.е. членами «совета») «были прежде всего старые посадники и тысяцкие»434. 433 434

Никитский А. Очерки… I. C. 294–295. Там же. С. 299–301. Тезис о том, что «совет господ» в немецких источниках впервые упоминается в XIII в., кочует из работы в работу до сих пор. См., например, относительно новое диссертационное исследование: Шу-

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

Несколько иначе смотрел на проблему В.О. Ключевский, считавший «совет господ» важнейшим органом власти в Новгороде, который «явственно возвышается над отдельными сановниками». Вопреки А.И. Никитскому, В.О. Ключевский отличал «господ» от 300 золотых поясов уже на том основании, что толпа в 300 человек не могла, по его мнению, вести переговоры с немцами. С этим замечанием, безусловно, можно согласиться. Об истории и составе новгородского «совета» историк писал весьма неопределенно: повидимому, он полагал, что таковой существовал еще до ΧΙΙΙ в., но с этого столетия в него входят старые посадники и тысяцкие, а «княжеские бояре» исчезают из него. В XV в. «совет» состоял из князя, когда он находился в Новгороде, владыки, степенных посадника и тысяцкого, старых посадников и тысяцких, старост концов и сотских. При совете состояло несколько биричей. В середине XV в. «совет» мог насчитывать 50 человек435. Рассуждения А.И. Никитского и В.О. Ключевского о новгородском «совете» лишь отчасти строились на основе источников (в основном немногих ганзейских документов). Большую роль играли косвенные аналогии (например, отождествление лиц, привесивших в 1478 г. печати к новгородской грамоте, с 58 членами «совета»), сопоставление с античными обществами и логика. Несмотря на то что «совет господ» упоминался почти в любом труде о средневековом Новгороде, ничего принципиально нового в последующее время в изучение проблемы внесено не было436. Все ученые, во-первых, шли вслед за А.И. Никитским, не расширив принципиально источниковую базу для своих исследований, во-вторых, привлекали только отдельные, казавшиеся им наиболее характерными, часто случайно попавшие в поле зрения документы. Это, вероятно, надо связывать с тем, что в советское время интерес к ганзейским источникам, по разным причинам, ослабел. Единственным исключением можно считать отрицательный результат, полученный В.Л. Яниным и К. Расмуссеном: они убедительно показали, что 300 золотых поясов никак не могли быть «советом господ»437. Противоречивость и слабая обоснованность интерпретаций, предложенных А.И. Никитским и В.О. Ключевским, отсутствие упоминаний «совета» в русских источниках не могли не породить скептического взгляда на «совет господ», и в конце XX в. он ярко

435 436 437

мов И.Л. «Совет господ» и государственная печать в Новгороде и Пскове XIII–XV вв. в контексте истории городов средневековой Европы. Автореф. дисс. … канд. ист. наук. Тверь, 2006. С. 6. Ключевский В.О. Боярская дума… С. 191–196. Историографию вопроса см.: Гранберг Ю. Совет господ Новгорода в немецких источниках // ДГ. 1998 г. М., 2000. С. 78–79. Янин В.Л. Проблемы социальной организации… С. 50; Янин В.Л., Алешковский М.Х. Происхождение Новгорода… С. 58; Расмуссен К. «300 золотых поясов»… С. 95–100.

365

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

366

проявился в работах ряда исследователей, прежде всего Ю. Гранберга, которому принадлежит самая фундированная попытка его отрицания438. Острие своей критики Ю. Гранберг направил против двух ганзейских документов, 1292 и 1331 гг., в которых обычно усматривали наиболее ранние упоминания в источниках Совета господ. По поводу первого из них — отчета ганзейского посольства — шведский исследователь абсолютно прав: ни о каких советах как институтах власти в нем речи не идет. Ю. Гранберг верно замечает, что данный текст «не содержит выражений, которые могли бы быть переведены, как “совет господ” или нечто близкое ему»439. Действительно, в этом документе о совещаниях с участием новгородцев говорится дважды, но это, несомненно, во-первых, совещания ad hoc, а не заседания какого-то органа власти; во-вторых, это в любом случае не совещания собственно новгородцев (каким по идее должен быть совет господ), а совещания новгородцев с князем и его людьми440. Со вторым документом — известным посланием немецких купцов в Ригу о конфликте между ними и новгородцами в 1331 г. — дело обстоит сложнее. Адресанты сообщают, в частности, о выплатах, которыми они вынуждены были компенсировать нанесенный новгородцам ущерб: «Это стоило нам еще 20 гривен [серебра], которые мы обещали тем господам Новгорода, а также глашатаям bi der heren rade (курсив мой. — П.Л.), которым мы дали обещания» (mer dat costede vns .XX. stucke de wi vorloueden solcken heren van 438

439 440

Но далеко не единственная. Например, И.Л. Шумов сомневается в существовании совета в Новгороде на основании отсутствия атрибутируемых ему печатей. Не касаясь сложного вопроса о новгородских печатях, отметим, что, судя по автореферату диссертации И.Л. Шумова, он полностью проигнорировал в своей работе ганзейские документы, которые имеют центральное значение для данной проблемы, хотя и знает об их существовании (Шумов И.Л. «Совет господ»… С. 6, 22). Гранберг Ю. Совет господ Новгорода… С. 82. См. в оригинале: Iidem vero nos ad hospiсium nostrum jusserunt accedere, dicentes, se velle referre domino regi et Nogardensibus hec, ut et ipsi deliberantes et consiliis insidentes fi nale nobis responsum pro loco et tempore dare possent. Tunc siquidem dominus rex cum suis principibus et Nogardensibus per 14 dies in Gerceke vacabat consiliis, quid nobis super legatione nostra commode responderet… (HUB. Bd. I. № 1093. S. 378). Ср.: Никитский А. Очерки… I. С. 297–298 (А.И. Никитский считал, что в то время новгородский «правительственный совет» заседал в Городище и только потом, с усилением «народного элемента», был перенесен в Новгород). Значение топонима Gerceke в этом документе неясно, этимологически он вроде бы может быть связан с Ярославовым дворищем, но контекст располагает больше в пользу Городища (см. об этом: Клейненберг И.Э. О топониме Gercike в источниках XIII в. // Вспомогательные исторические дисциплины. [Вып.] IV. Л., 1972. С. 124–126). В вышедшем недавно переводе документа 1292 г., сделанном Г. Дашевским, Gerceke передается как «Церковь», что не имеет никаких оснований (Бассалыго Л.А. Новгородские тысяцкие. Ч. 1 // НИС. № 11 (21). СПб., 2008. С. 65).

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

Nogarden. vnn och den roperen bi der heren rade. den wi louede louet hadden)441. Именно на основании этого фрагмента А.И. Никитский заключал, что в Новгороде существовал сенат под названием «совет бояр» (heren ганзейских документов он считал боярами)442, а В.О. Ключевский ввел и сам термин — «совет господ»443, впоследствии утвердившийся в историографии. Относительно недавно, однако, выяснилось, что твердых оснований для такой интерпретации текста нет. Сомнения в возможности на основании документа 1331 г. предполагать реальное существование в Новгороде «совета господ» были высказаны Е.И. Чебановой444, но наиболее серьезные аргументы в этом плане были приведены Ю. Гранбергом, который опирался на лингвистическую консультацию Е.Р. Сквайрс. Грамматическая форма словосочетания bi der heren rade не подразумевает устойчивого композита, типа *herrenrat, что давало бы в переводе «совет господ»445. Об этом свидетельствует прежде всего то, что артикль относится к слову heren, а не к слову rade. Ю. Гранберг на этом основании предполагал, что в источнике речь 441 442 443

444

445

РЛА. С. 61. Никитский А. Очерки… I. С. 299, 301. Ключевский В.О. Боярская дума… С. 545. Историк с осторожностью допускал также, что «совет бояр» мог называться в Новгороде «малым вечем» (Там же. С. 197–198, сноска). В таком случае это была бы прямая параллель «малому вечу» — правительственному совету — далматинских городов. Однако новгородское «малое вече» может быть выведено только из упоминания «болшего/болшого вѣча» в «Словесах избранных» (ПСРЛ. Т. VI. С. 3; XLIII. С. 190) — произведении, во-первых, неновгородском, что отмечает и сам В.О. Ключевский, во-вторых, имеющем характер полного риторики памфлета. Что именно имел в виду московский, очевидно, автор «Словес», говоря о «большем»/«большом» вече, можно только гадать. «Большим» вече могло быть названо по отношению к «малым» кончанским собраниям. Могут быть и другие объяснения. Чебанова Е.И. «300 золотых поясов»… C. 180–182. Исследовательница склонна считать, что ганзейские купцы могли просто перенести название своих городских учреждений на новгородские (Там же. С. 182), но, во-первых, органов власти с названиями типа «совет господ» в ганзейских городах не было (были просто советы); во-вторых, пример такого «переноса», который приводит она — из послания новгородского владыки в Ригу: «Посадникам риским и к ратманам и ко всим людем добрым»,  — как раз крайне неудачен, поскольку использование слова «посадник» — это не перенос названия, а перевод иноязычного термина (точно так же и немцы почти никогда не транслитерировали в своих документах русское слово «посадник», а передавали его с помощью термина «бургграф»; см.: Сквайрс Е.Р., Фердинанд С.Н. Ганза и Новгород: языковые аспекты… С. 127). Слово «ратманы», для которого не нашлось точного соответствия, не было переведено. Именно так (совершенно правильно) понимал дело М.Ф. ВладимирскийБуданов, считавший, что в немецких источниках и упоминается «правительственный совет (Herren-Rath)» (Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор… С. 90). Увы, этот термин отсутствует не только в новгородско-ганзейских источниках, но и, судя по словарям, в средненижненемецком языке вообще (MHWB / Hrsg. von D. Möhn. Bd. II. T. 1. Sp. 283–284; Schiller K., Lübben A. Mittelniederdeutsches Wörterbuch. Bd. II. Bremen, 1876. S. 252–253).

367

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

368

идет не о совете как об органе власти, а о процессе совещания (нечто вроде consilia в цитировавшемся выше латинском документе) либо об однократном собрании или совещании (то, что было мной выше названо совещанием ad hoc)446. Е.Р. Сквайрс предположила, что «конструкцию bi rade (без артикля) следует понимать, скорее, в значении “по рекомендации” [господ]»447, т.е., возможно, здесь вообще не идет речи о совещании в каком бы то ни было смысле. С лингвистической точки зрения такая трактовка очень вероятна, однако этим вопрос интерпретации интересующего нас фрагмента не снимается. На месте «совета господ» оказываются некие «господа» (de heren). Необходимость объяснить, кем были эти «господа», причем имевшие в своем распоряжении глашатаев (roperen), остается. Глашатаи здесь — это, несомненно, люди достаточно высокого социального статуса, поскольку они вместе с другими новгородскими должностными лицами получают компенсацию от немцев. По-видимому, как это уже предполагалось448, речь идет о высокопоставленных биричах, вроде Мирошки (упомянутого в церковном Уставе Всеволода Мстиславича), который участвовал в принятии важнейших решений449. Бирич Мирошка был вполне обоснованно, как представляется, отождествлен Б.Н. Флорей с Мирошкой Нездиничем, занимавшим в конце XII в. должность посадника450. Следует согласиться с В.О. Ключевским в том, что этими биричами (roperen) в документе 1331 г. являются три новгородских представителя: Матфей Козка, Сильвестр и староста Олферий. Именно они добивались для себя личных выплат со стороны немцев: Олферий и Сильвестр требовали по 5 гривен каждому, а Матфей Козка — багряного платья. О такого рода притязаниях послов, которые первоначально представляли новгородцев, — Филиппа и старосты Сидора, ничего не известно. Возможно, к этим же roperen нужно относить двух других новгородских представителей, Захарию Феофилактовича и посадничья сына Якуна Семеновича, которые подключились к переговорам еще позднее, но так же, как и трое указанных выше лиц, потребовали у немцев для себя материального вознаграждения — по фиолетовому платью451. Только им, этим новгородским «переговорщикам», и еще «господам Новгорода» 446 447

448

449 450 451

Гранберг Ю. Совет господ Новгорода… C. 83. Сквайрс Е.Р. Ганзейские грамоты как языковое свидетельство по истории Новгорода Великого // Споры о новгородском вече: междисциплинарный диалог. Материалы круглого стола. Европейский университет в Санкт-Петербурге 20 сентября 2010 г. СПб., 2012. См.: Ключевский В.О. Боярская дума… С. 188–189; Флоря Б.Н. К изучению церковного устава Всеволода // Россия в средние века и новое время. Сб. ст. к 70-летию Л.В. Милова. М., 1999. С. 91–92. ДКУ. С. 155. Флоря Б.Н. К изучению церковного устава Всеволода. С. 92. РЛА. С. 59.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

(о которых ниже) могли нечто обещать новгородцы в индивидуальном порядке, помимо общей компенсации. О реализации этих обещаний и идет, очевидно, речь во фрагменте с псевдоупоминанием «совета господ». Итак, «совета господ», по-видимому, в документе 1331 г. нет, но место одной загадки занимает другая — кто такие «господа Новгорода», которые после того, как перестает упоминаться вече, ведут переговоры с ганзейскими купцами (и даже однажды сами являются к ним) и с которыми, несомненно, связаны биричи-roperen (немцы платят последним именно по «совету»? или по «рекомендации» «господ», возможно, за то, что те ведут следствие). В документе 1331 г. состав этих «господ» не раскрыт. Можно лишь догадываться, что, если среди их представителей были два сына посадников, один из которых (Матфей Козка) сам вскоре стал посадником (пример Мирошки Нездинича показывает, что высокий статус биричей не должен вызывать удивления), то это должны были быть самые высокопоставленные лица, вероятнее всего, формировавшие новгородское правительство. Несомненно, к «господам Новгорода» принадлежал посадник, о чем свидетельствует фрагмент документа, в котором идет речь об отказе немецких купцов нести ответственность за убийство в Дерпте зятя посадника Иоанна: «на это немцы не шли по отношению к господам Новгорода» (des mochten se an den heren van Nogarden nicht hebben)452. Требования от имени «господ Новгорода» выдвигал именно посадник. В самом конце переговоров еще раз появляются «господа Новгорода». Они приходят к немцам, прощают им 20 гривен серебра «вопреки воле посадника» (ane des borchgreuen danc453), и после этого, наконец, ситуация разрешается. Таким образом, именно «господа Новгорода» окончательно урегулировали спорный вопрос, договорившись о размере компенсации, причем эта договоренность, очевидно, не требует вечевого утверждения. Вероятнее всего, вече либо прямо, либо «по умолчанию» делегировало «господам» соответствующие полномочия, т.е., если у новгородцев принятое «господами» решение не вызывает протеста, оно считается принятым. Посадник, хотя и принадлежит к «господам», не имеет по отношению к ним директивной власти и, напротив, подчиняется их коллективному решению. А.И. Никитский был склонен усматривать в «господах» документа 1331 г. боярство454, но это совершенно невероятно. В доку452 453

454

Там же. Пользуясь случаем, исправляю ошибку в переводе: Лукин П.В. «300 золотых поясов» и вече. Немецкий документ 1331 года о политическом строе Великого Новгорода // Средние века. Исследования по истории Средневековья и раннего Нового времени. 2010. Вып. 71 (3–4). С. 275. Никитский А. Очерки… I. С. 299.

369

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

370

менте сказано, что «господа Новгорода» приходили на переговоры к немцам: «Тогда пришли господа Новгорода и простили немцам 20 гривен серебра…» (Do quemen de heren van Nogarden vnn vorgheuen den duschen. de XX. stucke siluers…)455. Ясно, что вести переговоры с немцами не могли все бояре in corpore (новгородских бояр было не менее нескольких сотен, а в Ганзе слово «боярин» применительно к новгородской элите хорошо знали456). Из контекста документа следует, что это были высшие должностные лица Новгородской республики. Ю. Гранберг не обратил внимания на ганзейский документ 1375 г., который, между прочим, был отмечен в связи с проблемой «правительственного совета» еще А.И. Никитским457. Между тем в нем прямо названы «новгородские господа» как орган власти. В  нем рассказывается, как ганзейские купцы, пытаясь добиться решения интересующего их вопроса, обратились сначала к архиепископу, потом к посаднику, а тот заявил им: «Он пошлет к господам, и они [об этом] посовещаются» (He wolde beboden de heren und se wolden sik bespreken)458. Определенные сведения о составе «господ Новгорода» есть в более поздних ганзейских документах. А.И. Никитский обратил внимание на один из документов, связанных с посольством представителя ревельского бургомистра и совета Бернда Лемгова в Новгород весной 1406 г., и на его основании судил о составе новгородского «правительственного совета»459. Более четкие выводы, уже в советское время, сделал И.Э. Клейненберг, по мнению которого, в них под именем «de heren van Nougarden» («господа Новгорода») как раз и выступает совет господ460. Действительно, как совершенно верно отмечает исследователь, в послании ревельского совета немецким купцам в Новгороде сказано, что «мы составили послание новгородским господам  … и доверили послание Бернду Лемгову для передачи» (wy enes breves vorramet hebben an de heren van Naugarden … und hebben den breff Bernt Lemeghouwen medeghedan)461. Само же это послание адресовано новгородскому архиепископу, посаднику, тысяцкому и старостам пяти новгородских концов (den ertzebiscop to 455

456

457 458 459 460 461

РЛА. С. 59. Для XIV в. под выражением немецких документов «stucke silvers» (дословно: «куски серебра») следует, вероятно, понимать «гривны серебра» (Бауер Н.П. Денежный счет… С. 225). См., например: In giff te desses breves is uns desse ingeslotene breff von enen bayaren van Nougarden geantwordet… («При отправке этого послания нам было передано новгородским боярином это приложенное письмо …») (HUB. Bd. V. № 1059. S. 551). Никитский А. Очерки… I. С. 299–300. LECUB / Hrsg. von F.G. von Bunge. Bd. III. Reval, 1857. № 1103. Sp. 298. Там же. С. 301. Клейненберг И.Э. Известия… С. 172–173. HUB. Bd. V. № 714. S. 368.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

Naugarden und den borchgreven und den hertogen und de olderlude an viff enden van Naugarden)462. Послание бургомистра и ратманов Ревеля по тому же делу также адресовано «архиепископу Новгорода, и посаднику, и тысяцкому, и старостам пяти концов Новгорода» (den ertzebiscop to Naugarden und den borchgreven und den hertogen und de olderlude an viff enden van Naugarden). В конце послания говорится, что в Ревеле просят о письме, «которое бы скрепили печатями епископ, и посадник, и тысяцкий, и старосты пяти концов Новгорода» (…beghere wy enes breves, den de bysschop und de borchgreve und de hertoghe und de olderlude an vyff enden van Naugarden besegelt hedden)463. 11 мая Бернд Лемгов сообщал в Ревель, что в первый же день своего пребывания в Новгороде он ходил к «епископу, и посаднику, тысяцкому и пяти старостам пяти концов» (des ersten dages, do ik qwam to Nougarden, do gink ik to dem biscope unde borghgreven, hertegen unde to vyf olderluden van vyf enden). И.Э. Клейненберг полагал, что Б. Лемгов «посетил лично каждого из вышеназванных господ»464, но, если учесть, что на это у него был только один день (уже следующим утром он, как мы увидим ниже, вновь встречался со всеми ними), столь же вероятным кажется другое понимание. Трудно представить, что он успел обойти (или даже объехать на коне) за столь короткое время все пять новгородских концов, чтобы быть представленным пяти кончанским старостам. Вполне возможно, что он присутствовал на некоем предварительном совещании всех указанных лиц, официальная часть которого состоялась на следующий день утром, в том же составе на владычном дворе. Там же они заявили немецкому посланнику, что окончательный ответ они могут дать только после того, как посовещаются с Великим Новгородом (Des geven se my to antworde, dat se sik bespreken wolden myd Grote Nougarden unde wolden my dan eyn antworde geven)465. Состав этих совещаний вырисовывается весьма ясно: архиепископ, посадник, тысяцкий и пять кончанских старост, всего восемь человек466. Тем не менее, констатируя этот очевидный факт, 462 463 464 465 466

HUB. Bd. V. № 713. S. 368. Ibidem. Клейненберг И.Э. Известия… С. 173. HUB. Bd. V. № 718. S. 370. И.Э. Клейненберг пишет, что «о таком же составе совета говорит и В.Л. Янин, ссылаясь на аналогичный ганзейский документ 1401 г.» (Клейненберг И.Э. Известия… С. 173, сноска). Однако в указанном месте монографии о новгородских посадниках В.Л. Янин ссылается вовсе не на «аналогичный документ», а на тот же самый документ — отчет Б. Лемгова о посольстве в Новгород, и не 1401, а 1406 г. (Янин В.Л. Новгородские посадники. М., 1962. С. 327), просто опубликованный не в HUB, a в другом сборнике ганзейских документов (LECUB. Bd. IV. Sp. 531–532), но неверно датирует его и к тому же передает со множеством ошибок, обессмысливающих текст. В новом издании той же книги все ошибки,

371

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

372

А.И. Никитский добавляет, что «вообще» членами совета (Heren) были бояре и, прежде всего, их высший слой — старые посадники и тысяцкие467. Аргументов для такого утверждения два: сопоставление с Древним Римом, где, как известно, бывшие магистраты (например, бывшие консулы — консуляры) оказывались членами Сената, и факт участия старых посадников в новгородских дипломатических миссиях. Ни то, ни другое, однако, прямых данных о составе совета заменить не может. На владычном дворе весной 1406 г., как мы видели, собрались отнюдь не новгородские «консуляры», «эдилиции» и т.д., а исключительно действующие должностные лица, именно они называются в источнике de heren van Naugarden — «новгородские господа». «Господа» (de heren) не были термином, обозначающим политический институт, о чем свидетельствует вариативность словосочетаний, в которых это слово встречается. Например, в одном и том же документе 1412 г. «господа» сначала названы «господами в Новгороде» (de heren to Nougarden), а потом — «новгородскими господами», «господами Новгорода» (de heren van Nougarden)468. Кроме того, надо согласиться с Ю. Гранбергом в том, что de heren применительно к Новгороду было многозначным понятием. В определенных контекстах так могли, например, называться бояре, это могло быть просто почетным наименованием лиц, занимавших высокие посты («господа, господин» такой-то/такие-то), и т.д.469 Важно, что контексты с de heren, которые подразумевают совещания высших должностных лиц Новгородской республики, есть. В то же время, в связи с отсутствием упоминаний в русских источниках термина, который соответствовал бы de heren, встает вопрос о том, было ли это совещание ad hoc (существование таких совещаний допускают Ю. Гранберг и другие «скептики») или неким постоянным органом власти? То, что de heren (господа) были постоянно действующей инстанцией, хорошо видно из ганзейского документа от 28 мая 1409 г., в котором скрупулезно перечислены несправедливости, учиненные новгородцами немецким купцам. В частности, в нем говорится, что 31 марта некто Ханс фанме Лоэ (Hans vanme Loe), вышедший с Немецкого двора, был избит и ограблен. Ганзейские купцы «пришли тогда к господам» (do … quemen vor de heren) и пожаловались на это. От имени «господ» им ответил тысяцкий (de hertoghe). Результат был отрицательным: ущерб не только не был компенсирован, но, по словам немцев, тысяцкий их высмеял, заявив, что по ночам

467 468 469

допущенные при передаче текста, сохранены, вновь приведена неверная дата, но зато вообще отсутствует ссылка на публикацию (Янин В.Л. Новгородские посадники. М., 2003. С. 420). Никитский А. Очерки… I. С. 301–302. HUB. Bd. V. № 1060. S. 552. Гранберг Ю. Совет господ Новгорода… C. 83–87.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

выходить со двора им не следовало (belachede uns darto, warumme dat wy by nachte voren)470. Тем не менее очевидно, что «господа», в принципе, занимались разбором такого рода жалоб, а среди них конкретно отвечал за это тысяцкий. В другом документе (предположительно 28 октября 1411 г.) хорошо видно место «господ» в структуре новгородских органов власти. Посадник и тысяцкий сообщают немецким купцам, что по интересующему их вопросу они «совещались со своим отцом архиепископом, и с господами, и с Новгородом» (sik besproken hadden myt erem vadere dem ertzebisschop unde myt den heren unde myt Nougarden)471, и только в результате этих совещаний было принято решение. В упоминавшемся выше послании немецких купцов в Ревель 28 мая 1409 г. этот высший по сравнению с «господами» орган прямо назван вечем (ding). В нем рассказывается о возвращении в Новгород посольства, отправленного новгородцами в Швецию, где они пытались уладить конфликт, возникший из-за того, что выборгский наместник Тур (Турд) Бонде велел конфисковать у русских купцов их товар. В ответ на претензии новгородцев Тур Бонде выдвинул свои: акция шведов была, по его словам, ответом на то, что ранее «люди тысяцкого» (des hertoghen lude) «побили и ограбили» (ghehouwen unde berowet hebben) его племянника, который был отправлен в Новгород в качестве посланника. О перипетиях конфликта вернувшимися новгородскими послами был «дан ответ перед господами» (dyt antworde is dus ghevallen vor den heren), однако окончательный отчет послы дали на вече: «…на общем вече на это был такой дан ответ, что послы спрашивали у господина Турда о товаре, который они [новгородцы] потеряли и которое [у них] забрали, находится ли он в Нарве…» (…in den ghemenen dinghe is et aldus up antwordet, dat de boden her Turde hadden ghevraghet dat gud, dat se vorloren unde ghenomen wart, of dat tor Narwe were…)472. И.Э. Клейненберг считает, что тысяцкий манипулировал вечем с тем чтобы обойти неудобный для него вопрос о собственной ответственности за разжигание конфликта и натравить новгородцев на Ливонию473. Это вероятно. По крайней мере, похоже, что немецкие купцы в Новгороде считали именно так. Из этого следует, что реальные причины конфликта обсуждали именно «господа», а для принятия решения на вече вопрос был уже заранее «подготовлен». Манипулятивные возможности «господ» по отношению к политическому коллективу новгородцев могут быть в полной мере оценены благодаря показаниям еще одного ганзейского документа — 470 471 472 473

HUB. Bd. V. № 883. S. 464. Ibid. № 1028. S. 533–534. Ibid. № 883. S. 464. Клейненберг И.Э. Известия… С. 173–174.

373

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

374

послания из Дерпта в Ригу от августа 1412 г. В нем говорится, в частности, что дерптские власти в связи со сложностями, которые претерпевали немецкие купцы в Новгороде, вызвали новгородских купцов, находившихся в Дерпте. Им было сказано, что ганзейская сторона направляла многочисленные письма новгородским купеческим старостам по интересующему ее вопросу, но результата они не имели, поэтому письма будут направляться и далее. В ответ на это новгородские купцы заявили, «что то, что они (немцы. — П.Л.) писали господам, а именно архиепископу, посаднику и тысяцкому, не очень помогает, так как они (господа. — П.Л.) и дальше сохранили письмо у себя и вовсе не поставили об этом в известность русских купцов и общину» (…dat id nicht vele vorslughe, dat men dar den heren, alze deme ertzebisschoppe, borchgreven unde hertoghen umme screve, wente ze de breve vort by sik ligghen leeten unde doen deme Russchen copmanne unde der gemeenheit dar nichtes nicht van to wetende)474. Тем не менее, не только формально, но и во многом фактически вече было высшим по отношению к «господам» органом. В 1409 г. немцы специально отмечают, что такая манипуляция была нужна тысяцкому, в том числе, «чтобы общину [новгородскую] лучше удовлетворить» (umme de mente de bat to vornoghen). В 1412 г. «господа» не противодействуют воле «общины» открыто, а — во всяком случае, если верить новгородским купцам — укрывают от них важную информацию о внешнеполитических контактах. Конечно, тот, кто контролирует информацию, тот в значительной степени контролирует и власть, но все же о полной узурпации власти в данном случае пока говорить не приходится. Вече, таким образом, оказывается политическим органом, представляющим новгородскую «общину» в целом, а «господа» — более или менее постоянно действующей новгородской правительственной коллегией. Выявляется своеобразная властная пирамида: узкое совещание высших магистратов (архиепископа, посадника и тысяцкого) — более широкое совещание «господ» — вече («Новгород», в документах позднейшего времени «Великий Новгород», «весь Великий Новгород»). Кроме того, вопреки утверждению Ю. Гранберга, есть и прямые упоминания о существовании в Новгороде совета. Они содержатся в двух посланиях любекских бургомистра и совета в Новгород 1448– 1449 г. Никто из историков, занимавшихся проблемой «совета господ», не обратил до сих пор внимания на эти документы, за исключением того же Ю. Гранберга, который упоминает первый из них. Послание, датирующееся 10 ноября 1448 г., адресовано «достойным и уважаемым мудрым мужам, господам посадникам, 474

HUB. Bd. V. № 1070. S. 556–557. См. об этом также: Никитский А. Очерки… II. С. 220–221.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

тысяцким, совету и общине Великого Новгорода [в другом месте: всему Великому Новгороду]…» (Den werdigen unde ersamen wysen mannen, heren borchgraven, hertogen, deme raede unde den gemenen van Groten Naugarden; Ersamen unde werdigen wysen manne, heren borchgreven, hertogen, rade unde gemenen Groten Naugarden)475. Inscriptio второго послания от 12 июля 1449 г. гласит: «Достойнейшему в Господе отцу и господину, господину архиепископу Новгородскому и Псковскому епископу, достойным и уважаемым мудрым людям, господам посадникам, тысяцким, совету и общине Великого Новгорода» (Dem erwerdigesten in Gode vadere unde heren, heren ertzebisschoppe van Groten Naugarden unde Pleskouwe bisschoppe, den erwerdigen unde ersamen wisen mannen, heren borgermesteren, hertogen, deme rade unde dem gemenen van Groten Naugarden)476. В обоих документах новгородский совет (rad) упомянут прямо. Интерпретация упоминания совета в документе 1448 г., которую предлагает Ю. Гранберг, полностью ошибочна. Не зная второго документа, он придает большое значение тому обстоятельству, что в первом из них не упоминается архиепископ, без участия которого совет, по представлению ученого, немыслим. Он склонен считать упомянутый там rad вечем477. Однако в послании 1449 г. новгородский владыка упомянут, а отсутствие его среди адресатов первого письма может быть объяснено тем, что параллельно ему было отправлено отдельное послание478 (это отмечает сам Ю. Гранберг). Обращаться к вечу как к органу непостоянному было бессмысленно, и таких обращений никогда не было. Однако политическая общность, собиравшаяся на вече, среди адресатов названа — это «весь Великий Новгород» или «община Великого Новгорода». Может быть, однако, поставлен вопрос о вероятном отражении в этих посланиях не новгородской, а ганзейской терминологии. Действительно, в эпоху Средневековья экстраполяция собственных учреждений и порядков на чужие была распространенным явлением. Не могло ли быть так, что авторы любекских посланий, зная, что в любом самостоятельном городе должен быть совет, «нашли» его и в Новгороде? В принципе, такое возможно, но, полагаю, что в данном случае так не было. Дело в том, что институции, к которым для решения совершенно конкретных, практических дел обращаются авторы посланий, — это не какие-то условности, а реальные новгородские магистраты, которые называются здесь так, как их всегда называли немцы. Особенно хорошо это видно из сравнения intitulationes и inscriptiones: адресантами посланий названы «бургомистры и члены совета города Любека» (borgermeistere unde radmanne der stad 475 476 477 478

LECUB / Begr. von F.G. v. Bunge, fortgesetzt von H. Hildebrand und nach ihm von Ph. Schwartz. Bd. X. Riga; Moskau, 1896. № 508. S. 358. Ibid. № 631. S. 473. Гранберг Ю. Совет господ Новгорода… C. 87. LECUB. Bd. X. № 509. S. 359–360.

375

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

376

Lubeke)479, между тем список адресатов выглядит совершенно иначе: там присутствуют инстанции (например, тысяцкий или «весь Великий Новгород»), которых не было и не могло быть в Любеке. С другой стороны, когда власти одного ганзейского города обращались с посланием к властям другого, они часто обращались не к совету (rad), a тоже к бургомистрам и советникам (так, например в написанном в тот же день, что и письмо в Новгород, послании из того же Любека в Ревель: heren borghermesteren unde ratmannen to Revel)480. Совершенно очевидно, что составители посланий хорошо себе представляли, как устроена власть у их русских торговых партнеров, и домысливать совет в то время, как прочая новгородская политическая специфика была «сохранена» ими в неприкосновенности, у них причин не было. Отсутствие упоминаний новгородских «ратманов», советников, также кажется неслучайным обстоятельством, связанным с составом новгородского совета. Любекские послания не дают о нем никакой конкретной информации (входили ли в совет названные среди адресатов должностные лица, входили ли только они, и т.п.). Не сообщают они и о его полномочиях. Зато показывают, что какая-то структура, которую немцы считали советом, в Новгороде в 40-е гг. XV в. была. То обстоятельство, что авторы посланий находят для нее имя и обращаются к ней в официальной переписке, свидетельствует о ее определенной институционализации. Если принять во внимание, что вечем этот «совет» не был, остается единственная возможность: «советом» здесь могли быть названы те же «новгородские господа», о совещаниях которых шла речь выше. Приведенные данные, как представляется, полностью опровергают скептическую точку зрения на новгородский совет. В то же время они заставляют существенно скорректировать представления о нем, сложившиеся еще в XIX — начале XX в. благодаря работам А.И. Никитского и В.О. Ключевского. Первые более или менее ясные сведения о наличии в Новгороде совещательного органа, меньшего по составу, чем вече, и действовавшего на постоянной основе, относятся не к XIII, а к 30-м гг. XIV в. Собственно, «советом» этот орган в то время не назывался. Русское название его неизвестно, но ганзейцы называли его de heren  — «господа» или de heren van Naugarden — «господа Великого Новгорода». Известно, что в начале XV в. совет состоял из посадника, тысяцкого и пяти кончанских старост. В 40-е гг. этого же столетия его состав был уже более широким и включал в себя не только степенных, но и других посадников и тысяцких (неизвестно, впрочем, всех ли), о чем могут свидетельствовать упоминания в документах 1448 и 1449 гг. посадников и тысяцких во множественном 479 480

Ibid. №№ 508, 631. S. 358, 473. Ibid. № 632. S. 474.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

числе. Кончанские старосты в этих документах не упоминаются, но они, вероятно, входят в число посадников: именно посадниками названо руководство Славенского конца в двух грамотах, выданных славлянами в 1461–1467 гг. — «посадники великого конца Славенского»; «Славенскаго конца посадники»481. Тогда же немцы адресуют совету (а не только отдельным магистратам) послания и применяют к нему в переписке термин совет (rad), что нужно, очевидно, считать отражением институционализации этого органа. В то же время новгородские «господа» в глазах ганзейских партнеров были собранием должностных лиц разного статуса, поэтому к ним, очевидно, и не применялось понятие ratmänner (советники), как к членам советов немецких городов. Четко определенной компетенции у новгородского совета, повидимому, не было (впрочем, об этом трудно судить из-за односторонности ганзейских источников, в которых речь идет почти исключительно о торговых делах и связанных с ними конфликтах). Ясно, однако, что к нему обращались, когда какой-то вопрос не мог быть решен магистратами (например, тысяцким или посадником) по отдельности. В то же время сами «господа» еще более высшей инстанцией считали вече и подчеркивали, что окончательное решение в спорных случаях должно принимать именно оно. Впрочем, здесь, как и в политической системе Новгорода в целом, не было юридической определенности. Магистраты могли апеллировать и непосредственно к вечу, как это сделал тысяцкий в декабре 1406  г., заявивший новгородским купцам, что по поводу их дела «он не будет говорить один от имени Великого Новгорода; на это должна быть будет Божья воля и Великого Новгорода» (he en reide allene vor Grote Nougarde nicht, it wer Godes wille und Grote Nougarden…)482. В рассказах об апелляциях немецких купцов к новгородским органам власти «господа» могли вообще не упоминаться. Так, например, в цитировавшемся выше послании 1412 г., в котором содержатся жалобы на притеснения со стороны новгородцев, говорится об одной из попыток немцев добиться справедливости: «Это дело мы возбуждали, как только могли, сначала перед тысяцким, потом перед епископом, перед посадником и перед всеми новгородцами»483. Посредствующие инстанции между высшими должностными лицами и «всеми новгородцами», т.е. вечем, не упоминаются (тысяцкий назван перед владыкой явно потому, что именно он, в первую очередь, вершил суд по торговым делам, и именно к нему сначала обратились ганзейские купцы). Возникает соблазн сопоставить новгородский совет с псковской «господой», которая нам известна из русских источников, прежде 481 482 483

ГВНП. С. 148, 172. О датировке см.: Янин В.Л. Новгородские акты… С. 221–222. HUB. Bd. V. № 752. S. 394. Ibid. № 1057. S. 550.

377

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

378

всего из ПСГ484. Из нее следует, что это был высший судебный орган, разбиравший различные спорные дела. В 25-й статье ПСГ прямо говорится, что истец должен встать «на суд пред господою»485. «Господа» представляла собой коллегию, состоявшую из князя (или его наместника), посадников и сотских. В ПСГ как высшая судебная инстанция упоминается либо «господа», либо перечисляются, очевидно, ее члены. Например, в 10-й и 12-й статьях обсуждается один и тот же юридический казус. Решаться он должен «пред господою», а «подсудничье» причитается «князю и посадником и с сотскими всеми»486. Очевидно, что речь идет об одном и том же судебном органе, только сначала он назван обобщенно, а потом перечисляются его члены. Такую же взаимозамену мы видим в статьях 18 и 20487. В 24-й статье ПСГ оказывается, что у «господы» есть «свои люди», которых посылают «с суду»488, т.е. они выполняют функции своеобразных судебных приставов или, возможно, следователей. Сразу же вспоминаются новгородские roperen (биричи?), связанные с новгородскими «господами» (de heren). Примечательна и многозначность понятие «господа» в ПСГ. 57-я статья подразумевает, что в ходе судебного разбирательства подозреваемый в краже может заявить князю и посаднику: «у мене, господо, теи приставы не бывали»489. Понятно, что в данном случае «господо» — это просто уважительное обращение (хотя в предметном указателе к соответствующему тому ПРП оно не отделяется от упоминаний «господы» как органа490). Соотношение между «господой» и вечем во Пскове, в принципе, такое же, как между новгородскими «господами» и новгородским же вечем. Более того, ПСГ дает даже несколько более ясную, с правовой точки зрения, картину. Вот так, согласно 106-й статье, должны решаться земельные споры, если есть «грамоты», т.е. юриди484

485 486 487

488 489 490

О псковской господе см.: Алексеев Ю.Г. Псковская судная грамота и ее время. Развитие феодальных отношений на Руси XIV–XV вв. Л., 1980. С. 19; Pickhan G. Gospodin Pskov. S. 219; Baranowski G. Die Gerichtsurkunde von Pskov. Frankfurt am Main etc., 2008. S. 78 (там и историография). ПРП. М., 1953. Вып. II. Памятники права феодально-раздробленной Руси XII–XV вв. / Сост. А.А. Зимин. С. 289. ПРП. Вып. II. С. 287. И.О. Колосова считает, что в разных статьях ПСГ среди членов «господы» названы либо только один, либо два посадника (Колосова И.О. «…и посадникам доложить Господина Пскова на вече…» (Краткий очерк социально-политической истории Псковской феодальной республики) // Археологи рассказывают о древнем Пскове. Псков, 1992. — http://txt.rushkolnik.ru/docs/index-28251. html?page=3 (дата обращения: 12.09.2014). Но это неосновательно: в статьях 1 и 4, на которые ссылается исследовательница и где упоминается один посадник, речь идет вообще не о «господе», а соответственно о суде князя и смесном суде князя и посадника (ПРП. Вып. II. С. 286). Там же. С. 289. Там же. С. 293–294. Там же. С. 391.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

ческая база, к которой могут апеллировать стороны: «А кто с ким ростяжутся о земли или о борти, да положат грамоты старые и купленую свою грамоту, и его грамоты заидут многых бо сябров земли и борти и сябры все станут на суд в одном месте, отвечаючи кто же за свою землю, или за борть, да и грамоты пред господою покладут (выделено мной. — П.Л.), да и межников возмут, и тои отведут у стариков по своеи купнои грамоте свою часть, — ино ему правда дати на своеи части»491. Конкретно эта ситуация раскрывается в правой грамоте псковского князя Ярослава Васильевича Оболенского 1483 г., где говорится, что тяжущиеся стороны положили купчие грамоты «передъ осподою», и тут же оказывается, что этой «осподой» (господой) являются князь, посадники и сотские492. А если грамот не было и юридические основания для решения вопроса отсутствовали? Тогда вступала в действие 108-я статья ПСГ: «А которои строке пошлиннои грамоты нет, — и посадником доложить господина Пскова на вечи, да тая строка написать. А которая строка в сеи грамоте нелюба будет господину Пскову, ино та строка волно выписать вонь из грамот»493. Вече (= господин Псков), таким образом, выступает, выражаясь современным языком, как высший орган законодательной власти, а «господа» — как исполнительный и судебный. Новые законодательные акты создает вече, а применяет их «господа»494. Функциональная близость похожих политических институтов русских средневековых республик очевидна, хотя состав их был неодинаков. В Новгороде в него по-видимому не входили сотские, зато входили тысяцкий/тысяцкие, местный архиерей и кончанские старосты, которых либо не было во Пскове, либо они не играли такой же значительной роли, что в Новгороде. В отличие от Пскова, в Новгороде как члены совета не упоминаются князь или его наместник. Не называли ли в Новгороде XIV–XV вв. коллегиальный орган узкого состава, как и во Пскове — «господой»?495 Учитывая, что к нему постоянно прилагается обозначение de heren («господа»), 491 492 493 494

495

Там же. С. 299. ГВНП. С. 326–327. ПРП. Вып. II. С. 300. В историографии, напротив, распространено представление о противостоянии псковского «боярского» совета и веча, в ходе которого первый старался оттереть второе от реальной власти (впервые, по-видимому, у А.И. Никитского: Никитский А. Очерк внутренней истории Пскова. С. 146). Представление А.И. Никитского о боярском совете во Пскове основано не на источниках, а на общих соображениях. См. о соотношении властных полномочий веча и господы во Пскове: Ключевский В.О. Боярская дума… С. 200–204; Кафенгауз Б.Б. Древний Псков. Очерки по истории феодальной республики. М., 1969. С. 53–54, 106. Такая догадка, правда, без аргументации уже высказывалась: Очерки по истории СССР. Период феодализма IX–XV вв. М., 1953. Ч. II. С. 179 (текст А.Н. Насонова).

379

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

380

такое предположение не кажется слишком смелым, тем более что утвердившееся в научной традиции произношение «госпóда», очевидно, ошибочно. Древнерусское слово «господа» не является, в отличие от аналогичного слова современного русского языка, мн. ч. от «господин», это было собирательное существительное женского рода496 единственного числа. Только впоследствии эта форма получила значение формы мн. ч. к существительному «господин»497. Это слово принадлежало к акцентной парадигме b498, и произноситься оно должно было с ударением на окончании: «господá»499. Предположение о том, что heren немецких источников могло соответствовать псковской «господе», уже высказывалось500. Разница в числах не должна, по-видимому, смущать. Собирательные существительные ед. ч., как отмечает А.И. Соболевский, в «древности нередко … имели при себе глагол и определение мн. ч.» («отвѣщавше дружина рекоша»; «отвръжени быша латина» и т.д.)501. Это вполне могло провоцировать немцев передавать «господу» формой мн. ч. Возникает естественный вопрос: почему о новгородской «господе» отсутствуют данные в древнерусских источниках? Что касается летописей — основного источника по истории средневекового Новгорода, то Новгород здесь не уникален. Псковская «господа» точно так же ни разу не упоминается в псковских летописях. Можно думать, с чем это было связано (скорее всего, со слабым интересом летописцев к вопросам внутреннего управления и повседневному судопроизводству), но считать это аргументом против новгородского правительственного совета нельзя. Что касается актов, то тут ситуация хотя и несколько иная, но также не столь очевидная. Псковская «господа» упоминается несколько раз в ПСГ и только в одном акте — упомянутой выше правой грамоте 1483 г. Единственная известная новгородская правая грамота датируется намного более ранним временем — первой четвертью XV в. (до 1418–1419 гг.)502, и была выдана в связи с очень частным, малосущественным делом — включением некоего Власа (Уласка) Тупицына в волостной разруб княжеостровцев503. Собирать для этого «господу» не было никакой необходимости, и дело было решено 496 497

498 499

500 501 502 503

А не среднего, как это указано в авторитетном словаре: СДРЯ. Т. II. М., 1989. С. 365. Соболевский А.И. Лекции по истории русского языка. М., 2005 (5-е изд.). С. 219, 221; Борковский В.И., Кузнецов П.С. Историческая грамматика русского языка. М., 2006 (3-е изд.). С. 198. Зализняк А.А. От праславянской акцентуации к русской. М., 1985. С. 135. См. также: Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. I. М., 1986 [Heidelberg, 1953. Bd. I]. C. 445; Псковский областной словарь с историческими данными. Вып. 7. Л., 1986. С. 146. Ключевский В.О. Боярская дума… С. 197; Борковский В.И., Кузнецов П.С. Историческая грамматика… С. 198. Соболевский А.И. Лекции… С. 220–221. О датировке см.: Янин В.Л. Новгородские акты… С. 302. ГВНП. С. 148–149.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ ВО ВТОР ОЙ ПОЛОВИНЕ X III — X V В .

двумя посадниками и сотским, к тому же, по обоснованному предположению В.Л. Янина, это были вообще не новгородские посадники, а двинские504. Во Пскове же судились два могущественных монастыря: Снетогорский и Козмодемьянский, да еще и светские землевладельцы. Для решения этого запутанного дела понадобилось организовать специальное следствие, в ходе которого на спорную территорию выезжала комиссия в составе княжого боярина Михаила Чета и сотского Климяты, а также были осуществлены поиски очевидца-старожила505. Распоряжаться тут могла, конечно, только весьма представительная структура, каковой и была «господа». В НСГ — тексте, в два раза более кратком, чем ПСГ и сохранившемся не полностью, «господа», действительно, прямо не упоминается. Обращают на себя внимание, однако, статьи 26 и 27, в которой речь идет как раз о суде. В первой из них говорится о «докладе» — информации о принятом судебном решении и последующем его утверждении или пересмотре: «А докладу быти во владычне комнате, а у докладу быть ис конца по боярину да по житьему [да ко]и люди в суде сидели, да и приставом; а иному никомуже у доклада не быть»506. Итак, решения по «докладу» принимают представители концов (боярин и житий); некие люди, «кои … в суде сидели», присутствуют также следователи-приставы. Далее говорится о присяге судей: «А кому сести на докладе, ино ему крест целовать на сеи на крестнои грамоте однова». Следующая, 27-я статья также сообщает о крестоцеловании судей: «А посаднику и тысятцкому и владычню наместнику и их судьям и иным судьям, всим крест целовать да судить им в правду»507. Складывается впечатление, что «кои люди в суде сидели» — это «их» судьи 27-й статьи, т.е. судьи первой инстанции, представляющие высших магистратов, а «иные судьи» — представители от концов. В таком случае «идеальный» состав высшей инстанции, если иметь в виду самих магистратов, а не их представителей, получается таким: архиепископ, посадник, тысяцкий, пять бояр и пять житьих от концов. За исключением житьих — это уже известный нам по ганзейским источникам состав новгородской «господы». Впрочем, точной датировки НСГ не существует, и нельзя исключать, что к моменту ее составления в состав «господы» входили и представители житьих. Присутствуют на суде приставы-следователи, которых можно отождествить с известными нам уже roperen-биричами. Более 504

505 506 507

Янин В.Л. Новгородские акты… С. 302. По мнению М.М. Богословского, двинские бояре, скорее всего, происходили из местной среды и во всяком случае не входили «в состав собственно новгородского боярства» (Богословский М.М. Земское самоуправление на Русском Севере в XVII в. М., 1909. Т. I. С. 8). ГВНП. С. 326–328. ПРП. Вып. II. С. 215. Там же.

381

ГЛ А ВА Т РЕ Т ЬЯ

382

того, если бы в ПСГ и правой грамоте 1483 г. отсутствовал термин «господа»/«оспода», состав псковского правительственного совета мог бы быть реконструирован точно таким же образом на основании перечисления членов высшего суда. Доказательство наличия в средневековом Новгороде правительственного совета, предположительно носившего название «господá», важно и с общеисторической точки зрения. Его предполагаемое отсутствие часто служит аргументом для тех исследователей, которые склонны отрицать близость политических институтов Новгорода и западноевропейских городов-коммун. То обстоятельство, что совет в Новгороде все-таки был — пусть он и весьма сильно отличался от городских советов его ганзейских партнеров — заставляет снять и эту гирьку с чаши весов, на которой лежат аргументы в пользу исключительной специфики политического строя «севернорусских народоправств» на общеевропейском фоне. А это заставляет вновь вернуться к вопросу о характере и сущности новгородской государственности.

Г Л А В А Ч Е Т ВЕ Р Т А Я

ВЕЧЕВЫЕ

РАСПРАВЫ И ПРОБЛЕМА ВЕЧЕВОГО СУДА

П

редставление о существовании в древней Руси вечевого суда, отдельного от суда княжеского, является почти общепринятым в историографии. О судебных функциях веча думал еще С.М. Соловьев, полагавший, что в Новгороде созывалось особое «судное вече», которое представляло собой стихийную расправу, где все решала сила1. Историки-правоведы более позднего времени, рассматривавшие вече как политико-юридический институт, поставили вопрос и о его судебных функциях. М.Ф. Владимирский-Буданов был уверен, что «вечу первоначально принадлежало право участия во всяком суде», а впоследствии в Новгороде вече «судило всякие дела, на которые было обращено его внимание»2. В исконный вечевой суд верил и А.И. Никитский, по словам которого псковское вече «в древнейший период» было «орудием управления и судебным органом»3. Ученый явно ориентировался на господствующие общие представления, поскольку о древнейшем (домонгольском) вече во Пскове серьезных данных нет. Высказывались и более осторожные суждения. Еще в 1867 г. в классической монографии о древнерусском вече В.И. Сергеевич выступил против существовавших в предшествовавшей литературе мнений о том, что вече было высшей апелляционной инстанцией, и утверждал, что «суд заведывался исключительно князем», но в то же время время «как высшая власть волости» вече защищало «граждан» в случае, если решения обычного суда оказывались «недостаточными»4. В Новгороде и во Пскове вечу принадлежало 1 2 3 4

Соловьев С.М. Об отношениях Новгорода к Великим Князьям. М., 1846. С. 2. Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. М., 2005 [1908]. С. 82. Никитский А. Очерк внутренней истории Пскова. СПб., 1873. С. 136. Сергеевич В.И. Вече и князь. Русское государственное устройство и управ-

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

384

право суда над высшими сановниками: посадниками и тысяцкими. Такая же двойственность сохранилась и в более позднем его исследовании: вече не представляло собой «обыкновенный орган для текущего … суда», но «как высшая власть» брало на себя иногда решение «судебных вопросов»5. Еще более неопределенных воззрений на вечевой суд придерживался М.А. Дьяконов, полагавший, с одной стороны, что «компетенция веча проникала … в сферу судебной деятельности», а с другой, — что участие веча в отправлении правосудия вряд ли могло «представляться (кому? — П.Л.) целесообразным и желательным»6. С этим он связывает и так называемую отмену вечевого суда в Псковской судной грамоте (об этом см. ниже). В.И. Сергеевич, М.Ф. Владимирский-Буданов, А.И. Никитский и другие были первоклассными исследователями, прекрасно знавшими разнообразные источники. Отсутствие ясной интерпретации вечевого суда связано было, конечно, с их методологией, основывавшейся на теории о смене «родового быта» «государственным» и своеобразном «юридизме». Отсюда тяготение к умозрительным схемам (представление о том, что «изначально» вече было в том числе и судебным органом) и абстракциям (соотнесение древнерусской политико-правовой практики с римским и новоевропейским правом). В то же время наиболее внимательные исследователи фиксировали противоречия и неясности, не давая им, впрочем, целостного объяснения. В советское время проблеме вечевого суда, как и почти всей проблематике истории древнерусского права, практически не уделялось внимания. Это было вызвано несколькими причинами. Вопервых, право само по себе не пользовалось большим авторитетом, поскольку в рамках историко-материалистической доктрины его признавали явлением второстепенным по сравнению с явлениями более почтенными, такими как производственные отношения или «классовая борьба». Во-вторых, как уже говорилось, в Российской империи историю не только правовых, но и политических институтов изучали прежде всего юристы, а не собственно историки (которые в большей степени занимались событийной историей и источниковедением). Полный разрыв «социалистического права» со всей предшествующей юридической традицией, естественно, привел к тому, что прекратились и научные исследования в этой области. В-третьих, пресеклась традиция историко-юридического исследования, и изучать историю политико-правовых институтов

5 6

ление во времена князей Рюриковичей. Исторические очерки. М.,  1867. С. 84–85. Сергеевич В.И. Древности русского права. М., 2006 [1909]. Т. II. Вече и князь. Советники князя. С. 73. Дьяконов М.А. Очерки общественного и государственного строя древней Руси. Л., 1926. С. 108.

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

в том же тематическом и методологическом ключе, что в досоветский период, было просто некому. В-четвертых, были фактически полностью разорваны связи с европейской наукой, что сделало невозможным проведение серьезных институциональных исследований в сравнительно-историческом аспекте, тогда как все серьезные историки права старой России в качестве точки отсчета имели греко-римскую древность, хорошо ориентировались в современной западной научной литературе. Наиболее выдающийся из них, В.И. Сергеевич, стажировался в Гейдельбергском университете в Германии. Кроме того, сравнительно-историческому изучению политико-правовых институтов в период господства «марксизма-ленинизма» мешали не только схоластические догмы и словопрения относительно принадлежности того или иного общества к определенной «социально-экономической формации». Вследствие третирования «европоцентризма» стиралось — естественное для русских ученых XIX–XX вв. — понимание того, что следовало бы сопоставлять древнерусские политико-правовые институты преимущественно с институтами европейских народов эпохи Средневековья, а не коллекционировать заимствованные из вторых-третьих рук случайные или почти случайные параллели из всех времен и всех частей света, от североамериканских индейцев до племен Полинезии и Меланезии (это, разумеется, не исключает при необходимости, а главное, при наличии соответствующей компетенции привлечения и этнографических данных). Что касается зарубежных исследователей, то они как правило ориентировались на те или иные уже высказывавшиеся в русской дореволюционной историографии трактовки. Например, К. Цернак, несмотря на решительную критику всей русской историографии проблемы в целом7, в вопросе о вечевом суде почти полностью идет за ней, конкретно — за В.О. Ключевским, который, в свою очередь, этим вопросом специально не занимался, а исходил в своем курсе лекций из общепринятых в его время представлений8. Вслед за В.И. Сергеевичем К. Цернак отрицает «постоянную юрисдикцию» (ordentliche Gerichtsbarkeit) веча, но вслед за С.М. Соловьевым признает «прямое, спонтанное вечевое 7

8

«Романтически-славянофильская, либерально-правовая и марксистскосоциологическая историография политического строя [Verfassungsgeschichtsschreibung] — к этой, конечно, упрощенной, но все же характеристической схеме можно свести всю полноту историографической традиции XIX и XX вв. — таким образом … до сих пор не смогла непредвзято подойти к собственно историческому вопросу: что такое вече» (Zernack K. Die burgstädtischen Volksversammlungen bei den Ost- und Westslaven. Studien zur verfassungsgeschichtlichen Bedeutung des Veče. Wiesbaden, 1967 (Giessener Abhandlungen zur Agrar- und Wirtschaftsforschung des europäischen Ostens. Bd. 33). S. 12). Ibidem. S. 180–181. Ср.: Ключевский В.О. Курс русской истории. Ч. II // Ключевский В.О. Сочинения: В 9 т. М., 1988. С. 64–65.

385

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

386

правосудие в государственно-политических вопросах» (es eine Ert von direkter, spontaner Veče-Justiz in staatspolitischen Fragen gegeben hat). Ниже он пишет, что «вечевой суд», вероятно, являлся «высшим политическим судом и дисциплинарным судом для высоких должностных лиц, а также своего рода конституционным судом (!)» (…würde mir das Veče-Gericht … als ein oberstes politisches Gericht und Disziplinargericht für die hohen Amtsträger, also etwa eine Art  Verfassungsgericht). Как одно (отсутствие «постоянной юрисдикции») сочетается с другим (вышеуказанной компетенцией), историк не объясняет9. Когда после либерализации советского режима в 50–70-е гг. XX  в. и частичного восстановления контактов с мировой наукой историко-правовые исследования стали до некоторой степени возможны, утрата научных традиций привела к появлению работ, в которых непредвзятый анализ источников подменялся «подгонкой» источников под априорные концепции (будь то концепция «феодальная» или концепция «полисная»). Между тем вечевое правосудие в эти концепции, как мы увидим, вписывалось плохо. Несмотря на это обе интерпретационные модели (особенно «полисная») применяются в отечественной науке и сегодня. Объяснимы поэтому прозвучавшие недавно скептические оценки вечевого суда. Т.Л. Вилкул усматривает в летописных известиях о вечевом правосудии не столько отражение реальных явлений, сколько литературные тенденции, призванные «затенять злодеяния или сомнительные поступки правителей». Если какая-то реальность за этими описаниями и стояла, то отделить в них «реальное от литературного едва ли возможно»10. Итак, скепсис до некоторой степени объясним, но оправдан ли он? Реальна ли проблема вечевого правосудия или она является лишь порождением историографических схем? Возможно ли пробиться к политико-правовой реальности древней Руси через литературные штампы и топосы нарративных источников? Насколько (не)адекватными данным источников оказываются популярные ученые мнения? Ответы на эти и другие вопросы попытаемся дать ниже. И вновь главными способами отделения зерен от плевел будут, во-первых, рассмотрение данных не только нарративных, но и других — документальных — источников; во-вторых — изучение проблематики в широком европейском контексте. 9

10

Zernack K. Die burgstädtischen Volksversammlungen… S. 180–181. В более поздней немецкой работе тезис К. Цернака повторяется как вполне доказанный: Leuschner J. Novgorod. Untersuchungen zu eimigen Fragen seiner Verfassungs- und Bevölkerungsstruktur. Berlin, 1980 (Giessener Abhandlungen zur Agrar- und Wirtschaftsforschung des europäischen Ostens. Bd. 107). S. 54. Вилкул Т.Л. Люди и князь в древнерусских летописях середины XI–XIII вв. М., 2009. С. 316.

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

*** Даже при самом беглом знакомстве с летописными известиями о вечевых собраниях на Руси сразу бросается в глаза то обстоятельство, что эти собрания очень часто сопровождались проявлениями открытого насилия, грабежом, разрушением домов и дворов частных лиц, иногда даже убийствами. Особенно заметно это в новгородском летописании (но есть примеры и из других древнерусских земель). Ученые, руководствуясь вполне понятным стремлением выявлять прежде всего социально-политическую подоплеку исторических событий, обращали внимание главным образом не на их форму, а на то, что представлялось содержанием. Особенно это характерно для советской историографии, которая в соответствующих эпизодах усматривала обычно проявления классового противостояния11. Ярким примером может служить комментарий М.Н. Тихомирова к событиям 1207 г. в Новгороде, закончившимся отстранением от власти посадника Дмитра Мирошкинича: «Расправа с Дмитром носила характер наказания по закону провинившегося посадника. Новгородцы разорили его двор по решению веча. Однако ничто не мешает видеть в новгородских событиях … народное восстание, притом восстание антифеодального характера»12. С совсем других позиций писали о таких сюжетах И.Я. Фроянов13 и его ученики. По мнению представителей этого научного направления, коллективные расправы в древнерусских городах были элементом чрезвычайно архаичного феномена. Как пишет И.Я. Фроянов, «здесь мы наблюдаем специфическое явление, типичное для переходных обществ, а именно: борьбу старой коллективной собственности с развивающейся новой частной собственностью». В совместных акциях новгородцев историк усматривает «своеобразное перераспределение богатств по принципу коллективизма, противодействие общины личному обогащению». Вечевые расправы «несли на себе печать … вдохновляемого обычным правом перераспределения частных богатств на коллективной основе, практиковавшегося эпизодически, от случая к случаю, в обществах переходного типа с незавершенным процессом классообразования»14. Идеологически, по мнению И.Я. Фроянова, такие явления связаны с оживавшими в кризисные ситуации язы11

12 13

14

См., например: Черепнин Л.В. Образование Русского централизованного государства в XIV–XV веках. М., 1960. С. 520–522 (о «большом антифеодальном восстании» в Торжке в 1340 г.). Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания… С. 240–241. Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX — начала XIII столетия. СПб., 1992; Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования истории социальной и политической борьбы. М.; СПб., 1995. С. 307–471. Там же. С. 221.

387

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

388

ческими представлениями — «языческими идеями, овладевшими массами» новгородцев15. Так что же это за акции? Криминальные проявления, реликты архаического общинного правосудия или проявления социальной борьбы? Древнерусские известия о «потоке и разграблении», хотя и представленные во множестве, относятся ко времени после Крещения. Поэтому важное значение приобретает более ранний рассказ, содержащийся в «Саге об Олаве Трюггвасоне» в составе «Хеймскринглы» («Круга Земного») Снорри Стурлусона. В ней, в  частности, идет речь о том, как будущий норвежский конунг, а тогда еще мальчик Олав на торгу в Новгороде (Хольмгарде) убил некоего Клеркона — человека, у которого Олав находился в рабстве в «Эйстланде» (т.е. в Прибалтике) и который ранее убил его отчима Торольва. Дело происходило так: «Олав Трюггвассон был однажды на торгу. Там было очень много народа. Там он узнал Клеркона, который убил его воспитателя Торольва Вшивобородого. У Олава был в руке маленький топор, и он ударил им Клеркона по голове так, что разрубил ему мозг; тотчас же побежал домой и сказал Сигурду, своему родичу, а Сигурд сразу же отвел Олава в покои княгини и рассказывает ей новости. Ее звали Аллогия. Попросил Сигурд ее помочь мальчику. Она отвечала, глядя на мальчика, что нельзя убивать такого красивого мальчика. Велела она позвать к себе людей в полном вооружении». И далее говорится: «В Хольмгарде была такая великая неприкосновенность мира (friđhelgi), что там были законы, что следовало убить всякого, кто убьет неосужденного человека. Бросился весь народ (allr lýđr), по обычаю своему и законам (eptir siđ þeira ok lögum), и побежал за мальчиком, куда он скрылся»16. Олав спасся, виру за него заплатила княгиня17. 15 16

17

Там же. С. 468, 470–471. Óláfr Tryggvason var staddr einn dag á torgi; var þar fjǫlmenni mikit; þar kenndi hann Klerkón, er drepit hafði fóstra hans, Þórólf lúsarskegg. Óláfr hafði lítla øxi í hendi ok setti í hendi ok setti í hǫfuð Klerkóni, svá at stóð í heila niðri, tók þegar á hlaup heim til herbergis ok sagði Sigurði, frænda sínum, en Sigurðr kom Óláfi þegar í herbergi drótningar, ok segir henni tíðendi; hon hét Allógíá; bað Sigurðr hana hjálpa sveininum. Hon svaraði ok leit á sveininn, segir, at eigi má drepa svá fríðan svein, bað kalla menn til sín með alvæpni. Í Hólmgarði var svá mikil friðhelgi, at þat váru lǫg at drepa skyldi hvern, er mann drap ódœmðan; þeystisk allr lýðr eptir sið þeira ok lǫgum ok leitaði eptir sveininum hvar hann var kominn (Heimskringla. Nóregs konunga sögur af Snorri Sturluson / udg. ved Finnur Jónsson. Købehavn, 1893. [B.] I. S. 265–266; см. также издание касающихся Руси фрагментов саги с русским переводом: Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе. Тексты, перевод, комментарий. М., 2012. С. 161, 166). И.Я. Фроянов выводит отсюда, что княгиня «платит виру, не имея, следовательно, никаких преимуществ перед лицом закона» (Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. Л., 1980. С.  29–30), забывая, по-видимому, о том, что она платит виру не за себя, а выкупает понравившегося ей «красивого мальчика».

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

Сама эта ситуация, которую иногда использовали в своих работах историки, занимавшиеся исследованиями древнерусского права (В.О. Ключевский, А.А. Зимин, Н.Н. Гринев, И.Я. Фроянов, М.Б. Свердлов, С.Б. Чебаненко), у некоторых скандинавистов вызывает определенный скепсис. Э. Гордон, отметив близость некоторых сюжетов саги об Олаве Трюггвассоне с сагой о Магнусе Добром, в которой также идет речь о пребывании будущего норвежского конунга на Руси, но в гораздо более позднее время (ок. 1037 г.), пришла к выводу, что в саге об Олаве имеет место «смешение» двух этих рассказов, причем именно детали повествования о Магнусе были перенесены на «героя Олава»18. Т.Н Джаксон, хотя и признает реальным сам факт пребывания Олава на Руси (на основании упоминания об этом в висе из поэмы об Олаве, сочиненной в 996 г., т.е. еще при его жизни), но достоверность драматической истории на новгородском торгу также оценивает скептически19. Вопрос заключается в том, насколько достоверно события, по внутренней хронологии саги произошедшие около 980 г., могли быть отражены в «Круге Земном», работа над которым была закончена в 1230 г. Кроме того, вариант «Круга Земного», как уже говорилось в I главе, не является первоначальным, ему предшествовал ряд других латино- и исландоязычных исторических сочинений и саг, сохранившихся и несохранившихся20. Как отмечает Э. Гордон, «главным источником Снорри для истории юности Олава был Одд (т.е. сага об Олаве Трюггвассоне монаха Одда, написанная ок. 1190 г. по-латыни, но сохранившаяся только в древнеисландском переводе. — П.Л.), однако это сочинение было рассмотрено критически и сопоставлено со скальдическими строфами и устной традицией»21. В саге монаха Одда этого эпизода нет, но зато он в более краткой форме содержится в «Обзоре саг о норвежских конунгах (Ágrip af Noregs Konunga Sogum) (ок. 1190 г.), где после рассказа о мести Олава сказано: «А там была большая неприкосновенность человека и большая плата за убийство человека, и принял он решение бежать к княгине под ее защиту…»22. Хотя о действиях новгородцев здесь 18

19

20 21 22

Gordon E. Die Olafssaga Tryggvassonar des Odd Snorrason. Inaug.-Dissert. zur Erlangung der Doktorwürde genehmigt von der Philosophischen Fakultät der Friedrich-Wilhelms-Universität zu Berlin. Berlin, 1938. S. 72–73. Джаксон Т.Н. Четыре норвежских конунга на Руси. Из истории руссконорвежских политических отношений последней трети X — первой половины XI в. М., 2000. С. 20, 32–35 (Т.Н. Джаксон также признает взаимосвязь саг об Олаве и Магнусе, но решает этот вопрос противоположным по сравнению с Э. Гордон образом: не вторая источник первой, а наоборот, в саге о Магнусе использован материал саги об Олаве Трюггвассоне). См. об этом: Gordon E. Die Olafssaga Tryggvassonar des Odd Snorrason. S. 19–20; Джаксон Т.Н. Четыре норвежских конунга на Руси. С. 15–17. Gordon E. Die Olafssaga Tryggvassonar des Odd Snorrason. S. 21. En þar var mannhelgr mikil ok miklar viðlǫgur við manns aftak, ok fekk hann þat til ráðs at hann hljóp á hald dróttningarinnar… (Ágrip af Nóregskonunga sǫgum. Reykjavík, 1984 (Íslenzk Fornrit. B. XXIX). Kap. XVIII. S. 20).

389

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

390

прямо не говорится, ясно, что именно от них могла защитить мстителя княгиня. Поскольку «Обзор» и сага монаха Одда, скорее всего, имели общие источники (например, не сохранившуюся латиноязычную историю норвежских конунгов Сэмунда Мудрого начала XII в.), из них и могли происходить эти сведения. Снорри Стурлусон знал и использовал «Обзор», в том числе главы с жизнеописанием Олава23. Таким образом, расхождения между Оддом и Снорри не должны автоматически разрешаться в пользу первого. Но относительно недавно появились подтверждения ядра этой истории, связанной с именем Клеркона, которому в качестве раба принадлежал юный Олав. Этот Клеркон, упоминающийся не только в «Хеймскрингле», но и в более ранней саге об Олаве монаха Одда, судя по сагам, был эстом, т.е. балтом. В последнее же время выясняется, что он мог быть вполне реальным персонажем, а имя Клеркон хорошо этимологизируется из балтских языков, что показал литовский лингвист С. Каралюнас. Он предлагает видеть в имени Клеркон отражение балтского антропонима *Klerkūnas (построенного как сочетание корня со значением «тот, кто рычит, кричит» и патронимического суффикса)24. Это ценное наблюдение, позволившее обнаружить явно реальную деталь, заставляет вернуться к вопросу о достоверности «русских известий» саги об Олаве Трюггвассоне. Понятие friđhelgi («неприкосновенность мира») — несомненно, элемент древнескандинавского права; так, «согласно норвежскому праву каждый человек в принципе является friđheilagr»25 (т.е. неприкосновенным), однако существование в Новгороде в более позднее время «обычаев и законов», предусматривавших коллективную расправу с преступниками, как мы увидим ниже, также сомнений не вызывает. В общем, есть определенные основания предполагать, что коллективное «правосудие» применялось на Северо-Западе Руси еще в языческое время. Согласно саге об Олаве, жертвой такой расправы становился убийца. Из Краткой редакции Правды Русской мы узнаем, что к XI в. этот обычай ушел в прошлое: убийство каралось кровной местью, т.е. в роли мстителей мог выступать только ограниченный круг ближайших родственников жертвы, а не вся общность. В случае отсутствия таковых преступнику нужно было заплатить виру в 40 гривен26. В Пространной Правде кровная месть, 23 24

25 26

Gordon E. Die Olafssaga Tryggvassonar des Odd Snorrason. S. 20–21. Karaliūnas S. The Information on the Aistians in Olafs saga Tryggvasonar and its Importance for the History of the East Baltic Region // Samtíđarsögur. The Contemporary Sagas. Akureyri, 1994. Vol. II. Р. 454. Åqvist G. Frieden und Eidschwur. Studien zum mittelalterlichen germanischen Recht. Stockholm, 1968 (Rättshistoriskt bibliotek. B. 14). S. 247. Правда Русская / Под ред. Б.Д. Грекова. Т. I. Тексты. М.; Л., 1940. С. 70, 79. См. также об этом: Гринев Н.Н. Краткая редакция Русской Правды как источник по истории Новгорода XI в. // НИС. Л., 1989. [Вып.] 3 (13). С. 39–40.

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

как известно, отменяется; убийство карается 80- или 40-гривенной вирой в зависимости от положения жертвы27. Как будет говориться ниже, санкционированная княжеской властью коллективная расправа в форме «потока и разграбления» предусматривалась в качестве наказания по ряду составов преступления, но не для убийцы. Если доверять свидетельству саги об Олаве (а некоторые основания для этого, как было сказано выше, есть), то можно предположить, что в древности «легитимные» коллективные расправы имели еще большее значение, чем в христианское время. Тем не менее именно при обращении к летописным известиям более позднего времени мы сталкиваемся с большим количеством свидетельств о подобных «законных» расправах. Даже там, где говорится об изгнании горожанами князей и разграблении их имущества, т.е. казалось бы, об очевидных стихийных возмущениях, обращает на себя внимание стремление первых к определенного рода легитимности. Начнем с упоминавшегося выше «восстания против посадника Дмитра Мирошкинича» 1207 г.: «Новгородъци … створиша вѣче на посадника Дмитра и на братью его, яко ти повѣлѣша на новгородьцихъ сребро имати, а по волости куры брати, по купцемъ виру дикую, и повозы возити, и все зло; идоша на дворы ихъ грабежьмь, а Мирошкинъ дворъ и Дмитровъ зажьгоша, а житие ихъ поимаша, а села ихъ распродаша и челядь, а скровища ихъ изискаша и поимаша бещисла, а избытъкъ роздѣлиша по зубу, по 3 гривнѣ по всему городу, и на щитъ»28. Речь не просто о стихийном бунте29, напротив, сначала на вече посаднику предъявляются обвинения в определенных преступлениях, которые обобщенно характеризуются как «зло», а затем вечники фактически приводят в исполнение приговор. Разумеется, это не означает, что в этих событиях отсутствовала социальная, политическая и прочая подоплека, она конечно была, но нуждалась в своеобразном правовом оформлении. М.Н. Тихомиров верно заметил об этих событиях, что в них проявляется «с одной стороны, стихийность, дававшая возможность некоторым людям тайно обогатиться, а с другой стороны, налицо организованное вмешательство государственной власти». Историк, как мы увидим ниже, также правильно связал слово «грабежь», имеющее «в данном случае значение наказания» с известной по некоторым древнерусским юридическим памятникам (Пространной редакции «Правды Русской», договору Смоленска с Готским берегом 1229 г., «Правосудию митрополичью») карой «по27 28 29

Правда Русская. Т. I. C. 104. ПСРЛ. Т. III. С. 51. Ср., например, комментарий Дж. Феннела: «Толпа взбунтовалась в характерном для новгородцев стиле, грабя и поджигая дома и имения Дмитра и его семьи, угоняя их холопов и захватывая их собственность» (Феннел Дж. Кризис средневековой Руси. 1200–1304. М., 1989. С. 91).

391

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

392

тока и разграбления»30. «Поток» («поток и разграбление», «поток и грабеж») представлял собой специфическое, архаическое по происхождению наказание, близкое по своей сущности к объявлению вне закона. Это могло быть, по точному выражению А. Поппе, «соединенное наказание, исполнявшееся по отношению к личности и имуществу виновного»31. Оно могло выражаться в разных формах: ссылке, коллективном разграблении и/или уничтожении имущества, заточении и даже в умерщвлении преступника, но суть его состояла в удалении преступника из той общности, к которой он принадлежал, и лишении его правоспособности. Право на такого рода расправы было легитимизировано владимирским князем Всеволодом Большое Гнездо, сын которого Константин княжил тогда в Новгороде; он, по летописи, заявил новгородцам, участвовавшим вместе с ним в боевых действиях: «Кто вы добръ, того любите, а злыхъ казните»32. Именно после этого новгородцы расправились с Мирошкиничами. Здесь уместно упомянуть и расправу с волхвами в 1227 г.: «Того же лѣта ижгоша вълхвы 4, творяхуть е потворы дѣюще, а богъ вѣсть; и съжгоша ихъ на Ярослали дворе»33. Место ее осуществления — Ярославово дворище, и то, что осуществили ее коллективно («съжгоша») говорит в пользу вечевого ее характера. В чем же состояло преступление? Со времен Н.М. Карамзина это известие рассматривалось как свидетельство о расправе новгородцев с колдунами: «…ослепленные Новгородцы сожгли четырех мнимых волшебников на Дворе Ярослава»34. В советское время возникли, однако, иные, довольно экстравагантные интерпретации. Б.А. Рыбаков связывал это известие с якобы имевшим место в Новгороде в первой четверти XIII  в. «фактом усиления языческого жреческого сословия»35 и при этом для характеристики новгородских событий 1227 г. привлекал Никоновскую летопись XVI в., дающую более подробный рассказ: «Явишася въ Новѣградѣ волхвы, вѣдуны, потворницы, и многая волхвованиа и потворы и ложная знамениа творяху, и мно30 31 32 33 34 35

Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания. С. 243–244. Poppe A. Potok i grabież // Słownik starożytności słowiańskich. Wrócław etc., 1970. T. IV. S. 251. ПСРЛ. Т. III. С. 50. Там же. C. 65. Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. II–III. М., 1991. C. 490–491. Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. М., 1987. С. 686. В другой работе он прямо называет волхвов 1227 г. «языческими жрецами» (Рыбаков Б.А. Культура средневекового Новгорода // Славяне и скандинавы. М., 1986. С. 305). (Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования… С. 451–452). Логика И.Я. Фроянова интересна в данном случае тем, что она в любом случае позволяет обнаруживать языческие реминисценции: если в Новгороде появились волхвы — это явное свидетельство оживления язычества, если же новгородцы их сожгли, это говорит о том, что волхвов новгородцы-язычники принесли в жертву.

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

го зла содѣваху, многихъ прелщающе. И собравшеся Новогородци изымаша ихъ, и ведоша ихъ на архиепископъ дворъ, и се мужи княже Ярославли въступишася о нихъ; Новогородци же ведоша волхвовъ на Ярославль дворъ, и съкладше огнь велий на дворѣ Ярославли, и связавше волхвовъ всѣхъ, и вринуша во огнь, и ту згорѣша вси»36. Активно использует известие Ник. в своих — весьма смелых — построениях И.Я. Фроянов, присовокупляя к нему изложение событий в «Истории Российской» В.Н. Татищева: «Явишася в Новеграде волхвы ведуны 4, многи потворы и ложныи знамения деюще. Новгородцы же, собравшеся, яша я и ведше на Ярославль двор, и вринувше во огнь, созжгоша»37. Хотя И.Я. Фроянов и считает этот текст «показательным»38, показателен он только в одном отношении: как именно компоновал свои источники В.Н. Татищев. Совершенно очевидно, что в данном случае он использовал тексты, схожие с НПЛ и Ник., или их сами. И действительно, в его распоряжении были списки НПЛ и Ник.39, никакой иной информацией он не владел, поэтому использовать в данном случае «татищевское известие» в качестве источника бессмысленно. Несколько иной характер носит известие Ник. Если Б.А. Рыбаков просто цитирует Ник. наряду с НПЛ как равноправный источник, игнорируя ее позднее происхождение, то И.Я. Фроянов обосновывает использование Ник. тем, что она в этой статье сохранила текст, «бесспорно новгородского происхождения», ссылаясь при этом на монографию Б.М. Клосса о Ник. Но в соответствующем месте Б.М. Клосс пишет, что у составителя Ник. было два новгородских летописных источника, и оба — сохранившиеся до настоящего времени памятники: Новгородская V (Новгородская Хронографическая) и Софийская I летописи младшей редакции40. Ни в НVЛ, ни в СΙ мл. подробного известия о волхвах нет41. Известие Ник., безусловно, восходит к краткому известию 36 37 38

39

40 41

ПСРЛ. Т. X. СПб., 1885. С. 94. Татищев В.Н. История Российская. Ч. II // Татищев В.Н. Собрание сочинений: В 8 т. Т. IV. М., 1995. [1964]. С. 366. Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования… С. 445. Между тем Н.М. Карамзин, работавший в начале XIX в., чуть ли не за 200 лет до Б.А. Рыбакова и И.Я. Фроянова и за 100 лет до начала серьезных летописеведческих исследований, «татищевское известие» вообще не привлекал, а рассказ Ник. кратко изложил в примечании (и то, отметив только фактические детали, отсутствующие в кратком известии НПЛ) и для изложения событий в основном тексте не использовал. См.: Пештич С.Л. Русская историография XVIII в. Ч. I. Л., 1961. С. 239, 251–254; Толочко А.П. «История Российская» Василия Татищева: источники и известия. Киев, 2005. С. 57–59; 60–62. Почему историк XVIII в. о самой расправе с волхвами писал по НПЛ, а не по Ник., хорошо объясняется его тенденцией уменьшать роль духовенства (см. об этом: Добрушкин Е.М. К вопросу о происхождении «Истории Российской» В.Н.  Татищева // Исторические записки. Т. 97. М., 1976. С. 222–223). Клосс Б.М. Никоновский свод и русские летописи XVI–XVII вв. М., 1980. С. 148. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 4–5. С. 29; ПСРЛ. Т. V. С. 173.

393

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

394

новгородской владычной летописи, но расширяет его — главным образом, путем амплификации. Фактических подробностей, отсутствующих в кратком известии, всего две: то, что волхвов повели сначала на «архиепископ двор», и что за них вступились «мужи» князя Ярослава Всеволодича. Обе подробности могут быть связаны с реалиями не XIII, а начала XVI в., когда составлялась Ник.: официальному летописцу московской митрополии должно было казаться вполне естественным, что суду над «волхвами» полагалось происходить на владычном дворе, а представители светской власти пытались не допустить самосуд. Весьма свободное обращение составителя Ник. со своими источниками известно42. Главное, однако, в том, что даже это — по всей видимости, недостоверное — известие Ник. не дает никаких оснований связывать расправу с волхвами с языческой архаикой. Для составителя Ник. волхвы 1227 г. явно были не жрецами, а колдунами, чародеями. Тем более не обоснованы и совершенно фантастические домыслы И.Я. Фроянова о том, что умерщвление волхвов было человеческим жертвоприношением, языческой жертвой «за урожай»: «Она (расправа с волхвами. — П.Л.) — не обычная казнь опасных нарушителей общественного порядка или еретиков, а принесение в жертву волшебников и магов, не сумевших своими “потворами” покончить со “скудостью” в Новгородской земле и восстановить благоденствие»43. Основание для столь смелого заключения — место сожжения волхвов, Ярославово дворище, где якобы еще в глубокой древности существовало языческое святилище, на котором новгородские словене приносили человеческие жертвы богу Волосу, и которое и в XIII в. воспринималось новгородцами как сакральный языческий центр44. Вся эта цепь умозаключений восходит к единственному факту — обнаружению на Ярославовом дворище в ходе раскопок 1937 г. значительного количества костей животных. Эти находки, правда, интерпретируются самими архе42

43 44

См.: Клосс Б.М. Никоновский свод… С. 187–189. Новейший английский исследователь восточнославянской магии В.Ф. Райан также пользуется Ник., называя ее при этом почему-то «Новгородской летописью». По его мнению, в 1227 г. были сожжены «разные волшебники … мужчины и женщины» (Райан В.Ф. Баня в полночь. Исторический обзор магии и гаданий в России / Пер. с англ. М., 2006 С. 597. «Женщин», очевидно, он усмотрел в слове «потворницы» из статьи Ник., хотя это может быть и форма мужского рода, что согласуется и с исходным текстом НПЛ, и с общим контекстом (СлРЯ XI–XVII вв. Вып. 17. М., 1991. С. 286). В ссылке В.Ф. Райана — по крайней мере, в русском переводе — сбиты и номера страниц Ник. Н.М. Карамзин оказывается в этом отношении гораздо более трезвомыслящим исследователем, чем многие современные историки: события 1227 г. он излагал в основном тексте своей «Истории…» по НПЛ, а известие Ник. дал только в примечаниях (Карамзин Н.М. История… Т. II–III. C. 490–491, 621. Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования… С. 452. Там же. С. 451–452.

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

ологами совершенно иначе: как остатки мостовой XIV–XV вв. (!)45 и складского помещения46, но И.Я. Фроянов убежден, что от таких «наивно-рационалистических толкований» надо отказаться47. Выясняется, однако, что для толкований «мистических» оснований нет вообще. На Ярославовом дворище не обнаружены сооружения, датирующиеся временем ранее XI в.; находки на территории предполагаемого «могильника-капища» показывают, что там находилось не капище, а хозяйственные сооружения и ямы; остатки человеческих костей — в которых И.Я. Фроянов усматривал следы человеческих жертвоприношений — утрачены и квалифицированно не изучались, сказать о них что-либо нельзя. Поэтому языческий «могильник-капище» на Ярославовом дворище «является фикцией, обоснованной только произвольной трактовкой археологического материала»48. Представляется в связи с этим правильным вернуться к «традиционной» точке зрения. «Потворъ» — это чародейство, колдовство49. Волхвы вовсе не обязательно были языческими жрецами, как это обычно склонны изображать сторонники концепции «двоеверия»; они вполне могли быть обычными колдунами или чародеями (наиболее распространенное значение слова «вълхвъ» в древнерусской письменности50). Несмотря на то что в памятниках государственного законодательства сожжение в качестве наказания за колдовство-ведовство появляется очень поздно (первое прямое предписание сожжения ведунов и ворожей содержится, по-видимому, в указе царя Алексея Михайловича 1653 г.51), эпизо45

46 47 48

49 50

51

Засурцев П.И. Новгород, открытый археологами. М., 1967. С. 28. И.Я. Фроянов, впрочем, напрасно ссылался на популярную книгу П.И. Засурцева. Гипотеза о языческом могильнике-капище на Ярославовом дворище была высказана авторами раскопок 1937 г., прежде всего, А.А. Строковым и впоследствии — с известными оговорками — поддержана А.В. Арциховским. Сам же П.И. Засурцев сторонником этой гипотезы не был (см.: Носов Е.Н. Новгород и новгородская округа IX–X вв. в свете новейших археологических данных (к вопросу о возникновении Новгорода) // НИС. [Вып.] 2 (12). Л., 1984. С. 25–28; Хорошев А.С. К вопросу о «языческом могильнике» на Ярославовом дворище // История и культура древнерусского города. М., 1989). Эти ключевые для данной проблемы работы И.Я. Фроянов не привлекает. Колчин Б.А., Янин В.Л. Археологии Новгорода 50 лет // Новгородский сборник. 50 лет археологии Новгорода. М., 1982. С. 21. Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования… С. 451. Хорошев А.С. К вопросу о «языческом могильнике»… С. 94–98. О датировке см. также: Пежемский Д.В. Археологический облик «вечевых» площадей Великого Новгорода // Споры о новгородском вече: междисциплинарный диалог. Материалы круглого стола. Европейский университет в Санкт-Петербурге 20 сентября 2010 г. СПб., 2012. С. 9. СДРЯ. Т. VII. С. 339. СДРЯ. Т. II. М., 1989. С. 164–165. Так считал еще А.Н. Афанасьев (Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. Т. III. М., 1994 [1869]. C. 611). См. также: Райан В.Ф. Баня в полночь… С. 115–119. Опарина Т.А. Неизвестный указ 1653 г. о запрещении колдовства // ДРВМ. 2002. № 3. С. 89, 91. К этому же времени относится и свидетельство Гри-

395

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

396

дически оно встречалось и раньше. Возможно, сожжение ведунов и ворожей основывалось на установлениях раннего византийского законодательства (Кодекса Юстиниана) о сожжении «жрецов», «птицегадателей» и их помощников52. Серапион, епископ владимирский (Владимира-на-Клязьме), в 70-е гг. XIII в. обличал свою паству за излишнюю веру в волхвованье, под которым — по контексту — может пониматься только колдовство: «Аже еще поганьскаго обычая держитесь: волхвованию вѣруете и пожигаете огнем невиныя человѣкы и наводите на всь миръ и градъ убийство». Из слов епископа Серапиона следует, во-первых, что коллективные расправы с «волхвами» были тогда в порядке вещей; во-вторых, что «волхвов» умерщвляли именно путем сожжения. На коллективный характер расправ намекает, как представляется, тезис епископа о «наведении» убийства на весь мир и град, который он поясняет так: «…аще кто и не причастися убийству, но, в соньми бывъ въ единой мысли (курсив мой. — П.Л.), убийца же бысть…»53. Похожий на новгородскую расправу с волхвами случай произошел во Пскове в 1411/12 г., когда «псковичи сожгоша 12 жонке вѣщих»54. Б.А. Рыбаков и И.Я. Фроянов и это известие трактуют как свидетельство живучести древнерусского язычества55, но тогда в таком же ключе следует трактовать и западноевропейскую «охоту на ведьм». Никакой связи новгородских и псковских волхвов и ведуний с восточнославянским политеистическим язычеством (о котором в принципе известно очень мало) не просматривается. Речь идет о «низовой» народной религиозности, которая была свойственна средневековой (и не только) ментальности во всей Европе и прямого отношения к древнему язычеству не имела. Колдунов и ведуний, как и в Западной Европе, порождали не забытые древние культы языческих богов, а «система представлений и навыков мышления» низов общества, важнейшим элементом которой была магия»56. Эти магические представления и практика

52 53 54 55 56

гория Котошихина о том, что за «волховство» и «чернокнижство» «жгут живого» (Котошихин Г. О России в царствование Алексия Михайловича. СПб., 1884. С. 130). Более того, в раннее время расправы с ведьмами и колдунами даже прямо осуждались и воспрещались духовенством (см. об этом: Белякова Е.В. «По какому праву?» (О некоторых особенностях правовых систем Московской Руси // Россика/Русистика/Россиеведение. Кн. 1: Язык/История/Культура. М., 2010. С. 307–308) Булычев А.А. Между святыми и демонами. Заметки о посмертной судьбе опальных царя Ивана Грозного. М., 2005. С. 45–46. «Слова» Серапиона Владимирского // Памятники литературы Древней Руси. XIII век. М., 1981. С. 450. ПСРЛ. Т. V. Вып. 2. С. 36. Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. С. 266, сноска; Фроянов И.Я. Загадка крещения Руси. М., 2007. С. 210. Гуревич А.Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. М., 1990. С. 47–48, 308–375.

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

складывались из разных элементов, как переосмысленных христианских, так и дохристианских, и нехристианских и действительно отличались высокой жизнеспособностью. В ведьм и порчу верили многие западноевропейские гуманистически образованные интеллектуалы XVI–XVII вв., как, например, французский политический мыслитель Жан Боден — автор современной концепции суверенитета и одновременно большой специалист по демономании57. Ясно, что памятью об античных, германских или кельтских божествах эти представления не вдохновлялись. В любом случае и служители языческого культа, и колдуны с ведьмами могли рассматриваться как явные враги православного христианства, а значит и всего Новгорода, который был не только политической, но и религиозной общностью. Именно в этом и состояло их преступление, что привело к коллективной расправе с ними. Вернемся к «светским» расправам. В 1230 г. во время одного из конфликтов в Новгороде посадник Внезд Водовик «възъвари городъ вьсь … поидоша съ вѣчя, и много дворовъ розграбиша». Некоего Волоса Блуткиниця «на вѣчи убиша», причем посадник «рече: “ты еси мои дворъ хотелъ зажечи”»58. В отличие от «политических» вечевых расправ, здесь противник посадника формально обвинен в уголовном преступлении — попытке поджога двора, за что по Пространной Правде полагался «поток и грабеж»59: «Аже зажгуть гумно, то на потокъ, на грабежь домъ его, переди пагубу исплатившю, а въ процѣ князю поточити и; тако же аже кто дворъ зажьжеть»60. Данный пример убедительно показывает, что применение этого наказания в случае политических преступлений, когда в летописях употребляется аналогичная терминология, представляет собой отнюдь не «частное волеизъявление», «не имевшее отношения 57 58 59

60

См. об этом: Febvre L. Sorcellerie, sottise ou révolution mentale // Annales. Économies. Sociétés. Civilisations. 1948. Vol. 3. № 1. Р. 12–13. ПСРЛ. Т. III. С. 69. Формально Волос был обвинен не в совершенном преступлении, а в его приготовлении или покушении на него. Вопрос о том, как оценивались разные стадии преступного действия древнерусским правом, не изучен и сложен. Впервые различие между умыслом и самим преступным действием эксплицитно проводится в Соборном уложении 1649 г., но и там применительно к очень узкому кругу составов (см.: Сергеевич В.И. Лекции и исследования по древней истории русского права. СПб., 1903. C. 361–365). М.Ф. Владимирский-Буданов усматривал равное наказание за покушение при «преступлениях имущественных» и за само преступление в санкции статьи Правды Русской о расправе с вором, схваченным на месте преступления (Правда Русская / Под ред. Б.Д. Грекова. М.; Л., 1940. Т. I. С. 72), поскольку он еще не успел совершить кражи (ВладимирскийБуданов М.Ф. Обзор… С. 372). В любом случае нельзя забывать, что летопись — не юридический, а нарративный текст. Восклицание посадника могло быть вызвано любой стадией преступного действия, вплоть до начала совершения преступления, или во всяком случае Волос мог быть в этом обвинен: если, допустим, его видели с факелом в руках. Правда Русская. Т. I. С. 113.

397

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

398

ни к судебной деятельности, ни к юридическому обычаю», как думал В.М. Живов61, а вполне определенный правовой институт. В том же 1230 г. в Новгороде произошли события, приведшие к изгнанию князя Ростислава Михайловича и смене всей власти. После того как Ростислав и посадник Внезд Водовик отправились в Торжок, «заутра убиша Смена Борисовиця … а домъ его всь розграбиша и села, а жену его яша, а самого погрѣбоша у святого Гюргя въ манастыри; такоже и Водовиковъ дворъ и села, и брата его Михаля, и Даньслава, и Борисовъ тысячьскаго, и Творимириць, иныхъ много дворовъ». Посадник, тысяцкий и их приближенные бежали, кто в Торжок, кто в Чернигов. Новгородцы тогда «даша посадничьство Степану Твьрдиславичю, и тысячьское Миките Петриловицю, а добытъкъ Сменовъ и Водовиковъ по стомъ розделиша… А княжицю Ростиславу путь показаша с Торожку къ отцеви въ Цьрниговъ … И послаша по Ярослава [Всеволодича] на всеи воли новгородьстѣи»62. Здесь зафиксированы многие важнейшие элементы вечевой расправы, которой подвергаются родственники и сторонники посадника Водовика. Это и разграбление имущества с разделом его, очевидно, на основе равенства по городским сотням63, и репрессии в отношении Семена Борисовича и его жены. Существенно, что эта акция легитимизируется высшим органом власти Новгорода — вечем: именно на вече новгородцы, конечно, избрали новых посадника и тысяцкого, на вече же и было принято решение о разделе имущества «преступников». Завершающим этапом становится призвание, видимо, тем же вечем нового князя на «всей воли Новгородской». Правовое оформление приобрела и ситуация, описанная в НПЛ под 1270/71 г., когда новгородцы «съзвониша вѣче на Ярославли дворѣ», расправились со сторонниками тогдашнего новгородского 61 62 63

Живов В.М. История русского права как лингвосемиотическая проблема // Из истории русской культуры. Т. II. Кн. 1. М., 2002. С. 668. ПСРЛ. Т. III. С. 70. В данном случае на сотни делилось все полноправное население Новгорода, может быть, за исключением бояр. Как справедливо замечает Т.  Ефименко, «трудно допустить, чтобы этим имуществом воспользовалась только та или иная часть населения Новгорода» (Ефименко Т. К вопросу о русской сотне княжеского периода // ЖМНП. Новая серия. 1910. Ч. ΧΧVII. Июнь. С. 308). В самом деле, весьма сомнительно, чтобы захваченное имущество было разделено не между всеми нуждавшимися в нем, а только среди определенного разряда населения. Суждения о том, что новгородские сотни охватывали не только городское, но и сельское население (ср. подробнее: Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. С. 106–107 с историографией вопроса; Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования… С. 466–467) в конечном счете восходят к неверной трактовке упоминания сотен в «Уставе о мостех» (см.: Гиппиус А.А. К изучению княжеских уставов Великого Новгорода: «Устав князя Ярослава о мостех» // Славяноведение. 2005. № 4. С. 16–18).

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

князя Ярослава Ярославича (в том числе «взяша домы ихъ на разграбление»), а затем отправили князю на Городище грамоту, в которой подробно «исписали» «всю вину его»64. Документ, в котором изложены предъявленные обвинения, — явное свидетельство того, что эта вечевая расправа не была просто криминальной акцией буйных новгородцев. В 1291 г.65 в Новгороде с моста в Волхов были сброшены некие «коромольники»: «…грабиша коромолницѣ торгъ, и заутра створишя вѣче новгородци, свергоша два коромолника с мосту»66. Запись краткая, но из нее достаточно ясно видно, что речь идет о наказании, осуществленном на вече, за уголовное преступление — грабеж на торгу. Обращает на себя внимание то, что виновные названы «коромольниками». «Коромольники» («крамольники») — это вообще «мятежники», «бунтовщики»67. Здесь же, не исключено, это слово соответствует позднейшему «ведомому лихому человеку», т.е. преступнику-рецидивисту, которым, как известно из позднейших памятников права (Двинской уставной грамоты, Судебника 1497 г.68), могла грозить смертная казнь. Впрочем, это может быть и эмоциональное, пейоративное обозначение, призванное подчеркнуть социальную опасность совершенного «коромольниками» преступления69. Довольно удачен поэтому, возможно, перевод, предложенный К. Цернаком: Unruhestifter («возмутители спокойствия, нарушители общественного порядка»)70. Грабеж торга — значимого общественно-экономического пространства в Новгороде, прямо примыкавшего к Ярославову дворищу, средоточию 64 65

66 67 68 69

70

ПСРЛ. Т. III. С. 88. К. Цернак датирует это событие 1292 г. (Zernack K. Die burgstädtischen Volksversammlungen bei den Ost- und Westslaven. Studien zur verfassungsgeschichtlichen Bedeutung des Veče. Wiesbaden, 1967 (Giessener Abhandlungen zur Agrar- und Wirtschaftsforschung des Europäischen Ostens. Bd. 33). S. 174), но 6799 г., которым датировано оно в НПЛ мл., — мартовский (Бережков Н.Г. Хронология… С. 290), а скидывать крамольников в Волхов зимой (в январе–феврале) было бы несподручно (пришлось бы разбивать лед), поэтому с очень большой долей вероятности расправа произошла поздней весной (ранней весной этого года на Волхове было наводнение; см.: ПСРЛ. Т. III. Стб. 327), летом или ранней осенью 1291 г. Правильную датировку см., например: Петров А.В. От язычества к Святой Руси. Новгородские усобицы (к изучению древнерусского вечевого уклада). СПб., 2003. С. 223). ПСРЛ. Т. III. C. 327. СДРЯ. Т. IV. C. 269, 284. См.: ГВНП. С. 145; ПРП. М., 1955. Вып. III. Памятники права периода образования Русского централизованного государства. С. 347. А.В. Петров считает «коромольников» представителями новгородских социальных низов, которых нищета и голод сподвигли к грабежам и разбоям (Петров А.В. От язычества к Святой Руси… С. 223). В начале 90-х гг. XIII в. в Новгороде действительно были стихийные бедствия и голод, но однозначно связывать с ними этот криминальный эпизод все-таки оснований нет. Zernack K. Die burgstädtischen Volksversammlungen… S. 174.

399

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

400

новгородской политической жизни — мог расцениваться как очень тяжкое преступление, граничащее с политической «крамолой». Это известие можно сравнить со статьей Псковской судной грамоты (далее — ПСГ) о смертной казни за кражу из Крома71. Смертная казнь в XIV–XV вв. применялась по тем составам преступления, которые ранее карались «потоком и разграблением» (потом сфера применения смертной казни расширялась). Псковская судная грамота, первоначальный вариант которой, по мнению ее исследователя Ю.Г. Алексеева, возник в конце XIV в., а сохранившаяся редакция — после 1462 г.72, постановляет уже «не дати живота» «крим(с)кому татю» (т.е., очевидно, лицу, совершившему кражу из стратегически важного псковского центра — Крома), «коневому татю» (конокраду), «переветнику» (изменнику), «зажигалнику» (поджигателю) (ст. 7). В статье 8 смертная казнь предписывается в отношении лица, совершившего кражу «на посаде» (т.е. вне кремля) в третий раз73. Ю.Г. Алексеев уже справедливо отмечал, что за два указанных в ст. 7 ПСГ состава преступления — поджог и конокрадство — в соответствии с нормами ПП полагались «поток и разграбление». Историк считает, что «кромского татя» и «переветника» добавили сюда составители ПСГ74. Однако кража из Крома и государственная измена — это самые настоящие политические преступления, за которые в рамках обычного права виновного также ждали «поток и разграбление» — наказание, как мы видели, тесно связанное с коллективными расправами. К. Цернак полагал (исходя из идеи В.Л. Янина о «коренных преобразованиях республиканского управления» в Новгороде в конце XIII в.), что это известие свидетельствует о приобретении вечем функций «исполнительного органа» (Vollzugsorgan), о том, что вече начинает брать в свои руки «организацию власти». Если под «исполнительным органом» понимать судебную инстанцию, то вряд ли произошедшее с «коромольниками» можно считать судом. Скорее, это также была — насколько можно судить на основании лаконичного летописного сообщения — коллективная вечевая расправа, которые нередко случались в Новгороде и раньше. С правовой точки зрения утопление «коромольников» в 1291 г. (как и сожжение волхвов в 1227 г.) были явлениями, скорее всего, одного порядка — коллективными расправами с лицами, виновность которых была для общности очевидной. 71 72 73 74

ПРП. Вып. II. Памятники права феодально-раздробленной Руси XII–XIV вв. М., 1953. C. 287. Алексеев Ю.Г. Псковская судная грамота и ее время. Развитие феодальных отношений на Руси XIV–XV вв. Л., 1980. С. 11. ПРП. Вып. II. С. 287. Алексеев Ю.Г. Псковская судная грамота… С. 45–48. См. аналогичную оценку в новейшем немецком исследовании ПСГ: «То, что государственный изменник карается смертной казнью, здесь (в ПСГ. — П.Л.) сформулировано так впервые» (Baranowski G. Die Gerichtsurkunde von Pskov. Frankfurt am Main, 2008 (Rechtshistorische Reihe. Bd. 364). S. 65).

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

Еще две очень показательных расправы произошли в Новгороде в 1316 г.: «Того же лѣта … яша Игната Бѣска, и биша и на вѣчи, и свергоша и с моста въ Волховъ: творяхуть бо его перевѣтъ державша к Михаилу; а богъ то вѣсть. Тогда же и Данилъко Писцевъ убьенъ бысть на рли от своего холопа: обадилъ бо его бяше к горожаномъ, тако река: “посылалъ мя с грамотами къ Михаилу князю”»75. Первая ситуация вполне очевидна. Игнат Беско был избит прямо на вече, а потом утоплен, очевидно, теми же самыми вечниками в Волхове по обвинению в политическом преступлении  — «перевете» (сношениях, вопреки новгородским интересам, с великим князем Михаилом Ярославичем). Вновь мы имеем дело с вечевой расправой, а не с вечевым судом: из комментария летописца довольно ясно следует, что не было не только суда, но и обвинения всерьез не обсуждались («творяхуть бо…»). Это была одна из тех вечевых расправ — да еще и со смертельным исходом, — которые стремились свести на нет псковские законодатели, предписывая в Судной грамоте запрет «суда» на вече. Неслучайно, что умерщвлен был Игнат за «перевет» — одно из тех преступлений, за которые в ПСГ назначается смертная казнь. Из этого, скорее всего, следует, что такие преступники в первую очередь становились жертвами вечевых расправ. Убийство Данилка Писцева так же, как кажется, не было чисто криминальным эпизодом. Прежде всего, фрагмент, в котором оно упомянуто, должен быть правильно переведен. Обычно считается, что в нем подразумевается убийство Данилка, совершенное его холопом76. Непонятно, правда в таком случае, причем тут горожане. Зачем холопу для убийства своего хозяина «обадити» его (оклеветать77) перед новгородцами? А.В. Петров выходит из сложного положения, предполагая, что холопа, убившего Данилка, вече не стало казнить78. Получается так, что холоп сначала убил своего хозяина, а потом оклеветал его перед горожанами. Но источник говорит о другом: Данилка был убит, так как его оклеветал холоп перед горожанами. Таким образом, правильно было бы считать, что «клевета» имела место сначала, а убийство произошло потом и вследствие этого. Предлог «отъ» в древнерусском языке мог употребляться при указании на причину чего-либо79, и в этом контексте данное значение не менее естественно, чем указание на субъект действия. Отдельный вопрос, которому в историографии не уделено достаточного внимания, это место, где произошло убийство. С фор75 76 77 78 79

ПСРЛ. Т. III. C. 95. См., например: Греков Б.Д. Крестьяне на Руси c древнейших времен до XVII века. Кн. I. М., 1952. C. 411–412. СДРЯ. Т. V. М., 2002. C. 468–469. Благодарю за консультацию А.А. Гиппиуса и В.Б. Крысько. Петров А.В. От язычества к Святой Руси… С. 251. СДРЯ. Т. VI. C. 213.

401

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

402

мальной точки зрения, «рли» — это местный падеж ед. ч. существительного «рьль» («заливная луговина; пожня»80, «прибрежный заливной луг»81). Было, однако, и еще слово «рѣль» (или «рель») — «перекладина; настилка мостовая»82; «перекладина, укрепленная на двух опорах; козлы (как часть конструкции моста, рыболовного закола, шахтного крепления); звено моста или городской мостовой; виселица»83. По поводу того, одно ли это слово изначально, или это разные слова с изначально разными значениями, высказывались различные мнения84. В принципе, по контексту подходят целых три значения: луг, звено (или часть конструкции) моста, виселица, однако первое значение является предпочтительным85. Поэтому интересующий нас фрагмент следует, наверное, переводить так: «Тогда же и Данилко Писцов был убит на лугу [?] из-за своего холопа, так как он [холоп] оклеветал его [Данилка]…». Из этого с большой долей вероятности следует такая реконструкция событий: холоп донес на своего хозяина новгородцам (вероятнее всего, на вече, ибо где еще он мог встретить «горожан» in corpore?), обвинив его в «перевете», а затем Данилко был убит (вероятно, на прибрежном лугу, но, может быть, был сброшен с моста или повешен) кем-то из этих горожан. Скорее всего, это была коллективная расправа — примерно такая же, как и с Игнатом Беском. Вполне возможно, что оба события (убийство Игната и донос на Данилка) произошли на одном и том же вечевом собрании, с той лишь разницей, что присутствовавшего на нем Игната умертвили тут же, а с Данилкой расправились, возможно, несколько позднее, когда его удалось найти там, где он находился («на рли»). Стоит обратить внимание на то, что новгородский луг был общественным пространством: еще в 1015 г., как мы видели выше, вече было устроено на «поле», т.е. на лугу. Судебные поединки («поле»), о существовании которых в Новгороде нам известно по Новгородской судной грамоте86, также могли проходить на этом прибрежном лугу. То, что инцидент произошел именно там, может быть не случайным. Во втором случае — как и в первом — ни о вечевом суде, ни о смертной казни по приговору суда говорить, очевидно, не приходится. Действия новгородцев, несмотря на то что они сами считали их вполне законными, были ближе к суду Линча, чем к суду в настоящем смысле слова. 80 81 82 83 84 85 86

Срезневский И.И. Материалы… Т. III. Cтб. 216. СлРЯ XI–XVII вв. Вып. 22. М., 1997. С. 141. Срезневский И.И. Материалы… Т. III. Cтб. 221. СлРЯ XI–XVII вв. Вып. 22. С. 141. См.: Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1987. Т. III [Heidelberg, 1955. Bd. II]. С. 466–467. Благодарю за консультацию В.Б. Крысько. ПРП. Вып. II. С. 213.

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

Эта расправа, как и упомянутая выше расправа с волхвами в 1227 г., не вызвала, между прочим, энтузиазма у местных летописцев, которые в других случаях могли описывать вечевые покарания вполне бесстрастно. Относительно чародейства умученных в 1227 г. волхвов летописец оговорился: «творяхут ихъ потворы дѣюще, а богъ вѣсть» (т.е. «говорили, что они занимались чародейством, а [как было на самом деле] Бог знает»)87. Автором этой записи был отнюдь не абстрактный «горожанин», симпатизировавший волхвам и неизвестно почему допущенный к ведению летописи88, а, как выясняется, пономарь Тимофей, летописец новгородских архиепископов Спиридона и Далмата, в 60-е гг. XIII в. выполнявший функции архиепископского нотария89. Это был человек, принадлежавший к ближайшему окружению новгородского владыки, и его оценки, безусловно, можно рассматривать как выражение позиции архиепископской кафедры. Е.Л. Конявская полагает, что эта фраза — свидетельство того, что точная информация летописцу была недоступна, или он знал о ней понаслышке и поэтому был в ней не уверен90. Однако, имея в виду близость Тимофея к архиепископу и то, что духовенство не могло оставаться в стороне от борьбы с волхвами, более логичным представляется предположение о том, что это отражение недовольства владычной кафедры или отдельных влиятельных представителей духовенства либо самой расправой, либо ее стихийным, фактически, бессудным характером, либо и тем, и другим. Здесь уместно еще раз процитировать «слово» Серапиона Владимирского, обвинявшего свою паству: «…волхвованию вѣруете и пожигаете огнем невиныя человѣкы и наводите на всь миръ и градъ убийство»91. Отсюда видно, что именно в «волхвоборчестве» не устраивало Церковь (в лице ее архиерея). Серапион проповедовал против самой веры в колдунов/ведунов («волхвованию вѣруете»); против жестокости и несправедливости расправы («пожигаете огнем невиныя человѣкы»); против возникновения коллективной ответственности, коллективной греховности, что становилось неизбежным следствием коллективного характера расправы («наводите на всь миръ и градъ убийство»). Таки образом, в Церкви существовала довольно влиятельная тенденция, рассматривавшая бессудные расправы даже над волхвами как нечто недолжное92. В этом смысле несколько эмо87 88 89

90 91 92

ПСРЛ. Т. III. С. 65. Ср.: Рыбаков Б.А. Культура… С. 305. Гиппиус А.А. Новгородская владычная летопись XII–XIV вв. и ее авторы (История и структура текста в лингвистическом освещении) // Лингвистическое источниковедение и история русского языка 2004–2005. М., 2006. С. 213–215. Конявская Е.Л. Проблема авторского самосознания в летописи // ДРВМ. 2000. № 2 (2). С. 68–69. «Слова»… С. 450. Сожжение как наказание за магию вызывало отрицательное отношение не только в русской церкви. Против него решительно выступал, напри-

403

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

404

циональный комментарий Н.М. Карамзина («к чести Духовенства и тогдашнего Новогородского Архиепископа Антония … заметим, что в сем жалостном безумии действовал один народ, без всякого внушения со стороны Церковных Пастырей»93), в принципе, вполне оправдан. Что дело не столько в волхвах или в конкретной ситуации, а в самом отношении церковных кругов к такого рода расправам, подтверждается совершенно аналогичным комментарием другого новгородского летописца, работавшего почти сотней лет позднее и связанного, по-видимому, с архиепископом Давыдом94, по поводу вечевой расправы с Игнатом Беском: «…творяхуть бо (вечники. — П.Л.) его перевѣтъ державша к Михаилу [Ярославичу]; а богъ то вѣсть (курсив мой. — П.Л.)». Более того, и вторая расправа — с Данилком Писцевым — случившаяся в том же году по  воле горожан (или учиненное самим горожанами) также вызвала осуждение у того же летописца. Данилка якобы «обадил … к горожаномъ» (т.е. оклеветал перед горожанами)95 его собственный холоп96. Все эти высказывания выстраиваются в определенную систему. В связи с этим можно вспомнить борьбу Церкви против судебных поединков («поля»), которые также представляли собой архаичную и не вписывающуюся в церковные нормы правовую традицию97. Вообще вечевые расправы с лицами, обвиненными в политических преступлениях, упоминаются в летописях гораздо чаще, что, конечно, связано с кругом интересов их составителей (как мы видели, кара за поджог двора была зафиксирована лишь постольку, поскольку события, следствием которых она явилась, имели политическое значение). В 1340 г., когда в новгородском пригороде Торжке случился конфликт между боярами и чернью — в самом деле, явный эпизод социального противостояния! — действия последней также получили определенное правовое обоснование: «…въсташа чернь на бояръ, а ркуще: “почто есте новгородцовъ призвалѣ, и они князи изималѣ; намъ в томъ погинути”. И съкрутившеся въ брони, нашедши силою на дворы, выимаша у воевод намѣстьникы княжи и

93 94 95 96 97

мер, знаменитый византийский канонист XII в. Феодор Вальсамон, но его возмущала в нем исключительно его жестокость, противоречащая идеалу «человеколюбия» (φιλανθρωπία) (см. об этом: Медведев И.П. Правовая культура Византийской империи. СПб., 2001. С. 485–496). О коллективных расправах, чуждых римскому праву, речь, конечно, не шла. Карамзин Н.М. История… Т. II–III. C. 491. Гиппиус А.А. Новгородская владычная летопись… С. 212, 215. СДРЯ. Т. V. С. 468–469. ПСРЛ. Т. III. C. 95. См.: Успенский Б.А. Право и религия в Московской Руси // Россика/Русистика/Россиеведение. Кн. 1: Язык/История/Культура. М., 2010. С. 227; 260–263.

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

борци и жены их, и новгородцовъ выпровадиша из города; а бояре новоторьскыи прибѣжаша в Новъгород толко душею, кто успѣлъ; а домы их разграбиша и хоромы розвозиша, а Смена Внучка убиша на вѣцѣ, потомъ и села их пуста положиша»98. В Новгороде в ходе вечевой расправы в более позднее время мог быть убит даже посадник, как это случилось в 1347/47 г. с Остафьем Дворянинцем, которого новгородцы «убиша» прямо на вече. И это убийство в летописи получает своеобразное правовое обоснование: оказывается, Остафий оскорбил литовского князя Ольгерда, назвав его «псом», и тот вторгся в Новгородскую землю. Тогда «новгородци … позвониша вѣче и убиша Дворяниньца посадника на вѣцѣ, а ркуще, яко “в тобѣ волость нашю взяша”»99. Таким образом, посадник был по сути дела обвинен в государственном преступлении — поступке, повлекшем нанесение республике серьезного ущерба100. Разумеется, надо еще раз подчеркнуть, что наличие такого правового «оформления» никоим образом не отрицает возможного наличия более сложной подоплеки расправы с посадником: социальных, политических, территориальных факторов101. Но может быть мы имеем дело с «нарративным конструированием»? И летописцы просто прикрывали рассказами о вечевых расправах межкняжескую борьбу или по каким-то причинам приписывали горожанам то, что «на самом деле» инициировали князья? 98 99

100

101

ПСРЛ. Т. III. C. 353. ПСРЛ. Т. III. C. 358–359. См.: Бернадский В.Н. Новгород и Новгородская земля в XV веке. М.; Л., 1961. С. 31; Петров А.В. От язычества к Святой Руси… С 262–263. Во Пскове также однажды произошло нечто подобное. В 1458 г., согласно Строевскому списку (Псковской III летописи), «прибавиша псковичи зобници, и палицю привишили к позобенью при посадниче степеннем Алексеа Васильевиче, а старых посадников избив на вечи» (ПСРЛ. Т. V. Вып. 2. С. 143). Факт вечевой расправы со старыми посадниками очевиден, но ее причины не вполне ясны. По-видимому, расправа имела какое-то отношение к мероприятиям псковичей, связанным с изменением меры сыпучих тел (зобницы; см.: СлРЯ XI–XVII вв. Вып. 6. М., 1979. С. 54), но в чем именно обвинялись старые посадники и обвинялись ли вообще, сказать невозможно. Б.Б. Кафенгауз считает, что это было восстание, «вызванное злоупотреблениями посадников при перемене весов» (Кафенгауз Б.Б. Древний Псков. Очерки по истории феодальной республики. М.,  1969. С. 47–48). Однако посадники были убиты на вече, которое сам же историк рассматривает как орган власти Псковской республики (Там же. С. 85–111), конкретные же обстоятельства конфликта из-за лаконичности известия прояснить вряд ли возможно. Ср. мнение А. Поппе, который считает, что новгородское вече выносило, а часто и приводило в исполнение соответствующие приговоры не как «народное собрание», а как «высший суверен республики» (Poppe A. Potok i grabież. S. 251). Однако так обстояло дело не только в Новгороде. И в других городах вечевые собрания считали себя вправе применять такого рода репрессии (см. об этом: Лукин П.В. «Поточи Мьстиславъ Полотьскии князѣ». Об одной из форм наказания в Древней Руси // ДРВМ. 2007. № 1. С. 34).

405

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

406

В поисках ответа на этот вопрос привлечем еще раз уникальные для средневековой Руси «ненарративные» источники — ганзейские документы. В одном из них, датирующемся декабрем 1412 г., говорится об очень любопытной и схожей с летописными коллизии. Немецкие купцы в Новгороде пишут в Ревель: Wi bidden ju to wetende, dat uns hir to male groet vordret schut van den Russen alzo van grofliker deverye wegen. Int erste zo wart van der Goten hove ghestolen uut deme soltschure 8½ tunne honges, unde de Russen sageden de planken entwee, dar se et uut drogen. Darnegest in kort so makeden de Russen achter der kerken to den twen vynsteren eyne grote brugge, unde de brugge lach uppe den planken bevestiget, unde ze wolden de kerken bestolen hebben, dar grot schade mochte van ghescheen hebben. Vort hirna in kort zo hebben de Russen in twen tyden to uns in den Duschen hof ghebroken unde de planken entwey ghesaget, unde se wolden myt macht in eren harnsche to uns in den hof treden unde wolden uns ghemordet hebben, hedde wy nicht ghewaket; unde darto zo drouwen ze uns noch van daghe to dage, dat se uns de hove afbernen willen unde willen uns vormorden unde bestelen. Hirane zo sy wi sere besorget, dat wy alle nacht waken up beiden hoven. Umme desses vordretes willen hebbe wi vake ghewesen vor deme borchgreven unde vor deme hertegen unde hebben en gheclaget unsen schaden unde unse breklicheit, de uns schut van den eren. So weten ze uns to seggende, wat se uns doen scholen, wer ze uns vorwaren scolen, unde darto en weten se nycht, wo smeliken se uns berichten willen, wan wi vor ze komen, unde ok so geven se uns selden recht, et sin van wat saken et syn102.

102

HUB. Bd. V. № 1086. S. 564–565.

Мы сообщаем вам, что с нами тут вдруг случилась большая неприятность от русских, а именно из-за бесцеремонного воровства. Во-первых, с Готского двора из соляного амбара было украдено 8½ бочек меда, и русские распилили напополам ограду и тогда вынесли это. Сразу вслед за тем русские сделали за церковью большой мост к двум окнам, и мост был прикреплен к ограде, и они хотели обворовать церковь, из-за этого мог бы произойти большой ущерб. Потом, вскоре после этого, русские два раза врывались к нам на Немецкий двор и распиливали ограду напополам, и они хотели вооруженные, в доспехах войти к нам на двор и поубивали бы нас, если бы мы не бодрствовали; кроме того, они еще угрожали нам день ото дня, что они нам сожгут двор и поубивают нас и ограбят. Мы этим были так сильно обеспокоены, что всю ночь бодрствовали на обоих дворах. По поводу нашей беды мы часто бывали у посадника и у тысяцкого и жаловались им по поводу нашего ущерба и нашего урона, который причинили нам их [люди]. Тогда они нам заявили: «что они нам должны сделать, должны ли они нас защищать, и, кроме того, они ничего не знают»; так надменно они имеют обыкновение нам отвечать, когда мы к ним приходим; и они не вынесли бы в отношении нас никакого решения, даже если бы случилось что-либо из этого.

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

Здесь, как мы видим, идет речь сразу о двух казусах. Первый, очевидно, чисто криминальный: с Готского двора вынесли бочки с медом и попытались ограбить церковь. Но второй сюжет, когда русские в доспехах дважды врывались на Немецкий двор, уничтожая ограду, и при этом угрожали немецким купцам, что они сожгут и разграбят их двор, а их самих убьют, очень похож на летописные коллизии, о которых шла речь выше. Действует, во-первых, не какая-то голытьба или криминальные элементы, а новгородцы, имеющие вооружение и доспехи, что сразу же напоминает нам летописное «съкрутившеся въ брони». Во-вторых, этих «русских» было много: ведь немецких купцов, с которыми предстояло справиться, было в Новгороде тогда, скорее всего, около 100 (такие данные имеются на 1422 г.103) или 150 (данные на 1425 г., когда вся новгородская немецкая колония была посажена под арест104) человек105. В-третьих, характерна реакция новгородских властей, которые по сути дела отказываются защищать немцев. Разгром Немецкого двора трудно объяснить как с точки зрения классовой борьбы, так и архаических общинных традиций. Новгородцы в доспехах вряд ли принадлежали к низам общества. Мы знаем по летописным сообщениям, что доспехи были у новгородской знати, а рядовые горожане, «купцы» или «меньшие» часто не имели собственных средств на их приобретение, и их приходилось обеспечивать. Об этом ясно свидетельствует известие НПЛ о том, как в 1137 г. новгородцы разграбили «приятелей» неугодного им князя Всеволода Мстиславича и дали полторы тысячи гривен «купцам» «крутитися на воину». Под «купцами» здесь, как уже указывалось выше, надо понимать не торговцев, а рядовых горожан в целом, поскольку купцы как таковые явно имели средства для того, чтобы снаряжаться на войну самостоятельно106. В денежной помощи нуждались, естественно, те, у кого денег не было или было мало. Конечно, нет правил без исключений. Выше уже цитировалось летописное известие 1340 г. о волнениях в Торжке, где чернь выступила против бояр, «съкрутившеся въ брони»107. «Скрутитися (съкрутитися)» в этом контексте означает «облачиться, одеться; 103 104 105

106

107

Goetz L.K. Deutsch-Russische Handelsgeschichte des Mittelalters. Lübeck, 1922 (Hansische Geschichtsquellen. Neue Folge. Bd. V). S. 347–348. HR von 1431–1476. Bd. I. № 586. S. 510. См. об этом: Никитский А.И. История экономического быта Великого Новгорода. М., 1893. С. 263. Н. Ангерманн полагает, что в XIV в., в эпоху «наивысшего расцвета Новгорода» там могли одновременно находиться 150–200 немцев (Angermann N. Novgorod und seine Beziehungen zur Hanse // Europas Städte zwischen Zwang und Freiheit. Die europäische Stadt um die Mitte des 13. Jahrhunderts. Regensburg, 1995 (Schriftenreihe der Europa-Kolloquien im Alten Reichstag. Sonderband). S. 202). См.: Флоря Б.Н. «Сотни» и «купцы» в Новгороде XII–XIII вв. // Средневековая Русь. Вып. 6. М., 2006. С. 70. О значении глагола «крутитися»: СлРЯ XI–XVII вв. Вып. 8. М., 1981. С. 89; СДРЯ. Т. IV. М., 1991. C. 306–307. ПСРЛ. Т. III. C. 353.

407

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

408

снарядиться»108, т.е. можно предполагать, что у новоторжской черни доспехи были или доспехи могли оказаться в их распоряжении. Тем не менее понятно, что если у черни доспехи могли быть, то у элиты они были по определению. Классовая интерпретация «не работает» еще и потому, что немецких купцов вряд ли можно считать классовыми врагами даже рядовых новгородцев, ни о каком закабалении последних немцами не известно. Общинная теория тоже не может здесь помочь. Немцы ни в коей мере не входили в состав новгородской «общины» (даже если считать, что таковая существовала). Да и обладатели доспехов вряд ли могли быть общинниками, заинтересованными в коллективистском разделе частной собственности. Ведь на основании археологических данных мы хорошо знаем, что среди новгородцев было немало собственников усадеб площадью в несколько сотен квадратных метров, которые передавались по наследству в рамках аристократических родов в течение нескольких поколений, а не делились между «общинниками». Адекватное объяснение этих ситуаций, как представляется, должно лежать в другой сфере. Бросается в глаза, что практически всегда это были не столько стихийные акции, сколько действия, требующие определенного правового оформления. В ганзейском документе 1412 г., в отличие от летописных известий, ничего не говорится об обвинениях, предъявленных новгородцами своим жертвам. Зато абсолютно аналогичное нападение на Немецкий двор в 1331 г. сопровождалось вполне конкретными обвинениями: de duschen de in der goten houe stunden de scolden ere knapen in sunte peters hof brenghen eynes auendes eyn beyr to cockende… Do se weder to der goten houe gan scolden, vnn quemen tuschen de holtenen kerken vnn de grydnissen. do worden de ruscen der duschen ware de to der grydnissen horden. vnn lepen to. vnn sloghen de duschen. des werden sich de duschen do ghenghit ouer de duschen. vnn repen. tyodute. dat vornemen de duschen de in der goten houe stonden vnn in anderen houen. vnn lepen dar to mit Cnopelen vnn mit Swerden. dar worden duschen vnn ruscen ghewnt, vnn eyn rusce blef do dot. do vloghen de duschen de 108

Немцы, которые находились на Готском дворе, должны были отправить своих слуг на двор святого Петра для варки пива… Когда они шли назад на Готский двор и проходили между деревянной церковью и гридницей, когда русские заметили немцев, которые остановились у гридницы, и бежали туда и били немцев; а немцы защищали себя. Тут немцы были побиты, и они (немцы. — П.Л.) кричали: «Люди, выходите» [?]. Это заметили немцы, которые стояли на Готском дворе и на других дворах, и побежали туда с дубинами и мечами; там немцы и русские были ранены, и один русский погиб. Тут бросились немцы, которые были

СлРЯ XI–XVII вв. Вып. 25. М., 2000. С. 30.

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

vt anderen houen weren. eyn del in der goten hof. vnn bleuen darinne de nacht, des morghens ghenc malc weder in den hof dar he inne stont. do worden de duschen ghewarnt, van ruscen de er vrent weren dat se ere gut vlogheden in de kerken vnn ghenghen to male in sunte peters hof. wente it wolde dar ouele gan, de ruscen wapenden sich alto male. do deden de duschen. na der ruscen rade. de se warnet hadden. do ludden de ruscen eyn dinc. vnn brachten de doden ruscen. in dat dinc. dar weren de meynen Naugarder komen alto male wapent, vnn mit vp ghe rechteden banyren in dat dinc vppe des konighes houe, des sanden se boden vte deme dinghe to den duschen. eynen de heyt p h y l i p p e . vnn eynen de heyt z y d e r den olderman. vnn andere ruscen darmede de spreken aldus dat men altohant de schuldeghen vt gheue. ede gi scholen altomale also vort steruen, do spreken de duschen dat men en rechtede na den breuen. vnn na der crucekussinghe. de se to hope hedden. do spreken de ruscen. se en kerden sich nicht an de breue. noch an de crucekussinghe. men gheuet altohant vt de schuldeghen eder gi sit alle dot, do beden de duschen dat men en gheue eyne tit. dat de duschen vter ghoten houe to en mochten komen so mochten se de hantdageghen soken. went se nicht en wysten we he were. des wolden de ruscen den duschen neyne tit gheuen. wenne spreken. jo aldus gheuet vs de schuldeghen. eder gi scolen alle steruen. vnn worpen en J o w a n e n vor. de to darbete slaghen wart. do spreken de duschen gi hebbet des wol macht, dat gi vns to male dot slan, wi sin jo komen vppe des groten konighes hant. vnn der meyne Naugarder, do sprach eyn rusce de heyt T h y r e n t e k e y . de Tit is nu komen dat gi altomale steruen scolen. van vnser hant, darmede lepen se weder in dat dinc. do sloten de duschen eren hof to, darna quemen de ruscen vt deme dinghe. mit wapenen. vnn mit banyren, vnn howen plancken. vnn porten, do de

из других дворов, все вместе в Готский двор и оставались в нем ночью. Утром каждый пошел обратно на [свой] двор, где все находились внутри. Тут немцы были предупреждены русскими, которые были их друзьями, чтобы они отнесли свое имущество в церковь и пошли все вместе на двор святого Петра, так как могла случиться беда, русские вооружились все вместе. Тогда немцы поступили в соответствии с советом русских, которые их (немцев. — П.Л.) предупреждали. Тогда русские созвали вече и принесли мертвого русского на это вече. Тут пришли все новгородцы все вместе, вооружившись, и с развернутыми знаменами, на вече на княжеский двор. Тогда они послали посланцев с веча к немцам, одного звали Филипп, а второго звали Сидор, староста, и другие русские с ними, которые говорили так: чтобы тотчас же выдали виновных, или вы все вместе тотчас же умрете. Тогда немцы говорили, что не было суда согласно грамотам и крестному целованию, которые они совместно совершили. Тогда русские говорили, что они не обращают внимания ни на грамоты, ни на крестное целование; они (немцы. — П.Л.) тотчас же выдают виновных или «вы все будете мертвы». Тогда немцы предложили, чтобы им дали какое-то время, чтобы немцы с Готского двора смогли к ним прийти, так чтобы они могли разыскать виновников, так как они не знали, кто он был [такой]. Тогда русские не захотели давать немцам времени, но говорили так: дайте нам виновных или вы все будете мертвы, и сослались на Иоанна, который был убит в Дерпте. Тогда немцы говорили: вы можете нас всех вместе убить, [хотя] мы ведь приезжаем под рукой великого князя и всех новгородцев. Тогда говорил один русский, по имени Терентий: пришло теперь время, чтобы вы все умерли от нашей руки. С этим они побежали назад на вече. Тогда немцы заперли свой двор.

409

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

410

duschen dat horden. do lepen se in ere kerke, vnn sloten de to. vnn satten ere dinc also. dat se lyph vnn gut in der kerken weren wolden, Do der plancken eyn del nider weren vnn de porte des houes dor howen was, do lepen de ruscen mit wapen nicht to de kerken wenne to den cleten vnn howen de vp vnn nemen wat darinne was neden vnn bouen109.

После этого пришли русские с веча с оружием и знаменами, и рубили ограду и ворота. Когда немцы это услышали, тогда они побежали в свою церковь и заперли ее, и поместили [там] свои вещи, так как они хотели защитить в церкви свою жизнь и имущество. Когда часть ограды лежала уже внизу, и ворота двора были рассечены, тогда русские побежали с оружием не к церкви, но к клетям и порубили их и взяли то, что было внутри, снизу и сверху.

Очевидно следующее. Речь идет не просто о беспорядках и погроме, а о решении, санкционированном новгородским вечем. Новгородцы штурмуют Немецкий двор вооруженные, с развернутыми знаменами, явно в боевом порядке. Они выдвигают требование о выдаче лиц, обвиняемых ими в убийстве. Новгородцы называли своих обидчиков словом, которое немцы передали как de schuldeghen  — виновные. В таком контексте это, безусловно, правовой термин, соответствующий латинским понятиям noxius, reus (обвиняемый, подсудимый, преступник, ответчик и т.д.) и немецкому выражению schuldig in Bezug auf ein Vergehen (виновный в преступлении)110. Частичное разрушение и разграбление двора является расплатой за совершенное немцами преступление. В каком конкретно преступлении обвинялись немцы, или, говоря юридическим языком, какой состав преступления им вменялся? В документе приведена грамота, которую новгородцы предложили немецким купцам для крестоцелования, чтобы окончательно урегулировать конфликт. В ней обвинения были сформулированы так: De duschen ghenghen vor der soltmenghere grydnissen bi nacht ghewapent vnn hebbet lude tohowen. vnn ghewndet, we dar quam to deme clocken slaghe, do de clocke gheslaghen wart eder to deme rochte deseluen wolden se och tohowen. vnn jageden se mit swerden. des morghens do ludden de nogarder eyn dinc vnn sanden to den duschen. komet vnn seyt de wnden. vnn och de doden. warvmme si gi mit eyme here vtghelopen in der nacht. gi sit 109 110

РЛА. СПб., 1868. S. 56–57. MHWB. Bd. III. Lfg. 14. Sp. 157.

Немцы проходили мимо гридницы торговцев солью ночью вооруженные и побили и ранили людей; всякого, кто приходил на удар колокола, когда ударили в колокол, или на крики, их самих хотели они тоже побить, и гнались за ними с мечами. Утром тогда новгородцы созвали вече и послали к немцам: придите и посмотрите раненых, а также и мертвых, почему вы вооруженной толпой убегали ночью? Вы у нас не воины, вы — гости.

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

vns neyne herlude. gi sit gheste, do ne wolden de duschen nicht gan to dinghe vnn sen wat dar gheschen were. van doden vnn van wnden. de duschen spreken also wi sit schuldich. wi weren vordruncken. vnn iu heren sla wi vnse houet. wi sin schuldich. vorbarmet iu ouer vns111.

Тогда не захотели немцы идти на вече и смотреть, что там происходило, — с мертвыми и ранеными. Немцы тогда говорили так: Мы виноваты, мы были пьяны, и вам, господа, бьем челом, мы виноваты, смилостивитесь над нами!

Разумеется, это новгородское видение конфликта, немцы в действительности вплоть до конца избегали признавать свою вину, и, во всяком случае, не делали это столь униженно, как это описано в проекте новгородской грамоты. Но тут важнее суть обвинения. Немцы обвиняются в неспровоцированном массовом избиении и убийстве новгородцев, которые они совершили ночью, в пьяном виде, с применением оружия. Как квалифицировались и наказывались такие преступления, согласно правовым нормам? Ответить на этот вопрос не так просто. Известно положение договорной грамоты 1269 г. Новгорода с Любеком и Готским берегом о денежной компенсации за убийство и нанесение телесных повреждений: «А убьют новгородского посла за морем, то платить за него 20 марок серебра; так же и за немецкого посла в Новгороде и в подвластной ему земле столько же; упомянутое возмещение дать и за священника и за старосту, за каждую голову 20 марок серебра, а за купца 10 марок серебра. А будет кто ранен острым оружием или дубиной, то платить ему 1½ марки серебра. А  ударит один человек другого в ухо или в шею, то должен ему заплатить 3 фердинга» (Wert en Nogardesch bode gesclagen over se, dhen sal men beteren mit 20 marc silveres, to likere wis enen Dhudeschen boden to Nogarden unde binnen erer gewalt mit also vele gudes; dhese benomeden beteringe sal men oc don vor enen prester unde vor enen olderman, vor jewelik hovet 20 marc silveres to beteringe unde vor enen copman 10 marc silveres. Wert ein man gewunt mit eggachteme wapene of mit chuppelene, men schal eme beteren anderhalve mark silveres. Slet en man dhen andern an sin ore ofte an sinen hals, he schal eme beteren 3 verdhinge)112. Договор 1269 г. стал, по выражению Л.К.  Гётца, важнейшим основополагающим документом новгородско-немецких отношений, на который ориентировались все последующие соглашения. По-видимому, именно на него ссылались на ганзейском съезде еще в 1554 г. — почти через 300 лет после его заключения и в совершенно иной политической ситуации113. 111 112 113

РЛА. S. 60. ГВНП. С. 61. См. об этом: Goetz L.K. Deutsch-Russische Handelsverträge des Mittelalters. Hamburg, 1916 (Abhandlungen des Hamburgischen Kolonialinstituts. Bd. XXXVII. Reihe A. Rechts- und Staatswissenschaften. Bd. 6). S. 166; см. также: Рыбина Е.А. Новгород и Ганза. М., 2009. С. 66.

411

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

412

Именно к таким установлениям апеллировали, очевидно, в 1331 г. немцы, когда они заявили прибежавшим к двору св. Петра русским: «Судите нас по нашим грамотам». Русские, однако, на это «не захотели обращать внимания» (rychtet vns na vsen breuen, dar en wolden sich de ruscen nicht an keren)114. Такая ситуация не была уникальной в новгородско-ганзейских отношениях. Не только рассерженные новгородские массы, но и новгородские высшие должностные лица не делали из «наших грамот» фетиш. Яркое свидетельство содержится в послании немецких купцов из Новгорода в Ревель 9 августа 1426 г. В нем идет речь о случившейся 10 июня того же года драке между Херманом фан дер Беке (Herman van der Beke), одним из немецких купцов, и неким новгородцем по имени Павел (Pauwel), с которым он торговал. По словам Хермана фан дер Беке, все обстояло так: Do se op der affschedinge weren, do begunden se untwe to sprekene alzo lange, dat se sik malkander stotten und schoven. Do se do van een gengen, do kerde sik de Russe weder umme und sloch Hermanne myt der hant int angesichte alzo, dat eme neese unde munt blodde. Do nam Herman enen bazeler unde sloch den Russen weder myt deme stuven rugghe oppe den arm, dat he eme blae wart115.

Когда они расставались, тогда начали они спорить, пока друг друга не стали толкать и бить. Когда они тогда уже расходились, русский снова вернулся и ударил Херманна рукой в лицо так, что у него пошла кровь из носа и изо рта. Тогда Херман взял кинжал и, в свою очередь, ударил русского по руке незаточенной стороной клинка, так что она у него посинела.

Затем «этот русский» (т.е. Павел) «со своими друзьями» схватил Хермана, как отмечают немцы, «на улице незаконно и без вызова, силой» и отвел к тысяцкому. Хермана заставили представить поручителя в том, что он будет доставлен на следующий день к церкви св. Иоанна для суда над ним. На следующий день оказалось, что тысяцкий находится в некоем помещении, которое в послании называется gildestove (буквально: «помещение для собрания гильдии», «собрание гильдии»116). Вероятнее всего, под gildestove немцы имели в виду судебное собрание в церкви св. Ивана на Опоках (на Петрятине дворе), об учреждении которого идет речь в «Рукописании князя Всеволода» (Уставной грамоте купеческой организации церкви св. Ивана на Опоках): «А язъ, князь великыи Всеволодъ, поставилъ есмь святому Ивану 3 старосты от житьихъ людии и от черных тысячкого, а от купьцевъ 2 старостѣ, управливати имъ всякаа дѣла торговаа, иваньскаа и гостиннаа»117. Датировка этого 114 115 116 117

РЛА. S. 57. HUB. Bd. VI. № 638. S. 359. MHWB. Bd. II. Sp. 115. ДКУ. С. 161.

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

юридического памятника — вопрос спорный118, но в любом случае ясно, что к XV в. он уже существовал. В историографии это место понимается по-разному. Одни считали, что в «Рукописании» идет речь о судебной коллегии из пяти человек: по двое старост от житьих и купцов и тысяцкий от черных людей (А.И. Никитский сравнивал ее даже с городскими шестигласными думами, созданными при Екатерине II и существовавшими до «Великих реформ»119). Другие предполагали, что судей было всего трое, житьих и черных представлял тысяцкий, а купцов — двое старост120. Текст может быть понят двояко, но последняя точка зрения, наиболее подробно обоснованная В.Л. Яниным, представляется более «экономной», так как в источниках нет никаких упоминаний старост житьих людей, в отличие от купеческих старост. Был ли тысяцкий на собрании этого суда или просто находился в помещении при церкви св. Иоанна, для него предназначенном, неизвестно, но зато мы знаем, что судить немцев так, как это было, по их мнению, положено, он не захотел. Тысяцкий вышел на улицу и объявил немцам «приговор, согласно которому он дал грамоту в отношении Хермана о [том, что он должен заплатить] 20 гривен серебра» (Dar quam he to uns ut oppe de strate und segede uns dar en recht aff alzo, dat he enen breeff oppe Herman gaff oppe 20 stu ke silvers)121. Немцы возмутились и заявили, что была нарушена процедура принятия судебного решения: «Тогда мы напомнили тысяцкому, что в соответствии с крестным целованием он должен объявить нам приговор перед церковью святого Иоанна согласно старому обычаю, как это было бы справедливо» (Do vormande wy dem hertogen by der krucekussinge, he zolde uns dat recht vor Sunte Johannesse affseggen na older wonheit, alzet recht were)122. Действительно, такие нормы существовали. В упомянутом уже договоре 1269 г. прямо указывалось, что в случае ссоры между нов118

119

120

121 122

См.: ДКУ. С. 159 (коммт. Я.Н. Щапова); Законодательство Древней Руси. М., 1984. Т. 1 (Российское законодательство X–XX вв.: в 9 т.). С. 269–292 (комм. В.Л. Янина). Никитский А.И. Очерки из жизни Великого Новгорода // ЖМНП. 1870. Август. Ч. CXLX. C. 210. См. также: Беляев И.Д. Лекции по истории русского законодательства. М., 1888. С. 111. В новейшее время эту точку зрения защищал К. Расмуссен, усмотревший трех старост житьих людей в «300 золотых поясах» из ганзейского документа 1331 г. (Расмуссен К. «300 золотых поясов» древнего Новгорода // Scandoslavica. T. 25. Copenhagen, 1979. С. 99), но его трактовка не подтверждается при более внимательном анализе источника (см.: Чебанова Е.И. «300 золотых поясов»: проблемы интерпретации термина // Проблемы социального и гуманитарного знания. Сборник научных работ. СПб., 1999. Вып. I. С. 175–180). Ключевский В.О. Боярская дума древней Руси. М., 1909 г. С. 545; Тихомиров М.Н. Древнерусские города. М., 1956. С. 117–118; Законодательство… С. 272–274 (комм. В.Л. Янина). HUB. Bd. VI. № 638. S. 359. Ibidem.

413

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

414

городцем и немецким купцом вопрос должен решаться «на дворе святого Иоанна перед посадником, тысяцким и купцами» (dhe twist sal endegen up sente Johannis hove vor deme borchgreven, dheme hertogen unde vor dhen copluden)123. В латиноязычном немецком проекте договора (1268 г.)124 это положение выглядит несколько иначе: «Также суды по делам чужеземцев между чужеземцами и русскими должны проводиться на дворе святого Иоанна в присутствии тысяцкого, старосты, новгородцев без присутствия кого-либо другого» (Item placita hospitum inter hospites et Ruthenos habenda sunt in curia sancti Johannis coram duce, oldermanno, Nogardie[n]sibus et non coram aliquo alio)125. Расхождения — примечательны, и в историографии они объяснялись по-разному: А.И. Никитский считал упоминание посадника в средненижненемецком тексте вставкой126, Л.К. Гётц был уверен в том, что oldermannus латинского текста и koplude немецкого — это соответственно староста немецких купцов и немецкие купцы, а присутствие посадника только в одном из текстов объяснить затруднялся127. В.Л. Янин предположил, что в немецком тексте речь идет не об общем суде посадника и тысяцкого, а о двух разных судах, разбирающих соответственно уголовные и торговые дела128. Согласно интерпретации В. Реннкампа (очень вероятной), к моменту заключения договора в Новгороде еще не сложилась четкая регламентация состава суда соответствующей компетенции129. Так или иначе, несомненным является требование вершить суд тысяцкого над немцами в церкви св. Иоанна, что, как отметил Л.К. Гётц, подтверждается и данными Новгородской Скры. Соглас123 124

125

126 127 128 129

ГВНП. С. 60. Он не был по неизвестным причинам опубликован в ГВНП (см. об этом: Янин В.Л. Новгородские акты XII–XV вв. Хронологический комментарий. М., 1991. С. 81). См. подробнее о договоре: Goetz L.K. Deutsch-Russische Handelsverträge… S. 121–166; краткая характеристика: Янин В.Л. Новгородские акты XII–XV вв. С. 81, 84 HUB. Bd. I. № 663. S. 231. В недавно опубликованном русском переводе Г. Дашевского это место передано так: «Также соглашения (placita) между гостями и русскими должны происходить во дворе святого Иоанна перед тысяцким и старостой новгородскими, и не перед кем иным (Бассалыго Л.А. Новгородские тысяцкие. Часть I // НИС. № 11 (21). СПб., 2008. С. 62). Placita в данном контексте — конечно, не «соглашения», а судебные собрания (ср.: Niermeyer J.F. Mediae latinitatis lexicon minor. Leiden, 1976. Р.  803). Понимать Nogardie[n]sibus как прилагательное формально можно, но это противоречит словоупотреблению документа (ср. несколькими строками выше: Si Ruthenus deliquerit in hospitem, intimabitur duci et oldermanno Nogardiensium… (HUB. Bd. I. № 663. S. 231)), т.е. «…князю и старосте новгородцев», а не новгородскому. Никитский А.И. Очерки из жизни… С. 217. Goetz L.K. Deutsch-Russische Handelsverträge… S. 122. Законодательство… С. 275. Rennkamp W. Studien zum deutsch-russischen Handel bis zum Ende des 13. Jahrhunderts. Nowgorod und Dünagebiet. Bochum, 1977 (Bochumer historische Studien Mittelalterliche Geschichte Nr. 2). S. 105–106.

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

но ее III редакции, в случае, если русские совершают преступления против отдельных купцов или всего двора, нужно жаловаться «старостам и тысяцкому» (scal men claghen vor den olderluden unde vor deme hertoghen); согласно V редакции, «если произошла какаялибо ссора между немцем и русским, то немец должен возбудить в связи с этим дело согласно крестному целованию и согласно грамотам перед тысяцким со старостами» (…schude jenych twyst tusschen eme Dutschen und Russen, so sal de Dutsche dat vorvolgen na der krusekyssunge und na den breven vor deme herthogen myt den olderluden)130. Л.К. Гётц при этом считает, что, как и в латиноязычном проекте 1268 г., под старостами здесь подразумеваются немецкие купеческие старосты131. Однако это противоречит аналогичному положению VI редакции Скры, датирующейся 1514 г., т.е. временем после потери Новгородом независимости (Л.К. Гётц упоминает его, но не делает из него единственно верного, как представляется, вывода): «Если какая-либо ссора возникла между русским и немцем, то они должны вести судебное дело перед купеческими старостами в Новгороде и, если они не могут решить это дело, то они должны это дело возбудить перед die hovetlude в Новгороде» (Ofte jenige twist upstunde twuschen den Russen unde den Dutschen, die twistsake salen sie vorvolgen vor der coplude olderluden tho Neugarden und kanen sie die sake nicht entscheiden, so solden sie die sake vorvolgen vor die hovetlude tho Neugarden…)132. Если допустить, что купеческие старосты здесь — немцы, то получится, что судебные дела на русской территории с участием русских должны решаться без участия русской администрации, что более чем странно. Но кто такие die hovetlude tho Neugarden, которые должны вершить суд, если этого не смогли сделать купеческие старосты (т.е. это явно высшая инстанция)? На дворе св. Петра таких должностных лиц не было133, зато известен по крайней мере один немецкий документ XV в., где hovetman — наместник московского великого князя (во Пскове): de Houetman de von des grothen konynges wegen von Moscowe134. Кроме того, в той же VI редакции Скры имеется 79-я статья, которая красноречиво названа «De hovetlude tho bedencken» («Об одаривании hovetlude»), в которой говорится о том, что с hovetluden to Nowgarden надо поддерживать дружеские 130 131 132 133

134

Die Nowgoroder Schra in sieben Fassungen vom XIII. bis XVII Jahrhundert / Hrsg. von W. Schlüter. Dorpat, 1911. III. 65. S. 112; V. 121. S. 168. Die Nowgoroder Schra… VI. 61. S. 192. Ibidem. См.: Gurland M. Der St. Peterhof zu Nowgorod (1361–1494). Innere Hofverhältnisse. Inaugural-Dissertation zur Erlangung der Doktorwürde genehmigt von der Philosophischen Fakultät der Georg-August-Universität zu Göttingen. Göttingen, 1913. S. 16–53; Goetz L.K. Deutsch-Russische Handelsgeschichte… S. 389–395. РЛА. S. 169; см.: Сквайрс Е.Р., Фердинанд С.Н. Ганза и Новгород: языковые аспекты исторических контактов. М., 2002. С. 128.

415

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

416

отношения, а для этого хорошо их ежегодно одаривать135. В. Шлютер в предметном указателе своей публикации Скры сопоставляет hovetlude с воеводами136; ясно в любом случае, что это были русские должностные лица, и, следовательно, купеческие старосты Скры несомненно, а староста и купцы договора 1268–1269 гг. возможно — также русские. Важно, однако, другое — эта норма была проигнорирована. Тысяцкий по этому поводу привел известный аргумент, который в переводе на древнерусский язык звучал бы примерно, как «самъ еси таковъ». Он заявил, что в немецких «городах есть фогты», которые могут проводить «свои судебные заседания как у ратуши, так и в своих домах или на улицах»; и вообще, «где бы он ни осуществлял суд, будь то перед [церковью] святого Иоанна или на улице, или на своем дворе, или где бы то ни было, там было бы тоже их (новгородцев. — П.Л.) право, и [это было бы] осуществлено согласно крестному целованию» (wy hedden vogede in unsen steden; war dat se ere recht seten, alze under deme rathuse, off te in eren husen off t oppe der straten… war dat he en recht seete, dat were vor Sunte Johannese off t op der strate, off t in syme hove, off t dat were, war et were, dar were ere recht ok vullenkomen na der crucekussinge)137. Поэтому новгородцы, не долго думая, «схватили Хермана и посадили его в железа» (grepen se Herman an unde brechten ene int yseren). По истечении трех дней заключения немцы взяли Хермана на поруки, и после долгих переговоров было решено, что Херман «должен заплатить 10 гривен серебра не считая посула, который он должен выплатить тысяцкому и другим русским» (he moste utgeven 10 stucke sylvers, behalver possul, dat he deme hertogen moste geven und anderen Russen)138. Не вдаваясь сейчас в обсуждение деталей этого интересного дела, отметим лишь, что оно показывает, чем были для новгородских властей утвержденные совместно с зарубежными партнерами юридические нормы — не догматом, а, скорее, неким ориентиром. Тем более это касается рядовых новгородцев. Возвращаясь к событиям 1331 г., поставим вопрос, как именно, с точки зрения правовых представлений новгородцев, могли квалифицироваться действия немцев. Говоря проще, какое именно преступление совершили они, по мнению новгородцев? Благодаря сохранившемуся и включенному в послание новгородскому проекту крестоцеловальной грамоты можно предполагать, что новгородцы усматривали в действиях своих обидчиков тягчайшее преступление — «разбой без всякой свады». Оно упомянуто в 7-й статье Пространной редакции Правды Русской: «Будеть ли сталъ на разбои 135 136 137 138

Die Nowgoroder Schra… VI. 79. S. 195. Ibid. S. 93 2-й пагинации. HUB. Bd. VI. № 638. S. 359. Ibidem.

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

безъ всякоя свады, то за разбоиника люди не платять, но выдадять и всего съ женою и с дѣтми на потокъ и на разграбление»139. Существует точка зрения, высказанная В.И. Сергеевичем и поддержанная впоследствии некоторыми другими учеными, что в этой статье под «разбойниками» понимаются преступники, которых рассматривали как разбойников правовые нормы XIX — начала XX в., т.е. лица, виновные в хищении чужого имущества, сопряженном с насилием (право дореволюционной России не отличало разбоя от грабежа). Разбойников Правды Русской В.И. Сергеевич отождествлял также с «ведомыми лихими людьми» судебников Русского государства XV–XVI вв., к которым причислялись не только убийцы, но и собственно разбойники, воры («тати»), притонодержатели (те, «кто у себя разбойников держит и кто в эти притоны приезжает и продает там разбойную и татебную рухлядь»)140. Представляется, однако, что правы были те исследователи, которые считали, что в этой статье разбой подразумевает убийство (хотя, возможно, и не только его, но убийство, сопряженное с покушением на имущество жертвы). Этот взгляд, пожалуй, наиболее последовательно развит Л.К. Гётцем141. В его пользу можно привести три главных аргумента. Во-первых, эта статья, несомненно, является продолжением предыдущей, 6-й: «…оже будеть убилъ или въ свадѣ или в пиру явлено, то тако ему платити по верви нынѣ, иже ся прикладывають вирою»142. Упоминание в обеих статьях «свады» (т.е. в данном контексте  — «ссоры, вражды, раздора»143) ясно свидетельствует о том, что рассматриваются две разновидности одного и того де преступления, но при разных обстоятельствах: в первой ситуации, при открытом конфликте, во второй — без видимой причины144. О каком преступлении идет речь? 6-я статья не оставляет 139 140 141 142 143

144

Правда Русская. Т. I. С. 104–105. Сергеевич В.И. Лекции и исследования… С. 350–351, 409–410. Goetz L.K. Das Russische Recht // Zeitschrift für vergleichende Rechtswissenschaft. Bd. 28. Stuttgart, 1912. S. 32–33, 50–51. Правда Русская. Т. I. C. 104. Срезневский И.И. Материалы для Словаря древнерусского языка. Т. III. СПб., 1903. Стб. 655; СлРЯ XI–XVII вв. Вып. 23. М., 1996. С. 92. На такое значение указывает, в частности, местоимение «всякоя», т.е. текст этой части статьи нужно переводить так: «Если кто совершит разбой безо всякого повода [связанного с враждой]…». Благодарю за консультацию В.Б. Крысько. Это отметил Л.К. Гётц (Goetz L.K. Das Russische Recht. Bd. 28. Stuttgart, 1912. S. 50). Он, однако, считал эту статью вставкой более позднего переписчика, разорвавшей «связь» (Zusammenhang) между 6 и 8-й статьями (у Гётца другая нумерация статей; 6–9-я статьи Пространной Правды советского академического издания соответствуют у него 9–11м статьям), поскольку в них идет речь о дикой вире (Ibid. S. 32–33). Этот вывод не выглядит абсолютно убедительным. Если сравнить статьи ПП об убийстве со 19–20-й статьями Краткой Правды об убийстве огнищанина «в обиду» и «в разбое», оказывается, что последние послужили

417

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

418

сомнений в том, что об убийстве. В противном случае получалось бы бессмысленное противопоставление убийства без «свады» и разбоя со «свадой». Во-вторых, лексикографические данные показывают, что, хотя слово «разбои» в раннее время могло означать и открытое хищение чужого имущества с применением насилия (т.е. разбой в современном значении), чаще всего разбой подразумевал убийство. Вот только несколько примеров из юридических памятников: «Нарочити разбоиници на мѣстѣхъ, на нихъ же разбои творяху, повѣшени да будуть и подобаеть, да видѣния ради убоитъся начинающе таковая, и да будеть утѣшения съродникомь убиѣныхъ от нихъ» (Рязанская кормчая 1284 г., л. 324 в.); «Колико сущихъ скорее всего источником для первых. Если в КП в логичной последовательности одна за другой читаются три статьи, посвященные одному и тому же преступлению — убийству огнищанина — совершенному при разных обстоятельствах («в обиду», «в разбои» или во время кражи), то в ПП их материал оказался разнесен по разным статьям, перебит новыми установлениями и осложнен новыми дополнениями к прежним установлениям. В результате общая структура юридического текста оказалась не вполне логичной. Сначала, в 3-й статье ПП говорится об убийстве княжого мужа «в разбои», что в целом соответствует статье 20 КП о разбойном убийстве огнищанина, но тут же делается оговорка о том, что вира за «людина» (простого человека) — в два раза меньше. Далее ПП княжого мужа забывает и ведет речь сначала о дикой вире (ст. 4-5), а потом (ст. 6) — об убийстве «в сваде» или на пиру, причем княжой муж и «людин» как жертвы не различаются. Статья 6 ПП, впрочем, испорчена, но, возможно, основывается на ст. 19 КП об убийстве огнищанина «в обиду» (см.: Правда Русская. Учебное пособие. М.; Л., 1940. С. 57–58, комм. Б.А. Романова). Ст. 7 вновь говорит о разбое, который карается самым строгим в «Правде Русской» наказанием  — потоком и разграблением. Либо в ней говорится о том же самом, что и в ст. 3, и тогда мы имеем дело с наличием в одном юридическом памятнике двух взаимоисключающих установлений по одному и тому же составу преступления, либо, как это часто предполагается (см, например: Там же. С. 58), в ст. 7 подразумевается «профессиональный» преступникразбойник, и в этом случае эта статья оказывается не на своем месте (ее естественное место было бы после ст. 3). С другой стороны, судьба ст. 21 КП (об убийстве огнищанина при грабеже) оказалась еще более сложной: она послужила материалом для 40-й ст. ПП, в которой идет речь вообще об ином составе преступления. Все это делает предположение о вставке не обязательным: составитель ПП, опираясь на КП, но создавая в то же время принципиально более сложный и масштабный юридический текст, мог сам допустить сбои и неловкости. Обращает на себя внимание, между прочим, отсутствие обсуждения этих вопросов в недавних работах А.П. Толочко, направленных на доказательство первичности ПП по сравнению с КП (Tolochko O. The Short Redaction of Pravda Ruskaia: A Reconsideration // Palaeoslavica. International Journal for the Study of Slavic Medieval Literature, History, Language and Ethnology. 2007. Vol. 15. Nr. 1; Толочко А. Краткая редакция Правды Руской: Происхождение текста. Киïв, 2009 (Ruthenica. Supplementum.  2). См.  подробнее: Лукин  П.В. Коровья татьба в Правде Русской // «По любви, въ правду безо всякие хитрости». Друзья и коллеги к 80-летию В.А. Кучкина. Сб. статей. М., 2014. М., 2014.

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

в лодияхъ в [пу]чинѣ на разбои ишедша, инѣмъ лодиямъ и не попущаеть убииць глубинѣ предати» (Пандекты Никона Черногорца 1296 г., л. 101 об.); «Святого Василья канон 55. Иже разбои створшеи внѣ убо церкъве и приобщения да дѣлають благое … всякъ бо, рече, приимыи оружие, оружиемь умреть на бранехъ убиисътва: отци наши убииства не помыслиша» (Там же, л. 30 об.)145. Но пожалуй самый яркий и убедительный пример содержится не в юридическом тексте, а в переводе Синайского патерика, в рассказе о прп. Парде Отшельнике, который до того как стал монахом был погонщиком мулов и однажды совершил, выражаясь современным языком, ДТП со смертельным исходом: его мул насмерть задавил некоего мальчика. После этого Пард и стал отшельником и каялся, «рыдая присно и глаголя, яко “азъ сътворихъ разбои дѣтищю, и яко убиица имамь осуженъ быти на судѣ”»146. Здесь под «разбоем» подразумевается именно и только обычное убийство «по неосторожности», безо всякого покушения на имущество потерпевшего. В 7-й статье Пространной Правды под разбоем, как, по-видимому, верно в свое время заметил Л.К. Гётц, надо понимать Raubmord — убийство с целью ограбления, совершенное безо всякого повода147. Наконец, в-третьих, тот же Л.К. Гётц привел очень красноречивую параллель к этому положению «Правды Русской» из декрета короля франков Хильдеберта II из династии Меровингов 596 г.: De homicidiis vero ita iussimus observare, ut quicumque ausu temerario alium sine causa occiderit vitae periculum feriatur: nam non de precio redemptionis se redimat aut componat. Forsitan convenit ut ad solutionem quisque discendat, nullus de parentibus aut amicis ei quicquam adiuvet; nisi qui praesumpserit ei aliquid adiuvare, suum weregildum omnino componat; quia iustum est, ut qui novit occidere, discat morire148.

145 146 147

148

Об убийствах же мы так приказали поступать, чтобы, если кто убьет другого с безрассудной дерзостью, без причины, пусть будет наказан лишением жизни: а именно пусть он не выкупает себя и не возмещает. Пожалуй, следует, чтобы всякому, кто прибегает к прощению, никто из родственников или друзей ему бы ни в чем не помогал; и чтобы никто не помышлял ему в чем-либо помогать, пусть полностью возместит свой вергельд; так как справедливо, чтобы тот, кто умел убивать, научился умирать.

Все цитаты даны по картотеке СДРЯ в Институте русского языка РАН. Синайский патерик / Изд. подг. В.С. Голышенко, В.Ф. Дубровина. М., 1967. С. 174 (л. 69об.). Goetz L.K. Das Russische Recht // Zeitschrift für vergleichende Rechtswissenschaft. Stuttgart, 1914. Bd. 31. S. 115. См. также: Алексеев Ю.Г. Псковская судная грамота… С. 48. MGH. Legum Sectio II. Capitvlaria regvm francorvm. T. I / Ed. A. Boretius. Hannoverae, 1883. 5. S. 16.

419

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

420

Несмотря на то что лицо, совершившее немотивированное убийство, согласно декрету Хильдеберта, карается смертной казнью, а согласно Пространной правде — потоком и разграблением, в главном оценка Л.К. Гётца верна: оба установления близки тем, что в них имеются в виду «убийство без ссоры, без причины, особо суровое наказание, а не обычный денежный штраф, запрет на вспомоществование со стороны близких»149. Для раннесредневекового правового сознания вообще была характерна идея о возможности наличия у преступника юридически и социально допустимого основания для убийства (т.е. древнерусской «сваде»). Ее отражение можно увидеть даже в Promissio maleficiorum — установлениях венецианского дожа Орио Малипьеро марта 1180 г., в которых из всех видов убийств специально выделяется — sine occasione cum voluntate («без повода добровольно») — и карается очень жестоко: повешением (Si autem percutiens [gladio] interfecerit eum sine occasione cum voluntate, debeat suspendi…). Ниже законодатель добавляет: «Если же по-другому его убьет, приговор зависит от усмотрения судей» (Si vero aliter eum interfecerit, pendeat iudicium in discretione iudicum…)150. В этих установлениях усматривается влияние постклассического римского права (византийского), но что касается конкретно постановления о наказании за убийство «без повода», то оно, скорее всего, восходит к франкским (т.е. в основе своей варварским) юридическим нормам151. Итак, никакой «свады» в 1331 г., с точки зрения новгородцев, не было. Нападение расценивалось как беспричинное. Оно не было и «явлено», немцы напали неожиданно, ночью. Поэтому, очевидно, и квалифицировалось их преступление в Новгороде как нечто близкое к разбою «без всякоя свады». В этой акции участвовали, очевидно, новгородцы разного статуса, но, вероятнее всего, не только чернь, о чем среди прочего свидетельствует высказанное ими беспокойство о судьбе убитого в 1329 г. в Юрьеве новгородского посла (о чем мы знаем из летописи), «мужа честна», боярина Ивана Сыпа152. В ходе дальнейших переговоров с немцами главным заступником за него выступает сам посадник, свояком (мужем сестры) которого и был этот боярин. Посадником тогда почти наверняка был Варфоломей Юрьевич, выходец из могущественного неревского клана Мишиничей-Онцифоровичей153. Очень вероятно, что именно этот клан сыграл свою 149 150 151 152 153

Goetz L.K. Das Russische Recht. Stuttgart, 1912. S. 54. Kretschmayr H. Geschichte von Venedig. Bd. I. Bis zum Tode Enrico Dandolos. Aalen, 1964 [1905]. S. 496. Margetić L. Il diritto // Storia di Venezia. Vol. I. Origini-età ducale. Roma, 1992. P. 690–691. «Того же лѣта убиша въ Юрьевѣ новгородского посла мужа честна Ивана Сыпа» (ПСРЛ. Т. III. C. 98, 342). См. о нем: Янин В.Л. Новгородская феодальная вотчина. М., 1981. С. 7–37.

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

роль в разжигании конфликта в 1331 г. Одним из главных действующих лиц конфликта был некто Терентий, угрожавший немцам немедленной расправой. В летописи же дважды появляется Терентий Данилович: под 1333 г. в составе новгородского посольства в Переяславль Суздальский к Ивану Калите и под 1340 г. — вместе с братом — как один из командующих новгородским войском, отправленным в Торжок для изгнания оттуда московских наместников154. В последнем случае он упоминается сразу после «Матфѣя Валфромѣевича», т.е. Матфея Козки — еще одного активного участника событий 1331 г., отраженных в ганзейском документе (он там назван Matphe Coseke или Coseken155 и так же, как и Терентий, выступает в роли посла от веча). Матфей Козка — сын посадника Варфоломея Юрьевича, впоследствии сам ставший посадником, и еще один видный член клана Мишиничей-Онцифоровичей156. Убитый в Юрьеве Иван Сып был мужем его тетки. Если Терентий ганзейского документа и Терентий Данилович — одно лицо, то в таком случае становится совершенно очевидно, что «праведным гневом» новгородцев успешно манипулировали или, во всяком случае, использовали его в своих интересах представители элиты. В то же время, когда было нужно урегулировать конфликт, они могли сослаться на то, что бесчинства учинил «безрассудный народ». В грамоте, которую предложили для подписания немцам «господа Новгорода» (de heren van Nogarden) — т.е. «господá», члены новгородского правительственного совета (см. выше соответствующий параграф III главы), — сказано: «Кто из безрассудного русского народа побежал без новгородского слова на Немецкий двор, об этом немцы не должны больше думать» (wat dorichteghes volkes van ruscen heuet ghelopen sunder der Nogarder wort vppe der duschen hof. dat scolen de duschen nicht mer dencken)157. Безусловно, тот факт, что новгородские власти имели возможность переложить ответственность на низы новгородского общества («безрассудный народ»), говорит о том, что именно последние были главными участниками погрома, но за их спинами, как мы видели, стояли лица отнюдь не «безрассудные». Так или иначе, этот самый новгородский «народ» считал свои действия абсолютно оправданными, причем не только в моральном, но и, скорее всего, в юридическом плане (между прочим, заявление «господ» о том, что погромщики действовали «без новгородского слова» — явная ложь, так как из немецкого письма известно, что погромщики пришли, во-первых, «с веча», т.е. с собрания, являвшегося главным источником «новгородского слова»; во-вторых, — с оружием и знаменами», т.е. так же, как пришли и на вече, — в полном боевом порядке). 154 155 156 157

ПСРЛ. Т. III. C. 345, 352. РЛА. S. 57, 59. См. о нем: Янин В.Л. Новгородская феодальная вотчина. С. 44–45. РЛА. S. 59, 60.

421

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

422

Определенную легитимизацию новгородскими властями коллективных расправ можно усмотреть даже в казалось бы чисто криминальных эпизодах, об одном из которых мы узнаем благодаря посланию немецких купцов из Новгорода в Ревель 28 мая 1409 г. Это послание довольно хорошо известно, опубликовано оно не менее трех раз в разных сборниках ганзейских и ливонских документов158. Однако для исследования внутриновгородских отношений оно практически не привлекалось. В послании перечисляются различные обиды, нанесенные новгородцами немецким купцам, и среди прочего говорится: In dessem winter des donrersdaghes vor lechtmessen do stoet vor olderlude Herman Lichte unde Herman Westvelt, do quam to Nouwerden varen Herman Butenschone, Hinrik Plegher, Ghevert Godeke unde Hans Holthusen, do wart Herman Butenschone gheslaghen van Russen ut der Luderessen straten, se nemen em pert unde sleden, unde vorden en int velt morder wys unde toghen en naket ut, unde Herman beclaghede sik, dat se em nemen 70 stucke lodeghes silvers, 5 nobelen unde 150 Gelerssche gulden, unde oc bever unde vosse, so he mede hadde159.

Этой зимой в четверг перед сретением [31 января 1409 г.], когда должность старост занимали Херман Лихте и Херман Вестфельт, тогда в Новгород прибыли купцы Херман Бутеншоне, Хинрик Плегер, Геферт Годеке и Ханс Хольтхузен, тогда Херман Бутеншоне был побит русскими с Людогощей [?] улицы, они взяли у него коня и сани и повезли его в поле, чтобы убить [или: зверски], и раздели его догола, и Херман жаловался, что они взяли у него 70 гривен полновесного серебра, 5 золотых монет [nobelen] и 150 гельдернских гульденов [Gelerssche gulden], а также бобровую и лисью шубы, которые у него были.

Действует здесь не просто разбойничья банда, а организованный коллектив людогощинских уличан. Жертву бьют, грабят и волокут на место, которое находится вне собственно «града», на поле, при этом раздевают донага, в чем, вероятно, надо усматривать сугубое унижение160. С немецким купцом, по выражению ис158 159 160

LECUB. Bd. IV. № 1796. Sp. 663–666; РЛА. S. 134–136; HUB. Bd. V. Nr. 883. S. 463–465 (документ цитируется здесь по этому последнему изданию). Ibid. S. 463. Ср. рассказ Альберта Шлихтинга о расправе Ивана Грозного с Федором Умным-Колычевым: «После роскошного приема тиран напоил его до опьянения, одарил мехами и платьями огромной ценности и отпустил весьма милостиво, поручив ему вместе с остальными воинами заботу о городе Москве. Но, прежде чем велеть ему удалиться, он тайно послал вперед убийц из Опричнины с тем чтобы перехватить его на дороге, отнять у него все имущество и пустить домой голым, что и было сделано. Именно, произведя нападение, те отняли у них и имущество и лошадей и оставили всех нагими (курсив мой. — П.Л.), так что от холода (тогда была зима) некоторые потеряли ноги, другие — руки, а третьи — даже жизнь. Сам Умный, заполучив довольно грязный плащ, проделал пешим путь вплоть до города Москвы» (Шлихтинг А. Кра-

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

точника, поступили убийственным образом (morder wys). Это наречие — morderwise — в словарях передается либо как «in Mordabsicht» («с намерением убить»), либо как «auf mörderische Weise», «mörderisch» («убийственным образом, ужасно, страшно»)161; в связи с тем, что оба понимания не противоречат контексту, целесообразно дать максимально нейтральный перевод. Так или иначе, новгородцы либо сознательно стремились убить немецкого купца, либо смертельный исход был для них вполне допустим. Можно ли считать расправу с Херманом Бутеншоне чисто криминальным эпизодом? Если лишение немца дорогой одежды и денег может считаться обычным разбоем, то его волочение «в поле» (вероятно, так как дело было зимой, на санях — может быть, у него же и отобранных) представляет собой несомненный акт публичного унижения. Волочение на санях было видом позорной расправы, что хорошо известно, например, по эпизодам погрома Новгорода, инициированного Иваном Грозным. В «Повести о разгроме Новгорода»162 рассказывается, что, когда царь уехал из Новгорода в Городище, он организовал массовые казни: «…повелѣ приводити из Великаго Новаграда владычнихъ бояръ и иныхъ многихъ служивыхъ людей, и женъ ихъ и дѣтей, и повелѣ ихъ предъ собою горцѣ мучити и лютѣ и безчеловѣчнѣ, всякими различными муками; и по многихъ неисповѣдимыхъ горкихъ мукахъ, повелѣ государь тѣлеса ихъ нѣкоею составною мукою огненною поджигати, и своимъ дѣтемъ боярскимъ повелѣ тѣхъ мученыхъ людей за руки и за ноги и за головы, [различно, тонкими ужи привязывати] по человѣку к санемъ конскимъ, и быстро влещи за санми на великий Волховский мост, и повелѣ ихъ с мосту мѣтати в рѣку Волховъ»163. Быстро волочь жертву, привязанную к саням «тонкими ужи», это и есть везти ее «убийственным образом», что в общем-то снимает некоторое различие между двумя вариантами перевода средненижненемецкого morderwise. В одном отношении издевательство над Херманом Бутеншоне и новгородские расправы Ивана Грозного близки: они совершались над еще живым человеком, с которым обращаются, как с трупом.

161 162

163

ткое сказание о характере и жестоком правлении московского тирана Васильевича // Московия при Иване Грозном глазами иноземцев. М., 2014. С. 94–95. MHWB. Bd. II. T. 1. Sp. 1018; Schiller K., Lübben A. Mittelniederdeutsches Wörterbuch. Bd. III. Bremen, 1877. S. 118. Древнейшая краткая редакция «Повести» датируется исследователями 80–90-ми гг. XVI в. (Каган М.Д. Повесть о разгроме Новгорода Иваном Грозным // СККДР. Вып. 2 (вторая половина XIV — XVI в.). Ч. 2. Л–Я. Л., 1989. С. 275). ПСРЛ. Т. III. Новгородские летописи. С. 257–258; Новгородские летописи (Так названные Новгородская вторая и Новгородская третья Летописи). СПб., 1879. С. 341–342. См.: Флоря Б.Н. Иван Грозный. М., 1999. С. 239–240.

423

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

424

Мотивировали ли новгородцы, расправившиеся с Херманом Бутеншоне, свои действия с формально-правовой точки зрения, мы не знаем, поскольку мы слышим только одну — немецкую — сторону. Обращает на себя, однако, внимание поведение тысяцкого, который должен был рассматривать это и другие подобные дела. На претензии немецких купцов он отреагировал весьма своеобразно, заявив, что и их, новгородцев, «братья были избиты и изранены» ([h]e claghede, er brodere weren ghehouwen unde gheslaghen), «и к тому же, — продолжают немцы — он высмеял нас за то, что мы ходили ночью» (und belachede uns darto, warumme dat wy by nachte voren). Искать разбойников новгородские власти фактически отказались. Немцы сетовали на то, что, хотя эти разбойники ходят открыто по улицам, а «тысяцкий является у них (новгородцев. — П.Л.) hovedmaen», а грабителям невозможно «предъявить серьезное обвинение» (de rovers gaen hir met en up der strate unde de hertoghe sy mede en hovedmaen, desse rovers en konne men nicht to hoghe angheklaghen)164. Как бы ни понимать это довольно сложное место165, поведение тысяцкого говорит о том, что предоставлял правовую защиту немцам он, мягко говоря, с большой неохотой. Еще более показательны его намеки на то, что немцы сами дурно обращаются с «их», новгородцев, «братьями». Он, несомненно, имел в виду ограбление русских купцов у Нарвы летом 1408 г. Действительно, некий Карк Биргесен (Kark Birgesen) из шведского Выборга писал в ганзейский Ревель, что в Выборг приехали новгородские послы, заявившие, что у «их братьев» (русских купцов) отобрали товар, а сами они («братья») «были там побиты и выброшены за борт» (…hebbet uns hir gheklaghet umme dat ghout, dat dar ghenomen wart … unde umme ore brodere, de dar gheslaghen unde over bort gheworpen worden)166. Акцию эту осуществили, по-видимому, шведы, точнее наместник Выборга и вассал шведского короля Торд (Тур) Рёрикссон Бонде, не гнушавшийся пиратства. Тем не менее инцидент произошел в Ливонии, и новгородцы винили в нем как шведов, так и своих ганзейских партнеров. В феврале 1409 г. Новгород в отместку конфиско164 165

166

HUB. Bd. V. № 883. S. 463–464. Это место может быть понято двояко. Hovetman вообще — это «самый важный человек, руководитель». К данному контексту одинаково подходят следующие более частные значения: «высший судья», «председатель суда» (oberster Richter, Gerichtsvorsitzender) или — с негативным оттенком — «зачинщик, подстрекатель, главарь, вожак» (Anstifter, Anführer, Rädelsführer) (MHWB. Bd. II. T. 1. Sp. 375–376). Если принять первое толкование, окажется, что «они» первого и второго предложения  — разные (сначала — разбойники, потом — новгородцы); второе вроде бы естественнее с чисто синтаксической точки зрения, но тогда получается, что тысяцкий, по уверению немцев, сам был главарем разбойников. HUB. Bd. V. № 883. S. 448.

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

вал у немцев 11 тонн пушнины, готовых к отправке167. Немецкие купцы в послании от 28 мая 1409 г. (о котором тут идет речь) прямо выражали опасение, что конфискованный товар может стать объектом «грабежа» (dat gud, dat se dem kopman ghenomen hebben, dat sy ghenomen in erer stede roves ghewys) и именно в связи с этим отмечали, что «грабители» (de rovers) ходят в Новгороде открыто по улицам168. Обращает также на себя внимание то обстоятельство, что жертва — Херман Бутеншоне — был не рядовым человеком. В 1423 г., например, он был дерптским ратманом и в этом качестве ездил в Новгород заключать договор от имени Ганзы169. Совершенно очевидно, что в этом контексте грабежи, de facto поощряемые новгородским правительством, выглядят не просто заурядными криминальными эпизодами, но приобретают еще и оттенок возмездия за нанесенный новгородцам ущерб. Таким образом, в таких столь разных источниках, как летописи и ганзейские документы, новгородские коллективные расправы описываются примерно одинаково. Итак, собственно о вечевом суде — понимаемого как определенная установленная законом или обычаем процедура, предусматривающая наличие определенных инфраструктуры и аппарата (например, лиц, исполняющих функции вечевых судей, обвинителей, защитников и т.п.) — в источниках практически ничего не говорится. Тем не менее на вече обвиняли, судили и карали. Парадокс тут только кажущийся. Может, однако, возникнуть вопрос, как в таком случае следует интерпретировать статьи 3 и 4 ПСГ: «А которому посаднику сести на посадниство … без исправы человека не погубити ни на суду, на вечи»; «А князь и посадник на вечи суду не судять, судити им у князя на сенех, взираа в Правду по крестному целованью»170? Существует мнение, что «на вечи» в статье 3 — это уточнение предшествующего «на суду», и тогда оказывается, что статья запрещает вечевой суд171. А если вечевой суд все-таки существовал во Пскове, то не следует ли предполагать его существования и в «брате старейшем» — Новгороде? Однако такая трактовка неубедительна. Если ее принять, получается, что посадник «без исправы» не мо167

168 169 170 171

См. об этом: Goetz L.K. Deutsch-Russische Handelsgeschichte… S. 102; Казакова Н.А. Русско-ливонские и русско-ганзейские отношения. Конец XIV — начало XVI в. Л., 1975. С. 90. В обеих работах история конфликта, породившего богатую документацию, изложена очень неполно и, безусловно, заслуживает специального изучения. HUB. Bd. V. № 883. S. 463. ГВНП. С. 102–104. ПРП. Вып. II. С. 286. Наиболее подробное обоснование этой точки зрения: Алексеев Ю.Г. Псковская судная грамота… С. 21. Ср.: ПРП. Вып. II. C. 331–332 (комм. А.А. Зимина).

425

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

426

жет «погубить» человека только в ходе вечевого суда, а вот в ходе обычного — может. В следующей же статье прямо говорится, что запрещается не суд, осуществляемый вечем или какими-либо его особыми представителями, а суд князя и посадника на вече. Как представляется, трактовать эти установления надо именно в контексте легитимных в рамках традиционного правового сознания коллективных (вечевых) расправ, а не в рамках идеи об особом «вечевом суде». Акцент здесь явно сделан на том, что посадник обязан судить по праву, где бы то ни было, будь то на суде (нормальном) или на вече, которое собственно судом не является. 4-я статья действительно содержит запрет, но не какого-то отдельного «вечевого суда», а княжого или посадничьего суда, осуществляемого при определенных обстоятельствах — на вечевом собрании (судит все равно не вече, а высшие должностные лица, князь и посадник, что игнорируется сторонниками точки зрения о «вечевом суде»). Здесь акцент сделан на запрете недолжной формы суда: без предварительного расследования («исправы»), не в спокойной обстановке («у князя на сенех»), а на бурном вечевом собрании, всегда готовом, как мы видели, вылиться в коллективную расправу, в том числе и с самими высшими должностными лицами. Эти установления — свидетельства не отмены «вечевого суда», которого и так не существовало как особого судебного органа, а укрепления политико-правовых республиканских институтов и ограничения традиционных, примитивных форм коллективного «правосудия»172. Именно против коллективных вечевых расправ, а не вечевого суда направлена эта статья ПСГ. *** Означают ли приведенные выше данные, что сторонники теории архаическо-общинной сущности вечевого правосудия правы? Для ответа на этот вопрос важно иметь в виду, что явления, схожие с новгородскими вечевыми расправами, существовали не только на Руси, но и в Западной Европе. В классической немецкой историографии XIX — начала XX в. сложилась целая теория о primäre Friedlosigkeit, в рамках которой существовала мощная традиция изучения таких германских правовых традиций, как Friedlosigkeit («лишение мира» или «объявление вне закона»), Fronung (конфискация имущества лица, объявленного вне закона), Wüstung (уничтожение имущества преступника в качестве наказания), Acht (объявление вне закона, опала и как следствие — изгнание). Ее сторонники, яркие представители классической немецкой Verfassungsgeschichte, такие, как Вильхельм Эдуард Вильда, Карл фон Амира, Георг Вайтц, Хайнрих 172

Здесь Ю.Г. Алексеев в целом прав (Алексеев Ю.Г. Псковская судная грамота… С. 21).

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

Бруннер, и др., стремились показать, что Acht и Wüstung (условно говоря, «поток и разграбление») суть проявления состояния Friedlosigkeit («лишения мира»), которое, в свою очередь, основывается на представлении о сакральном «всеобщем мире». Его нарушение (Friedensbruch) в результате совершенного индивидом преступления вело к исключению последнего из «союза мира» (т.е. из той или иной германской общности) (Friedlosigkeit) и к преследованию со стороны коллектива (указанные выше формы репрессий). Что касается мер в отношении имущества преступника, то, как отмечает автор классической работы о средневековом немецком уголовном праве Рудольф Хис, «лишение мира действовало как в отношении личности, так и в отношении имущества, преступник, как это говорится в северогерманских источниках, становился exlex ipse et omnia bona sua, вне закона в отношении тела и имущества»173. Александр Коулин, немецкий правовед, занимавшийся именно имущественным аспектом Friedlosigkeit, даже называл эти меры «имущественно-правовым лишением мира» — vermögensrechtliche Friedlosigkeit (в отличие от «лично-правового» — personenrechtliche Friedlosigkeit), которое, в свою очередь, выступало в двух видах: конфискация имущества (Fronung) или его уничтожение (Wüstung)174. При этом типичным объектом уничтожения был дом преступника. Разрушение дома символизировало, да и фактически означало устранение осужденного из пределов той общности, к которой он принадлежал. Довольно разработанную, насыщенную разнообразными ритуалами процедуру объявления вне закона ученые обнаруживали в древнеисландском праве и правовых традициях, отразившихся в сагах175. Представление о том, что древняя Скан173 174

175

His R. Das Strafrecht des deutschen Mittelalters. T. I. Die Verbrechen und ihre Folgungen im allgemeinen. Aalen, 1964 [1920]. S. 414. Coulin A. Die Wüstung. Ein Beitrag zur Geschichte des Strafrechts unter besonderer Berücksichtigung des deutschen und französischen Hochmittelalters // Zeitschrift für vergleichende Rechtswissenschaft. 1915. Bd. 32. S. 332. См.: Heusler A. Das Strafrecht der Isländersagas. Leipzig, 1911. S. 124–190. Э. Кауфманн писал, что автор этой монографии Андреас Хойслер поставил под вопрос «тезис о том, что у германцев существовала первоначальная Friedlosigkeit» (Kaufmann E. Zur Lehre von der Friedlosigkeit im Germanischen Recht // Beiträge zur Rechtsgeschichte. Gedächtnisschrift für Hermann Conrad / Hrsg. von G. Kleinheyer und P. Mikat. Paderborn etc., 1979 (Rechts- und Staatswissenschaftliche Veröffentlichungen der GörresGesellschaft. Neue Folge. Heft 34). S. 332), но это не вполне соответствует действительности. А. Хойслер вполне разделял «классическую концепцию» и даже писал, что упоминающийся в сагах «уход в лес» в качестве наказания за преступление (skóggangr) является «продолжением общегерманской Friedlosigkeit» (Heusler A. Das Strafrecht… S. 221), он сомневался в некоторых аспектах этой концепции: в идеях о сакральном происхождении объявления вне закона, о существовании у древних исландцев представления о «всеобщем мире» как о нормальном состоянии и о преступлении как о нарушении «мира», о стихийности и внесудебном характере «объявления вне закона» (напротив, А. Хойслер подчеркивал,

427

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

428

динавия является своего рода контейнером, где вплоть до очень позднего времени сохранялись в неприкосновенности германские древности, способствовало активному привлечению древнесеверных данных к построению модели архаического «лишения мира» (primäre Friedlosigkeit)176. Из этой теории исходили и ученые славянских стран, искавшие и с успехом находившие аналоги соответствующих германских явлений в славянских юридических памятниках (К. Кадлец, В. Прохазка, М.Ф. Владимирский-Буданов и др.). Очень четко об этом писал чешский историк права Вацлав Ванечек: «Понятие Friedlosigkeit знали славянские правовые системы, хотя и не имели для него отдельного названия. Знали они также и оба последствия этой Friedlosigkeit, или лишения правовой защиты. Поток и разграбление русского права и porob-rásap в южнославянском праве представляют собой реальную и терминологически полную аналогию германской Wüstung»177. Казалось бы, ответ найден, и германскую Friedlosigkeit надо просто экстраполировать на восточнославянскую почву, а «поток и разграбление» по схеме немецкой историографии объявить конкретными проявлениями «лишения мира». Однако, как выясняется, главная опора самой теории о primäre Friedlosigkeit — германские материалы — может быть поставлена под сомнение, во всяком случае, однозначного ответа на вопрос о происхождении этого типа наказаний они не дают. В рамках классической концепции считалось, что эта кара восходит к чрезвычайно ранней эпохе и может быть обнаружена уже у древних германцев. К. фон Амира формулирует этот тезис так: «Нарушителя мира должно было постичь … лишение мира [Friedlosigkeit]… Этот вывод со всей строгостью делает древнегерманское уголовное право»178. Уже в 1930-е гг. относительно теории о «мире» как основе правового порядка у древних германцев высказывался определенный скептицизм, в частности, на основании того, что она основывалась главным образом на источниках, значительно более поздних, чем древнегерманская эпоха179. Однако по-настоящему развернутой

176

177

178

179

что это состояние всегда было следствием судебного приговора) (Heusler A. Das Strafrecht… S. 234–237). См. об этом: von See K. Altnordische Rechtswörter. Philologische Studien zur Rechtsauffassung und Rechtsgesinnung der Germanen. Tübingen, 1964 (Hermaea. Germanistische Forschungen. Neue Folge. Bd. 16). S. 139–141. Vaněček V. Konfiskace a plen v nejstarším českém právu // Naše právo a stat. Sborník k šedesátému výročí založení spolku československých právníků «Všehrd». V Praze, 1928. S. 63. von Amira K. Germanisches Recht. Berlin, 1967 (4 Aufl. ergänzt von K.A. Eckhardt). Bd. II. Rechtsaltertümer (Grundriss der Germanischen Philologie. Bd. 5/2). S. 134. См. также: Brunner H. Deutsche Rechtsgeschichte. Leipzig, 1906. Bd. I. S. 235–237. См., например, критический очерк американского ученого Дж. Гёбела мл.: Goebel J., Jr. Felony and Misdemeanor. A Study in the History of English Criminal Procedure. New York; London, 1937. Vol. I. P. 7–25 (ср. рецензию

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

и подробной критике эта концепция подверглась в 1970-е гг., когда против нее выступил немецкий историк-юрист Эккехард Кауфманн. Он полемизировал с Х. Бруннером и другими сторонниками традиционной концепции на том основании, что они, опираясь на данные немецких, англосаксонских и скандинавских источников сконструировали некую общую модель германского «народного мира» (Volksfrieden), нарушив который преступник автоматически оказывался вне закона и подвергался местной общностью соответствующим репрессиям: изгнанию и лишению имущества. Опиралась эта модель главным образом на источники, записанные в эпоху Высокого Средневековья («Саксонское зерцало», скандинавские саги), тогда как ранние тексты (в том числе знаменитая «Германия» Тацита) никаких данных ни о «народном мире», ни об объявлении вне закона не содержат. В качестве единственного конкретного раннего упоминания «лишения мира» и вытекавшей из него Wüstung обычно признавались юридические нормы, содержащиеся в Саксонском капитулярии Карла Великого 797 г.180 В его 8-м титуле говорится о наказании человека, не подчиняющегося судебному приговору: «…пусть, созвав общее собрание, соберутся вместе сами жители округа и если единодушно согласятся — пусть подожгут его (дом и двор. — П.Л.), для его усмирения; тогда пусть это будет сделано согласно общему постановлению этого собрания, в соответствии с их древним правом (secundum eorum ewa)…»181 (любопытно, между прочим, что сама процедура назначения и реализации наказания согласно «Саксонскому капитулярию» очень близка к русской, как мы ее знаем по «Правде Русской» и другим юридическим памятникам). В 10-м титуле Капитулярия идет речь уже о наказании, также чрезвычайно близком к древнерусскому «потоку» как из-

180

181

на эту книгу известного немецкого медиевиста Хайнриха Миттайса, в которой тот с некоторыми оговорками защищает классическую концепцию: Mitteis H. [Rec. ad Goebel J., Jr. Felony and Misdemeanor. A Study in the History of English Criminal Procedure] // Zeitschrift der Savigny-Stiftung für Rechtsgeschichte. Germanistische Abteilung. 1938. Bd. 85. S. 856–878. Свою точку зрения о глобальном значении «лишения мира» для германского правового сознания Х. Миттайс формулирует очень определенно: «Friedlosigkeit … сама не является собственно наказанием, но предпосылкой всякого наказания или подобной наказанию конкретной реакции» (Ibidem. S. 864). См.: Coulin A. Die Wüstung… S. 350–351; Bühler Th. Wüstung und Fehde // Schweizerisches Archiv für Volkskunde (= Archives suisses des traditions populaires). Vierteljahrschrift im Auftrag der Schweizerischen Gesellschaft für Volkskunde / Hrsg. von R. Wildhaber. Bd. 66. Basel, 1970. S. 4. Leges Saxonum und Lex Thuringorum / Ed. C. von Schwerin. Hannoverae et Lipsiae, 1918 (Fontes iuris Germanici antiqui in usum scholarum ex MGH separatim editi). S. 48: …condicto commune placito simul ipsi pagenses veniant et si unanimiter consenserint pro districtione illius casa (принимаю конъектуру Г. Вайтца, в рукописях: causa и causae. — П.Л.) incendatur; tunc de ipsо placito commune consilio facto secundum eorum ewa fiat peractum…

429

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

430

гнанию: «О преступниках, которые, согласно древнему праву саксов (secundum ewa Saxonum) должны подвергнуться смертной казни, все постановили, чтобы какой бы из них ни искал бы убежища у королевской власти или бы находился под его (короля. — П.Л.) властью, пусть он будет выдан им (т.е. саксам. — П.Л.) для убийства, или с их согласия пусть он (король. — П.Л.) имеет право этого преступника с женой, семьей и всем его имуществом выслать за пределы родины и поселить или на окраине, там, где он (король. — П.Л.) пожелает, пусть они (саксы. — П.Л.) считают его как бы мертвым (habeant ipsum quasi mortuum)»182. Э. Кауфманн отвергает традиционную точку зрения, что в Капитулярии implicite подразумевается состояние Friedlosigkeit по следующим основаниям: в самом источнике ни о Friedlosigkeit, ни о чем-либо подобном не говорится; нет в источнике и никаких данных о том, что уничтожение имущества преступника «якобы является актом, восходящим к глубокой древности, который, первоначально основываясь на сакральных представлениях, должен был искоренить память об объявленном вне закона»183. Постановления «варварских правд» о расправе с преступником, пойманным с поличным, которые часто сторонниками классической концепции признавались свидетельствами о Friedlosigkeit, Э. Кауфманн отвергает с еще большей уверенностью по двум причинам. Во-первых, в них «нигде, будь-то прямо или косвенно — не говорится, что преступник оказывается “вне закона”» (нет характерных для более позднего времени констатаций о том, что кто-либо является exlex или utlagh). Во-вторых, эти свидетельства не дают оснований для суждения о преследовании виновного со стороны коллектива, «так как не каждый может убить преступника, пойманного с поличным, но только тот, кто был непосредственно затронут преступлением». Ученый обращает внимание также на чрезвычайную близость трактовки преступления, виновный в котором пойман с поличным, в германских «варварских правдах» и римском праве, что заставляет, по его мнению, предполагать если не прямое заимствование, то, во всяком случае, сомневаться в необходимости понятия Friedlosigkeit, для объяснения права немедленной расправы с таким преступником; ведь, по несколько ироничному замечанию Э. Кауфманна, «еще никому не приходила в голову мысль говорить о римской Friedlosigkeit»184. 182

183 184

Ibid. S. 48–49: De malefactoribus, qui vitae periculum secundum ewa Saxonum incurrere debent, placuit omnibus, ut qualiscumque ex ipsis ad regium potestatem confugium fecerit aut in illius sit potestate utrum interficiendum illis reddatur aut una cum consensu eorum habeat licentiam ipsum malefactorem cum uxore et familia et omnia sua foris patriam infra sua regna aut in marcu ubi sua fuerit voluntas collocare et habeant ipsum quasi mortuum. Kaufmann E. Zur Lehre… S. 334. Kaufmann E. Zur Lehre… S. 345–346.

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

Автор обзора по истории Wüstung — аналога русского «разграбления» в немецком праве — последователь Кауфманна Лоренц Лаубенбергер решительно высказывается и против «защищавшейся в старой историографии точки зрения, что средневековая W[üstung] якобы была практиковавшимся с германской первобытности административным образом действий против имущества правонарушителя в связи с объявлением вне закона». В качестве аргумента он приводит то обстоятельство, что Капитулярий 797 г. «предусматривает W[üstung] в форме сожжения дома только как назначающуюся во внесудебном порядке насильственную меру по отношению к лицу, отказывающемуся выполнять постановление суда»185. Положение осложняется тем, что привлекаемые обычно для сопоставления с германской Friedlosigkeit учеными Восточной Европы западнославянские (в основном чешские), южнославянские и древнерусские параллели также относятся к сравнительно позднему времени (не ранее XI в.) и связь их с какими-то архаическими, «племенными» традициями также обычно постулируется a priori. И все же существуют два обстоятельства, которые свидетельствуют в пользу того, что архаическое происхождение коллективных расправ с преступниками, признававшимися врагами соответствующей общности, не может быть поставлено под сомнение. Во-первых, критики архаического происхождения норм Саксонского капитулярия 797 г. не учитывают того, что, согласно этому памятнику, Карл Великий отнюдь не создал данное наказание, но, как уже отмечалось в историографии186, разрешил саксам использовать их обычное право, действовать в соответствии с их (а не Франкского государства!) ewa (secundum eorum ewa fiat peractum). И тут принципиальное значение имеет лексема ewa. Современные историки и лингвисты единодушны в том, что это древнегерманское слово с не вполне ясной этимологией обозначало именно «народное», обычное право, но не государственный закон. Более того, как отмечает специально исследовавшая терминологию капитуляриев Аннет де Соуза Коста, оно использовалось именно тогда, когда надо было отличать народное право (Volksrecht) от королевского (Königsrecht). «Латинское слово lex не отражало контраста двух правовых систем, так что слово ewa вводилось для обозначения народного права»187. Английский исследователь Деннис Грин 185

186 187

Laubenberger L. W[üstung] (als Strafe) // Handwörterbuch zu deutschen Rechtsgeschichte / Hrsg. von A. Erler, E. Kauff mann und D. Werkmüller unter philologischer Mitarbeit von R. Schmidt-Wiegand. Mitbegründet von W. Stammler. Berlin, 1996. 39. Lieferung. Sp. 1587. См.: Fischer E. Die Hauszerstörung als strafrechtliche Massnahme im deutschen Mittelalter. Stuttgart, 1957. S. 17. Sousa Costa A., de. Studien zu volkssprachigen Wörtern in karolingischen Kapitularien. Göttingen, 1993 (Studien zum Althochdeutschen. Bd. 21). S. 126– 127. По мнению Р. Шмидт-Виганд, ewa Saxonum могло быть как писаным, так и неписаным правом (Schmidt-Wiegand R. Volkssprachige Rechtswörter

431

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

432

фиксирует другие существенные нюансы значения этой лексемы. Подчеркивая, что она в латиноязычных юридических текстах обозначала неписаное обычное право различных германских племен в отличие от законов, вводившихся капитуляриями, он также отмечает ее использование для обозначения «религиозной практики или религии вообще», что позволяет Д. Грину говорить о «комбинированной религиозной и правовой функции» ewa188, что также свидетельствует об архаичности правового явления, стоявшего за этим понятием. Имеется и еще один, на мой взгляд, даже более существенный аргумент, позволяющий говорить об архаических основах этого типа наказания. «Поджог» и «безостановочное разграбление» (incendium и continua depredatio) упоминаются Титмаром Мерзебургским в качестве наказания в отношении лица, не подчиняющегося решению собрания, при характеристике общественно-политического строя западнославянской этнополитической группы лютичей: «Если же кто-либо из жителей той же области на собрании им (соплеменникам, принявшим решение. — П.Л.) противоречит, его бьют палками и, если вне (собрания. — П.Л.) открыто противодействует, теряет все (имущество. — П.Л.) или в результате поджога или непрерывного разграбления или в их присутствии выплачивает в соответствии со своим качеством причитающуюся денежную сумму»189. Согласно «Житию св. Адальберта-Войтеха, епископа Пражского», написанному Бруноном Кверфуртским в первом десятилетии XI в., схожую кару знали и балтские пруссы. По словам Брунона, «тому же, кто, живя близ входа в [их] страну, пропускает в этом месте добрых гостей (т.е. миссионеров. — П.Л.), они угрожают смертью; обещают, изрыгая гнев, сжечь [его] дом, разделив иму-

188 189

in karolingischen Kapitularien // De consolatione philologiae. Studies in honour of Evelyn S. Firchow. Göppingen, 2000 (Göppinger Arbeiten zur Germanistik. Nr. 682/I). S. 340). Green D.H. Language and History in the Early Germanic World. Cambridge, 1998. P. 32–33. Si quis vero ex comprovincialibus in placito hiis contradicit, fustibus verberatur et, si forinsecus palam resistit, aut omnia incendio et continua depredatione perdit aut in eorum presentia pro qualitate sua pecuniae persolvit quantitatem debitae (Thietmari Merseburgensis episcopi chronicon / MGH. SS. Nova Series. T. IX. Berlin, 1935 / Hrsg. von R. Holtzmann. VI. 25 (18). S. 304). Это место часто упоминалось в трудах, посвященных полабским славянам или славянству вообще, но обычно без подробного рассмотрения самого наказания (см., например: Дьячан В. Участие народа в верховной власти в славянских государствах до изменений их государственного устройства в XIV и XV веках. Варшава, 1882. С. 27–28; Wachowski K. Słowiańszczyzna Zachodnia. Poznań, 2000 [1903] (Poznańskie towarzystwo przyjaciół nauk. Wznowienia. T. 6). S. 94). Ср. оценку этого известия в контексте вопроса о коллективных «юридических» расправах: Procházka V. Trest zničení… S. 257; Modzelewski K. Europa barbarzyńska. Warszawa, 2004. S. 356–361.

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

щество, продать [в рабство] жен и детей»190. Разумеется, это не просто угрозы отомстить. Х. Ловмяньский, думается, совершенно справедливо усмотрел в этом сообщении свидетельство существования у пруссов кары за несоблюдение вечевых решений или сопротивления им (здесь очевидна прямая параллель к германским и славянским институтам обычного права), однако он, рассматривая прусские отношения вне сравнительно-исторического контекста, видел здесь ряд альтернативных наказаний, а не элементы одного наказания: «Территориальный союз (у пруссов. — П.Л.) не терпел со стороны своих членов несоблюдения вечевых решений и сопротивления; непослушные, так же, как чужеземцы, нарушающие права и обычаи земли, подвергались суровой каре — иногда это могла быть конфискация имущества, обычно, однако — смерть через повешение или пытки»191. Но источник говорил о другом. Он не знает разных типов кары за это преступление против социума; речь идет, напротив, о комбинированном наказании для одного и того же преступника — его ждет и смертная казнь, и сожжение жилища, и продажа в рабство членов семьи, и разграбление. На последнем стоит остановиться подробнее. Логика исследователя XX в. совершенно понятна: конфискация имущества в современном праве — это стандартное дополнение к основному наказанию для лица, совершившего тяжкое преступление. Но здесь идет речь отнюдь не о конфискации, а о разделе имущества (divisis rebus), очевидно, членами того самого «территориального союза», о котором пишет Х.  Ловмяньский. Все это составные части того же самого наказания, о котором применительно к лютичам пишет Титмар, — наказания за противодействие воле политической общности. Еще более яркое и, как кажется, никем не замеченное свидетельство содержится в XIV книге «Деяний датчан» Саксона Грамматика, в которой рассказывается о датском посольстве 1164 г., возглавлявшемся епископом Роскилле Абсалоном, к руянам (ранам) — славянскому населению о. Рюген в Балтийском море на севере современной Германии. Переговоры велись на «собрании» (concio), и во время заседания произошел неожиданный инцидент: «Абсалон  … придя на их собрание и получив среди них почетнейшее место для сидения, когда он оглашал возложенные на него как на посла поручения и объяснил их через переводчика не знающим датского языка, случилось так, что некий юноша из руян, как свойственно славянам, 190

191

S. Adalberti Pragensis episcopi et martyris Vita altera auctore Brunone Querfurtensi / Ed., praef. notisque instr. J. Karwasińska. Warszawa, 1969 (MPH. Series Nova. T. IV. Fasc. 2). S. 32: Illi vero qui in ingressu regni positus bonos hospites eo loci dimisit, mortem minantur; domum incendere, divisis rebus uxores et fi lios vendere spumante ira pollicentur. См. об этом: Procházka V. Trest zničení… S. 274–275, pozn. Lowmiański H. Studia nad dziejami Wielkiego Księstwa Litewskiego. Poznań, 1983 (Uniwersytet im. Adama Mickiewicza w Poznaniu. Seria Historia. Nr. 108). S. 323.

433

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

434

забравшись на коня датского воина, за которого он притворялся, что хорошо заплатит, как будто стремясь его испытать, обратился в бегство. Когда Абсалон сообщенное ему объявил на собрании, все множество народа, считая, что нечестность одного человека причинила большой ущерб его (Абсалона. — П.Л.) доверию [к ним], явно показывая [свою] ярость, разошлась, и сразу же поспешила на преследование совершившего преступление»192. Однако благодаря мудрости Абсалона ситуация успешно разрешилась: «…когда спутники Абсалона, в страхе и замешательстве, удивлялись неожиданному содействию народа, немногие, которые были связаны родством с юношей, движимые более личными првязанностями, чем общественным позором, припали с мольбами к коленам Абсалона, обещая вернуть коня, если только им вновь с начала будет созвано собрание. Абсалон, пожалев их слезы, соединенные с мольбами, укротил бушевание с помощью посланников, которые успокоили народ, унял ярость, и когда конь был возвращен, осудил своего воина за глупость, так как он показал вору, что он заслуженно может быть обманут»193. Руянский юноша-конокрад должен был стать жертвой коллективной расправы со стороны своих соплеменников. Действует здесь «все множество народа» (uniuersa populi multitudo), решение о наказании принимается непосредственно на собрании (concio), и именно коллектив, объединенный в политическом смысле этим собранием, должен реализовать собственный приговор. Речь при этом, вопреки теории Э. Кауфманна, идет отнюдь не о расправе с преступником, застигнутым с поличным: во-первых, участники собрания не видели момента преступления, во-вторых, преступник успел скрыться. Ситуация похожа, скорее, на древнерусскую вечевую расправу: потерпевшая сторона — Абсалон, предъявляет на собрании публичное обвинение, собрание принимает решение 192

193

Absalon … eorum concionem ingressus atque inter ipsos honoratissimo sedendi loco susceptus, quum legationis mandata proferret eamque Danicae vocis ignaris per interpretem explicaret, accidit ut quidam e Rugianis adolescens Sclauico ingenio Dani militis equum, pro quo se precium numeraturum fi ngebat, ueluti incessus eius experiendi causa conscendens fugam tentaret. Quod quum Absalon ad se perlatum in concione proponeret, uniuersa populi multitudo magnum fidei suae crimen unius hominis perfidia allatum iudicans similem furori impetum confessa dissiluit auctoremque fraudis raptim insequi properauit (Saxo Grammaticus. Gesta Danorum / Ed. K. Friis-Jensen, P. Zeeberg. XIV. 30, 2. København, 2005. S. 322, 324). …Absalonis comitibus ad metum et stuporem usque subitum uulgi concursum priuata charitate quam publico rubore permoti supplices Absalonis genibus aduoluuntur, equi restitutionem polliciti, si modo per eum ab incepto concio reuocetur. Quorum Absalon permixtas precibus lachrymas miseratus missis, qui plebem pacarent, tumultum compescuit, consternationem sedauit equoque protinus reddito militem suum stultitiae damnauit, quod per inertiam et stoliditatem raptori se circumueniendum dedisset (Saxo Grammaticus. XIV. 30, 3. S. 324).

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

преследовать преступника. Стоит обратить внимание и на само преступление — конокрадство, каравшееся на Руси, как указывалось выше, согласно 35 статье Правды Русской именно «потоком»: «…аще будеть коневыи тать, выдати князю на потокъ»194. Родственники руянского юноши-конокрада «припали с мольбами к коленам» Абсалона, испускали «слезы, соединенные с мольбами», явно потому, что преступника ждала именно расправа, возможно, со смертельным исходом. Единственным способом уберечь виновного от неминуемой кары было вернуть потерпевшему утраченное имущество, причем не кулуарно, а на собрании, которое для этого следовало специально созвать. Только присутствие коллектива являлось правовой гарантией разрешения конфликта, поэтому датского посланника и упрашивали созвать новое собрание (si modo per eum ab incepto concio reuocetur). Очевидно сходство способов избежать коллективной расправы за совершенные преступления у руян (по Саксону Грамматику) и лютичей (по Титмару Мерзебургскому), у которых, как мы помним, преступник либо «теряет все [имущество] или в результате поджога или непрерывного разграбления», либо на собрании (placitum), в присутствии его участников (in eorum presentia) «выплачивает в  соответствии со своим качеством причитающуюся денежную сумму». Конечно, здесь есть определенные различия: в одном случае говорится о денежном штрафе, в другом — о возвращении украденного имущества или о материальной компенсации; в одном случае конкретный характер расправы неизвестен (хотя о нем можно догадываться), в другом он точно указывается. Принцип, однако, один и тот же: речь идет о преследовании преступника коллективом, выразителем воли которого является собрание. К тому же нужно учитывать и еще одно обстоятельство. Саксон Грамматик, в отличие от Титмара, характеризующего общую практику, описывает конкретный казус, внутренний механизм которого он или его информаторы плохо понимали; по свидетельству Саксона, «спутники Абсалона, в страхе и замешательстве, удивлялись неожиданному содействию народа» (comitibus … subitum uulgi concursum mirantibus). «Неожиданное содействие», представлявшее собой нормальный элемент обычного права архаического общества, у датчан XII в. вызывало уже удивление и страх. Поэтому и дать ему точную характеристику они не могли. Сопоставление схожих способов наказания у древних германцев, балтов и славян показывает следующее. Относительно уровня социально-политического развития обществ лютичей, руян и пруссов можно, вероятно, спорить, но совершенно очевидно, что это были архаические языческие социумы, лишенные важнейших атрибутов государственности. И тот факт, что там фиксируются 194

Правда Русская. Т. I. С. 107.

435

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

436

явления, во многих аспектах схожие с русскими вечевыми расправами и их германскими аналогами, так же, как и использование в латиноязычном Саксонском капитулярии 797 г. древнегерманской лексемы ewa, ведет к единственно возможному выводу: и русские вечевые расправы, и кара, предусмотреннпя Саксонским капитулярием, являясь изначально способами лишения политической общностью правонарушителя юридической субъектности и удаления его из своей среды, все-таки имеют архаическое происхождение. Эти же два факта невозможно объяснить и с точки зрения выдвинутого Э. Кауфманном тезиса о заимствовании наказаний, связывавшихся с Friedlosigkeit, из римского права. Но Э. Кауфманн и другие критики теории primäre Friedlosigkeit были правы в другом отношении: в отрицании представлений адептов традиционной Verfassungsgeschichte о специфически германском характере Friedlosigkeit и о том, что она представляла некое единое монолитное явление, из которого выросли все остальные виды наказаний. Первому тезису очевидным образом противоречат негерманские свидетельства о коллективном преследовании преступников. Второй просто не может быть обоснован на основании имеющихся данных. Чисто умозрительной конструкцией выглядит и теория сакрального «всеобщего мира». Коллективные расправы не исчезли в Западной Европе после завершения «варварского» этапа ее истории. Показательные аналогии новгородским коллективным разрушениям домов обнаруживаются, между прочим, в европейских городах Высокого Средневековья, где в ходе коммунального движения складывалось развитое городское право, не имевшее, разумеется, никакого непосредственного отношения к каким-либо древним архаическим правовым институтам догосударственного времени. Множество свидетельств такого рода приводит в своей монографии, специально посвященной разрушению домов как мере уголовного наказания в средневековой Западной Европе, немецкий исследователь Эрнст Фишер195. Например, в утвержденном графом Филиппом Эльзасским около 1178 г. городском праве фландрских городов: «Item domus diruenda iudicio scabinorum… diruetur a communia villae»196 («Также дом, который должен быть разрушен по приговору эшевенов, разрушается городской общиной»). Если тут еще фигурируют эшевены, т.е. представители графа, то в утвержденном в 1190 г. французским королем Филиппом II Августом городским правом Амьена все отдается на откуп городской общине: «Qui … de communione … aliquem de communia percusserit vel vulneraverit … domus illius, si poterit, communia prostеrnet»197 («Если кто-либо из [городской] общины кого-либо из [городской] общины 195 196 197

Fischer E. Die Hauszerstörung… Ibid. S. 98. Ibid. S. 99, 109.

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

убьет или ранит, община разрушает, если может, его дом»). Если мы вспомним, что и в Новгороде при осуществлении таких наказаний могли ссылаться на княжескую Правду Русскую, мы увидим, что сходств здесь гораздо больше, чем различий, и усматривать в древнерусских «правовых» разрушениях и разграблениях какую-то особую архаическую специфику по сравнению с общеевропейскими явлениями оснований нет. То же самое имело место и в средневековых городах Западной Европы. Э.  Эннен объясняет использование западноевропейскими городскими коммунами именно «коллективного наказания путем разрушения домов» (der Genossenschaftsstrafe der Hauszerstörung) тем, что это было, в частности, «символическое выражение исключения из общности [Gemeinschaft]»198. Это объяснение вполне применимо и к Новгороду. В ст. 20 городского права г. Зост (в Вестфалии, дочерний город или, если использовать древнерусскую терминологию, «пригород» Кельна), датирующегося 1150 г., говорится: «Quod si ille, qui maleficium pepetravit (sic!) aufugerit, domus eius et quicquid habet secundum nostri iurisdictionem destruetur et ipse proscribetur, quod vulgo frethelos dicitur» («Если тот, кто совершил преступление, бежал, его дом и все, что он имеет, в соответствии с нашей юрисдикцией подлежит уничтожению, и он объявляется вне закона, то, что обычно называется frethelos»)199. Э. Фишер, ссылаясь на Х. Планитца, предполагает, что пояснение о frethelos относится только к proscribetur, т.е. объявлению вне закона. Такая трактовка в принципе возможна, но пояснение может иметь отношение и ко всему наказанию в целом. Тот же Х. Планитц писал, что в источниках изгнание и разрушение дома фигурируют как одно наказание, состоящее из двух актов200. Действительно, во многих европейских городах Средневековья и Раннего Нового времени высшей мерой наказания преступника, преступление которого признавалось направленным против общности горожан в целом, было «исключение из коллектива [горожан], скрепленного клятвой [Eidgenossenschaft]» — единое наказание, составными частями которого были «изгнание из города и разрушение дома»201. В таком случае мы имеем дело с карой, почти идентичной содержательно с новгородскими вечевыми расправами, которые, как мы видели, также подразумевали объявление преступника вне закона и уничтожение его недвижимого имущества. 198 199 200

201

Ennen E. Die europäische Stadt des Mittelalters. Göttingen, 1987 (4. Verbesserte Aufl.). S. 129–130. Fischer E. Die Hauszerstörung… S. 115. Planitz H. Die deutsche Stadtgemeinde. Forschungen zur Stadtverfassungsgeschichte. 3 // Zeitschrift der Savigny-Stiftung für Rechtsgeschichte. Germanistische Abteilung. 1944. Bd. 64. S. 48. Isenmann E. Die Deutsche Stadt im Mittelalter 1150–1550. Stadtgestalt, Recht, Verfassung, Stadtregiment, Kirche, Gesellschaft, Wirtschaft. Wien etc., 2012. S. 210–211.

437

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

438

Немецкое слово frethelos, зафиксированное в латиноязычном праве г. Зоста, принадлежит к группе слов, типа «friedlos», «центральной областью распространения» которых было датско-немецкое побережье Северного моря. Именно это понятие, как уже говорилось выше, было использовано при создании распространенного в немецкой историографии научного понятия Friedlosigkeit («лишение мира»)202. Немецкими историками XIX в. оно трактовалось примерно так же, как сейчас отечественные сторонники «полисной теории» трактуют коллективные расправы и разграбления в средневековых русских городах, — как архаическая правовая традиця, основанная на языческих сакральных представлениях. Один из наиболее ярких представителей классической немецкой Verfassungsgeschichte (историко-правовой школы XIX в.) Хайнрих Бруннер прямо писал, что «лишение мира затрагивало не одного лишь индивида, но и имущество», которое «подлежало уничтожению или разграблению», а в его основе «у германцев находилось сакральное уголовное право, которое карало постыдные или нечестивые преступления человеческими жертвоприношениями для умилостивления оскорбленных богов»203. Правда, ни Х. Бруннер, ни другие сторонники «изначального лишения мира» (primäre Friedlosigkeit) не предлагали распространить это гипотетическое сакральное уголовное право на средневековые немецкие города. А ведь именно так применительно к Руси поступают сторонники «полисной теории» (которые, начиная с ее основоположника, И.Я.  Фроянова, хотя и не ссылаются на немецкую концепцию, но имплицитно основываются на ней — через посредство русской историко-правовой науки второй половины XIX — начала XX в). Однако, если буквально следовать этому подходу, придется признать, что «общинные» порядки и языческие в своей основе правовые традиции были свойственны не только русским, но и европейским средневековым городам эпохи коммунального движения, — допущение довольно абсурдное, если вспомнить хотя бы о рецепции римского права или клюнийском движении в Западной Европе. Истина в дискуссии между сторонниками архаических истоков новгородских вечевых расправ и учеными, убежденными в полном ее перерождении в условиях средневековой государственности, как это часто бывает, лежит посередине. Сторонники «общинно-архаической» интерпретации неправы даже не столько потому, что и в «республиканском» Новгороде князья, а потом княжеские наместники могли оказывать на осуществление коллективных расправ значительное влияние (легитимизируя их или участвуя в них). Дело в том, что городские вечевые собрания, применявшие эту кару, не восходили преемственно 202 203

Lundgreen M. Friedlosigkeit (Acht) // RGA. Bd. IX. Berlin; New York, 1995. S. 614. Brunner H. Deutsche Rechtsgeschichte. S. 235–236, 245

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

к каким-либо догосударственным («племенным») политическим институтам. То обстоятельство, что «поток и разграбление» в качестве легитимного способа коллективной расправы с теми, кто считался преступниками, укоренился и чаще всего применялся именно в «севернорусских народоправствах», не должен удивлять, совершенно то же самое характерно и для Западной Европы: «Повсюду там, где сложилась четко иерархизированная власть, эти акции (коллективные расправы. — П.Л.), которые постоянно рисковали превратиться в простую народную юстицию или даже в суд Линча, подавлялись или упразднялись, норвежские короли пресекали их жестко и энергично, франкское, лангобардское, вестготское королевское право не знало Wüstung или допускало ее лишь в очень определенных случаях с определенными ограничениями; ее место занимают четко регламентированные опись и арест имущества или конфискация, т.е. рациональный хозяйственный принцип вместо иррационального, эмоционального принципа мести. Напротив, Wüstung и ее аналоги охотно применялась в маленьких свободных республиках [res publicae liberae], в самоуправляющихся итальянских, фландрских, французских и немецких городах; она применялась в греческих полисах, в древнеримской республике, но больше не применялась в Риме имперского времени»204. Поэтому об институциональной преемственности говорить тут не приходится. Новгородские вечевые собрания, как и, например, коммунальные органы власти городов Фландрии, не «выросли» из «племенных» собраний. Однако в условиях отсутствия жесткой авторитарной власти, формы права, похожие на традиционные, как бы возникли заново в принципиально новой обстановке. И действительно, в самой сущности вечевых расправ как лишения правонарушителя юридической субъектности, удаления его из соответствующей политической общности, и в его процедуре, в характере веча как собрания, выражавшего волю коллектива, — до некоторой степени сохранялись архаические традиции обычного права, уходящие своими корнями еще в догосударственную эпоху. Сходство между архаическими карами и коллективными расправами в городах, где существенную роль играло вече, таким образом, — не институциональное («одно произошло из другого», «пережитки», «реликты»), а типологическое, т.е. определенная схожесть ситуаций — в плане отсутствия твердой авторитарной власти с разветвленным аппаратом принуждения — порождала в известной степени схожие формы правового регулирования. Что касается так называемого вечевого суда, который часто рассматривался в историографии как одна из важнейших функций древнерусских «народных собраний», то тут правильнее говорить не собственно о суде, а о вечевом правосудии. Вечевого суда 204

Bühler Th. Wüstung und Fehde. S. 13–14.

439

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

440

в строгом смысле слова, по-видимому, никогда не существовало, во всяком случае в том смысле, в каком в древнерусских землях существовал княжеский суд, а в Новгороде — суд посадника и тысяцкого. Тем не менее в домонгольское время горожане, собравшиеся на вече, могли вершить расправу над преступниками или теми, кто противодействовал их воле, в рамках архаической процедуры «потока и разграбления». История вечевого правосудия была тесно связана, с одной стороны, с историей самого веча, с другой,  — с эволюцией древнерусского права. Там, где вечевые собрания утратили свое значение, вечевое правосудие, которое и так не было в полной мере легитимным, было вытеснено «нормальным» княжеским судом. В средневековых же русских республиках вечевое правосудие сохранялось значительно дольше, практически вплоть до падения их независимости. Однако и там предпринимались небезуспешные попытки поставить под контроль властей и ограничить опасную и не всегда предсказуемую стихию вечевого правосудия. Главное значение тут имела «институционализация» первоначально довольно аморфных органов власти и структур управления, а не какие-либо «внешние» причины. Этот процесс шел рука об руку с оформлением и разграничением разных видов наказания, их фиксацией в памятниках права. Определенную роль тут могла сыграть и отрицательная позиция духовенства (или его влиятельной части). Ярким примером такой эволюции — от элемента аморфного наказания архаического происхождения или окказионального и/или опционального умерщвления (домонгольское время) — к «настоящей» высшей мере наказания, обретающей уже свое терминологическое обозначение в Судебнике 1497 г., может служить история смертной казни на Руси205. Какова была бы дальнейшая судьба вечевых расправ, сказать сложно. Вероятнее всего, они, как и в русских княжествах, постепенно были бы вытеснены «нормальным» судом — только, прежде всего, не княжеским, а судом республиканских магистратов. Об этом свидетельствует как негативное отношение к ним духовенства (о чем уже шла речь выше), так и общая институционализация новгородской «политии». В частности, в юридических памятниках XIV–XV вв. такое архаическое наказание, как «поток и разграбление» (в Новгороде подразумевавшего коллективную расправу), вытесняется более «современной» смертной казнью. Новая реальность находит свое отражение и в нарративных памятниках. В НПЛ, например, под 1398 г. в рассказе о борьбе Новгорода и Москвы за Двинскую землю206 говорится о том, как новгородцы нака205

206

См. подробнее: Лукин П.В. Существовала ли в домонгольской Руси смертная казнь? Ученые мнения и представления современников // Религии мира: История и современность. 2006–2010. М., 2012. О событиях см.: Пресняков А.Е. Образование Великорусского государства. М., 1998 [1918]. С. 232–233; Черепнин Л.В. Образование… С. 696–701.

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

зали обвиненных ими в измене двинских воевод: «…а воевод заволочкых Ивана и Конана с другы изимаша, овых смертию казниша, а Ивана и брата его Афанаса, Герасима, Родивона исковаша, кто водилъ Двиньскую землю на зло». Князя Федора ростовского новгородцы пощадили, он был принужден лишь вернуть пошлины и присуд, которые он незаконно, с их точки зрения, «поимал». Ему, по словам летописца, «самому с другы живот даша»207. Из этого летописного упоминания следует, во-первых, что государственная измена, в соответствии с новгородским правом того времени (писаным, которое до нас не дошло, или обычным), каралась смертной казнью; во-вторых, что выражение «не дати живота», которое мы встречали выше в ПСГ, означает обычную смертную казнь, а не, допустим, коллективную расправу с потенциально летальным для виновного исходом («[не] дати живота» = «казнити смертию»). Эту эволюцию А.А. Горский склонен объяснять распространением на Руси после установления ордынского владычества монгольских политико-правовых традиций, в рамках которых не только смертная казнь, но и физическое устранение противника (или потенциального противника) считались явлениями нормальными208. Такая интерпретация вполне возможна, и ученый убедительно показывает, насколько изменилось в русском общественном сознании после монголо-татарского нашествия отношение к убийствам князей: от восприятия их как исключительных, инфернальных по своей сути преступлений, — к почти бесстрастной их фиксации. Однако что касается смертной казни, то главная причина ее появления в источниках в XIV в. кроется, по-видимому, все же не в этом. Именно в XIV–XV вв. на Северо-Западе Руси идет процесс более или менее четкого политико-правового оформления различных социальных слоев и групп населения и органов управления. Ярче всего этот процесс проявляется в постепенной смене нечетких, расплывчатых, окказиональных наименований более строгой социально-политической терминологией (хотя эта тенденция была далека от полной завершенности вплоть до гибели «северно-русских народоправств»). Разумеется, этот процесс должен был затронуть и право, причем трудно сказать, был ли он направлен в этой сфере от меньшей жестокости к большей, поскольку и в принципе, и на практике умерщвление людей за определенные преступления вполне допускалось и домонгольской правовой традицией. В то же время традиция вечевых расправ сохранялась вплоть до конца новгородской независимости. Когда в 1477 г. в Новгороде разгорелся конфликт между про- и антимосковской партиями, дело дошло до коллективных, вечевых расправ. Московская лето207 208

ПСРЛ. Т. III. C. 392–393. Горский А.А. «Всего еси исполнена Земля Русская…». Личности и ментальность русского Средневековья. Очерки. М., 2001. С. 101–102.

441

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

442

пись называет эти события «мятежом», но и она не скрывает того, что решение о расправе было принято вечем, на вече же была учинена и сама расправа, а жертва была обвинена в совершенно конкретном преступлении — «перевете», т.е. государственной измене: «…бысть мятеж в Новогородцех, створиша вѣче, и пришед на Васильа на Никифорова, взяша его и приведоша на вѣче и въскричаша: “перевѣтнике, был ты у великого князя [московского Ивана III], а целовал еси ему крестъ на нас”». Василий пытался оправдываться: «…целовал есми крестъ к великому князю в том, что ми служити ему правдою и добра ми хотѣти ему, а не на государя своего Великого Новагорода, ни на вас на свою господу и братию». Тем не менее его все равно «без милости убиша»209. Известие московской летописи подтверждается упоминавшимся в главе III свидетельством УЛС (восходящим, как уже говорилось, по-видимому, к новгородскому своду, который составлялся уже в конце существования Новгородской республики»). Там достаточно лаконично, но вполне определенно говорится, что в Новгороде «на вечьи убиша Василья Никиферовичя, а иныя розбеглися»210. В Псковской III летописи под этим же годом рассказывается о расправе новгородцев на вече с Васильем Онаньиным. Эта расправа также, с точки зрения новгородцев, оказывается вполне легитимной, будучи карой за «прелесть», т.е. в данном контексте — за «преступление, вред, грех [по отношению к Новгороду]»211. Кто такой этот Василий Онаньин, не очень понятно, поскольку в Московском летописном своде конца XV в. говорится, как уже отмечалось выше, о том, что новгородцы в том же году (причем тоже в мае) расправились с другим Василием — Никифоровым. Согласно МЛС, посадника Василья Онаньина Иван III еще 31 марта 1476 г. «послал в заточение»212. Объяснение В.Н. Бернадского, по мнению которого в псковской летописи было перепутано имя213, представляется вполне убедительным: Василий Онаньин и Василий Никифоров, оба посадники и оба — жертвы бурных событий в Новгороде 1476–1478 гг., могли в представлении псковского книжника слиться в единый образ. В таком случае акцент на обвинении «Василья Онаньина» в государственном преступлении, сделанный псковским летописцем, независимо подтверждает похожее обвинение, которое предъявляют Василию Никифорову новгородцы в МЛС: «И новогородци же тѣх посадников и бояръ и животъ пограбили, и дворы и доспѣхъ 209 210 211 212 213

ПСРЛ. Т. XXV. C. 310. ПСРЛ. Т. XXXVII. С. 94. СлРЯ XI–XVII вв. Вып. 18. М., 1992. С. 259–260. ПСРЛ. Т. XXV. C. 308. Бернадский В.Н. Новгород и Новгородская земля… С. 299, сноска. См. также: Лурье Я.С. Две истории Руси XV века. Ранние и поздние, независимые и официальные летописи об образовании Московского государства. СПб., 1994. С. 166, примеч.

В Е Ч Е В Ы Е Р А С П Р А В Ы И П Р О Б Л Е М А В Е Ч Е В О Г О С УД А

поотнимали и всю ратную приправу, котори то такъ чинили, а без Великого Новагорода ведома тую прелесть чинили. А Васильа Онаньина ту поимав, а на вече исьшекли топори в частье, а иныхъ заповедали, тако же хотячи смертию казнить…»214. Здесь мы становимся свидетелями очень интересного явления, вероятно, «переходного» характера: архаическая вечевая расправа (тесно связанная с древним «потоком и разграблением») характеризуется как смертная казнь. Аналогичные явления имели место и во Пскове — также в связи с наступлением Москвы на псковские вольности, вызывавшим обострение внутренних противоречий. Во время известной «брани о смердах» в июне 1484 г. был убит посадник Гаврило, причем «убиша его всѣм Псковом на вечи»215. Из другой псковской летописи выясняется, что это убийство произошло в связи с обвинениями, предъявленными черными людьми посадникам, «котории збѣгли на Москву», а также тем псковичам, кто этим посадникам «норовили». Расправа произошла «пред послом князя великого [московского]», что вполне согласуется с показанием Псковской I летописи о том, что это случилось на вече. Посадник, следовательно, скорее всего, обвинялся в измене Пскову, т.е. в политическом преступлении. Его убийство имело как бы «официальный» характер — на вече да еще и в присутствии московского посла. Одновременно с убийством посадника псковичи «смерда казнили»216. Смерды в ходе этих событий впоследствии обвинялись в том, что «потаили» грамоты, в которых говорилось об их обязанности «из вѣковъ вѣчных князю дань даяти и Пскову и всякии работы урочныи … знати», а также в том, что они «обольстиша князю великому и о том все покриву сказаша»217. Псковским политическим коллективом все это могло расцениваться только как предательство и требовало суровой кары. Таким образом, вечевая расправа как с посадником, так и со 214

215 216 217

ПСРЛ. Т. V. Вып. 2. С. 209. Ю. Гранберг понимает текст таким образом, что «действия, совершенные присутствовавшими на “вече”, произошли» без ведома Великого Новгорода (Granberg J. Veche in the Chrоnicles of Medieval Rus. A Study of Functions and Terminology. Göteborg, 2004 (Dissertations from the Department of History, Göteborg University. [Vol.] 39). P. 173). Думается, что это объяснение неверно. Слова «тую прелесть чинили» являются частью обвинений в отношении тех новгородцев, которые вступили в сговор с Москвой, поведение которых новгородские вечники считали предательством и согласно параллельным летописным известиям. См. о таких обвинениях также в московском и, очевидно, новгородском летописании.: ПСРЛ. Т. XXV. C. 309–310 (ездивший в Москву Василий Никифоров назван «переветником»; Т. XXXVII. С. 94 (слова новгородской черни на вече о том, что послов в Москву посылали бояре, а «народ того не ведает»). Ср. правильное, как представляется, понимание: Алексеев Ю.Г. Под знаменами Москвы. Борьба за единство Руси. М., 1992. С. 221. ПСРЛ. Т. V. Вып. 1. С. 79. ПСРЛ. Т. V. Вып. 2. С. 65. Там же. С. 68–69. Реконструкцию последовательности событий см.: Алексеев Ю.Г. Псковская судная грамота… С. 222.

443

ГЛ А В А ЧЕ Т ВЕР ТА Я

444

смердом с формальной точки зрения была обусловлена их политическими преступлениями — предательством «Господина Пскова» и «натравливанием» на него московского великого князя. Некоторое «затухание» вечевых расправ было, таким образом, лишь тенденцией, в условиях республиканской государственности они всегда готовы были вспыхнуть заново и вспыхивали в моменты обострения внешне- и внутриполитической ситуации. В конце концов московские войска в конце XV — начале XVI в. прекратили республиканский «эксперимент» на Руси, и отзвуки древних вечевых расправ были отныне слышны только в периоды острых общественных катаклизмов, как это было, например, во время восстаний в Новгороде и Пскове в 1650 г.

ГЛ А ВА П Я ТА Я

ВЕЧЕ, «ВОИ» И ПРОБЛЕМА «НАРОДНОГО ОПОЛЧЕНИЯ»

Т

о, что вече в древней Руси могло представлять собой вооруженный народ, — чуть ли не общее место старой русской историографии. Ярчайший представитель «земско-вечевой» теории  В.И. Сергеевич писал в связи с этим о «необособленности народа и войска», вводил даже специальное понятие «народ-войско», отмечал случаи, когда «вече во всем его составе обращалось в войско»1. Даже А.Е. Пресняков, в принципе довольно скептически относившийся к идее вечевого народовластия, относил «вопросы войны» к делам, «которые без веча не могли быть решены»2. Представление о вечевом войске было в то время настолько общепринятым, что, например, Б.А. Романов, который, обосновывая подчиненность смердов князьям, исходил при этом из идеи о «юридически независимой, находящейся в распоряжении веча организации народного ополчения»3. В современной историографии эти взгляды (с определенными модификациями) развиваются в работах И.Я. Фроянова и его учеников. И.Я. Фроянов утверждает, что «полновластие» рядового населения «на вече опиралось на военную мощь народа», что «вече распоряжалось народным ополчением» и «решение веча о выступлении в поход было обязательным для всех»4. Специальную монографию древнерусскому «народному ополчению» посвятил ставропольский исследователь И.В. Лисюченко, 1

2

3 4

Сергеевич В.И. Древности русского права. Т. I. Территория и население. М., 2006 [1908]. С. 456; Т. II. Вече и князь. Советники князя. М., 2006 [1909]. С. 74. Пресняков А.Е. Лекции по русской истории. Киевская Русь // Пресняков А.Е. Княжое право в древней Руси. Лекции по русской истории. Киевская Русь. М., 1993 [1938]. С. 402. Романов Б.А. Смердий конь и смерд (в Летописи и Русской Правде) // ИОРЯС. 1908 г. Т. XIII. Кн. 3. С. 21. Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. Л., 1980. С. 208–209, 214–215.

ГЛ А ВА П Я ТА Я

446

который работает в парадигме «школы Фроянова» (или, как ее еще иногда называют сторонники данного направления, «санктпетербургской исторической школы»). Основой древнерусской политической системы были, по его мнению, «неотделимые от сельской стихии города-государства»5. И.В. Лисюченко не только опирается на теоретические положения И.Я. Фроянова, но и применяет его (весьма спорные) методические приемы, о которых говорилось в предыдущих главах, в частности, — использование под лозунгом «презумпции доверия к источнику» (термин А.Г. Кузьмина, на который И.В. Лисюченко сочувственно ссылается) поздних и недостоверных летописных данных. При этом (опять же в полном соответствии с той традицией, к которой относит себя И.В. Лисюченко) игнорируется или очень противоречиво толкуется текстологическая проблематика. Так, в контексте отказа от «излишнего скептицизма» дается ссылка на исследование А.Н. Насонова о происхождении южнорусских известий МЛС6 (что вполне справедливо) и одновременно утверждается, что в Ник. отразилась некая «пространная редакция летописи Святослава Ольговича», причем лучше, чем в составе Ип. (что совершенно необоснованно)7. Склонен И.В. Лисюченко также «принимать уникальные татищевские известия как достоверные», причем не только из 1-й, но и из 2-й редакции «Истории российской» на том шатком основании, что они «могут (курсив мой. — П.Л.) происходить из подлинных исторических источников». Об Иоакимовской летописи он пишет, что «скептическое отношение» к ней якобы «в целом оставлено»8. Нет нужды здесь подробно обсуждать эти методические принципы, которые уже (применительно к построениям И.Я. Фроянова) критически рассматривались выше. Центральным звеном в построениях данной «школы» является мысль о существовании на Руси народного (земского) ополчения9, 5 6 7 8

9

См.: Лисюченко И.В. Княжеская власть и народное ополчение в Древней Руси (конец IX — начало XIII в.). Ставрополь, 2004. С. 10–11, 36. См.: Насонов А.Н. История русского летописания XI — начала XVIII в. М., 1969. Гл. VII. Лисюченко И.В. Княжеская власть… С. 15. Там же. С. 19. Немалую роль играет в построениях И.В. Лисюченко и в конкретных его выводах и такой источник, как былины (см., например: Лисюченко И.В. Княжеская власть… С. 41). Тотальный скептицизм в отношении исторического содержания былин вряд ли оправдан, но источник это чрезвычайно сложный, прежде всего, с точки зрения датировки тех явлений или событий, которые в них отражены. Использовать их так, как это делает И.Я. Фроянов, а вслед за ним и И.В. Лисюченко, т.е. исходя из концепции «презумпции невиновности источника», в любом случае представляется неверным. Правда, историки почти никогда не говорят, что они собственно понимают под расплывчатым понятием «ополчение», но видно, что «по умолчанию» под ним понимается существовавшее, по их мнению, в Древней Руси нерегулярное «народное войско», состоявшее потенциально из всех свободных людей (как горожан, так и сельских жителей), формировав-

В Е Ч Е , « В О И » И П Р О Б Л Е М А « Н А Р О Д Н О Г О О П О ЛЧ Е Н И Я »

которое играло в военном отношении не меньшую роль, чем княжеская дружина (а, по мнению ряда историков, даже бóльшую). Обоснована она была сторонниками земско-вечевой теории древнерусской государственности, почти безраздельно господствовавшей в науке второй половины XIX — начала XX в.10 В 70–80-е  гг. XX в. идея «народного ополчения» стала одним из важнейших элементов «общинно-демократической» концепции И.Я. Фроянова, представлявшей собой попытку синтеза «земско-вечевой» теории старой русской историографии и марксистских представлений о Средневековье11. Этому несомненно способствовали их некоторые общие корни: и «земско-вечевая теория», и марксизм немало почерпнули у классической немецкой исторической школы (именно оттуда как в работы В.И. Сергеевича, так и в труды основоположников марксизма проникли представления о древности общины и первоначальной демократии). Более того, даже сама теория «народного ополчения» — также отнюдь не изобретение отечественной традиции. Она, как и теория о первоначальной «варварской» демократии, возникла в Германии, а термин «народное ополчение» имеет своего немецкого предка — das Volksheer (буквально: «народное войско»). В нацистское время эта теория аранжировалась рассуждениями про «совершенно здоровые основания», на которых строилась древнегерманская военная организация, поскольку тогда «устремления каждого человека были направлены на военное дело»12. Похожие суждения (но, естественно, не в столь брутальной форме) высказывались и в скандинавской историографии XIX — первой трети XX в. Например, ведущий датский историк того времени Эрик Аруп утверждал, что в Дании до XII в. королевская власть была слабой, военная организация — лейданг — выросла снизу (а не была создана сверху), и простые крестьяне некогда сами добровольно являлись на военную службу13. Если другие элементы «полисной» теории (вече как демократический орган власти «волощан», боярство как «земские лидеры», общинное народовластие в древней Руси) уже подвергались критическому разбору, то концепция о «народном ополчении» подробно

10 11 12

13

шееся не князем, а вечем, и имевшее своих — «народных» («земских») — воевод. См.: Сергеевич В.И. Древности русского права. Т. II. С. 73–74; см. также: Пресняков А.Е. Лекции… С. 405–412. Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. С. 185–215. von Frauenholz E. Das Heerwesen der Germanischen Frühzeit, des Frankenreuches und des ritterlichen Zeitalters. München, 1935 (Entwicklungsgeschichte des deutschen Heerwesens / Hrsg. von E. von Frauenholz. Bd. I). S. 4. См. об этом: Lund N. Is leidang a Nordic or a European phenomenon? // Military Aspects of Scandinavian Society in a European Perspective, AD 1–1300. Papers from an International Research Seminar at the Danish National Museum, Copenhagen, 2–4 May 1996 / Ed. by A.N. Jørgensen, B.L. Clausen. Copenhagen, 1997. P. 195–196.

447

ГЛ А ВА П Я ТА Я

448

не рассматривалась. Наоборот, в определенной степени она разделялась в советской и постсоветской историографии даже противниками теории общинно-демократического характера древнерусской государственности14. Серьезной критике концепция древнерусского «народного ополчения» подверглась в зарубежной историографии. Польский историк Т. Василевский уже в 1958 г. решительно выступил против нее15. Раннесредневековые вооруженные силы на Руси он представлял себе как довольно сложную конструкцию, состоявшую из двух главных элементов: а) дружины, которая, в свою очередь, состояла из «свободных людей и дворовой челяди князей, а также несвободного служилого и связанного с ним низшего рыцарства, несущего службу в обмен на землю», и б) вооруженного ополчения, состоявшего из «феодалов и их свит, а также самых состоятельных групп сельского и городского населения, т.е. части самых зажиточных смердов, купцов и связанных с торговлей ремесленников»16. Как мы увидим ниже, с чем-то в этой схеме можно согласиться, с чем-то — категорически нельзя, но главное состоит в другом. Концепция Т. Василевского почти столь же умозрительна, сколь и теория «народного ополчения», а аргументация, с помощью которой он обосновывает свои построения, к сожалению, грешит многочисленными натяжками и просто ошибочными интерпретациями (некоторые из них были отмечены в острокритической рецензии Х. Ловмяньского17; кое-что будет упомянуто ниже). 14

15

16 17

См., например: Греков Б.Д. Киевская Русь. С. 323–338. Исключением можно считать небольшой параграф в монографии Т.Л. Вилкул, в которой летописные сообщения об «ополчении» объявляются «элементами наррации» (Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 299–306). Однако исследовательница не разбирает всерьез ни одного из аргументов своих предшественников, собственные же ее построения небезупречны (см. подробнее: Лукин П.В. «Деконструкция деконструкции». О книге Т.Л. Вилкул по истории древнерусского веча) // Scrinium: Revue de patrologie, d’hagiographie critique et d’histoire ecclésiastique. 2008. Т. IV. Patrologia Pacifica. Selected papers presented to the Western Pacific Rim Patristics Society 3rd Annual Conference (Nagoya, Japan, September  29  – October  1, 2006) and other patristic studies). Единственный релевантный для этой проблемы довод, который упоминает Т.Л. Вилкул (о неоднозначности термина «вои»; Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 303) принадлежит не ей: он в существенно более развернутом виде был сформулирован ранее автором этих строк (Лукин П.В. Древнерусские «вои». IX — начало XII в. // Средневековая Русь. Вып. 5. М., 2004). На эту работу Т.Л. Вилкул не ссылается, хотя и знает ее (см.: Вилкул Т. Люди и князь… С. 303–304). Wasilewski T. Studia nad składem społecznym wczesnośredniowiecznych sił zbrojnych na Rusi // Studia wczesnośredniowieczne. T. IV. Wrocław; Warszawa, 1958. Ibid. S. 386. Łowmiański H. O składzie społecznym wczesnośredniowiezcnych sił zbrojnych na Rusi // Kwartalnik historyczny. R. LXVII. № 2. 1960. Надо отметить, что Х. Ловмяньский спорил с оппонентом отнюдь не с позиции защитника теории общенародного ополчения, а его основная интуиция относи-

В Е Ч Е , « В О И » И П Р О Б Л Е М А « Н А Р О Д Н О Г О О П О ЛЧ Е Н И Я »

В недавнее время теорию И.Я. Фроянова весьма скептически оценили английские историки С. Франклин и Д. Шепард. По их мнению, «регулярной “народной” армии не существовало, были лишь постоянные княжеские дружины и местные вспомогательные силы». Этими силами были горожане. Как будет показано ниже, эти оценки во многом справедливы, однако подробного разбора аргументации, на которой строится теория «народного ополчения», в работе С. Франклина и Д. Шепарда нет. Кроме того, и в их собственных замечаниях наблюдается определенная непоследовательность: отрицая участие в древнерусском войске «новобранцев из сельской местности», они вынуждены даже северян, сражавшихся под началом князя Мстислава Владимировича в Лиственской битве 1024 г., объявлять жителями города Чернигова, а прямое указание на участие смердов в походе Ярослава Мудрого на Святополка характеризовать как «единичное, но наводящее на многие размышления упоминание». Таких размышлений, тем не менее, в тексте монографии обнаружить не удается18. Для нас теория «народного ополчения» имеет первостепенное значение. Если оказывается, что в средневековом Новгороде существовало «общинное», «общеволостное» ополчение, которым распоряжалось вече, это автоматически ставит под вопрос все сделанные выше выводы о чисто городском характере вечевых собраний и об отсутствии их институциональной преемственности от гипотетических собраний догосударственного времени. Обойти эту концепцию, критически анализируя «общинные» и «полисные» интерпретации новгородского веча, невозможно. Обобщая, основные опорные пункты теории «народного ополчения» можно свести к следующим тезисам. 1. Существовал специальный термин, применявшийся к «народному ополчению» — «вои». Для концепции И.Я. Фроянова этот тезис носит центральный, базовый характер. На нем основываются все последующие рассуждения о древнерусском «народном ополчении». В X в., по его словам, «наступательные войны ведутся Русью главным образом руками воев — представителей народа

18

тельно того, что древнерусская военная организация основывалась на четырех элементах: княжеской дружине; княжеских вассалах, т.е. боярах (которые могли иметь собственные дружины) и рыцарях; городских полках, организованных в крупных городах в «тысячи»; смердах,  — в известной степени, как мы увидим ниже, совпадает с представлениями автора этих строк. Конечно, в эту схему необходимо внести очень серьезные коррективы: непонятно, кто такие «рыцари», вассалитет на Руси в целом был неизвестен, отрывать бояр от дружинной организации в широком смысле слова нельзя и т.д. (см. также: Łowmiański H. Początki Polski… Warszawa, 1967. T. III. S. 458–460). Франклин С., Шепард Д. Начало Руси / Авториз. пер. с англ. Д.М. Буланин, Н.Л. Лужецкая. СПб., 2009. Оригинал: Franklin S., Shepard J. The Emergence of Rus: 750–1200. London; New York, 1996). C. 307–315.

449

ГЛ А ВА П Я ТА Я

450

(выделено мной. — П.Л.)»19. И ниже: «…мы можем говорить о весьма важном значении народных ополчений (“воев многих”) в военной жизни Руси X в.»20. Упоминание воев в летописи неоднократно служит для историка доказательством того, что речь идет о «народном ополчении». В 968 г. Святослав Игоревич «собра вои» и отогнал печенегов от Киева21. По Фроянову, «Святослав собирал воев, т.е. народных ополченцев»22. Слова составителя ПВЛ в рассказе об осаде Белгорода печенегами в 997 г., объясняющие, почему Владимир не мог оказать помощь белгородцам: «Не бѣ бо вои у него»23, комментируются И.Я. Фрояновым следующим образом: «Дружина у князя, конечно, была, но вот воев явно не хватало. Отсюда и его беспомощность»24. Историк явно исходит из того, что понятия «дружина» и «вои» имеют терминологический характер: первое обозначает княжеское войско, а второе — «народное». И применительно к более позднему времени И.Я. Фроянов по-прежнему использует тот же критерий: упоминание «воев» равно свидетельству о «народном ополчении»: перечислив ряд упоминаний воев в летописных статьях XI–XII вв., историк заключает: «…основная тяжесть войн Руси XI–XII вв. с внешними врагами ложилась на плечи “воев” — народного ополчения»25. И в новейшем издании своих трудов И.Я. Фроянов остается верен прежней точке зрения и продолжает использовать упоминания воев в качестве критерия, позволяющего распознать «народное ополчение»: «При покорении и обложении данью восточнославянских племен киевские правители опирались прежде всего на воев — народных ополченцев»26. Более того, даже наименование должности воеводы свидетельствует, по его мнению, о том, что лицо, ее занимавшее, было связано с военной организацией «общины» — народным ополчением, «воями»27. 19 20 21 22 23 24 25 26 27

Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. С. 188. Там же. С. 191. ПСРЛ. Т. I. Стб. 67. Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. С. 189. ПСРЛ. Т. I. Стб. 127. Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. С. 190. Там же. С. 200. Фроянов И.Я. Древняя Русь IX–XIII веков. Народные движения. Княжеская и вечевая власть. М., 2013/7521. С. 29. См. также: С. 48. Там же. С. 494. В.В. Долгов, пытаясь защитить представления И.Я. Фроянова о «народном ополчении», утверждает, что многозначность понятия «вои» — якобы факт очевидный «и без специальных изысканий» и к тому же «безусловно учтенный в работах Фроянова» (Долгов В.В. Концепция И.Я. Фроянова в современной исторической науке: к вопросу о способах ведения дискуссий // Русские древности: К 75-летию профессора И.Я. Фроянова. СПб., 2011 (Труды исторического факультета СПбГУ. Т. 6). С. 27; см. также: Долгов В.В. Представления об обществе в картине мира населения Древней Руси XI–XIII вв. Дисс. … д.и.н. Ижевск, 2008.

В Е Ч Е , « В О И » И П Р О Б Л Е М А « Н А Р О Д Н О Г О О П О ЛЧ Е Н И Я »

Некоторые последователи И.Я. Фроянова, сталкиваясь с необходимостью объяснять то, что лексема «вои» в письменных источниках имеет разные значения, пытаются несколько смягчить этот постулат. Например, И.В. Лисюченко, утверждая, что «как правило» ополченцев называли «воями», отмечает, что иногда под воями подразумевалось все войско, иноземное войско и даже небесное воинство28. Но тогда оказывается, что не существовало специального понятия, которое характеризовало бы «ополченцев». И как быть с указанными выше умозаключениями И.Я. Фроянова, основанными именно на идее о том, что слово «вои» сигнализирует о «народном ополчении»? Ответов на эти вопросы в работе И.В. Лисюченко нет, и, более того, такие вопросы даже не ставятся. На практике он использует тот же критерий, что и И.Я. Фроянов: в случаях, когда содержание лексемы «вои» в летописи не раскрывается, автоматически признается, что она подразумевает «воинов-общинников»29. 2. В летописи при описании военных действий фиксируются такие определения, как «кияне», «новгородцы», «черниговцы» и т.д., которые характеризовали «народных» воинов или, по выражению И.В. Лисюченко, «воев-общинников»30. 3. «Народное войско» было независимо от князя и имело своих собственных командиров — земских, а не княжеских воевод и тысяцких. 4. Большая численность войска («многие вои») «бесспорно, указывает на народное ополчение». Логика тут такая: многотысячные отряды не могли сплошь состоять из дружинников; «дружинная прослойка» могла быть, «при этом, однако, ясно, что дружина тонула в общей массе воинов»31. А раз не дружинники, то — «народные ополченцы». 5. В древней Руси свободные люди, независимо от социального статуса, были вооружены; «много значила, — по словам И.Я. Фроянова — тотальная вооруженность народа»32. 6. В «народном ополчении» на равных основаниях участвовали как горожане, так и сельские жители. Как специально подчер-

28 29 30

31 32

С. 143, сноска). Кто именно и когда установил этот факт, где именно он «безусловно учтен» И.Я. Фрояновым, автор не сообщает. Между тем, приведенные выше цитаты из работ самого И.Я. Фроянова ясно показывают, что, если бы он, в самом деле, учел этот факт, значительная часть его построений моментально лишилась бы доказательной базы. Лисюченко И.В. Княжеская власть… С. 27. Там же. С. 28. Там же. И.В. Лисюченко и тут проявляет непоследовательность: признает (вслед за источниками), что «иногда под подобными названиями имеется в виду знать», и одновременно заявляет, что под «киянами», «черниговцами» и пр. «несомненно … имеется в виду народное ополчение» (с. 28–29). Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. С. 188–189. Там же. С. 191.

451

ГЛ А ВА П Я ТА Я

452

кивают И.Я. Фроянов и А.Ю. Дворниченко, на Руси, как и в Древней Греции, «важное место в народном ополчении принадлежало общинникам-земледельцам».33 Рассмотрим эти тезисы поочередно. Причем, так как концепция «народного ополчения» была сформулирована на основе данных отнюдь не только по Новгороду, но и по другим землям, нам также придется их рассмотреть с необходимой подробностью. Термин «вои». Представление о слове «вои» как о термине, обозначающем самостоятельное по отношению к князю «народное ополчение», не выдерживает критики34. Анализ переводных с греческого памятников показывает, что этим словом могли передаваться совершенно разные понятия, в том числе даже такое общее выражение, как οἱ περί (дословно: «те, кто вокруг», т.е. «окружение, приближенные»)35. Подавляющее большинство упоминаний «воев» в летописи относится ко всему войску, включая княжескую дружину. В ряде случаев «вои» обозначают дружину как таковую, примером тут может служить статья Ип., прославляющая умершего в 1167 г. князя Мстислава Ростиславича: «И тако молвяше (Мстислав. — П.Л.) дружинѣ своеи… И тако молвя, дѣрзость подаваше воемь своим»36. «Свои вои» — это явно то же, что и дружина князя. Гипотеза о «воях» как о terminus technicus тем самым рушится. Более того, выясняется, что «народное ополчение» оказывается институтом, вообще лишенным в древнерусских текстах наименования. Кроме того, в XI–XIII вв. в подавляющем большинстве случаев в летописях совершенно четко говорится, что князья по своей воле собирают («сбирают»)37, «сбивают»38, «совокупляют»39, «пристраивают»40, «скапливают»41, «скупляют»42 («скупают»43), «копят»44, сгоняют45 «воев», отпускают46 или распускают их после окончания боевых действий47, «посылают» их для выполнения 33 34 35

36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47

Фроянов И.Я., Дворниченко А.Ю. Города-государства Древней Руси. Л., 1988. С. 266. См. также: Лисюченко И.В. Княжеская власть… С. 41–43. См.: Сороколетов Ф.П. История военной лексики в русском языке XI–XVII вв. Л., 1970. С. 76–77; Лукин П.В. Древнерусские «вои», passim. История Иудейской войны Иосифа Флавия. Древнерусский перевод. М., 2004. Т. I (Памятники славяно-русской письменности. Новая серия). С. 758–759. ПСРЛ. Т. II. Стб. 611. ПСРЛ. Т. I. Стб. 201, 236; ПСРЛ. Т. II. Стб. 644–645, 753; ПСРЛ. Т. XLI. С.130. ПСРЛ. Т. I. Стб. 262. ПСРЛ. Т. I. Стб. 166; ПСРЛ. Т. II. Стб. 297, 323, 514, 608, 646, 779. ПСРЛ. Т. III. С. 62. ПСРЛ. Т. I. Стб. 305–306; ПСРЛ. Т. III. С. 50. ПСРЛ. Т. II. Стб. 356. Там же. Стб. 455. ПСРЛ. Т. XXV. С. 97. ПСРЛ. Т. II. Стб. 303. Там же. Стб. 339. Там же. Стб. 296.

В Е Ч Е , « В О И » И П Р О Б Л Е М А « Н А Р О Д Н О Г О О П О ЛЧ Е Н И Я »

поставленных перед ними боевых задач48. Обобщая, можно сказать: когда летописец говорит о постоянном княжеском войске, он использует понятие «дружина», летописных же «воев» всегда «собирают», «совокупляют» и т.д. Это является практически неизбежным атрибутом контекста, в котором упоминается это слово. О  таком нюансе в значении слова «вои» писал специально занимавшийся этим вопросом лингвист Ф.П. Сороколетов: «Вои — временное войско, ополчение, собираемое князем (курсив мой. — П.Л.) на случай военных действий. Это ясно ощущалось в сознании носителей русского языка, по крайней мере, в старший период истории русского языка…»49. «Новгородцы», «кияне», «галичане» и прочие. То обстоятельство, что войска древнерусских земель назывались новгородцами, киевлянами, черниговцами или рязанцами, не должно вызывать удивления. Ведь и сейчас, когда мы говорим, что, допустим, что во время Первой мировой войны французы воевали с немцами, мы имеем в виду отнюдь не то, что тогда действовали французское и немецкое «народные ополчения» с «земскими», выборными полководцами. Не стоит путать стилистику текстов с реальными обстоятельствами. Однако если мы более внимательно посмотрим на летописные сообщения, то увидим, что, даже буквальное понимание такого словоупотребления не дает оснований говорить о «народном войске». Чрезвычайно показательным является летописный рассказ о битве Мономашичей с галицким князем Ярославом Осмомыслом на Серети в Ип. под 1154 г. В результате сражения «Галичане въбѣгоша … в город свои Теребовелъ. Изяславъ (Мстиславич — П.Л.) же изоима Галичьскыя мужи, а Галичане изоимаша Изяславича (Мстислава. — П.Л.) на розгонѣ»50. О том, что захваченные Изяславом галицкие мужи это отнюдь не независимые от князя «общинные лидеры», ясно свидетельствует параллельное известие Лавр., где галицкие мужи прямо именуются «боярами Володимерковича», т.е. Ярослава Осмомысла51. Там, где мы имеем дело не с краткими, а с развернутыми известиями, сразу же выясняется, что во главе «галичан» находится или князь, или княжеский воевода. Первому варианту соответствует статья Ип. 1152/53 г. о сражении под Перемышлем: в ней сначала говорится о «галичанах», которые вроде бы самостоятельно «ставляху своя полкы», а потом эти галичане оказываются полками «Володимери», т.е. князя Владимира Володаревича, а отнюдь не «галицкой общины»52. Последнее понятие, кстати, как и «ополчение» также отсутствует в источниках. О воеводах же следует сказать отдельно. 48 49 50 51 52

Там же. Стб. 304. Сороколетов Ф.П. История. С. 79. ПСРЛ. Т. II. Стб. 466–467. ПСРЛ. Т. I. Стб. 340. ПСРЛ. Т. II. Стб. 448–449.

453

ГЛ А ВА П Я ТА Я

454

«Народные воеводы». Этот тезис в принципе уже опровергнут (не в связи с проблемой «народного ополчения», а при обсуждении других вопросов). А.А. Горский убедительно показал, что гипотеза о «земских» тысяцких и воеводах не имеет под собой оснований53. Выводы о воеводах, сделанные этим исследователем на материале XI в., могут быть дополнены более поздними данными. А.В. Майоров (сторонник «общинно-демократической» концепции, обосновывающий ее на материалах Юго-Западной Руси) утверждает: «В нашем распоряжении имеются … прямые свидетельства того, что войско галичан управляется собственными предводителями». По именам он называет трех таких «предводителей»: Ивана Халдеевича, Тудора Елчича и Константина Серославича54. О том, что Константин Серославич выступал как деятель, «тесно связанный с военной организацией галицкой общины», пишет и И.Я. Фроянов55. В действительности же все трое оказываются княжескими воеводами. Иван Халдеевич прямо охарактеризован в летописи как «Володимирь мужь» (т.е. воевода того же Владимирка Володаревича). Известен он тем, что командовал обороной Звенигорода Галицкого, а когда жители города попытались сдаться и собрали для этого вече, руководителей этого собрания он приказал не просто убить, а разрубить пополам56. Тудор Елчич тоже не подходит на роль «общинного предводителя», поскольку под 1180/81 г. он упоминается как лицо, возглавляющее «Ярославля помочь Галиць[ко] го князя»57, т.е. Ярослава Осмомысла, присланную киевскому князю Рюрику Ростиславичу. Еще яснее дело обстоит с Константином Серославичем. Под 1156 г. о нем говорится так: «Прислалъ бо бяше Ярославъ (Осмомысл. — П.Л.) уже по Берладника … Кснятина Сѣрославича съ многою дружиною»58. А под 1180 г. этот же воевода, участвовавший в осаде киевского Вышгорода во главе «галичан» вместе с князем Мстиславом Изяславичем, сам свидетельствует о себе, что снимает уже последние вопросы: «Велѣно ми своимъ княземъ Ярославомъ пять дьновъ стояти у Вышегорода, ити домови…».59 Это означает, что воевода действует не по постановлению «галицкой общины», а по приказу князя. Сам И.Я. Фроянов в качестве народных воевод более позднего времени представляет Тюиму и Тита, упомянутых в Галицко53 54

55 56 57 58 59

Горский А.А. Русь. От славянского Расселения до Московского царства. М., 2004. С. 101–104. Майоров А.В. Галицко-Волынская Русь. Очерки социально-политических отношений в домонгольский период. Князь, бояре и городская община. СПб., 2001. С. 253. Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования истории социальной и политической борьбы. М.; СПб., 1995. С. 559. См. ниже. ПСРЛ. Т. II. Стб. 616. Там же. Стб. 488. Там же. Стб. 548–549.

В Е Ч Е , « В О И » И П Р О Б Л Е М А « Н А Р О Д Н О Г О О П О ЛЧ Е Н И Я »

Волынской летописи (далее — ГВЛ)60. Однако первый определенно, а второй с большой степенью вероятности не могут быть отнесены к (мифической) категории «собственных командиров-воевод» «народного войска»61. Тюима (Туйма) появляется в летописи несколько раз, в том числе однажды прямо сказано, что князь Лев Данилович «посла» его в поход «со своею (а не народной. — П.Л.) ратью»62. Тит, воевода в Берестье, упоминается лишь однажды, но зато о нем говорится, что он «вездѣ словыи мужьствомъ: на ратѣхъ и на ловѣхъ»63. Из этой краткой характеристики ясно, во-первых, что это был профессиональный воин, участвовавший во многих военных походах, во-вторых, что он был не чужд такой аристократической забавы, как охота («ловы»). Это представитель отнюдь не демократических слоев населения, а, видимо, местной боярской элиты, выросшей, в свою очередь, из княжеской дружины и сохранившей в значительной степени ее ценности («мужество») и традиционные занятия (война и охота, ср. «Поучение» Владимира Мономаха). «Значительные массы русского воинства». И.Я. Фроянов считает встречающиеся в источниках упоминания о большой численности (тысячи, десятки тысяч) древнерусских «воев» свидетельством того, что «перед нами не дружина, а народное войско»64. Даже с чисто логической точки зрения этот тезис неубедителен. Огромные армии древневосточных и эллинистических монархий, да и вооруженные силы Нового времени — это отнюдь не «народные войска», но и не дружины. Каким образом численность войска может свидетельствовать о характере мобилизации и статусе воинов, непонятно. Однако и собственно с численностью средневековых армий дело обстоит совсем не так просто, как это представляется И.Я. Фроянову. Достоверность цифр, которые мы видим в нарративных памятниках, вызывает большие сомнения. Применительно к численности западноевропейских раннесредневековых армий современный английский историк Г. Хэлсолл пишет, что «единственным понастоящему честным ответом на этот ключевой вопрос будет: мы не знаем». И проблема совсем не в том, что данных мало, а в том, что не приходится доверять имеющимся в наличии. Причин этому множество. Прежде всего, это было, конечно, традиционное, популярное до сих пор непомерное преувеличение численности врагов, особенно убитых. Так, согласно одному пронорманнскому источнику, англосаксонская армия при Гастингсе составляла 400 тыс. человек, согласно другому — 1 млн 200 тыс. и была «так велика, что 60 61 62 63 64

Там же. Стб. 877, 884, 889, 890. Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. С. 209. ПСРЛ. Т. II. Стб. 889. Там же. Стб. 890. Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. С. 188–189. См. также: Лисюченко И.В. Княжеская власть… С. 42.

455

ГЛ А ВА П Я ТА Я

456

выпила реку, через которую переходила» (в действительности под командованием Гарольда II было, очевидно, от 4 до 7 тыс. бойцов)65. Встречается в средневековых источниках и противоположная ситуация, когда «сила собственного войска (курсив мой. — П.Л.) преувеличивается, чтобы она пробудила большее уважение к могущественному правителю и поддержала его славу»66. Цифры в средневековых хрониках были часто связаны не с реальной численностью войск, а с символической нумерологией, ориентированной на библейские образцы. Разные историографические традиции постоянно дают принципиально разные цифры: так, ирландские источники имеют тенденцию давать скромные оценки количества воинов, а континентальные, ориентированные на греко-римскую традицию, — намного бóльшие (такова, например, цифра 80 тыс. человек применительно к варварским армиям, имеющая, по-видимому, литературное происхождение). Исламские источники, наоборот, иногда дают точные цифровые данные, однако эта точность обманчива. Как отмечают исследователи, они могли сознательно выдумываться для придания нарративу большей «достоверности» (между прочим, именно данные арабского автора ал-Масуди о 500 русских кораблях на Каспии в 913 г. с сотней человек на каждом служат для И.Я. Фроянова важнейшим аргументом в пользу «народного войска»). Более того, один и тот же источник в зависимости от литературной необходимости мог вольно оперировать с цифрами. Например, Аммиан Марцеллин, когда прославлял своего героя цезаря Юлиана, писал, что в битве при Аргенторате (Страсбурге) он разгромил 35-тысячное алеманнское войско, и он же отмечал, что римляне не могли справиться с 600 франками67. Другой яркий пример — битва при Тускуле в 1167 г. между римским войском и отрядом союзника императора Священной Римской империи кельнского архиепископа Райнальда. В письме последнего «сила неприятельского войска один раз указывается численностью в 40 тыс. человек, один раз — в 30 тыс.; при этом из римского войска 9000 воинов якобы было убито, 5000 взято в плен и неполных 2000 уцелели — следовательно, всего 16 000»68. Вполне понятно, что такая путаница отразилась и в научной историографии, в том числе современной, где встречаются диаметрально противоположные оценки численности раннесредневековых армий. Например, П.Х. Сойер считает, что отряды викингов, набеги которых воспринимались современниками как подлинное стихийное бедствие, обычно не превосходили нескольких сотен человек 65 66 67 68

Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Т. III. Средневековье. СПб., 1996. С. 98. Choc P. S mečem i štítem. České raně feudální vojenství. Praha, 1967. S. 38. Halsall G. Warfare and Society in the Barbarian West, 450–900. London; New York, 2005 [2003]. P. 119–123. Choc P. S mečem i štítem. S. 41.

В Е Ч Е , « В О И » И П Р О Б Л Е М А « Н А Р О Д Н О Г О О П О ЛЧ Е Н И Я »

(ученый опирается при этом, кстати, в основном на ирландские источники)69, а Б.С. Бахрах полагает, что раннесредневековые армии могли насчитывать десятки тысяч человек70. Все эти особенности в полной мере характерны и для русских источников. Летописцы не отличались щепетильностью при передаче численности войск. Эти цифры при переписывании или переделке текста могли изменяться, причем очень существенно. Хороший пример — уже известное нам повествование о войне новгородского князя Ярослава Владимировича (Мудрого) с занявшим Киев Святополком Окаянным в 1015 г. Если в Новгородской I летописи войско Ярослава насчитывает 4000 человек71, то в Повести временных лет — 41 тыс.72, а в паремиях свв. Борису и Глебу — 36 тыс.73. Первая цифра — очевидно, более достоверная, но существенно то, насколько легко даже относительно ранние памятники манипулируют цифрами. Если бы у нас, как во многих других случаях, была бы только цифра из ПВЛ, мы вынуждены были бы с ней считаться и иметь дело со спекуляциями насчет многотысячного «народного войска». Казусы с потерями также были не чужды русским летописям. Одним из самых разительных примеров может служить летописный рассказ о битве под Перемышлем в 1099 г., в которой противостояли друг другу венгерское войско короля Кальмана (Коломана) Книжника, союзника киевского князя Святополка Изяславича, и отряды претендовавшего на Волынь князя Давыда Игоревича и поддерживавшего его половецкого хана Боняка. В начальном летописании мы видим следующее, весьма удивительное соотношение сил. Что касается Давыда и половцев, то «бысть Давыдовъ вои 100», а у Боняка — 300, которых он «раздѣли на 3 полкы». Далее говорится, что половецкий хан «пусти на воропъ» один из своих отрядов во главе с Алтунопой («въ 50 чади»), «а самъ раздѣлися на 2 части, по 50 на сторонѣ». Давыда Боняк (который, если верить летописи, был командующим) «постави подъ стягом». Цифры не сходятся. Всего воинов у Давыда и Боняка было 400, а, если сложить численный состав отдельных отрядов, получается 250. Но это «мелочи». Выясняется, что вражеская сторона превосходила численностью войско Давыда и Боняка почти в тысячу раз: «бѣ бо угръ числом 100 тысящь» (и это только одних венгров, не считая русских воинов, 69 70

71 72 73

Sawyer P.H. Kings and Vikings. Scandinavia and Europe AD 700–1100. London; New York, 1982. P. 93–94. Bachrach B.S. Early medieval military demography: some observations on the methods of Hans Delbrück // The Circle of War in the Middle Ages: Essays On Medieval Military and Naval History Warfare in History / Eds. Kagay D.J., Villalon L.J.A. Woodbridge, 1999; Bachrach B.S. Magyar-Ottonian Warfare. À propos a New Minimalist Interpretation // Francia. 2001. № 27/1. ПСРЛ. Т. III. С. 175. ПСРЛ. Т. II. Стб. 128. Святые князья-мученики Борис и Глеб / Исслед. и подг. текстов Н.И. Милютенко. СПб., 2006. С. 348.

457

ГЛ А ВА П Я ТА Я

458

ведь приведший венгерское войско сын Святополка Ярослав вряд ли действовал один, без дружины!). Однако и это не все. Дальше в летописи рассказывается о самой битве, которая закончилась тем, что авангард Алтунопы и основное войско Боняка окружили (!) многотысячное венгерское воинство и «сбиша Угры, акы в мячь, яко се соколъ сбиваеть галицѣ». При этом летописец сообщает, что по рассказам («глаголаху»), потери венгров составили 40 тысяч человек74. Детальный рассказ о том, как происходило сражение, да и прямое свидетельство летописца, не оставляют сомнений в том, что это известие основывается на информации очевидца событий. И тем не менее, цифровые данные совершенно невероятны. Это заметили уже средневековые книжники, и занялись «исправлениями». Так, в Ип. вместо «у самого (Боняка. — П.Л.) 300» читаем: «а Бонякъ у 300 стѣхъ»75, что, впрочем, не способствует правдоподобию, так как остальные количественные данные остаются теми же самыми (т.е. армия в 30 тысяч человек делится на 3 полка, в каждом из которых по 50 человек), а в окружение 30 тысячами ста тысяч поверить едва ли проще, чем в подвиги нескольких сотен половецких богатырей. Тем не менее это не смутило, например, автора классического очерка древнерусской внешней политики В.Т. Пашуто, который именно информацию Ип. положил в основу своего рассказа об этом эпизоде русско-венгерских отношений76. Однако вариант Ип. — несомненно, поздний и ошибочный (в том смысле, что он расходится с чтением протографа); во всех остальных авторитетных списках ПВЛ, в том числе в Хлебниковском (имеющем с Ип. непосредственный общий источник), так же, как и в Лавр., Р. и А., — 30077. Параллельный рассказ об этом сражении венгерского хроникального свода XIV в. полностью подтверждает катастрофический исход его для войска короля Кальмана. По словам хрониста, «там был такой разгром, что редко когда венгры такой разгром терпели» (tanta strages ibi fuit, quod raro Hungari in tanta strage fuerunt). Прямо подтверждается и то, что половцы (Kuni) — в результате неожиданного ночного нападения — смогли застать врасплох венгров 74 75 76

77

ПСРЛ. Т. I. Стб. 271. ПСРЛ. Т. II. Стб. 246. Пашуто В.Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968. С. 53. К Ип. прибегает и И.П. Крипьякевич, когда ведет речь о битве и об окружении венгерского войска (Крип’якевич I. Галицько-Волинське князiвство. Львiв, 1999. 2 вид. С. 93). ПСРЛ. Т. II. Стб. 245–246, варианты. В еще одной поздней летописи — Тверском сборнике — отразилась попытка избавиться от противоречия с чсиленностью войска Боняка и Давыда. В нем оказывается, что у Боняка было 300 воинов, а у Давыда — 100 (итого 400). Последнего половецкий хан ставит «подъ стягомъ» во главе 300 человек, «а самъ раздѣлися на двѣ части, по 50 на сторону» Все вроде бы сходится, но летописец забыл об отряде Алтунопы в составе 50 человек, посланном «изгономъ … напередъ» (ПСРЛ. Т. XV. Стб. 187).

В Е Ч Е , « В О И » И П Р О Б Л Е М А « Н А Р О Д Н О Г О О П О ЛЧ Е Н И Я »

и окружить их. Спастись удалось только самому королю с защитившей его знатью (nobiles Hungarie), вставшей вокруг Кальмана «как неприступная стена» (pro muro inexpugnabili). Нет никаких сомнений в том, что венгры понесли огромные потери, многократно превосходящие потери противника: об этом единодушно свидетельствуют оба источника. Первостепенную роль в этом, как выясняется из венгерского хроникального свода, сыграла тактика половцев  — внезапная молниеносная атака под покровом ночи и расстрел из луков: именно половецкие стрелы поразили двух епископов «и многих других сильных воинов» (multosque alios bellatores fortes). В венгерском источнике никаких цифр нет, а в русской летописи численная оценка венгерских потерь, очевидно, играет ту же — риторическую — роль, что и восклицание венгерского хрониста в конце известия о битве: «Что тут добавить? Такая тогда произошла погибель, что о ней нельзя и сказать» (Quid plura? Tanta tunc pericula facta sunt, que dici non possunt)78. В битве 1216 г. на Липице, согласно одному из повествований о ней, потери в войсках «положительных героев» составили 5 человек, и все они названы по имени, с армией же героев «отрицательных» произошла настоящая катастрофа: только убитыми они потеряли 9233 человека!79 Здесь мы, помимо совершенно невероятной разницы потерь, видим еще и, по-видимому, обманчивую точность, долженствующую произвести впечатление достоверности (в более ранней версии рассказа о битве на Липице эта колоссальная цифра отсутствует)80. Более того, во всех случаях, когда летописи поименно перечисляют погибших (такие сведения имеются главным образом в новгородском летописании), а не ограничиваются абстрактными указаниями на «многое множество» и т.п., в таких перечнях всегда фигурируют единицы, а не сотни и даже не десятки. На основании ряда косвенных данных Г. Хэлсолл приходит к выводу, что в раннее Средневековье армии в экономически отсталых регионах Европы, таких, как Англия, Германия или Скандинавия, вряд ли могли быть больше пары тысяч человек. Примерно таким же образом дело, очевидно, обстояло и на Руси. «Всеобщее вооружение народа». Этот аргумент основывается на малодостоверных летописных легендах (вроде полянской дани мечами) и материалах археологических раскопок, в ходе которых обнаруживается оружие даже в малых древнерусских городах. Последнее 78

79

80

Chronici hungarici compositio saeculi XIV / Praef. est, textum rec., annotationibus instr. A. Domanovszky // Scriptores rerum hungaricarum tempore ducum regumque stirpis Arpadianae gestarum / Ed. E. Szentpétery. Vol. I. Budapestini, 1937. P. 423–426. См. также: Грушевский М.С. Iсторія України–Руси. У Львовi, 1905. Т. II. XI–XIII в. C. 96–97. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. C. 193–194. И.В. Лисюченко принимает эту цифру за чистую монету, никак не комментируя странную разницу потерь (Лисюченко И.В. Княжеская власть… С. 44). ПСРЛ. Т. III. C. 57.

459

ГЛ А ВА П Я ТА Я

460

обстоятельство, однако, никак не может свидетельствовать в пользу гипотезы о независимом от княжеской власти «народном войске». Как показывают раскопки англосаксонского времени в Англии, в V– VI вв. в 48% погребений взрослых мужчин обнаруживается оружие, в VII–VIII вв. этот процент уменьшается, но все равно остается весьма значительным — 23%81. На Руси, естественно, в другие хронологические периоды, наблюдалась та же картина. А.Н. Кирпичников и А.Ф. Медведев, археологи, специально занимавшиеся историей древнерусского военного дела, характеризуют его так: «В сравнении с X в. степень военизации общества к XI столетию уменьшилась в 2–3 раза, что, видимо, связано с социальным изменением состава армии и оформлением замкнутого воинского сословия»82. Правда, в качестве примеров «военизации» древнерусского общества X в. они приводят, во-первых, так называемые открытые торгово-ремесленные поселения, или «протогорода» (Шестовица, Гнёздово, Тимерёво), где, как известно, вооруженная прослойка, в частности варяжская, играла выдающуюся роль; во-вторых  — древнейшие города (Киев, Чернигов). Первые, однако, в XI в. прекращают существование или приходят в упадок, в городах же, напротив, оружие обнаруживается и в слоях XI в., и в более поздних. Даже в малых городах древней Руси, как показывают, например, достаточно масштабно проведенные раскопки разгромленного во время Батыева нашествия Ярополча Залесского, «военизация» не уменьшается. Так, стрелы в Ярополче «найдены во всех слоях — с X и до середины XIII в.», причем как на городище, так и на неукрепленном селище (посаде)83. Таким образом, «степень военизации» уменьшилась, прежде всего, за счет сельской периферии. Кроме того, в последние десятилетия исследования показали, что в англосаксонское время существовало в лучшем случае всеобщее ополчение, набиравшееся для оборонительных действий (great fyrd по К.У. Холлистеру)84, в худшем — иерархическое по своей структуре войско, состоявшее из представителей знати с их отрядами85. Так или иначе, о независимом от королевской власти «народном войске» не может быть и речи. Таким образом, само наличие у людей вооружения не может быть основанием для предположений о структуре военной организации. 81

82 83 84 85

Härke H. Early Anglo-Saxon military organisation: an archaeological perspective // Military Aspects of Scandinavian Society in a European Perspective, AD 1–1300. Papers from an International Research Seminar at the Danish National Museum, Copenhagen, 2–4 May 1996 / Ed. by A.N. Jørgensen, B.L. Clausen. Copenhagen, 1997. P. 96. Древняя Русь. Город, замок, село. М., 1985. С. 299. Седова М.В. Ярополч Залесский. М., 1978. С. 103–107. Hollister C.W. Anglo-Saxon Military Institutions on the Eve of the Norman Conquest. Oxford, 1962. P. 25–37. Abels R.P. Lordship and Military Obligation in Anglo-Saxon England. Berkeley; Los Angeles, 1988.

В Е Ч Е , « В О И » И П Р О Б Л Е М А « Н А Р О Д Н О Г О О П О ЛЧ Е Н И Я »

Сельские ополченцы. Здесь необходимо остановиться на вопросе о характере участия воинов-селян в древнерусском войске. Он, безусловно, — ключевой для выяснения проблемы «общеволостного ополчения». Если сельские жители — огромная часть населения Руси — привлекались в войско не добровольно, были полностью подчинены княжеской власти в военном отношении, не обладали никакой по отношению к ней самостоятельностью, тогда говорить о «народном ополчении» не приходится, и сама концепция утрачивает смысл. Существование же «городских полков», которые были и в средневековой Западной Европе86, не может служить доказательством общинно-демократического характера древнерусской военной организации. Как уже говорилось, это прекрасно сознает такой активный сторонник гипотезы о древнерусском народном ополчении, как И.Я. Фроянов, последовательно пытающийся обосновать первый тезис87. Имеющиеся данные, однако, приводят к совершенно другим выводам. Участие в древнерусском войске сельских жителей само по себе не вызывает серьезных сомнений. Самый очевидный пример — упоминавшийся рассказ НПЛ под 1016 г. о вокняжении Ярослава в Киеве после окончательной победы над Святополком, после которой он «нача вои свои дѣлитѣ, старостамъ по 10 гривенъ, а смердомъ по гривнѣ, а новгородцомъ по 10 гривенъ всѣмъ, и отпусти их всѣх домовъ…»88, в котором смерды выступают как непривилегированная по сравнению с горожанами часть новгородского войска, вероятно подчиненная старостам89. Не вполне ясно, кто такие эти последние, но то, что они руководили смердами, можно предполагать и на основании других источников. Например, в берестяной грамоте № 935, датирующейся по стратиграфическим данным первой четвертью XIII в., а по нестратиграфическим — 1180–1210-ми гг., смерды и староста («Гюрьгев») упомянуты в одном перечислении, которое представляет собой «реестр некоего сбора» («у смьрьдо … у гюрьгева старости…)90. Из другой берестяной грамоты по-видимому следует связь старосты именно с сельскими жителями: «(о)[вь]са съ возъ и вези же въ село ко ра… у илькѣ у полюжа старостѣ»91 (грамота № 793, по стратиграфическим данным, — 60–80-е гг. XII в.). Известия ПВЛ о походах русских князей на половцев в 1103 и 1111 гг. также могут свидетельствовать об участии смердов в древ86 87 88 89

90 91

См., например: Пиренн А. Средневековые города и возрождение торговли. Горький, 1941. С. 114–115. Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. С. 203–207. ПСРЛ. Т. III. С. 175. См. подробнее: Лукин П.В. Древнерусские «вои». С. 35–37. Такое предположение уже высказывалось в историографии (см., например: Рабинович М.Г. О социальном составе новгородского войска X–XV вв. // Научные доклады высшей школы. Исторические науки. 1960. № 3. С. 88). Зализняк А.А. Древненовгородский диалект. М., 2004. С. 408. Там же. С. 312.

461

ГЛ А ВА П Я ТА Я

462

нерусском войске. Второй рассказ, очевидно, текстологически зависим от первого92, поэтому опираться следует прежде всего на этот, первый рассказ. Согласно ему, при подготовке похода произошел спор между Владимиром Мономахом и дружиной киевского князя Святополка Изяславича: «И почаша думати и глаголати дружина Святополча, яко “негодно нынѣ веснѣ ити хочем на смерды и погубити ѣ и ролью ихъ [Лавр., РА — погубити смерды и ролью ихъ]”. И рече Володимеръ: «Дивно ми [РА, Лавр. — имя], дружино, оже лошади жалуете, еюже то ореть. А сего чему не промыслите: оже то начнеть орати смердъ, и приѣхавъ Половчинъ, ударить и стрѣлою, а лошадь его поиметь, а в село его ѣхавъ, иметь жену его и дѣти его, и все его имѣнье. То лошади жаль, а самого не жал ли?»93. Это недостаточно ясное свидетельство (и его переработанный дубль под 1111 г.) вызвало в историографии острую дискуссию. Одни историки усматривали в нем доказательство участия смердов в войске. Другие утверждали, что оно говорит только о мобилизации смердьих коней94. То, что смердов (как, разумеется, и их коней) могли привлекать к участию в войске, не подлежит сомнению. Кроме известия НПЛ мл. под 1016 г., можно упомянуть в связи с этим значительно более позднее известие ГВЛ — под 1223 г., в котором речь идет о вторжении Даниила и Василька Романовичей в Белзскую волость князя Александра Всеволодича: «В субботу же на ночь поплено бысть около Белза и около Червена Даниломъ и Василкомъ… бояринъ боярина плѣнившю, смердъ смерда, градъ града, якоже не остатися ни единои вси плѣнени»95. Несмотря на литературный характер известия, его автор явно исходил из представления о том, что войско состоит из знати, горожан (они, кстати сказать, отделяются от знати) и смердов, в которых — по противопоставлению с горожанами — нужно здесь, вероятно, видеть воинов из селян96. Есть и другие летописные известия об участии смердов в войске, но проанализировавший их Б.А. Романов (он не 92

93 94

95 96

См.: Шахматов А.А. Повесть временных лет // История русского летописания. Т. I. Повесть временных лет и древнейшие русские летописные своды. Кн. 2. Раннее русское летописание XI–XII вв. СПб., 2003. С. 545– 547; Гиппиус А.А. К проблеме редакций Повести временных лет. II // Cлавяноведение. 2008. № 2. С. 14–19 (А.А. Гиппиус иначе, чем А.А. Шахматов характеризует и датирует редакции Начальной летописи, в которых появились известия о походах 1103 и 1111 гг., но в данном случае это несущественно). ПСРЛ. Т. I. Cтб. 277. Историографию вопроса см.: Лихачев Д.С. Комментарии // Повесть временных лет. СПб., 1996. С. 538; Свердлов М.Б. Дополнения // Повесть временных лет. СПб., 1996. С. 638–639. См. также: Żmudzki P. Władca i wojownicy. Narracje o wodzach, drużynie i wojnach w najdawniejszej historiografi i Polski i Rusi. Wrocław, 2009. S. 345. ПСРЛ. Т. II. Стб. 739. См. об этом: Пашуто В.Т. Очерки по истории. С. 187. См.: Сергеевич В.И. Лекции и исследования по древней истории русского права. СПб., 1903. С. 309.

В Е Ч Е , « В О И » И П Р О Б Л Е М А « Н А Р О Д Н О Г О О П О ЛЧ Е Н И Я »

обратил внимания только на весьма характерное известие ГВЛ под 1223 г.) пришел к справедливому выводу, что «смерды Киевской Руси не входят в организацию народного ополчения», под которой историк в соответствии с научными представлениями его времени понимал «юридически независимую от князя, находящуюся в распоряжении веча организацию»97. Впрочем, для оценки идей И.Я. Фроянова о «народном ополчении» вопрос о смердах не вполне релевантен, так как — о чем уже говорилось выше — по его весьма спорной концепции (в этом он расходится с большинством сторонников земско-вечевой теории второй половины XIX — начала XX в.), смерды — это не все сельское население (или даже какая-то его категория, зависимая от князя), а слово, обозначавшее, во-первых, «внешних смердов» (покоренные племена), во-вторых, «внутренних смердов» (посаженные на землю пленники и их потомки). Поэтому смерды как элемент «народного ополчения» для него не подходят. Однако и свидетельства о самостоятельности сельских воинов, не называемых в источниках смердами (в отличие от городских полков — особенно Киева и Новгорода — о чем есть множество данных), также отсутствуют. Ссылки И.Я. Фроянова и И.В. Лисюченко на участие в боевых действиях «всей земли», «всей области» или «всей волости» помочь тут не в состоянии. Что касается Новгорода, то уже первое бесспорное известие такого рода (сообщение НПЛ под 1224/25 г. о конфликте новгородцев с владимирским князем Юрием Всеволодичем) говорит против предложенной И.Я. Фрояновым интерпретации. Готовясь к противостоянию, «новгородци … скопиша всю волость, а около города острогъ доспеша…»98. Во-первых, понятия «новгородцы» и «волость» здесь отделяются друг от друга, соответственно под «новгородцами» могут пониматься новгородские горожане. Во-вторых, мобилизованное население волости явно подчиняется новгородцам и не играет самостоятельной роли. Еще более выразительно это проявляется в статье НПЛ под 1256  г., где идет речь о нападении шведов, финноязычных племен (еми и суми) и Дитриха фон Кивеля («Дидмана»), датского вассала, владевшего землями в Северо-Восточной Эстонии, на Новгородскую землю99: «Придоша Свѣи, и Ѣмь, и Сумь, и Дидманъ съ своею волостью и множьство и начаша чинити городъ на Наровѣ. Тогда же не бяше князя в Новѣгородѣ, и послаша новгородци в Низъ къ князю по полкы, а сами по своеи волости рослаша»100. Новгородцы здесь явно отделяются от «волости», по которой они «рассылают» (гонцов), оче97 98 99 100

Романов Б.А. Смердий конь и смерд… С. 18–25, особенно: 21, 25. ПСРЛ. Т. III. С. 64. См. об этом: Шаскольский И.П. Борьба Руси против крестоносной агрессии на берегах Балтики в XII–XIII вв. Л., 1978. С. 206–215. ПСРЛ. Т. III. С. 81.

463

ГЛ А ВА П Я ТА Я

464

видно, как и в предыдущем случае, для сбора воинов. Таким образом, новгородцы-горожане управляют волостными жителями, именно горожане проявляют подлинную военно-политическую инициативу, мобилизуя в экстраординарной ситуации жителей периферии, которые самостоятельной роли не играют (т.е. новгородцы выступают в той роли, в которой в других землях выступает князь). Отчасти особняком в этом отношении стоит известие НПЛ под 1270/71 г.101 о разрыве и конфликте Новгорода с князем Ярославом Ярославичем. В разгар противостояния новгородцы отправили к князю посла, который заявил ему: «…княже, сдумалъ еси на святую Софью; поѣди, ать изъмремъ честно за святую Софью; у нас князя нѣтуть, но богъ и правда и святая Софья, а тебе не хочемъ». Сразу после этого сообщается: «И совъкупися в Новъгородъ вся волость Новгородьская, пльсковичи, ладожане, Корѣла, Ижера, Вожане; и идоша в Голино от мала и до велика, и стояша недѣлю на бродѣ, а Ярославль полкъ об ону сторону». Конфликт закончился примирением благодаря вмешательству митрополита102. Может сложиться впечатление, что новгородские «волощане» пришли защищать Новгород по собственной инициативе, по зову сердца. И действительно, отрицать их определенной самостоятельности нельзя, тем более что упомянуты жители Пскова, положение которого в Новгородской земле было особым. Но если посмотреть на предысторию событий, станет ясно, что боевые действия были начаты новгородскими горожанами без всяких консультаций с волостью: «Новгородци … поставиша острогъ около города по обѣ странѣ, а товаръ въвозиша в город… и выидоша всь град въ оружии от мала и до велика къ Городищю, и стояша два дни пѣши за Жилотугомъ (ручей под Новгородом. — П.Л.), а коневьници за Городищемь»103. Началось же все с веча, изгнавшего Ярослава, на котором решение было принято горожанами104. Во всех остальных летописных сообщениях, в которых упоминается об участии в войске «области», или «земли», вопреки И.Я. Фроянову, никаких свидетельств самостоятельности «волостных» воинов нет105. Показательно в этом смысле сообщение НПЛ под 1183 г. о походе Всеволода Большое Гнездо на Волжскую Булгарию, в котором владимиро-суздальское войско называется «областью» князя: «…ходи Всѣволодъ на Българе съ всею областию своею…»106. И.Я. Фроянов и вслед за ним И.В. Лисюченко, говоря о сельских «воях», ссылается на рассказ из версии «Повести о Липицкой бит101 102 103 104 105 106

О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология русского летописания. М., 1963. С. 273. ПСРЛ. Т. III. C. 89. Там же. См.: ПСРЛ. Т. III. С. 88. См.: ПСРЛ. Т. II. Стб. 576–577, 577–578; ПСРЛ. Т. III. С. 27, 33, 44, 55–56, 61, 62, 71. ПСРЛ. Т. III. С. 37.

В Е Ч Е , « В О И » И П Р О Б Л Е М А « Н А Р О Д Н О Г О О П О ЛЧ Е Н И Я »

ве» в Новгородской IV летописи107. Однако это сообщение, напротив, прямо противоречит концепции волостного ополчения. Там говорится, что при сборе Юрием Всеволодичем владимиро-суздальского войска «бѣше бо погнано (курсив мой. — П.Л.) ис поселѣи до пѣшца»108. Сельские жители в составе войска, действительно, упоминаются, но о них говорится таким образом, что не остается никаких сомнений в подневольном характере их службы. То же самое можно сказать о привлеченных И.В. Лисюченко летописных упоминаниях оплакивания павших в битвах воинов не только в городах, но и «по селомъ» или «по всей земле». Почему оплакивали именно «сельских воев-ополченцев», как пишет историк109, непонятно. Во время Второй мировой войны павших тоже оплакивали по городам и селам, но это (за исключением известных эпизодов начального этапа войны) были отнюдь не ополченцы, а мобилизованные принудительно воины. В качестве подтверждения тезиса о сельских ополченцах И.В. Лисюченко ссылается на известие НПЛ под 1164 г. о нападении на Ладогу шведов. Историк комментирует текст следующим образом: «“Придоша Свье под Ладугу, и пожьгоша ладожане хоромы своя, а сами затворишася въ градѣ”, — сообщает нам НПЛ о событиях 1164 г., тем самым давая понять, что “ладожанами” назывались и жители окрестных сел, которые сами сожгли свои “хоромы”, а затем вместе с горожанами участвовали в отражении шведов»110. Цитата, однако, оказывается искусственно оборванной, в источнике сказано: «Придоша Свье под Ладугу, и пожьгоша ладожане хоромы своя, а сами затворишася въ градѣ съ посадникомь съ Нежатою (курсив мой. — П.Л.), а по князя послаша и по новгородце»111. По логике И.В. Лисюченко, посадник Нежата должен тоже считаться жителем «окрестных сел», но этого вывода он не делает по причине его очевидной абсурдности. Содержание статьи объясняется достаточно просто, если учесть разные значения слова «градъ»112. В данном случае имеется в виду не городское поселение, а крепость в Ладоге, где укрываются ее жители во главе с посадником113. Исключать, что там могли укрыться и какие-то «жители окрестных сел», конечно, нельзя, но данных об этом нет. И.Я. Фроянов привлекает также известие Ип. о нападении князя Ростислава Михайловича на Ярославль в Галицкой земле в 1245 г., где 107 108 109 110 111 112 113

См.: Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. С. 205; Лисюченко И.В. Княжеская власть… С. 41. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 188. Лисюченко И.В. Княжеская власть… С. 41. Там же. С. 41–42. ПСРЛ. Т. III. C. 31. СДРЯ. Т. II. М., 1989. C. 378. Крепость в Ладоге существовала уже в IX в. (см.: Древняя Русь. Город, замок, село. С. 88).

465

ГЛ А ВА П Я ТА Я

466

идет речь о том, как он «поиде к Перемьшлю и, собравъ тъзѣмьльцѣ многы … и пакы поиде ко Ярославлю…»114. Однако никаких аргументов, подкрепляющих его уверенность в том, что речь здеь идет о сельских жителях, историк не приводит и даже не говорит о значении самой лексемы «тъземльць» («тоземльць»). Согласно словарю И.И. Срезневского, оно самое общее: «туземец, природный житель». Более того, помимо этого летописного упоминания «тоземльци» встречаются в переводной литературе: в толковании на книгу пророка Иезекииля и в Житии Евтихия, патриарха Константинопольского, в составе апрельской четьей Минеи. И в этих памятниках словом «тоземльци» переведено греческое понятие οἱ αὐτόχθονες, которое носит самый общий характер («местные жители», «туземцы»115) и не относится исключительно к сельскому населению. Здесь, в частности, «тъземльцами» могли быть названы перемышльские горожане, включенные Ростиславом в свое войско. Общее значение данной лексемы хорошо видно и из другого известия ГВЛ — о мародерстве «туземцев», грабивших трупы литовцев, погибших в столкновении со слугами Даниила и Василька Романовичей осенью 1255 г.: «И нагряже озеро труповъ и щитовъ и шеломовъ, тозѣмьцѣ же велику користь имаху, волочаще я»116. «Туземцы» — это просто местные жители, вообще не имеющие отношения к войску. Однако даже если в 1245 г. это действительно были сельские жители (что вроде бы не вытекает из соответствующего фрагмента), ни о каком народном ополчении речи быть не может, поскольку именно князь «собирает» этих «тъземльцев», причем, по-видимому, вовсе не спрашивая их согласия воевать. Есть более позднее новгородское известие, в котором подчиненный статус новгородских «волостных» воинов по сравнению с горожанами становится совершенно очевидным. Во время войны с немцами в 1444 г. «новгородци послаша селниковъ лускых (курсив мой. — П.Л.) и вочкых и ижерьскых бояръ наперед, а сами хотѣша ити с ними за Нарову воевати съ княземъ Иваномъ Володимеровичемъ»117. Само значение слова «сельникъ» («сел114 115

116 117

ПСРЛ. Т. IΙ. Стб. 800. A Greeko-English Lexicon, compiled by H. G. Liddell and R. Scott, revised and augmented throughout by sir H. Stuart Jones with the assistance of R. McKenzie and with the cooperation of many scholars, with a revised supplement. Oxford, 1996 (далее: Liddell; Scott. P. 284). ПСРЛ. Т. II. Стб. 840. ПСРЛ. Т. III. С. 424. Возможна и другая интерпретация этой фразы: «селниковъ лускых и вочкых, и ижерьскых бояръ» (т.е. сельники — лужские и водские, а бояре — ижорские; см.: Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. Историко-географическое исследование. М., 1951. С. 120). С лингвистической точки зрения возможен еще один вариант истолкования: понимать слово «бояръ» не как Acc., a как Gen. Poss., т.е. сельники при этом оказываются слугами/ подчиненными/холопами лужских и т.д. бояр. Однако это маловероятно уже исходя из контекста: вряд ли Новгород послал в поход зависимых

В Е Ч Е , « В О И » И П Р О Б Л Е М А « Н А Р О Д Н О Г О О П О ЛЧ Е Н И Я »

никъ») в данном случае, скорее, не «сельский житель, крестьянин» (хотя такое значение у этого слова есть), но просто «житель». В пользу этого свидетельствуют, в частности, переводные тексты, где древнерусскому «селници» соответствуют греч. ἐγχώριοι (просто «местные жители», ‘dweller[s] in the land’)118. И все-таки ясно, что это не собственно новгородцы, а жители периферии119. Так или иначе, войском распоряжаются именно новгородцы, а «сельники луские» (видимо, «лужские», т.е. жители, сидящие по р. Луге), как и знать подвластных Новгороду финноязычных племен (води и ижоры), исполняет принятые решения. Разумеется, в такой ситуации о войске, состоящем из равноправных «общинников»ополченцев, говорить не приходится. То же самое мы видим и в «молодшем брате» Новгорода — Пскове. Под 1407 г. в псковской летописи говорится об одном из столкновений псковичей с немцами: «И псковичи совокупивше свою власть, опрочѣ пригородовъ». Псковичи, однако, потерпели поражение. Было убито, если верить источнику, «до седмисотъ головъ», в том числе «и сельских людеи много избиша»120. Ясно, что сельские люди (они же «власть», т.е. волость, жители волости) идут в поход не по доброй воле, а по решению псковичей. В другой летописи о той же войне говорится, как князь Константин Дмитриевич «с мужи со псковичи поднемше всю свою область и пригороды, и идоша за Норову воевать»121. Приказы отдают князь и «мужи-псковичи»  — псковский «политический народ», а сельские жители и пригорожане их исполняют. Как именно происходила военная мобилизация сельских жителей в Новгородской земле, к сожалению, точно неизвестно. Впрочем, это можно сказать о многих раннесредневековых социумах. Так, об англо-саксонской Британии конца VI в. Г. Хэлсолл пишет: «Письменных источников этого времени так мало и они так мало нам говорят, что они позволяют констатировать лишь тот незначительный факт — о котором мы могли бы догадаться даже безо всяких документальных данных, — что короли были в состоянии собирать войска!»122. Здесь возможны параллели с другими средневековыми государствами Восточной Европы, а именно с Польшей и Чехией. В Польше, как мы узнаем из сохранившихся иммунитетных грамот, в XII– XIII вв. существовали специальные повинности, требовавшие от

118 119 120 121 122

сельских жителей отдельно от их господ в составе особого отряда. Благодарю за консультацию В.Б. Крысько и Ф.Р. Минлоса. См.: Срезневский И.И. Материалы… Т. III. Стб. 329–330; Liddell; Scott. P. 477; СлРЯ. Вып. 24. М., 2000. С. 49). Ср. в той же НПЛ: «Луское село» (ПСРЛ. Т. III. С. 379). ПСРЛ. Т. V. Вып. 1. С. 31. ПСРЛ. Т. V. Вып. 2. C. 114. Halsall G. Warfare and Society. P. 51.

467

ГЛ А ВА П Я ТА Я

468

сельских жителей участия в военных действиях: прежде всего так называемая expeditio, а также defensio terre123. Первая представляла собой обязанность участвовать в военных походах, вторая — в обороне своей территории от неприятеля. Однако как технически была организована мобилизация, то тут данных также почти нет. Впрочем, любопытное и весьма раннее свидетельство обнаруживается в древнеисландской «Пряди об Эймунде» (Eymundar þáttr). В ней рассказывается о приключениях норманна Эймунда на Руси в 10-е гг. XI в. и, в частности, есть упоминание о том, как новгородский князь Ярослав Владимирович (Ярислейв), которому служил герой повествования, собирал войско для борьбы со своим братом и противником Буриславом (в котором одни исследователи видят Святополка Окаянного, а другие — св. Бориса): «Ярислейв конунг послал боевую стрелу по всему своему королевству, и конунги тогда собрали свои войска» (Jarizleifr konungr lætr fara herör um allt ríki sitt, ok boða nú konungar út liði sínu)124. Обычно считается, что данный обычай не славянский, а скандинавский125, а это дает возможность предположить, что он здесь мог быть просто спроецирован на Русь. Действительно, для созыва войска — лейдунга — в Норвегии использовалась «боевая стрела» — herör (в Швеции ей соответствовала специальная палка, buþkafli)126. Однако есть данные, показывающие, что нечто подобное могло существовать и в славянских странах, например, в Чехии. Козьма Пражский упоминает два соответствующих эпизода. Первый относится к древнейшему периоду: князь лучан Властислав, собравшись начать войну, «послал меч по всем пределам всей [своей] области под таковой угрозой княжеского наказания: что всякий, кто, превосходит ростом длину меча, [получив] приказ, медлит с выступлением на войну, без колебаний карается мечом» (mittit gladium per omnes fines tocius provincie hac conditione principalis sentencie, ut quicumque corporis statura precellens gladii mensuram segnius iusso egredetur ad pugnam, procul dubio puniretur gladio)127. Второй эпи123 124 125

126

127

См. об этом: Wasilewski T. O slużbie wojskowej… Flateyjarbók. Akranes, 1945. B. II. S. 204–205. Лященко А.И. «Eymundar Saga» и русские летописи // Известия Академии наук СССР. VI сер. 1926. Т. II0. № 12. С. 1074–1075; Рыдзевская Е.А. К  вопросу об устных преданиях в составе древнейшей русской летописи // Рыдзевская Е.А. Древняя Русь и Скандинавия в XI–XIV вв. (Материалы и исследования). М., 1978 (ДГ. 1978 г.). С. 216–217. Musset L. Problèmes militaires du monde Scandinave (VIIe–XIIe siècles) // Ordinamenti militari in Occidente nell’alto medioevo. 30 marzo — 5 aprile 1967. Spoleto, 1968. T. I (Settimane di studio del Centro italiano di studi sull’alto medioevo. XV). P. 286; Гуревич А.Я. Свободное крестьянство феодальной Норвегии // Гуревич А.Я. Избранные труды. Крестьянство средневековой Норвегии. СПб., 2006. С. 270. Cosmae Pragensis Chronica Boemorum / Ed. B. Bretholz (Monumenta Germaniae historica. Scriptores rerum Germanicarum. Nova series). Lib. I, cap. X. Berolini, 1923. S. 24.

В Е Ч Е , « В О И » И П Р О Б Л Е М А « Н А Р О Д Н О Г О О П О ЛЧ Е Н И Я »

зод датируется 1038 г., когда князь Бржетислав I готовился к походу на Польшу, и, по сообщению хрониста, «тотчас же объявил свое страшное решение, послав по всей Чешской стране в знак своего приказа веревку, свитую из лыка, чтобы всякий, кто медлит с выступлением в грады, получив знак, без сомнения понял, что с помощью такой веревки он будет повешен на виселице» (statimque terribilem dictat sentenciam tocius Boemie per provinciam mittens in signum sue iussionis torquem de subere tortum, ut quicumque exierit in castra segnius dato signaculo, sciret procul dubio tali torque se suspendendum in patibulo)128. В Польше в более позднее время с этой же целью рассылали так называемые вицы, которые, по-видимому, представляли собой пучки толстых веревок или палки с прикрепленными к ним специальными знаками129. Если сюжет с призывом всех, кто выше ростом, чем длина меча, возможно, является топосом130 или, как предполагал чешский историк П. Хоц, «поэтическим добавлением» (длина обычного меча была около 90 см)131, то сам способ мобилизации с помощью рассылки символического предмета имеет вполне реальные параллели132. Нельзя исключать, что такой способ объявления о мобилизации мог использоваться и на Руси, причем не обязательно предполагать именно скандинавское заимствование (хотя, конечно, имея в виду скандинавские связи Ярослава и отсутствие собственно русских упоминаний, это вполне вероятно): нет оснований считать, что в славянских странах «войско созывалось всегда с помощью постоянного знака»133, в каждом отдельном случае могли избираться разные предметы. Объединяла их только общая семантика. Состояла она в том, что все эти объекты символизировали насилие, а точнее — возможную кару в случае отказа идти на службу или промедления при выступлении к месту сбора. Еще одно сообщение о мобилизации также содержится в иностранном источнике — в «Ливонской хронике» Генриха Латвийского, латиноязычном сочинении, написанном в 1225–1227 гг., автор которого был связан с рижским епископом Альбертом. В августе 1218 г. рижское войско, союзники рижан из ливов и леттов, рыцари-меченосцы, отряд крестоносцев из Мекленбурга готовились к сражению с эстами и явившимися к ним на помощь новгородцами. 128 129

130 131 132

133

Cosmae Pragensis Chronica Boemorum. Lib. II, cap. II. S. 83. См.: Grabski A.F. Polska sztuka wojenna w okresie wczesnofeudalnym. Warszawa, 1959 (Prace b. Komisji wojskowo-historycznej Ministerstwa obrony narodowej. Seria A. Nr. 14). S. 223–224. См. аналогичные упоминания в других источниках: Cosmae Pragensis Chronica Boemorum. S. 24, ann. 5. Choc P. S mečem i štítem. S. 250–251. В германском средневековом праве известен обычай, когда для вызова на суд, который мог завершиться вынесением смертного приговора, высылался меч (Cosmae Pragensis Chronica Boemorum. S. 24, ann. 5). Choc P. S mečem i štítem. S. 251.

469

ГЛ А ВА П Я ТА Я

470

В месте сбора, у замка Вилиенде (ныне — г. Вильянди в Эстонии), к ним явились их разведчики, «и они привели с собою гонцов русских и эзельцев (эстов, жителей о-ва Эзель, современного Сааремаа. — П.Л.), которых они захватили в деревнях, которые пришли, будучи посланными русскими, чтобы собрать войско по всей Эстонии и, собрав его, проводить к войску русских, чтобы вместе идти на Ливонию» (et reduxerunt secum Ruthenorum nuncios et Osiliensium, quos in villis comprehenderant, qui venerant missi a Ruthenis, ut colligerent exercitum per universam Estoniam et collectum eum ducerent ad exercitum Ruthenorum, ut simul venirent in Lyvoniam)134. Таким образом, в первой четверти XIII в. новгородцы для сбора воинов в сельской местности рассылали гонцов, что выглядит совершенно логичным. Подразумевается тут, скорее, мобилизация, чем стихийные действия «народного ополчения»: гонцы войско «собирают» (colligerent), а потом — «ведут» (ducerent). Вряд ли на собственно русской территории дело могло обстоять иначе. Возможно, мобилизация сельских жителей на войну осуществлялась по тем же принципам, что и их привлечение к общественным работам. В известии НПЛ о строительстве в 1430/31 г. укреплений в Новгороде говорится: «…а покручалъ 4-и 5-го»135, т.е. власть определяла общее число, а крестьяне сами определяли, кто из пяти должен идти, и снабжали его всем необходимым136. Не надо, конечно, представлять себе средневековые воинства по образцу регулярных армий Нового времени. Средневековое государство не обладало такими средствами учета и контроля, такими возможностями обеспечить тотальную мобилизацию, как Петр I или Фридрих II Прусский, не говоря уже о правителях более позднего времени. Поэтому от рядовых воинов — лично свободных во всяком случае — требовалась тогда, очевидно, существенно бóльшая степень заинтересованности в участии в военных действиях. И дело тут не в мифическом общинном демократизме, а в объективных социально-экономических и политических обстоятельствах. Это хорошо видно, например, по рассказу чешского 134

135 136

Heinrici chronicon Livoniae. Ed. altera / Rec. L. Arbusow, A. Bauer. Hannoverae, 1955 (Scriptores rerum Germanicarum ex MGH in usum scholarum separatim editi). XXII. 2. S. 148. Использован (с поправками) русский перевод фрагментов «Хроники» В.И. Матузовой и Е.Л. Назаровой, который, в свою очередь, основывается на изданном в 1938 г. переводе С.А. Аннинского: Матузова В.И., Назарова Е.Л. Крестоносцы и Русь. Конец XII в. — 1270 г. Тексты, перевод, комментарий. М., 2002. С. 128. ПСРЛ. Т. III. C. 416. «Покручати», «покрутити» — «снаряжать», «снарядить, снабдить всем необходимым, распределив затраты среди нескольких или многих людей» (Срезневский И.И. Материалы… СПб., 1895. Т. II. Стб. 1117–1118; СлРЯ. Вып. 16. М., 1990. С. 181; см. также: Шапиро А.Л. Русское крестьянство перед закрепощением (XIV–XVI вв.). Л., 1987. С. 149, сноска). В этом известии можно видеть, между прочим, свидетельство существования в это время некоего крестьянского самуправления.

В Е Ч Е , « В О И » И П Р О Б Л Е М А « Н А Р О Д Н О Г О О П О ЛЧ Е Н И Я »

хрониста каноника Винцентия об участии короля Владислава II в походе Фридриха Барбароссы в Италию в 1158 г. Для обнародования этого замысла «баронам Чехии было возвещено об общем собрании» в Праге (Boemie baronibus generalis curia Prage celebranda indicitur). Однако, «услышав это, некоторые знатные люди из старших Чехии сказали, что нехорошо сделано то, что без их совета таковое было совершено» (Quod quidam nobiles de senioribus Boemie audientes non bene hoc esse factum dicunt, quod sine eorum consilio tale quid actum est), т.е. открыто выразили нежелание отправляться в далекую Италию. Только после того как Владислав пообещал наградить воинов «положенной честью и необходимыми для этого деньгами» (honore debito et pecunia ad hec necessaria), «чехи неистово устремились к войне» (Boemi … seviunt in arma); причем «особенно отважная знатная молодежь» (et maxime nobilium … strennua fremit iuventus), но не только она — «…и из народа, и многие из сел, отложив дела, свои руки, более приспособленные для мотыг и лемеха, приспособили к щитам, копьям и другому оружию» (…et de populo plerique ruris opera reicientes manus suas plus ligonibus et vomeri aptas scutis, lanceis et ceteris aptant armis militaribus)137. Вырвав последнюю фразу из контекста, можно легко прийти к выводу о чешском «народном ополчении», включавшем в себя сельских жителей. В действительности, однако, мы видим, что решение о войне принимается на «общем совещании» (generalis curia) короля с элитарной группой «баронов»; для положительного решения вопроса правителю необходимы «совет» (consilium) и согласие знати (nobiles de senioribus Boemie). Рядовые воины ни в «общем совете», ни в принятии решения вообще, не участвуют. И все же власть стремится заинтересовать и их, очевидно, потому что полностью их контролировать, так, как это будет впоследствии с регулярными европейскими армиями, она еще не может. Таким образом, нет никаких оснований предполагать существование в средневековой Руси всенародного «ополчения», независимого от княжеской власти. Вероятнее всего, как и в других европейских странах, на Руси основу армии составляли вооруженные отряды знати (князей и бояр)138 и/или мобилизованное на основании воинской обязанности свободное население (именно о соотношении этих компонентов и способов формирования раннесредневекового европейского войска идут дискуссии в современной 137

138

Letopis Vincencia, kanovníka kostela Pražského // Fontes rerum Bohemicarum. T. II. P. II (Prameny dějin českých). D. 2. Č. 2). V Praze, 1875. S. 427–428. См. также: Choc P. S mečem i štítem. S. 118. Вознаграждение для знатных воинов при заграничных походах было в это время в Чехии уже в порядке вещей (см.: Ibidem. S. 126–127). О княжеской дружине см.: Горский А.А. Древнерусская дружина (К истории генезиса классового общества и государства на Руси). М., 1989, passim. О боярских военных слугах (боярских отроках) см.: Там же. С. 51, 125.

471

ГЛ А ВА П Я ТА Я

472

историографии139, романтическая концепция «всенародного ополчения», возникшая в XIX в., полностью оставлена). Вспомогательную роль играли наемники и федераты (в разное время и в разных землях  — варяги-скандинавы, представители финноязычных народов и кочевники-степняки). В более позднее время появляются упоминания о боевых холопах бояр140. Хорошо известен — благодаря сыгранной им неоднозначной роли в сражении с московской ратью при Шелони — полк новгородского архиепископа («владычнь стягъ»), который, как следует из источника, был конным141. Своя вооруженная свита была и у новгородских посадников, представленная, например, детскими. Об одном из них говорится в статье под 1398 г. НПЛ мл., в которой идет речь о борьбе между Новгородом и Москвой за Двинскую землю: «с городка одиного человѣка убиша дичького [вар.: дичьскаго] Левушку Федорова посаднича»142. Существовали также городские полки — явление, как мы увидим, и в самом деле тесно связанное с политическими проявлениями активности древнерусских горожан, прежде всего с вечем. Поэтому необходимо присмотреться к ним внимательнее. Самостоятельное участие горожан в оборонительных действиях ясно прослеживается в источниках уже в X в., а в наступательных — в XII в. (особенно хорошо фиксируется в крупнейших центрах Руси: не только в Новгороде, но и в Киеве, и в городах Северо-Восточной Руси). Именно для городских полков характерна определенная самостоятельность (или, используя выражение древнерусских книжников, «особность») по отношению к князьям, неосновательно распространявшаяся И.Я. Фрояновым и его последователями на всех «волощан» и немало способствовавшая популяризации в советское время концепции «народного ополчения» в древней Руси. Прежде всего, обнаруживаются многочисленные сведения о самостоятельном участии горожан в защите своих поселений143. Но и в этом отношении прослеживаются параллели с общеевропейскими тенденциями. Так, несмотря на то, что, как уже говорилось выше, представления английской викторианской историогра139 140 141

142

143

Halsall G. Warfare and Society. Рassim. См., например: ПСРЛ. Т. III. C. 355. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 446; о битве на Шелони см., например: Бернадский В.Н. Новгород и Новгородская земля в XV веке. М.; Л., 1961. С. 273–280; Алексеев Ю.Г. Под знаменами Москвы. Борьба за единство Руси. М., 1992. С. 151–155. ПСРЛ. Т. III. C. 393 (об этом упоминании см. также: Срезневский И.И. Материалы… СПб., 1893. Т. I. Стб. 798). Ср. точку зрения А.А. Горского: «Детские бывают только княжеские. О некняжеских детских сведений нет» (Горский А.А. Древнерусская дружина. С. 52) (возможно, впрочем, А.А. Горский имел в виду только домонгольскую Русь). ПСРЛ. Т. IΙ. Стб. 292, 316–317, 331, 333, 355–356, 358–359, 445, 456–457, 504–505, 647–648, 754; ПСРЛ. Т. IΙΙ. С. 25, 37; ПСРЛ. Т. XXV. С. 43; ПСРЛ. Т.  I. Стб.127–128, 166, 201, 334–335, 338–339. О периоде до начала XII в. см.: Лукин П.В. Древнерусские «вои».

В Е Ч Е , « В О И » И П Р О Б Л Е М А « Н А Р О Д Н О Г О О П О ЛЧ Е Н И Я »

фии об англосаксонской военной организации как о «вооруженном народе» («nation in arms»), современными исследователями в целом отвергаются, самостоятельное участие в военных действиях горожан под сомнение не ставится. Характерен пример Эксетера, жители которого дважды — в 1001 и 1067 гг. — оказывали решительное вооруженное сопротивление захватчикам, соответственно викингам и армии Вильгельма Завоевателя. При этом во второй раз они 18 дней защищали город, вопреки воле местной знати — девонширских тэнов, поддержавших пришедших из Нормандии оккупантов, и открыли ворота только после того, как «новый король пообещал подтвердить их древние привилегии»144. То же самое можно сказать и о жителях Лондона англосаксонского времени, которые «появляются в военном контексте как особая общность, начиная с конца IX в.». Это были именно и только горожане, поскольку лондонская округа в связи с природно-климатическими особенностями была тогда практически не заселена145. Объяснения требует, конечно, активное участие древнерусских городских полков в наступательных действиях, ведь и в предшествующей историографии иногда отмечался факт участия рядовых горожан в защите своих населенных пунктов. Даже Т. Василевский, полагавший, что «широкие массы городского и сельского населения не участвовали, как правило, в походах»146, в принципе это признавал. В средневековой Польше активное участие в обороне городов также подчас принимали местные жители. Более того, в 1096 г. жители города Крушвица в Куявии, самостоятельно пригласив к себе опального князя Збигнева, вопреки воле его отца Владислава Германа, не только оборонялись, но и в составе «семи полков» (VII acies Crusuiciensium) сражались у городских стен с  польским правителем147. У того же Галла Анонима рассказывается, как жители города Глогова (Glogouienses, cives), подобно русским горожанам, самостоятельно вели переговоры с осаждавшим Глогов германским императором и даже давали с ним друг другу взаимные клятвы (iureiurandum, iuramentum)148. Тут необходимо сделать некоторое отступление. Факт существования городских полков в древней Руси отмечался в историографии149 (хотя и не получал до недавнего времени удовлетвори144 145 146 147

148 149

Abels R.P. Lordship and Military Obligation… P. 178. Halsall G. Warfare and Society. Р. 104, 264. Wasilewski T. Studia nad składem… S. 359, 385. См.: Galli Anonymi Cronicae et gesta ducum sive principum polonorum / Ed., praef. notisque instr. К. Maleczyński. Cracoviae, 1952 (MPH. Nova series. T. II). II. 5. S. 71–72. Ibid. III. 6. S. 134–135. См., например: Пашуто В.Т. Черты политического строя… С. 49; Łowmiański H. O składzie społecznym. S. 447 и passim; Лимонов Ю.А. Владимиро-Суздальская Русь. Очерки социально-политической истории. Л., 1987. С. 136–137.

473

ГЛ А ВА П Я ТА Я

474

тельного объяснения), однако в самое последнее время Т.Л. Вилкул поставила его под сомнение150. Она, во-первых, отождествляет «городское» и «народное» ополчение; во-вторых, говорит о том, что «сам термин “народное ополчение” устарел», так как «pospolite rushenie» (sic!151) — именно так, уверяет Т.Л. Вилкул, следовало бы называть древнерусское войско, — «не связано с “незнатными” и “народом” в его современном значении»; в-третьих, заявляет, что это «“ruszenie” можно было бы отождествить с “дружиной”»152. Если бы позиция исследовательницы была обоснованной, это было бы серьезным аргументом против концепции «народного ополчения», причем отрицало бы ее существенно более радикально, чем предлагается нами. Однако критика Т.Л. Вилкул крайне поверхностна и, в свою очередь, основывается на сомнительных и не соответствующих показаниям источников положениях. Первый ее тезис несостоятелен: отождествлять городские полки с гипотетическим «народным ополчением», как уже говорилось выше, нельзя. Второй тезис отчасти верен: термин «народное ополчение» действительно неудачен (но не потому что «устарел», а потому что не адекватен данным источников). Однако противопоставление польского термина pospolite ruszenie русскому «народному ополчению» с точки зрения того, что первый якобы не подразумевает участия «незнатных» или «народа», в корне неверно. В польской историографии XIX–XX вв. он использовался применительно к раннему средневековью точно так же, как в русской, — «народное ополче150

151 152

Против идеи городских полков ранее выступал Т. Василевский (работу этого своего предшественника Т.Л. Вилкул не знает). Но его позиция не отличается последовательностью. С одной стороны, он заявляет, что «в источниках нет никаких подтверждений тезиса о существовании городских полков» в XI–XII вв., с другой, как говорилось выше, пишет о вооруженном ополчении (так!), в состав входили зажиточные купцы, ремесленники и даже смерды. Для демонстрации единства городского и сельского населения на Руси он пытается показать, что на обе эти категории распространялись понятия типа «кияне», «новгородцы» и т.д. Однако, вопервых, для раннего Средневековья, в том числе русского, вообше была характерна расплывчатость терминологии, так что для доказательства своего тезиса Т. Василевскому надо было доказать, что, допустим, «киевляне-селяне» (если такие были), проявляли такую же самостоятельность в отношении военной деятельности, что и «киевляне-горожане». Во-вторых, в ряде случаев такое терминологическое расширение прямо противоречит источникам. Так, например, он утверждает, что «термин новгородцы относился также к старостам и смердам, ведь он охватывал также жителей других новгородских земель и городов», — имея в виду известие НПЛ мл. о походе Ярослава Мудрого на Святополка под 1016 г. (Wasilewski T. Studia nad składem… S. 382–383). Выше мы видели, что дело обстоит прямо противоположным образом: смерды и старосты именно отделяются от «новгородцев», а смерды вообще получают после победы награду в десятеро меньшую, чем эти последние. Ниже верно: «ruszenie». Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 299.

В Е Ч Е , « В О И » И П Р О Б Л Е М А « Н А Р О Д Н О Г О О П О ЛЧ Е Н И Я »

ние». Он обозначал гипотетическую массовую армию, состоявшую именно из «незнатных», а конкретно из крестьян, и даже более того, для раннего времени — славянское войско эпохи «военной демократии», когда (согласно господствовавшему представлению) все «соплеменники», способные носить оружие, составляли «первоначальное славянское народное ополчение» (pospolite ruszenie)153. Используется он и в новейшей историографии. М. Богацкий, например, различает три типа pospolitego ruszenia («народного ополчения»): народное ополчение всего свободного населения, характерное для племенной эпохи; «предфеодальное» народное ополчение, мобилизовывавшееся в соответствии с принципом: на войну идет один глава семьи — от определенного числа глав семей; позднейшее «рыцарское» народное ополчение. Ко всем трем типам историк применяет термин pospolite ruszenie154 (Т.Л. Вилкул как раз путает шляхетское ополчение позднего Средневековья и раннего Нового времени с научным термином польской историографии pospolite ruszenie, имеющим существенно более широкое применение). Третий тезис также ошибочен, но, поскольку он основывается не на общих соображениях, а на определенном истолковании источников, его стоит рассмотреть более внимательно. Действительно ли городских «воев» можно отождествить с дружиной (как бы эту последнюю ни понимать)? Ответ на этот вопрос должен быть отрицательным. На страницах летописи иногда можно заметить, что при описании военных походов в составе русского войска упоминается не только княжеская дружина, но и вооруженные формирования, которые в целом ряде летописных статей довольно четко отделяются от княжеской дружины, причем это относится не только к Новгороду, но и к тем древнерусским землям, в которых республиканский строй не сложился. Под 1131/32 г. в Ип. читается известие о походе киевского князя Мстислава Владимировича на «литву», в котором среди прочего читаем: «А Кианъ тогда много побиша Литва, не втягли бо бяху съ княземъ, но послѣди идяху по немъ особѣ (курсив мой. — П.Л.)»155. 153

154

155

Zarys dziejów wojskowości polskiej do roku 1864. T. I. Warszawa, 1965. S. 23–24. Соответствующая глава классической монографии А.Ф. Грабского о военной организации средневековой Польши так и называется: «Pospolite ruszenie w Polsce w X–XII w.» («Народное ополчение в Польше в X–XII вв.»). Как полагал историк, в него входили отряды знати и «отряды крестьянского народного ополчения» (pospolitego ruszenia chłopskiego) (Grabski A.F. Polska sztuka wojenna. S. 46–50). «Народ в современном значении» здесь вообще ни при чем: никто из историков прошлого не считал, что гипотетическое «народное ополчение» состояло из народа в современном значении. Bogacki M. Przemiany w wojskowości polskiej od połowy X wieku do 1138 roka. Kształt i organizacja armii. Toruń, 2007. S. 162–189. В монографии М.  Богацкого наименование «Pospolite ruszenie» носит § 4 II раздела, который называется «Польская военная организация с середины X века до начала тридцатых годов XI столетия». ПСРЛ. Т. II. Стб. 294.

475

ГЛ А ВА П Я ТА Я

476

Ясно, что «кияне» действуют во время войны отдельно от князя и, очевидно, княжеской дружины и даже идут в походе «особе», т.е., видимо, отдельным полком. Под 1146 г. в той же летописи рассказывается о битве за Киев между Изяславом Мстиславичем и Игорем Ольговичем и говорится: «Кияне же особно (курсив мой. — П.Л.) сташа въ Олговы могылы многое множьство. Стоящимъ же ѣще полкомъ межи собою, и видивъ Игорь, вси его вои, оже Кияне пославшеся и пояша у Изяслава тысячкого и съ стягомъ, и приведоша и к собѣ»156. Здесь также подчеркивается самостоятельное, «особное», участие киевлян в военных действиях. Летописец отмечает организованность киевского войска (оно занимает определенные позиции и стоит «полком») и его многочисленность («многое множьство»). Кроме того, киевляне по собственной инициативе получают у князя командующего — тысяцкого. По-видимому, это организованное в полк «многое множьство» киевлян ниже именуется «киевской силой» в составе войска Изяслава Мстиславича157. Показательно при этом, что в МЛС эта «киевская сила» четко отделяется от собственных «полков» этого князя: «прииде Изяславъ Мъстиславич с полкы своими … и с силою Киевъскою»158 (в Ип. только: «съ силою Киевьскою»). В летописном рассказе о сражении Изяслава Мстиславича с Володимирком Галицким на Стугне фигурируют «кияне» (здесь необходимо привести пространную цитату, так как она исключительно красноречива): «И поча Володимеръ приступати силою, погании же видивше силу великую Володимирю, и убояшася, а Изяславъ бѣ у малѣ, а Вячеславль (Вячеслава Владимировича. — П.Л.) бяше полкъ к нему не притяглъ прити. И начаша Чернии Клобуци молвити Изяславу: “Княже, сила его велика, а у тебе мало дружины, даже не переидеть на ны чересъ рѣку, не погуби нас, ни самъ не погыни; но ты нашь князь, коли си/ле/нь будеши, а мы с тобою, а ныне не твое веремя, поѣди прочь”. Изяславъ же рече им: “Луче, братье, измрѣмъ сде, нежели сесь соромъ възмемъ на ся”. Кияне же начаша стужати ему, рекуче: “Поѣди, княже, прочь”. И, то рекше, Кияне побѣгоша от него прочь, и оттолѣ Чернии Клобуци побѣгоша къ своимъ вежамъ. Изяславъ же, то видивъ, речеть дружинѣ своеи: “Уже ми толико доехати с гостьми, съ Угры и с Ляхы, а уже дружина моя пострашена”. Тогда и самъ побѣже прочь. Володимеръ же, то видѣвъ, оже Киане бѣжать, а сѣмо Чернии Клобуци за ны ѣдуть, и рече: “Льсть есть, быти ту Изяславу нѣгдѣ полкы своими в горахъ”, и за тѣмь весь полкъ Изяславль уцели159, а они не смѣшася по нихъ роспустити. Изяславъ же прибѣже Киеву. Володимиря же дружина постиже задъ его, овы изоимаша, 156 157 158 159

Там же. Стб. 325–326. Там же. Стб. 333. ПСРЛ. Т. XXV. С. 38. Принимаю чтение Х.; в Ип.: «ицели».

В Е Ч Е , « В О И » И П Р О Б Л Е М А « Н А Р О Д Н О Г О О П О ЛЧ Е Н И Я »

а другыя избиша»160. «Кияне», которые в походе действуют и принимают решения самостоятельно, не обращая внимания на желания князя, бесспорно, отделяются от дружины. Именно ей, до конца сохранившей ему верность, жалуется князь на … свою «дружину». Естественно, «дружина» упоминается здесь не в значении привилегированного постоянного княжеского войска, а в более широком — как просто войско161, в состав которого входили и недружинные формирования киевлян и черных клобуков (в Лавр. — берендеев162). Притяжательное местоимение «мои», которое в летописях князья обычно применяют по отношению к своим служилым людям, в данном случае, очевидно, используется по отношению ко всему войску в целом. После того как с поля боя бежали «поганые» и киевляне, остался «весь полк Изяславль», понесший лишь незначительные потери от преследовавшей его дружины Володимирка. Очевидно, «весь полк Изяславль» — это его дружина, не покинувшая своего князя в тяжелый для него момент. Так это понимал еще С.М. Соловьев163. Возможно, конечно, и другое толкование: летописец под выражением «весь полк Изяславль» имел в виду не только его дружину, но все войско в целом, включая и киевлян, что, впрочем, не противоречит главному выводу: летописные повествования в Ип. и Лавр. о битве на Стугне проводят четкую грань между киевлянами — активными и самостоятельными членами войска Изяслава Мстиславича — и княжеской дружиной. Также очень ясно отделяются «кияне» от княжеской дружины в статье Ип. под 1151 г., где содержится информация о речной битве между двумя большими княжескими коалициями во главе соответственно с Изяславом Мстиславичем и Юрием Долгоруким: «Вячьславъ же (Владимирович. — П.Л.), и Изяславъ съ братомъ своим Ростиславомъ, и съ Изяславомъ Давыдовичемъ, и съ Ярославомъ [Изяславичем], братом своимъ [Володимеромъ — Х.], и с Городеньским княземъ (Борисом Всеволодичем. — П.Л.), и съ дружиною своею, и с Кияны, и с Черными Клобукы, и, тако угадавше, поидоша по сеи странѣ Днѣпра по горѣ, а лодьѣ его по Днѣпру же…»164. Совершенно очевидно, что войско Мстиславичей состоит их трех отдельных формирований: княжеских дружин, тюркского отряда черных клобуков и «киян». Последних летописец явно отличает не просто от дружины киевского князя, а от всей дружины в целом, дружины как таковой165. 160 161 162 163 164 165

ПСРЛ. Т. II. Стб. 401–402. СДРЯ. М., 1990. Т. IΙΙ. С. 91–92. ПСРЛ. Т. I. C. 327. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М., 1993. Кн. 1. Т. II. С. 451. ПСРЛ. Т. IΙ. Стб. 424. Т.Л. Вилкул ошибочно считает, что черные клобуки здесь «включаются в состав дружины» (Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 82). См. об этом подробнее: Лукин П.В. Нужно ли нам «новаторство»? Об ответе Т.Л. Вил-

477

ГЛ А ВА П Я ТА Я

478

По-видимому, об отличии галицкой дружины от галицких «воев» («полка») свидетельствуют слова Ярослава Осмомысла, с которыми он обратился к послу Изяслава Мстиславича Киевского Петру Бориславичу после смерти своего отца Владимирка, приведенные в Ип. под 1152/53 г.: «А ты ся с моим отьцемь самъ вѣдалъ, что межи има было, а то уже Богъ осудилъ, аче Богъ отьца моего понялъ, а мене Богъ на его мѣстѣ оставилъ, а полкъ его и дружина е у мене суть»166. То же мы видим под 1134 г.167 в Лавр., но уже применительно к новгородцам. Летопись изображает дело так, что в ходе войны между Ярополком Владимировичем и Ольговичами пошедшие в поход со своим князем новгородцы отказываются ему подчиняться и поворачивают на полпути обратно: «И иде Мстиславичь Всеволодъ и Изяславъ на Ростовъ, и на Волзѣ воротишася Новгородьци, и иде Всеволодъ опять Новугороду, а Изяславъ оста на Волоцѣ»168. Новгородцы, по убеждению летописца, во-первых, могли действовать независимо от князей и их дружин, а, во-вторых, представляли собой самостоятельную, организационно обособленную военную силу. Эти сведения в целом подтверждаются параллельным сообщением НПЛ, согласно которой Всеволод ходил в поход «съ новгородьци, хотя брата своего посадити Суждали, и воротишася [новгородцы] на Дубнѣ опять; и на томь же пути отяша посадницьство у Петрила и даша Иванку Павловицю»169. Выясняется, что новгородцы действовали не только «особно» от своего князя, но и во время похода самостоятельно принимали важные политические решения. В 1147 г. киевский князь Изяслав Мстиславич задумал совершить поход на своего противника, Юрия Долгорукого. Для этого он должен был собрать значительные воинские силы, и, согласно Ип., «…[съзва — Х.] бояры своя и всю дружину свою, Кияне». Своего, однако, Изяслав не добился, киевляне отказались идти в поход на «Володимере племя». Тогда князь позвал добровольцев170. Совершенно очевидно, что войско, которое хотел собрать Изяслав, должно было состоять из представителей боярско-дружинной знати и «киян»: очевидно, тех самых «всих киян», киевских горожан, которые ранее участвовали в свержении Игоря Ольговича. Когда они отказались идти в поход, князю пришлось собирать добровольцев, именно они и названы здесь «воями». Киевляне чтут князя (тем более, принадлежащего к любимой ими — если верить летописи —

166 167 168 169 170

кул // Scrinium: Revue de patrologie, d’hagiographie critique et d’histoire ecclésiastique. 2009. Т. V. Symbola caelestis. Le symbolisme liturgique et paraliturgique dans le monde chrétien. С. 507–510. ПСРЛ. Т. IΙ. Стб. 464. Ср. «полк» и «дружину» Вячеслава Владимировича (ПСРЛ. Т. IΙ. Стб. 471). О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 50. ПСРЛ. Т. Ι. Стб. 302. ПСРЛ. Т. III. C. 23. ПСРЛ. Т. II. Стб. 343–344.

В Е Ч Е , « В О И » И П Р О Б Л Е М А « Н А Р О Д Н О Г О О П О ЛЧ Е Н И Я »

старшей линии Мономашичей), но чувствуют себя вправе отказать ему в военной поддержке. Отношения князя и киевских «воев» далеки, таким образом, в этот период от отношений господства–подчинения, они носят, скорее, равноправный характер. Существенно, что «вольность» военной службы киевлян признает и считает совершенно естественной сам князь. Согласно МЛС, в ответ на отказ киевлян присоединиться к нему Изяслав заявляет: «Тако буди; хто восхощет, да идет по мнѣ, а хто не хощетъ, волен в собѣ»171. Когда ситуация изменилась и выяснилось, что черниговские князья  — союзники Изяслава (Давыдовичи и Святослав Всеволодич), нарушив крестное целование, отложились от Изяслава Мстиславича, киевский князь созвал киевлян на вече и вновь обратился к ним за военной помощью: «Ныне же, братье Кияне … поидите по мнѣ к Чернигову на Олговичи, доспѣваите от мала и до велика, кто имѣеть конь, кто ли не имѣеть коня, а в лодьи»172. Здесь снова подтверждается добровольный характер участия киевлян в княжеском войске. «Братья кияне», участники похода, — люди явно разного социального и имущественного положения (к ним принадлежат как зажиточные люди, владельцы коней, так и не имевшие их, которые составляли во время войны судовую рать; уж во всяком случае последние никак не могли быть княжескими дружинниками). Но яснее всего «особность» киевского полка, отделенность его от княжеских дружин выступает в известии Ип. под 1151 г., в котором говорится о совещании Мономашичей в Киеве, собранном для разработки плана обороны Киева от врагов: «Вячьславъ же, и Изяславъ, и Ростиславъ съзвавше братью свою и почаша думати. Изяславъ же с братомъ своимъ Ростиславомъ всегда хотяшеть противу имъ бится. Дружина же Вячеславля, и Изяславля, и Ростиславля, и всих князии устягывахуть от того, и Кияне, наипаче же Чернии Клобуци от того устягоша…». На рассвете следующего дня князья начали расставлять войска: «…Вячеславъ, Изяславъ, не ходяща в городъ, стаста товары перед Золотыми вороты у Язины, а Изяславъ Давыдовичь ста межи Золотыми вороты и межи Жидовьскими противу Бориславлю двору, а Ростиславъ съ сыномъ своимъ Романомъ ста передъ Жидовьскими вороты, и многое множество с ними, а Городеньскии Борисъ у Лядьскихъ воротъ. Кияне же всими своими силами и на конѣхъ, и пѣши, и тако сташа, а промежи князи сѣмо сташа от Вячеслава, от Изяслава по праву, оли до Изяслава и до Ростислава, а от Ростислава оли и до Олговы могилы, а по лѣву Вячьслава и Изяслава, оли до Лядьскихъ воротъ, и тако сташа около всего города многое множество… И тако нарядъ створше в собѣ князи и дружина, и Чернии Клобуци, и Кияне, и тако не удумаша 171 172

ПСРЛ. Т. XXV. С. 41. ПСРЛ. Т. IΙ. Стб. 348–349.

479

ГЛ А ВА П Я ТА Я

480

ити противу имъ полкомъ ити биться, но припустяче ѣ к собѣ, ту же ся бити с ними»173. Войско Мономашичей состоит, бесспорно, из трех частей: дружин всех князей, киевлян и черных клобуков. При этом киевляне — это полноправная часть войска, представители которого принимают участие в военном совете и даже возражают князьям. Автономия киевского полка проявляется и в тактическом отношении: он занимает при построении армии Мономашичей свою собственную, «особную», позицию. Вернемся к Новгороду, применительно к которому есть существенно более подробные сведения. Уже из летописного известия о «перевороте» в Новгороде в 1136 г. мы узнаем, что там была собственная, не подчинявшаяся князю, но контролировавшаяся самими новгородцами и почти наверняка из них же и состоявшая военная организация: арестованного князя Всеволода Мстиславича «стражье стрежаху день и нощь съ оружиемь, 30 мужь на день»174. Всеволод находился в заключении почти два месяца — с 28 мая по 15 июля, и в его охране, по-видимому, было задействовано немало людей. Крайне маловероятно, что сменялось только два отряда по 30 человек, скорее всего, таких отрядов было несколько, так как князя с его близкими надо было сторожить и по ночам. В таких условиях даже режим «через два дня на третий» представляется слишком жестким. Таким образом, в это время в Новгороде уже существовало достаточно надежное войско, численностью не менее сотни человек, решение о задействовании которого принималось на собрании новгородцев. В новгородском летописании встречаются перечни погибших в сражениях с упоминаниями их профессии или общественного положения. Так, выше уже говорилось, что в Липицкой битве 1216 г. новгородцы потеряли Дмитра Пльсковитина, Антона котелника, Иванъка Прибышинича опонника, Иванка поповича, Семьюна Петриловича, терского данника175. Только последний может быть назван представителем привилегированной группы новгородского населения, а Иванко Прибышинич и Антон котельник — ремесленники. А в 1234/35 г. в столкновении новгородцев с литвой под Русой «новгородьць … убиша 10 мужь: Феда Якуновича тысячьского, Гаврила щитника, Нѣгутина на Лубяници, Нѣжилу серебреника, Гостилца на Кузмадемьяни улици, Федора Ума княжь дѣцкои, другое городищанинъ, и инѣхъ 3 мужи…»176. Среди погибших новгородцев, названных по имени, мы наряду с тысяцким видим щитника и серебреника (скорее всего, оба — ремесленники) и двух уличан без «-вичей». В 1193 г. при осаде новгородцами одного из югорских 173 174 175 176

Там же. Стб. 426–428. ПСРЛ. Т. III. C. 24. Там же. С. 57. Там же. С. 73.

В Е Ч Е , « В О И » И П Р О Б Л Е М А « Н А Р О Д Н О Г О О П О ЛЧ Е Н И Я »

«градов» погиб поп Иванко Леген177. Под 1200 г. в НПЛ говорится о столкновении новгородцев с литовцами, в котором среди павших новгородских мужей фигурируют не только люди с «-вичами», но и некий Страшко, серебреник-весец178. Это упоминание Страшка И.И. Срезневский приводит в своем словаре в качестве одной из иллюстраций первого и главного значения слова «серебреникъ = серебряникъ — серебряных дел мастер, серебреник»179. По мнению датского историка К.Р. Шмидта, «это, конечно, ремесленник, изготавливающий серебряные изделия [ein Silberschmied], a его вторая функция в качестве “весьца”, по-видимому, означала “весовщика”, что, возможно, следует понимать так, что он был весовщиком в мастерской по производству серебряных изделий или в качестве серебреника чеканил монеты из серебра»180. Таким образом, статус Страшкa как ремесленника вроде бы не вызывал сомнений. Правда, составители новейшего словаря древнерусского языка предполагают иное значение словосочетания «серебреникъ-вѣсецъ» — «должностное лицо, ведавшее взвешиванием серебра»181, но сами же ставят его под вопрос. Под 1447 г. в Новгородской IV летописи идет речь о бесславном конце еще одного серебряника-весца, точнее, — «ливца и вѣсца серебряного» Федора Жеребца, который был казнен как фальшивомонетчик182. Он принадлежал к братии «ливцев» — мастеров, которые, очевидно, действительно, как и полагал К.Р. Шмидт, «лили», т.е. переплавляли серебро и изготавливали серебряные монеты183. Это, несомненно, были ремесленники (должностное лицо вряд ли может само заниматься производственной деятельностью), но ремесленники, вероятно, очень высокого уровня и общественного положения, поскольку работали они с драгоценным металлом и от их деятельности зависела вся новгородская экономика, в том числе и доходы элиты. Под 1240 г. в перечне погибших в Невской битве упомянут Дрочило Нездылов сын кожевника184. Все это не принадлежащие к знати горожане разного статуса и разных профессий. Ни в одном из таких перечней в НПЛ ни разу не встречаются лица, которые могли бы быть идентифицированы как сельские жители. Под 1195/96 г. в упоминавшемся уже известии НПЛ об участии новгородцев в походе Всеволода Большое Гнездо на Чернигов со177 178 179 180 181 182 183

184

Там же. С. 41. Там же. Срезневский И.И. Материалы… Т. III. Стб. 387. Schmidt K.R. Soziale Terminologie in russischen Texten des frühen Mittelalters (bis zum Jahre 1240). Kopenhagen, 1964. S. 271. СлРЯ. Вып. 24. М., 2000. С. 81. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. Вып. 2. C. 443–444. О значении слов «ливец» («мастер, который занимается литьем»), «лити» («изготовлять что-л. из расплавленного металла, воска») см.: СлРЯ. М., 1981. Вып. 8. С. 232, 242. ПСРЛ. Т. III. С. 77.

481

ГЛ А ВА П Я ТА Я

482

став новгородского войска определен так: огнищане, гридьба и купцы. Как уже отмечалось, вопрос о том, кем были новгородские «огнищане» и «гридь», спорен, а под «купцами», вероятно, часто подразумевалось городское торгово-ремесленное население в целом. О последнем лучше всего свидетельствует тот факт, что, хотя отдельные ремесленники в составе новгородского войска регулярно упоминаются, как группа населения в летописных описаниях ремесленники в целом никогда не фигурируют. О том же свидетельствует и сообщение НПЛ под 1234 г. о нападении на Русу литвы. О защитниках города сказано так: «…и сташа рушанѣ, и засада: огнищанѣ и гридба, и кто купьць и гости». В бою «убиша нѣколико Литвы, а рушанъ 4 мужа: попа Петрилу, 2 Павла Обрадиця, а ина два мужа»185. Состав русского воинства — разношерстный. В его составе мы видим жителей Русы («рушане»), новгородскую «засаду», состоявшую из профессиональных воинов («огнищане и гриди») и рядовых новгородцев («купцы»), торговцев, ведших дела в новгородском «пригороде» («гости»), и — среди рушан — даже священника, но всегда именно свободных горожан разного социального статуса. Такой же состав войска мы видим и в более поздних известиях, в частности, как уже говорилось в главе III, в описаниях трагической для Новгорода битвы на Шелони в 1471 г. Эти данные, между прочим, опровергают точку зрения Т. Василевского, который считал, что в новгородском войске, наряду с «группами феодалов», участвовали «только купцы» (их он рассматривал почему-то как «группу исключительно рыцарскую», «тесно связанную с классом феодалов»186). В качестве доказательства он использует цитировавшееся выше известие НПЛ под 1137 г., где говорится о том, как новгородцы, собиравшиеся в поход на изгнанного ими ранее и занявшего Псков князя Всеволо185

186

ПСРЛ. Т. III. С. 73. По мнению А.А. Горского, все перечисленные в этой статье категории относятся к населению Русы (см.: Горский А.А. Древнерусская дружина. С. 101). Правильное, на наш взгляд, понимание этого фрагмента с критикой позиции А.А. Горского см.: Назаров В.Д. К методике анализа новгородских источников XII–XIII вв. (О стратификации общества Новгородской республики) // ВЕДС. Проблемы источниковедения. Чтения памяти чл.-корр. АН СССР В.Т. Пашуто. Москва, 18–20 апреля 1990 г. М.,  1990. С. 93. См. также: Флоря Б.Н. «Сотни» и «купцы»… С. 67. Т. Василевский здесь ссылается на статью Б.А. Рыбакова о торговле в коллективной монографии, но на соответствующей странице ничего подобного не говорится. Советский историк высказывает там соображение о том, что в раннее время на Руси действовали и мирно торговавшие купцы, «обычным спутником купца являлся все же меч» (Рыбаков Б.А. Торговля и торговые пути // История культуры древней Руси. Домонгольский период / Под ред. Б.Д. Грекова и М.И. Артамонова. М.; Л., 1948. Т. I. Материальная культура / Под ред. Н.Н. Воронина, М.К. Каргера, М.А. Тихановой. С. 326), но ни о рыцарстве, ни о «классе феодалов» он ничего не пишет.

В Е Ч Е , « В О И » И П Р О Б Л Е М А « Н А Р О Д Н О Г О О П О ЛЧ Е Н И Я »

да Мстиславича, получив с его новгородских «приятелей» 1500 гривен, дали их «купцемъ крутитися на воину»187. Еще более интересным Т. Василевскому кажется то, что «новгородские ремесленники в поход вместе с купцами не выступили». О поверхностном характере такого рода рассуждений по поводу древнерусской «социальной» терминологии уже было сказано выше. Правда (ссылаясь на М.Н. Тихомирова), польский историк признает наличие городского полка в Новгороде — но только для конца XII и XIII вв., и связывает его с «русским коммунальным движением». Отрицать активное участие новгородских ремесленников в войске применительно к этому времени невозможно, поскольку, как уже отмечалось выше, в летописях в это время есть упоминания соответствующих конкретных лиц, павших в сражениях. Однако нет никаких оснований считать, что в XII в. или в XI в. иной была реальность, а не способы ее описания в летописи. Сам же Т. Василевский замечает, что в походе Ярослава на Святополка в 1016 г. «возможно, участвовала часть ремесленников», объясняя, впрочем, это исключительностью ситуации188. Между тем прямо об этом источнике не сказано: говорится о новгородцах и смердах со старостами. Новгородское войско в XIII в., как и новгородское общество в целом, состояло, как показывают источники, из двух компонентов  — бояр и черных людей (эти группы представляли собой в данном случае высшую и низшую категорию свободных новгородцев). Об этом свидетельствует сообщение НПЛ под 1268 г. о битве при Раковоре (Раквере). О новгородских потерях в нем говорится: «И ту створися зло велико: убиша … много добрыхъ бояръ, а иныхъ черныхъ людии бещисла…»189. При этом «меньшие», так же, как и «вячшие» принимали решение о начале военных действий самостоятельно, на вече190. В позднейшее время (с конца XIII в.) оформляется, по-видимому, кончанская структура новгородского войска, что является дополнительным подтверждением того, что его ядром был именно городской полк191. Как уже говорилось выше, не противоречат сведениям письменных источников о городских полках и археологические данные. Корректно ли, однако, называть древнерусские городские полки «ополчением»? Конечно, это во многом вопрос чисто терминологический, но, тем не менее, не праздный. Дело в том, что сторон187 188 189 190 191

ПСРЛ. Т. III. C. 24–25. Wasilewski T. Studia nad składem… S. 305, 383–387. ПСРЛ. Т. III. С. 86. См. также: Алексеев Ю.Г. «Черные люди»… С. 250. См.: ПСРЛ. Т. III. С. 80–81. См. об этом: Рабинович М.Г. Военная организация городских концов в Новгороде Великом в XII–XV вв. // КСИИМК. 1949. Вып. XXX. C. 55–59.

483

ГЛ А ВА П Я ТА Я

484

ники идеи о «независимости древнерусских “воев”»192 не ставят, казалось бы, очевидного вопроса: что, собственно, означала такая «независимость» для конкретного воина-горожанина? Обращение к источникам показывает, что все определяла не индивидуальная воля, а решение общности. Как мы уже видели, вечевое одиначество носило добровольно-принудительный характер. Но что происходило с лицом, которое не разделяло всеобщего энтузиазма и не хотело участвовать в войне? В 1151 г. киевляне обещают Вячеславу Владимировичу, Изяславу и Ростиславу Мстиславичам принять участие в походе, организованном с целью предупредить объединение их противников Юрия Долгорукого и Владимирка Галицкого: «Вячьславъ же, и Изяславъ, и Ростиславъ, поклонившеся въ вторникъ святѣи Богородици Десятиннѣи и святѣи Софьи, и выступиша из города. Кияне же рекоша Вячьславу, и Изяславу, и Ростиславу, ать же поидуть вси, како можеть и хлудъ в руци взяти, пакы ли хто не поидет, намъ же и даи, ать мы сами побьемы. И тако поидоша, другъ друга не оста, но вси с радостью по своих князехъ, и на коних и пѣши многое множество»193. Те, кто не желает подчиняться воле большинства, участвуют в городском войске на «добровольно-принудительной основе». В противном случае им грозит расправа. Итак, здесь не только подчеркивается коллективное единство всех «киян» без исключения, но и говорится о возможной расправе коллектива с тем, кто попытается уклониться от «радости» участвовать в совместном походе. То же самое видим и в Новгороде. В 1148/9 г., согласно Ип., новгородцы соглашаются поддержать Изяслава Мстиславича в борьбе с его дядей Юрием Долгоруким и заявляют: «Княже, ать же поидемъ, и всяка душа, аче и дьякъ, а гуменце ему прострижено, а не поставленъ будет, а тъ Бога молить»194. Понятно, что у «всякой души» не спрашивали, согласна ли она идти в поход: это было решение коллектива, а не общества, состоящего из индивидов. Наличия инакомыслящих не подразумевалось, несогласного коллектив просто принуждал к выполнению своего решения195. Конечно, как показывают некоторые летописные свидетельства, на Руси бывали и ситуации, не требовавшие непременного самоопределения общности, когда горожане, с одной стороны, не готовы были поддержать военные приготовления князя in corpore, 192 193 194 195

Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. С. 209. ПСРЛ. Т. II. Стб. 433–434. ПСРЛ. Т. II. Стб. 370. См. также: Лукин П.В. Принцип единодушия в представлениях и политической практике древней Руси // Образы прошлого. Сборник памяти А.Я. Гуревича. СПб., 2011. С. 378–380.

В Е Ч Е , « В О И » И П Р О Б Л Е М А « Н А Р О Д Н О Г О О П О ЛЧ Е Н И Я »

с другой — вопрос не был столь принципиален, чтобы коллективно противостоять княжеской инициативе. В таком случае решение могло зависеть от выбора индивида (но постановлял это опятьтаки коллектив). Это следует из сообщения Ип. под 1147 г., когда Изяслав Мстиславич обратился к киевлянам за помощью в борьбе против Юрия Долгорукого. Те ответили: «Княже, ты ся на нас не гнѣваи, не можемъ на Володимере племя рукы въздаяти, оня же Олговичи, хотя и с дѣтми». Тогда князь призвал присоединяться к нему добровольцев и собрал, таким образом, большое войско. Киевляне не возражали196. Как уже говорилось, недавно была высказана точка зрения о чисто литературном характере этих свидетельств197, что само по себе совершенно очевидно, поскольку любой нарратив литературен по определению. Но Т.Л. Вилкул настаивает также на том, что эти сюжеты появились в Ип. в результате «позднего редактирования» и являются риторическими шедеврами, амплификациями, которые составитель Киевского свода в составе Ип. «приписал» своему герою — князю Изяславу Мстиславичу с целью демонстрации его «всенародной поддержки». Кроме того, по мнению исследовательницы, слова киевлян в 1151 г. «прямо заимствованы из статьи ПВЛ 1016 г.»198. Главным аргументом для Т.Л. Вилкул является постулируемые ей различия между Ип. и Лавр. Так, по ее мнению, в отличие от Ип., где Изяслав — положительный персонаж, в Лавр. отношение к нему «неоднозначное», а Юрий Долгорукий «неизменно оценивается со знаком плюс». В целом исследовательница убеждена, что в обоих случаях краткий текст Лавр. первичен по отношению к пространным повествованиям Ип. Вопрос о текстологии этих фрагментов Ип. заслуживает отдельного рассмотрения. По-видимому, в Лавр. читается все-таки сокращение текста, более полная и первичная версия которого содержится в Ип., где в то же время есть и более поздние дополнения. Но в любом случае аргументацию Т.Л. Вилкул нельзя признать убедительной. В соответствующих статьях Лавр. Юрий Долгорукий далеко не всегда «оценивается со знаком плюс»; о захвате Изяславом власти в Киеве в 1151 г.199 сказано так: «…приде Изяславъ вмалѣ из Володимеря [Волынского] Кыеву, хотящим его Кыяном, и выгна Гюрга ис Кыева»200. И Лавр., и Ип. согласны в том, что киевляне поддерживали Изяслава и были настроены против Юрия. Под 1149 г. Лавр. согласна с Ип. и в том, что Изяслав пришел в Новгород из Киева «в помочь Новгородцем на Гюргя». Вопреки Т.Л. Вилкул, 196 197 198 199 200

ПСРЛ. Т. II. Стб. 344. Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 217–223; 209–211. Там же. С. 301–302. О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 41. ПСРЛ. Т. I. Cтб. 326.

485

ГЛ А ВА П Я ТА Я

486

летописец отнюдь не «злорадствует» по поводу неудачи Изяслава, а замечает, что, когда князь вернулся в Киев, «ради быша людье, токмо дьяволъ сѣтоваше»201. «Интенции», таким образом, в обеих летописях — в общем-то схожие. Тезис о заимствовании фразы составителем Киевского свода из ПВЛ неснователен, так как фразы — разные. В Ип. киевляне говорят князю: «Ли хто не поидет, намъ же и даи, ать мы сами побьемы»202 (у Т.Л. Вилкул опущено слово «мы»); в начальной летописи новгородцы обещают Ярославу Владимировичу: «Аще кто не поидеть с нами, то сами потнем»203. Текстуального заимствования тут нет, а в том, что разные летописцы могли при описании похожих событий использовать похожие фразы, вряд ли стоит сомневаться. Можно, конечно, рассуждать о том, что более поздний летописец вдохновлялся трудом своего предшественника и заимствовал у него стилистику, но и это недоказуемо. Дело, однако, не в этом. Даже если вслед за Т.Л. Вилкул считать «вечевые» фрагменты Ип. вставками конца XII или начала XIII в., это никак не может поставить под вопрос достоверности тех характеристик внутренних отношений в коллективах киевских и новгородских горожан, которые в них содержатся. Конечно, летописцы не стенографировали речи горожан на вечевых собраниях, они могли их вообще домыслить, но домыслить так, чтобы они были похожи на то, что могло быть в реальности. Для более позднего времени есть и данные о том, каким образом осуществлялась мобилизация городских полков — там, естественно, где они в то время еще сохранялись, т.е. в Новгородской (до 1478 г.) и в Псковской (до 1510 г.) республиках. Когда в 1501 г. во Пскове готовились к войне с Ливонией, «князь псковскои и с посадники псковскими и со псковичи, исполна коневая рать, а молодые люди два третьего покрутили щитом да с сулицею…»204. Зажиточные псковичи, следовательно, отправлялись на войну в составе конной («коневой») рати, очевидно, самостоятельно обеспечивая себя конями и оружием; горожане более низкого статуса или/и имущественного положения выставляли одного воина от каждых троих, и двое обеспечивали третьего оружием. Такие «молодые люди» составляли пешую рать. Итак, «особное» участие городских полков, отличных от княжеской дружины, в боевых действиях на Руси в рассматриваемый период не вызывает сомнений. И в первую очередь это характерно именно для Новгорода. Степень их самостоятельности по отношению к князю, вероятно, специально в правовом отношении не фиксировалась (во всяком случае, такие установления неизвестны) и 201 202 203 204

Там же. Стб. 320. ПСРЛ. Т. II. Стб. 434. Там же. С. 129. ПСРЛ. Т. V. Вып. 1. С. 86.

В Е Ч Е , « В О И » И П Р О Б Л Е М А « Н А Р О Д Н О Г О О П О ЛЧ Е Н И Я »

определялась традицией и фактическим соотношением сил, что совершенно нормально для раннего Средневековья, эпохи обычного права, а не кодифицированного законодательства «на все случаи жизни», свойственного Новому времени. Это позволяло княжеской власти, если ее позиции были достаточно сильны, навязать горожанам свою волю (что мы уже видели на примере действий воеводы Ивана Халдеевича в Звенигороде Галицком). Впоследствии, когда сложилось единое Русское государство, вместе с вечевыми собраниями было окончательно устранено и «особное» участие горожан. Горожане, конечно, продолжали участвовать в боевых действиях, иногда даже в составе отдельных отрядов, как это было, например, в 1469 г. во время похода московских войск на Казань. Кроме дворянского ополчения, была собрана и другая «рать», в которую великий князь Иван III включил «суружанъ и суконниковъ и купчих людеи и прочих всѣх Москвичь, кои пригожѣ по их силѣ»205. Однако московские горожане действуют отнюдь не «особно», а по распоряжению великого князя (хотя, возможно, само наличие отдельного городского полка было реликтом более древней традиции). Те противоречия, которые усматривает Т.Л. Вилкул (не всегда при выступлении в поход горожан упоминается о решении веча; есть свидетельства о принудительной мобилизации князьями киевлян; явка или неявка горожан в поход не оговариваются в актах и т.д.), в действительности противоречиями не являются и свидетельствуют не об «элементах наррации» и «интенциях … летописца»206, а о специфике средневекового политико-правового сознания. В перспективе это, конечно, предопределило уязвимость данного городского «института» (как, между прочим, и городского собрания, веча). Тем не менее, весьма значительный масштаб активности древнерусских городских полков в XII–XIII вв. требует осмысления. Не затрагивая сложного вопроса о специфических чертах «северонорусских нардоправств» как социально-политических организмов, следует отметить, что и в этом отношении просматриваются определенные сравнительно-исторические параллели. Активно действующие городские полки существовали в важнейших центрах Западного Поморья, прежде всего в Щецине и Волине, о чем 205

206

ПСРЛ. Т. XXV. C. 281. В структурном отношении, между прочим, войско Ивана III напоминает войска домонгольского времени. Великий князь отправляет в поход на Казань «многые дѣти боярьскые дворъ свои» (соответствует дружине раннего времени); «от всеа земли своея дѣти боарьскые изо всѣх градов своих и изо всѣх отчин братии своее» (соответствует знати и ее отрядам раннего времени), москвичей (соответствует городскому полку) (ПСРЛ. Т. XXV. C. 281). В походе против Новгорода в 1471 г. участвовали и федераты новейшего времени — татарский отряд во главе с «царевичем» Данияром (ПСРЛ. Т. IV. C. 446–477; Т. XXV. C. 287). Вилкул Т.Л. Люди и князь… С. 299–306.

487

ГЛ А ВА П Я ТА Я

488

сохранилось довольно много свидетельств в агиографических сочинениях, посвященных епископу Оттону Бамбергскому. В самом раннем из них — Прюфенингском житии — рассказывается, в частности, о том, как в отпавшем в язычество Щецине стало известно о приближении к городу христианских миссионеров (1128 г.), после чего «толпа вооруженных людей устремилась из города, готовая схватить священнослужителя и тех, кто прибыл с ним, убить» (e civitate armatorum irruit multitudo parata rapere sacerdotem et eos, qui secum advenerant, trucidare). «Один же из горожан» (unus autem ex civibus), проявив благоразумие, «обратившись … к плебсу, спросил, зачем он (плебс. — П.Л.) собрался вооруженный против безоружных» (conversus ad plebem, ut quid contra inermes armata convenerit)207. Интересно, что этот фрагмент имеет литературные источники: 1Цар. (Вульгата) и житие св. Мартина Сульпиция Севера, в котором также говорится о нападении язычников на святого. Но если у Сульпиция Севера говорится о «толпе язычников-селян» (gentilium rusticorum … multitudo)208, то у Прюфенингского монаха  — о вооруженной толпе горожан. Это характерное различие может свидетельствовать о сознательной корректировке составителя жития Оттона Бамбергского, который основывался, как установлено209, на достоверной устной и письменной традиции, и данная деталь, таким образом, соответствует реальности: в Щецине в 20-е гг. XII в. горожане — причем не только элита, но и простонародье (plebs) — были вооружены и составляли вместе определенную силу. Эта сила не подчинялась князю Западного Поморья, поскольку Щецин, как и ряд других западнопоморских городов, был автономен по отношению к нему, горожане действовали по собственной инициативе. В подобной ситуации нередко возникали внутренние конфликты, mutatis mutandis, напоминающие междусобные столкновения в древнерусском Новгороде. Однажды щецинский языческий жрец, недовольный успехами своего христианского конкурента, «заранее послал на корабле мужей, которые при благоприятной возможности в конце концов убили бы священнослужителя» (viros … in navi premiserat, qui tandem oportunitate accepta sanctum interimerent sacerdotem), плывшего тогда в Волин. Однако обращенные Оттоном щецинцы, сопровождавшие его, «взяв оружие, встали спереди корабля и стали с ожесточением сражаться, так что те, кто изготовился против [них], были не без позора отброшены» (sumptis armis stare pro navi et acriter dimicare ceperunt ita, ut hii, qui ex adverso fuerant 207

208 209

Die Prüfeninger Vita Bischof Ottos I. von Bamberg nach der Fassung des Großen Österreichischen Legendars / Ed. J. Petersohn // MGH. Scriptores rerum Germanicarum in usum scholarum separatim editi. Hannover, 1999 (далее: VP). III. 7. S. 123. Ibid. S. 123, ann. 95. См. об этом: Petersohn J. Einleitung. III. Quellen und Vorlage // VP.

В Е Ч Е , « В О И » И П Р О Б Л Е М А « Н А Р О Д Н О Г О О П О ЛЧ Е Н И Я »

preparati, non sine ignominia sint repulsi)210. Автор другого жизнеописания «апостола поморян» Эбон рассказывает об этом подробнее и с некоторыми отличными деталями. Он сообщает, что «два жреца идолов плели козни с целью убийства мужа Божьего и тайно послали восемьдесят четыре воина, чтобы они, наблюдая за ним, при возвращении умертвили и голову его, воткнув на кол, с собой забрали» (duo pontifices idolorum viro Dei mortis laqueos intenderant, et milites octoginta quatuor clam premiserant, qui eum observantes in reditu iugularent, et caput eius palo inflixum sibi remitterent)211. Далее, говоря о самом столкновении, Эбон отмечает, что отправленные жрецами 84 воина, сблизившись с защитниками христианского миссионера, услышали «голоса своих сограждан и друзей» (voces civium et amicorum suorum)212. Автор третьего агиографического текста, посвященного Оттону Бамбергскому, Герборд рассказывает о настоящем сражении, которое произошло в результате этого инцидента между «огромным множеством убийц» (magna sicariorum multitud[o]), отправленных «злобными жрецами» (maligni sacerdotes) (точной цифры Герборд не называет) и «щецинцами … которые были с еписокопом» (Stetinenses … qui cum episcopo erant). Последние «взялись за оружие … отважно отражая силу силой» (arma capiunt … vim viribus audacter arcentes), и «в течение некоторого времени продолжалось сражение» (aliquandiu pugnatum esset), закончившееся бегством нападавших, узнанных защитниками епископа213. Такой вооруженный конфликт мог быть возможен только при условии: а) наличия у горожан оружия; б) отсутствия жесткой административной власти, которая обладала бы монополией на насилие. Ярче всего самостоятельный характер военной организации жителей Щецина виден из рассказов агиографов об инциденте на народном собрании в этом городе во время второго миссионерского путешествия Оттона Бамбергского в 1128 г. Прюфенингский монах: «Доказывал же он (жрец. — П.Л.), что … епископа же … нужно изрубить в куски. Сказав это, он приготовился бросить копье, которое он нес в руке (как было у них у всех в обычае), в святого Господня, а также поощрял то же самое сделать других» (…episcopum vero … in frusta concidi debere testatur. His dictis, lanceam, quam uti mos omnibus erat, manu gestabat, in sanctum Domini vibrare parabat idemque alios facere adhortatus)214. 210 211

212 213

214

VP. III. 12. S. 133. Ebonis. Vita S. Ottonis episcopi Babenbergensis / Rec. et ann. J. Wikarjak, praef. et comm. est K. Liman (MPH. Series nova. T. VII. Fasc. II = Pomniki dziejowe Polski. Ser. II. T. VII. Cz. 2) (далее: Ebo). III. 20. S. 129. Ibid. S. 130. Herbordi. Dialogus de vita S. Ottonis episcopi Babenbergensis / Rec. et ann. J. Wikarjak, praef. et comm. est K. Liman (Monumenta Poloniae Historica. Series nova. T. VII. Fasc. III = Pomniki dziejowe Polski. Ser. II. T. VII. Cz. 3) (далее: Herbordus). II. 24. S. 187. VP. III. 8. S. 126.

489

ГЛ А ВА П Я ТА Я

490

Эбон: «Он (жрец. — П.Л.) с большой силой приказал варварам, чтобы они немедленно пронзили проповедника Христа копьями, которые они постоянно носили по древнему обычаю римских граждан. Повинуясь его приказам, когда они высоко подняли правые руки, чтобы бросить в него [копья]…» (Ille … magna fortitudine barbaris imperat, ut predicatorem Christi hastis, quas antiquo more Quiritum Romanum iugiter ferebant, transfodere non morentur. Qui iussis eius obaudientes cum dextras alcius ad sagittandum eum elevassent…; далее рассказывается о том, как покушавшиеся на Оттона чудесным образом застыли на месте с копьями в правых руках)215. Герборд сообщает, что в руках у жреца было не копье, а некая cambuca, которую Я. Банашкевич склонен считать специальным жезлом — камбуттой, которым пользовался жрец во время вечевых собраний216. Но нельзя исключать и другой, более простой возможности. Так как слово cambuca, что отмечает и сам польский историк, обозначало епископский (а первоначально, видимо, просто пастушеский) посох217, то немецкий монах Герборд (или его информатор, спутник еп. Оттона Сефрид) могли дать здесь своеобразную interpretatio Christiana того, что происходило на щецинском собрании. Вполне вероятно, что, как об этом и пишет Прюфенингский монах, языческий жрец потрясал копьем. Далее Герборд также описывает событие, предшествовавшeе чуду. Как он замечает, на собрание «все … пришли вооруженные копьями» (omnes … incedebant hastati). После призыва жреца положить конец «обманам» еп. Оттона, верные язычеству участники собрания «подняли копья» (hastas levant). Но случилось чудо, и, «когда они ими стали потрясать для броска, в этом движении оцепенели» (Quas dum ad iacendum vibrant, actu rigent in ipso)218. К. Модзелевский предлагает остроумную и, как представляется, вполне убедительную интерпретацию этого происшествия. По его мнению, «поднимая вверх копья и потрясая ими, собравшиеся щециняне вовсе не намеревались бросать смертоносным оружием в Оттона. Это не был — ясное дело — дружественный жест по отношению к святому, но выражение одобрения слов языческого жреца». Выражение одобрения на «народном собрании» потрясанием копьями зафиксировано еще у Тацита; известен аналогичный скандинавский и англосаксонский обычай vapnaták; нечто подобное, вероятно, существовало у лан215 216

217

218

Ebo. III. 16. S. 122. Banaszkiewicz J. Otto z Bambergu i «pontifex idolorum». O urządzeniu i obyczaju miejsca wiecowego pogańskiego Szczecina // Biedni i bogaci. Studia z dziejów społeczeństwa i kultury ofiarowane Bronisławowi Geremkowi w 60. rocznicę urodzin. Warszawa, 1992. S. 281–282. Ibid. S. 281. См. об этом подробнее: Focke F. Szepter und Krummstab. Eine symbolgeschichtliche Untersuchung // Festgabe für Alois Fuchs zum 70. Geburtstage. Paderborn, 1950. S. 379–381. Herbordus. III. 18. S. 179–180.

В Е Ч Е , « В О И » И П Р О Б Л Е М А « Н А Р О Д Н О Г О О П О ЛЧ Е Н И Я »

гобардов219 (ср. лангобардск. gairethinx — собрание вооруженных людей, юридический акт, принятый заранее на собрании220). Разумеется, для немецких миссионеров, плохо или вообще не понимавших местного языка (сам Оттон разговаривал с поморянами через переводчика), поднятые руки с копьями могли казаться только непосредственной угрозой. Все три источника единодушны в том, что явившиеся на собрание щецинцы были вооружены копьями. Копья (как и боевые топоры) — оружие «демократическое». Как показывают археологические данные, в раннесредневековой Польше (в том числе и в Поморье) они «использовались повсеместно»221. В Щецине на Овощном рынке на территории укрепленного подгородья (т.е. посада, если использовать более поздний русский термин) уже давно в слое второй половины X — первой половины XI в. были обнаружены фрагменты топоров и железный наконечник копья; в Волине у перехода через реку — железный топорик (конец X в.); в Колобжеге — обломок топора (XII в.)222. То же самое характерно и для Руси, где «среди раннесредневековых военных древностей наконечник копья — одна из наиболее частых находок»223. Действуют щецинцы совершенно самостоятельно, более того, противостоят однозначно выраженной воле князя Вартислава и поморской элиты, которые высказались в пользу христианизации и оказывали поддержку еп. Оттону. Определенное влияние на них имеет языческий жрец, но Эбон, называя его призывы к толпе приказами, явно преувеличивает, стремясь именно служителя альтернативного культа сделать ответственным за происшествия, а самих щецинцев — жертвами обмана. В двух других текстах речь идет именно о призывах, участники собрания принимают решение применить оружие (или, если следовать интерпретации К. Модзелевского, использовать его для поддержки понравившегося оратора) совершенно самостоятельно. Связь городских (вечевых) собраний с войском хорошо известна по древнерусским источникам. Еще В.И. Сергеевич отмечал случаи, когда «вече во всем его составе обращалось в войско»224. Здесь, конечно, было много преувеличений: вечевой строй неосновательно распространялся на волость в целом, в то время как прежде всего городским явлением; не учитывались явные указание на принудительный характер воинской службы сельского населения 219 220 221 222 223 224

Modzelewski K. Barbarzyńska Europa. S. 567–568. Francovich Onesti N. Vestigia longobarde in Italia (568–774). Lessico e antroponimia. Roma, 1999. Р. 89–90. Nadolski A. Studia nad uzbrojeniem polskim w X, XI I XII wieku. Łódź, 1954 (Acta archaeologica Universitatis Lodziensis. Nr. 3). S. 53. Leciejewicz L. Początki nadmorskich miast na Pomorzu Zachodnim. Wrocław etc., 1962. S. 119–120, 303–304. Кирпичников А.Н. Древнерусское оружие. М.; Л., 1966. Вып. II. Копья, сулицы, боевые топоры, булавы, кистени. IX–XIII вв. С. 5. Сергеевич В.И. Древности русского права. Т. I. С. 456; Т. II. С. 74.

491

ГЛ А ВА П Я ТА Я

492

(см. выше); не оценивались в достаточной степени факты, когда и горожане принуждались князем к выполнению воинских обязанностей (как это было во время уже упоминавшейся осады Звенигорода Галицкого в 1146 г., когда воевода Иван Халдеевич просто убил трех видных «мужей»-вечников, а остальным горожанам «загрози», обеспечив тем самым их активное участие в обороне города225). Тем не менее В.И. Сергеевич и другие историки XIX — начала XX в. справедливо обратили внимание на сам факт присутствия на древнерусских вечевых собраниях вооруженных людей. Некоторые летописные сообщения, особенно новгородские, ясно об этом свидетельствуют. В 1384 г. новгородцы разделились на две противостоявшие друг другу стороны  — жителей Славенского конца и их противников, причем обе стороны созвали вечевые собрания и обе были вооружены: «…и стаху славлянѣ по князи, и поставиша вѣце на Ярославлѣ дворѣ, а другое вѣце у святѣи Софѣи, обои въ оружьи, аки на рать»226. И с той, и с другой стороны участвовали только жители концов, следовательно, речь идет исключительно о горожанах227. В 1388 г. жители Софийской стороны, созвонив вече у Софийского собора, «поидоша на дворъ» посадника Есифа Захарьинича, «акы рать силная, всякыи во оружьи»228, т.е. уже на вече они явились вооруженными. В 1418 г. в ходе восстания Степанка, о котором уже шла речь выше, новгородцы также грабили дворы своих противников, отправившись с веча на Ярославлем дворе в доспехах и со знаменами: «Слышавъ же народ, яко изиманъ бысть Степанко, начаша звонити на Ярославли дворѣ вѣче, и сбирахуся людии множество, кричаху вопиюще по многы дни: “поидем на оного боярина и дом его расхытим”. И пришед в доспѣсех съ стягом на Кузмадемиану улицу, пограбиша дом его и иных дворовъ мъного, и на Яневѣ улицѣ берегъ пограбиша». Ясно, что уже на вече участники собрания приходили вооруженными и с боевым знаменем («стягом»)229. О том же говорят и источники совершенно другого происхождения, например, письмо немецких купцов в Новгороде о конфликте между ними и местными жителями в 1331 г., подробно рассмо225

226 227 228 229

ПСРЛ. Т. II. Стб. 320. Надо, впрочем, признать, что В.И. Сергеевич, несмотря на то что в его время теория демократических основ политического строя германцев и славян была тогда, фактически, общепринятой в европейской историографии, писал значительно тоньше и осторожнее, чем И.Я. Фроянов. В частности, В.И. Сергеевич не отрицал тот факт, что даже командующие «народным ополчением» (в существовании которого он не сомневался) назначались князем (Сергеевич В.И. Древности русского права. Т. I. С. 462–463; ср.: Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. С. 209). ПСРЛ. Т. III. C. 379. См. подробный рассказ: ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 340. ПСРЛ. Т. III. C. 382. См. также: Там же. С. 326. ПСРЛ. Т. III. C. 409; T. IV. Ч. 1. Стб. 421–422.

В Е Ч Е , « В О И » И П Р О Б Л Е М А « Н А Р О Д Н О Г О О П О ЛЧ Е Н И Я »

тренное в III главе. После того, как один из новгородцев был убит, «русские созвали вече и принесли мертвого русского на это вече» (ludden de ruscen eyn dinc vnn brachten de doden ruscen. in dat dinc), и тогда «пришли все новгородцы все вместе, вооружившись, и с развернутыми знаменами на вече на княжеский двор» (dar weren de meynen Naugarder komen alto male wapent, vnn mit vp ghe rechteden banyren in dat dinc vppe des konighes houe)230. В основном, правда, в Новгороде на вече сходились вооруженными тогда, когда уже начался некий конфликт или он назревал. Кроме того, в русских источниках нет никаких сведений о том, чтобы оружие играло какую-то церемониальную или символическую роль в ходе вечевых собраний. О том, что вечники могли быть вооружены, говорят и упоминания о созыве вечевых собраний в ходе военных кампаний231. Возвращаясь к щецинским горожанам, очевидно, что они были вооружены, причем имели право ношения оружия не только во время войны, но и в мирное время — например, на городском собрании. По свидетельству Герборда, щецинцы были в состоянии вести даже самостоятельные войны, например, со славянским племенем ранов (руян), которые регулярно совершали набеги на Западное Поморье; об одном таком эпизоде в его «Диалоге» говорится: «…щецинцы по общему решению начали вооружаться, и, когда те (раны. — П.Л.) вновь пришли, оказали сопротивление объединенными силами» (Stetinenses ex consilio communi arma tractare ceperunt atque iterum venientibus coadunatis viribus occurrere)232. В Волине горожане тоже были вооружены, причем не только топорами, но и мечами, и тоже действовали самостоятельно, по собственной инициативе. Когда туда во время первого миссионерского путешествия явился Оттон Бамбергский со своими спутниками, волинцы, по свидетельству Герборда, автора третьего по времени написания агиографического текста об «апостоле поморян», «охваченные исступленной яростью в большом беспорядке, вооруженные топорами и мечами и другим оружием, ворвавшись на княжеский двор безо всякого почтения, угрожали нам (миссионерам. — П.Л.) неизбежной смертью, если мы как можно быстрее не убежим из двора и из самого города» (insano furore correpti magno tumultu, securibus et gladiis aliisque telis armati sine ulla reverencia in ipsam ducis curtim irrumpentes mortem nobis sine ulla retractacione nisi quantocius de curia et de ipsa civitate fugeremus comminabantur)233. 230 231 232 233

РЛА. S. 56. ПСРЛ. Т. II. Стб. 647; Т. III. С. 53, 57, 60, 65. Herbordus. III. 31. S. 195. Herbordus. III. 24. S. 106. Впрочем, эта информация не подтверждается более ранними свидетельствами VP и Эбона. Согласно первой, волинцы использовали не оружие как таковое, а «полена и камни» (ligna et lapides)

493

ГЛ А ВА П Я ТА Я

494

Военную силу горожане представляли собой также в Дымине, который Оттон посетил во время второго миссионерского путешествия. Когда епископ со своими спутниками подъезжал к нему, «весь народ, устрашенный этим громким шумом, и, посчитав, что на него устремляются вражеские боевые порядки, старался как можно быстрее войти в город и приготовиться к сопротивлению» (plebs omnis tumultuoso hoc perterrita sonitu, hostiumque cuneos super se arbitrata irruere, urbem quantocius ingredi seque ad resistendum preparare molitur)234. Ясно, что, если они готовились к сопротивлению лютичам, с которыми тогда воевал западнопоморский князь Вартислав, то они были вооружены и каким-то образом организованы, т.е. речь идет о городском полке. С вооруженными горожанами миссионеры столкнулись тогда же и в Вологощи, где «некоторые из горожан» (aliqui de civibus) «страшно гремя оружием, стремились напасть на них» (horrisono armorum strepitu eis occurrere gestiebant)235. И, хотя красивое словосочетание «грохот оружия» заимствовано Эбоном из Югуртинской войны древнеримского историка Саллюстия, это свидетельство подтверждается аналогичной информацией Герборда: «И собравшись на улице, они (жители Вологощи. — П.Л.) к тому же несли оружие и дубины и встали у нас на пути там, куда мы намеревались пройти» (Et congregantes se in platea etiam arma portare ac fustes et, qua transituri videbamur, nobis obviam stare); далее еще раз подчеркивается, что у них у всех было оружие (arma portant omnes»)236. Эти действия жители Вологощи предпринимали уже после того, как на совещании в Узнеме западнопоморские сановники и знать во главе с князем Вартиславом приняли решение креститься, т.е., следовательно, по собственной инициативе, подстрекаемые разве что местными служителями языческого культа (но административной власти над горожанами жрецы не имели). Однако городские полки были вовсе не единственной и отнюдь не главной военной силой Западного Поморья. Главной и самой значительной военной силой было княжеское войско. Биографы еп. Оттона упоминают его в связи с войной, которую вел западнопоморский князь Вартислав с лютичами в начале второго миссионерского путешествия «апостола поморян», когда тот подъезжал к Дымину. Согласно Эбону, это войско состояло из «двух отрядов, а именно корабельного и конного» (duobus exercitibus, id est navali et

234 235 236

(VP. II. 8. S. 91), согласно второму, они поражали миссионеров «камнями и палками» (fustibus ac lapidibus) (Ebo. II. 7. S. 67). Однако здесь просматриваются очевидные библейские параллели (VP. S. 91, ann.). Данные же Герборда, например, о топорах подтверждаются археологически (Nadolski A. Studia nad uzbrojeniem polskim. S. 36–50). Ebo. III. 5. S. 102–103. Ibid. III. 8. S. 108. Herbordus. III. 6. S. 159.

В Е Ч Е , « В О И » И П Р О Б Л Е М А « Н А Р О Д Н О Г О О П О ЛЧ Е Н И Я »

equestri). Агиограф далее говорит о «конном войске» (equester exercitus), которое, вопреки плану, подошло к Дымину позже «корабля» (navis), опередившего конницу благодаря быстрому попутному ветру. Это корабельное войско Эбон называет turma237. Герборд также сообщает, что войско князя (exercitus ducis) передвигалось per turmas. В классической латыни «турма» — это конный отряд из 30–32 чел. Однако в житиях Оттона — это условное наименование: у Герборда ниже говорится, что войско Вартислава состояло из «одной когорты пехоты» (una cohors peditum) и «второй когорты конников» (altera cohors equitum)238, которые двигались не вместе, а параллельными курсами. Мы видим, что поморянские «турмы» могли состоять и из пехотинцев. Между свидетельствами Эбона и Герборда нет противоречия: как мы знаем по древнерусским данным, при передвижении на существенные расстояния пешая рать помещалась на суда, а конница шла по суше. Об этом идет речь в сообщении НПЛ под 1234/35 г. о походе новгородского князя Ярослава Всеволодича на литву: «… князь же съ новгородьци, въседавъше въ насады, а инии на конихъ, поидоша по нихъ по Ловоти; и яко быша у Моравиина, и въспятишася лодьиници оттоле въ городъ, и князь я отпусти: недостало бо у нихъ бяше хлѣба; а самъ поиде съ коньникы по нихъ»239. При этом обычно конниками были более зажиточные люди, а в судовой рати сражались люди, не имевшие средств для приобретения коня, что следует из обращения князя Изяслава Мстиславича к киевлянам: «доспѣваите от мала и до велика, кто имѣеть конь, кто ли не имѣеть коня, а в лодьи»240. «Когорта», которая в римское время была 1/10 легиона (в позднее время составляет 4500–6000 чел.), так же, как и турма, может быть признана здесь только условным обозначением вдохновлявшегося классическими образцами агиографа. Но важно то, что поморянское войско было организованной армией, состоявшей из оформленных подразделений и находившейся под единым командованием князя. Она последовательно называется княжеской: exercit[us] su[i], exercitus ducis, su[i] omn[es]241. К сожалению, из кого она состояла, мы отсюда точно узнать не можем. Ясно лишь, что княжеское войско было вооружено мечами (а мечи — это оружие весьма дорогое и требовавшее умелого обращения, которым вряд ли могли владеть простые селяне; выше, как мы помним, говорилось, что даже многие горожане были вооружены топорами и дубинами). Кроме того, ополчение дыминских горожан отделяется от княжеского войска, поскольку Герборд упоминает, что «дыминцы  … 237 238 239 240 241

Ebo. III. 5. S. 103. Herbordus. III. 2. S. 150. ПСРЛ. Т. III. C. 73. См. также: ПСРЛ. Т. III. C. 87. ПСРЛ. Т. II. Стб. 348–349. Ebo. III. V. S. 104; Herbordus. III. 2. S. 150.

495

ГЛ А ВА П Я ТА Я

496

намеревались присоединиться к нему (Вартиславу. — П.Л.) в битве» (ad pugnam … ei occursuros), и, услышав шум приближающейся армии, подумали, что это враги242. Складывается, однако, впечатление, что помимо княжеской дружины (в ее существовании не приходится сомневаться, в житиях еп. Оттона постоянно упоминается окружение Вартислава, его дворы в разных городах, «префекты», представлявшие его в них, и т.п.243) определенную роль играли в ней отряды местной знати. Упоминавшемуся выше могущественному щецинскому вельможе Вышаку (Wirtsca, Wirtschachus, Witscacus), по словам Эбона, для одного из грабительских походов удалось снарядить целый флот из шести кораблей (copioso sex navium apparatu Danos sibi infensos petebat)244. По подсчетам польских ученых, общая численность войска Вышака должна была достигать 250 человек с  учетом упоминания Саксона Грамматика о том, что во время одного из нападений поморян на шведов на каждом их корабле размещалось по 44 человека245. Точность этой цифры весьма относительна, так как хорошо известно, что, скажем, количество людей на викингском корабле (вопреки В. Джевульскому, ссылающемуся в том числе как раз на викингов) могло сильно колебаться в зависимости от типа судна и различных обстоятельств, однако, разумеется, в определенных пределах. П. Сойер оценивает верхний предел в 50 чел., но обычно он был ниже, так как приходилось перевозить коней и различные грузы (так, в 1142 г. для переброски менее 400 конных рыцарей через Ла-Манш понадобилось 52 корабля)246. Н.П. Брукс считает несколько иначе, полагая, что максимально вместимость кораблей викингов могла достигать 60 чел.247 Г. Хэлсолл приводит такие общие цифры: «от менее пары 242 243

244 245

246 247

Ibid. Речь идет, разумеется, о дружине самого князя, а не о городских дружинах. Никаких сведений о существовании таковых в Западном Поморье в источниках нет (Dzieje Szczecina. Warszawa; Poznań, 1985. Wiek X — 1805) / Pod red. G. Labudy. S. 31). Г. Лябуда отмечает, что в источниках отсутствуют упоминания о наличии в Щецине — крупнейшем западнопоморском центре — «военной “дружины” (княжеской?) как особой группы населения» (Labuda G. Problematyka badań wczesno-dziejowych Szczecina // Przegląd Zachodni. R. VIII. 1952. Nr. 3/4. S. 549). Это так, но само наличие княжеской инфраструктуры (двора) в городе предполагает наличие тех, кто его содержал, охранял и т.д. Это мог быть и не собственно «гарнизон» (в существовании которого сомневается польский историк), но какие-то люди, подчиняющиеся князю, в том числе вооруженные, там должны были находиться. Ebo. III. 2. S. 94–95. Ibid. S. 95, ann.; Bogusławski W. Dzieje Słowiańszczyzny pólnocno-zachodniej do połowy XIII w. T. III. Poznań, 1892. S. 563; Dziewulski W. Zaludnienie i rozmiary Szczecina w roku 1124 // Kwartalnik historii kultury materialnej. 1954. R. II. Nr. 1–2. S. 49. Sawyer P. H. Kings and Vikings. P. 93. Brooks N. P. England in the Ninth Century: The Crucible of Defeat // Transactions of the Royal Historical Society. Fifth Series. 1979. Vol. 29. P. 5.

В Е Ч Е , « В О И » И П Р О Б Л Е М А « Н А Р О Д Н О Г О О П О ЛЧ Е Н И Я »

дюжин или до более 60» и при этом полагает, что, если взять 30 как среднюю цифру, «мы не очень ошибемся»248. Если принять за основу средние цифры, то получаем, что в войске Вышака могло быть 180–240 чел. Это   — довольно солидный отряд. Эбон называет воинов Вышака его socii, т.е. «товарищами, спутниками», что, скорее, свидетельствует в пользу добровольного характера их участия в предприятии249. Однако очевидно, что статус самого Вышака как мужа «чрезвычайно богатого и могущественного» (predives ac prepotens)250 был намного выше, чем их, и его положение как командира отряда не могло быть оспорено. В том же Щецине, как уже говорилось выше, два языческих жреца имели в своем распоряжении 84 воина (или, во всяком случае, имели на них влияние). У другого языческого жреца там же в Щецине были «друзья» (amici sui, amici eius), которые по его призыву готовы были умертвить епископа Оттона251. Эбон и Герборд упоминают в связи с чудом, совершенном Оттоном в Волине «некоего воина» (miles quidam)252, т.е. человека, который выполнял воинские обязанности на профессиональной основе. Это мог быть только княжеский воин или воин, служивший комуто из представителей местной элиты. В другом месте Герборд упоминает о «некой богатой и знатной вдовe в селе недалеко от города Камня (Поморского. — П.Л.)» (vidua quedam in rure non longe a civitate Caminensi dives ac nobilis), которая «полностью пренебрегая христианской религией» (valde christiana religione contempta), долгое время твердо сохраняла верность языческим богам и «старой традиции своих предков» (parentum suorum veteri tradicione). У этой женщины был «немалый авторитет» (non parve auctoritatis), так как ее покойный супруг, «что казалось значительным в той земле … пока был жив, имел обыкновение пользоваться для охраны 30 конями и их седоками» (quod in illa terra magnum videbatur, maritus eius, dum viveret, in usum satellicii sui triginta equos cum ascensoribus suis habere consueverat)253. В связи с этим Герборд сообщает определенную информацию о военной организации поморян: «Сила же и могущество знати и вождей оценивается в соответствии с запасами и количеством коней. Они говорят, что сильным и могущественным и богатым является тот, кто столькими или столькими владеет конями, и так, упоминая число коней, подразумевают число воинов. Никто же из воинов там обычно не владеет более чем одним конем. Кони же в этой 248 249 250 251 252 253

Halsall G. Warfare and Society. P. 123. Ср. мнение В. Джевульского, считающего спутников Вышака его челядью (Dziewulski W. Zaludnienie. S. 49) VP. III. 10. S. 128–129. Ebo. III. 20. S. 129–130. Ebo. III. 21. S. 131; Herbordus. III. 27. S. 189–190. Herbordus. II. 23. S. 101.

497

ГЛ А ВА П Я ТА Я

498

земле большие и сильные, и всякий из воинов сражается без оруженосца, нося сам сумку и щит, при этом довольно ловко и усердно исполняя свою воинскую обязанность. Ведь только первые люди и вожди довольствуются только одним, самое большее — двумя оруженосцами» (Fortitudo enim et potencia nobilium et capitaneorum secundum copiam vel numerum estimari solet caballorum. Fortis, inquiunt, et potens est ac dives ille tot vel tot potest habere caballos, sicque audito numero caballorum numerus militum intelligitur. Nullus enim militum preter unum caballum illic habere consuevit. Sunt autem magni et fortes equi terre illius et unusquisque militum sine scutifero militat manticam per se gestans et clipeum, agiliter satis et strennue sic militie sue officium e xequentes. S oli autem p rincipes e t capitanei uno tantum — vel si multum est duobus clientibus — contenti sunt)254. Основу поморянского войска, таким образом, составляла конница. Рядовой воин являлся на службу, как следует из данного фрагмента, — если использовать русскую терминологию, — «конно и оружно», а представители местной элиты — еще и «людно». Не надо понимать дело на основании процитированного фрагмента так, что лидеры поморянского общества являлись на войну лишь с одним–двумя слугами: речь, очевидно, идет именно об оруженосцах в собственном смысле слова. Как мы видели, в свите одного из нобилей в районе Камня Поморского насчитывалось 30 конных воинов. Ясно, что служить ему, а после его смерти его вдове они были обязаны — будь то на основании зависимости или договора (в польской историографии существует мнение, что они относились к челяди255 — тогда их можно считать кем-то вроде известных на Руси боевых холопов — но прямо это из источника не следует). Рядовые воины тоже были не ополченцами, а исполняли militie sue officium— «свою воинскую обязанность». Как могла реализовываться эта обязанность, видно из другого свидетельства Герборда. В его сочинении включено послание польского правителя Болеслава III Кривустого принявшим христианство поморянам (прежде всего, щецинцам). Большинством ученых признается его достоверность256. В этом «статуте» предписывается, что в случае начала войны поморяне обязаны помогать Болеславу следующим образом: «Пусть девять отцов семейств для похода вполне обеспечат десятого оружием и средствами и тем временем дома пусть добросовестно позаботятся о его семействе» (Novem patres familias decimum in expedicionem armis et impensis habunde procurabunt et eiusdem familie interim domi fideliter providebunt)257. Относительно этого места в польской историографии высказывались разные соображения, в зависимости от того, кем считать patres fa254 255 256 257

Ibid. S. 101–102. См., например: Dziewulski W. Zaludnienie. S. 48–49. См.: Wasilewski T. O slużbie wojskowej… S. 4, przyp. Herbordus. II. 30. S. 119–120.

В Е Ч Е , « В О И » И П Р О Б Л Е М А « Н А Р О Д Н О Г О О П О ЛЧ Е Н И Я »

milias: представителями всего населения258, среднего слоя259 или исключительно элиты260. Сторонник последнего мнения Т.  Василевский вообще, на основании того, что у того же Герборда численность щецинских patres familias оценивается в 900 человек («Ведь в столь огромном городе, в котором насчитывалось 900 отцов семейств без детей и женщин и остальной толпы…»261), приходит к выводу о том, что «статут» Кривоустого предусматривал мобилизацию из Щецина и округи лишь 90 знатных воинов. Последняя цифра кажется маловероятной, и предположение Т. Василевского подверглось весьма жесткой критике со стороны С.М. Зайончковского, который обратил внимание на то, что, если считать patres familias «статута» Болеслава Кривоустого представителями щецинской элиты, то непонятно, почему они сами не могли себя обеспечить оружием и зачем после отправления на войну одного из них об оставленном им домохозяйстве должны были заботиться остальные девять «отцов семейств»262. К этому можно добавить и то, что мы не знаем, какие славянские понятия стояли за обозначением patres familias и были ли они идентичными в тексте самого Герборда и в «статуте», который в него включен (вполне могло быть и подругому).263 Так или иначе, военная служба в Западном Поморье в 20-е гг. XII в. была повинностью. Было ли это новацией, введенной польским правителем, или это положение основывалось на какихто традициях, уже существовавших в западнопоморском обществе? Об этом можно только гадать. Но фактом является то, что о добровольном ополчении свободных «общинников» в этом регионе, о котором у нас есть определенные сведения, ничего не известно, зато зафиксирована служба как обязанность — officium. Поморские параллели показывают, какими могли быть основные варианты и тенденции развития раннесредневековой военной организации у славян: в крупных городских центрах, обладавших автономией по отношению ко княжеской власти (каким был Новгород), ее основу составляли городские полки, действовавшие в определенной степени самостоятельно; на остальной территории, в большей мере подвластной князю, — войско, складывавшееся 258 259

260 261 262 263

См., например: Bollnow H. Burg und Stadt in Pommern bis zum Beginn der Kolonizationszeit // Baltische Studien. Neue Folge. 1936. Bd. 38. S. 57. Wachowski K. Słowiańszczyzna zachodnia. Poznań, 2000 (wyd. 3) (Poznańskie towarzystwo przyjaciół nauk. Wznowienia. T. 6). S. 145 («к mediocres следует причислять, по крайней мере, частично 900 … отцов семейств в Щецине»). Wasilewski T. O slużbie wojskowej… S. 4–5. In tam ingenti… civitate, que nongentos patres familias absque parvulis et mulieribus et reliqua multitudine numeratos habebat… (Herbordus. II. 34. S. 127). Zajączkowski St.M. Udzial ludności wiejskiej polskiej wojskowości do połowy XV stulecia // Studia i materialy do historii wojskowości. 1984. T. XXVII. S. 9–10. Ср. также мнение К. Цернака, который считает, что вопрос о 900 patres familias «должен остаться открытым» (Zernack K. Die burgstädtischen Volksversammlungen… S. 236)

499

ГЛ А ВА П Я ТА Я

500

из княжеской дружины, отрядов представителей местных элит («сильных, могущественных и богатых») и рядовых воинов, выполнявших «свои воинские обязанности». По мере усиления княжеской власти и подчинения ей автономных городов второй вариант получал большее распространение, первый вариант тем самым возобладал и получил развитие на Северо-Западе Руси, прежде всего в Новгороде. Ни о каком всеобщем народном ополчении не может быть, таким образом, и речи даже применительно к весьма архаическому поморянскому социуму 20-х гг. XII в., не говоря уже о значительно более развитой в социально-политическом и культурном отношениях Новгородской земле. *** Итак, на страже интересов новгородского политического коллектива стоял городской полк, представлявший собой вооруженных вечников. Говорить о том, что вече распоряжалось или руководило городским полком, не вполне корректно, так как «вои» по сути дела и были вооруженными вечниками. «Народным ополчением» — гипотеза о существовании которого в древней Руси вообще не находит подтверждения — этот городской полк считать нельзя, так как подавляющее большинство жителей Новгородской земли — селяне, когда привлекались к участию в новгородском войске, играли в нем подчиненную роль. Они являлись на службу не добровольно, а мобилизовывались новгородским политическим коллективом, состоявшим исключительно из горожан во главе с боярами.

В М Е С Т О З А К Л ЮЧ Е Н И Я

НОВГОРОДСКОЕ ВЕЧЕ И НОВГОРОДСК АЯ РЕСПУБЛИК А

§ 1. Итоги исследования История новгородского веча неотделима от истории новгородских вольностей. К сожалению, из-за того, что документальные источники, в которых упоминается вече, появляются довольно поздно, не все этапы его истории можно реконструировать полноценно, но общая картина представляется ясной. Еще до возникновения Новгорода на современном месте восточнославянская общность словен устраивала свои собрания (не называвшиеся в источниках вечем), возможно, на территории, которая потом вошла в пределы города. Новгородское вече, однако, не имеет «институциональной» преемственности с этими словенскими собраниями, хотя определенные архаические традиции (как, например, вечевые расправы или способ принятия решений на основе «одиначества») оказали влияние на позднейшее городское вече. В X–XI вв. новгородцы время от времени собирались на городские собрания, к этому же времени относится и первое прямое упоминание новгородского веча (1015 г.), однако такие собрания, насколько можно судить, еще в значительной степени контролировались князьями. Уже в этот период определяется главная социальная черта новгородского веча — участие в нем почти исключительно горожан. В XII–XIII вв., особенно после событий 1130-х гг., вече становится важнейшей площадкой для реализации политической воли новгородских горожан. Определяется состав веча — вечниками являются свободные полноправные горожане мужского пола, входившие в кончанские и уличанские организации, разного социального статуса, при лидирующей роли знати — бояр. В то же время, судить на основании имеющихся летописных данных о степени «институционализации» веча в этот период достаточно сложно. Можно предполагать, однако, что к XIII в. вече уже приобрело черты высшего политического органа Новгорода.

ВМ ЕС ТО ЗА К Л ЮЧЕНИ Я

502

В XIV–XV вв. вече несомненно является политическим институтом Новгородской республики и собранием ее «политического народа» — полноправных жителей города Новгорода разного социального статуса, принадлежавших к кончанским организациям. Вечники, хотя их и было существенно больше пресловутых «300 золотых поясов» — несколько тысяч человек — все равно составляли явное меньшинство по сравнению со всем населением Новгородской земли. В системе новгородских органов власти вече занимало самое высокое место; формально его статус был выше, чем у другого новгородского коллегиального органа власти — «господ», существование которого, вопреки высказывавшимся в последнее время суждениям, подтверждается источниками. В то же время вече находилось в сложной системе взаимоотношений с другими политическими институтами, и в конкретной ситуации его наивысшие полномочия могли оказаться формальными, а важнейшие решения — быть принятыми в обход него. На всем протяжении истории новгородского веча в его деятельности сохранялись архаические традиции. Наиболее ярким их проявлением было отсутствие сколько-нибудь четкой сферы компетенции веча. Вече занималось теми вопросами, которые в данный момент интересовали горожан и на которые они — в зависимости от соотношения различных политических сил — могли оказать влияние. Отсутствовал, вероятно, и четкий регламент, не существовало понятия о кворуме1 и периодичности собраний. Другим примером может служить сохранявшийся способ принятия решений на основе «одиначества» и тесно связанный с этим метод разрешения противоречий: не через мирный политический процесс, а через вечевые конфликты и/или расправы. Еще одной формой реализации политической самостоятельности новгородцев было их участие в городском полку, который по своему составу фактически совпадал с вечем. Связь городского полка с вечем несомненна: в вече могли участвовать вооруженные новгородцы, а во время военных походов устраивались вечевые собрания. Романтическая концепция «народного ополчения», однако, не находит подтверждения в источниках. Жители Новгородской земли участвовали в боевых действиях не добровольно, а принудительно мобилизовывались новгородским политическим коллективом во главе с боярами. 1

Помимо общих соображений и аналогий, есть и прямые указания на то, что новгородцы без всякого для себя ущерба могли игнорировать собрания. Например, в рассказе о восстании Степанка в 1418 г. упоминается «[н]ѣкто … людинъ, Личковъ сынъ», рыбник, который вместо того, чтобы отправиться на проходившее в то же время вече (вероятно, на Ярославлем дворе), ловил рыбу на Волхове. Именно благодаря этому он смог спасти сброшенного с моста боярина Данила Ивановича Божина, взяв его в свой челн (ПСРЛ. Т. III. C. 409; T. IV. Ч. 1. С. 421)

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ И НОВГОР ОДСК А Я РЕСП У Б Л ИК А

Не находят никакого подтверждения общинно-демократические или «полисные» интерпретации новгородского веча. Сельские жители не только не имели реальной возможности участвовать в политической жизни Новгорода, но, по-видимому, выступали в качестве подвластного населения по отношению к новгородским «городовым людям», ведущую роль среди которых играл, естественно, элитарный боярский слой. Это обстоятельство очевидным образом не оставляет места для интерпретации веча в качестве органа власти, похожего на народные собрания античного времени. Соответственно Новгородскую «волость» нельзя рассматривать как гражданскую общину античного типа, как полис — во всяком случае, как то, что понимают под полисом сторонники отечественной «полисной» теории. Именно свободные полноправные горожане были теми «мужами вольными», представлявшими собой избиравшую и сменявшую должностных лиц «коммуну», о которой пишет де Ланнуа, или «общность Великого Новгорода» (dat gemene van Groten Naugarden), к которой обращались в 40-е гг. XV в. любекские ратманы2. Именно они были, используя терминологию, уже давно применяющуюся к истории средневекового «протопарламентаризма» в славянских странах3, новгородским «политическим народом», т.е. не населением вообще, а людьми, имевшими легитимное право на участие в политической жизни. Новгородское вече испытало определенную историческую эволюцию. Основные ее моменты — за недостатком источников — могут быть только намечены и вряд ли точно датированы, но совершенно очевидно, что вече XI в. и вече XIV в. — явления во многом различные. Отличаются они прежде всего не внешней формой (и  то, и другое — собрания горожан) и даже не «функциями», а местом в политической системе, которое, в свою очередь, зависело от степени политической самостоятельности Новгорода и его взаимоотношений с князьями. Если раннее вече — это от случая к случаю созываемое (часто по инициативе князя) собрание, проявления силы которого носили, по меткому выражению А.Е. Преснякова, «характер выступлений его в чрезвычайных ситуациях», то в XII–XIII вв. вече становится важнейшей формой проявления политической активности новгородцев, а в XIV–XV вв., безусловно, приобретает черты республиканского политического института, важнейшего элемента новгородской политической системы. Однако и применительно к этому времени политическим институтом можно считать, скорее, не столько само вече, сколько политический коллектив полноправных новгородцев, который назывался в источниках «Великим 2 3

LECUB. Bd. X. № 508. S. 358. См., например: Russocki S. Protoparlamentaryzm Czech do początku XV wieku. Warszawa, 1973 (Dissertationes Universitatis Warsoviensis. 71). S. 12.

503

ВМ ЕС ТО ЗА К Л ЮЧЕНИ Я

504

Новгородом»; вече же было формой реализации политической воли этого коллектива. Именно поэтому в письменных источниках само слово «вече» могло не использоваться или заменяться другими словами или описательными конструкциями. Этот коллектив и был высшим органом власти Новгородской республики, а вечевые собрания были наиболее адекватным выразителем его полномочий. Когда вече не собиралось, такую роль играли другие правительственные институты и должностные лица: посадник, тысяцкий, «господа». В то же время и в XV в. новгородское вече было мало похоже на новоевропейские представительные политические институты. Процесс превращения новгородского веча в «институт» был длительным и неоднозначным; начался он еще до начала независимого существования Новгорода и не завершился окончательно ко времени утраты им независимости. § 2. Новгородская «вольность» Что дают эти выводы для понимания сущности новгородского политического строя в целом? Образ самостоятельных «севернорусских народоправств» издавна укоренился не только в российской науке, но и в художественной литературе, публицистике, историософии. Характеристика Новгорода как республики (иногда — «феодальной») чрезвычайно распространена не только в научных, но и в научно-популярных изданиях; именно так («Новгородская феодальная республика») называется параграф, посвященный истории средневекового Новгорода, во многих учебниках и учебных пособиях по истории. Еще в старой литературе утвердилась точка зрения, что республиканский строй установился в Новгороде после событий 1136 г., когда новгородцы лишили власти князя Всеволода, и прекратил свое существование лишь с падением новгородской независимости в 1478 г. Существенные коррективы в эту картину внесли работы В.Л. Янина, по мнению которого политический строй Новгорода и место в нем князя претерпели весьма сложную эволюцию. В частности, он полагает, что если до конца XIII в. в Новгороде существовала своеобразная «шаткая система двоевластия», то в это время ей на смену приходит «фактическое республиканское устройство», в рамках которого власть князя серьезно ограничивается4. В еще более рез4

Янин В.Л. Новгородские посадники. М., 2003 (2-е изд.). С. 244–250. Ср., однако, критику отдельных элементов концепции В.Л. Янина об эволюции политического строя Новгорода: Линд Дж. Х. К вопросу о посаднической реформе Новгорода около 1300 г. и датировке новгородских актов // ДГ. 1995. М., 1997; Горский А.А. К вопросу об этапах складывания республиканского строя в Новгороде // Норна у источника Судьбы. Сборник статей в честь Е.А. Мельниковой. М., 2001.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ И НОВГОР ОДСК А Я РЕСП У Б Л ИК А

кой форме против представления о ранней новгородской вольности выступают другие историки5. В последнее время, однако, некоторое распространение получил своеобразный «ревизионизм» в отношении концепции республиканской самостоятельности Великого Новгорода. Иногда он проявляется в неявной форме: историки как бы стесняются называть средневековый Новгород «республикой». Это приводит подчас к довольно курьезным результатам, когда для характеристики одних русских «политий» используется термин «княжество», а других (Новгорода и Пскова) — «земля». В действительности же «землями» назывались все древнерусские государственные образования, а «княжествами» они вообще не назывались6. Есть и попытки артикулированного отрицания республиканского характера новгородской государственности. Т.Л. Вилкул, например, прямо пишет (применительно к XII–XIII вв.), что «летописцы зачастую старались умалить степень влияния князей на новгородские дела и представить горожан более самостоятельными, чем это было на самом деле»7. В принципе возможность того, что летописцы могли создавать некую искусственную картину новгородских вольностей, исключать нельзя: летописи — источники нарративные. Их  составители, разумеется, не просто фотографировали реальность, но могли препарировать ее в соответствии с идеологическими интенциями и литературными моделями. Подозрительным кажется, правда, что, по мнению Т.Л. Вилкул, «поступали так не только местные хронисты … но и составители киевского и суздальского сводов» (в составе соответственно Ип. и Лавр.). Трудно поверить в столь масштабную конспирологическую картину… С другой стороны, в последнее время появились работы зарубежных авторов, которые рассматривают Новгород в общеевропейском контексте и находят параллели между его политическим устройством и устройством средневековых европейских коммун и городских республик8. Швейцарский историк Р. Мументалер 5

6

7 8

См.: Толочко П.П. Киев и Новгород в XII–XIII вв. в новгородском летописании // Великий Новгород в истории средневековой Европы. К 70-летию В.Л. Янина. М., 1999 (П.П. Толочко считает, что в XII — первых десятилетиях XIII в. Киев и Новгород находились «в рамках единой государственно-политической системы, пусть и пораженной ржавчиной феодального сепаратизма»; Там же. С. 179). Несколько более осторожный подход: Paul M.C. Was The Prince of Novgorod a «Third-Rate Bureaucrat» after 1136? // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. N.F. 2008. Bd. 56. Heft 1. См.: Горский А.А. Земли и волости // Горский А.А., Кучкин В.А., Лукин П.В., Стефанович П.С. Древняя Русь: очерки политического и социального строя. М., 2008. С. 19–26; Горский А.А. Русское Средневековье. М., 2010. С. 45–46, 50–51. Вилкул Т.Л. Новгородцы и русские князья в летописании XII в. // Russia mediaevalis. 2002. T. X, 1. С. 35. Mumenthaler R. Spätmittelalterliche Städte West- und Osteuropas im Vergleich: Versuch einer verfassungsgeschichtlichen Typologie // Jahrbücher für

505

ВМ ЕС ТО ЗА К Л ЮЧЕНИ Я

506

пришел, например, к выводу, что средневековые Новгород и Псков почти полностью вписываются в разработанную Максом Вебером модель западноевропейской городской коммуны, причем в большей степени, чем, например, Мюнхен9. Сам Вебер между тем считал, что «городская община в полном смысле этого слова, как массовое явление известна лишь Западу и лишь отчасти, временами Передней Азии». Характеризует же городскую общину, по его мнению, наличие следующих признаков: «1) укрепления, 2) рынка, 3) собственного суда и, по крайней мере, частично, собственного права, 4) характера корпоративности и связанной с этим, 5) по крайней мере, частично, автономии или автокефалии, т.е. управления при помощи аппарата, в создании которого так или иначе участвовали горожане»10. В современной научной литературе по истории средневекового города этот веберианский «идеальный тип» (Idealtypus) в целом признается релевантным рабочим определением. По словам одного из самых авторитетных современных историков средневекового права Г. Дильхера, типология городов Макса Вебера «в главном в результате интенсивного исследования истории городов в течение трех четвертей века, по-видимому, не была превзойдена»11. Типология Вебера принимается, впрочем, с определенными оговорками12. В частности, отмечается, что в Священной Римской империи к северу от Альп коммунальное устройство городов и их самоуправление фиксируется только примерно с XIII в.13 Используются и предложенные Вебером признаки коммунального устройства. Например, современный исследователь «коммунализма» эпохи Средневековья и раннего Нового времени, П. Бликле, говоря о немецких городах этого времени, замечает, что защита и развитие собственного права являлись институциональным признаком всякой коммуны (будь то городской или сельской)14. При обращении к Новгороду эти признаки действительно улавливаются (по крайней мере, в некоторые периоды новгородской истории). Существует, впрочем, и другая интерпретация.

9 10 11 12 13

14

Geschichte Osteuropas. N.F. 1998. Bd. 46; Leffler R. Novgorod — eine europäische Kommune? // Städte im östlichen Europa. Zur Problematik von Modernisierung und Raum vom Spätmittelalter bis zum 20. Jahrhundert / Hrsg. von C. Goehrke, B. Pietrow-Ennker. Zürich, 2006. Mumenthaler R. Spätmittelalterliche Städte… S. 66–67. Вебер М. История хозяйства. Город / Пер. с нем.; под ред. И. Гревса. М., 2001 [1921]. С. 350–351. Dilcher G. Bürgerrecht und Stadtverfassung im europäischen Mittelalter. Köln etc., 1996. S. 43–44. См. подробнее: Dilcher G. Bürgerrecht… S. XXIII–XXVI. Isenmann E. Die Deutsche Stadt im Mittelalter 1150–1550. Stadtgestalt, Recht, Verfassung, Stadtregiment, Kirche, Gesellschaft, Wirtschaft. Wien etc., 2012. S. 47–48. Blickle P. Kommunalismus. Skizzen einer gesellschaftlichen Organisationsform. München, 2000. Bd. I. Oberdeutschland. S. 43–44.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ И НОВГОР ОДСК А Я РЕСП У Б Л ИК А

Л. Штайндорф, например, убежден в том, что Новгород нельзя считать «коммуной», так как он не отвечает предложенному им определению коммуны, с которым, по его мнению, «можно согласиться без оговорок» (хотя, заметим, оно существенно более жесткое, чем определение М. Вебера). В Новгороде, по словам Л. Штайндорфа, отсутствовало «абстрактное самоопределение, которое бы включало в себя значение “общность”»; отсутствовал совет «как коллективный руководящий орган»; не было «особенного городского права, сходного со статутами и городскими правами Западной и Центральной Европы»; не было разницы между полноправными «гражданами» и прочими «жителями города»15. Ригористичный подход Л. Штайндорфа можно критиковать, причем по всем пунктам. Сам Л. Штайндорф признает, что определение, указывающее на общность полноправных новгородцев, существовало — «весь Новгород», и чем оно хуже дубровницкой «обкины», не очень понятно. То же самое относится и к праву, сам автор упоминает Новгородскую судную грамоту (далее: НСГ), а тезис о несходстве ее с западноевропейскими городскими статутами напоминает «круговой аргумент» (circulus vitiosus). Между тем, Вебер писал об этом критерии с большой осторожностью («по крайней мере, частично»), и НСГ, как представляется, «по крайней мере, частично» может быть сопоставлена с западноевропейскими коммунальными статутами. Совет в Новгороде, как мы видели, все-таки был. Существовало и правовое различие между полноправными новгородцами и остальным населением, а отсутствие особых списков или книг «граждан» не может быть решающим аргументом: такие вещи могли определяться не писаным, а устным, обычным правом. Как уже говорилось выше, в Венеции — классической средневековой республике  — еще в период ранней коммуны, до того, как сложилось политическое устройство, полностью контролировавшееся аристократией, те, кто не жил в самом городе, были фактически исключены из политической жизни. В ней участвовали только горожане, а не все жители территории, находившейся под властью Венеции16. Надо, однако, признать, что Л. Штайндорф совершенно прав в том отношении, что Новгород по своему устройству сильно отличался от западноевропейских городских коммун. Так как же все-таки можно охарактеризовать новгородский политический строй в целом? Оставим пока в стороне теоретические рассуждения и вновь обратим особое внимание на источники, причем не на летописи, 15

16

Штайндорф Л. Правильно ли считать Новгород коммуной? // Споры о новгородском вече: междисциплинарный диалог: Материалы «круглого стола» (Европейский университет в Санкт-Петербурге, 20 сентября 2010 г. СПб., 2012. С. 238–239. Castagnetti A. Insediamenti e «populi» // Storia di Venezia. Vol. I. Origini-età ducale. Roma, 1992. P. 606.

507

ВМ ЕС ТО ЗА К Л ЮЧЕНИ Я

508

которые, как уже говорилось, обладают особой идеологической и риторической «нагрузкой», а опять-таки на источники документальные. Одним из таких источников вновь оказывается ганзейский документ, кратко упоминавшийся в главе III, написанный, правда, не на средненижненемецком языке, а на латыни, и датирующийся 26 марта 1292 г.17 Документ представляет собой отчет представителей ганзейских городов об их миссии в Новгород. Причиной миссии были споры вокруг некоего имущества, в захвате которого немцы обвиняли русскую сторону. Переговоры велись с представителем князя Андреем (сам князь по имени не назван, но ясно, что это мог быть только старший сын Александра Невского Дмитрий, занимавший в 1292 г. владимирский и новгородский столы) и новгородскими представителями во главе с тысяцким. Князь всячески тянул время, а вот от имени новгородцев ответ дал в конце концов староста Семен. Ответ был совершенно однозначным: «Мы его также попросили, что пусть он явит нам ответ, он [же] сказал: “Новгородцы собрались и по очереди изложили ваши дела, и стало им ясно, что ваши жалобы не имеют никакой силы” (Nogardenses convenerant et vestra negotia singulariter exposuerant et videntur ipsis vestrae querimoniae nil valere). Не ожидав такого ответа, немецкие послы обратились через переводчика уже непосредственно к посаднику и тысяцкому. Последний ответил еще резче, без обиняков заявив: «Я бы хотел, чтобы вы вернулись домой» (vellem vos esse domi). Возвращаясь, немецкие послы встретили людей князя, которые разъяснили им всю сложность ситуации. Оказывается, «они шесть раз были от имени князя у новгородцев и просили дать нам ответ, да и князь лично их молил, и князь очень страдал, что они не хотят отвечать, хотя они должны по праву на это ответить, так как дело зависит от тех, кто владеет имуществом» (sex vicibus fuerint ex parte domini regis ad Nogardenses et petierint nobis dari responsum, sicut et personaliter rex ipsis supplicuisset, et rex multum doloret, quod nollent respondere, cum ipsi teneantur de iure super huiusmodi respond17

LECUB. Bd. I. № 546. Sp. 682–685. Документ опубликован также: Codex diplomaticus Lubecensis (= Lübeckisches Urkundenbuch) / Hrsg. von dem Vereine für Lübeckische Geschichte und Aterthumskunde. I Abth. Urkundenbuch der Stadt Lübeck. Th. III. Lübeck, 1871. S. 41–44; HUB. Bd. I. № 1093. S. 377–379. Пересказ этого документа по-русски (с опущением некоторых сложных для перевода мест): Бережков М. О торговле Руси с Ганзой до конца XV  века. СПб., 1879. С. 234–237; см. также: Костомаров Н.И. История Новгорода, Пскова и Вятки во время удельно-вечевого уклада. Севернорусские народоправства. Т. I // Костомаров Н.И. Исторические монографии и исследования. Т. VII. СПб., 1868. С. 153; Goetz L.K. DeutschRussische Handelsgeschichte… S. 56–57. Новейший перевод на русский (Г. Дашевского) см.: Бассалыго Л.А. Новгородские тысяцкие. Ч. 1. С. 65– 67 (не все, однако, в нем передано точно).

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ И НОВГОР ОДСК А Я РЕСП У Б Л ИК А

ere, utpote qui bona habebant, de quibus quaestio vertebatur). Затем возникла некоторая перепалка между одним из княжеских людей литовцем Весцеле и новгородским старостой Семеном. Последний заявлял, что все вопросы должен решить князь, но разгневанный Весцеле негодовал: «Причем тут князь! У господина князя этого имущества нет, это имущество у вас, новгородцев, и вы его поделили с вашими смердами. [Это] ваши смерды и поэтому по закону вы должны отвечать» (Quid ad regem! Dominus rex bona illa non habet, vos Nogardenses bona illa habetis, et ea cum smerdis vestris divisistis. Smerdi vestri sunt et idcirco de iure tenemini respondere). Дальше случилось нечто, похожее на детективную историю. Когда немецкие послы уже отъехали на 8 миль, их догнал один из княжеских людей и сказал: «Я должен сообщить секретную информацию от имени князя, которую я скажу без переводчика. Господин князь передает вам, что то, что вы возвратились из Новгорода без ответа, не его вина». Именно новгородцы не хотят отдать захваченное ими имущество, князь же верен крестному целованию с немцами и передает им следующее: «Если вы мужи, воздайте им самим то, что они вам сделали, и отплатите им тем же, насколько сможете» (si viri estis, ipsis reddite, quod vobis fecerunt, et vicem rependite, ut bene potestis). Этот во всех отношениях интересный документ заслуживает самого подробного изучения (особенно в контексте отношений Новгорода с князьями), нас же в данном случае интересует то, что в нем как бы запечатлелась реальная ткань социально-политических отношений в самом Новгороде, т.е. не такими, какими они должны быть, а такими, какими они были в действительности. Бросается в глаза, прежде всего, принципиально неформальный характер политических взаимоотношений. Формально Новгород вроде бы подчиняется князю, фактически же все решения принимаются на собрании новгородцев (оно прямо вечем не названо, но словосочетание Nogardenses convenerant, бесспорно, говорит именно о нем). Князь же, с одной стороны, официально держит хорошую мину при плохой игре (Л.К. Гётц говорит даже о его вероятном «лицемерии»18): он ведь сюзерен Новгорода, с другой — тайно дает понять немцам, что de facto его юрисдикция на Новгород (и особенно на имущество, присвоенное новгородцами) не распространяется. Таким образом, новгородская специфика, республиканский строй, автономия Новгорода по отношению к князьям, даже его фактическая независимость, — все это не выдумки составителей «нарративов», а вполне реальное положение дел. Конечно, на это может быть сказано, что такая ситуация могла сложиться поздно, а, например, в XII в. князья имели больше возможностей влиять 18

Goetz L.K. Deutsch-Russische Handelsgeschichte… S. 57.

509

ВМ ЕС ТО ЗА К Л ЮЧЕНИ Я

510

на Новгород. Кроме того, в 1292 г. сложилась такая политическая обстановка на Руси, что Новгород мог выйти из-под контроля изза ожесточенной борьбы между князьями Дмитрием и Андреем Александровичами, которая разворачивалась тогда. Необходимо учитывать, конечно, и предысторию этих событий, связанную с борьбой новгородских властей и князей за контроль над Немецким двором, отразившуюся в постановлении договора Новгорода с князем Ярославом Ярославичем 1268 г.: «А въ Немецьскомъ дворѣ тобе (князю. — П.Л) торговати нашею братиею; а двора ти не затваряти; а приставовъ ти не приста[в]ливати»19. Как предполагает В.Л. Янин, именно в это время происходят важные изменения, когда на смену «шаткой системе двоевластия», сложившейся в Новгороде в XII в., приходит «фактическое республиканское устройство», в рамках которого власть князя существенно ограничивается. Историк приводит в пользу этого предположения весьма серьезный аргумент: наблюдения над сфрагистическими материалами довольно убедительно показывают перераспределение важнейших судебных полномочий в конце XIII в. от князя к новгородским республиканским магистратам20. Есть, однако, основания считать, что в собственно политической сфере перемены если и были, то носили не столь радикальный характер. Уже в домонгольское время сложилось представление о Новгороде как о совершенно особой русской земле, где у князей нет той власти, которой они обладали в других местах. Так думали сами новгородцы, о чем свидетельствуют очень характерные упоминания в новгородском летописании. Под 1196 г.21 летописец замечает, что «Новъгород выложиша вси князи въ свободу: кдѣ имъ любо, ту собѣ князя поимают»22. В 1214/15 г.23, собираясь уходить из Новгорода, один из главных положительных героев НПЛ князь Мстислав Удатный объявляет новгородцам: «Вы вольни въ князѣхъ»24. В 1218 г.25 посадник Твердислав говорит новгородцам: «вы, братье, въ посадничьствѣ и въ князѣхъ [вольнѣ есте]»26. Князь явно выступает здесь как должностное лицо, магистрат; новгородцы имеют право его сменять по собственной воле, и в этом отношении он приравнивается к посаднику. 19

20 21 22 23 24 25 26

ГВНП. С. 13. О датировке см.: Янин В.Л. Новгородские акты XII–XV вв. Хронологический комментарий. М., 1991. С. 147–149. См. также: Рыбина Е.А. Новгород и Ганза. М., 2009. С. 65. Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 244–250. О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 247. ПСРЛ. Т. III. C. 236. О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 258. ПСРЛ. Т. III. C. 53. О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 259. ПСРЛ. Т. III. C. 59, 260.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ И НОВГОР ОДСК А Я РЕСП У Б Л ИК А

В «Слове о знамении» — новгородском памятнике, который, несомненно, как отмечалось выше, существовал уже в XIV в., а, может быть, основывался на более ранней традиции, — это новгородская политическая идеология сформулирована очень ясно: «Сице бо живущимъ Новгородцемь, владѣаху областми по своеи воли, яже имъ богъ поручилъ, а князя державу по своеи волѣ… В то же время двиняни не хотяху дани давати Новугороду, но вдашеся князю Андрѣю Сусьдальскому». Кто были эти новгородцы, владеющие «областми», раскрывается ниже, когда говорится о том, что на сбор дани отправилось «исконцовъ по сту мужь»27. Новгородцам, членам кончанских организаций, т.е. принадлежащим к городскому политическому коллективу, согласно этому взгляду, сам Господь Бог поручил управление огромной территорией и ее защиту от посягательств со стороны князей. Неотъемлемым элементом этой идеологии является и представление о «вольности в князьях». Была ли это только риторика? Представления о новгородцах как о «мужах вольных» отразилось и в актах более позднего времени. В уже упоминавшейся договорной грамоте Новгорода с Казимиром IV о последнем говорится: «Докончялъ есми с ними миръ и со всѣмъ Великимъ Новымъгородомъ, с мужи волными»28. В своем экземпляре договора с московским великим князем Иваном III 1471 г. новгородцы после разгрома на Шелони дают обещание: Литве «нам, вашеи отчинѣ Великому Новугороду, мужемъ вол[ь]нымъ не отдатися никоторою хитростью»29. Точно то же самое мы видим и в «нарративе». В 1397/98 г.30 после конфликта из-за Двинской земли новгородский архиепископ Иоанн вел переговоры с московским великим князем Василием I и, согласно летописи, попросил, чтобы он «от Новагорода от своих мужии от волных нелюбье бы отложилъ»31. Но, что самое главное, точно так же понимали ситуацию (хотя оценивали ее, естественно, противоположным образом) и в других землях. В рассказе Лавр. о походе войск Андрея Боголюбского и его союзников на Новгород в 1170 г.32 читается следующая сентенция: «Тако и сия люди Новгородьскыя наказа Богъ и смѣри я дозѣла за преступленье крестное, и за гордость ихъ наведи на ня, и милостью своею избави град ихъ. Не глаголем же: “Прави суть Новгородци, яко издавна суть свобожени Новгородци прадѣды князь наших”, но аще бы тако было, то велѣли ли имъ преднии князи крестъ преступити, или внукы, или правнукы соромляти, а крестъ честныи цѣловавше ко внуком ихъ и к правнукомъ, то 27 28 29 30 31 32

Куприянов И.К. Обозрение пергаменных рукописей новгородской Софийской библиотеки // ИОРЯС. Т. VI. СПб., 1857. Стб. 291–292. ГВНП. С. 130. Там же. С. 46. О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 293. ПСРЛ. Т. III. C. 390. О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология… С. 68, 183–185.

511

ВМ ЕС ТО ЗА К Л ЮЧЕНИ Я

512

преступати»33. Владимирский летописец, которому принадлежит этот отрывок, полемизирует именно с распространенным, очевидно, представлением о том, что Новгород наделен особым статусом, поскольку еще в древности был освобожден «прадедами наших князей» и поэтому имеет право на вольное поведение в отношении князей современных34. Такую новгородскую самостоятельную политику летописец характеризует очень резко. Господь «смиряет» новгородцев за эти неоправданные, с его точки зрения, притязания («гордость»). Однако слова этого же летописца однозначно подтверждают, что представления о древней свободе Новгорода по отношению к князьям были хорошо известны в XII в. не только в самом Новгороде, но и по всей Руси (эта сентенция, хотя и в несколько искаженном виде, оказалась и в составе южнорусского летописного свода35)36. Ничего в этой оценке не изменилось и в более позднее время, даже после потери Новгородом независимости, — если не считать, конечно, удовлетворения от того, что такие новгородские порядки были уже в прошлом. В МЛС читаем под 6679 (117037) г. такой комментарий, сделанный московским летописцем к известию протографа — НСС: «Того же лѣта выгнаша Новогородци князя Романа Мъстиславича, таковъ бо бѣ обычаи оканных смердов измѣнниковъ (курсив мой. — П.Л.)»38. В том, что такой «обычай» 33 34

35

36

37

38

ПСРЛ. Т. I. Стб. 362. См. также: ПСРЛ. Т. II. Стб. 561. См. об этом подробнее: Флоря Б.Н. Новгород и князья в XII в. // Великий Новгород и Средневековая Русь: Сборник статей: К 80-летию академика В.Л. Янина. М., 2009. С. 298–299. Б.Н. Флоря на основании упоминания в некрологе Мстислава Ростиславича в Ип. его «деда» (предка) Всеволода, освободившего якобы новгородцев «от всѣхъ обидъ» (ПСРЛ. T. II. Стб. 610), высказал интересное предположение, что составитель Киевского свода, летописец Рюрика Ростиславича связывал дарование новгородцам свобод с князем Всеволодом Ярославичем, сыном Ярослава Мудрого (Флоря Б.Н. Новгород… С. 298), так как это был единственный князь с таким именем среди прямых предков Мстислава Ростиславича. Действительно, в роду Рюрика Всеволода Ярославича помнили: в панегирике Рюрику в Киевском своде отсчет его предков ведется именно от Всеволода, причем эта родословная сопоставляется с происхождением праведного Иова от Авраама (ПСРЛ. Т. II. Стб. 709). Именно Всеволод является «прадедом князей наших», т.е. Андрея Боголюбского и его братьев; по предположению В.Л. Янина, именно во времени киевского княжения Всеволода в Новгороде складывается независимое от князя посадничество (Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 82–84). См. также: Флоря Б.Н. Представления об отношениях власти и общества в Древней Руси (XII — начало XIII в.) // Власть и общество в литературных текстах Древней Руси и других славянских стран / Отв. ред. Б.Н. Флоря. М., 2012. С. 42–43. Роман ушел из Новгорода в сентябре 6678 мартовского года. Следовательно, дата в МЛС дана по ультрамартовскому стилю. Это соответствует 1170 г. от Р.Х. (Бережков Н.Г. Хронология… С. 186, вкратце о хронологии МЛС: С. 39–40). ПСРЛ. Т. XXV. C. 82. См. об этом: Лурье Я.С. Общерусские летописи… С. 164.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ И НОВГОР ОДСК А Я РЕСП У Б Л ИК А

действительно существовал в XII в. в Новгороде, московский летописец не сомневался. Во всяком случае, документ 1292 г. ясно свидетельствует, что Новгород тогда был самостоятельным по отношению к князю, и это не было исключением из правил. Новгородские мужи были вольными и до, и после этого времени. И точно так же, даже после «коренных преобразований конца XIII в.» княжеская власть в лице наместника отнюдь не утратила возможностей влиять на внутриновгородскую ситуацию. Характерным подтверждением этого может служить свидетельства двух ганзейских документов, о которых подробнее шла речь выше. В документе 1331 г рассказывается, что, когда новгородцы «пришли с веча с оружием и знаменами» (quemen de ruscen vt deme dinghe. mit wapenen. vnn mit banyren) и принялись рушить и грабить Петров двор, именно княжеский чиновник — «судья князя» (des konighes rechter), как он назван в документе — ничтоже сумняшеся, «пришел … и прогнал русских со двора» (quam … eyn vnn sloch de Ruscen vt deme houe)39. А «русские» были ведь не просто шайкой разбойников или толпой участников беспорядков, а вечниками, которые вооружились и действовали, по-видимому, достаточно организованно, о чем говорит упоминание знамен. В дальнейшем немалую роль в решении вопроса играет княжеский наместник и даже получает от немцев плату в 5 гривен серебра (наряду с посадником, который получил 10 гривен)40. В дефектном документе 1337 г., в котором идет речь об очередном имущественном конфликте между новгородцами и ганзейскими купцами, также есть информация об активном участии княжеского наместника в событиях. Послы, пришедшие на Немецкий двор с веча, заявляют: «Епископ и наместник … и все новгородцы, которые нас прислали к вам, чтобы вы столько добра, сколько было взято у наших братьев, выплатили в качестве залога» (de byschop unde de amesnicke (sic! — П.Л.) de … unde de meyne Nogarders hebbet us to ju ghesant, dat gi so vele godes, also usen broderen nomen is, scholen utleghen to eynem pande)41. Лакуна находится на том месте, где наверняка упоминались посадник и тысяцкий (de borchgreve, de hertoge), следовательно при перечислении должностных лиц наместник стоит перед ними и сразу после епископа. После того как конфликт был урегулирован, на вече «наместник, посадник, тысяцкий и истцы поцеловали нам (немцам. — П.Л.) крест, нам и приезжим купцам в том, чтобы быть в безопасности, торговать, при39 40 41

РЛА. С. 57. Там же. С. 58. HUB. Bd. II. № 599. S. 264. Это лучшее издание этого дефектного документа. Он также дважды опубликован в собрании прибалтийских документов: LECUB. Bd. VI. № 2807. Sp. 113 и ранее, в менее исправном виде: LECUB / Hrsg. von F.G. von Bunge. Reval, 1855. Bd. II. № 780. Sp. 307–310.

513

ВМ ЕС ТО ЗА К Л ЮЧЕНИ Я

514

езжать и уезжать без помех…» (heft uns de namestnicke … [borch] greve, de hertoghe unde de sakewolden dat cryse gekust us unde deme gaste, velich to wesende to kopslaghende, to komende unde to varende sunder hindernisse…)42. Здесь наместник назван вообще первым (но епископ не упоминается). О том же свидетельствуют и летописи. Как уже говорилось в главе III, в 1343 г., т.е. примерно в это же время, наместник Борис вместе с архиепископом мирил новгородские стороны43. Таким образом, княжеский наместник и в XIV в. не отделен от остальной новгородской администрации, активно участвует во внутриполитической жизни Новгорода, присутствует на вече, вступает в переговоры с иностранными купцами и т.д. Княжеские чиновники следят за порядком в городе. Эта ситуация не вписывается в предложенную В.Л. Яниным модель, согласно которой, после «реформ 1290-х гг.» воцаряется «безусловная номинальность княжеской власти»44. С другой стороны, нет оснований считать, что новгородская вольность возникла только в позднее время. Ее проявления фиксируются в нарративных источниках уже в XII в. (а отдельные элементы — еще раньше). Как только появляются документальные материалы, содержащие сведения о внутриполитическом строе Новгорода (конец XIII в.), там основные черты новгородской вольности уже есть. Эта «вольность» не осталась незамеченной внимательными наблюдателями извне, и характеризовали они ее вполне определенно. Де Ланнуа, с одной стороны, называет Новгород «вольным городом и владением общины» (ville franche et seignourie de commune)45, с другой, замечает, что у новгородцев «нет другого короля или пра42 43 44 45

HUB. Bd. II. № 599. S. 264. ПСРЛ. Т. III. C. 356. Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 250. Ю. Гранберг на основании ошибочного чтения «seignourie commune» приходит к выводу, что, по де Ланнуа, Новгород «контролировал высший слой общества, вероятно, бояре» (Granberg J. Ghillebert de Lannoy and the political structure of Novgorod // Норна у источника Судьбы. Сборник статей в честь Е.А. Мельниковой. М., 2001. С. 84; см. также (на основе верного прочтения): Штайндорф Л. Правильно ли считать… С. 240, сноска). Само по себе это во многом верно, но никак не вытекает именно из этого фрагмента сочинений бургундского рыцаря. Здесь же уместно сказать, что тезис, высказанный шведским историком в этой статье, — о важности того, что де Ланнуа не упомянул вече (Ibidem. C. 86), не представляется верным. Не говоря уже о том, что вече не было постоянно действующим органом и во время пребывания иностранца могло вообще не собираться (тем более что тогда в Новгороде стоял, по свидетельству самого путешественника, жестокий мороз), имплицитно вече им все-таки упомянуто (и именно это обстоятельство имел в виду А.В. Соловьев, которого вряд ли справедливо критикует Ю. Гранберг)  — он недвусмысленно свидетельствует, что источником власти в Новгороде были не какие-то лица, а «община» (commune) в целом, от которой и зависела смена магистратов на своих постах. Поскольку представительство было новгородской политической культуре неизвестно, наиболее легитимным образом воля «коммуны» могла быть выражена только на ее собрании, т.е. на вече.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ И НОВГОР ОДСК А Я РЕСП У Б Л ИК А

вителя, кроме великого короля Московского, правителя Великой Руси», добавляя, впрочем: «которого они, когда хотят, признают правителем, а когда не хотят — нет» (Et n’ont aultre roy et seigneur que le grant roy de Musco, seigneur de la grand Russye, lequel ilz retiennent pour seigneur quant ilz veullent, et quant ilz veullent, non»)46. Немецкие купцы также, судя по всему, не усматривали в политическом строе Новгорода и в положении в нем веча никакой исключительной специфики. Коллектив полноправных новгородцев они называли de gemeynheit van Naugarden, dat gemene van Groten Naugarden, т.е. «общиной, общностью (Великого) Новгорода». При этом они, как говорилось выше, прекрасно знали, как «делается» в Новгороде реальная политика, и какую роль в нем играет формальная и неформальная элита. Тем не менее, принципиально важно, что эти понятия — gemene, gemeynheit, commune — применялись и  к политической организации западноевропейских городов того же времени (Любек могли называть, например, eyne gancze gemene edder eyn commun47). Выясняется, что западноевропейские современники, хорошо зная особенности политического устройства Новгорода, опознавали в нем городскую коммуну, общину, применяя к нему те же термины, что и к своим — бургундским или северогерманским — городам. Если ганзейские купцы, судя по всему, сравнивали Новгород со своими городами, то немецкий хронист и автор «Хроники Констанцского собора» (ок. 1420 г.) Ульрих Рихенталь сравнивал Новгород с Венецией. В хронике говорится о том, что на соборе, заседавшем в 1414–1418 гг., присутствовали представители Новгорода, о котором Рихенталь знал, что в нем «много серебра, драгоценных камней и собольего меха» (ist vil silbers, edelgestain und zobel darinn). Но — и это интереснее для нас — ему было известно (как предполагается, от самих новгородских послов48), что город «называется великим Новгородом», что это самоуправляющийся город, и что «он выбирает герцога, как венецианцы» (…haißt … die groß Novograt, daz ist ain statt für sich selb und welt ain hertzogen als die Venedier)49. «Герцог» в данном случае, применительно к Новгороду, 46

47 48

49

Œuvres de Ghillebert de Lannoy voyageur, diplomate et moraliste, receuilles et publiées par Ch. Potvin avec des notes géographiques et une carte par J.-C. Houzeau. Louvain, 1878. Р. 33. Слова об отношении Новгорода к великому князю Московскому есть, правда, только в одном из списков сочинения бургундского рыцаря — библиотеки графа де Ланнуа. MHWB. Bd. II. T. 1. Sp. 64. См. об этом: Бегунов Ю.К. Раннее немецкое известие о золотой бабе // Известия Сибирского Отделения АН СССР. Сер. общественных наук. 1976. № 11. Вып. 3. С. 122–123; Флоря Б.Н. Исследования по истории Церкви. Древнерусское и славянское средневековье. М., 2007. С. 342–343. Chronik der Konstanzer Konzils 1414–1418 von Ulrich Richental / Eing. und hrsg. von Th. M. Buck. Ostfi ldern, 2011 (Konstanzer Geschichts- und Rechtsquellen). S. 199. На это свидетельство наше внимание обратил С.В. Полехов.

515

ВМ ЕС ТО ЗА К Л ЮЧЕНИ Я

516

скорее всего, — тысяцкий (ср. терминологию ганзейских документов), применительно к Венеции — конечно, дож. Мысль о близости политического строя Новгорода и итальянских средневековых республик приходила в голову исследователям. В частности, немецкий историк К. Шульц считает, что Новгород «во многих отношениях … напоминает итальянский город-государство». Среди сходств он отмечает господство над пригородами, наличие выборных должностных лиц, роль городской знати, процветавшей благодаря доходам от торговли и крупного землевладения50. Свидетельство «Хроники Констанцского собора» показывает, что такое сопоставление — отнюдь не плод ученых измышлений новейшего времени. Сохранялись эти представления на Западе и позднее, уже после присоединения Новгорода к Москве. Сигизмунд Герберштейн писал о том, что Новгород в период своего процветания «был независимым» (sui … juris esset), а в немецком переводе уточнял, что тогда этот город «пребывал в своих свободах» (in jren Freihaiten gewest ist)51. Разумеется, не надо думать, что в средневековом Новгороде существовала некая разработанная концепция политической свободы. Таковой не было не только в Средние века, но и в Раннее Новое время ни в каких европейских городах, за исключением итальянских, где к началу ΧV в. в контексте гражданского гуманизма сложилась концепция городской libertas (libertà)52. В городах к северу от Альп под городской свободой понимались привилегии корпорации горожан и ее членов. На практике это подразумевало свободу от беззаконного насилия и от произвольных и незаконных покушений на собственность горожан со стороны власти53, что очень близко к новгородским представлениям, в рамках которых «вольность» всегда понималась не как нечто абстрактное, а как свобода по отношению к чему-либо, свобода от. Стоит ли поэтому так уж решительно отказываться от интерпретации средневекового Новгорода в контексте «республиканской теории»54 или однозначно отрицать коммунальный характер 50

51

52 53 54

Schulz K. «Denn sie lieben die Freiheit so sehr…». Kommunale Aufstände und Entstehung des europäischen Bürgertums im Hochmittelalters. Darmstadt, 1992. S. 10–11. Герберштейн С. Записки о Московии: в 2 т. / Под ред. А.Л. Хорошкевич. М., 2008. Т. I: Лат. и нем. тексты, рус. пер. с лат. А.И. Малеина и А.В. Назаренко, с ранненововерхненем. А.В. Назаренко. C. 338–339. Isenmann E. Norms and Values in the European City, 1300–1800 // Resistance, Representation, and Community / Ed. by P. Blickle. Oxford, 1997. P. 206–207. Ibidem. P. 205–206. Ср.: Севастьянова О.В. Древний Новгород. С. 142, 365, passim. Любопытно, что в этой новейшей работе фактически возрождается интерпретация, предложенная еще в XVIII в. Г.Ф. Миллером и с тех пор забытая.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ И НОВГОР ОДСК А Я РЕСП У Б Л ИК А

его политических институтов?55 Не следует ли с бóльшим доверием отнестись к оценкам современников? Не стоит ли все-таки рассматривать политические структуры Новгорода как структуры коммунальные, но при этом развившиеся не на базе античной традиции или «немецкого права», а на базе собственно древнерусских политико-правовых отношений, породивших в схожих хозяйственно-культурных условиях схожие в определенной степени с западными организационные формы? Как можно назвать политическую организацию, в рамках которой источником власти признается не единоличный правитель, а коллектив полноправных горожан? Наиболее адекватным ее определением будет всетаки республика. Необходимо, впрочем, сделать и оговорки. Имея в виду соотношение новгородского «политического народа», который только и участвовал в вечевых собраниях, и всего населения Новгородской земли, Новгородскую республику следует считать республикой олигархической в буквальном смысле слова. Политическую власть над лишенным de facto или de jure политических прав большинством осуществляло меньшинство, а среди полноправных горожан по своим привилегиям и политическим возможностям — особенно в поздний период истории — резко выделялись бояре. И это тоже хорошо знали заграницей. Византийский историк Лаоник Халкокондил дал в 80-е гг. XV в. такую характеристику Новгороду: «Город близ океана под названием Ункратис (видимо, искажённое название Новгорода. — П.Л.), обратившийся к аристократическому правлению, он и располагает богатством, и превосходит по своему благосостоянию другие города Сарматии (т.е.  Руси.  — П.Л.), и белой, и так называемой чёрной».56 Ἀριστοκρατία в политическом языке Лаоника Халкокондила противопоставлялась как «демократии», так и тираническому правлению57, поэтому понятно, что имелось в виду — власть «лучших» людей. 55 56

57

Ср.: Штайндорф Л. Правильно ли считать…, passim. «πρὸς μέντοι ὠκεανὸν πόλις Οὐνγκράτης καλουμένη, ἐς ἀριστοκρατίαν τετραμμένη, ὄλβον τε παρέχεται καὶ αὑτὴν εὐδαιμονίᾳ ὑπερφέρουσαν τῶν ἄλλων τῆς Σαρματίας πόλεων, τῆς τε λευκῆς καὶ μελαίνης οὑτωσὶ καλουμένης» (Laonici Chalcocandylæ Historiarum Demonstrationes / rec. E.  Darkó. Budapestini, 1927. T. I. P. 122). См. подробнее об этом свидетельстве: Диттен Г. Известия Лаоника Халкокондила о России (I, 122.5–126.9) // Византийский временник. 1962. Т. 21. C. 67–71; Ditten H. Der Russland-Exkurs des Laonikos Chalkokondyles interpretiert und mit Erläuterungen versehen. Berlin, 1968 (Berliner Byzantinistische Arbeiten. Bd. 39). S. 35–38. На этот источник наше внимание обратил С.В. Полехов. За консультацию по переводу благодарю А.Ю. Виноградова. См., например, оценки Москвы, Твери и Киева как городов, управляемых тиранами, или замечения об эволюции политического строя Венеции от «демократии» к «аристократии» (Laonici Chalcocandylæ Historiarum… Т. I. P. 122, 182).

517

ВМ ЕС ТО ЗА К Л ЮЧЕНИ Я

518

Однако и определение Новгородской республики как «боярской» также неадекватно данным источников: правящий класс Новгорода был шире, чем боярский слой. Бояре, несомненно, были высшей социальной группой, принимавшей наибольшее участие во власти, тем не менее власть не принадлежала им безраздельно. Определенный доступ к ней — прежде всего, через вече — имели и другие группы свободных горожан. Можно ли считать Новгород республикой «феодальной»? Ответ на этот вопрос зависит от того, что именно считать «феодализмом», поскольку это слово используется в разных историографических традициях в весьма разных смыслах. В этой ситуации такое наименование вряд ли что-либо прояснит. Выдвинутое недавно предложение считать Новгород до XV в. не республикой, а привилегированным великокняжеским городом, обладающим определенной политической свободой, также представляется неудачным, поскольку новгородская «полития» — в отличие от западноевропейских вольных городов — была не просто городом, а целой страной, возглавляемой городом. Задолго до XV в. Новгород властвовал над огромной периферией, и именно на этом властвовании во многом основывалось его могущество. Правильнее было бы называть средневековый Новгород либо по самоназванию (Новгородская земля или Господин Великий Новгород), либо — выделяя ведущую тенденцию в его своеобразном политическом строе — Новгородской республикой. В этом смысле Новгород был, безусловно, ближе не к ганзейским городам, с которыми активно торговал, а к средневековым итальянским республикам, в частности, к Венеции с ее обширными владениями на суше и заморскими колониями. На эти и другие черты сходства социально-политического строя Новгорода и итальянских республик, как говорилось выше, уже — хотя и мимоходом — обращалось внимание. Вообще же, если искать типологические аналогии Новгородской республике, то делать это надо не в античной Греции, а в современной ей средневековой Европе, особенно в той ее части, которая не испытала существенного воздействия греко-римской цивилизации и так называемого «немецкого права». На самой Руси республиканское устройство сложилось не только в Новгороде, но и в его «молодшем брате» Пскове, а возможно также и в Полоцке58. Во 2-м летописном своде Великого княжества Литовского, созданном в 20-е гг. XVI в., в его легендарной части, посвящённой ранней истории Литвы сообщается, что некий князь литовского проис58

См. об этом: Флоря Б.Н. Историческая традиция об общественном строе средневекового Полоцка // ОИ. 1995. № 5. Ср.: Rohdewald S. «Vom Polocker Venedig». Kollektives Handeln sozialer Gruppen einer Stadt zwischen Ostund Mitteleuropa (Mittelalter, frühe Neuzeit, 19 Jh. Bis 1914). Stuttgart, 2005. S. 11–12, 24.

НОВГОР ОДСКОЕ ВЕЧЕ И НОВГОР ОДСК А Я РЕСП У Б Л ИК А

хождения Борис-Гинвил, когда правил в Полоцке, «был ласкав на подданых своих» и дал им «волности и вѣчо мѣти и в звон звонити», в результате чего «мужи полочане» «вечом справовалися, яко Великии Новгород и Пъсков»59. Это позднее известие может быть сопоставлено с данными более достоверных источников (ранними летописными известиями, привилеем короля Сигизмунда I Полоцкой земле, обнаруживающим, как показал И.В. Якубовский, параллели с положениями договоров Новгорода с князьями60). Полоцкие «вольности» могут восходить к первой половине XIV в.61 или даже к более раннему времени62. Бесспорным свидетельством о том, что в Полоцке на рубеже XIV–XV вв. вече собиралось и принимало важные для горожан решения, является цитировавшийся в главе III ганзейский документ, в котором полоцкое вече (dinch) прямо упомянуто63. В нем вече фигурирует фактически в том же контексте, что и в новгородских ганзейских документах. Если говорить о славянском мире в целом, то на раннем этапе своего существования устройство Новгорода во многих аспектах напоминало политическое устройство поморских «городских республик», особенно таких крупных, как Щецин и Волин. Однако уже во второй половине XII в. самостоятельность последних фактически сошла на нет и они утратили свою социально-политическую специфику. История Новгорода сложилась совершенно иначе. Характерные черты его устройства, проявлявшиеся уже в XI в., в дальнейшем только укреплялись и развивались, чему способствовало, вероятно отсутствие в течение длительного времени на Руси единого и мощного государства, которое могло бы полностью подчинить себе «севернорусские народоправства». Это происходит только в конце XV в., когда такое государство — под властью Москвы — как раз и складывается. Можно заметить, впрочем, что почти везде в Европе средневековые республики пали жертвами национальных государств: в конце концов, это случилось даже с самой могущественной из них — Венецией64. 59 60 61 62 63 64

ПСРЛ. Т. XXXV. C. 130. Якубовский И.В. Земские привилеи Великого княжества Литовского // ЖМНП. 1903. Июнь. С. 276–279. Там же. С. 279. Флоря Б.Н. Историческая традиция… С. 112–114. Latvijas valsts vēstures arhīvs. F. 673. Apr. 4 (K-18). Nr. 111. В чисто теоретическом плане можно порассуждать о том, что произошло бы с вечем, если бы Новгород сохранял свою самостоятельность дольше. Имея в виду социальную поляризацию в Новгороде позднего времени, можно предположить, что в стремлении обезопасить себя от «черни» аристократическая верхушка (бояре, может быть, житьи) могла бы попытаться пойти на нечто вроде «закрытия» веча (ср. serrata Большого совета в Венеции). Такое развитие событий представлялось бы вполне логичным, особенно если учесть, что у городских низов Новгорода не было, по всей видимости, собственных автономных организационных структур — по типу западноевропейских цехов. Впрочем, о том, как мог

519

ВМ ЕС ТО ЗА К Л ЮЧЕНИ Я

520

С другой стороны, длительное существование на Руси мощной республиканской традиции следует считать доказанным, и в этой связи часто встречающиеся в научной и популярной литературе суждения об извечном русском деспотизме выглядят необоснованными. Ни суровые природно-климатические условия, ни православная вера, ни тем более пресловутая и во многом мифическая «общинность», ни другие факторы, в которых принято усматривать причины или проявления «особого» характера русского исторического пути, не помешали возникновению в Новгороде ряда республиканских политических институтов. Самым характерным и ярким из таких институтов можно считать именно вече.

бы идти такой процесс, остается только гадать: соответствующих русских аналогий нет. Если бы Новгород оказался в составе Великого княжества Литовского, на Новгород рано или поздно было бы, скорее всего, распространено немецкое право, в рамках которого власть принадлежала бы совету, контролировавшемуся местной элитой, и которое также не предусматривало веча как собрания всех полноправных горожан.

П Р И Л ОЖ Е Н И Е

ТОРГОВЫЙ СООБЩАЕТ

НОВГОРОДЕ РИЖСКОМУ СОВЕТУ

ДВОР В

О НАБЕГЕ РУССКИХ НА НЕМЕЦКИХ КУПЦОВ И О ЗАК ЛЮЧЕННОМ ВСКОРЕ СОГЛ АШЕНИИ.

10

НОЯБРЯ

ТЕКСТ

1331 Г.

И ПЕРЕВОД СО СРЕДНЕНИЖНЕНЕМЕЦКОГО

Торговый двор в Новгороде сообщает Рижскому Совету о набеге русских на немецких купцов и о заключенном вскоре соглашении. 10 ноября 1331 г. Текст1 Honorabilibus viris ac disсretis proconsulibus ac consulibus ciuitatis rygensis, d. d. Weten scolen alle deghene, de dessen breyf sen vnn horen, dat de schelinghe tuschen den duschen vnn den Ruscen to Naugarden aldus alreyst vp stunt. de duschen de in der goten houe stunden de scolden ere knapen in sunte peters hof brenghen eynes auendes, eyn beyr to cockende. wenne vorbrachtent vor de Ruscen, dat se kerkenslepere in den hof brachten. vppe dat unse recht de beter were. Do se weder to der goten 1

2

Перевод2 Почтенным и мудрым мужам, бургомистрам и членам Совета города Риги, датировано. Пусть все люди знают, которые увидят и услышат это письмо, что между немцами и русскими уже возникла распря вот таким образом. Немцы, которые находились на Готском дворе, должны были отправить своих слуг на двор святого Петра для варки пива, когда русским было сообщено, что они (немцы. — П.Л.) отправили на двор церковных ночных сторожей, с тем чтобы порядок у нас был лучше.

Текст публикуется по наилучшему изданию К.Е. Напьерского: Napiersky K.E. Russisch-livländische Urkunden (= Русско-ливонские акты, собранные К.Е. Напьерским). СПб., 1868 (далее: РЛА). S. 56–61. Конъектуры даются по другим изданиям с учетом транскрипции оригинала, выполненной в рамках проекта «Атлас средненижненемецких городских койне» (Atlas frühmittelniederdeutscher Schreibsprachen, DFG-Projekt  1998–2005). За ее предоставление автор благодарит Е.Р. Сквайрс и коллег из Института германистики Университета г. Ростока (Германия). Данная публикация представляет собой издание перевода документа, публикуемый текст не имеет самостоятельного значения и дается только для ориентации и проверки правильности наших интерпретаций. Предварительный вариант перевода был опубликован в: Лукин П.В. «300 золотых поясов» и вече. Немецкий документ 1331 года о политическом строе Великого Новгорода [с публикацией перевода документа] // Средние века. Исследования по истории Средневековья и раннего Нового времени. М., 2010. Вып. 71 (3–4). Здесь представлен уточненный и исправленный вариант, уточнения и исправления специально не оговариваются.

П РИ Л ОЖ Е Н И Е

522

houe gan scolden, vnn quemen tuschen de holtenen kerken vnn de grydnissen. do worden de ruscen der duschen ware de to der grydnissen horden. vnn lepen to. vnn sloghen de duschen. des werden sich de duschen do ghenghit ouer de duschen. vnn repen. tyodute.3 dat vornemen de duschen de in der goten houe stonden vnn in anderen houen. vnn lepen dar to mit Cnopelen vnn mit Swerden. dar worden duschen vnn ruscen ghewnt, vnn eyn rusce blef do dot. do vloghen de duschen de vt anderen houen weren. eyn del in der goten hof. vnn bleuen darinne de nacht, des morghens ghenc malc weder in den hof dar he inne stont. do worden de duschen ghewarnt, van ruscen de er vrent weren dat se ere gut vlogheden in de kerken vnn ghenghen to male in sunte peters hof. wente it wolde dar ouele gan, de ruscen wapenden sich alto male. do deden de duschen. na der ruscen rade. de se warnet hadden. do ludden de ruscen eyn dinc. vnn brachten de doden ruscen. in dat dinc. dar weren de meynen Naugarder komen alto male wapent, vnn mit vp ghe rechteden banyren in dat dinc vppe des konighes houe, des sanden se boden vte deme dinghe to den duschen. eynen de heyt p h y l i p p e . vnn eynen de heyt z y d e r den olderman. vnn andere ruscen darmede de spreken aldus dat men altohant de schuldeghen vt gheue. ede gi scholen altomale also vort steruen, do spreken de duschen dat men en rechtede na den breuen. vnn na der crucekussinghe. de se to hope hedden. do spreken de ruscen. se en kerden sich nicht an de breue. noch an de crucekussinghe. men gheuet altohant vt de schuldeghen eder gi sit alle dot, do beden de duschen dat men en gheue eyne tit. dat de duschen vter ghoten houe to en mochten komen so mochten se de hantdageghen soken. 3

Когда они шли назад на Готский двор и проходили между деревянной церковью и гридницей, когда русские заметили немцев, которые остановились у гридницы, и бежали туда и били немцев; а немцы защищали себя. Тут немцы были побиты, и они (немцы. — П.Л.) кричали: «Люди, выходите» [?]. Это заметили немцы, которые стояли на Готском дворе и на других дворах, и побежали туда с дубинами и мечами; там немцы и русские были ранены, и один русский погиб. Тут бросились немцы, которые были из других дворов, все вместе в Готский двор и оставались в нем ночью. Утром каждый пошел обратно на [свой] двор, где все находились внутри. Тут немцы были предупреждены русскими, которые были их друзьями, чтобы они отнесли свое имущество в церковь и пошли все вместе на двор святого Петра, так как могла случиться беда, русские вооружились все вместе. Тогда немцы поступили в соответствии с советом русских, которые их (немцев. — П.Л.) предупреждали. Тогда русские созвонили вече и принесли мертвого русского на это вече. Тут пришли все новгородцы все вместе, вооружившись, и с развернутыми знаменами, на вече на княжеский двор. Тогда они послали посланцев с веча к немцам, одного звали Филипп, а второго звали Сидор, староста, и другие русские с ними, которые говорили так: чтобы тотчас же выдали виновных, или вы все вместе тотчас же умрете. Тогда немцы говорили, что не было суда согласно грамотам и крестному целованию, которые они совместно совершили. Тогда русские говорили, что они не обращают внимания ни на грамоты, ни на крестное целование; они (немцы. — П.Л.) тотчас же выдают

В словаре средненижненемецкого языка К. Шиллера и А. Люббена это слово названо «загадочным» и предположительно трактуется как крик о помощи. С точки зрения этимологии, оно гипотетически возводится к выражению thiod ute! (Volk heraus! — «Народ, выходи!») (Schiller K., Lübben A. Mittelniederdeutsches Wörterbuch. Bremen, 1878. Bd. IV. S. 547–548).

Т ЕКС Т И ПЕРЕВОД С О СРЕ Д НЕНИ Ж НЕНЕ М ЕЦКОГО

went se nicht en wysten we he were. des wolden de ruscen den duschen neyne tit gheuen. wenne spreken. jo aldus gheuet vs de schuldeghen. eder gi scolen alle steruen. vnn worpen en J o w a n e n vor. de to darbete slaghen wart. do spreken de duschen gi hebbet des wol macht, dat gi vns to male dot slan, wi sin jo komen vppe des groten konighes hant. vnn der meyne Naugarder, do sprach eyn rusce de heyt T h y r e n t e k e y . de Tit is nu komen dat gi altomale steruen scolen. van vnser hant, darmede lepen se weder in dat dinc. do sloten de duschen eren hof to, darna quemen de ruscen vt deme dinghe. mit wapenen. vnn mit banyren, vnn howen plancken. vnn porten, do de duschen dat horden. do lepen se in ere kerke, vnn sloten de to. vnn satten ere dinc also. dat se lyph vnn gut in der kerken weren wolden, Do der plancken eyn del nider weren vnn de porte des houes dor howen was, do lepen de ruscen mit wapen nicht to de kerken wenne to den cleten vnn howen de vp vnn nemen wat darinne was neden vnn bouen, darna quam des konighes rechter eyn vnn sloch de ruscen vt deme houe, darna sanden de ruscen echter vt deme dinghe ander boden, eynen de heyt M a t p h e C o s e k e n . vnn eynen de heyt z y l u e s t e r vnn O l i f e r i e n den Olderman. to den duschen vnn spreken dat de duschen to en vt quemen. se wolden mit en deghedinghen, vnn deden den duschen sykerheyt, Do ghenghen der duschen. iiij. vter kerken to en, do spreken de ruscen. gheuet rasch de schuldeghen vt, eder gi scolen altomale steruen, Do spreken de duschen rychtet vns na usen breuen, dar en wolden sich de ruscen nicht an keren. wenne se spreken. de rede, de se vore hadden ghesproken, do spreken de duschen lat vns herre komen de duschen vter goten houe. dat wi iu de rechtsschuldeghen moghen antworden, do spreken de ruscen .ij. man wele wi iu halen laten vter goten houe vnn 4

виновных или «вы все будете мертвы». Тогда немцы предложили, чтобы им дали какое-то время, чтобы немцы с Готского двора смогли к ним прийти, так чтобы они могли разыскать виновников, так как они не знали, кто он был [такой]. Тогда русские не захотели давать немцам времени, но говорили так: дайте нам виновных или вы все будете мертвы, и сослались на Иоанна, который был убит в Дерпте. Тогда немцы говорили: вы, можете нас всех вместе убить, [хотя] мы ведь приезжаем под рукой великого князя4 и всех новгородцев. Тогда говорил один русский, по имени Терентий: пришло теперь время, чтобы вы все умерли от нашей руки. С этим они побежали назад на вече. Тогда немцы заперли свой двор. После этого пришли русские с веча с оружием и знаменами, и рубили ограду и ворота. Когда немцы это услышали, тогда они побежали в свою церковь и заперли ее, и поместили [там] свои вещи, так как они хотели защитить в церкви свою жизнь и имущество. Когда часть ограды лежала уже внизу, и ворота двора были рассечены, тогда русские побежали с оружием не к церкви, но к клетям и порубили их и взяли то, что было внутри, снизу и сверху. После этого пришел в то же время судья князя и прогнал русских со двора. После этого русские опять послали с веча других посланников, одного по имени Матфей Козка, одного по имени Сильвестр, и Олферья, старосту, к немцам и говорили, чтобы немцы к ним вышли, они хотят с ними вести переговоры и обеспечивают немцам безопасность. Тогда четыре немца вышли из церкви к ним, тогда говорили русские: Выдайте быстро виновных, или вы тотчас же умрете. Тогда говорили немцы: Судите нас по нашим грамотам. Тут русские не захотели обращать [на это] внимания, но говорили

Имеется в виду владимирский и московский великий князь Иван Данилович Калита.

523

П РИ Л ОЖ Е Н И Е

524

neyne mer, des worden .ij. man ghe ledet vter kerken in der goten hof. to vraghende vmme den dotslach, de segheden so, se ne wysten des nicht, wenne sanden van erer weghene .ij. man to den duschen in de kerken. vnn gheuen en volle macht to donde vnn to latende. vppe liph. vnn vppe gut, do de .ij man quemen in de kerken. do sochten de duschen de schuldeghen, vnn vonden eynen dem was sin swert vore blodich. Och hadde he sproken des auendes. do de slachtinghe scheyn was. were got en recht got he heddes eyme also vele gheuen. dat he neyn brot mer en ete, dit tugheden gude knapen. de van eme de rede horden, na desser bekantnysse. wart he vtgheantwordet, do men des neynen vmmeganc hebben mochte, do antworde men en vt den ruscen, do spreken de ruscen se en wolden des nicht, it were eyn hanenbredere. wenne se wolden hebben. L. man vnn escheden. vnschuldeghe lude vt, vnn spreken. se hedden mit eyme here wesen vor erer grydnisse. daranne blef dit bestanden den dach, vnn de ruscen satten ere bodelt in den hof. vnn andere Ruscen darmede de duschen to warende, des nachtes ghenghen .iij. duschen vor den hertoghen vnn legherden den Sacwolden dor noyt, mit. LXXX. stucken syluers. wenne se weren ghewarnet, queme de dode rusce in dat dinc des morghens, ere sake were vele de argher worden. Och in der seluen nach[t] wart de borchgreue leghert mit. X. stucken syluers vnn den namestnicke mit. V. stucken de hertoghe ne wolde neyn ghelt, dit scach al in der ersten nacht. Des anderen daghes do ludden de ruscen echter eyn dinc, wenne de dode en wart nicht in dat dinc ghebracht, do sanden de ruscen de seluen boden vt deme dinghe to den duschen, de escheden. L. man vt, de se beschreuen hadden. vnschuldegher lude, eder driddehalf dusent stucke syluers. den naugarteren. dusent stucke, deme konighe. dusent stucke. deme Sacwolden vifhundert stucke, Do spreken de duschen wi hebbet gheleghert den sacwolden.

они речи, которые они говорили раньше. Тогда немцы говорили: пусть немцы с Готского двора придут к нам, чтобы мы смогли представить вам виновных по закону. Тогда говорили русские: двух человек мы хотим вам позволить привести с Готского двора и не больше. Тогда два человека были отведены из церкви на Готский двор, для того, чтобы расследовать убийство. Тогда они (немцы на Готском дворе. — П.Л.) сказали так: они не знают об этом (об убийстве. — П.Л.); но послали со своей стороны двух человек к немцам в церкви и дали им всю власть распоряжаться жизнью и имуществом. Тогда два человека пришли в церковь, искали там немцы виновных и нашли одного, у которого острие его меча было окровавлено. Также он говорил вечером, когда произошло убийство: пусть Бог будет истинным Богом, он дал бы ему столько, что он бы больше не смог есть хлеба. Это засвидетельствовали заслуживающие доверия люди, которые слышали его слова. На основании этого признания он был выдан. Так как нельзя было этого избежать, то его выдали русским. Тогда русские говорили, что они этого не хотят, это — hanenbreder (выражение презрения. — П.Л.), но они хотят получить 50 человек, и настоятельно потребовали выдачи невиновных и говорили, что они (немцы. — П.Л.) были вооруженной толпой перед их гридницей. На том это осталось днем, и русские отправили своих судебных служителей (досл.: палачей. — П.Л.) во двор, и других русских с ними для того, чтобы охранять немцев. Ночью три немца предстали перед тысяцким и заплатили истцу по необходимости 80 гривен серебра, но их предупредили, что, если мертвый русский окажется утром на вече, их дела станут хуже. Однако в ту же ночь посаднику был выплачен штраф в 10 гривен серебра, и наместнику — 5 гривен, тысяцкий не захотел никакой выплаты.

Т ЕКС Т И ПЕРЕВОД С О СРЕ Д НЕНИ Ж НЕНЕ М ЕЦКОГО

des wart den boden malkem louet eyn phyolittes cleyt, vnn dar en bouen eyn tunne wynes dor noyt. do ghenghen de boden wedder in dat dinc, vnn segheden den Naugarderen, de duschen hedden sich vorliket mit dem Sacwolden, Do worden de Naugarder ere. vnn spreken. warvmme dat he sich vorliket hedde mit den duschen an ere hete, Des quemen de boden weder vt deme dinghe vnn escheden echter Twe dusent stucke syluers vor ere smaheyt, den Naugarderen dusent. vnn dem konighe dusent stucke, Do wart en gheboden .XL. stucke. also na legheden se it den duschen. dat was en sere vnmere. vnn lepen tornich van danne. Hir bi blep dit bestanden bit des auendes, des seluen auendes do quam eyn de heyt b o r i s z y l u e s t e r s sone vnn sprach ene hedden vtghesant .CCC. guldene gordele. groten Naugarden. hedde gudes ghenauch, se en wolden neyn gut. wenne se wolden hebben de .L. houede. de se beschryuen hedden, Och sprach he eme were bevolen aldus. wi seghet dat gi vs den h e r m a n also bewaren de iu olderman is, vnn den c o n r a d e . dat gi vns morghens se vtantworden. mit dessen worden stunt he vp, mit tornighen mode vnn wolde en wech. des wart he weder nedertoghen mit saphten reden. do satte he sich echter nidere. vnn sprach noch gi gheuet vs gut. noch gi ne wellen vns de houede vtgheuen. prouet seluen wer gi recht sin eder nicht. Och is mi aldus bevolen to weruende. de vnschuldeghen gan mit erme gude vter kerken vnn laten de schuldeghen in der kerken. wi willet vs mit en wol beweten. nicht min welle wi och hebben. Do spreke de duschen de rechtschuldeghen hadde wi ju5 utghegheuen, des ne wolde nicht wenne gi wolden hebben de. L. houede, de gi beschreuen hedden. got wet dat wol, dat gi vnschuldeghe lude vtescheden, do sprach de rusce. also he vore hadde ghesproken mit sere harden worden. do worden 5

Все это случилось в первую ночь. В другой день русские опять созвали вече, но мертвый не был принесен на вече. Тогда русские послали тех же самых посланников с веча к немцам, которые потребовали 50 человек, [имена] которых они записали, невиновных людей, или две с половиной тысячи, новгородцам тысячу гривен, князю тысячу гривен, истцу 500 гривен. Тогда говорили немцы: Мы заплатили истцу. Поэтому всем послам было обещано фиолетовое платье, и еще сверх им, по необходимости, — бочка вина. Тогда пошли посланники обратно на вече, и сказали новгородцам, что немцы примирились с истцом. Тогда новгородцы разъярились и сказали: Почему он договорился с немцами без их повеления? Тут снова пришли посланники с веча и опять потребовали две тысячи гривен серебра за их бесчестье, новгородцам тысячу и князю тысячу гривен. Тогда было им послано 40 гривен, тогда после этого они заявили немцам, что это очень мало, и побежали в гневе оттуда. На этом это осталось до вечера. Тем же вечером тогда пришел некто по имени Борис Сильвестров сын, и говорил, что его послали 300 золотых поясов; что у великого Новгорода есть достаточно имущества, они не хотят имущества, но они хотят получить 50 человек, [имена] которых они записали. Он также говорил, что ему было приказано так: Мы говорим, чтобы вы поручились перед нами за Хермана, старосту, который находится у вас, и за Конрада, что вы утром их нам передадите. После этих слов он встал в гневе и хотел уйти, от этого он был вновь удержан кроткими речами. Тогда он cнова сел и говорил: вы не даете нам имущества и не хотите выдать нам людей: cудите сами, правы ли вы или нет. И вот что мне приказано передать: невиновные выходят со своим

Конъектура по изданию в HUB, у К.Е. Напьерского: «in».

525

П РИ Л ОЖ Е Н И Е

526

en gheboden. C. stucke syluers dor noyt wente wi nicht mer vormoghen vnn beden dat he dat seghede den dren hundert guldenen gordelen. de en vtghesant hadden vnn worue unse beste. wi wolden eme gheuen eyn phyollites cleyt. darmede schedede he van danne. in derseluen nacht do sante de borchgreue an de duschen. vnn boden aldus wolden se der sake eyn ende hebben so scolden de duschen eme gheuen. XX. stucke syluers. vnn .ij. Scharlakens cleyt nicht min wolde he och hebben. Och warf deselue o l y f e r i e de Olderman. men scholde eme gheuen. V. stucke syluers. vnn s y l u e s t e r . V. stucke. vnn m a t p h e c o s e k e n eyn scarlakens cleyt. aldus ne wolde sich de borchgreue. vnn desse anderen in erre ersten louede nicht ghenoghen laten, Do sanden de duschen in derseluen nacht. eynen anderen ruscen an den borchgreuen to horende de warheyt ofte it also were do sprach de borchgreue it ne scolde anders nicht wesen. vnn sprach och dit scolde wi don. so wolde he alle sake vppe sich nemen aldus wart dat ghelouet dor noyt. Och scoldame eyme de heyt z a c h a r i e p h y f i l a t e . vnn eyme de heitet j a c o n e6 s y m o n e n sone possatnicke malckeme louen eyn phyolyttes cleyt des morghens do quemen deseluen. iij. mit dessen anderen .ij. den desse ghyfte ghelouet weren. vnn spreken aldus dat de Nogarder wolden nemen de .C. stucke vor ere smaheyt vnn wolden de duschen beghenaden do sprach eyn van des konighes weghene de darbi sat de konigh scolde och also vele hebben. do sprach eyn de heyt m a t p h e C o s e k e wat deme Namesnicke louet were dat scolde men eme gheuen. de Nogarder wolden de C. stucke behalden. vnn se wolden sich mit dem konighe wol beweten wa[n] ouer de duschen segheden van der welde de en ghescheyn. 6

добром из церкви и оставляют виновных в церкви; мы хотим c ними по возможности сами иметь дело; и мы не меньше хотим получить. Тогда немцы говорили: виновных по закону мы вам выдали, так вы не хотите, но вы хотите получить 50 человек, которых вы записали. Ведь Бог знает, что вы требуете выдачи невиновных людей. Тогда говорил русский, так, как он говорил прежде, очень резкими словами. Тогда было ему предложено по необходимости 100 гривен серебра, так как больше мы не смогли, и предложили, чтобы он это сказал тремстам золотым поясам, которые его послали, и чтобы он представил наше дело наилучшим образом, [за что] мы бы ему дали фиолетовое платье. С этим он ушел оттуда. В ту же ночь послал тогда посадник к немцам и уведомил о следующем: они хотят положить конец делу, так что немцы дадут им 20 гривен серебра и два багряных платья, однако меньше он не хочет иметь. Также тот самый Олферий, староста, добивался, чтобы ему дали 5 гривен серебра и Сильвестру 5 гривен и Матфею Козке — багряное платье. Таким образом, посадник и эти другие не захотели удовольствоваться своими первыми обещаниями. Тогда немцы послали в ту же ночь другого русского к посаднику для того, чтобы услышать правду, так ли обстоит дело. Тогда посадник говорил, что это не может быть по-другому, и говорил также, что если мы это сделаем, то он все это дело возьмет на себя. Таким образом было это по необходимости обещано. Также пришлось одному по имени Захария Феофилактович и другому по имени Якун сын Симона посадника каждому пообещать фиолетовое платье. Утром тогда пришли те же трое,

В издании LECUB это имя напечатано как «Jacove» (Liv-, Est- und Curländisches Urkundenbuch nebst Regesten / Hrsg. F.G. von Bunge. Riga, 1873. Bd. VI. Nr. 3077. Sp. 495), отсюда в русском переводе А. Чумикова появился «Яков Симон». Обращение к транскрипции документа показывает, что правильное чтение — Jacone, т.е., очевидно, «Якун».

Т ЕКС Т И ПЕРЕВОД С О СРЕ Д НЕНИ Ж НЕНЕ М ЕЦКОГО

was. so stunden vp. vnn wolden en wech. vnn ne wolden des jo nicht horen. dat de duschen vro weren dat se sweghen. wenne de ruscen spreken aldus. wat den duschen were ghescheyn dat scolden se altomale vnder weghene laten, vnn scolden darvp dat cruce kussen dat se nicht wreken ne wolden. Och sprach de borchgreue er desse lickinghe toghenc siner suster kindere solden vtgheuen de LXXX. stucke syluers vnn scolden treden in des Sakwolden stede. vnn eschede .L. houede vt. dat siner suster kindere eren vader an den duschen wreken wolden de to darbete slaghen wart, de dar heytet J o w a n e C y p o w e , des mochten se an den heren van Nogarden nicht hebben. do quam de borchgreue darna. vnn eschede vann J o w a n e n kindere weghene sines swaghers. L. stucke syluers. Do spreken de duschen se ne hedden mit J o w a n e n nicht to donde se weren gheste van ouer sey. do leghedet de borchgreue van siner suster kinder weghene den duschen also na dat se dor noyt eme de. L. stucke boden. vnn spreken, dat he prouede dat de Crucekussinghe nicht darmede broken were. darna do let de borchgreue de. L. stucke vppe. XXX. stucke. darna. XXX. vppe XX. stucke. dar helt he sich waste vppe. Do spreken de duschen dat se dat ghelt wolden vtgheuen wolde he en gheuen eynen bref. dat siner suster kindere eren vater nicht mer vorderen scolden vppe de van darbete. noch vppe dat stichte. Do quemen de heren van Nogarden vnn vorgheuen den duschen. de XX. stucke siluers ane des borchgreuen danc vnn spreken de duschen hedden mit den landen nicht to donde. se weren gheste van ouer sye Och spreken de ruscen, se ne wolden eren boyernen J o w a n e n noch nicht gheuen vmme dusent stucke syluers, do danckeden en de duschen vnn spreken dat se sich nicht beworen darmede. Och spreken de ruscen se wolden scriuen eynen bref dar scolden de duschen dat cruce vp cussen. de bref is aldus. De duschen ghenghen vor der soltmenghere grydnissen bi nacht

с этими другими двумя, которым эти дары были обещаны, и говорили то, что новгородцы хотят получить 100 гривен за их бесчестье и хотят немцев помиловать. Тогда говорил один из приближенных князя, который присутствовал при этом, что князь должен столько же получить. Тогда говорил один по имени Матфей Козка: Что было обещано наместнику, то нужно дать ему, новгородцы хотят сохранить 100 гривен, и они сами договорятся с князем. Когда затем немцы сказали о насилии, которое с ними случилось, тогда они встали и захотели уйти и вообще не захотели этого слушать, так что немцы были довольны, что они молчали. Также русские говорили таким образом о том, что случилось с немцами: что они должны тотчас оставить это и должны тогда на этом поцеловать крест, что они не будут мстить. Также говорил посадник: Раньше, чем вступит в силу это соглашение, дети его сестры должны получить 80 гривен серебра и должны тотчас встать на место истцов, и потребовал выдачи 50 человек, чтобы дети его сестры могли отомстить за своего отца, который был убит в Дерпте, которого звали Иоанн Сып, немцам; на это немцы не шли по отношению к господам Новгорода. Тогда снова пришел посадник и потребовал от имени детей Иоанна, своего зятя, 50 гривен серебра. Тогда говорили немцы, что они ничего не делали с Иоанном, что они — гости из-за моря. Тогда посадник назначил со стороны детей своей сестры немцам таким образом следующее: чтобы они по необходимости предоставили ему 50 гривен, и они говорили, чтобы он доказал, что этим не нарушается крестное целование. После этого посадник тогда пошел на предложение 30 гривен вместо 50, потом 20 вместо 30, здесь он твердо остановился. Тогда немцы говорили, что они хотят эти деньги отдать, если он даст им грамоту о том, что дети его сестры больше не будут

527

П РИ Л ОЖ Е Н И Е

528

ghewapent vnn hebbet lude tohowen. vnn ghewndet, we dar quam to deme clocken slaghe, do de clocke gheslaghen wart eder to deme rochte7 deseluen wolden se och tohowen. vnn jageden se mit swerden. des morghens do ludden de nogarder eyn dinc vnn sanden to den duschen. komet vnn seyt de wnden. vnn och de doden. warvmme si gi mit eyme here vtghelopen in der nacht. gi sit vns neyne herlude. gi sit gheste, do ne wolden de duschen nicht gan to dinghe vnn sen wat dar gheschen were. van doden vnn van wnden. de duschen spreken also wi sit schuldich. wi weren vordruncken. vnn iu heren sla wi vnse houet. wi sin schuldich. vorbarmet iu ouer vns. wat dorichteghes volkes van ruscen hevet ghelopen sunder der Nogarder wort vppe der duschen hof. dat scolen de duschen nicht mer dencken vnn de Nogarder hebbet sich ouer de duschen vorbarmet. na erre bede. vnn na erme houetslande. vor dat dode houet. dat hebbet se gheendeghet de duschen sunder der Nogarder witschap. Och scolen de duschen den Nogarder gheuen hundert stucke syluers vor ere smaheyt wat de duschen ghelouet hebbet dem Namesnicke vnn dem borch[g] reuen vnn dem hertoghen. vnn den boden dat scolen se vtgheuen. vnn de vrede na den alden breuen vnn na den alden sede in der nacht scolen de duschen nicht gan. noch vppe der strate scolen se nicht staen. vor den manslaecht vnn vor de wnden vnn och vor slaghenen dat en scholen de Nogarder nicht mer vorderen van den sacwolden. vnn vann alden duschen dat scal tomale wesen gheleghert, vnn wat den duschen an erme houe gheschen is. vnn vat de Nogarder den duschen ghenomen hebbet in erme houe. dat scolen de duschen nicht mer vorderen eder dencken. darvp. vnn vppe alle dinc. hebbet de Nogarder dat cruce den duschen ghecust. vnn de duschen weder 7

выдвигать требования ни по отношению к тем, кто из Дерпта, ни по отношению к епископии. Тогда пришли господа Новгорода и простили немцам 20 гривен серебра, вопреки воле посадника, и говорили немцы, что [они] не имеют никакого отношения к этим землям (подразумевается в том числе Дерпт. — П.Л.), они — гости из-за моря. Также русские говорили, что они по-прежнему не отдадут своего боярина Иоанна [и] за тысячу гривен серебра. Тогда поблагодарили их немцы и говорили, что они к этому (убийству Иоанна Сыпа. — П.Л.) не имели отношения. Также русские говорили, что они хотят написать грамоту, на которой немцы должны поцеловать крест. Грамота гласит: торговцев солью ночью вооруженные и побили и ранили людей; всякого, кто приходил на удар колокола, когда ударили в колокол, или на крики, их самих хотели они тоже побить, и гнались за ними с мечами. Утром тогда новгородцы созвали вече и послали к немцам: придите и посмотрите раненых, а также и мертвых, почему вы вооруженной толпой убегали ночью? Вы у нас не воины, вы — гости. Тогда не захотели немцы идти на вече и смотреть, что там происходило, — с мертвыми и ранеными. Немцы тогда говорили так: Мы виноваты, мы были пьяны, и вам, господа, бьем челом, мы виноваты, смилостивитесь над нами! То, что безрассудный русский народ устроил набег без новгородского слова на немецкий двор, о том немцы не должны больше думать. И новгородцы простили немцев, согласно их просьбе и согласно их челобитью. За убитого [досл.: за мертвую голову], это они, немцы, уладили без ведома новгородцев. Также немцы должны выплатить новгородцам сто гривен серебра за их бесчестье. То, что немцы

Исправлено по транскрипции. В издании К.Е. Напьерского ошибочно: rechte, отсюда в переводе А. Чумикова появилось упоминание суда.

Т ЕКС Т И ПЕРЕВОД С О СРЕ Д НЕНИ Ж НЕНЕ М ЕЦКОГО

dat cruce ghecust den Nogarder sunder girleye sake vppe de ruscen to vorderen. do de duschen desse bref horden. do spreken sye. it is vns swarlich to donde. dat wi hir dat cruce vp cussen scolen. vnn vns tomale vnrecht machen darmede blef dit bestanden bit des morghens. hir en binnen scriuen de duschen eynen bref also de sake gheschen was vnn sanden. ij. dusken mede to den hertogen vnn leten em den bref vorstan. vnn spreken aldus sit de sake hir wille wi dat cruce vp cuscen. de bref was aldus. It scach eynes auendes, dat de duschen vter goten houe scolden ere knapen brenghen in sunte peters hof. do se weder quemen vppe des konighes hof. tuschen de holtenen kerken vnn de grydnissen. do worden de ruscen der duschen ware de in der grydnissen druncken vnn lepen to. vnn slоghen de duschen. vnn wunden erer iiij. des werden sich de duschen vnn sloghen eynen ruscen doyt. vnn wunden. iij. des morghens quemen de ruscen mit eyme here wapent vor den hof. vnn howen porten vnn plancken vnn howen och vp de cleten bouen vnn beniden vnn nemen wat se darinne vonden. dat is vorliket also dat men dat cruce darvp cussen scal. vor doden vnn vor wnden. vnn breuen dar vp to bezeghelende. dat dar neyn wrake mer af en schey. noch van ruscen. noch van duschen. do de hertoghe dessen bref hort hadde, do spreken de duschen altohant hertoghe lat vns vppe dessen breyf dat cruce cussen. wente vs de bref aldus recht dunkket wesen. wente vppe iuwen bref. is vs dat cruce swar to cuscene. wante he maket vns tomale vnrecht. des wart de hertoghe erre vppe de duschen de to eme sant weren mit den breue vnn sprak de bref en dochte nicht se spreken quade wort dat se vro weren dat se sweghen darmede blef it bestanden bit de hertoghe witlich dede den borchgreuen vnn den heren van Nogarden der duschen bref. des sanden se deseluen boden to den duschen

обещали наместнику, и посаднику, и тысяцкому, и послам, то они должны отдать. И мир по старым грамотам и по старому обычаю [должен быть установлен]. Ночью немцы не должны ходить, и они не должны стоять на улице. За человекоубийство, и за раненых, а также за побитых — это новгородцы не должны больше требовать от ответчиков и от всех немцев, это должно быть выплачено единовременно. И то, что случилось с немцами на их дворе, и то, что новгородцы захватили у немцев на их дворе, этого немцы не должны больше требовать и об этом думать. На этом и на всех [этих] вещах новгородцы целовали крест немцам, и немцы целовали, в свою очередь, крест новгородцам, чтобы ничего такого у русских не требовать. Когда немцы выслушали эту грамоту, то они говорили: Это нам тяжело выполнить, то, на чем мы здесь должны целовать крест, и поступить по отношению к себе совсем несправедливо. На этом осталось это так до утра. Тем временем немцы написали грамоту, так, как обстояло дело, и послали одновременно двух немцев к тысяцкому, и поручили им огласить ее, и говорить: так обстоит дело, на этом мы хотим целовать крест. Грамота была такова: Однажды вечером случилось, что немцы должны были с Готского двора своих слуг привести на двор св. Петра. Когда они шли обратно на княжеский двор, между деревянной церковью и гридницей, тогда русские заметили немцев, которые пили в гриднице, и побежали туда и побили немцев, и ранили из них четырех человек. Немцы же защищались, и убили одного русского насмерть, и ранили трех. Утром русские пришли толпой, вооруженные, ко двору, и рубили ограду и ворота, и порубили также клети сверху и снизу, и взяли, что они нашли внутри. Это должно быть урегулировано таким

529

П РИ Л ОЖ Е Н И Е

530

de se en och er ghesant hadden. vnn spreken also de hertoghe sproken hadde. de bref de gi vor dem hertoghen lesen. de en dochte nicht. groten Nogarden is vp iu ere wenne vppe den bref den wi iu gysteren lesen leten dar scolen alle de duschen dat cruce vp cuscen olt vnn iunc. dat wille wi also hebben. vnn des mach och nicht min wesen. hir kusten de duschen dat cruce vp bi dwanghe. darna gheuen de Nogarder ere hundert stucke quid. mer dat kostede vns. XX. stucke de wi vorloueden solcken heren van Nogarden. vnn och den roperen bi der heren rade. den wi louede louet hadden. Hirna do desse dinc tomale gheendeghet weren mit den ruscen do ghenghen de sacwolden de in vlocke vnn in verde wesen hadden tosamende vnn vorlikeden sik mit minne. mit demeghenen de den ruscen vtghegheuen wart. na siner eghenen bekantnisse vnn na tughe. vnn na den wartekene dat an eme vonden wart. aldusdane wis wеnte he bekant hadde in eyner meynen steuenen vp ghenade. vnn spraс och he ne uor mochte nicht mer wenne. XV. stucke syluers de wolde he darto gheue vnn bat dat men ene quid lete. aldus beden sine vrent och vor ene. de he in sine achte korn hadde. desse bede nemen deghene de in vlocke vnn in verde wesen hadden vnn leten ene ledich vnn los vnn nemen dat ander ghelt vp sich tosamende hirna leten de sacwolden vppe . VII. man. we se it likeden. dat wolden steden laten. bi. L. marken syluers. des ghenghen de VII. man. de se ghekorn hadden tosamende vnn satten malken na erre samwittegheyt also se eren eyt. darto don wolden. do den ersten setten se .ij. duschen. de vtlepen van den anderen duschen vnn makeden den kif. an erre kumpenye danc. eynen juweliken vppe. XI. stucke syluers. den dat beyr tohorde. der weren .iij. de worden sat to. IX. stucken. de mitten swerden. sat to. V. stucken. XV. soltnicke min. de dar mit Cnopelen mede weren de worden. to iij stucke syluers gesat. Viij. soltnicken min. de summe

образом, чтобы было бы совершено крестоцелование за убитого и раненых, и чтобы были скреплены печатью грамоты в том, что с их стороны не будет больше никакого мщения, ни со стороны русских, ни со стороны немцев. Когда тысяцкий выслушал эту грамоту, тогда немцы тотчас сказали: Тысяцкий, давай мы поцелуем крест на этой грамоте, так как грамота кажется ведь нам справедливой, так как вашу грамоту для нас тяжело целовать, так как она нам делает большую несправедливость. Тогда тысяцкий разгневался на немцев, которые были посланы к нему с грамотой, и говорил, что грамота им не нужна, они говорят недоброе слово, что они были бы довольны, если бы они молчали. На этом все остановилось, пока тысяцкий не изложил грамоту немцев посаднику и господам Новгорода. Тогда они послали тех же посланников к немцам, которых они также посылали ранее, и говорили так, как говорил тысяцкий: грамота, которую вы читали перед тысяцким, им не нужна. Великий Новгород разгневан на вас, так как на грамоте, которую мы вам вчера зачитали, все немцы должны поцеловать крест, стар и млад, мы хотим, чтобы это обстояло так, и не меньше того. Тут немцы поцеловали крест по принуждению. После этого новгородцы отсчитали свои сто гривен. Еще нам это стоило 20 гривен, которые мы обещали тем господам Новгорода, а также служителям при совете господ, которым мы дали обещания. Затем, когда об этом было окончательно договорено с русскими, тогда тяжущиеся, которые были участниками насильственного действия, пошли вместе и примирились с любовью с тем, который был выдан русским, на основании его собственного признания и свидетельств, и признака, который на нем был обнаружен, таким образом, что он признался на общем собрании ради помилования. И говорил он,

Т ЕКС Т И ПЕРЕВОД С О СРЕ Д НЕНИ Ж НЕНЕ М ЕЦКОГО

der slachtinghe was .C. stucke syluers. vnn LXXX. aldus sit desse sake endeghet. also hir vore bescriuen steyt. Dit hebbe wi. darvmme dan. vnn scriuen dat gi prouen wo wi bi rechte sin to Nogarden mit den ruscen. Dit scach allet na der ghebort vnses heren. M°CCC°XXXI°. in vigilia beati martini Episcopi.

что он не может [выплатить] больше 15 гривен серебра, которые он хочет тут заплатить, и попросил, чтобы его отпустили. Таким же образом просили и его друзья за него, которых он избрал в связи с тем, что он был объявлен вне закона. Они просили взять людей, которые были участниками насильственных действий, и освободить их, и чтобы они (русские. — П.Л.) взяли себе эти другие [дополнительные] деньги вместе [с уже выплаченными]. Затем истцы позволили [немцам выдать] 7 человек, на кого они [немцы] в этом отношении согласятся при [выплате] 50 марок серебром. Тогда пошли 7 человек, которых они совместно избрали, и установили каждый в соответствии со своей совестью, в соответствии с клятвой, которую они дали. Сначала они определили, чтобы 2 немца, которые убежали от остальных немцев и устроили ссору, против воли их товарищества, заплатили каждый по 11 гривен серебра; тех, кого возбудило пиво, которых было 3, им было определено 9 гривен, тех, кто [был] с мечами, — 5 гривен, на 15 золотников меньше, тем, кто там был с дубинами, было определено 3 гривен серебра, на 8 золотников меньше. Плата за убийство составила 180 гривен серебра. Таким образом было решено это дело, так, как здесь выше записано. Это мы сделали и написали для того, чтобы вы судили, как у нас на самом деле обстоит с русскими в Новгороде. Это все произошло от Рождества нашего Господа в 1331 г., накануне дня блаженного епископа Мартина.

531

БИБЛИОГРАФИЯ

Источники Абрамович Д. Киево-Печерський патерик (вступ, текст, примiтки). У Києвi, 1930 (Пам’ятки мови та письменства давньої України. Т. IV = Monumenta linguae nec non litterarum Ucrainae veteris. Vol. IV). Арциховский А.В., Борковский В.И. Новгородские грамоты на бересте (Из раскопок 1956–1957 гг.). М., 1963. Бенешевич В.Н. Древнеславянская Кормчая XIV титулов без толкований. Т. I. СПб., 1906; Т. II. София, 1987. Бугославський С. Україно-руські пам’ятки ХІ–ХVІІІ  вв. про князів Бориса та Гліба (Розвідка й тексти). У Київі, 1928. (Пам’ятки мови та письменства Давньої України. Т. 1. Історично-філологічний відділ Всеукраїнської Академії наук. Збірник № 77). Валк С.Н. Новые грамоты о новгородско-псковских отношениях с Прибалтикой в XV в. // Исторический архив. 1956. № 1. Великая Русь рыцаря де Ланноа // Родина. 2003. № 12. С. 76–79. — http:// www.vostlit.info/Texts/rus13/Lannoa/text.phtml?id=778 (дата обращения: 11.09.2014). Великий Новгород в иностранных сочинениях XV — нач. XX в. Великий Новгород, 2002. Видекинд Ю. История шведско-московитской войны XVII века. М., 2000. Герберштейн С. Записки о Московии: В 2 т. / Под ред. А.Л. Хорошкевич. М., 2008. Т. I: Лат. и нем. тексты, рус. пер. с лат. А.И. Малеина и А.В. Назаренко, с ранненововерхненем. А.В. Назаренко; Т. II. Статьи, комментарий, приложения, указатели, карты. *

Даты в квадратных скобках — годы первого издания (если новое издание его повторяет). Диакритические знаки и артикли при алфавитном распределении не учитываются. В древнеримских именах при алфавитном распределении учитывается номен (а не преномен).

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

534

Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе. Тексты, перевод, комм. М., 2012. Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им / Пригот. к печати Д.И. Абрамович. Пг., 1916. Законодательство Древней Руси. М., 1984. Т. 1 (Российское законодательство X–XX вв. В 9 т.). Зализняк А.А., Янин В.Л. Берестяные грамоты из новгородских раскопок 2005 г. // Вопросы языкознания. 2006. № 3. История Иудейской войны Иосифа Флавия. Древнерусский перевод. Т.  I. М., 2004 (Памятники славяно-русской письменности. Новая серия). Истрин В.М. Книгы временьныя и образныя Георгия Мниха. Хроника Георгия Амартола в древнем славянорусском переводе. Т. 1. Пг., 1920. Козьма Пражский. Чешская Хроника / Вступ. ст., пер. и комм. Г.Э. Санчука. М., 1962. Константин Багрянородный. Об управлении империей (текст, перевод, комм.). М., 1989. Корецкий В.И. Новый список грамоты великого князя Изяслава Мстиславича новгородскому Пантелеймонову монастырю // Исторический архив. 1955. № 5. Котошихин Г. О России в царствование Алексия Михайловича. СПб., 1884. Куприянов И.К. Обозрение пергаменных рукописей новгородской Софийской библиотеки // ИОРЯС. Т. VI. СПб., 1857. Матвеенко В., Щеголева Л. Временник Георгия Монаха (Хроника Георгия Амартола). Русский текст, комм., указатели. М., 2000. Медынцева А.А. Древнерусские надписи новгородского Софийского собора. М., 1978. Мильков В.В. Древнерусские апокрифы. СПб., 1999 / Памятники древнерусской мысли. Исследования и тексты. Вып. 1. Никита Хониат. История со времени царствования Иоанна Комнина. Т. II (1186–1206). Рязань, 2003 (Византийская историческая библиотека. Т. II). Никольский А.И. Сказания о двух новгородских чудесах из жития святого Иоанна Предтечи и Крестителя Господня // ИОРЯС. 1907 г. Т. ΧII. Кн. 3. СПб., 1907. Новгородские летописи (Так названные Новгородская вторая и Новгородская третья Летописи). СПб., 1879. НПК. Т. I. Переписная оброчная книга Деревской пятины около 1495 г. СПб., 1859; Т. V. Книги Шелонской пятины. СПб., 1905. Описи Царского архива XVI века и архива Посольского приказа 1614 года / Под ред. С.О. Шмидта. М., 1960. Опись архива Посольского приказа 1626 года / Подг. к печати В.И. Гальцов, под ред. С.О. Шмидта. М., 1977. (Памятники отечественной истории. Вып. 1).

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-литовским / Под ред. Г.Ф. Карпова. Т. I. СПб., 1882 (Сборник РИО. Т. XXXV). Памятники истории Великого Новгорода / Под ред. С.В. Бахрушина. М., 1909. Памятники истории Восточной Европы: Источники XV–XVII вв. Т. VI. Радзивилловские акты из собрания Российской национальной библиотеки. Первая половина XVI в. М.; Варшава, 2002. Памятники Куликовского цикла / Гл. ред. Б.А. Рыбаков, ред. В.А. Кучкин. СПб., 1998. Памятники русского права. Памятники права феодально-раздробленной Руси / Сост. А.А. Зимин. Вып. II. М., 1953; Вып. III. Памятники права периода образования Русского централизованного государства / Под ред. Л.В. Черепнина. М., 1955. Повесть временных лет. СПб., 1996. Повесть о посаднике Добрыне / Подг. текста, пер. и комм. Л.А. Дмитриева // БЛДР. Т. VII. СПб., 1999. — http://lib.pushkinskijdom.ru/Default. aspx?tabid=5058 (дата обращения: 01.06.2013). ПСРЛ. Т. I. Лаврентьевская летопись. М., 1997. ПСРЛ. Т. II. Ипатьевская летопись. М., 1998. ПСРЛ. Т. III. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М., 2000. ПСРЛ. Т. III. Новгородские летописи. СПб., 1841. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. Новгородская четвертая летопись. М., 2000. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 2. Новгородская пятая летопись. Вып. 1. Пг., 1917. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 4–5. Новгородские и псковские летописи. СПб., 1848. ПСРЛ. Т. V. Вып. 1–2. Псковские летописи. М., 2003, 2000. ПСРЛ. Т. V. Вып. 6. Псковские и софийские летописи. СПб., 1851. ПСРЛ. Т. VI. Вып. 1. Софийская первая летопись старшего извода. М., 2000. ПСРЛ. T. VI. Софийские летописи. СПб., 1853. ПСРЛ. Т. IX. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. СПб., 1862. ПСРЛ. Т. X. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. СПб., 1885. ПСРЛ. Т. XV. Рогожский летописец. Тверской сборник. М., 2000. ПСРЛ. Т. XVI. Летописный сборник, именуемый летописью Авраамки. М., 2000. ПСРЛ. Т. XX. 1-я пол. Львовская летопись. Ч. 1. СПб., 1910. ПСРЛ. Т. XXII. Русский хронограф. Ч. 1. Хронограф редакции 1512 года. СПб., 1911. ПСРЛ. Т. XXIII. Ермолинская летопись. М., 2004. ПСРЛ. Т. XXV. Московский летописный свод конца XV века. М., 2004. ПСРЛ. Т. XVIII. Симеоновская летопись. М., 2007. ПСРЛ. Т. XXXIII. Холмогорская летопись. Двинской летописец. Л., 1977. ПСРЛ. Т. XXXVII. Устюжские и вологодские летописи XVI–XVIII вв. Л., 1982.

535

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

536

ПСРЛ. Т. XLI. Летописец Переяславля Суздальского (Летописец русских царей). М., 1995. ПСРЛ. Т. XLII. Новгородская Карамзинская летопись. СПб., 2002. ПСРЛ. Т. XLIII. Новгородская летопись по списку П.П. Дубровского. М., 2004. Правда Русская / Под ред. Б.Д. Грекова. Т. I. Тексты. М.; Л., 1940. Приселков М.Д. Троицкая летопись. Реконструкция текста. 2-е изд. СПб., 2002. РЛА. СПб., 1868. Россия в первой половине XVI в. / Сост. О.Ф. Кудрявцев. М., 1997. РИБ. Т. VI. Памятники древнерусского канонического права. Ч. I. Памятники XI–XV в. СПб., 1880. РИБ. Т. VI (Изд. 2-е). Памятники древнерусского канонического права. Ч. 1 (Памятники XI–XV вв.). СПб., 1908. РИБ. Т. XXVII. Литовская метрика. Отд. I. Ч. 1: Книги записей. Т. I. СПб., 1910. Святые князья-мученики Борис и Глеб / Исслед. и подг. текстов Н.И. Милютенко. СПб., 2006. Синайский патерик / Изд. подг. В.С. Голышенко, В.Ф. Дубровина. М., 1967. Слово о полку Игореве / Под ред. В.П. Адриановой-Перетц. М.; Л., 1950. Сочинения Ивана Семеновича Пересветова // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 9. СПб., 2000. — http://lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=5115#_ednref26 (дата обращения: 19.09.2013). Среднеболгарский перевод Хроники Константина Манассии в славянских литературах / Иссл. И.С. Дуйчева, М.А. Салминой; подг. текста М.А. Салминой. София, 1988. Титмар Мерзебургский. Хроника / Изд. подг. И.В. Дьяконов. М., 2009. Успенский сборник XII–XIII вв. / Изд. подг. О.А. Князевская, В.Г. Демьянов, М.В. Ляпон. М., 1971. Хорошкевич А.Л. Русские грамоты 60–70-х годов XV в. из бывшего Рижского городского архива // АЕ за 1965 г. М., 1966. ЧОИДР. 1893 г. Кн. I (164). М., 1893. Смесь. Шлихтинг А. Краткое сказание о характере и жестоком правлении московского тирана Васильевича // Московия при Иване Грозном глазами иноземцев. М., 2014. Гай Юлий Цезарь. Записки Юлия Цезаря и его продолжателей о Галльской войне. Т. 1. М., 1991. Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1977–1983 гг.). Комм. и словоуказатель к берестяным грамотам (из раскопок 1951–1983 гг.). М., 1986. S. Adalberti Pragensis episcopi et martyris Vita altera auctore Brunone Querfurtensi / Ed., praef. notisque instr. J. Karwasińska. Warszawa, 1969 (MPH. Series Nova. T. IV. Fasc. 2). Ágrip af Nóregskonunga sǫgum. Reykjavík, 1984 (Íslenzk Fornrit. B. XXIX).

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

Andrea A.J. The Devastatio Constantinopolitana, A Special Perspective on the Fourth Crusade: An Analysis, New Edition and Translation // Historical Reflections. Réflexions historiques. Winter 1993. Vol. 19. № 1. Chronica Albrici monachi trium fontium, a monacho novi monasterii Hoiensis interpolata / Ed. P. Scheffer-Boichorst // MGH SS. T. XXIII. Hannoverae, 1874. Chronici hungarici compositio saeculi XIV / Praef. est, textum rec., annotationibus instr. A. Domanovszky // Scriptores rerum hungaricarum tempore ducum regumque stirpis Arpadianae gestarum / Ed. by E. Szentpétery. Vol. I. Budapestini, 1937. Chronik der Konstanzer Konzils 1414–1418 von Ulrich Richental / Eing. und hrsg. von Th. M. Buck. Ostfi ldern, 2011 (Konstanzer Geschichtsund Rechtsquellen). Chronique d’Ernoul et de Bernard le Trésorier / Publ. par M.L. de Mas Latrie. Paris, 1870. Codex diplomaticus Lubecensis (= Lübeckisches Urkundenbuch) / Hrsg. von dem Vereine für Lübeckische Geschichte und Aterthumskunde. I Abth. Urkundenbuch der Stadt Lübeck. Lübeck, 1871. Codex diplomaticus Saxoniae Regiae / Hrsg. von O. Posse, H. Ermisch. Hauptteil I. Bd. II. Urkunden der Markgrafen von Meissen und Landgrafen von Thüringen 1100–1195. Leipzig, 1889. Constantini Manassis Breviarium Chronicum / Rec. O. Lampsidis. Athenis, 1996. P. I. (Corpus fontium historiae byzantinae. Vol. XXXVI/1. Series Atheniensis). Constantini Porphyrogeniti imperatoris De cerimoniis aulae byzantinae libri duo / Rec. J.J. Reiske. Bonnae, 1829 (Corpus scriptorum historiae byzantinae). Vol. I. P. Cornelii Taciti. Germania / Texte établi et traduit par H. Goelzer // Tacite. Dialogue des orateurs. La vie d’Agricola. La Germanie. Paris, 1922. Cosmae Pragensis Chronica Boemorum / Hrsg. von B. Bretholz. Berlin, 1923 (MGH SS. NS. T. II). Ebonis Vita S. Ottonis episcopi Babenbergensis / Rec. et ann. J. Wikarjak et K. Liman. Warszawa, 1969. (MPH. Series Nova. T. VII. Fasc. 2). Flateyjarbók. B. II. Akranes, 1945. Galli Anonymi Cronica et gesta ducum sive principum Polonorum / Ed., praef. notisque instr. K. Maleczyński. Kraków, 1952 (MPH. Nova series. T. II). Georgius Monachus. Chronicon / Ed. C. De Boor. Vol. I. Stuttgart, 1904 (Bibliotheca scriptorum Graecorum et Romanorum Teubneriana). Giovanni Diacono. Istoria Veneticorum / Ed. e trad. di L.A. Berto. Bologna, 1999 (Fonti per la storia dell’Italia medievalе. Storici italiani dal cinquecento al millecinquecento ad uso delle scuole. 2). HR von 1256–1430 (= Die Recesse und andere Akten der Hansetage von 1256–1430). Bd. VIII. Leipzig, 1897. HR von 1431–1476. Bd. I–III; VII / Bearb. von G. Frhrr. von der Ropp. Leipzig, 1876–1892.

537

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

538

HUB. Bd. I–II / Bearb. von K. Höhlbaum. Halle, 1876–1879; Bd. V–VI / Bearb. von K. Kunze. Leipzig, 1899–1905. Heimskringla. Nóregs konunga sögur af Snorri Sturluson / Udg. ved Finnur Jónsson. [B.] I. Købehavn, 1893. Heinrici chronicon Livoniae. Ed. altera / Rec. L. Arbusow, A. Bauer. Hannoverae, 1955 (Scriptores rerum Germanicarum ex MGH in usum scholarum separatim editi). Herbordi Dialogus de vita S. Ottonis episcopi Babenbergensis / Rec. et ann. J. Wikarjak, praef. et comm. est K. Liman. Warszawa, 1974 (MPH. Series Nova. T. VII. Fasc. 3). C. Iuli Caesaris. Commentarii / Ed. A. Klotz. Vol. I. Commentarii Belli Gallici. Lipsiae, 1957. Laonici Chalcocandylæ Historiarum Demonstrationes / rec. E. Darkó. Budapestini, 1927. T. I. Latvijas valsts vēstures arhīvs. F. 673. Apr. 4 (K-18). Nr. 26, 111. Legenda Christiani. Vita et passio sancti Wenceslai et sancte Ludmile ave eius / Ed. J. Ludvikovský. Pragae, 1978. Leges Saxonum und Lex Thuringorum / Ed. C. von Schwerin. Hannoverae et Lipsiae, 1918 (Fontes iuris Germanici antiqui in usum scholarum ex MGH separatim editi). Lemerle P. Les plus anciens recueils des miracles de Saint Démétrius et la pénétration des Slaves dans les Balkans. T. I. Le texte. Paris, 1979. Letopis Vincencia, kanovníka kostela Pražského // Fontes rerum Bohemicarum. T. II. P. II (=Prameny dějin českých). D. 2. Č. 2). V Praze, 1875. LECUB. Abt. I. Bd. I–IV / Hrsg. von F.G. von Bunge. Reval, 1853–1859; Bd. V–VI / Hrsg. v. F.G. von Bunge. Riga, 1867–873; Bd. VII / Begr. von F.G. v. Bunge, fortgesetzt von H. Hildebrand/ Riga; Moskau, 1881; Riga; Moskau, 1889; Bd. IX / Begr. von F.G. v. Bunge, fortgesetzt von H. Hildebrand; Bd. X / Begr. von F.G. v. Bunge, fortgesetzt von H. Hildebrand und nach ihm von Ph. Schwartz. Riga; Moskau, 1896; Bd. XIII (в печати). MGH. Legum Sectio II. Capitvlaria regvm francorvm. T. I / Ed. A. Boretius. Hannoverae, 1883. Morgan M.R. The Chronicle of Ernoul and the Continuations of William of Tyre. Oxford, 1973. Die Nestorchronik: die altrussiche Chronik zugeschrieben dem Mönch des Kiever Höhlenklosters Nestor, in der Redaktion des Abtes Sil’vestr aus dem Jahre 1116, rekonstruiert nach den Handschriften Lavrent’evskaja, Radzivilovskaja, Akademičeskaja, Troickaja, Ipat’evskaja und Khlebnikovskaja, ins Deutsche übersetzt von Ludolf Müller. München, 2001 (Forum Slavicum. Bd. 56). Nicetae Choniatae Historia / Rec. I.A. van Dieten. Berolini; Novi Eboraci, 1975 (Corpus fontium historiae Byzantinae. Vol. XI/1. Series Berolinenses / Ed. H.-G. Beck, A. Kambylis, R. Keydell). P. I. Die Nowgoroder Schra in sieben Fassungen vom XIII. bis XVII Jahrhundert / Hrsg. von W. Schlüter. Dorpat, 1911.

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

O City of Byzantium, Annals of Niketas Choniates / Transl. by Harry J. Magoulias. Detroit, 1984. Œuvres de Ghillebert de Lannoy voyageur, diplomate et moraliste, receuillies et publiées par Ch. Potvin avec des notes géographiques et une carte par J.-C. Houzeau. Louvain, 1878. De Oorkonden der Graven van Vlaanderen (1191 — aanvang 1206) / Door W. Prevenier. II Uitgave (Verzameling van de akten der belgische vorsten). Brussel, 1964. Origo civitatum Italie sive Venetiarum (Chronicon Altinate et Chronicon Gradense) / A cura di R. Cessi. Roma, 1933. The Povest vremennykh let: An Interlinear Collation and Paradosis. Cambridge MA, 2003 / Harvard Library of Early Ukrainian Literature. Vol. 10. Die Prüfeninger Vita Bischof Ottos I. von Bamberg nach der Fassung des Großen Österreichischen Legendars / Ed. J. Petersohn / MGH. Scriptores rerum Germanicarum in usum scholarum separatim editi. Hannover, 1999. Radulfi de Coggeshall Chronicon Anglicanum / Ed. J. Stevenson. London, 1965 [1875]. (Rerum Britannicarum medii aevi scriptores). Razvod Istrianski — Reambulazione di Confini (The Partitioning of Istria)/ — http://www.istrianet.org/istria/history/1000–1799AD/razvod_istrianski/ index.htm (дата обращения: 01.04.2011). Saga Óláfs Tryggvasonar af Oddr Snorrason munk / Udg. af Finnur Jónsson. København, 1932. The Saga of Olaf Tryggvason (by Oddr Snorrason) / Transl. with introd. and notes by Th. M. Andersson. New York, 2003 (Islandica, 52). Saxo Grammaticus. Gesta Danorum (= Danmarkhistorien) / Latinsk tekst udg. af K. Friis-Jensen, dansk overs. ved P. Zeeberg. København, 2005. Scriptores rerum Prussicarum / Hrsg. von Th. Hirsch, M. Töppen, E. Strehlke. Bd. II. Leipzig, 1863. Thietmari Merseburgensis episcopi chronicon / Hrsg. von R. Holtzmann (MGH SS. Nova Series). T. IX. Berlin, 1935. Urkunden zur älteren Handels- und Staaatsgeschichte der Republik Venedig mit besonderer Beziehung auf Byzanz und die Levante. Vom 9 bis zum Ausgang des 15 Jahrhunderts / Hrsg. von G.L.Fr. Tafel und G.M. Thomas. Amsterdam, 1964 (Nachdruck der Ausgabe Wien, 1856). Theil I (Fontes rerum Austriacarum. II Abteilung. Diplomataria et acta. Bd. XII). Vita Anskarii et Rimberti / Rec. G. Waitz. Hannoverae, 1884. (Scriptores rerum Germanicarum in usum scholarum ex MGH recusi). Vita sancti Lebuini presbiteri et confessoris / Ed. A. Hofmeister // MGH SS. T. XXX. Lipsiae, 1934.

539

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

540

Литература Аграрная история Северо-Запада России. Вторая половина XV — начало XVI в. Л., 1971. Азбелев С.Н. Устная история в памятниках Новгорода и Новгородской земли. СПб., 2007. Алексеев Л.В. Смоленская земля в IX–XIII вв. Очерки истории Смоленщины и Восточной Белоруссии. М., 1980. Алексеев Ю.Г. «Черные люди» Новгорода и Пскова (к вопросу о социальной эволюции древнерусской городской общины) // Исторические записки. Т. 103. М., 1979. Алексеев Ю.Г. Псковская судная грамота и ее время. Развитие феодальных отношений на Руси XIV–XV вв. Л., 1980. Алексеев Ю.Г. Под знаменами Москвы. Борьба за единство Руси. М., 1992. Алешковский М.Х. Повесть временных лет. Судьба литературного произведения в Древней Руси. М., 1971. Алешковский М.Х. Социальные основы формирования территории Новгорода IX–XV вв. // Советская археология. 1974. № 3. Алешковский М.Х., Красноречьев Л.Е. О датировке вала и рва новгородского острога (в связи с вопросом о формировании городской территории) // Советская археология. 1970. № 4. Андреев В.Ф. Проблемы социально-политической истории Новгорода XII–XV вв. в советской историографии // НИС. [Вып.] 1 (11). Л., 1982. Андреев В.Ф. Северный страж Руси. Л., 1983. Андреев В.Ф. Княжеский двор в древнем Новгороде // НИС. [Вып.] 2 (12). Л., 1984. Андреев В.Ф. О социальной структуре новгородского веча // Генезис и развитие феодализма в России. Проблемы истории города. Л., 1988 (Проблемы отечественной и всеобщей истории. Вып. 11). Андреев В.Ф. Северный страж Руси. Л., 1989. — http://bibliotekar.ru/ rusNovgStrazh/6.htm (дата обращения: 01.09.2014). Андреев В.Ф. Об организации власти в Новгородской республике в XIV– XV вв. // Прошлое Новгорода и Новгородской земли: Материалы научной конференции. 18–20 ноября 2003 г. Великий Новгород, 2003. Аракчеев В.А. Псковский край в XV–XVII веках. Общество и государство. СПб., 2003. Арiстов В.Ю. Любецька битва 1016 р. в ранньому лiтописаннi (до дискусiї навколо iдеї О.О. Шахматова) // УIЖ. 2013. № 1. Арциховский А.В. Новгородские ремесла // НИС. Вып. VI. Новгород, 1939. Арциховский А.В. Городские концы в Древней Руси // Исторические записки. Т. I6. 1945. Арциховский А.В. Раскопки в Новгороде // КСИИМК. Вып. XXXIII. 1950. Арциховский А.В. Археологическое изучение Новгорода // Труды Новгородской археологической экспедиции. Т. I / Под ред. А.В. Арциховского и Б.А. Колчина. М., 1956 (МИА. № 55).

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. Т. III. М., 1994 [1869]. Барсов Н.П. Очерки русской исторической географии. География Начальной (Несторовой) летописи. Варшава, 1885. Бассалыго Л.А. Новгородские тысяцкие. Ч. 1 // НИС. [Вып.] 11 (21). СПб., 2008. Бауер Н.П. Денежный счет Русской Правды // Вспомогательные исторические дисциплины. Сб. статей. М.; Л., 1937. Бегунов Ю.К. Раннее немецкое известие о золотой бабе // Известия Сибирского Отделения АН СССР. Сер. общественных наук. 1976. № 11. Вып. 3. Беляев И. Рассказы из русской истории. Кн. II. М., 1864. Беляев И.Д. Лекции по истории русского законодательства. М., 1888. Белякова Е.В. «По какому праву?» (О некоторых особенностях правовых систем Московской Руси // Россика/Русистика/Россиеведение. Кн. 1: Язык/История/Культура. М., 2010. Бережков М. О торговле с Ганзой до конца XV века. СПб., 1879 (Записки Историко-филологического факультета С.-Петербургского университета. Ч. 3). Бережков Н.Г. Хронология русского летописания. М., 1963. Бернадский В.Н. Новгород и Новгородская земля в XV веке. М.; Л., 1961. Бицилли П.М. Новгородское сказание о IV Крестовом походе // Бицилли П.М. Избранные труды. Россия и Запад. М., 2006 [1916]. Бобров А.Г. Новгородские летописи XV века. СПб., 2001. Богословский М.М. Земское самоуправление на Русском Севере в XVII в. Т. I. М., 1909. Болтин И. Примечания на историю древния и нынешния России г. Леклерка. Т. II. Б.м., 1788. Борковский В.И., Кузнецов П.С. Историческая грамматика русского языка. М., 2006 (3-е изд.). Булычев А.А. Между святыми и демонами. Заметки о посмертной судьбе опальных царя Ивана Грозного. М., 2005. Буров В.А. Очерки истории и археологии средневекового Новгорода. М., 1994. Васильев В.Л. Из славянской топонимической архаики русского Северо-Запада («рифмованный сегмент» на -комо) // Славяноведение. 2009. № 2. Вебер М. История хозяйства. Город / Пер. с нем. под ред. И. Гревса. М., 2001 [1921]. Веселовский С.Б. Очерки по истории опричнины. М., 1963. Вiлкул Т.Л. Вiче в давнiй Русi у другiй половинi XI–XIII ст. Автореф. дисс. … к.и.н. Київ, 2001. Вилкул Т.Л. Дружина-вече // Государство и общество. История, экономика, политика, право. СПб.; Ижевск, 2002. Вилкул Т.Л. Новгородцы и русские князья в летописании XII в. // Russia mediaevalis. 2002. T. X, 1.

541

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

542

Вилкул Т. Новгородская первая летопись и Начальный свод // Palaeoslavica. International Journal for the Study of Slavic Medieval Literature, History, Language and Ethnology. 2003. Vol. 11. Вилкул Т.Л. Летописные «бояре» и «чернь» на вече // Средневековая Русь. Вып. 5. М., 2004. Вилкул Т. О происхождении общего текста Ипатьевской и Лаврентьевской летописи за XII век (предварительные заметки) // Palaeoslavica. International Journal for the Study of Slavic Medieval Literature, History, Language and Ethnology. 2005. Vol. 13. Nr. 1. Вилкул Т. Летописные вставки из Повести временных лет в Сильвестровско-Минейной редакции Сказания о св. Борисе и Глебе // Ruthenica. Т. V. Киiв, 2006. Вилкул Т.Л. «Литредакция» летописи (о вставках из Александрии Хронографической в Киевском своде XII в.) // Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 13. М., 2008. Вилкул Т.Л. Люди и князь в древнерусских летописях середины XI–XIII вв. М., 2009. Вилкул Т.Л. [Выступление в дискуссии] // Споры о новгородском вече. Междисциплинарный диалог. Материалы круглого стола. Европейский университет в Санкт-Петербурге 20 сентября 2010 г. / Отв. ред. М.М. Кром. СПб., 2012. Вiлкул Т.Л. Цитати з Восьмикнижжя в раннiх давньоруських лiтописах, або як змiнюється смисл iсторичних повiдомлень // УIЖ. 2013. № 1. Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. М., 2005 [Киев, 1908]. Вовин А.А. Датировка жалованной грамоты Пскова Якову Голутиновичу // ДРВМ. 2014. № 2 (56). Воронин Н.Н. Московский Кремль (1156–1367 гг.) // МИА. 1958. № 77 (Метательная артиллерия и оборонительные сооружения). Гвозденко К.С. Церемония княжеской интронизации на Руси в домонгольский период // ДРВМ. 2009. № 1 (35). Гедеонов С. Варяги и Русь. Историческое исследование. Ч. 1. СПб., 1876. Гимон Т.В. События XI — начала XII в. в новгородских летописях и перечнях // ДГ. 2010. М., 2012. Гимон Т.В. Янь Вышатич и устные источники древнерусской Начальной летописи // ДГ. 2011. М., 2013. Гиппиус А.А. К истории сложения текста Новгородской первой летописи // НИС. Вып. 6 (16). СПб., 1997. Гиппиус А.А. Рекоша дроужина Игореви… К лингвотекстологической стратификации Начальной летописи // Russian Linguistics. 2001. № 25. Гиппиус А.А. О критике текста и новом переводе-реконструкции «Повести временных лет» // Russian Linguistics. 2002. Vol. 26. Гиппиус А.А. К изучению княжеских уставов Великого Новгорода: «Устав князя Ярослава о мостех» // Славяноведение. 2005. № 4. Гиппиус А.А. Новгородская владычная летопись XII–XIV вв. и ее авторы (История и структура текста в лингвистическом освещении // Линг-

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

вистическое источниковедение и история русского языка 2004–2005. М., 2006. Гиппиус А.А. К проблеме редакций Повести временных лет. II // Славяноведение. 2008. № 2. Гиппиус А.А. Архиепископ Антоний, новгородское летописание и культ святой Софии // Хорошие дни. Памяти А.С. Хорошева. Великий Новгород; СПб.; М., 2009. Гиппиус А.А. «Летописные» Паремийные чтения о Борисе и Глебе: история текста и исторический контекст // Факты и знаки. Исследования по семиотике истории. Вып. 2. М., 2010. Гиппиус А.А. Соперничество городских концов как фактор культурной истории Новгорода XII–XIII вв. // Споры о новгородском вече: междисциплинарный диалог. Материалы круглого стола. Европейский университет в Санкт-Петербурге 20 сентября 2010 г. СПб., 2012. Гиппиус А.А. К реконструкции древнейших этапов истории русского летописания // Древняя Русь и средневековая Европа: возникновение государств. Материалы конференции. М., 2012. Гиппиус А.А. До и после Начального свода: ранняя летописная история Руси как объект текстологической реконструкции // Русь в IX–X веках: археологическая панорама. М.; Вологда, 2012. Гиппиус А.А. «Нѣсть се Олегъ, но святыи Димитрии…»: к атрибуции летописного свода 1060-х годов // ВЕДС. Экономические основы формирования государства в древности и Средневековье. XXV Чтения памяти чл.-корр. АН СССР В.Т. Пашуто. Материалы конференции. М., 2013. Гиппиус А.А. Битвы Ярослава Мудрого: структура и стратиграфия летописного нарратива // Нарративные традиции славянских литератур: от Средневековья к Новому времени. Сборник памяти чл.корр. РАН Е.К. Ромодановской (в печати). Голубинский Е.Е. История Русской Церкви. T. I. Период первый, Киевский или домонгольский. 2-я половина тома. М., 2002 [1904]. Горский А.А. Древнерусская дружина (К истории генезиса классового общества и государства на Руси). М., 1989. Горский А.А. «Всего еси исполнена Земля Русская…». Личности и ментальность русского Средневековья. Очерки. М., 2001. Горский А.А. К вопросу об этапах складывания республиканского строя в Новгороде // Норна у источника Судьбы. Сб. статей в честь Е.А. Мельниковой. М., 2001. Горский А.А. Русь: от славянского Расселения до Московского царства. М., 2004. Горский А.А. К вопросу о происхождении славянского населения Новгородской земли // От Древней Руси к новой России. Юбилейный сборник, посвященный чл.-корр. РАН Я.Н. Щапову. М., 2005. Горский А.А. Земли и волости // Горский А.А., Кучкин В.А., Лукин П.В., Стефанович П.С. Древняя Русь: очерки политического и социального строя. М., 2008.

543

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

544

Горский А.А. Русское Средневековье. М., 2010. Горский А.А. Славянское расселение и эволюция общественного строя славян // Буданова В.П., Горский А.А., Ермолова И.Е. Великое переселение народов. Этнополитические и социальные аспекты. СПб., 2011. Гранберг Ю. Совет господ Новгорода в немецких источниках // ДГ. 1998. М., 2000. Гранберг Ю. Вече в древнерусских письменных источниках: Функции и терминология // ДГ. 2004: Политические институты Древней Руси. М., 2006. Греков Б.Д. Киевская Русь. М., 1949. Греков Б.Д. Крестьяне на Руси c древнейших времен до XVII века. Кн. I. М., 1952. Греков Б.Д. Киевская Русь. М., 1953. Гринев Н.Н. Летописное сообщение о событиях 1015 г. в Новгороде и вопросы политического и военного устройства Новгородской земли // Изучение истории и культуры Новгородской земли. Тезисы докладов научной конференции. Новгород, 1987. Гринев Н.Н. Краткая редакция Русской Правды как источник по истории Новгорода XI в. // НИС. [Вып.] 3 (13). Л., 1989. Гринев Н.Н. Легенда о призвании варяжских князей (об источниках и редакциях в Новгородской первой летописи) // История и культура древнерусского города. М., 1989. Грушевський М.С. Хронольогiя подïй Галицько-Волиньскоï лïтописи // Записки наукового товариства iмени Шевченка. Т. XLI. Кн. 3. Львiв, 1901. Грушевський М.С. Iсторія України–Руси. Т. II–III. XI–XIII в. У Львовi, 1905. Гуревич А.Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. М., 1990. Гуревич А.Я. Свободное крестьянство феодальной Норвегии // Гуревич А.Я. Избранные труды. Крестьянство средневековой Норвегии. СПб., 2006. Данилевский И.Н. Русские земли глазами современников и потомков (XII–XIV вв.). М., 2000. Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Т. III. Средневековье. СПб., 1996. Джаксон Т.Н. Четыре норвежских конунга на Руси. Из истории руссконорвежских политических отношений последней трети X — первой половины XI в. М., 2000. Диттен Г. Известия Лаоника Халкокондила о России (I, 122.5 — 126.9) // Византийский временник. 1962. Т. 21. Дмитриев Л.А. Житийные памятники Русского Севера как памятники литературы XIII-XVII вв. Эволюция жанра легендарно-биографических сказаний. Л., 1973. Дмитриев Л.А. Откровение Мефодия Патарского // СККДР. Вып. I (XI — первая половина XIV в.). Л., 1987.

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

Добрушкин Е.М. К вопросу о происхождении «Истории Российской» В.Н. Татищева // Исторические записки. Т. 97. М., 1976. Долгов В.В. Представления об обществе в картине мира населения Древней Руси XI–XIII вв. Дисс. … д.и.н. Ижевск, 2008. Долгов В.В. Концепция И.Я. Фроянова в современной исторической науке: к вопросу о способах ведения дискуссий // Труды Исторического факультета Санкт-Петербургского ун-та. СПб., 2011. № 6. Долгов В.В. Горожане и селяне в Древней Руси: реплика по поводу новой работы П.В. Лукина // Вестник Удмуртского ун-та. История и филология. 2013. Вып. 1. Домбровский Д. Вступление Мстислава Мстиславича в борьбу за Галич // Средневековая Русь. Вып. 10. К 1150-летию зарождения российской государственности. М., 2012. Древнерусские города в древнескандинавской письменности / Сост. Г.В. Глазырина и Т.Н. Джаксон. М., 1987. Древняя Русь. Город, замок, село. М., 1985. Дубровин Г.Е. Формирование Плотницкого конца и государственные реформы в Новгороде в середине — второй половине XIII в. // Древняя Русь: Вопросы медиевистики. 2013. № 1 (51). Дьячан В. Участие народа в верховной власти в славянских государствах до изменений их государственного устройства в XIV и XV веках. Варшава, 1882. Епифанов П.П. О древнерусском вече // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. История. 1963. № 3. Ефименко Т. К вопросу о русской сотне княжеского периода // ЖМНП. Новая серия. 1910. Ч. ΧΧVII. Июнь. Завадская С.В. К вопросу о «старейшинах» в древнерусских источниках XI–XIII вв. // ДГ. 1987 г. М., 1989. Зайцев А.К. Черниговское княжество // Древнерусские княжества. М., 1975. Зайцев А.К. Черниговское княжество X–XIII вв.: избранные труды. М., 2009. Зализняк А.А. От праславянской акцентуации к русской. М., 1985. Зализняк А.А. Древненовгородский диалект. М., 2004. Засурцев П.И. Усадьбы и постройки древнего Новгорода. Труды Новгородской археологической экспедиции. Т. IV / МИА. № 123. М., 1963. Засурцев П.И. Новгород, открытый археологами. М., 1967. Зимин А.А. И.С. Пересветов и его современники. Очерки по истории русской общественно-политической мысли середины XVI века. М., 1958. Зимин А.А. [Рец. на кн.] В.Л. Янин. Новгородские посадники. М., 1962. 387 стр. // Советская археология. 1963. № 3. Зимин А.А. Витязь на распутье. Феодальная война в России XV в. М., 1991. Зимин А.А. Слово о полку Игореве. СПб., 2006. Иванова О.В. К вопросу о существовании у славян «дружины» в конце VI — VII в. (по данным «Чудес св. Димитрия Солунского») // Этногенез, ранняя этническая история и культура славян. М., 1985.

545

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

546

Иванова О.В. Формы политической организации славянского общества в центральной и южной частях Балканского полуострова VII– VIII  вв. // Этносоциальная и политическая структура раннефеодальных славянских государств и народностей. М., 1987. I. Л. [Леонид (Кавелин), архим.]. Церковно-историческое исследование о древней области вятичей, входившей с начала XV и до конца XVIII столетия в состав Крутицкой и частию Суздальской епархии // ЧОИДР. 1862. Кн. 2. Истрин В. Откровение Мефодия Патарского и апокрифические видения Даниила в византийской и славяно-русской литературах. Исследование и тексты. М., 1897. Истрин В.М. Замечания о начале русского летописания. По поводу исследований А.А. Шахматова в области древнерусской летописи // ИОРЯС. Т. XXVI. Пг., 1921. Истрин В.М. Откровение Мефодия Патарского и летопись // ИОРЯС. 1924 г. Т. XXIX. Л., 1925. Каган М.Д. Повесть о разгроме Новгорода Иваном Грозным // СККДР. Вып. 2 (вторая половина XIV — XVI в.). Ч. 2. Л–Я. Л., 1989. Казакова Н.А. Русско-ливонские и русско-ганзейские отношения. Конец XIV — начало XVI в. Л., 1975. Каменцева Е.И. Хронология. М., 2003 (2-е изд.). Карамзин Н.М. История государства Российского: В 12 т. Т. II–III. М., 1991. Карпов А.Ю. Преподобный Кукша — просветитель вятичей. М., 2001. Карпов А.Ю. Владимир Святой. М., 2004. Кафенгауз Б.Б. Древний Псков. Очерки по истории феодальной республики. М., 1969. Кирпичников А.Н. Древнерусское оружие. Вып. II. Копья, сулицы, боевые топоры, булавы, кистени. IX–XIII вв. М.; Л., 1966; Вып. III. Доспех, комплекс боевых средств. IX–XIII вв. Л., 1971. Клейбер Б. Два древнерусских местных названия // Scando-Slaviva. T. V. Copenhagen, 1959. Клейненберг И.Э. О названии новгородского пригорода Ямы в западных источниках XV в. // Научные доклады высшей школы. Исторические науки. 1958. № 1. — http://annales.info/rus/novgorod/yam.htm (дата обращения: 16.10.2013). Клейненберг И.Э. Ливонское известие о новгородском восстании 1421 г. // Феодальная Россия во всемирно-историческом процессе. Сб. ст., посвященный Л.В. Черепнину. М., 1972. Клейненберг И.Э. О топониме Gercike в источниках XIII в. // Вспомогательные исторические дисциплины. [Вып.] IV. Л., 1972. Клейненберг И.Э. Известия о новгородском вече первой четверти XV века в ганзейских источниках // История СССР. 1978. № 6. Клейненберг И.Э. «Частные войны» отдельных новгородских купцов с Ганзой и Ливонией в XV в. // НИС. № 3 (13). Л., 1989. Клейненберг И.Э., Севастьянова А.А. Уличане на страже своей территории (по материалам ганзейской переписки XV в.) // НИС. № 2 (12). Л., 1984.

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

Клосс Б.М. Никоновский свод и русские летописи XVI–XVII веков. М., 1980. Ключевский В.О. Курс русской истории. Ч. 1–2 // Ключевский В.О. Соч.: В 9 т. Т. I–ΙΙ. М., 1987 [1904–1906]. Ключевский В.О. Боярская Дума древней Руси. М., 1909. Колосова И.О. «…и посадникам доложить Господина Пскова на вече…» (Краткий очерк социально-политической истории Псковской феодальной республики) // Археологи рассказывают о древнем Пскове. Псков, 1992. — http://edapskov.narod.ru/kolposadn.txt (дата обращения: 02.07.2011). Колчин Б.А., Черных Н.Б. Дендрохронология Восточной Европы. М., 1977. Колчин Б.А., Черных Н.Б. Ильинский раскоп (стратиграфия и хронология) // Археологическое изучение Новгорода. М., 1978. Колчин Б.А., Янин В.Л. Археологии Новгорода 50 лет // Новгородский сборник. 50 лет раскопок Новгорода. М., 1982. Константинова Т.М. Археологические работы Новгородского музея в послевоенный период // НИС. Вып. 9. Новгород, 1959. Конявская Е.Л. Проблема авторского самосознания в летописи // ДРВМ. 2000. № 2 (2). Конявская Е.Л. Об этапах формирования легенды о Знаменской иконе // Особенности российского исторического процесса. Сб. статей памяти акад. Л.В. Милова. К 80-летию со дня рождения. М., 2009. Конявская Е.Л. Устные источники сказаний о чудотворных иконах // ВЕДС. Устная традиция в письменном тексте. XXII Чтения памяти чл.-корр. АН СССР В.Т. Пашуто. Москва, 14–16 апреля 2010 г. Материалы конференции. М., 2010. Костомаров Н.И. Исторические монографии и исследования. Т. VII. История Новгорода, Пскова и Вятки во время удельно-вечевого уклада (Севернорусские народоправства). СПб., 1868. Кривошеев Ю.В. Русь и монголы. Исследование по истории СевероВосточной Руси XII–XIV вв. СПб., 2003. Крип’якевич I. Галицько-Волинське князiвство. Львiв, 1999 (2-е вид.). Кром М.М. Меж Русью и Литвой. Пограничные земли в системе русско-литовских отношений конца XV — первой трети XVI в. М., 2010. Куза А.В. «Повесть о князе Ярославе и о мужах новгородских» // Древняя Русь и славяне. М., 1978. Кузнецов А. Политическая история Северо-Восточной Руси в 1211–1218 гг.: Источниковедческий аспект // Ruthenica. Київ, 2009. Кузьмин А.Г. Начало Руси. Тайны рождения русского народа. М., 2003. Кучкин В.А. Повести о Михаиле Тверском. Историко-текстологическое исследование. М., 1974. Кучкин В.А. Победа на Куликовом поле // Вопросы истории. 1980. № 8. Кучкин В.А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X–XIV вв. М., 1984. Кучкин В.А. К датировке Задонщины // Проблемы изучения культурного наследия. М., 1985.

547

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

548

Кучкин В.А. «Съ тоя же Каялы Святоплъкъ…» // Russia Medievalis. 1995. T. 8. P. 1. Кучкин В.А. О термине «дети боярские» в Задонщине // ТОДРЛ. Т. L. СПб., 1996. К[учкин] В.А. Повесть об ослеплении князя Василька Теребовльского // ППИДР. СПб, 2003. К[учкин] В.А. Фрагменты Киевского свода 1198 г. в составе Московского свода 1479 г. и Ермолинской летописи // ППИДР. СПб., 2003. Кучкин В.А. Договорные грамоты московских князей XIV века: внешнеполитические договоры. М., 2003. Кучкин В.А. Десятские и сотские Древней Руси // Горский А.А., Кучкин В.А., Лукин П.В., Стефанович П.С. Древняя Русь: очерки политического и социального строя. М., 2008. Кучкин В.А. Издание завещаний московских князей XIV в. Первая душевная грамота великого князя Ивана Даниловича Калиты // ДРВМ. 2008. № 1 (31). Кучкин В.А. Издание завещаний московских князей XIV в. Вторая душевная грамота великого князя Ивана Даниловича Калиты // ДРВМ. 2008. № 2 (32). Кучкин В.А. Издание завещаний московских князей XIV в. Вторая душевная грамота великого князя Ивана Ивановича // ДРВМ. 2009. № 1 (35). Кучкин В.А. Издание завещаний московских князей XIV в. Вторая душевная грамота великого князя Дмитрия Ивановича // ДРВМ. 2009. № 3 (37). Левин И. Женщины в политической жизни средневекового Новгорода. К переоценке проблемы // Споры о новгородском вече: междисциплинарный диалог. Материалы круглого стола. Европейский университет в Санкт-Петербурге 20 сентября 2010 г. СПб., 2012. Лимберт А. Предметы ведомства «веча» в княжеский период древней России // Варшавские университетские известия. 1877. № 1–3. Лимонов Ю.А. Владимиро-Суздальская Русь. Очерки социально-политической истории. Л., 1987. Линд Дж. Х. К вопросу о посаднической реформе Новгорода около 1300 г. и датировке новгородских актов // ДГ. 1995 г. М., 1997. Лисюченко И.В. Княжеская власть и народное ополчение в Древней Руси (конец IX — начало XIII в.). Ставрополь, 2004. Лихачев Д.С. «Устные летописи» в составе Повести временных лет // Исторические записки. [T.] 17. 1945. Лихачев Д.С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947. Лихачев Д.С. Введение // Среднеболгарский перевод Хроники Константина Манассии в славянских литературах / Иссл. И.С. Дуйчева, М.А. Салминой; подг. текста М.А. Салминой. София, 1988. Лихачев Д.С. Комментарии // Повесть временных лет / Подг. текста, пер., статьи и комм. Д.С. Лихачева. СПб., 1996.

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

Ловмяньский Х. О происхождении русского боярства // Восточная Европа в древности и Средневековье. Сб. статей. М., 1978. Ловмяньский Х. Русь и норманны. М., 1985. Ловмяньский Г (Х). Религия славян и ее упадок (VI–XII вв). СПб., 2003. Ломоносов М.В. Краткий российский летописец с родословием // Ломоносов М.В. Полное собрание сочинений. T. VI. М.; Л., 1952 [1760]. Лукин П.В. «Народные собрания» у восточных и западных славян: возможности сравнительного анализа // Древняя Русь: Вопросы медиевистики. 2004. № 3 (14). Лукин П.В. Древнерусские «вои». IX — начало XII в. // Средневековая Русь. Вып. 5. М., 2004. Лукин П.В. К вопросу о так называемом совете в домонгольской Руси // ДГ. 2003 г. Мнимые реальности в античных и средневековых текстах. М., 2005. Лукин П.В. О так называемой многозначности понятия «вече» в русских летописях. Домонгольское время // Неисчерпаемость источника. К 70-летию В.А.Кучкина. М., 2005. Лукин П.В. Праздник, пир и вече: к вопросу об архаических чертах общественного строя восточных и западных славян // Одиссей: человек в истории. 2006: Феодализм перед судом историков. М., 2006. Лукин П.В. «…Нам неволя: зажегше град свои, ступим в Гречьску землю»: к интерпретации статьи Повести временных лет под 6577 г. // Rossica antiqua: Исследования и материалы. 2006. СПб., 2006. Лукин П.В. Упоминания веча/вечников в ранних славянских памятниках // Отечественная история. 2006. № 4. Лукин П.В. «Поточи Мьстиславъ Полотьскии князѣ». Об одной из форм наказания в Древней Руси // ДРВМ. 2007. № 1. Лукин П.В. Зачем Изяслав Ярославич «възгна торгъ на гору»? К вопросу о месте проведения вечевых собраний в средневековом Киеве // Средневековая Русь. Вып. 7. М., 2007. Лукин П.В. «Деконструкция деконструкции». О книге Т.Л.  Вилкул по истории древнерусского веча) // Scrinium: Revue de patrologie, d’hagiographie critique et d’histoire ecclésiastique. 2008. Т. IV. Patrologia Pacifica. Selected papers presented to the Western Pacific Rim Patristics Society 3rd  Annual Conference (Nagoya, Japan, September 29 – October 1, 2006) and other patristic studies. Лукин П.В. «Варварская Европа» и современные проблемы изучения раннесредневековых славянских обществ. О новой книге Кароля Модзелевского (Modzelewski K. Barbarzyńska Europa. Warszawa: Wydawnictwo «Iskry», 2004. 519 S.) // Славяноведение. 2008. № 2. Лукин П.В. Вече: социальный состав // Горский А.А., Кучкин В.А., Лукин П.В., Стефанович П.С. Древняя Русь: очерки политического и социального строя. М., 2008. Лукин П.В. Ранняя топография Киева и начальное летописание // ВЕДС. Автор и его источник: восприятие, отношение, интерпретация. XXI

549

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

550

Чтения памяти чл.-корр. АН СССР В.Т. Пашуто. Москва, 14–17 апреля 2009 г. Материалы конференции. М., 2009. Лукин П.В. Нужно ли нам «новаторство»? Об ответе Т.Л. Вилкул // Scrinium: Revue de patrologie, d’hagiographie critique et d’histoire ecclésiastique. 2009. Т. V. Symbola caelestis. Le symbolisme liturgique et paraliturgique dans le monde chrétien. Лукин П.В. Терминологический анализ: плюсы и минусы (По поводу монографии Юнаса Гранберга о древнерусском вече) // Средневековая Русь. Вып. 8. М., 2009. Лукин П.В. Восточнославянские «племена» и их князья: конструирование истории в Древней Руси // Славяне и их соседи. XXV конференция памяти В.Д. Королюка. Предания и мифы о происхождении власти эпохи Средневековья и раннего Нового времени. М., 2010. Лукин П.В. События в Киеве 1069 г. и «рыночные» собрания в Древней Руси и у западных славян // Сословия, институты и государственная власть в России (Средние века и раннее Новое время): Сб. ст. памяти акад. Л.В. Черепнина. М., 2010. Лукин П.В. «300 золотых поясов» и вече. Немецкий документ 1331 года о политическом строе Великого Новгорода // Средние века. Исследования по истории Средневековья и раннего Нового времени. Вып. 71 (3–4). 2010. Лукин П.В. Принцип единодушия в представлениях и политической практике древней Руси // Образы прошлого. Сборник памяти А.Я. Гуревича. СПб., 2011. Лукин П.В. Существовало ли в древней Руси народное ополчение? // Средневековая Русь. [Вып.] 9. М., 2011. Лукин П.В. Население средневекового Новгорода по данным письменных и археологических источников // Русь в IX–X вв.: общество, государство, культура. Тезисы докладов международной научной конференции. Москва, 6–8 ноября 2012 г. М., 2012. Лукин П.В. Существовала ли в домонгольской Руси смертная казнь? Ученые мнения и представления современников // Религии мира: История и современность. 2006–2010. М., 2012. Лукин П.В. Языческая «реформа» Владимира Святославича в начальном летописании: устная традиция или литературные реминисценции? // ДГ. 2011 год: Устная традиция в письменном тексте. М., 2013. Лукин П.В. Коровья татьба в Правде Русской // «По любви, въ правду безо всякие хитрости». Друзья и коллеги к 80-летию В.А. Кучкина. Сб. статей. М., 2014. Лурье Я.С. Новгородская Карамзинская летопись // ТОДРЛ. Т. XXIX. Л., 1974. Лурье Я.С. Общерусские летописи XIV–XV вв. Л., 1976. Лурье Я.С. Еще раз о своде 1448 г. и Новгородской Карамзинской летописи // ТОДРЛ. Т. XXXII. Л., 1977.

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

Лурье Я.С. Повесть о битве на Липице 1216 г. в летописании XIV–XVI вв. // ТОДРЛ. Т. XXXIV. Л., 1979. Лурье Я.С. Авраамка // СККДР. Вып. 2 (2-я пол. XIV — XVI в.). Ч. 1. Л., 1988. Лурье Я.С. Летописный свод Сокращенный // СККДР. Вып. 2 (вторая половина XIV — XVI в.). Ч. 2. Лурье Я.С. Летопись Новгородская Хронографическая // СККДР. Л., 1989. Вып. 2 (вторая половина XIV — XVI в.). Ч. 2. Л., 1989. Лурье Я.С. Две истории Руси XV века. Ранние и поздние, независимые и официальные летописи об образовании Московского государства. СПб., 1994. Лурье Я.С. К изучению летописной традиции об Александре Невском // ТОДРЛ. Т. 50. 1997. Лурье Я.С. Россия древняя и Россия новая. СПб., 1997. Лучицкая С.И. Четвертый крестовый поход глазами русского современника // Византийский временник. Т. 65 (90). 2006. Львов А.С. Лексика «Повести временных лет». М., 1975. Любавский М.К. Областное деление и местное управление ЛитовскоРусского государства ко времени издания первого Литовского статута. М., 1892. Лященко А.И. «Eymundar Saga» и русские летописи // Известия Академии наук СССР. VI сер. Т. II0. № 12. 1926. Майоров А.В. Галицко-Волынская Русь. Очерки социально-политических отношений в домонгольский период. Князь, бояре и городская община. СПб., 2001. Мартышин О.В. Вольный Новгород. Общественно-политический строй и право феодальной республики. М., 1992. Масленникова Н.Н. Присоединение Пскова к Русскому централизованному государству. Л., 1955. Медведев И.П. Правовая культура Византийской империи. СПб., 2001. Мельникова Е.А. Рюрик, Синеус и Трувор в древнерусской историографической традиции // ДГ. 1998 г. М., 2000. Меркулов В.И. Откуда родом варяжские гости (генеалогическая реконструкция по немецким источникам). М., 2005. Мещерский Н.А. Древнерусская повесть о взятии Царьграда фрягами в 1204 г. // ТОДРЛ. Т. I0. 1954. Мещерский Н.А. Древнерусская повесть о взятии Царьграда фрягами как источник по истории Византии // Византийский временник. Т. IX. М., 1956. Миллер Г.Ф. Избранные труды. Труды по истории, географии и этнографии. М., 2007 [1761]. Милютенко Н.И. Святые мученики Борис и Глеб. СПб., 2006. Михеев С.М. «Святополкъ сѣде в Киевѣ по отци». Усобица 1015–1019 годов в древнерусских и скандинавских источниках. М., 2009 (Славяно-германские исследования. Т. IV). Михеев С.М. Кто писал «Повесть временных лет»? М., 2011.

551

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

552

Мунд С. Описание Новгорода и Пскова в мемуарах Voyages et ambassades рыцаря Гильбера де Ланноа (1413) // ДРВМ. 2002. № 1 (7). Мурашева В.В. Древнерусские ременные наборные украшения (X–XIII вв.). М., 2000. Мусин А.Е. Церковь и горожане средневекового Пскова. Историкоархеологическое исследование. СПб., 2010. Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. Междисциплинарные очерки культурных, торговых, политических связей IX–XII вв. М., 2001. Назаренко А.В. Новый свет на происхождение Древней Руси? (О последней книге проф. Г. Шрамма) // Средневековая Русь. Вып. 6. М., 2006. Назаренко А.В. «Слы и гостие»: о структуре политической элиты Древней Руси в первой половине — середине X века // ВЕДС. Политические институты и верховная власть. XIX Чтения памяти чл.-корр. АН СССР В.Т. Пашуто. Москва, 16–18 апреля 2007 г. Материалы конференции. М., 2007. Назаров В.Д. К методике анализа новгородских источников XII–XIII вв. (О стратификации общества Новгородской республики) // ВЕДС. Проблемы источниковедения. Чтения памяти чл.-корр. АН СССР В.Т. Пашуто. Москва. 18–20 апреля 1990 г. М., 1990. Насонов А.Н. Монголы и Русь. История татарской политики на Руси. СПб., 2002 [1940]. Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. Историко-географическое исследование. М., 1951. Насонов А.Н. История русского летописания XI — начала XVIII в. М., 1969. Несин М. Галицкое вече в 1229–1234 гг. // Русин. Международный исторический журнал. 2011. № 3 (25). Несин М.А. Социальная организация Новгородского веча // Прошлое Новгорода и Новгородской земли: материалы научной конференции 17–18 ноября 2011 г. / Сост. В.Ф. Андреев. Великий Новгород, 2013. Неусыхин А.И. Эволюция общественного строя варваров от ранних форм общины к возникновению индивидуального хозяйства // История крестьянства в Европе. Эпоха феодализма. Т. I. Формирование феодально-зависимого крестьянства. М., 1985. Низов В.В. Новгородское восстание 1418 г. // Вестник Моск. ун-та. Сер. 8. История. 1982. № 2. Никитский А. Очерки из жизни Великого Новгорода // ЖМНП. 1869. Октябрь. Ч. СXLV; 1870. Август. Ч. CXLX. Никитский А. Очерк внутренней истории Пскова. СПб., 1873. Никитский А.И. Отношения новгородского владыки к немецкому купечеству по новым данным // ЖМНП. 1883. Ч. CCXXVIII. Никитский А.И. История экономического быта Великого Новгорода. М., 1893.

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

Никольская Т.Н. Земля вятичей. К истории населения бассейна верхней Оки в IX–XIII вв. М., 1981. Новикова О.Л. Новгородские летописи начала XVI в. Текстологическое исследование // НИС. [Вып.] 9 (19). СПб., 2003. Носов Е.Н. Новгород и новгородская округа IX–X вв. в свете новейших археологических данных (к вопросу о возникновении Новгорода) // НИС. [Вып.] 2 (12). Л., 1984. Носов Е.Н. Огнищане и проблема формирования новгородского боярства // История и культура древнерусского города. М., 1989. Носов Е.Н. Новгородская земля: Северное Приильменье и Поволховье // Русь в IX–X вв.: археологическая панорама. М.; Вологда, 2012. Носов Н.Е. Очерки по истории местного управления Русского государства первой половины XVI века. М.; Л., 1957. Опарина Т.А. Неизвестный указ 1653 г. о запрещении колдовства // ДРВМ. 2002. № 3 (9). Очерки истории СССР. Период феодализма. IX–XV вв. Ч. 1–2. М., 1953. Павлов-Сильванский Н.П. Феодализм в России. М., 1988 [1907–1910]. Пашуто В.Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. М., 1950. Пашуто В.Т. Черты политического строя Древней Руси // Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. Пашуто В.Т. В ущерб истине (по поводу книги о русском вече) // История СССР. 1968. № 5. Пашуто В.Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968. Пашуто В.Т. Летописная традиция о «племенных княжениях» и варяжский вопрос // Летописи и хроники. Сб. ст. 1973 г. М., 1974. Пежемский Д.В. Археологический облик «вечевых» площадей Великого Новгорода // Споры о новгородском вече: междисциплинарный диалог. Материалы круглого стола. Европейский университет в Санкт-Петербурге 20 сентября 2010 г. СПб., 2012. Перхавко В.Б. Торговый мир средневековой Руси. М., 2006. Петров А.В. От язычества к Святой Руси. Новгородские усобицы. К изучению древнерусского вечевого уклада. СПб., 2003. Петров А.В. Несколько замечаний о древнерусском «одиначестве» // Русские древности. Сб. научных трудов к 75-летию проф. И.Я. Фроянова. СПб., 2011 (Труды Исторического факультета СПбГУ. Т. 6). Петров Д.А. Проблемы исторической топографии Новгорода. М., 1999. Петров М.И., Сорокин А.Н. О размерах усадеб древнего Новгорода // Новгород и Новгородская земля. История и археология (Материалы научной конференции, Новгород, 28–30 января, 1997 г.). Вып. 11. Новгород, 1997. Петрухин В.Я. Древняя Русь. Народ. Князья. Религия // Из истории русской культуры. Т. I (Древняя Русь). М., 2000. Печников М.В. Новгородское княжение Глеба Святославича // Новгородика-2008: Вечевая республика в истории России: Материалы Международной научно-практической конференции. Ч.  1. Великий Новгород, 2009.

553

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

554

Печников М.В. Мятеж «при Глебе Новегороде»: к изучению летописной статьи 6579 года // Восточная Европа в древности и Средневековье. Автор и его источник: восприятие, отношение, интерпретация. XXI Чтения памяти чл.-корр. АН СССР В.Т. Пашуто. Москва. 14–17 апреля 2009 г. М., 2009. Пештич С.Л. Русская историография XVIII века. Ч. 1. Л., 1961. Пиренн А. Средневековые города и возрождение торговли. Горький, 1941. Пиренн А. Средневековые города Бельгии. СПб., 2001 (1-е изд. на рус. яз. — 1937). Погодин М.П. Исследования, замечания и лекции о русской истории. Т. VII. М., 1856. Погодин М.П. Новгородские летописи // ИОРЯС. 1857. Т. VI. Вып. 3. Подвигина Н.Л. Очерки социально-экономической и политической истории Новгорода Великого в XII–XIII вв. М.,1976. Полевой Н.А. История русского народа. Т. II. М., 1830. Потапов П. К вопросу о литературном составе летописи. III. Летопись и Откровение Мефодия Патарского // Русский филологический вестник. Варшава, 1911. № 1. Пресняков А.Е. Княжое право в древней Руси. Лекции по русской истории. М., 1993 [1909; 1938]. Пресняков А.Е. Образование Великорусского государства. М., 1998 [1918]. Приселков М.Д. История русского летописания XI–XV вв. СПб., 1996 [1940]. Пронштейн А.П. Великий Новгород в XVI в. Харьков, 1957. Псковский областной словарь с историческими данными. Вып. 7. Л., 1986. Пушкарева Н.Л. Женщины Древней Руси. М., 1989. Рабинович М.Г. Военная организация городских концов в Новгороде Великом в XII–XV вв. // КСИИМК. 1949. Вып. XXX. Рабинович М.Г. О социальном составе новгородского войска X– XV вв. // Научные доклады высшей школы. Исторические науки. 1960. № 3. Райан В.Ф. Баня в полночь. Исторический обзор магии и гаданий в России  / Пер. с англ. М., 2006 (1-е изд. на языке оригинала — 1999). Расмуссен К. «300 золотых поясов» древнего Новгорода // Scandoslavica. T. 25. Copenhagen, 1979. Рождественская Т.В. Еще раз о топониме «Поромонь двор» в летописном известии (1015) 1016 г. // Памятники средневековой культуры. Открытия и версии. Сб. статей к 75-летию В.Д. Белецкого. СПб., 1997. Романов Б.А. Смердий конь и смерд (в Летописи и Русской Правде) // ИОРЯС. 1908 г. Т. XIII. Кн. 3. Ронин В.К., Флоря Б.Н. Государство и общество у полабских и поморских славян // Раннефеодальные государства и народности (южные и западные славяне VI–XII вв.). М., 1991. Рыбаков Б.А. Ремесло Древней Руси. М., 1948.

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

Рыбаков Б.А. Торговля и торговые пути // История культуры древней Руси. Домонгольский период / Под ред. Б.Д. Грекова и М.И. Артамонова. Т. I. Материальная культура / Под ред. Н.Н. Воронина, М.К. Каргера, М.А. Тихановой. М.; Л., 1948. Рыбаков Б.А. Смерды // История СССР. 1979. № 2. Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества. М., 1982 (2-е изд. — 1993). Рыбаков Б.А. Культура средневекового Новгорода // Славяне и скандинавы. М., 1986. Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. М., 1987. Рыбина Е.А. Повесть о новгородском посаднике Добрыне // АЕ за 1977 год. М., 1978. Рыбина Е.А. Новгород и Ганза. М., 2009. Рыдзевская Е.А. Древняя Русь и Скандинавия в IX–XIV вв. (Материалы и исследования). М., 1978 (ДГ. 1978 г.). Рыськин Б.И. Смерды в областях немецкой колонизации XI–XIII веков // Вопросы истории. 1948. № 3. Сахаров А.М. Города Северо-Восточной Руси XIV–XV вв. М., 1959. Свердлов М.Б. Генезис и структура феодального общества в Древней Руси. Л., 1983. Свердлов М.Б. К истории новгородского веча // Новгородский край: Материалы научной конференции «Новгород древний. Новгород социалистический. Археология, история, искусство», состоявшейся 13–15 сентября 1982 г. Л., 1984. Свердлов М.Б. Послесловие // История Государства Российского. T. II– III. М., 1991 [1816]. Свердлов М.Б. Домонгольская Русь. Князь и княжеская власть на Руси VI — первой трети XIII в. СПб., 2003. Свердлов М.Б. Дополнения // Повесть временных лет. СПб., 1996. СДРЯ. Т. I–IX. М., 1988–2012. Севастьянова О.В. Древний Новгород. Новгородско-княжеские отношения в XII — первой половине XV в. М.; СПб., 2011. Седов В.В. Восточные славяне в VI–XIII вв. М., 1982. Седова М.В. Ярополч Залесский. М., 1978. Седова М.В. Ювелирные изделия Древнего Новгорода (X–XV вв.). М., 1981. Семенов А.И. Топография новгородского торга в 1583 году // НИС. Вып. 1. Л., 1936. Семенов А.И. Ярославово дворище и Торг. Новгород, 1958. Сергеевич В.И. Вече и князь. Русское государственное устройство и управление во времена князей Рюриковичей. Исторические очерки. М., 1867. Сергеевич В.И. Лекции и исследования по древней истории русского права. СПб., 1903. Сергеевич В.И. Древности русского права. Т. I. Территория и население. М., 2006 [1908]; Т. II. Вече и князь. Советники князя. М., 2006 [1909].

555

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

556

Сквайрс Е.Р. Ганзейские грамоты как языковое свидетельство по истории Новгорода Великого // Споры о новгородском вече: междисциплинарный диалог. Материалы круглого стола. Европейский университет в Санкт-Петербурге 20 сентября 2010 г. СПб., 2012. Сквайрс Е.Р., Фердинанд С.Н. Ганза и Новгород: Языковые аспекты исторических контактов. М., 2002. СлРЯ XI–XVII вв. Вып. 7, 8, 10, 15, 16, 17, 19, 22, 24, 25, 28. М., 1980–2008. Соболевский А.И. Лекции по истории русского языка. М., 2005 (5-е изд.). Соколов Пл. Русский архиерей из Византии и право его назначения до начала XV века. Киев, 1913. Соловьев С.М. Об отношениях Новгорода к Великим Князьям. М., 1846. Соловьев С.М. Сочинения. Кн. I–II. История России с древнейших времен. Т. 1–4. М., 1988 [1851–1854]. Сорокин А.Н. Ярославово дворище // Великий Новгород. История и культура IX–XVII веков. Энциклопедический словарь. СПб., 2009. Сороколетов Ф.П. История военной лексики в русском языке XI– XVII вв. Л., 1970. Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. Т. I– III. СПб., 1893–1903. Станков Р. Из наблюдений над лексикой древнейшего славянского перевода Хроники Георгия Амартола // Slavia Orthodoxa. Език и култура. Сб. в чест на проф. дфн Румяна Павлова. София, 2003. Стефанович П.С. Боярство и церковь в домонгольской Руси // Вопросы истории. 2002. № 7. Стефанович П.С. Крестоцелование и отношение к нему церкви в Древней Руси // Средневековая Русь. М., 2004. Стефанович П.С. Князь и бояре: клятва верности и право отъезда // Горский А.А., Кучкин В.А., Лукин П.В., Стефанович П.С. Древняя Русь: очерки политического и социального строя. М., 2008. Стефанович П.С. Бояре, отроки, дружина: военно-политическая элита Руси в X–XI веках. М., 2012. Стефанович П.С. «Сказание о призвании варягов» или Origo gentis russorum? // ДГ. 2010. Предпосылки и пути образования Древнерусского государства. М., 2012. Татищев В.Н. Собрание сочинений. T. I. История российская. Ч. 1; Т.  III. История российская. Ч. 2; Т. IV. История Российская. Ч. 2. М., 1994–1995 [1768]. Творогов О.В. Василий // СККДР. Вып. I (XI — первая половина XIV в.). Л., 1987. Тихомиров М.Н. Исследование о Русской Правде. Происхождение текстов. М.; Л., 1941. Тихомиров М.Н. Древняя Москва. XII–XV вв.; Средневековая Россия на международных путях. XIV–XV вв. М., 1992 [1947]. Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания на Руси XI–XIII вв. М., 1955.

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

Тихомиров М.Н. Древнерусские города. М., 1956. Тихомиров М.Н. Правосудье митрополичье // АЕ за 1963 год. М., 1964. Тихомиров М.Н. О русских источниках «Истории Российской» // Татищев В.Н. Собрание сочинений. Т. I. История Российская. Ч. 1. М., 1994. Толочко А.П. «История Российская» Василия Татищева: источники и известия. Киев, 2005. Толочко А.П. «Седоша слышати» или «восставши въ вечи»? Как происходило киевское вече 1147 г.? // Анфологион: Власть, общество, культура в славянском мире в средние века. К 70-летию Б.Н. Флори. М., 2008. Толочко А.[П.] Краткая редакция Правды Руской: Происхождение текста. Киïв, 2009 (Ruthenica. Supplementum. 2). Толочко А.[П.] Золотой Рог — Соудъ — Босфор // Ruthenica. Т. XI. Київ, 2012. Толочко П.П. Древний Киев. Киев, 1983. Толочко П.П. Древняя Русь. Очерки социально-политической истории. Киев, 1987. Толочко П.П. Киев и Новгород в XII–XIII вв. в новгородском летописании // Великий Новгород в истории средневековой Европы. К 70-летию В.Л. Янина. М., 1999. Толочко П.П. Русские летописи и летописцы X–XIII вв. СПб., 2003. Толочко П.П. Власть в Древней Руси X–XIII вв. СПб., 2011. Толочко П.П. Ярослав Мудрый. Киев, 2011. Троцкий И.М. Возникновение Новгородской республики  // Известия АН СССР. VII серия. Отделение общественных наук. 1932. № 5. Турилов А.А. Южнославянские переводы XIV–XV вв. и корпус переводных текстов на Руси (к 110-летию выхода в свет труда А.И. Соболевского) // Турилов А.А. От Кирилла Философа до Константина Костенецкого и Василия Софиянина (История и культура славян IX–XVII вв.). М., 2011. Унбегаун Б.О. Русские фамилии. М., 1989. Успенский Б.А. Царь и самозванец: самозванчество в России как культурно-исторический феномен // Успенский Б.А. Избранные труды. Т. I. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1994. Успенский Б.А. Право и религия в Московской Руси // Россика/Русистика/Россиеведение. Кн. 1: Язык/История/Культура. М., 2010. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. I, III [Heidelberg, 1953–55. Bd. I–II]. М., 1986–1987. Феннел Дж. Кризис средневековой Руси. 1200–1304  / Пер. с англ. М., 1989 (1-е издание на языке оригинала — 1983). Флоря Б.Н. Формирование сословного статуса господствующего класса Древней Руси (На материале статей о возмещении за «бесчестье») // История СССР. 1983. № 1. Флоря Б.Н. Историческая традиция об общественном строе средневекового Полоцка // Отечественная история. 1995. № 5.

557

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

558

Флоря Б.Н. Иван Грозный. М., 1999. Флоря Б.Н. К изучению церковного устава Всеволода // Россия в средние века и новое время. Сб. ст. к 70-летию чл.-корр. РАН Л.В. Милова. М., 1999. Флоря Б.Н. «Сотни» и «купцы» в Новгороде XII–XIII вв. // Средневековая Русь. Вып. 6. М., 2006. Флоря Б.Н. Новгородская земля в XII–XIII вв. // История России с древнейших времен до конца XVII века / Под ред. Л.В. Милова. М., 2006. Флоря Б.Н. Исследования по истории Церкви. Древнерусское и славянское средневековье. М., 2007. Флоря Б.Н. Новгород и князья в XII в. // Великий Новгород и Средневековая Русь: Сборник статей: К 80-летию академика В.Л. Янина. М., 2009. Флоря Б.Н. Представления об отношениях власти и общества в Древней Руси (XII — начало XIII в.) // Власть и общество в литературных текстах Древней Руси и других славянских стран / Отв. ред. Б.Н. Флоря. М., 2012. Флоря Б.Н. Призвание Рюрика и основание Новгорода // Вестник Моск. ун-та. Сер. 8. История. 2012. № 5. Фомин В.В. Варяги и варяжская Русь: К итогам дискуссии по варяжскому вопросу. М., 2005. Формозов А.А. Классики русской литературы и историческая наука. М., 2012. Франклин С., Шепард Д. Начало Руси  / Авториз. пер. с англ. Д.М. Буланин, Н.Л. Лужецкая. СПб., 2009. Оригинал: Franklin S., Shepard J. The Emergence of Rus: 750–1200. London; New York, 1996). Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. Л., 1980. Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX — начала XIII столетия. СПб., 1992. Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования истории социальной и политической борьбы. М.; СПб., 1995. Фроянов И.Я. Вступительное слово // Дом Романовых в истории России. СПб., 1995. Фроянов И.Я. О возникновении монархии в России // Дом Романовых в истории России. СПб., 1995. Фроянов И.Я. Киевская Русь: Главные черты социально-экономического строя. СПб., 1999. Фроянов И.Я. Загадка крещения Руси. М., 2007. Фроянов И.Я. Зависимые люди Древней Руси (челядь, холопы, данники, смерды). СПб., 2010. Фроянов И.Я. Об эволюции вечевой и княжеской власти в Киеве (конец X — середина XII в.) // Русское средневековье. Сб. статей в честь проф. Ю.Г. Алексеева. М., 2012.

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

Фроянов И.Я. Древняя Русь IX–XIII веков. Народные движения. Княжеская и вечевая власть. М., 2013. Фроянов И.Я., Дворниченко А.Ю. Города-государства Древней Руси. Л., 1988. Хорошев А.С. К вопросу о «языческом могильнике» на Ярославовом дворище // История и культура древнерусского города. М., 1989. Хорошкевич А.Л. Торговля Великого Новгорода с Прибалтикой и Западной Европой в XIV-XV веках. М., 1963. Хорошкевич А.Л. Городские движения на Руси второй половины XIII — конца XVI в. // Социально-экономическое развитие России. Сб. статей к 100-летию со дня рождения Н.М. Дружинина. М., 1986. Хорошкевич А.Л. Монголы и Новгород в 50-е годы XIII в. (по данным берестяных грамот № 215 и 218) // История и культура древнерусского города. М., 1989. Хорошкевич А.Л., Плигузов А.И., Коваленко Г.М. Апология Юхана Видекинда // Видекинд Ю. История шведско-московитской войны XVII века. М., 2000. Цамутали А.Н. История Великого Новгорода в освещении русской историографии XIX — начала XX в. // НИС. [Вып.] 1 (11). Л., 1982. Цукерман К. Наблюдения над сложением древнейших источников летописи // Борисо-Глебский сборник (= Collectanea Borisoglebica). Вып. 1. Paris, 2009. Чебанова Е.И. «300 золотых поясов»: проблемы интерпретации термина // Проблемы социального и гуманитарного знания. Сб. научных работ. Вып. I. СПб., 1999. Черепнин Л.В. Образование Русского централизованного государства в XIV–XV веках. М., 1960. Черепнин Л.В. Общественно-политические отношения в Древней Руси и Русская Правда // Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. Черепнин Л.В. Пути и формы политического развития русских земель XII — начала XIII в. // Польша и Русь. Черты общности и своеобразия в историческом развитии Руси и Польши XII–XIV вв. М., 1974. Чернов В.М. К вопросу о болгарском влиянии на устав Ярослава // Юбiлейний збiрник на пошану акад. М. Грушевського. Ч. 1. Киев, 1928. Чичерин Б.Н. Опыт по истории русского права. М., 1858. Шапиро А.Л. Русское крестьянство перед закрепощением (XIV–XVI вв.). Л., 1987. Шаскольский И.П. Борьба Руси против крестоносной агрессии на берегах Балтики в XII–XIII вв. Л., 1978. Шахматов А.А. Сказание о призвании варягов // Шахматов А.А. История русского летописания. Т. I. Повесть временных лет и древнейшие русские летописные своды. Кн. 2. Раннее русское летописание XI–XII вв. СПб., 2003 [1904].

559

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

560

Шахматов А.А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908. Шахматов А.А. Предисловие к Начальному Киевскому своду и Несторова летопись // Шахматов А.А. История русского летописания. Т.  I. Повесть временных лет и древнейшие русские летописные своды. Кн. 2. Раннее русское летописание XI–XII вв. СПб., 2003 [1909]. Шахматов А.А. Повесть временных лет // Шахматов А.А. История русского летописания. Т. I. Повесть временных лет и древнейшие русские летописные своды. Кн. 2. Раннее русское летописание XI– XII вв. СПб., 2003 [1916]. Шахматов А.А. Обозрение русских летописных сводов XIV–XVI вв. М.; Л., 1938. Шахматов А.А. «Повесть временных лет» и ее источники // ТОДРЛ. Т. IV. Л., 1940. Шибаев М.А. Редакторские приемы составителя Софийской I летописи // Опыты по источниковедению. Древнерусская книжность: редактор и текст. СПб., 2003. Шлёцер А.Л. Нестор. Русские летописи на древле-славенском языке. Ч. I. СПб., 1809. Штайндорф Л. Правильно ли считать Новгород коммуной? // Споры о новгородском вече: междисциплинарный диалог: Материалы «круглого стола». Европейский университет в Санкт-Петербурге, 20 сентября 2010 г. СПб., 2012. Шумов И.Л. «Совет господ» и государственная печать в Новгороде и Пскове XIII–XV вв. в контексте истории городов средневековой Европы. Автореферат дисс. … к.и.н. Тверь, 2006. Щапов Я.Н. Княжеские уставы и церковь в Древней Руси XI–XIV вв. М., 1972. Щербатов М.М. История Российская от древнейших времен. T. I–II. СПб., 1770–1771. Юшков С.В. К вопросу о смердах // Ученые записки Саратовского унта. 1923. Т. 1. Вып. 4. Юшков С.В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. М.; Л.,1939. Юшков С.В. Общественно-политический строй и право Киевского государства. М., 1949. Якубовский И.В. Земские привилеи Великого княжества Литовского // ЖМНП. 1903. Июнь. Янин В.Л. Новгородские посадники. М., 1962. Янин В.Л. Таинственный 14 век // Знание — сила. 1969. № 7. — http:// www.pagan.ru/lib/books/history/ist0/janin140.php (дата обращения: 21.11.10). Янин В.Л. Проблемы социальной организации Новгородской республики // История СССР. 1970. № 1. Янин В.Л. Очерки комплексного источниковедения. М., 1977.

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

Янин В.Л. Новгородская феодальная вотчина (историко-генеалогическое исследование). М., 1981. Янин В.Л. Социально-политическая структура Новгорода в свете археологических исследований // НИС. [Вып.] 1 (11). Л., 1982. Янин В.Л. «Черный бор» в Новгороде XIV–XV вв. // Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины (Материалы юбилейной научной конференции). М., 1983. Янин В.Л. Новгородские акты XII–XV вв. Хронологический комментарий. М., 1991. Янин В.Л. Новгородские посадники. М., 2003. Янин В.Л. Раскопки в Новгороде // Янин В.Л. Средневековый Новгород. М., 2004. Янин В.Л. Очерки истории средневекового Новгорода. М., 2008. Янин В.Л. Вече новгородское // Великий Новгород. История и культура IX–XVII веков. Энциклопедический словарь. СПб., 2009. Янин В.Л. Денежно-весовые системы домонгольской Руси и очерки истории денежной системы средневекового Новгорода. М., 2009. Янин В.Л., Алешковский М.Х. Происхождение Новгорода (к постановке проблемы) // История СССР. 1971. № 2. Янин В.Л., Колчин Б.А. Итоги и перспективы новгородской археологии // Археологическое изучение Новгорода. М., 1978. Abels R.P. Lordship and Military Obligation in Anglo-Saxon England. Berkeley; Los Angeles, 1988. Amira K., von. Germanisches Recht. (4 Aufl. ergänzt von K.A. Eckhardt). Bd. II. Rechtsaltertümer (Grundriss der Germanischen Philologie. Bd. 5/2). Berlin, 1967. Andrea A.J. Cistercian Accounts of the Fourth Crusade: Were they antiVenetian? // Analecta Cisterciensia. Annus XLI. Roma, 1985. Andrea A.J. Essay on primary sources // Queller D.E., Madden Th.F. The Fourth Crusade. The Conquest of Constantinople. Philadelphia, 1997 (2nd ed.). Andrea A.J. (with contribution by B.E. Whalen). Contemporary Sources for the Fourth Crusade. Brill etc., 2000 (The medieval Mediterranean. Peoples, Economies and Cultures, 400–1453. Vol. 29). Åqvist G. Frieden und Eidschwur. Studien zum mittelalterlichen germanischen Recht. Stockholm, 1968 (Rättshistoriskt bibliotek. B. 14). Austin M.M. Society and Economy // The Cambridge Ancient History. Vol. VI. The Fourth Century B.C. Cambridge, 1994. Bachrach B.S. Early medieval military demography: some observations on the methods of Hans Delbrück // The Circle of War in the Middle Ages: Essays On Medieval Military and Naval History Warfare. in History / Eds. Kagay D.J., Villalon L.J.A. Woodbridge, 1999. Bachrach B.S. Magyar-Ottonian Warfare. À propos a New Minimalist Interpretation // Francia. 2001. № 27/1. Banaszkiewicz J. Otto z Bambergu i «pontifex idolorum». O urządzeniu i obyczaju miejsca wiecowego pogańskiego Szczecina // Biedni i bogaci.

561

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

562

Studia z dziejów społeczeństwa i kultury ofiarowane Bronisławowi Geremkowi w 60. rocznicę urodzin. Warszawa, 1992. Baranowski G. Die Gerichtsurkunde von Pskov. Frankfurt am Main, 2008 (Rechtshistorische Reihe. Bd. 364). Baumgarten N., de. Généalogies et mariages occidentaux des Rurikides russes du Xe au XIIIe siècle // Orientalia Christiana. 1927. Vol. IX. № 35. Becher M. Die Sachsen im 7. und 8. Jahrhundert. Verfassung und Ergebnisse // Kunst und Kultur der Karolingerzeit: Karl der Grosse und Papst Leo III in Paderborn 799. Bd. 1. Mainz, 1999. Birnbaum H. Lord Novgorod the Great. Essays in the History and Culture of a Medieval City-State. P. 1. The Historical Background. Columbus (Ohio), 1981. Birnbaum H. Kiev, Novgorod, Moscow: Three Varieties of Urban Society in East Slavic Territory // Urban Society of Eastern Europe in Premodern Times / Ed. by B. Krekić. Berkeley etc., 1987. Blickle P. Kommunalismus. Skizzen einer gesellschaftlichen Organisationsform. Bd. I. Oberdeutschland. München, 2000. Bloch M. Apologie pour l’histoire ou métier d’historien. Paris, 1974. Bloch M. La société féodale. Paris, 1978. Bogacki M. Przemiany w wojskowości polskiej od połowy X wieku do 1138 roka. Kształt i organizacja armii. Toruń, 2007. Bogusławski W. Dzieje Słowiańszczyzny pólnocno-zachodniej do połowy XIII w. T. III. Poznań, 1892. Bollnow H. Burg und Stadt in Pommern bis zum Beginn der Kolonisationszeit // Baltische Studien. 1936. Bd. 38. Boroń P. Słowiańskie wiece plemienne. Katowice, 1999 (Prace Naukowe Uniwersytetu Śląskiego w Katowicach. Nr. 1841). Brand Ch. M. Byzantium confronts the West. 1180–1204. Cambridge, Mass., 1968. Brooks N.P. England in the Ninth Century: The Crucible of Defeat // Transactions of the Royal Historical Society. Fifth Series. 1979. Vol. 29. Brunner H. Deutsche Rechtsgeschichte. Bd. I. Leipzig, 1906. Buczek K. Targie i miasta na prawie polskim (Okres wczesnośredniowieczny). Wrocław etc., 1964. Bühler Th. Wüstung und Fehde // Schweizerisches Archiv für Volkskunde (=Archives suisses des Traditions populaires). Vierteljahrschrift im Auftrag der Schweizerischen Gesellschaft für Volkskunde / Hrsg. von R. Wildhaber. Bd. 66. Basel, 1970. Castagnetti A. Insediamenti e «populi» // Storia di Venezia. Vol. I. Originietà ducale. Roma, 1992. Cessi R. Le origini del patriziato veneziano // Cessi R. Le origini del ducato veneziano. Napoli, 1951. Cessi R. Venezia ducale. T. I. Duca e popolo. Venezia, 1963. Cheynet J.-C. Pouvoir et contestations à Byzance (963–1210). Paris, 1990 (Série Byzantina Sorbonensia — 9). Choc P. S mečem i štítem. České raně feudální vojenství. Praha, 1967.

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

Cleasby R., Gudbrand Vigfusson. An Icelandic-English Dictionary. Oxford, 1874. Coulin A. Die Wüstung. Ein Beitrag zur Geschichte des Strafrechts unter besonderer Berücksichtigung des deutschen und französischen Hochmittelalters // Zeitschrift für vergleichende Rechtswissenschaft. 1915. Bd. 32. Cracco G. Società e stato nel medioevo veneziano (secoli XII — XIV). Firenze, 1967. Dilcher G. Bürgerrecht und Stadtverfassung im europäischen Mittelalter. Köln etc., 1996. Ditten H. Der Russland-Exkurs des Laonikos Chalkokondyles interpretiert und mit Erläuterungen versehen. Berlin, 1968 (Berliner Byzantinistische Arbeiten. Bd. 39). Dzieje Szczecina. Wiek X — 1805 / Pod red. G. Labudy. Warszawa; Poznań, 1985. Dziewulski W. Zaludnienie i rozmiary Szczecina w roku 1124 // Kwartalnik historii kultury materialnej. 1954. R. II. Nr. 1–2. Ennen E. Die europäische Stadt des Mittelalters. Göttingen, 1987 (4. Verbesserte Aufl.). Featherstone J.M. Δι’ ενδειξιν. Display in Court Ceremonial (De Cerimoniis II, 15) // The Material and the Ideal. Essays in Medieval Art and Archaeology in Honour of Jean-Michel Spieser / Eds. A. Cutler, A. Papaconstantinou. Leiden; Boston, 2007 (Medieval Mediterranean. Peoples, Economies and Cultures, 400–1500. Vol. 70). Febvre L. Sorcellerie, sottise ou révolution mentale // Annales. Économies. Sociétés. Civilisations. 1948. Vol. 3. № 1. Filipowiak W., Konopka M. The Identity of a Town. Wolin, Town-State — 9th–12th Centuries // Quaestiones Medii Aevi Novae. 2008. Vol. 13. Palatium, Castle, Residence. Fischer E. Die Hauszerstörung als strafrechtliche Massnahme im deutschen Mittelalter. Stuttgart, 1957. Focke F. Szepter und Krummstab. Eine symbolgeschichtliche Untersuchung // Festgabe für Alois Fuchs zum 70. Geburtstage. Paderborn, 1950. Francovich Onesti N. Vestigia longobarde in Italia (568–774). Lessico e antroponimia. Roma, 1999. Franklin S. Writing, Society and Culture in Early Rus, c. 950–1300. Cambridge, 2002. Frauenholz E., von. Das Heerwesen der Germanischen Frühzeit, des Frankenreuches und des ritterlichen Zeitalters. München, 1935 (Entwicklungsgeschichte des deutschen Heerwesens / Hrsg. von E. von Frauenholz. Bd. I). Freydank D. Die altrussische Erzählung über die Eroberung Konstantinopels 1204 (Chronista Novgorodensis) // Byzantinoslavica. 1968. R. XXIX. № 2. Ganshof F.L. Charlemagne’s Army // Ganshof F.L. Frankish Institutions under Charlemagne. New York, 1968. Gasparri S. Dagli Orseolo al comune // Storia di Venezia. Vol. I. Origini-età ducale. Roma, 1992.

563

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

564

Geary P.J. Slovenian Gentile Identity: From Samo to the Fürstenstein // Franks, Northmen and Slavs. Identities and State Formation in Early Medieval Europe. Turnhout, 2008 (Cursor mundi. Vol. V). Gieysztor A. Mitologia słowian. Warszawa, 2006. Goebel J., Jr. Felony and Misdemeanor. A Study in the History of English Criminal Procedure. Vol. I. New York; London, 1937. Goehrke C. Einwohnerzahl und Bevölkerungsdichte altrussischer Städte — methodische Möglichkeiten und vorläufige Ergebnisse // Forschungen zur osteuropäischen Geschichte. Bd. 18. Berlin, 1973. Goehrke C. Die Sozialstruktur des mittelalterlichen Novgorod // Untersuchungen zur gesellschaftlichen Struktur der mittelalterlichen Städte in Europa. Reichenau-Vorträge. 1963–1964. Sigmаringen, 1974 (Vorträge und Forschungen. Bd. XI). Goehrke C. Gross-Novgorod und Pskov/Pleskau // Handbuch der Geschichte Russlands / Hrsg. von M. Hellmann, K. Zernack, G. Schramm. Bd. I. Von der Kiever Reichsbildung bis zur Moskauer Zartum / Hrsg. von M. Hellmann. Stuttgart, 1980. Goehrke C. (unter Mitwirkung von U. Kälin). Frühzeit des Ostslaventums. Darmstadt, 1992 (Erträge der Forschung. Bd. 277). Goetz L.K. Das Russische Recht // Zeitschrift für vergleichende Rechtswissenschaft. Bd. 28. Stuttgart, 1912. Goetz L.K. Das Russische Recht // Zeitschrift für vergleichende Rechtswissenschaft. Bd. 31. Stuttgart, 1914. Goetz L.K. Deutsch-Russische Handelsverträge des Mittelalters. Hamburg, 1916 (Abhandlungen des Hamburgischen Kolonialinstituts. Bd.  XXXVII. Reihe A. Rechts- und Staatswissenschaften. Bd. 6). Goetz L.K. Deutsch-Russische Handelsgeschichte des Mittelalters. Lübeck, 1922 (Hansische Geschichtsquellen. Neue Folge. Bd. V). Gordon E. Die Olafssaga Tryggvassonar des Odd Snorrason. Inaug.-Dissert. zur Erlangung der Doktorwürde genehmigt von der Philosophischen Fakultät der Friedrich-Wilhelms-Universität zu Berlin. Berlin, 1938. Grabmüller H.-J. Die Pskover Chroniken. Untersuchungen zur russischen Regionalchronistik im 13–15 Jahrhundert. Wiesbaden, 1975 (Schriften zur Geistesgeschichte der östlichen Europa. Bd. 10). Grabski A.F. Polska sztuka wojenna w okresie wczesnofeudalnym. Warszawa, 1959 (Prace b. Komisji wojskowo-historycznej Ministerstwa obrony narodowej. Seria A. Nr. 14). Grafenauer B. Ustoličevanje koroških vojvod in drżava karantanskih slovencev. Ljubljana, 1952 (Slovenska Akademija znanosti i umetnosti. Razred za zgodovinske in družbene vede. Dela 7). Granberg J. Ghillebert de Lannoy and the political structure of Novgorod // Норна у источника Судьбы. Сб. статей в честь Е.А. Мельниковой. М., 2001. Granberg J. Veche in the Chronicles of Medieval Rus. A Study of Functions and Terminology. Göteborg, 2004 (Dissertations from the Department of History 39).

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

Gransden A. Historical Writing in England c. 550 to c. 1307. London, 1974. A Greeko-English Lexicon, compiled by H.G. Liddell and R. Scott, revised and augmented throughout by sir H. Stuart Jones with the assistance of R. McKenzie and with the cooperation of many scholars, with a revised supplement. Oxford, 1996. Green D.H. Language and History in the Early Germanic World. Cambridge, 1998. Gurland M. Der St. Peterhof zu Nowgorod (1361–1494). Innere Hofverhältnisse. Inaugural-Dissertation zur Erlangung der Doktorwürde genehmigt von der Philosophischen Fakultät der Georg-August-Universität zu Göttingen. Göttingen, 1913. Halsall G. Warfare and Society in the Barbarian West, 450–900. London; New York, 2005 [2003]. Hansen M.H. The Athenian Ecclesia and the Swiss Landsgemeinde // Demokratia. Der Weg zur Demokratie bei den Griechen / Hrsg. von K.H. Kinzl. Darmstadt, 1995 [1983] (Wege der Forschung. Bd. 657). Hansen M.H. Die athenische Volksversammlung im Zeitalter des Demosthenes. Konstanz, 1984 (Xenia. Konstanzer Althistorische Vorträge und Forschungen. Heft 13). Hansen M.H. The Athenian Democracy in the Age of Demosthenes. Structure, Principles and Ideology. Oxford; Cambridge, Mass., 1991. Hansen M.H. Reflections on the Number of Citizens Accommodated in the Assembly Place on the Pnyx // Proceedings of an International Colloquium Organised by the Finnish Institute in Athens, 7–9 October, 1994 / Ed. by B. Forsén, G. Stanton. Helsinki, 1996 (Papers and Monographs of the Finnish Institute in Athens. Vol. II). Härke H. Early Anglo-Saxon military organisation: an archaeological perspective // Military Aspects of Scandinavian Society in a European Perspective, AD 1–1300. Papers from an International Research Seminar at the Danish National Museum, Copenhagen, 2–4 May 1996 / Ed. by A.N. Jørgensen, B.L. Clausen. Copenhagen, 1997. Hastrup K. Culture and History in medieval Iceland. An Anthropological Analysis of Structure and Change. Oxford, 1985. Heusler A. Das Strafrecht der Isländersagas. Leipzig, 1911. His R. Das Strafrecht des deutschen Mittelalters. Teil I. Die Verbrechen und ihre Folgungen im allgemeinen. Aalen, 1964 [1920]. Hofmeister A. Über die älteste Vita Lebuini und die Stammesverfassung der Sachsen // Entstehung und Verfassung des Sachsenstammes / Hrsg. von W. Lammers. Darmstadt, 1967 [1916] (Wege der Forschung. Bd. I). Hollister C.W. Anglo-Saxon Military Institutions on the Eve of the Norman Conquest. Oxford, 1962. Isenmann E. Norms and Values in the European City, 1300–1800 // Resistance, Representation, and Community / Ed. by P. Blickle. Oxford, 1997. Isenmann E. Die Deutsche Stadt im Mittelalter 1150–1550. Stadtgestalt, Recht, Verfassung, Stadtregiment, Kirche, Gesellschaft, Wirtschaft. Wien etc., 2012.

565

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

566

Johansen P. Novgorod und die Hanse // Städtewesen und Bürgertum als geschichtliche Kräfte. Gedächtnisschrift für Fritz Rörig. Lübeck, 1953. Kahl H.-D. Der Staat der Karantanen. Fakten, Thesen und Fragen zu einer frühen slawischen Machtbildung im Ostalpenraum (7–9. Jh.). Ljubljana, 2002 (Slowenien und die nachbarländer zwischen Antike und Karolingischer Epoche. Anfänge der slowenischen Ethnogenese. Ergänzungsband). Der Kärntner Fürstenstein im Europäischen Vergleich. Tagungsbericht Symposium Gmünd 20. bis 22. September 1996. Gmünd, 1997. Karaliūnas S. The Information on the Aistians in Olafs saga Tryggvasonar and its Importance for the History of the East Baltic Region // Samtíđarsögur. The Contemporary Sagas. Akureyri, 1994. Vol. II. Kaufmann E. Zur Lehre von der Friedlosigkeit im Germanischen Recht // Beiträge zur Rechtsgeschichte. Gedächtnisschrift für Hermann Conrad / Hrsg. von G. Kleinheyer und P. Mikat. Paderborn etc., 1979 (Rechts- und Staatswissenschaftliche Veröffenlichungen der Görres-Gesellschaft. Neue Folge, Heft 34). Keenan E.L. Вече // Russian History/Histoire Russe. 2007. Vol. 34. № 1–4. Korpela J. Beiträge zur Bevölkerungsgeschichte und Prosopographie der Kiever Rus’ bis zum Tode von Vladimir Monomah. Jyväskylä, 1995 (Studia Historica Jyväskyläensia. 54). Kötzschke R. Zur Sozialgeschichte der Westslaven. Beobachtungen aus dem Mittelgebiet // Kötzschke R. Deutsche und Slaven im mitteldeutschen Osten. Ausgewählte Aufsätze. Darmstadt, 1961. Kretschmayr H. Geschichte von Venedig. Bd. I. Bis zum Tode Enrico Dandolos. Aalen, 1964 [1905]. Labuda G. Problematyka badań wczesno-dziejowych Szczecina // Przegląd Zachodni. R. VIII. 1952. Nr. 3/4. Labuda G. Wczesnośredniowieczne wiece słowiańskie // Kwartalnik historyczny. 1969. R. LXXVI. Nr. 4. Landwehr G. Die Liten in den altsächsischen Rechtsquellen. Ein Diskussionsbeitrag zur Textgeschicte der Lex Saxonum // Studien zu den germanischen Volksrechten. Gedächtnisschrift für W. Ebel. Vorträge gehalten auf dem Fest-Symposion anlässlich des 70. Geburtstages von W. Ebel am 16. Juni 1978 in Göttingen. Frankfurt am Main; Bern, 1982. Laubenberger L. W[üstung] (als Strafe) // Handwörterbuch zu deutschen Rechtsgeschichte / Hrsg. von A. Erler, E. Kauff mann und D. Werkmüller unter philologischer Mitarbeit von R. Schmidt-Wiegand. Mitbegründet von W. Stammler. Berlin, 1996. 39. Lieferung. Leciejewicz L. Początki nadmorskich miast na Pomorzu Zachodnim. Wrocław etc., 1962. Leciejewicz L. Sporne problemy genezy niezależności politycznej miast przy ujściu Odry we wczesnym średniowieczu // Leciejewicz L. Opera selecta. Z dziejów kultury średniowieczniej Polski i Europy. Wrocław, 2006. Leciеjewicz L. Kształtowanie się pierwszych miast u Słowian nadbaltyckich // Leciеjewicz L. Opera selecta. Z dziejów kultury średniowiecznej Polski i Europy. Wrocław, 2006.

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

Leffler R. Novgorod — eine europäische Kommune? // Städte im östlichen Europa. Zur Problematik von Modernisierung und Raum vom Spätmittelalter bis zum 20. Jahrhundert / Hrsg. von C. Goehrke, B. PietrowEnnker. Zürich, 2006. Leuschner J. Novgorod. Untersuchungen zu einigen Fragen seiner Verfassungs- und Bevölkerungsstruktur. Berlin, 1980 (Giessener Abhandlungen zur Agrar- und Wirtschaftsforschung des Europäischen Ostens. Bd. 107). Liman K. Dialog Herborda. Ze studiów historycznoliterackich nad biografią łacińską XII wieku. Poznań, 1975. Lintzel M. Die Vita Lebuini antiqua. Untersuchungen zur Geschichte der alten Sachsen VIII  // Lintzel M. Ausgewählte Schriften. Berlin, 1961 [1931]. Zur altsächsischen Stammesgeschichte. Longnon J. L’empire latin de Constantinople et la principauté de Morée. Paris, 1949. Löwe H. Entstehungszeit und Quellenwert der Vita Lebuini // Deutsches Archiv für Erforschung des Mittelalters. 1965. 21. Jahrgang. Łowmiański H. O składzie społecznym wczesnośredniowiecznych sił zbrojnych na Rusi // Kwartalnik historyczny. 1960. R. LXVII. Nr. 2. Łowmiański H. Gostomysł posadnik nowogrodzki w końcu X wieku // Łowmiański H. Studia nad dziejami Słowiańszczyzny, Polski i Rusi w wiekach średnich. Poznań, 1986 [1965]. Łowmiański H. Początki Polski. T. IV. Warszawa, 1970. Lowmiański H. Studia nad dziejami Wielkiego Księstwa Litewskiego. Poznań, 1983 (Uniwersytet im. Adama Mickiewicza w Poznaniu. Seria Historia. Nr. 108). Lübke Ch. Novgorod in der russischen Literatur (bis zu den Dekabristen). Berlin, 1984 (Giessener Abhandlungen zur Agrar- und Wirtschaftsforschung des Europäischen Ostens. Bd. 130). Lukin P.V. Narration on the Varangian Martyrs in the Primary Chronicle and in the Synaxarion (Prologue) // Scrinium: Journal of Patrology, Critical Hagiography and Ecclesiastical History. Ars christiana. In memoriam Michail F. Murianov. 2011–2012. Vol. VII–VIII. Lund N. Is leidang a Nordic or a European phenomenon? // Military Aspects of Scandinavian Society in a European Perspective, AD 1–1300. Papers from an International Research Seminar at the Danish National Museum, Copenhagen, 2–4 May 1996 / Ed. by A.N. Jørgensen, B.L. Clausen. Copenhagen, 1997. Lundgreen M. Friedlosigkeit (Acht) // RGA. Bd. IX. Berlin; New York, 1995. MacMullen R. How Many Romans Voted? // Athenaeum. Studi Periodici di Letteratura e Storia dell’Antichità. Nuova Serie. 1980. Vol. XLIII. Fasc. III–IV. McPhail C., McCarthy J. Who counts and how: estimating the size of protests // Contexts. 2004, Summer. Vol. 3, Issue 3. Malingoudis J. Die Handwerkerbezeichnungen im Alttschechischen. München, 1979 (Slavistische Beiträge. Bd. 129).

567

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

568

Margetić L. Il diritto // Storia di Venezia. Roma, 1992. Vol. I. Origini-età ducale. Mikkola J.J. Fornry. Poromonĭ dvorŭ, fisl. farmaðr // Arkiv för nordisk fi lologi. Bd. XXIII. Lund, 1907. Mitteis H. [Rec. ad Goebel J., Jr. Felony and Misdemeanor. A Study in the History of English Criminal Procedure] // Zeitschrift der Savigny-Stiftung für Rechtsgeschichte. Germanistische Abteilung. 1938. Bd. 85. MHWB. Bd. I / [Hrsg. von] A. Lasch und C. Borchling, fortgef. von G. Cordes. Neumünster, 1956; Bd. II. T. I–II / Begr. von A. Lasch und C. Borchling, fortgef. von G. Cordes, hrsg. von D. Möhn. Neumünster, 2004; Bd.  III. Lieferungen / Begr. von A. Lasch und C. Borchling; hrsg. von G. Cordes, hrsg. von D. Möhn. Neumünster, 1959–2007. Modzelewski K. Barbarzyńska Europa. Warszawa, 2004. Moeser H. Gottfried von Ville-Hardoin und der Lateinerzug gen Byzanz. Ein quellenkritischer Beitrag zur Kreuzzugsgeschichte. Breslau, 1897. Moszyński L. Die vorchristliche Religion der Slaven im Lichte der slavischen Sprachwissenschaft. Köln etc., 1992 (Bausteine zur slavischen Philologie und Kulturgeschichte. Reihe A: Slavistische Forschungen. Neue Folge. Bd 1(61). Mouritsen H. Plebs and Politics in the Late Roman Republic. Cambridge, 2004. Mühle E. Die städtischen Handelszentren der nordwestlichen Ruś. Anfänge und frühe Entwicklung altrussischer Städte (bis gegen Ende des 12. Jahrhunderts). Stuttgart, 1991. Müller L. Studien zur altrussischen Legende der Heiligen Boris und Gleb (6). III. Die Quellen der Chronikerzählung: 2. Die Erzählung über die Schlacht bei Ljubeč // Zeitschrift für slavische Philologie. Bd. 64. Heft 2. 2005/2006. Mumenthaler R. Spätmittelalterliche Städte West- und Osteuropas im Vergleich: Versuch einer verfassungsgeschichtlichen Typologie // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. N.F. 1998. Bd. 46 Musset L. Problèmes militaires du monde Scandinave (VIIe –XIIe siècles) // Ordinamenti militari in Occidente nell’alto medioevo. 30 marzo — 5  aprile 1967. T. I (Settimane di studio del Centro italiano di studi sull’alto medioevo. XV). Spoleto, 1968. Nadolski A. Studia nad uzbrojeniem polskim w X, XI I XII wieku. Łódź, 1954 (Acta archaeologica Universitatis Lodziensis. Nr. 3). Niermeyer J.F. Mediae latinitatis lexicon minor. Leiden, 1976. Ortalli G. Il ducato e la «civitas Rivoalti» tra bizantini, carolingi e sassoni // Storia di Venezia. Vol. I. Origini-età ducale. Roma, 1992. Paul M.C. Episcopal Election in Novgorod, Russia 1156–1478 // Church History. Studies in Christianity and Culture. 2003, June. Vol. 72. № 2. Paul M.C. The Iaroslavichi and the Novgorodian Veche 1230–1272: A Case Study on Princely Relations with the Veche // Russian History/Histoire Russe. 2004 (Spring-Summer). № 1–2. Paul M.C. Was The Prince of Novgorod a «Third-Rate Bureaucrat» after 1136? // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. N.F. 2008. Bd. 56. Heft 1.

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

Petersohn J. Otto von Bamberg und seine Biographen. Grundformen und Entwicklung des Ottobildes im hohen und späten Mittelalter // Zeitschrift für bayerische Landesgeschichte. 1980. Bd. 43. Pickhan G. Gospodin Pskov. Entstehung und Entwicklung eines städtischen Herrschaftszentrums in Altrussland. Berlin, 1992 (Forschungen zur osteuropäischen Geschichte. Bd. 47). Piontek J. Wczesnośredniowieczni Wolinianie: analiza biologiczna i ekologiczna // Materiały Zachodniopomorskie. T. XXVIII. Szczecin, 1982. Piskorski J.M. Państwo pierwszych Gryfitów (do 1220 r.) // Pomorze Zachodnie poprzez wieki / Pod red. J.M. Piskorskiego. Szczecin, 1999. Planitz H. Die deutsche Stadtgemeinde. Forschungen zur Stadtverfassungsgeschichte. 3 // Zeitschrift der Savigny-Stiftung für Rechtsgeschichte. Germanistische Abteilung. 1944. Bd. 64. Pleterski A. Mitska stvarnost koroških knežjih kamnov // Zgodovinski časopis. 1996. L. 50. Št. 4 (105). Pohl W. Die Germanen. München, 2004 (Enzyklopädie deutscher Geschichte. Bd 57). Poppe A. Potok i grabież // Słownik starożytności słowiańskich. T. IV. Wrócław etc., 1970. Procházka V. Snémovnictví polabsko-pobaltských Slovanů // Vznik a počátky Slovanů. [T.] III. Praha, 1960. Queller D.E., Madden Th.F. The Fourth Crusade. The Conquest of Constantinople (2nd ed.). Philadelphia, 1997 (The Middle Ages Series). Raba J. Church and Foreign Policy in the Fifteenth Century Novgorodian State // Canadian-American Slavic Studies. 1979. Vol. 13. № 1–2. Rennkamp W. Studien zum deutsch-russischen Handel bis zum Ende des 13. Jahrhunderts. Nowgorod und Dünagebiet. Bochum, 1977 (Bochumer historische Studien Mittelalterliche Geschichte Nr. 2). Rohdewald S. «Vom Polocker Venedig». Kollektives Handeln sozialer Gruppen einer Stadt zwischen Ost- und Mitteleuropa (Mittelalter, frühe Neuzeit, 19 Jh. Bis 1914). Stuttgart, 2005. Rösch G. Der venezianische Adel bis zur Schließung des Großen Rats. Zur Genese einer Führungsschiht. Sigmaringen, 1989 (Kieler Historische Studien. Bd. 33). Rösler I. De schelinghe tuschen den duschen vnde den Ruscen to Naugarden.  Ein Bericht aus dem Jahre 1331: Textgestalt und Sprache // Deutsche Sprache in Europa. Geschichte und Gegenwart. Festschrift für Ilpo Tapani Piirainen zum 60. Geburtstag. Hrsg. von J. Meier und A. Ziegler. Wien, 2001. Russocki St. Wiece w miastach Słowiańszczyzny Wschodniej i Zachodniej: Nowa próba wyjasnienia ich genezy i funkcji  // Przegląd historyczny. 1968. T. LIX. Zeszyt 44. Russocki S. Protoparlamentaryzm Czech do początku XV wieku. Warszawa, 1973 (Dissertationes Universitatis Warsoviensis. 71). Samsonowicz H. Zagadnienia demografi i historycznej regionu Hanzy w XIV–XV w. // Zapiski Historyczne poświęcone historii Pomorza. 1963. T. XXVIII. Z. 4.

569

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

570

Samsonowicz H. Późne średniowiecze miast nadbałtyckich. Studia nad dziejami Hanzy nad Bałtykiem w XIV–XV w. Warszawa, 1968. Samsonowicz H. Spoleczeństwo w Polsce około 1400 roku // Polska około roku 1400. Państwo, społeczeństwo, kultura / Pod red. W. Fałkowskiego. Warszawa, 2001. Schiller K., Lübben A. Mittelniederdeutsches Wörterbuch. Bd. I–VI. Bremen, 1875–1881. Schmidt K.R. Soziale Terminologie in russischen Texten des frühen Mittelalters (bis zum Jahre 1240). Kopenhagen, 1964. Schmidt-Wiegand R. Volkssprachige Rechtswörter in karolingischen Kapitularien // De consolatione philologiae. Studies in honour of Evelyn S. Firchow. Göppingen, 2000 (Göppinger Arbeiten zur Germanistik. Nr. 682/I). Schramm G. Die erste Generation der altrussischen Fürstendynastie. Philologische Argumente für die Historizität von Rjurik und seinen Brüdern // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 1980. Bd. 28. Schramm G. Altrusslands Anfang. Historische Schlüsse aus Namen, Wörtern und Texten zum 9. Und 10 Jahrhundert. Freiburg im Breisgau, 2002 (Rombach Wissenschaften. Reihe Historiae. Bd. 12). Schulz K. «Denn sie lieben die Freiheit so sehr…» Kommunale Aufstände und Entstehung des europäischen Bürgertums im Hochmittelalters. Darmstadt, 1992. Schulze H.K. Grundstrukturen der Verfassung im Mittelalter. Bd. I: Stammesverband, Gefolgschaft, Lehnwesen, Grundherrschaft. Stuttgart etc., 1985. Sczaniecki M. Główne linie rozwoju feudalnego państwa zachodnio-pomorskiego // Czasopismo prawno-historyczne. 1955. T. VII. Z. 1. Sevastyanova O. In Quest of the Key Democratic Institution of Medieval Rus’: Was the Veche an Institution that Represented Novgorod as a City and a Republic // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. N. F. 2010. Bd. 58. Heft 1. Słupecki L.P. Slavonic Pagan Sanctuaries. Warsaw, 1994. Soloviev A.V. Le voyage de messier de Lannoy dans les pays russes // Orbis scriptus. Festschrift für Dmitrij Tschiževskij zum 70. Geburtstag / Hrsg. von D. Gerhardt, W. Weintraub, H.-J. zum Winkel. München, 1966. de Sousa Costa A. Studien zu volkssprachigen Wörtern in karolingischen Kapitularien. Göttingen, 1993 (Studien zum Althochdeutschen. Bd. 21). Squires C. Die Hanse in Novgorod: Sprachkontakte des Mittelniederdeutschen mit dem Russischen mit einer Vergleichsstudie über die Hanse in England. Köln etc., 2009 (Niederdeutsche Studien. Bd. 53). Stanton G.R. The Shape and Size of the Athenian Assembly Place in its Second Phase // The Pnyx in the History of Athens. Proceedings of an International Colloquium Organised by the Finnish Institute in Athens, 7–9 October, 1994 / Ed. by B. Forsén, G. Stanton. Helsinki, 1996 (Papers and Monographs of the Finnish Institute in Athens. Vol. II). Stefánsson M. Ding. § 16. Island // RGA. Bd. V. Berlin; New York, 1984.

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

Steindorff L. Der Istrische Landschied (Istarski razvod). Ein spätmittelalterliches Zeugnis kroatisch-lateinisch-deutscher Begegnung // Von Menschen, Ländern, Meeren. Festschrift für Thomas Riis zum 65. Geburtstag. Tönning etc., 2006. Stender-Petersen Ad. Jaroslav und die Väringer // Stender-Petersen Ad. Varangica. Aarhus, 1953. Sveaas Andersen P. Ding. § 14. Norwegen // RGA. Bd. V. Berlin; New York, 1984. Tapkova-Zaimova V., Miltenova A. Historical and Apocalyptic Literature in Byzantium and Medieval Bulgaria. Sofia, 2011. Timberlake A. Older and Younger Recensions of the First Novgorod Chronicle // Oxford Slavonic Papers. New Series. 2000. Vol. XXXIII. Timberlake A. Redactions of the Primary Chronicle // РЯНО. 2001. № 1. Tolochko O. The Short Redaction of Pravda Ruskaia: A Reconsideration // Palaeoslavica. International Journal for the Study of Slavic Medieval Literature, History, Language and Ethnology. 2007. Vol. 15. No. 1. Třeštík D. Počátky Přemyslovců. Vstup Čechů do dějin (530–935). Praha, 1997. Tymieniecki K. Społeczeństwo Słowian Lechickich (Ród i plemię). Lwów, 1928 (Lwowska Biblioteka slawistyczna. T. VI). Urbańczyk St. Religia pogańskich Słowian. Kraków, 1947 (Biblioteka studium słowiańskiego Iniwersytetu Jagiellońskiego. Ser. B, Nr. 6). Vaněček V. Konfiskace a plen v nejstarším českém právu // Naše právo a stat. Sborník k šedesátému výročí založení spolku československých právníků «Všehrd». V Praze, 1928. Vischer W. Sitzen oder Stehen in den griechischen Volksversammlungen // Rheinisches Museum für Philologie. Neue Folge. 1873. Bd. XXVIII. Wachowski K. Słowiańszczyzna Zachodnia. Poznań, 2000 [1903] (Poznańskie towarzystwo przyjaciół nauk. Wznowienia. T. 6). Wasilewski T. Studia nad składem społecznym wczesnośredniowiecznych sil zbrojnych na Rusi // Studia wczesnośredniowieczne. T. IV. Wrocław; Warszawa, 1958. Wasilewski T. O slużbie wojskowej ludności wiejskiej i składzie społecznym wojsk konnych i pieszych we wczesnym średniowieczu polskim // Przegląd Historyczny. 1960. T. LI. Zeszyt 1. Wikarjak J. Żywoty Ottona jako żródlo historyczne // Pomorze Zachodnie w żywotach Ottona. Warszawa, 1979. Zajączkowski St.M. Udzial ludności wiejskiej polskiej wojskowości do połowy XV stulecia // Studia i materialy do historii wojskowości. 1984. T. XXVII. Zarys dziejów wojskowości polskiej do roku 1864. T. I. Warszawa, 1965. Žemlička J. Čechy v době knížecí (1034–1198). Praha, 1997. Zernack K. Die burgstädtischen Volksversammlungen bei den Ost- und Westslaven. Studien zur verfassungsgeschichtlichen Bedeutung des Veče. Wiesbaden, 1967 (Giessener Abhandlungen zur Agrar- und Wirtschaftsforschung des europäischen Ostens. Bd. 33).

571

БИБ Л ИОГ РАФИ Я

572

[Zernack K.]. Stellungnahme zu den Brief von V. T. Pašuto an H. Ludat // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas, Wiesbaden, 1969 (Neue Folge. Bd. 17. H. 1). Zernack K. Fürst und Volk in ostslavischer Frühzeit // Forschungen zur osteuropäischen Geschichte. 1973. Bd. 18. Żmudzki P. Władca i wojownicy. Narracje o wodzach, drużynie i wojnach w najdawniejszej historiografi i Polski i Rusi. Wrocław, 2009.

СПИСОК

ААЭ АЕ БЛДР ВЕДС ГВНП ДГ ДДГ ДКУ ДРВМ Ерм. ЖМНП ИОРЯС Ип. КСИИМК ЛА Лавр. ЛПС Льв. МИА МЛС НIV Ник. НИС

СОКРАЩЕНИЙ

— Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи АрхеографическоюэкспедицеюИмператорской Академии наук. — Археографический ежегодник. — Библиотека литературы Древней Руси. — Восточная Европа в древности и Средневековье. — Грамоты Великого Новгорода и Пскова / Под ред. С.Н. Валка. М.; Л., 1949. — Древнейшие государства Восточной Европы. Материалы и исследования (до 1991 г. — Древнейшие государства на территории СССР). — Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. / Подг. к печати Л.В. Черепнин. М.; Л., 1950. — Древнерусские княжеские уставы XI–XV вв. / Изд. подг. Я.Н. Щапов. М., 1976. — Древняя Русь: Вопросы медиевистики. — Ермолинская летопись. — Журнал Министерства народного просвещения. — Известия императорской Академии наук по Отделению русского языка и словесности. — Ипатьевская летопись, Ипатьевский список Ипатьевской летописи. — Краткие сообщения Института истории материальной культуры. — Летопись Авраамки. — Лаврентьевская летопись. — Летописец Переяславля Суздальского. — Львовская летопись. — Материалы и исследования по археологии СССР. — Московский летописный свод. — Новгородская Четвертая летопись. — Никоновская летопись. — Новгородский исторический сборник.

С ПИС ОК С ОК РА Щ ЕНИЙ

574

НК НПК

— Новгородская Карамзинская летопись. — Новгородские писцовые книги, изданные Археографическою комиссиею. НПЛ — Новгородская первая летопись, мл. — младшего извода. ППИДР — Письменные памятники истории Древней Руси. Летописи. Повести. Хождения. Поучения. Жития. Послания: Аннотированный каталог-справочник. СПб., 2003. ПРП — Памятники русского права. ПСРЛ — Полное собрание русских летописей. РИБ — Русская историческая библиотека. РИО — Русское историческое общество. РЛА — Napiersky K.E. Russisch-livländische Urkunden (= Русско-ливонские акты, собранные К.Е. Напьерским). СПб., 1868. РЯНО — Русский язык в научном освещении. СI — Софийская первая летопись, ст. — старшего извода, мл. — младшего извода. СДРЯ — Словарь древнерусского языка XI–XIV вв. Сим. — Симеоновская летопись. СККДР — Словарь книжников и книжности Древней Руси. СлРЯ XI–XVII вв. — Словарь русского языка XI–XVII вв. Тв. сб. — Тверской сборник. ТОДРЛ — Труды Отдела древнерусской литературы. УIЖ — Украïньский iсторичний журнал. УЛС — Устюжский летописный свод. Х — Хлебниковский список Ипатьевской летописи. ЧОИДР — Чтения в имп. Обществе истории и древностей Российских при Московском университете. HR HUB LECUB MGH SS MHWB

MPH RGA

— Hanserecesse. — Hansisches Urkundenbuch. — Liv-, Esth- und Curländisches Urkundenbuch nebst Regesten — Monumenta Germaniae Historica. — Scriptores rerum Germanicarum (NS — Nova series). — Mittelniederdeutsches Handwörterbuch.

— Monumenta Poloniae Historica. — Reallexikon der Germanischen Altertumskunde.

PAVEL V. LUKIN. THE NOVGORODIAN VECHE SUMMARY

T

he book explores one of the most and controversial problems in the history of medieval Novgorod, that of the veche assembly whose historiography abounds with contradictory, incompatible interpretations: from the concept of the veche as the highest democratic political body, which allegedly included all the free population of the Novgorod land enjoying full rights, to the idea of its purely aristocratic, boyar composition. In recent years the mere existence of the veche in medieval Novgorod (at least as a political institution) has been questioned by some scholars. Therefore the problem is an extremely important one, as has been noted in the existing scholarly literature. Textual analysis with a comparative approach and reliance on documentary sources (fi rst of all, Hanseatic sources written mostly in Middle Low German) are approaches that have previously not been used for the investigation of the Novgorodian veche, and they make the new study of the old problem possible. The author focuses primarily on the following controversial or unexplored questions: 1. The problem of the continuity of the Novgorodian veche from hypothetical «tribal» assemblies, and the related problem of the origin of veche and its early history. 2. The political and legal nature of the Novgorodian veche, and the degree of its «institutionalization» at different stages of its history. 3. The social composition of the Novgorod veche at different stages of its history. 4. Attitudes and ideas that were important for the functioning of the veche, including principles of decision-making, confl ict resolution, and the determination of the competency of assemblies, etc. 5. Problems of the «Council of Lords», of the so called «veche court» and of the «people’s militia» which are closely related to the veche problem.

 

SUM M A RY

576

The monograph consists of an introduction, five chapters, a concluding chapter and appendix. In the introduction, the research problem is described, the goals and objectives of the study are defi ned, the historiography, sources, and the methodological principles of the study are discussed. The First Chapter is devoted to the earliest mentions of the Novgorodianvechein Russian chronicles and Scandinavian sagas (10th–11th centuries, the period before the fi nal disintegration of Kievan Rus’). The Second Chapter explores the Novgorodian veche of pre-Mongol times on the basis of the chronicles’ accounts. The Third Chapter describes the Novgorodian veche in the 13th–15th centuries until the annexation of Novgorod by Moscow and the abolition of the veche. The chapter is based mostly on the study of the documentary sources, including the Hanseatic ones, which are confronted with the data of the chronicles. The Fourth and the Fifth Chapters treat specific controversial issues: the problem of the so-called «veche court», and the interrelation between the veche and the Novgorodian military organization (the problem of the so-called «people’s militia»). In the concluding section, the results of the research are summed up and the position of the veche assembly within the Novgorodian political system is discussed. In the appendix, a new full translation, from Middle Low German, of a crucial document for the problem is provided — the message of German merchants in Novgorod to Riga of 1331, where the veche is mentioned more than once, also containing references to the mysterious «three hundred gold belts». The main conclusions of this study are as follows. Even before the emergence of Novgorod in its current location, the East Slavic ethnic group («tribe») of Slovene (Novgorodian Slovenians) may have gathered their assemblies on the same site which would consequently become a part of the city territory. These assemblies are not labelled as veche in sources; however, the Novgorodian veche has no «institutional» continuity with the «tribal» assemblies, although some archaic traditions (collective reprisals, consensual way of decision-making, and so on) have influenced the later urban veche. In the 10th–11th centuries, Novgorodians periodically gathered at town assemblies. The fi rst direct mention of the Novgorodian veche dates back to that time (1015). However, such assemblies most likely were still largely controlled by the princes. Already in this period the main social feature of the Novgorod veche was determined — it was almost always townspeople who took part in the assemblies. In the 12th–13th centuries the veche became an important arena where the political will of Novgorodians was demonstrated. The composition of the veche stabilized: free townsmen of Novgorod enjoying full rights — members of kontsy (districts, literally, «ends») and ulitsy (streets) organizations were the participants of the veche (vechniki). Nevertheless, it was the elite (boyars) who played the leading role at the veche assemblies. One can assume that at that time the veche was on its way to becoming the highest political body of Novgorod.

SUM M A RY

In the 14th–15th centuries the veche was undoubtedly a political institution of Novgorod the Great. It was an assembly of the free townsmen enjoying full rights of different statuses, who were members of kontsy organizations. Although there were much more vechniki than «300 golden belts» (possibly some two or three thousand people) the veche included only an insignificant minority of the population of the Novgorod land (zeml’ia). In the Novgorodian political system, the position of the veche was the highest one. Its formal status was higher than one of the other collegial bodies, “Lords” (gospoda), the existence of which — contrary to some judgements — can be corroborated by the sources. At the same time, the veche was at the centre of a complex interdependence of various political institutions. In a specific situation its highest authority may have been just formal and political decisions could have been made without gathering an assembly. All the history of the Novgorodian veche was marked by some vestiges of archaic traditions. The most striking manifestation of this was that the authority of the veche was never clearly defi ned. The veche was engaged in issues that interested townsmen, and on which they — depending on the correlation of various political forces — could have influence. There were probably no clear regulations regarding the assembly, there were no concepts of a quorum or a periodicity to the meetings. Decisions were taken at the veche on the basis of an archaic principle of odinachestvo (consensus). The means of confl ict resolution was also an archaic one, resolution was achieved not through peaceful political process, but through skirmishes at the veche and / or collective reprisals. Another form of the manifestation of the political activity of Novgorodians was their participation in the city regiment; its composition was virtually the same as the veche one. The close connections between the city regiment and the veche is unquestionable. There are mentions of armed Novgorodians taking part in the veche, and Novgorodians sometimes gathered at the veche during military campaigns. The theory of a «people’s militia», however, cannot be corroborated by any evidence. Residents of the Novgorod land took part in the fighting not by choice, but because they were forcibly mobilized by the Novgorodian authorities. A communal-democratic or «polis» interpretation of the Novgorodian veche similarly cannot be supported by the data of the sources. Villagers not only lacked any real opportunity to participate in the political life of Novgorod, but were apparently a subject population to the townsmen of Novgorod and, most of all, to its elite layer — the boyars. The long history of the Novgorodian veche comprised certain historical evolution. If the early veche was an occasional gathering (which was often convened on the initiative of a prince), later on in the 12th–13th centuries, the veche became the most important form of manifestation of political activity of Novgorodians. Finally, in the 14th–15th centuries it acquired features of a republican political institution, and wasan essential element of the political system of Novgorod the Great. However, even then the veche

577

SUM M A RY

578

itself could hardly be regarded as a political institution. One would rather defi ne the political community of free Novgorodians that enjoyed full rights, which is called «Novgorod the Great» in sources, as a political institution, while the veche was a form of realization of its political will. Therefore, chroniclers in their accounts might have not used the word «veche» or replaced it with other words and descriptions. This community was the supreme authority of the Novgorod the Great, while the veche assemblies were the most adequate expression of its powers. When the veche did not gather, this role was played by other institutions and officials: posadnik (burgomaster), tysiatskii (literally, thousandman), and gospoda (Lords). At the same time, even in the 15th century the Novgorodian veche did not bear very much resemblance to modern European representative political institutions. The process of transformation of the Novgorodian veche into a political institution was long and controversial. It had begun even before Novgorod gained independence from Kiev, and had not come to an end by the time of the annexation.

УК АЗАТЕЛЬ

Абрамович Д.И. 55, 103 Абсалон (Absalon), еп. роскилльский, архиеп. лундский 433–435 Авраам (Аврам), праотец, библ. 102– 104, 512 Авраамка, летописец 40, 136, 312 Аврам Ладожанин, новгородец 322 Агрикола (Agricola), полководец древнеримский 99 Адальберт (Adalbertus), субдиакон, участник миссии еп. Оттона Бамбергского 66, 120, 121, 123, 124 Адальберт-Войтех (Adalbertus Pragensis), св., еп. пражский 432, 433 Адонай, имя Бога, библ. 233 Адрианова-Перетц В.П. 265 Азбелев С.Н. 50, 51 *

ЛИЧНЫХ ИМЕН*

Александр II, имп. российский 15 Александр Васильевич, кн. суздальский 263 Александр Всеволодич, кн. белзский 462 Александр Македонский, царь македонский 139 Александр (Алёша) Попович, богатырь 49, 51, 342 Александр Ярославич Невский, кн. новг., вел. кн. владимирский 215, 216, 218–221, 224–231, 235, 236, 359, 508 Алексеев Л.В. 149 Алексеев Ю.Г. 26, 29, 52, 169, 173, 183, 192, 205, 216–218, 227, 229, 230, 237, 241, 313, 316–318, 322, 378, 400, 419, 425, 426, 443, 472, 483

Имена цитируемых или упоминаемых авторов научных работ выделены курсивом. При алфавитном распределении русских имён до ΧVI в. учитывалось в первую очередь собственно имя, а не прозвище или отчество (если они есть); то же самое — для древнескандинавских и современных исландских имён. Если фамилия иностранного автора фигурирует в книге и по-русски, и в оригинальном написании, в указателе она приводится по-русски, в скобках дается оригинальное написание, отдельно указывается оригинальное написание, при нем — отсылка к русскому. Греческие имена даются после латинских. Положение в алфавите букв с диакритическими знаками (в т.ч. «ё»), а также польской «ł» и украинской «i» не учитывается. Приставки при дворянских фамилиях («фон», «де» и т.д.) и титулы при расстановке имён в алфавитном порядке не учитываются. Места княжения князей указываются выборочно, обязательно — княжение в Новгороде. Принятые сокращения: ап. — апостол; архиеп. — архиепископ, архим. — архимандрит, библ. — библейский, вел. — великий, воев. — воевода, гос. — государственный, гос-во — государство, еп. — епископ, имп. — император, имп-ца — императрица, кн. — князь, княгиня, кор. — король, лит. — литературный, митр. — митрополит; миф. — мифический, м-рь — монастырь, новг. — новгородский, ошиб.  — ошибочно, патр. — патриарх, полит. — политический, пос. — посадник (без уточнения — новгородский), прав. — праведный, прп. — преподобный, св. — святой, свящ. — священник, тыс. — тысяцкий (без уточнения — новгородский), церк. — церковный, ц. — церковь.

У К А ЗАТ Е Л Ь Л ИЧНЫ Х И М ЕН

580

Алексей IV Ангел, имп. Византии 240, 246, 247 Алексей V Дука Мурцуфл (Мюрчюфл, Morcofles, Morcuflus), имп. Византии 240, 242–249 Алексей Васильевич, пос. степенной псковский 405 Алексей Михайлович, царь русский 395, 396 Алексий (Алексей), архиеп. новг. 288, 289, 317 Алешковский М.Х. 24, 58, 143, 144, 171, 173, 183, 197–199, 208, 212, 330, 365 Аллогия (Allógíá, Allogia), кн. новгородская 63–66, 68, 388 Алтунопа, половчанин 457, 458 Альберик из Труа-Фонтэн (Albricus Trium Fonium), хронист французский 244–246 Альберт, еп. рижский 469 Альберт Кампенский (Альберто Кампензе), писатель нидерландский 338 Альбрехт, граф метликский и пазинский 340 фон Амира К. (von Amira K.) 426, 428 Аммиан Марцеллин, историк древнеримский 456 Ангелы, династия имп. Византии 242 Ангерманн Н. (Angermann N.) 407 Андреа А. Дж. (Andrea A.J.) 240, 245, 246 Андреев В.Ф. 9, 30, 31, 137, 175, 284, 285, 316, 318, 346 Андреец, стольник владычный новг. 205 Андрей, служилый человек кн. Дмитрия Александровича 508 Андрей Александрович, кн. городецкий, вел. кн. владимирский (Владимира-на-Клязьме) 190, 510 Андрей Иванович, кн. серпуховской 339 Андрей (Ондрей) Иванович, пос. 320 Андрей Юрьевич Боголюбский (Андрей Суздальский), кн. владимирский (Владимира-на-Клязьме) 179, 511, 512 Андреян (Вондреян) Захарьинич, пос. 350 Анкудинов И.Ю. 8, 89 Аннинский С.А. 470 Ансгар (Ansgarius), св., еп. гамбургский 94 Антон (Онтон) Котельник, новгородец 193, 480 Антоний (Антон, Добрыня Ядрейкович), архиеп. новг. 186, 188, 193, 204, 213, 237, 238, 404

Ануфрий, см. Онуфрий Арагорн, лит. персонаж 96 Аракчеев В.А. 307 Аристов В.Ю. (Арiстов В.Ю.) 107 Аристотель, философ древнегреческий 354 Аркадий, еп. новг. 168 Арсений, архиеп. новг. 204, 213, 217 Арсений (Арсиний), ключник владычный из Лисицкого м-ря 269 Артамонов М.И. 482 Артемий (Артемийко) Баклан (Artemyke Baklan), новгородец 259–261 Аруп Э. 447 Арциховский А.В. 137, 138, 198–200, 208, 283–285, 349, 395 Афанас (Афанасий), двинянин 441 Афанасий, игумен Рождества м-ря в Новгороде 289, 290 Афанасьев А.Н. 395 Балдуин I Фландрский, крестоносец, имп. Латинской империи 239, 244, 246, 247 Банашкевич Я. (Banaszkiewicz J.) 66, 490 Барсов Н.П. 55 Бассалыго Л.А. 137, 366, 414, 508 Батый, монгольский хан 77, 225, 460 Бауер Н.П. 108, 301, 370 Бахрах Б.С. (Bachrach B.S.) 457 Бахрушин С.В. 174, 328 Бегунов Ю.К. 515 Беда Достопочтенный, английский хронист и церковный писатель 57 фан дер Беке, Херман, (van der Beke, Herman), немецкий купец в Новгороде 412, 413, 416 Белецкий В.Д. 93 Беляев И.Д. 15, 315, 413 Белякова Е.В. 396 Бенешевич В.Н. 355 Бережков М. 328, 329, 508 Бережков Н.Г. 40, 55, 78, 82, 137, 138, 145, 149, 151, 152, 160–162, 165, 168, 170, 172, 175, 179, 181, 182, 186, 194, 195, 202, 203, 206, 215, 221, 225, 235, 237, 266, 269, 281, 285, 287, 288, 317, 331, 332, 336, 337, 343, 349, 360, 399, 464, 478, 485, 510–512 Беркай, ордынец, численник в Новгороде 225 Бернадский В.Н. 308, 316, 318, 322, 405, 442, 472 Бернар Казначей (Bernard le Trésorier), хронист французский 246

У К А ЗАТ Е Л Ь Л ИЧНЫ Х И М ЕН

Биргесен, Карк (Birgesen, Kark), житель Выборга 424 Бирнбаум Х. (Birnbaum H.) 24, 25 Бицилли П.М. 239 Бликле П. (Blickle P.) 271, 282, 506, 516 Блок М. (Bloch M.) 18, 59, 148, 188 Блокманс В. 295 Бобров А.Г. 114, 286, 311, 318–320, 362 Богацкий М. (Bogacki M.) 475 Богдан Обакунович, тыс. 317 Богомил, «высший жрец», миф. 10 Богословский М.М. 381 Богуслав, новгородец, брат Вячеслава, тыс. 205 Богуслав (Bugiszlauus), кн. западнопоморский 135 Боден Ж., мыслитель политический французский 397 Болеслав I Храбрый, кн. и кор. польский 64, 106 Болеслав III Кривоустый, кн. польский 131, 498, 499 Болтин И.Н. 48 Бонде, Тур (Торд, Turde) Рёрикссон, шведский наместник в Выборге 373, 424 Бонифатий (Бонифаций) I Монферратский, крестоносец, кор. Фессалоники 242, 249 Боняк, хан половецкий 457, 458 Борецкие, род бояр новгородских 334 Борис, наместник новг. 360, 514 Борис, посланник вел. кн. Александра Невского 215 Борис Владимирович, св., кн. ростовский 64, 71, 73, 76, 84, 86, 91, 95, 102–105, 112, 457, 468 Борис Всеволодич, кн. городенский 477, 479 Борис Вячеславич, кн., сын смоленского кн. Вячеслава Ярославича 141 Борис-Гинвил, кн. полоцкий, легендарный 518 Борис Кузин, новгородец 270 Борис Негочевич, тыс. 398 Борис Сильвестров сын (Boris zyluesters sone), новгородец 328, 336, 343, 525 Борис укладник, купец 174 Борковский В.И. 349, 380 Боронь П. (Boroń P.) 36, 68, 95, 352, 353 Бржетислав I, кн. чешский 469 Брукс Н.П. (Brooks N.P.) 496 Бруннер Х. (Brunner H.) 426–429, 438 Брунон Кверфуртский (Bruno Querfurtensis), церк. деятель и писатель немецкий 432, 433

Брэнд Ч.М. (Brand Ch. M.) 247 Бугославський С. 76 Буданова В.П. 59 Буланин Д.М. 449 Булычев А.А. 396 фон Бунге Ф.Г. (von Bunge F.G.) 259, 263, 268, 269, 320, 327, 328, 370, 375, 513, 526 Бурислав, персонаж саги 64, 468 Буров В.А. 86–88, 173, 196, 212, 228, 229, 236 Бутеншоне, Херман (Butenschone, Herman), немецкий купец в Новгороде 422–425 Вадим Храбрый, новг. предводитель, миф. 11, 47, 49, 52 Вайтц Г. (Waitz G.) 15, 94, 426, 429 Валерий Флакк, Луций, политический деятель древнеримский 292 Валк С.Н. 316 Вальдамар, см. Владимир Святославич Св. Ванечек В. (Vaněček V.) 428 Варлам Коневской, игумен Коневского м-ря 269 Вартислав I (Wortizlaus), кн. западнопоморский 128, 129, 131, 132, 134, 491, 494–496 Вартислав (Wartyszlauus), pręfectus urbis в Щецине 135 Варфоломей Юрьевич, пос. 329, 330, 343, 420, 421 Василевский Т. (Wasilewski T.) 73, 209, 223, 448, 468, 473, 474, 482, 483, 498, 499 Василий, архиеп. новг. 360 Василий, летописец 124, 125 Василий, протопоп (свящ.), новгородец 287 Василий Александрович, кн. новг. 215, 216, 218, 221, 279, 280 Василий Васильевич Тёмный, вел. кн. московский 261, 313, 322, 340 Василий Васильевич Шуйский, кн., наместник московский во Пскове 256 Василий Васильевич Шуйский-Гребёнка (Низовский), кн. служилый новг. 279, 280, 313, 356 Василий Великий, св., богослов византийский 419 Василий Дмитриевич, вел. кн. московский 340, 511 Василий III Иванович, вел. кн. московский 264, 340

581

У К А ЗАТ Е Л Ь Л ИЧНЫ Х И М ЕН

582

Василий Максимович, тыс. степенной 314 Василий Мстиславич, кн., сын Мстислава Мстиславича Удатного 189 Василий Никифорович (Никифоров, Никиферович), новгородец 319, 442, 443 Василий Огафонов, новгородец 322 Василий Онаньин, пос. 442, 443 Василий Софиянин, книжник южнославянский 210 Василий Федорович Шуйский, кн., воев. московский, наместник псковский 305, 357 Василий Юрьевич Косой, кн. звенигородский (Звенигорода Московского) 340 Василий Ярославич, кн. новг., кн. владимирский (Владимира-на-Клязьме) 266 Васильев В.Л. 89 Василько Романович, кн. владимирский (Владимира-Волынского) 462, 466 Василько Ростиславич, кн. теребовльский 125 Ваховский К. (Wachowski K.) 119, 133, 135, 431, 499 Вацлав (Вячеслав), св., кн. чешский 58 Введенский А.М. 8 Вебер М. 308, 506, 507 Велес, теоним 131 Велиал, демоническое существо, библ. 120 Вернадский Г. 19 Веселовский С.Б. 32, 215 Вестфельт, Херман (Westvelt, Herman), староста Немецкого двора в Новгороде 422 Весцеле, литовец, служилый человек кн. Дмитрия Александровича 509 Вигасин А.А. 148 Видекинд Ю., шведский историограф 338 Видукинд Корвейский, хронист немецкий 46 Викарьяк Я. (Wikarjak J.) 66–68, 123, 197, 489 Вiлiнбахов В.Б. 90 Вилкул Т.Л. (Вiлкул Т.Л.) 27–29, 38, 41, 42, 74–80, 83, 88–91, 96, 139, 141– 144, 152, 155, 161, 162, 164–166, 176, 178, 186, 187, 192, 193, 202, 205–208, 210, 211, 216, 218–222, 225, 229, 231, 232, 234, 238, 243, 351, 386, 448, 474, 475, 477, 478, 485–487, 505

де Виллардуэн, Жоффруа, хронист французский 247 Вильгельм I Завоеватель, кор. английский 473 Вильда В.Э. 15, 426 Виноградов А.Ю. 8, 244, 517 Винцентий, каноник, хронист чешский 471 Витовт (Vittaute), вел. кн. литовский 272, 277, 279, 340 Владимир Андреевич Храбрый, кн. серпуховской 199, 291 Владимир (Владимирко) Володаревич, кн. галицкий (Галича Южного) 453, 454, 476–478, 484 Владимир Всеволодич Мономах, кн. черниговский, кн. переяславский (Переяславля Южного), кн. киевский 56, 82, 141, 142, 145, 165, 167, 455, 462 Владимир Всеволодич, сын кн. Всеволода Мстиславича 154 Владимир Давыдович, кн. черниговский 55, 82 Владимир Мстиславич, кн., сын Мстислава Великого 220, 477 Владимир Святославич Св. (Вальдамарр, Valdamar), кн. киевский 12, 26, 60–65, 69, 71, 80, 88, 90, 97, 103, 107, 111, 112, 117, 131, 137, 450 Владимир Ярославич, кн. новг. 111, 112 Владимирский-Буданов М.Ф. 15, 16, 137, 156, 168, 265, 267, 273, 274, 300, 351, 367, 383, 384, 397, 428 Владислав I Герман, кн. польский 473 Владислав ΙΙ, кор. чешский 471 Влас (Уласко) Тупицын, житель Новгородской земли 380 Властислав, кн. лучан 468 Внезд Водовик, пос. 397, 398 Вовин А.А. 255 Воислав Попович, новгородец 322 Володимере племя, потомки кн. Владимира Всеволодича Мономаха 165, 478, 485 Волос, теоним 131, 394 Волос Блудкинич, новгородец 397 Вольга, см. Ольга Вольфгер, монах Прюфенингского м-ря 66 Вондреян, см. Андреян Воронин Н.Н. 19, 302, 482 Вратислав II, кн. чешский 95, 352 Всеволод Мстиславич, кн. новг., кн. псковский 142, 143, 149–151, 154, 156, 178, 202, 368, 407, 412, 478, 480, 482, 483, 504

У К А ЗАТ Е Л Ь Л ИЧНЫ Х И М ЕН

Всеволод Ольгович, кн. черниговский, кн. киевский 160–165, 361 Всеволод Юрьевич Большое Гнездо, кн. владимирский (Владимира-наКлязьме) 77, 172, 182, 190, 221, 392, 464, 481 Всеволод Ярославич, кн. киевский 116, 141, 145, 512 Всеслав Брячиславич, кн. полоцкий 350 Вышак (Wirtsca, Wirtschachus, Witscacus), житель Щецина 120, 123, 133, 496, 497 Вячеслав, тыс. 205 Вячеслав Владимирович, кн. киевский 142, 476–479, 484 Гаврило, пос. псковский 443 Гаврило Щитник, новгородец 207, 208, 480 Галл Аноним (Gallus Anonymus), хронист польский 209, 473 Гальцов В.И. 304 Гарольд II Годвинсон, кор. английский 456 Гвозденко К.С. 350 Гёбел Дж., мл. (Goebel J., Jr.) 428, 429 Гедеонов С. 198 Генрих Латвийский, хронист ливонский 469 Георгий Амартол (Монах), хронист византийский 91, 210, 286, 287 Герасим Рострига, двинянин 441 фон Герберштейн, Сигизмунд, дипломат и писатель австрийский (Священной Римской империи) 305, 338, 516 Герборд (Herbordus), агиограф немецкий 66–69, 119, 123, 127, 129, 130, 132, 133, 197, 198, 489, 490, 493–495, 497–499 Гёрке К. (Goehrke C.) 29, 30, 52, 171, 174, 183, 235, 296, 297, 313, 315, 326, 336, 506 Гётц Л.-К. (Goetz L.K.) 256, 278, 287, 315, 316, 407, 411, 414, 415, 417, 419, 420, 425, 508, 509 Гизо Ф. 13 Гимон Т.В. 51, 61, 116, 138, 139, 142, 143 Гиппиус А.А. 8, 33, 48, 50–52, 54, 70, 75, 87, 102–107, 109, 110, 116, 117, 125, 143, 154, 171, 177, 181, 186, 188, 193, 200, 206, 237, 238, 310, 357, 398, 401, 403, 404, 462 Гири П. (Geary P.J.) 95 Глазырина Г.В. 63

Глеб Владимирович, св., кн. муромский 71, 73, 76, 84, 86, 91, 95, 102– 105, 112, 457 Глеб Святославич, кн. тмутороканский, кн. новг. 93, 113–115, 118, 125–127, 130–132, 138–141 Годеке, Геферт (Godeke, Ghevert), немецкий купец в Новгороде 422 Голубинский Е.Е. 182 Голышенко В.С. 419 Гольшанский, Иван Ольгимунтович, кн., магнат литовский 340 Гордон Э. (Gordon E.) 389, 390 Горский А.А. 7, 51, 52, 59, 97, 99, 110, 118, 126, 171, 195, 207, 441, 454, 471, 472, 482, 504, 505 Гостилец, новгородец, житель Кузмадемьяни ул. 208, 480 Гостомысл, пос., «старейшина» новг. 11, 49–53, 58 Грабмюллер Г.-Ю. (Grabmüller H.-J.) 323 Грабский А.Ф. (Grabski A.F.) 469, 475 Гранберг Ю. (Granberg J.) 27–29, 38, 40– 42, 96, 105, 163, 165, 195, 203, 219– 221, 253–260, 262–265, 269, 271, 272, 365–368, 370, 372, 374, 375, 443, 514 Графенауэр Б. (Grafenauer B.) 94, 95 Гревс И.М. 308, 506 Греков Б.Д. 18, 19, 22, 24, 37, 38, 109, 157, 171, 184, 274, 275, 390, 397, 401, 448, 482 Григорий Богослов, св., богослов византийский 82 Григорий Михайлович (Gregorie Mygailowytze), пос. степенной 314 Григорий Хрусталов, пос. псковский 322 Григорий Яковлевич Кротов, пос. псковский 322 Гримм Я. 15 Грин Д. (Green D.H.) 431, 432 Гринёв Н.Н. 47, 97, 389, 390 Гриша, беглец из Пскова в Литву 324 Грушевский М.С. (Грушевський М.С.) 187, 223, 339, 459 Гуревич А.Я. 66, 194, 351, 396, 468, 484 Гюнтер Пэрисский, хронист немецкий 247 Гюрги (Гюргий), см. Юрий Гюрьгев, староста в Новгородской земле 461 Давыд, архиеп. новг. 404 Давыд Игоревич, кн. владимирский (Владимира-Волынского) 125, 457, 458

583

У К А ЗАТ Е Л Ь Л ИЧНЫ Х И М ЕН

584

Давыд Святославич, кн. смоленский, кн. черниговский 141–145 Давыдко, стольник Софийский, новгородец 205 Давыдовичи, князья Владимир и Изяслав Давыдовичи 55 Далмат, архиеп. новг. 206, 216, 359, 403 Даниил, пророк библ. 232 Даниил Романович, кн. владимирский (Владимира-Волынского), кн. (кор.) галицкий (Галича Южного) 195, 462, 466 Данил Иванович Божин, боярин, новгородец 311, 319, 502 Данилко Писцев, новгородец 401, 402, 404 Данилевский И.Н. 233 Данияр (Даньяр), царевич татарский 487 Даньслав, новгородец 398 Даньслав Лазутинич, новгородец 179 Дарий III, царь персидский 139 Дашевский Г. 137, 366, 414, 508 Дворниченко А.Ю. 299, 452 Дёк, Клаус (Doeck, Klaus), немецкий купец 339 Дельбрюк Г. (Delbrück Н.) 456, 457 Демидко Яковлев, сельский купчина, новгородец 185 Демьянов В.Г. 118 Джаксон Т.Н. 63, 64, 138, 388, 389 Джевульский В. (Dziewulski W.) 496–498 Джованни (Иоанн) диакон (Giovanni Diacono), хронист венецианский 353 Дидман, см. фон Кивель, Дитрих Дильхер Г. (Dilcher G.) 506 Димитрий (Дмитрий) Солунский, св. 70, 99, 110 Дитрих (Dietricus, Theodericus), клирик, участник миссии еп. Оттона Бамбергского 129, 130 Дитрих, маркграф майсенский 158 Диттен Г. (Ditten H.) 517 Дмитр Мирошкинич, пос. 182, 183, 185, 387, 391 Дмитр Пльсковитин (Псковитин), новгородец 193, 480 Дмитриев Л.А. 180, 232, 325 Дмитрий Александрович, кн. новг., кн. переяславский (Переяславля Суздальского), вел. кн. владимирский (Владимира-на-Клязьме) 190, 226, 266, 349, 508, 510 Дмитрий (Дмитри) Васильевич, пос. 275 Дмитрий Иванович, кн. углицкий 340

Дмитрий Иванович Донской, вел. кн. московский 291, 322, 340 Дмитрий Пахомов, новгородец 183 Добрушкин Е.М. 393 Добрыня, воев., дядя кн. Владимира Святославича Св. 10, 61, 62, 69, 70, 110–112 Добрыня, пос. 325, 326 Добрыня (Тимоня) Рязанич Золотой Пояс, богатырь 342 Добрыня Ядрейкович, см. Антоний, архиеп. новг. Долгов В.В. 168–170, 196, 197, 300, 450 Домбровский Д. 187, 190 Драголь, поп (свящ.), книжник сербский 232, 233 Дрочило Нездылов сын кожевника, новгородец 481 Дружинин Н.М. 218 Дубровин Г.Е. 197 Дубровина В.Ф. 419 Дуйчев И.С. 209 Душилец, староста на Липне 205 Дьяконов И.В. 352 Дьяконов М.А. 15, 265, 267, 274, 384 Дьячан В. 35, 351, 432 Евтихий, св., патр. константинопольский 466 Евфимий I, архиеп. новг. 359 Евфимий II, архиеп. новг. 269, 311, 318 Езекиль, см. Иезекииль Екатерина II, имп-ца российская 11, 413 Епифанов П.П. 62 Ермолова И.Е. 59 Есиф Захарьинич, пос. 282, 492 Есиф Фалелеевич, тыс., пос. 290 Ефименко Т. 16, 398 Живов В.М. 398 Жмудцкий П. (Żmudzki P.) 27, 73, 81, 462 Завадская С.В. 52 Зайцев А.К. 55, 56 Зайончковский Ст.М. (Zajączkowski St.M.) 499 Зализняк А.А. 23, 78, 172, 183, 199, 349, 380, 461 Засурцев П.И. 212, 395 Захар, дьяк вечевой (вечный), новгородец 261 Захар Брех, новгородец 322 Захария (Захарья), игумен Благовещения м-ря в Новгороде 269 Захария, пос. 178 Захария (Захарья) Григорьивич, пос. 319

У К А ЗАТ Е Л Ь Л ИЧНЫ Х И М ЕН

Захария Феофилактович (Zacharie Phyfi late), новгородец 343, 368, 526 Захария Фефилатович, пос. 343 Збигнев, сын Владислава I Германа 473 Зимин А.А. 184, 260, 264, 340, 347, 378, 389, 425 Зиновий (Synove), новгородец 259, 260 Зиновий Scherretna (Скоратник?), новгородец 271 Зиновко Сагадачник, купец 174 Иаков (Зеведеев), св., ап. 258 Иван, воев. двинский 441 Иван, новгородец 78 Иван III Васильевич, вел. кн. всея Руси (Ioannes Basilii, Johannes des Basilj Sun) 11, 173, 252, 262, 265, 319, 322, 333, 338, 442, 487, 511 Иван IV Васильевич Грозный, царь русский 32, 184, 396, 422, 423 Иван Владимирович Бельский, кн., наместник новг. 466 Иван Григорьевич, пос. 313 Иван Данилович Калита, вел. кн. московский, вел. кн. владимирский 337, 339, 421, 523 Иван Добрынич, киевлянин 110 Иван Иванович Красный, вел. кн. московский, вел. кн. владимирский 339, 340 Иван Иванович Молодой, кн., сын вел. кн. Ивана III 319 Иван Кочерин (Iwane Ketzerne), новгородец 267, 315, 316 Иван Леген, свящ. новг. 193, 481 Иван Прокшинич, наместник вел. кн. в Новгороде 288 Иван Ростиславич Берладник, кн. звенигородский (Звенигорода Галицкого) 454 Иван Сып, см. Иоанн Сып Иван Халдеевич, воев. Володимирка Володаревича, кн. галицкого 361, 454, 487, 492 Иванко Павлович, пос. 349, 478 Иванко Попович, новгородец 193, 480 Иванко Прибышинич Опонник, новгородец 193, 480 Иванова О.В. 99 Ивор, посланник кн. Ярослава Всеволодича 191 Игнат, сын Матфея Варфоломеевича Козки, новгородец 332 Игнат Беско, новгородец 401, 402, 404 Игоревичи, сыновья Игоря Святославича, кн. черниговского 339

Игорь Ольгович, кн. киевский 220, 476, 478 Игорь Рюрикович, кн. киевский (Ἴγγωρ) 53, 54, 62, 139 Иезекииль (Езекиль), пророк библ. 233, 234, 466 Измаило, протопоп (свящ.), новгородец 289 Изяслав Давыдович, кн. черниговский, кн. киевский 55, 82, 477, 479 Изяслав Мстиславич, кн. переяславский (Переяславля Южного), киевский, владимирский (Владимира Волынского) 82, 149–151, 165, 166, 168, 275, 286, 453, 476–479, 484– 486, 495 Изяслав Ярославич, кн. киевский 51, 70, 127, 137, 139, 284 Иисус Навин, герой библ. 90 Илька, житель Новгородской земли 461 Илья, архиеп. новг. 177 Илья Ярославич, кн. новг. 111, 112 Иннокентий III, папа римский 244, 245 Иоанн II Комнин, имп. Византии 243 Иоанн III, архиеп. новг. 289, 290, 511 Иоанн Златоуст, св., богослов византийский 195 Иоанн Креститель (Предтеча), св. 325 Иоанн (Иван) Сып (Jowane Cypowe), новгородец 369, 409, 420, 421, 523, 527, 528 Иов, прав., библ. 512 Иов Кочерин, новгородец 316 Иона, архиеп. новг. 269, 279, 312, 356, 362 Иосиф Флавий, историк древнееврейский 452 Исаак II Ангел, имп. Византии 240, 246, 247 Исак Борецкий, пос. 333 Истрин В.М. 61, 89, 90, 232–234, 286 Йохансен П. (Johansen P.) 255, 296, 315 Каган М.Д. 423 Кадлец К. 428 Казакова Н.А. 256, 278, 287, 307, 314, 425 Казимир (Kazimarus), кн. западнопоморский 135 Казимир IV, кор. польский, вел. кн. литовский 173, 256, 299, 317, 333, 511 Кальман (Коломан) I Книжник, кор. венгерский 457–459 Каменцева Е.И. 317 Каралюнас С. (Karaliūnas S.) 390

585

У К А ЗАТ Е Л Ь Л ИЧНЫ Х И М ЕН

586

Карамзин Н.М. 12, 74, 91, 149, 150, 183, 392–394, 404 Каргер М.К. 482 Карл Великий (Karl der Grosse, Charlemagne), кор. франков, имп. 57, 159, 267, 429, 431 Каролинги, династия франкских кор. и имп. 267 Карпов А.Ю. 55, 64 Карпов Г.Ф. 174 Карский Е.Ф. 85 Касачик (Кацик), ордынец, численник в Новгороде 225 Кауфманн Э. (Kaufmann E.) 427, 429– 431, 434, 436 Кафенгауз Б.Б. 379, 405 Квеллер Д. (Queller D.E.) 240, 247 фон Кивель, Дитрих (Дидман), вассал кор. датского 463 Кий, кн. киевский, миф. 45, 47 Кинан Э. (Keenan E.L.) 27–29, 152, 254 Кирилл (Константин) Философ, св. 210 Кирпичников А.Н. 208, 460, 491 де Клари, Робер, хронист французский 247 Клейбер Б. 92 Клейненберг И.Э. 253, 256, 257, 261, 271, 276, 293–295, 315, 320, 345, 346, 349, 366, 370, 371, 373 Клеркон (Klerkón), персонаж Саги об Олаве Трюггвасоне 388, 390 Клим, тыс. 215, 359 Климент Подвойский, новгородец 270 Климентей Ортемьин, новгородец 320 Климец Опарин, новгородец 23 Климята, сотский псковский 381 Клосс Б.М. 114, 150, 189, 393, 394 Ключевский В.О. 17, 19, 21, 29, 156, 157, 254, 274, 328–330, 336, 365, 367, 368, 376, 379, 380, 385, 389, 413 Князевская О.А. 118 Коваленко Г.М. 388 Козма Григорьивич, пос. 319 Козма Тарасьин, новгородец 322 Козьма Пражский (Cosmas Pragensis), хронист чешский 95, 209, 352, 353, 468, 469 Колосова И.О. 378 Колчин Б.А. 140, 207, 212, 283, 285, 317, 334, 346, 395 Конон (Конан), воев. двинский 441 Конрад (Conrade), немецкий купец в Новгороде 338, 525 Константин VII Багрянородный (Constantinus Porphyrogenitus), имп. Византии 62, 341

Константин Всеволодич, кн. ростовский, вел. кн. владимирский (Владимира-на-Клязьме) 182, 190, 342, 392 Константин Дмитриевич, кн., сын Дмитрия Донского 467 Константин Добрынич, пос. 70, 106, 107, 109–113 Константин Костенецкий, книжник болгарский 210 Константин Манассия (Constantinus Manassis), хронист византийский 207, 209, 210 Константин (Кснятин) Серославич, воев. галицкий (Галича Южного) 454 Константин Филоксенит, византиец 243 Константинова Т.М. 138 Конявская Е.Л. 8, 179, 180, 403 Копман, Госсшалк (Kopman, Gosschalck), житель г. Ревеля 271 Корецкий В.И. 275 Корнелий Тацит, Публий (Cornelius Tacitus, P., Tacite), древнеримский историк 99, 429, 490 Королюк В.Д. 53 Костомаров Н.И. 14, 48, 49, 508 Котошихин Г. 395, 396 Коулин А. (Coulin A.) 427, 429 Красноречьев Л.Е. 197 Кривой, новгородец 322 Кривошеев Ю.В. 230, 231 Крип’якевич I. 458 Кристиан (Christianus), агиограф чешский 58 фон Крозигк, Конрад, еп. Хальберштадтский 239 Кром М.М. 8, 155, 209 Крысько В.Б. 8, 87, 186, 401, 402, 417, 467 Кудрявцев О.Ф. 308, 338, 348 Куза А.В. 109 Кузма Терентиевич, тыс. 269 Кузнецов А.А. 187, 188 Кузнецов П.С. 380 Кузьмин А.Г. 47, 74, 446 Кукша, прп., инок Киево-Печерского м-ря 55 Куприянов И.К. 179, 511 Кучкин В.А. 7, 42, 49, 50, 97, 110, 112, 115, 125, 141, 142, 149, 167, 181, 189, 195, 235, 263, 264, 318, 322, 333, 339, 340, 418, 505 Лакомцов сын, пскович 323

У К А ЗАТ Е Л Ь Л ИЧНЫ Х И М ЕН

де Ланнуа (де Ланноа), Жильбер (de Lannoy, Ghillebert), рыцарь бургундский, писатель 307, 308, 348, 357, 503, 514, 515 Ланц (Ланцон, Lanczo), пробст Литомержицкого капитула 352 Лаоник Халкокондил (Laonicos Chalcocandylos), историк византийский 517 Лебуин (Lebuinus), св., миссионер 56, 57, 159 Лев, игумен Колмовского Успенского м-ря 287 Лев Данилович, кн. галицкий 455 Лев III (Leo III), папа римский 57, 159 Лёве Х. (Löwe H.) 56, 159 Левек П.-Ш. 11 Левин И. 312 Левушка Фёдоров, детский посаднич 472 Леклерк Н.-Ж. 11, 48 Лемгов, Бернд (Lemeghouwe, Bernt), посол Ревеля в Новгороде 370, 371 Леонид (Кавелин), архим. 55 Леонтий, игумен Хутынского м-ря 269 Лециевич Л. (Leciejewicz L.) 21, 119, 173, 298, 491 Лимберт А. 15 Лимонов Ю.А. 19, 473 Линд Дж. Х. 504 фан Линден, Герт, житель Ревеля 342 фан дер Липпе, Ханс, приказчик Немецкого двора в Новгороде 294 Лисюченко И.В. 445, 446, 451, 452, 455, 459, 463–465 Лихачёв Д.С. 49, 56, 61, 81, 85, 89, 90, 96, 100, 210, 462 Лихте, Херман (Lichte, Herman), староста Немецкого двора в Новгороде 422 Личков сын, новгородец 502 Ловмяньский Х. (Łowmiański H.) 22, 47, 50, 67, 73, 89, 90, 98–100, 109, 130–132, 171, 201, 209, 433, 448, 449, 473 Лойшнер Й. (Leuschner J.) 21, 30, 236, 316, 318, 335, 386 Ломоносов М.В. 11 Лоньнон Ж. (Longnon J.) 247 Лот (Лот Аронович), персонаж библ. 102 фанме Лоэ, Ханс, (vanme Loе, Hans), немецкий купец в Новгороде 372 Лука Варфоломеевич, боярин, новгородец 331, 332, 360 Лука Федоров, новгородец 319 Лужецкая Н.Л. 449

Лукин П.В. 36, 42, 43, 53, 55, 67, 91, 97, 108, 110, 117, 127, 131, 136, 137, 166, 181, 194, 195, 197, 208, 254, 267, 284, 286, 300, 351, 369, 405, 418, 440, 448, 452, 461, 472, 477, 484, 505, 521 Лурье Я.С. 49, 78, 79, 114, 152, 231, 264, 269, 286, 289, 299, 312, 319, 333, 342, 442, 512 Лучицкая С.И. 238, 239 Львов А.С. 52 Любавский М.К. 209 Люббен А. (Lübben A.) 367, 423, 522 Любке Хр.(Lübke Chr.) 9–11, 53 Лябуда Г. (Labudа G.) 21, 22, 496 Ляпон М.В. 118 Лященко А.И. 468 Магнус Добрый, кор. Норвегии и Дании 389 Магулиас Х. (Magoulias H.J.) 243, 249 Майоров А.В. 454 Маккарти Дж.(McCarthy J.) 292 Максим Онцифорович, новгородец 289 Максимович К.А. 200 Макфэйл К. (McPhail C.) 292 Мал, кн. древлянский 53, 54 Малеин А.И. 305, 516 Малинг М. 314 Малипьеро, Орио, дож венецианский 420 Малк (Малко) Любечанин, дед кн. Владимира Святославича 61, 62, 111 Малуша, мать кн. Владимира Святославича 61 Мануил Ягольчевич, новгородец 191, 192 Маркс К. 18 Мартин, еп. Турский, св. 488, 531 Мартирий (Мантурий, Мартурий), архиеп. новг. 181 Мартышин О.В. 9, 30, 156, 157, 160, 276, 277, 285, 296, 312 Марфа Борецкая, жена Исака Борецкого 333 Масленникова Н.Н. 325 аль-Масуди, историк, географ и путешественник арабский 456 Матвеенко В.А. 286, 287 Матвей Меховский, историк польский 338 Матей, новгородец 78 Матузова В.И. 470 Матфей Варфоломеевич Козка (Matphe Coseke), пос. 266, 332, 336, 337, 343, 368, 369, 421, 523, 526, 527 Матфей Кусов, летописец 259, 311, 320, 362

587

У К А ЗАТ Е Л Ь Л ИЧНЫ Х И М ЕН

588

Медведев А.Ф. 460 Медведев И.П. 404 Медынцева А.А. 93 Мёзер Х. (Moeser H.) 239 Мельникова Е.А. 47, 92, 504, 514 Меркулов В.И. 50 Меровинги, династия франкских кор. 267, 419 Мефодий Патарский, св., церк. писатель 232–235 Мещерский Н.А. 233, 237–241 Микита Матфеевич, пос. 350 Микита Петрилович, тыс. 398 Микифор Щитник, новгородец 204, 207–209, 211, 212 Миккола И.Ю. (Mikkola J.J.) 92 Миллер (Мюллер) Г.Ф. 10, 11, 516 Милов Л.В. 31, 154, 178, 180, 368 Мильков В.В. 232 Милютенко Н.И. 73, 86, 91, 457 Минлос Ф.Р. 467 Мирослав, пос. псковский 154 Мирошка, новгородец 78 Мирошка Нездинич, пос. 178, 182, 368, 369, 391 Мирошкиничи, род боярский в Новгороде 392 Митрофан, архиеп. новг. 202 Миттайс Х. (Mitteis H.) 429 Митька Олександров, кожевник, новгородец 174 Митя ножевник, купец 174 Митя однорядочник, купец 174 Михаил, игумен Михайловского Сковородского м-ря 287 Михаил Архангел, св. 266 Михаил Александрович, вел. кн. тверской 313 Михаил Всеволодич, кн. черниговский, кн., новг., кн. киевский 151 Михаил (Михайло) Мишинич, пос. 266 Михаил (Михаила) Семенович, пос. степенной 309 Михаил (Михалко) Степанович, пос. 215, 217–220, 235, 359 Михаил Федорович, пос. 157 Михаил Ярославич, кн. тверской, вел. кн. владимирский 189, 321, 333, 401, 404 Михайло Семенов, новгородец 322 Михаил Чет, боярин великокняжеский 381 Михаль, новгородец, брат Внезда Водовика, пос. 398 Михеев С.М. 8, 48, 54, 60, 62, 69, 70, 96, 106, 110, 112, 116, 117, 125, 139, 143

Мишиничи-Онцифоровичи, боярский род в Новгороде 420, 421 Мишка Щекотков, попович, новгородец 259 Модзелевский К. (Modzelewski K.) 36, 56, 99, 194, 352, 353, 432, 490, 491 Моисей, архиеп. новг. 350 Монгайт А.Л. 157, 183, 185, 207 Мономашичи, потомки кн. Владимира Всеволодича Мономаха 160, 220, 453, 479, 480 Морган М.Р. (Morgan M.R.) 246 Мосох Иафетович, основатель Москвы, миф. 52 Мошиньский Л. (Moszyński L.) 130, 200 Мстислав Владимирович, кн. тмутораканский, кн. черниговский 449 Мстислав Владимирович Великий, кн. новг., кн. киевский 141–146, 160, 162, 167, 475 Мстислав Изяславич, кн. владимирский (Владимира Волынского), кн. киевский 176, 177, 453, 454 Мстислав Мстиславич Удатный, кн. новг., кн. галицкий 77, 186, 187– 194, 510 Мстислав Ростиславич Храбрый, кн. новг., кн. смоленский 452, 512 Мстислав Юрьевич, кн. новг. 168 Мстиславичи, сыновья кн. Мстислава Владимировича Великого 162, 477 Мументалер Р. (Mumenthaler R.) 505, 506 Мунд С. 308 Мунстеде, Ханс, приказчик Немецкого двора в Новгороде 259 Мурашёва В.В. 338 Мусин А.Е. 354, 355 Мэдден Т. (Madden Th.F.) 240, 247 Мюле Э.(Mühle E.) 173, 212, 297 Мюллер Л. (Müller L.) 74, 80–86, 88, 106 Мюрчюфл, см. Алексей V Дука Мурцуфл Назар (Назареи) подвойский, новгородец 261, 318 Назаренко А.В. 47, 88, 111, 112, 143, 144, 301, 305, 341, 516 Назаров В.Д. 170, 482 Назарова Е.Л. 470 Напьерский К.Э. (Napiersky K.E.) 327, 328, 364, 521, 525, 528 Насонов А.Н. 160, 166, 167, 170, 180, 187, 188, 190, 191, 221, 225, 305, 306, 379, 446, 466 Негутин, новгородец, житель ул. Лубяницы 208, 480

У К А ЗАТ Е Л Ь Л ИЧНЫ Х И М ЕН

Нежата, пос. ладожский 465 Нежила Серебреник, новгородец 208, 480 Незда, бирич, новгородец 178 Неревин, воев. новг. 178 Несин М.А. 30, 31, 175, 193, 203, 212– 214, 318, 325, 326 Нестор, инок Киево-Печерского м-ря 11, 12, 49 Неусыхин А.И. 159 Низов В.В. 311 Никита Ираклийский, богослов византийский 82 Никита Хониат (Nicetas Khoniates), хронист византийский 239, 242–249 Никитский А.И. 16, 207, 253, 287, 306, 307, 329, 331, 338, 357, 358, 360, 361, 363–367, 369, 370, 372, 374, 376, 379, 383, 384, 407, 413, 414 Николай Каннав (Никола-воин, Νικόλαος Κανναβός, Nicolaus), византиец 240–242, 244–248 Николай Мясник (Macellarius), см. Николай Каннав Никольская Т.Н. 55 Никольский А.И. 325, 326 Никон Великий, инок Киево-Печерского м-ря 60, 62, 70, 106, 107, 110, 115, 116, 118 Никон Черногорец, монах византийский, автор «Пандектов» 210, 419 Нифонт, архиеп. новг. 154 Новикова О.Л. 264 Новосельцев А.П. 70 Носов Е.Н. 52, 170, 172, 395 Носов Н.Е. 302 Обакум Еремеев сын Красилников, купец 174 Обросим (Obrosime), купец новг. 339 Оверкий Ларионов, староста, новгородец 183 Одд Сноррасон (Oddr Snorrason), монах исландский 63–66, 389, 390 Оксентий Серебреник (Oxente Serebrenick), новгородец 173, 212 Олав Трюггвасон (Óláfr Tryggvason), кор. норвежский 63–65, 138, 388– 391 Олава, персонаж Иоакимовской летописи 64 Олег, кн. киевский 70, 110, 139 Олег Святославич, кн. древлянский 61, 69 Олег Святославич, кн. черниговский 82, 141, 142

Олисей (Елисей) Онаньинич (Ананьинич), тыс. 288 Олферий (Oliferie, Olyferie), староста, новгородец 329, 330, 337, 368, 523, 526 Ольга (Вольга), кн. киевская 53, 54, 59, 60, 64, 65, 81, 101, 341 Ольгерд, вел. кн. литовский 405 Ольговичи (Олговичи), черниговские князья, потомки кн. Олега Святославича 172, 478, 479, 485 Онанья (Анания), пос. 215–220 Ондрешко, новгородец 331, 332 Ондрюшко Бронник, купец 173, 174 Онтон Котельник, см. Антон Котельник Онуфрий (Ануфрий), св. 356 Онцифор Лукинич, боярин, новгородец 331, 332 Опарина Т.А. 395 Остафий Дворянинец, тыс., пос. 266, 405 Островский Д. 85 Остромир, пос. 112 Осьминский Т.С. 299 Оттон, св., еп. бамбергский (Otto Babenbergensis, Otto von Bamberg, Otto z Bambergu) 66–68, 119, 122– 124, 126–129, 131, 133, 135, 197, 488– 491, 493–497 Оттон, маркграф майсенский 158 Павел, св., ап. 267 Павел (Pauwel), новгородец 412 Павел Обрадич, рушанин 482 Павлов-Сильванский Н.П. 17, 18 Павлова Р. 210 Павша Ананьинич (Онаньич), пос. 266 Пард Отшельник, прп. 419 Партичиако (Партичипацио), Джованни II (Iohannes), дож венецианский 353 Партичиако (Партичипацио), Пьетро (Petrus),  брат и соправитель Партичиако (Партичипацио), Джованни II 353 Парфений (Порфений), игумен Благовещения м-ря в Людином конце, в Новгороде 289, 290 Парфий Гаврилов сын кожевник, новгородец 174 Патрикей (Патрикий) Наримунтович, кн., наместник в Новгороде 258, 259, 290, 362 Пашуто В.Т. (Pašuto V.T.) 19, 20, 22–24, 37, 38, 41, 54, 70, 72, 73, 96, 110, 115, 146, 157, 168, 170, 175, 178, 179, 187, 196, 203, 217, 222, 223, 341, 458, 462, 473, 482

589

У К А ЗАТ Е Л Ь Л ИЧНЫ Х И М ЕН

590

Пежемский Д.В. 136, 283–285, 395 Пересветов, Иван Семёнович, публицист 184 Перхавко В.Б. 341 Перх с Полонища, пскович 323 Петар Словенянин, слуга Альбрехта, графа метликского и пазинского 340 Петерс Р. 288 Пётр, св., ап. 267 Пётр I, имп. российский 470 Пётр Бориславич, боярин киевский 478 Петрило, поп (свящ.), рушанин 482 Петрило, пос. 349, 478 Петров А.В. 26, 88, 194, 204, 219–221, 229, 230, 311, 319, 358, 399, 401, 405 Петров Д.А. 265 Петров М.И. 178, 212 Петрухин В.Я. 47, 126 Печников М.В. 115, 125, 127, 131, 139 Пештич С.Л. 152, 189, 393 Пикхан Г. (Pickhan G.) 30, 256, 378 Пионтек Я. (Piontek J.) 297 Пипин Короткий, кор. франков 267 Пиренн А. 173, 461 Планитц Х. (Planitz H.) 437 фон Плауэн, Хайнрих, магистр Тевтонского ордена 342 Плегер, Хинрик (Plegher, Hinrik), немецкий купец в Новгороде 422 Плигузов А.И. 338 Погодин М.П. 13, 14, 90 Подвигина Н.Л. 183, 207, 217, 222, 349 Покровский М.М. 98 Покровский М.Н. 18 Пол М.К. (Paul M.C.) 19, 32, 216, 351, 354, 505 Полевой Н.А. 13 Полехов С.В. 7, 280, 314, 515, 517 Поль В. (Pohl W.) 36 Поликарп, инок Киево-Печерского м-ря 55 Полюд, житель Новгородской земли 461 Поппе А. (Poppe A.) 392, 405 Порфений, см. Парфений Пороман, подвойский 92 Потапов П.И. 232, 234 Предслава (Передслава), княжна, дочь кн. Владимира Святославича 71, 83, 84, 90, 104 Пресняков А.Е. 17, 72, 73, 97, 98, 100, 173, 280, 440, 445, 447, 503 Присёлков М.Д. 110, 124, 150, 151, 289 Пронштейн А.П. 297, 336

Прохазка В. (Procházka V.) 119, 133, 428, 432, 433 Пушкарёва Н.Л. 312 Раба Дж. (Raba J.) 357 Рабинович М.Г. 73, 461, 483 Рагуил, пос. ладожский 154 Радинос, византиец 240, 241 Радищев А.Н. 14 Райан В.Ф. 394, 395 Райнальд, архиеп. кёльнский 456 Ральф из Коггесхолла (Коггишелла) (Radulfus de Coggeshall, Ralph of Coggeshall), хронист английский 244–246 Расмуссен К. 330, 331, 337, 365, 413 Ратишка, новгородец 215 Рем, основатель Рима, брат Ромула 286 Реннкамп В. (Rennkamp W.) 414 Рёслер И. (Rösler I.) 328, 331 Римберт (Rimbertus), агиограф 94 Рихенталь, Ульрих (Richental, Ulrich), хронист 515 Рогнеда, жена кн. Владимира Святославича 64, 69, 88 Родевальд Шт. (Rohdewald St.) 21, 518 Родивон, двинянин 441 Родивон, дьяк, беглец из Пскова в Литву 324 Рождественская Т.В. 93 Роман, новгородец 266 Роман Мстиславич, кн. новг., владимирский (Владимира-Волынского), галицкий 512 Роман Ростиславич, кн. смоленский 479 Романов Б.А. 418, 445, 462, 463 Ромодановская Е.К. 75 Ромул, царь древнеримский 286 Ронин В.К. 132, 135 Ростислав Глебович, кн. полоцкий 267 Ростислав Михайлович, кн. новг., кн. черниговский 398, 465, 466 Ростислав Мстиславич, кн. смоленский, кн. киевский 142, 149, 166, 170, 477, 479, 484 Ростислав Юрьевич, кн. переяславский (Переяславля Южного), кн. новг. 160–162 Рус, правитель новгородских словен, миф. 11, 14 Руссоцкий Ст. (Russocki St.) 21, 22, 503 Рыбаков Б.А. 47, 55, 159, 160, 173, 174, 204, 263, 392, 393, 396, 403, 482 Рыбина Е.А. 252, 278, 325, 411, 510 Рыдзевская Е.А. 64, 468 Рыськин Б.И. 158

У К А ЗАТ Е Л Ь Л ИЧНЫ Х И М ЕН

Рюрик (Рурик), кн. новг. 11, 12, 15, 46–48, 53, 58 Рюрик Ростиславич, кн. киевский 166, 177, 454, 512 Рюриковичи, княжеская династия 14, 53, 113, 384 Рязановский Н.В. 19 Сава, архим. новг. 289 Саксон Грамматик (Saxo Grammaticus), хронист датский 135, 433– 435, 496 Саллюстий Крисп, Гай, историк древнеримский 494 Салмина М.А. 209 Самсон, см. Симеон, архиеп. новг. Санчук Г.Э. 95, 353 Сарра (Сара), жена Авраама, библ. 102 Сахаров А.М. 321 Свердлов М.Б. 12, 24, 28, 38, 41, 74, 90, 95, 139, 141, 149, 150, 341, 389, 462 Святополк Владимирович Окаянный, кн. киевский 64, 71, 72, 84, 85, 88, 91, 95, 96, 102–106, 111, 449, 457, 461, 468, 474, 483 Святополк Изяславич, кн. киевский 50, 125, 139, 141, 142, 145, 457, 458, 462 Святополк Мстиславич, кн. новг., кн. владимирский (Владимира Волынского) 160–162, 165 Святослав Владимирович, кн. древлянский 84 Святослав Всеволодич, кн. черниговский, кн. киевский 163, 479 Святослав Всеволодич, кн. новг. 182 Святослав Игоревич, кн. киевский (Σφενδοσθλάβος) 54, 60–62, 69, 139, 450 Святослав Мстиславич, кн. новг., кн. полоцкий 195 Святослав Ольгович, кн. новг., кн. черниговский 55, 160, 161, 163, 164, 187, 446 Святослав Ростиславич, кн. новг. 142, 152, 153, 175–179 Святослав Ярославич, кн. черниговский, кн. киевский 118 Святослав Ярославич, ошиб., см. Святослав Ростиславич Севастьянова А.А. 253, 294 Севастьянова О.В. 11, 27, 38, 220, 230, 262, 295, 329, 516 Седов В.В. 56 Седова М.В. 339, 460 Семен, староста, новгородец 508, 509 Семен Внучок, новоторжец 405

Семен (Симон) Климович, пос. 343, 526 Семёнов А.И. 138, 284 Семьюн (Сьмьюн) Петрилович, терский данник, новгородец 193, 480 Серапион, еп. владимирский (Владимира-на-Клязьме) 396, 403 Сергеевич В.И. 14–16, 23, 37, 137, 155, 168, 175, 214, 265, 267, 273–275, 282, 350, 351, 383–385, 397, 417, 445, 447, 462, 491, 492 Сесострис (Σέσωστρις), царь египетский, миф. 210 Сефрид, монах м-ря в Михельсберге 66, 198, 490 Сигизмунд I, кор. польский, вел. кн. литовский 519 Сигурд (Sigurðr), родич Олава Трюггвасона 388 Сидор (Zyder), староста, новгородец 336, 368, 409, 522 Сидор, староста купеческий (Cider), новгородец 336 Сильвестр, игумен Выдубицкого м-ря 107 Сильвестр (Zyluester), новгородец 337, 343, 368, 523, 526 Сильвестр (Селивестр) Волошевич, посол новг. 337 Сильвестр (Селивестр) Лентиев, пос. 350 Симеон (Самсон), архиеп. новг. 287, 358 Симеон Богоприимец, св. 179, 313, 356 Симеон Иванович Гордый, вел. кн. московский, вел. кн. владимирский 332, 339 Симон, еп. владимирский (Владимира-на-Клязьме) 55 Синеус, кн. белозерский 46, 47 Сквайрс Е.Р. (Squires C.) 7, 260, 315, 367, 368, 415, 521 Словен (Славен), правитель новгородских словен, миф. 11, 14 Смен (Семен) Борисович, пос. 398 Снорри Стурлусон (Snorri Sturluson), историограф древнеисландский 388–390 Соболевский А.И. 210, 380 Сойер П.Х. (Sawyer P.H.) 456, 457, 496 Соколов Пл. 355 Соловьёв А.В. (Soloviev A.V.) 307, 514 Соловьёв С.М. 13, 171, 273, 383, 385, 477 Соломон, царь израильский 90 Солоневич И.Л. 25 Сорокин А.Н. 178, 212, 284, 285 Сороколетов Ф.П. 207, 452, 453 Софоник Левонтиев сын иголник, купец 174

591

У К А ЗАТ Е Л Ь Л ИЧНЫ Х И М ЕН

592

де Соуза Коста А. (de Sousa Costa A.) 431 Спиридон, архиеп. новг. 206, 213, 403 Срезневский И.И. 77, 86, 89, 130, 140, 169, 195, 210, 234, 236, 285, 288, 402, 417, 466, 467, 470, 472, 481 Станков Р. 210 Стендер-Петерсен Ад. (Stender-Petersen Ad.) 90, 92, 98 Степан Григорьев (Григориев), подвойский новг. 261 Степан Ильин (Илиин), подвойский новг. 261 Степан Твердиславич, пос. 191, 398 Степанко, новгородец 41, 152, 311, 312, 319, 358, 492, 502 Степанко Вощесник, купец 174 Стефан, еп. новг. 139 Стефанович П.С. 46, 48, 56, 59, 81, 96, 97, 108, 110, 113, 170–172, 195, 223, 341, 505 Страшко, серебреник-весец, новгородец 481 Строков А.А. 395 Судимир, новгородец 203–205 Сульпиций Север, церк. писатель 122, 488 Сэмунд Мудрый, историограф древнеисландский 390 Татищев В.Н. 10, 149–152, 189, 393 Тацит, см. Корнелий Тацит Твердислав Михалкович, пос. 195, 196, 201, 202, 510 Творимирич, новгородец 398 Творогов О.В. 125 Терентий (Thyrentekey), новгородец 336, 343, 409, 421, 523 Терентий Данилович, новгородец 336, 421 Тимберлейк А. (Timberlake A.) 116– 118, 144, 238, 239 Тимоня Золотой Пояс, см. Добрыня Рязанич Золотой Пояс Тимофей, пономарь, летописец 403 Тимофей Васильевич, пос. 269 Тимур (Тамерлан), полководец среднеазиатский 264 Тит, воев. в Берестье 454, 455 Титмар Мерзебургский (Thietmarus Merseburgensis), хронист немецкий 88, 352, 432, 433, 435 Тиханова М.А. 482 Тихомиров М.Н. 19, 22, 24, 183–185, 189, 207, 216, 219, 221, 223, 226, 231, 263, 264, 296, 387, 391, 392, 413, 483

Толкин Дж. Р.Р., писатель 96 Толочко А.П. 143, 238, 286, 393, 418 Толочко П.П. 24, 42, 47, 61, 73, 96, 137, 214, 505 Тонкий, беглец из Пскова в Литву 324 Топоров В.Н. 131 Торольв Вшивобородый (Þórólf lúsarskegg), воспитатель Олава Трюггвасона 388 Триглав (Triglaus), теоним 132, 197, 201 Троцкий И.М. 171, 173 Трувор, кн. изборский 46, 47 Труфан, свящ., новгородец 269 Тршештик Д. (Třeštík D.) 58 Тудор Елчич, воев. галицкий (Галича Южного) 454 Туйма (Тюима), воев. галицкий 454, 455 Тукы, боярин 110 Туллий Цицерон, Марк, древнеримский политический деятель 292 Тумзер М. 314 Турилов А.А. 210 Тьерри О. 13 Тюима, см. Туйма Угоняй, тыс., миф. 10 Удальрик (Uodalricus), свящ. ц. св. Эгидия в Бамберге 66, 120, 123 Умной-Колычев, Фёдор Иванович, боярин 422 Унбегаун Б.О. 330 Урбаньчик Ст. (Urbańczyk St.) 200 Успенский Б.А. 404 Фарьман, отрок Глеба Святославича 93 Фасмер М. 380, 402 Фед Якунович, тыс. 208, 480 Федор (Феодор), еп. новг. 113, 138–140 Федор Александрович, кн. ростовский 441 Федор Борисович, кн. волоцкий 340 Федор Давыдович Хромой, воев. московский 318, 319 Федор Данилов, пос. 331, 332 Федор Жеребец, ливец и весец серебряный, новгородец 481 Федор (Феодор) Лукинич, тыс. степенной 309 Федор Лытка, новгородец 322 Федор (Феодор) Тимофеевич, пос. 317 Федор Ум, княжий детский 208, 480 Федор Умной-Колычев см. Умной-Колычев, Федор Федор Юрьевич Шуйский, кн., воев. московский 305

У К А ЗАТ Е Л Ь Л ИЧНЫ Х И М ЕН

Феннел Дж. 216, 218, 220, 222, 224, 228, 235, 391 Феодор Вальсамон, канонист византийский 404 Феодорит Кирский, богослов византийский 233 Феодосий, игумен Троицкого Клопского м-ря 269 Феодосий Печерский, прп. 118 Феофан, архиеп., ошиб., см. Феофил Феофил (Feofil), архиеп. новг. 304, 309, 314, 363 Фердинанд С.Н. 260, 315, 367, 415 Фефилат Захарьин, новгородец 319 Фефилатьевы, семейство новгородцев 343 Филиповяк В. (Filipowiak W.) 298 Филипп, граф Эльзасский 436 Филипп, митр. московский 333 Филипп (Phylippe), новгородец 336, 368, 409, 522 Филипп, посол вел. кн. владимирского и московского 336 Филипп II Август, кор. Франции 436 Фишер Э. (Fischer E.) 436, 437 Флакк, см. Валерий Флакк Флоря Б.Н. 7, 31, 58, 132, 135, 154, 171, 173, 176, 178, 180, 181, 184, 190, 286, 302, 368, 407, 423, 482, 512, 515, 518, 519 Фомин В.В. 47 Форер Г. (Fohrer G.) 234 Формозов А.А. 14 Фрайданк Д. (Freydank D.) 239 Франклин С. (Franklin S.) 196, 449 Фридрих I Барбаросса, кор. германский, имп. Священной Римской империи 471 Фридрих II, кор. прусский 470 Фроянов И.Я. 25, 26, 36, 38, 49, 52, 64, 73, 82, 98, 110, 111, 113, 114, 118, 130, 131, 136, 140, 141, 146, 150–152, 155, 157, 159, 160, 168, 169, 185, 188, 189, 194, 196, 202, 204, 205, 275, 299, 387–389, 392–396, 398, 438, 445–447, 449–452, 454–456, 461, 463–465, 472, 483, 492 Фукидид (Thucydides), историк древнегреческий 256, 257 Фуник Курцов, дьяк московский 302 Хансен М.Х. (Hansen M.H.) 284, 292, 293, 298, 354 Харитон, новгородец 322 Хёльбаум К. (Höhlbaum K.) 137, 260, 328 Херман (Herman), староста Немецкого двора в Новгороде 338, 525

Хильдеберт II, кор. франков 419, 420 Хис Р. (His R.) 427 Ходота, правитель вятичей 56 Хойслер А. (Heusler A.) 427, 428 Холлистер К.У. (Hollister C.W.) 460 Хольтхузен, Ханс (Holthusen, Hans), немецкий купец в Новгороде 422 Хорив, кн., миф. 45, 47 Хорошев А.С. 136, 238, 395 Хорошкевич А.Л. 218, 228, 231, 278, 305, 314, 338, 516 Хот Григоревич, наместник кн. Ярослава Всеволодича в Новгороде 191 Хофе, Лаврентий (Hove, Laurencius), приказчик Немецкого двора в Новгороде 278 Хоц П. (Choc P.) 209, 456, 469, 471 Хэлсолл Г. (Halsall G.) 193, 455, 456, 459, 467, 472, 473, 496, 497 Цамутали А.Н. 9 Цезарь, см. Юлий Цезарь Цернак К. (Zernack K.) 19–23, 29, 37, 38, 54, 67, 68, 74, 105, 119, 133, 134, 146, 154–156, 160, 163, 217, 222, 223, 227, 296, 385, 386, 399, 400, 499 Цицерон, см. Туллий Цицерон, Марк Цукерман К. 48, 73, 96, 102, 103 Чапонос, посланник кн. Ярослава Всеволодича 191 Чебаненко С.Б. 389 Чебанова Е.И. 328–330, 337, 367, 413 Черепнин Л.В. 19, 23, 24, 72, 132, 137, 167, 196, 204, 205, 223, 320, 387, 440 Чернов В.М. 223 Чернов С.Н. 152 Черных Н.Б. 140, 212 Чичерин Б.Н. 31 Чудин, боярин 110 Чумиков А. 328, 329, 526, 528 Шапиро А.Л. 470 Шаскольский И.П. 463 Шахматов А.А. 33, 34, 46, 48, 50, 51, 54, 59, 61, 62, 69, 70, 72, 75, 79, 85, 87, 89, 101, 106, 107, 109, 110, 112, 115–118, 124, 125, 138, 142, 143, 177, 188, 232, 234, 269, 289, 362, 462 Шене Ж.-К. (Cheynet J.-C.) 240, 246, 247 Шепард Д. (Shepard J.) 449 Шибаев М.А. 318, 319, 321 Шиллер К. (Schiller K.) 367, 423, 522 Шилов Л. 357 Шлёцер А.Л. 12, 49

593

У К А ЗАТ Е Л Ь Л ИЧНЫ Х И М ЕН

594

Шлихтинг, Альберт, немецкий дворянин, автор сочинений о Русском гос-ве 422 Шлютер В. (Schlüter W.) 415, 416 Шмидт К.Р. (Schmidt K.R) 171, 193, 207, 208, 481 Шмидт С.О. 304 Шмидт-Виганд Р. (Schmidt-Wiegand R.) 431 Шрамм Г. (Schramm G.) 47, 92, 296 Штайндорф Л. (Steindorff L.) 340, 507, 514, 517 Шульц К. (Schulz K.) 516 Шумов И.Л. 364–366 Щапов Я.Н. 51, 211, 300, 301, 413 Щеголева Л.И. 286, 287 Щек, кн., миф. 45, 47 Щербатов М.М. 12, 48, 149 Эбон (Ebo), агиограф немецкий 66, 119, 123, 127–130, 132, 133, 489–491, 493– 497 Экблум Р. 92 Эймунд (Eymundr), наёмник норвежский 64, 468 Эннен Э. (Ennen E.) 437 Эрнуль, хронист французский 246 Юлиан, имп. римский 456 Юлий Цезарь, Гай (Iulius Caesar, Caius), гос. и полит. деятель, писатель древнеримский 98, 298 Юрий (Гюргий), новгородец 78 Юрий, посол новг. 313 Юрий Васильевич, кн. дмитровский 340 Юрий (Гюрги) Владимирович Долгорукий, кн. суздальский, кн. киевский 55, 160, 161, 164, 166, 186, 477, 478, 484, 485 Юрий (Гюрги) Всеволодич, вел. кн. владимирский (Владимира-на-Клязьме) 187, 188, 190, 191, 463, 465 Юрий Дмитриевич, кн. галицкий, вел. кн. московский 340 Юрий (Гюрги) Иванкович, пос. 186, 191 Юрий Онцифорович, пос. 288 Юрьевичи, князья Михалко и Всеволод Юрьевичи 40 Юстиниан I, имп. Византии 354, 355, 396 Юшков С.В. 18, 19, 24, 37, 157, 223 Ягайло, вел. кн. литовский 340 Яким, посол новг. 313

Яков, дьяк вечевой (вечный), новгородец 261 Яков (Jacove), купец новг. 339 Яков Голутинович, пскович 255 Яков Макаров, староста, новгородец 183, 184 Яков Шишкин, дьяк московский 302 Яковенко Н.Н. 207 Якубовский И.В. 519 Якун, новгородец, посланник Онаньи, пос. 215, 217 Якун, новгородец, «приятель» кн. Святослава Ольговича 164 Якун (Jacone), сын Семена Климовича, пос. 343, 368, 526 Якун Моисеевич, новгородец 204, 206, 207 Якун Намнежич, тыс. 186 Янин В.Л. 24, 25, 47, 49, 52, 58, 62, 111, 113, 145, 153, 172, 178, 183, 185, 198, 199, 207, 212, 216–220, 222, 224, 226–229, 231, 275, 282–285, 291, 293, 295, 298, 299, 301, 308, 309, 313, 314, 316, 317, 322, 327, 329–331, 334, 337, 343, 346–349, 361, 365, 371, 372, 377, 380, 381, 395, 400, 413, 414, 420, 421, 504, 505, 510, 512, 514 Янь Вышатич, боярин, тыс. киевский 61, 76, 110, 115–118 Ярислейв, см. Ярослав Владимирович Мудрый Яровит (Gerowitus), теоним 129, 130 Яромир-Гебхард, еп. пражский 352, 353 Ярополк Владимирович, кн. переяславский (Переяславля Южного), кн. киевский 149–151, 478 Ярополк Изяславич, кн. волынский 141 Ярополк Святославич, кн. киевский 61, 69, 70 Ярослав Васильевич ОболенскийСтрига, кн. наместник псковский 306, 379 Ярослав Владимирович Мудрый (Ярислейв, Jarizleifr), кн. новг., кн. киевский 11, 26, 48, 64, 69, 71–73, 75, 80–88, 90, 91, 93, 95, 96, 98, 100–107, 109, 111–113, 126, 132, 136, 151, 211, 222, 223, 300, 301, 398, 449, 457, 461, 468, 469, 474, 483, 486, 512 Ярослав Владимирович Осмомысл, кн. галицкий (Галича Южного) 453, 454, 478 Ярослав Владимирович, кн. новг. 172

У К А ЗАТ Е Л Ь Л ИЧНЫ Х И М ЕН

Ярослав Всеволодич, кн. новг., кн. владимирский (Владимира-на-Клязьме) 77, 186–188, 190–194, 203, 205, 223, 394, 398, 495 Ярослав Изяславич, кн. туровский, кн. новг., кн. киевский 165, 477 Ярослав Святополчич, кн. владимирский (Владимира-Волынского) 458 Ярослав Ярославич, кн. тверской, вел. кн. владимирский (Владимира-наКлязьме) 171, 185, 215, 218, 219, 221, 224, 359, 399, 464, 510 Ярославичи, князья, сыновья кн. Ярослава Владимировича Мудрого 110 Abels R.P. (Эбелс Р.П.) 460, 473 Absalon, см. Абсалон Adalbertus, см. Адальберт, субдиакон Adalbertus Pragensis, см. АдальбертВойтех Agricola, см. Агрикола Albricus Trium Fonium, см. Альберик из Труа-Фонтэн Alexios, см. Алексей V Дука Мурцуфл Allógíá (Allogia), см. Аллогия von Amira K., см. фон Амира К. Аndersson Th. M. (Андерссон Т.М.) 64 Andrea A.J., см. Андреа А. Дж. Angermann N., см. Ангерманн Н. Ansgarius., см. Ансгар Åqvist G. (Оквист Г.) 390 Arbusow L. (Арбузов Л.) 470 Artemyke Baklan, см. Артемий Баклан Austin M.M (Остин М.М.) 210 Bachrach B.S., см. Бахрах Б.С. Banaszkiewicz J., см. Банашкевич Я. Baranowski G. (Барановски Г.) 378, 400 Bauer А. (Бауэр А.) 470 de Baumgarten N., (де Баумгартен Н) 160, 190 Becher M. (Бехер М.) 57, 159 Beck H.-G. (Бек Х.-Г.) 243 van der Beke, Herman, см. фан дер Беке, Херман Bernard le Trésorier, см. Бернар Казначей Berto L.A. (Берто Л.А.) 353 Birgesen, Kark, см. Биргесен, Карк Birnbaum H., см. Бирнбаум Х. Blickle P., см. Бликле П. Bloch M., см. Блок М. Bogacki M., см. Богацкий М. Bogusławski W. (Богуславский В.) 496 Bollnow H. (Болльнов Х.) 134, 135, 499 de Boor С. (Де Боор К.) 286

Borchling C. (Борхлинг К.) 263 Boretius A. (Боретиус А.) 419 Boris zyluesters sone, см. Борис Сильвестров сын Boroń P., см. Боронь П. Brand Ch. M., см. Брэнд Ч.М. Bretholz B. (Бретхольц Б.) 95, 209, 353, 468 Brooks N.P., см. Брукс Н.П. Brunner H., см. Бруннер Х. Bruno Querfurtensis, см. Брунон Кверфуртский Buck Th. M. (Бук Т.М.) 515 Buczek K. (Бучек К.) 208 Bugiszlauus, см. Богуслав, кн. западнопоморский Bühler Th. (Бюлер Т.) 429, 439 von Bunge F.G., см. фон Бунге Ф.Г. Butenschone, Herman, см. Бутеншоне, Херман Castagnetti A. (Кастаньетти А.) 201, 225, 311, 507 Cessi R. (Чесси Р.) 59, 298, 311, 353 Charlemagne, см. Карл Великий Cheynet J.-C., см. Шене Ж.-К. Choc P., см. Хоц П. Christianus, см. Кристиан Cider, см. Сидор, староста купеческий Clausen B.L. (Клаусен Б.Л.) 447, 460 Cleasby R. (Клисби Р.) 92, 93 Conrad H. (Конрад Х.) 427 Conrade, см. Конрад Constantinus Manassis, см. Константин Манассия Constantinus Porphyrogenitus, см. Константин VII Багрянородный Cordes G. (Кордес Г.) 263, 288 Cornelius Tacitus, P., см. Корнелий Тацит, Публий Cosmas Pragensis, см. Козьма Пражский Coulin A., см. Коулин А. Cracco G. (Кракко Дж.) 353 Cutler A. (Катлер Э.) 341 Dandolo, Enrico (Дандоло, Энрико), дож венецианский 420 Darkó E. (Дарко Э.) 517 Delbrück Н., см. Дельбрюк Г. van Dieten I.A. (фан Дитен И.А.) 243 Dietricus, см. Дитрих Dilcher G., см. Дильхер Г. Ditten H., см. Диттен Г. Doeck, Klaus, см. Дёк, Клаус Domanovszky А. (Домановски Ш.) 459 Dziewulski W., см. Джевульский В.

595

У К А ЗАТ Е Л Ь Л ИЧНЫ Х И М ЕН

596

Ebel W. (Эбель В.) 159 Ebo, см. Эбон Eckhardt К.А. (Экхардт К.А.) 428 Ennen E., см. Эннен Э. Erler A. (Эрлер А.) 431 Ermisch H. (Эрмиш Х.) 158 Ernoul, см. Эрнуль Eymundr, см. Эймунд Fałkowski W. (Фальковский В.) 297 Featherstone J.M. (Физерстоун М.) 341 Febvre L. (Февр Л.) 397 Feofi l, см. Феофил Filipowiak W., см. Филиповяк В. Finnur Jónsson (Финнур Йонссон) 63, 388 Firchow E.S. (Фирхов Э.С.) 432 Fischer E., см. Фишер Э. Focke F. (Фоке Ф.) 490 Fohrer G., см. Форер Г. Forsén B. (Форсен Б.) 257, 292 Francovich Onesti N. (Франкович Онести Н.) 491 Franklin S., см. Франклин С. von Frauenholz E., (фон Фрауэнхольц О.) 447 Freydank D., см. Фрайданк Д. Friis-Jensen K. (Фрис-Йенсен К.) 135, 434 Fuchs А. (Фухс А.) 490 Gallus Anonymus, см. Галл Аноним Ganshof F.L. (Гансхоф Ф.Л.) 267 Gasparri S. (Гаспарри С.) 225 Geary P.J., см. Гири П. Geremek B. (Геремек Б.) 66, 490 Gerhardt D. (Герхардт Д.) 307 Gerowitus, см. Яровит Gieysztor A. (Гейштор А.) 130 Giovanni Diacono, см. Джованни (Иоанн) диакон Goebel J., Jr., см. Гёбел Дж., мл. Goehrke C., см. Гёрке К. Goelzer H. (Гёльцер А.) 99 Goetz L.K., см. Гётц Л.К. Gordon E., см. Гордон Э. Grabmüller H.-J., см. Грабмюллер Х.-Ю. Grabski A.F., см. Грабский А.Ф. Grafenauer B., см. Графенауэр Б. Granberg J. См. Гранберг Ю. Gransden A. (Грэнсден А.) 245 Green D.H., см. Грин Д. Gregorie Mygailowytze, см. Григорий Михайлович Gryfici (Грифичи), династия поморских князей 135 Gudbrand Vigfusson (Гудбранд Вигфуссон) 92, 93

Gurland M. (Гурлянд М.) 294, 344, 415 Halsall G., см. Хэлсолл Г. Hansen M.H., см. Хансен М.Х. Härke H. (Хэрке Х.) 460 Hastrup K. (Хаструп К.) 65 Hellmann M. (Хелльман М.) 296 Herbordus, см. Герборд Herman, см. Херман Heusler A., см. Хойслер А. Hildebrand H. (Хильдебранд Х.) 259, 268, 375 Hirsch Т. (Хирш Т.) 340 His R. См. Хис Р. Houzeau J.-C. (Узо Ж.-К.) 308, 515 Hofmeister A. (Хофмайстер А.) 57, 159 Höhlbaum K., см. Хёльбаум К. Hollister C.W., см. Холлистер К.У. Holtzmann R. (Хольтцманн Р.) 88, 352, 432 Hove, Laurencius, см. Хофе, Лаврентий Ioannes Basilii, см. Иван III Васильевич Iohannes, см. Партичиако (Партичипацио), Джованни II Isenmann E. (Изенманн Э.) 437, 506, 516 Iulius Caesar, Caius, см. Юлий Цезарь, Гай Iwane Ketzerne, см. Иван Кочерин Jacone, см. Якун, сын Семёна Климовича Jacove, см. Яков, купец новг. Jarizleifr, см. Ярослав Владимирович Мудрый Johannes des Basilj Sun, см. Иван III Васильевич Johansen P., см. Йохансен П. Jørgensen A.N. (Йоргенсен А.Н.) 447, 460 Jowane Cypowe, см. Иоанн (Иван) Сып Kagay D.J. (Кагэй Д.Дж.) 457 Kahl H.-D. (Каль Х.-Д.) 94 Kälin U. (Кэлин У.) 52 Kambylis A. (Камбилис А.) 243 Karaliūnas S., см. Каралюнас С. Karl der Grosse, см. Карл Великий Karwasińska J. (Карвашиньская Я.) 433 Kaufmann E., см. Кауфманн Э. Kazimarus, см. Казимир, кн. западнопоморский Keenan E.L., см. Кинан Э. Keydell R. (Кейделл Р.) 243 Kinzl K.H. (Кинцль К.Х.) 284 Kleinheyer G. (Кляйнхайер Г.) 427 Klerkón, см. Клеркон Klotz A. (Клотц А.) 98 Konopka M. (Конопка М.) 298

У К А ЗАТ Е Л Ь Л ИЧНЫ Х И М ЕН

Kopman, Gosschalck, см. Копман, Госсшалк Korpela J. (Корпела Ю.) 110 Kötzschke R. (Кётцшке Р.) 159 Krekić B. (Крекич Б.) 24 Kretschmayr H. (Кретчмайр Х.) 420 Kunze K. (Кунце К.) 255, 294 Labudа G., см. Лябуда Г. Lammers W. (Ламмерс В.) 57 Lampsidis O. (Лампсидис О.) 210 Lanczo, см. Ланц Landwehr G. (Ландвер Г.) 158 Lannoy, Ghillebert, de, см. Ланнуа, Жильбер, де Laonicos Chalcocandylos, см. Лаоник Халкокондил Lasch A. (Лаш А.) 263 Lebuinus, см. Лебуин Leciejewicz L., см. Лециевич Л. Leffler R. (Леффлер Р.) 506 Lemeghouwe, Bernt, см. Лемгов, Бернт Lemerle P. (Лемерль П.) 99, 100 Leo III, см. Лев III Leuschner J., см. Лойшнер Й. Lichte, Herman, см. Лихте, Херман Liddell H.-G. (Лидделл Х.-Дж.) 249, 466, 467 Liman K. (Лиман К.) 66–68, 123, 197, 489 Lintzel M. (Линтцель М.) 56, 57 vanme Loе, Hans, см. фанме Лоэ, Ханс Longnon J., см. Лоньнон Ж. Löwe H., см. Х. Лёве Łowmiański H., см. Ловмяньский Х. Lübben A., см. Люббен А. Lübke Chr., см. Любке Хр. Ludat H. (Людат Х.) 22 Ludvikovský J. (Людвиковски Я.) 58 Lund N. (Лунд Н.) 447 Lundgreen M. (Лундгреен М.) 438 McCarthy J., см. Маккарти Дж. McKenzie R. (Маккензи Р.) 249, 466 MacMullen R. (МакМаллен Р.) 298 McPhail C., см. Макфэйл К. Madden Th.F., см. Мэдден Т. Magoulias H.J., см. Магулиас Х. Maleczyński K. (Малечиньский К.) 209, 473 Malingoudis J. (Малингудис Я.) 208 Margetić L. (Маргетич Л.) 420 de Mas Latrie M.L., (де Ма Латри М.Л.) 246 Matphe Coseke, см. Матфей Варфоломеевич Козка Meier J. (Майер Й.) 331 Mikat P. (Микат П.) 427 Mikkola J.J., см. Миккола И.Ю.

Miltenova A. (Милтенова А.) 232, 233 Mitteis H., см. Миттайс Х. Modzelewski K., см. Модзелевский К. Moeser H., см. Мёзер Х. Möhn D. (Мён Д.) 262, 367 Morcofles (Morcuflus), см. Алексей V Дука Мурцуфл Morgan M.R., см. Морган М.Р. Moszyński L., см. Мошиньский Л. Mouritsen H. (Моуритсен Х.) 292, 298 Mühle E., см. Мюле Э. Müller L., см. Мюллер Л. Mumenthaler R., см. Мументалер Р. Murianov M.F. (Мурьянов М.Ф.) 117 Musset L. (Мюссе Л.) 468 Nadolski A. (Надольский А.) 491, 494 Napiersky K.E., см. Напьерский К.Э. Niermeyer J.F. (Нирмейер Ж.Ф.) 414 Nicetas Сhoniates (Niceta Choniata), см. Никита Хониат Nicolaus (Nicholaus, Nicolaus Macellarius), см. Николай Каннав Obrosime, см. Обросим, купец новг. Oddr Snorrason, см. Одд Сноррасон Óláfr Tryggvason, см. Олав Трюггвасон Oliferie (Olyferie), см. Олферий, новгородец, староста Ortalli G. (Орталли Г.) 353 Otto Babenbergensis, см. Оттон, св., еп. бамбергский Otto von Bamberg, см. Оттон, св., еп. бамбергский Otto z Bambergu, см. Оттон, св., еп. бамбергский Oxente Serebrenick, см. Оксентий Серебреник Papaconstantinou A. (Папаконстантину А.) 341 Pašuto V.T., см. Пашуто В.Т. Paul M.C., см. Пол М.К. Pauwel, см. Павел, новгородец Petersohn J. (Петерзон Ю.) 66, 68, 197, 488 Petrus, см. Партичиако (Партичипацио), Пьетро Phylippe, см. Филипп Pickhan G., см. Пикхан Г. Pietrow-Ennker B. (Петров-Эннкер Б.) 506 Piiranen T. (Пииранен Т.) 331 Piontek J., см. Пионтек Я. Piskorski J.M. (Пискорский Я.М.) 135 Planitz H., см. Планитц Х. Plegher, Hinrik, см. Плегер, Хинрик

597

У К А ЗАТ Е Л Ь Л ИЧНЫ Х И М ЕН

598

Pleterski A. (Плетерский А.) 94 Pohl W., см. Поль В. Poppe A., см. Поппе А. Posse O. (Поссе О.) 158 Potvin Ch. (Потвен Ш.) 308, 515 Prevenier W. (Превенир В.) 244 Procházka V., см. Прохазка В. Queller D.E., см. Квеллер Д. Raba J., см. Раба Дж. Radulfus de Coggeshall, см. Ральф из Коггесхолла (Коггишелла) Reiske J.J. (Райске Й.Я.) 341 Rennkamp W., см. Реннкамп В. Richental, Ulrich, см. Рихенталь, Ульрих Riis Th. (Риис Т.) 340 Rimbertus, см. Римберт Rohdewald St., см. Родевальд Шт. Frhrr. von der Ropp G. (барон фон дер Ропп Г.) 259, 273, 276, 281 Rörig F. (Рёриг Ф.) 255 Rösch G. (Рёш Г.) 225 Rösler I., см. Рёслер И. Russocki St., см. Руссоцкий Ст. Samo (Само), правитель славянский 95 Samsonowicz H. (Самсонович Х.) 296– 299 Sawyer P.H., см. Сойер П.Х. Saxo Grammaticus, см. Саксон Грамматик Scheffer-Boichorst P. (Шеффер-Бойхорст П.) 245 Shepard J., см. Шепард Д. Schiller K., см. Шиллер К. Schlüter W., см. Шлютер В. Schmidt K.R., см. Шмидт К.Р. Schmidt-Wiegand R., см. Шмидт-Виганд Р. Schramm G., см. Шрамм Г. Schulz K., см. Шульц К. Schulze H.K. (Шульце Х.К.) 267 Schwartz Ph. (Шварц Ф.) 375 von Schwerin C. (фон Шверин К.) 429 Scott R. (Скотт Р.) 249, 466, 467 Sczaniecki M. (Щанецкий М.) 134 von See K. (фон Зее К.) 428 Sigurðr, см. Сигурд Słupecki L.P. (Слупецкий Л.П.) 200 Snorri Sturluson, см. Снорри Стурлусон Soloviev A.V., см. Соловьёв А.В. de Souza Costa A., см. де Соуза Коста А. Spieser J.-M. (Спизер Ж.-М.) 341 Squires C., см. Сквайрс Е.Р. Stammler W. (Штаммлер В.) 431 Stanton G.R. (Стэнтон Г.Р.) 257, 292 Stefánsson M. (Стефанссон М.) 65, 94

Steindorff L., см. Штайндорф Л. Stender-Petersen Ad., см. Стендер-Петерсен А. Stevenson J. (Стивенсон Дж.) 245 Strehlke Е. (Штрельке Э.) 340 Stuart Jones H. (Стюарт Джонс Х.) 249, 466 Sveaas Andersen P. (Свеаас Андерсен П.) 66 Syluester, см. Сильвестр, новгородец Synnove Scherretna, см. Зиновий Scherretna Synove, см. Зиновий Szentpétery Е. (Сентпетери И.) 459 Tacite, см. Корнелий Тацит, Публий Tafel G.L.Fr. (Тафель Г.Л.Фр.) 244 Tapkova-Zaimova V. (Тъпкова-Заимова В.) 232, 233 Theodericus, см. Дитрих Thietmarus Merseburgensis, см. Титмар Мерзебургский Thomas G.M. (Томас Дж.М.) 244 Thucydides, см. Фукидид Thyrentekey, см. Терентий Timberlake A., см. Тимберлейк А. Tolochko O., см. Толочко А.П. Töppen М. (Тёппен М.) 340 Třeštík D., см. Тршештик Д. Triglaus, см. Триглав Tschiževskij D. (Чижевский Д.) 307 Turde, см. Бонде, Тур (Торд) Рёрикссон Tymieniecki K. (Тыменецкий К.) 67 Uodalricus, см. Удальрик Urbańczyk St., см. Урбаньчик Ст. Valdamarr, см. Владимир Святославич Св. Vaněček V., см. Ванечек В. Villalon L.J.A. (Вильялон Л.Дж.А.) 457 Vischer W. (Фишер В.) 292 Vittaute, см. Витовт Wachowski K., см. Ваховский К. Wartyszlauus, см. Вартислав, pręfectus urbis в Щецине Wasilewski T., см. Василевский Т. Weintraub W. (Вайнтрауб В.) 307 Werkmüller D. (Веркмюллер Д.) 431 Westvelt, Herman, см. Вестфельт, Херман Whalen B.E. (Уэйлен Б.Э.) 245 Wikarjak J., см. Викарьяк Я. Wildhaber R. (Вильдхабер Р.) 429 William of Tyre (Вильгельм Тирский), хронист французский 246

У К А ЗАТ Е Л Ь Л ИЧНЫ Х И М ЕН

zum Winkel H.-J. (цум Винкель Х.-Й.) 307 Wirtsca, см. Вышак Wirtschachus, см. Вышак Witscacus, см. Вышак Wortizlaus, см. Вартислав I Zacharie Phyfi late, см. Захария Феофилактович Zajączkowski St.M., см. Зайончковский Ст.М. Zeeberg P. (Зееберг П.) 135, 434 Žemlička J. (Жемличка Й.) 95 Zernack K., см. Цернак К. Ziegler A. (Циглер А.) 331 Żmudzki P., см. Жмудцкий П. Zyder, см. Сидор, староста, новгородец Zyluester, см. Сильвестр, новгородец

Þórólf lúsarskegg, см. Торольв Вшивобородый Ἄγγελοι, см. Ангелы Ἀλέξιος, см. Алексей V Дука Мурцуфл Ἴγγωρ, см. Игорь Рюрикович, кн. киевский Νικόλαος Κανναβός, см. Николай Каннав Ῥαδηνοί (Радины), аристократический род византийский 240 Σέσωστρις, см. Сесострис Σφενδοσθλάβος, см. Святослав Игоревич, кн. киевский

599

УК АЗАТЕЛЬ

ГЕОГРАФИЧЕСКИХ, ТОПОГРАФИЧЕСКИХ НАЗВАНИЙ И ЭТНОНИМОВ*

Азия 210 Азия Передняя 506 Алфердов вымол, в Новгороде 172 Альпы, горы 506, 516 Альта (Льто), р. 102, 104, 105 Амьен, г. во Франции 436 Англия 245, 459, 460 Англы (англяне), народ 46, 57 Аппенцелль-Ауссерроден, кантон в Швейцарии 298 Аппенцелль-Иннерроден, кантон в Швейцарии 293 Аргенторат, см. Страсбург Аттика, обл. в Греции 257 Афины, г. 16 Балтийское море (Балтика) 134, 252, 298, 433 Балты (балтские племена, эсты), группа народов 22, 390, 435 Бамберг, г. в Германии 66 Белгород, г. (совр. с. Белгородка) 125, 450 *

Белз, г. 462 Белзская вол. 462 Белоозеро, г. 46, 115, 118 Берген, г. 297 Берендеи, народ 477 Берестье, г. 455 Бирка, торговый центр в Швеции 94 Болгария (Булгария) Волжская (Болгаре) 464 Бологовский пог., в Деревской земле 316 Болонья, г. 298 Британия 467 Бритты, народ 46 Буг Западный, р. 52, 87, 106, 107, 109 Будапешт, г. 8 Будятин вымол, в Новгороде 172 Варшава, г. 8 Варяги, народ 12, 44, 45–48, 60, 69– 73, 75, 76, 79–81, 83, 90, 92, 98, 100– 102, 104, 106, 117, 472 Вацлава гора (Венцельсберг), в Чехии 95

В указатель не включены такие постоянно встречающиеся в тексте названия, как Древнерусское государство, Древняя Русь, Киевская Русь, Новгород, Новгородская волость, Новгородская земля, Новгородская республика, Россия (Русское государство, Российская империя), русские, Русь, славяне (также славяне восточные, западные, южные). Не учитываются географические понятия в названиях научных работ, обозначения городов и штатов США как мест издания научной литературы и стороны света. Иноязычные названия церквей и монастырей не отмечаются. Не внесены также иноязычные обозначения топонимов, совпадающие с древнерусскими или близкие к ним. Греческие обозначения даются после латинских. Принятые сокращения: библ. — библейский, вол. — волость, г. — город, ист. — исторический, кн-во — княжество, миф. — мифологический, м-рь — монастырь, о-в — остров, обл. — область, оз. — озеро, п-ов — полуостров, пл. — площадь, пог. — погост, р. — река, р-н — район, с. — село, совр. — современный, ул. — улица.

У К А ЗАТЕЛЬ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ, ТОПОГРАФИЧЕСКИХ Н А ЗВАНИЙ И ЭТНОНИМОВ

Везер (Visura), р. 57 Великий Волховский мост, в Новгороде 229, 290, 326, 423 Великий Устюг, г. 199 Венгрия (Угры, Hungaria) 189, 459 Венгры (угры), народ 457–459, 476 Венецианская лагуна 59, 310 Венеция, г. и государство 8, 34, 201, 298, 310, 507, 515–519 Вестфалия, ист. обл. в Германии 437 Византия 62, 248, 341 Вильянди (Вилиенде), г. и замок 470 Висла, р. 52 Витославлицы, с. в Новгородской земле 275 Владимир-на-Клязьме, г. 40, 45, 190, 263, 264, 396 Владимир Волынский, г. 124, 125, 145, 485 Владимирская (Владимира-на-Клязьме) земля 235 Владимирское (Владимира-на-Клязьме) княжество 190 Влахернский дворец, в Константинополе 246 Влахерны, р-н Константинополя 240 Вожане (водь), народ финский 464, 467 Волга, р. 76, 478 Волин, г. 134, 173, 197, 297, 298, 487, 488, 491, 493, 497, 519 Вологощ (Вольгаст, Hologosta), г. 127– 130, 494 Волок Двинский, в Заонежье 179 Волок Ламский, г. 179, 478 Волхов, р. 113, 114, 127, 131, 193, 235, 266, 284, 326, 399, 401, 423, 502 Волынь, ист. обл. в Восточной Европе 457 Воротная башня Гостиного двора, в Новгороде 138, 285 Восточноевропейская равнина 291 Вроцлав, г. 352 Выборг, г. 424 Вышгород, г. в Киевской земле 141, 454 Вятичи, восточнославянская общность 55, 56, 199 Вятка, г. и обл. 14 Гават Великий (Γαβαών), г. «за Римом» («Откровение» Мефодия Патарского), миф. 233 Галицкая земля 465 Галицко-Волынская земля 338 Галич (Южный), г. 178, 187–189, 195 Ганза (Ганзейский союз), объединение немецких купцов 252, 256, 279, 325, 370, 425

Гардарики, скандинавское название Руси 63, 64 Гастингс, г. в Англии 455 Гданьск, г. 296 Гераклея, см. Читтанова Германия (ФРГ) 13, 15, 19, 127, 253, 288, 353, 385, 433, 447, 459, 521 Германцы (древние германцы, германские племена), народ 36, 58, 98, 99, 194, 427, 428, 432, 435, 438, 492 Гларус, кантон в Швейцарии 293, 353 Глогов, г. в Польше 473 Гнёздово, с. близ Смоленска 460 Гог и Магог, народы библ. 233, 234 Голино, с. близ Новгорода 464 Гончарский конец, см. Людин конец Город Владимира, на Старокиевской горе, в Киеве 137 Городец (Вышегород, Вышегородок), г. в Псковской земле 307 Городище (Рюриково Городище), под Новгородом 52, 58, 62, 167, 175, 178, 202, 215, 217, 226, 229, 364, 366, 399, 423, 464 Госпосветское поле, в Карантании 94 Гостиный двор, в Новгороде 138, 285 Готланд (Готский берег), о-в в Балтийском море 252, 391, 411 Готский двор (Curia Gotensium, der Goten hof), в Новгороде 137, 252, 294, 406–409, 521–524, 529 Готы (жители о-ва Готланд) 46 Греки (Greci, Græci), народ 238, 244– 246, 292, 356 Греция 518 Далекарлия (Даларна), обл. в Швеции 12 Дан, г. библ. 102 Дания 447 Датчане (Dani), народ 433–435, 496 Двина Северная, р. 179 Двинская земля 440, 441, 472, 511 Дедославль, г. 55 Деревская (Древлянская) земля 54, 59–61 Деревская пятина 59, 316 Деревяница, местн. под Новгородом 288 Детинец (кремль), в Новгороде 229, 235 Дерпт (Тарту, Юрьев, Юрьев Немецкий), г. 259, 268, 277, 278, 287, 294, 305, 315, 322, 344, 359, 360, 369, 374, 409, 420, 421, 523, 527, 528

601

У К А ЗАТЕЛЬ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ, ТОПОГРАФИЧЕСКИХ Н А ЗВАНИЙ И ЭТНОНИМОВ

602

Днепр, р. 52, 102, 104, 221, 477 Добенина, местн. в Чехии 95 Дон, р. 263 Древляне (деревляне), восточнославянская общность 53, 54, 56, 61, 81, 101 Древний Рим 372 Древняя Греция 452 Дубна, р. 478 Дунай, р. 49, 52 Дымин, г. 494, 495 Европа 35, 94, 281, 297, 351, 396, 459, 518, 519 Европа Восточная 134, 431, 467 Европа Западная 15, 19, 173, 396, 426, 436–439, 461, 507 Европа Центральная 134, 296, 507 Еглинский пог., см. Сеглинский пог. Емь, народ финский 203, 463 Етривская (Етриевская) пустыня (Ἐθρίβον), библ. 232, 235 Женева, г. 298 Жидовские ворота, в Киеве 479 Жилотуг, ручей под Новгородом 464 Заале, р. 158 Заволочье, ист. обл. 138, 331 Загородский конец, в Новгороде 183, 197, 290, 322, 343 Запад (западноевропейские страны) 25, 276, 506, 516 Западнопоморское кн-во (Западное Поморье) 35, 127, 131, 132, 134, 135, 173, 487, 488, 493, 494, 496, 499 Запсковье, во Пскове 323 Зарнен, столица кантона Обвальден в Швейцарии 284 Звенигород Галицкий, г. 361, 454, 487, 492 Здвиженское заполье, в Новгороде 183 Золотые ворота, в Киеве 479 Зост, г. в Вестфалии, в Германии 437, 438 Ижора, народ финский 464, 467 Изборск, г. 46, 306 Измаилово (Измаилево) племя, библ. 232, 233 Израилевы (Израильские) горы 233, 234 Израиль, народ и страна 234 Ильина ул. (Ylienhulitze), в Новгороде 212, 294 Ильинский раскоп, в Новгороде 212

Ильмень (Ильмерь), оз. 49, 89, 229 Индейцы североамериканские, группа народов 385 Индия 148 Иоанна св. двор (двор церкви св. Иоанна на Опоках), в Новгороде 414 Исландия 65, 94 Италия 13, 471 Казань, г. 487 Калка, р. 49 Камень Поморский (Camin), г. 497, 498 Карантания (Карантанское государство) 95 Каспийское море (Каспий) 456 Кёльн, г. 437 Керкира (Корфу), о-в в Ионическом море 257 Киев, г. 26, 34, 35, 52, 54, 60–62, 69, 71, 77, 83, 84, 87, 90, 95–97, 101, 102, 106, 109, 111, 125, 126, 134, 136, 137, 141, 143, 145, 150, 163, 164, 169, 170, 177, 189, 199, 200, 220, 265, 282, 301, 286, 450, 457, 460, 461, 463, 472, 476, 479, 485, 486, 505, 517 Клещино (Плещеево) оз. 188 Коггесхолл (Коггишелл), г. в Англии 244, 245 Кокшинская вол., в Псковской земле 306, 307 Колмово, местн. под Новгородом 287 Колмогард (то же, что Новгород) 49 Колобжег, г. 68, 491 Коломна, г. 263, 265 Комиций, место проведения народных собраний в Древнем Риме 292 Константинополь (Царьград, Город), г. 62, 148, 237–242, 244–248 Копырев конец, в Киеве 199, 200 Корела (карелы), народ и обл. 167, 168, 464 Корельская ул., в Новгороде 174 Коринф, г. 257 Кремлевский парк, в Новгороде 196 Кремлевский холм, в Новгороде 138 Кремль в Новгороде, см. Детинец Кривичи, восточнославянская общность 45, 46, 58, 91 Крнски град (Карнбург), г. 94 Кром (Кремль), во Пскове 400 Крушвице, г. 473 Крым, п-ов 173 Кузмадемьяня ул., в Новгороде 208, 492 Кулачка, местн. под г. Суздалем 142 Куявия, ист. обл. в Польше 473

У К А ЗАТЕЛЬ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ, ТОПОГРАФИЧЕСКИХ Н А ЗВАНИЙ И ЭТНОНИМОВ

Ладога (Ладуга), г. 46, 153–157, 258, 362, 465 Ла-Манш, пролив 496 Латвия (Латвийская республика) 327 Латиняне (Латина, Λατίνοι), жители Западной Европы, католики 242, 243, 380 Лаутерберг (Петерсберг), гора в Германии 158 Леви-Градец (Левый Градец), городище близ Праги 58 Легоща, ул., см. Людогощая Лейпциг, г. 8 Летты (латгалы), народ балтский 469 Ливония (Немецкая земля, Lyvonia) 276, 306, 315, 320, 373, 424, 470, 486 Ливонский Орден (отделение Тевтонского ордена в Ливонии) 270, 272, 279 Ливы, народ финский 469 Липица, р. и урочище близ г. Юрьева Польского 459 Лисичья горка, холм под Новгородом 269 Литва (Великое княжество Литовское, Великое княжество Литовское и Жемайтское, Литовско-русское государство, литовцы), народ и страна 207–209, 324, 333, 466, 480–482, 495, 509, 511, 518, 520 Литва, народ (эсты) 194, 475 Ловать (Ловоть), р. 495 Лода (Лада), р. в Псковской земле 307 Лойткирх, г. 271 Лондон, г. 245, 473 Лубяница, ул. в Новгороде 208, 480 Луга, р. 467 Лужичане (лужицкие сербы), народ 158 Луки, г. 170, 175–177 Луское (Лужское), с. в Новгородской земле 467 Лучане, западнославянская этническая общность 468 Льто (Лто), см. Альта Любек, г. 256, 268, 272, 298, 375, 376, 411, 515 Любеч, г. 84, 107 Людин (Гончарский) конец, в Новгороде 58, 195, 197, 199, 202, 290, 322, 335, 343 Людогощая (Легоща) ул., в Новгороде 185, 422 Лютичи, народ западнославянский 352, 433, 435, 494 Лядские ворота, в Киеве 479 Ляхи, см. Поляки

Майя, народ 37 Маркло (Marklo), место народных собраний саксов 57 Мекленбург, ист. обл. в Германии 469 Мекленбург–Передняя Померания, земля в Германии 127 Меланезия 385 Меря, народ 45, 46, 48, 58 Михайлова ул. (Sunte Michaels strate), в Новгороде 294, 295 Михайловский огород, в Новгороде 183 Михельсберг, г. 66 Млыновка (Мюленберг), кладбище в г. Волине 297 Монастыри: Аркаж (Аркажский), под Новгородом 202 Благовещения в Людином конце, в Новгороде 269 Богородицы Успенский на Колмове, под Новгородом 287 Св. Бригитты, в Ревеле 342 Выдубицкий, в Киеве 177 Зверинеч (Зверинецкий), в Новгороде 313 Киево-Печерский, под Киевом 55, 56, 125 Коггесхоллское аббатство, в Англии 245 Козмодемьянский, во Пскове 381 Арх. Михаила на Сковородке, под Новгородом 287 Николы (Николо-Вяжищский), под Новгородом 269 Пантелеимонов, в Новгороде 275 Петра на горе Лаутерберг (Петерсберг), в Германии 158 Прюфенингский, в Германии 66 Снетогорский, во Пскове 381 Соловецкий 308, 314 Троице-Сергиев 275, 309 Троицкий Клопский, под Новгородом 269 Труа-Фонтэн, во Франции 244, 245 Хутынский, Спаса (Спасо-Преображенский) Хутынский, под Новгородом 269, 287, 289 Юрьев (Георгиев), под Новгородом 89, 215, 231, 398 Моравия Великая 21 Моравиин (Моравьин), г. 495 Москва (Moscowe, Musco), г. 16, 199, 258, 262–265, 270, 291, 310, 318, 321–324, 333, 334, 338, 339, 415, 422, 440, 443, 472, 515–517, 519

603

У К А ЗАТЕЛЬ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ, ТОПОГРАФИЧЕСКИХ Н А ЗВАНИЙ И ЭТНОНИМОВ

604

Московское княжество 338 Мста, р. 59 Муром, г. 112 Мюленберг, см. Млыновка Мюнстер, г. 8, 288 Мюнхен, г. 506 Нарва, г. 373, 424 Нарва (Нарова), р. 463, 466 Нарвский (Наровский) берег 258, 362 Наход, г. в Чехии 95 Нева, р. 203 Немецкая земля, см. Ливония Немецкий двор (Петров, св. Петра, der Dudesschen hove, de Dusche hof), в Новгороде 137, 252, 259, 260, 261, 271, 272, 278, 328, 331, 345, 360, 372, 406–410, 412, 415, 421, 510, 513, 521, 522, 529 Немогард (Νεμογαρδάς), то же, что Новгород 62 Немцы (Dutzschen), народ 195, 239, 252, 255, 258–261, 263, 268, 270, 272, 273, 275, 278–280, 294, 295, 314, 315, 325, 329, 330, 332, 336, 338, 343–345, 347, 359–361, 365, 367–370, 372, 374– 377, 380, 407–416, 420, 421, 423–425, 453, 466, 467, 508, 509, 513, 521–531 Нерева, см. Норома Неревский конец, в Новгороде 58, 195, 197, 200, 211, 290, 320, 322, 343 Неревский раскоп, в Новгороде 211, 212, 339 Ниенслот, см. Яма Нижний Новгород, г. 199 Нижний переулок, в Новгороде 174 Низ, южная Русь 235, 463 Новгород Северский, г. 265 Новгородская епархия 363 Новый Торг, см. Торжок Норвегия 65, 66, 138, 297, 468 Норвежцы (урмане), народ 46 Нормандия 473 Норманны, народ 468 Норома (нерева), народ 58 Обвальден, кантон в Швейцарии 284, 293, 353 Овощной рынок, в Щецине 491 Озера, с. 183 Ока, р. 112 Окольный город, в Новгороде 197 Ольгова могила, в Киеве 476, 479 Опочка, г. 306 Орнач, см. Ургенч Отепя (Медвежья Голова), г. 40

Перемышль, г. в Галицкой земле 453, 457, 466 Переяславль Суздальский (Залесский), г. 40, 187, 188, 193, 421 Переяславль Южный, г. 154 Петра св. двор, см. Немецкий двор Петров двор, см. Немецкий двор Петрятин двор, на Торгу, в Новгороде 412 Печора, р. 149 Плотницкий (Плотиньской) конец, в Новгороде 197, 290, 322, 335 Пникс, холм в Афинах, место народных собраний 292 Подол, в Новгороде 259 Полинезия 37, 385 Половцы (куны, Kuni), народ 78, 457– 459, 461, 462 Полонище (Полоницкий конец), во Пскове 323 Полоцк, г. 518, 519 Полоцкая земля 519 Польша 22, 43, 95, 209, 256, 297, 352, 467, 469, 473, 475, 491 Поляки (ляхи) 476 Поморье, ист.-географическая обл. 131, 135, 491 Поморяне, народ западнославянский 66, 119, 130, 135, 199, 352, 489, 491, 493, 494, 496–498 Поромонь двор, в Новгороде 71, 72, 79, 81, 92, 93, 101 Поромянь, микротопоним псковский 92 Прага, г. 58, 352, 471 Пражский град, крепость в Праге 58 Прибалтика, ист.-географическая обл. 388 Прусская ул., в Новгороде 203, 331, 343 Прусское заполье, в Новгороде 183 Пруссы, народ 22, 432, 433, 435 Псков (Пльсков, Pleschau, Plesco, Pleskouwe, Pleskow), г. 14, 29, 30, 34, 40, 137, 154–156, 168, 199, 215, 255, 256, 264, 274, 277, 305–307, 309, 314, 322–324, 356–358, 363, 375, 378, 379, 381, 383, 396, 405, 415, 425, 443, 444, 464, 467, 482, 486, 505, 506, 518, 519 Псковская земля (область) 272, 279, 306 Псковская республика 305, 324, 405, 486 Путивль, г. 265 Пыжице (Pirissa), г. 67

У К А ЗАТЕЛЬ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ, ТОПОГРАФИЧЕСКИХ Н А ЗВАНИЙ И ЭТНОНИМОВ

Раквере (Раковор, Везенберг), г. 92, 237, 483 Ракомо (Старое Ракомо), с. 71, 72, 81, 82, 89, 90, 93, 98, 101 Рамнос, дем в Аттике 257 Ревель (Таллин), г. 173, 212, 254, 256, 257, 260, 261, 267, 270, 271, 277, 279, 294, 315, 342, 344, 359, 371, 373, 376, 406, 412, 422, 424 Регенсбург, г. 66 Рейнланд, обл. в Германии 246 Риальто (Rivo alto), архипелаг в Венецианской лагуне 310, 311 Рига, г. 305, 315, 327, 339, 366, 367, 374, 521 Рим (Ῥώμη), г. 16, 286, 298, 439 Римская республика 292 Рогатица, ул. в Новгороде 137 Роскилле, г. в Дании 433 Ростов, г. 38, 112, 142, 145, 199, 478 Ростовская вол. (земля) 76, 142 Росток, г. 521 Руса (Русса, Старая Русса), г. 228, 258, 362, 480, 482 Рутинский пог., в Деревской земле 316 Руяне (раны), народ западнославянский 433, 435, 493 Рюген, о-в в Балтийском море 433 Рюриково Городище, см. Городище Саксония, ист. обл. в Германии 56, 57, 158, 159 Саксы (саксонцы, Saxones), народ 46, 56, 57, 158, 159, 352, 430, 431 Сарматия, то же, что Русь 517 Свевы, народ 98 Свеи (свеоны, свое), см. Шведы Святая Земля (Палестина) 244 Священная Римская империя 456, 506 Северное море 438 Сеглинский (Еглинский) пог., в Деревской пятине 316 Сереть, р. 453 Серпухов, г. 199, 263 Скандинавия, ист.-географический регион 66, 94, 427, 428, 459 Скандинавы, группа народов 472 Сковородка, местн. под Новгородом 287 Скорнячный ряд, в Новгороде 193 Славенский конец (Славно), в Новгороде 58, 97, 137, 172, 197, 290, 310, 320, 322, 343, 350, 377, 492 Словене новгородские, восточнославянская общность 11, 45, 46, 48, 49, 53, 56, 58, 394, 501 Смоленск, г. 102, 104, 141, 149, 199, 391

Смоленский повет, в Великом княжестве Литовском 209 Соединенные Штаты Америки (США) 292 Софийская пл., в Новгороде 13, 265, 267, 290 Софийская сторона, в Новгороде 197, 216, 217, 226, 227, 229, 235, 236, 266, 281, 310, 350, 492 СССР (Союз Советских Социалистических Республик, Советский Союз) 19, 24, 25 Старокиевская гора, в Киеве 137 Страсбург (Аргенторат), г. 456 Стугна, р. 476, 477 Суд, древнерусское название Босфора или Золотого Рога 238 Суздаль (Суждаль), г. 38, 162, 206, 263, 478 Суконный ряд, в Новгороде 174 Сула, р. 265 Сумь (суоми), см. Финны Татары, группа народов, население Орды 225–231, 235–237, 321 Тверская (Тферская) земля 323 Тверь, г. 199, 266, 321, 350, 517 Тевтонский Орден 320, 342 Теребовль, г. 453 Тимерёво Большое, бывшее с. близ Ярославля (на Волге) 460 Тимовный ряд, в Новгороде 174 Торг, в Новгороде 136–138, 172, 214, 228, 229, 284, 399 Торговая сторона, в Новгороде 197, 202, 216, 217, 221, 227, 229, 266, 281, 310 Торжок (Новый Торг), г. 40, 77, 191, 192, 266, 332, 387, 398, 404, 407, 421 Торопец, г. 176 Торчелло, о-в близ Венеции 201 Тула, г. 199 Тускул, г. в античной Италии 456 Тырново (Велико-Тырново, Торнов), г. 264 Угры, см. Венгры Узнём (Узнам, Узедом, Uznoim), г. 128, 129, 494 Унгавния, ист. обл. в Эстонии 194 Ункратис (Οὐνγκράτης), то же, что Новгород 517 Ургенч (Орнач), г. 264 Урмане, см. Норвежцы Устьи, местн. в Новгородской земле 154 Ушково поле, в Новгородской земле 275

605

У К А ЗАТЕЛЬ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ, ТОПОГРАФИЧЕСКИХ Н А ЗВАНИЙ И ЭТНОНИМОВ

606

Фессалоника, г. 99, 100 Финны (сумь, суоми), народ 463 Фландрия, ист. обл. в Западной Европе 173, 439 Франция 13, 170 Фряги, жители Западной Европы 239, 240, 243, 244, 247 Ханаан, ист. обл. на Ближнем Востоке, библ. 91 Хова (Ховал), г., библ. 102 Хольмгардия (Хольмгард), то же, что Новгород 63, 138, 388 Хоны (Колоссы), г. 266 Хутынь (Хутино), с. в Новгородской земле 204, 287 Царьград, см. Константинополь Церкви: Десятинная в Киеве 137, 484 Ивана на Опоках (на Петрятине дворе) в Новгороде 174, 272, 325, 326, 412–414, 416 Ильи на Славне в Новгороде 215, 217, 219, 222 Михаила на Михайловой ул. в Новгороде 294, 295 Никольская на Дворище в Новгороде 135–138, 195, 196, 215, 217– 219, 221, 222, 282–285, 330 Параскевы Пятницы в Новгороде 137 Петра на Немецком дворе в Новгороде 252 Рождества Христова на Поле в Новгороде 215, 217, 219, 222 Симеона Богоприимца в Зверинецком м-ре в Новгороде 312, 313, 356 Сорока Севастийских мучеников в Новгороде 195, 196 Софийский собор в Киеве 137, 286, 484 Софийский собор в Константинополе (Великая церковь) 240–248 Софийский собор в Новгороде 32, 93, 105, 135, 165, 168, 182, 191, 195, 204, 216, 225, 226, 228, 229, 235, 236, 265, 267, 269, 282, 287– 291, 332, 464, 492, в нем Мартирьевская паперть 93 Трёхсвятительская в Киеве 137 Троицкий собор во Пскове 256, 306 Св. Эгидия в Бамберге 66 Чедерская ул., в Новгороде 174 Червен, г. 462

Чернигов, г. 151, 398, 449, 460, 479, 481 Черные Клобуки, народ 476, 477, 479, 480 Чехи (Boemi), народ 58, 471 Чехия (Чешская страна, Boemia) 21, 58, 467–469, 471 Читтанова (Гераклея), поселение в Венецианской лагуне 310 Чудинцева ул., в Новгороде 172 Чудь, народ 45, 46, 91, 164, 194 Шалон-сюр-Марн, г. во Франции 245 Шампань, ист. обл. во Франции 245 Шведы (свеи, свеоны, свое), народ 46, 94, 373, 424, 463, 465, 496 Швеция 373, 468 Швиц, кантон в Швейцарии 293 Шексна, р. 76 Шелонская пятина 89 Шелонь (Шолона), р. 270, 334, 335, 472, 482, 511 Шестовица, с. близ Чернигова 460 Щецин, г. 35, 67, 68, 119, 126, 127, 131– 135, 173, 197–200, 284, 298, 487–489, 491, 496, 497, 499, 519 Эзель (Сааремаа), о-в в Балтийском море 470 Эйстланд, древнескандинавское название Прибалтики 388 Эксетер, г. 473 Эссекс, графство в Англии 245 Эстония 463, 470 Эсты, народ финский 194, 469, 470 Эсты, см. Балты Юрьев Немецкий, см. Дерпт Язина, местн. в Киеве перед Золотыми воротами 479 Яма (Ямский городок, Ниенслот, Кингисепп, Nyenslote), г. в Новгородской земле 276 Янева ул., в Новгороде 492 Яневское заполье, в Новгороде 183, 184 Ярополч Залесский, г. 460 Ярославль, г. в Галицкой земле 465, 466 Ярославль двор великий, в Киеве 137 Ярославово дворище (Ярославов, Ярославль двор), в Новгороде 32, 105, 135–137, 165, 178, 179, 186, 191, 202, 204, 205, 213, 217, 221, 222, 255, 258, 259, 265–267, 269, 275, 282–285, 287, 288, 290, 291, 295, 296, 308, 309, 313, 314, 317, 326, 330, 332, 362, 366, 392–395, 398, 399, 492, 502

У К А ЗАТЕЛЬ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ, ТОПОГРАФИЧЕСКИХ Н А ЗВАНИЙ И ЭТНОНИМОВ

Boemi, см. Чехи Boemia, см. Чехия Camin, см. Камень Поморский Curia Gotensium, см. Готский двор

Pirissa, см. Пыжице Pleschau, см. Псков Plesco, см. Псков Pleskow (Pleskouwe), см. Псков Rivo alto, см. Риальто

Dani, см. Датчане Dutzschen, см. Немцы Gercike (Gerceke), топоним в Новгородской земле, Городище или Ярославово дворище 366

Saeрta Iulia, место народных собраний в Древнем Риме 298 Saxones. См. Саксы Sunte Michaels strate, см. Михайлова ул. Uznoim, см. Узнём

Greci, см. Греки Visura, см. Везер Hologosta, см. Вологощ Hungaria, см. Венгрия

Ylienhulitze, см. Ильина ул.

Kuni (куны), см. Половцы

Γαβαών, см. Гават

Luderessen strate, в Новгороде, возможно, Людогощая ул. 422 Lyvonia, см. Ливония

Ἐθρίβον, см. Етривская пустыня

Marklo, см. Маркло Musco, см. Москва

Λατίνοι, см. Латиняне Νεμογαρδάς, см. Немогард Οὐνγκράτης, см. Ункратис

Nyenslote, см. Яма Ῥώμη, см. Рим Oberdeutschland, см. Верхняя Германия

607

Н АУ ЧНОЕ ИЗД А НИЕ

П. В. ЛУКИН

НОВГОРОДСКОЕ

ВЕЧЕ

Редактор Г.В. Кошелева Оригинал-макет А.С. Старчеус

Издательство «Индрик»

По вопросу приобретения книг издательства «Индрик» обращайтесь по тел.: (495) 954-17-52 [email protected] www.indrik.ru INDRIK Publishers has the exceptional right to sell this book outside Russia and CIS countries. This book as well as other INDRIK publications may be ordered by www.indrik.ru or by tel./fax: +7 495 938-01-00 Налоговая льгота – общероссийский классификатор продукции (ОКП) – 95 3800 5 Формат 70×100 1/16 . Печать офсетная. 38,0 п. л. Тираж 800 экз. Отпечатано с оригинал-макета в ППП «Типография «Наука» 121099, Москва, Шубинский пер., 6

П. В. ЛУКИН Родился в 1973 г. в Москве. Кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института российской истории РАН. Автор многих работ по русской истории IX–XVII вв., опубликованных в России и за рубежом, в том числе монографий «Народные представления о государственной власти в России XVII в.» (М., 2000) и «Древняя Русь: очерки политического и социального строя» (М., 2008, в соавторстве). Член редколлегии журнала «Древняя Русь: Вопросы медиевистики».

НОВГОРОДСКОЕ ВЕЧЕ

Павел Владимирович Лукин.

П. В. ЛУКИН

НОВГОРОДСКОЕ ВЕЧЕ